1.

Школа оказалась ничего так, Саня ожидал худшего. Не как в Пензе, конечно, но по опыту он знал: готовым нужно быть ко всему.

Какое же всё-таки обманчивое время – март. Вертелись в голове детские стихи про начало весны: снег теперь уже не тот… на озёрах треснул лёд. Ну как же! Тот, самый настоящий тот! Крутится в бледно-коричневом небе, вьётся петлями, со свистом забивается в глаза и уши. Уши, впрочем, можно было и спасти, развязав тесёмки на шапке-ушанке, но Саня на такое пойти не мог. Не в первом же классе!

В Краснодаре, наверное, сейчас и впрямь как у Маршака – может, там и медведь подснежники топчет… правда, за все два года не получилось увидеть ни того, ни другого. Хотя нет, медведь точно был! В зоопарке.

Саня вышел с большим запасом по времени, чтобы оказаться на месте никак не позже восьми.

– Раз уж ты пошёл на принцип, – внушала мама, – раз уж ты солидный самостоятельный человек, то, по крайней мере, не позорь меня. Антонине Алексеевне я сказала, что будешь как штык, что ей не придётся тебя ждать.

– А зачем я ей вообще? – Саня привычно закреплялся на занятых позициях. – Она же и так знает, что будет новый ученик, все мои бумажки ты ещё в пятницу отнесла. Почему я не могу просто прийти туда, в этот самый 7-б?

– Потому что не надо задавать глупых вопросов, – отрезала мама. – Если Антонина Алексеевна сказала, значит, у них так принято. Со своим уставом в чужой монастырь, знаешь ли, не суются!

– Ну, мы-то уже давно спецы по чужим монастырям, – ему хотелось оставить за собой последнее слово. – Вся жизнь такая… это уже какая школа получается? Вроде пятая, да? Если ещё и Новгород… хотя там меньше месяца было, это как попугайское крылышко в мультике. Крылышко можно не считать.

И только мама собралась ему достойно ответить – заревел Мишка. Причём по оттенкам рёва было понятно – не из вредности. И впрямь оказалась трагедия, своими же руками угробил свежеподаренный красно-синий грузовик с моторчиком. Решил сделать полную сборку-разборку. Мама, конечно, бросилась внушать и утешать, и на том диспут о школах завершился.

Если честно, не чувствовал он себя таким уж героем-суперменом. Всё-таки раньше ему не приходилось идти в новую школу одному – даже в Краснодаре, когда все мамины мысли были направлены на полуторогодовалого Мишку… А сейчас он поднимется по ступенькам, войдёт, и… И что? На него уставятся десятки глаз: кто такой? Зачем здесь? И эта самая Антонина Алексеевна… её же отыскать придётся. «А что такого? Квест как квест, – ещё вчера просёк его тайные мучения папа. – Не хуже, чем в твоих компьютерных игрушках. Только тут, в реале, не стреляют… разве что жёваной промокашкой». Отец, само собой, отстал от жизни. Саня вообще не был уверен, что большинство его сверстников знают даже это слово, «промокашка». Но у промокашки множество современных заменителей…

Впрочем, а какие другие варианты? Папа в шесть утра поднялся и «отбыл к месту несения службы». Мама одного Мишку не оставит, проходили это уже, кончиться может чем угодно – и экспериментами с розетками, и пуговицей в нос, и вывернутыми на полную мощность кранами в ванной. С детским садом пока не срослось, не хватало каких-то медицинских бумажек, из-за чего маме предстояло множество утомительных хождений в поликлинику… и можно догадаться с одного раза, кому в это время сидеть с мелким. Так что на «место прохождения учёбы» – вот только так, самому, без спасательного круга.

За всеми этими мыслями Саня и не заметил, как добрёл до школы. Здание типовое, «самолётиком», окрашено в бледно-лимонный цвет, окружено высоким железным забором, в котором открыта узенькая калиточка. Наверняка московские штучки. Тут же террористы бродят стадами, думают, кого бы подвзорвать, а забор их, конечно, остановит…

Внутри всё оказалось вполне обычно. Тепло. Даже – после стылой улицы – жарко. Ещё не толпы, но уже довольно людно. И справа, и слева – раздевалки. Какая-то из них взрослая, какая-то – малышовая. Спрашивать незачем, и так видно, кто куда заныривает. Напротив входной двери – пост охранника, то есть обычная парта, за которой восседает толстый дядька в чёрной форме с какими-то левыми нашивками. Дядьке на вид за пятьдесят, щёки у него толстые, волосы растут только над ушами, нос крючком, и вдобавок ко всему – круглые очки. Натуральный филин. Прямо в зоопарк сдавай. Хотя зачем сдавать? Любая школа – это и есть зоопарк, со своими хищниками, травоядными, ядовитыми змеями, пёстрыми птицами, медлительными слонами и юркими хорьками. Вся разница с настоящим – решёток нет.

Саня, делая вид, будто всё тут знает и вообще, пошёл в левую раздевалку, выбрал свободный крючок у стенки, повесил куртку, сменил зимние ботинки на предписанные здесь тапочки. И уже на выходе обнаружил, что филин всё-таки – птица хищная, причём питающаяся мелкими грызунами.

Охранник вылез из-за своего стола и сейчас нависал над каким-то напуганным пацанёнком лет девяти на вид. Из охранничьей пасти извергался медвежий рык:

– Степаненко, это что за дела, я тебя спрашиваю! Тебе кто разрешал с продлёнки линять? И ещё смотрит невинно, паршивец! Ты где должен был быть? В двадцать шестом кабинете, со своей группой! До восемнадцати ноль-ноль! А ты в шестнадцать двадцать две сдёрнул! Главное, на минуточку пришлось отлучиться, и нате вам! И я ещё получаюсь виноватым! Ага, сейчас! Ты у меня, Степаненко, получаешься главный преступник и ответишь по полной программе! Я на тебя докладную завучу по режиму напишу! Мы тебя, Степаненко, на учёт в милицию поставим, каждый день будешь ходить отмечаться и по мозгам получать! Я с твоими родителями разъяснительную работу проведу, какой кактус у них растёт. Я им по-простому растолкую, как воспитывать надо! Ты что, думал, тебе всё так с рук сойдёт и ты сейчас в свой третий «а» отправишься? Нет, Степаненко, ты у меня сейчас к завучу по режиму отправишься, а то и прямиком к директору!

Несчастный Степаненко стоял перед охранником, опустив голову, не пытался ничего сказать в свою защиту, и по его виду было совершенно понятно, что ещё несколько секунд – и он разревётся. Охранник, которого Саня мысленно разжаловал из филинов в крысы, возвышался над своей жертвой и раздувался от чувства собственной важности.

Но слёз не случилось. Охранник вдруг на мгновение замер, точно прислушиваясь к чему-то внутри себя, и тут же, начисто забыв о провинившемся третьекласснике, опрометью бросился по направлению к лестнице. Мелкий, не будь дурак, воспользовался моментом и рванул в противоположную сторону. Причём, похоже, никто, кроме Сани, не обратил на всё это особого внимания. Сновали туда-сюда дети, между ними курсировали взрослые – кто суетливо, а кто с достоинством, точно крейсер на рейде.

Первое впечатление от новой школы оказалось мрачненьким. В Краснодаре тоже был охранник, Иван Дмитриевич, но тот никогда не орал и не ругался. Любил рассказывать ребятам про свои подвиги в Афгане, а если и не пускал кого, то всегда с широкой улыбкой: я бы лично не против, но всё должно быть по уставу! На месте несчастного Степаненко Саня бы непременно нажаловался родителям. Правда, тогда пришлось бы и признаваться, куда слинял в шестнадцать двадцать две…

Он встрепенулся. Уже пять минут девятого! Давно пора докладываться завучихе Антонине Алексеевне. Отловив первого попавшегося взрослого – судя по телосложению, явно физкультурника, Саня вежливо поинтересовался:

– Здравствуйте! Скажите пожалуйста, а где здесь учительская? Я, понимаете ли, новенький…

Уж что-что, а элементарными навыками дипломатии он владел.

Антонина Алексеевна оказалась низенькой толстой тетушкой, и Саня как-то сразу вдруг понял, что она не вредная – хотя по виду стандартная училка, как из рекламы по телеку: волосы собраны в пучок, строгого серого оттенка юбка чуть ли не до пола, в ушах маленькие, едва заметные серёжки. Но смотрела она вполне доброжелательно.

– Значит, ты и есть Саша Лаптев? – голос её был низким, и Саня подумал, что завуч, наверное, курит. – Очень приятно. Один пришёл, без мамы? Что ж, это хороший признак, самостоятельный человек, значит. Вы давно в Москве?

– Пять дней уже, папу внезапно сюда перевели, – объяснил Саня.

– Папа у тебя военный? – поинтересовалась она.

– Да, он майор. Войска особого назначения, только он не рассказывает всякие подробности.

– Ну, и я тоже военные секреты выпытывать не стану, – улыбнулась завуч. – Ладно, давай ближе к делу. Документы твои из прежней школы я посмотрела, успеваемость вроде неплохая, хотя троек что-то многовато, а ведь ты не производишь впечатления глупого мальчика. Небось, лень-матушка. Угадала? Ну, дело это поправимое. Запомни, Саша, – голос её стал суше, – у нас не простая школа, а гимназия, это не просто слово такое, это значит, что уровень обучения у нас высокий, после нашей гимназии ребята поступают в очень, очень престижные вузы. Но на школьников это налагает серьёзную ответственность. Тут Москва, Саша, тут придётся налегать на учёбу. Тем более, ты из-за переезда больше недели пропустил… ну ничего, походишь на дополнительные по русскому и математике, я это организую. А сейчас пойдём в твой новый класс, скоро уже начнётся урок. Ты не волнуйся, ребята в 7-б хорошие, дружные, ты, как мне кажется, легко вольёшься в коллектив.

И пока они шли по коридору, пока поднимались по лестнице на четвёртый этаж, завуч всё расхваливала Сане эту школу… точнее, гимназию. Расхваливала так, будто он был не просто семиклассник Саня, а по меньшей мере директор департамента образования Александр Михайлович.

На вид здесь действительно было культурнее, чем в краснодарской школе. Чувствовался недавний ремонт, и вообще всякая уютность – цветы в горшках на подоконниках, вырезанные из блестящей фольги снежинки на стенах… наверное, так и не сняли после новогодних огоньков.

Когда они подошли к двери 42-го кабинета, оттуда доносился женский крик на высоких тонах:

– Запомните, ещё раз увижу перед уроком разрисованную доску – и после уроков дежурные будут мыть всю школу! Ваша обязанность всё подготовить к занятиям! Класс проветрить! Доску протереть, и не так, как Алёхина, а влажной тряпкой! Чтобы я больше никаких художеств тут не видела, здесь вам не ИЗО, а русский язык! И я русским языком вам напоминаю о порядке, не то придётся говорить на другом языке!

После крошечной паузы класс заржал, и Саня догадался, что какой-то остряк высказал предположение, каким будет этот другой язык. Сейчас училка включится на полную мощность, понял он.

Но не включилась, потому что Антонина Алексеевна распахнула дверь кабинета.

– Здравствуйте, Елена Ивановна, здравствуйте, дети, – голос её был перенасыщен дружелюбием. – Садитесь. У вас тут, я гляжу, веселье? Это замечательно, что в 7-б собрались такие весёлые люди, потому что, напоминаю вам, на весенних каникулах у нас пройдёт традиционная школьная юморина, и теперь я спокойна: ваш класс примет в ней активное участие. Елена Ивановна, вы с ребятами потом определите, кто от класса будет выступать, и представьте мне списочек. А вообще, – вспомнила она о Сане, – я к вам заглянула по другому поводу. Вот, познакомьтесь, это Саша Лаптев, он будет учиться в вашем классе. Надеюсь, вы с ним подружитесь. Ну, удачного дня!

И завуч величаво скрылась за дверью. А Саня остался наедине с двадцатью пятью парами глаз. «Немая сцена», всплыло в голове. Он даже представил, как это могло бы смотреться на экране: класс бесится, носится, но постепенно замирает, словно остановилось время. Слишком долго тянуть паузу не надо, секунд пятнадцать, не больше, а потом изображение снова движется, только уже не плавно, а рывком, чтобы зритель ещё не успел понять… вот так будет круто!

Эта мысль помогла ему выдержать сверление глазами. Которое, впрочем, продолжалось совсем недолго – Елена Ивановна, его новый учитель русского и литературы, а заодно и классный руководитель, велела ему сесть за третью парту в ряду у двери, где одиноко обитала неприятного вида пухлая девчонка. Какая-то мрачная, серые волосы до плеч, школьная форма испачкана мелом, глаза выпучены. Но прямо жаба! Однако выбирать не приходилось, Саня понимал, что его мнение тут никто спрашивать не будет. Жаба? Ну ладно, начнём с жабы, а потом, может, удастся к кому-то из пацанов пересесть.

Зато русичка Елена Ивановна, наоборот, внешне напоминала цаплю. Высокая, худая, с длинными светлыми волосами, собранными в толстую косу. Коса – ну прямо канат в спортзале. Какой-нибудь лилипут вполне мог бы по ней карабкаться… к вершинам науки. Саня едва удержался от смешка.

А вообще было не до смеха – он чуть ли не кожей ощущал, как его протыкают взглядами. Можно представить, что новые однокласснички стреляют по нему из лазерных пушек… в их солнечной системе появился корабль чужих, и военные спутники приведены в боевую готовность. Что ж, как говорит папа, на каждый газ у нас найдётся противогаз. Включить броню… и лучше зеркальную, чтобы их лучи по ним же и врезали.

Думать об этом было гораздо интереснее, чем вникать в отличия причастий от деепричастий. Всякие там «звеня и подпрыгивая» можно оставить на потом, а пока лучше приглядеться к седьмому «б». Сейчас ему предоставлялась уникальная возможность – новенькому, знал он по прежнему опыту, в первый же день вряд ли начнут делать замечания «не вертись», «не отвлекайся», «не считай ворон». Интересно, а как здесь называют эту Елену Ивановну? Неужели он угадал насчёт цапли? Ладно, продолжим изучать наш зоопарк. Цапля есть, жаба, соседка по парте, есть, а вот кто ещё? Высокий худой пацан слева – будем считать его жирафом. Коренастый блондинчик рядом с ним – ну это точно бобёр. Девчонка на первой парте, с высокой причёской, напоминает рысь, а её чернявая очкастая соседка – пусть будет кобра.

В общем, всякой твари тут было если не по паре, то по одному экземпляру точно. Не обошлось без волков и медведей, тигр тоже присутствовал, на задней парте, заметно крупнее остальных. Саня представил, как звенит звонок – и все эти детишки превращаются в соответствующих зверей, и… и что дальше? Пожирают друг друга? Хотя вряд ли, за шесть с половиной лет они тут между собой притёрлись. Но видеоряд получился бы прикольный. Главное, чтобы медленно превращались, и каждый со своей скоростью. Вот как в настоящем кино делаются такие эффекты?

И тут по ушам ударил звонок – прямо как в фильме, который он только что себе мысленно прокрутил. С той лишь разницей, что никто ни в кого не превратился. Саня взял рюкзак и потащился вслед за всеми – после русского в расписании значилась физика.

На перемене его обступили самые любопытные и принялись допрашивать. Всё как всегда – за какую команду болеешь, какую музыку слушаешь, в какие игры играешь. Ну а что бы не ответить? Секретов от общества у него нет. Ну или почти нет. Про видео пока рассказывать не стоило, не заслужили ещё.

Похоже, результат семибэшников вполне удовлетворил. Своим они, понятное дело, его не сочли, но и прикалываться не стали. Пока! – напомнил себе Саня. В Пензе поначалу тоже всё было нормально.

Тут, конечно, столица, цивилизация. Не каждый второй гопник. А каждый какой? Если всего лишь каждый десятый, то жить можно. Наверное, подраться придётся и здесь, без этого никак. Но вряд ли прямо сегодня.

На физике он продолжил развлекаться игрой в зоопарк, но уже осторожнее. Седенькая, худенькая, похожая на мышку училка только в первую секунду казалась ему старушкой, про каких мама говорит «божий одуванчик». Нет, в этой звенел стальной нерв, эта явно может разложить на атомы и сказать, что так и было.

Очень скоро Саня понял, что главное её оружие – не угрозы поставить двойку или записать в электронный дневник замечание. Язык! Острый и ядовитый, как змеиное жало! Как анчар, про который учили стихи в прошлом году!

– А сейчас на сцену вызывается почтенная леди, Юлия Белецкая, – делала физичка приглашающий жест. – Юленька так усердно ковырялась в своём телефоне, что наверняка уже вычитала там всё о законе рычага. Поведайте же городу и миру, что гласит этот древний закон?

Пышнобровая Белецкая, которую Саня записал в черно-бурые лисы, напряжённо морщила лоб.

– Закон рычага… ну это значит, что плечо, которое больше, – выдавливала она из себя, – получается что оно меньше…

– Вот! – физичка вздымала палец в потолок. – Новое слово в науке! Великое в малом, и что больше – то на самом деле и меньше. Но верно и обратное, Юля? Знаете ли, – меняя тон, обращалась она к семибэшникам, – в космологии, то есть в науке о мире как о едином целом, есть такая гипотеза, что каждая элементарная частица в нашей вселенной – это на самом деле тоже огромная вселенная. А наша вселенная – тоже элементарная частица, и очень может быть, что внутри как раз той вселенной, которая кажется нам каким-нибудь банальным электроном или протоном. Странно звучит, да? – обращалась она не то к седьмому «б», не то к бледнеющей у доски Белецкой. – И вот поэтому, Юля, именно поэтому – в журнал идёт волшебная точка. Которая почти как в сказке, в полночь превратится в тыкву… ну, не в полночь, а в пятницу, и не в тыкву, а в двойку. Дополнительные, напоминаю, по средам после половины четвёртого. Кстати, касается это не только Белецкой…

Саня даже про игру в зоопарк забыл. Очень уж ему понравилась гипотеза про вселенные, которые вложены друг в друга, и каждая думает: «я большая, а ты маленькая». И обе и правы, и неправы. Физичка тоже понравилась, хотя попадаться ей на зуб явно не следовало. Придётся всё же почитать про эти плечи рычагов.

После физики следовало чинно спуститься по лестнице в столовую. Чинно, впрочем, не получилось и получиться не могло. Орда семибэшников летела вниз, издавая боевые вопли, услышав которые, в страхе бежали бы всяческие псы-рыцари, гунны и орки.

Впрочем, на лестнице водился кое-кто опаснее орков. Саня, мчавшийся вслед за одноклассниками, вдруг обнаружил странную помеху. Ну примерно как зацепиться штаниной о забор. Только сейчас это был не забор, а посторонняя нога, загородившая ему путь. А посторонняя рука придержала его за рюкзак.

– Оба-на! У мелких пополнение! – раздался над ухом голос.

Обладатель голоса производил впечатление. Огромный, толстый, лицо похоже на непропечённый блин, глаза колючие, а на нижней губе болячка. Под губой – несколько волосков, зародыш бороды. Сразу видно – старшеклассник.

Ну вот, начинается! Саня даже плечами передёрнул с досады. Будь он терминатором, перешёл бы сейчас в боевой режим, и… Но не время мечтать, нужно, как сказал бы папа, «действовать здесь и сейчас». Правда, действовать пока рано, нужно понять, что этому жирному хряку нужно.

А между прочим, однокласснички не все усвистали вниз, в столовую. Человек пять остановилось на площадке и смотрят бесплатный концерт. Заступаться, ясное дело, не будут – не факт, что и за своего бы заступились, а он, Саня, им пока чужой.

– Тебя как звать, мелкий? – старшеклассник продолжил допрос.

– Ну, Саня, – ответил Саня, дипломатично умолчав о фамилии.

– А ты по жизни кто, Саня? – проникновенно глядя ему в глаза, поинтересовался нежданный собеседник.

Саня даже как-то успокоился. Ну всё как всегда. Дальше он спросит, с какого района, почему такой дерзкий, потом захочет «фанеру» проверить. Что ж, попробуем иначе. Заготовки имеются.

– Я по жизни охотник на мутантов, – честно сообщил он. – Знаешь, как нормального чела от мутанта отличить? Не знаешь? А что ты вообще по жизни знаешь, пацан? Мутанты, они могут быть очень похожими на нормальных, но от них особое излучение идёт. А мы, охотники, его умеем чувствовать, у нас внутри особый локатор есть. А как мутанта определим, так и валим. Не обязательно даже из дробовика или АКМ, есть способы получше. Вот смотри! – Саня слегка присел, отчего ладонь старшеклассника соскочила с его рюкзака, потом провернулся полуоборотом на одной ноге и выставил обе свои ладони перед лицом противника. – Так вот делаешь руками, потом включаешь внутренний излучатель, по команде эр-108, и на мутанта идёт поток дельта-частиц. Через два дня ему становится плохо, через неделю он не может двигаться, а через месяц дохнет и пахнет. Слышь, пацан, а ты ведь тоже фонишь, и ещё как!

Старшеклассник озадаченно замер. Где-то там, под коротко стриженной головой, бешено пульсировали мозги, но толку-то? Парень, видать, совсем тупой, на что и был расчёт. «Разрыв шаблона», как объяснял папа. Такие привыкли действовать по одной и той же программе, а быстро переключаться не умеют.

– Ну что, вопросы есть? Вопросов нет! – заключил Саня и дёрнул по лестнице вниз. Конечно, жирный хряк мог сейчас очнуться и броситься на него. Такого даже с ноги не пробьёшь, он ведь, если приглядеться, весьма и весьма накачанный. Но раз уж однокласснички смотрят, то лучше по шее получить, чем покорно отвечать на вопросы гопницкой анкеты.

Сработало! Хряк за ним не погнался, не врезал между лопаток, а так и завис между третьим и вторым этажами.

Уже внизу, в столовой, Саню вновь обступили одноклассники, но теперь совсем иначе, чем на первой перемене. Видно было, что загрузил он не только хряка-старшеклассника, но и их.

– Вау! Ну ты крут! – высказался высокий черноволосый пацан с плетеными фенечками на обеих руках. – Ты это вот так сразу, на ходу скреативил?

– Да нет, – признался Саня, – просто применил одну заготовочку. Могло получиться, могло не получиться. Ну вот получилось.

– Получилось, – кивнул пацан. – Только ты, Санёк, теперь осторожнее ходи. Это знаешь кто был? Это же Боров! Ну, Димон Боровиков из девятого «б». Его даже парни из одиннадцатых классов боятся, он в драке бешеный, его даже каратист не пробьёт! Сам видел, какая туша!

– Ага, – согласился Саня. – Сто кило ветчины!

– Сто двадцать, – уточнил пацан. – Но ты учти, он злопамятный. И у него друзья есть на районе, совсем взрослые уже. Так что ты, короче, попал. Уж лучше б дал ему поиздеваться, он бы потом о тебе и не вспомнил.

– Ничего, – Саня изобразил невозмутимость, – и не таких китов гарпунили!

Очень ему нравилось это папино выражение, хотя китов вообще-то было жалко. Млекопитающие всё-таки.

– Ну, смотри сам, – усмехнулся чернявый. – Меня, кстати, Максом звать. Максим Снегирёв. Да ты не бойся, прорвёмся!

 

2.

Саня пожалел, что пришёл сюда без видеокамеры. Очень уж забавное было зрелище – конопатый Петя Репейников, героически пытавшийся задуть тринадцать свечей на торте. Дыхалки ему явно не хватало, свечи упорно не желали гаснуть, Петька злился, а от злости веснушки у него проступали особенно чётко. Заснять бы это, смонтировать, наложить какую-нибудь подходящую музычку, да хотя бы из «Пиратов Карибского моря» – и вышел бы классный клип.

Но камеру он не взял, причём по самой дурацкой причине: в ноль разрядился аккумулятор, и выяснилось это за десять минут до выхода.

– Ничего, это не последний день рождения в твоём новом классе, – философски заметила мама. – Успеешь ещё с видеохроникой наиграться. Вот, рубашку возьми, наглаженную.

…С третьей попытки Петька справился со свечами. Включили свет, и над шоколадным тортом поплыл приторный дымок. Почему-то потушенные, дымящиеся свечи показались Сане похожими на трубы в сожжённой фашистами деревне – они с папой смотрели осенью такой фильм, из старых советских. И тогда было тягостно, и сейчас тоже как-то не очень – хотя, казалось бы, веселиться надо. Всё-таки не хухры-мухры, а день рождения одноклассника, и полно всего: кока-колы, разных вкусностей, шуток и улыбок, музыки из колонок.

И всё равно Саня чувствовал тут себя чужим. Вроде почти неделя прошла, в классе на него уже не косятся как на неведому зверушку, он уже почти всех по именам-фамилиям помнит – а есть между им и ними какая-то стеночка, прозрачная, из небьющегося стекла. Причём стенку ощущает только он, ребята её не замечают, вроде как приняли в свою стаю. Даже зауважали – после того случая с Боровом. Правда, пару дней смотрели как на смертника-камикадзе, но опасный девятиклассник пока никак не проявлялся. Несколько раз Саня его видел, но тот новичка-семиклассника в упор не замечал. А раз так, то и нечего себе голову забивать всякими свинообразными. И без того проблем хватает.

Например, это ж нужно так умудриться – в первую же неделю поссориться с учителем. Причём не с каким-нибудь, а с учителем физкультуры – уж от физры-то Саня ни малейших неприятностей не ждал, с физрой у него всё всегда было отлично. В Краснодаре вот на районных соревнованиях по лёгкой атлетике выступал за школу и даже грамоту получил.

А всё, между прочим, из-за того самого рыжего Петьки Репейникова, который только-только задул свои тринадцать свечей. Вот что бы ему стоило не забыть форму? Как бы всё прекрасно вышло!

Но в четверг третьим уроком была физра, и в раздевалке Репейников обнаружил, что к уроку более чем не готов. Все остальные давно уже переоделись и теперь стояли в спортзале, ожидая построения. Форма, кстати, идиотская – белые шорты, зелёные футболки с цифрами 1919 – номером школы. Неужели нельзя, чтобы каждый в чём ему удобнее занимался? Но нет, здесь же гимназия, здесь же славные традиции, и маме пришлось срочно покупать эти шорты с футболкой прямо в школе – тут оказалось всё схвачено, и всего за полторы тысячи рублей… За целых полторы тысячи, подчёркивала мама, жалуясь папе на московские маразмы.

А Репейников не придумал ничего лучшего, как принять виноватый вид и выйти в зал в чёрном школьном пиджаке, брюках… и даже при галстуке. Точно тут ему не физра, а геометрия.

– Ну и как это понимать? – осведомился Николай Геннадьевич. – Репейников, ты забыл, где у нас раздевалка?

– Он не где раздевалка забыл, он форму забыл, – сообщил учителю мелкий и вертлявый Илюха Муравьёв, в просторечии Мураш. Про таких папа говорит – в каждой бочке затычка.

– О как! – поднял брови Николай Геннадьевич. – Опять? Репейников, это уже который раз по счёту за год? Десятый? Двадцатый? Голову ты в школу не забываешь, верно? А форму, значит, забыть можно? А ты помнишь, о чём я тебя предупреждал в прошлый раз?

Петька опустил голову, и веснушки сделались куда отчётливее.

– Вот вижу, что помнишь! – ухмыльнулся физкультурник. – Я тебя при всех предупредил: ещё раз забудешь форму – и будешь заниматься в трусах! Так что марш в раздевалку, и чтобы через тридцать секунд стоял в строю! И так из-за тебя урок задерживаем.

Репейников сделался ещё ниже ростом, замер неуверенно – то ли в раздевалку идти, то ли умолять учителя, то ли просто зареветь. И Саня каким-то шестым чувством уловил, что именно так сейчас и будет. Разревётся этот вполне посторонний ему Петя Репейников, и тем самым опозорится перед классом ещё сильнее, чем если бы разделся до трусов.

А потом он уловил в себе какое-то седьмое чувство, когда жаркая волна поднимается изнутри, дёргает за сердце и толкает вперёд.

– Николай Геннадьевич! – сказал он, подняв руку, точно сейчас была история или алгебра. – Так же нельзя!

Физкультурник посмотрел на него с интересом.

– Хм… Новый член коллектива, Саша Лаптев из Краснодара?

– Ага! Очень приятно, – машинально вырвалось из Сани.

– А уж мне-то как приятно! – улыбаясь на тридцать два зуба, заявил Николай Геннадьевич. – Ну так что ты мне хотел сказать?

Упругая сила всё ещё толкала Саню вперёд. И как всегда бывало в таких случаях, звенело в ушах и все предметы казались излишне резкими, как если смотреть в полевой бинокль (на прошлый день рождения папа ему такой подарил).

– Я думаю, Николай Геннадьевич, что вы неправы, ну, насчёт Петьки. Он, конечно, виноват, что форму забыл, но нельзя же вот так… заставлять его в трусах заниматься.

– Что вдруг? – прищурился физкультурник. – Чем это принципиально отличается от вашей спортивной формы?

– Ну… – замялся Саня, – вы же сами понимаете! Это же любому было бы стыдно, вот так выйти перед всеми раздетым… тут же и девчонки… то есть девочки.

– Ну, не догола же, – возразил Николай Геннадьевич. – А раз уж ты такой борец за мировую справедливость, скажи: а как мне нужно поступить? Выгнать Репейникова с урока я не имею права, потому что отвечаю за каждого из вас, а значит, весь урок он должен быть у меня на виду. Разрешить ему заниматься в школьной форме тоже не могу, это нарушение гигиенических норм. Заставить его все сорок пять минут просидеть на скамейке? Он не больной, он допущен к урокам физкультуры, а значит, должен выполнять учебную программу. Других вариантов не вижу. Возражения есть?

– Есть! – не сдавался Саня. – Вот в той школе, ну, в Краснодаре, если кто без формы приходил, его к завхозу отправляли, ну типа всегда надо где-то что-то таскать, убраться… а за физру ставили пару, только не в журнал, и нужно было потом отрабатывать. На соревнования там съездить, от школы, или что-то типа того.

– Ну, посылать Репейникова на соревнования – это пять! – заржал физкультурник, и полкласса тут же мелко захихикали. – Это ты, Лаптев, мощно задвинул. – Короче, я тебя выслушал, и даже с большим интересом. А у Репейникова выбор простой – или занимается в трусах, или я ставлю двойку за урок, делаю запись в электронный дневник и сажаю тут на лавочку.

Петька постоял ещё пару секунд, пробубнил «ладно уж, ставьте парашу» и походкой смертника отправился на «скамью штрафников».

…Торт сожрали быстро – он ведь один, а народу восемнадцать человек, почти весь класс. Саня задумался – а кого нет? Да, точно, Мураша нет, но его с пятницы ещё не было, видно, попал под грипп. Лёхи Щукина тоже нет, но с этим понятно, этого Елеша услала на олимпиаду по журналистике. Бедный Щукин умудрился написать пару заметок в школьную стенгазету «Гимназическая жизнь» – и на собственной шкуре понял, что инициатива наказуема. Как он ни сопротивлялся, но классная Елеша была непреклонна. Посулила, правда, пятёрку по литературе, но ботану Щукину и без того пятёрок хватало.

Саня с первых дней заметил, что здесь, в гимназии, бурлит всякая общественная активность. Конкурсы, олимпиады, лыжные кроссы, стенгазеты, школьное радио… и по сравнению с тихим сонным Краснодаром это было даже интересно. Может, предложить им сделать школьное телевидение? За оператора он бы всяко сработал.

А из девчонок вроде все тут… хотя нет, Жабы не наблюдается. Саня подумал, как верно он с первых минут угадал её прозвище. И с этим гопником тоже почти угадал… пускай не хряк, а боров, но это же почти одно и то же. Девять из десяти. А вот с Жабой, то есть с Лизой Лягушкиной, он попал в десятку.

Ну, что её тут нет – невелика потеря. Чем дальше, тем больше он страдал, что ему досталась такая соседка по парте. Скучная, сонная… и уродина, само собой. Он вдруг представил, как она прыгала бы на физре… в белых шортах и зелёной футболке. Ну стопроцентная лягушка! Жаль, не посмотришь – от физры Жаба освобождена, и как говорят, ещё с прошлого года.

…После торта выяснилось, что больше ни в кого ничего не лезет. Решили утрамбовать съеденное, а лучший способ, как объявила Даша Снегирёва, это танцы. «Что у тебя вообще есть-то? – строго спросила она Петьку. – Давай, диджей, поставь клубняк там какой-нибудь, и чтоб не попсовый, как в прошлый раз!».

Дашу Снегирёву он срисовал ещё в тот свой самый первый урок – именно её он назначил тогда рысью, правда, уже на физике перевёл в пантеры. Всё-таки рысь – это для блондинки, а Даша черноволосая, как и её братец Макс. Оказалось, они близнецы. Раньше Саня думал, что если близнецы – то как клоны, друг от друга не отличишь, но Снегирёвы, или, как их звали в классе, Снегири, всё-таки отличались. Дашка была чуть повыше Макса (и, как с огорчением понял Саня, выше его самого минимум на пять сантиметров… если не на все шесть). Ещё они с Максом отличались цветом глаз – у того они были обычные, серые, а у Даши скорее голубые. А в остальном – довольно похожи. Стройные, гибкие, чёрные волосы слегка вьются, но у Макса коротко пострижены, а у Даши заплетены в затейливо уложенную на затылке косу. И голоса у них тоже похожие, только у Даши он какой-то бархатный, что ли. Мама бы про такой, наверное, сказала «артистичный». Но мама вообще слишком часто вздыхала о театре, который оставила ради папы, потому что какая может быть театральная карьера у офицерской жены? Правда, папа как-то по секрету ему шепнул, что мамин театр – это было немножко не то, что Большой или Малый, а вовсе даже Дом культуры в Петрозаводске.

Но у Даши голос всё равно был артистичный, одно удовольствие слушать, как она, если выпендривается, слегка тянет гласные. Не «покруче», а «покруучее».

Танцевать Саня не слишком умел, да и не сказать, чтобы так уж фанател от дискотек в школах и летних лагерях. Остальные, похоже, были ничуть не более продвинуты – под общую музыку каждый дрыгался как умел, в меру собственной фантазии. Вот если бы это было как в старинных фильмах, когда какой-нибудь там вальс или белый танец, когда надо приглашать дам – тогда да, тогда страшно. Он вспомнил, как в третьем классе – ещё там, в Пензе, мама чуть было не отдала его в студию бальных танцев, но коса нашла на камень. Пришлось неделю истерить и даже ненадолго – до одиннадцати вечера – сбежать из дома, и мама в итоге сдалась. Потом, правда, насчёт побега пришлось объясняться с папой, и вот про это вспоминать не хотелось до сих пор.

После танцев как-то само получилось, что все разбрелись по группкам. И было куда разбрестись – квартира у Репейниковых четырехкомнатная, а Петькины родители, наготовив вкусностей и выпив с семибэшниками колы, до вечера уехали в какие-то свои гости.

Саня поначалу не знал, куда приткнуться – напрашиваться не хотелось, а позвать его к себе никто не догадался. Тогда он прихватил со стола недопитую бутылочку кока-колы – так оно выглядело солиднее – и пошёл слоняться по квартире, изредка прикладываясь к горлышку. Даже подумал – а не слинять ли домой по-тихому, то есть по-английски, но потом набрёл на Петьку и ещё троих семибэшников – они врубили комп, и с монитора глядела знакомая картинка. Точно! Первый «С.т.а.л.к.е. р», «Тени Чернобыля» – хоть и старенькая, но любимая Санина игрушка. И похоже, любимая его модификация. Сейчас Петька входил в подземную лабораторию Х-16, где его радостно поджидали двое голодных снорков, не считая пятерых военных зомби. Судя по происходящему, такого тёплого приёма Петька никак не ожидал, и жизни ему осталось процентов на десять.

– Ну блинский ёж! – возмутился Саня. – Ты который раз этот уровень проходишь? Тут же аккуратно надо, и патроны береги, там дальше ещё два жирных бюрера будут, и толпа зомбей, а излучатель нужно быстро отключить, за три минуты. Дай сюда, смотри как надо!

И он показал! Пусть все видят, каков он в деле, Охотник на Мутантов. Не суетиться, не тратить зря драгоценные патроны, постоянно двигаться, снорков бить исключительно в голову, а как до бюреров дойдёт – обходиться ножом, ну и держать палец на кнопке с аптечками. Зомби вовсе не обязательно мочить сразу всех, главное сейчас – к пультам прорываться, рычаги опускать, а уж потом не спеша можно загасить оставшихся.

– Вот так! – сохранившись, изрёк Саня. – Дальше уж сам. Правда, там контроллёр тебя ждёт, за той дверью, но у тебя гранат на него хватит. Главное, кинул – и снова в коридоре прячься, не торопись.

Про себя он подумал, что даже если Петька сумеет оставшимися гранатами разобраться с контролёром, то загасить псевдогиганта уровнем ниже ему уже будет нечем. Патронов осталось кот наплакал, подствольника нет… Но зачем раньше времени расстраивать человека?

– Вау! – восхитился Петька. – Я тоже так хочу!

– Да это старьё голимое, чего в него рубиться? – пренебрежительно заявил Славик Руднев. Как будто не он только что сидел, вытаращив глаза, и наблюдал работу мастера.

– А мне по барабану, что старьё, – возразил Петька. – Я этого сталкера давно скачал, и даже забыл про него, а недавно вот вспомнил. Санёк, а ты «Зов Припяти» тоже так можешь?

Саня погрустнел. Ну вот зачем прямо на больную мозоль?

– Да не встала она у меня. Вылетает с ошибкой какой-то. Прикинь, и диск лицензионный, и ноут не древний, по железу должна тянуть…

Ему посочувствовали. Особенно Петька – тот, видимо, помнил случай на физре и ощущал некоторую благодарность.

А вот чего Репейников не знал – это про два разговора в тот четверг. Короткий и длинный.

Короткий – это с Максом Снегирёвым. После физры, когда выходили из раздевалки, он пристроился к Сане и шепнул:

– Ну и на фиг это тебе? С Динамометром обострять не советую.

– С кем? – не сразу врубился Саня.

– С Динамометром, ну, Николаем Геннадьевичем, – пояснил Макс. – Его так прозвали, потому что он каждый год в сентябре и в мае всех заставляет динамометр жать и у себя в блокноте пишет, у кого как сила за год выросла. Ты не думай, что раз он не орёт и не ругается, то с ним можно борзеть. Он вот с тобой вроде как нормально побазарит, а потом бац – и разбор на педсовете, или за четверть поведение снизят, или ещё чего. Он злопамятный почище Борова. И главное, ты чего завёлся-то? Ради кого? Тебе Репей что, друг, брат?

– Да какая разница? – честно удивился Саня. – Просто вот чтобы в трусах – это ж беспредел. Тебе бы так понравилось?

– А я форму не забываю, – возразил Макс. – Короче, я тебя чисто по-дружески предупредил, а дальше как знаешь.

А вот второй разговор был совсем иным. Когда толпа семибэшников после седьмого урока скатилась в раздевалку, Саню окликнули:

– Саша Лаптев, можно тебя на минуточку?

Да, это была она, Антонина Алексеевна.

– Ага! – ответил он, комкая лямку рюкзака. А что ещё ему оставалось ответить?

– Пойдём-ка ко мне, – велела завуч и повела его на третий этаж, в кабинет английского языка. Попутно выяснилось, что преподаёт она старшеклассникам и Саню начнёт учить только с девятого класса. «Если только мы не свалим из Москвы раньше», хотел сказать он, но на всякий случай промолчал.

– Садись, – указала Антонина Алексеевна на первую парту, а сама опустилась в учительское кресло. – Ты догадываешься, о чём я хотела с тобой поговорить?

– Нет! – сделал Саня честные глаза. – А что-то случилось?

– Случилось, – кивнула Антонина Алексеевна. – Я в курсе того, что было у вас на уроке физкультуры. Пойми, Саша, я не собираюсь тебя ругать. Ты, в общем-то, не сделал ничего плохого. Да, спорил с учителем, но не грубил же. Я не ретроград, я не считаю, что дети никогда не должны спорить с учителями. Собственно говоря, как у представителя администрации гимназии, у меня нет к тебе претензий. Но вот чисто по-человечески хочу предостеречь. Видишь ли, совсем не всё равно, ради чего спорить. Допустим, тебе несправедливо поставили плохую оценку, или обвинили в том, в чём ты заведомо не виноват, или, ещё хуже, ударили… ты не думай, это я так сказала, для примера, у нас в гимназии такого быть не может. В общем, когда ты ощущаешь, что нарушены твои права, ты можешь – разумеется, в корректной форме – их отстаивать.

– А если не свои? – осторожно спросил Саня.

– Вот! – подняла палец Антонина Алексеевна. – Именно это я и имела в виду. Понимаешь ли, когда ты вступаешься за других людей, если тебе кажется, что их несправедливо обидели – ты очень рискуешь. И даже не в том дело, что сам можешь, как у вас говорят, попасть под раздачу. Хуже другое – есть опасность вообразить себя народным заступником, тебе будет это нравиться, тебе будет приятно выглядеть героем в глазах ребят… и вот это может очень плохо кончиться, причём не только для тебя. Знаешь ли, сколько в мировой истории было таких пламенных борцов… а кончалось дело кровью. Или их казнили, или они, дорвавшись до власти, начинали террор.

– Ага! – понял Саня. – То есть если я сегодня сказал Николаю Геннадьевичу, что нельзя вот так с Петькой, то завтра мне отрубят голову, или я её отрублю миллиону человек?

– Ну зачем же так грубо? – взмахнула ресницами завуч. – Это может всё быть в других формах, и не прямо уж так завтра… но пойми, очень многие деятели, причинившие людям массу зла, именно с таких благородных порывов и начинали. Поэтому надо быть поосторожнее с этими порывами… десять раз подумать, а надо ли выступать, а каковы могут быть последствия… и для тебя, и для того, кого ты решил защитить. Вот, кстати, через год вы по литературе будете проходить «Дон Кихота» Сервантеса, там есть такой эпизод, когда Дон Кихот решил защитить мальчика…

– Антонина Алексеевна, я читал, – вставил Саня. – Довольно нудная книжка, если честно, но мама заставила. Я понимаю, про что вы. Что от его защиты тому парню стало только хуже… Но почему Петьке-то Репейникову будет хуже от того, что я Николаю Геннадьевичу сказал, что нельзя вот так?

– А что ты знаешь о Пете Репейникове? – усмехнулась Антонина Алексеевна. – Откуда ты знаешь, что у него за семья, какова там ситуация, чем ему может аукнуться двойка по физкультуре, особенно с записью в электронный журнал? Он ведь не просил тебя его защитить, это ты сам решил, что для него лучше. А если ты решил неправильно? А если он вместо благодарности проклинать тебя будет? Пойми, я не конкретно про этот случай, а вообще. С Репейниковым ладно, я семью знаю, вполне благополучная семья… но вот очень многие, если бы ты их начал так выручать, как Петю, сильно бы на тебя обиделись… потому что ты сделал бы им хуже, сам о том не догадываясь. Ты понимаешь меня?

– Понимаю, – кивнул он. – Не зная броду, не суйся в воду.

– Вот-вот! – обрадовалась завуч. – Очень к месту!

– Но если не войти в воду, то и брод не нащупаешь, – продолжил Саня.

Антонина Алексеевна скривила губы.

– Саша, фантазировать на тему пословиц можно до бесконечности, но, надеюсь, ты меня понимаешь. В данном случае всё окончилось нормально, Петя получил свою двойку и уж как-нибудь объяснится с родителями, это их семейное дело. С Николаем Геннадьевичем я поговорю, и надеюсь, подобных скользких моментов более на его уроках не возникнет… при том, что формальных нарушений за ним всё-таки не было. Но вот о чем я тебе сказала, ты всё-таки обдумай.

– Обязательно! – согласился Саня, после чего был отпущен.

…Конечно, об этом разговоре Петьке знать не следовало, да, в общем, и никому. Он даже папе не стал рассказывать. В конце концов, ничего же не случилось.

 

3.

…Разговор про «С.т.а.л.к.е.р. а» как-то увял, и Саня всё с той же недопитой колой отправился дальше, куда ноги вели и глаза глядели. Оказалось, и те, и другие вели к Снегирям, которые выбрались на лоджию и спокойно себе курили.

Сане тут же вспомнились мамины наставления:

– Только помни, что ребята незнакомые, может быть всякое: и сигареты, и пиво, и даже кое-что похуже. Ведь это уже седьмой класс, уже может быть что угодно, вплоть до наркотиков! Обещай, что как только увидишь нечто подобное, немедленно отправишься домой!

Ну, если мама просит, почему бы не пообещать? Особенно если торопишься.

И вот увидел. Что, так вот взять и домой отправиться? В конце концов, он же не мелкий детёныш. Курить не будет (пробовал уже, ничего особенного), пива тоже (уж это вообще гадость, хуже любой газировки).

– Будешь? – предложил Макс.

– Охотники на мутантов берегут ману, – использовал Саня очередную заготовку. – Я лучше так постою, если вы не против, конечно.

– Да ладно уж, стой, – разрешила Даша. – Кто ж мешает-то?

Саня прислонился к стенке, поглядел сквозь стекло. Семнадцатый этаж, не хухры-мухры. Да, это Москва! Во всех прежних местах выше пятого как-то не получалось. А тут – огромный простор. «Лепота», как говорил царь в старом советском фильме.

– Что-то интересное увидел? – спросил Макс. Наверное, просто чтобы оборвать затянувшееся молчание.

– Да так… красиво у вас тут, в Москве.

– А ты сам-то откуда? – поинтересовалась Даша. – Кажется, из Краснодара?

– Ну, в Краснодаре мы только два года жили, – усмехнулся Саня, – а до того много где. И в Пензе, и в Новгороде, и в Саратове, и в Кемерово даже. Только Кемерово я плохо помню, совсем мелкий тогда был. А родился вообще в Петрозаводске.

– Круто! – признал Макс. – А почему так?

– Папа военный, ну и переводят на разные места службы, – в который уже раз пояснил Саня, – вот и приходится вести кочевую жизнь.

– А по званию он кто, папа твой? – Даша опять потянула гласные, и у неё вышло «пааапаа». – Случайно, не генерал?

– Пока майор, но тут, в столице, ему подпола дадут, – он вздохнул и вспомнил, что подполковника папе обещали и в Краснодаре.

– Там у вас в Краснодаре жарко, да? – Макса, похоже, потянуло на светскую беседу. Сейчас, небось, о музыке спросит… Саня вспомнил анекдот из категории «не при детях».

– Ну, летом да, жарища, а зимой по-всякому. Ты что, думаешь там как в Африке, пальмы и крокодилы?

– А чего там за школа у тебя была? – осведомилась Даша.

– Ну, обычная, – на миг задумался Саня. – Ребята вроде ничего, гопников не так чтобы много. А учителя… короче, разные. Классная была географичка, её Глобусом звали, потому что толстая. Историчка нормальная, Нина Семёновна, интересно рассказывала. А вот физик, Игорь Андреевич, это вообще псих, кидался на всех. В общем, школа как школа, были и получше, и похуже.

– Прямо вот так кидался, с кулаками? – заинтересовался Макс.

– Ну, как… мог дневником или учебником в тебя запульнуть, за шиворот мог взять и из класса, – принялся перечислять Саня. – Но потом я папе рассказал, он к нему сходил, поговорил. Это перед Новым годом было. Короче, больше не кидался… а потом мы оттуда уехали. А у вас тут как? Кроме Динамометра, остальные какие?

– Да и Динамометр, в общем, нормальный мужик, если его не злить, – возразил Макс. – Руки не распускает, если ты про это. А вот самая злющая, это Светлана Викторовна, биологичка. Ты её пока не видел, она болеет, её на этой неделе Татьяна Павловна замещает. А вот как выйдет Светик, сразу поймёшь. Она так орёт, что стёкла звенят.

– Зато у нас класс дружный, – вставила Даша. – Уродцев почти нет. Ну, Гоша Куницын, правда. Он второгодник, не потому что тупой, просто болел много. Вот у него нервы, он если разозлится, любого размотает. Его и старшаки опасаются.

Саня сообразил, что Куницын – это, видимо, тот самый долговязый тип на задней парте, которого он на первом же уроке зачислил в тигры. Неудивительно, что сюда его не позвали.

– Да Гоха ещё ладно, – уточнил Макс. – Он хоть не вредный. Ему просто до нас дела нет, он типа кошки, сам по себе гуляет. Но зато не презирает никого. Не то что Жаба…

– Это с которой тебя посадили, – пояснила Даша. – Да, не повезло тебе, Санёк… Ты разве до сих пор не уловил, что от неё воняет?

– Ну… – осторожно заметил Саня. – Как-то не принюхивался. Оно мне надо?

– Да что от неё потом разит, это ещё цветочки, – вздохнул Макс. – В конце концов, она ж не виновата, что жирная уродина.

– Хотя на её месте можно было бы и поменьше булочек жрать, – внесла уточнение Даша.

– Понимаешь, – продолжил Макс, – она себя считает самой умной, а всех других презирает. Она ж не конь в пальто, она у нас писательница, между прочим! В детском литературном журнальчике стишки печатает. А к нам ко всем относится как к придуркам.

– И чуть что, сразу учителям стучит! – сурово добавила Даша. – Сколько раз уже было, что кто-то спалился, а кроме как ей заложить некому.

– А потом в детском этом журнальчике пишет, какая она вся в белом, а мы тут все гады, – прокурорским тоном сообщил Макс.

– Правда-правда! – подтвердила Даша. – Она один экземплярчик ещё осенью притащила в школу, Елеше похвастаться. А Елеша у себя на столе его забыла, мы и потырили. Хочешь, зачитаю её стих?

– Ну давай, – согласился Саня. Портрет его соседки по парте всё больше и больше наливался грязью. Если она и правда стучит… как бы от неё пересесть… ну хоть к кому.

– Вот, слушай! – начала Даша и красиво, по-актёрски, исполнила:

– Ну ты понял, – скорчил рожу Макс, – кем она нас считает? И ведь там же не просто, в этом журнальчике, написано «Лиза Лягушкина», нет, там школа и класс указаны. То есть она на всю страну нас опозорила.

– На весь мир! – уточнила Даша. – Журнальчик-то этот и в интернете выложен, я проверила. Теперь хоть из Африки, хоть из Америки зайди, прочитаешь, какие мы в седьмом «б» сволочи.

– Это точно! – кивнул Саня, и тут же вспомнил, как сам совсем недавно развлекался игрой в зоопарк. Но ведь, в отличие от Жабы, он никому про это не рассказывал! И уж тем более не стал бы про такое печатать стихи. Правда, он и не умел их писать, и больше того – поэзию считал уделом изнеженных ботанов.

– Но зато остальные у нас – нормальные, – утешила его Даша. – Ну, ясен пень, у всех свои тараканы, но такие, знаешь, мелкие тараканчики, не кусачие. У нас даже группа во вконтакте есть, нашего класса. Давай, вступай. И вообще, давай френдиться. Добавляйся в друзья! Кстати, а ты есть во Вконтакте? Как тебя там зовут?

Саня объяснил, и даже, вынув свой смартфон – подарок дедушки Коли на прошлый день рождения – забил туда координаты обоих Снегирей.

– Ладно, пошли, что ли, уже, – предложил Макс, опустив докуренный бычок в пакетик. – Без нас там народ, наверное, скучает.

Саня восхитился предусмотрительностью Снегирей. Надо же, пакетик притащили для окурков, чтобы Петьку перед родителями не подставлять. Как всё у этих близнецов схвачено!

– Народ, а чего сидим? – заявила Даша. – Пошли на улицу, проветримся, и вообще.

– Скоро Петькины родаки вернутся, – шёпотом пояснил Сане Макс, – и финита ля комедия. Между прочим, могут припахать и посуду помыть, я их знаю.

Саня не видел ничего жуткого в том, чтобы помочь Репейникову с посудой, но спорить не стал. Может, у них, у москвичей, так не принято.

На улице уже сгустились плотные, грязно-сиреневые сумерки. Неспешно крутились в лучах фонарей редкие снежинки, высокие, в полтора человеческих роста сугробы казались настоящими горами, но карабкаться на них не следовало – снег хоть и заледенел сверху, однако внизу был ещё рыхлый, и провалиться туда по пояс – как нечего делать. Вчера Саня уже поставил такой эксперимент, когда гулял с Мишкой. Когда они вернулись, мокрые и грязные, маминым восторгам не было предела. Кары обещались самые жуткие, вплоть до лишения ноутбука.

– Ну ладно он, маленький и глупый! – драматическим тоном вещала мама, – но тебе уже без малого тринадцать лет! Ты старший брат, ты должен подавать пример и заботиться! А ты? Всё, на сегодня никаких гуляний! Будешь мыть полы во всей квартире! И я ещё хорошенько подумаю, отпускать ли тебя завтра на этот подозрительный день рождения!

– Чем же он подозрительный? – хмуро спросил Саня.

– Всем! – мама хлопнула ладонью по столу. – Неизвестный город, неизвестные дети… кто знает, чему они тебя научат! Пить, курить…

– Целоваться… – продолжил мамину мысль Саня, за что едва не получил по губам.

– И это тоже! – напористо заявила она. – Сперва поцелуи, а потом…

– Пелёнки, распашонки, – предположил Саня, на всякий случай переместившись в другой угол комнаты.

– Тьфу на тебя! – рявкнула мама. – Короче, так: сперва мыть брата, потом себя, потом полы. Именно в такой последовательности!

…Сугробы, впрочем, ни у кого из семибэшников интереса не вызвали. Другое дело – снежки. За последние пару дней слегка потеплело, подтаяло, и снег сделался лучше некуда: плотным, липким. Как-то само собой вышло, что класс разделился на две команды, одной рулил Макс, другой – Даша. Саня предпочёл Дашину.

Кидать снежки – это только со стороны кажется нехитрым делом. Реально же послать снежный комок прицельно – посложнее, чем спортивный мячик. Тот всегда одинаковый, к нему легко приноровиться, а снежок – он то больше, то меньше, то плотнее, то рыхлее. И когда на тебе тёплая и крупная, на вырост, куртка – замах получается хуже, чем если ты в майке.

Но у Сани был огромный опыт, плюс к тому тренированные мышцы и меткий глаз. Уж если из папиного пистолета он с первого же раза выбил шесть из десяти – то что говорить о каких-то снежках! Это тебе не огнестрел, отдачи нет. Правда, тот случай на полигоне оказался единственным. Ну что бы стоило папе промолчать о том, чем развлекал сына-пятиклассника. Нет, проболтался маме – и получил по полной. «Рикошет! – кричала мама. – А если бы рикошет?! У тебя вообще мозги в голове есть, или только вмятина от фуражки?»

Почти каждый Санин снежок достигал цели. Конечно, он не дурак – метил не в лицо, а в грудь или живот. Ну в крайнем случае в шапки. А то ведь, если со всей дури в глаз захреначить, мало не покажется. На себе испытано.

Перебрасываясь снежками, они давно уже переместились от Петькиного двора на улицу, и теперь Максова команда гналась за Дашиной – а Даша, делая короткие паузы для перестрелки, уводила своих куда-то далеко, с большой улицы на какие-то помельче. Макс не отставал, но сохранял некоторую дистанцию – видно, чтобы было интереснее. Саня примерился, замер на секунду – и с разворотом корпуса влепил Максу снежком по шапке, едва успев увернуться от ответного снаряда. Обернулся к Даше – оцени, мол, меткость и ловкость! – но та застыла, углядев впереди что-то интересное.

– Хоба-на! Кого я вижу! – обернулась она к ребятам, и в голосе её послышались звенящие колокольчики. – А ведь это Жаба!

Она указала пальцем на фигурку в тёмном пальто, суетливо ковылявшую по другой стороне улицы.

– Точно, Жаба! – подтвердил Макс, который использовал паузу в перестрелке, чтобы подобраться вплотную.

Кто кинул первый снежок, Саня даже и не понял. Вполне возможно, Снегири тут были не при чём. Но после очередного попадания Макс скомандовал: «Батарея, огонь!» – и рой снарядов накрыл не ожидавшую такого Лягушкину.

Саня кидал тоже – сейчас он был бойцом спецподразделения и выполнял приказ командования. Целился в спину, вернее, в школьный рюкзачок на спине Жабы. А та, сначала застыв под градом снежков, затем пошла прежней своей дорогой, и шла всё быстрее и быстрее, а потом уж почти побежала.

Но где ей было оторваться от семибэшников! Часть народа продолжала двигаться по прежней стороне улицы, а другие рванули через дорогу поближе. Возмущённо пискнули сигналы машин, какая-то тётка истерически завопила: «Жить надоело? Куда под колёса прётесь?», но всё это никак не помешало погоне.

Странно, что Жабе и в голову не приходило нагнуться, слепить снежок и принять предложенную ей дуэль. Вместо этого она бежала, как если бы небо набухло грозовыми тучами, обещая неслабый ливень, и надо было успеть от него укрыться.

Снежки лупили её в спину, в голову, а вместе со снежками – хоровой крик: «Жа-ба! Жа-ба!». Кричал вместе со всеми и Саня – сейчас он ощущал себя частью команды, и не было между ним и семибэшниками никакой такой прозрачной стенки. И правильно! Разве эта стукачка заслужила чего лучшего? Если она считает окружающих зверями – так пусть не обижается, если немного покусают. Так, исключительно для воспитания!

Понемногу Саня начал соображать, куда она стремится. Высокий белый дом, этажей, наверное, шестнадцать, если не больше. Похоже, там она и живёт.

Во дворе было почти безлюдно – если не считать парочку куривших у подъезда дядек и довольно крупную, штук семь-восемь, стаю бродячих шавок. Шавки расположились возле помойных контейнеров и смотрели на всё равнодушными жёлтыми глазами.

Уже в двух шагах от подъезда Жаба поскользнулась, смешно шлёпнулась на задницу – и тут же получила очередной снежок, но теперь не в спину, а прямо в нос. Тонко завизжала, неуклюже поднялась на четвереньки, потом встала на ноги – и доковыляла до входной двери. Застыла на минутку, доставая магнитный ключ – и промедление это стоило ей пары снежков пониже спины. Последний снежок впечатался уже в закрывшуюся стальную дверь.

Саня перевёл дух, вытер варежкой вспотевшее лицо. Ну вот, окончен бой, враг бежал.

Но дальше случилось странное. Собаки, до сего момента без всякого интереса наблюдавшие за охотой на Жабу, вдруг оживились. Отошли от своей помойки, перестроились из беспорядочной кучи в цепь – и вдруг с яростным лаем бросились на Дашу Снегирёву, оказавшуюся ближе других. Та взвизгнула и не придумала ничего лучшего, как бежать от стаи.

Саня, если честно, бродячих собак побаивался. Нормальных, породистых – нисколько, а вот этих, дворовых… Ещё с детского сада в Саратове, когда воспиталки и нянечки обсуждали между собой разные ужасы, кого и как эти одичавшие звери погрызли. Нянечки знали это в подробностях.

Но сейчас вариантов не было. Ещё миг – и свора перейдёт от лая к покусам: Дашка, побежав, тут же превратилась для них в добычу, как заяц для волка.

Саня быстро-быстро слепил снежок и кинул его в морду главной собаки, чёрной с рыжими подпалинами. Кинул со всей силы, не как в Жабу, а чтобы зверюге залепило снегом все глаза.

– Да стой ты, не беги! – крикнул он Дашке и сам побежал, чтобы оказаться между нею и стаей. Остальные семибэшники, похоже, растерялись и маячили в отдалении.

И тут с собаками произошла новая странность. Они вдруг взвыли хором, точно каждую окатили крутым кипятком, и бросились – не на Саню и не на Дашу, а совсем в другую сторону, за линию сугробов, к видневшейся в отдалении спортплощадке, по зимнему времени совершенно пустой.

– Что это было? – сам себя спросил Саня, но ответить, ясное дело, не мог. Странности – на то они и странности, что необъяснимы.

– Блин, – сказала Даша. – Спасибо! Ну ты просто герой! Рыцарь на белом коне.

Саня не сообразил, что на это ответить, и молча кивнул. Где-то он уже слышал что-то такое, насчёт белого.

Заснуть ему никак не удавалось, и Саня прислушивался к звукам ночи. Вот сопит в своей кроватке Мишка – наверняка взял с собой рыжего плющевого зайца, без которого с некоторых пор отказывается укладываться. Интересно, кому это пришло в голову красить зайца в рыжий? Или, как предположил папа, покрасили не в то, что по ГОСТу, а что реально было на складе?

Ещё слышится тиканье будильника, и он слабо мерцает в темноте зелёным. В семь часов прозвенит, и как ни лови сладкие остатки сна, как ни натягивай на голову одеяло, а придётся вставать и топать в образцовую гимназию.

За окнами дребезжит запоздавший трамвай, пиликает где-то сигнализация машины. А свет от фар время от времени проносится по потолку. Потолок слегка потрескавшийся, побелка кое-где сыплется. Зато и квартиру дешевле сдали, чем если бы здесь был евроремонт. Интересно, будет ли у них когда-нибудь своя, настоящая квартира, а не съёмная? Ещё лучше – свой дом, чтобы чердак и подвал, и сад с яблонями, и колодец… как в Семиполье у папиных друзей Овсянниковых, у которых они с Мишкой гостили прошлым летом.

– Ну, как погулял? – спросила мама, когда он вернулся, причём гораздо раньше «часа Ч», после которого родители начнут обзванивать морги, больницы и отделения полиции. Час «Ч» мама ему установила в девять, и ни минутой позже. Но он пришёл, когда ещё не было семи.

– Нормально, – хмуро отозвался он. – Если ты про пиво, сигареты, наркотики и всё такое, то не пил, не курил, не кололся, не целовался. И вообще меня никто не зарезал и не похитил, представляешь?

– Огрызаешься, – вздохнула мама. – Вот он и пришёл, дед Мороз!

– Какой ещё дед Мороз? – не понял Саня.

– В смысле, переходный возраст, – мама снова вздохнула.

И тут в разговор вмешался Мишка – уловил знакомые слова.

– Дед Мороз?! – воскликнул он, забираясь с ногами на стул. – Он пришёл?! А почему меня не позвали? Он мне какие подарки принёс?

– Какие тебе ещё подарки, какой ещё дед Мороз? – возмутился Саня. – Совсем недавно Новый год был, и тебя просто завалили игрушками, а тебе всё мало? Не хватает чего ещё поломать?

– И вовсе не недавно, а очень давно! – возмутился Мишка. – И вообще, это же в Краснодаре было, а мы сейчас в Москве. Тут должен другой Новый год быть и другой Дед Мороз! С другими подарками.

В свои четыре года Мишка очень хорошо наловчился спорить со старшими. Особенно если дело касалось подарков.

– Папа опять на дежурстве? – спросил Саня, садясь за кухонный стол. – Вроде ж сегодня не должен, он же вчера…

– Вызвали, – в голосе мамы послышались знакомые драматические нотки. – Сказали, необходимость. А он и рад стараться. Стойкий оловянный солдатик.

…В десять вечера его, не слушая никаких возражений, загнали спать. В принципе, можно было и поскандалить, оттянуть неизбежное хотя бы до одиннадцати, но почему-то не хотелось. Вообще ничего не хотелось – ни по тысячному разу гонять «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а», ни смотреть телек, ни монтировать прощальное видео из Краснодара, ни даже чатиться во вконтакте с тамошними друзьями, Лёхой и Женькой. Внутри было пусто, снаружи было скучно.

Да и заснуть не выходило, подушка казалась слишком твёрдой, одеяло – слишком жарким, воздух в комнате – слишком спёртым. Оставалось снова и снова перебирать мысленно сегодняшние события. Вот Петька, счастливый, открывает ему дверь, и Саня вручает подарок – «золотой диск» третьего «Фоллаута» со всеми аддонами.

– Без подарка неприлично, – внушала мама. – Обязательно что-то нужно подарить. И лучший подарок – это книга.

– Сейчас не так, – возражал он. – Сейчас книги только ботаны дарят ботанам.

В итоге получил пятьсот рублей и разрешение купить на них Пете что угодно. Хоть справочник по математике, хоть ручной гранатомёт из пластмассы.

Следующий кадр – битва в лаборатории Х-16, ошмётки монстров и зомби. Никто не может устоять против Охотника на Мутантов. Потом – разговор на лоджии, Дашины глаза… всё-таки их можно считать голубыми, а не серыми. И сразу резкая смена плана – погоня за Жабой… как она семенит под градом снежков… как бежит… как спотыкается у подъезда… а потом внезапно взбесившиеся и столь же внезапно струсившие собаки.

Всё это крутилось в голове, перемешивалось, как цветные стекляшки в калейдоскопе, а потом Саня вдруг понял, что сидит в огромном пустом кинозале и смотрит кино, которое крутят для него одного. Причём он был сразу в двух местах – и в мягком синем кресле, и там, на экране.

Вернее, в школьном спортзале. Весь класс выстроился в шеренгу по росту, но вместо Динамометра урок проводит Даша. В спортивном костюме, фиолетовом в белую полоску, на шее жёлтый свисток.

А он, Саня, стоит перед строем, в джинсах и свитере.

– Ты, Лаптев, опять явился без физкультурной формы, – строго, по-взрослому говорит Даша. Причём красиво тянет слоги, получается «фооормы». – Поэтому у тебя выбор: или ты будешь заниматься в трусааах, или, – тычет она рукой куда-то позади себя, – будешь съеееден!

И действительно, там, за её спиной, собралась огромная собачья стая. Не семь-восемь шавок, а может, сто или тысяча. Собаки шумно отряхиваются, шевелят ушами, тяжело дышат, скалят жёлтые клыки. Прямо как в «S.T.A.L.K.E.R.е», только там слепые псы, а тут с глазами. Но такие же людоеды!

Саня хочет остановить это идиотское кино, только ничего у него выходит. Он даже не может встать с кресла – потому что руки его примотаны скотчем к подлокотникам. И поэтому ему-экранному приходится, давясь от стыда, снять свитер, потом рубашку с майкой, расстегнуть джинсы и стянуть их, оставшись в коротеньких синих плавках. В шеренге семибэшников слышится отчётливое хихиканье, и даже видно, кто хихикнул первым – ясное дело, Петька Репейников!

– А сейчас мы начинаем наш урооок! – в Дашином голосе добавляется важности. – Сперва – бег.

И она заливисто свистит в свисток.

Саня бежит. Это оказывается очень легко, и ничто ему не мешает – ни высокие стены сугробов справа и слева, ни машины, которые испуганно сигналят и уворачиваются.

– Второе упражнение – метание! – продолжает физкультурничать Даша. – Класс, приготовились! Цель! Упреждеение! Огооонь!

И в голую спину врезаются снежки. Это не больно, но ужасно обидно, и он бежит быстрее, чтобы удрать от своей обиды, но обида сидит у него на шее и шепчет в ухо: «Ла-поть! Ла-поть!».

Хотя нет, это не она шепчет, это хором орут догоняющие его семибэшники, и хор их становится всё громче, всё звонче, и вот уже звенит непрерывно.

– Саня! – прорывается сквозь звон голос мамы. – Ты принципиально игнорируешь будильник? Я ведь вижу, что проснулся уже. Ты что, гонялся за кем-то во сне? Даже одеяло на пол сбросил! Вставай! Мыться и завтракать!

 

4.

Когда сквозь разрывы облаков проглядывает жёлтое, похожее на одуванчик солнце, когда сосульки истончаются, а крупные капли долбят с той стороны по жестяному подоконнику… в конце концов, когда всего неделя осталась до каникул – как-то совсем не тянет учить историю.

Тамара Григорьевна, похоже, считала иначе.

– Что с вами происходит? – её пухлые щёки заметно побагровели, а глаза, подкрашенные снизу какой-то косметикой, приобрели вампирское выражение. Во всяком случае, если бы Саня взялся снимать хоррор про вампиров, то непременно пригласил бы историчку на главную роль. – Седьмой «б»! Вы вообще меня слышите?

Такую трудно не услышать, подумал Саня. Голос не просто пронзительный, а прямо-таки «резательный». Пронзительным пронзают насквозь душу, а резательным режут её вдоль.

– И как же это объяснить? – возмущалась Тамара Григорьевна. – Почему никто не выучили параграф пятнадцать? Почему никто не принёс раскрашенных контурных карт? Почему вот уже третий ученик подряд не может ответить на простейший вопрос – когда началась и сколько длилась Северная война? И это в конце четверти, когда надо выставлять оценки! Вы хотите, чтобы я выставила целый столбец двоек?

Ага, как же, выставит она столбец, мысленно усмехнулся Саня. За такое её завуч с директором разделают как орда кровососов сталкера-новичка с пистолетом Макарова. А что останется после кровососов, дожрут слепые собаки.

Самому ему бояться было нечего – две четверки в журнале, пятёрка за реферат о предательстве гетмана Мазепы, ну и трояк за самостоятельную. Что поделать, даты запоминались плохо. Да и зачем их запоминать, если всегда можно зайти в Википедию?

– Итак, есть в этом классе хоть один человек, который может рассказать о причинах Северной войны? Или мне по алфавиту вызывать и двойки ставить? Не вижу рук! Значит, придётся… – и историчка, чьё прозвище было Истеричка, демонстративно потянулась к багровому классному журналу.

Но всё-таки одна рука нашлась, и совсем рядом. Жаба тянула её изо всех сил и даже слегка трясла кистью – как делают это младшеклассники, мечтающие отличиться. Ну понятно, чего ещё ждать от Жабы? Мало ей своих пятёрок… ей бы таблеток от жадности, да побольше, побольше…

– Ну что ж, хоть один нормальный ученик в этом классе нашёлся, – с явным удовольствием произнесла Тамара Григорьевна. – Пожалуйста, Лиза, к доске.

Жаба проворно выбралась из-за парты и, ухватив указку, прицелилась ею в огромную, на всю доску, карту Европы. Историчка тоже покинула своё кресло и встала напротив Лягушкиной.

Саня, оставшись за партой в одиночестве, откинулся на спинку стула, повернул голову вбок – и вдруг заметил, как переглянулись друг с другом Снегири. Сидели они в разных местах – Даша на первой парте в ряду у окна, Макс – на третьей в среднем.

– Причины начавшейся в Европе в 1700 году Северной войны заключаются в том, что… – бойко начала Жаба, но продолжить не успела.

Потому что на весь класс раздалось оглушительное кваканье! Прямо настоящий лягушачий концерт в болоте, летним вечером после заката. Хор лягушек исполнял арию лягушек, да так задорно, так заливисто, что Саня сообразил – не обошлось без обработки в звуковом редакторе. Он сам делал похожие штуки, подбирая что-нибудь прикольное для аудиодорожек в клипах. Где-то явно замедлили звук, где-то ускорили, где-то подтянули высоту…

На несчастную Жабу жалко было смотреть. Лицо её побелело, губы затряслись – вот прямо сейчас расплачется! – но всё-таки сдержалась.

Секунд через пять лягушачий концерт прекратился.

– Кто это сделал? – бесцветным голосом спросила историчка. И даже не так – между словами она ставила паузы, будто гвозди забивала: – Кто. Это. Сделал?

Дашка Снегирёва, преданно глядя на Тамару Григорьевну, пояснила:

– Да это, наверное, с улицы, в мобильнике у кого-то сработало. Окно же открыто, слышимость стопроцентная.

Саня подумал, что идея как-то не очень. Какая такая улица? Окна выходят на школьный двор, вот прямо на спортплощадку.

Но историчка, к его удивлению, не стала заводиться.

– Ладно, бывает. Продолжай, Лиза!

Лягушкина уже почти успокоилась, и только по тому, с какой силой её пальцы сжимали указку, Саня понял, что не до конца. А ещё понял, глядя на неё, как ей хочется этой указкой врезать по роже… много кому. Начала бы она, конечно, со Снегирей, а дальше методично обработала весь класс. Десять бочек злости, как сказал бы папа.

А Саня вдруг подумал, что лягушачий концерт – штучка очень ценная. Мало ли зачем может пригодиться… Пошарить, что ли, в поисковиках, скачать? Надо же пополнять библиотеку аудиоэффектов! Но тут ему пришла в голову идея получше. Ясное же дело, Снегири одним разом не ограничатся. А раз так – почему бы не воспользоваться ситуацией?

Он тихонько достал смартфон, выбрал режим диктофона. Ставить на непрерывную запись не хотелось, потом возиться, вырезать лишнее. А вот держать палец на кнопке и в нужный момент нажать… Саня чуял, что этот нужный момент обязательно настанет.

И действительно! Стоило Жабе заговорить о том, что европейские страны обиделись на Швецию и решили всей толпой с ней разобраться – как лягушачий концерт раздался вновь. Только теперь уже в другом месте. Максова работа, догадался Саня.

Второго такого удара Жаба не перенесла. Слёзы, наконец, брызнули из неё, она швырнула указку на пол и, захлёбываясь от рёва, пулей вылетела из класса.

А седьмой «б» затих. Так затих, что если бы здесь пролетала муха – то одурела бы от такой непривычной тишины и шлёпнулась прямо на раскрытый классный журнал. Кажется, эффект превзошёл все ожидания.

– Таак, – зловеще протянула Истеричка. – Может, кто-то ещё рискнёт уверять меня, что это мобильный с улицы? В общем, так, седьмой «б»: терпение моё лопнуло, за урок все, кроме Лягушкиной, разумеется, получают двойки, а самое главное: я пишу докладную директору о безобразной обстановке в вашем классе. Дальше уж не моя забота. Пусть Елена Ивановна вас воспитывает, хотя я бы на её месте давно поставила вопрос о расформировании. Кое-кому не место в нашей гимназии. Кое-кому прямая дорога в школу для умственно отсталых или трудновоспитуемых! А сейчас, в оставшиеся пятнадцать минут, взяли листочки, закрыли учебники и быстренько изложили краткое содержание параграфа пятнадцать! Оценки пойдут прямо в журнал, без всяких там исправлений!

…На перемене Саня подошёл к Максу.

– Ну и зачем это было делать? – спросил он с абсолютно искренним удивлением. – Из-за какой-то Жабы… а теперь всем параши вкатают…

– Не ссы, не вкатают, – успокоил его Макс. – Истеричка всегда грозится и никогда не ставит. Она Антонины боится, а Антонине эти двойки на фиг не нужны, она ж отчитывается в департаменте, какая у нас в нашей прекрасной гимназии прекрасная успеваемость. Ну, может, в электронный дневник влепят, но не в журнал… Первый раз, что ли? Не боись, Санёк, прорвёмся!

– А зачем вообще? Ну, в смысле, зачем так с Жабой?

– А потому что – достала! – отчеканил Макс. И глаза у него сделались очень взрослыми и очень грустными.

Последним уроком была литература. Сперва Елеша раздала проверенные сочинения (у Сани оказалось 4/3, запятые его подвели, слишком много он их навтыкал), потом ядовито комментировала особо выдающиеся места. «У панночки были все прелести, кроме хлеба», «Кто кого породил, тот того и убьёт», «Андрий променял Родину и папу на Польшу и любовницу». Но особо досталось второгоднику Куницыну, который то ли решил выпендриться, то ли действительно так думал. «Я считаю, – написал он, – что Тарас Бульба был обыкновенным полевым командиром, типа тех, что на Кавказе нашим солдатам головы резали. И если по-честному, поляки его правильно сожгли, он же был военный преступник и уничтожал мирное население. Если он патриот, то спасибо, я не хочу быть патриотом».

Елеша долго вещала, какое у Куницына узкое и однобокое понимание, и что Гоголь хотел показать, и почему не всем доступно, что он показал, и как нужно учиться, чтобы всё-таки стало доступно.

А когда, наконец, прозвенел звонок и семибэшники радостно повскакивали из-за парт, Елеша со всей дури хлопнула журналом о стол.

– Всем сидеть! Седьмой «б», вас никто не отпускал. Сейчас у нас будет экстраординарное классное собрание! Экстраординарное! – нажала она голосом на звучное слово. – Ну-ка, все сели и быстро успокоились!

Успокоились, но не быстро. «У меня тренировка!» – верещал Мураш. «У меня музыкальная школа!» – ныла Юлька Белецкая, «У меня живот болит!» – наудачу пытался отмазаться Стасик Лагутин. Но всё оказалось бесполезно – Елеша заперла дверь на ключ и оглядела класс взором удава, который размышляет, в каком порядке жрать оцепеневших кроликов. Сане тоже сделалось жутковато, хотя никакой особой вины он за собой не чувствовал.

– Сегодня на уроке истории случилось чрезвычайное происшествие. ЧП! – Елеша нажимала на каждое слово, точно вдавливала пальцем канцелярские кнопки. – Был сорван урок, была доведена до истерики ваша же одноклассница, Лягушкина Елизавета, о чём Тамара Григорьевна и написала официальную докладную на имя директора. Это гнусный, свинский поступок, абсолютно недопустимый в стенах нашей гимназии. Этим поступком наш класс подорвал её престиж! И я вам гарантирую, что по докладной записке будет серьёзное разбирательство. Тамара Григорьевна на ближайшем педсовете поставит вопрос о расформировании нашего класса. Наиболее сильных учеников предполагается слить с «а»-классом, нескольких учеников послабее, но с отличным поведением, перевести в «в»-класс, а остальных отчислить. И мне её предложение пока представляется разумным. Потому что вы ведёте себя не как люди, а как зверёныши, вас нельзя держать вместе.

– Елена Ивановна, а можно выйти? – воспользовавшись крошечной паузой, тут же затряс рукой Петька Репейников. – Мне в туалет надо! Ну правда, надо!

– В туалет пойдёшь, когда мы закончим! – отрезала Елеша. – Знаю я вас, сперва одному туда понадобилось, потом второму, третьему. Перетерпишь! Так вот, я продолжаю. Сегодняшнее ЧП – это последняя капля, переполнившая чашу. В классе давно уже происходит неладное. Вот почему, почему вы все травите Лизу Лягушкину?

Только тут Саня сообразил, что справа от него пусто. Неприятная соседка куда-то делась, и на литературе её вроде не было. И на алгебре… Наверное, как с истории выскочила, так и всё, с концами.

– Лизе пришлось оказывать медицинскую помощь! – точно услышав его мысли, увесисто произнесла классная. – Вы её довели до истерики и обморока! Ну что, что она вам сделала? Лиза – добрая, отзывчивая девочка, практически отличница, участвует в работе школьной газеты, и более того – защищает честь нашей гимназии на разных конкурсах детского литературного творчества! Не то что некоторые, не умеющие склонять существительные по падежам!

– Елена Ивановна! – потянула руку Даша Снегирёва, – можно сказать?

– Ну, говори, говори, – прищурилась Елеша.

– Да никто её не травит, Лягушкину! – совершенно ангельским голосом зачастила Даша. – Её хоть раз кто-нибудь пальцем тронул? Просто она малость психованная и ей всегда кажется, будто все только и думают, как её прищемить. А никому это не нужно, её обижать. Нормально все к ней относятся! А обмороки у неё потому что переходный возраст! У меня, между прочим, тоже обмороки бывают, но я же ни на кого не бегаю жаловаться! А насчёт того, что было на истории, так это просто у кого-то на улице мобильник… окна же открыты, всё же слышно! Ну вот получилось такое совпадение, а нас-то ругать зачем?

– Сядь, Снегирёва, – цыкнула на неё Елеша, – и не открывай рот, пока не спрашивают. С тобой вообще будет отдельный разговор, у меня есть все основания считать, что именно ты виновата больше других!

Даша, демонстративно пожав плечами, села, но была вся какая-то напряжённая, и казалось, дотронься до неё – долбанёт током в двести двадцать вольт. А то и целых триста восемьдесят.

Зря она вообще вылезла, подумал Саня. Глупое дело, доказывать Елеше, что Жабу никто не гоняет. Он-то сам всего три недели в этом классе, а и то сколько всего увидел.

В голове сами собой стали прокручиваться картинки.

Вот на перемене кто-то пробирается в класс и рисует на доске жабу. Здоровенную, с выпученными глазами, с длинным раздвоенным языком. И даже не просто «кто-то», а понятно кто – Танька Скорнякова, которая занимается в художественной школе. А дежурные делают вид, что ничего такого не заметили.

Вот на биологии тянет руку Макс и голосом примерного ученика спрашивает: «Светлана Викторовна, а мы в этом году будем проходить внутреннее строение жаб?» Лягушкина, само собой, краснеет и бледнеет.

Вот на физике Лягушкина достаёт из своего цветастого рюкзачка учебник и тетрадь – и из рюкзака выскакивает белая мышь. Визжат обе. А Саня только отмечает в уме, что в сентябре, наверное, вместо мышей ей жаб совали, а сейчас у жаб спячка и фиг их где достанешь – зато белых мышей можно в любом зоомагазине купить.

Ну и попроще бывало – когда ей цепляли на спину бумажку с надписью «ядовитая жаба», когда обливали её рюкзак жидкостью красного цвета, вроде крови, а на самом деле – разведённая гуашь. А уж крики в спину «Жа-ба! Жа-ба!» – это почти каждый день.

А Елеша, между прочим, не слепая и не совсем дура – уж хотя бы что-то из всего этого замечала. Ну и, понятное дело, сама Жаба ей наверняка плакалась и стучала на врагов. Дашке бы сейчас затаиться и прикинуться веником, а не в контратаку рваться. Всё равно что с кулаками на медведя.

– Так вот, – продолжала меж тем Елеша, – я могу предложить вам более мягкий вариант. Тот человек, который сегодня сорвал историю, который включал эту гадость… кваканье это – пусть этот человек сейчас встанет и сознается. Мы его, конечно, обсудим на педсовете, но с остальных подозрение будет снято. А иначе я просто вынуждена подозревать всех. Ведь включали же эти звуки? Значит, каждый из вас мог сделать. Или кто-то рвётся доказать, что он вне подозрения?

Класс молчал. Ну кому придёт в голову тянуть руку и доказывать, что не верблюд?

И уж тем более никто не желал признаваться в трансляции лягушачьего хора. Точнее, не «никто», а Макс и Даша – Саня был уверен, что идея и исполнение – полностью снегирёвские.

– Молчите? – усмехнулась Елена Ивановна. – Нагадить, значит, смелости хватило, а признаться – нет? Тот, кто это сделал – он ведь сделал пакость не только Тамаре Григорьевне и не только Лизе. Он и вам всем пакость сделал, и продолжает делать, потому что наказаны будут все! По принципу коллективной ответственности!

– Елена Ивановна! – умоляюще взвыл Репейников и вскочил из-за парты. – Ну можно мне в туалет? Ну мне очень-очень надо!

Вид у него был совершенно несчастный.

– Ладно уж, – смягчилась Елеша, отпирая дверь. – Три минуты тебе на всё про всё. Не вернёшься через три минуты – у меня будут основания считать, что именно ты виноват!

Благодарный Петька юркнул за дверь.

– Что ж, раз виновник не признаётся, значит, придётся действовать иначе, – выдержав драматическую паузу, продолжила классная. – Придётся на завтра собирать детско-родительское собрание. В девятнадцать ноль-ноль. Должны будут присутствовать ваши родители и, разумеется, вы сами. Соберёмся в актовом зале, в разговоре примет участие Антонина Алексеевна и, может быть, Игорь Васильевич. Он как директор гимназии старается лично отслеживать подобные конфликты. Так что обсудим нашу печальную ситуацию при родителях. Может, они сообща сообразят, какие тут следует принимать меры. Есть ли смысл в сложившихся обстоятельствах сохранять класс, или нам всё же придётся проститься с теми, кто позорит нашу гимназию. В общем, откройте все дневники и запишите: «в четверг, 19 марта, в 19.00 родительское собрание. Явка родителей и детей строго обязательна!». А я, разумеется, продублирую это в ваших электронных дневниках и сделаю контрольный обзвон!

Класс точно дубиной шарахнули. Или одной огромной дубиной всех, или маленькой дубинкой персонально каждого. Такой подставы, как «детско-родительское собрание», никто не ждал.

Саня, понятное дело, расстроился. Что дома будет крик, это стопроцентно. Папа завтра со службы раньше восьми не придёт, здесь без вариантов. Мишку одного оставлять нельзя. Его, наконец, удалось устроить в сад, но сад закрывается в шесть. И что? Тащить его на это идиотское собрание? Даже и думать не хочется, что скажет мама.

Он обвёл взглядом класс. Наверное, все задумались примерно о том же. И Саня догадывался, что лично у него ещё не самый жёсткий вариант.

А потом он посмотрел на Снегирей. Макс сидел совершенно белый, точно вампир-невидимка отсосал сейчас из него пару литров крови. А Даша… С Дашей было хуже. Голова её склонилась к парте, плечи мелко-мелко тряслись, и до слёз остались считанные минуты. Или даже секунды.

Только сейчас Саня сообразил, что ведь ничего не знает о Снегирях – что у них за семья, что за родители. Как-то ни разу об этом не заходил разговор. А мало ли? Снегири – они ведь не как Петька Репейников, у которого глаза на мокром месте. Снегири – сильные ребята, и если уж они в таком ужасе, то предположить можно что угодно. А вдруг, например, их ремнём отлупят? Или что похуже?

И как тут быть? Один раз он Дашу защитил – от озверевших слепых собак… ну, не слепых, но какая разница? Она его рыцарем назвала… в белом плаще… нет, на белом коне.

Как же ему не хотелось этого делать! Даже в кишках стрельнуло болью, а в горле заворочалось что-то жёсткое и колючее.

– Елена Ивановна! – поднялся он из-за парты, – не надо устраивать собрание. Это я один во всём виноват.

Первые слова дались тяжелее всего – точно кирпичи глотать.

– Ты, Лаптев? – удивилась Елеша. – Вот уж от кого я не ожидала! Нет, в это невозможно поверить!

– Это я сделал! – дальше пошло уже легче. – Ну просто по приколу. Вот, убедитесь сами!

Он вынул смартфон, быстро вывел на дисплей нужную запись, нажал – и пронзительное кваканье наполнило кабинет. Словно десятки тысяч невидимых лягушек телепортировались сюда сквозь пространство-время с летнего болота… вроде того, что в километре от дома Овсянниковых.

– Но как же? – слегка запинаясь, произнесла Елеша. – Зачем это тебе?

– А по приколу! – безмятежным голосом повторил Саня, с ужасом представляя последствия. Но, как сказал бы папа, «фарш невозможно провернуть назад». Что сделано, то сделано.

– Что ж, – хмыкнула Елеша, – хорошо хоть что в последний момент у тебя проснулась совесть. В общем, так: завтра к четырём часам чтобы был здесь вместе с отцом. И меня не волнует, как он будет отпрашиваться с работы, это не мои проблемы. Иначе – разбор на педсовете и отчисление из гимназии. Нам здесь хулиганы не нужны!

И тут Саня краем глаза поймал Дашин взгляд. Наверное, так смотрит осуждённый на казнь, с петлёй на шее, когда гонец на взмыленном коне, рассекая толпу, приносит королевский указ о помиловании.

 

5.

Назад шли молча. Папа шагал быстро, и Сане приходилось чуть ли не бежать, чтобы не отстать от него. Что обидно, красота вокруг была изумительная – небо совершенно синее, почти совсем без облаков, и солнце заливает всё тёплыми, но ещё не жаркими лучами, и голуби разгуливают по сухому асфальту прямо как у себя дома, а снег наполовину уже стаял, и быстрые ручейки бегут вдоль тротуаров, со звоном исчезая в чёрных решётках стоков. В общем, самая настоящая весна. Сугробы ещё есть, но вовсе не те горы, что неделю назад – а всего лишь чёрно-белые холмики.

А вот будь сейчас слякоть, и ветер в лицо, и огни светофоров едва заметны в тумане – было бы, наверное, легче. Потому что когда на душе темно, то пусть бы уж и вокруг тоже. «Не для меня придёт весна», – вспомнилась ему вдруг строчка из старинной песни, её любил мурлыкать дедушка Коля. Вот уж точно: вся эта окружающая весенняя радость – не для него.

Причём ещё вчера всё казалось не столь ужасным. Когда он пришёл из школы, папа был дома, отсыпался после суток. Маме Саня на всякий случай ничего говорить не стал, и пришлось ждать. Обедать, мыть посуду, идти забирать из детсада Мишку, делать уроки – и всё время думать, как сказать насчёт завтра.

Пообщаться с папой удалось только перед ужином, когда тот, наконец, выполз из их с мамой комнаты на кухню. И пока мама в «детской» читала Мишке вслух «Айболита», он торопливым шёпотом сказал:

– Пап, ты только не пугайся!

– Уже испугался! – сообщил тот. – И?

– Ну, короче, тебя завтра вызывают в школу! – выпалил Саня главное. – Это очень срочно, к четырём часам. Сказали, что никаких отговорок, иначе меня исключат.

– Н-да, вечер перестаёт быть томным, – хмыкнул папа. – А в чём суть вопроса?

Пришлось наскоро сообщить ему то же самое, что и Елеше. Дескать, по приколу скачал в инете лягушачий концерт, по приколу записал на смартфон, по приколу врубил на уроке. И вот теперь…

– Слушай, – папа взглянул на него с интересом, – а как ты это себе представляешь? Это ничего, что у меня вообще-то служба, что я не могу вот так взять и слинять с неё? А если бы это было боевое дежурство? Я товарищу генералу что доложу? Что меня сама Елена Ивановна вызвала? Ну разве не идиотизм?

– Ну папа! – умоляюще протянул Саня. – Ну ведь завтра-то не боевое! Ну попробуй договориться как-нибудь! Я же помню, ты за других дежурил, в Краснодаре, а почему тут за тебя никто не может?

– Потому что тут – это тебе не там! – отрезал папа. – Короче, я наберу пару человечков, и если будет такая возможность, сходим, порадуем твою учительницу. Ну а что касается твоих подвигов – сейчас это обсуждать бессмысленно, сперва надо заслушать другую сторону. Хотя даже если всё ровно так, как ты сказал – никаких извиняющих обстоятельств пока не вижу.

…У папы получилось. И ровно в четыре часа они стояли перед Елешей, которая спокойно сидела себе в 42-м кабинете и проверяла тетради.

– День добрый, Елена Ивановна, – очень вежливо произнёс папа. – Вы, кажется, хотели меня видеть? Я отец Александра Лаптева, прибыл по вашей просьбе.

– Здравствуйте, Михаил Александрович! – подняла голову Елеша. – Да, я вас вызывала, и поверьте, дело серьёзное. Секундочку!

Она вынула из сумочки свой мобильный:

– Антонина Алексеевна, тут отец Лаптева подошёл. Хорошо, хорошо, ждём.

Папа вопросительно взглянул.

– Сейчас подойдёт завуч по воспитательной работе, Антонина Алексеевна Лисовская, – пояснила она. – Поскольку случай серьёзный, Антонина Алексеевна, как представитель администрации, тоже решила поприсутствовать при разговоре.

И действительно, не прошло и минуты, как в кабинете нарисовалась завуч. Коротко кивнула Сане, поздоровалась с папой.

– Итак, – папа решил сделать первый ход, – насколько мне известно, дело в лягушачьем квакании?

Елена Ивановна слегка поморщилась.

– Видите ли, – начала она, – это внешняя канва событий. Так сказать, верхушка айсберга. И возмутительный поступок Саши – это на самом деле вовсе не рядовая мальчишеская шалость. Дело в том, что в классе сложилась нездоровая обстановка… отношения между детьми сложные, и ваш сын, оказавшись в детском коллективе, пошёл на поводу у явно нездоровых сил… И я не уверена, что нам в гимназии нужны такие ученики. Вы же в курсе, наверное, что у нас строгий отбор, что были большие сомнения, подходит ли нам Саша… успеваемость в прежней школе была далеко не идеальной, но нас попросили, и мы пошли навстречу. На ближайшем педсовете нам придётся вновь поставить этот вопрос. В конце концов, в Москве много школ, без образования мальчик в любом случае не останется… а нам не нужно развитие негативных тенденций…

– А нельзя ли конкретнее? – вежливо поинтересовался папа. – Понимаете, я человек простой, образование у меня военное, мне понятнее, когда без всех этих… обтекаемостей.

Саня поморщился. Он очень не любил, когда папа начинал изображать из себя, как выражалась мама, гибрид тупого солдафона с бравым солдатом Швейком. Чужие люди могут ведь и поверить. Но ничего не поделать, была у папы такая привычка.

– А если без обтекаемостей, Михаил Александрович, – включилась завуч, – то диспозиция такова: в седьмом «б» классе есть девочка Лиза Лягушкина. Девочка своеобразная, но очень развитая интеллектуально и творчески… гордость нашей гимназии, кстати сказать… И девочку эту в классе травят, подло и жестоко… и уже довольно давно. К сожалению, тут есть и наша, педагогическая недоработка, но пока дело не выходило за определённые рамки, мы не вмешивались, чтобы не ухудшить ситуацию. Так вот, Саша – мальчик общительный, в новом классе у него быстро появились друзья, и, к сожалению, повлияли на него плохо. Проще говоря, Саша тоже включился в эту травлю, в эти ежедневные издевательства над девочкой. Может, ему хотелось порисоваться перед новыми приятелями, а может, понравилось быть жестоким.

Папа как-то внутренне подобрался, закостенел.

– Так, – медленно произнёс он, – это уже понятнее. А всё же, какие именно факты? Про лягушек на истории я понял. Есть что-то ещё?

– Есть! – подтвердила Елеша. – Две недели назад дети подстерегли Лизу на улице, когда она возвращалась с занятий литературной студии, и устроили за ней погоню, закидывали снежками, обзывали нецензурными словами. И ваш Саша принимал во всём этом самое активное участие.

Ни фига себе Жаба наврала! – Саня с трудом сдержал возмущённый крик. Не было же никакого мата, просто «Жаба» орали, и ничего другого.

– Простите, – поинтересовался папа, – а каков источник информации? Вы это видели своими глазами? Это вам сообщила сама Лиза?

– Лиза тут не при чём! – поспешно заявила Елеша. – Она вообще никогда не жалуется учителям. Просто были свидетели, и я не думаю, что так уж нужно их сейчас называть.

– Тут есть ещё один существенный момент, – подала голос Антонина Алексеевна. – Как вы, наверное, понимаете, травля в детском коллективе – это чаще всего организованное явление. Есть распределение ролей, то есть кто-то всё это придумывает, направляет, а кто-то просто исполнитель. Что касается Саши, он явно не организатор – ведь издевательства над девочкой начались задолго до его появления. Саша – исполнитель, но я уверена, что он прекрасно знает, кто организатор. А вот мы этого, честно скажу, пока не знаем, у нас есть только смутные догадки. И вот поэтому мы бы хотели…

– Чтобы он выдал организаторов? – помог ей папа.

Саня стоял и чувствовал себя как жертва инквизиции, которую поджаривают на медленном огне.

– Это слишком упрощённая постановка вопроса, – ничуть не смутилась Антонина Алексеевна. – К сожалению, дети не понимают, что когда они укрывают проступки своих друзей, то не спасают их тем самым, а только причиняют им вред. Дети исходят из своих представлений о справедливости, но это примитивные, детские представления. А мы с вами взрослые люди и понимаем, что есть такое понятие, как благо общества. Поймите, я не требую, чтобы Саша вот прямо сейчас выложил, кто именно организатор травли. Но я хочу, чтобы он знал: пока мы, педагоги, этого не узнаем и не примем соответствующие меры, травля будет продолжаться, и виноват в этом окажется не кто иной, как он.

– Я понимаю, – согласился папа. – Вопрос в другом: а чего именно вы сейчас хотите?

– Хочу, чтобы вы меня услышали и поняли, Михаил Александрович, – Антонина Алексеевна улыбнулась краями губ. – Поймите, без грамотного вмешательства взрослых эта ситуация ничем хорошим не кончится. А что касается Саши, то меня вообще удивляет его роль во всём этом. Поначалу мне показалось, что он мальчик с обострённым чувством справедливости, даже слишком обострённым… Не знаю, в курсе ли вы, но в самые первые дни его здешней учёбы случился конфликт с учителем физкультуры… в котором, признаюсь, больше был виноват сам учитель. И Саша повёл себя как этакий Дон Кихот, кинулся, так сказать, на ветряную мельницу. В этом есть свои подводные камни, и об этом у меня уже был с ним разговор. Но теперь я вижу, что ошибалась. Что тот случай – вовсе не настоящая тяга к справедливости, а просто желание выглядеть героем в глазах сверстников. Мальчик, который душой болеет за справедливость, не стал бы участником травли. Увы, но я разочарована в Саше. Вот, собственно, и всё, что я хотела до вас донести. Что касается оргвыводов, то уважаемая Елена Ивановна несколько сгустила краски. Вопрос об отчислении пока не стоит, к успеваемости Саши особых претензий нет, что касается поведения, то оценка за четверть, разумеется, будет снижена. Просто я прошу вас, проникнетесь серьёзностью ситуации.

Папа проникся стопроцентно. Когда они выходили из школы, он сказал только одну фразу:

– Не представляю, как я теперь смогу тебя уважать.

И всё стало чёрным.

Дома было как за пять минут до грозы. Мама не стала ни о чём спрашивать, только хмуро поглядела на папу. Мишка, наверное, тоже почувствовал электричество в семейной атмосфере – и, схватив любимого рыжего зайца, молча стал запрягать его в грузовик.

– В общем, обычное хулиганство, – изрёк папа. – Сорвали всем классом урок, наш тоже поучаствовал. Так что будем разбираться по-мужски. Ты, Катя, пожалуйста, не вмешивайся. А насчёт оргвыводов не волнуйся, я всё уладил.

Саня рассматривал пол. Не нравился ему этот зеленовато-серый линолеум. Если когда-нибудь у них будет своя квартира, надо бы попросить родителей выбрать расцветку поинтереснее. А ещё он заставлял себя думать о том, какой фильм снял бы на тему «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а», какие бы крутые видеоэффекты можно было бы там сделать. Да о чём угодно думать, пусть даже об уравнениях по алгебре – только не о том, что сейчас будет.

– Пошли! – кивнул папа и направился в «детскую». Саня, как на верёвочке, потащился за ним. Конечно, сунулся туда и Мишка, но папа так на него взглянул, что тот без слов, с зайцем и грузовиком удрал к маме на кухню.

– Ты понял, почему я так сказал маме? – спросил папа, плотно закрыв за Мишкой дверь.

– Чтобы она не так сердилась? – предположил Саня.

– Не только в этом дело, – папа рассеянно забарабанил пальцами по спинке стула. – Я не хочу, чтобы она узнала о тебе то, что узнал я. Ей это будет слишком больно. Сын-хулиган – это ещё как-то можно пережить. А сын-садист – это, знаешь ли, уже за гранью.

– Я не садист! – возмущённо вскинулся Саня. – Думаешь, я от всего этого кайф ловил?

– Кайф не кайф, – усмехнулся папа, – но, по крайней мере, тебе не совестно было над девчонкой издеваться.

– Ты бы видел, какая она уродина, – пробубнил Саня и тут же понял, что сморозил глупость.

– О как! – восхитился папа. – Значит, если красивая, то нельзя гнобить, а если уродина – то пожалуйста?

– Я не то хотел сказать, – Саня сейчас больше всего мечтал исчезнуть из вселенной, потому что существовать было слишком стыдно. – Я не в том смысле, что некрасивая. Просто она всех презирает, типа она самая умная, а все остальные на букву «г». И ещё она стукачка, стучит на всех Елеше… то есть Елене Ивановне.

Папа долго, чуть ли не целую минуту молчал, пристально разглядывая Саню.

– Запомни, сын, – сказал он наконец, – вот есть такое слово «западло». Оно не очень приличное, зато очень точное. Западло – это что нельзя делать никогда, ни в каких обстоятельствах, никому. Так вот, травить людей – это западло. Неважно, умные они, глупые, добрые, злые, красивые, некрасивые… Вот просто нельзя – и всё. Ты меня понял?

Саня горячо закивал.

– Не уверен я, что ты и в самом деле понял, – задумчиво протянул папа. Снова помолчал, потом вздохнул. – А вот чтобы ты и вправду осознал, я тебе расскажу одну историю. Поганую историю. Из моего детства. Даже маме не говорил, а вот раз такие дела пошли, придётся сдаваться.

У Сани что-то заныло внутри, и он, ещё ничего не услышав, вдруг отчётливо понял, что не хочет этого знать. Но не затыкать же уши?

– Я тогда был не шибко старше тебя, – начал папа, – то есть мне было тогда четырнадцать-пятнадцать. И был у нас в классе такой пацан, Олег Стебельков. Странноватый пацан, да. Ни с кем из ребят не корешился, держался как-то отдельно от всех. Но было у него увлечение – астрономия. Занимался в детском астрономическом кружке при дворце пионеров, телескопы мастерил из подручных средств, книжки всякие научные читал. Ну вот, казалось бы, нормальное дело, что плохого-то? А мы всем классом стали его изводить, как только про эту астрономию узнали. Почему-то нам вошло в голову, что это дико смешно. Ну, ясное дело, Звездочётом дразнили, потом дальше больше, по-всякому стали издеваться. Ну вот, например, портфель его крали, а потом подкидывали, только без учебников и тетрадок, а с кирпичами внутри. Типа чем башку всякой научной хренью занимать, лучше подкачался бы. И это долго тянулось, года два. Чем мы старше были, тем больше зверели. Уже и лупить его начали, причём по-подлому, треснуть и отбежать. Звездочёт кинется ловить того, кто ударил, другой ему ногу подставит, он и растянется. Знакомое дело, да?

Саня мрачно кивнул. Не Жабу он сейчас вспомнил – ту всё-таки не лупили, а другое, давнее.

– Ну так вот, – продолжил папа, – Олежка этот в девятом классе влюбился по уши в девчонку из нашего класса, Олю Черниченко. Оле он, конечно, до фонаря был, девчонка смазливая, за ней парни табунами бегали. Но Звездочёт по ней сох, и это, знаешь ли, очень заметно было. Ну и вот пришла идея кому-то из наших. Короче, на большой перемене, когда завтракали в столовой, мы у него из портфеля физкультурную форму выкрали и резинку на трусах подрезали – так, чтобы слегка держалась, а как чуть больше нагрузка, так и всё. Лихо получилось, одни его внимание отвлекали, другие портфель из общей кучи тырили, а я вот с резинкой поработал. Что смотришь? Я такой же урод был, как и остальные наши, и мне точно так же казалось, что всё это прикольно.

– И что потом? – едва справившись с комком в горле, спросил Саня.

– Плохо потом вышло, – сказал папа. – Последний урок была физкультура, там по канату лазали. Ну и вот когда Звездочёт наш до середины дополз, резинка лопнула – и трусы с него свалились. Короче, прикинь картинку – висит Олежка на канате, трусы на ногах болтаются, и он в одних только цветастых семейках. Ну и ржут все. И, конечно, Оля Черниченко. Даже физрук наш Павел Степанович заржал, он мужик простой был, без интеллигентских тонкостей. Потом, конечно, наорал на нас.

– А Олежка? – Сане было всё больше и больше неуютно.

– А Олежка сполз с каната, убежал в раздевалку, оттуда домой. На другой день в школе его не было. Ну, все решили, что от стыда прячется. А на третий день оказалось, что он выбросился из окна. Десятый этаж, прикинь.

– Насмерть? – выдохнул Саня.

– Насмерть, – жёстко ответил папа. – На похороны никто из нас не ходил, нам наш классный, Игорь Сергеевич, запретил. Сказал, родителям Стебелькова вас видеть не стоит, им только хуже будет от ваших покаянных морд. Вот такая история приключилась, сын. Вот такой грех у меня на совести висит, и ничего уже поделать нельзя.

– А бабушка Таня и дедушка Саша об этом узнали? – зачем-то спросил Саня, хотя глупый был вопрос. Узнали, не узнали, с того света Олежку Стебелькова не вернуть.

– Конечно, узнали, – кивнул папа. – Родительское собрание было, ну то есть и мы, и родители, Сергеич всем мозги чистил, такой типа разбор полётов. Если ты про то, что потом дома было, то выдрали меня крепко, три дня сидеть не мог. Да и половину класса так же. Надо ж как-то реагировать…

Саня вздохнул. Что ж, справедливость так справедливость. Всё по-честному.

– Тогда и меня надо! – решительно сказал он и принялся расстёгивать верхнюю пуговицу джинсов. Вечно эта пуговица заедала.

Папа только отмахнулся.

– Не вижу смысла. Слишком большой уже, мозги у тебя и сами работают, без задней передачи.

– Ты же тогда старше был! – заметил Саня.

– Старше, но глупее, – возразил папа. – А ты и без ремня можешь всё понять. И вообще, я вижу, ты решил легко отделаться.

– Это как? – не понял Саня.

– Да элементарно, Ватсон. Типа получил ремня, поорал, размазал слёзы по физии… искупил, короче, вину, и теперь чист как стёклышко. А это слишком просто.

– Что же мне делать? – растерялся Саня.

– Думать, – жёстко сказал папа. – Я тебе подсказывать не собираюсь, ты сам во всю эту фигню влез и сам теперь соображай, как вылезать.

Вот он и соображал, глядя, как облизывают потолок отсветы автомобильных фар. Ночь сгустилась над ним, обволакивала вязкой духотой, и ему казалось, что все остальные – и мама с папой в своей комнате, и даже сопящий в трёх метрах от него Мишка находятся в каком-то другом мире, в другой вселенной, для которой он, Саня – всего лишь мелкий электрон внутри какого-то мелкого, никому не нужного атома.

Думать надо было о Жабе, о Снегирях, о том, что будет завтра в классе – но эти мысли, едва вспыхнув, тут же гасли, как спички на ветру. Зато сами собой разматывались другие – о том, что было в Пензе. Точнее, под Пензой, в летнем лагере «Весёлые ручьи», куда его после второго класса отправили набираться здоровья.

…Лучи солнца в глаза, бодрый голос горна – не настоящий, конечно, трансляция по радио. Снилось что-то хорошее, но уже никак не вспомнить. Пора откинуть одеяло и бежать на зарядку – физрук Антон Глебович опоздавших не любит.

Но тут же он понял, что откинуть одеяло никак нельзя, ни при каких обстоятельствах. Потому что – мокро.

Да, водилось за ним раньше такое, с детского сада ещё. Мама нервничала, таскала по врачам, те говорили что-то успокоительное и выписывали таблетки. Вроде бы помогло – больше года не случалось. А тут вдруг, по закону подлости…

Остальные уже повскакивали с постелей, понеслись табуном в конец коридора, в туалет. А он стиснул одеяло у подбородка и с каждой секундой всё глубже погружался в свой позор. Казалось, хуже просто быть не может.

Как же он ошибался! На пороге возник вожатый Серёжа, огромный как медведь, в чёрной майке с портретами битлов.

– Так, так! На зарядочку, живее! Это кто у нас тут сачкует? А тебе что, Лаптев, отдельное приглашение требуется? Ну-ка, вставай!

Самое ужасное, что не все ещё успели выбежать из палаты – и потому с жадным любопытством наблюдали происходящее. Вернее, самое ужасное – что среди этих наблюдающих был ни кто иной, как Колян Сырников из его класса! Вот уж везение так везение… Чисто случайно его отправили в тот же лагерь и на ту же смену. И мало того, что в одном отряде с ним оказались – так ещё и в одной палате!

Серёжа был человеком решительным и не привык церемониться с ленивыми заспанными третьеклассниками. Подошёл, рывком сдёрнул одеяло – где уж было удержать! – и пристально всмотрелся в открывшуюся картину.

– Ни фига себе! – выдержав драматическую паузу, изрёк он, – да тут целое море! – И что-то, видно, перемкнуло в его студенческих мозгах, провернулись там какие-то колёсики и шестерёнки, потому что добавил: – Море Лаптевых! Вернее, Лаптева.

– Море Лаптева! – восторженно взвизгнул Сырников. Остальные подхватили. И понеслось… Солнце тогда показалось Сане чёрным.

И оно ещё долго было чёрным. Ладно лагерь – до конца смены оставалась всего неделя. Но осенью-то, в городе, весь третий «а» с помощью Коляна совершил географическое открытие – обнаружил в своём родном коллективе Море Лаптева. Восторгу было немерено, а уж как пыжился Колян… Раньше он был никто, серенький троечник, а теперь – первооткрыватель!

Конечно, дома Саня ничего говорить не стал. Не хватало ещё, чтобы мама отправилась устраивать разборки с учительницей Верой Петровной! Дома даже и пореветь было невозможно – на фоне того рёва, что ежедневно устраивал мелкий Мишка, не хватало ещё самому пускать сырость. Поэтому реветь он уходил в укромные места, благо их в окрестностях хватало.

Укромный рёв продолжался почти до Нового года, а потом Саня понял, что дальше так жить нельзя. Что-то надо делать, иначе из человека превратишься в мешок со слезами. Тогда он подошёл к папе и сказал:

– Слушай, мне надо научиться драться. Ну очень надо, понимаешь? Ты можешь меня ни о чём не спрашивать, а просто научить?

– Легко, – согласился папа. – То есть это мне будет легко, а тебе – трудно. Ты твёрдо решил?

Куда уж твёрже! Пришлось пойти на всё – и на зарядку рано утром, и на бег вокруг дома, и даже на мучительный холодный душ после… по сравнению с душем упражнения на растяжку казались цветочками.

В апреле с ним уже не рисковали связываться в открытую – научился и держать удар, и бить самому. В мае прекратились и возгласы «Море Лаптева» – потому что за каждый такой крик лупил он конкретно Коляна, который, как прекрасно понимал Саня, дирижировал оркестром третьего «а».

– Был такой прекрасный тихий мальчик! – сокрушалась Вера Петровна, – а сделался драчун и хулиган!

– Человек должен уметь за себя постоять, – возражал ей вызванный в школу папа, – и раз уж вы, классный руководитель, допустили в детском коллективе неуставные отношения, то не удивляйтесь, что дети защищаются как могут.

А на тройку по поведению было наплевать – всё равно они летом переехали в Краснодар, где папа сразу записал Саню в секцию дзюдо. Море Лаптева высохло, почти три года не вспоминалось.

Теперь вот расплескалось в памяти, рассвирепело, бурные волны со всей дури лупили в каменную стену, пытаясь откусить берег. Стена их кое-как сдерживала.

Он отбросил одеяло, сел на диване. Сквозь тонкую занавеску просвечивала яркая луна, и свет её, растёкшийся по полу, казался инеем на траве. Саня видел такой в прошлом сентябре, когда они с папой ездили в Семиполье к Овсянниковым, помогали собирать яблоки.

Ему ведь куда легче, чем Жабе – внезапно пришла мысль. Он-то всё-таки пацан, его гнобили, он отвечал кулаками, гнобить перестали. А она – девчонка, ей драться как-то глупо было бы. Да и бесполезно. Всё равно же у неё не получится так, чтобы её боялись. Ну врежет она, к примеру, Максу Снегирёву кулаком по спине. И что? Макс только посмеётся. Вот если бы с ноги, да в челюсть…

Представлять, как жирная Жаба задирает пухлую ногу и достаёт до снегирёвской челюсти, было смешно. Но как-то не по-хорошему смешно. Ясно же, что никогда Лягушкина себя не защитит, и все так и будут её гонять, пока… Интересно, на каком она этаже живёт?

И что тогда? Что, если? Как тогда он, Саня, сможет жить? Как сможет смеяться, играть с Мишкой в Маугли, изображая Шер-Хана и Багиру? Как он будет монтировать видеоклипы и сочинять сценарий крутого фантастического боевика? Как он сможет читать книжки про всякие приключения, про Гарри Поттера и про Иных? Где-то на кладбище поставят могильный камень – и будет этот камень давить ему, Сане, на душу.

А как же папа живёт? – тут же возразил он себе. – Ведь и смеётся, и в футбол играет, и маму на руках носит. Значит, всё-таки после такого можно жить? Или это не совсем настоящая жизнь, а чуть-чуть понарошку?

Ещё он подумал, что зря всё-таки папа счёл его слишком взрослым для ремня. Сейчас тоже было бы больно, но не в душе, а совсем в другом месте. Та боль проходит быстро, а вот эта…

По крайней мере, одно ясно – с Жабой не должно получиться так же, как с Олежкой Стебельковым. Значит, надо что-то ради Жабы сделать. Хоть она и противная.

 

6.

Первым уроком была геометрия, а значит, можно расслабиться. Маргарита Ильинична уже выставила четвертные оценки и, значит, никакими самостоятельными и контрольными мучить не станет. Она вообще не любила мучить, выгодно отличаясь этим от Ирины Игоревны, математички в краснодарской школе. Та держала всех в кулаке, а эта… Ильиничне бы пирожки печь да детские песенки петь, а не теорему о смежном угле разъяснять. Слишком добрая, а с семибэшниками это не прокатывает.

Саня вошёл в класс одним из последних, за три минуты до звонка. И первое, что увидел – это жабу. Не с большой буквы, то есть Лягушкину, а с маленькой. Жаба с маленькой буквы, нарисованная мелом во всю доску, сжимала в когтистых лапках молоточек. Вид у неё был одновременно и злобный, и жалкий. Всё-таки, что ни говори, а у Таньки Скорняковой настоящий талант.

Что касается Жабы с большой буквы, то она невозмутимо сидела на своём месте, что-то чиркала в тетради и на доску обращала ноль внимания.

Что ж, подумал Саня, надо же начинать когда-то новую жизнь. Почему не сейчас?

Бросив на стул рядом с Жабой свой рюкзак, он не слишком торопясь подошёл к доске, взял тряпку и аккуратно стёр рисунок. Пока стирал, чувствовал затылком колючие глаза семибэшников. Обернулся к классу.

Вот с недоумением смотрит на него Макс. Вот Витька Князев вылупился на него как на сошедшего с экрана человека-паука. Вот прищурился второгодник Куницын, который сам по себе. А вот остолбенела Даша. Чёрные ресницы поднялись и застыли, тонкие пальцы с накрашенными ногтями тискают шариковую ручку, верхняя губа чуть поднялась и видны ослепительно белые, прямо как в рекламе, зубы.

– Теперь будет так, – объяснил Саня. – Потому что есть такое слово: западло.

И не успел никто ничего сказать, как в класс вплыла Ильинична.

– Ой, доску протёрли? Ну надо же, какие молодцы! Здравствуйте, дети! Садитесь. Ты тоже садись, Саша. Сегодня у нас последний урок геометрии в этой четверти, давайте кратенько вспомним всё, что изучали. Вот кто мне назовёт признаки равенства треугольников?

Весь урок Саня старательно изображал, что ни о чём, кроме треугольников, не думает. А что колотится сердце и звенит в ушах – так это ж никому, кроме него, не видно.

На перемене к нему подошёл Макс.

– Вот что, Лаптев, поговорить надо!

О как! Уже не Санёк, уже по фамилии!

– Ну, раз надо, говори, – опёрся он на подоконник.

– Я конкретно не понял, ты с дуба рухнул или что? – глаза у Макса были как тучи, из которых вот-вот полетят молнии. – Ты ж с нами был, как все! Ты ж круто всё делал, типа вызываю огонь на себя и всё такое. Это из-за чего? Из-за того, что отца вчера вызывали?

Саня мысленно сосчитал до пяти. Полезная штучка, папа научил.

– Макс, ну просто западло человека травить. Раньше до меня не доходило, а сейчас дошло, – стараясь говорить как можно спокойнее, начал объяснять он. – Гадство это.

– То человека, а то Жабу! – вспыхнул Макс. – Тебе ж сто раз говорили, какая она. И стукачка, и подлиза, и плевать ей на всех.

– Да мне по барабану, какая она! – чуть громче, чем собирался, возразил Саня. – Всё равно так нельзя. Ну ладно, я понимаю, когда бойкот. Даже морду набить за стукачество – тоже понимаю, хотя не девчонке же. Но подлянки-то зачем?

Макс посмотрел на него пристально, задумался на миг.

– Ты что, втюрился в неё? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Я? В неё? Нет, это ты с дуба рухнул! – невесело рассмеялся Саня. – На фиг она мне сдалась? Жаба и есть Жаба! Но издеваться над ней я больше не буду и другим не дам!

Видела бы это мама, непременно сказала бы что-то насчёт сжигания за собой мостов. Поэтому в голове сразу нарисовалась картинка: дощатый мост облили бензином, кинули горящую спичку и убежали подальше. Пламя, сперва почти бесцветное, а после рыжее, с удовольствием лижет сухие доски, низко стелется чёрный дым… и вот уже посреди моста пылает здоровенный костёр, пламя гудит, опорные столбы трещат, горящие балки летят вниз, в серые волны, и раздаётся мощный «пш-ш-ш».

– Интересно, а как это ты не дашь? – насмешливо прищурился Макс.

– Вот так и не дам! – Саня сжал кулак и для доходчивости поднёс его прямо к Максовому носу. – Думаешь, я только в компьютере монстров гасить умею?

– Зря ты это, – Макс, похоже, ничуть не впечатлился. – Не советую против коллектива идти. Знаешь, если ты на коллектив плюнешь, коллектив утрётся, а если коллектив плюнет на тебя, ты утонешь.

– Ну, это мы ещё посмотрим, кто утонет, – заметил Саня. – Всё сказал? Тогда дай пройти.

И спустя несколько шагов, всё-таки не выдержал, обернулся. Макс глядел ему вслед, и глядел как-то странно. Даже без особой злобы, а так… с грустью и разочарованием. Как на дорогую японскую видеокамеру, которая оказалась дешёвой китайской подделкой. В Краснодаре папин сослуживец, дядя Юра, так вот влетел, купил на улице с рук, а после долго жаловался на свою невезучесть.

На русском сбылась, наконец, давняя Санина мечта. Поздоровавшись с классом, Елеша распорядилась:

– Так, Лаптев и Репейников, поменялись местами! Живее, живее! Тебя, Лаптев, с девочками сажать опасно, позавчера ты это продемонстрировал. Кто знает, какой ещё гадости от тебя ждать?

Конечно, Саня обрадовался. Но и обиделся: уж теперь-то для Жабы нет более безопасного соседа, чем он. И нечего поминать старое! Но вслух, конечно, ничего не сказал: вдруг Елеша согласится и отменит своё решение.

Впрочем, сидеть теперь предстояло не с кем иным, как с Максом. Который ему уже больше часа враг. «Шило на мыло», сказала бы мама. А баба Люда уточнила бы: ржавое шило на тонкое мыло.

Репейников с явной неохотой перетащился к Жабе. Макс демонстрировал полнейший пофигизм. Даша обернулась, и взгляд её был непонятный – как у Моны Лизы на картине Леонардо да Винчи.

Потом Елеша долго распиналась, что скоро конец четверти и что успеваемость в классе оставляет желать, а значит, на педсовете всё-таки может встать вопрос о расформировании, и как это будет плохо для всех, а особенно – для лентяев, коих в седьмом «б» добрая половина.

– Или злая, – шепнул сзади второгодник Куницын. Теперь до него было всего две парты.

Елеша предпочла не услышать и начала вещать дальше – что на предстоящих каникулах отдых должен быть осмысленным, а значит, надо участвовать в школьных мероприятиях, график которых завтра уже будет вывешен на доске объявлений. А кто не будет на мероприятия ходить – тот не патриот гимназии, а значит, первый кандидат на отчисление.

Потом она с какого-то перепугу стала объяснять тему про то, как пишутся «ни» и «не», хотя сама же заявила, что это материал четвёртой четверти. Из её слов выходило, что те, кто не делает уроки, не участвует в общественной жизни, не уважает школьные традиции, ничего не добьётся в жизни – то есть не станет ни высокооплачиваемым специалистом, ни представителем творческой интеллигенции, ни даже в дворники такого неудачника не возьмут.

– Само собой, – вновь прокомментировал Куницын. – В дворники только мигрантов берут. Москвичам фиг.

– Куницын, ещё одна подобная реплика – и будешь объясняться с Антониной Алексеевной, – пригрозила Елеша. – Заодно и выяснится, где ты всего такого понахватался.

Гоша только зевнул.

А когда после седьмого урока семибэшники спустились в раздевалку, к Сане вновь подошёл Макс – но ничего говорить не стал, а просто вручил сложенный конвертиком листок, после чего направился за своей курткой.

На тетрадном листочке в клеточку значилось красным фломастером «УЛЬТИМАТУМ», а ниже – аккуратно бегущие чёрные строчки:

«Лаптев, не надо идти против коллектива. Вечером извинись во вконтакте. Иначе будешь как Жаба».

И незатейливая подпись: «7-б».

Хорошо хоть, уроков на завтра не было. Завтра ведь последний день четверти, не кот начихал. Радоваться надо, десять дней свободы! Можно спать до сколько хочешь, можно бродить по московским улицам, осваивать новые пространства – за три недели на это почти не было времени – и, кстати, поснимать на улицах всякое такое. Потом смонтировать прикольный ролик – Саня даже название придумал: «Москва глазами пришельца». Пришелец – это, ясное дело, он. Нигде не свой, все его дома – временные, квартиры – съёмные. Прямо получается Межзвёздный Скиталец – если, конечно, считать города звёздами. А почему нет, кстати? Прикольно было бы. Ладно, пусть Москва – это Солнце, столица всё ж таки. А тогда Кемерово – Сириус, Пенза – альфа Центавра, Саратов – тау Кита, Краснодар… Для Краснодара сходу не придумалось, Саня исчерпал запас известных ему из фантастики звёзд. Вот тот пацан, Олежек Стебельков, наверное, назвал бы ему сейчас десятки, сотни звёздных имён. Но нет на свете никакого Олежки, а есть только память о нём, и не такая, как о бабе Люде, а едкая, обжигающая… даже тех, кто узнал про него через двадцать два года.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Саня врубил «С.Т.А.Л.К.Е.Р» – давно ему хотелось проверить, получится ли разобраться с бандитами в Тёмной Долине, имея из оружия только дробовик. Правда, с огромным запасом патронов. Ну и бронежилет пусть будет наилучший, то есть долговский экзоскелет. Получилось не очень – и виной тому даже не плохая прицельность дробовика, а что он медленно перезаряжается. Бандиты ждать не хотели.

Расстроенный и этой неудачей, Саня закрыл игру и полез в интернет. Хотелось умного и полезного – например, скачать какие-нибудь видеоуроки по монтажным программам. Ну и, конечно, вконтактик посмотреть, нет ли сообщений от краснодарских друзей Лёхи и Женьки.

От них ничего не было, и это тоже подлило две чёрные капли в Санино настроение. Зато мигало и свиристело другое: Даша Снегирёва, называвшаяся в сети Багирой (и тут он угадал!), кинула сообщение: «Ну ты что тупишь? Решил чего-то?»

Можно подумать, что она собирается списать контрошу по алгебре!

Будь у его души зубы, они бы сейчас болели. Пускай не так, когда лезешь на стенку и готов на всё – даже на визит к стоматологу, а когда просто тянет и ноет, и мучительно размышляешь: сознаваться маме или само пройдёт?

Можно, конечно, было и не отвечать, но всё-таки он ответил:

«Я всё уже сказал. Отстаньте от Жабы!»

И тут же (быстрые, видать, у Даши пальцы) пришёл ответ:

«Ну ты сам напросился. Тогда бойкот!»

Лучше всего было бы промолчать, бойкот так бойкот, но всё же он отправил сообщение:

«Да плевать мне с высокой колокольни на все ваши ультиматумы и бойкоты!»

Даша немедленно написала:

«Ты что, влюбился в неё? В уродину?»

На это отвечать уж точно не стоило, но Даша, как выяснилось, и не нуждалась в ответе. Тут же она прислала картинку – вроде как иллюстрация к сказке про Царевну-Лягушку, но ни в одной детской книжке такой картинки Саня не видел. Тут Иван-Царевич взасос целовался с лягушкой размером с него самого, а главное, вместо головы царевича была его же, Санина фотка-аватарка, а у огромной лягушки – голова Лизы Лягушкиной. Кто рисовал, было понятно: юное дарование Танька Скорнякова. Видать, отработала точный заказ. А уж вставить вместо одних голов другие мог кто угодно, это одной левой делается.

Одной левой – но не за одну секунду. Значит, когда Даша спрашивала, надумал ли он просить прощения, у неё уже имелась заготовочка? Значит, заранее хотела ужалить?

Что ж, ужалила так ужалила. Прямо кобра какая-то, а не пантера. Всё-таки правильно тогда Жаба написала: «Здесь обезьяны, хищники и змеи». Змея вот уже проявилась, а скоро, значит, придёт очередь хищников и обезьян.

Значит, всё повторяется, и здесь тоже будет как в Пензе.

«Понравилась картинка?» – поинтересовалась Даша.

А через несколько секунд опять картинка:

«ПРЕДАТЕЛЬ!»

Буквы огромные, ядовито-жёлтые на чёрном фоне, извиваются языками пламени. Тоже, значит, заранее заготовила. Всё у них, у Снегирей, продумано!

…Ему казалось, что полночи не уснёт, будет маяться мыслями про школу, Жабу, ультиматум – но почему-то сразу провалился в сон. Как в болотную трясину. Вот так идёшь себе, идёшь, собираешь ягоды в корзинку, и солнце пробивается сквозь высокие кроны сосен, а потом как-то незаметно сосны сменяются ёлками и берёзами, под ногами начинает хлюпать, а трава всё выше и гуще, но это ещё не болото, а так, предболотье, и ты думаешь, что никакого болота вообще нет, что сейчас вся эта сырость кончится. И действительно, впереди чудесная полянка, в невысокой траве посверкивают ягоды брусники, и тебя захлёстывает жадностью, ты бежишь к этим краснобоким ягодам, но не добегаешь – проваливаешься сперва по колено, затем по пояс, трепыхаешься, орёшь – и вот ты уже по грудь в холодной, вязкой жиже, от которой пронзительно пахнет гнилью, а над головой твоей вьются комары, прицеливаются, куда бы вонзиться, а ты понимаешь, что больше уже не напишешь ни одного диктанта и ни одной контрольной.

И не слишком удивляешься, когда впереди, на расстоянии вытянутой руки, появляется Жаба. Она сейчас в точности как на скорняковской картинке, зелёная вся, пупырчатая, и ухмылка до ушей, а на голове – маленькая золотая корона.

– Ты стрелял? – квакает Жаба и протягивает к нему перепончатую лапу. В лапе – горсточка патронов «жакан», которые так эффективны против гражданских зомби из «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а».

– Ну, я, – отвечаешь ты и вытягиваешь руки, чтобы подольше продержаться на поверхности.

– А зря, – поясняет Жаба. – Они же не злые, эти зомбики, а просто глупые, и от них легко убежать. У меня же получается!

– Больше не получится, – у Даши Снегирёвой смех как цветные стёклышки в Мишкином калейдоскопе, такой же затейливо-радужный. А сама Даша стоит напротив Жабы и одета совсем по-летнему – коротенькие белые шорты, фиолетовый топик. Её коса расплетена, густые чёрные волосы раскинулись по спине, руки и ноги покрыты настоящим морским загаром, а вот лицо почему-то бледное. В руках у неё дробовик SPAS-12, и дуло нацелено Жабе в живот.

– Жить хочешь? – спрашивает Даша, и не совсем понятно, у него или у Жабы. – Тогда попроси прощения во вконтакте. Тебе же говорили, что если коллектив на тебя плюнет, ты утонешь. Ну вот ты и тонешь, Лаптев.

Что ей отвечать, совершенно непонятно. Но вместо тебя отвечает Жаба, только не словами. Она разевает пасть, оттуда вымётывается стремительный чёрный язык, обвивается вокруг ствола дробовика, выдёргивает его из Дашиных рук, отшвыривает в сторону. SPAS-12, булькая, уходит в глубину.

– Вот теперь поговорим, – квакает Жаба. – Ты ж сама сказала, что он будет как я. Значит, у него отрастут жабры и он сможет жить под водой. А вот ты – просто человек, и тебе тут не место.

При этих её словах сила, державшая Дашу на поверхности, исчезает, и та медленно начинает погружаться в трясину. По щиколотку, по колено… Голубые Дашины глаза наполняются слезами, лицо дёргается, она начинает всхлипывать, потом ревёт в голос, плечи трясутся, и складка на фиолетовом топике трясётся в такт плечам.

Тебе становится безумно жалко её – и ты делаешь отчаянное усилие, воображаешь себя ракетой, и ракета получает команду на старт, бьёт белое пламя из серебристых дюз, ракета сперва медленно-медленно, а потом всё быстрее поднимается из шахты, вонючая трясина шипит по-змеиному и испаряется, над облаком пара встаёт в полнеба радуга, а под радугой – заплаканное и такое родное лицо Даши. Ты касаешься ладонью её волос, и…

И просыпаешься в полутьме, видишь зеленоватое сияние часов, слышишь сонное дыхание Мишки, ощущаешь мягкое дуновение ветра из открытой форточки. Пытаешься вспомнить, что сейчас было, но не можешь, остаётся только отсвет чего-то ужасно стыдного и ужасно радостного. Причём и то, и то – одновременно.

Первое, что он увидел на доске – это картинку с Царевной-Лягушкой, только сейчас вместо Ивана-Царевича она целовалась с огромным, в её рост, крестьянским лаптем. Справа от картинки печатными буквами зияло слово «БОЙКОТ».

Первое, что захотелось сделать – это от души врезать Таньке Скорняковой мокрой тряпкой. По лицу. Пришлось быстренько сосчитать в уме до пяти, это кое-как помогло. Затем пришла мысль взять тряпку и молча, как вчера, стереть рисунок. Но тут же понял: именно этого от него и ждут! Он будет стирать их художества, а они – мерзко хихикать: получилось! Достали!

Саня не спеша оглядел класс – и не увидел ничего интересного. Если кто и смотрел на него – то пустыми, скучными глазами, а большинство было занято перелистыванием учебников, раскопками в рюкзаках, перекладыванием ручек и карандашей. Ну прямо образцовые ученики, стопроцентная готовность к уроку!

Ни Даша, ни Макс в его сторону не смотрели. Пантера Даша играла с телефоном, её братец-леопард что-то быстро писал в тетради. Саня подумал, что они оба слишком уж старательно показывают, будто не имеют ни малейшего отношения к рисунку на доске.

В класс величественно вплыла Ильинична, осмотрелась, покачала головой и велела дежурным стереть. Дежурившая сегодня Ленка Балабанова не спеша поднялась, вышла к доске и медленно-медленно принялась приводить её в порядок. Причём сперва она стёрла Жабу, потом – лапоть, и в последнюю очередь – слово «бойкот».

– Что-то вы, похоже, расшалились, – заметила кроткая Ильинична. – Это что, приближение каникул так действует? Но не расслабляйтесь, сегодня у нас будет полноценный урок, поупражняемся в решении линейных уравнений, они вам всегда в жизни пригодятся…

Следующим уроком была история. Тамара Григорьевна сегодня совсем не истерила – видно, приближение каникул и на неё действовало благотворно. Вместо того, чтобы мучить семибэшников повторением, она стала пересказывать классу фантастический роман, как современный московский школьник провалился в дыру во времени и очутился в средних веках, а там ему пришлось поучаствовать в детском крестовом походе, и наш пацан всем местным дал шороху!

– Что тебе, Щеглова? – недовольно произнесла историчка, заметив протянутую руку. – Выйти?

– Нет, у меня вопрос! – Анька Щеглова качнула своей пышной блондинистой причёской. – Насчёт быта европейских крестьян. Вот на Руси в то время носили лапти, а в Европе? У кого не было денег на сапоги, они в чём ходили? В лаптях или босиком?

– Хм, Щеглова, – озадачилась Тамара Григорьевна. – Так вот даже сходу и не соображу, это надо литературу поднимать. Но вообще, я думаю, вряд ли лапти – это исключительно русское изобретение. Деревья-то всюду одни и те же росли, значит, и кора… я только вот не помню, из какой коры лапти плели, из берёзовой или из липовой…

И совершенно не поняла, почему так ухмыляется класс, а отдельные личности вроде Мураша заливисто ржут.

Зато Саня всё превосходно понимал. Бойкот по-московски – это не когда тебя просто не замечают. Это когда тебе мелко пакостят, а ты ничего не можешь сделать. Ну вот что ты сейчас сделаешь? Вскочишь, заорёшь матерно? Выбежишь в слезах из класса? Так именно этого от тебя и ждут. Врезать Щегловой? А за что? Девочка всего лишь вопросик задала, и даже вроде как по истории. И вообще – девочка.

Затем был русский. Елеша разрешила положить рюкзаки, а потом, велев дежурным проветрить помещение, выгнала всех из класса на перемену. Дождалась, когда семибэшники выползут в рекреацию, заперла кабинет на ключ и удалилась в учительскую.

На перемене семибэшники не удостоили Саню своим вниманием. Зато подскочил Димон Сальников из седьмого «а». Мелкий такой пацан, дурашливый, но вроде безобидный.

– Слышь, Лаптев, – зачастил он, – мне тут сказали, что ты супер по первому сталкеру, всех там только так гоняешь. Я вот недавно поставил, у меня трабл полнейший, может, посоветуешь?

– Ну, в чём у тебя трабл? – снисходительно произнёс Саня.

– Да понимаешь, я с бандитами в Тёмной Долине разобрался, в лабораторию вошёл, даже псевдогиганта гранатами завалил, а вот дальше ничего не получается, там летает какая-то огненная хрень и жжётся… какая-то аномалия особая, по ходу.

Саня слегка удивился. Не самому вопросу, а что у этих москвичей, таких вроде бы продвинутых, в моде довольно старая игрушка, появившаяся, когда они все ещё в первый раз в первый класс пошли. Ну ладно он… ладно Петька Репейников… но ещё и этот перец… Всех, что ли, на ретро потянуло?

– Да всё элементарно, Димон, – дал он консультацию. – Это не аномалия, это монстр такой, называется «огненный полтергейст». Его нужно просто валить из автомата, он и не особо мощный, одного рожка хватит, если точно бить. И всё, он сдохнет и потухнет, и иди документы брать. Только учти, когда выходить будешь, там до хренища солдат, их поодиночке бить надо, осторожненько так. Лучше сразу на крышу прорывайся и оттуда отстреливай, если оптика есть…

– Спасибо! – Сальников хлопнул его по плечу и убежал к своему классу. И тут же заверещал звонок.

В классе обнаружилось, что рюкзака нет. Вот нет – и всё. И ведь, главное, Саня прекрасно помнил, как положил его на стул, рядом с цветастым рюкзаком Макса. Снегирёвский – вот он, как ни в чём не бывало торчит, а Саниного синего, в белую полоску, нет. Под партой тоже нет, и вообще нигде.

– Здравствуйте, класс! – холодно произнесла Елеша. – Садитесь. Сегодня у нас последний урок в этой четверти, вы уже все настроились на каникулы, на классном часе получите свои дневники с оценками. Но чтобы не расслаблялись – придётся поработать. Открывайте учебники, какой кто вариант, вы помните. Доставайте листочки для самостоятельных, первый вариант делает вот такие упражнения, – написала он номера на доске, – второй вариант – вот такие. Оценки пойдут уже в четвёртую четверть.

Да уж, подумал Саня, это тебе не история, тут, если программа пройдена, рассказывать интересное не будут. Елеша найдёт, куда припахать. Папа сказал бы – настоящий командир. Потому что у настоящего командира солдаты всегда делом заняты. Правда, иногда совершенно бесполезным.

– Саша Лаптев, – а тебе что, особое приглашение нужно? – остановилась возле него Елеша. – Ты почему ничего не достал?

– Извините, Елена Ивановна, – вылез он из-за парты, – у меня куда-то рюкзак делся.

– Издеваешься? – в упор спросила Елеша. – Ваньку валяешь? Что значит «делся»?

– Ну я как и все положил его на стул, – терпеливо объяснил Саня, – потом мы вышли в коридор, вы заперли дверь. А сейчас оказалось, что он куда-то делся, рюкзак то есть.

– Из запертого кабинета? – ехидно поинтересовалась Елеша. – Может, ты перегрелся на весеннем солнышке?

– Да не было у него вообще никакого рюкзака! – пропищал Мураш. – Он сегодня в школу без ничего пришёл!

– Ты что, псих? – вскинулся Саня, но Муравьёв сделал совершенно невинные глаза.

– Лаптев, не отнимай время у всего класса, – заявила Елеша. – С рюкзаком своим сам разбирайся. А сейчас я пожертвую тебе листочек, учебник у вас со Снегирёвым будет один на двоих. Всё равно варианты разные. Работайте, время пошло!

Конечно, Саня не об упражнениях думал, а об исчезнувшем рюкзаке. Кто мог его взять, если класс реально заперли? А что заперли, никаких сомнений быть не может, он своими глазами видел, как проворачивала Елеша ключ в замке. Что, рюкзак в четвёртое измерение провалился? В дыру во времени, как пацан из той фантастики? И сейчас его потрошат рыцари и бароны двенадцатого века, пытаются понять, для чего все эти штучки…

Когда, наконец, раздался звонок, Саня одним из первых сдал свой листочек (не до проверки, и плевать, что потом выставят), выскочил в коридор. Что теперь делать? Позвонить маме, обрадовать? Так ведь – сообразил он – смартфон остался в кармане рюкзака. Стало совсем уж тоскливо. Сколько там было фоток, сколько музыки… и вся телефонная книга, между прочим. В том числе номера краснодарских друзей…

– Посмотри под окнами, – тихонько раздалось над ухом. Саня поднял голову – и остолбенел. Рядом стояла Жаба. Не то чтобы он никогда не слышал её голос – на уроках-то она отвечала часто – но вот к нему обращалась впервые.

– Чего? – переспросил он.

– Под окнами кабинета, – так же тихо повторила она. – И вообще, привыкай терпеть. С ними бодаться – только хуже будет.

И сейчас же отошла.

Конечно, Саня рванул по лестнице вниз со скоростью ракеты. Причём не только-только стартовавшей, а уже отбросившей первую ступень и вышедшей на околоземную орбиту.

Внизу, правда, возникло препятствие в виде нового охранника, тощего и скучного Павла Викторовича. Тот категорически отказался выпускать на улицу семиклассника Лаптева – даже на одну минуточку. Никаких минуточек, потому что правила есть правила. Либо записка от учителя, либо родители, либо жди конца уроков. Саня уже готов был орать: «Нарушение прав человека!» «Тут вам не тюрьма!» и всё такое.

Но орать не пришлось. Павел Викторович вдруг как-то быстро сдулся, проворчал: «Ладно, но только на одну минутку» – и уткнулся в недорешенный кроссворд.

Минутки хватило. Саня резво обежал здание школы по периметру – и прямо под окнами 42-го кабинета обнаружил свой рюкзак. Тот угодил на груду смёрзшегося чёрного не то льда, не то снега, заляпался грязью – но всё-таки был тут, в этом мире, а не у любопытствующих баронов и герцогов!

Схватив рюкзак, Саня помчался обратно, на бегу бросил охраннику «Спасибо!» – и, финишировав возле кабинета физики, которая вот-вот должна была начаться, первым делом полез в карман, где лежал смартфон.

Есть всё-таки в жизни счастье! Чёрная коробочка ничуть не пострадала, экран не змеился трещинами, всё включилось, появилась привычная заставка… Что ж, одной бедой меньше. Правда, оставшиеся никуда не делись. А уж предстоящие…

Спиной он уловил чей-то тяжёлый, как отбойный молоток, взгляд, резко повернулся. Ну так и есть! Макс Снегирёв поспешно отвернулся, привалился спиной к стене – типа отдыхает, но Саня успел заметить кривую улыбочку на его лице.

Что ж, значит, будем действовать как в Пензе.

Саня шагнул к Максу, сгрёб его за лацканы форменного школьного пиджака, резко рванул на себя – и сразу же толкнул вперёд, чтобы снегирёвский затылок впечатался в стену.

– Имей в виду, – негромко, но отчётливо шепнул он, – за каждую такую подлянку будешь получать люлей. Мне по барабану, кто спёр, ежу понятно, что ты всем этим рулишь.

Макс молча отпихнул Саню. Вернее, попытался отпихнуть, но тот держал его крепко, прижимая к окрашенной в бледно-салатовый цвет стенке.

– Пусти, урод! – глядя по-крысиному, прохрипел Макс.

– Ты всё понял? – Саня пытался говорить очень спокойно, хотя выходило не слишком. – Назначаю тебя персональным ответственным за мою безопасность.

Макс резко кивнул, и Саня слишком поздно сообразил, что не согласие это вовсе, а удар. Своим лбом Снегирёв крепко засветил ему по носу, и если бы не выручила реакция, быть бы сейчас кровище. Но в последний миг Саня успел слегка откинуть голову назад, и для его носа это кончилось неприятной, но терпимой болью. Пришлось наказать Макса жёстко – коленом в пах. Не ожидавший такого коварства противник согнулся, и если бы Саня не продолжал держать его за лацканы, непременно упал бы.

– Так-так, занятные тут у нас протекают процессы, – раздалось сзади, и Саня быстро обернулся.

Пожилая физичка Евгения Борисовна, которую он с первого же дня мысленно прозвал Супермышь, в упор смотрела на него. В её взгляде не было ни гнева, ни возмущения, ни сочувствия – а только холодный интерес. Будто мышь – лабораторная, заметьте! – это как раз он, Саня. А вот в какое он угодил исследование – пока непонятно и оттого особенно жутко.

Потом Саня обнаружил, что их, оказывается, обступила толпа семибэшников. Острые, любопытствующие взгляды: кого сейчас сожрут?

– Быстро расцепились! – велела Супермышь. – Итак, Лаптев и Снегирёв. Два физических тела, решивших испытать на себе третий закон Ньютона. А зачем? Насколько я понимаю, агрессор – это именно Лаптев? Может, мне кто-нибудь объяснит причину конфликта?

– Евгения Борисовна! – проникновенным голосом сейчас же зачастил Макс. – Понимаете, этот Лаптев последнее время какой-то психованный стал. У него на русском куда-то рюкзак делся, и он с какого-то перепугу решил, что это я у него украл. Хотя все рюкзаки были в запертом классе! Кто угодно подтвердит! Потом он свой рюкзак нашёл и всё равно полез на меня. А я тут при чём? Он нервный просто, на всех кидается!

– У него, наверное, дома какие-то проблемы, – в тон брату подхватила Даша. – Вы знаете, он недавно на истории похулиганил, его папу в школу вызвали, и папа его, наверное, ремнем излупил, а это жестоко, и у Лаптева от этого крыша съехала. Евгения Борисовна, вы скажите директору, ну или завучу там, пусть проверят, что у Лаптевых в семье делается. Может, у него родители выпивают. Или того похуже!

Саню захлестнуло горячей, белой волной бешенства. Какая змея всё-таки! А ещё снилась ведь, бедная-несчастная прямо вся! Чтобы сдержаться, пришлось опять считать в уме, и не до пяти, а до десяти, причём в обратном порядке. Чтобы на счёте «ноль» ракета как раз не вылетела из шахты. А то хорош бы он сейчас был, набросившись с кулаками на девчонку, при учителе, при всех. Вот за такое, небось, мгновенно выперли бы из этой славной гимназии.

Хотя, может, и к лучшему? Сразу решились бы все проблемы – бойкот семибэшников, Даша, Жаба… Ушёл бы он в какую-нибудь другую школу, попроще, а тут бы всё осталось как было. По-прежнему рисовали бы на доске жабу, по-прежнему устраивали бы когда мелкие, а когда и крупные подлянки, а она бы всё терпела, терпела, входила бы каждый день в класс как в клетку, а в один прекрасный, вернее, несчастный день терпение бы кончилось, и она распахнула бы окно, шагнула бы туда…

– Вот что, седьмой «б», – сухо изрекла физичка. – Взяли вещи и тихо, цивилизованно зашли в класс. До звонка одна минута.

Окружающая их толпа семибэшников распалась, все похватали свои рюкзаки и построились у двери.

В кабинете, когда все уселись, Евгения Борисовна заявила:

– Лаптев, поскольку я наблюдаю тебя в такой роли впервые, то попробую дать шанс, не стану сообщать классному руководителю о случившемся. Разбираться, кто из вас со Снегирёвым прав, а кто виноват, у меня нет ни времени, ни желания, но одно могу сказать совершенно точно: кулаками никто никогда никому ничего не сумел доказать. Подтверждается всей историей человечества.

Саня мог бы ей возразить, что в Пензе-то получилось, но, разумеется, промолчал. Чем дальше, тем яснее ему было, что Москва – не Пенза, а седьмой класс – не третий. Да и Макс, хоть и сволочь, но явно не трус, и битьём морды его не остановить. Ну или придётся бить так, чтобы его увезли в реанимацию. А самого Саню – в тюрьму. Ага, весёленький вариантик.

 

7.

– Саня, а почему днём на солнце нельзя смотреть, а вечером можно? – строго спросил Мишка.

Саня вздохнул. Как же он ненавидел эти вопросики! Пока мучительно ломаешь голову, как бы объяснить мелкому, чтобы понял, тот уже готовит новый. А не отвертишься. Дома ещё можно строго прикрикнуть на него, чтобы не мешал делать уроки (сидение за компьютером Мишка пока тоже признавал за уроки), но вот в эти двадцать минут, которые занимает дорога от детсада до дома, братец грузил его по полной программе. Почему у листьев нет крыльев, а они летают? Почему часы идут, когда они висят на стенке? Почему девочки писают не так, как мальчики?

И ведь требовал подробного ответа! Если скажешь ему: потому что так устроен мир, он сейчас же спросит: а кто его, то есть мир, так устроил? И зачем? И не может ли этот самый кто-то устроить мир по-другому? Например, чтобы малина росла и зимой, а летом чтобы можно было и жариться на солнце, и кататься на санках. А ещё лучше – чтобы летать. У Карлсона ведь есть моторчик, а чем он, Миша, хуже?

– Потому что так устроена атмосфера, – пробурчал Саня. Не признаваться же мелкому, что и сам не очень-то знаешь ответ на этот дурацкий вопрос. Вроде что-то такое на географии было… или вообще в четвёртом классе на «окружающем мире». Вроде бы когда солнце в зените, то оно ближе и потому ярче, а когда у горизонта, то дальше… нет, отставить, бред! Ведь расстояние от Земли до Солнца всегда одно и то же. Или не в расстоянии дело, а в свойствах воздуха, сквозь который проходят солнечные лучи? Днём воздух не такой, как вечером? Кислороду, что ли, в нём становится меньше? Или больше?

– А почему атмосфера так устроена? А что такое «атмосфера»? – получил он в ответ.

Саня вздохнул и промолчал. Как же задолбали его эти вопросы! Ладно бы только Мишкины… Он вспомнил, сколько было сегодня других, на тему лаптя. Сперва у Истерички на истории. Затем на английском Балабанова поинтересовалась у Марии Михайловны, как по-английски будет лапоть. Но омерзительнее всего вышло на последнем уроке, на географии. Там отличилась Ирка Бояринова. Спросила она не больше не меньше, чем про море Лаптевых: мол, когда они это море будут изучать, и водятся ли в этом море какие-нибудь животные-мутанты?

Класс, естественно, хихикал, Саня злился, а ничего не оставалось делать, как терпеть. Возмутишься – будешь выглядеть идиотом, промолчишь – тоже как бы идиот, но всё же не настолько. Жаба, посоветовав ему не рыпаться, наверняка знала, что говорила. Убедилась на своей шкуре. На жабьей шкурке, которую в сказке Иван-Царевич спалил на костре и получил за это увлекательный квест к Кощею Бессмертному.

– Саня, а почему? – не отставал Мишка, но очень скоро Сане стало не до вопросов мелкого. Потому что в спину прилетело хоровое «Ла-поть! Ла-поть!»

Он резко обернулся. На другой стороне улицы стояло четверо. Мелкий Муравьёв, толстый Князев, долговязый Бутрин, а четвёртого, невысокого, узнать было невозможно – вязаная шапка натянута чуть ли не до бровей. Однокласснички держались в отдалении, но так, чтобы голоса их достигали Саниных ушей.

– Саня, а это кто? – сейчас же поинтересовался Мишка.

– Это мутанты, они из зоопарка сбежали, – наскоро придумал он. – За ними уже выехали охотники!

– А почему они на людей похожи? – вопрос был вполне логичный.

– Они хорошо умеют притворяться, – пришлось признать очевидное.

– А в зоопарке их сырым мясом кормят, да? – допытывался Мишка. – Они поэтому сбежали? Сырое мясо же невкусное!

– Пошли, – дёрнул его за руку Саня. – Нечего на уродов смотреть. Если хочешь, я тебе даже расскажу сказку. Про царевну-лягушку.

– Про царевну-лягушку я знаю! – гордо сообщил Мишка. – Ты расскажи про царевича-лягуха!

Вот только не хватало сейчас выдумывать про лягуха! Эти четверо тащатся следом, орут про лапоть, и, похоже, собираются сопровождать их с братцем прямо до подъезда. Прохожие – уж казалось бы, этим вообще ни до чего дела нет! – и то оборачиваются, интересуются, кто это у нас тут лапоть? И совершенно непонятно, что делать. Бежать за ними морды бить? А Мишку одного, что ли, оставить? Да и ещё вопрос, как получилось бы драться сразу с четырьмя.

А однокласснички совсем уж оборзели! Мало им показалось издевательств, они постепенно стали сокращать расстояние, потом быстренько перебежали через дорогу, и вот – пожалуйста! Первый комок грязи смачно влепился Сане ровно между лопаток. Прицельно метнули, шагов примерно с сорока – на глаз оценил он.

– Ла-поть! Ла-поть! – доносилось сзади. Больше всего ему хотелось схватить Мишку в охапку и на всей возможной скорости мчаться домой.

Насколько легче было в Пензе! Там всё происходило на ближних дистанциях, а главное – приходилось думать только за себя.

Второй комок попал пониже спины, и это было зверски обидно.

– А что они делают, эти мутанты? – дёрнул его за рукав Мишка.

– Это у них игра такая дурацкая, – буркнул Саня. – Никогда в такие не играй, понял?

Но это оказалось уже не игрой. Следующий комок врезался Мишке в затылок, прямо под край вязаной шапки. Само собой, мелкий заревел как вертолёт на старте.

– Хулиганство! – хором вскричали две проходившие мимо старушки, похожие на сморщенные грибы-дождевики.

И вот тут Саню перемкнуло. Вместо того, чтобы прыгать над братцем и утешать, он коротко ему бросил:

– Стой здесь, никуда не отходи!

И на третьей космической скорости рванул в сторону оборзевших семибэшников, которые подобрались уже совсем близко. Белое пламя ярости жгло мозги, сердце бешено колотилось о рёбра, и попадись ему сейчас в руки одноклассники – порвал бы на мелкие кусочки, словно старую газету.

Но руками не пришлось. Враги рванули от него с неменьшей скоростью – как тараканы, когда приходишь ночью на кухню попить воды и включаешь свет (полгода в Краснодаре им пришлось пожить в такой квартирке, пока не перебрались в другую, получше).

А дальше одновременно случилось сразу много всякого. Толстый Князев рванулся на другую сторону улицы, бешено взвизгнули тормоза, запищали гудки, и Саня, продолжая погоню, увидел невероятное. Ему даже показалось, что время замедлилось – как бывает в кино, когда идут спецэффекты. Здоровенный чёрный джип почти уже накатил на зелёную фигурку Витьки, расстояния для экстренного торможения стопроцентно не хватало, и по всем законам физики ему полагалось сейчас превратиться в блин. Вместо этого Князев взмыл в воздух свечкой – будто нырял с вышки в бассейне, только не вниз, а вверх – и, описав высокую дугу, со всей дури шлёпнулся задом на тротуар. Завопил погромче Мишки – и чесанул куда-то между домами.

В этот же момент Саня настиг самого медленного одноклассника – того, неопознанного, в чёрной вязаной шапке, и от всей души влепил ему ногой под зад. Неопознанный пролетел метра полтора и впилился головой в невысокий решётчатый заборчик, ограждающий тротуар от проезжей части. Заорал от боли, шапка с него слетела – и неопознанный оказался опознанным. Сидя прямо на мокром асфальте, прислонясь к заборчику, навзрыд плакал Петька Репейников.

Куда делись остальные двое, Саня не отследил. Не до того было – бежал к нему зарёванный Мишка, заливался слезами травмированный Петька, сигналили машины, оборачивались прохожие, и кто-то из них вот-вот мог вмешаться.

Решение пришлось принимать мгновенно. Саня одной рукой схватил Мишкину ладошку, другой резко дёрнул Репейникова – будто с корнями вырывал сорняк, и потащил обоих с тротуара, в маленький скверик перед длиннющим домом.

И ещё ему показалось – наверное, всё-таки показалось, полной уверенности не было – что на другой стороне улицы, в арке между двумя жёлтыми кирпичными домами, маячила не кто иная, как Жаба собственной персоной. Лягушкина то есть.

– Саня, это мутант, да? Который из зоопарка? – Мишка навёл палец на продолжавшего реветь одноклассника. – А почему когда мы в зоопарк ходили, то мутантов не видели? Тигра видели, льва видели, белого медведя видели, волосатого быка видели, обезьянов видели, а мутантов не видели? Они в домике спали, да?

– Тебе мама сколько раз говорила, что показывать пальцем неприлично? – прервал его поток Саня. – Показывать надо рукой. И вообще, это не мутант, это я пошутил. Это просто урод, и зовут его Петя.

Урод Петя меж тем слегка утих, в голос уже не рыдал, а просто всхлипывал и подвывал. Он прислонился к стволу тополя и с тоской смотрел на братьев Лаптевых.

– Сильно ушибся? – спросил Саня. – Домой-то сам дойдёшь?

– Да ничего, не очень сильно, – успокоившись, сообщил Петька, – дойду, конечно.

– А чего тогда так ревел?

Этот невинный вопрос вызвал у Репейникова новую серию слёз, к счастью, на сей раз не такую долгую.

– Думаешь, я хотел с ними? – шмыгая носом, ответил он. – Я вообще с тобой дружить хотел, ты классный! Но они сказали, что кто не с нами, тот против нас, и его тоже будут чмырить, ну как Жабу. И как тебя… – помолчав, добавил он. – А мне нельзя так.

– Они – это Снегири? – на всякий случай уточнил Саня.

– Ага! – кивнул Петька. – Они давно весь класс держат, ты новенький просто, не знаешь… Против них рыпаться бесполезно, они хитрые, всё так придумают, что в дерьме будешь и не отмоешься.

– Интересно, почему это тебе нельзя так? – хмуро спросил Саня. – Ты что, особенный такой, самый хрупкий? Жаба вот сколько уже терпит, и живёт как-то. А ты сразу струсил и на задних лапках перед ними бегаешь, выслуживаешься.

Не хотелось ему щадить Петьку. Сам ведь виноват, сам перед Снегирями прогнулся, и вместе с другими «Ла-поть» орал, и грязью кидался. Может, как раз его комок по Мишке и попал. Хотя это вряд ли – с меткостью у нескладного Репейникова должно быть по нулям.

Петька вновь всхлипнул, потом поднял глаза – и Саню обожгло льющимся из них отчаянием.

– Да не во мне дело, – вздохнул Петька. – У меня бабушка болеет очень, у неё сердце… ей совсем нельзя волноваться, а то сразу инфаркт и всё… А если меня чмырить будут, то от неё фиг скроешь. Она ж и в школу за мной иногда приходит, – открыл он свою стыдную тайну, – и на родительские собрания… это у Жабы, наверное, мама ничего не знает, она как-то умеет шифроваться от неё. А у меня не получится. Ну вот и приходится… ради бабушки.

– Ясно, – хмыкнул Саня. – Ладно, живи. Охотники на мутантов людей не жрут.

И тут его дёрнул на полу куртки Мишка.

– Саня, пойдём домой! – заявил он. – Я хочу чипсы, мультики и писать!

 

1.

Снега в городе не осталось, исчезли чёрно-белые горы, ещё недавно казавшиеся вечными. Утекли весёлыми ручьями в тёмные решётки водостоков… мысль о весёлых ручьях, само собой, настроение не улучшила. Вот как чудесно всё было год назад – кусты и деревья уже покрылись прозрачной, если издали глядеть, листвой, солнце жарило почти по-летнему, впереди светилось всякое разное счастье – торт с двенадцатью свечами, ноутбук с четырехъядерным процессором, навороченный смартфон… и, конечно, толпа друзей, которая сначала этот торт оприходует, а потом – гулять до лиловых сумерек. Ну, может, не совсем толпа, но человек десять было точно. Из класса, из секции дзюдо, и со двора.

Это прошлое счастье не забылось, не ушло… но осталось только в глубоких извилинах мозга, и никакой замены ему не предвиделось.

Вот и дожил. Тринадцать лет, не хухры-мухры! Если по-английски, то уже не eleven, не twelve, а thirteen. Главное – teen, и до двадцати будет teen. Кончилось детство, короче. Ещё вчера было двенадцать, а сегодня бац – и уже целых тринадцать. Хотя, по правде, ничего нового Саня в себе не чувствовал. За день ни усы не выросли, ни мышцы.

Про мышцы тоже вспоминать не хотелось, а всё равно мысли то и дело касались этого. Позавчера на физре, едва все построились в одну шеренгу, Мураш поднял руку и принялся назойливо ею трясти.

– Чего тебе, Муравьёв? – скучным голосом поинтересовался Динамометр, не ожидавший от Илюхи никаких достижений. Хил был Мураш, а ещё более – ленив. Но форму не забывал, с уроков не сбегал и за то всегда имел свою законную четвёрку.

– Николай Геннадьевич, можно спросить? А правду говорят, что тренированный человек может сто раз подряд отжаться? – выпалил он и шкодливо улыбнулся.

– Хм… – удивился Динамометр. – Вообще-то теоретически всё возможно, только тебе это зачем? Ты ведь и двадцати раз не потянешь, потому что слабовольный и зарядку не делаешь.

– Да я не насчёт себя, – самокритично признал Мураш. – Просто вот сегодня Лапоть… ну то есть Саша Лаптев сказал, что ему сто раз отжаться как два пальца… ну это самое. А мы тут поспорили, что такого не бывает.

– Хм… – физкультурник поглядел на Саню, и в его глазах зажглись огоньки какого-то странного интереса. – Если Лаптев сказал, то это меняет дело. Он вроде как парень серьёзный, основательный, врать не станет. Саша Лаптев, два шага вперёд!

У Сани нехорошо ёкнуло сердце, но он вышел. Куда деваться-то?

– В общем, так, Саша Лаптев! – голос Николая Геннадьевича стал каким-то слишком добрым. – Предлагаю продемонстрировать свои умения. Отожмёшься сотку – без вопросов, пятёрка в четверти и в году. Только чтобы грамотно отжиматься, касаясь грудью пола. А то знаю я некоторых…

За третью четверть он, кстати, вывел Сане четвёрку – видать, не забыл тот случай с бесформенным Репейниковым. Но ругаться и разбираться, отчего четыре, а не пять, не хотелось. Ладно ещё, будь он круглым отличником – тогда единственная четвёрка по физре стала бы занозой в одном месте, но куда уж ему в отличники! В четверти были трояки и по русскому, и по английскому, и даже по биологии – Светлана Викторовна оказалась и впрямь люта. И вообще, пятёрок получилось только три, причём по предметам, как недовольно выразился папа, второй категории – по технологиям, по ОБЖ и по музыке.

Ну и что ему оставалось? Доказывать Динамометру, что ничего он такого семибэшникам не говорил? А однокласснички начнут кричать: «Говорил!», «Говорил!» Муравей же, наверное, не сам всё это придумал, а просто на подхвате. Вот у Макса рожа кирпичом… типа он тут не при делах. Слишком уж старательно изображает. Начнёшь отнекиваться – только сильнее опозоришься. Сказать «Да, я говорил, но не в буквальном смысле сто» – всё равно окажешься треплом.

Поэтому он просто принял упор лежа и начал отжиматься. В конце концов, в Краснодаре на дзюдо хуже бывало, там заставляли на кулаках, а тут – просто на ладонях.

Динамометр расхаживал возле него, теребил свой шнурок со свистком и громко считал вслух.

Первую двадцатку Саня сделал лихо, на скорости, дальше пошло тяжелее, пришлось сбавить темп. После тридцати стало уже реально трудно, но он был к этому готов – в дзюдо и по сорок раз подряд приходилось делать. По сорок… а тут надо сто!

А эти, небось, глядят, смеются… Цирк на халяву, ясное дело. Ну и гораздо приятнее смотреть, как другие корячатся, чем самим по залу круги нарезать. Сане чудилось, что взгляды семибэшников пригибают его к полу… точно каждый взгляд – это комок грязи… или снежок.

После сорока он остановился. Сердце шло вразнос, перед глазами плыли радужные круги, воздух казался шершавым, как наждачная бумага.

– Что, бобик спёкся? – поинтересовался сверху Динамометр.

И тогда на злости Саня сделал ещё десяток. Пусть он сейчас потеряет сознание, пусть у него разорвётся сердце – но он не бобик! Он им всем покажет! Докажет!

После пятидесятого раза он понял, что просто не может оторваться от пола – будто ни рук, ни ног у него больше нет. При каждом вздохе воздух протыкал лёгкие, точно спица. Радужные круги перед глазами превратились в бесцветное марево, сквозь которое всё расплывалось.

– Кажется, финита ля комедия! – подвёл итог физкультурник. – Встать-то можешь?

Саня попробовал, но голову сразу повело, и если бы не сильные руки Динамометра, он бы точно хлопнулся в обморок.

Его посадили на скамейку, Динамометр даже сбегал в свою подсобку и вернулся с маленькой бутылочкой минералки.

– Давай-ка, герой, глотни… только немного, просто чтобы горло смочить. Отдышись. Может, в медпункт тебя? Сердце как, не тянет?

Саня негодующе помотал головой.

Потом стало легче – в глазах прояснилось, каждый вздох уже не отдавался болью в рёбрах, руки и ноги вернулись к нему. Но на душе по-прежнему было гадко, тем более, что и Динамометр не преминул подлить туда яда.

– Вот обратите внимание, – вещал он. – Перед вами живое доказательство, что за своим языком следить надо. Не уверен – не обещай. Настоящий мужик за свои слова отвечать должен. А иначе рано или поздно нарвёшься, заставят делать и назовут треплом, когда не получится. Это и в спорте, и вообще по жизни. Понял, Лаптев? Кстати, всех касается.

Обиднее всего, что Динамометр был бы прав на сто процентов, если бы… если бы Саня и впрямь такое ляпнул. Папа тоже бы на месте физкультурника так сказал. И сам бы Саня такое сказал, окажись он сейчас на месте учителя, а на его месте был бы… ну, например, Петька Репейников. Ну откуда Динамометр мог догадаться, что ничего такого про сто отжиманий Саня не говорил? Откуда ему знать про бойкот, про подлянки семибэшников? На него даже и злиться-то, выходит, не за что – но почему-то из-за этого только хуже.

– Ну а что касается нашего уговора, – продолжил Динамометр, – то раз Лаптев обещанную сотку не сделал, то халявной пятёрки за четверть, конечно, не будет. А вот за урок я ему пятёрку поставлю. Всё-таки не струсил, выложился по полной. Кстати, я вообще сомневаюсь, что остальные бы этот полтинник сделали. Ну, разве что Куницын, да и то не факт…

Неожиданная пятёрка тоже почему-то не обрадовала. Вспомнился папин любимый анекдот про фальшивые ёлочные игрушки – которые совсем как настоящие, только радости от них никакой.

– Лаптев, не витай в облаках! – вернул его в реальность голос географички Анны Фёдоровны. – Я для кого вообще рассказываю? Для стенки? У тебя что, слишком хорошее настроение? Так это легко можно исправить. И не забывай, что в той четверти я тебе четвёрку всё-таки натянула, а значит, сейчас нужно отрабатывать!

Он честно посмотрел на карту обеих Америк. Там, в нижней, то есть в Латинской, на самом деле много интересного. Сельва там всякая, пампасы…

– Поедем в пампасы! – объявил папа на третий день каникул. – Отгулы накопились, – пояснил он маме, – и надо стремительно отгулять, потом сгорят… бухгалтерия и кадры закрывают квартал.

Саня не очень понял, какая тут связь, но обрадовался. В Краснодаре они тоже выбирались в пампасы, но редко.

– И я! И я! – заявился Мишка. – Я тоже хочу в пампасы! А не в дебильный детский сад!

– Что ещё за дебильный? – голос у мамы заледенел, сделался как у Снежной Королевы. – Ты откуда таких слов понабрался?

– У Ромки Сенчука! – охотно объяснил Мишка. – Он много всяких слов знает! Хочешь, расскажу?

…Пампасы были километрах в пятидесяти от Москвы – место посоветовал здешний папин сослуживец, капитан Барханов. «Летом тут, по разведданным, великолепная рыбалка, – объяснял папа, – ну и вообще красота всяческая».

Сейчас, в конце марта, оценить красоту было трудно. Сосновый лес, конечно, это здорово, но снег лежит почти повсюду. В городе он сморщился и стаял, а тут зима задержалась. Кусты стояли голые, ни намёка не только на листья, но даже и на почки – но красные и зелёные прутья на белом фоне смотрелись ничего так, хоть на картину. Или лучше сфоткать, что Саня и сделал – камера в смартфоне была весьма приличная.

Впрочем, кое-где на высоких местах уже пробивалась первая, неуверенная какая-то травка. Озеро, около которого сделали привал, было ещё покрыто льдом, и, судя по лункам, кто-то баловался зимним ловом. Но сейчас тут царило безлюдье. Понятное дело, будний день, да и конец марта, для рыбалки лёд уже слишком тонкий.

А что самое прикольное – им не пришлось ехать в метро до вокзала, ждать электричку, потом тащиться от станции по грязи. «Карета подана!» – объявил папа. Каретой оказался серебристый фольксваген-гольф, служебный, из части. Папе, как выяснилось, разрешили попользоваться. Что папа умеет водить, Саня знал – когда-то, ещё в Кемерово, и у них была машина, девятка, но потом случилась какая-то история, и девятку пришлось продать. Он смутно помнил эту машину – вроде бы красноватая – но тогда ему было ещё меньше, чем сейчас Мишке.

А вот Мишка казённой машиной остался недоволен. Он почему-то вообразил, что раз она военная, из части, то непременно должна быть защитного цвета и, главное, с пулемётом.

– Ну и в кого ты стрелять собрался? – спросил его Саня.

– В мутантов! – совершенно серьёзно объяснил мелкий. – Без пулемёта опасно, они бегают стадами и едят людей.

– Случаем, не ты братику задурил голову? – осведомилась мама. – Не только же от Ромы Сенчука он разных слов понахватался…

– Привыкай, сынок, – папа взлохматил Мишке белобрысую голову. – Мы, военные, не только на бронетранспортёрах ездим, иногда гражданская техника поудобнее будет. Кстати, – обернулся он к маме, – если всё по службе будет идти как сейчас идёт, то где-то через полгодика мы сможем себе такую же машинку позволить. Предстоит списание части автопарка и реализация по остаточным ценам.

От шоссе свернули на узкую боковую дорогу, долго петляли по ней, потом выехали на разбитую грунтовку, а дальше уж пришлось минут десять пилить пешком – до озера на колёсах не проехать.

Зато потом здорово было искать сухие ветки в лесу, разводить на берегу костёр. Честно сказать, у Сани получалось не очень, пампасы случались один-два раза в год, а если приходилось ходить в походы с классом, то костром всегда занимались другие, более опытные.

– В турсекцию бы тебя какую отдать, – вслух размечтался папа, нанизывая на шампуры заранее замаринованное мясо, – или в скауты… в столице наверняка должны быть. Там тебя быстро научат выживать в дикой природе.

Ни в скауты, ни в турсекцию Сане пока что не хотелось. Кто знает, что там за народ… может, ещё хуже семибэшников. И уж точно у них давно сложились свои компании, а он будет чужой, ни рыба, ни мясо. Но спорить с папой не стал – всё равно папины мечты чаще всего так и оставались мечтами. Хотя вот с дзюдо получилось. Даже бронзовая медаль на районных соревнованиях была, и грамота в деревянной рамочке. А главное – ребята нормальные, даже лучше, чем в классе, хотя и в классе тоже ничего.

Жаль, всё это осталось там, в Краснодаре.

А тут – двадцать пять человек, поумнее и поглупее, уродливые и вполне себе красивые, наглые и робкие, шумные и тихие… Но все – чужие. Даже и подумать было глупо, чтобы пригласить кого-то на день рождения. Для них он сейчас – Лапоть, враг номер два. Нет, даже номер один, потому что интерес к Жабе у класса последние дни как-то увял. Иногда ещё рисовали её на доске, но куда реже, чем в той четверти. На спину бумажки с матерными словами не цепляли, после школы могли поорать вслед «Жа-ба!», «Жа-ба!», но не с таким восторгом, как раньше. А вот его изводить Снегирям гораздо интереснее. Может, потому что он, Саня, им пока непонятен. Ну и, наверное, времени и фантазии на издевательства у них всё-таки не бесконечно много, и если уж переключились на него, то Жабе достаётся меньше.

Он взглянул на Жабу. Та спокойно слушала географичку и временами что-то чиркала в блокнотик. Конспектирует! – с раздражением понял Саня. Почему это его разозлило, он сам не понимал, но сегодня его злило вообще всё. И солнце, протыкающее кинжально острыми лучами тучу, и глупое чириканье воробьёв за окном, и нудное бормотание Анны Фёдоровны.

Ну и, конечно, Жаба. Может, она и не виновата, но не будь её, всё бы у него с семибэшниками срослось отлично. Водился бы со Снегирями (особенно, конечно, с Дашей), гамил бы с Петькой в «С.Т.А.Л.К.Е.Р» и «Фоллаут», да и с дылдой Куницыным интересно было бы установить контакт. От кого-то из ребят он слышал, ещё до бойкота, что Гошка занимается каким-то редким стилем восточных единоборств. Вот на этом можно было бы закорешиться, а там и в этот его редкий стиль походить. Папа, конечно, обещал, что Саня и в Москве продолжит заниматься дзюдо, но за полтора месяца ничего пока не нашёл. Да и понятно – целыми днями в части, до поиска ли ему?

А кстати! – неожиданно сообразил Саня – Куницын ведь единственный человек в классе, не отметившийся в издевательствах над Жабой! Да и в бойкоте никак не проявился. То есть как раньше, до бойкота, ни слова Сане не сказал, так и после бойкота то же самое. И не только Сане. Ни с кем вообще никак… ну разве что спросит, в каком кабинете история будет, или что задали по инглишу. Полный, значит, нейтралитет. А почему?

Может – мелькнула безумная мысль – пригласить Гошу на сегодняшнее празднование? Вот так подойти после географии и сказать: приходи к семи часам? А если тот пошлёт подальше? А если спросит: я тебе что, друг? А скорее всего, просто скажет: извини, у меня свои дела.

В принципе, можно было бы позвать Петьку Репейникова, но этот, скорее всего, забоится, что Снегири пронюхают, куда ходил. В школе Петька в упор не замечал Саню, даже на «привет» не реагировал. Вдруг кто увидит, Максу или Дашке настучит? И готово дело, у бабушки инфаркт. Зато во вконтакте он общался активно, спрашивал советы по «Теням Чернобыля», цеплял свои сейвы и просил Саню пройти непосильные для него места, кидал прикольные картинки и музыку. Но этим всё и ограничивалось.

Нет, решил он, Петьку звать не стоит. Он если и пойдёт, будет сидеть и трястись, о бабушкином сердце думать. Если это вообще правда, про бабушку. А вдруг наврал? Вдруг он обычный трус? Ладно уж, приятелем его назвать можно, пускай. Но вот другом – точно нет. А если он не друг, то зачем нужен на дне рождения? Помогать есть торт? Так в этом и Мишка поможет с превеликой радостью… этот и в одиночку любой торт схомячит.

 

2.

– Ребята, у нас радостное событие, – сообщила Елеша, и Саня напрягся. – Сегодня день рождения вашего одноклассника, Саши Лаптева. Поздравим его! – и первая хлопнула в ладоши. Класс отреагировал вялыми аплодисментами – даже Репейникову месяц назад хлопали куда энергичнее.

Потом Елеша ещё целую минуту распиналась на тему дружбы и славных традиций гимназии, а под конец от имени коллектива пожелала Сане получше учиться и почаще вспоминать про честь класса. Когда ж она, наконец, заткнётся! – думал он и чувствовал, что краснеет.

К счастью, Елеша быстро переключилась с поздравлялок на свои любимые «ни» и «не», и Саня расслабился. В конце концов, ну не последний же это день рождения, будут и нормальные. А ещё можно было думать о том, что ему подарят. Хотелось, конечно, многого, но слишком уж губу он не раскатывал – знал, что с деньгами сейчас напряги, снимать квартиру в Москве очень дорого, а расходы на жильё папе возмещают не полностью. «Хозяйственное управление полагает, что семья офицера вполне может и в загаженной однушке на окраине разместиться, – папа возмущался так громко, что Саня слышал из “детской”. – И у них на всё один ответ: вы б ещё пентхаус сняли». Да к тому же и за гимназию платить, и за Мишкин садик… Так что на айфон рассчитывать явно не стоило. А вот велик очень бы не помешал.

На перемене Саня подпирал стенку. Было так скучно, что он с нетерпением ждал, когда раздастся звонок и начнётся алгебра. Лучше уж думать о линейных функциях, чем о всяких Жабах, бойкотах и предстоящих тринадцати свечах.

А Жаба, кстати, крутилась неподалёку. То есть не крутилась, конечно, а молча стояла у окна. Небось, тоже алгебры ждёт… Теперь он куда лучше её понимал. Вот так стоишь, все вокруг носятся, и никому ты на фиг не нужен… причём это в лучшем случае. А в худшем – нужен, чтобы над тобой приколоться. И главное, ты к этому привыкаешь.

Он так задумался, что даже не заметил, как вплотную к нему подобрался Макс Снегирёв. За Снегирёвым, как за средневековым бароном, толпилась верная его дружина: Муравьёв, Князев, Бутрин, Хруничев.

Всё же в последнюю минуту Саня просёк ситуацию и приготовился. Как только подойдут ближе чем на полметра, придётся бить первым. Сперва Макса, он помощнее своих дружинников. Потом – по обстоятельствам.

Но бить не пришлось. Остановившись в паре шагов, Макс вполне дружелюбным голосом произнёс:

– Короче, Лаптев, у тебя типа день рождения, и мы, ну то есть класс, тебя типа поздравляем. Желаем счастья, здоровья, успехов в личной жизни и всё такое.

И протянул то, что прятал за спину.

Кубическая коробочка из синего картона, с подарочными блёстками, размером с крупное яблоко, перевязана атласной ленточкой.

Обострённым чутьём Саня уловил тухлый запах подлянки.

Но какие варианты? Убрать руки за спину, отказаться принимать подарок седьмого «б»? Тогда они с полным правом станут говорить, что он всех презирает… прямо как Жаба. Взять подарок и сунуть в рюкзак, чтобы после уроков, не разворачивая, выкинуть в первую же попавшуюся урну? Наверное, это было бы самым правильным.

Но он зачем-то сделал самое неправильное – именно то, чего от него все они и ждали. Взял коробочку, пробурчал «Спасибо» – и принялся распаковывать. Потому что зудело в мозгу: узнать, что там. Что они ещё придумали? Он понимал, что уже попался, однако не в силах был остановиться. Вспомнился «Вий» – там Хома Брут тоже ведь свободно мог не смотреть в глаза предводителю нечисти, но любопытство его сгубило. Вот и Саню тоже.

Внутри, как он и ожидал, ничего хорошего не оказалось.

Лапоть. Маленький, чуть больше кулака, лапоток, аккуратно сплетённый из бересты. Такие, наверное, продаются в сувенирных магазинах. А в лапте – мышь. Самая настоящая мышка, серенькая. И вполне себе дохлая.

Зато семибэшники были вполне себе живые. Зомби так ржать уж точно не могут. Их прямо штырило от смеха, плющило и выворачивало.

А единственный, кто не смеялся – Макс. Глаза у него были совершенно железобетонные, и туда, прямо в этот серый бетон, Саня швырнул свой подарок.

Макс, как оказалось, этого ждал, и реакция у него тоже была вполне приличная – он чуть уклонился в сторону и правой рукой поймал несущийся ему в лицо сувенирный лапоть с дохлой начинкой.

На миг всё застыло – так бывает, когда на слабом компе проигрывается увесистый видеоролик – и тут же в эту паузу вклинилась непонятно как оказавшаяся рядом Жаба.

– Ты совсем, что ли, псих, Снегирёв? – заорала она на Макса. – Тебе лечиться надо, и всей твоим тоже!

Голос у неё, понял вдруг Саня, был не жабий, а вполне себе нормальный девчоночий. Но вот с какого перепугу она влезла? Ей своих проблем мало?

А ещё он увидел, как изменились глаза Макса. Из непробиваемо-бетонных они сделались растерянными, живыми. Но только на неуловимую долю секунды – потом он со всей дури швырнул лапоть с мышью в лицо Жабе.

Та завизжала, как и полагается всякой девчонке, на которую летит мышь, а тем более – дохлая мышь. И тут…

Саня обнаружил, что время опять ведёт себя как-то непонятно. Всё вокруг замедлилось – он умел делать такой эффект в программе видеомонтажа, но тут ведь не ролик! И вот на этой пониженной скорости он увидел, как берестяной лапоть с пассажиром-мышью слегка изменил свою траекторию, пролетел в сантиметре от головы Лягушкиной и… и врезался в совсем другую, совершенно не предполагавшуюся, некстати случившуюся тут голову. Тут же мир дёрнулся – и всё пошло в нормальном темпе.

Антонина Алексеевна, в отличие от Жабы, визжать не стала. Отшатнулась, конечно, ойкнула – но тут же пришла в себя, и мало того – шустро нагнулась и подняла с пола приземлившийся лапоть. Мышь, похоже, так и осталась в нём – потому что на лице завуча отчётливо читалось омерзение.

– Таак, Снегирёв, – холодно протянула она, – и как же понимать сей теракт?

– Извините, Антонина Алексеевна, я не хотел, – похоже, Макс реально испугался, голос его сейчас был непритворно жалким. – Я не в вас… я в другую сторону… просто так получилось… просто…

– Сейчас выяснять это просто нет времени, – пресекла она его попытки оправдаться, – а вот после последнего урока жду тебя в учительской, и там-то мы не спеша разберёмся во всей этой… гм… коллизии.

И удалилась королевской походкой, унося лапоть с грызуном. Как этой мыши удалось не вывалиться в полёте? Наверное, приклеена, подумал Саня. А ещё подумал, что было бы, измени ему рука, ну и окажись тут завуч несколькими секундами раньше. Тогда бы именно ему, имениннику, пришлось ждать послеурочной разборки с Антониной.

То, что Макс огребёт заслуженные траблы, было вроде как приятно. Не рой другому яму! А всё-таки Саня чувствовал какую-то занозу в этой неожиданной справедливости. Слишком уж несчастным выглядел Макс, прямо как воздушный шарик, в который вонзили булавку.

И тут загремел звонок, все похватали рюкзаки и выстроились у дверей кабинета истории.

– Что это вы какие-то как в воду опущенные? – заметила Тамара Григорьевна, поздоровавшись с классом. – Только-только же были каникулы, вы набрались сил, энергии, и вообще надо смотреть на жизнь позитивно…

Вот уж кто не готов был смотреть позитивно, так это Макс. И Даша тоже. Они ведь и словом ещё не успели обменяться, а Даша гляделась такой же пришибленной, как и её братец. Не гордая пантера Багира, а дворовая кошка, которую взяли за шкирку и окунули в холодную воду. Кошка – она ведь не лягушка, у неё жабр нет.

Он перевёл взгляд на Жабу. Той тоже было как-то не очень. Сгорбилась вся, пальцами ручку тискает, голову не поднимает. И что её сегодня дёрнуло на Макса наехать? Причём когда не над ней прикололись, а над совершенно посторонним ей Саней Лаптевым. Уж у Лягушкиной-то никакой причины сочувствовать ему нет. Или всё-таки помнит, как он стёр с доски рисунок жабы? Но тогда уж тем более помнит, как он вместе со всеми за ней гнался, как снежками закидывал.

Много всего было непонятного. И Жаба, и бешенство Макса… чего он так взорвался-то? Подумаешь, психом обозвала, так всех все обзывают, и «псих» – это вовсе не самое страшное оскорбление.

Но главное – это что случилось с подарочным лаптем, почему тот отклонился от цели? Промазать Макс не мог, Лягушкина ведь в трёх шагах от него стояла. И как он, Саня, сумел увидеть полёт лаптя в таких подробностях? Ведь на всё про всё меньше секунды ушло. Разве так бывает?

А разве бывает, когда семибэшник Витька Князев, которому вообще какие-то жалкие ошмётки секунды остались до встречи с капотом джипа, вдруг улетел на тротуар? И ведь тогда тоже время замедлилось… или, наоборот, Санины нервы и мозги вдруг заработали на повышенной скорости… Сейчас он вспомнил всё это в подробностях. Тогда не до того было – за Петькой гнался, потом слёзы про бабушку выслушивал, и Мишка ещё… а после каникулы, выезд в «пампасы», и бесчисленные музеи, куда мама его таскала («наконец-то появилось время заняться твоим культурным развитием!»), и ещё всякое другое навалилось.

А может, просто не хотелось ему в этом странном деле ковыряться – потому что оно, если подумать, выходит не просто странное. Ещё и страшноватое. Потому что против всех законов природы! Но ведь своими глазами видел! А значит, одно из двух. Или у него крыша едет… и тогда прямая дорога в психушку, или крыша едет у природы… и как тогда жить в этой природе? Сегодня семиклассники из-под колёс взлетают, завтра под тобой асфальт в трясину превратится, послезавтра на месте детской песочницы обнаружится какая-нибудь аномалия, вроде «жарки» или «трамплина». Хорошо, конечно, гулять по Зоне в броне и с полным комплектом вооружения, но это же игра, ты же на самом деле с ногами в кресло залез и перед тобой всего лишь экран ноутбука, и под пальцем у тебя не холодный металл спускового крючка, а обычная мышка. А если на самом деле? Если тут, в Москве, тоже случился какой-то выброс и начинает прорастать Зона? Если Князеву посчастливилось в «трамплин» попасть? Кстати, внешне вполне похоже… Даже от этих мыслей – и то можно шизануться! Значит, надо выбросить всё из головы и сосредоточиться на вещах простых и понятных. Вроде сегодняшнего дня рождения и гипотез о том, что же ему всё-таки подарят…

Последним уроком была физика, и Супермышь затеяла неожиданную самостоятельную. Причём задачки оказались довольно трудными, и Саня сдал листочек в довольно мрачном настроении. Похоже, больше трёх баллов ему не обломится.

После уроков он не побежал сразу домой. Дома начнётся суета, мама наверняка затеет готовку всяких вкусностей и его припашет помогать, или погонит в магазин. А хотелось побыть одному. Не думать ни о чём, просто стоять и смотреть на дерущихся голубей, на резкие тени от ещё голых тополей, на то, как отражается солнце в лужах. В общем, на природу, которая пока не сошла с ума.

Но зато другие с ума точно сошли. Вот, например, Макс Снегирёв, который вовсе не отправился в учительскую получать заслуженных люлей, а нагло так спустился со школьного крыльца и, не торопясь, направился к калитке. Вроде даже насвистывает себе под нос. Он что, вообразил, будто Антонина о нём забыла?

А ведь, похоже, Макс и не собирается выходить на улицу. Сто процентов, кого-то поджидает. Сестрицу, что ли? Но Саня видел, как она в компании девчонок уже вышла.

Очень скоро он понял, на кого этот леопард устроил засаду. Лиза Лягушкина, ни о чём не подозревая, вышла из двери и спокойно себе почапала домой. Сегодня ей повезло: не кричали вслед «Жа-ба!»

Впрочем, везение оказалось недолгим: как только Лиза прошла мимо изображающего равнодушие Макса, тот молниеносным движением влепил ей ногой в спину. Лягушкину аж подбросило от удара, и раскинув руки, она приземлилась брюхом в гостеприимно ждущую её лужу. Брызги сверкнули на солнце тысячами алмазов.

И вот это уже терпеть было никак нельзя. Раньше Жабу изводили по-всякому, но не били. А тут Макса конкретно переклинило, слетел с нарезки, отказали тормоза… все эти слова мелькали у Сани в голове, пока он длинными прыжками нёсся к месту побоища.

Странно, что Макс и не думал удирать – хотя, похоже, явление мстителя за обиженных жаб стало для него неожиданностью. Он встретил Санин удар жёстким блоком, но тот вовремя сообразил, как это можно обратить в свою пользу – поставив блок и не убрав мгновенно руку, Снегирёв сам нарвался на захват. Вскоре они оба покатились по мокрому асфальту, не пропуская ни одной попутной лужи.

Макс оказался неслабым противником – вряд ли он где-то занимался, в секции чего-нибудь там, но опыт драк у него явно был, и силы тоже хватало. Сане стоило немалого труда провести болевой, после чего сопротивление Снегирёва опустилось до нуля. Что и требовалось доказать.

Всё происходило молча – ну, если не считать сопения, шипения и прочего неизбежного в схватке. Но Саня их не слышал, не до того. И лишь усевшись на грудь Снегирёву, фиксируя его положение, он вдруг сообразил, что звуков-то вокруг полным-полно. Кто-то восторженно свистел, кто-то вопил, кто-то – наверное, девчонки – орал «Прекратите, перестаньте», а потом послышалось грозное:

– Так! Великолепно. Встали оба!

Подняв глаза, Саня обнаружил, что сверху на него смотрит Динамометр, и взгляд его не предвещает ничего хорошего.

Пришлось подняться.

Всё было ужасно. В грязи снизу доверху (и что Макс вымазался так же, нисколько не утешает), рюкзак помят (не пострадал ли смартфон?) и тоже запачкан, ухо болит (оказалось, Снегирёв таки успел его достать, просто в горячке боя это промелькнуло мимо сознания).

А кстати, спасённая Жаба благополучно себе ускакала. Теперь фиг докажешь, что не просто так набросился на мирно гуляющего мальчика Максимку…

– Он мне руку сломал! – мрачно заявил Макс.

– Разберёмся, – коротко бросил Динамометр. – Но не здесь. Ну-ка живо пошагали в школу! И если кто-то вздумает удрать, так я бегаю быстрее.

Ну да, конечно, быстрее. Только вот если они оба сейчас рванут, причём в разные стороны… За двумя зайцами погонишься… Правда, чтобы вот так одновременно рвануть, нужно заранее договориться… или хотя бы думать одинаково. А потом Саня сообразил, что это вообще идиотизм. И калитка всего одна, а лезть через забор – дело небыстрое, и рюкзаки их Динамометр предусмотрительно забрал. А самое главное – надолго не убежишь. Завтра-то всё равно в гимназию тащиться, а там уже их ждут, радостно скалят клыки…

Сейчас особой радости никто не испытывал. Антонина Алексеевна тяжко вздохнула и сказала:

– Все неприятности всегда случаются не вовремя. У меня, знаете ли, Николай Геннадьевич, были совершенно другие планы. Но что поделать, придётся разобраться в ситуации. Вас я, кстати, тоже попрошу поприсутствовать. И пригласите сюда Елену Ивановну, она, очевидно, у себя в кабинете. Только сперва сводите Снегирёва в медпункт – раз уж мальчик жалуется, что у него сломана рука, нужно внести ясность… хотя когда действительно рука сломана, держатся несколько иначе.

Оставшись в учительской вдвоём с Саней, завуч окинула его долгим взглядом.

– Видел бы ты сейчас себя, Саша! То-то радости будет маме всё это отстирывать. И чего тебе спокойно не живётся? Может, пока ещё никого нет, скажешь, что со Снегирёвым не поделили? Как-то мне не верится, что ты ни с того ни с сего на него набросился.

Саня вжал голову в плечи. Конечно, надо было пользоваться шансом и вежливо объяснить, что он типа рыцарь, бросился защищать типа прекрасную даму, и всё такое. Но отчего-то – шестым, седьмым или даже семьдесят восьмым чувством – он просёк, что говорить всё как есть ни в коем случае нельзя. Да, Антонина не зверь и не дура, она хоть и поругает, а поймёт. Причём тут даже стукачества никакого нет, чуть ли не полкласса видели, из-за чего он сцепился с Максом. Так что лови момент, скажи правду! Только вот потом будет плохо. Что плохо, кому плохо, чем плохо, он понятия не имел, но на всякий случай решил молчать.

– Не доверяешь, значит? – грустно заметила Антонина Алексеевна. – Что ж, дело твоё. Тогда будем разбираться на общих основаниях.

Потом притащились Динамометр с Максом.

– Само собой, никакого перелома! – весело сообщил физкультурник. – И даже растяжения нет, а обычное воспаление хитрости.

– Похоже, оно не только у Снегирёва, – сухо сказала завуч. – Кстати, вы уж зайдите всё-таки за Еленой Ивановной, это же её класс, в конце концов.

Динамометр послушно побежал за Елешей, и вскоре та ворвалась в учительскую.

– Так! – заорала она с порога. – Доигрались! Вы что себе позволяете, оба! Я сколько раз вам говорила!

– Полтоном ниже, Елена Ивановна, – почти не разжимая губ, произнесла Антонина Алексеевна. – Давайте без эмоций, конструктивно, и, пожалуйста, не затягивая. Мне к пяти часам на совещание в методический центр!

Пока взрослые переговаривались, Саня изучал глазами Макса. Тот сидел совсем какой-то потерянный и поломанный. Вроде и не так сильно ему досталось, ну подумаешь, парочка ударов по печени и болевой на локоть. От этого не умирают. Но вид у Макса был такой, будто он уже умер или умрёт в ближайшие пятнадцать минут.

Меж тем неприятности и не думали завершаться. В учительскую заглянул сам Игорь Васильевич, директор. Саня, если честно, его побаивался, хотя видел только издали и ни разу не общался. Жилистый, суховатый, лысоватый, с глазами как две льдины с Северного Полюса. Или даже с Южного. Вроде бы не рычит, не кусается, солидный такой – а хочется на всякий случай отойти подальше.

– Что это тут у вас? – как-то чуть ли не весело поинтересовался он. – Импровизированный педсовет?

– Почти, – кивнула Антонина Алексеевна. – Видите ли, у нас некоторое ЧП случилось. Серьёзная драка между вот этими двумя молодыми людьми из седьмого «б».

– Хорошо хоть я вовремя увидел, растащил, – подал голос Динамометр. – А то ведь они в такой раж вошли, что и реанимацией могло кончиться.

Директор молча пожевал губами и уселся рядом с Антониной Алексеевной. Видно, ему тоже загорелось поучаствовать в допросе.

– Ну так что? – скучным голосом заговорила завуч, – в чём причина конфликта? Не советую запираться, это только подтвердит мои самые худшие предположения.

Саня молчал. То ли шестое, то ли семьдесят восьмое чувство никуда не делось. В мозгу точно красная лампочка горела: нельзя!

И тут заговорил Макс.

– Это я виноват, Антонина Алексеевна! Я просто Лаптю… ну то есть Лаптеву сказал, что он урод… только другими словами… нехорошими. А он озверел и на меня полез. Понимаете, он нервный какой-то. Обозвали тебя, ну обзовись тоже, а бить-то зачем? Но всё-таки я тоже виноват, не надо было с ним заводиться…

Саня удивлялся недолго. Ну а что ему ещё было говорить? Снегирь – птица умная, понимает, что не рассказывать же, как со всей дури саданул с ноги Лягушкиной. Но и врать, что на него ни с того ни с сего напали, тоже нельзя, не поверят. Значит, надо придумать какую-то мелочь. Только вот на что он рассчитывает? Что Саня его слова подтвердит?

Похоже, именно на это Макс и рассчитывал. Как ещё иначе расценивать его быстрый, умоляющий взгляд?

– То есть ты… э… Снегирёв, утверждаешь, что сам спровоцировал драку? – уточнил Игорь Васильевич.

– Ага! – виновато кивнул Макс.

– А ты что скажешь, Лаптев? – директор навёл на Саню свои льдистые глаза, и тому сделалось жутко. Хотелось стать крошечным, как атом или даже электрон. Мало ли электронов бегает по вселенной, разве каждый заметишь?

Но раз уж превратиться в электрон не судьба, пришлось отвечать.

– Да, всё так и было, – сказал он, глядя в пол. – Он обозвался, я на него полез…

– Как-то всё это сомнительно, – покачал головой директор. – Будь вы в третьем классе, ещё можно поверить, но в седьмом… Взрослые уже парни, почти тринадцать…

– Лаптеву как раз сегодня исполнилось, – вякнула Елеша.

– Ну вот тем более! Это ж какие мозги нужно иметь, чтобы в день своего рождения затеять драку! Кстати, какая у него успеваемость, Елена Ивановна?

– Между тройкой и четвёркой! – отрапортовала та.

Саня всерьёз обиделся. Троек-то в четверти у него всего три, и пятёрок столько же! По справедливости Елеше следовало бы сказать «хорошист», но мстительная классная не собиралась прощать ему тройку по русскому.

– А второй как? – прищурился Игорь Васильевич.

– Твёрдая четвёрка, в общем и целом, – сообщила Елеша.

– Ну вот видите, коллеги, что получается? – директор широко развёл руками. – Двое вроде бы неглупых парней бьют друг другу морды – и объясняют это такой ерундой, как детские обзывалочки. Нет, похоже, они от нас что-то скрывают. А почему скрывают?

– Мне кажется, Игорь Васильевич, они просто не доверяют нам, – высказалась Антонина Алексеевна. – Причём меня в этой ситуации больше удивляет Лаптев. Парень вроде бы открытый, за справедливость горой стоит… правильно, Николай Геннадьевич?

Физкультурник хмыкнул, но промолчал.

– Так вот, я продолжу. Поначалу он даже импонировал мне своей принципиальностью… хотя принципиальность без здравомыслия бывает опасна. Но потом начались странные события. Взять вот тот случай в прошлой четверти, когда он сорвал урок истории.

– А, припоминаю! – оживился директор. – Это когда у него лягушки квакали?

– Именно! – подтвердила завуч. – Теперь вот эта бессмысленно жестокая драка… Мне кажется, с Сашей что-то происходит. Возможно, чьё-то негативное влияние… Но факт, что мальчик становится потенциальным источником проблем.

– Ваше мнение, Елена Ивановна? – повернулся директор к Елеше.

– Мальчик, безусловно, сложный, – заявила та. – Учился в разных городах, школы, очевидно, были провинциального уровня, состав детей тоже соответствующий. Не скажу, чтобы Саша прямо такой уж хулиган, но нехорошие тенденции прослеживаются. И ведь это пока только седьмой класс, а представьте, что будет в девятом?

– А по-моему, ничего так пацан, – вклинился вдруг Динамометр. – Есть в нём, понимаете ли, стержень… Пообтесать, конечно, надо, но в целом парнишка положительный.

Вот уж от кого не ожидал это услышать Саня! Вот тебе и злобный, мстительный физкультурник!

– Вы, Николай Геннадьевич, судите со своей колокольни, – сейчас же отбрила его Елеша. – У нас ведь всё-таки не спортшкола, у нас тут образцовая гимназия с безукоризненной репутацией. А эти, как вы выразились, пацаны со стержнями… кто знает, кого они своими стержнями проткнут!

– А кстати, я вообще как-то не очень помню, каким образом Лаптев к нам попал? – директор то ли и впрямь удивился, то ли изобразил удивление.

– Я это потом вам доложу, Игорь Васильевич, – сказала Антонина Алексеевна. – В общем, была настоятельная просьба, и мы пошли навстречу.

– А стоило ли? – усомнился директор. – К нам вообще-то конкурс, и вдруг мы берём мальчика, который учится ни шатко ни валко, ведёт себя тоже не лучшим образом, и тенденции вырисовываются нехорошие. Может, мы поторопились принять решение? Наверное, этот год уж пускай Лаптев доучится, а вот в восьмом классе я его как-то не вижу. Вы, Антонина Алексеевна, пообщайтесь с родителями, и надо будет принять консолидированное решение.

От его слов у Сани сразу и зубы заныли, и в животе. Ничего себе дело оборачивается! Он представил, какой крик поднимет мама… или ещё хуже, начнёт плакать. И что скажет папа.

– Я думаю, родителей следует прямо сейчас и вызвать, – сыпанула соль на его раны Елеша. – Насколько я помню, мать у Лаптева временно неработающая, может и прийти…

– Тогда уж и второго тоже, – высказался Динамометр. – Вы всё Лаптева по косточкам разбираете, а Снегирёв вроде как не при делах.

Саня вновь посмотрел на Макса – и ему стало совсем уж не по себе. Сейчас Макс казался не просто спущенным воздушным шариком, сейчас он более всего напоминал Петьку Репейникова в тот день на физре, за миг до позорного рёва.

– А там что за семья? – поинтересовался Игорь Васильевич.

– Мать-одиночка плюс бабушка, – бойко ответила Елеша. – Но мать вроде женщина положительная, менеджер в крупной торговой компании…

И тут Саня снова почувствовал, что жизнь на секундочку зависла, словно кто-то огромный и невидимый щёлкнул мышкой по кнопке «пауза». У него даже сердце провалилось, как было однажды, когда в бассейне с вышки прыгал.

– Знаете, коллеги, – произнёс вдруг совсем иным тоном Игорь Васильевич, – кажется, мы как-то перебарщиваем. В конце концов, ну что случилось-то? Подрались два пацана, не поделили что-то… В чём трагедия? Я тоже в их возрасте дрался.

– Вот я и говорю! – заявил Динамометр. – Ничего особенного! Ну подрались, оба виноваты, обоим дома ремня следует выписать, и всего делов!

– Николай Геннадьевич! – голосом как из холодильника отрезала Антонина Алексеевна, – вы иногда думайте, прежде чем говорить! Ваши антипедагогические высказывания могут обернуться крупными неприятностями, и боюсь, что не только лично для вас. Но в целом, – перевела она дыхание, – мне близка позиция Игоря Васильевича. В самом деле, совершенно рядовая ситуация, не понимаю, что мы так на ребят ополчились.

– Да всё можно решить в рабочем порядке! – в свою очередь высказалась Елеша. – Замечания обоим в дневники, и хватит с них.

– Между прочим, сейчас уже пятый час, – заметила Антонина Алексеевна, – а дети из-за всего этого не успели пообедать. Давайте уж закругляться, тем более, мне пора ехать в методцентр…

– Всё, ребята, свободны! – изрёк директор. – По домам!

Ни Саню, ни Макса упрашивать не пришлось. Мигом схватили свои заляпанные рюкзаки и, не глядя друг на друга, выметнулись в коридор. А из коридора – к лестнице, ведущей в раздевалку.

И уже там, у лестницы, Саня зачем-то обернулся. Может, ему почудилось – но в дверях девчачьего туалета он увидел Жабу. Какую-то непривычно подтянутую и очень бледную. Прямо как барышни в старинных фильмах, которые из-за всякой чепухи вроде крысы бледнеют и хлопаются в обморок.

Но вряд ли это была Лиза Лягушкина – в самом деле, ей-то что делать в школе, когда уроки давным-давно кончились?

 

3.

Ещё утром казалось, что жёлтый блин солнца безраздельно завладел небом и будет в нём царствовать вечно. Пахло бензином, мокрой землёй, набухающими тополиными почками – в общем, весной. А вот после пятого урока, литературы, всё стремительно изменилось. Выползли из какого-то мрачного подполья плотные, вязкие облака, укрепились на западе и потянулись в быстром темпе завоёвывать юг. Солнце поначалу сопротивлялось, протыкало шпагами лучей сгустки серости, но, услышав дальние раскаты грома, решило не попадать под обстрел и как-то незаметно слиняло. Торжествующая непогода немедленно заволокла всё небо, сильно потемнело. Настолько, что на шестом уроке Ильинична даже свет зажгла.

– Люблю грозу в начале мая, – поделилась она с классом, – но в середине апреля это всё же рановато. Впрочем, разве может какая-то гроза отвлечь нас от повторения темы «степени»?

Какая она всё-таки была наивная!

А когда, наконец, уроки кончились и орда семибэшников ворвалась в раздевалку, громыхнуло уже конкретно. Натягивая куртку, Саня вспомнил, что так и не положил в рюкзак зонт, хотя вечером мама напоминала. Что ж, значит, сам дурак. Тоненький капюшон от ливня не спасёт.

Поэтому надо в темпе. Ещё с крыльца он взял нужную скорость и погнал к распахнутой калитке. Было два варианта – дождаться троллейбуса и проехать три остановки прямо до дома, или добежать дотуда за пятнадцать минут. Но если бежать придётся по грозе, под ливнем, и он войдёт в квартиру мокрый как цуцик – то-то радости будет маме! Особенно после вчерашнего.

Вчера она, впрочем, не особо ругалась – всё-таки день рождения! Да и не стал Саня ей говорить всего – слепил наскоро байку, что они с одноклассником возились, не по-настоящему, а так… и нечаянно оба упали в некстати случившуюся лужу.

– И поэтому ты опоздал домой на целый час? – усомнилась мама.

– Ну, я боялся, что ты будешь ругаться, и поэтому решил погулять, – сходу сочинил Саня, – а то вдруг ты потом не пустишь?

– Какое гулять, у тебя, если ты не забыл, день рождения!

– Ну, я думал, вечером, перед сном, – нашёлся Саня. – Ты же знаешь, как полезно дышать свежим воздухом…

– Уж в Москве-то он особенно свежий… – хмыкнула мама. – В общем, всё снимай, клади в таз. Вот же радость нечаянная – внеплановая стирка. А как переоденешься – живо в магазин, нужно два десятка яиц купить, сливочного масла, пакетик корицы, пакетик имбиря… ещё сметану… да я тебе напишу, забудешь ведь так…

Но выбирать из двух вариантов не пришлось – потому что внезапно возник третий. Папа назвал бы это «предложением, от которого нельзя отказаться». Едва он выскочил за школьную ограду и готовился рвануть к остановке, его придержали сзади, за капюшон куртки.

– Слышь, пацан, что-то ты больно шустрый! Куда так разогнался-то?

С обеих сторон стояли двое коротко стриженных парней, по виду класса из десятого, не меньше. Но в гимназии Саня таких что-то припомнить не мог, уж за полтора месяца примелькались бы. Не особо высокие – хотя и заметно выше его, но коренастые, жилистые, и, судя по костяшкам пальцев, разбившие не одну морду. Одежда гоповая – спортивные штаны, найковские кроссовки, и куртки их различались только цветом – у того, что слева, чёрная, у правого синяя.

– Чего вам надо-то? – мрачно спросил Саня. Сверху громыхнуло как следует, поднялся ветер, взметнул пыль и мелкий мусор. Очень скоро могло ливануть.

– А побазарить! – откликнулся левый. – Только не тут. Давай-давай, шевели ластами, нам недалеко.

– И слышь, пацан, только мутантами своими не грузи, а? – почти вежливо попросил правый. – Мы не тупые, с нами не прокатит.

Кое-что начало проясняться. Боров! Смертельно опасный девятиклассник Боров, про которого он забыл уже спустя пару дней после столкновения на лестнице. А вот тот, похоже, запомнил наглого охотника на мутантов. Тут же всплыли в памяти предупреждения Макса насчёт боровских друзей на районе. Что ж, привет, друзья!

Саня резко присел, в расчёте на то, что парни такого не ожидают и ослабят хватку. А потом с низкого старта рвануть к остановке – вот же она, совсем недалеко, перебежать улицу, и вовсе не факт, что успеют догнать.

Не сработало. Боровские друзья, как выяснилось, к такому были готовы, и едва он согнул колени, резко дёрнули вверх, точно репку с грядки. Вдобавок ещё влепили по шее – не слишком больно, но обидно.

– Борзый какой пацан! – прокомментировал левый.

– Думает, что самый умный! – предположил правый.

– Таких учить надо! – объяснил левый.

– А вот сейчас и поучат! – согласился правый.

Его потащили в самом неприятном направлении. Не к улице, где, в крайнем случае, можно было бы заорать «Помогите», как бы это ни было унизительно. Не обратно к школе, где их могли увидеть взрослые. А, обогнув школьный забор по широкой дуге, в скверик, за которым начинались места пустынные и мрачные. Длинные ряды гаражей, глухой бетонный забор какого-то вымершего завода, весь исписанный граффити, а потом – железнодорожные пути.

Конечно, он пытался вырваться, пытался лягаться, но всё было бесполезно. Точнее, даже вредно – пока его тащили, Саня успел огрести несколько внушительных пинков. Это ведь только в кино и в приключенческих книжках герой голыми руками раскидывает кучи врагов, но когда тебе тринадцать, а им на два-три года больше, когда их двое, когда они накачаны и куда лучше тебя умеют драться – тогда ты с пронзительной ясностью понимаешь, что книжки книжками, а жизнь жизнью, и в ней чудес не бывает.

Вот мог ли он ещё вчера представить, что двое почти взрослых отморозков, обмениваясь шуточками, будут тащить его на расправу? Вчера, когда папа – неслыханное дело! – пришёл со службы к семи часам, а праздничный стол уже накрыли, и был торт с тринадцатью свечами (конечно, в отличие от Петьки Репейникова он сумел задуть их сразу), а папа снимал процесс на видео, а потом настал черёд подарков…

Главный подарок – зеркальный фотоаппарат «Никон». «Пора тебе учиться как следует фотографировать, – распаковывая коробку, весело объяснял папа. – Видеосъёмка – это, конечно, здорово, но и фотоискусство штука интересная». А ещё были диски с музыкой и фильмами, и новые джинсы, и особый подарок от Мишки – картинка с тигром. Картинка непростая – плотный лист картона измазан не красками, а цветным пластилином, и хотя тигр чем-то неуловимо напоминал зайца, Саня продемонстрировал всяческое восхищение. Чему-то же, значит, учат их в детсаду!

И вот нате – такие крутые виражи! Он вдруг сообразил, что по-настоящему страшно. В желудке – вакуум, в горле – ком, в ногах – слабость, в ушах – звон. Вот интересно, когда пойманных партизан фашисты вели на пытки – у них тоже так было? Или шли гордо подняв голову и думали только про товарища Сталина? Саня вспомнил, как в прошлом году они вместе с папой смотрели старый советский фильм «Молодая гвардия». Тогда ему казалось, что на месте юных подпольщиков он бы выглядел ничуть не хуже. Теперь думал о том, как предусмотрительно заскочил перед последним уроком в туалет.

Оказалось, путь окончен. Его приволокли к серому пластиковому забору-шумогасителю, какие в Москве принято втыкать вдоль железнодорожных путей. Внизу – подсохшая грязь и всяческий мусор: пакеты, битое стекло, пустые бутылки из-под пива и кока-колы, бумажные обёртки. Вверху – набухающие молниями облака, и до грозы оставалось то ли пять минут, то ли вообще пять секунд.

Их, само собой, ждали. Кроме радостно оживившегося Борова, стояло ещё четверо парней. Один – примерно Саниного возраста, двое – как те, что его сюда притащили, а четвёртый – совсем взрослый, наверное, уже и школу закончил. Густо-чёрные волосы его завивались мелкими кудрями, лицо было загорелым, а глаза напоминали чёрные, блестящие ягоды паслена, о которых в прошлом году им рассказывали на ботанике. Мол, страшно ядовитые, а некоторые глупые дети думают, что вкусно…

Что вкусно не будет, Саня уловил сразу. Такая уж колыхалась тут атмосфера – злобно-весёлая.

– Вот, пригнали! – доложился левый. – Борзый пацан, трепыхался.

– Оно и видно, что борзый! – ухмыльнулся главный. – Ну, здравствуй, Санёк. Что-то ты, по-моему, не рад встрече?

– Да он, кажись, обосрался, – предположил один из старших парней, у которого на щеке красовалось лиловое пятно.

– Нет, Свибло, – возразил главный, – он пока не обосрался. Он же смелый пацанчик, охотник на мутантов, да?

– Ага! – нажаловался Боров. – И ещё говорил, что излучения всякие чует.

– Ну как, Санёк, сейчас-то чуешь излучения? – осведомился кудрявый предводитель. – Что тупишь? Спросили, отвечай!

Саня молчал. Ну что толку рот открывать? И так ясно, что замесят, им только этого и надо. А скажешь чего – тут же к словам прицепятся, найдут вроде как повод. Хотя такие и без повода могут.

– Он прям как царевич Ли в «Тайне яшмового дракона», – подал голос мелкий. – Ну когда его мандарин Ван Сяо в своём замке допрашивал.

– Тебе, Шило, слова не давали, – отбрил его главный. – Хотя можно и по-китайски побазарить. Шуряк, у тебя огонёк далеко?

Второй из больших парней молча вынул из кармана штанов зажигалку и кинул главному. Тот, не глядя, поймал её на лету двумя пальцами.

– Ну что, Санёк, подкоптим тебе ушки? – предложил главный. – Или не ушки… Таких борзых щенков учить надо, – тон его из глумливого сделался вдруг сухим, будто у Елеши, когда та объявляет результаты диктанта. – Короче, Лаптев, ты тут новый, в районе, и ведешь себя нехорошо, пацанов обижаешь. Димона вон застебал, – повернул он голову в сторону Борова, – у себя в классе, говорят, наглеешь, вчера Снегирю руку сломал… Нехорошо выходит, Санёк.

Услышав про Снегиря, Саня вдруг сообразил, что, может, и не в Борове тут дело. Вряд ли тупому и злобному Борову хватило бы терпения ждать полтора месяца, он бы свою компашку раньше навёл. А вот что продолжаются подлянки Макса, верилось легко.

– В общем, Санёк, мы ребята спокойные, беспредела не любим, – продолжал вещать кудрявый. – Поэтому ты сейчас перед Димоном извинишься, ну и две штуки штрафа заплатишь. Счётчик у нас обычный, пять процентов в день. Проходил проценты по матике?

– Проценты в шестом классе, а этот в седьмом! – вновь подал голос Санин ровесник. – Должен знать.

– Шило, опять без разрешения? – укоризненно сказал главный. – Смотри, я тебя самого заставлю задачки на проценты решать, а за ошибки накажу. Сам знаешь, как.

Мелкий Шило тут же вздрогнул и втянул голову в плечи. Старшие парни заухмылялись.

– Ну что, Лапоть, с тебя две тысячи российских рублей, – широко улыбнулся главный. – Есть с собой?

– Так посмотреть надо! – посоветовал левый гопник.

– Посмотрим-посмотрим, – кивнул главный. – Но сначала Санёк извинится перед Димой Боровиковым. Димон, ближе подойди!

Боров с достоинством приблизился, встал в полуметре от Сани.

– Короче, Лапоть, сейчас встал на четыре кости перед Димой и попросил прощения за свою наглость! – проинструктировал кудрявый. – Потом платишь штраф – и свободен, гарантирую, пальцем не тронем.

Прямо над головой у Сани громыхнуло, потом разорвала небо ослепительно-белая молния – и тут же громыхнуло ещё мощнее. В щёку ему впилилась тяжёлая, холодная капля.

– Давай, Лапоть, не тяни, сейчас ливанёт, – напомнил ему главный. – И мама будет ругаться за мокрые штаны.

И Саня даже как-то успокоился. «От судьбы не убежишь», часто говорила баба Люда. Не убежишь, да. И не откупишься. Он понимал с острой, жгучей ясностью, что стоит ему сейчас послушаться гопников, просить трясущимися губами у Борова прощение – и жизнь разобьётся на мелкие кусочки, словно стеклянная ваза, которую на прошлой неделе грохнул Мишка. А ещё вспомнилось совсем не к месту, что когда они в пампасах загасили костёр, сложили мусор в чёрный пластиковый пакет и не спеша двинулись к машине, Мишка вдруг заявил, что видел бабочку! Настоящую, белую!

– Да не может того быть! – возразила мама. – Температура плюс пять, бабочки ещё не проснулись, у них зимняя спячка!

– Может, может! – горячился Мишка. – Все другие бабочки спят, а у этой бессонница! Как у бабы Люды! А почему бабочка называется почти как бабушка? Может, это баба Люда прилетела?

Мама тогда лишь вздрогнула и прижала Мишку к себе.

А сейчас оказалась, что какая-то белая бабочка, которая то ли была, то ли нет, прочистила Сане мозги, оборвала паутину страха.

И вместо того, чтобы опуститься перед Боровом на колени, он смачно плюнул ему в лицо. Метил в глаза, но получилось – в нос.

– Ага! – покачал головой главный. – Борзянка, значит, продолжается. Ладно, тогда будет по второму варианту.

И не замахиваясь, молниеносным движением врезал Сане по губам. Было терпимо, но рот моментально наполнился солёной кровью. А вот от второго удара, в солнечное сплетение, боль прокатилась по всему телу свинцовой волной. Даже если бы его сейчас не держали за руки, он вряд ли бы сумел блокировать следующий удар. А следующий пришёлся по печени, и ногой. Нога была боровская, мощная, и от немедленной смерти Саню спасло лишь то, что в момент удара Боров поскользнулся на гнилой шкурке банана – и потому удар пошёл по касательной.

Но следующий у него получится на все сто! – дёргаясь в руках гопников, понял Саня. Следующий вообще может оказаться последним. Боров – это же злобная тупая тварь, прямо как чернобыльский кабан в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. е» Он же со всей дури лупит, как по груше в спортзале.

Что случилось дальше, Саня не очень понял. Просто зажмурил глаза – и удивился долгой паузе. Удара всё не было и не было. А ещё секунду спустя он сообразил, что его никто больше не держит. Тогда осторожно поднял веки – и увидел странное. Боровская команда стремительно удирала куда-то в сторону гаражей, причём вопили так, будто их преследуют стада кровососов – хотя никаких кровососов не было. И вообще никого не было, кроме таких безобидных по сравнению с гопниками раскатов грома и вспышек молний.

Он с трудом выпрямился. Дико болела дыхалка, непонятно куда делся его рюкзак, безнадёжно порваной оказалась куртка. Перед глазами плавали жёлтые круги – вроде спасательных на туристическом теплоходе «Пересвет» в позапрошлом году. В голове шумело, взгляд ни за что не мог толком зацепиться, и Саня не сразу понял, что всё-таки он здесь не один.

Жаба скакала к нему, двигаясь странными загзагами – скорее всего, выбирала безопасный пусть, чтобы не вляпаться в какую-нибудь гадость. Её жёлто-оранжевая куртка напоминала не то спецодежду дорожных рабочих, не то комбинезон спасателя. Этой-то что здесь надо?

– Ты как, жив? – на бегу выпалила она. – Я еле успела.

Саня неопределённо хмыкнул. Успела она! Чуть бы раньше, хоть на минуту – и угодила бы в лапы гопников. В когтистые мохнатые лапы… ну чем гопники не орки? До троллей размерами не дотягивают, и пошустрее. Можно их ещё со снорками сравнить, которые в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. е». Или с вампирами из «Дракулы». Да с кем ни сравнивай, от Лягушкиной рожки бы и ножки остались. Или пустая лягушачья шкурка.

Подбежав, Жаба бесцеремонно сцапала его левую ладонь, заглянула в глаза.

– Так… белки нормальные, кровоизлияния, значит, нет. Ну-ка, вытяни руку! – велела она. – Да не эту, правую! Глаза закрой, коснись указательным пальцем кончика носа. Отлично! Теперь язык высунь! И зубы оскаль!

– Зачем всё это? – у Сани не было даже сил возмутиться лягушкинской наглостью. Прискакала, раскомандовалась!

– А чтобы понять, есть у тебя сотрясение мозга или нет. Если есть, надо сразу в больницу, если нет, значит, можно домой. Они тебя по голове били?

– Откуда ты это знаешь? – ответил он вопросом на вопрос, имея в виду и сотрясение, и саму расправу.

– Летом в лагере у нас был кружок по первой медицинской помощи, – спокойно объяснила она. – А что на тебя хулиганы напали, я случайно увидела, ну и побежала.

– Побежала что? – выплюнув сгусток крови, мрачно поинтересовался Саня. – Ты супергерой, да? То есть супергероиня? Фильмов насмотрелась? Что ты можешь-то? Разве что в полицию позвонить…

– В полицию нет смысла, – грустно объяснила Лягушкина. – Даже если б наряд сразу по звонку выехал, эта шпана из тебя успела бы отбивную сделать. А побежала я просто… ну мало ли, чем помочь. Вдруг бы и сообразила что-то. Только они и сами убежали. Чего-то испугались. Дождя, наверное.

И точно подтверждением её слов сверху громыхнуло – а потом, наконец, полило. Это были уже не те несколько неуверенных капель пару минут назад. Это был даже не дождь – а самый настоящий ливень. Из тех, про какие говорят – стеной.

Лягушкина, впрочем, не растерялась, вынула из своего рюкзака зелёный зонт, щёлкнула кнопкой – и раскрывшись, он оказался огромным, как парашют.

– Давай сюда! – потянула она Саню, успевшего за несколько секунд изрядно промокнуть. – Если тебе, конечно, не противно…

И что ему оставалось делать после этой фразы? Пришлось спасаться под зонтом-парашютом, чуть ли не вплотную прижимаясь к Лягушкиной.

– Ничего себе! – охнула она, увидев вблизи его куртку. – Воображаю, что скажет твоя мама! Моя бы сперва хлопнулась в обморок, а потом оторвала бы мне голову.

– Да ладно куртка, – вздохнул Саня. – Всё гораздо хуже, я рюкзак потерял. А там, между прочим, телефон. И пока я найду, он промокнет и стухнет.

– Рюкзак? – задумалась Лиза. – Синий такой, в белую полоску, адидасовский? Кажется, я его тут где-то видела. Постой минутку!

Не слушая возражений, она всучила ему ручку зонта и нырнула в ливень. Серая стена мгновенно скрыла её из виду. Впрочем, Саня сейчас мог разглядеть лишь то, что прямо под ногами – то есть белые пузыри в луже.

Наверное, в Лягушкиной и впрямь что-то было от настоящей жабы – возможно, умение дышать жабрами и отлично видеть сквозь толщу воды. Потому что вернулась она под зонт почти не вымокшей, а в правой руке сжимала лямку Саниного рюкзака. Рюкзак, конечно, был уже не синий в белую полоску, а серо-бурый от жидкой грязи. Но смартфон, как немедленно убедился Саня, не пострадал. Хотя водонепроницаемая ткань оказалась частично проницаемой, и учебники с тетрадями ощутимо набухли от влаги.

– Ну, что будем делать? – деловито спросила Лягушкина.

– В смысле? – не понял Саня. Соображалка у него сейчас работала как-то не очень.

– Ну вот смотри, – объяснила Лиза. – Домой тебе в таком виде являться не стоит, это к бабке не ходи. Родители сразу поймут, что тебя били. И губа разбита, и ухо красное как светофор, и куртка порвана. Ты им хочешь рассказывать про этих гадов? Им это точно надо знать?

Правота её была даже не просто железной, а прямо-таки титановой. Мама, положим, в обморок не хлопнется, но в полицию точно побежит, взяв его в охапку. В Краснодаре такое уже было, когда какой-то урод остановил его на улице и отнял плеер. Уроду, как им потом объяснил дознаватель, скорее всего, не хватало на дозу, и урода, ясное дело, не нашли, но сколько времени и нервов убили… Причём это мама – а папу вообще перемкнёт, он может сорваться со службы и бегать по окрестностям, искать этих гадов с целью отвинтить головы. И хорошо ещё, если не найдёт. А не то самого же потом обвинят, что избил несовершеннолетних детишек. Про такой случай Саня не далее как на прошлой неделе смотрел по телеку.

– Поэтому вот что, – продолжила Лиза. – Я тут рядом живу, сразу за сквером. Пойдём ко мне, попробуем тебя привести в порядок, куртку твою полечить, лицо твоё починить. Не бойся, моя мама допоздна работает, а больше у нас никого нет. А своим ты позвони, что жуткий ливень, и ты пережидаешь его… ну хотя бы в универмаге «Будем дружить».

Саня не понимал, что с ним происходит. По всем прежним понятиям, предложение Жабы следовало с негодованием отвергнуть и выйти из-под зонта – навстречу дождю и последствиям. Ведь стыдно же до невозможности – пойти домой к этой толстой, неприятной и более чем странной Лягушкиной, надеясь на её скорую медицинскую и хозяйственно-бытовую помощь. А вдруг это всё отговорочки, а там она целоваться полезет? От одной только этой мысли покраснело и второе, нетронутое ухо. А вдруг там у неё дома сидит её мама – такая же толстая, только в два раза больше, и учинит ему допрос: кто таков, как учишься, в каких отношениях с моей доченькой? В общем, следовало проявить твёрдость – но никакого стержня сейчас в нём не было, ошибся Динамометр. Сейчас он был как пластилин, который полдня полежал на летнем солнышке.

И поэтому Саня покорно потащился под одним зонтом с Лягушкиной, мечтая лишь о том, чтобы никто из школы их не увидел. Впрочем, никто их и не смог бы увидеть – спасибо грозе. Даже если какой-то ненормальный и торчит сейчас под бешеными струями, то сквозь плотную водяную завесу увидит лишь мутное пятно зонта.

 

4.

– Ты только не пугайся, – предупредила Лягушкина, – у нас там…

– Бардак? – предположил Саня, который уже сто раз такие предупреждения слыхал, и в Краснодаре, и в Пензе, когда кто-то из ребят звал его к себе домой.

– И это тоже, но я про Портоса! – без улыбки пояснила Лягушкина. – Это кот, он весит восемь кило и любит охотиться на гостей. Вот забирается на шкаф в прихожей и прыгает оттуда на спину, и когтями по ней. Сейчас-то ладно, а представь, если тепло и люди в одних футболках приходят…

Саня представил. Особо интересно было, а кто это в футболках приходит к Лягушкиной. Ведь сто процентов не семибэшники. У неё что, какая-то своя компания есть? Или это она про маминых гостей?

Впрочем, предосторожность оказалась лишней. Никакой Портос на него со шкафа не бросился. Вместо этого выглянул из коридора – чёрный, с пронзительно-жёлтыми глазами, с белым пятном на носу – фыркнул и убрался восвояси.

– Это и есть Портос? – удивлённо спросил Саня, поставив свой мокрый рюкзак на предусмотрительно подстеленную газетку.

– Нет, это Арамис, он мирный зверь, – пояснила Лиза. – Он даже на бабочек не охотится, а уж тем более на мышей. На даче у нас в позапрошлом году мышей было засилье, ну и дедушка пытался научить Арамиса их ловить. Увидит мышь, бросается, ловит, показывает…

– Кто бросается, кто ловит? – голова у Сани была ещё тупая.

– Да дедушка же! – воскликнула Лягушкина. – Он у меня спортивный, бывший боксёр, а как на пенсию пошёл, стал судить всякие соревнования, и районные, и даже два раза на городских. Короче, он ловит мышей, показывает Арамису – вот как надо, учись! А котику мыши до лампочки, представляешь?

– Портос, Арамис… А Д’Артаньяна с Атосом у тебя нет? – спросил он, снимая куртку. Сейчас, при ярком свете люстры, та выглядела ещё более жутко, чем на поле боя… вернее, побоища.

– Представь себе, есть! – обрадовала его Лягушкина. – У нас четыре кота. Они все разные, и всех подобрала мама. Она просто фанатеет от котов. Самый старший Атос, он белый. Однажды зимой голубя за окном увидел, кинулся и головой стекло пробил! Рассказали бы такое – ни за что бы не поверила, а тут своими глазами видела.

– Представляю, что у вас в марте творится, – хмыкнул Саня. – День и ночь орут, наверное?

– Ну, в пределах разумного, – успокоила его Лиза. – Они же не совсем идиоты, с ними вполне можно договориться. Не то что с людьми…

Намёк на семибэшников Саня уловил, даже при всей его нынешней тупости.

– Слушай, а ты всё равно промок! – заметила Лягушкина. – Тебе бы сейчас горячую ванну.

– Ещё чего! – возмутился Саня. – И так обсохну!

Ну вот как это – в чужой квартире лезть в чужую ванну, вытираться чужим полотенцем?! Что она себе думает?

– Ну ладно, – согласилась Лиза. – Но от горячего чая ты у меня не отвертишься. Кстати, пиджак тоже снимай, у тебя подмышки порвались.

И пошла на кухню ставить чайник.

Саня, пользуясь минутным одиночеством, огляделся. Ну, комната как комната, сразу видно, что девчачья. На стенах – обои с картинками, изображающими джунгли, плакат-демотиватор с огромной крысой в свадебном платье и с котом в сапогах под ручку. Слева – высоченный книжный шкаф, на шкафу, едва ли не касаясь потолка, сидят плюшевые звери: тигр, медведь, кролик. Видимо, остатки лягушкинского детства. На столе – монитор, а сам комп в нише под столом. А над столом – три ряда застеклённых книжных полок. И всё такое аккуратное, чистенькое…

А что ты думал? – спросил он сам себя. – Тут будет болото с камышами? Лягушачья шкурка в рамке на стене? Золотая корона под стеклом на полочке? Стрела от лука и табличка «Иванам-Царевичам просьба не беспокоить»?

Потом подошёл к полкам и стал смотреть, что там за книги. Оказалось, не только учебники. Тут было и фэнтези в глянцевых обложках с мечами и драконами, и «словарь рифм», и несколько тонких голубых сборничков под названием «Другое поколение». Вытащил один, полистал. Стихи, рассказы… а на последней странице в списке авторов обнаружил Елизавету Лягушкину, 11 лет, город Москва, школа 1919. Похоже, именно этим журнальчиком так возмущались Снегири.

Едва он успел поставить сборник на место, вернулась Лиза.

– Пошли на кухню, чай пить! – велела она. – Твои-то успокоились, не будут волноваться?

– Ага, – заявил Саня. – Я сказал маме, что всё в порядке, что я в наркоманском притоне дождик пережидаю, что мне сейчас почку вырежут, а потом вколют дозу и отдадут на растерзание маньякам.

– Ты бы не шутил так, – скучным взрослым тоном заметила Лягушкина. – Это ведь всё на самом деле бывает.

– Ты что, совсем за идиота меня держишь? – Саня посмотрел на неё с удивлением. – Я маму успокоил по-нормальному. Она даже сказала, чтобы я не вздумал никуда выходить, пока льёт, а за Мишкой она сама в сад зайдёт.

– Мишка – это твой брат? – проявила Лягушкина ум и сообразительность.

– Ага, ему четыре года, – подтвердил Саня, – и он приставучий как репейник.

– Я бы тоже хотела такого приставучего, – вздохнула Лиза. – Или приставучую. Но я одна, мама после того, как папа уехал, завязала с личной жизнью. С одной стороны, хорошо, мало ли какого монстра могла бы привести. Типа «познакомься, доченька, это твой типа папа». А с другой, я мелких люблю, было бы с кем возиться. Тебе заварки сколько? Покрепче?

Саня продолжал удивляться. Вот скажи ему ещё вчера, что будет разговаривать с Жабой, и та вовсе не злобно-угрюмая, а совершенно нормальная – ни за что бы не поверил. Понимал, конечно, что она не такая баба-яга, как изобразили её Снегири, но ничего хорошего от неё не ждал. И защищал вовсе не потому, что она классная девчонка, а потому что есть такое слово «западло». А тут оказалось…

– Ой, я же совсем забыла, – спохватилась Лягушкина, – ты же раненый, тебя надо обработать. Сиди тут! – и ускакала в коридор, а минутой спустя вернулась с неприятного вида пузырьками и ватками.

– Да ну, – попробовал отвертеться Саня, но против девчоночьей настырности ничего поделать не смог. И пришлось терпеть, когда едкая жидкость запузырилась у него на губе, на ухе, на щеке (к чему он приложился щекой, вспомнить не удавалось).

– Это ж не йод, не зелёнка, никто потом ничего не заметит, – утешила Лиза. – Обычная перекись водорода, чтобы микробов убить.

В кухню заглянул огромный рыжий котище, выгнул спину, взъерошил шерсть на загривке и сурово посмотрел на Саню.

– Вот это и есть Портос, – Лиза представила незнакомца. – Который у нас гостями питается. Тебе повезло, что он рыбы обожрался.

Саня без особого интереса взглянул на рыжий ужас. Вертелся у него на языке совсем другой вопрос. Но и задать его прямо так, в лоб, казалось неприличным.

Лягушкина, впрочем, спросила первой:

– Саша, а как ты думаешь дальше быть? Ну, с Боровом и его компанией? Они ж тебе жизни не дадут. Сейчас ладно, грозы испугались, убежали, но потом-то снова о тебе вспомнят.

Вот это и называется – наступить на мозоль. Добрая всё-таки девочка Лиза, деликатная…

– Да разберусь как-нибудь, – неопределённо пообещал Саня. – Я, между прочим, в Краснодаре бронзовую медаль по дзюдо взял.

– Не поможет от этих дзюдо, – вздохнула Лиза, а Саня вдруг подумал, что роли поменялись. Совсем недавно, на пустыре, он поучал Жабу: мол, фильмов насмотрелась и не понимает, что шпане такая вот защитница – на один зуб. А сейчас она ему объясняет вполне разумные вещи.

– Почему не поможет? – Саня и сам знал, почему, но хотел услышать лягушкинскую версию.

– Потому что они подлые, – охотно растолковала Лиза. – Они с тобой не на ринге будут сражаться, или что там у вас, татами, да? Они сзади зайдут, когда не ждёшь, и дадут по голове. А могут и пырнуть. Боров этот два года назад пацана из класса «а» порезал ножом, там даже швы накладывали. А Борову ничего не было, потому что тогда он ещё до четырнадцати не дорос, а главное, у него папа знаешь кто? Помощник депутата Госдумы! Родители того Генки Сидоренко пытались чего-то добиваться, но их как-то заткнули. Может, денег дали, может, напугали. И сейчас Боров считает, что ему всё можно. А этот, ну главный в их компании, Руслан – он вообще бандит, он сидел уже.

– Слушай, – удивился Саня, – откуда ты всё это знаешь?

– А я внимательная, – пояснила Лиза. – Я слушаю всё, что при мне говорят, запоминаю и обдумываю. Сравниваю, кто что сказал, кому больше доверия, кому меньше.

– Типа баба-яга в тылу врага? – ухмыльнулся Саня.

– Ага! – Лягушкина улыбнулась в ответ, и вовсе не была эта улыбка похожа на жабий оскал. – Я, между прочим, собираюсь журналистом стать, а журналисту надо уметь собирать и фильтровать информацию.

Саня уважительно кивнул, но всё равно не понимал – ну ладно, знает она о боровской банде, болтают ребята в школе. Но как она поняла, что Саня попался именно этой компании? Сама же сказала, что издали наблюдала, как его туда, на пустырь, гопники тащили. А гопники они и в Африке гопники. Про Руслана она могла слышать, могла даже знать, как он выглядит. А вот про этих тащивших его парней откуда ей знать? Да и зрение у неё плохое, в очках ведь. Как она могла с большого расстояния – ведь издалека же к нему бежала! – разглядеть, кто конкретно стоял у забора-шумогасителя?

– Так вот, – продолжила Лиза, – дзюдо твоё тебе не поможет. В полицию тоже бесполезно, будет как с тем Генкой Сидоренко. Ты понял, почему этот Руслан взял Борова в свою команду? Чтобы если что, папаша боровский сыночка отмазал, ну и всех заодно.

– А если этому депутату написать, ну чей помощник этот папаша? – скреативил идею Саня. – Вдруг он честный, вдруг возмутится и выгонит старшего Борова? И тогда уже менты по полной программе со всей ихней тусой разберутся…

– Хорошо подумал? – Лиза скривилась, точно ломтик лимона прожевала. – Да кто ж тебе поверит? Где свидетели? Ну, что Боров вместе с Русланом тебя избивали?

– А ты? – удивился Саня. – Ты ж видела.

– Какой из меня свидетель! – отмахнулась Лягушкина. – Мне тоже не поверят. И вообще скажут, что я странная, что я психованная, что я всегда всё выдумываю. Весь класс скажет, хором! И вот им – поверят.

Очень по-взрослому она сейчас говорила, будто не девчонка-семиклассница, а пожилая тётка, навидавшаяся разного.

– Слушай, – задал наконец Саня мучивший его вопрос, – а почему всё-таки в классе тебя так не любят? Почему гоняют?

Лиза посмотрела на него пристально.

– Вот знаешь, – немного помолчав, заговорила она, – я и сама без понятия. Это давно началось, с прошлого Нового года. Раньше всё было как обычно, ну, особо не дружили со мной, но и не приставали. Списывать просили, на дни рождения приглашали. А с середины шестого класса понеслось. Как-то резко, будто кто-то кнопку нажал.

– Это Снегири нажали, – поделился своими догадками Саня. – Они же всех заставляют тебя гонять. Только почему?

– Что Снегири, это я сразу поняла, – согласилась Лиза. – Они вообще в классе главные, всё делается по-ихнему. Но почему они на меня озверели, не знаю. Я даже однажды, в том году ещё, у Дашки прямо спросила, что ей надо. А она знаешь что ответила? «Чтобы тебя вообще не было!», вот так…

Саня проглотил комок в горле. Стало вдруг очень тихо, только за окном гремело и ливень долбился о жестяной подоконник. Сказать это было безумно трудно, язык даже пересох. Но всё-таки ему удалось собрать волю в кулак – потому что иначе нельзя, раз уж пошёл такой разговор.

– Слушай, – начал он. – Я это… в общем, ты прости меня, Лягушкина. Я ведь тоже вместе с ними тебя гонял, и снежки кидал, и кваканье тогда врубил на истории.

Теперь главное было не разреветься позорно – а глаза уже начало заметно пощипывать. Он поморгал, чтобы загнать внутрь готовые выплеснуться слёзы.

– Да ладно, не переживай, – мудро усмехнулась Лиза. – Я понимаю, что такое стадный инстинкт. Я про него в книжке по психологии читала. Со всеми бывает. Но не все могут вот так взять и жабу с доски стереть, против коллектива пойти. А что касается кваканья, думаешь, я совсем тупая? Думаешь, я не поняла, что ты Дашку спасал, а на истории звук врубали Снегири, со своих айфонов?

– Интересно, как же ты это поняла? – немного успокоился Саня.

– Да просто потому, что я видела, какой у тебя телефон, он вообще не очень хорошо воспроизводит звук, высокие частоты режутся, уж извини. У моей мамы такой же, я знаю. А там, на уроке, звук был явно как с айфона. Уж я-то различу, слух у меня абсолютный, музыкалку по скрипке кончаю.

Самое глупое, что сейчас можно было бы сделать – это вступиться за честь своего самсунговского смартфона. А Саня чуть было не принялся возражать. Обидно стало за дедушкин подарок.

– Ты не одна в классе в музыкалке занимаешься, – заметил он только. – Почему же другие не услышали?

– А даже если и услышали, зачем им про это говорить? – возразила Лиза. – Твоя версия всех устраивает. А Елеше уж точно на ухо медведь наступил, и даже не медведь, а целый мамонт, или вообще динозавр!

Саня представил себе эту картину и против воли расплылся в улыбке. На динозавра-то не больно покричишь, двойкой не напугаешь, родителей не вызовешь. А представлять, как надвигаются на Елешу родители динозавра, было ещё приятнее.

– Вот так просто, значит? – протянул он.

– Ага! – кивнула Лиза. – Елеше так даже лучше было, она Снегирей любит, а ты пока чужой, тебя не жалко. А вообще, – помедлив, добавила она, – зря ты это сделал.

– Почему? – тупость в Саниной голове снова сгустилась.

– Потому что Дашка тебе этого не простит, – в Лизином голосе ощутимо прибавилось грусти. – В смысле, что против всех пошёл. Слишком крутой поворот, понимаешь? Ты вообще представляешь, на что способна брошенная женщина?

– Чего? – вылупился на неё Саня.

– Того! – припечатала она. – Я же не слепая, я всё вижу. И как ты по Дашке вздыхаешь, и как она! Она ж влюбилась в тебя, ты что, не понял?! Втюрилась, втрескалась! А уж когда ты на себя огонь вызвал, то вообще!

Саня сидел, болтал ложечкой в недопитом чае и чем дальше, тем больше понимал, что же значит фраза «как пыльным мешком стукнутый». Вот именно таким пыльным мешком он сейчас и получил по мозгам… только ведь во фразе про пыльный мешок не уточняется, что там, в мешке – булыжники…

– Ни фига себе! – выдохнул он.

– Мы такие вещи видим лучше, чем вы, пацаны, – снисходительно, как взрослая, заметила Лиза. – Короче, она всякого такого о тебе навоображала…

– Рыцарь на белом коне? – вспомнил Саня.

– Ага! Точно! – согласилась Лягушкина. – А потом бац – и такой облом. Она решила, что ты её предал. А Дашка… понимаешь, она девчонка хитрая, но не очень умная… ну как бы тебе это объяснить… в общем, она не может представить, что ты всё это затеял только ради справедливости. Она в справедливость не верит и думает, что другие такие же. Ну и вообразила, будто ты ей изменил, потому что в меня влюбился. Идиотизм, правда?

– Правда! – горячо поддержал её Саня.

– Ну сам посуди, – продолжила Лиза, – как в меня можно влюбиться? Я же толстая, у меня очки, зрение минус шесть, у меня глаза как у жабы, у меня шея уродская, потому что щитовидка…

А ведь она сейчас расплачется! – с ужасом понял Саня. Следовало немедленно ей что-то сказать утешительное, но вот что – в голову никак не приходило. Обрадовать её, что ей всё кажется, что на самом деле она красавица? Но не дура же она, чтобы такие комплименты подействовали!

– Ты только не говори ничего! – совершенно сухим голосом произнесла Лиза. – Это всё к делу не относится. Просто меня выбешивает, когда утешают, что типа я вовсе не уродина. Короче, Дашка теперь тебя ненавидит в сто раз больше, чем меня, и будет мстить. Ты ж видел, как они умеют, Снегири…

– А как думаешь, – спросил Саня, которому хотелось как можно дальше увести разговор и от Лизиного уродства, и от Дашиной разбитой любви, – Макс мог на меня навести боровскую банду? Когда этот их главный, Руслан, мне внушал про всякие понятия, он сказал, что я не только Борова обидел, но и Снегиря тоже…

– Это вряд ли, – подумав, возразила Лиза. – Макс этих дико боится и подальше от них держится. И вообще, он не так на тебя злится, как Дашка. Просто они всегда вместе, всегда заодно, ну и раз она на тебя возбухла, он тоже. Брат ведь.

– Сволочь он всё равно! – возразил Саня. – Тебе вот ни за что с ноги врезал.

– Ну врезал, – кивнула Лиза. – И тоже непонятно почему. Только мне кажется, он вообще в тот день не в себе был. Чего-то дико боялся.

– Это ты тоже уловила женским сердцем? – недоверчиво усмехнулся Саня.

– Само собой, – кивнула Лиза. – Я вообще хорошо чужие чувства воспринимаю. Это называется «эмпатия». Только всё же давай про главное поговорим. В классе тебе жизни не дадут, это к бабке не ходи, но это перетерпеть можно. А вот что делать с Русланом и его командой? Они ж докопаются до тебя.

– Ты говоришь так, будто знаешь, что делать! – Саня допил наконец успевший уже остыть чай и теперь глядел в окно, где по-прежнему сверкало, гремело и поливало.

– Пока не очень знаю, – призналась Лиза, – но кое-какие идеи есть. Только извини, я пока не буду говорить, чтобы не сорвалось. Мне ещё кое с кем посоветоваться надо. А сейчас ты посиди тут, с котами пообщайся. Если хочешь, музыку тебе поставлю. Правда, у меня только классика, современную терпеть не могу. А я твоей курткой и пиджаком займусь. Уверяю, будут как новенькие.

– Ты что, портниха? – Саня вдруг засомневался в её умениях. Как бы не напортачила.

– Умею кое-что, – улыбнулась она. – Мама научила. Вот мама у меня вообще крутой спец по шитью. Хотя по профессии она химик, кандидат наук, в университете преподаёт.

От классики Саня отказался, вот только музыки сейчас и не хватало. Гудело в голове – и виной тому было не столько избиение на пустыре, сколько контузия от пыльного мешка. Ничего себе дела творятся, а он без понятия! Значит, пантера Даша втюрилась и втрескалась? Значит, его взгляды были ей небезразличны? Значит, она не стебалась, когда говорила про рыцаря на белом коне?

Вспомнился вдруг тот странный сон, как летел он ракетой на выручку Даше, которая… вот что стряслось с ней, напрочь забылось. Но что-то серьёзное, тоскливо-безнадёжное, как последний взгляд на солнце, когда мутная жижа подступает к твоим глазам, а всё остальное уже под ней, и тебя давит ледяным холодом.

Он взглянул на часы. Ого! Уже пять! Мама сейчас, наверное, забирает Мишку из сада. Интересно, подумалось вдруг, а каким станет Мишка через девять лет? В него тоже будут втюриваться-втрескиваться первые красавицы класса? Ему тоже будут рисовать лапоть на доске? Его тоже будут пытаться нагнуть районные гопники? Или у него будет совсем другая жизнь, с кучей друзей, понимающими учителями, играми нового поколения, в сравнении с которыми «С.Т.А.Л.К.Е.Р» будет как сейчас для него, Сани, древний Doom?

Всё это, как любит выражаться мама, вилами по воде. Но одно он знал на все сто: никаким Русланам, никаким Боровам не позволит он хоть пальцем прикоснуться к Мишке. Головы отвинтит, и выбор у шпаны будет простой: по часовой стрелке или против. Тогда, в двадцать два, он будет не то что сейчас. Тогда он будет мастером спорта по дзюдо (а ещё неплохо освоить что-нибудь китайское), тогда он будет завязывать узлом строительные гвозди, как делал это в Краснодаре папин сослуживец майор Луценко. Тогда он станет известным кинооператором, а может, и режиссёром. И фильм «З.о.н. а всегда с тобой» будут крутить на Каннском кинофестивале. И Даша Снегирёва будет рыдать в подушку: ну что ей стоило тогда, девять лет назад, сообразить, что не влюбился он в Жабу, не влюбился, и влюбиться не мог. Зачем ему Жаба, когда рядом Даша?

– Вот, готово! – прервала его мечты Лягушкина. – Если особо не приглядываться, то всё нормально смотрится. Отмыла, подшила, подобрала материал для заплат.

Саня глянул. Вот это да! Лиза оказалась самой настоящей волшебницей! Куртка, ясное дело, не стала как новенькая, как в магазине, но совсем нет разницы с тем, какой она была утром. Будто за той, утренней, слетали на машине времени.

– А вот рюкзак тебе придётся постирать, – посоветовала Лиза. – Тут надолго замачивать надо, тут по-лёгкому не выйдет.

– Спасибо! – ошеломлённо протянул Саня. Потом добавил: – Ты меня сегодня просто спасла!

– Ага! – Лиза и не думала улыбаться, словно речь шла о чём-то посерьёзнее куртки и пиджака.

– Ну я пойду тогда, – он поймал себя на мысли, что таким голосом в первом классе просятся в туалет. – Гроза уже вроде кончилась.

– Ну давай, – разрешила Лиза. – И помни, что я тебе сказала, насчёт всех этих дел с Русланом. Дома про это не говори, а я попробую кое-что устроить. Только заранее прошу, ничему не удивляйся, ладно?

– Ага, – легко согласился он и, не дожидаясь лифта, припустил вниз по лестнице. Этаж у Лягушкиной, кстати, был восьмой.

 

5.

Из дома Саня выскочил пораньше – вернее, не сам выскочил, а мама заставила.

– Вот представь, – внушала она, – засмотришься на что-то по пути, или троллейбуса долго прождёшь, а когда в класс сунешься, все уже пишут. А что, если Елена Ивановна просто выставит тебя за дверь? Ты представляешь себе последствия? Нет уж, пусть будет времени с запасом! Лишние пятнадцать минут не помешают!

Когда мама говорит таким тоном, да ещё подпуская в голос, как выражается папа, театральщину, с ней совершенно невозможно спорить по делу. Можно только поругаться. И без толку ей доказывать, что и раньше всегда успевал к первому уроку до звонка, и что даже если случится такое чудо и он опоздает, то Елеша поругается-поругается, а всё равно посадит его за парту.

Потому что – городской тест, «срез знаний». «Кто его напишет на двойку, – вещала она вчера, размахивая указкой точно рапирой, – тот может распрощаться с мечтами перейти в восьмой класс нашей гимназии. К вашим услугам огромное множество общеобразовательных школ попроще, где хоть вообще без запятых пиши, всё равно свою тройку получишь. А у нас – гимназия высшего разряда!» И далее – про славные традиции, про благодарных выпускников, про страшный ЕГЭ, который уже, в общем-то, не за горами. И ещё она очень посоветовала никому не заболеть – потому что кто завтра не явится на урок, тому всё равно придётся сдавать, только уже в июне и, возможно, задания будут гораздо сложнее, ибо раз на раз не приходится.

Если честно, Саня этого теста побаивался. Русский язык – им ведь только говорить легко, а писать куда сложнее. Правила всякие зубодробительные, которые заучить-то можно, только на другой день они начисто стираются из мозгов. А ещё запятые… про то, как Саня ставит запятые, ещё прежняя его русичка, Зоя Олеговна из Краснодара, однажды сказала так: «Ты, Лаптев, как будто суёшь руку в ящик со знаками препинания, набираешь полную горсть – а потом не глядя швыряешь в текст, и уж где что прилипнет, там прилипнет!»

Он не раз представлял этот ящик – сбитый из плохо оструганных досок, почему-то пахнущих яблоками. А запятые, точки и всё остальное там – мелкое, железное. Наверное, как старинный типографский шрифт. А текст – это как огромный лист ватмана, пришпиленный кнопками к стене, вроде школьной стенгазеты. Саня на ощупь перебирает холодные, колючие знаки, сжимает сколько уместится в ладони, выходит на дистанцию броска – наверное, метров пять – и от души посылает снаряд в цель. Не все запятые до неё долетают, некоторые падают на пол, некоторые, подхваченные ветром, вылетают в форточку, но большинство действительно впивается в бумагу, прирастает к буквам… а минуту спустя внизу ватмана появляется здоровенная красная двойка, укоризненно качает головой на лебединой шее…

Погода как-то не радовала. Недавняя гроза оставила после себя унылую серость, и как вчера весь день то моросило, то переставало, так и сегодня. Резкий ветер бросил ему мелкие брызги в лицо, задрал на голову капюшон отремонтированной позавчера куртки.

Мама так и ничего не заметила. Да и Саня потом специально приглядывался – и тоже не мог найти швов. Будто там всё само срослось. Что ещё более странно – ни на разбитую губу, ни на опухшее ухо никто и внимания не обратил, будто так и надо. Мама только поинтересовалась, чем же занимался её сын в торговом центре, пока продолжалась гроза. «Не понимаю, – говорила она, – как можно два часа просто бродить из отдела в отдел. Скажи честно? – в голосе её включилась трагическая нотка, – ты не в салон игровых автоматов ходил? Ты помнишь, что тебе это строжайше запрещено?»

Времени было навалом, и он решил не связываться с троллейбусом, а пройтись пешком. Дождя почти нет, эти мелкие капли не считаются, а идти по улице – гораздо интереснее, чем толкаться в душной и нервной толпе. Тут можно смотреть на деревья – как окутывает их пока ещё прозрачная жёлто-зелёная дымка, будущая листва. Можно смотреть на машины – и припаркованные на обочине, и вяло ползущие в пробке. Будет ли у них когда-нибудь своя? А ещё можно смотреть на людей – их так много и все они такие разные. Кто-то одет ярко, цветасто, кто-то больше всего напоминает Крота из «Дюймовочки» (только вчера читал Мишке книгу с картинками), кто-то очумело несётся, опаздывает, а кто-то плетётся с улиточной скоростью. Бабки тащат за собой сумки на колёсиках, молодёжь в наушниках наслаждается музыкой, а Сане брать в школу плеер не разрешают – после того случая с наркоманом. «Ну ты пойми, – отвечала на все его возражения мама, – мне не плеера жалко, мне тебя жалко. Ведь могут просто подойти сзади, дать по голове и снять с трупа. Они ж не люди, у них мозги сгорели, одна жажда осталась, как у твоих любимых вампиров».

А вот кого на утренней улице почти не было, так это детей. Оно и понятно – у большинства школы рядом, через дворы туда ходят, а мелкие уже в детсадах. Мишкин – тот вообще в полвосьмого открывается, и мама, щадя Санин сон, сама отводила туда упирающегося и скандалящего Мишку. По утрам он детский сад ненавидел – а вот вечером захлёбывался восторгами, сообщая, как там круто.

Но на каждое правило всегда есть исключение. Обнаружилось оно и сейчас. Было исключению на вид лет семь-восемь, жёлто-оранжевая курточка напоминала кленовый лист в октябре, из-под сиреневой вязаной шапочки выбивались две тощие рыжие косички.

Исключение стояло у фонарного столба и ревело навзрыд, плечи тряслись, маленькие ладошки тискали плюшевую сумку в виде медведя коалу, а зелёные сапожки собрали на себя, похоже, всю окрестную грязь.

Он даже притормозил, разглядывая эту картинку. Что странно – прохожие совершенно не замечали рыдающую девочку, хотя громкость у неё была выведена на максимум. Конечно, Саня миллион раз слышал, что люди стали чёрствые, что всем всё по фиг, то ли дело раньше. Но ведь не на сто же процентов? Наверняка какая-нибудь бабка заинтересовалась бы, что это с ребёнком творится, почему ревёт и почему вокруг не наблюдается на мам, ни пап, ни бабушек с дедушками. Но все проходили мимо – словно вокруг девчонки сгустилось какое-то силовое поле, не пропускавшее ни свет, ни звук.

Это не моё дело! – напомнил он себе скрипучим, как мел, взрослым голосом. У меня тест! А рыдать маленькие девочки могут по самым идиотским причинам. Не купили мороженое, потерялся плюшевый заяц, не дали посмотреть мультики для взрослых.

Но всё-таки он остановился в двух шагах от прекрасной незнакомки и вгляделся повнимательнее. Прекрасной, конечно, её можно было назвать только из деликатности. Красное зарёванное лицо, веснушки, вздёрнутый нос… и большие карие глаза, а их взгляд… то ли несчастный, то ли сердитый, Саня сходу не понял.

– Тебя как звать? – спросил он, потому что вот так пялиться и молчать казалось ему совсем уж неприличным.

– Катя! – хрипло ответила она, продолжая плакать – правда, теперь уже потише.

– Ты в каком классе-то хоть? – Саня постарался говорить слегка насмешливым тоном. С ревущим Мишкой иногда помогало.

– В первом! – сообщила девчонка. – А чего?

– А ничего! – сказал он. – Ты почему не в школе? Скоро первый урок начнется.

– Потому что! – объяснила она. – Я вообще не отсюда! И я потерялась!

А вот это уже серьёзно, понял Саня, Это не мороженое и не мультики.

– Ты откуда, Катя? – присел он перед ней на корточки и подумал, что со стороны, наверное, выглядит идиотски.

– Из Кемерова! – Катя произнесла это даже с некоторой гордостью.

– Круто! – восхитился Саня. – А я тоже! Я там жил, когда совсем мелким был. Ты с какой улицы?

– С Космонавтов, – не сразу ответила она.

Такой улицы в Кемерово Саня не помнил, но он вообще мало что оттуда помнил.

– А в Москву с кем приехала? – продолжил он допрос.

– С мамой и Таней! Таня – это моя сестра. Старшая! Совсем большая, выше тебя! – уточнила Катя.

– А когда приехали?

– Позавчера! – Катя на миг задумалась, видимо, не начать ли снова реветь. И решила не начинать.

– Ну и как же ты потерялась? – Саня, наконец, задал главный вопрос. Катя поморгала, всхлипнула и начала рассказывать. Получалось прямо как в кино.

Приехали они с мамой и сестрой не просто так, не Красную площадь посмотреть, а потому что Катя болеет, у неё страшная болезнь парануклеоз, и в Кемерово врачи лечить эту штуку не умеют, поэтому направили в Москву, в институт педиатрии. Там самые лучшие ученые в стране, там с этой штукой справятся. Так вот, приехали они, и в гостиницу не поехали, мама сказала – это слишком дорого, а сняли комнату у какой-то старой толстой тётки. Вчера ездили в этот самый институт педиатрии, но оказалось, что не хватает какой-то важной бумажки из Кемерово, и без этой бумажки положить Катю не могут. Но есть какой-то самый главный профессор Банников, который всё-таки может и без бумажки всё решить, только его до понедельника нет, и потому надо ждать.

Короче, с горя они поехали в зоопарк, чтобы её, Катю, хоть как-то развлечь, раз уж такая засада. И в зоопарке она потерялась. Пошли смотреть слонов, и там была слониха со слонёнком, слонёнок тоже здоровенный, как корова, и Катя жалела, что нет у неё морковки, она бы слонёнка угостила, а потом оглянулась, а ни мамы, ни Таньки нигде нет. Она стала бегать по зоопарку и их звать, а какая-то страшная тётка с прыщами на всё лицо захотела сдать её в полицию, но от тётки она сдёрнула, и вообще из зоопарка как-то незаметно выбежала, и стала бродить по улицам. Потом сообразила, что можно же поехать на ту квартиру, к толстой тётке, где они комнату сняли, а для этого нужно сесть на метро и добраться до станции со смешным названием Авиамоторная. Только надо же билет купить, а денег у неё не было. Тогда она попросила какого-то дедушку купить билет, наврала, что потеряла денежку, и добрый дедушка поверил, провёл её в метро. Только там она и от доброго дедушки убежала, потому что мама ей говорила – по Москве бродят опасные маньяки, и надо быть начеку.

Ей даже удалось доехать до Авиамоторной, а там она бегала по улицам, искала тот дом с толстой тёткой. Но все дома были похожи друг на друга, а спрашивать помощи у прохожих она не рискнула, потому что вдруг они тоже опасные маньяки? А между тем вечерело, ей очень хотелось есть, пить, писать и какать. И если насчёт писать и какать нашлись подходящие кустики, то вот подходящих деревьев, на которых булочки растут и бутылочки с кока-колой, в столице не обнаружилось. А потом стало темно, и ей удалось забежать в какой-то дом, где домофон был испорчен и дверь распахнута. Свернулась в клубок под лестницей и проспала до утра. А утром, когда ещё сумерки были, проснулась, выбежала наружу и продолжила наудачу бродить по окрестностям, вспоминать тот тёткин дом, с особыми приметами – длинный и белый.

– А мобильника у тебя нет? – сообразил Саня. – Ты же могла просто позвонить маме!

– Нет! – всхлипнула Катя. – У меня и в Кемерово не было, мама говорит – и дорого, и пока незачем. А у девчонок в классе есть! Знаешь, как обидно!

– Тогда надо идти в полицию, – решил он. – Полицейские твою маму и сестру найдут, те же, наверное, тоже в полицию пошли и написали заявление, так, мол, и так, пропала девочка Катя.

– Не надо в полицию! – испугалась девочка Катя. – Я же тебе самого главного не сказала! Мне каждый день лекарства дают, от моей болезни, жёлтые такие таблеточки, и ещё укол делают. В попу! – сообщила она доверительно.

– Ну и что? – Саня пока не понимал, какая связь между лекарствами и полицией.

– Так ведь в полиции всё долго будет, – снисходительно, точно маленькому, растолковала ему Катя. – Меня сперва увезут в этот самый, как его… в детприёмник, потом будут всякие бумажки по почте посылать. У нас в классе есть такая Варя Антонюк, она перед Новым годом потерялась на улице и тоже в полицию попала, и её в детприёмник отправили, и только через месяц она домой вернулась! А мне так нельзя! Если мне каждый день лекарства не принимать, у меня опухоль будет расти и я умру!

Тут она заревела по новой – как выразился бы папа, на всю катушку. И снова Саня поразился, что абсолютно никто из прохожих даже головы не повернул. Какие всё-таки москвичи равнодушные! Вот в Краснодаре сразу бы рядом какая-нибудь сердобольная тётка нарисовалась. Да, в общем, и в Пензе тоже, не говоря уж о Саратове.

– Так ты, получается, уже целый день не принимала лекарств? – уточнил Саня. – Ты как себя чувствуешь?

С языка чуть не сорвалось «как же ты ещё жива», но он вовремя притормозил.

– Ну, один день ещё ладно, – неожиданно взрослым тоном разъяснила Катя, – а вот два дня если, уже нехорошо. И у меня болит в голове и в горле, – добавила она. – В голове несильно, а в горле сильно.

Саня задумался. Что же ему с этой некстати подвернувшейся Катькой делать? А время, между прочим, бежит, и совсем скоро Елеша велит классу садиться, раздаст листы с заданиями теста.

Вести её в полицию? Так она упираться будет, вопить, и тут уж все обратят внимание: подумают, что он, хулиган этакий, малышку обижает. Доказывай потом, что не верблюд… А самое главное, Катька, похоже, права – в её обстоятельствах терять время на полицию нельзя.

Значит, всё-таки придётся тащить её домой, а там мама что-нибудь сообразит. Да хотя бы зайти в википедию, посмотреть про этот самый парануклеоз, какие лекарства против него используются, да и купить в ближайшей аптеке!

– Короче, так! – уверенным голосом заявил Саня. – Сейчас мы пойдём ко мне домой, ты покушаешь, а мы с мамой тебе купим лекарства. Мама умеет уколы делать, она вообще медсестра, если хочешь знать! Только пока не работает, мы же в Москву недавно переехали. А твоих маму и сестру найдём, без всякой полиции. Дадим объявление в интернете, и всего делов! И не реви! Кнопку рёва я выключаю! – и он слегка надавил указательным пальцем ей на кончик носа. С Мишкой такие приёмчики прокатывали.

Прокатило и тут. Всхлипывать девчонка перестала, но осторожно спросила:

– А твоя мама не сердитая? Она меня ругать не будет?

– Не волнуйся, она добрая! Минутку, я сейчас её предупрежу, что мы придём.

Он вынул смартфон, ткнул в клавишу быстрого вызова, и…

И тишина. И темнота экранчика. Пришлось надавить и долго держать нажатой кнопку включения. А без толку. Похоже, аккумулятор разрядился в ноль. Но как? Только вчера заряжал, и обычно дней на пять хватало, даже при включённом вайфае. Что за чудеса? Может, он вообще сдох, аккумулятор? Бывает же с ними такое, наверное.

Что ж, придётся вести её домой так, без предварительного звонка. Оставалось надеяться, что мама ещё дома, отсыпается после того, как в утренних сумерках отвела Мишку в сад. Очень бы не хотелось, чтобы усвистала по магазинам.

– Короче, пойдём! – сказал он и взял Катю за тёплую ладошку.

Но никуда идти не пришлось. Рядом мгновенно нарисовалась девчонка года на два его старше, в чёрно-белой ветровке и модных кроссовках, тысяч за шесть, никак не меньше.

– Катька! – воскликнула она и схватила мелкую в охапку, закружила, завертела. – Куда же ты подевалась, Катька! Мы же с ума сошли, обыскались!

На Саню она обратила ноль внимания – подумаешь, какой-то белобрысый пацан маячит возле найденной сестрёнки! А сестрёнка, кстати, тоже хороша – радостно заверещала что-то Таньке в ухо и даже головы не повернула к Сане. Который, между прочим, уже практически опоздал на тест!

Ладно, не до благодарностей! Счёт пошёл не то что на минуты – на секунды!

Он резко развернулся на месте и со спринтерской скоростью погнал по улице в сторону гимназии со славными традициями. На троллейбусе бы, конечно, вышло быстрее, но троллейбус как раз причалил к остановке позади, до которой не добежать, даже если ты чемпион мира по бегу. Так что придётся полагаться только на свои ноги.

Он мчался и думал, как будет вопить Елеша. С неё вполне станется перенести ему тест на июнь. Все будут отдыхать, наслаждаться свободой, а ему придётся сидеть в душном классе и ставить куда надо (а вернее, куда не надо) эти вредные запятые. А Елеша будет сидеть напротив и сверлить его настырным взглядом. Попробуй хоть что-нибудь сообразить, когда на тебя так смотрят! Ясно, что дело кончится двумя баллами, и никто за него не вступится – ни Антонина Алексеевна, ни тем более Игорь Васильевич. Скажут: нашей чудесной гимназии такой ученик не нужен, у него мало того что тест на двойку написан, он ещё и дерётся, и издевался над беззащитной девочкой Лизой, и уроки прогуливает. Что начнётся дома, когда его исключат, лучше и не представлять. Для мамы ведь эта славная гимназия с пятнадцатилетними традициями – просто исполнение всех мечт. Она уверена, что если сына туда взяли, то он уже одной ногой в университете. А тут предстоит такой облом.

Но оказалось, что странности этого апрельского утра ещё не исчерпаны. Троллейбус, который покинул остановку и вскоре обогнал тяжело дышащего Саню, вовсе не поехал дальше, к следующей остановке, до которой пилить и пилить. Он притормозил рядом, гостеприимно открыл заднюю дверь.

Саня, не рассуждая, впрыгнул туда, и тут же троллейбус, словно так и надо, захлопнул дверь и на полной скорости рванул вперёд. Как честный человек, Саня приложил свой проездной к валидатору – пусть все видят, что он не заяц! Всем, впрочем, было всё равно – подумаешь, случился с водителем приступ неположенной доброты, остановился и подобрал опаздывающего в школу мальчишку. Все о своём думают, у всех свои дела. Кто-то молча сидит, погружённый в свои мысли, кто-то болтает, кто-то трясёт головой в наушниках в такт музыке, кто-то играется с мобильником.

На всякий случай Саня снова достал смартфон. Может, вынуть аккумулятор и вставить? Вдруг там просто контактик какой-то отошёл?

Но не потребовалось. На сей раз кнопка включения сработала как надо, послышалась бравурная музыка и на экране появилась привычная заставка – зелёное поле и голубое небо с облаками. Индикатор заряда показывал максимум, и ничего не напоминало о недавней смартфоновской выходке.

– Лаптев! Одного тебя ждём! – сурово сообщила ему Елеша, когда он, потный и задыхающийся, ворвался в 42-й кабинет. – До начала урока ровно одна минута! Твоё счастье, что успел до звонка. Ладно, приступаем. Дежурные, раздайте листочки!

 

6.

В столовой давали омлет и чай. К омлету Саня испытывал давнюю и глубокую ненависть, поэтому отодвинул тарелку как можно дальше, отхлебнул чая (жидкая коричневая вода, малость подслащенная). Поставил стакан на стол – и снова задумался. Вокруг шумели, свистели, топали, пятиклашки сырками кидались, но эту звуковую дорожку он себе отключил. Потому что подумать о вчерашнем было важнее.

Когда он после ужина спросил маму насчёт парануклеоза, она вытаращилась на него будто на ожившее огородное пугало:

– Что-что? Ты не ошибся? Такой болезни нет. Есть мононуклеоз, а никакого «пара» не бывает. Может, парадонтоз? Тогда это к стоматологу. Где ты вообще такое слово подцепил?

– Да в классе одна девчонка сказала, что у её двоюродной сестры этот самый парануклеоз, – на ходу отболтался Саня. – Напутала, наверное.

Википедия тоже ничего не знала про парануклеоз. Конечно, скорее всего, мелкая Катька просто напутала – но и в это верилось с трудом. Когда ты долго болеешь какой-то дрянью, когда тебя таскают к врачам, а то и в больнице маринуют – не захочешь, а запомнишь свой диагноз. Саня же свой лимфаденит до сих пор помнит, хотя болел им давным-давно, во втором классе.

– Ну? – прервали его размышления.

Пришлось вернуться в реальный мир – где кончалась большая перемена, где визжали и ржали, и где над ним возвышался Боров. Народ вокруг незаметно рассосался, опасливо наблюдая издали.

– Что ну? – стараясь говорить спокойно, спросил Саня.

Боров взял его стакан с чаем, глотнул, потом плюнул в стакан, аккуратно поставил его перед Саней и ответил:

– Забыл, значит, про штраф? Две штуки с тебя, и проценты. Три дня уже прошло, значит, две тысячи триста рэ, – проявил он некоторое знание математики.

В животе у Сани воцарилась зима. Значит, не рассосалась вся эта тема – на что он втайне надеялся. Значит, всё только начинается! И что сейчас делать? Вот прямо сейчас, в эту минуту? Мозги буксовали.

Зато рука сделала всё сама, без помощи мозгов. Он спокойно взял стакан с раствором боровского плевка – и прицельно плеснул ему в лицо.

– Вот тебе твой штраф, вот тебе твои проценты, – сам себе удивляясь, сказал Саня, глядя в лицо врага – теперь оно напоминало не просто блин, а мокрый блин. – С охотниками на мутантов такие штуки не катят, парень. И учти, мне достаточно сказать моим крутым друзьям, и всю вашу компашку проутюжат асфальтовым катком. Понял? Ну и гуляй, сейчас урок начнётся, а ты ещё не все свои параши получил.

Откуда из него вырвалось про могучих друзей, он и сам понять не мог. Не было никаких таких друзей, да и быть не могло. Кто у него вообще есть, кроме мамы с папой да Мишки? Ну ладно, ещё дедушка Коля… добавим друзей из Краснодара, Женьку и Лёшку. Вот и вся его конница, вся королевская рать… когда у тебя в доме четырехлетний братец, волей-неволей на ум приходят стихи Маршака.

Странное дело, Борову хватило выдержки, чтобы не броситься на него прямо тут, в столовой, на глазах у нескольких классов, буфетчицы Зинаиды Павловны и дежурного учителя Ларисы Андреевны, которая вела литературу в десятых и одиннадцатых.

– Зря ты, Лапоть, – процедил он сквозь зубы. – Ты себе смертный приговор сейчас подписал.

Повернулся и не торопясь, вразвалочку, вышел из столовой.

И сейчас же возбуждённо загалдели семибэшники, но в сторонке – никто к Сане не приблизился, будто вокруг него силовое поле повисло.

Он выходил из школы, точно шёл на смертную казнь. Наверняка сейчас у калитки поджидают его те самые парни, левый и правый. Схватят с обеих сторон, потащат к забору-шумогасителю, и ведь ни одна собака не только не вступится, но даже взрослым не скажет, потому что все знают: стучать – западло.

А погода, в отличие от того раза, наладилась. Вчерашняя сырость прекратилась, в небе опять появилось солнце, и хотя на горизонте ещё клубились сизые облака, было ясно, что их время кончилось. В лужах сверкали блики, пронзительно пахло тополиными серёжками, пробивалась на газонах первая, робкая трава. Обидно умирать в такую погоду.

Конечно, был вариант – не выходить за ограду, а побежать спасаться к учителям, рассказать им всё. Не к Елеше, ясное дело, а хотя бы к Динамометру. Но пересилить себя он не смог – слишком стыдно. И тем более невозможно было позвонить маме, чтобы она пришла за ним. Да и папе, в общем. Тем более, папа на службе, он что, с боевого дежурства сбежит, или что у него там? На танке за ним приедет?

Он огляделся – может, где-то валяется какой-нибудь кирпич или прут железной арматуры. Какое-никакое, а оружие. Увы, ничего такого на школьной территории не нашлось, да и не могло найтись – неделю назад был субботник по благоустройству, и теперь тут всё зияло чистотой, культурой…

Ни прута, ни кирпича не обнаружилось – зато обнаружилась Лягушкина, которая спустилась с крыльца ещё позже, чем он. Похоже, на территории школы сейчас оставалось только двое семибэшников, он и Лиза. Но всё равно Саня напрягся, когда она торопливым шагом подошла к нему. Вдруг кто увидит, и завтра на доске опять появится царевна-лягушка, целующаяся с лаптем? Впрочем, если сегодня ему не миновать встречи с руслановскими отморозками, то что будет завтра – уже по барабану.

– Вот что, Саша! – поравнявшись с ним, негромко сказала Лиза. – Я поговорила с кем надо, ну, насчёт твоих проблем. Короче, тебя ждут. Можешь сегодня в шесть подойти к моему подъезду?

Саня вспомнил: что-то такое она говорила три дня назад, когда затащила к себе. Какие-то люди, которые как бы могут помочь… Тогда он ей не особо поверил, но решил не спорить. А теперь отчётливо понимал, что никаких таких серьёзных людей у Лягушкиной быть не может. Ну вот просто потому, что у Лиз Лягушкиных, пишущих стихи и пасущих четверых котов-мушкетёров, просто-напросто не бывает серьёзных знакомств.

– Жив буду – приду, – всё же ответил он, потому что вот так сходу взять и отказаться было неприлично. Мысленно прикинул, что как раз успеет забрать Мишку из сада и забросить домой. Маме скажет, что на завтра почти ничего не задано, а потому можно и погулять. Если, конечно, всё не кончится в ближайший час.

– Жить будешь, – без тени улыбки пообещала ему Лиза. – А если ты насчёт этого беспокоишься, – повернула она голову в направлении калитки, – то зря. Там никого нет, гарантия сто процентов.

– Ты-то откуда знаешь? – хмуро поинтересовался Саня.

– Да уж знаю, – всё тем же серьёзным голосом сообщила она. – Короче, жду тебя в шесть. Форма одежды – удобная.

И, едва не задев его плечом, двинулась к выходу.

Без десяти шесть Саня стоял у подъезда и чувствовал себя крайне глупо. Ведь по что, по сути, получалось? Жаба ему свидание назначила! Ну ладно, пусть не Жаба, это в прошлом. Пусть Лиза Лягушкина, но всё равно… Ещё для полной картинки не хватало букета цветов.

Ему казалось, что все выходящие из дома люди и все туда входящие подозрительно косятся. В самом деле, что тут этот мальчишка в синей куртке отирается? Он чужой, он подозрительный, от него добра не жди! А если местные гопники подвалят? Не Руслан с компанией, а просто пацаны постарше из этого дома? Ты, типа, кто такой? Тебе, типа, чего надо? Ты, типа, вали отсюда, пока по соплям не огрёб.

А ещё на него подозрительно косились собаки. Наверное, та самая стая, что так странно вела себя в марте. Саня посчитал – восемь шавок. Оккупировали место возле мусорных контейнеров, лежат, греются на солнышке. Вроде злобы не проявляют, но то одна, то другая поднимет голову, принюхается, глянет в его сторону.

Он упорно не мог понять, зачем вообще потащился сюда. Просто потому, что пообещал? А что, если Лиза – то есть Лягушкина – то есть Жаба просто прикололась над ним? Он тут проторчит до ночи, а она так и не выйдет? Или выйдет и скажет, что просто хочет его видеть, потому что влюбилась. Втюрилась. Втрескалась. И теперь он как честный человек обязан жениться. Ну или просто целоваться. Тогда она превратится в прекрасную царевну, а жабью шкурку сожжёт в духовке.

Лиза вышла ровно. Из чьего-то раскрытого окна донеслись сигналы радио, и именно в этот момент распахнулась дверь подъезда.

– Привет! – слегка рассерженно буркнул Саня и тут же на себя разозлился: пока что Лягушкина его опасения не подтвердила, так чего ж хамить?

– Привет! – отозвалась Лиза. – Ну пошли? Тут недалеко, минут десять.

Они двинулись к проспекту, оттуда свернули на какую-то узкую, засаженную тополями улочку, название которой тут же вылетело у Сани из головы.

– Куда мы идём всё-таки? – поинтересовался он, потому что молчать надоело.

– Скоро узнаешь, – ответила Лиза. – Только вот что, Саша, у меня есть одна просьба. Вернее, даже не просьба, а требование.

– И? – хмыкнул он. Ну вот! Сейчас непременно какая-то муть начнётся. Странная всё-таки эта Лягушкина. Очень странная. Семибэшников даже где-то в чём-то можно понять.

– Вот ты сейчас с людьми познакомишься, – остановившись, глухо заговорила Лиза. – Так вот, никому из них никогда не говори, как надо мной в классе издеваются. Про Жабу и всё такое. Понял, никогда! Никому!

– Сдурела? – даже присвистнул Саня. – Да с какой стати мне вообще про это рассказывать? Думаешь, мне всё это по кайфу?

– Нет, – успокоила его Лягушкина, – я так не думаю. Но ты, может быть, захочешь мне помочь, и поэтому расскажешь им. Так вот, я категорически запрещаю! Слышишь, категорически. Дай вот прямо сейчас честное слово, что никогда и никому!

– Да не проблема! – облегчённо улыбнулся он. – Даю честное слово, что никогда и никому! Надо поклясться чем-то, да?

– Клясться не надо, мне достаточно твоего честного слова, – тихо отозвалась Лиза. – Ты сейчас не понимаешь, почему я это требую, но потом поймёшь. Кстати, мы пришли.

Дом был как дом. Кирпичный, длинный, восьмиэтажный, на много подъездов. К тому же тут размещались сберкасса, почта и магазин электрики.

Лиза подвела его к самому дальнему подъезду. Секунду помедлила, потом вытащила из внутреннего кармана куртки магнитный ключ, входной замок щёлкнул.

– Не стой столбом, входи! – шикнула она на Саню, и тот вслед за ней вошёл в подъезд. Отчего-то стало жутковато – может, от полутьмы, а может, от тоскливого запаха кошачьей мочи.

– Иди за мной и ничему не удивляйся! – велела Лиза и достала откуда-то маленький светодиодный фонарик. Тьма нехотя расступилась, обнаружив пыль, сломанную коляску и осколки стеклянной бутылки. Потом она двинулась по лестнице – только не вверх, а вниз, где, скорее всего, был вход в подвал.

Так оно и вышло: два пролёта – и лестница упёрлась в массивную железную дверь, на которой красовался большой амбарный замок.

– Ты куда меня завела? – шёпотом спросил Саня. Ему сразу же вспомнились рассказы о подвалах, где тусуются наркоманы, а то и кто похуже. «В таких подвалах – драматически понижала голос мама – подростков приучают пить и колоться, а иногда вообще мучают до смерти или расчленяют на органы. Нормальные люди в подвалах не собираются! – добавляла она. – И если тебя кто-нибудь когда-нибудь позовёт в подвал…» Самым правильным было послать подальше Лягушкину и её обещанных серьёзных людей и чесануть по лестнице вверх. Но это казалось ему столь же постыдным, как и жаловаться учителям на компанию Руслана.

– Сейчас всё узнаешь, – шепнула в ответ Лиза и коснулась ладонью замка, а потом без малейшего усилия потянула дверь, как будто у себя в квартире в ванную шла.

Дверь беззвучно открылась, в глаза ударил яркий электрический свет.

– Да заходи же ты! – Лиза потянула остолбеневшего Саню за рукав, и тот послушно потащился в неизвестность. Дверь за спиной самостоятельно закрылась, издав тоскливый всхлип.

Узким коридорчиком, чьи небрежно оштукатуренные стены навевали самые мрачные мысли, они прошли в большую комнату, даже не комнату, а настоящий зал. Уж во всяком случае, не меньше чем школьный класс. Только здесь не было парт и стульев, и доски не было. Зато у стены справа стоял затянутый зелёным сукном длинный стол, на стенах были поклеены вполне домашнего вида обои, а ещё – висело много неожиданных вещей. Здоровенная карта звёздного неба, несколько рисунков на больших листах бумаги, боксёрские перчатки и даже спортивная рапира. Ещё тут в дальнем углу стояла прислонённая к стене гитара, а возле неё – барабанная установка и две колонки, от которых тянулись чёрные провода. Чуть правее упирался подножкой в бетонный пол навороченный велосипед. Но самое интересное обнаружилось наверху стены, вдоль которой располагался стол. Стена эта была расписана странным граффити: в уходящей перспективе просматривалось бурное море, поднимались и изгибались волны, а на переднем плане, возле берега, тянулись вверх прямоугольные глыбы. Волны со всей дури били в них – и теряли силу, опадали жалкими брызгами. Справа от этого граффити было другое, поменьше – раскрытая ладонь, из которой вылетали короткие, изломанные молнии.

В противоположном конце комнаты располагалась раковина, под ней – мусорное ведро, там же стоял кухонный столик, на нём – самые разнообразные чашки. Над столиком висел обычный кухонный шкафчик, с настенных крючков свисали несколько полотенец, в беспорядке толпилось около десятка табуреток. В общем, этот конец зала более всего напоминал обычную кухню в обычной квартире – и впечатление портили только ряды труб, змеящихся под самым потолком и уходящих в стену. Ещё в этой стене была дверь, тоже железная, но поменьше размером, чем та, входная. В эту пришлось бы проходить согнувшись.

Он так увлечённо вертел головой, разглядывая обстановку, что не сразу даже сообразил: в зале они с Лизой вовсе не одни. За зелёным столом сидели те самые, обещанные ею серьёзные люди.

Было их шестеро, и старший выглядел лет на пятнадцать-шестнадцать, а младший – на десять-одиннадцать. Они молчали и внимательно смотрели на него.

– Вот, – сообщила Лягушкина. – Это и есть Саша Лаптев из нашего класса.

Наверное, следовало что-то сказать, поздороваться, но Саня был в полной отключке. Всё это ничуть не напоминало наркоманские притоны, как их иногда показывают по телеку, да и вообще ничего не напоминало. Ну как вяжутся между собой карта звёздного неба, гитара с барабанами, боксёрские перчатки, ободранный плюшевый медведь, рапира и фотографический штатив? Зачем тут этот огромный длинный стол, какие бывают на всяких там совещаниях и торжественных собраниях? А самое главное – при чём тут эти четверо пацанов и двое девчонок? Что всё это значит? Вопросы появлялись в мозгу – и долбились в черепную коробку, просились наружу. Казалось, ещё немного – и голова лопнет.

– Привет, Саня! – вполне доброжелательным голосом произнёс самый старший из ребят, высокий черноволосый парень в желтоватой рубашке с закатанными по локоть рукавами.

– Привет! – выдавил Саня, попутно сообразив, что его впервые назвали как дома, а не этим шершавым словом Саша.

– Ты нас не бойся, мы не кусаемся, – продолжал парень. – Давай знакомиться, меня Лёша зовут. Мне пятнадцать с половиной. А вот это, – указал он на высокую худенькую девочку рядом с собой, – Аня, ей тоже пятнадцать, но без половины. Вот это Дима, ему четырнадцать, это Серёга, ему тринадцать с половиной, это Полина, ей двенадцать, а это вот у нас самый младший, Ваня, ему одиннадцать. Ну, Лизу ты знаешь. Ей в июне будет тринадцать. Наверное, удивляешься, почему я называю возраст? Ничего, скоро поймёшь. У тебя, наверное, сто пятьсот вопросов?

– Ну так, – дипломатично ответил Саня. Вопросов было даже больше, но как их сразу все задашь? Вопросы представились Сане людьми, которые ломятся в открытые двери универмага – ну, например, там акция со скидкой в пятьдесят процентов – и возникает затор, каждый хочет ворваться первым и мешает остальным.

– Это нормально, – успокоил его Лёша. – Но сперва давай о другом. Лиза говорила, у тебя проблемы серьёзные, да? Со шпаной?

– Ну, наезжают, – признал очевидное Саня.

Он стоял перед столом и чувствовал себя подсудимым. Вот сидят эти шестеро за своим зелёным столом, буравят его глазами, точно рентгеном просвечивают, и он всё равно что голый, все его тайные мысли им видны, все чёрные пятна в душе, про которые он и сам-то уже не помнит. Картинка получалась жуткая, пришлось малость прикрутить воображение. Можно представить другое – что это медицинский консилиум, они изучают его болезнь и совещаются… таблетками лечить или отрезать что-то? Или решат не заморачиваться и сразу отправят в морг?

– Лёха, я так Лиску понял, что это опять Руслан и его команда, – вмешался Дима, которому четырнадцать. По такому, наверное, все девчонки сохнут – стройный, волосы каштановые, глаза зелёные. – Короче, с этими надо хирургически. Ведь за полгода это уже десятый случай, а всё, что мы делали, как Лискиным котам под хвосты. Эффект кратковременный, пробивает максимум на неделю.

– Дим, давай не сейчас, а? – попросил Лёша. – В рабочем порядке обсудим. Мы же насчёт Сани собрались. Короче, Саня, давай я скажу, как твою ситуацию понимаю, а ты меня поправь, если ошибусь.

– Ладно, – растерянно кивнул Саня, изнемогая от непонятностей.

– В общем, ты с марта учишься в 1919-й. Там на тебя в первый же день наехал Боров, пацан из бригады Руслана. Ты Борова отшил, он затаил злобу и настучал своим. Но сразу тебя нагибать они не стали, то ли решили присмотреться, то ли другие дела были. Короче, в понедельник они тебя поймали, затащили к железке, назначили штраф, поставили на счётчик. Ты их послал, они начали тебя лупить, но им кое-что помешало, и три дня их это «кое-что» плющило. Потом отпустило – и они вспомнили про тебя. Требовали «долг», угрожали убить. Всё так?

– Ага! – снова кивнул Саня.

– Ну и смотри, какие у тебя варианты, – продолжил Лёша. – Можешь родителям всё рассказать, они напишут заяву в полицию. Толку будет ноль, потому что это пока только слова. У тебя даже синяков не осталось. Вот прикинь, поручат этим делом заниматься какому-нибудь лейтенанту Пупкину, вызовет он Руслана, а тот ему скажет: да я никогда этого Сашу Лаптева и в глаза не видел, он всё врёт. А если Лиска как свидетель подтвердит – тоже не прокатит, все остальные руслановские скажут, что её там не было. И почему менты должны верить вам с Лиской, а не им? И это вообще если делом займутся. А могут ведь сказать – не убили же пока, да? Вот как убьют, тогда и приходите. Согласен?

– Ну, наверное, – признал Саня.

– Можно, конечно, в другой район переехать, – предложил Лёша. – Но чтобы твои родители на такое решились, они должны сильно испугаться, верно?

– Ага, – согласился Саня. – Тем более, у меня папа не очень пугливый, он майор. Он сперва попробует этого Руслана отловить и что-нибудь ему оторвать.

– Вот-вот! – Лёша наставительно поднял палец. – А пока папа твой будет Руслана отлавливать, тот сам тебя раньше отловит. Потому что твой папа не знает про Руслана ничего, а Руслан, скорее всего, знает про тебя всё. И где живёшь, и номер телефона, и куда ходишь. А прикинь, если он с бригадой к тебе подвалит, когда ты братишку своего из детсада ведёшь?

Да, это не семибэшники с комками грязи, тоскливо подумал Саня. Руслан ведь может и с Мишкой чего-то сделать.

– Ещё есть вариант найти каких-нибудь бандитов, которые покруче Руслана, чтобы они тебя отмазали, – выдвинул очередную идею Лёша. – Только поди пойми, где этих крутых искать, а потом, им же денег надо заплатить немерено. У твоих таких денег, может, и нет.

– Откуда! – махнул рукой Саня. – Мы ж квартиру снимаем, и ещё за гимназию платить, и за Мишкин сад, и мама пока на работу устроиться не может. У папы зарплата, правда, нормальная, но всё равно еле-еле на обычную жизнь хватает.

– Понимаю, – кивнул Лёша. – А тем более, твой папа-майор всё равно ведь первым делом сорвётся искать Руслана, разбираться. А если и найдёт, то что? Или его порежут и сядут, или он им бошки оторвёт и тем более сядет. Потому что там только Руслану уже восемнадцать, а остальные – несовершеннолетние, детишки то есть. А за детишек закон карает с особой строгостью, – мрачно усмехнулся он.

– Короче, сам смотри, – вмешался шатен Дима, – обычных вариантов нет.

– Но всё равно что-то же делать надо, – подал голос самый мелкий – Ванька, которому одиннадцать. – Пропадает же человек!

– Надо, – согласился Лёша. – Там, где взрослые помочь не могут, мы должны сами друг другу помогать. Ты как считаешь?

– Ну, само собой, – в голове у Сани гудело, и он не слишком понимал, к чему ведёт этот Лёша с его с великолепно подвешенным языком. Небось, вырастет – адвокатом станет. Или политиком.

– А ты сам как насчёт этого? В смысле, помогать ребятам, которые попали в беду? – Лёшин голос сделался мягким, как сливочное масло, которое забыли убрать в холодильник.

– Наверное, да! – вздохнул Саня. Ну не говорить же «нет»!

– Наверное, или да? – уточнил въедливый Лёша.

– Да! – ответил Саня. В конце концов, он же не соврал. Нельзя же мимо пройти, когда у кого-то беда. Об этом и мама с папой всю жизнь твердят, и в книжках пишут, и в кино снимают.

– А ты понимаешь, что это может быть опасно? – столь же вкрадчиво поинтересовался Лёша. – Думаешь, как Терминатор, рукой махнул, ногой махнул, всех гадов замочил, и все тебе спасибо сказали? Нет, по жизни это совсем не так. И трудно, и долго, и страшно, и стыдно иногда. И главное, учти, благодарить никто не будет. Да чаще всего и не узнают, что это именно ты помог. А у тебя ж свои дела есть, правда? Ну там увлечения какие-то, развлечения? Тоже придётся подвинуть, если надо.

– Блин, Лёха, ну что ты человека грузишь? – не выдержал Дима. – У него ж сейчас крыша поедет! Скажи уж всё как есть, для того ж и звали!

– Да крыша у него по-любому сегодня поедет, – возразил Лёша. – Никто сразу не верит! Себя вспомни! Но я хочу понять, готов ли он. Его проблемы-то мы порешаем, это само собой. Но Лиска же за него поручилась!

Лягушкина скромно кашлянула.

– Короче, Саня, – объявил Лёша и привстал из-за стола, – ты попал. Ну, то есть, попал на сбор нашего отряда, который называется «Ладонь». А отряд – он не просто сам по себе, а входит в такое сообщество «Волнорез». Там, на стенке, не просто так картинки.

– Что за отряд? Скаутский, что ли? – предположил Саня.

– Нет, – усмехнулся Лёша. – Бери круче. Мы – волшебники. Юные, конечно. Потому что других и не бывает.

 

7.

– Это что, как в «Гарри Поттере»? – протянул Саня. – Или как в «Дозорах»?

Ну вот, началось! Вроде только что говорили по-настоящему, по-взрослому, серьёзно говорили – и на тебе! Зачем Лягушкина затащила его в этот подвал? Чтобы над ним тут постебались?

– Не веришь. – В Лёшином голосе не было ни раздражения, ни насмешки. – Понимаю. В это сходу поверить только самые мелкие могут, первоклашки. Но таких очень редко принимают. Вот Ванька наш, он самый недоверчивый был, неделю сомневался.

– И ничего я не сомневался! – заявил похожий на серого уличного кота Ванька. – Просто проверял, что не глюки!

– В общем, придётся устраивать демонстрацию. Как всегда… – вздохнул Лёша. – Ты пойми, – снова обернулся он к Сане, – я не прикалываюсь над тобой, это всё реально. Мы тут все – волшебники. Только не как в кино, а по правде. И мы такими не родились, мы тут получили силу, в «Волнорезе».

– Да покажи уже что-нибудь! – опять проявился Дима. – Или давай я…

– Ты бы, Саня, табуретку взял, присел, – посоветовала Аня, которой просто пятнадцать, без половины. – А то ещё в обморок хлопнешься, а нашатырного спирта у нас в аптечке нет.

Сейчас же мелкий Ванька вылез из-за стола, бросился в дальний, кухонный конец зала и притащил Сане табурет.

– Прошу вас! – и, не возвращаясь на своё место за столом, встал в трёх шагах от Сани.

Саня, конечно, принципиально не стал садиться. Что они, в самом деле, спектакль перед ним разыгрывают?

– Не хочешь садиться, не надо! – сказал Лёша.

И тотчас табуретка сама собой поднялась в воздух, а затем неспешно поплыла обратно, к столику.

Саня проморгался, но не помогло. Табуретка действительно медленно двигалась на высоте около полуметра. Он не хлопнулся на пол только потому, что это было бы слишком унизительно. Собрал всю оставшуюся волю – и молча смотрел на невозможное.

– Наверное, думаешь, будто это какой-то фокус? – захихикал коренастый, похожий на медведя Серёга. – Леска там или что-то такое? Тогда смотри!

И тут же Саня почувствовал, как ступни его отрываются от бетонного пола, а потрескавшийся потолок становится ближе. Точно чья-то огромная невидимая рука взяла его и осторожно держит.

– Серый, не увлекайся! – строго сказал Лёша. – Большой расход силы!

И тотчас Саню приземлило на пол.

– Всё ещё не веришь? – поинтересовался шатен Дима. – Вот тогда ещё одна полезная штучка. Глянь вон туда, на стену.

Стена была как стена, обои в клеточку. Впрочем, уже и не совсем в клеточку – линии сдвинулись, свернулись в клубок, и секунду спустя из них нарисовалась фигура самого настоящего кровососа. А потом кровосос сошёл со стены и медленно, вразвалочку двинулся к Сане. Был он высотой чуть ли не до потолка, тёмно-бурая шерсть топорщилась, а щупальца на морде неприятно шевелились. И воняло от него чем-то совершенно уж непереносимым. Саню окатило волной ужаса и омерзения, ещё секунда – и он рванул бы куда-то, не разбирая дороги.

– Димон, урод, живо кончай! – велел Лёша. – Сейчас по шее получишь. Мозги-то есть? Человек же не подготовлен!

Кровосос мгновенно пропал, будто телепортировался обратно к себе, в придуманный мир Зоны.

– Это иллюзия, конечно, – прокомментировал Лёша. – Причём ты сам себе этого монстра представил, Димка только сигнал твоим мозгам послал, а дальше уж работа твоего воображения.

– Саня, – вмешалась до сих пор молчавшая Лиза, – давай-ка всё же присядь. Вон туда, к столу, сейчас чаю попьём. И вы все идите, что там уселись, будто заседание трибунала инквизиции?

– Традиция, Лиска, традиция, – добродушно пояснил Лёша, но из-за стола вылез. – Тебя точно так же принимали. Кандидат должен понять, что тут не обычная туса, что тут серьёзные дела…

Вскоре все перебрались к кухонному столику, на котором закипал большой электрический чайник. Не от волшебства закипал, а от обычной розетки.

– Круто, – протянул Саня, откусив от мятного пряника. – Как такое вообще существовать может?! Круто, блин! Реально круто!

В голове у него действительно творилось что-то неописуемое. Мысли вспыхивали, сталкивались, высекая друг из друга искры, гасли и разгорались снова. Иногда ему хотелось, чтобы это всё оказалось сном, а иногда он просто задыхался от восторга: значит, правда! Значит, жизнь гораздо интереснее, чем он думал!

– Знаешь, никто из наших до конца тоже не понимает, как всё это волшебство работает, – усмехнулся Лёша. – Хотя «Волнорез» давно существует, ещё с советского времени.

– Но когда точно он возник, история умалчивает, – уточнил Дима. – А говорят разное. Самая распространённая версия, что с восьмидесятых годов.

– Отрядов «Волнореза» много, – добавила Лиза. – В разных городах есть, а в крупных – и не один. В Москве вот целых пятнадцать, в Питере – девять…

– Тебе пока надо понять главное, – продолжил Лёша. – Во-первых, «Волнорез» создан, чтобы помогать детям, которые попали в беду. Во-вторых, кто к нам, в «Волнорез» приходит, получает волшебную силу, но применять её можно только для спасения детей, больше ни для чего. В-третьих, наша организация тайная, никому о ней нельзя рассказывать. В-четвёртых, в «Волнорезе» можно быть только до шестнадцати лет, потом волшебная сила пропадает и человек от нас уходит. Вот знаешь, как раньше в кино на какие-то взрослые фильмы детей до шестнадцати не пускали, мне отец рассказывал. На афишах было написано «Детям до шестнадцати вход воспрещён», и билетёрши ребят гоняли. А тут с точностью до наоборот. Волшебство – оно только детям до шестнадцати. Поэтому взрослых среди нас нет. Мне вот летом тоже придётся уходить. А в марте от нас Данила ушёл, он у нас был главный.

– А в-пятых, – сказал Дима, – ты сам уже, наверное, понял: мы тебя позвали, чтобы ты к нам вступил, в наш отряд «Ладонь». Нам нужны люди, которые готовы помогать и защищать.

– Но ты хорошо подумай, – Лёша вновь добавил в голос строгости. – Дело-то серьёзное. Волшебство – это тебе не игрушки, это вот как у твоего папы-майора табельное оружие. Если не по делу применить, беда будет. Поэтому вот прямо сейчас мы твоё согласие не требуем. Ты подумай хорошо, а завтра, если согласишься, снова сюда с Лиской приходите, тогда уж примем тебя, как положено, силу дадим.

Среди мыслей, шебуршившихся в Саниной голове, на поверхность вылезла одна, самая простейшая:

– А что будет, если я откажусь? Заколдуете? В таракана превратите?

– Фильмов насмотрелся! – усмехнулся Лёша. – Откажешься – значит, откажешься, навязываться не будем. И по-любому Руслана с командой от тебя отпугнём. Ты ж всё равно получаешься ребёнок в беде, значит, надо выручать. Просто, значит, мы в тебе ошиблись. А ты будешь жить как раньше, и каждый раз, когда не сможешь помочь кому-нибудь в большой беде, будешь вспоминать, что тебе предлагали. Потому что второй раз мы не позовём.

– Да ты не бойся, у нас интересно, – вклинился Серёга. – Мы не только волшебством занимаемся и детей защищаем, но и вообще, – он неопределённо повёл рукой. – Барабаны вот эти от Данилы остались, Лёха на гитаре играет классно, Димон у нас на блок-флейте, я астрономией увлекаюсь, телескопы делаю, Лиска, как тебе известно, поэт и писатель…

– А рапира? – показал рукой Саня.

– Это Анька, она у нас главная фехтовальщица, – улыбнулся Серёга. – Полина классно рисует, Ванька поёт как настоящий артист, он ещё и в театральную студию ходит, при доме детского творчества. А ты, кстати, что любишь?

Вот и пришла пора поделиться своей тайной. А почему нет? Семибэшники его обстебали бы, но эти – вряд ли.

– Я видео занимаюсь, – тихо сказал он. – Монтирую всякие клипы, а вообще хочу настоящий художественный фильм снять, только это непросто, это надо сперва сценарий, потом актёров найти…

– Классно, – восхитился Ванька. – Мы тоже можем попробовать в твоём фильме посниматься. И ребят из других отрядов дёрнем, из «Белого пламени», или из «Волков»…

– Но только в свободное от работы время! – напомнил Лёша. – Мы тут, конечно, дружим и всё такое, но главное – это детям помогать.

– А почему только детям? – недоумённо спросил Саня.

На несколько секунд повисла пауза, никто не торопился отвечать. Потом заговорил главный, то есть Лёша.

– Потому что нас всё-таки мало, а гадостей разных в жизни очень много. И нашей силы на всех не хватит. Понимаешь, взрослые – они всё-таки умнее детей, у них больше прав, больше опыта, они сами могут из разных ситуаций выбраться. А дети, которые попадают в беду – они совсем беззащитные. Ну вот поэтому «Волнорез» и помогает именно детям. Есть такая легенда, что пацану, который основал «Волнорез», волшебную силу специально для того и дали, чтобы выручать детей. Ну и вообще, прикинь – раз мы сами ещё не взрослые, то про детей всё понимаем лучше их. А с их взрослыми проблемами… нам чаще всего и не разобраться.

Снова возникла пауза, и нарушила её Лиза.

– Народ, слушайте, время уже полвосьмого. Саше, наверное, домой уже надо, нам по алгебре столько всего назадавали, и по английскому, и по истории два параграфа, и стих по литературе учить… Слушайте, мы пойдём уже.

– Да, пожалуй, на сегодня хватит, – согласился Лёша. – А то у Сани мозги расплавятся. Короче, ты, Саня, подумай хорошо.

– Пошли, пошли, – потянула его за рукав Лиза.

И они пошли. Когда железная дверь закрылась за ними и Лиза включила свой фонарик, Саня бросил взгляд назад. В петлях двери красовался всё тот же увесистый амбарный замок.

– А это как? – удивлённо спросил Саня.

– А, – отмахнулась Лиза. – Простейшая иллюзия. Чтобы всякие посторонние сюда не лазили, в наш штаб.

Не подвал, уважительно подумал Саня, а штаб! Звучит гордо!

На улице было ещё вполне светло, но солнце, похожее на перезрелый апельсин, собиралось нырнуть за изломанную линию крыш. Облака, подсвеченные им, казались картинками из детской книжки, вроде тех, к которым приучают братца. И ведь приучается, наизусть запоминает! А всего два года назад рвал, причём с огромным наслаждением.

– Значит, ты тоже волшебница? – недоверчиво спросил Саня, когда, не особо торопясь, они двигались в сторону её дома – навстречу алгебре, английскому и двум параграфам по истории. Как-то даже странно. Одно дело – эти пацаны и девчонки, которых он в первый раз видел и которые продемонстрировали ему убедительные «штуки». Другое дело – вот эта самая Лиза Лягушкина, если не сказать Жаба, которую презирают и гоняют семибэшники.

– Ну типа того, – согласилась она.

– А давно?

– С сентября. Меня Анька Землицкая в «Ладонь» привела, мы тем летом вместе в лагере были, там и познакомились.

– Значит, ты можешь вот это всякое? Чтобы табуретки летали, кровососы пугали? – присвистнул Саня. – Тогда почему же…

Он не успел докончить фразы – Лягушкина перебила его.

– А вот потому! У нас правила, и очень строгие. Вот есть правило номер два – волшебство нельзя использовать для себя, даже для самозащиты. Потому что эти правила, если хочешь знать, кровью писались. Да, я могла бы этих Снегирей так построить, чтобы они за километр меня обходили. Или чтобы вообще забыли, что есть в классе такая Лягушкина. Но нельзя! Поэтому пускай травят, ничего, не помру.

– Всё равно не понимаю, – вздохнул он. – Ну ладно, себя ты волшебством защитить не можешь, а почему ребятам не сказала, из этого вашего отряда? Они бы у нас в школе такой шухер навели!

Лиза резко остановилась, в упор посмотрела на Саню. Глаза у неё оказались неожиданно большими, и не серыми, как он почему-то думал раньше, а вовсе даже карими.

– Ты помнишь, какое слово мне дал? Молчать в отряде про мои школьные дела! Думаешь, мне приятно будет, если они узнают, как меня Жабой зовут? Как на доске рисуют? Как в карманы куртки дохлых лягушек кладут? Как на двери подъезда объявления расклеивают? «Сбежала ядовитая жаба! Просьба поймать и сдать. Вознаграждение гарантируется!» И наш номер телефона, городской! Несколько идиотов позвонили, кстати. Ну ладно, когда я трубку брала, а представь, когда мама! И потом рассказывала мне, что какие-то чудики какую-то жабу поймали и денег хотят! И вот чтобы все наши это узнали? Да я от стыда помру! Поэтому молчи!

– Слушай, а почему вы все говорите «волшебство», а не «магия»? – спустя несколько шагов рискнул он разрушить неприятную тишину.

– Потому что магия – это в кино, в книжках фэнтезийных… всякие там Гэндальфы, Воланы де Морты. – усмехнулась Лягушкина. – А «Волнорез» начался, когда ещё Советский Союз был и ни про какую магию тут никто и не слыхал.

– Зато волшебство – это совсем как в детских сказках, – заметил Саня. – Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте…

– Да и пусть, – отмахнулась Лиза. – Нам же лучше, никто не поверит. Удобнее для секретности…

– А секретность зачем? – вопросы, накопившиеся в голове, наконец-то провертели дырочку наружу.

– Если будешь с нами, то узнаешь, – холодно сказала Лягушкина. – А если нет, то тебе и не нужно этого знать.

Саня помолчал. Потом спросил то, о чём, в общем, нетрудно было догадаться:

– А тогда, на пустыре у железной дороги… Это ты наколдовала?

– Колдуют колдуны! – наставительно произнесла Лиза. – И то в сказках. А я применила силу, вот так.

– А что ты тогда сделала? – Сане хотелось узнать подробности.

– Да вот примерно то же, что Дима тебе показал, – усмехнулась она. – Прикоснулась силой к их страхам. Знаешь, у каждого человека есть свой страх, ну чего он больше всего боится, что в кошмарах снится. У кого-то, например, пауки, у кого-то крысы, у кого-то наша Елеша… Я не знаю, что этим гадам привиделось, каждому что-то своё. Ну они и рванули куда глаза глядят. Хорошо хоть там забор этот, а то могли бы и на рельсы, прямо под электричку. Ну а прежде чем их пугануть, я в скверике посмотрела и послушала, что там у вас происходит. Волшебство и это может. Правда, у меня очень далеко не получается, пятьсот метров максимум, мы с Серёгой даже опыты делали…

Саня начал припоминать всякое, случившееся с начала марта. Да взять хотя бы самый первый день в школе.

– Слушай, а вот помнишь, охранник у нас такой был, жирный и лысый? Он на мелкого пацана орал, а потом резко так сорвался с места и чесанул? Твоя работа?

– Моя, – скромно усмехнулась Лиза. – Я ему чуток пощекотала кишечник… и дяденьке срочно понадобилось в туалет. Это, кстати, самое простое. На мозги действовать сложнее. Вот помнишь, когда твой рюкзак в окно выкинули, а ты за ним вниз побежал, новый охранник тебя сперва не пускал, а потом всё-таки пропустил? Тоже пришлось на него слегка надавить. А это сложнее, тут нужно меру выдержать, потому что слабее надавишь, не подействует, сильнее – нанесёшь вред здоровью. А это нарушение правила номер раз…

– Кстати, – полюбопытствовал Саня, – расскажи уж, что там с рюкзаком было?

– Да элементарно, Ватсон, – вздохнула Лиза. – У Снегирей есть дубликат ключа от нашего 42-го кабинета. Они ещё в том году, когда дежурили, стырили его, сделали копию и на место подкинули. Короче, на перемене подослали к тебе пацана из класса «а», он тебя отвлёк, а Макс по-быстрому в класс залез и рюкзак твой выкинул.

– Ты, выходит, всё знала? – прищурился Саня. – Почему же не предотвратила?

– Скажи спасибо, что твой драгоценный телефон не пострадал, – возмутилась Лиза. – Я же не могу двадцать четыре часа в сутки силу применять направо и налево. Её же экономить надо! Ну, замедлила чуток полёт…

– А когда мы за тобой гнались и снежками кидались? – перешёл Саня к следующей теме. – Там у собак бешенство вдруг странно включилось и странно выключилось…

Лиза помолчала. Потом всё-таки решилась сказать:

– Это я виновата. Очень тогда разозлилась на Дашку, не удержала себя в руках. Почти нарушила кучу правил, коснулась собачек силой, хотела Дашку напугать. Но сразу сообразила, что так нельзя, и шуганула их. Потом ребятам в «Ладони» призналась, сказала, что хотите со мной делайте, хоть выгоняйте. Но простили.

– А когда я Мишку из сада забирал? Тоже поволшебничала? – Саня последовательно перечислял все необъяснимые случаи.

– Ага, – согласилась Лиза.

– Ты что, всё время следила за мной? – Саня сам не понял, то ли возмущаться, то ли восхищаться.

– Нет, тогда это случайно вышло, я за хлебом ходила. Ну и вижу эту вашу мальчишескую фигню. Всё, кстати, могло плохо кончиться. Силу ведь очень трудно применить мгновенно, а там доли секунды. Ладно ещё, сообразила, что машину тормозить уже поздно, а лучше Князька перебросить. Тоже, кстати, нелегко.

– Ладно, едем дальше, – продолжил он расстановку точек над «i». – Вот когда мы с Максом подрались и нас потащили разбираться… Вроде бы ты крутилась на этаже.

– Это да, – кивнула Лиза, – было дело. Я в туалете сидела и всё подслушивала, что в учительской… Ну и когда они стали звереть, погладила им мозги. Тоже не очень просто, потому что мозги у них у всех разные и гладить нужно по-разному. Считай, ювелирная работа.

– Это как с моей курткой и с пиджаком? – уважительно спросил он.

– Нет, там как раз чепуха, – заулыбалась Лиза. – Вообще, мне с неживой материей проще всего. С собаками сложнее, а с людьми самое сложное. И с кишками проще, чем с мозгами. Только вот есть одна большая засада во всём нашем волшебстве, – весёлость из её голоса испарилась начисто.

– Это какая же? – осторожно поинтересовался Саня.

– Лечить нельзя, – объяснила она. – Ни людей, ни зверей.

– Правило номер что-то? – предположил он.

– Нет, просто не получается, – Лиза расстроено вздохнула. – Понимаешь, волшебство в эту сторону просто не работает. Ну будто кто-то заблокировал. Ни разу ни у кого не выходило, ни у нас в «Ладони», ни в тех отрядах, про которые мы знаем. Некоторым, правда, боль снимать удаётся, но вот исцелять – невозможно. А жаль! Представляешь, скольких детей можно было бы спасти!

Саня представил.

– Знаешь, – начал он, – со мной позавчера странный случай был. Бегу я, значит, в школу, тест этот Елешин…

И он в деталях пересказал Лизе историю с девочкой Катей и её отсутствующим в википедии парануклеозом.

Лягушкина рассмеялась.

– Тоже мне, тайна века! Да это просто наши изучали тебя. Как бы проверка на вшивость. Вот гляди, ты бежишь, у тебя дела, тебе некогда. Вдруг бац – ребёночек, который в беде. Как поступишь? Ну и ты прошёл проверку на сто баллов. Всё сделал как надо.

– А девчонка-то откуда? – не мог успокоиться Саня.

– Да это Катька Дроздова из отряда «Белое пламя», – хихикнула Лиза. – Ей, между прочим, почти десять, только она по жизни мелкая, выглядит на первоклашку. Но в отряде уже два года и как волшебница гораздо сильнее меня. Её в отряд сестра привела, Танька. Я не особо вдавалась, но тогда у них какая-то семейная драма случилась… в общем, пришлось мелкую Катьку тоже волшебницей делать. И ничего, знаешь, справляется на отлично, не дурит. Ну вот наши и попросили их тебя проверить. Сперва думали что-то такое придумать с Ванькой, но потом Дима говорит: да чего мы мучаемся, в «Белом пламени» сёстры Дроздовы есть, великие актрисы, пускай сыграют спектакль. Между прочим, Катька в ту же самую театральную студию ходит, что и наш Ванька Звягин. А что, здорово получилось, да? Ты ж Катьке поверил?

– Ага, – признал он очевидное. – Только вот такой болезни парануклеоз нет, я потом в инете смотрел. Прокололись эти твои сёстры.

– Ну, наверное, Катька увлеклась, – предположила Лиза. – Она натура творческая. Да и какая разница? Сработало же, а?

– С телефоном – тоже волшебство? – Саня и сам догадывался, но хотелось полной ясности.

– Ага, – улыбнулась Лиза. – И разрядили тебе, Саша, батарею, и обратно зарядили. Ещё не хватало, чтобы ты маме позвонил, суматоху поднял. Вот представь, сколько бы потом у неё вопросов было, как бы она тебе мозги полоскала, что всё это разводки, жулики, бандиты, что ни к кому нельзя на улице подходить… Мне вот моя каждый день полощет…

– Знаешь что, – перебил он её, – ты меня Сашей не называй, не люблю. Саша это почти как каша. Саня – гораздо лучше.

– Тогда и ты меня зови как в отряде, Лиской, – выдвинула Лягушкина встречное предложение. – Потому что Лиза – звучит как подлиза. Этому меня ещё в детском саду научили.

 

1.

– В общем, так! – торжественно объявила мама. – Мы сегодня идём в гости, к семи вечера. Никаких джинсов, наденешь чёрные брюки, рубашку возьмёшь новую, я сейчас поглажу, и ту серую безрукавку. И причешись как следует, а то смотреть страшно! Пора уже тебя снова в парикмахерскую вести, зарос!

– Какие ещё гости? – возмутился Саня, поставив на пол только что притащенные из магазина пакеты.

– Очень серьёзные гости! – мама умудрялась одновременно помешивать борщ на плите, мыть кастрюлю с подгоревшими макаронами (его, Санин, косяк) и смотреть по телевизору очередной сериал. Там богатая девушка Анна узнала от гадалки, что ребёнок у неё (не у гадалки, само собой) не от Артура, а от Альберта, и по сему поводу вознамерилась выпить яду.

– Ты можешь по-нормальному сказать? – Саня начал нервно выгружать на стол продукты, едва удерживаясь от того, чтобы не заорать. Никакие гости, сколь бы они ни были серьёзны, не входили в его сегодняшние планы.

– К папиному начальнику, полковнику Лебедеву, – жестяным голосом пояснила мама. – Ты понимаешь хоть, что такое «неформальные отношения»?

– Неуставные, что ли? – буркнул Саня. – Дедовщина там всякая, да?

– Что ты! Это наоборот! Это значит, что начальство на тебя смотрит не как на штатную единицу, а как на человека, как на личность! Для папы это очень важно, ему нужно упрочить своё положение на службе… видишь ли, перевести его в Москву перевели, а вот уже тут выяснилось, что ему по факту придётся дублировать работу здешних людей, которые никуда не делись, которые на прежних должностях… и поэтому куча проблем. Папа хочет, чтобы ему дали отдельный участок работы, и тут всё от этого Лебедева зависит, он хоть и полковник, а должность у него по факту генеральская. И вот этот полковник Лебедев вчера пригласил папу на сегодня, со всей семьёй. Кстати, у него у самого дочка одиннадцати лет, и я очень надеюсь, – мама нажала на слово «очень», – что вы подружитесь.

– Ну и что? – Саня демонстративно отвернулся, продолжая разбирать сумку. Кефир, яйца, колбаса в нарезке, хлеб, картошка.

– Ну и то! В пять забираешь Мишку из сада, переодеваемся и едем! Папа туда своим ходом доберётся, прямо со службы. Это вообще Юго-Запад Москвы, туда пилить и пилить… а по дороге нужно будет ещё тортик купить… я надеюсь, ты понимаешь: без тортика неприлично.

Саня нахмурился. Скандал приближался неудержимо, как сизая, в полнеба, туча, которая на бешеной скорости несётся с юго-запада и скоро проглотит солнце, точно крокодил у Чуковского. И уже поднялся ветер, закручивает пыль воронками, а на горизонте погромыхивает, и на сто процентов ясно: грянет. Ещё немного – и грянет так, что мало не покажется. Вроде той недавней грозы…

В любой другой день… Жалко ему, что ли? Гости так гости, даже одиннадцатилетнюю дочку (наверняка противную и наглую) можно было вытерпеть. Но именно сегодня – облом. Потому что в шесть часов он, как верный рыцарь (пусть и без белого коня) должен встретиться с Лизой у её подъезда и пойти в штаб. А там – сказать окончательное «да».

Не спал он полночи. Крутился, ворочался, без малейшей пользы считал воображаемых слонов, потом и вовсе отбросил одеяло, сел, обхватив руками колени и позволил мыслям нестись своими маршрутами. А маршруты хоть и разные, но конечным пунктом у всех у них был загадочный «Волнорез».

Проще всего сказать себе, что глюки. Что на самом деле коварная Жаба затащила его в наркоманский подвал, и там ему что-то такое вкололи, отчего помутились мозги и привиделась всякая чушь – как летают табуретки, как летает он сам, как выходит из стены кровосос. На всякий случай он даже сунул ноги в тапки и проскользнул в ванную, где внимательно себя осмотрел. Нигде никаких следов от уколов. Обычная кожа, бледноватая, правда, но впереди лето, успеет ещё загореть.

Вернувшись в «детскую», Саня вспомнил, что наркота бывает всякой: не только через уколы, но и таблетками… а ещё нюхают клей «Момент». Может, наглотался вчера, нанюхался? Но неужели в этом случае его бы не плющило и не колбасило? Глюки глюками, а ведь должна и голова болеть, и тошнить, и потеря ориентации… и в глазах двоится… всё это показывали по телеку в программе «Поберегись!»

Да и вообще мысль о глюках была слишком трусливой и слишком скучной. Тем более, если не волшебством, то чем объяснить все те странности, что уже два месяца крутились вокруг него? Лягушкина всё чётко растолковала, а отказаться от её объяснений – и что тогда? Полный туман. Когда руслановские в панике сбежали – это что, глюки? Когда Князева по крутой дуге из-под колёс вынесло – тоже глюки? В конце концов, зашитая куртка – зашитая так, что даже швов нет…

Но и волшебство его пугало. Во-первых, само по себе – загадочное, таинственное, необъяснимое никакими научными законами, оно опрокидывало всё, что он знал о жизни. Во-вторых, как это – самому стать волшебником? Это если Мишке такое предложить, тот бы возрадовался до щенячьего визга: волшебник может наколдовать себе кучу мороженого, игрушек и прочих радостей. А Саня на восемь с половиной лет старше и прекрасно понимает, что от волшебства могут быть не только радости, но и гадости. Причём ещё неизвестно, чего больше. Но не только в этом дело. Ему ж не просто предлагают волшебником стать. Надо же в этот ихний «Волнорез» войти, то есть в здешний волнорезовский отряд, и бегать искать всяких детей, которых нужно выручать. А раз отряд – значит, как в армии, есть командир, есть устав, есть дисциплина… и наверное, какие-то наказания за косяки. Оно ему, Сане, надо?

А с другой стороны, волшебство манило, искорками вспыхивали в голове всякие картинки, хотелось понять, что же это такое, только понять не так, как на физике, не через формулы, а по-другому.

И спасать детей – тоже нужное дело. Надо же не только для себя жить, как постоянно внушает мама. И папа, наверное, сказал бы ему – мужчина должен служить. Жаль, ни папе, ни маме нельзя обо всём этом рассказать. А может, и не жаль – уж точно решили бы, что с мозгами беда, и потащили бы к врачам. Если же он станет волшебником и продемонстрирует им чудеса – тогда они сами по врачам забегают. Если Саня в свои тринадцать едва-едва поверил в волшебство, то они, взрослые, не поверят стопроцентно.

Что же касается отряда… а почему нет? Ребята вроде ничего, не гопники, не тупые, да и не ботаны, в общем. Наверняка с кем-то получится подружиться. Уж точно лучше семибэшников. А дисциплина… будто её в школе нет? Да и дома, кстати, ему ведь не разрешают делать всё, что вздумается, и он же по этому поводу истерик не закатывает. И в отряде волшебников, само собой, порядок нужен.

И ещё одна мысль была, самая практическая. Лягушкину же в классе травить вовсе не перестали, так? То, что он за неё Максу вломил, ничего же не значит, реальной пользы ноль целых, ноль десятых. Сама Лиза не будет защищать себя волшебством. От ребят из «Ладони» шифруется, у них помощи не просит. Значит, рядом с ней должен быть волшебник, который в теме. Волшебник Лаптев. Который честно соблюдёт слово и будет спасать Лиску самостоятельно. Типа как автономное плавание, или рейд в Зону сталкера-одиночки.

Значит, решено. Значит, в «Ладонь»! Интересно, почему отряд так называется?

…И вот теперь из-за каких-то там гостей всё коту под хвост?! Ему же вчера чётко сказали: сутки на решение. Если согласен, то вместе с Лиской чтобы к шести часам был в штабе. Не придёт – все подумают, будто отказался. А начнёшь оправдываться, про гостей объяснять – не поверят, скажут, испугался. Причём ведь и Лизу не предупредить – не догадался её телефон забить себе в контакты.

Он закончил выгружать продукты. Выпрямился, мрачно посмотрел на маму и заявил:

– Езжайте в свои гости сами. У меня поважнее дела есть!

И грянул гром.

Даже не просто гром, а самый настоящий смерч, прямо как в «Волшебнике Изумрудного города». Чего только ни узнал Саня о себе: и что он махровый эгоист (спросить, почему именно махровый, как полотенце или халат, он постеснялся), и что любые его дела ничто по сравнению с папиной карьерой, и что это самое настоящее предательство семьи, потому что если идти к Лебедевым без него, то полковник, несомненно, решит, будто старший сын майора Лаптева принципиально брезгует общением.

Кажется, мама вообразила себя на сцене, и не в Доме культуры, а прямо таки в Большом театре. Глаза её метали молнии, и чуть ли даже не шаровые, пальцы её негодующе простирались в сторону виноватого Сани, будто желая проткнуть насквозь.

Только вот виноватым Саня себя не чувствовал. Подумаешь, без него в гости сходят! Да этим Лебедевым даже лучше – на одного едока меньше. А у него – дело жизни и смерти, и если мама не верит, тем хуже для неё!

– В общем, так! – закончилась ария разъярённой мамы. – Ты сейчас обедаешь, начинаешь делать уроки, потом идёшь за Мишкой, переодеваешься, и мы выезжаем. Папе я, так уж и быть, не скажу о твоём идиотском выпендрёже.

Вот это «так уж и быть» взбесило его окончательно.

– Никуда я не поеду! – выкрикнул он так, что стекла в буфете зазвенели. – Я вообще сейчас на фиг уйду, чтобы твоих воплей не слышать! А Мишку сама забирай!

И, не слушая возражений, метнулся в прихожую, скинул тапки, напялил ботинки, не тратя времени на шнуровку, сорвал с вешалки куртку – и хлопнул дверью. Лифта ждать не стал, да и зачем – всего лишь четвёртый этаж. А если ждать – мама вполне может выскочить из квартиры и затащить его обратно. Ну не драться же с ней!

Уже на лестнице он сообразил, что и ключи, и смартфон остались на столе в «детской». Ну и ладно, ну и пусть!

Улица встретила его почти летним теплом, что и неудивительно: до майских праздников осталось всего ничего, на термометре плюс восемнадцать. Солнце назойливо лезло в глаза отовсюду – и с неба, и бликами из луж, и отражениями от стёкол. Ни намёка на облака, ничего похожего на грозу, а уж тем более на смерч, которым вынесло его из квартиры. Сейчас бы радоваться погоде и использовать её по полной: кататься на роликах (раз уж велика ему не купили), сыграть в футбол (было бы с кем), просто бродить по московским улицам, которые он за без малого два месяца практически не успел изучить. Но всё это – из области фантастики, как сказал бы папа.

Мысль о папе радости не прибавила. Ладно ещё, что Сани у Лебедевых не будет – может, здесь мама зря волну гонит, может, папе это как раз до фонаря. Но вот что он скандал закатил и из дома удрал – такое не прощается. Как тогда, в Пензе. А сейчас, наверное, ещё хуже будет, мама ведь накрутит на всю катушку. Скажет: я дико волновалась, усвистал без телефона и ключей, да и без копейки денег. Сдачу-то всю на буфет выложил, как положено. А если бы, скажет мама, его похитили террористы? Или маньяки? Или на органы? Я так волновалась! У меня подскочило давление!

Она ведь не понимает, что ничего, абсолютно ничего с ним, Саней, случится не может! Какие там террористы, какие маньяки? Они только в телеке водятся, ну и в интернете тоже. Правда, гуляют где-то Руслан с командой, но ведь далеко, возле школы, там их охотничьи угодья. Здесь же, на широкой солнечной улице ему ничего не угрожает. Риск возможен только возле лягушкинского дома, вот он почти рядом со школой, но волков бояться – в лес не ходить. А уж после штаба вообще ничего бояться не стоит, у него появится волшебная сила!

Правда, Саня тут же вспомнил, что волшебную силу нельзя тратить на себя, и это стало дополнительной ложечкой дёгтя. Зато другие волшебники запретом не скованы, с руслановскими разберутся только так. А как, кстати? Превратят в тараканов? Выкинут в безлюдный параллельный мир (читал он такую фантастику)? Подкрутят им мозги, чтобы стали примерными мальчиками, учились на пятёрки, слушались старших и любили манную кашу?

До шести оставалось куча времени… а кстати, как узнать-то, что шесть? Часов на руке нет, да и зачем, если всегда можно посмотреть по смартфону? Впрочем, не в тайге же он, вот рядом с метро висят часы, а вон там, у магазина «модная обувь», электронное табло, которое вообще всё на свете показывает – и время, и температуру, и курсы валют.

Саня тащился по улице, куда его ноги вели, и вышло так, что притащился в тот самый торговый центр «Будем дружить», где, по легенде, он в понедельник пережидал страшную грозу. Огромное трехэтажное здание было буквально нашпиговано всякими интересностями – чем только здесь ни торговали: и кроссовками, и тортами, и компьютерами, и даже подзорными трубами и телескопами.

А рядом с универмагом тянулись ряды павильонов, и вот здесь обнаружилось то, что более всего пугало маму: зальчик с вывеской «Фортуна» – там торчало несколько разноцветных игровых автоматов. Саня от них вовсе не фанател – это тебе не «С.Т.А.Л.К.Е.Р», это для примитивных умов. Из чисто научного интереса он вошёл и осмотрелся.

Примитивные умы тут были. Начиная от самых мелких, по виду пятиклашек, и кончая совершенно взрослыми лбами. От нечего делать Саня наблюдал, как лихорадочно они давят на кнопки, как надеются на призрачное счастье.

– Слышь, пацан, ты откуда такой взялся? – раздалось над ухом. – Чего-то я тебя не помню!

Оба-на! И тут гопники! Саня раздражённо обернулся.

Нет, не из руслановских. Двое вихлястых парней лет четырнадцати-пятнадцати, один с бело-розовыми пятнами ожогов на щеке, другой налысо бритый и с глазами, напоминающими о дохлых мухах.

– Гуляйте, пацаны, – обрадовал он их. – По четвергам не подаю.

Странное дело, он совершенно не боялся. Тогда, на пустыре, страх скручивал кишки, и приходилось изо всех сил сопротивляться, чтобы не стать гусеницей, а сейчас была только холодная злость. Драться? А что, можно! Лишь бы выплеснуть мысли о том, как сейчас дёргается мама и что с ним будет вечером… а ведь придётся под дверью на коврике ждать, если его неполная семья слишком поздно вернётся от полковника Лебедева.

– Борзый, да? – прищурился тот, что налысо. – Давно по соплям не получал?

Другой, с ожогами, только предвкушающе улыбнулся.

Никаких заготовок Сане применять сейчас не хотелось, фантазия не работала. Он просто подошёл к лысому вплотную – так, что обдало запахом курева и нечищенных зубов – и взял его двумя пальцами за нос.

– Будем удалять? – деловито осведомился он. – Или всё-таки лечить?

Ответить ему лысый не успел. Да и как может ответить человек, получивший резкий пинок в заднюю часть? Он только вскрикнет и вытаращится на нежданную проблему.

Нежданной проблемой оказался никто иной, как Санин одноклассник Гоша Куницын, тот самый второгодник. Был он сейчас одет совсем по-летнему – в чёрную рубашку с короткими рукавами и оскаленной мордой тигра (и тут, получается, Саня угадал) и белые шорты.

– Кыш отсюда, тараканы, – проникновенным голосом велел он гопникам. – А то ведь рассердиться могу. Усвоили?

И гопники почему-то не стали возбухать. Не то что драться, а даже огрызаться не посмели. Было тут двое пацанов – и сделалось пусто, словно в четвёртое измерение нырнули.

– А ты ничего, правильно себя вёл, – сообщил Сане Куницын и легонько хлопнул его по плечу. – Мелкие хищники, с ними надо без гуманизма. Ты, кстати, что здесь? Играть пришёл?

– Нет, – честно ответил Саня. – Просто случайно забрёл. От нечего делать. Спасибо, что помог, хотя я и сам бы справился. Между прочим, три года в дзюдо занимаюсь.

– Дзюдо тоже неплохо, – кивнул Гоша. – Ну ладно, давай. Сейчас тороплюсь, а потом как-нибудь поболтаем.

И не слишком быстрой походкой направился к выходу.

Странный всё-таки человек этот Куницын. Кто ему Саня? Зачем за него вписался? Ведь не друг, не сосед… ну разве что сосед по классу, так ведь и на седьмой «б» Гоше было начихать. Живёт человек в каком-то своём мире, не параллельном даже, а вовсе перпендикулярном, и точка пересечения – школьные уроки. Чем он напугал здешних гопников? Может, он тоже из шпаны, только уровнем покруче, и они его знают и слушаются? Но говорил он вовсе не по фене, да и вообще ни на какую шпану не походил. Может, тоже волшебник? Из другого отряда, какого-нибудь «Серо-буро-малинового костра»? Но тогда бы Лиска про него знала… а главное, он бы тогда её от издевательств спасал. Раз волшебник волнорезовский, значит, обязан. А Куницын ни малейшего интереса к Жабе не проявлял. Не травил, как другие, но и не защищал.

Он постоял ещё немного, обратил внимание на пустой стульчик у входа – интересно, зачем? И тут же получил ответ на свой вопрос: сутулый дядька в чёрном жилете с надписью «Охрана» торопливо вышел из неприметной двери и уселся на стул. Вот ведь что стоило ему пораньше вернуться, когда гопники к Сане привязались? Почему всё всегда получается по закону подлости?

Затем он вернулся в «Будем дружить» и ещё долго слонялся по торговым отделам, пока электронное табло не показало 17.40. Пора было двигать к лягушкинскому дому. Интересно, как там сейчас мама? Позвонить бы, успокоить… Только с чего позвонить? И главное, куда? Новый её московский номер был забит в смартфон, и наизусть его Саня совершенно не помнил. Кажется, 49 на конце… или 94.

Когда он подошёл к подъезду, Лиска уже стояла на улице.

– Что так долго? – недовольно спросила она. – Я уж думала, ты забил, не придёшь.

– Как долго? – возмутился он. – Сейчас ещё шести нет, в «Дружке» 17.40 было, когда я оттуда вышел, а всей дороги тут минут пять… ну, может, семь.

– В «Дружке» часы самые разные, – наставительно сообщила Лягушкина. – Какие отстают, какие спешат. Не знал? А где, кстати, твои собственные часы?

– А… – махнул он рукой. – Дома забыл.

Рассказывать ей про скандал совершенно не стоило. Ругать ведь начнёт. Или жалеть. А то, ещё хуже, помогать вздумает, волшебством своим. А вот не надо! Его разборки с родителями никого не касаются.

Всё было как и вчера – тёмная и грязная лестница, спёртый воздух, ароматы кошачьей мочи и засорившегося мусоропровода. Такой вот путь к волшебству. Не как в фэнтези, где таинственный замок седобородового мага, или провалиться в дыру во времени… чтобы опять же попасть в магический замок с винтовыми лестницами, серебряными флюгерами на шпилях башен, подземельями, где томятся в цепях скелеты. Нет, в жизни всё куда проще – запущенный подъезд, исписанные всякой чепухой стены, ступеньки, по которым надо идти осторожно, потому что засохло на них что-то нехорошее.

– Почему бы вам лестницу не помыть? – шёпотом дал он ценный совет Лиске.

– Прекрасно, вот ты и займёшься, – отбрила она. – А если серьёзно, то лучше уж так. Чтобы никто не обратил внимание. Мы в подвале, конечно, убираемся, потому что для себя же. А тут не надо, тут пусть все думают, что никто сюда не ходит.

– Погоди! – сообразил вдруг Саня. – А как же эти… ну там я не знаю, всякие, которые трубы проверяют, потом насчёт крыс и тараканов… в Краснодаре у нас в доме постоянно всякие комиссии в подвал шастали, мама говорила…

– Знаешь, – обернулась Лиска, – вот пока ни разу не было, а я с сентября уже в «Ладони». Ну и ребята подстраховались, волшебством тут всё… как бы это сказать… обрызгали. Короче, никто сейчас на этот подвал внимания не обращает. Ни жильцы, ни техники, ни бомжи. Только надо время от времени повторять, волшебство долго не держится. А ты как думал? Типа сказал заклинание – и всё сработало навсегда?

…На сей раз никто за зелёным столом не сидел. Тусовались в кухонной части подвала: пили чай с бубликами, Дима перебирал струны гитары, наигрывал что-то старинное, похожий на мелкого медведя Серёга что-то читал на планшете, Аня сидела на корточках возле велосипеда и протирала его тряпкой. Мелкий Ванька уцепился за нижнюю трубу и использовал её в качестве турника, но не подтягивался, а просто висел, болтая ногами в белых кроссовках, Полина негромко о чём-то спорила с Лёшей.

– А вот и мы! – возвестила Лиска.

– Классно! – оторвался от планшета Серёга. – Вы на десять минут опоздали. Вот Данила заставил бы по десять раз отжаться!

– Ладно, будем гуманистами, – отозвался Лёша. – Как-нибудь уж без Данилиных методов обойдёмся. Новая политика типа.

– Это он так говорит, потому что чаще всех опаздывал, – не отрываясь от трубы, настучал на старшего Ванька.

Лёша, не отвечая мелкому, повернулся к Сане.

– Ну что? Раз пришёл, значит, всё обдумал? Идёшь в «Волнорез»?

– Ага! – сглотнув, ответил Саня. Так просто оказалось произнести это слово, будто и не было мучительной ночи. А сказав, он вдруг чётко понял: назад уже ничего не переиграть. Ничего уже не будет как раньше, а только по-другому. Хуже или лучше?

– Хорошо подумал? – раскачиваясь на табуретке, продолжил Лёша. – Жить станет сложнее. От волшебства вообще проблем больше, чем радостей.

– Я не маленький, я всё понимаю, – кивнул Саня. – Ты сейчас так говоришь, чтобы я испугался и сказал «нет»?

– Просто так положено, – не смутившись, ответил Лёша. – Надо, чтобы ты ясно понимал, куда вступаешь. У нас классно, но опасно. Когда помогаешь кому-то, кто в беду попал, запросто и сам во всякое можешь влипнуть… Мы как пожарные, или полиция. Те ведь и сгореть могут, и под пулю попасть.

– Между прочим, было много таких случаев, – вставил Дима, оторвавшись от гитары. – Не конкретно у нас в отряде, а вообще. Говорят, сейчас это пореже, а в первые годы сплошняком.

– И вот чтобы не было всяких таких ЧП, – продолжил Лёша, – в «Волнорезе» есть чёткие правила, которые всегда надо соблюдать. Во всех наших отрядах эти правила одни и те же.

– Правило номер один! – не отрываясь от велика, вступила в разговор Аня. – Если видишь, что дети попали в беду, надо помочь. Мимо чужой беды волнорезовцы не проходят.

– Правило номер два! – подал голос Серёга. – Если дело не простое, посоветуйся в отряде, иначе только напортишь.

– Правило номер три! – вступила в разговор Лиска. – Если можно помочь без волшебства, нужно помогать без волшебства. Волшебство – это на крайний случай, когда без него совсем уж никак.

– Правило номер четыре! – снова заговорил Лёша. – Абсолютная тайна организации. Никогда и никому, ни при каких обстоятельствах нельзя рассказывать о «Волнорезе» и о волшебстве. Ни родителям, ни друзьям, никому.

– Бывало, что рассказывали, – заметил Дима. – Всегда кончалось плохо. Психушка – это ещё не самый худший вариант.

– Потому что иногда целые отряды погибали, – пояснила Аня. – По-настоящему, физически. Ребят вылавливали и… короче, больше их никто не видел.

– А понимаешь, почему? – Сане показалось, что Лёшин взгляд сделался острым и тяжёлым. Примерно как топор, которым папа на кухне разделывал мясо из морозилки.

– Почему? – у Сани сходу не нашлось версии.

– Потому что волшебство – это как оружие, – пояснил Лёша. – Причём гораздо более ценное, чем гранатомёты или танки. Волшебством такое можно сделать… Например, вот есть какой-нибудь крутой чел, у него огромный бизнес, банки там всякие, заводы… А прикинь, подействовали на него волшебством, и он всё свое имущество подарил кому приказали. Или волшебством можно хоть магазин обчистить, хоть Алмазный фонд в Кремле. Или выкрасть военные и научные тайны. Или сделать так, чтобы народ на выборах проголосовал, за кого надо. Короче, много чего можно. И вот если серьёзные люди про наше волшебство узнают, то захотят использовать.

– Если спецслужбы, то отловят и увезут в закрытые научные центры, на опыты, – добавил Серёга. – А если бандюки или коммерсы, то шантажировать будут. Или просто обдурят, ты вот будешь думать, будто ребёночка какого-то спасёшь, если что-то такое сделаешь волшебством, а на самом деле это нужно, чтобы бизнес у конкурента отжать. Ну или что-то типа того.

– Короче, смотри, – вновь заговорил Лёша. – Если растрепать кому-то про наше волшебство, то одно из двух: или не поверят, или поверят. Если не поверят, то решат, что у тебя с мозгами проблемы и надо бы в психушке обследоваться. Оно тебе надо? А если поверят – то те, кто поверит, начнут трепаться, инфа рано или поздно дойдёт до тех, кто захочет нас поюзать. Доступно объяснил?

– Ага, – кивнул Саня. Чего уж тут было не понять?

– Это были общие законы «Волнореза», – пояснил Дима. – А теперь отдельные правила, специально по волшебству. Правило номер раз: волшебством нельзя причинять людям реальный вред. Ну то есть убить, искалечить, свести с ума. У нас никаких авадакедавр быть не должно! Правило номер два: волшебство нельзя использовать для себя. Ни мороженого себе надыбать, ни даже защититься, если наезжают.

– Ну, это я знаю! – начал Саня. – Это мне Лиска ещё вчера говорила. – Она же…

И сейчас же осёкся, поймав остекленевший лягушкинский взгляд. «Дай слово, что никогда, никому!»

– А что Лиска? – заинтересовался Лёша.

– Да вчера мы шли, она мне тоже про эти ваши правила рассказывала, – нашёлся Саня. – Чтобы я не думал, будто если волшебником стану, то сам с руслановской шпаной справлюсь.

– Ага, всё верно, – подтвердил Дима. – Сам ты волшебством защищаться не имеешь права. Поэтому наезжают – терпи. Ну или сбеги, если получится. А если какая-то серьёзная тема, не одноразовая, то скажи в отряде, ты же у нас получаешься ребёнок в беде, мы обязаны помочь. Понимаешь? На меня наедут – ты выручишь, на тебя наедут – я выручу.

– Ну что, уже страшно? – усмехнулся Лёша. – Видишь, какие дела получаются? Ништяков от волшебства мало, головной боли много. Всё время надо думать, как бы не нарушить правила, как умнее волшебство применить, какие из-за него траблы могут выскочить. У нас не Хогвартс, у нас колдовать направо-налево нельзя.

– В Хогвартсе тоже нельзя, – заметил Ванька. – Я все семь книг прочёл, могу доказать.

– Не надо, мы тебе верим! – отмахнулся Лёша. – Короче, ещё не поздно отказаться. Народ тебя поймёт, ну и с Русланом по-любому разберёмся. Он, между прочим, много кого достал.

– Отказываться не буду! – твёрдо заявил Саня. – Я хочу быть с вами. Защищать детей и всё такое. И головной боли не боюсь, я к ней привык.

– Что ж, ты сказал, – подвёл итог Лёша. – Только вот чего ты ещё не знаешь: что бывает за нарушение наших правил.

– А что бывает? – Сане давно хотелось прояснить этот зудящий вопрос.

– Отрубают голову! – захихикал Ванька со своей импровизированной шведской стенки. – Или ремня дают!

– Это он так шутит, – терпеливо пояснил Лёша. – Это у него такой специфический юмор. Хотя насчёт ремня мысль интересная. Но если серьёзно – то за мелкие косяки тебе просто скажут, что ты неправ. А вот если нарушишь по-настоящему, придётся тебя лишить волшебной силы и выгнать из отряда.

– А что, можно лишить? – удивился Саня. Ему почему-то думалось, что волшебство – оно как умение плавать. Если научился, то никогда не разучишься.

– Можно, – печально подтвердил Лёша. – Такое редко бывает, но всё-таки бывает. Мне однажды пришлось поучаствовать в процедуре… Поверь, это очень неприятно, и для тех, кто лишает, и уж тем более для того, кого лишают. Для него это всё равно как ампутация без наркоза. И, главное, потом плохо. Не физически, а как бы душе. Причём заметь, это навсегда. Если лишили волшебства, по второму разу его уже получить невозможно.

– Санёк, ещё не поздно отказаться, – заботливо сказал Дима. – Пока не получил силу, дорога назад есть. А получишь, уже всё. Это как в армии присяга. До присяги ты так, существо в казарме, а после присяги – военный!

– Кого лечишь, доктор! – рассмеялся Саня. – У меня папа майор, я про армию и присягу в сто раз лучше тебя знаю.

– Ну, наверное, да, – признал Дима. – У меня папа – физик. Поэтому я про кварки и нейтрино знаю в сто раз лучше тебя. Короче, ты не передумал?

– Не передумал! – Саню уже начинало понемногу колбасить. Ну что они тут втирают? Что, думают, будто он струсил? – Я подтверждаю своё согласие!

Фраза, конечно, была позаимствована из недавнего сериала, но зато подходила идеально.

– Что ж, – облегчённо вздохнул Лёша, – значит, ура! Всё как положено вышло. Мы тебе наши правила рассказали, ты три раза согласился. Значит, теперь осталось только одно. Но самое главное. Получить силу. Это не больно. Начнём?

Чем-то он сейчас удивительно походил на бодрого старичка-стоматолога, к которому Саню водили перед отъездом из Краснодара. Кстати, тогда и впрямь было не больно.

 

2.

Дима отставил к стене гитару, Аня оторвалась от полировки своего велика, Серёга отложил планшет.

– Встань вот сюда, – велел Лёша и потянул Саню за руку. – Кстати, куртку можешь снять, тут у нас не холодно.

– Вообще жара тропическая! – подтвердил Ванька. – Потому что ещё топят. Можно хоть в трусах ходить!

– Но не нужно, – заткнул его Лёша. – Тут тебе не физра. Тут серьёзное дело, нового человека принимаем, а ты как мартышка.

– Без мартышек скучно, – заметил Ванька, но всё же замолчал.

Саня встал, куда сказано – в центр подвала, а ребята по Лёшиной команде выстроились возле него полукругом.

– Свет погасите кто-нибудь! – распорядился Лёша, и Полина сейчас же метнулась к выключателю.

Тьма оказалась абсолютной. Тут ведь никаких окон не было, даже под потолком. Настоящий подвал, глубокий, глухой. Даже страшновато стало, как давным-давно, в детстве. Кто знает, какие твари водятся в этой плотной черноте? Может, огромные крысы, про которых он на днях читал Мишке в «Волшебнике Изумрудного города»? Бастинда пообещала засадить Элли в подвал, где огромные чёрные крысы оставят от неё лишь обглоданные кости… А может быть, как в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. е» – бюреры и снорки, они обожают подземелья и питаются, судя по игре, исключительно забредшими туда сдуру сталкерами.

Пока Саня думал, что хуже – крысы из сказки или снорки из игры, кое-что изменилось. Тьма уже перестала быть стопроцентной, в ней понемногу разгорались маленькие разноцветные огоньки. Красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый. Да это ж как радуга! – сообразил Саня. Только радуга, полоски которой оторваны друг от друга и слиты в светящиеся шарики. Почти как шаровые молнии, про которые он зимой смотрел фильм в сети.

– Видишь огни? – голос Лёши донёсся справа, чуть выше зелёного шарика.

– Ага! – отозвался Саня. – Вижу. А что?

– Значит, уже начинается, – ответил Лёша. – Огоньки – это мы и есть. Ну, то есть наше волшебство. Раз ты их увидел, значит, в тебе уже открылась… ну как бы дверца, чтобы принять силу. Ты сейчас не суетись, не волнуйся, сам всё почувствуешь, само всё получится.

Голос у него, однако же, был напряжённый, как у хирурга, делающего сложную операцию. Во всяком случае, если судить по кино. А уж кино всякого Саня насмотрелся…

Однако происходящее ничуть не походило на кино. Даже в самых захватывающих, берущих за душу фильмах не было того звенящего волнения, которое сейчас пронизывало тьму. Саня почувствовал, как по спине бегут мурашки, а кончики пальцев начинает пощипывать. Так бывает, когда зимой забыл перчатки, руки превратились в ледышки, а потом ты пришёл в тёплую квартиру, и…

И разноцветные шары сдвинулись с мест, сблизились, потом слились воедино – кажется, при этом раздался звон, как хрусталём о хрусталь – и вот уже вместо семи маленьких шариков один большой, белый, дышащий сухим жаром… такой жар был в бане у Овсянниковых.

Потом белый шар не спеша поплыл к нему, и пришлось напрячь всю волю, чтобы не отшатнуться. Шар одновременно вызывал и страх, и восторг. Одна Санина половинка хотела закрыться от него на тысячу замков, а другая, наоборот, стремилась распахнуть ему тысячу дверей.

И вторая половинка победила! Шар приблизился к Сане вплотную, но не обжигал, а вёл себя как утреннее солнце, которое уже греет, но пока не печёт. Сейчас он уже не был таким огромным, сейчас он казался не больше, чем теннисный мячик. «Ну давай же, давай!» – мысленно шепнул Саня, сам не понимая, кому, и шар послушно окутал его белым сиянием – а после мгновенно втянулся внутрь, под рубашку и майку, под кожу, под рёбра. Но – не погас. Саня видел его уже не глазами, а как-то иначе, каким-то новым зрением.

И вообще всё оказалось новым. Иным стал воздух, иным стал пол под ногами, и даже тьма стала иной. В ней не возникло света, но Саня сейчас ясно видел всех семерых ребят, видел рапиру на стене и руль Аниного велика, видел, куда уходят трубы наверху, видел сквозь потолок и сквозь пол. При желании что угодно можно было сейчас увидеть… хоть голубя, сидящего на карнизе тремя этажами выше, хоть коричневый джип, припаркованный прямо возле подъезда, так, что еле-еле открывается входная дверь, хоть лежащий в пяти метрах Ванькин рюкзак, а в нём потрёпанный дневник без обложки, а в дневнике, за сегодняшнее число, 29 апреля, красная двойка по математике и грозная надпись снизу: «Сразу после майских праздников жду родителей!»

– Ну, как бы поздравляю! – нарушил тишину Лёша.

И все чуть ли не хором завопили: «Поздравляем! Поздравляем!»

Всё это было очень похоже на день рождения, только огоньков было не тринадцать, а семь, и их нужно было не задувать, а принять в себя.

Кто-то щёлкнул выключателем, загорелся свет. Обычный электрический, ни разу не волшебный.

Потом все жали ему руку (самое сильное пожатие оказалось даже не у старших, Лёши и Димы, а у Серёги), Полина чмокнула его в щёку, и Саня испугался, что её примеру последует Лиска – но, к счастью, та воздержалась от глупостей и просто по-мужски пожала ему руку.

– Ну вот, – сказал Дима, – теперь у нашей «Ладони» появился ещё один палец. – Восьмой.

– Потому что это ладонь инопланетянина, – высказал предположение Ванька.

«Или мутанта», подумал Саня, но вслух говорить не стал.

– Ну, теперь чай пить! Кто нарежет торт?

Оказывается, волнорезовцы и торт припасли, шоколадный с кремовыми розочками и вишенками.

– Круто! – восхищённо протянул Саня. – Такое ощущение, что у меня сегодня день рождения.

– А так и есть, – серьёзно кивнул Лёша. – Сегодня в тебе родился волшебник.

– То есть я уже? – Сане хотелось прыгать и орать «yes!», но он всё-таки воздержался от легкомысленностей. – Уже могу делать всякие чудеса?

– Можешь, – подтвердил Лёша. – Но пока не будешь. Потому что не умеешь, а этому надо учиться. Вот смотри, если тебе дать автомат заряженный, исправный, ты стрелять сможешь?

– А что тут не смочь? – удивился Саня. – Меня папа несколько раз на полигоны брал. Там главное чтобы от отдачи ствол вверх не вело, поправку надо делать.

– Вот-вот! – подхватил Лёша. – Тебе объяснили, как держать, что нажимать, какие поправки. А без этого ты бы не только ни во что не попал, но и вообще себе что-нибудь прострелил. А волшебство гораздо сложнее автомата Калашникова. Поэтому придётся учиться.

– Как в Хогвартсе? – нахмурился Саня. – Всякое там зельеделие, защита от тёмных сил, прорицания?

– Нет, нам до таких масштабов далеко, – улыбнулся Лёша. – У нас Хогвартса нет, и профессоров нет, и Дамблдора нет. У нас есть только мы, и поэтому всё проще.

– У нас как в армии, – улыбнулся Дима, – курс молодого бойца.

– Вот-вот, – кивнул Лёша. – Между прочим, Димка и будет тебя учить. У него и педагогический дар, и времени достаточно.

– Папа до конца мая в Новосибирске, в Академгородке, помогает какую-то экспериментальную установку отладить, – пояснил Дима, – так что я почти месяц птичка вольная.

– А мама? – удивлённо спросил Саня, но ответа не получил.

– В общем, с завтрашнего дня начинаем учиться, – строго сказал Дима. – И не как в школе, а по-настоящему. Там не выучил, парашу получил, ну и подумаешь. Максимум дома влетит, и всё. А тут может выйти как в песенке про волшебника-недоучку. Помнишь такую?

– В песенке не говорится, сколько трупов на этом двоечнике висит, – поддержал Лёша. – А по жизни всё серьёзно. Не дожал волшебство – не спас человека, пережал – одного спас, а другого загубил.

– Имей в виду, – добавила Аня, – есть такой эффект эйфории. Это когда ты только-только волшебство получил, у тебя внутри всё как-то перестраивается, и тебе кажется, что ты крут, что можешь всё, стоит только пальчиком пошевелить. А на самом деле если вот так начнёшь силой швыряться туда-сюда, можешь такую кашу заварить…

– Вот поэтому без моего разрешения пока никаких экспериментов! – велел Дима. – Потерпи до завтра, ладно?

– Ага, понял! – ответил Саня. Спорить тут было не с чем, сравнение с автоматом всё расставило по своим местам. Действительно, колданёшь тут и по неопытности натворишь дел. У мамы, например, борода вырастет, Мишкин заяц оживёт и начнёт скакать по квартире, папа превратится в монстра…

Вспоминать о доме не стоило – тут же всплыли мысли о скандале, о папином начальнике Лебедеве, о том, что ждёт его вечером, когда все вернутся из гостей и откроют ему дверь.

– Ты не расстраивайся, – неправильно понял его взгляд Дима. – Ну да, нужно учиться, так мы же все учились с волшебством работать, никому не разрешали сразу. Но это быстро начнёт получаться. И знаешь, самое трудное будет как раз не сейчас, ну то есть не в самом начале. Самое трудное – это когда ты уже более или менее с волшебством освоился, уже всё получается в простых случаях… и вот тогда ты начинаешь считать себя асом. Это как с велосипедом: когда только-только учишься кататься, то помнишь и про осторожность, и всё такое, а когда уже уверенно ездишь, тебя тянет на подвиги. Вот Анька подтвердит, она байкер экстра-класса.

– Ага-ага! – хмыкнула та. – Три раза в травмпункт попадала, причём однажды и в больнице полежать пришлось, с сотрясением и трещиной в кости. Вот именно по той причине. Вообразила, будто уже всё умею.

– Слушайте, люди, ну вы что? – прервала воспитательную беседу Полина. – Всё ж готово уже, чай стынет…

– Торт греется! – в тон ей заметил Ванька.

– Слушай, а у тебя сегодня вправду по матике пара? – поинтересовался Саня.

– Увидел, значит, – проворчал мелкий, и весёлость его как-то резко снизилась до нуля.

– Никогда больше так не делай! – сухо сказал Лёша. – Не подсматривай волшебством! Это нечестно!

– Ну я же не специально! – забеспокоился Саня. – Просто вот когда всё случилось, когда шарик в меня вплыл, я сразу всё как-то увидел. Кстати, там какой-то урод чуть ли не вплотную к двери подъезда припарковался.

– Урода знаем, – сообщил Дима. – Есть тут в доме такой наглый перец, из тридцать восьмой квартиры. Если бы он ещё детей обижал, тогда бы мы ему сразу… подходить к машинке своей застремался бы.

– Ну ладно, в первый раз не считается, – признал Лёша, – ты же силой управлять пока не умеешь. Но чтобы больше этого не было! Это всё равно как подглядывать в женскую раздевалку, понял?

– А что, Ваня, правда двойка? – усмехнулся Серёга.

– Угу, – огорчённо кивнул мелкий.

– Опять дома влетит? – участливо спросила Лиска.

Ванька снова кивнул и углубился в изучение своего куска торта.

– Так надо же помочь! – сообразил Саня. – Волшебство применить. Ребёнок же страдает! Мы ж «Волнорез»!

– Ешь торт, – посоветовал Серёга. – Что Ваньке влетит, так это правильно, это по делу. Лентяй он, домашку не делает, на уроках в телефоне книжки читает или играет в «вешалку».

– Ты что, решил, что мы должны подскакивать по любому пустяку? – улыбнулся Лёша. – Нет, помогать нужно, когда реальная беда, когда без нас пропадает человек. А двойка по матике – это пустяки, дело житейское.

– Кому пустяки, а кому нет, – тихо проворчал Ванька, но так, чтобы услышали. – Меня теперь на все майские под домашний арест, и комп запаролят.

– И ведь придётся его подтягивать по математике, – объяснила Аня. – Причём без всякого волшебства, а методом кнута и пряника.

– Пряник лучше медовый, – заказал Ванька. – Мятные не люблю.

Спрашивать про кнут Саня постеснялся. И так уже ляпнул не подумав, запалил человека. И Диму что-то не то, кажется, спросил, и Лягушкину чуть не выдал… Надо, надо за языком следить!

Домой он пришёл ровно в десять. К тому времени, наверное, родители должны уже были вернуться из гостей – если звали к семи, ехать туда больше часа, то пары часов на гостевание должно хватить, да и Мишку обычно укладывают в девять…

В штабе разошлись около восьми, и Саня впервые увидел, как это делается. Оказалось, всей толпой ломиться нельзя, будет слишком заметно. А надо, как выразился Лёша, «просачиваться мелкими группами по одному человеку», да ещё и прикрываясь волшебством.

– Это называется «завеса невидимости», – наставительно сказал Дима. – Одна из самых полезных вещей в нашем деле. Пока держишь её, завесу, тебя в упор не видят, не замечают, людям ты по фигу, их мысли мимо тебя идут. Конечно, с настоящей невидимостью не сравнить – если, например, кому-то на ногу наступишь или споткнёшься о его ногу, тебя срисуют. Ещё животные тебя почуют, особенно кошки. Ну и если видеозапись или фото – тоже попадёшься. Но в большинстве случаев такой завесы вполне достаточно.

– А настоящая невидимость возможна? – спросил Саня. – Чтобы уж на сто процентов?

– Ага, – кивнул Дима. – Только это не у каждого получается и большого расхода силы требует. Вот у Данилы нашего с полпинка выходило, у меня через раз удаётся, а у Полины и Лиски совсем по нулям. Только эта полная невидимость редко нужна.

Выходили они вместе с Димой.

– Чтобы завеса на двоих сработала, всё время держись за меня, – предупредил он. – Можешь за плечо, можешь за руку, типа как парами в детском саду. Главное, не разрывать контакт раньше времени. Ну и не болтай, конечно, пока на улицу не выйдем.

Оказалось, изнутри эта завеса вполне ощутима. Когда Саня ухватился за Димин локоть, вокруг них возникло слабое, едва заметное глазу фиолетовое свечение, которое слегка звенело, будто где-то вдалеке вились жаждущие человеческой крови комары. Ещё выяснилось, что завеса работает и как фонарик: на тёмной лестнице кое-как были видны ступеньки.

– Ну всё, отцепляйся, – велел Дима, когда они отошли метров на двадцать от подъезда.

На улице уже вечерело. Солнце зажгло рыжий костёр на полнеба и величаво сползало к горизонту, хотя какой там горизонт – неровная линия крыш, высотных домов, древесных крон и рекламных щитов. Вот на даче у Овсянниковых – там был настоящий горизонт, они там с Мишкой и Олей, овсянниковской дочкой, специально ходили в поле смотреть закаты. Оля порывалась и на восходы их вытянуть, но безрезультатно – утром слишком хотелось спать.

– Короче, так! – постановил Дима. – Завтра к четырём подходи ко мне домой, это не особо далеко отсюда. Забивай телефон и адрес.

– Не во что забивать, – признался Саня. – Я мобильник дома забыл.

– Ну блинский ёж! – выразился Дима. – Детский сад, штаны на лямках. Тогда учись, как такие вопросы решают по-взрослому!

Он сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил оттуда визитку. На плотной картонке значилось: «Дмитрий Олегович Якушев, специалист по разным вопросам». А ниже – домашний адрес, городской и мобильный телефоны, емейл, скайп и вконтакт.

– Круто! – протянул Саня.

– Вообще-то это я папу попросил, он у себя в институте мне распечатал, – признался Дима. – У них там принтер есть, который на картоне печатает, и ламинатор тоже. Дома сразу себе в мобильник забей и на мыло мне все свои контакты сбрось.

– Обязательно! – кивнул Саня и подумал, что идея с визитками – классная. Надо бы и себе таких напечатать, пускай даже и на обычной бумаге, всё равно можно потом вырезать и на картонку наклеить. А на визитке написать: «Александр Михайлович Лаптев, охотник на мутантов».

– Ну, тогда пока! Завтра в четыре – у меня, и начинаем учёбу! Держи! – и хлопнув его по ладони, Дима кинулся к перекрёстку, где медленно подплывал к остановке похожий на огромного сома троллейбус.

А Саня не спеша двинулся в другую сторону. Шататься по улицам предстояло долго, почти два часа, но лучше уж бродить по городу, чем сидеть на ступеньках лестницы, ожидая прихода родителей, а заодно и встречать недоумённые взгляды жильцов. Не говоря уж о такой мелочи, что без ключей он и в подъезд не попадёт, ну разве что вслед за кем-то просочится.

На улицах ничего особо интересного не было, просто сгущались апрельские сумерки, зажигались потихоньку фонари, остро пахло сырой землёй и бензином, светились витрины и вывески, и никто, конечно, не обращал внимания на бесцельно бродящего Саню. Знали бы они, суетливо спешащие по своим мелким делишкам, что среди них идёт настоящий волшебник! Не просто худой белобрысый пацан-семиклассник с тройками по русскому, а человек, способный на многое!

Правда, пока ещё непонятно, как это самое волшебство применять. Вот чувствуется там, внутри, белый огонёк силы, пульсирует, как второе сердце, но дальше-то что? Ладно, завтра Дима расскажет…

На свою улицу он вышел, когда уже изрядно стемнело – ещё не ночь, но небо тёмно-синее, несколько звёзд уже горят. Заметно похолодало, потянуло ветром, и стало как-то зябко и неуютно – даже несмотря на огонёк волшебства.

Уже подходя к дому, он увидел, как разворачивается и выруливает на улицу белая, с красными полосами, машина «скорой помощи». Настроение упало ещё на несколько градусов. Вот он, волшебник, идёт по городу, а у кого-то беда, и такая беда, где волшебство бессильно. Ну почему, почему невозможно лечить? Во всей фэнтези, во всех фильмах маги исцеляют людей, а в жизни, значит, всё не так? Кто и зачем заблокировал эту опцию? Саня и сам понимал, что вопрос глупый. Скорее всего, никто тут ни в чем не виноват, а просто вот такое оно на самом деле, волшебство. Глупо же возмущаться, что вода не сладкая, стекло не прочное, снег не горячий. Что поделать, если так устроен мир? Он ведь не Мишка, он не станет приставать с вопросом «А кто его, мир, так устроил?»

Куда интереснее, как без магнитного ключа войти в подъезд.

Впрочем, проблема решилась сама собой: дверь оказалась нараспашку открыта и подпёрта кирпичом, и смуглые черноволосые таджики таскали туда тяжеленные мешки с цементом. Видно, у кого-то опять ремонт.

Лифт был надолго оккупирован мешками, поэтому он побрёл по лестнице. Четвёртый этаж – это чепуха. Вот как тем, кто на шестнадцатом живёт?

Стоило ему позвонить – и дверь распахнули немедленно, будто стояли рядом и ждали.

– Явился, значит, – каким-то мёртвым, механическим голосом протянул папа. – Ну, заходи.

Таким его Саня не видел давно, ещё с тех пор, когда годовалого Мишку увезли в больницу с подозрением на опухоль в мозгу, и мама, конечно, поехала с ним. И несколько дней, пока подозрение не сняли, папа был даже не бледный, а серо-стальной. Заострились скулы, сузились глаза – будто он целится в невидимого врага. И говорил он тогда таким же неживым голосом, без всяких оттенков.

Закрыв за Саней дверь, папа молча ушёл в их с мамой комнату. И это напугало Саню больше, чем если бы тот стал орать. В животе зашебуршился неприятный комок, и отчего-то вспотели ладони. Кажется, всё будет гораздо хуже, чем ему представлялось.

Что-то там, в комнате, происходило, слышались неразличимые голоса, какое-то звяканье, и Саня вдруг подумал: умей он пользоваться волшебством, то сейчас бы узнал, что там говорят. И тут же одёрнул себя: это нечестно! Подслушивать, и кого – своих же маму с папой! За такое можно и по морде, и даже нужно!

Он так и застыл столбом в коридоре, не решаясь ни постучаться, ни пойти в «детскую». И стоя, понял, что ещё не так. Из кухни не доносилось ни звука, а обычно там верещал телевизор, мама без него не представляла себе жизни. И здесь, и в Краснодаре, и в Саратове, и в Пензе. «Это называется телемания», говорил папа.

Папа вышел из комнаты, взял Саню за плечо и повёл на кухню.

– Голодный? – спросил он всё тем же бесцветным голосом.

– Ага, – признал Саня. В самом деле, кусок торта и несколько печенек всё-таки обед с ужином не заменят.

– Сейчас, – папа полез в холодильник, вытащил кастрюлю с грибным супом. И от этого его механического спокойствия становилось только страшнее.

– Как там было, в гостях? – чтобы нарушить эту вязкую тишину, спросил Саня.

– Не было никаких гостей, – сообщил папа. – Какие могут быть гости, когда сын из дому удирает? Мама позвонила мне, когда я уже к Евгению Львовичу ехал, пришлось связаться с ним, дать отбой, объяснить ситуацию. Ну, он мужик нормальный, всё без обид. Ну а дальше сам, наверное, должен понимать. Обзванивали полицию, больницы, морги. Потом я в ближайшее отделение сходил, написал заявление о пропаже. Там сначала не хотели принимать, вроде как только через трое суток, но пришлось надавить… Так что ищут тебя, Саня… ну или делают вид, что ищут. Это ладно, это я им сейчас позвоню, извинюсь.

– А мама где? – перебил его Саня. – Спит?

– Ну, можно и так сказать, – усмехнулся папа. – У неё от всех этих переживаний подскочило давление, сознание даже на какой-то момент потеряла, пришлось «скорую» вызывать. Недавно только уехали. Хорошо хоть не гипертонический криз, просто давление. Сделали ей все положенные уколы, ну и снотворное. Сейчас я её разбудил, сказал, что ты вернулся. Чтобы по крайней мере без кошмаров досыпала. Мишке тоже пришлось успокоительное давать, он тут истерику закатил, плакал, кричал, что тебя мутанты похитили и съели. Уверял нас с мамой, что мутанты живут в зоопарке и иногда оттуда сбегают, одного такого ты ему даже показывал… Вот такая диспозиция, сынок.

Саня уставился в зелёную, с листиками и веточками клеёнку стола. Есть расхотелось совершенно.

– Ну а ты что скажешь? – помолчав, продолжил папа.

– Ну… – протянул Саня, ощущая, как шершавый ком разрастается в животе. – Я, конечно, виноват…

– Само собой, – кивнул папа. – Но ты бы хоть объяснил, что случилось-то? И где тебя шесть часов носило?

Саня задумался. Сейчас ему предстояло соврать, и это было стыдно. Когда на тебя орут и грозят отвинтить голову, врать как-то проще. А когда с тобой как с человеком… Но не рассказывать же про «Волнорез», это тоже на сто процентов невозможно.

– Папа, – сказал он, – ну я не мог пойти в эти гости. Именно сегодня! У меня дела были неотложные… Ну можно я тебе не буду говорить, какие? Ну очень нужно было… встретиться, в общем. А мама начала орать, ну и я тоже взбесился…

– С девочкой, что ли, встречался? – хмыкнул папа.

– Ну… – задумался Саня. В конце концов, а почему нет? В «Ладони» аж целых три девчонки: Лиска, Аня и Полина. Вроде получается по-честному. – В общем, да…

– А нельзя было спокойно маме объяснить? В конце концов, мне бы позвонил, я ж не совсем тупой всё-таки, уж как-нибудь бы разрулили… – в папином голосе начала прорезываться злость, и это даже обрадовало Саню: значит, отмерзает. Пусть будет что угодно, лишь бы не эти повадки робота.

– Ну… не подумал просто, – шмыгнул он носом.

– Не подумал он, – подтвердил папа. – Не подумал, что у мамы нервы и давление, да и я, кстати, не железный. Не подумал, что в мегаполисе с подростком любая хрень может случиться, это тебе не Пенза… хотя и там тоже не остров безопасности. Не подумал, что мобильник у тебя не только для того, чтобы в интернете шариться, но и чтобы связь была всегда. Ну ладно, могу понять, моча в голову ударила, убежал. Но шесть часов мотаться и не подумать ни разу, как там дома-то? Что, ты всерьёз вообразил, будто мы с мамой и Мишкой преспокойно пойдём в гости салатики жрать, когда тебя хрен знает где носит? Ну ладно, допустим, так спешил к девочке, что телефон не взял. Но у девочки-то попросить, домой звякнуть: мама-папа, я жив, меня мутанты не съели! Это слишком сложно?

– Я ж номеров на память не помню, – пробубнил Саня.

– А кто в этом виноват? – желчно поинтересовался папа. – Когда тебе как Мишке было, я тебя заставлял наизусть адрес выучить, помнишь? Чтобы если потеряешься, взрослые знали, куда вести. Но сейчас тебе тринадцать! Сам давным-давно должен был сообразить. Стихи по литературе учишь, а тут два номера не под силу?

– Я теперь выучу! – искренне заявил Саня.

– Ну а сейчас-то что будем делать? – хмуро поинтересовался папа.

Саня вновь ощутил, как бьётся в нём второе, волшебное сердце, тёплый белый шарик. Причём бьётся в том же ритме, что и обычное, из мышц и сосудов. Умей он управлять волшебством, то… А что «то»? Сделать так, чтобы папа его немедленно простил? Да ещё и велик подарил за хорошее поведение? Но ведь это было бы ещё хуже, чем подслушивать. Нет уж, что заслужил, то получай.

– Меня надо наказать! – глухо произнёс он. – Строго! Как тогда, в Пензе.

Папа взглянул на него как-то странно. Казалось, у него что-то болит – не так, чтобы криком кричать, а как если ноет зуб или саднит горло.

– Знаешь, сын, – голос его был уже не механически-мёртвым, а просто усталым, – я пока и сам не могу сообразить, что с тобой делать. Не в том я пока состоянии, чтобы принимать решения. Поэтому завтра. Завтра вместе с мамой подумаем, как тебя наказать. И накажем, это без вопросов. Но сейчас я очень хочу спать, а ещё надо в полицию звонить, и Евгению Львовичу, он тоже волнуется. А кто бы не волновался? Короче, разогрей себе суп и котлеты с макаронами. И потом сразу в постель, чтобы никаких сталкеров и вконтактов.

Он резко встал, чуть не задев головой люстру, и, не оборачиваясь, вышел из кухни. А Саня остался сидеть, глядя в окно. Между занавесками там была узкая щель, и в чёрной полоске неба слегка подмигивала ему яркая звезда. Тоже белый шарик, только огромный, далёкий и раскалённый.

 

3.

– Проходи, не стесняйся! – Дима широко повёл рукой. – Чувствуй себя как дома. Куртку сюда, тапочки вот. И сразу давай на кухню, будем чай пить.

Был он одет совсем по-домашнему – жёлтая футболка с надписью «Сквозь дыры – к звёздам», черные адидасовские шорты, да ещё и босиком. Саня подумал, что вот ему бы так ни за что не разрешили: «а вдруг на полу иголка, а вдруг булавка, и вообще, всю грязь соберёшь, потом заставляй тебя мыться!»

Он влез в мохнатые тапки и двинулся вслед за Димой на кухню. Путь неблизкий, зато интересный. В таких квартирах ему ещё не приходилось бывать – высокие потолки, широкий коридор, на всю длину заставленный книжными стеллажами, под ногами не привычный линолеум, а поблёскивающий лаком паркет, и двери в комнаты. Саня насчитал их четыре.

С кухни послышался сердитый собачий лай, а потом строгий Димин голос:

– Найда, лежать! Свои!

Кухня оказалась просторной, но более привычной. Как и везде, мойка, стиральная машина, столик, на газовой плите шипит белый чайник, на невысоком холодильнике стоит микроволновка. А на полу разлеглась тёмно-серая, с рыжими подпалинами на боках немецкая овчарка. Чуть приподнялась, внимательно осмотрела Саню и вновь положила голову на мощные лапы.

– Не бойся, она гостей не обижает, – улыбнулся Дима. – Она у нас дама спокойная, солидная. Да и возраст – ей уже восемь, это если на человеческие годы переводить, за пятьдесят будет.

Саня вспомнил, как на прошлой неделе в гимназии поздравляли Антонину Алексеевну, той как раз исполнилось пятьдесят. От каждого класса надо было писать поздравление, и в их седьмом «б» это поручили Даше Снегирёвой: Елеша заявила, что у неё лучший почерк, да и неплохой литературный слог. А он тогда ещё подумал, что хорошо классная не вспомнила про Лиску. Незачем лишний раз привлекать к ней враждебное внимание. Впрочем, может, как раз потому Елеша и не вспомнила.

Всё ведь было почти по-прежнему. Ну ладно, на доске жабу рисовать перестали, кваканье на уроках не включали, но мелкие пакости продолжали устраивать. Кто-то ежедневно скидывал Лизину куртку с вешалки в раздевалке, кто-то подсовывал ей записочки, которые она не разворачивая выкидывала в корзину для мусора, кто-то после уроков орал ей вслед «Жа-ба! Жа-ба!» И это только то, что Саня видел. А сколько, наверное, творится вне школы! И телефонные звонки, о которых она рассказывала, и что-то, о чём Лягушкина не говорила даже ему. Наверняка ведь есть это «что-то»! Со Снегирей станется!

А вот ему было полегче. Бойкот продолжался, но теперь уже – без подлянок. Не выкидывали в окно рюкзак, не развивали на уроках тему лаптей и уж тем более не нападали после школы. Сане даже временами казалось, что семибэшники его малость побаиваются. Будто он какой-то заразный, и поэтому лучше держаться подальше. Единственный, кто с ним общался, это Петька Репейников, да и тот – исключительно во вконтакте или по мобильному. На людях – трусил.

– Ты какое варенье хочешь, малиновое или черничное? – прервал его мысли Дима.

Следовало, конечно, проявить вежливость и интеллигентность, как учила мама, и сказать: «Благодарю, мне что-то не хочется сладкого». Но раз уж предложили чувствовать себя как дома…

– И такого, и такого, – честно ответил Саня.

– Айн момент! – Дима полез в кухонный шкафчик, выставил две банки, розеточки, ложечки. – Чай сейчас закипит. Ну, как настроение? Готов приступить к учёбе?

– Готов! – Саня изобразил голосом бодрость. – Конечно!

Насчёт настроения отвечать не стал, настроение было так себе. Не как вчера, конечно, вчера оно лежало ниже плинтуса, но и сейчас внутри хлюпало.

Другой бы на его месте радовался. Ещё бы, отделался лёгким испугом. Когда днём он пришёл из школы, мама не кричала на него, не пугала всякими карами. И даже не объявила бойкот – спокойно спрашивала, с чем он будет котлеты, с макаронами или картошкой, что было в школе, что надо следует купить по дороге в сад. Но что-то случилось с её голосом, из него исчезло тёпло. Причём сменилось не механическим холодом, как недавно у папы, а каким-то затаённым страхом. Так бывает, когда болит зуб, и боишься лишний раз коснуться его языком. Она старательно делала вид, что всё как обычно, как раньше, но Саня понимал: ничего уже не будет как раньше. Что-то разбилось, и виноват в этом только он.

Конечно, пришлось звонить Диме, извиняться, что встреча отменяется, что ему нужно в пять забирать брата из детсада, а потом сразу домой, причём дома ещё не факт, что отпустят гулять.

– Натворил что-то? – правильно понял его интонацию Дима. – Ладно, бывает, дай тогда знать, как сможешь. Только ты это… помни, о чём я тебе говорил. Сам не пытайся ничего…

Папиного прихода он ждал с нетерпением. Пусть уж поскорее всё случится, пусть что угодно будет, только не эта вязкая, серая неопределённость, которая грызёт изнутри. Ничем не хотелось заниматься – ни гонять «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а», ни слушать музыку, ни, тем более, делать уроки. Правда, их-то он как раз сделал, потому что валяться на диване было ещё противнее.

Папа пришёл уже после девяти, когда Мишку загнали сперва мыться, потом спать.

– А почему мутанты тебя не съели? – первое, что спросил Мишка, когда Саня повёл его из сада домой. В одной руке – пакет с продуктами, в другой – маленькая тёплая ладошка.

– Потому что их не существует, – хмуро ответил он. – Это я просто шутил про них раньше.

– Существуют, существуют! – горячо возразил Мишка. И внушительно добавил: – Уж мне ли не знать!

Вот где он подцепил эту фразу? У воспиталок, небось.

Пока папа умывался, ужинал, Саня сидел в «детской». Сперва читал засыпающему Мишке «Волшебника Изумрудного города» – как раз то место, где Элли встретила трусливого льва. Именно таким львом он себя и ощущал. Во рту было сухо, а ладони потели. Потом, когда Мишка отрубился, он включил ноутбук и загрузил вконтакте. Пришло сообщение от Женьки – у них там, в Краснодаре, были очередные соревнования, и Женька занял второе место. Пришло сообщение от Петьки Репейникова: «У меня радостная новость: я отключил Выжигатель! Сам! Без читов!» Саня лишь хмыкнул: ему бы Петькины проблемы. Пришла похабная картинка от какого-то Птеродактиля, которого отродясь не было у Сани в друзьях. Похоже, опять снегирёвские пакости… или просто какой-то урод спамит всех подряд. А он ещё убеждал Мишку, что мутантов не бывает! Вот, пожалуйста!

Наконец свершилось. Папа осторожно заглянул в «детскую» и поманил Саню пальцем.

– Пойдём на кухню, – тихо сказал он в коридоре. – Мама уже легла, сегодня ей снова нездоровится.

– Опять давление? – понурился Саня.

– Нет, – успокоил папа. – Обычные женские дела. В общем, так: мы с ней насчёт тебя поговорили…

Саня тяжело вздохнул. Ну пора бы уже!

– И что? – спросил он чуть слышно.

– Короче, решили строго тебя не наказывать… в смысле, не как тогда. Тебе ведь всё-таки не десять лет, мозги уже и сами вроде могут крутиться, без заднего привода. Ты ведь обо всём уже подумал, так? Выводы сделал?

– Ага! – горячо кивнул Саня, не спеша, впрочем, радоваться.

– Поэтому ограничимся тем, что все майские праздники просидишь дома. Вплоть до десятого числа включительно. Никаких гуляний, никаких девочек! И никаких компьютерных игрушек. Пятнадцать минут в день на компьютер, просто чтобы почту посмотреть, на важные письма ответить. И, конечно, за тобой генеральная уборка всей квартиры. Есть вероятность, что хозяйка может наведаться, проверить свою недвижимость, сильно ли мы её загадили. Так вот, чтобы обеспечить ей восторг, понял?

Это что же, десять дней он не сможет увидеться с ребятами из «Ладони»? А вдруг все вообразят, что он решил на отряд забить? Что подумал-подумал – и испугался волшебства?

– Папа! – решившись, произнёс он. – А можно по-другому?

– Это как же? – нахмурился тот.

– Лучше меня всё-таки как в Пензе! И даже в сто раз сильнее! И всю квартиру отдраю! И к ноуту вообще не прикоснусь! Но мне очень надо будет встретиться… с людьми, в общем! Я обещал… Ну не могу я тебе рассказать, ты мне просто поверь!

– Хм… – папа задумался. – Это настолько для тебя важно?

– Настолько! – чуть не закричал Саня.

– Ладно, будь по-твоему. Как в Пензе – этого сейчас не надо, но тогда уж без игрушек до летних каникул. Ноутбук заберу и буду выдавать на пятнадцать минут в день. В четверти чтобы ни одной тройки! Сэкономленное на играх время потратишь на учёбу. С учителями, где у тебя проблемы, сам договаривайся, бери дополнительные задания, ну разберёшься, короче. Им твои тройки, наверное, тоже не в радость, так что пойдут навстречу. Насчёт гуляний – чтобы ровно в восемь дома, и ни минутой позднее. Опоздаешь – все гуляния прекращаются до каникул. Ты меня понял?

– Понял! – сказал Саня.

Генеральная уборка – это чепуха. Врубить в плеере группу AC/DC, и вперёд, с песней. А вот «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а» было жалко, но им всё-таки можно пожертвовать. И даже тройки можно исправить, хотя это куда неприятнее. Как представишь, что надо подходить к Елеше, объясняться, просить… Но лучше уж с ней объясняться, чем с волнорезовскими.

Да, обошлось лёгким испугом. Но радости от этого не было вовсе. «Скорая» у подъезда, папино серое лицо, мамино притворное спокойствие – всё это никуда не делось, ничем не уравновесилось. И вновь Саня решил, что уж лучше бы наказали, как тогда. По крайней мере, не было бы сейчас вязкой мути на душе. Зря папа считает его настолько взрослым.

– А вот и чай! – объявил Дима с такой радостью, с какой, наверное, Репейников отключал Выжигатель в лаборатории X-19. – Тебе покрепче?

Чувствовалось, что ему нравится по-взрослому принимать гостей.

– Слушай, а почему наш отряд называется «Ладонь»? – задал Саня пусть и не самый важный, но давно мучивший его вопрос.

– Смотри! – Дима вытянул правую руку. – Вот ладонь, вот пальцы. Они все разные, но они из одной ладони, и каждый нужен. Ладонь можно протянуть тому, кто тонет, и вытащить. Ладонью можно остановить нападающего, то есть поставить мягкий блок. А если всё серьёзно и мягкие меры бесполезны, тогда по-другому будем! – Он сжал пальцы в кулак. – Вот что значит «Ладонь». У нас, кстати, у всех значки есть, с открытой ладонью, и тебе такой же дадим. Только, сам понимаешь, если спросят, что за значок такой – правды говорить нельзя. Скажи, что просто увидел на прилавке, понравилось – вот и купил. Разные ведь продаются.

– Понятно, – кивнул Саня. Объяснение и впрямь было убедительным. Да и белый шарик одобрительно всколыхнулся внутри. Саня и сам не понимал, каким образом он его ощущает – не глазами, не кожей, не нервами… как-то совсем по-другому.

– Кстати, с названием у нас прикольно получилось, – добавил Дима. – Самое-то первое название у отряда было не совсем такое. Когда его создали, лет десять назад, он назывался ЛОДОН. Если по буквам, то получается Люди, Оберегающие Детей От Несчастий. Но потом как-то быстро этот ЛОДОН превратился в «Ладонь».

– Круто! – Саня не мог не признать очевидного. – А как ты будешь меня учить?

– Точно так же, как и меня, – размешивая сахар, Дима стучал чайной ложечкой так, что получалось музыкально. – Сначала я тебе скажу, что делать, потом буду давать задания, ты будешь пробовать, я буду объяснять, что не так, ты будешь переделывать. Вот сейчас чай попьём и начнём. Сперва тут, дома, потом на улицу пойдём тренироваться. Ты, главное, не стесняйся, спрашивай всё, что непонятно. Тут тебе не школа, тут парашу не поставят и в дневник замечание не влепят.

– Ты в каком классе? – Саня решил, что раз уж дали ему учителя волшебства, то стоит о нём разузнать побольше. – Четырнадцать это ведь может быть и восьмой, и девятый…

– В восьмом, – признался Дима. – Мне четырнадцать только в марте стукнуло. А вот Лёха уже в десятом, он просто рано в школу пошёл. Анька в девятом, Серёга в восьмом, про Лиску ты знаешь, Поля в шестом, а Ванька в пятом. Кстати, они с Серёгой братья. Только видишь, какие разные. Серёга у нас могучий теоретический ум, он астрофизикой занимается, в кружок при планетарии ходит, а Ванька – шут. Но вроде пока справляется по волшебству, косяков за ним нет.

– А у вас кто старший, тот главный? – уточнил Саня.

– Не у вас, а у нас! – строго поправил Дима. – И не совсем так. Просто Лёха раньше других в отряде, поэтому он самый опытный, ну и вообще парень хороший. А вот прикинь, он уже где-то летом от нас уйдёт, и самой старшей станет Анька. Но из неё командира не получится, она всего-то чуть больше года в «Ладони», и вообще слишком мягкая… короче, будем решать.

– Ясно, – кивнул Саня. Вопросов ещё оставалось множество, но с ними стоило погодить. – Ну что, давай заниматься?

– Ага! – Дима сгрёб со стола чашки, ложки и розетки, сунул в мойку. – Погоди только, сполосну. Не люблю, когда в раковине залежи, – пояснил он, пустив воду.

– А ты что же, сейчас совсем один живёшь? – Саня всё никак не мог в это поверить. Чтобы пацану, всего на год его старше, это разрешили… Ему такое не позволят даже когда усы вырастут.

– Ну да, один, до тридцатого мая, – из-за шума струи Димин голос казался пропущенным через спецэффекты. – Я ж говорил, папа в Новосибирске. Ну, если чисто формально, то со мной как бы бабушка, папина мама. Только сейчас ведь дачный сезон начался, ну и бабуля ещё с того воскресенья усвистала на дачу, в Шарапову Охоту, это если на электричке, два часа. Звонит оттуда, интересуется… и послезавтра, кстати, придётся к ней тащиться, ей нужна моя грубая физическая сила. В смысле, копать грядки.

– А трудно так? – Саню всё более разбирало любопытство.

– Что, грядки? Ну если на полный штык копать, а потом ещё рыхлить, то да, выматывает. Зато как бы дополнительная тренировка.

– Не, я не про грядки, – уточнил Саня. – Я про то, как всё это… ну, готовить, убирать…

– Да это ерунда, – рассмеялся Дима. – Это я с одиннадцати лет всё умею, папа надрессировал. Тут главное не запускать, тогда усилий по минимуму.

Он выключил воду, вытер вафельным полотенцем руки.

– Догадываюсь, что хочешь спросить. Все наши тоже так вот мялись, стеснялись. Мама с нами не живёт, уже три года. Так вышло, а подробности как-нибудь в другой раз. Ну, пошли ко мне.

Димина комната впечатляла. Большая – чуть ли не в полтора раза больше их «детской», заставленная так, что еле можно было пробраться от двери к дивану и столу с компьютером. Книжные стеллажи до потолка, стопки книг на полу, местами доходившие Сане до пояса. А ещё – велотренажёр, мольберт, подвешенная к крюку в потолке чёрная боксёрская груша, навороченный велик без переднего колеса, здоровенный, метрового диаметра глобус, коробка от микроволновки, в которую сложены были старые журналы в голубых и белых обложках, две гитары – одна нормальная, другая без струн. На стене рядом с диваном – штук десять картин, какие-то в деревянных рамках, какие-то просто. И ещё, под стеклом, рисунок, сделанный то ли тушью, то ли углём. Изломанные чёрные линии складывались в портрет старика с поджатыми губами и малость насмешливым взглядом.

– Это не бардак, а рабочая обстановка, – пояснил Дима, с ногами забираясь на диван. – Если честно, много всякого хлама накопилось, а папе выбрасывать жалко, потому что память о дедушке. – Он показал глазами на портрет. – Мой дедушка, академик Якушев.

– Очень приятно, – машинально пробормотал Саня и тут же понял, как это идиотски прозвучало.

– Ему, наверное, тоже было бы, – усмехнулся Дима, – но он умер, когда я ещё пелёнки пачкал. Эта квартира его, в советское время академиков ценили. Короче, садись вот в кресло, и начнём.

Он обхватил руками колени и начал.

– Урок номер раз. Что такое волшебство и с чем его едят. Отвечаю – никто не знает. Ну, в смысле, какая там физика работает. Нам это, в общем, и неважно. А важно, как им управлять. Ты, наверное, кучу фэнтези всякой читал, кин разных смотрел, про детские сказки и не говорю. Всякие там заклинания, волшебные палочки, посохи, талисманы, амулеты… Так вот, всё это фигня, для нашего волшебства ничего этого не нужно. А нужно вот что: почувствовать внутри силу, потом сообразить, а что ты конкретно хочешь, ну и представить, будто оно получилось. А как представишь, надо усилие сделать, в мыслях, ну типа как нажать кнопку или спустить тетиву лука. И оно так и выйдет. Видишь, как просто?

Саня ошарашено кивнул:

– Ну да, вроде просто. А в чём засада?

– А в том, – продолжил Дима, – что как это усилие сделать, каждый сам должен понять. Вернее, даже не умом понять, а почувствовать. Вот смотри, видишь глобус? Дедушке подарили где-то сорок лет назад. Например, я хочу, чтобы он стал вращаться по часовой стрелке. У меня в голове возникает картинка, как он крутится. Серёга бы наш сказал «образ цели», он любит загрузить умными словами. Ну, представить легко, это всякий сможет. Потом я притрагиваюсь к своей силе… вот невозможно объяснить, как, нужно просто пробовать, пока не получится. Прикоснулся, как бы снял её с предохранителя, теперь нажимаю эту как бы кнопку пуска. И готово!

Глобус тут же пришёл в движение и поначалу медленно, а потом всё быстрее и быстрее завертелся. Жёлто-зелёные очертания континентов вскоре слились с ультрамариновым океаном, и всё сделалось непонятного серо-салатового цвета.

– Ух ты! – Саня не смог сдержать восхищения.

– Короче, принцип простой, – Дима остановил глобус, и тот даже слегка подпрыгнул на месте. – Сложности начнутся дальше. Сколько силы на что потратить, и в каких случаях что именно нужно делать, и что у тебя получается легко, что трудно, а что вообще никак. Ну вот, например, я два года уже в «Волнорезе», знаю и наших ребят, и с другими отрядами дружим, но ни разу не видел, чтобы кому-то удалось летать. Хотя, говорят, у кого-то всё-таки получается.

– А жаль! – заметил Саня. – Классно было бы.

– А смысл? – усмехнулся Дима. – К тому же вспомни правило номер два: волшебство нельзя тратить на себя. А на себя – это не только пломбир или пятёрку по химии, но и вообще всё, что ради своего удовольствия. Вот я зачем сейчас глобус крутил – для дела, чтобы тебя учить. Ну прикинь, случилась какая-то дрянь, кого-то надо спасти, и другого способа нет, кроме как лететь. Ну тогда да, тогда можно. А просто ради спорта – нельзя.

– Но почему? – Саня знал ответ, но смириться с ним не мог. – Ведь если никому никакого вреда от этого не будет…

– Вред есть! – спокойно возразил Дима. – Во-первых, вред тебе. Привыкнешь волшебство для себя использовать, втянешься, оторваться уже не сможешь. Подсядешь на волшебство, как на дурь или колёса. Ну и придётся тебя ловить и лишать силы. Во-вторых, ты вот что сразу запомни: силы у тебя не бесконечно много. Вот сделаешь что-то волшебством – и устаёшь. Чем круче штука, чем больше силы вложил, тем сильнее устаёшь, и дольше восстанавливаешься. А пока восстанавливаешься, волшебство не сработает. А может, как раз что-то срочно понадобилось. Вот прикинь, ты идёшь вдоль набережной, захотелось тебе сто кило конфет, ну ты их из ближайшего магазина и перенёс. Дальше идёшь – а там первоклашка тонет. Далеко тонет, не доплывёшь, а волшебством уже не получится, ты силу на фигню потратил, тебе, может, сутки восстанавливаться. Вот поэтому и есть правило, что без крайней необходимости волшебство не применяют. Чтобы было что применять, когда она настанет, крайняя. А никто ж этого заранее не знает. Мы вот сейчас сидим, треплемся, а вдруг в доме пожар? Или грабёж. Кстати, нашу квартиру однажды грабили, в прошлом сентябре.

– И что? Ограбили? – Саня приготовился сочувствовать.

– Не, повезло! Это днём было, а ко мне Данила как раз зашёл. Ну и, короче, вломил этим придуркам по полной программе. Типа же я ребёнок, типа же он меня защищал, всё по правилам. А вот прикинь, если бы он чуть раньше потратился на чепуху?

– А если бы ты один был? Тогда нельзя волшебством? – Саня хотел это прояснить до конца. – А если бы придурки тебя ножом?

– Нельзя, – подтвердил Дима. – Ну то есть чисто физически можно… только это может быть последнее в твоей жизни волшебство. Потому что крутой косяк, в «Волнорезе» за такое вообще-то полагается лишать силы. Это был бы общий сбор, и полагается ещё из других отрядов пригласить, если в городе есть такие… ну, в Москве-то наших много. И будут решать, что с тобой сделать. Могут и простить, бывали случаи. Но даже если не лишат насовсем, то запретят пользоваться волшебством, на месяц, на два… Тут, конечно, всё на честность, но если тебя заловят, что ты под запретом, а волшебничаешь, то уже стопудово силу заберут, да ещё и выгонят из отряда. Знаешь, лучше уж люлей получить, если нет смертельной опасности. Ладно, что-то мы заболтались, а тебе учиться надо. Короче, вот перед тобой глобус, действуй! Крути!

Саня выбрался из кресла – так ему казалось вернее. Уставился на круглый подарок академику. Повернуть его… где там белый шарик?

Волшебство никуда не делось, оно откликнулось тёплой волной, оно ждало и просилось наружу. Только вот как? «Слушай, шарик! – сказал он мысленно. – Вот надо глобус повернуть. Фас!»

Ничего не вышло. Глобус и не думал вращаться.

– Да ты не напрягайся, – посоветовал Дима. – Волшебство своё чуешь?

– Ага! – подтвердил Саня.

– А как ты его себе представляешь? – спросил Дима. – Если не хочешь отвечать, не надо… Просто у каждого это что-то очень личное.

– Как белый тёплый шарик, типа теннисного мячика, – Саня и не собирался скрывать. – Он где-то возле сердца, по-моему.

– Вот! – Дима хлопнул себя по коленке. – У тебя шарик, у меня… только не смейся. У меня роза, тёмно-красная такая, и корни тоже в сердце. А у других по-разному, я тебе говорить не буду, если захотят, сами скажут. Короче, надо прикоснуться к твоему шарику, мысленно, представить, что ты – это он, а он – это ты. И потом нащупать спуск… ну это тоже у всех по-разному. У меня вот… короче, неважно. Серёга – тот клавишу Enter давит, а у Данилы вообще был топор и полено. И он этим топором по этому полену… мысленно всё, конечно.

Саня снова сосредоточился. На сей раз он не стал смотреть на глобус, и более того – зажмурил глаза. Прикоснулся к белому шарику, представил его – круглый, тёплый, но может стать и совсем горячим, огненным… и полететь в цель, как ракета… маленькая такая ракета, оставляющая за собой дымный след… стоит лишь выжать до упора спусковой крючок у ракетницы… громоздкого такого пистолета, папа в том году давал подержать, а вот стрельнуть не дал. Но всё равно понятно, как это делается. Нажимаем на этот холодный, довольно тугой крючок, и волшебство, освобождённое из плена, выстреливает, куда направить ствол… ну то есть желание… то есть этот самый «образ цели». Сейчас – огромный глобус, который просто обязан завертеться вокруг своей не воображаемой, а самой настоящей стальной оси. Нажимаем, держим…

Он открыл глаза. Глобус вращался, причём с бешеной скоростью. Казалось, он сейчас вообще взлетит, проломит оконную раму и помчится вверх, сперва в облака, потом в космос.

– А как остановить? – растерялся Саня.

– Да просто отпусти кнопку, или что там у тебя, – посоветовал Дима.

– У меня спусковой крючок ракетницы, – немного стесняясь, признался Саня.

– Ты его сейчас держишь, или снял палец?

– Держу.

– Ну так отпусти, и успокой свой шарик. Пусть уснёт.

Палец – воображаемый, конечно! – Саня с воображаемой ракетницы снял, но вот усыпить волшебство оказалось не так-то просто. Пришлось представить себе игрушечную кроватку – такие были у девчонок в детском саду, он запомнил – уложить туда шарик и покачивать. Типа баю-бай, засыпай, дам тебе каравай…

Получилось. Глобус вздрогнул, сбавил скорость, а спустя несколько оборотов и вовсе остановился.

– Ну вот, типа поздравляю! – Дима снова хлопнул себя по коленке. – Всё получилось. Первое твоё волшебство! Теперь попрактикуемся вон на ней, – показал он на грушу. – Врежь ей как следует! И попробуй побыстрее. Долго разгоняешься. А как получится, пойдём гулять. Ну, гулять и учиться. Как это у художников говорят – на пленэр.

 

4.

На улице было не то чтобы жарко, но по-летнему тепло. Саня даже куртку снял и забросил её на плечо – всё равно мама не видит. По радио утром сказали «девятнадцать градусов, без осадков», но его всё равно заставили одеться «как следует». Он чуть было не распсиховался, но вовремя вспомнил: сейчас возникать не время. А то ведь папа легко отменит прогулки, и придётся до каникул в «детской» киснуть, причём даже в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а» теперь не погоняешь.

Вот Диме – тому хорошо, его никто не контролирует. Отец в Новосибирске, бабка на грядках, поэтому он даже переодеваться не стал, только в кроссовки влез.

Народу было не сказать чтобы много – с одной стороны, первое мая, день праздничный, а с другой – хорошая погода, и значит, кто на дачах корячится, кто в пампасах шашлыки жарит.

– А мы куда вообще идём? – поинтересовался Саня.

– Да есть у меня кое-какие дела, заодно и попрактикуемся, – обернулся Дима. – Сейчас у тебя более сложные задания будут – с людьми работать. Это не глобус крутить и грушу лупить, здесь тонкость нужна. Как на скрипке – там же ладов нет, чуть палец сдвинешь, и уже фальшь.

– Ты в музыкалке, что ли, на скрипке учишься? – вспомнилась ему Лягушкина, которая хвастала своим абсолютным слухом.

– Ага, только уже закончил. И не по скрипке, а на блок-флейте. А скрипка – это серьёзно, это или всё бросать и по-настоящему заниматься, или никак. Поэтому сейчас думаю гитару как следует освоить, всё-таки попроще инструмент. Но не чтобы песни всякие, а настоящую музыку, классическую.

Болтая, они вышли на широкую улицу, засаженную тополями. Те уже покрылись тонкой и слегка желтоватой листвой – вскоре она позеленеет, а потом и белый пух полетит – но сейчас узенькие, клейкие листья остро пахли весной.

– О, вот, кстати! – остановился вдруг Дима. – Вот тебе и упражнение номер раз! – он указал головой в сторону молодой черноволосой женщины с одетой в красный комбинезон девочкой лет трёх, не больше. Мама целеустремлённо тащила её за руку, а девчонка упиралась, визжала, подпрыгивала на месте, и в бессвязных воплях можно было разобрать только «Не хочу!», «Не пойду!». «Рот закрой, дрянь! – оборачиваясь к дочке, орала мама. – Не то дома получишь!»

– А что делать-то? – не понял Саня.

– Успокоить, – распорядился Дима. – Сперва маму, потом девицу. Только не пережми, аккуратненько.

– А дотянет волшебство? – с сомнением спросил Саня: до скандалящих было метров двадцать.

– Да легко! – ободрил его Дима. – Опытный волшебник может и на километр дотянуться. Давай, Санёк, работай!

Саня мысленно дотронулся до белого шарика, ощутил привычную уже волну. Затем представил, как эта высокая брюнетка в узеньких джинсах делает глубокий вдох, как вытекает из неё в солнечный майский день серо-зелёная злоба, тает в воздухе, а сам этот тёплый, наполненный весенними запахами воздух касается разгорячённых мозгов женщины, и та вдруг понимает: всё на самом деле хорошо, не стоит кричать, малышка просто устала и хочет спать, дома её сразу нужно уложить в кроватку и спеть песенку… только не рэп, а что-нибудь детское… ну вот как мама поёт Мишке: «По диким степям Забайкалья».

А потом он, гладя левой мысленной ладонью белой шарик, указательным пальцем мысленной правой осторожно, по миллиметру, потянул мысленный спусковой крючок – чувствуя при этом воображаемой кожей холодную сталь.

Женщина – не воображаемая, а настоящая – замедлила свой темп, растерянно повернула голову направо, затем налево, потом наклонилась к девочке и как-то неуверенно, будто впервые, погладила её по кудрявой голове.

– Пять баллов! – звонко хлопнул себя по коленке Дима. – С первого раза! Теперь давай, работай мелкую.

С мелкой, к Саниному удивлению, оказалось сложнее. Сперва он попробовал сделать с ней то же, что и с мамой – но посланный им тёплый воздух натолкнулся на какую-то стенку. Девочка продолжала визжать, топать ногами, и мамина ласка, похоже, была ей по барабану.

– Не получается! – смущённо признался он.

– А ты попробуй на неё настроиться, почувствовать, – посоветовал Дима. – Она, наверное, барьер выставила… ну, мы это так называем. Короче, не надо его силой ломать, ты через него прыгни, успокой, а она уже сама снимет.

Саня попробовал. Представил волну спокойствия – и на малой скорости направил к девчонке. Ага, вот здесь волна тормозит, вот он, этот барьер… ого, какой высокий! Вроде того забора, каким в Семиполье окружён бывший колхозный сад. Колхоз давным-давно стал называться как-то по другому, а сад остался, и они с Васькой Дробенко и Гришкой Щербатовым лазили туда за малиной. Нагретые июльским солнцем доски с давно облупившейся бурой краской, звон кузнечиков… а с той стороны – бескрайние заросли малины, ягоды огромные и не просто спелые, а переспелые, чуть ли не сизые, и можно не торопиться… по словам Васьки, сторож дядя Костя сегодня уже успел хорошо принять на грудь…

Саня во всех подробностях представил этот забор, потом, погладив белый шарик, прыгнул, ухватился за неровные края досок, подтянулся, забросил правую ногу на ту сторону и даже почувствовал, как натянулась и опасно затрещала ткань джинсов. А потом спрыгнул вниз, обжёгся крапивой, поморщился – и двинулся к своему образу цели.

Девчонка, оказывается, ревела не просто так – от усталости или обиды. Сейчас Саня был внутри неё и понимал: это особый рёв, творческий. Мелкая вкладывала в него всю душу, вливала весь океан своих чувств, по сравнению с которыми его собственные казались лужицей. Ей обязательно нужно было сообщить не только маме, но и всему миру о своей беде. Что за беда, Саня уловить не мог, но девчонке она казалась огромной.

Осторожно касаясь её мыслей своей ладонью, он начал причёсывать их – точно тёмные кудрявые волосы. Всё не так плохо, пойми, всё на самом деле очень даже неплохо, и стоило ли так реветь, когда на свете есть столько всего вкусного, вот, например, малина – возьми, поешь, не бойся, угощаю…

Он не сразу заметил, что давно уже до предела сдавил спусковой крючок, что тот упирается в скобу. Встряхнулся, усыпил волшебство – и обнаружил себя на асфальте, возле рекламного щита про мобильный интернет. В голове шумело, перед глазами плыли радужные точки, и сквозь их рой он даже не сразу увидел, как широко улыбается Дима. А вот девчушка в красном комбинезоне уже не орала – вместо этого она вполне дружелюбно что-то шептала на ухо наклонившейся маме.

– Ну вот, видишь, получается! – Дима схватил Санину ладонь, сжал и сильно потряс. – Поздравляю! Видишь, всё это на самом деле несложно. Только есть одна большая ошибка…

– Какая? – напрягся Саня.

– Совершенно дикий перерасход силы. Я же тоже включился, наблюдал, как она из тебя хлестала. Санёк, экономить надо! Ты увлёкся слишком. Разные картинки воображал, да?

– Ну, в общем, – Сане почему-то не хотелось излагать подробности про малину и дощатый забор.

– Вот теперь тебе надо учиться так не вкладываться. Не рисуй все детали: и некогда, и сила зря тратится. Вот представил барьер – без подробностей, просто барьер. Потом представил, как перепрыгнул. Потом представил, что утешил. И всё крупными мазками, понял? Иначе каждый раз будешь у себя в голове художественный фильм снимать и крутить.

– Ясно, – буркнул Саня. Сравнение с фильмом чем-то ему не понравилось, хотя умом он понимал, что Дима прав. Действительно, пока будешь все эти занозы вспоминать, крапиву, ящерицу на кирпичах, тебя уже сто раз подстрелить смогут. Ну, не подстрелить, не в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. е», но ведь иногда нужно действовать очень быстро. И всё-таки жалко было той картинки. Вот классно было бы заснять на видео то, что воображаешь в голове! Может, с помощью волшебства? Но тут же он вспомнил правило номер два – и поскучнел.

– А вот кстати! – рассмеялся вдруг Дима. – Давай-ка попробуй вот что: видишь, там пацан на велике намылился переехать на красный? Тормозни-ка его, чтоб велик не сдвинулся, пока зелёный не зажжётся.

Действительно, впереди на маленьком складном велике лихо катил парень лет пятнадцати, в оранжевой майке и узких салатовых бриджах до колен, и плевать ему было на то, что светофор сердито мигнул жёлтым и окончательно покраснел.

Саня понимал: сейчас нужна скорость. Коснулся мысленно белого шарика, представил, как цепь замирает, педали вращаются вхолостую, надавил на холодный спусковой крючок, и…

И ничего. Пацан преспокойно себе вырулил в потоке машин, добрался до встречной полосы и, наращивая скорость, унёсся налево, куда-то в сторону метро.

Саня растерянно посмотрел на Диму.

– Что и требовалось доказать! – учитель по волшебству ехидно улыбнулся. – Ты только что потратил кучу силы на девчонку, поэтому и с пацаном не вышло, не успел ещё восстановиться. Ничего, минут через десять придёшь в норму. А это я спецом тебе показал, чтобы не думал, будто шучу насчёт восстановления. Чем сильнее наволшебничал, тем дольше не будет получаться. Это, знаешь, как в жару колодец до дна вычерпать. Вот у нас на даче колодец общий с соседом, на границе участков, и когда лето жаркое, то кто первый воды набрал, тот и самый умный… а кто не успел, надо ждать, пока снова наберётся… иногда целый день. Вот и с волшебством такая же тема. Ну, правда, чем волшебник сильнее, тем быстрее восстанавливается. Некоторые наши могут хоть два часа подряд волшебничать… правда, потом день-два силы по нулям, и голова болит. Ладно, пошли дальше!

– Мы что, в «Дружка» собираемся? – спросил Саня, увидев вдали знакомую громаду. С этой стороны он к торговому центру ещё не выходил.

– Примерно, – подтвердил Дима. – Поработаем немножко на благо общества. А работа такая… там рядом есть павильон с игровыми автоматами, «Фортуна» называется. Может, знаешь?

– Был там недавно, – кивнул Саня.

– Играл, что ли? – Дима посмотрел на него как-то по-новому, чуть ли не с испугом.

– Нет, просто стоял… ну это позавчера, перед тем, как в штаб…

– Короче, тусуется там парочка гопников, которые пацанов трясут, особенно мелких, – Дима остановился и начал пояснять то, что папа называл военным словом «диспозиция». – Ну, видят, выиграл, идут за ним, где-нибудь в удобном месте прижимают к стенке, и сам понимаешь. Мне в нашей школе давно про них говорили, типа эти гопы на подхвате у кого-то из взрослых, но мне некогда было, я другой проект вёл, а сейчас вроде как свободная минутка получается, и надо этих уродов повоспитывать. Чтобы и близко не подходили к детям. Но лучше, чтобы они к кому-то пристали, тогда у меня право на вмешательство стопроцентное. И я даже знаю, к кому они пристанут.

– К кому? – Саня вспомнил позавчерашних гопников, позорно бежавших от Куницына.

– Да к тебе, Санёк! – снисходительно хлопнув его по плечу, пояснил Дима. – Ты у нас сейчас будешь ребёночек. Это называется «охота на живца». Пойдёшь туда, а я в сторонке постою, чтобы нас вместе не срисовали. Поиграешь, выиграешь… в кассе по жетонам получишь денежку…

– С чего ты взял, что я выиграю? – прищурился Саня. – По-моему, там в основном как раз проигрывают.

– Ну а ты выиграешь, – заявил Дима. – Потому что это нужно для нашей работы. Я сам всё сделаю, ты просто играй, и фишка тебе ляжет. Ну а как денежку получишь, они к тебе привяжутся. И тогда мой выход!

– Не получится, – вздохнул Саня. – Я их в тот раз видел, и они меня… Короче, я им даже как бы люлей дал… ну, то есть пообещал, но всё равно. Не получится из меня живца.

– Во как? – поразился Дима. – И что, просто пообещал, и они слиняли сразу?

– Ну, тут еще пацан один из нашего класса нарисовался, – вздохнул Саня, – вот он-то им конкретно и выписал люлей. Но ты не думай, я бы, в общем, и сам справился. Почти три года в дзюдо, между прочим! – гордо повёл он плечами.

– Мда… – Дима взглянул на него с интересом. – Ладно, верю, что ты крут. Тогда пускай наоборот будет. Сам ребёночком стану, пускай меня обидят, а ты попробуй им по мозгам дать. Только не увлекайся, просто напугай… это несложно. Называется «волна ужаса». Когда активируешь волшебство, вспомни какой-нибудь свой страх, лучше старый, детский, и отрази на них. И долго не держи, они и без того бояться будут. Наш теоретик Серёга говорит – «самоподдерживающийся процесс».

– А как сделать, чтобы ты выиграл? – деловито осведомился Саня.

– Да просто стой на улице, возле входа, и представляй, что мне круто повезло. Ну и подтолкни волшебством слегка. Только не со всей дури, именно слегка. Ты знаешь где стой… в соседнем павильоне, где салон «Связного». Телефончики всякие посмотри, или сделай вид, что с терминала за что-то платишь, понажимай там, а потом сбрось… И куртку накинь, когда ты её на локте держишь, больше привлекаешь внимание.

Так и сделали. Дима даже сгорбился слегка, чтобы казаться пониже, и быстро вошёл в «Фортуну». Саня мысленно представил, как он пристроился у одного из автоматов – сверкающего лампочками, точно детский аттракцион в парке – и кидает в щель монетки, а затем суетливо нажимает кнопки.

Саня зашёл в «Связной», уставился на витрину с образцами телефонов – и задумался. Что-то во всём этом было мутноватое. Да, конечно, они сейчас полезное сделают, дадут гопникам волшебных пенделей, чтобы те поостереглись обижать маленьких. Но, с другой стороны, как-то ведь нечестно получается: выигрывать с помощью волшебства. Вот наколдует он сейчас Диме выигрыш, тот получит в кассе, потом нарисуются гопники, попробуют отнять, тут Саня их пуганёт, кровосовов натравит или детсадовскую воспиталку Ольгу Васильевну – та, пожалуй, пострашнее. Дёрнут они на третьей космической скорости, добро победит… а денежка ведь у Димы останется. Что с ней потом делать? Мороженого купить? А не будет ли это нарушением правила номер два?

Наверное, позавчерашние хищники уже там. Саня мысленно прозвал их Лысый и Жжённый. Стоят где-нибудь в уголке, сами не играют, а так… посматривают. Что ж, удачной охоты, красные псы… скоро вы накушаетесь закона джунглей.

Однако пора устроить кое-кому удачу. Он погладил белый шарик, мысленно потянулся к напарнику. Что там за автомат, какие правила, что нужно сделать, чтобы победить – сейчас это не имело никакого значения. Он даже глаза закрыл, обычное зрение отвлекало. Настроился на Диму, представил его – жёлтая футболка, загадочная надпись голубыми буквами «Сквозь дыры – к звёздам» (сквозь какие дыры? к каким звёздам?), мятые чёрные шорты с белыми полосками по бокам, на левой коленке подсохшая царапина, каштановые волосы слегка растрёпаны, в зелёных глазах усмешка, но не злая, а скорее одобрительная… и ему обязательно сейчас должно повезти. Пускай фишки так лягут, как надо. Как ему, Диме, надо. Да, именно так… и натянуть спусковой крючок. Всё, сделано. Спасибо, белый шарик, маленькая волшебная звезда! Спи, и пусть тебе снятся большие волшебные сны!

Он открыл глаза. Дима, наверное, сейчас суетливо выгребал горсть жетонов из лотка, чуть не прыгал от радости и совершенно не смотрел на примостившихся у дальней стенки Лысого и Жжённого. Рассовал жетоны по карманам – Саня представил, что те даже оттопырились, и чуть ли не бегом ринулся к окошечку кассы.

Наверное, всё получилось – потому что счастливый ребёнок Дима уже вышел из «Фортуны» и сейчас был отлично виден в стеклянные двери «Связного». Вот он на ходу засовывает деньги в задний карман шортов, вот нагибается, чтобы завязать шнурок на кроссовке.

Потом из дверей «Фортуны» выскользнул Жжённый, не обращая ни малейшего внимания на Диму, прошёл дальше, к светофору, и там остановился, вроде как решает важнейший вопрос: переходить ли улицу на красный?

Дима справился, наконец, со шнурком и двинулся туда же, к светофору. А вслед за ним вышел из павильона и Лысый, но вплотную не подходил, соблюдал дистанцию шагов в десять.

Всё понятно – грабить счастливого ребёнка прямо в «Фортуне» они не станут, там должен сидеть на стульчике охранник в чёрном жилете. Да и на улице, возле перекрёстка, прикапываться к Диме опасно. Всё-таки людей полно, кто-то и заступиться может. А вот дальше, ближе к метро – другое дело. Тут все идут по своим делам, кто на автобусную остановку торопится, кто в магазин, и если какие-то пацаны затеют возню – нечего на них отвлекаться. Да и если что – сдёрнуть не проблема, вокруг простор.

Саня торопливо выскочил из «Связного», выдержал то же расстояние, десять шагов, и пошёл вслед за Лысым. Отходить дальше он побоялся – вдруг волшебство не дотянется. Хоть и говорил Дима, что опытный волшебник на километр добьёт, но он-то пока так… первоклашка в Хогвартсе.

А коварный Дима меж тем уходил именно туда, куда надо: к платной автостоянке, за которой тихая, почти безлюдная улочка. Там, правда, располагались несколько магазинов, но по случаю первого мая наверняка были закрыты. Тут кричи не кричи – без толку.

Гопники, видать, порадовались такой удаче и постепенно начали сближение с целью. Жжённый, идущий впереди и справа, притормозил, а Лысый ускорился. Скоро они подобрались к Диме почти вплотную, прижали к стене магазина «Детские товары», и началось:

– Слышь, пацан, а ты откуда вообще?

– А чё не отвечаешь? Самый умный, да?

– Дрюня, да он дерзкий!

– А в карманах что?

Саня понял, что пора действовать – ещё несколько секунд, и от слов они перейдут к делу. Зажмурился на всякий случай, послал волну белому шарику, ощутил отзыв. Теперь самое главное: нагнать ужас. Ребята, а не оглянуться ли вам? Огромный мохнатый кровосос уже сзади! Его длинные, метра в полтора лапы с чёрными кривыми когтями делают приглашающие жесты, а серые, губчатые щупальца на морде шевелятся, готовые пообедать некоторыми глупыми школьниками.

Он выжал до скобы спусковой крючок – и открыл глаза.

Гопники вовсе не удирали, оглашая пространство дикими воплями. Жжённый лез Диме в карман, а Лысый резким, умелым движением двинул в солнечное сплетение – чтобы ребёночек сразу понял, с какими крутыми парнями имеет дело, и не рыпался.

Ну что за фигня! Саня чуть не зарычал от досады. Почему не сработало? Ведь всё же сделал как надо! И разбудил волшебство, и «образ цели» сочинил, и выстрелил… Где страх? Где ужас? Контактик там, что ли, какой-то отошёл в волшебстве, предохранитель сгорел?

Но разбираться было некогда. Диму уже били. Беззащитного ребёнка Диму, который соблюдает правило номер два, который, наверное, никогда в жизни и не дрался – внук академика, сын доктора наук, блок-флейта… и тут даже овчарки Найды нет, которая живо бы кое-кого съела.

Что ж, фиг с ним, волшебством. Придётся так.

Саня в несколько прыжков добрался до цели, развернулся. Молча врезал Жжённому боковым ударом в правый глаз, тут же кинулся в ноги Лысому, рванул на себя, бросил на асфальт, а потом, прыгнув ему на грудь, поймал правую руку и провёл болевой. Лысый даже не завизжал, а захрипел – наверное, так хрипят, когда горло сорвано, а кровосос – вот он, рядом, и очень хочет кушать.

Но Жжённый оказался поразительно живучим. Он сумел подняться на ноги, зашёл Сане за спину, и, молниеносным движением сунув руку во внутренний карман своей «аляски», выхватил оттуда что-то блестящее. Всё это Саня увидел краем глаза, и резко повернулся, чтобы избежать удара – но при этом невольно ослабил хватку. И тут же со всей дури получил лбом в нос.

Атомной бомбой вспыхнула боль, пронзила голову, запахло солёным, а звуки вдруг пропали. Саня скорчился, потерявшись в мире – верх и низ поменялись местами, всё вокруг провернулось, как на шарнирах, а ноги сделались ватными.

Всё-таки он сумел выпрямиться и даже открыть глаза. Тут же вернулся и слух, и тогда ему открылось, что раньше он и понятия не имел, как расправляются со школьниками кровососы.

За кровососа работал Дима. Легко прыгая между гопниками, он наносил им резкие, хлесткие удары – в лицо, в грудь, в спину. От их попыток достать его ногами уклонялся шутя, а вот блокировать его похожие на молнии руки они попросту не успевали – он, казалось, размазался по пространству, одновременно был и тут, и там. Очень скоро физиономии гопников приобрели багрово-фиолетовый цвет. Потом, пропустив прямой удар ногой в колено, рухнул головой на асфальт Лысый, а Жжённый, в ту же секунду получивший в пах, свалился на колени и завыл.

Впрочем, вскоре Диме надоело прыгать подобно кузнечику. Он на миг замер, точно о чём-то задумавшись – и вот тут, похоже, гопники всё-таки узрели перед собой настоящего кровососа. Или кого-то ещё похуже. Они вскочили на ноги, завыли, точно собаки, почуявшие покойника, и не разбирая дороги, бросились в разные стороны.

– Ты как, жив? – встревоженное Димино лицо вплотную приблизилось к его глазам. – Мощно он тебе нос сделал.

– Почему? – чувствуя, как по щекам ползут не то слёзы, не то сопли, глухо проговорил Саня. – Почему у меня не сработало?

– Да потому что я идиот! – Дима вновь хлопнул себя по коленке. – Совсем забыл, что ты же только первый день волшебничаешь, и с девчонкой той выложился на тысячу процентов… и удачу мне притянул… а это, между прочим, не так просто. Короче, ты всё равно что марафон пробежал, у тебя сил уже нет. Теперь целый день восстанавливаться надо, до этого силу не трогай. Стой, дай гляну, что там вообще у тебя. Вот же блин… вся куртка в крови, и лицо. Ты вот сюда прислонись, к стенке, я сейчас.

Он вынул из переднего кармана шортов чистый носовой платок, наклонился к ближайшей луже, намочил – и, вернувшись, принялся осторожно протирать его лицо.

– Доктор, я буду жить? – попытался сострить Саня, на что получил стандартный ответ:

– Будете, но плохо и недолго. В общем, возьми платок, приложи к носу, и пойдём скорее… ко мне, естественно. Ты что, думал домой в таком виде? Мама тебя растерзает почище этих гопов.

…Сейчас Сане было полегче, чем пару минут назад, но всё равно голова кружилась, в ушах звенело, и перед глазами пульсировали чёрные мелкие точки, вроде мошек. Никогда он не думал, что от простого удара лбом в лицо бывает такой эффект. Интересно, а со лбом Лысого что-нибудь сделалось? Или он у него толоконный?

– А ты круто их… – сказал он Диме, просто чтобы хоть что-то сказать. – Волшебством, да?

– Погнал волшебством, обычного ужаса им напустил, – ответил Дима, – а до этого был Вин Чун. Это такой стиль у-шу, я с шести лет занимаюсь.

Вот тебе и беззащитный ребёночек, юный музыкант, академический внук! Неполные три года дзюдо по сравнению с этим выглядели как арбалет рядом с автоматом Калашникова.

…Может, им и озирались вслед, но Саня этого не заметил. Не заметил и того, как они добрались до Диминого дома, поднялись на третий этаж, вошли в квартиру.

– Ложись на диван, – велел Дима, – и подушку под голову возьми. Я сейчас! – он убежал и вернулся с мокрым комком ваты. – Суй под нос, надо дождаться, когда кровь перестанет. Блин, как жалко, что волшебством лечить нельзя! Сейчас бы как огурчик стал, и даже не сейчас, а ещё там, на месте. Боль я тебе немножко снял, как сумел, а вот лечить – такое никто не может…

– Мама меня за куртку убьёт, – хмуро сообщил Саня. – Теперь вот точно до каникул на улицу не выпустят.

– Да фигня куртка, сейчас вызвоним мастера!

– Какого ещё мастера?

– Да Лиску же нашу, Лягушкину! – рассмеялся Дима. – Она лучше всех умеет вещи восстанавливать. Мне кажется, она их как бы в прошлое погружает, когда целыми были. У нас в отряде никто так не умеет. У меня вот точно не получится, я мог бы только иллюзию наложить, а через несколько часов всё стало бы как сейчас. А Лиска может реально!

Саня представил, как сюда прискачет сейчас Лягушкина, увидит его побитого, начнёт охать и ахать… Настроение упало ещё на несколько градусов.

– Может, не надо? – робко спросил он.

– Надо, Саня, надо! – решительно заявил Дима. – Ты что, стесняешься, что ли? Мы ж отряд! Мы ж «Ладонь»! Мы ж должны детям помогать, правда? А мы с тобой что, не дети? Между прочим, эти уроды мне шорты порвали, – добавил он мрачно. – Вот пускай чинит!

 

5.

Санина совесть была чиста – домой он пришёл без одной минуты восемь. Голова ещё звенела и дико болел нос, но кровь давно остановилась, в ванной у Димы он отмылся как следует, внимательно оглядел себя в зеркале – вроде, никаких особых следов не заметно.

Но папа всё-таки заметил. Ну почему именно сегодня у него выходной!? Первое мая – оно же для штатских, а военные всегда должны быть на боевом посту! Что за невезучесть! Даже мама ничего не уловила: синяков и ссадин нет, куртка в норме, а что губы слишком толстые и нос распух, так, может, это у него аллергия такая. Например, на тополиные листья. У других на пух бывает, а у него вот на листву!

– Ну-ка, – едва поужинали, взял его за плечо папа. – Пойдём, пообщаемся.

Общались в родительской комнате – мама в это время укладывала в «детской» Мишку и читала ему про Айболита и Бармалея. Это значит, минимум полчаса.

– А в чём дело-то? – настороженно спросил Саня, забравшись с ногами в огромное, рассчитанное на великанский зад кресло. – Я же не опоздал!

– Дело вот в этом, – папа слегка щёлкнул его по носу, и Саня резко отдёрнул голову: чепуховый щелчок сейчас отозвался болью. – Дрался?

Можно было, конечно, отнекиваться, но с папой обычно такие штуки не проходили: он всегда очень хорошо чуял враньё. И без всякого, между прочим, волшебства!

– Ну, как бы да, – Саня напрягся. Сейчас начнёт выпытывать детали, и придётся лавировать – чтобы и не наврать вот так уж прямо, и «Ладонь» не засветить.

– А подробнее? – судя по папиному голосу, он не злился, но ему было по-настоящему интересно.

– Короче, на улице два гопника пристали, – начал Саня. В общем, действительно же на улице, действительно же два гопника. А уточнять, к кому именно они пристали, совсем не обязательно.

– Взрослые? – продолжил допрос папа. – Или твой возраст?

– Ну, вроде класс девятый или десятый! – тут можно и не врать. – Повыше меня, но не особо. Один бритый налысо, у другого на щеке ожог такой розовый…

– Чего хотели? – хмыкнул папа. – Денег?

– Ага! – честно ответил Саня. Неважно ведь, от кого они их хотели.

– А ты начал драться? – папа предвосхитил его ответ.

– Угу!

– И насколько успешно?

– Нормально! – не очень-то исказил правду Саня. – Одному кулаком в глаз, другого завалил и кисть на болевой взял, но второй сзади напал, я и отвлёкся. – Вот тут нужно было говорить аккуратно. Сообщать папе про то, что Жжённый выхватил то ли нож, то ли заточку, явно не следовало. Ещё испереживается, запретит на улицу выходить…

– Ну и? Дальше-то что! – папа сейчас напоминал футбольного болельщика, который опоздал на прямую трансляцию матча и звонит приятелю, чтобы узнать, как сыграли наши.

– А дальше этот лысый мне со всей дури лбом по носу дал! – это скрывать не стоило. – У меня точно граната в башке взорвалась!

– Представляю, – кивнул папа. – Ты уже ошибку допустил: если с двумя драться, никогда не стоит переходить в борьбу лёжа. Внимание неизбежно сосредоточится на одном противнике, сектор обзора уменьшается, а главное – спина открыта. Второй тебя стопроцентно сделает. Надо было оставаться на ногах. А ещё лучше – врезал тому, кто ближе, в коленную чашечку, и дёру. Чувствуешь, что можешь оторваться – отлично. Если видишь, что настигают, то вовремя остановись, и первому – пальцами в глаза, потом сразу в пах. А второму, который чуть дальше, ногой в голень. И сразу дальше беги, пока не очухались. Ладно, что потом-то было? Когда в нос поймал? После такого удара человек на некоторое время вырубается, и тогда с ним что угодно можно сделать. А тут, как мне кажется, пациент более жив, нежели мёртв.

– А дальше мне помогли! – во весь рот улыбнулся Саня.

– Прохожие? – предположил папа.

И вот тут Саня лопухнулся. Потом он уже понял, что самое умное было бы сказать – незнакомый пацан, с которым в результате и познакомились, оказался Димой, внуком академика, хозяином овчарки Найды, юным флейтистом… после этого его и в гости позвать можно было бы, Дима бы уж точно родителям понравился, и с ним бы всегда отпускали гулять. Но вместо этого из него вырвалось:

– Да пацан из нашего класса, Гоша Куницын. Рядом там проходил, увидел, ну и дал им люлей! Он с шести лет у-шу занимается! Стилем Вин Чун! Гопы знаешь как от него деранули! Будто за ними вампиры гонятся! А Гоша меня к себе домой повёл, я там умылся, куртку почистил… и нос мне перекисью водорода обработали!

Совершенно необязательно было уточнять, что про перекись вспомнила поднатаскавшаяся в медицине Лягушкина. Кстати, как выяснилось, насчёт кружка по первой помощи она не врала. Там, в кружке, она и познакомилась с Анькой Землицкой, которая потом привела её в «Ладонь».

– Повезло тебе! – вздохнул папа. – А могло всё хуже окончиться. Впрочем, ещё не факт, что без последствий. Ну-ка, посмотри мне в глаза! Язык высунь! Теперь закрой глаза и указательным пальцем правой руки дотронься до кончика носа.

– Проверяешь, нет ли сотрясения? – догадался Саня.

– Проверяю. А ты откуда знаешь? – удивился папа.

Тут правильнее всего было бы сослаться на интернет – мол, случайно забрёл на страничку, где написано про всё такое, но он опять сглупил:

– Это Гоша меня тоже так проверял, он тем летом в лагере в кружке по первой помощи занимался.

– Чем дальше, тем больше мне этот твой Гоша нравится, – глубокомысленно заметил папа. – Видно, толковый парень. Ты вот что, пригласи его как-нибудь к нам в гости. Это же здорово, что у тебя тут появляются друзья.

Саня молча кивнул. Ну вот и вырыл сам себе яму! Как выбираться? Проще всего врать, что Гошка прийти отказался или не может, но врать, да ещё папе – как-то стыдновато. Рассказать всё Диме и попросить, чтобы назвался его одноклассником Гошей – тоже стыдно. И потом, рано или поздно враньё раскроется. Начнут мама с папой спрашивать Диму что-то про гимназические дела, про седьмой «б», про учителей – и всё, приплыли. Диму же не проинструктируешь на все случаи жизни… А самый жуткий вариант – это в школе подойти к Куницыну и пригласить в гости… попутно попросив, чтобы он наврал, как отлупил гопников, пытавшихся ограбить Саню.

– Ну, я ему скажу, – Саня изобразил задумчивость. – Но не знаю, захочет ли. Мы ж не друзья с ним, просто в одном классе учимся.

– Вот тебе и повод познакомиться с человеком поближе, – наставительно заметил папа. – Ладно, я всё понял. Обошлось и обошлось. В другой раз внимательнее будь. Маме про эту драку говорить необязательно. Ну, в крайнем случае, ты споткнулся о бордюр и ударился… но в любом случае без пролития крови! Женщин нужно беречь от совершенно необязательных негативных эмоций. Ладно, иди. После таких великих потрясений тебе лучше пораньше лечь.

Самого страшного не случилось – прогулки не отменили. И уже в постели, потянувшись мысленно к белому шарику волшебства, он сказал «Спасибо!» Совершенно не понимая, кому.

Погода продолжала радовать – столбик термометра поднялся уже до двадцати одного, облаков ни следа, и если бы не полупрозрачная листва, можно было свободно спутать с июлем.

Саня хотел уж совсем по-летнему одеться, как Дима, но шорты мама запретила категорически.

– Второе мая! – воскликнула она с театральной интонацией. – Всего лишь второе мая! Это обманчивое тепло. Ещё не хватало, чтобы ты рассопливился в конце учебного года! Не забыл, что русский нужно вытянуть на четыре? И география тоже колеблется! Поэтому – джинсы!

Удалось сторговаться на том, что вместо куртки будет рубашка с длинными рукавами. Всё равно ведь на улице можно и закатать, а возвращаясь домой, раскатать снова.

– И чтобы в два часа был как штык! У нас праздничный обед! – мамин голос настиг его уже в прихожей.

– А почему праздничный? – удивился Саня. – Мы что, теперь отмечаем первое мая? Как дедушка Коля? И между прочим, сегодня второе!

– У нас другой повод, – выдержав паузу, сообщила мама. – Папе наконец присвоили подполковника! Приказ подписан 29 апреля, а обрадовали его только вчера! Вот так!

Это многое объясняло. Например, что вчера папа не ругался за драку, не грозился вообще отменить улицу, а напротив – дал несколько ценных советов. А ещё – что маме вчера было не до изучения разбитого Саниного носа. Похоже, они с папой ещё до ужина успели немножко отпраздновать.

Настроение слегка подувяло. В Краснодаре уже было такое – мама в компании подруги, тёти Марины, вернувшись из печальной поездки в Петрозаводск, «снимала стресс», и всё это выглядело до крайности неприятно. Хотя по сравнению с главной бедой это мелочь. Саня снова вспомнил бабу Люду. Ну почему врачи до сих пор не изобрели таблеток от рака? Чтобы не резать, не химия, не лучи – а просто глотнул, и всё прошло… Чтобы раковые клетки вернуть назад по времени – в ту секунду, когда они ещё не сошли с ума… И как жалко, что здесь белый шарик бесполезен. Странное всё-таки волшебство, недодуманное какое-то…

Они встретились с Димой на широких ступенях «Дружка». Тот был одет по-вчерашнему, только на сей раз через плечо его свисала большая хозяйственная сумка.

– На обратном пути закуплюсь кое-чем, – поймав Санин взгляд, пояснил он. – Как-то влом специально вылезать.

– Куда мы сегодня? – спросил Саня. – Продолжим с теми уродами? Наверное, их ещё попугать не мешает…

– Ну ты и кровожадный, – Дима изобразил людоедскую ухмылку. – Не, вряд ли они сегодня придут. Раны зализывают, да и волна ужаса обычно действует два-три дня. Потом да, подкреплю, и так пока не перестанут здесь тусоваться. У них условный рефлекс получится, как у собак. Нет, мы в другое место пойдём. Мне Данила завещание оставил, вот надо поработать…

– Какой Данила? Какое завещание? – не понял Саня.

– Ну наш Данила, Рыжов! – воскликнул Дима, недоумевая, как можно не знать Данилу. – Он же до марта у нас в «Ладони» был командиром.

– А потом? – вопрос, конечно, глупый, Саня помнил про шестнадцать лет, но сейчас представился повод узнать подробнее.

– Потом вырос, – вздохнул Дима. – Почувствовал, что всё, кончается волшебство, ну и ушёл, не дожидаясь. Собрал нас, попрощался, выставил упаковку колы, дал разные инструкции. Ну, типа завещания. В смысле, довести до конца его собственные проекты. То есть работать с детьми, которых он тащил. И вот сейчас мы будем заниматься таким пацанчиком, которого Данила мне в наследство оставил. Зовут Ромка Дубов, шестой класс. Там вообще сто пятьсот проблем, с этим Ромкой. Пошли, по пути расскажу.

– Так куда идём-то? – деловито уточнил Саня.

– В компьютерный клуб «Стар Форс», – Дима мрачно улыбнулся. – По данным разведки, он сейчас там зависает, в Half Life режется. Это нам минут двадцать топать, до Владимирской.

– А в чём с ним засада, с этим Ромкой? – спросил Саня, когда они отошли от «Будем дружить» и направились как раз к местам вчерашних боёв. – От чего ты его спасаешь?

– От него самого, – Дима перекинул сумку на другое плечо и пояснил: – Он игроман и вор, это во-первых. Дома ворует деньги, чтобы время в компьютерном клубе оплачивать. Чаще всего у бабушки, она у них там в семье единственная нормальная.

– А мама с папой? – хмыкнул Саня. – Психи, что ли?

– Мама там, Ирина Олеговна, какая-то совсем жизнью прибитая, – вздохнул Дима. – Всего боится, ничего не умеет, и главное, во всем слушается Александра Григорьевича, мужа то есть. Короче, Ромкиного отчима. А вот этот уже – монстр сто процентов. Садюга, алкаш, и Ромку лупит, и его маму, и даже бабушку Ромкину, Татьяну Ильиничну. Ну то есть тёщу, получается. Весёлые картинки, да?

– Ничего себе! – присвистнул Саня. – А как Данила про него узнал?

– Да они в одной школе учатся, только Данила в десятом, а этот Ромка в шестом. Ну и как-то узнал… он подробности не рассказывал. Причём узнал не очень давно, перед Новым годом, и не успел ещё ничего сделать… пока разбирался в ситуации, у него у самого и началось… это…

– Что – это? – с опасливым замиранием спросил Саня.

– Волшебство стало дохнуть, – грустно объяснил Дима. – И получалось всё хуже и хуже, и ещё важный такой признак – когда он с кем-то из наших рядом был, у тех волшебство тоже как-то через раз срабатывало. А это всем известно, что значит… Как бы звоночек такой… Короче, возраст, пора типа на пенсию, пока не поздно. Вот он и резко свалил.

– А почему? – не мог этого понять Саня. – Ну, раз у волшебства такое свойство, раз оно кончается в шестнадцать, то ничего, наверное, не поделаешь. Но из отряда-то он почему ушёл? Вы же дружили все с ним. Он обиделся, что ли?

– Не понимаешь. – В Димином голосе сейчас вовсе не было ни прежней иронии, ни живости. – Просто ни Лиска, ни Лёша, ни другие наши тебе пока про это не говорили. Тут вот какая штука, Санёк. Когда мы вырастаем, наше волшебство не просто кончается, ну вроде как лампочка светила, щёлкнули выключателем – и погасла. Тут иначе как-то всё. Короче, если у тебя волшебство сдохло, а ты с ребятами из «Волнореза» общаешься по отрядным делам, советы им даёшь и всё такое – тогда у них, с кем ты контачил, тоже волшебство гаснет. Причём навсегда, по новой не зажечь. Никто не знает, почему так дурацки устроено… но это исторический опыт, понимаешь? Бывало такое, что старшие ребята волшебство теряли, а уходить не хотели… и тогда всему отряду кирдык. В смысле, что у всех волшебство станет по нулям.

– Что, совсем никак-никак нельзя? – поразился Саня. – Даже про музыку или футбол?

– Про футбол можно, – утешил Дима. – Вообще про всё что хочешь можно, только не про волшебство, не про то, что в отряде происходит. Но тут всё равно засада. Потому что можно ведь увлечься, вот было всё про футбол, про футбол, а потом бац – и уже про волнорезовские дела. Это ж постоянно надо за языком своим следить… не у всех получается. Поэтому старшие и не хотят рисковать, подставлять нас… и уходят, стараются пореже на глаза попадаться. Тут по-разному бывает. Кто-то ещё до шестнадцати сваливает, чтобы уж с гарантией, а кто-то тянет до последнего, хочет доделать все дела, которые начал. Но тут больше риск.

Саня молчал, не зная, что сказать. Страшно всё это было и горько… прямо как тогда, на похоронах бабы Люды. Значит, вот этот маленький белый шарик, что невидимо светится у него в сердце, что тёплой волной откликается на мысленное прикосновение – он тоже умрёт? И не когда-нибудь там в непредставимой дали, как сам Саня, а всего через три года? И тогда придётся резко рвать, уходить от друзей, и жить скучной взрослой жизнью, в которой никакого волшебства нет и быть не может? Мишка осенью топал ногами, стучал кулаками, валялся на полу и орал: «Не хочу! Не хочу! Пусть она оживёт!» Но в тринадцать лет прекрасно понимаешь: есть на свете вещи, которые не отменить и которые совсем не зависят от твоих желаний. Можешь хоть весь измечтаться – но падать всё равно будешь вниз, а не вверх, огонь всё равно обжигает, а в воде всё равно нельзя дышать.

– А это часто бывает, – спросил он глухо. – Ну, заражение?

– Да понимаешь, – Дима замедлил шаг, – я сам такого не видел, в «Ладони» всё в этом смысле чётко… Но слышал, что в других отрядах бывало… давно, когда «Волнорез» только-только возник…

– А когда, кстати? – не сдержал любопытства Саня.

– Да фиг его знает! – подумав, ответил Дима. – Одни говорят одно, другие другое… вроде как лет тридцать назад, ещё когда Советский Союз был. Просто тогда никому в голову не пришло историю «Волнореза» вести, да и никто же не знает сразу про все отряды, только про свой и, может, про соседние. В некоторых отрядах старшие, как чуют свой срок, пишут что-то типа мемуаров, для молодёжи вроде нас с тобой. Но Данила не стал, сказал, что он типа не писатель, ему школьных сочинений хватает. А вот до него у нас рулил Игорь, его все Игрек звали, я его ещё застал, мне двенадцать тогда было, и вот вроде Игрек чего-то такое писал, только я не знаю, у кого сейчас его тетрадка.

– Ну так что насчёт заражения? Как это происходит? – Сане хотелось ясности.

– Короче, если пообщался по волнорезовским делам с тем, чьё волшебство умерло, оно у тебя тоже умрёт, причём не так, как у него, а быстро… почти сразу. Может, за час, может, за минуту, может, за день… Как-то, знаешь, не тянет экспериментировать. Причём всё равно как общаться. Хоть по телефону, хоть в инете… Главное, что не просто так, а по нашей теме, по отрядной.

– Но почему это так? Почему про футбол можно, а про отряд нельзя? Типа кто-то следит за нами и, если что не так, рубильник повернёт?

– Знаешь, – вздохнул Дима, – ты про это лучше с Серёгой пообщайся, это могучий теоретический ум, он в таких делах получше меня фишку рубит. Кстати, забыл сказать, ещё одна засада есть. Вот прикинь, встретишь ты Данилу или Игрека и поговоришь про наши волнорезовские дела, кого спасаем, как… и пропадёт у тебя волшебство. Знаешь, что дальше будет? А дальше ты сам становишься переносчиком заразы. Только не навсегда, а на короткий срок. Может, пару часов, может, пару дней.

– В каком смысле переносчик? – не понял Саня.

– В прямом. Если пообщаешься с кем-то из наших по делу, у тех тоже волшебство пропадёт. Поэтому если уж такая беда стряслась, надо как бы карантин пересидеть. Недельку, для гарантии.

– Тоже исторический опыт?

– Ну да, – Дима раздражённо хлопнул себя по коленке. – Во всяком случае, говорят такое. Вроде бы случалось раньше, в других отрядах. Сам не видел, конечно. Но лучше перебдеть.

– И что, теперь с этим вашим Данилой уже никак-никак нельзя? – поразился Саня. – Получается, он хоть и живой, но как бы на том свете? И если с ним кто-то сильно дружил, то всё, абзац?

– Санёк, ну ты пойми, – терпеливо заговорил Дима, – для него самого так будет лучше. Чтобы не напрягался, чтобы не боялся нас заразить. Вот прикинь, мы с ним нос к носу столкнулись, начали про кино болтать, про школу… что-нибудь безопасное. А он будет дёргаться и мучиться, как бы чего такого не ляпнуть… опасного. Пускай уж лучше живёт спокойно. Ну и потом, это ж не навсегда. После шестнадцати все там будем… типа клуб пенсионеров. Болтай тогда про что угодно, друг другу пенсионеры не опасны.

Минуты две они шли молча. Светило солнце, да что там светило – жарить потихоньку начинало, воробьи чирикали в почти голых ещё кустах, музыка доносилась из открытых окон и из пролетающих мимо машин – но Сане было пасмурно. Волшебство, ещё недавно такое тёплое, радостное, оборачивалось довольно неприятной стороной.

– Атас! – вдруг сквозь зубы протянул Дима и резко дёрнул Саню за руку. – Накликали! Вон, глянь туда, – мотнул он подбородком вправо. – Данила в натуральном виде! Бежим!

Прежде чем чесануть за Димой, скользнувшим в сторону детской площадки, Саня всё-таки обернулся, куда тот показывал.

По другой стороне тротуара шёл не очень высокий, но жилистый парень, по виду класса из десятого-одиннадцатого. Русые волосы его были коротко подстрижены, на спине серой футболки выделялась оранжевая надпись «Не влезай! Убьёт!», а в левой руке он держал ополовиненную двухлитровую бутылку колы. Правой же обнимал за талию блондинистую девушку в сиреневом топике. Девушка что-то возбуждённо говорила ему, а Данила только кивал.

А вот лица его Саня так и не увидел – потому что опомнился и рванул вслед за Димой. Туда, во дворы, к песочнице и качелям. Ещё не хватало угробить белый шарик – всего-то на четвёртый день волшебства!

– Пронесло! – выдохнул Дима спустя минуту. – Вот так и живём, Санёк! В принципе, ничего ужасного не случилось бы. Ну поздоровались бы и дальше пошли. Но лучше всё-таки поостеречься. Да и зачем Данилу расстраивать? Мы ж ему лишнее напоминание, что волшебства у него больше нет.

Он сидел на бортике песочницы, упираясь локтями в колени, и вид у него был хоть картину пиши. С названием «Печалька».

– Блин, как подумаю, что через два года со мной то же самое будет, – передёрнув плечами, продолжил Дима. – Прямо жить не хочется. Прикинь, каково сейчас Даниле. Типа живой мертвец. Ни волшебства, ни старых друзей…

Саня подумал, что Данила, обнимавший хохочущую девушку, вовсе не выглядел таким уж убитым. Но это снаружи, а кто знает, что там внутри порвалось? Какая рана там, где раньше пульсировал белый шарик… ну пусть не белый, а хоть серо-буро-малиновый? И главное, никому же про эту боль не скажешь! Придётся молча терпеть.

– Ты счастливый, у тебя ещё целых три года осталось! – продолжил Дима. – А Ваньке Звягину лучше всех, пять лет!

– Слушай, а обязательно оно ровно в шестнадцать умирает, волшебство? – осторожно спросил Саня.

– Всякое говорят, – не слишком охотно отозвался Дима. – Я вот слышал про парня откуда-то из Сибири, у которого до семнадцати держалось. Только его всё равно в шестнадцать заставили из отряда уйти, во избежание. Так что он был такой одинокий волк, волшебничал без всякой поддержки. Но не знаю, правда это или сказки. Ты вообще имей в виду – мы, волнорезовские, сказки любим. Ты ещё много всякой фигни услышишь, а понять, где фигня, а где не фигня, будет сложно.

– Мальчики! – раздался сзади раздражённый женский голос. – Это вообще-то для маленьких детей песочница! Шли бы вы отсюда подальше! Безобразие! После таких и бутылки тут остаются, и шприцы… Поколение дегенератов! Вырожденцы!

Саня обернулся. Нестарая ещё кудрявая тётка в розовой куртке и узких чёрных лосинах возвышалась над ними и негодующе простирала руки. Рядом с ней топтался малыш по возрасту вроде Мишки, с красной пластмассовой лопаткой в одной руке и зелёным совочком в другой.

Очень хотелось ответить ей что-то злое и обидное, но Дима его опередил:

– Спасибо за ваше мнение, оно очень ценно для нас! Мы обязательно его учтём и сделаем соответствующие выводы! Ваша искренняя обеспокоенность нравственным климатом внушает глубокие чувства! Мы вообще всегда ценим в населении активную гражданскую позицию!

Пока тётка разевала рот, не зная, что ответить, он дёрнул Саню за локоть, и они неторопливо удалились на тротуар.

– Домашняя заготовка? – поинтересовался Саня. – Ну, как ты ей ответил…

– Да нет, чисто импровизация! – похвастался Дима. – Между прочим, ничего сложного, зато у неё разрыв шаблона.

Саня и сам так умел – хотя бы тогда, в первый свой школьный день, с хищным Боровом. Но Дима, похоже, и тут был сильнее. Что сказать гопнику, понятно, а вот как такую вредную тётку заткнуть? Здесь у Сани никаких заготовок не имелось. А уж тем более не сумел бы он так импровизировать на ходу. Крут всё-таки его новый друг! И у-шу, и флейта, и, наверное, много всякого такого, о чём он пока и не подозревает.

– Слушай, – спросил он, – а где ты этим своим Вин Чуном занимаешься?

– В Сокольники езжу, – охотно рассказал Дима, – там такой большой спортивный центр есть, много разных секций, ну и наша, её настоящий китаец ведёт. Ну, почти настоящий, он по папе китаец, а по маме русский, по паспорту он Семён Вениаминович, но рассказывал, что папу его зовут Вень Цу, и этот его папа мастер стиля Вин Чун, и дедушка был мастером, и прадедушка. А папа Семёна Вениаминовича ещё в пятидесятые приехал в СССР, учиться, ну и остался здесь, у них там в это время культурная революция была, кучу народа перерезали. Короче, он до перестройки тайно учил ребят у-шу, в Советском Союзе это типа запрещалось… а официально открыл секцию только в девяностых. Между прочим, секция эта у него не для заработка, а так, для души, а по специальности он знаешь кто? Никогда не угадаешь! Повар! Причём не в китайском ресторане, а в обычном. Он вообще прикольный мужик, весёлый такой. Но если ты заниматься у нас хочешь, учти, он строгий!

– А можно? – с надеждой поинтересовался Саня.

– Сейчас нет, ты в сентябре приходи, когда он будет новую группу набирать. Только имей в виду, надо много лет заниматься, чтобы результаты были. Я вот с шести… папе его знакомый посоветовал именно туда отдать, к Витаминычу. Тебе трудно будет, придётся переучиваться от дзюдо… Но если хочешь, попробуй.

– Слушай, – сообразил вдруг Саня, – а если к вашему Вин Чун ещё и волшебство добавить, это же вообще получится суперкруть? Брюс Ли отдыхает?

– Ну типа да, – согласился Дима. – Можно вообще без Вин Чун обойтись. Применил волшебство, и скорость реакции в сто раз выросла, от любых ударов увернёшься, любой твой удар хоть насквозь пробьёт. Причём тут даже расход силы не самый большой выходит. Только вот смотри, какая засада. Применить сможешь только чтобы детей защищать. Себя – нельзя. А если применил и тебя при этом срисовали – как будешь объяснять, откуда такие умения? Поэтому волшебство волшебством, а надо и по-нормальному тоже уметь. Пригодится.

Что пригодится, Саню убеждать было не нужно.

 

6.

Компьютерный клуб «Стар Форс» располагался в длиннющем жилом доме – обычные подъезды были там со двора, а всякие магазины и офисы – с улицы. «Стар Форс» разместился в торце, в подвальчике с козырьком. Вывеска сообщала, что работают здесь с десяти утра до двенадцати ночи, без выходных и праздников. На вывеске был изображён компьютер на тонких ножках и с тонкими ручками, которыми он делал приглашающие жесты.

– Вот здесь Ромка просаживает краденные деньги, – тоном экскурсовода сообщил Дима. – И это дело надо прекращать, а то ведь он не только дома, он и в школе начнёт воровать, попадётся, и тогда всё. Поставят на учёт, и как накопятся косяки, отправят в какую-нибудь спецшколу. А это мрак. Я помню, Игрек ещё рассказывал, у него друг в такой спецшколе два года проторчал.

Интересные друзья у этого Игрека, подумал Саня, но вслух говорить не стал. В конце концов, в «Волнорез» плохие люди не попадают, а у хороших людей в друзьях тоже хорошие люди. Может, тот Игреков друг по беспределу туда попал…

– А откуда ты узнал, что Ромка сейчас тут? – спросил он.

Со стороны оба они сейчас, наверное, выглядели странно. Добежали пацаны до заветного подвальчика, где такие крутые игры, а спуститься по железной лесенке в пять ступеней не решаются. Хотя, может, и не странно. Может, в последний момент сообразили, что денег у них не хватит даже на час.

– Наш Данила-мастер ещё в январе поставил Ромке маячок, – усмехнулся Дима. – Ну, то есть он так назвал, маячок, но это не предмет, типа жучка для подслушки, это чисто волшебством делается. Короче, у него с Ромкой как бы связь постоянная образовалась, он мог отслеживать, где тот сейчас. Полезная вещь, но надо постоянно подпитывать волшебство силой, не то оборвётся. А когда Данила уходил, он мне ключи к маячку оставил, то есть теперь уже я могу Ромку пасти. Ну в пределах города только, дальше уже не добивает.

– А что, этот маячок тебе прямо говорит, что сейчас Ромка в классе, сейчас в туалет пошёл, сейчас во дворе бегает? – поразился Саня. – Прямо такими словами?

– Не так, конечно, – объяснил Дима. – Просто чувствую направление и расстояние. Но если места знаешь, то сразу понятно, куда объект намылился. Между прочим, у нас с ребятами в «Ладони» есть похожая штука для связи. Только это не как маячок работает, а по типу мобильника. Вот мы с тобой сделаем настройку друг на друга, я потом покажу как, и ты при необходимости можешь мне волшебством как бы позвонить. Только невозможно звук передать или картинку. Просто импульсы, короткие и длинные. Поэтому мы все азбуку Морзе выучиваем и морзянкой уже общаемся. Правда, чаще всего посылаем простые сигналы, у каждого свой цифровой код: «нужно срочно встретиться», или «попал в беду, нужна помощь, все ко мне», или «общий сбор», ну и так далее. И так с каждым из наших надо будет сонастроиться.

– Ясно, – кивнул Саня. – Полезная штука. А далеко берёт?

– По-разному. Я вот тем летом с Лёхой связывался, когда с папой в Сибирь ездили. Мне тогда срочно ссылка одна была нужна, она дома в компе осталась, а её мне Лёха давал. Ну, я ему посигналил, чтобы вышел в контакт, потом уж списались. Короче, на три тысячи кэмэ точно сработало. Как с Дальним Востоком, не знаю, не проверял.

– А что же ты по мобильнику ему не позвонил? Или хотя бы эсэмэску? – резонно заметил Саня. – Это ж надёжнее, наверное?

– Зато за волшебную связь деньги не списываются, – улыбнулся Дима.

Саня задумался – не нарушено ли тут правило номер два? Не используется ли тут волшебство в личных целях? Хотя, может, подобные мелочи не считаются? Или ссылка потребовалась Диме, чтобы помочь какому-нибудь ребёнку? В конце концов, вдруг ребёнок страдал без этой ссылки? Может, это ссылка на скачивание его любимого альбома или кино? Конечно, Лёша говорил, что помогать нужно только в большой беде, но вдруг без этого альбома ребёнок вот просто загибается? Или, может, умирает от рака и мечтает перед смертью посмотреть свой любимый фильм, а диск потерялся?

– А что мы сейчас будем с этим Ромкой делать? – перешёл он на другую тему.

– Вытащим из клуба на улицу, пообщаемся, дадим по мозгам, – сообщил Дима. – Короче, проведём воспитательную работу. Само собой, не просто так. Доброе слово и волшебство действуют лучше, чем доброе слово без волшебства.

– Как вытаскивать будем? – усомнился Саня. – Вот прямо туда пойдём и за шкирятник? Он же вопить начнёт, и нас погонят. Да нас вообще туда не пустят, если за вход не заплатим. У меня с собой только пятьдесят…

– Спокойно, Дубровский, я Маша! – Дима хлопнул его по плечу. – Всё будет легко и просто. Только сперва тебе нужно кое-чему научиться. А именно – выставлять завесу невидимости. Самая полезная штука в нашей работе, самая частая. И расход силы не особо мощный. Итак, начинаем. Потренируемся вот на том магазинчике, – указал он на супермаркет по соседству со «Стар форсом». – Короче, урок номер какой-то. Смотри, делается это так. Активируешь волшебство, потом воображаешь вокруг себя вот такую упругую штучку…

Саня оглянулся. А Дима-то где? Вот только что рядом стоял и читал лекцию – и нет его. Крыльцо никуда не делось, супермаркет «На любой вкус» – тоже, припаркованные машины – тут, а Дима растаял в воздухе, точно кусок сахара в стакане с горячим чаем.

– Что головой вертишь? – раздалось над ухом. – Потерял меня, да?

Дима стоял в двух шагах, теребил лямку своей здоровенной сумки. Сейчас, при ярком свете, на щеках его всё-таки можно было разглядеть веснушки, а пронизанные солнечными лучами волосы казались костром на голове. В зелёных глазах поблёскивали ехидные искорки.

– Это она, завеса? – только и нашёлся что сказать Саня.

– Ага! Она самая! А сейчас вот что, активируй волшебство, но больше ничего не делай. Просто держи наготове. Увидишь, что будет!

Саня послушался: потянулся мысленно к белому шарику, уловил его ответ – точно щенок лизнул тёплым шершавым языком, и замер, ожидая очередного чуда.

А его не случилось. Дима как стоял перед ним, так и продолжал стоять. Солнце за его головой светило, как и раньше, чёрная тень на асфальте замерла неподвижно, а какой-то наглый голубь вообще подошёл к Диминой ноге и почти собрался клюнуть повыше носка – но в последний миг раздумал и важно удалился по своим голубиным делам.

– Вот видишь! – прокомментировал Дима, – я тут! Никуда не делся. Но только для тебя, потому что ты волшебство активировал. А для всех остальных меня нет. Кстати, если не видят – значит, могут случайно налететь, и тогда уже сто процентов заметят. Поэтому надел завесу – не стой столбом, соображай, как правильно двигаться, чтобы ни на кого не наткнуться, ничего не задеть.

– Ясно! – механически кивнул Саня.

– А раз ясно, то делай сам! Принцип ты понял, давай, работай. И снова напоминаю: не трать столько силы! Не надо всё до мельчайших деталей представлять. Тут, Санёк, типа как в алгебре – вот есть формула (a + b)2 , и ты же не думаешь, а какое это a, какое это b, тебе главное, что их, эти a и b надо сложить, а потом что получится, на себя помножить. Ну и с волшебством то же – активировал, представил себе, что вокруг стенка невидимости. Причём не забудь, не только чтобы тебя было не видно, но и твою тень. А потом держишь её, эту стенку, и думаешь уже не про неё, а про другое. Потом точно так же выключаешь – сперва завесу, потом волшебство в спящий режим. Давай, пробуй.

Саня попробовал – снова коснулся белого шарика, представил вокруг себя дрожащую, слегка сиреневую плёнку… нет, отставить цвет, отставить дрожание! Просто плёнка, сквозь неё ничего не видно. Никому до него дела нет – ни людям, ни голубям, ни даже драной серой кошке, что с достоинством идёт себе вдоль стены дома. Надавил спусковой крючок волшебства.

Ну и как понять, сработало ли? Кошку же не спросишь, видит ли его! А Дима, наверное, тоже сейчас волшебство включил. Прохожих на улице мало, и им-то уж точно по барабану белобрысый пацан в светло-зеленой рубашке и синих джинсах. Что с завесой, что без неё…

– Ну и как? – спросил он всё-таки.

– Во! – Дима показал палец. – Завеса у тебя на пять! А теперь следующая фича. Вот сейчас выключи волшебство и посмотри на меня.

Саня послушно усыпил белый шарик, взглянул на Диму. Ничего нового в нём не обнаружилось – та же футболка, те же мосластые коленки, те же хитрые глаза.

– Запомнил картинку? А теперь включай волшебство, накидывай на себя завесу и снова смотри. Почувствуй разницу.

Новая картинка ничем вроде не отличалась от прежней. Ну разве что сейчас Дима казался каким-то блёклым – самую чуточку, но всё же. Если бы тот не предупредил о разнице, Саня ничего бы такого и не заметил.

– Почуял? – Дима сейчас напоминал продавца в магазине электроники, расхваливающего товар, за который случайный покупатель зацепился глазом. – Вот запомни эту разницу. Когда мы оба в завесе, причём не в общей, а каждый в своей, мы друг другу вот так видны. Полезная фича, всегда понимаешь, в каком режиме напарник. А сейчас давай попрактикуемся. Накидывай завесу и иди за мной, только молча.

Супермаркет «На любой вкус» ничего особенного из себя не представлял. Сыры, колбасы, рыба, целая стена заставлена всякими винами и водками, среди которых сиротливо приютились бутылки «Кока-Колы», «Фанты» и «Спрайта». Из интересного Саня обнаружил только булочки с курагой и повидлом. Покупателей было мало – седенькая старушка с клетчатой сумкой на колёсиках придирчиво изучала ценники, да высокий тощий дядька рассчитывался грудой мелочи за пачку сигарет. Скучающая продавщица с лицом пластикового манекена опиралась на прилавок и, наверное, думала о том, как не повезло ей – у всех праздник, а тут приходится работать.

На появление мальчишек никто не отреагировал, и вновь он подумал, что так, скорее всего, и без завесы было бы. Просто всем всё до фонаря.

Но вот когда Дима небрежным движением откинул бортик прилавка и двинулся внутрь, Саня похолодел. Сейчас заорут, засвистят, набегут охранники… и понесётся: кража, грабёж, разбой!

Дима нетерпеливо помахал ему рукой, и Саня, пересилив навалившийся страх, медленно шагнул вслед за другом и учителем. Там, по ту сторону прилавка, обнаружилась раскрытая дверь, и Дима направился именно туда. Узкий тёмный коридорчик, в нос шибают разные запахи, а потом – большая комната, где по стенам еле слышно урчат высокие, до потолка, холодильники, а всё пространство заставлено деревянными ящиками и картонными коробками. Вот вдруг сейчас сюда сунется эта пухлая крашенная продавщица, увидит их, начнёт визжать?

Страх мешал, страх путал мысли, и волшебство из-за него ощущалось хуже. Вдруг Санина завеса уже лопнула? Он представил, что сейчас может случиться. Как схватят, запрут в какой-то тёмной каморке, а тем временем вызовут полицию. Потом наручники, белая полицейская машина с синими полосками, на крыше завоет, засверкает мигалка. А дальше – допрос, дальше прибежит мама с Мишкой в охапку, потому что не с кем оставить, сад по случаю праздника закрыт, а папу утром срочно вызвали на службу. Крики, слёзы… затем позор дома, позор в славной гимназии… откуда его, конечно же, выпрут в тот же день… и всё это очень даже может закончиться той самой спецшколой, на ужасы которой намекал Дима.

– О чём ты думаешь? – раздражённо шепнул тот ему в ухо и чувствительно пнул в бок. – Сосредоточься, держи завесу!

Саня послушался. В конце концов, стыдно же так бояться! И к тому же рядом Дима, крутой волшебник, он, если вдруг что, подстрахует.

Дима, впрочем, долго задерживаться в кладовке не собирался. Тем же путём он вывел Саню обратно в коридорчик, потом – за прилавок, где чуть не налетел на продавщицу, копавшуюся прямо напротив внутренней двери. Пришлось выждать, когда она переставит ящики с мандаринами, и только потом выбираться из-за прилавка на безопасную сторону.

Пока они гуляли по магазинным внутренностям, в торговом зале народу прибавилось. Забежали две девчонки лет по десять, их, ясное дело, волновали булочки, толстая тётка с такой же сумкой, что и у Димы, набирала себе картошку, низенький старичок интересовался процентом жирности творога. Чтобы ни на кого из них не наткнуться, пришлось лавировать с точностью до миллиметра. Саня повторял Димины движения – тот, казалось, танцевал, изгибался корпусом, приседал, наклонялся и вытягивался. Вновь Саня подумал, что китайский Вин Чун полезен не только для драки.

Наконец они добрались до входной двери – и очутились в безопасности. Тихо полз к остановке троллейбус, визжала где-то электродрель, делили что-то возле помойного контейнера голуби.

– Можешь скинуть завесу, – предложил Дима и сам стал чуть ярче – значит, снял свою. – Только медленно, секунд за пять. Чтобы никто внимания не обратил, откуда ты тут взялся.

– Слушай, ну и на фига ты меня в этот магазин таскал? – возмутился Саня. – Если честно, я там от страху чуть не описался. А вдруг бы не сработало? Представляешь, какие траблы тогда?

– Вот именно для того, – невозмутимо ответил Дима. – Чтобы ты справился со страхом. Страх волшебству сильно мешает, воля слабеет – и ничего не получается. А теперь ты понял, что со страхом можно бороться, что риск почти нулевой, что завеса работает. Ну и заодно попрактиковался, как под завесой надо ходить, когда вокруг людей полно. Привыкай, мы сейчас и в клуб за Ромкой вот так же пойдём, и потом, наверное, домой к нему…

– В два часа мне нужно вернуться уже, – напомнил Саня. – Как штык. У нас сегодня типа праздничный обед и всё такое, папе присвоили подпола. Ну, подполковника то есть.

– Круто! – согласился Дима. – Не бойся, успеем, сейчас всего одиннадцать. Только прежде, чем в клуб пойдём, ещё одну штуку изучим. Дополнительное расширение к завесе – чтобы тебя не только не видели, но и не слышали. Это чтобы мы под завесами могли друг с другом разговаривать. Ничего сложного. Просто когда пленку воображаешь, добавь, что изнутри она звуконепроницаемая. И дави на волшебство чуть сильнее, неслышимка увеличивает расход силы.

– То есть нас совсем никто не услышит? – уточнил Саня. – Звук погасится?

– Нет, физическая неслышимость – это тебе пока жирновато будет, это ещё не потянешь, – возразил Дима. – Пока освой простую. То есть люди реально тебя будут слышать, звук им в уши пойдёт, но только внимания не обратят. Ну вот как в вагоне метро, когда вокруг сто человек и все говорят, кто друг с другом, кто по мобильнику, а ты читаешь книжку или играешь в игру на телефоне, и тебе все их разговоры по барабану, ты их вроде и слышишь, но до мозгов не доходят. Короче, пробуй. Надевай завесу и скажи мне что-нибудь.

Саня попробовал. В самом деле, это оказалось совсем несложно. Он на миг задумался, что бы такое сказать. Стихи, может, какие-то из школьной программы? Или вообще детские, какие Мишке читают?

– Прикольно, – заметил Дима. – Сам сочинил?

– Не, стихи сочинять – с этим к Лиске, – махнул рукой Саня. – А это из книжки, недавно мелкому купили, ну и пришлось читать вслух. Он сам ещё не может, хотя все буквы знает.

– Короче, неслышимость у тебя тоже работает, – сообщил Дима. – Вообще, у тебя волшебство как-то сразу хорошо пошло, вот с Полинкой тяжелее было, у неё комплексов слишком много, зажималась, боялась, что ничего не выйдет…

– А почему ты говоришь, что получилось, ты же меня услышал? – недоверчиво поинтересовался Саня.

– Потому что когда касаешься волшебства, то всё равно услышишь, только звук немножко иначе идёт, как бы другая краска. Если бы у тебя не вышло, звук был бы как всегда. А тут сразу видно… вернее, слышно. В общем, так. За урок по завесе пять, можешь взять с полки пирожок. Сейчас идём извлекать Дубова. Я всё сам сделаю, ты пока только смотри, я скажу, когда тебе подключаться.

В клуб «Стар Форс» Саня спускался уже почти без страха – наверное, тот весь из него вытек ещё в магазине. Да и чего тут бояться? Даже если завеса лопнет – ну обнаружат пацана, не оплатившего время, ну выставят на улицу. Всего делов!

И конечно, никто на них с Димой не обратил внимания. Скучал на стульчике охранник – скучный серый дядька в чёрном жилете, до ужаса похожий на того, из «Фортуны». Молодой парень в белой рубашке и с бейджиком скучал за столиком с табличкой «администратор». А дальше, в длинном и узком зале, стояли в два ряда компьютеры, Саня насчитал штук двадцать, но заняты были только пятеро. Видимо, всё сложилось – праздничный день, хорошая погода, ранний по здешним меркам час, и потому никакой толпы не было. Наверное, вечером сюда набегут стада геймеров, будет шумно и весело. А пока – расслабон.

– Вот он, Ромка Дубов, – негромко заметил Дима, указывая на чернявого пацана за самым дальним компом. Голос его действительно чуть отличался от обычного, будто порезали какие-то частоты… в любом звуковом редакторе такие штуки на раз делаются, но тут вместо программы действовало волшебство.

Ромка Дубов оказался довольно мелким и худым существом. В первый момент он даже чем-то напомнил Сане Горлума из «Властелина колец», но потом это ощущение пропало. Пацан как пацан, по виду скорее даже из пятого класса, а не из шестого, одет обычно – светло-серая «аляска» с капюшоном, спортивные штаны, стоптанные кроссовки. На голове – наушники, левая рука на клавиатуре, правая суетливо дёргает мышку. И все его мысли – там, в мире тёмного будущего, где Землю оккупировали злобные инопланетяне, а героический Гордон Фримен, перестреляв полицейских на мосту, ныряет в канал – ему предстоит выплыть в старую канализационную систему, где он взорвёт несколько бочек бензина, добудет автомат, а потом ему придётся лупить монтировкой летающих роботов-шпионов.

– Вот! – с видом футбольного комментатора произнёс Дима, встав прямо за Ромкиной спиной. – Вот он, азарт в чистом виде! Вот она, игромания, затягивающая подростков в свои сети… и что-то там подрывающая… то ли основы, то ли устои.

– Я, между прочим, от «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а» фанатею, – осторожно заметил Саня, – и пока ничего не подорвал.

– Это я иронически, – пояснил Дима. – Просто ты же не крадёшь у родителей деньги, чтобы играть. А он уже подсел конкретно.

– Почему он, кстати, дома не играет? – сообразил наконец Саня. – Зачем в клуб? Чтобы по сетке резаться?

– А у него дома нет компа, – иронии в Димином голосе поубавилось. – С прошлого года. Раньше был, но его отчим взял кредит в банке, не вернул, и понеслось… банк в суд подал, присудили выплачивать… ну и к ним приходили судебные исполнители, описали вещи, и все предметы роскоши – тю-тю, на реализацию. Ромкин комп тоже типа предмет роскоши, и сервизы ещё какие-то, и музыкальный центр. А вот телек пожалели, не тронули. Правда, он у них совсем древний, чуть ли даже не советских времён.

Саня не нашёлся, что ответить. Про такие дела он раньше почти ничего не слышал… хотя нет, вроде зимой про это был сюжет по телеку – там показывали плачущую тётку с кучей малышей, какого-то дядьку, которому звонили из банка и грозились похитить его детей, если не вернёт положенную сумму. Но всё это было где-то далеко – в городах, чьи названия он слышал краем уха, с людьми, которых видел только на экране. А тут вот жертва кредита сидит рядом, рукой можно коснуться. И сейчас ему надо будет что-то внушать, ругать… Сане отчего-то стало неловко. Вспомнился ещё один сюжет в телевизоре, где пацан цеплялся к электричке и катался так, испытывал смелость… а потом сорвался и сломал позвоночник. И вот какая-то накрашенная тётка в белом халате, протягивая ему микрофон, интересовалась, какие выводы мальчик сделал из этой истории и что может сказать телезрителям. Сане тогда захотелось ей тоже что-нибудь сломать.

– А ты с ним раньше уже разговаривал? – спросил он у Димы.

– Нет, – признался тот, – как-то не успел. Другими делами занимался, более спешными. Только сейчас вот руки дошли до этого Ромки. Ладно, работаем. Сейчас я его отсюда буду вытаскивать.

Дима сосредоточился, вытянулся даже, и теперь выглядел постарше, чем всегда. Направил в сторону Ромки ладони, слегка пошевелил ими в воздухе.

Вскоре что-то изменилось. Сперва на мониторе – там Гордон Фримен в самый разгар схватки с летающими роботами-мэнхаками вдруг растерянно замер, огляделся – типа куда это я попал? Потом сломал об колено свою монтировку, выбросил пистолет и решительным шагом удалился вглубь экрана – который резко потемнел, а вскоре и вовсе погас.

Примерно то же, что с Гордоном Фрименом, происходило и с Ромкой. Сперва он раскрыл рот, глядя на невозможное поведение героического физика, потом, показалось Сане, к чему-то прислушался, обхватил голову руками. А затем стащил с головы наушники, неуверенно встал, будто искал равновесие, и медленно, будто зомби оттуда же, из Half Life 2, двинулся к выходу. Администратор на него не обратил ни малейшего внимания, и Саня догадался, что Дима, скорее всего, накрыл пацана своей завесой.

Вскоре все трое очутились на улице, где после полутёмного подвала всё казалось ослепительно-ярким.

– Ты не снимай, – шепнул Дима. – Просто смотри и пока я не скажу, молчи.

Сам он свою завесу снял – Саня это сразу почувствовал: в коричневых волосах добавилось рыжести, глаза позеленели.

– Здорово, Рома! – зайдя сзади, он хлопнул Дубова по плечу.

– При… привет! – ошарашено ответил тот и попытался отступить на шаг, но это у него не получилось, потому что Дима левой рукой обнял его за плечи и придержал.

– Ну, пойдём, поговорим, – сказал он удивительно спокойным голосом. – Не напрягайся, никто тебя бить не будет, гарантирую.

Ромка попытался всё же вырваться, но безуспешно.

– Чего… чего тебе надо! – Саня не понял, чего больше было в голосе мальчишки: страха или злости.

– А вот сейчас пойдём, поговорим, узнаешь.

И удивительное дело: после этих слов Ромка как-то сразу притих, перестал вырываться и послушно пошёл вместе с Димой. Тот даже отпустил Ромкино плечо, и сейчас, казалось бы, ничто не мешало пацану дать дёру – но вместо этого он зашагал в сторону небольшого скверика, зажатого между оградой детского сада и белыми шестнадцатиэтажными домами. Это даже и сквериком можно было назвать с натяжкой – так, пара десятков тополей и клёнов, несколько скамеек с выгнутыми спинками, клумба, на которой готовились распуститься жёлтые и розовые тюльпаны.

Тут оказалось вовсе не безлюдно – гулял с эрдельтерьером пожилой мужчина в очках, возилась под присмотром бабушек детская компания старшего детсадовского возраста, а скамейки заняли какие-то невзрачные дядьки с пивными бутылками и пластиковыми стаканчиками. Не лучшее место для разговоров.

Но тут компания выпивох резко снялась с ближайшей скамейки и целеустремлённо направилась в сторону Владимирской. Бутылки и стаканчики они бережно прихватили с собой.

Дима приглашающе указал Ромке на скамейку и сел справа от него, а Саня, по его знаку – слева. Теперь, вздумай Ромка сорваться с места, его легко удалось бы удержать с обеих сторон.

Всё это, сообразил вдруг Саня, очень напоминало вчерашнюю историю, когда Лысый и Жжённый начали докапываться к Диме. Только сейчас в роли Димы был злополучный шестиклассник Дубов, а в роли гопников – они… два пальца одной «Ладони».

– Ромка, – проникновенно начал Дима, – ты уже понял, что мне надо отвечать честно?

– Ага! – не очень уверенно кивнул тот.

– Вот и отлично, потому что со мной враньё не прокатит, я его вижу. Если начнёшь врать, у тебя уши станут зелёные. Понял?

Ромка вновь кивнул. Саня чувствовал, что пацан чего-то сильно боится, но не Диму.

– Сегодня ты у кого деньги взял? У бабушки или у мамы?

– Я не брал… – затянул было Ромка, но Дима жёстко его прервал:

– Уши у тебя зелёные! Ну-ка, говори правду.

– У бабушки, – чуть слышно прошептал Ромка. – Из сумочки…

– Это ведь не первый раз тащишь, да? – придвинувшись к нему, спросил Дима. – Когда впервые взял деньги?

– После Нового года, – помолчав, признался Ромка.

– Сколько раз так было? – продолжил допрос Дима.

– Не знаю… я не считал… много! – судя по Ромкиному голосу, он собирался сейчас заплакать.

– А ещё у кого деньги брал? – поинтересовался Дима. – Ну, кроме бабушки, мамы и отчима. В школе брал? Где именно?

– В раздевалке! – убитым тоном сообщил Ромка. – Один раз.

– На что брал? Только на компьютерный клуб? Или сигареты? Пиво? Или старшаки налогом обложили? Говори честно. Не люблю смотреть на зелёные уши!

– Я честно… только на клуб! Я курил всего два раза… ну то есть три… с Диней Хвостовым и Максом Барченко.

– Так сильно игрушки нравятся? – Димин голос стал мягче.

– Ага! – хлюпнул носом Ромка.

Саня впервые видел, чтобы накосячивший пацан так легко и быстро признавался – причём не учителям, не родителям, а совершенно незнакомому парню, всего на два года его старше. Само собой такое невозможно. Такие, как этот Ромка, или начинают хамить, если чувствуют чужую слабость, или ревут, если надеются разжалобить. Или угрюмо молчат, если ни на что не надеются. В Краснодаре у них в классе чуть ли не половина таких была, да и тут среди семибэшников найдётся несколько штук. Мураш тот же самый, потом Бутрин, да, пожалуй, и Петька Репейников из таких. Может, хамить и не будет, но легко не расколется.

Вот что значит волшебство в действии!

– А понимаешь, что дальше будет? – столь же мягко спросил Дима и, не дождавшись ответа, продолжил: – Скоро в школе попадёшься, тебя сдадут в полицию, там поставят на учёт в инспекции по несовершеннолетним. Дома тебе крепко влетит, само собой. Но главное, что толку от этого ноль. Ты очень скоро снова станешь воровать и снова попадёшься. И вот тогда тебя отправят в спецшколу для трудных подростков. Ты ж понимаешь, что отчим тебя отмазывать не будет, а у мамы это по-любому не получится. Хочешь в спецшколу? Не слышу ответа!

– Не, – едва двигая губами, сообщил Ромка.

– Чтобы ты понимал, я тебе сейчас расскажу, что там бывает, в этих спецшколах, – Дима добавил в голос строгости.

И начал рассказывать. Саня слушал, и в желудке у него шебуршился противный комок, будто от манной каши в детском саду. Может, Дима и сочинял, а может, говорил правду. Всё равно проверить можно лишь одним способом – оказавшись там, за серыми стенами, за решётками на окнах первого этажа, в мрачных классах и не менее мрачных спальнях.

– Что нужно сделать, чтобы всего этого с тобой не случилось? – окончив рассказ, спросил Дима.

– Не воровать! – догадался Ромка.

– Где не воровать? Только в школе?

– И дома тоже… – шестиклассник проявил редкостную сообразительность.

– Верно. А понимаешь, почему? Потому что если дома будешь воровать, то не удержишься и в школе тоже станешь. Тем более, там тебе кажется безопаснее, – разъяснил Дима. – Там ведь ты пока ещё не попался. А дома попадался, и не раз. Так?

– Ага! – Ромка спрятал в ладонях лицо.

– И что тебе за такое бывает? – безжалостно спросил Дима.

– Дядя Саня ремнём лупит, – на грани слышимости ответил Ромка. – Или просто, кулаками. А ещё проводом может…

– А ведь в спецшколе тебе хуже придётся, – добавил ему переживаний Дима. – Твой хоть просто лупит, а там… Стоп, вот этого не надо! Соплей то есть! Ну-ка… айн момент. Вот. Видишь, реветь тебе уже не хочется. А почему? А потому что я тебе помогу. Хочешь, чтобы я тебе помог?

– Хочу! – громче, чем предполагал Саня, ответил Дубов. В общем-то, его можно было понять: хоть кто-то нашёлся, кто предлагает помощь. Все остальные или шпыняют, или не замечают.

– А помогу я тебе так, – Дима обхватил Ромку за плечи и притянул его к себе поближе. – Смотри мне в глаза! И запомни: как только у тебя появится мысль стащить деньги, где угодно, ты сразу вспомнишь, как мы тут на лавке сидели и что я тебе говорил. Если это тебя остановит, то хорошо. Если нет – значит, ты сам себе злобный Буратино. Ты мне веришь?

Ромка вновь кивнул.

– Нет, уши слегка позеленели. Недостаточно веришь. А вот чтобы поверил достаточно, сделаем так… – Дима пару секунд помолчал, затем спросил: – Как думаешь, дома уже знают, что ты у бабушки деньги стырил?

– Наверное, да! – горько вздохнул Ромка.

– И что будет, когда придёшь, понимаешь?

Дубов молча опустил голову.

– Так вот, иди сейчас домой и не бойся. Когда увидишь, что там случится, тогда и поверишь мне окончательно. А чтобы не забыл про всё это, я тебе иногда напоминать буду. Понял? Вот и отлично. Всё, свободен. И чтобы живо домой сейчас!

Ромку не нужно было упрашивать. Вскочив со скамейки, он шустро дёрнул к улице.

– Всё, скидывай завесу, – устало сказал Дима. – Блинский ёж, как же я вымотался, пока ему мозги лечил.

– Думаешь, вылечил? – усомнился Саня.

– Да нет, конечно! Одного раза мало. Теперь придётся его где-то раз в месяц отлавливать и по новой. Но я ему правду сказал – он если захочет украсть, сто процентов вспомнит и меня, и про спецшколу.

– А там что, реально такой мрак? – Саня поёжился, хотя солнце жарило даже не по-майски, а вполне по-июньски.

– Ну, сгустил краски чуток, – признал Дима, – но ведь в педагогических целях! Может, не всюду так хреново, может, есть какие-то правильные спецшколы. Но ему ведь об этом знать необязательно, правда? Пусть застремается по полной. Я ему ещё и волшебством страх усилил.

– А что ты ему обещал, типа дома случится?

– Сейчас увидишь, – хищно оскалился Дима. – Пошли-пошли, некогда рассиживаться, нам надо вовремя успеть. Да, именно к Ромке. И не вибрируй, я же помню, что тебе нужно в два часа дома быть. Но пока только десять минут первого!

 

7.

– Саша Лаптев, у меня к тебе предложение из разряда тех, от которых нельзя отказаться! – Евгения Борисовна, подобравшись к нему сзади, слегка тронула за плечо. – Давай-ка ты временно перестанешь сканировать взглядом облака и расскажешь нам, что такое полезная работа.

Саня поднялся из-за парты и растерянно глянул на Супермышь. Вот умеет же физичка подловить в самый неподходящий момент! И не про облака он думал, а о куда более важных вещах.

Всё хорошее когда-нибудь кончается – вот и вторые майские праздники тоже утекли сквозь пальцы, и снова пришлось тащиться в гимназию со славными традициями… во всей этой радостной и суматошной волшебной суете он о школе напрочь забыл. Бегал с Димой по улицам, осваивал волшебство, спасал детишек – а между тем его поджидали Елешины диктанты, формулы Ильиничны, рефераты Истерички… вот и Супермышь чего-то хочет…

– Что такое работа? – переспросил он, надеясь потянуть время. Жаль, нельзя сволшебничать. Сейчас погладил бы он физичкины мозги, она бы и посадила его без отметки. Но правило номер два! Железобетонное, непробиваемое правило!

– Не совсем, Саша. Не просто что такое работа, а что такое полезная работа! – надавила она голосом на слово «полезная». – Мы ведь говорили об этом в конце апреля, и если в тот раз ты не улетал от нас в облака, то должен помнить.

Ничего Саня про тот урок не помнил. Мозги точно ластиком вытерли, и он даже понимал, что это за ластик. До физики ли, если сперва тебя хотят замесить руслановские отморозки, потом вокруг начинаются странности, далее тебя зовут в отряд волшебников и ты сам становишься волшебником… восьмым пальцем «Ладони», у тебя появляется второе сердце, белый шарик, ты дерёшься с гопниками, осваиваешь всякие там «завесы невидимости», «волны ужаса», «поглаживания мозгов»… И пока осваиваешь, из твоих собственных мозгов испаряются скучные знания про «ни» и «не», про пассивный залог в инглише, ну и эти физические работы… полезные и бесполезные.

Вот про полезную волшебную работу он мог бы рассказать.

Тогда, второго мая, они с Димой не торопясь двинулись вслед за Ромкой. Завесы надевать не стали – какой смысл в них на улице, только силу тратить! Вот после – да, ещё как пригодилось! Саня заодно выяснил, как долго можно держать эту завесу. Дима ответил как обычно – что зависит от волшебника, чем ты опытнее и способнее, тем дольше. Лично он однажды с утра до вечера держал, зимой, но под конец было уже трудно, внимание рассеивалось.

– Ты вот что ещё сразу усвой, Санёк, – добавил он. – Когда завесу держишь, или слух и взгляд себе усиливаешь, или ещё что-то такое, долгоиграющее, то уже труднее другие штуки делать. Потому что надо одновременно и то, и это держать во внимании. Ну как бы многозадачность такая… вроде как Windows. А это непросто. Ну или как шариками жонглировать. Одним легко, двумя труднее, а попробуй тремя! Замучаешься. С волшебством ровно то же самое. Ну, потом научишься, конечно, все же научаются… но не сразу. Поэтому как придём к Дубовым, ты только завесу свою держи и не пытайся мне помогать, я сам всё что надо сделаю!

Ромка Дубов, наверное, получил от Димы такое волшебное ускорение, что резко помчался домой – даже зная, что его там ждёт. И только возле подъезда замедлился, растерянно поводил чернявой головой туда-сюда – типа «а что это я тут делаю? Что мне тут надо?» – но всё же вынул магнитный ключ и скрылся за железной дверью.

– Ну, и нам пора, – усмехнулся Дима. – Надевай завесу, неслышимку тоже подключи. И хорошо бы у них дома никакой живности не было, а то ведь на собак и кошек завеса не действует… вернее, против них нужно другую завесу выставлять, по-другому настроенную. А сразу две завесы держать – это веником убиться, это из наших только Лёха умеет.

На Санин вопрос, а как они войдут в подъезд, без магнитного ключа и не зная кода, Дима лишь хихикнул – и приложил ладонь к панели домофона. Дверь еле слышно щёлкнула.

– Прошу вас! – Дима театральным жестом пригласил Саню внутрь и сам проскользнул следом.

Там, внутри, было примерно как в том доме, где располагался штаб. То есть такая же тьма в подъезде, такой же спёртый воздух, такие же ароматы кошачьей мочи и гнилой капусты.

– Нам на пятый этаж, – пояснил Дима. – Не бойся, сейчас будет посветлее.

И действительно, облегающая их тьма нехотя расступилась, чёрное стало серым.

– Тоже волшебство? – шёпотом спросил Саня.

– Оно! – подтвердил Дима. – Только я не какой-то там волшебный фонарь зажёг, я просто чуток на твои глаза подействовал, они у тебя сейчас как у кошки. А поднимемся выше, там уже и не надо, там окна на площадках. Потом покажу, как волшебством и зрение усиливать, и слух, и всё остальное.

Они поднялись на пятый этаж, остановились у обшарпанной двери с табличкой «22». Дима, конечно, не стал давить на звонок, а проделал ту же штуку, что и на входе в дом. Приложил ладонь к скважине замка, и тот еле слышно щёлкнул.

Внутри было грязно. Не просто грязно, а ГРЯЗНО. Непонятные груды вещей в прихожей, серый линолеум весь в пятнах – то ли краска, то ли засохшая еда, то ли горящую бумагу на пол бросали. И несло какой-то кислятиной с кухни.

Куда им идти, вопроса не возникло. Конечно же, в комнату, откуда слышался раздражённый мужской голос. И даже не голос – рык.

На вид Ромкин отчим Александр Григорьевич и впрямь оказался звероподобен. Был он по пояс голым, и вся грудь его поросла шерстью. Лохматые, не расчёсанные волосы напоминали чью-то гриву – не то льва, не то павиана. А вот глаза – неожиданно маленькие, колючие, скорее подошли бы крысе.

Он возвышался над Ромкой точно башня. А Ромка, одетый уже по-домашнему – синие застиранные треники, серая футболка – стоял перед отчимом, вжав голову в плечи и уставившись в пол.

– Куда бабкины деньги дел, дрянь? – рычал Александр Григорьевич, надвигаясь на Ромку. – Отвечай!

– Не брал я ничего, – унылым голосом пробубнил Ромка.

– Не брал, значит? Они, ёлкин корень, сами, значит, из её сумочки испарились? Вчера были, сегодня нет! Кроме тебя, поганец, взять некому!

– Я не брал! – в Ромкином голосе звучала безнадёжность.

– А кто брал? Пушкин? Лермонтов? И, главное, смотришь в глаза и нагло врёшь! Будто это в первый раз! Куда деньги дел, отвечать!

Рукой, похожей на медвежью лапу, он сдавил Ромкино плечо с такой силой, что тот ойкнул и попытался вырваться. С нулевым результатом.

– Молчишь? – процедил отчим. – Значит, придётся тебя поучить как следует! Сейчас сразу запоёшь.

Он толкнул Ромку к дивану и, распахнув дверцу платяного шкафа, стал там рыться. Ромка тем временем всхлипнул раз, другой, а потом заплакал – не в голос, а тихонько.

Александр Григорьевич, которого Саня дополнительно возненавидел за то, что позорит его собственное имя, наконец отыскал то, за чем полез – широкий чёрный ремень с заклёпками.

– Чего ждёшь? – презрительно бросил он Ромке. – Оголяйся и ложись!

Не переставая плакать, Ромка спустил до колен треники вместе с трусами и послушно лёг животом поперёк диванного валика.

У Сани внутри всё сжалось, будто не шестиклассник Ромка Дубов, а он сам лежит сейчас – жалкий, беззащитный – и ждёт резких жалящих ударов.

– Чего ждёшь? – шепнул он Диме. – Ну сделай же что-то!

– Спокойно, Дубровский, – не поворачивая головы, ответил Дима. – Всё идёт по плану.

Отчим сложил ремень вдвое, слегка похлопал им по своей левой ладони, потом подошёл к дивану, примерился, размахнулся, и…

И всё пошло по плану – но вовсе не по тому, какой наметил себе звероподобный Александр Григорьевич. Ремень внезапно вырвался из его руки, распрямился – и захлестнулся на горле Ромкиного отчима. Чуть затянулся, доведя его до хрипа, затем вновь взмыл в воздух, извиваясь змеёй – и, устремившись к открытой форточке, вылетел в неё, растворился в солнечном майском небе.

Отчим широко открыл рот, потом закрыл – и тяжело опустился на пол.

– Теперь последний штрих, – шепнул Дима. – Убираю на секунду неслышимость.

Обогнув привалившегося к стенке шкафа отчима, он подошёл к Ромке, всё ещё лежащему поперёк валика, тронул его за плечо.

– Ну ты понял, что я тебе не наврал? – негромко произнёс он. – Теперь веришь мне? Смотри, не забывай, что обещал!

Потом Дима показал глазами Сане: мол, пора. И оба они осторожно, стараясь ничего не задеть, вышли в коридор.

– Я включил неслышимку, – шепнул Дима. – Можем общаться.

– Он точно сейчас Ромку не тронет? – спросил Саня.

– Сто процентов. Сейчас у него шок, – подтвердил Дима. – И ещё несколько дней продержится. А потом придётся повторить, и так, пока не образуется условный рефлекс, как у собачек Павлова. Ладно, здесь нам больше ловить нечего. Пошли на солнышко!

Вот это был бы замечательный пример полезной работы! Жаль, привести его сейчас невозможно. Даже если бы Супермышь поверила насчёт волшебства, то задала бы резонный вопрос: а при чём тут физика?

– Садись, Лаптев, – вздохнула Евгения Борисовна. – Даже светлая голова, когда в ней гуляет ветер, становится пустой. Придётся тебе завтра в половину четвёртого сходить ко мне на дополнительные. С тебя работа, энергия, КПД и всё то, что ты обнаружишь в своём учебнике, в параграфах 4.1, 4.2 и 4.3. А что такое полезная работа, мы сейчас услышим от Даши Снегирёвой.

– Это общая работа минус затраты на трение, – бойко сообщила Даша.

– Только на трение? – прищурилась физичка. – Очень приблизительный ответ. Ну, кто может сказать точнее?

Положение спасала Лягушкина. Отбарабанив определение из учебника, она совсем уж было собралась сесть, но всё-таки добавила:

– Только вот иногда работа, которая кажется полезной, на самом деле вредная…

– Мудро, – согласилась Супермышь. – Что лишний раз напоминает нам об относительности и о системах отсчёта. Вот кстати, Даша Снегирёва, напомни-ка нам, что такое система отсчёта? Мы ведь это изучали…

Саня поморщился. Ну зачем это она? Теперь Дашка лишний раз убедится, что коварная Жаба сделала ей подлянку, использовав наивную физичку в качестве кинжала. Или яда. Вот почему так бывает – один ляпнет не подумав, другой подхватит, а третьему выйдет боком? Неправильно как-то всё устроено.

На русском Елеша объявила:

– Так, класс! Достали все дневники и записали внизу: в следующие выходные мы всем классом едем на общегимназический турслёт для пятых тире восьмых классов! Будем защищать честь нашего седьмого «б» класса! Отъезд в субботу, 18-го мая, в 9.00, автобусы будут возле школы. Возвращаемся в воскресенье, 19-го, тоже автобусом, сюда же. Часов в пять-шесть, как с пробками будет… С собой иметь спальные мешки, дождевые плащи, если вдруг погода испортится, насчёт продуктов и снаряжения я потом сама обзвоню ваших родителей. Вопросы есть?

– Есть! – помахал ладонью Куницын. – А можно не приходить?

– Можно, – хитро прищурилась Елеша. – Только вот кто не придёт – не удивляйтесь, если скоро выяснится, что в восьмой класс вам придётся идти в другую школу. На ближайшем педсовете встанет вопрос об объединении вашей параллели, из трёх седьмых предполагается сделать два восьмых. И, разумеется, от балласта будем избавляться. Учитываться будет всё: и успеваемость, и поведение, и участие в мероприятиях. Так что думай, Куницын, думай. Кстати, всех касается.

– А если меня на дачу увезут? – выкрикнул с места Мураш.

– Тем хуже для тебя, – Елеша посмотрела на Илюху как на бесполезное насекомое. – Кому дача дороже чести класса, тот недостоин класса!

Саня задумался. Турслёт – это, конечно, интересно. Наверное, всякие там костры, палатки… что-то вроде пампасов, только без мамы с папой и надоедливого мелкого. С другой стороны, в субботу Лёша назначил сбор «Ладони», и как же не прийти? С третьей стороны, забить на турслёт будет не так просто – родители удивятся, возмутятся, да ещё и Елеша позвонить может… короче, как бы не обернулось всё это домашним арестом. А лучше уж разводить костёр в лесу, чем мыть полы дома.

Потом размышления пришлось прервать, потому что Елеша сперва устроила опрос про деепричастия, потом затеяла самостоятельную. Упражнения в его варианте попались вредные, не то что у соседа Макса, который спокойно себе строчил на листочке, не испытывая ни малейших затруднений. Саня даже ему немного позавидовал, но вовремя вспомнил: во-первых, это враг, а во-вторых – при всём своём знании правописания – обычный школьник, нет у него внутри тёплого белого шарика, недоступно ему волшебство, да и неспособны такие, как Макс, поверить в волшебство. Нет у них такого органа, которым верят. Зато полно органов, которыми гадят.

И снова кольнула его мозги неразгаданная загадка: почему всё-таки Снегири так ненавидят Лиску? Теперь, когда есть волшебство, поможет ли оно узнать? Но ведь когда ещё Дима в своих уроках дойдёт до этой темы! А раньше времени спрашивать – так он обязательно поинтересуется: а зачем тебе? И что тогда? Врать, изобретая отмазку? Противно. Но давал же слово Лягушкиной! Никогда! Никому!

…Следующим уроком была литература, здесь же, в 42-м, поэтому рюкзаки и сумки оставили – и ринулись в столовую.

Творожная запеканка, политая сгущёнкой, стакан какао – вернее, коричневой жижи с запахом какао – вот и всё, чем сегодня радовали семибэшников. Конечно, можно было встать в очередь к окошку буфета, где тощая и злющая Зинаида Павловна торговала булочками, сосисками в тесте, пирожными и другими интересными вещами. Но тратить время не хотелось, да и выслушивать раздражённое «Ну, что тебе? Говори быстро, не один тут!» он тоже как-то не горел желанием. Фиг с ними, с сосисками.

А может, поволшебничать? Погладить буфетчице мозги, чтобы сделалась вежливой и ласковой? Или, что ещё лучше, дать ей волшебством по мозгам, нагнать жути, чтобы остерегалась лишний раз рот открыть? Но тут засада, вернее, даже две. Первая – это что ничего уж особенно плохого Зинаида Павловна не делает. Сковородками детей не лупит, матом не кроет, и вроде даже не обсчитывает. Так что никого особо защищать и не надо, а что грубая – так по-другому она просто не умеет, наверное. А вторая засада – Саня ведь тоже у неё иногда вкусняшками закупается, а значит, вспоминаем правило номер два: нельзя в личных целях. Вообще, это правило вспоминается так часто, что его пора бы уже в номер один переименовать. То, реально первое, чтобы не убивать и не калечить, почти и не вспоминалось. Кого ему, Сане, плющить волшебством? Гопников разве что? Так они всё-таки мелькают редко, а булочки – каждый день.

– Слышь, Лаптев! – донеслось сверху, и Саня раздражённо поднял глаза. Не дадут человеку помечтать!

Над ним вновь возвышался хищный гопник Боров. И опять, как в тот раз, отпрянули в стороны семибэшники, образовав пустое пространство. Но и не слиняли совсем, а жадно смотрели, ожидая халявного зрелища.

Саня вспомнил папин совет: в глаза, в пах – и дёру. Никакое дзюдо против такой туши не поможет.

– Слышь, ты это, Лаптев! – Боров был непохож на себя. Он переминался с ноги на ногу, щёки его покраснели, и вообще казалось, будто ему не терпится в туалет.

– Ну, чего тебе? – Саня приготовился бить.

– Короче, ты это… ну, извини, в общем. Что наезжал на тебя. Нам всё конкретно сказали, ну типа что мы не правы. Короче, ну считай, что ничего не было. И если кто на тебя рыпнется, сразу скажи, уроем… Хотя у тебя и так друзья крутые…

Семибэшники выпали в осадок. Саня, впрочем, тоже был близок к этому. Чтобы Боров, тупое злобное животное, извинялся? Да он, наверное, впервые в жизни это делает! Чудеса!

И тут же понял: да, чудеса. Вернее, волшебство. Значит, ребята из «Ладони» ничего не забыли, и пока он с Димой бегал по улицам и учился управлять белым шариком, Лёша и ещё кто-то из отряда порешали его проблему.

Можно было, конечно, поплясать на костях Борова, повыпендриваться насчёт мутантов и охотников, но Саня неожиданно понял, что не хочет. Более того, ему вдруг даже немножко жалко стало этого растерянного и напуганного девятиклассника.

– Ладно, всё ОК, – изобразил он вежливую улыбку. – Проехали.

– Ну я пойду тогда? – просительно сказал Боров и после Саниного кивка удалился.

– Ни фига себе! – высказался в пустоту Витька Князев. – Во круть!

Но никто не поддержал его реплику. Семибэшники помнили про бойкот. Хоть в последнее время подлянки и прекратились, но заговорить с Саней пока не решались. Команды не было.

Сделав вид, что всё случившееся ему по барабану, он допил фальшивое какао и двинулся в сторону лестницы. До звонка на литературу оставалось три минуты.

– Ну что, ребята, учебный год подходит к концу, – Елешин голос был почти ласковым, но всё-таки Сане чудилась в нём какая-то затаённая подлянка. – Скоро уже придётся выставлять четвертные и годовые оценки, а у некоторых дам и господ ситуация сложная… активность не проявляют, отметок мало… И вот поэтому сейчас у нас с вами будет внеплановая самостоятельная работа. Посмотрите на доску, тут написана фраза из великого русского писателя Фёдора Михайловича Достоевского: «Нет выше идеи, как пожертвовать собственной жизнью, отстаивая своих братьев и своё отечество, или даже просто отстаивая интересы своего отечества…» Сейчас вы достанете свои тетради по развитию речи, откроете, выпишете эту цитату и письменно порассуждаете, что имел в виду писатель и как вы лично понимаете эту фразу. Вопросы есть?

Естественно, вопрос был – всё у того же Гоши.

– Елена Ивановна, а что делать, если эту тетрадь забыл?

– Тогда, Куницын, будешь писать на листочке, – порадовала его Елеша, – а оценку получишь на балл меньше, чем было бы в тетради. И в электронный дневник я сделаю пометку для родителей, что не готов к уроку!

– Да вы не переживайте так, Елена Ивановна, – пробасил Гоша, – это вредно для печени. А тетрадь у меня с собой, мне просто было интересно узнать, что было бы, если бы…

– Куницын! – задохнулась от возмущения Елеша. – Ты лучше с кем-нибудь другим шути, а со мной тебе боком выйдет! Ишь, экспериментатор! Дошутишься ты однажды, Куницын, ох и дошутишься!

Саня подумал, что Гоша и впрямь нарывается на пустом месте. Вообще странный всё-таки парень. Тогда в «Фортуне» вступился, а как снова школа началась, даже слова не сказал, даже не посмотрел в его сторону. Может, самому подойти? В самом деле, пригласить в гости, как папа предлагал. Только тогда ведь придётся ему про Диму рассказывать… Да уж, задачка посложнее, чем по алгебре.

Саня вынул из рюкзака свою тетрадь по развитию речи – она, оказывается, уже изрядно помялась. Раскрыл на чистой странице, приготовился написать дату, и…

Сначала краем глаза он уловил какое-то движение. Потом – пронзительное лягушачье кваканье. Не такое заливистое, как в прошлой четверти, но довольно громкое. А уж затем ему открылась вся картина.

Лягушки были настоящие. Серо-зелёные, прыгучие, ошалевшие от непривычной обстановки и от визга, наполнившего класс. Визжала добрая половина девчонок и – вот кто бы мог подумать? – Елеша! А несчастные земноводные напугались ещё больше – и от того бестолково скакали с парты на парту.

Сразу как-то стало ясно их происхождение. Вот Лиска растерянно смотрит вокруг, лицо как мукой обсыпанное, вот открытый рюкзак у неё в руках, и оттуда, из тёмных недр, выскакивает на свет ещё парочка, сигают на парту – прямиком на дневник в сиреневой обложке, затем перебираются к нынешнему Лискиному соседу, Петьке Репейникову, который, судя по офонаревшему виду, тоже недалёк от визга.

Ну и, конечно, кто не визжал – тот ржал. Хохот волнами прокатывался по классу, басовитый и звонкий, тихий и громкий, наглый и робкий. Кто-то пытался себя сдержать, но не получалось, кто-то радостно пользовался возможностью. Не смеялось всего четверо – сам Саня, Репейников, Куницын… ну и, понятно, Лиска.

– Что всё это значит? – голос Елеши, наконец, перекрыл шум и теперь бил по мозгам как отбойный молоток. – Кто это сделал?

– Это… это Лягушкина детей родила… это из неё выскочило… – сгибаясь пополам, высказался Андрюшка Хруничев.

Саня вновь посмотрел на Лиску. Та так и продолжала стоять у парты, сжимая рюкзак, и по щекам её неторопливо сползали слёзы.

Всё было понятно. Это ему только казалось, что травля ослабла, что на крупные подлянки уже не решаются. А на самом деле – затишье перед бурей. Саня вспомнил, как Лиска рассказывала о подсунутых ей в карманы дохлых лягушках. А тут ещё круче – живые. Весна, растаял снег, природа расцветает, лягушки уж не спят, а скачут и поют… А значит, кое-кто в праздники был за городом и наведался к ближайшему болотцу. Дальше дело техники – подкинуть в Лискин рюкзак, тем более, что раз урок в том же кабинете, то все и побросали здесь свои вещи. Кто оставался? Только дежурные, чья обязанность – проветрить, протереть доску, подобрать бумажки.

А Лиска всё стоит, не решаясь что-либо сделать. Зареветь, убежать из класса, спокойно сесть за парту, словно ничего и не было. И защититься она никак не может, потому что правило номер два! Такое необходимое – то есть от слов «не обойти» – правило! А ведь если бы сейчас она его нарушила, кто бы об этом в «Ладони» узнал? Саня уж точно не сказал бы, а больше свидетелей нет. Только сама Лиска и её железобетонные принципы.

Зато ему, Сане – можно. И более того – нужно! Здесь, между прочим, ребёнок в беде!

Он мысленно коснулся белого шарика, пробудил, погладил… сейчас, малыш, мы с тобой всё сделаем как надо… Образ цели – ну, тут понятно. Все, кто ржал, двадцать две морды… хотя можно и помягче, можно обойтись и затылками. Заросшими и стрижеными, светлыми и тёмными, продолговатыми и плоскими… Так… девчонок всё-таки исключаем, слабый пол… а вот с пацанами церемонится незачем. Заслужили! Причём на всю катушку! В другой раз подумают, а стоит ли идиотски ржать, когда рядом человек страдает!

Он плавно выжал спусковой крючок – и у него выросло тринадцать невидимых, но от того не менее сильных рук. Тринадцать мощных, от всей души подзатыльников. А уроду Хруничеву – ещё вдобавок и штрафной.

К хохоту, визгу, лягушачьим и Елешиным крикам добавилось ещё и тринадцать воплей. А кто бы не завопил, если внезапно тебя со всей дури лупят по затылку, до искр из глаз. Завопишь – и немедленно обернёшься, а там никого. Ну разве что сидящий сзади, но и он в точно таком же ошеломлении.

Но волшебству ещё рано укладываться баиньки. Теперь дежурные, Денис Блинов и Тёмка Межурецкий. Сами ли они совали в Лискин рюкзак лягушек, или пустили кого-то – но они тут явно при делах. Поэтому без пенделей не обойтись! И плевать, что сидят на жёстких пластиковых стульях. Это для живой человеческой ноги пластик – преграда, а для волшебной – тьфу.

Наверное, когда ты получаешь по пятой точке сквозь стул – от этого можно шизануться. Судя по пацаньим воплям, именно это с ними и произошло. Ничего, им полезно!

Теперь лягушки. Эти уж точно ни в чём не виноваты, эти в ужасе, эти задыхаются без необходимой им воды, этих нужно вернуть домой… а где ж их дом? С какого болота их забрали? А не всё ль равно? Если стрекозе под каждым кустом был готов и стол и дом, то этим – под каждой кочкой… да и кочки, наверное, необязательны.

Саня на миг задумался. О, точно! Пампасы! Он вспомнил озеро, потрескавшийся у берега лёд, голые красные ветки… а сейчас там, конечно, красота, лёд давно стаял, вода, наверное, вышла из берегов и подтопила красные кусты… которые уже не красные, а зелёные, покрытые листьями. Чем плохо? Вот сосредотачиваемся на лягушках… которых, кстати, не так уж много, всего восемь… сажаем их на ладонь… очень большую ладонь, с восемью пальцами… сейчас она у нас будет рукой помощи… не бойтесь, лягушки, вас не обидят! Так… вот туда, в озеро! И совершенно неважно, что он без понятия, как называется это место, главное – оно сидит у него в памяти. А теперь плавненько, чтобы не напугать лягушек, надавить на спуск. Всё, готово дело! Помахав им на прощание рукой – той самой огромной, восьмипальцевой, он успокоил разохотившийся белый шарик, погрузил его в сон. И открыл глаза.

В классе было явно не до развития речи, вообще никакой речи не было, а только истерические выкрики Елеши, слёзы – в основном почему-то девчачьи, хотя уж им-то волшебных подзатыльников не досталось, и чей-то вой. Прислушавшись, Саня понял, что воет Хруничев.

Да, это было сильнее того, на что он рассчитывал. Класс, похоже, почти в полном составе сошёл с ума. Вместе с классным руководителем. Как бы не пришлось снова пробуждать волшебство, гладить всем мозги. Не хватало ещё, чтобы сейчас сюда вызвали санитаров с носилками. Саня представил, как несколько машин «скорой помощи», сигналя мигалками, мчатся к школе, как выбегает им навстречу взволнованный директор…

– Что здесь происходит? – от голоса Антонины Алексеевны обдало ледяной волной, как бывает, когда на кухне жара, а ты открываешь дверцу морозилки.

Завуч, оказывается, уже стояла в дверях и сканировала очкастыми глазами класс. Наверное, прибежала на звук и сейчас готова была рвать и метать. Всех, начиная с Елеши.

А та вдруг проявила чудеса сообразительности. Саня вспомнил, как мама рассказывала: в случаях смертельной опасности у людей проявляются сверхвозможности. Кто-то прыгает через пятиметровый забор, кто-то поднимает бетонную плиту весом в тонну. А у кого-то обостряется ум.

– Ничего особенного, Антонина Алексеевна, – широко улыбнулась Елеша. – У нас тут была небольшая ролевая игра по Гоголю, разыгрывали сцену из «Вия». Ну, ребята немножко увлеклись… Но я считаю, что в образовательном процессе следует всё же применять подобные инновации.

– Ну-ну, – сухо произнесла завуч. – Об инновациях мы с вами, Елена Ивановна, отдельно побеседуем, а что в соседних кабинетах идут уроки, забывать не стоит. Надеюсь, оставшееся время до звонка вы проведёте в полной тишине.

Завуч удалилась, а холод остался.

– Вот что, седьмой «б»! – взволнованно произнесла Елеша, едва за Антониной Алексеевной закрылась дверь. – Я не знаю, что это было, но запомните: ничего не было! До конца урока осталось ещё целых тридцать минут, и вы всё-таки напишете рассуждение о фразе Достоевского. Открыли все тетради! Время пошло!

Саня откинулся на спинку стула – и вдруг понял, что ему как-то не так. Перед глазами расплывались радужные круги, в ушах звенело, и словно чья-то огромная мягкая лапа давила на лицо… особенно доставалась носу, не окончательно ещё зажившему после столкновения со лбом Лысого. Вспомнились Димины слова: если потратил слишком много силы, то не просто какое-то время не сможешь волшебничать, а будет самый натуральный отходняк, будто марафон пробежал или вагон разгрузил. И тогда нужно отдыхать… лучше всего в постель, и очень сладкий тёплый чай… и не касаться волшебства как минимум сутки, а то вообще надорвёшься.

И ещё Саня понял с пугающей ясностью: ни малейших мыслей о фразе великого русского писателя у него нет, а значит, в журнале образуется самая натуральная, злобно скалящаяся двойка. И с этим надо будет что-то делать.

Зачем-то он обернулся – и поймал внимательный, оценивающий взгляд Гоши Куницына. Этому-то что надо? Впрочем, сейчас о Гоше думать совсем не хотелось – точно так же, как и о самопожертвовании и об интересах отечества. Хотелось привалиться к чему-то мягкому – но всё тут было жёсткое.

 

1.

Домой! Наконец-то домой! Прозвенел долгожданный звонок с последнего урока, с алгебры, и семибэшники гурьбой ринулись в раздевалку. Саня сейчас так не мог – гурьбой, спустился по лестнице медленно и чинно, Елеше понравилось бы. Спать! Скорее домой, и в постель! Даже не раздеваясь! Уснуть и видеть сны. А можно и без них, главное – принять горизонтальное положение. И хорошо если мама дома, ей можно сказать, что болит голова и чтобы поэтому она сама забрала Мишку. А вот если понесло её по магазинам – значит, не судьба выспаться, тогда хоть полежит немножко…

Голова на самом деле вроде и не болела, но что-то в ней звенело и тряслось, все предметы казались малость выцветшими, как в фотошопе, если сдвинуть влево ползунок «насыщенность». Что же он такого наволшебил, в самом деле? Ведь пинки и подзатыльники – дело нехитрое. Даже если умножить на тринадцать…

– Саня, – раздалось сзади. – Погоди-ка!

Лиска стояла несколькими ступеньками выше и смотрела на него не мигая. И не жабу она сейчас напоминала, а сову, которая вылетела на ночную охоту и высматривает мышь.

– Ну что? – через силу повернулся он.

– Пообщаться надо! – таким голосом могла бы говорить Антонина Алексеевна, прочищая мозги нашкодившим детям.

– Вот прямо сейчас? – поморщился он. – Меня ломает что-то. Давай лучше вечером, позвони ну где-нибудь после шести-семи…

– Нет, – сухо возразила она. – Не вечером и не по телефону. И не здесь. Это важно. Короче, иди к троллейбусной остановке и жди меня. Я скоро… мне только в канцелярию заскочить, взять справку, что учусь. Мама какие-то льготы собралась выбивать…

Даже спорить не было сил, он лишь кивнул и направился в раздевалку. Выждав несколько секунд, Лиска обогнала его – чтобы никому со стороны не казалось, будто они идут вместе, будто о чём-то условились, будто… будто она назначила ему свидание!

От этой мысли сразу сделалось и смешно, и зябко. Лягушкина, конечно, вовсе не то земноводное, каким он считал её в марте, она оказалась отличной девчонкой, она, в конце концов, привела его в «Ладонь»… Но никуда не деть широко выпученные глаза, толстый подбородок, мышиного цвета короткие волосы, маленькие колючие глазки… Свидания… с такой не свидания, с такой только совещания возможны. А самое неприятное, что она-то сама не виновата… и никаким волшебством уродину не сделать красавицей… но именно поэтому Саня чувствовал перед Лиской непонятную вину.

К остановке, в ста метрах от школьной калитки, он приплёлся со скоростью пенсионера. Заодно посматривал по сторонам: не шпионят ли бдительные семибэшники? Не появятся ли завтра на доске жаба с лаптем в обнимку? Умом он понимал, что вряд ли… особенно после сегодняшних событий, главное из которых – извинения Борова. Тогда, в столовой, Саня как-то об этом не подумал, но сейчас его осенило: а это ведь охранная грамота! Или что-то вроде мигалки на машинах депутатов. Больше никто в школе не рискнёт до него докапываться, никому не захочется иметь дело с Боровом… и даже не с самим Димой Боровиковым, а с компанией Руслана. Так что лаптей – и нарисованных, и сувенирных – можно не опасаться. Но всё-таки лучше бы никто его рядом с Лиской не срисовал…

Он обессилено плюхнулся на лавочку под пластиковым козырьком. Две сидящие там бабки взглянули неодобрительно: ишь, молодёжь, мог бы и постоять! Отвечать на их взгляды не хотелось, и потому пришлось смотреть вниз: на грязный потрескавшийся асфальт, по которому скачут воробьи. У воробьёв к нему претензий не было.

Что-то долго нет Лиски… можно подумать, в канцелярию очередь выстроилась на километр. А что, если она там целый час проторчит? Тогда уже не до разговоров будет, тогда еле-еле успеть в сад за Мишкой…

А потом вонзились в уши визг тормозов, пронзительные женские крики – кажется, тех самых присоседившихся бабок. Пришлось поднимать глаза.

Вишнёвого цвета «Субару» замерла в нескольких метрах от пешеходной «зебры», оттуда выскочил здоровенный дядька в сером костюме и, точно псевдогигант из «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а», набросился на ту, по чьей милости ему пришлось экстренно тормозить.

То есть на мелкую девчонку, по виду класса из пятого. Розовая куртка, две тонкие коричневые косички, а лицо рассмотреть не получалось – разгневанный водитель заслонял его своей тушей.

– Ты что, дрянь! Ты что? Себя не жалко, так других пожалей! – орал он и тряс девчонку за плечи с такой силой, словно она была деревцем – яблонькой, например, а он собирался вырвать её с корнями.

– Чудом под колёса не попала! – прокомментировала ближайшая к Сане бабка.

– Вот учат их, учат, что на красный свет нельзя, а им точно кол на голове теши! – замечала бабка дальняя.

Всё было понятно. Пятиклассница чуть было не поздоровалась с дядькиным бампером, но повезло. И что? Равнодушно смотреть, как он её трясёт? А если вообще убьёт? Ну да, на красный нельзя. А вот так обижать ребёнка можно? И что, волшебник Саня пройдёт мимо этого? Вернее, просидит?

Он коснулся белого шарика – тот откликнулся еле-еле, словно действительно был далёкой звездой, за тысячу световых лет. Но всё-таки чуть-чуть волшебства ещё было – Саня ощутил тонкую струйку, как из неплотно закрученного крана.

Так, образ цели… А какой образ цели? Волну ужаса дядьке наслать? Так волна и девчонку зацепит, а главное – кто знает, что он в ужасе сотворит? Может, голову ей оторвёт?

Может, усыпить? А что, было бы классно! Сейчас он зевнёт, опустится на тротуар, свернётся клубочком… Долго не надо, минутки две достаточно. За это время пятиклассница убежит очень далеко.

Он потянулся к мысленному спусковому крючку, надавил, почувствовал, как вытекает последняя сила, и…

И ничего. Дядька по-прежнему орал на девчонку матом и тряс её. Видимо, его переклинило, ни о чём он сейчас думать не мог, и остановиться тоже не мог. Девчонка, разумеется, визжала.

Значит, придётся как тогда, первого мая. Чисто по-человечески. То есть подняться с лавочки, сделать несколько шагов – тяжёлых, будто ноги налиты свинцом. И будь что будет.

Он подошёл сзади к дядьке, резко дёрнул его за рукав пиджака, и тот повернул к нему налитое багровой злобой лицо.

– Отпустите её! – стараясь подавить дрожь в голосе, произнёс Саня. – Ну да, она виновата, но руками не хватайте! А то на вас в суд подадут… что вы типа её домогаетесь!

Мужчина оскалился, и даже не по-волчьи – по-крокодильи.

– Пшёл вон, щенок! – бросил он коротко и, не отпуская девчонки, лягнул Саню ногой в бедро. Крепко лягнул – так, что тот полетел с почти космической скоростью, и не выстави руки – проехался бы носом по асфальту.

А потом всё кончилось – мгновенно, будто кнопку нажали.

Краснолицый крокодил вдруг обмяк, отпустил девчонку, принялся растерянно вращать головой – чуть ли не на триста шестьдесят градусов. Вылупился на девчонку, застывшую столбом, на Саню, поднимающегося на ноги.

– Блин… – сокрушённо протянул он. – Короче, извините, пацаны, перенервничал.

И опрометью кинулся к своему «Субару», юркнул на водительское место, газанул – благо светофор переключился на зелёный. Две секунды – и вот он уже исчез в потоке машин. Пятиклассница тоже опомнилась – и резво побежала прочь. Кажется, не переставая плакать.

– Живой? – хмуро осведомилась Лиска.

Она стояла возле остановки – примерная девочка, ожидающая троллейбуса, который вовсе не спешит. Именно таким троллейбусом Саня сейчас себя и представлял… голова лёгкая, а ноги тяжёлые, и надо следить за собой, чтобы не споткнуться.

– Немножко, – признался он.

– В общем, так! – распорядилась Лягушкина. – Идём ко мне. Сейчас три пятнадцать, у нас получается больше часа на разговор, потом спокойно успеешь за своим братцем-кроликом.

– А тут, на улице, нельзя? – попытался он уклониться от приглашения. Не то чтобы неприятно было идти к Лиске, просто слишком хотелось домой.

– Нельзя! – отрезала она. И тут же вполголоса пояснила: – О наших отрядных делах не стоит говорить там, где возможны посторонние уши. Или тогда надо неслышимость включать… но ты же сейчас на нуле, сам понимаешь… Ничего, я знаю, как после этого приводить в чувство… тебе понравится.

На что это она намекает, с тревогой подумал Саня. В голове тут же начали сменять друг друга разные картинки.

А всё оказалось гораздо проще – и действительно приятнее.

– Вот это вишнёвое, это – клубничное, – выставляла она на стол баночки. – Черничное не предлагаю, действует слабее. А чай заварю крепкий, и с добавкой зверобоя. Знаешь, травка такая есть, целебная. Очень восстанавливает силы. Ты вообще как сейчас? Голова сильно кружится?

– Да почти нет, – отмахнулся Саня. – Так, чепуха. А что ты с этим крокодилом сделала?

– Всего лишь погладила мозги, – усмехнулась Лиска. – Дяденька опомнился и сообразил, что ему уголовная статья светит. И свидетелей полно.

Ответить было нечего, и он молча откинулся на мягкую спинку стула. Со школьным не сравнить, там всё пластмассовое и неживое, а тут – уютно.

– Ешь варенье! – распорядилась она. – Надеюсь, поможет. Сладкое, конечно, вредно для зубов, и от него диабет бывает, но вот в таких случаях – штука незаменимая! Ты вообще хоть сам-то понял, что сделал?

– А что я такое сделал? – немного испугался Саня.

– Много чего! – теплоты в Лискином голосе резко убавилось. – Но я сейчас про лягушек. Ты же их телепортировал! Понимаешь, телепортировал! И небось, куда-то далеко! Причём не мёртвую материю, а живую! Это же волшебство высшего класса! Внепространственный перенос! В нашем отряде сейчас никто такого не может, даже Данила не мог, а вот Игрек, я слышала, мог, но только предметы… а вот чтобы животных… вроде ещё в Новгороде есть девчонка, которая такое умеет. Ты вообще соображаешь, какой это дикий расход силы? Ты вообще всё своё волшебство мог надорвать! Тебе что, Дима не говорил, чтобы никаких таких штук не делал, пока всему не научишься?

– Жалко же их было, лягушек, – попробовал объяснить Саня. – Ну сама прикинь, забрали из родного болота, посадили в банку или в пакет, они задыхались, потом их выпустили, им страшно… ну как их не вернуть в природу?

– Ага, лягушек тебе жалко, – ехидно покивала Лиска. – Лягушек, жаб всяких. А ты о секретности вспомнил? О том, что никто даже и подумать не должен про волшебство? А теперь свободно могут подумать! Вот были лягушки – и нет лягушек. Исчезли! А ведь все их видели. Значит, что-то непонятное, невозможное! Об этом рассказывать начнут, да ещё приукрашивать, подробности всякие сочинять. И в конце концов информация дойдёт до кого не надо! Дима разве не учил тебя, что когда волшебничаешь – старайся не делать чудес? Надо аккуратно, чтобы это казалось счастливой случайностью…

– Ага, – хмыкнул Саня. – Когда в марте ты Князева из-под колёс вытаскивала, это тоже казалось счастливой случайностью? Типа вот случайно взлетел в воздух по крутой дуге и на попу шлёпнулся?

– Тогда другого выхода не было, – отрезала Лягушкина. – И там речь шла о жизни и смерти. А тут вообще чепуха, с какого перепугу ты полез? Что тебе спокойно не сиделось?

– Ну как же? – Саня растерялся. Уж ей ли не понимать? – Над тобой же эти уроды издевались, и ты типа ребёнок в беде! Ну и что я должен делать, как волнорезовец? Спокойно сидеть? Вы меня для того и принимали, чтобы я мимо чужой беды не проходил!

– Ох… – не то рассмеялась, не то простонала Лиска. – Ну думать же надо головой, а не тем, на чём сидишь! Беды же разные бывают, вмешиваться нужно, когда всё совсем серьёзно! Вот как у тебя с бандой Руслана было. Или когда Князев под машину. Или когда Данила в январе пожар в детском саду тушил и малышню вытаскивал… тебе про это, наверное, ещё не рассказывали. Или вот в том году ещё, было дело, ребята из «Волкодава» раскрыли банду, которая детей похищала и продавала на органы… «Волкодав» – это отряд где-то возле Тушинской… Там вообще жесть была! А тут чепуха! Ну подумаешь, лягушек мне насовали в рюкзак! Первый раз, что ли? Не повод волшебничать! Я бы спокойно это пережила.

Саня вспомнил, каким было у неё тогда лицо – дрожащее, бледное, с полосками слёз по щекам. Ничего себе «спокойно»!

– А по-моему, – твёрдо сказал он, – как раз повод. Не люблю, когда издеваются! Я знаю, что это такое, меня в третьем классе гоняли. Знаешь, что такое «Море Лаптева»? – внезапно пробило его на откровенность. – Не слабее, чем твои жабы! И вообще, если человека травят, это чем угодно может кончиться! А вдруг ты вот так потерпишь-потерпишь, а потом в ванной утопишься? Или в окно прыгнешь! Мне папа такую историю рассказывал, ну тогда, после того, как его вызвали насчёт кваканья…

– Ну и чего ты добился? – грустно усмехнулась Лиска. – Надавал пацанам волшебных подзатыльников? Думаешь, они хоть сообразили, за что? А девчонок, значит, пожалел? Типа ты рыцарь, а мы слабый пол, нас трогать нельзя! Да ты хоть знаешь, кто этих лягушек мне в рюкзак насажал? Почему уверен, что именно пацаны?

– Потому что дежурили Блинов с Межурецким! – ласково-терпеливым голосом Ильиничны объяснил Саня очевидное.

– А ты видел, как они дежурили? – прищурилась Лиска. – Ты же в столовой был! Ты уверен, что именно они в классе убирались? Да они кому угодно могли ключ отдать, особенно если Дашка попросит. Разве такой красавице можно отказать, а?

– Но всё равно, раз пацаны ржали, значит, пусть огребают! – сурово заявил Саня. – Раз им смешно! Нечего над чужой бедой смеяться!

– Ты что, за любую глупость готов подзатыльники отвешивать? – Лиска посмотрела на него со странной жалостью. – Думаешь, они типа перевоспитаются? Ну, Саня! Ну, тебе же не пять лет! Даже если человек знает, за что его лупят, и то чаще всего пользы нет! Вот я тебе сейчас из одной умной книжки прочитаю! – она метнулась в комнату, оставив Саню наедине с вареньями.

Впрочем, не совсем наедине: заглянул на кухню чёрный, с белым пятном на носу кот – кажется, Арамис. Посмотрел на Саню пристально: что ты за человек? Не обижаешь ли мою королеву? Может, мне остальных мушкетёров кликнуть, и всей стаей мы тебе объясним, кто прав, а кто лев?

– Ты бы лучше на мышей охотился, – шёпотом посоветовал ему Саня. – А тут наши дела, человеческие, котам не понять!

Арамис скептически фыркнул. Это ему-то не понять? Он, может, лучше Сани все эти дела знает, потому что… потому что… ну, например… а что, если когда-то, в семнадцатом веке, он действительно жил во Франции, только был не королевским мушкетёром, а просто мальчишкой… тоже тринадцати лет… отец его, допустим, был мелкий дворянин, очень бедный… как в фильме «Капитан Фракасс».

И вот однажды юный Арамис попал в беду, а его выручили несколько ребят… или лучше, чтобы он спас какую-то девчонку-простолюдинку, которую обижал наглый молодой дворянин, и тот вызвал мальчишку на дуэль, причём пускай этот молодой будет крутой фехтовальщик, Арамис ему стопудово не соперник.

И вот идёт он, Арамис, в свой последний бой, на смерть… и тут его противник вдруг падает на колени и просит прощения… да, а потом оказывается, что это наволшебила та самая спасённая девчонка, и пригласила Арамиса в отряд юных волшебников… и он принял предложение, получил волшебную силу, подружился с Портосом, Атосом и Д’Артаньяном… то есть тоже с мальчишками из французского отряда. Портос, допустим, сын трактирщика, Атос – учёного-астронома, Д’Артаньян пускай будет крестьянским сыном… Конечно, на самом деле их всех звали как-то иначе, но они взяли себе прозвища по именам самых знаменитых мушкетёров… ведь для тогдашних ребят эти мушкетёры были как сейчас Шварцнегер и Брюс Ли…

И вот они будут спасать детей от всяких средневековых зверств, наказывать негодяев… но однажды им встретится слишком сильный враг… тоже волшебник, только злой и могущественный… они проникли в его замок, чтобы спасти томящихся в подвале детей… например, он собирался их сожрать… или, ещё лучше, сварить из них какое-то колдовское зелье, дающее вечную молодость. Но наши попались, и он превратил их в котов… вот пришла ему в голову такая блажь. Котов он потом собирался затравить собаками, он держал целую псарню… только вот не учёл, что ребята тоже волшебники и в последний момент успели как-то исказить его заклинания… короче, котами-то они стали, но их выбросило во времени и в пространстве… в Россию, в двадцать первый век. Тут-то их и подобрала Лискина мама!

Какой из этого можно было бы сделать классный фильм! Саня даже облизнулся. Если бы ещё научиться писать сценарии!

Но поразмыслить над сценарием не удалось, потому что вернулась, потрясая раскрытым пухлым томиком, Лиска.

– Вот: – возгласила она. – Слушай:

«– Его, Филипп Филиппович, нужно хлыстом отодрать хоть один раз, – возмущённо говорила Зина, – а то он совершенно избалуется. Вы поглядите, что он с вашими калошами сделал.

– Никого драть нельзя, – волновался Филипп Филиппович, – запомни это раз навсегда. На человека и на животное можно действовать только внушением».

Это, между прочим, не кто-нибудь, а сам Булгаков! Михаил Афанасьевич! Ты что, не читал ещё? Ну ты даёшь! Вот, понял! Только внушением! А наши парни даже и не знают! Просто им стало больно ни с того ни с сего, и всё! Они через два дня уже забудут!

– А этот ваш с Булгаковым Филипп Филиппович, – на всякий случай уточнил Саня, – реально такой умный и правильный, что его слушать во всём надо?

Лиска чуть задумалась. Кот Арамис прыгнул ей на колени, потёрся головой, раскинул во все стороны чёрные лапы. Ему, в отличие от Сани, всё в этой жизни было понятно.

– Ну, в общем, да, – уверенно ответила Лягушкина. – Он хороший человек, врач! Гуманист! У Булгакова он самый положительный герой!

– Ну, я не знаю, – неуверенно протянул Саня. – Но мой папа любит говорить, что доброе слово и пистолет эффективнее, чем просто доброе слово, без пистолета. Мы вот недавно с Димой одного пацанчика выручали, которого отчим лупит, и знаешь, круто подействовало.

И он в подробностях рассказал, как Дима повоспитывал Ромкиного отчима, какой мощный был эффект.

– Вот же идиоты! – внимательно выслушав, прокомментировала Лиска. – Это я про вас с Димкой, если кто не понял.

– Почему идиоты? – возмутился Саня. – По-твоему, нам нужно было молча смотреть, как этот гад Ромку лупцует? Кажется, кое-кто сейчас Булгакова читал, типа никого нельзя драть? Ну вот мы и сделали прямо как этот доктор Филипп Филиппович прописал!

– Ага, сделали! – фыркнула Лиска. – Придушили, устроили полёты ремней, чуть инфаркт дяденьке не организовали… Без спецэффектов никак нельзя? Будто других способов нет, не таких жестоких? Ну и чем вы с Димкой получаетесь лучше, чем этот Александр Григорьевич? Он своего Ромку лупит за воровство, а вы его душите за жестокость! Не видишь, как похоже?

– Да что похоже-то? – взвился Саня. – Ничего не похоже!

Папа в таких случаях говорит: сравнил телегу с вертолётом!

– Ну сам смотри, – как-то очень по-взрослому вздохнула Лиска. – Ромка виноват? Виноват. Он же реально бабушкины деньги украл. Отчим его наказывает ремнём. А почему? Потому что сильнее. Отчим виноват? Виноват. В том, что реально жестокий. Вы его тоже наказываете ремнём, только не лупите, а душите. Почему? Потому что вы сильнее, вы крутые волшебники, а он простой человечишка. Он считает, что если сильнее, то можно силой расправляться, и вы точно так же считаете. Вот и выходит, что разницы нет!

Саня даже чаем поперхнулся. В том, что говорила сейчас Лиска, царствовала железобетонная логика. Ни в каком месте её рассуждений нельзя было ткнуть пальцем и торжествующе сказать: ага, тут ошибка! Но вместе с тем он до самой глубины, до сердца… до белого шарика чувствовал: всё не так. Вот как если тебя начнут убеждать, что дважды два будет восемь, и доказательства приведут, и фиг ты эти доказательства опровергнешь, они чёткие, понятные… а ведь всё равно знаешь, что четыре… хотя доказать и не можешь. Ни малейшей ошибки он сейчас в Лискиных рассуждениях не видел, и от этого кружилась и без того тупая голова.

– Тогда что же, – растерянно спросил он, – получается, что и защищать никого нельзя? В смысле, силой? Вот я иду по улице, вижу, гопники первоклашку грабят. Я мимо должен пройти? А если не мимо, то как? Люлей навешать, или из Булгакова им зачитывать, типа нехорошо? Книжку спецом с собой носить, с закладками? Так на них, между прочим, Булгаков не подействует, на них только люли подействуют. Будто сама не знаешь! И вообще, – вспомнив папу, сообразил он, – а зачем тогда России армия? Зачем все эти автоматы, ракеты, авианосцы? Пускай на нас другие страны нападают, а мы будем внушением действовать! Из умной книжки прочитаем цитату!

– Одно дело защищать кулаками, – ничуть не поколебалась Лягушкина, – а другое дело наказывать кулаками. Я понимаю, когда человека совсем уже грабят и убивают, и ничего другого поделать нельзя. Тогда можно и силой. Даже убить, наверное, можно, если чужую жизнь спасаешь. Но вот если как у вас с Ромкиным отчимом… когда вы его ремнём душили… что, без этого никак нельзя было обойтись? Просто выкинуть ремень в форточку вам мало? А погладить ему мозги не догадались? Своих мозгов не хватило? Спецэффектов вам захотелось?

– Я его не душил, – на всякий случай уточнил Саня, – я просто свою завесу держал, а всё Димон делал.

– Да какая разница! – небрежно отмахнулась Лиска. – Ты же с ним согласен был, да? Значит, он как бы и от твоего имени душил! И ты бы тоже стал душить, если бы Димка велел тебе действовать самостоятельно.

Саня помолчал. Мудрая Лягушкина и тут была права. Более того – может, он и не ограничился бы лёгким удушением. С этим садюгой Александром Григорьевичем можно и пожёстче. Не убивать, конечно, всё-таки правило номер раз… но стоило бы как следует врезать ему ремнём. Чтобы понял, каково приходилось Ромке…

– Между прочим, – сурово продолжила Лиска, – в «Волнорезе» бывали такие случаи… когда ребята волшебством убивали каких-то гадов. Совсем убивали, насмерть, понимаешь? И не потому, что иначе детей не спасти, а просто вот как вы с Димкой, типа из благородной ярости. Типа раз они такие гады, то незачем им жить на белом свете! А потом этих ребят лишали волшебного дара и выгоняли из «Волнореза». Ты вот прикинь, если бы с тобой такое случилось, а? А тем более если с Димкой! – она насупилась и замолчала.

А почему «тем более», подумал Саня, но спрашивать не стал.

– Между прочим, – сказал он задумчиво, – иногда ремня действительно стоит дать! Если по делу, конечно! Твой Филипп Филиппович всё-таки чего-то в жизни не понимает.

Вспомнился тот вечер в Пензе… резкий ветер лупил в стекло, гавкали под окнами бродячие собаки, верещала где-то сигнализация, доносился скрипичный концерт из телевизора… и папин жестяной голос: «А ну-ка, пойдём!»

– Оба-на! – присвистнула Лиска. – А чего ж вы тогда с Димкой полезли своего Дубова защищать? Разве отчим его не за дело собирался выдрать?

И вновь логика была на её стороне. Тем более, деньги украсть – это косяк посерьёзнее, чем закатить скандал и убежать из дома. Саня тут же представил, как тайком лезет в чёрную мамину сумочку, расстёгивает кармашек на молнии, вытаскивает деньги… а потом попадается, и все на него смотрят, и говорят, что он вор. Был бы такой стыд, что просто жить невозможно! Стыд, который жжётся как серная кислота! И если ремень этот стыд снимет, то да здравствует ремень!

Но тут же вспомнилась загаженная квартирка № 22, запах кислятины с кухни, волосатый живот Александра Григорьевича, пустые Ромкины глаза… И сразу вдруг всё сложилось, как картонные квадратики в паззл, сразу всё стало понятным. Точно фонарик у него в голове зажгли.

– Потому что для этого отчима кража – только повод, – торжествующе объяснил Саня. – Этот козёл просто говорил, что типа за воровство наказывает. А на самом деле ему просто нравится Ромку мучить, он же его не любит. И маму Ромкину не любит, и бабушку, и вообще никого! И лупит не для того, чтобы Ромка исправился, а просто потому что злобный тупой павиан. И поэтому с ним – как с павианом!

Кот Арамис, пригревшийся на Лискиных коленях, приподнял голову и уставился на Саню жёлтыми своими глазами. Вроде как намекал: да ведь ты прав, парень! Франция тебя поддерживает!

– А мальчишки из нашего класса – тоже все павианы? – возмущённо спросила Лиска. – Ну вот прямо все-все?

– Репейников не смеялся, и Куницын, – уточнил Саня.

– Ну а остальные – все уроды, по-твоему? Их всех лупить следует, да? – вздохнула Лиска, явно не надеясь на ответ, потому что сразу продолжила: – В общем, так. Если не хочешь очень сильно со мной поссориться, тогда больше никому из них волшебных пинков не давай. Тем более, это ещё бесполезнее, чем с тем отчимом. Они ничего не поняли, им не стало стыдно. Пока их Снегири будут науськивать, ничего не изменится.

Саня, покончив с клубничным вареньем, переключился на вишнёвое. Кажется, полегчало – по крайней мере, голова уже не казалась такой звонкой и пустой. В ней даже стали появляться кое-какие мысли.

– А ты не пробовала, – поинтересовался он, – волшебством Снегирей просканировать? Ну, разобраться, в чём причина, какая их муха укусила?

– Второе правило! – оловянным голосом напомнила Лягушкина. – Использование волшебства в личных целях!

– Но мне-то можно! – торжествующе заявил Саня. – Я-то не в личных, а в общественных! Чтобы кое-какому ребёнку помочь!

Лиска посмотрела на него оценивающе.

– Думаешь, это пара пустяков? Вот взял человека, просветил его мозги волшебством, как рентгеном? Нет, Саня, это тебе не пинки отвешивать и даже не лягушек возвращать в природу. Здесь очень тонкое волшебство нужно, у тебя пока не выйдет. Между прочим, вообще ни у кого не получалось чужие мысли читать. А вот определить, врёт человек или говорит правду – да, это не так трудно, этому тебя Димка скоро научит, наверное. Гораздо сложнее заставить человека правдиво отвечать на вопросы. Я сама такого не пробовала, я же тоже ещё не очень опытная волшебница. Но Лёша точно умеет, и Данила умел. Как Димка, не в курсе, и насчёт Ани тоже. Но ты ведь помнишь? Им ничего про наши дела нельзя говорить! Ни про каких Снегирей, ни про какие издевательства! Ты же клятву давал!

Лиза так разволновалась, что непроизвольно запустила чайную ложку в банку с клубничным вареньем и бухнула себе в чай – от чего тот даже слегка выплеснулся на клеёнку.

– Не надо так нервничать! – успокоил её Саня, – никому не скажу. Что я, идиот? Но всё-таки попробую как-то разобраться, зачем им всё. Ведь нормальные же, в общем, ребята, если не считать, конечно…

– Только не геройствуй! – напомнила Лиза. – Я в смысле волшебства. У тебя сейчас, между прочим, очень опасный период. Тебя ведь предупреждали! Вот смотри, ты кое-чему уже научился, самым простым вещам, тебе всё нравится, все классно, всё получается… и начинает казаться, будто ты вообще всемогущий! Будто стоит тебе прикоснуться к своему волшебству и хорошенько представить, что тебе нужно, и всё будет. А это опасная иллюзия. Понял? Если не веришь, попробуй что-нибудь такое сделать… не сейчас, а когда сила восстановится. Луну в небе погаси, преврати железо в золото, да хотя бы болячку залечи… Сразу мозги в порядок придут.

Лиска так разволновалась, что Арамис легко спрыгнул с её коленей, под столом прошёл к Сане, забрался на соседнюю табуретку и посмотрел ехидно: что, сударь? Если вы настолько сильны, превратите меня в настоящего мушкетёра Его Величества! Чтобы шпага, сапоги… ну то есть ботфорты… Уж в человеческом обличье я бы в вашем мире развернулся!

Саня понимал, что Лиска в очередной раз права. Действительно, волшебство «Волнореза» – это не то же самое, что у всяких там Гэндальфов, Гарри Поттеров и Кощеев Бессмертных. Не любое желание исполняется… так ведь и из автомата Калашникова реактивный истребитель не подбить. Вряд ли получится вот так взять и волшебной силой вытрясти из Снегирей их тайны… а значит, придётся не волшебной силой, а волшебной хитростью…

– Пей чай! – напомнила Лиска. – Всухую варенье слабее действует.

Он отхлебнул чаю – густого, ароматного, со странным, но не отталкивающим привкусом. Зверобой, наверное. Зверобой… Забавное название. Бьёт зверей… наповал, наверное. Причём не обычных лесных, а которые в людях живут. Как там у неё в стихах было? «Тут обезьяны, хищники и змеи». Вот классно! Зверь гибнет, человек остаётся, только уже никого больше не обижает. Из этого зверобоя можно было бы делать те самые таблетки от дикости! И ещё интересно, вот пьёт он сейчас зверобой, и убивает своего внутреннего зверя. А какой в нём зверь? Увидеть бы!

 

2.

Заснуть не удавалось. Мешало сонное дыхание ребят, и чей-то тонкий, заливистый храп (в темноте не разберёшь чей), а ещё шумел за капроновыми стенками палатки ветер, трещало что-то в лесу, пиликала где-то совсем рядом неизвестная ночная птица. И под ковриком было что-то жёсткое – может, бугорок, может, незамеченная при установке палатки шишка.

Хотя на самом деле всё это чепуха, не это мешало. Просто бегали под черепной коробкой разные мысли – то мелкие и юркие, как муравьи, то тяжёлые и основательные, как слоны. Он пробовал этих слонов считать, но с тем же успехом можно было считать муравьёв или сосновые иголки.

А ведь всего полтора часа назад Саня вполне благополучно погрузился в сон, и ничего тогда не мешало – ни суета пацанов-семибэшников, устраивающихся поудобнее, ни птичьи голоса, ни звуки стрелялки из планшета Петьки Репейникова (потом, конечно, пацаны сурово напомнили Петьке, что существует такое достижение прогресса, как наушники). Сон пришёл – огромный, зелёно-жёлтый, прямо как заросшая свежими одуванчиками поляна, где разбили лагерь.

Разбили, правда, не они. «Да кто ж вам такое доверит, – хмыкнула Елеша, когда выходили из автобуса. – Вы ж ничего сами не умеете. Старшие ребята и взрослые для вас постарались. Вот доживёте до десятого класса, тоже будете принимать участие в такой работе, на благо нашей гимназии, из самых альтруистических соображений, как наши старшеклассники!»

Ну, насчёт альтруистических она несколько преувеличила. Всезнающий Илюха Муравьёв («в каждой бочке затычка») сообщил народу, что десятиклассникам, выехавшим на место ещё вчера днём, обещано освобождение от недельной практики после переводных экзаменов. А вот чем соблазнили ребят из одиннадцатого, у которых ЕГЭ на носу, оставалось загадкой. Впрочем, Саня подозревал, что им просто-напросто захотелось потусить на природе, без надоедливого взрослого пригляда.

Пригляд, конечно, был – со старшеклассниками поехали Динамометр, пожилой учитель по технологиям Павел Андреевич, ну и как же без начальства – Антонины Алексеевны? Надо же кому-то приглядывать и за учителями? Правда, по словам всё того же всезнающего Мураша, в таких поездках взрослые и сами будь здоров расслабляются, не до того им, чтобы бдительно пасти толпу старшеклассников.

Толпа-не толпа, а человек пятнадцать стояли поодаль в лесу отдельным лагерем. Сейчас оттуда не доносилось ни звука… ну, то есть обычными ушами не услышать, а вот если подключить волшебство – «длинный слух», как это называл Дима, то вполне можно узнать всё, что там говорят. Только силы осталось совсем на донышке. Надо сберечь на крайний случай…

Он снова вспомнил, как всё началось. Как барахтался он в тёплых волнах жёлто-зелёного сна, и кажется, там было заросшее по берегам тиной лесное озеро (в таких водятся особо крупные караси, это ему дядя Яша Овсянников тем летом предметно доказал), и рядом на оранжевом коврике из пенки сидела Дашка Снегирёва, одетая совсем по-летнему, вернее, по-пляжному, хотя для купания озеро казалось грязноватым. И её, и так же по-пляжному одетого Саню щадили комары – ну то есть совсем не замечали, хотя их в подобных местах должны быть тучи. О чём-то они с Дашей говорили, и хорошо говорили… не вспоминали никаких обид, никаких дурацких картинок во вконтакте, никаких бойкотов, никаких мышей в лапте…

И вот из этого прекрасного, редкостного сна его безжалостно выдрали.

– Санёк, вставай! – долбился в уши чей-то смутно знакомый голос, а чья-то бесцеремонная рука трясла за плечо. Голос был тихий, но настойчивый. Саня попытался отмахнуться, но без толку. Ему не позволили остаться там, с Дашей, на тенистом берегу. Его трясли, дёргали, а после и вовсе применили запрещённый приём – надавили на мочку уха. Он взвыл – и проснулся окончательно.

В темноте ничего, кроме смутной тени, разобрать не удавалось. Чёрное на чёрном.

– Здесь Куницын, – жарко дохнули ему в ухо. – Быстро за мной.

Полог палатки слегка колыхнулся, стало чуть светлее – самую малость, чтобы сообразить, куда ползти, выбравшись из спальника.

А вот снаружи было не слишком темно. Во-первых, круглая жёлто-рыжая луна поднялась над верхушками сосен. Во-вторых, малиново светились угли костра, у которого вечером они все сидели, поджаривали на прутиках куски хлеба, кипятили чай. Сейчас, оставшись без подкормки, костёр почти угас – но пламя вновь взметнулось, едва Гошка сунул туда несколько сухих еловых веток.

Вверху горели звёзды, не такие яркие, как бывает в августе, но куда более заметные, чем в городе. Слева, на западе, небо казалось светлее – намекая на то, что именно там пару часов назад закатилось солнце. Густо пахло дымом, сосновой хвоей и одуванчиками.

– Что тебе? – мрачно поинтересовался Саня, глядя на Гошу.

Тот, судя по его виду, спать не ложился вовсе. Был он, как и днём, в бежевой водолазке и чёрных адидасовских шортах, точно таких же, как у Димы. Наверное, тоже некому было заставить его надеть джинсы. «Ну и что, что днём двадцать три? Зато ночью одиннадцать! Майские ночи холодные! А тем более, клещи! Энцефалита захотелось? Нет и ещё раз нет!». Или у Гошиной мамы не хватило воли.

Саня тут же вспомнил, что ещё перед ужином, когда ребят распределяли по палаткам, выяснилось: кому-то не хватит места. Мальчишек-семибэшников было девять, а палатка – восьмиместная.

– Можно, конечно, потесниться, – задумчиво сказал Динамометр. – В тесноте, как говорится, да не в обиде. Впрочем, имеется другой вариант: у мальчиков-старшеклассников есть лишнее место, Лагутенко не поехал. Так что можно с комфортом разместиться.

– Не нравится мне этот вариант, Николай Геннадьевич, – тут же встряла Елеша. – Хотелось бы, чтобы мои ребята все были тут рядом, под присмотром. Мало ли…

– А будто там не под присмотром! – ухмыльнулся физкультурник. – Там, Елена Ивановна, концентрация педагогов на детскую единицу повыше, чем здесь. Ну что, есть отважные люди? Или все так боятся десятиклассников?

Особо их никто не боялся, но и вызываться никому не хотелось. Одно дело, когда тебя возьмут и скажут: взял свои вещи и пошёл, и другое – когда ты вроде сам этого захотел. Поэтому народ мялся и жался, пока, наконец, ситуацию не спас Куницын.

– Ну я могу пойти, в чём проблема-то?

И вот сейчас, когда все давно уже улеглись, Гоша почему-то оказался не там, в лесу, в лагере организаторов, а тут, на поляне – какой-то весь нервный и встрёпанный.

– Куртку возьми, – негромко распорядился он. – Замёрзнешь. На, держи!

Саня взял у него маленький светодиодный фонарик, такой же, каким Лиска подсвечивала лестницу, ведущую в штабной подвал. Нырнул в палатку и вылез оттуда со своей защитного цвета ветровкой.

– Ну, в чём дело-то? – хмуро повторил он свой вопрос.

– Проблема у нас, Санёк, – Гоша уселся на бревно возле костра и сделал приглашающий жест. – Короче, помнишь, тогда перед майскими ты сказал, что с теми гопами и сам бы справился, потому что в дзюдо занимаешься?

– Ага, было дело! – непонимающе кивнул Саня, присаживаясь рядом. – А что?

– Короче, такая засада, – хмуро сообщил Гоша. – Какие-то бухие уроды недавно припёрлись к нашему костру, – мотнул он головой в сторону леса. – Трое их, вроде взрослые уже. По ходу, местные. Хотели девчонок наших с собой увести. Ну, видел, наверное, там же не только парни поехали. Там из десятого «а» Ленка Ольховская и Верка Никитина, из «б» Машка Дворнякова, из одиннадцатого «а» Диана Галанина. Прикинь, совсем отморозки какие-то, без башни. Ну, им Динамометр сначала нормально объяснил, на что нарываются, им по фиг. Руками махать начали, там ещё Валерик Белкин из одиннадцатого на них попрыгал, типа каратист… хотя из него каратист как из грязи пуля… так, фильмов насмотрелся. Короче, ему нос разбили, ну, тут Динамометр озверел и надавал им пинков. Он, кстати, классно дерётся, я даже не ожидал. В общем, он им навешал, они ушли. Но я такие дела знаю… приходилось видеть. Короче, сто процентов, они не просто так ушли, а за подмогой. И скоро махач будет. Там взрослые скандалят, типа что делать… А я подумал, что надо собрать тех, кто драться сможет. Ну и вспомнил про тебя.

– Спасибо, – мрачно ухмыльнулся Саня. – Главное, такой сон был хороший…

– Ну а что делать-то? – перебил его Гоша. – Я кроме тебя, из наших никому не доверяю. Князев, правда, боксом занимался, или и сейчас занимается. Но он гнилой, на него положиться нельзя. Короче, ты идёшь?

– Короче, иду! – кивнул Саня, поднимаясь с бревна.

– Отлично! – Куницын тоже поднялся и хлопнул его по плечу. – Фиг его знает, как там получится, а лишний человек не помешает. – Пошли, по дороге расскажу подробнее.

– Айн момент, – сообразил Саня и метнулся к палатке, застегнул молнию полога. – А то комары набьются, загрызут пацанов…

– Ага, гуманизм детектед, – хмыкнул Гоша.

– Тебя-то самого не заедят? – Саня указал взглядом на его голые ноги.

– Я ядовитый, – в лунном свете Гошина улыбка выглядела совсем как в фильмах про вампиров. – Комары мной не интересуются.

– А не холодно? – Саня лишний раз порадовался, что полез в спальник не раздеваясь: иначе пришлось бы сперва вылезать в одних трусах наружу, потом с Гошкиным фонариком копошиться внутри, вытаскивая свои вещи и рискуя разбудить остальных, а после ещё и одеваться тут… среди оживившихся насекомых, которые и так уже звенят над ухом, почуяв тёплую кровь.

– Не, я закалённый, – на ходу ответил Гоша. – Не отставай. Тренер требует закаляться, так что я привычный.

– А тренер по чему? – из чистого интереса уточнил Саня, шагая вслед за Куницыным в сторону опушки.

– Окинавское каратэ, – сообщил тот. – Занимаюсь с пятого класса, кое-что получается.

По крайней мере, стало понятным, какие были у него аргументы в разговоре с Лысым и Жжённым.

– Слушай, – внезапно осенило Саню, – тут же с некоторыми, особенно с мелкими, родители приехали. И не только мамы. Может, их тоже поднять?

– Отлично придумал! – восхитился Гоша. – Идейка просто класс! Ну сам прикинь, что будет! Во-первых, паника. Во-вторых, паника. И даже в-третьих – тоже паника. И как ты их, этих приехавших пап, будешь сейчас искать? В каждую палатку заглядывать, всех будить? Алё, герои есть?

Саня промолчал. Нечего было отвечать. В самом деле, тут только конец света получился бы. А если мстительные местные не придут? Тогда все над ним с Гошей прикалываться будут… Да и не так уж много этих родителей, и не производили эти очкастые бородатые папы впечатление крутых бойцов. Наверное, программисты или менеджеры…

И тут Саня догадался спросить то, с чего, наверное, и надо было начинать:

– А если в полицию позвонить? Они что, не звонили? Антонина, Динамометр?

– Звонили, – вздохнул Гоша. – Сперва там трубку не брали, потом оказалось, что теперь это телефон полиции не того района, и надо звонить по другому номеру, а когда туда дозвонились, там спросили: что, хулиганы в данную минуту хулиганят? А, ушли, говорите? Значит, нарушения закона не происходит? Ну и чего вы от нас хотите? Чтобы сорвать наряд и послать фиг знает куда и фиг знает зачем? Говорите, а вдруг хулиганы вернутся? А какие у вас основания так считать? Вот если вернутся, тогда и звоните… Это Динамометр звонил и потом Антонине пересказывал, а я в палатке лежал и всё слушал. Ну и потом, ты прикинь, даже если менты приедут, это ж когда будет! Тут до шоссе километра три, они что, по ночному лесу ломиться станут? Не, Санёк, тут такая хрень, что надеяться надо только на свои силы.

Саня молча кивнул. Очень правильно Гошка его выдернул: потому что есть на что надеяться! И не на дзюдо, конечно, это Куницын, наверное, совсем уж с отчаяния – а на белый шарик! Плёвое же дело! Послать волну ужаса – и разбегутся эти сельские гопники, как ошпаренные тараканы! Проблема будет решена раз и навсегда. А можно и покруче, можно волшебных пинков навешать… заодно и повод поупражняться… мало ли когда и зачем понадобится. Одно дело семибэшников за подлость наказать, а другое – если вдруг когда-нибудь придётся драться с настоящим бойцом, типа Брюса Ли. Причём по каким-то причинам (Саня ещё не придумал, по каким) победить его надо будет так, чтобы всё казалось естественным. Без волн ужаса, завес невидимости, левитаций и телепортаций… Просто руками и ногами. И вот если к своим видимым рукам-ногам добавить волшебные невидимые… Со стороны никто не заметит, все подумают, что просто он, Саня, лучше дерётся. Кстати, ещё неизвестно, не добавил ли тогда Дима к своему Вин Чун волшебства? Уж больно красиво смотрелось усмирение Лысого и Жжённого…

Лиска, разумеется, не одобрила бы. Но Лиска не увидит – она тихо-мирно спит себе дома, под одеялом. Ни на какой турслёт Лягушкина, разумеется, не поехала: её железное освобождение от физры избавляло и от таких дел.

– Зря! – сказал ей Саня. – Тебя ж никто там не заставит бегать-прыгать, а прикольно просто у костра посидеть, песни попеть…

– Комаров покормить… – в тон ему подхватила Лиска. – На самом деле, если бы мне так приспичило на весенний лес посмотреть, у нас с мамой вообще-то есть дача в Хотьково, и свободно можем туда на выходные смотаться. Оставим котам еды… а ещё лучше тётю Клаву попросить, чтобы зверьё наше покормила.

Саня поморщился. Какая же противная это старуха, тётя Клава! Он тогда еле удержался, чтобы не бросить в неё волну ужаса. Тощая, серая, злющая… будто огромная крыса-мутант.

Тогда они так увлеклись спором о Филиппе Филипповиче, волшебных пинках и Ромкином отчиме, что Саня едва не опоздал в сад за Мишкой. Лиска решила его проводить, вышла вместе с ним на лестничную площадку.

Но ровно в тот момент, когда они прощались, с гадким скрежетом распахнулись двери лифта. Из него шагнула высокая старуха с двумя клетчатыми хозяйственными сумками. Окинула их колючим взглядом.

– Здрасте, тётя Клава! – очень вежливо произнесла Лиска.

Старуха вдруг как-то вся напряглась, закаменела – а потом набросилась на Лягушкину. Спасибо хоть, что не физически.

– Ты что это себе позволяешь, Елизавета! – холоду в старухином голосе позавидовала бы, наверное, и Снежная Королева. – Мальчиков, значит, стала к себе водить? Выросла, значит? Личной жизни захотелось? Да ты глаза-то не прячь! Нашкодила – умей отвечать! Думаешь, я слепая? Думаешь, тётя Клава не понимает, что мальчикам от тебя нужно? А через девять месяцев в подоле принесёшь – посиди, мол, тётя Клава, с ребёночком, пока я уроки делать буду? Мать за тобой совсем не смотрит, так ты притон из квартиры устроила? Пацаны валом валят, я-то всё вижу! И я уж получше прочих знаю, что им от девочек надо! Небось, этот твой кавалер тебя на наркотики подсадил! Или чего ещё похуже! Сразу видно, рожа-то бандитская! Думаешь, я молчать буду? Да я в твою школу напишу, я в милицию напишу, что здесь у нас под боком такие развраты!

Всё это она говорила одним и тем же тоном, и лицо её оставалось всё таким же закаменевшим. Будто манекен из магазина одежды вдруг ожил… но и, ожив, стал не человеком, а кем-то чужим.

Саня всеми нервами ощутил эту чуждость… это чувство было даже сильнее, чем возмущение. Да что эта бабка несёт? Совсем спятила? Да как она вообще могла вообразить про них с Лиской такое?

А Лиска стояла бледная, растерянная, и серые глаза её, похоже, стали наполняться слезами.

Между прочим, сообразил вдруг Саня, а ведь она – ребёнок в беде. Точь-в-точь как тот третьеклассник Степаненко, на которого орал охранник в самый первый школьный день. Тогда Лиска его защитила, а сейчас её саму нужно защитить.

Он коснулся белого шарика, пробудил из спячки, дотронулся мысленным пальцем до мысленного спускового крючка… сейчас будет бабке волна ужаса… или лучше ей кишечник пощекотать? Саня видел, как это сделать… ничего сложного. Вот тут сдавить, тут потянуть… и бабке неудержимо захочется по-большому.

Оставалось только надавить крючок, выстрелить волшебством. Но он опоздал. Старуха вдруг дёрнулось, лицо её разгладилось и стало почти человеческим.

– Ой, что это я несу… Ты прости, Лизонька, это у меня что-то опять… – забормотала она и, вынув связку ключей, быстро открыла дверь напротив лягушкинской. Подхватила свои сумки – и нырнула в тёмные бездны своей квартиры.

– Что это было? – Саня обнаружил вдруг, что чуть ли не до крови впился ногтями в свои ладони.

– Ты извини, что так вышло, – виновато произнесла Лиска. – Это соседка наша, тётя Клава. Понимаешь, она психически больная, шизофрения у неё, она и в психбольнице время от времени лежит. Так-то, когда её отпускает, она бабка ничего, даже добрая. И мама моя к ней очень хорошо относится, она же с детства тётю Клаву знает, всегда тут жили. И мамина мама, то есть бабушка Наташа, с тётей Клавой дружила, и пирогами тётя Клава всегда нас угощает… у неё восхитительные пироги! И раньше она вообще почти нормальная была, а обострения пошли, когда её муж умер, дядя Вова, я тогда в четвёртом классе была. Мы с мамой в том году её даже в больнице навещали, еды ей всякой приносили. А вот сейчас, видишь, у неё опять обострилось, опять бред понесла. Ты не обижайся, на больных не обижаются.

– Да я и не обижаюсь! – честно соврал Саня. – А что она вдруг с полоборота выключилась и к себе смылась?

– Моя работа, – призналась Лиска. – Мозги ей погладила, она на короткое время стала как раньше… ну, то есть, как в лучшие свои моменты. К сожалению, волшебством её вылечить нельзя, ты ж знаешь, тебе говорили. Но по крайней мере, хоть сейчас чтоб не орала.

– А как же правило номер два? – Саня не хотел подкалывать Лиску, просто само вырвалось. – Получается, что ты для себя силу применила.

– Вот же дурак! – возмутилась Лягушкина. – Не для себя, а для тебя! Ты бы в зеркало посмотрелся, когда она орала! Щёки красные, глаза страдающие! То есть ты у нас получаешься несчастный страдающий ребёнок, тебя защищать нужно! Всё в порядке с правилами!

Саня совсем уж было собрался обидеться: какой он ей ребёночек? Сама, между прочим, на полтора месяца младше! Но всё-таки решил не обижаться – ей и без того сейчас неловко.

Нет, конечно, теперь он понимал: с бабкой и впрямь не стоило применять жёсткие средства. Бабкам, даже злым и психованным, волшебных пинков не дают… их жалко всё-таки. Но вот пьяные отморозки – другое дело, они вполне заслуживают. И Дима, кстати, полностью бы с ним согласился.

На сей раз его одиночество кончилось – вернулась с дачи бабушка и делала в кухне три дела сразу: варила борщ, смотрела сериал (тот самый, на который подсела Санина мама, про богатую и столь же несчастную девушку Анну) и разговаривала по телефону с подругой. Поэтому Дима, оценив обстановку, решил, что можно и без чая обойтись.

В комнате он указал Сане на диван, а сам устроился в компьютерном кресле – в нём можно было крутиться, как в парке на аттракционе.

– Вот ты как думаешь? – начал Саня. – Волшебные пинки это хорошо или плохо? Мы вчера с Лиской поспорили.

– А с чего вдруг? – тут же вскинулся Дима. – Ты решил с каким-то уродом разобраться и побежал к ней советоваться? Почему не сразу ко мне?

– Нет, – отмахнулся Саня, – просто так болтали. Ну, я рассказал, как мы Ромку от отчима защищали, а она меня Булгаковым бить стала… в смысле, книжкой… то есть не самой книжкой, конечно, а цитатой оттуда, про то, что никого нельзя бить.

И он пересказал Диме весь их с Лиской разговор… ну, конечно, не весь, а только то, что можно. То есть – без отправленных в озеро лягушек, наказанных волшебными пинками семибэшников и тех обещаний, что взяла с него Лиза.

Дима слушал его молча, сидел в кресле, поджав ноги по-турецки, и более всего напоминал бронзовую статуэтку, работу неизвестного мастера. Такие на недавних каникулах Саня видел в Пушкинском музее, куда его решительно затащила мама. «Безобразие! – внушала она. – Переехать в Москву, в центр русской культуры, и киснуть в окраинном районе! Нет уж, родной, придётся тебе наращивать интеллигентность!»

– Знаешь, как это всё называется? – изрёк Дима, дослушав до конца. – Это называется «непротивление злу силой». Учение Льва Толстого. Мне отец рассказывал, он когда студентом был, как-то сильно проникся… потом уже понял что к чему. Ну и я в инете почитал немного про это. Короче, профессор Преображенский из «Собачьего сердца» – типичный такой толстовец. Типа мы такие добрые, такие гуманные, мы мухи не обидим… и волка тоже не обидим, даже если он жрать нас будет. Зато все увидят, какие мы героические герои! А что волк не только нас сожрёт, но и кучу всякого народа, это плевать. Вот как оно на самом деле, Санёк!

– Но ведь Толстой – он же, наверное, не совсем дурак был, – возразил Саня. – Столько книжек, великий писатель, в школе проходят… Наверное, он тоже был в чём-то прав. Вот гляди, – вспомнил он Лискины слова, – ты этого Александра Григорьевича придушил ремнём, а он что, разве понял, за что его душат? Он просто испугался очень, но ему ведь всё равно Ромку жалко не стало, и как только у него страх пройдёт, он опять его лупить будет. Может, лучше бы ты ему мозги погладил?

– Не лучше! – повернулся к нему Дима. – Чего там гладить, у него все мозги пропиты давно! Такие гориллы только страх понимают. И вовсе не обязательно ему умом понимать, что Ромку не надо ремнём. Пускай просто у него возникнет условный рефлекс. Взял ремень – стало страшно. Замахнулся – стало больно. Ударил – стало совсем больно. Дрессировка такая, как в цирке, понимаешь? Я сколько надо раз туда буду приходить и его пугать. Да особо много и не придётся, раза с пятого-шестого у него в голове шарики сцепятся с роликами, будет бояться и близко подходить к Ромке. Понимаешь, с людьми нужно по-человечески, им можно и мозги погладить… а с уродами нечего гуманизмом баловаться. И вообще, знаешь, есть такая пословица – «Волкодав – прав, людоед – нет». Вот мы с тобой волкодавы, а он людоед. И поэтому нам можно его ремнём, а ему – нельзя.

– А почему же тогда у нас есть правило номер раз? – уставился на него Саня. – Про то, что нельзя волшебством убивать и калечить? Если мы такие волкодавы, а эти отчимы и всякие там Русланы – людоеды, то тогда их надо сразу того… чтобы больше никаких проблем.

– Ну, это ты уже слишком, – сбавил тон Дима. – Убивать и калечить действительно не надо, а то во вкус можно войти. И ещё, вот мы ж хоть и волшебники, а мозги у нас обычные, человеческие, мы можем ошибаться, можем глупостей наделать… с кем не бывает? И если убил или искалечил, то это уже всё, уже назад не вернуть. А так, пенделей волшебных надавать, ремнём придушить, мордой в лужу сунуть… это же всё допустимые мелочи. Морда обсохнет, боль пройдёт. Зато польза. И потом, мы же не по пустякам волшебство применяем. Раз применяем, значит, дела хреновые, значит, по-другому никак нельзя. Поэтому не бери в голову, что Лиска говорила. Она ж девчонка всё-таки, и вообще на жалости ко всем повёрнутая. Кошек жалеет, птичек жалеет…

«Сумасшедших бабок жалеет», хотел добавить Саня, но постеснялся рассказывать про соседку тётю Клаву. А вдруг Лиске не понравится, что он растрепал? Всё-таки дела личные…

 

3.

– Не отставай, – повернулся к нему Гоша, и пришлось выключить воспоминания. Потому что главное – это здесь и сейчас. Прохладный ночной воздух, звон комаров над ухом, высокие звёзды, запахи сырой земли, черёмухи и дыма.

Саня и не заметил, как они пересекли поляну и углубились в лес. Тут было гораздо темнее, луна с трудом пробивалась сквозь кроны сосен, и если бы не Гошин фонарик, легко можно было напороться на какой-нибудь коварный сучок или споткнуться о не менее коварный корень. И ещё тут водились миллионы комаров, они звенели уже не отдельными ариями, а мощным, слаженным хором – типа того, в какой Саню пытались загнать в пензенской школе.

Он взглянул на Гошу – тот, вопреки своим недавним утверждениям, комарам всё-таки нравился. Иначе не хлопал бы себя то и дело по ногам и щекам.

Интересно, его можно считать страдающим ребёнком? Потом ведь весь покусанный будет. Значит, надо защитить… сделать что-то типа завесы, только не от людей, а от вредных насекомых. Трогаем белый шарик… давай, просыпайся, ничего, что ночь, работать будем немножко, да? И представить прозрачную плёнку, замыкающего Куницына в полусферу… радиусом в два метра… а хотя чего мелочиться, пусть будет четыре… чем плохо, если находящегося рядом Саню комары тоже не тронут? Ведь главное, не ради себя, а ради Гошки… Вот, получилось… и теперь выжимаем спуск.

Под антикомариной завесой идти оказалось явно веселее. Да и, кстати, зачем мучиться, ориентируясь на бледное пятно от Гошиного фонарика?

Тогда, в Ромкином доме, Дима же сделал ему кошачье зрение. А сам он что, не сумеет? Конечно, придётся и антикомариную завесу держать, но она ведь совсем чуток силы забирает, остаётся полным-полно… наверное, хватит на всех отморозков Московской области. Главное, понять, как же это делается. Котом себя вообразить, что ли? Одним из Лискиным мушкетёров? Которого из них выбрать?

Вот Гоша – тот и впрямь смахивал на кота. Вернее, на тигра – ловко и уверенно пробирался в колючих зарослях ежевики, нагибался под ветками довольно густого здешнего подлеска, уклонялся от высоких стеблей крапивы. Казалось, он не просто спешит сейчас в лагерь организаторов, а ведёт бой на ринге… примерно так двигался Дима, когда оба они, под завесами, выбирались из супермаркета «На любой вкус». Но если Дима явно красовался, то Гоша, похоже, совсем не думал о спецэффектах. Просто спешил к своей цели… как тигр на охоте.

Саня тоже старался двигаться по-тигриному, но получалось хуже. Несколько раз он обжёг ладони крапивой, едва не упал, зацепившись за притаившийся во тьме пень, паутина противно липла к вспотевшему лицу.

Нет, пожалуй, в тигры, да и просто в коты ему рановато. Но можно же сделать по-другому! Вот представить, как от глаз в мозг идут нервы… тонкие такие проволочки, и по ним, как по проводам, свет попадает в голову. Или, кажется, не свет, а электрические сигналы… в темноте они получаются такие слабые, что мозги их просто не улавливают, а вот если поставить усилитель… так, наверное, и устроены приборы ночного видения, которыми часто пользуешься в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. е». Нажимаешь Ctrl-N – и готово дело.

Он вновь коснулся белого шарика, потом вообразил усилитель – маленькую чёрную коробочку – и выжал спуск.

Заметно посветлело, но не как в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. е» – сейчас стало, как бывает в очень мрачный облачный день, перед мощной грозой. Цвета хоть и поблёкли, но никуда не делись.

– Уже скоро, – повернулся к нему Гоша. – Кстати, заметил, комары присмирели?

– Наверное, все отравились твоим ядом, – стараясь не рассмеяться, предположил Саня.

– Наверное, – согласился Куницын. – Ты вот что, как придём, постарайся никому на глаза не попасться. И я тоже. А то Антонина нас обоих точно погонит обратно, к детишкам. Они ж там сейчас все нервные… как при обороне Брестской крепости. Смотрел кино? Короче, затаись где-нибудь под кустом, а когда придут эти, деревенские, включайся. Бить их не надо, всё равно не пробьёшь, лучше кидайся в ноги, дёргай и вали, и не сиди на нём, сразу других делай. А я тех, кого ты свалишь, попробую выключить на подольше. Так что будем работать в паре.

Саня кивнул – и вспомнил, как сегодня он уже работал в паре, с Петькой Репейниковым. Всего-то надо было разжечь костёр и вскипятить на нём воду в трехлитровом котелке. Замерялось время, и у кого быстрее получится, та пара победила. По доброте душевной Саня взялся за самое тяжёлое – таскать из лесу всё, что может хорошо гореть, а выданный им обоим коробок спичек доверил Петьке. И что же? Этот мутант (прав был насчёт него Мишка, ох и прав!) извёл почти весь коробок, сжёг всю бумагу, но результатом его усилий был лишь неустойчивый дымок. Очень хотелось дать ему по шее, но волнорезовец ребёнка не обидит. Пришлось отогнать рыжего и заняться костром самому. Хорошо он вспомнил, как папа учил складывать хворост шалашиком, а для растопки использовать не мгновенно прогорающую бумагу, а сухую бересту.

Но самый прикол случился с Петькой на канатной переправе. Сначала всё шло нормально – сделали ему обвязку, подсадили, и Репейников заскользил между двумя соснами по натянутому в струну тонкому капроновому тросу. «Полторы тонны на разрыв», успокаивал боязливых Динамометр. Где-то на середине пути трение, наконец, победило инерцию, как сказала бы Супермышь. Проще говоря, Петькино скольжение замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Несчастный завис на двухметровой высоте и смотрел оттуда отчаянно.

«Руками, руками работай! – кричали ему старшеклассники. – Забыл, что ли?». Петька понял их совет слишком уж буквально. «С прямотой телеграфного столба», как сказал бы папа. Он вытянул руки по сторонам и начал ими судорожно махать, будто птица крыльями. Но никуда не полетел. А волна хохота, наверное, совсем его угробила – потому что потом, сообразив наконец, что значит работать руками, и добравшись до финиша, он до отбоя ходил как в воду опущенный и старался больше ни в чём не участвовать. Мыл, конечно, котлы, убирал мусор, таскал из лесу сухие ветки, но соревноваться боялся. Саня смотрел на него, страдающего ребёнка, и понимал: никаким волшебством тут не помочь. Такой уж он человек, Петя Репейников.

– Пришли! – шепнул Гоша, остановившись на краю не слишком большой лесной поляны. Оттуда тянуло дымом и чем-то вкусным, виднелись два костра, на расстоянии десятка метров друг от друга. Палатки располагались с другой стороны, едва заметные на фоне ночного неба – не совсем чёрного, а скорее тёмно-синего.

– Всего двадцать человек, – Гоша положил ему ладонь на плечо. – Пригнись, не отсвечивай. Старшеклассников пятнадцать, учителей трое, ну и мы с тобой. Вон глянь туда, за правым костром. Там тропинка, утоптанная такая, по ней к нам эти уроды и вышли и по ней же свалили, когда им Динамометр навешал. Наверное, оттуда же и придут эти самые… народные мстители. Потому что другой дороги нет, а напрямик по лесу ломится им беспонтово, они ж всё-таки не спецназ какой… По-любому, махач именно тут будет, на площадке у костров. Поэтому давай вон там заляжем, в малиннике, оттуда всё видно и слышно, а мы сами типа как в невидимости.

«Ага, под завесой» – чуть было не вырвалось у Сани, но он в последнюю минуту прикусил язык. Вместо этого шепнул:

– Может, палки какие-нибудь выломать? Ну, оружие всё-таки.

– Пока ты их ломать будешь, треск пойдёт на весь лес, – дыша ему в ухо, возразил Куницын. – Да и надо уметь палками драться. Нам тренер немного показывал, но при таком свете бесполезняк. Зацепишься за что угодно.

Кошачье зрение Саня погасил. Ни к чему оно сейчас было – костры, щедро подкормленные дровами, давали довольно яркий свет, и луна тоже старалась вовсе, здесь, над поляной, ей деревья не мешали. А вот антикомариную завесу оставил – если бы сейчас они с Гошей отбивались от кровососов, то уж точно спалились бы. Конечно, можно и другую завесу натянуть, античеловеческую, да ещё с неслышимкой – но это уже совсем непозволительный расход силы.

Всё и так было прекрасно видно – Динамометр в бледно-зелёной штормовке и со здоровенным топором в руке стоял возле бревна, на котором сидела Антонина Алексеевна. В джинсах и ветровке она сейчас выглядела совсем по-человечески.

А вот старшеклассников рядом не наблюдалось. Видимо, залегли всё-таки в палатках. Ну, понятно: устали за день, сморило их. И, наверное, думают, что все проблемы уже кончились, что могучий Динамометр навсегда отбил у придурков охоту приставать к мирным туристам.

– Вы что же, Николай Геннадьевич, всерьёз собрались топором обороняться? – негромко спросила завуч. Динамометр вздохнул.

– Да нет, конечно! Что я, идиот, под статью лезть? Пришьют превышение самообороны, и аля-улю. Будто я таких вещей не знаю. Им же плевать, что тут дети… Придётся руки и ноги применять. Фиг знает, как получится. Десантуру-то я прошёл, и на Кавказе повоевать пришлось, драться учили, но если их толпа будет…

– Во-первых, следите за лексикой, дети могут услышать. Во-вторых, вот с чего вы взяли, что что-то будет? – подняла голову Антонина Алексеевна, и Сане по её тону показалось, будто она мечтает сейчас услышать от Динамометра какую-то явную глупость, раздолбать в пух и прах – и оттого успокоиться. Но физкультурник не оправдал её надежд.

– Да знаю я эту публику, – мрачно сказал он. – Ну не этих конкретно пацанов, а вообще. Вы их психологию представьте. Им наваляли, и кто? Городские чмыри какие-то! Это же обида смертная, этого прощать нельзя! Одна надежда, что никого они сейчас не найдут, кто готов вписаться. Но вряд ли. Вы заметили, там один в военном камуфляже, самый бухой из всех? Скорее всего, дембельнулся на днях, обмывает свободу с друзьями, соседями… Значит, их много было, ужрались все как следует, и эту троицу потянуло на подвиги. То есть получается, есть, кого на подмогу звать.

– Не понимаю, – раздражённо сказала Антонина Алексеевна, – что их именно сюда-то потянуло? Деревня же в пяти километрах. Откуда они о нас узнали?

– Слухами земля полнится, – пояснил Динамометр. – Это же село. Кто-то видел, как мы вчера с электрички сходили, как топали сюда. А сегодня автобусы детей высаживали… Полтораста человек попробуй не заметь. Да и где мы можем стоять, всем местным и так понятно. Подходящих полян не так уж много, да и не первый же год мы детей сюда вывозим. А бешеной собаке семь вёрст не крюк.

– Логично, – признала завуч. – Но всё равно это только ваша гипотеза, что они вернутся.

– Может, и гипотеза, – Динамометр подбросил и поймал топор, – только меры принять нужно. Зря вы всё-таки вместе с девчонками в основной лагерь не пошли. Там-то уж точно безопаснее, а Павел Андреевич здесь бы пригодился. Всё-таки мужик, да и служил, что-то соображает по жизни…

Ага! – понял Саня. Значит, они всё-таки догадались увести отсюда девчонок-старшеклассниц, на которых запали местные. Только ещё умнее было бы их не в основной лагерь вести, а где-нибудь в лесу пересидеть. Учителя же не знают, что рядом, в малиннике затаился могучий волшебник Лаптев! Могут ведь и полное своё поражение предусмотреть. Типа местные забьют здесь всех и пойдут главный лагерь громить, искать беглых школьниц.

– Видите ли, Николай Геннадьевич, – сухо сообщила Антонина Алексеевна, – я ведь не только женщина. Я ещё и представитель гимназической администрации, и если уж нам действительно предстоит очередной виток конфликта, моё место здесь. Представьте, какие неприятности были бы, если бы при последующем разборе полётов оказалась, что я не контролировала ситуацию, находилась не на, так сказать, передовой. Ну и потом, вы же понимаете, на меня эти хулиганы уж точно не польстятся.

Чем-то сейчас она напоминала Лиску, объяснявшую Сане, что в неё, уродину такую, влюбиться невозможно. Интересно, а есть ли у неё муж, и дети… а может, и внуки?

– Вообще, если по уму, всё иначе надо было организовывать, – вздохнул Динамометр. – В смысле безопасности. Крупное же детское мероприятие, не хухры-мухры… надо было договориться, чтобы присутствовал наряд полиции. Раньше же так было!

– А вы знаете, Николай Геннадьевич, как это делается? – хмыкнула Антонина Алексеевна. – Как подаётся заявка, как визируется в Роспотребнадзоре, оттуда поступает в полицию, причём сперва в город, а оттуда уже перенаправляется в область… А нам про этот турслёт за неделю объявили, причём только-только после праздников… И главное, этим всем должен был заниматься Олег Павлович, он ведь у нас зам по безопасности… но он же со вторника в больнице, вы же знаете… А что он не послал заявку, выяснилось только вчера! В общем, нереально. И главное, все прошлые годы ничего такого не случалось! Вот как нарочно! Будто чья-то злая воля! Представляю, сколько теперь придётся писать объяснительных… Вам, кстати, тоже.

– Да ладно с ними, с бумажками, – проворчал Динамометр, – главное от ублюдков этих отбиться. И выходит, что мне это в одиночку делать придётся. Павла Андреевича вы услали, родителей кликнуть запретили, ребят подставлять тоже нельзя, тут понятно… и так уже Белкин пострадал…

– И хорошо ещё, если не начнёт болтать по приезде, – добавила Антонина Алексеевна. – Мальчишка же, не удержится, подвигами хвалиться начнёт.

– Да поговорю я с ребятами, чтоб язык на узелок, – судя по тону, Динамометр сейчас улыбнулся. – Нормальные же ребята, с ними можно и по-взрослому, то есть все наши расклады объяснить.

– Не слишком это педагогично, – заметила завуч. – Пришлось бы объяснять насчёт взаимоотношений в преподавательском коллективе, насчёт идиотских инструкций сверху, насчёт висящей над нами оптимизации… А, ладно, не это главное. В конце концов, они ведь тоже не в вакууме живут. Главное, не получится у них не болтать. Пообещать они вам что угодно могут, и совершенно искренне, но через полчаса уже про свои обещания забудут… И это хорошо ещё, если никто из них случившуюся драку на мобильник не заснял. Представляете, выложит в соцсети, с соответствующей текстовкой, кому-то это на глаза попадётся, и пошло-поехало.

– Если записали – сотрут, – увесисто произнёс физкультурник. – Нам главное отбиться, остальное мелочи. Вы ж понимаете, что если они меня замесят, то на этом не остановятся. Полезут в палатки девок искать, найдут пацанов, по новой драка завертится.

Саня как-то по новому посмотрел на Динамометра. Вот поначалу казалось – вредный мужик, над Петькой поиздевался, и вообще подколки у него всякие… но ведь тогда в учительской за них с Максом заступился. Причём не по волшебству, а сам… Лиска уже после погладила учителям мозги. Но главное – это сейчас. Стоит мужик в штормовке, топором поигрывает и знает, что сейчас сюда вломится толпа пьяных придурков… и никто не прикроет ему спину, и даже топор применять нельзя, не то сядешь. Стоит Николай Геннадьевич и ждёт беды. Один в поле не воин, любила повторять баба Люда. А тут – именно один.

Даже захотелось выскочить из-под куста и заорать: «Не бойтесь! Мы с вами!» Ага, и нарваться на втык, и тратить время на то, чтобы делать вид, будто послушно отправляешься в главный лагерь… а ведь с Антонины станется кого-то из старшеклассников с ними послать – проследи, Валера, чтобы детишки залегли баиньки… И тогда придётся разруливать волшебством, тратить силу.

Впрочем, совсем чуток её можно и сейчас потратить. А чтобы уж точно сэкономить – придётся антикомариную завесу снять. И терпеть укусы, чтобы хлопками не выдать себя. Жаль, конечно, недостаточно ядовитого ребёнка Гошу, но Динамометра жальче.

Правда, он не ребёнок, и ему, взрослому дядьке, помогать как бы не положено. Наверное, ладоневские были бы недовольны… взрослые, как внушал ему Лёша, сами должны себе помогать. Но ведь и чёткого запрета нет, что взрослым – никак нельзя. А значит, это не будет нарушением… тем более, легко представить, что Николай Геннадьевич когда-то, лет двадцать назад, был пацаном Коляном… и этот пацан ещё живёт где-то там, под толстым слоем взрослости.

Он пробудил белый шарик, легонько дотронулся до мыслей физкультурника. А там целый костёр бушевал, гудело пламя, трещали ветки, обугливались доски, тянуло тоскливым дымом. Оказалось, страшно было Динамометру до холодного пота, и он только силой воли держался.

Ну, раз костёр, значит, сделаем дождик. Всего-то – притянуть откуда-нибудь, с какого-нибудь неба воображаемое облачко, опустить его прямо над головой учителя, подтолкнуть чуток – и лейся, ливень, стучи по земле, гаси костёр. Не волнуйся, Коля, всё будет путём, да загасишь ты этих уродов, на Кавказе хуже приходилось, и ничего, да и уроды, может, не совсем и уроды, может, включатся тормоза… и не бойся, никто ничего потом болтать не будет, на фиг это старшеклассникам надо, о другом у них мысли. Вот так, и пусть шипят угли, залитые дождём, пусть развеивается дым… вода сильнее огня.

– А может, и обойдётся, – задумчиво протянул Динамометр. – Может, не все там отморозки, найдётся кто-то постарше и потрезвее, вникнет в ситуацию… статьи-то очень уж нехорошие получаются. Оно им надо?

– Вот именно, Николай Геннадьевич! Вот именно! – закивала завуч. – Очень хорошо, что смогла пробудить в вас здравый смысл.

Ага, как же, мысленно хмыкнул Саня. Знали бы вы, Антонина Алексеевна, кто на самом деле его успокоил… только тогда бы вас саму успокаивать пришлось.

Гоша зашевелился – видимо, комары его вновь почуяли. Что ж, хорошенького понемножку. Придётся терпеть… и надеяться, что ждать гостей уже недолго.

Так и вышло.

Их было человек десять – как и предполагал Гоша, появились они справа, где натоптанная тропа выходила из леса в поля, за которыми располагался рабочий посёлок. Сперва послышался шум – шорохи, шаги, матерщина. Внезапность, наверное, не входила в их планы. Зачем? Куда денутся эти городские от праведного народного гнева?

Потом уж и сами мстители показались. На всю толпу имелось несколько ярких, прямо как автомобильная фара, фонарей, и фонари эти казались глазами рассерженного монстра-мутанта.

Настроены местные были решительно – двое помахивали толстыми палками, вроде черенков от лопат, ещё один поигрывал топориком, остальные, видимо, полагались на кулаки.

– Чё, москвичи, не ждали? – издевательски осклабился коренастый парень в защитном камуфляже. – Думали, мы всё, тю-тю? А мы – во!

– Ну, кто тут типа крутой? – обогнал его здоровенный лоб в серой водолазке. – Ты, что ли? – вытянул он в сторону Динамометра палец. – Ну давай, подгребай сюда, дядя, ща проверим твою крутость!

– Девки где? – перешёл к делу третий, высокий и тощий не парень даже, а вполне по виду мужик. В пляшущем свете костра трудно было разобрать возраст, но Сане показалось, что он заметно старше остальных. – Тащите девок, с нами им повеселее будет.

Динамометр вздохнул, неуловимым движением сбросил на бревно штормовку, оставшись в полосатом тельнике. Повёл плечами – и шагнул навстречу местным.

– Приготовься! – шепнул слева Гоша. – Первым не суйся, я свистну, ну и тогда.

Саня приготовился. Белый шарик послушно проснулся, вспыхнул силой, и та побежала по нервам, заколотилась в виски, обдала холодом голову. Сейчас, сейчас! Будет вам волна ужаса, будут вам кровососы… нет, лучше гремящие костями скелеты… или просто озверевшие омоновцы с дубинками? Кладём палец на спусковой крючок. Ещё секунда, и…

– Ну и что всё это значит? – из-за спины Динамометра вышла Антонина Алексеевна, остановилась в трёх метрах от гостей и скрестила руки на груди. – Вы, молодые люди, вообще соображаете, чем всё это может кончиться?

Она стояла перед ними – низенькая, полная, очкастая, и очень сейчас напоминала Лягушкину… какой Лиска, наверное, станет сорок лет спустя. Только не было у неё никакой волшебной силы.

– Отвали, бабка! – дружелюбным голосом посоветовал старший местный. – Ты нам на хрен не сдалась! А вот с мужиком побазарим…

– Я вам, юноша, не бабка, а учитель высшей категории Лисовская, – ледяным тоном произнесла завуч, ни на сантиметр не изменив позы. – И я представляю здесь администрацию 1919 московской гимназии. Воспринимайте меня как лицо официальное. Так вот, официально заявляю: уходите и проспитесь. Вы что же думаете – если сила на вашей стороне, то и беспокоиться не о чем? Вы представляете, по каким уголовным статьям пойдёте, если немедленно не одумаетесь? Полицию мы уже вызвали, и наряд будет здесь с минуты на минуту. Вы, ребята, не просто к туристам вломились, вы сейчас совершаете попытку нападения на школьников, а уж тем более на школьниц. Вам обязательно нужно нарываться на 132-ю статью Уголовного кодекса? Каждый из вас рискует сейчас получить как минимум пятнадцать лет строгого режима, а как максимум – пожизненное заключение. Ну включите вы здравый смысл!

Всё, что она говорила, казалось сейчас Сане удивительно разумным, несомненным. По здравому смыслу, гостям следовало бы с извинениями удалиться… ну ладно, пускай уж без извинений. Но получилось иначе.

Парень в водолазке шагнул вперёд, махнул рукой слева направо – и Антонину Алексеевну сбросило с тропинки в заросли крапивы.

Дальше события понеслись с дикой скоростью, причём одновременно разные.

Вот Динамометр прыгает вперёд, правой рукой сгребает местного за ворот водолазки, подсекает резким ударом ноги – и левой рукой бьёт круговым в висок. Вот летит ему в лицо чей-то кулак, вот вспыхивает красный отблеск пламени на лезвии топора.

А вот с пронзительными воплями появляются меж древесными стволами чёрные тени, размахивают выломанными в лесу палками, кидаются на сельских мстителей – причём бестолково кидаются, мешая друг другу и чуть ли не попадая под удары своих же.

Ну, понятно – старшеклассники всё-таки решили, что их хата не с краю. Наивные педагоги думали, что пацаны послушно отправились дрыхнуть в палатки… а те, оказывается, тоже допёрли своими измученными ЕГЭ мозгами, что местные обязательно вернутся… ну, или подслушали разговор Антонины с Динамометром – и решили устроить народным мстителям тёплую встречу. Выходит, Гошка тут не один такой умный.

Медлить дальше было нельзя. Очень скоро кто-то кого-то реально поубивает, и даже неважно, кто кого. В рыжем свете костров плясали ломкие тени, воздух сотрясался от матерщины… причём, судя по голосам, столичные гимназисты, наследники славных традиций, ничуть не уступали местным.

Но первоначальный план – волну ужаса – пришлось отставить. Какая уж тут волна, если в дело вмешались совершенно ненужные сейчас старшеклассники и поломали всю затею! Сейчас если ударить волной, она же и их зацепит… и побегут они сломя голову в тёмный лес, и именно головы там и сломают. Нападающих это, кстати, тоже касается. Только тут Саня сообразил, что ведь свободно можно нарушить правило номер раз, даже сделав такую мелочь, как волна ужаса. Не обязательно же хватать человека и выкидывать с восьмого этажа – можно устроить так, что у него закружится голова, когда он моет рамы… и готово. Вот и здесь то же самое. Побегут, напорются глазами на сучки, разобьют головы о сосновые стволы. И кто будет виноват?

Значит, иначе. Значит, гладить мозги, без вариантов. Причём, что самое печальное, всем. И местным, и старшеклассникам, и Динамометру… Больше двадцати человек получается! И всех нужно схватить одновременно, на каждого настроиться… без настройки не выйдет, это ему Дима с самого начала объяснил.

– Гладить мозги – это только с виду просто, – вещал он, крутясь в своём чёрном кожаном кресле. – А фактически это высший пилотаж. Тут же мало представить образ цели, тут нужно человека почувствовать, найти для него свои слова… ну вспомни, как ты мелкую девчонку успокаивал.

– А если сразу нескольких надо погладить? – уточнил Саня.

– Вот это реально круто! – объяснил Дима. – Прямо как шариками жонглировать. Один ловить ещё ладно, два – уже посложнее, три – очень трудно, а больше трёх это уже мастерство. Ну, если торопиться не надо, можно переключаться между людьми. Две секунды уделяешь одному, пять секунд другому… и потом снова. Причём сразу учти: это совершенно дикий расход силы!

Наверное, именно так Лиска работала с мозгами учителей, когда после драки с Максом случился тот импровизированный педсовет. Но там счёт шёл не на секунды, а здесь в любой момент могут образоваться трупы.

Он потянулся мыслью к ним – разъярённым, испуганным, жаждущим справедливого возмездия, ощутил жар, исходящий от распалённых мозгов. Кипели возмущённые разумы, испарялся из них здравый смысл, и хуже всего было то, что некоторых совершенно не удавалось захватить, они, точно скользкие рыбы, прошмыгивали между его пальцами. Саня понимал, отчего: алкоголь кувыркался в этих мозгах, извивался в них зелёными змейками, пробуждал одни мысли и гасил другие… а потом гасло то, что пробуждалось, и вспыхивало то, что секунду назад гасилось.

Но всё-таки, по выражению бабы Люды, сила солому ломит… ломала она и проспиртованные мозги. Даже несмотря на пляску зелёных то ли змей, то ли ящериц, виднелись там и цветы, и драгоценные камни… серебрились разумные слова, золотом отсвечивало молчание. Вот это следовало умножить, влить сколько получится волшебной силы… пусть ненадолго, но хватит и нескольких минут.

Ёлкин корень, мужики, да на кой вам все эти напряги? И сами неправы, и зону топтать как-то незачем. Пока ещё не поздно, разойтись бы по-хорошему. А то ведь потом жалеть придётся… лучше домой… под тёплое одеялко, и всё, что было, окажется бестолковым сном, который лучше забыть…

Парень, тебе мало армии? Так понравилось строем ходить, что ещё лет пятнадцать-двадцать хочется? Да зачем тебе эти московские девчонки, ты дома не хуже найдёшь! А что пинков от москвича огрёб, так по делу, и ты бы на его месте напинал того, кто на детей хвост поднимает! И разве это геройство, чужими руками расправиться? Потом ведь стыдно вспоминать будет!

Пацаны, да всё уже, всё! Уже никто никого не месит и не гасит! Бросьте палки, и по палаткам, зачем влипать в неприятную историю… чем бы ни кончилась, а по ментовкам затаскают, и прощай лето, прощай кому каникулы, кому поступление!

Он тянулся к каждому, подбирал слова подстать вибрациям мыслей… нет, даже не подбирал, слова рождались сами, вылезали из тех островков их мозгов, которые светились ровным голубым сиянием… те самые цветы и алмазы…

А вот те области, что полыхали красным и фиолетовым, он заливал водой. Шипели угли, разбегались мохнатые хищники, не в силах вынести запах волшебной травы зверобой… которая бьёт зверей, но только тех, что живут внутри, под черепной коробкой. Клыкастых, когтистых, злющих… куда там сноркам и кровососам, те просто зайчики по сравнению с тварями, обитающими в мозгах.

И давил, давил на спусковой крючок, не жалея силы, до холодной скобы, до боли в пальце… который хоть и мысленный, а болит вполне реально.

– Ни фига себе… – присвистнул Гоша и тронул его за плечо. – Глянь, а оно по ходу само рассосалось.

И правда. Старшеклассники побросали палки и сейчас сгрудились возле палаток, вполголоса обсуждая события. Динамометр вытащил из крапивы Антонину Алексеевну, усадил на бревно и хлопотал рядом, кажется, кормил каким-то лекарством. А ночные гости растерянно толпились на тропинке, не решаясь ни молча уйти, ни что-то сказать. Наконец главный, в порванной водолазке, подошёл к Динамометру, осторожно кашлянул:

– Короче, ты извини, мужик. Наколбасились мы, ну и озверели чего-то. Это Вовка наш завёл что-то всех, моча в голову ударила, ну и… он две недели уже не просыхает, как с армии пришёл… ну и как бы горе у него, Люська не дождалась, с каким-то фруктом уехала… из этих, в общем. Ну ты понял. Вот и заливает горе… а мы что, от угощения не отказываются. Короче, попутало нас. Мы всё, мы уходим. Вы зла, короче, не держите, всё ж обошлось…

– Само собой! – Динамометр с приглаженными мозгами был сейчас непривычно кротким. – Замяли, проехали! Держи пять!

И хлопнув местного ладонью о ладонь, он занялся оголодавшими кострами, благо дров было заготовлено вдоволь. Стало ощутимо светлее, поле несостоявшегося боя так и осталось не усеянным мёртвыми костями.

Саня едва удержался, чтобы не лечь на спину, глядя в чёрное, малозвёздное небо. Его вело и плющило, пожалуй, похлеще, чем после телепортации лягушек. В ушах звенело, во рту было кисло.

– Зря я, наверное, тебя выдернул, – шепнул Гоша. – Повезло нам, не дошло до махача. Ну, пойдём, я тебя до родной палатки доведу. Ты, я гляжу, совсем уже засыпаешь.

– Слушай, Куницын, – зевнув, спросил Саня, – можно дурацкий вопрос? У тебя какой-нибудь шоколадки случайно нет? Что-то вдруг безумно захотелось.

– Сделаем, – невидимо кивнул в темноте Гоша. – Погоди чуток!

Он метнулся в сторону палаток, и буквально минуту спустя вернулся оттуда с двумя батончиками «Марса».

– Вот откуда ты знал, что у меня с собой шоколадный фонд? – он изобразил сладкую-сладкую улыбку. – Раскрыл типа мою заветную тайну! Только нашим не говори, оборжутся… Короче, ладно. Жуй-жуй-глотай. И пошли, в спокойном темпе, сейчас уже никуда спешить не надо. Всё уже случилось.

– Жалеешь, что не пришлось подраться? – слегка подколол его Саня.

– Совершенно не жалею, – тихо и серьёзно ответил Гоша. – Наш тренер всегда говорит: лучший бой – это которого удалось избежать.

 

4.

Утро было чудесным. Всё радовало – и солнышко, и птички, и мокрая от росы трава. Если бы только не пришлось вставать! Валяться бы в палатке – и даже не спать, а просто слушать все эти птичьи переливы, звон одуванчиков… кто сказал, что одуванчик – это не колокольчик? Раз похожие названия, значит, и по сути близко… а разницу можно заделать волшебством.

Мечты, мечты! Волшебства в нём сейчас осталось на донышке, и неизвестно, когда наполнится колодец! Хорошо хоть, что не шатает его сейчас, как ночью, не давит на лицо невидимая ладонь. А значит, надо пересилить себя и выползать из палатки… а то ещё сочтут больным, прибежит Елеша, прибежит Антонина… медсестру Ольгу Антоновну подтянут. И она сунет термометр, поинтересуется стулом (при всех, разумеется), а после торжественно произнесёт самое любимое своё слово: «симулянт».

Саня вылез из палатки едва ли не последним. Оказалось, в лагере уже кипит жизнь. Динамометр, вполне свеженький после бурной ночи, проводил зарядку. Дети послушно приседали и делали наклоны, бегали на месте и хлопали ладонями над головой. Самое интересное – всё это было добровольно, никто не орал и не загонял. Саня в другое время тоже поучаствовал бы, но сейчас не тот момент. Сбегав по неотложным делам в лес, он молча присоседился к ребятам, которые под руководством десятиклассника Егора Митькина готовили на костре завтрак.

После завтрака было общее построение, на котором Антонина Алексеевна (бодрая, свежая, никак по её виду не догадаешься, что ночью в крапиву кидали) объявила распорядок на сегодня:

– Итак, гимназия, сегодня у нас завершаются соревнования. До обеда часть ребят будет упражняться в установке и снятии палаток, другие будут практиковаться в оказании первой медицинской помощи, а кое-кто пройдёт инструктаж по ориентированию на местности и сразу после обеда – который будет у нас в час дня – получит карты, компасы и выйдет на маршруты. Маршруты мы разработали разные, но точка финиша у всех одна и та же, неподалёку от шоссе. Именно туда к пяти часам подъедут автобусы. Те дети, которые не участвуют в соревнованиях по ориентированию, после обеда собираются здесь, и мы все вместе идём в поход – к четырём часам должны успеть выйти к точке сбора. Более подробно вам всё объяснят ваши классные руководители и ребята-инструкторы.

После завтрака обнаружилось, что не всё так чудесно в этой жизни. Распределяя, кто куда пойдёт, Елеша сделала многозначительную паузу и заявила:

– А теперь насчёт ориентирования. Послушайте, кто с кем в паре. Итак, Ершов и Князев, Белецкая и Щеглова, Лаптев и Снегирёв.

– А почему я со Снегирёвым? – сейчас же вскинулся Саня. – Можно я лучше с Куницыным?

– Нельзя! – отрезала Елеша. – Раз уж вы с Максимом как кошка с собакой, то совместное участие должно вас примирить. И возражения не принимаются.

Судя по кислому виду Макса, тому тоже не хотелось идти с Саней. Но куда им было деться против Высших Педагогических Соображений?

Пришлось вместе с другими назначенными тащиться на дальний край поляны, где уже собралась толпа ориентирщиков из других классов. Инструктаж проводил очкастый Генка Урвачёв из одиннадцатого «а», парень солидный и основательный. У него уже пробились чёрные усики, и он то и дело рассеянно проводил пальцами по подбородку, демонстрируя, что и борода на подходе.

Всего приговорённых к ориентированию оказалось чуть ли не три десятка – Саня прикинул в уме, что примерно каждый пятый. Бревён для размещения не хватило, и опоздавшим семибэшникам пришлось усаживаться прямо на траву – точнее, на золотистые одуванчики. Саня демонстративно сел подальше от Макса… не то чтобы он чувствовал к нему такую уж злобу, после той литературы с волшебными пинками и телепортацией лягушек злость на Снегирей как-то поутихла… но на Елешу он реально обиделся. Сейчас бы с Гошей пообщаться подробнее, про окинавское каратэ с ним поговорить, и не только… раз уж случилась такая боевая ночь, надо раскручивать с Куницыным дружбу, давно же хотел. А вместо этого – враг Снегирёв, устроивший травлю Лиске, устроивший бойкот ему, Сане… хищный, безжалостный леопард. Ну, выйдут они на маршрут, будут отворачивать друга от друга морды… полдня, считай, потрачено впустую.

Он на всякий случай коснулся белого шарика – тот, после ночных событий, спал крепко-крепко – примерно так же, как и сам Саня перед тем, как старшеклассники пробежались по лагерю, возвещая подъём. Но всё же тёплая волна от него исходила – значит, шарик не впал в летаргический сон, а готов был проснуться, если потрогать его сильнее. Наверное, за ночь всё-таки волшебство накопилась, как вода в колодце на Диминой даче. Если что, можно и поволшебничать.

Если – что? Вроде никаких ребёнков сейчас не обижают, никакие детишки не страдают… ну, если не считать страданиями недосып. И тут же он сообразил – а ведь то, что ещё секунду назад казалось несправедливостью судьбы, на самом деле – её подарок! Несколько часов наедине с Максом Снегирёвым – разве это не шанс расколоть его, узнать, почему они с сестрой преследуют Лиску? Узнать – и, стало быть, понять, как эту травлю прекратить раз и навсегда! Спасти ребёнка Лизу… а раз так, то волшебничать можно и нужно! Придётся прощупать его мозги, а может, если удастся – заставить говорить правду. Дима, конечно, предупреждал, что волшебство это сложное, требует опыта и силы… но когда-то же надо начинать? Если ждать, когда Дима перейдёт к урокам правдоговорения, Лиску сто раз уже могут довести.

Саня заметно повеселел, устроился поудобнее и начал слушать, что вещал народу Генка Урвачёв.

– В общем, так, ребята, – говорил тот солидным баском, явно подражая кому-то из учителей. – Чтобы ориентироваться на местности, нужно уметь три вещи. Во-первых, обращаться с компасом, определять азимуты. Во-вторых, на глаз прикидывать расстояния. И в-третьих, читать карту, понимать, что обозначают разные знаки. Этому сейчас мы и будем учиться. А после обеда каждой группе дадут компас и карту с проложенным маршрутом, он будет отмечен красной линией. Именно по этому маршруту, не отклоняясь от него, вам нужно двигаться. Заблудиться не бойтесь, далеко всё равно не уйдёте, там наши ребята будут стоять, в узловых точках маршрутов. А где не будут стоять, там мы знаки навязали, красные флажки. Вы типа волки, за флажки вам нельзя. Все маршруты у вас разные, но сложность у них одинаковая. На самом деле, простенькие маршруты. У каждого длина всего три километра. За полчаса можно дойти… ну, то есть если по шоссе. А вы по лесу пойдёте, там медленнее, конечно, и плюс время на ориентирование. Но это всё равно максимум полтора часа. И кончаются все ваши маршруты в одной и той же точке, там будет наш пикет… ну, то есть, наши ребята будут вас там ждать. И туда же остальные подтянутся, тогда к автобусам пойдём. Не забудьте ваши рюкзаки взять… и ваши головы, – неуклюже сострил он.

Потом было много всяческой суеты и беготни – вместо долгих лекций Генка предпочитал объяснять всё на практике. Пришлось крутить компас, нацеливаться на дальние деревья, на палатки, даже на дым от костра в лагере старшеклассников – сейчас, солнечным утром, он казался куда ближе, чем когда они с Гошей пробирались туда по тревожному ночному лесу. Но забавнее всего было прикидывать на глаз количество шагов до какой-то точки, а после идти туда, проверять свои догадки. А вот читать карту – скучновато. Слишком много всех этих значков: овраги, лиственный лес, луга, переправа, кладбище… Прямо как на уроках географии в шестом классе.

– Ну вот, – учуяв запахи обеда, подвёл итог Урвачёв. – Типа вы прошли инструктаж, всему научились. Теперь главное не заблудиться. И мобильники, само собой, проверьте, заряжены ли. А то ещё не хватало вас по кустам собирать.

– Между прочим, – добавила оказавшаяся рядом Елеша, – автобусы заказаны к пяти, и если кого-то придётся ждать, то этот кто-то, вернее, его родители, будет потом оплачивать каждую лишнюю минуту.

Для начала он коснулся волшебства, погладил белый шарик и понял: кое-что уже накопилось. На телепортацию коров не хватит, а на всякие мелочи вроде завес или волн ужаса – вполне. Правда, пока в этом не было нужды.

Саня остановился, поправил лямку рюкзака. Снегирёв, разумеется, ждать не стал – всем своим видом он демонстрировал, что для него никаких Сань Лаптевых вообще в природе не существует. И раз уж им велели идти вместе – значит, они будут идти в одном направлении, но каждый – в автономном плавании.

Карту, впрочем, Саня ему не доверил. Как получил из рук Динамометра, так и держал при себе. Зато Снегирёв завладел компасом и немедленно повесил на шею.

– Сейчас половина второго, – напутствовал их Николай Геннадьевич. – Контрольный срок выхода на пикет – половина четвёртого, после этого уже начнём волноваться. Не забывайте, автобусы приедут в пять… ну, может, в полшестого. Но у вас расстояния-то всего – три кэмэ, это ваши бабушки-дедушки за час бы прошли, а вы пошустрее вроде. Главное, идите строго по линии маршрута, никуда не отклоняйтесь. Усвоили?

Саня с Максом молча кивнули – и были отпущены.

Поначалу всё и впрямь казалось чепуховым. Вот на карте отмечена точка старта, вот красная линия уходит в лес, но как раз вдоль натоптанной тропы. Вот слева – маленькое болотце, и на карте оно же показано волнистыми линиями. Вот справа – овраг, и на карте он же, в виде овальной кривой с палочками внутрь.

Сложности начались дальше, когда тропа повернула вправо под прямым углом, а красная линия и не думала изгибаться, и значит, следовало сойти с тропы и углубиться в мрачный еловый лес.

– Давай сюда компас, – распорядился Саня. – Сейчас будем азимут брать и с картой сверять!

– Ты лучше карту дай, – проворчал Макс. – Представляю, как ты сверишь!

– Да уж не хуже тебя, – Саня почувствовал, как закипает в нём злость. Можно подумать, что этот Снегирёв – опытный походник, который с вершин своей немереной крутизны снисходительно взирает на желторотого новичка Лаптева. Но тут же сообразил, что обижаться глупо. В самом деле, сейчас разве это важно? Раньше прочих они на финиш выйдут, позже – какая разница? А важно вытянуть из него всё насчёт Лиски. Только как? Вот так спросить в лоб? Не исключено, что ответ тоже будет в лоб. То есть по лбу.

А поэтому – гладим белый шарик, пробуждаем волшебство… Дима сказал бы «активируем», но это слово Сане не нравилось. Напоминало о таблетках активированного угля, которыми кормила его мама, когда бунтовал желудок. А пробуждать – вот это по-человечески. Интересно, а как Дима свою розу активирует? Поливает, что ли?

Так… Проснулся, шарик? Вот и молодец! Теперь сочиняем образ цели… а цель пока простая: определить, что чувствует Макс, когда говорит. Устроим ему что-то типа детектора лжи. И нажимаем слегка на спусковой крючок. Расход силы чепуховый. А польза, наверное, большая будет.

– Да ладно, держи, – демонстрируя миролюбие, Саня протянул карту Максу. – Давай, покажи класс. Кстати, мы сейчас в какой точке, по-твоему?

Получив карту, Макс долго её разглядывал, потом неуверенно ткнул пальцем:

– Вроде вот тут…

Саня посмотрел. Место, куда попал снегирёвский палец, ничем не отличалось от прочих.

– А где тут нарисован поворот тропы? – задумчиво протянул Саня. – Вон глянь, тропа же показана, и мы по ней шли. И она дальше прямо тянется, тут, на карте, а по жизни, вправо поворачивает.

– Фигня! – заявил Макс. – Карта, может, старая, а тропа успела зарасти. Главное, компас есть, сейчас возьмём азимут вот до этого прудика, синенького, и пойдём по азимуту.

– Ты что, типа много в походы ходил? – хмыкнул Саня.

Снегирёв, вопреки ожиданиям, не стал впаривать, будто истоптал всю тундру и тайгу:

– Да не особо. В прошлом году турслёт был, я ездил, а на позапрошлый Дашка. Но в тот раз ориентирования вообще не было, только костры жгли и узлы вязали.

– А кстати, что Дашка сейчас не пошла? – задал Саня вполне невинный вопрос. И тут же сработало волшебство: жёлтым цветком над головой Макса вспыхнула тревога, и ещё замигала синяя грусть, и всё это окутала фиолетовая дымка раздражения.

– Тебе какое дело? – буркнул Макс, не отводя взгляд от карты.

– Да так просто… Что, и спросить нельзя?

Фиолетовая дымка слегка рассеялась. А грусть с тревогой остались.

– Считай, что я тут представляю нашу семью, – ответил Макс. – У Дашки дома дела всякие.

– Ясно, – кивнул Саня. – Давай тогда азимут брать. Рули, раз ты хотел. Я командовать не рвусь… в отличие от некоторых.

– На меня намекаешь? – прищурился Макс. Жёлтый цветок тревоги стал ярче, зашевелил лепестками, грусть тоже усилилась, но заметно позеленела… Значит, понял Саня, её причина уже какая-то другая.

– Ага, – признал очевидное Саня. – Про вас с Дашкой все говорят, что вы класс держите. Как это называется… неформальные лидеры, вот!

Сиреневая дымка раздражения резко усилилась.

– Больше слушай всяких идиотов, – бросил Макс. – Небось твоя подружка Жаба наквакала?

И сразу грусть вновь поголубела. Ага, значит, этот цвет именно с Лягушкиной связан! Значит, чем-то она Макса сильно расстраивает. И не только расстраивает. Вот эти малиновые сполохи – несомненно, страх.

– Я и сам не слепой, – заметил Саня. – Вижу, как вы Лягушкину доводите… и почти всегда чужими руками. А раз вас слушают, значит, вы в авторитете. Что, скажешь, не так?

Над Максом расцвёл ярко-алый цветок – злость.

– Тебе-то какое дело! – выкрикнул он. – Приехал к нам из своего Краснодара, приняли тебя как человека, и ты сам как человек был… а потом из тебя это самое попёрло… на букву «г».

– Как человек – значит, пока вместе с вами Лягушкину доводил? – усмехнулся Саня. – А как понял, что это западло, и перестал – уже, значит, на букву «г»?

Алая злость усилилась, но к ней добавился оранжевый стыд, и Саня понял – нужно дожимать.

– Вы с Дашкой, значит, по жизни садисты? – ехидно поинтересовался он. – Кайф ловите, когда Лягушкина мучается? Наверное, в детстве любили тараканам и кузнечикам лапки отрывать? А котят, случаем, не топили?

Алое вспыхнуло ослепительно, будто взорвалось – и Снегирёв бросился на Саню. Тот, конечно, этого ждал – выставил ногу, подсёк, а левой рукой придержал за капюшон штормовки готового уже рухнуть лицом в еловый корень Макса.

– Не навоевался? – участливо спросил он. – Может, хватит уже морды друг другу бить? У тебя всё равно не получится, я три года в дзюдо занимался. Ну разве что опять кого-нибудь натравишь… вот, например, как Руслана с командой на меня натравил.

Макс сидел, привалившись спиной к сосновому стволу, и алая злость над ним быстро гасла, однако на смену ей разгоралась бурая обида.

– Никого я на тебя не натравливал! – глухо произнёс он, и Саня уловил: это правда. – С чего ты взял?

– А когда эти уроды меня поймали и замесить хотели, – объяснил Саня, – то Руслан стал мои косяки перечислять. Ну и до кучи сказал, что я тебе типа сломал руку.

– Это ему, наверное, Мураш настучал, про нашу драку, – устало объяснил Макс, и, судя по реакции белого шарика, это тоже оказалось правдой. – Ты разве не знаешь, что Илюха с Шилом корешится, из той же компании? Да ты вообще ни фига не знаешь.

– Ладно, эту тему проехали, – сказал Саня. – Ты, кажется, собирался азимут брать? Ну и бери, пока дают.

Макс поднялся, принялся вертеть компас, накладывать его на карту, потом крутить его и вместе с картой, и отдельно. Наконец сообразил.

– Нам туда! Курс вон на ту сосну, видишь, накренилась. Азимут двести тридцать.

Они двинулись к сосне, раздвигая ветви довольно густого подлеска. Наверное, тут в конце августа орехов полным-полно вырастет, подумал Саня. Орехов хотелось. Но этим летом к Овсянниковым не судьба – как объяснила недавно мама, Оля поступает в университет, и поэтому дядя Яша с тётей Валей будут выбираться на дачу только наездами.

Возле накренившейся сосны вновь принялись изучать карту. Понять, в какой они сейчас точке, было решительно невозможно. Если бы там, у поворота тропы, они догадались считать шаги… потом помножить на 0,7, получить метры и учесть масштаб карты. Но сейчас вокруг простирался еловый лес с редкими вкраплениями сосен, и никакой чёткой привязки не было.

Впрочем, всё это пустяки и дело житейское. Нужно дожимать Макса, раз уж удалось разбить его ледяное молчание. Может, рискнуть всё-таки и заставить его сказать, наконец, правду? Надавить волшебством… Но ведь так можно всю силу потратить, разрядить белый шарик в нуль.

Саня всё-таки попробовал. Погладил волшебство, ощутил ответную волну, представил, как Макс начинает сейчас отвечать честно, подробно, ничего не утаивая… и слегка надавил спусковой крючок воображаемой ракетницы.

– А всё-таки… Почему вы с Дашкой так ненавидите Лягушкину?

– Не твоё дело, – огрызнулся Макс, и над ним вновь вспыхнул целый букет: синяя грусть, розовый стыд, жёлтая тревога, фиолетовый страх.

Саня надавил сильнее – но Снегирёв угрюмо молчал. Что-то всё-таки неправильно, какая-то ошибка, значит. Может, дело не в одной только волшебной силе? Может, чтобы заставить человека сказать правду, недостаточно усиливать нажим? Может, есть какие-то тонкости? Вот, например, тем летом дядя Яша учил его работать электрическим лобзиком… «Запомни, Санька, давить со всей дури не следует, веди инструмент аккуратно. А будешь давить, сломаешь пилку, только и всего. Если не идёт разрез, значит, что-то у тебя не то. Или не те параметры выставил, или нужно пилку сменить, для твёрдого дерева нужна одна, для мягкого другая, для металлов совсем третья».

Что ж, значит, прав был Дима: ему пока это волшебство не по зубам. Действительно, размечтался: типа крут как сто Гендальфов, три недели уже волшебничаю! И это ещё хорошо, что сложные волшебства просто не срабатывают. Какая-то блокировка, наверное. А вдруг бы сработали, но неправильно? Как в той песенке – сделать хотел грозу, а получил козу. Захотел из Макса правду вытрясти – и сжёг ему мозги, навсегда превратил в идиота. Между прочим, первое правило… и прощай, белый шарик, прощай, «Ладонь».

Значит, придётся по-другому. А как? Ну хорошо, у него уже получается понять, что чувствует Макс, когда его о чём-то спрашивают. Может, и получится как на детекторе лжи… только ведь это работает, если человек отвечает на вопросы. Тогда можно определить неправду… но, зная неправду, разве тем самым узнаешь и правду? А если Макс просто будет молчать, вот как сейчас?

И тут Саню осенило. Да на фиг тут вообще волшебство! Просто вспомнился старый фильм «Последний дюйм», который они не раз смотрели с папой. Когда безвыходная ситуация, когда человек помирает, и что делать, непонятно, тогда… Тогда, может быть, Максу будет уже не до того, чтобы держать мозги на замке. Если довести его как следует… довести до слёз, до истерики… вот тогда, наверное, и сам всё расскажет.

Осталось только умереть. Вот лечь сейчас на прошлогоднюю хвою, закрыть глаза, сложить руки на груди… но сперва снять рюкзак, а то мешаться будет…

А если серьёзно? Он поднял глаза к небу. Здесь, в ельнике, от неба оставались жалкие ошмётки, почти всё пространство закрывали чёрные кроны, но кое-что виднелось. Там, вверху, уже не было утренней прозрачной голубизны… там наползали с севера плотные, грязно-серые тучи, хотя солнце ещё радостно светило. Долго ли ему осталось?

Вот если, к примеру, гроза?

Саня потрогал белый шарик, вслушался в себя, вслушался в природу – и сообразил: а вполне реально. Будь сейчас безоблачное небо, не стоило бы и пытаться, но раз уж облака сами пришли, то их можно слегка подтолкнуть… пусть избавятся от лишнего электричества, от лишней воды…

А как же все остальные? – тут же встрепенулась мысль. Их, значит, тоже польёт ливнем, а то и, того гляди, шибанёт молнией? Но тут же пришёл ответ: гроза может быть очень даже маленькой. Только над ними, в радиусе ста метров, не больше. Такое бывает… да хоть всё тем же летом в Семиполье. Однажды в дикую жару там прошёл дождь… ровно над участком Овсянниковых. Пролилось над ними мелкое хулиганистое облачко – и спасло гибнущий огород.

Впрочем, одной грозы мало. Вдруг Макс её не испугается? Надо что-то ещё.

Лучше всего, конечно, труп. Например, Санин. И, рыдая над трупом, Макс выплачет все свои тёмные тайны. Очень смешно, да.

Ну, или почти труп. Сломать бы себе что-нибудь, чтобы идти не мог. Ногу, значит. Вот какая получается картинка: он, Саня, ломает ногу, и тут же начинается гроза. Что будет делать Макс? Бросит Саню и убежит по азимуту, к финишу? А его спросят: куда Лаптева дел? Будет звонить по мобильнику, вызывать помощь? Ну, этот вариант исключаем. Разрядить батареи обоих телефонов – это чепуха, это, как выразился Дима, как два файла отослать. Тем более, такое упражнение он под его руководством не раз уже проделывал. И разряжал, и снова потом заряжал. «Прикинь, Санёк! – с профессорским видом вещал Дима. – Вот вроде совсем мелкое волшебство, а часто бывает, что самое эффективное. Лиши человека связи – и всё, он поплыл».

Значит, Максу остаётся одно из двух: или сидеть возле неподвижного Сани, дожидаясь, когда их найдут спасатели, или тащить его на себе к финишу. И в том, и в другом случае Макс будет на взводе… особенно если ему слегка, самую малость, подпустить страха. Не волну ужаса, когда бегут не разбирая дороги и орут «Мама!», а примерно как в очереди к стоматологу.

Само собой, ломать себе ногу Саня не собирался. Достаточно только изобразить. Что ему, актёрского искусства не хватит? Главное, погромче стонать и делать зверские глаза при попытках на эту ногу опереться.

Осталось только понять, где и как он её сломает, чтобы это выглядело достоверно.

– Ну что, куда дальше? – спросил Саня. – Кстати, время сколько?

– Сам у себя посмотри, – буркнул Макс. – Что я тебе, справочное бюро?

– У меня, по ходу, мобильник сдох! – Саня не соврал: только что он разрядил и свой телефон, и снегирёвский. Впрочем, у того были наручные часы.

– Полтретьего, – сообщил Макс и нахмурился. В его жёлтой тревоге добавилось красноты, отчего она из лимонной сделалась почти апельсиновой.

– Мало осталось, – задумчиво протянул Саня. – Через час нас искать начнут. А потом все над нами прикалываться будут, скажут, самая тупая группа. В трёх ёлках заблудились.

– Мы не заблудились! – вскинулся Макс. – Мы идёт строго по азимуту.

– А толку? – подначил его Саня. – Ты хоть знаешь, где мы сейчас? Вот покажи!

Макс остановился, присел на корточки и, сопя, принялся водить по карте пальцем.

А кстати, конкретно ведь заблудились! Не мешало бы разобраться, где они и где пикет. Придётся снова напрячь волшебство!

Он тоже остановился и сделал вид, будто изучает набухающие сверху тучи. Те уверенно заволакивали небо, подбираясь к солнцу. Вполне свободно гроза ударит и сама по себе…

Разбудив задремавший белый шарик, Саня потянулся к пикету старшеклассников. Ага, вот тут они, пятеро парней, курят, обсасывают разное… и про пакости на ЕГЭ, и новомодную игрушку-стратегию «Мир полуночи», и что-то грязноватое насчёт Альбины Лисичкиной из 11 «б». Саня покраснел и выключил «длинный слух». Достаточно, что понял направление и расстояние. Осталось только совместить это с картой.

– Ну что, определился? – терпеливым тоном спросил он Макса.

– Да вроде тут мы, – Снегирёв ткнул в центр зелёного пятна, изображающего лес.

– Дай-ка сюда! – отобрав карту, Саня за пару секунд сообразил, где они на самом деле. Здорово же уклонились от красной линии, больше километра к северо-западу! А самое главное, не встретились им по пути ни сидящие в засаде старшеклассники, ни красные флажки. Как это получилось? Может, эти раздолбаи просто поленились всюду, где положено, повязать флажки? Или те, кто должен был стоять в одиночестве и ждать заблудившихся, просто-напросто слиняли к финишу, потусоваться со своими? Ладно, а какой всё-таки нужен азимут, чтобы идти к пикету? Ну-ка, если они здесь, а те там, а север тут… где-то сто двадцать получается.

– Ну и куда теперь? – все тем же терпеливым голосом осведомился он. – Давай, бери азимут, раз уж ты такой крутой ориентирщик.

Ничего не ответив, Макс забрал у него карту, начал крутить компас, и в итоге объявил:

– Теперь двести пятьдесят. Ну, пошли?

– Да легко! – согласился Саня. На самом деле было не так уж легко, рюкзак ощутимо оттягивал плечи. Странно, вчера он особо тяжёлым не казался. Или это последствия бурной ночи?

Они двинулись по снегирёвскому азимуту, всё дальше уходя от цели. Но Саня совершенно не боялся: тут быстрым шагом максимум час до пикета, а без них автобусы всё равно не уедут.

 

5.

Вскоре обнаружилось то, о чём он мечтал: ноголомка. Вернее, бурелом. Поваленные друг на друга еловые стволы громоздились сплошным валом, высотой метра в полтора, и обходить пришлось бы долго. А тем более, слева виднелись осока и камыши, справа – здоровенные, выше человеческого роста заросли ежевики. Листьев на ней ещё не было, зато колючки никуда не делись.

– Нам туда! – решительно заявил Саня. – Придётся перелезать. Ты как хочешь, а я ни в болоте тонуть не собираюсь, ни обдираться. Прикинь, какие шипы!

Макс нехотя кивнул. Действительно, местечко лучше не придумаешь. Болото, колючки, бурелом… и полная неизвестность, что там, за буреломом. Но если возвращаться назад, это и время потеряешь, и не факт, что потом найдёшь дорогу. С этими азимутами в голове и так уже полная муть.

– Давай лезь первый, я подсадить могу! – Саня сейчас говорил без всяких подковырок. Перелезать по-любому пришлось бы, правильный азимут сто двадцать – нет, с этого места уже сто пятьдесят! – всё равно ставил перед выбором: бурелом или ежевика. И ежевичные дебри казались хуже.

Макс не стал спорить, снял рюкзак и обернулся к Сане.

– Подай тогда, как на ту сторону спрыгну. Или кинь, там у меня бьющегося нет. Мама хотела термос всучить, но я отвертелся.

– Окей, – согласился Саня. – Тогда и мой тоже прими. У меня тоже нечему биться.

Макс подошёл к брёвнам, примерился – и начал осторожно перелезать. Подтянулся на верхнем бревне, перекинул ногу. Угрожающе скрипнуло, но он уже спрыгнул на ту сторону.

– Лови! – Саня начал кидать ему рюкзаки. Да, это покруче волейбола в школьном спортзале! Тут каждый рюкзак больше десяти кило! И повезло, что тащить пришлось только свои вещи. А если бы котлы, палатки, топоры? Но снаряжение и туда, и обратно ехало на старшеклассниках и Динамометре. Детей пожалели, и ещё вчера Саня мысленно возмущался таким отношением, а сейчас оставалось лишь радоваться.

Ну что, пора и самому лезть. Перелом лучше изобразить уже на той стороне, спрыгнув.

Саня коснулся ладонями верхнего ствола – заросшего седым мхом, толстого и довольно неудобного для подтягивания. Но выбирать не приходилось, и он принялся форсировать преграду. При каждом движении брёвна противно скрипели и проседали под его тяжестью. Стараясь держать равновесие, Саня добрался до верхнего, сел на него, точно на забор, глянул вниз.

На той стороне лес ничуть не отличался от уже пройденного. Те же ёлки с мёртвыми нижними ветками, тот же орешник, и вдалеке, возвышаясь над общим уровнем, сосны.

– Чего тянешь, давай! – подбадривал его усевшийся на свой рюкзак Макс.

Можно было прыгнуть, но Саня зачем-то решил аккуратно спуститься, а неловкое движение сделать только в последний момент. Продолжая опираться руками о бревно, он перекинул ноги и начал нащупывать удобные места.

Поставив левую ступню в широкую щель между двумя брёвнами, он схватился за еловый ствол уровнем ниже, и…

И внезапно ощутил, как срываются ладони с шершавой коры, как ведёт его вниз, и скользит по мокрому мху правая подошва, а левая… Левую пронзило стремительной болью, будто раскалённую спицу воткнули. Не сдержав крик, Саня тяжёлым мешком свалился на узловатые еловые корни, чуть выступающие над слоем прошлогодней хвои.

Боль не прекращалась. Напротив, она играла с Саней – дёргала, тянула, то отпускала чуток, то сдавливала до темноты в глазах.

Кое-как привалившись спиной к брёвнам, он глубоко задышал.

– Ты чего? – вскинулся Макс.

– Того! – сквозь боль простонал Саня. – Я, по ходу, ногу сломал!

Ничего не пришлось изображать, не потребовалось никакое актёрское мастерство. Сам Станиславский сейчас мог бы ему позавидовать… хотя завидовать сломанной ноге тоже как-то странно.

И что теперь делать? Хорошо было мечтать, как, притворившись увечным, он доводит Макса до кипения, белого каления, термоядерного взрыва. А сейчас лишь бы самому не взорваться… то есть не отключиться. Инстинктивно он потянулся к белому шарику, но тотчас бросил эту попытку. Толку-то? Даже если нарушить правило номер два, всё равно лечить волшебством нельзя, а снимать боль он попросту ещё не умеет. Оставалось единственно разумное: вернуть заряд смартфону и вызванивать помощь… А кого вызванивать, кстати? Ни Елешиного телефона, ни Динамометра у него в память забито не было. С Гошкой номерами обменяться он не догадался… разве только Петька Репейников. При мысли о том, какой шухер поднимется в общем лагере, заныли зубы. И даже не в общем лагере, а в походе – они же все сейчас организованной толпой движутся к шоссе, куда приедут автобусы. Нет, это пусть остаётся на крайний случай!

– Ну ты и урод! – не сдержавшись, Макс высказал в пространство ещё множество разных слов, услышав которые, Елеша стопроцентно хлопнулась бы в обморок, а очнувшись, по гроб жизни замучила бы Снегирёва дополнительными заданиями по развитию речи.

– Я спецом, что ли? – простонал Саня, с ужасом ощущая, как по обеим щекам начинают сползать тёплые дорожки слёз.

– Да мне плевать! – заорал Макс. Какие над ним распускались цветы, Саня уже не отслеживал. Волшебство пришлось отключить – слишком трудно было его держать, когда такая боль.

– Что делать будем? – мрачно спросил он. – Время-то сколько?

– Да три уже! – не менее мрачно сообщил Макс. – Всё, звони давай, пусть тебя спасают! А я пойду к пикету, скажу, что ты тут лежишь, прохлаждаешься.

– Чем звонить? – напомнил Саня. – Я ж говорил, у меня мобильник разрядился.

– Ладно, сам позвоню, – смягчился Макс. – Но у меня денег там почти нет, в понедельник принеси рублей двадцать… чтобы всё по-честному было. Я же тебя как бы спасаю…

Будь боль хоть чуточку слабее, он получил бы огромное удовольствие, наблюдая, как Макс вытаскивает свой мобильник, давит на кнопки, растерянно смотрит на тёмный экран, вынимает и вставляет батарею.

– Тоже сдох… – прошептал он. – В пятницу ведь заряжал, а он у меня неделю заряд держит!

И тяжело плюхнулся на свой рюкзак, обхватил голову руками.

Теперь оставался только последний штрих – гроза с ливнем.

Хорошо, в рюкзаке есть плащ – он всеми силами пытался его забыть, но мама всё-таки впихнула. Мокнуть не придётся. Интересно, а есть ли у Макса? А то ведь он у нас получается ребёнок в беде, и по первому правилу волшебников придётся выручать. Впрочем, не такая уж беда! Ну, промокнет, ну, обсохнет. По сравнению с его сломанной ногой – чушь на палочке.

Нога между тем болела – уже не так яростно, как в первые минуты, но уверенно и неумолимо. Будто невидимая крыса её грызла. Саня попытался было закатать штанину и посмотреть, что там творится, но боль вспыхнула с такой силой, что он решил: лучше не трогать. Это Лиска сейчас применила бы свои полученные в кружке знания, а у Сани с первой помощью никак. Не учили нигде.

– Ты встать-то можешь? – вклинился в его мысли Макс.

Саня честно попробовал. На правой ещё кое-как удавалось держаться, но при одной мысли, чтобы опереться на левую, во рту делалось кисло.

Из Макса вновь полилась волна матерщины. Потом, успокоившись, он заявил:

– Ну, значит, тогда сиди тут, а я к пикету пойду. Приведу помощь.

– Ну и куда же ты пойдёшь? – сейчас Саня старался говорить как можно злее. – Ты уже походил… «азимут», «азимут», – передразнил он одноклассника. – По твоим азимутам мы видишь куда забрели! А по карте, между прочим, и ручей должен быть, и луг, и ЛЭП… завёл хрен знает куда, и ещё выступает, типа это я урод, а не ты! Вот глянь, никакие буреломы на карте вообще не отмечены! Где ты его откопал? И эти уроды-старшаки… ни фига они не навязали флажков! Сам, что ли, не знаешь, как это бывает? Друг другу поручают и забывают… Ну давай, давай, иди… ищи пикет! К ночи, может, куда и выйдешь… или к утру.

Сверху громыхнуло. Тяжёлые тугие раскаты пронеслись над верхушками ёлок, взвился холодный ветер.

– Кажется, дождь собирается, – добавил Саня. – У тебя хоть что-то есть – плащ там, или зонт?

Макс стоял, хмурый прямо как небо над головой. Идея самостоятельно искать пикет, похоже, нравилась ему всё меньше.

– Ну а что же делать? – спросил он каким-то совсем потерянным голосом.

– Не знаю! – Саня пытался подражать сейчас интонациям Жеглова из «Места встречи изменить нельзя». – Наверное, лучше всего просто тут сидеть и ждать, когда нас найдут. Я читал, что если совсем уж заблудился, нельзя бегать и искать дорогу, только в глушь зайдёшь.

– Откуда тут глушь? – возразил Макс. – Это ж Подмосковье, оно всё дачами застроено.

– Хочешь попробовать? – усмехнулся Саня. – Ну давай. Может, тебе повезёт. А может, нет. Мама недавно рассказывала, как у них на работе одна тётка… то есть тётка одной ихней врачихи в том году за грибами пошла и заблудилась! И три дня бродила, пока не выбрела на дорогу. Между прочим, именно Подмосковье! Хотьково! – удачно вспомнил он название места, где у Лиски была дача.

Макс всё же колебался.

– Слушай, – осенило его. – Вот смотри, – ткнул он Сане в лицо карту. – Лагерь был вот тут. Мы пошли сперва вот сюда, к западу. Вот севернее, гляди, железная дорога. До неё далеко, правда, но, наверное, если строго на север ломиться, то выйдешь на неё. Неважно, где мы сейчас, главное, мы ж до дороги не доходили, а она точно идёт с востока на запад, значит, она всё равно от нас к северу.

Надо было срочно охладить его порыв – не то и впрямь, вместо того, чтобы дозреть до истерики, потащится на север… и не факт, что дойдёт.

– Ты бы плащ надел, – хмуро посоветовал он. – На меня вон одна капля уже упала.

Сам он, стараясь не беспокоить сломанную ногу, полез в свой рюкзак и вынул свёрнутый плащ. Влез в рукава, накинул капюшон – и, погладив белый шарик, потянулся к облакам.

Всё было просто. И образ цели ясен, и у природы, похоже, ровно та же самая цель, просто её слегка поторопить надо. Ну же, давай, гроза, ускорься! Вот сюда лей, где мы! В других местах не надо, там дети бродят, их жалко… а мы… мы дети, которых можно и замочить. Особенно Макса!

И до упора выжал спусковой крючок.

В небе сверкнуло, громыхнуло – и полило. Сначала первые, тяжёлые капли, потом как из лейки, а после – ливень пошёл стеной. Резко упала видимость – кроме ближайших деревьев и кустов, всё окуталось серой пеленой. Резко похолодало, и Саня подумал, что всё-таки мама была права… шорты сейчас оказались бы совсем неуместны. Хорошо хоть плащ длинный, до колен – потому что всё, что ниже, очень быстро вымокнет.

Потом Саня обнаружил, что неровная стена бурелома даёт какую-никакую, а защиту от дождя. Тот лил косо, и если прижаться спиной к брёвнам, то получается хоть и не сухая, но и не настолько мокрая зона.

– Давай сюда, – махнул он рукой Максу. – В такую дождину идти никуда нельзя, ни на север, ни на юг. Никакой азимут не поможет!

Макс обречёно кивнул и пристроился рядом, сев, по примеру Сани, на свой рюкзак. Всё-таки лучше, чем на мокрой земле… хотя и рюкзаки скоро вымокнут.

– Как думаешь, – глухо произнёс он, – нас скоро найдут?

– Ну, может, к вечеру, – обнадёжил его Саня. – Скоро начнут искать… ну понятно, что своими силами у них не выйдет, потому что автобусы же придут… остальные-то чем виноваты? Их домой повезут. А кто-то останется, Антонина, может, или Динамометр… вызовут полицию, может, в МЧС позвонят. И пойдут широкой цепью, найдут… рано или поздно. Ну, может, завтра утром. Или днём. Но ты не переживай, с голоду не подохнем, у меня в рюкзаке две пачки печенья… а пить можно дождевую воду. Поставить сейчас кружки, и пусть набирается.

Он ещё что-то продолжал говорить успокоительное – но заткнулся на полуслове.

Потому что Макс рыдал.

Взахлёб, совершенно не стесняясь – как рыдал бы Мишка, случись у него большое горе… и не сломавшийся грузовик с пультом, не растаявшее мороженое, а настоящее. Как тогда, прошлой осенью… Дождь хлестал по щекам, смывал слёзы, а плечи под защитного цвета курткой тряслись.

Саня даже растерялся. Вроде и хотел довести Макса до взрыва, до истерики, а вот случилось – и ни радости, ни холодного любопытства следователя. Только стыдливая жалость.

– Успокойся! – он положил Максу ладонь на плечо. – Ничего ж такого страшного не случилось. Найдут нас, никуда не денутся!

Макс резко отдёрнулся, и Санина ладонь соскользнула.

– Заткнись, урод! – глухо сказал Макс. – Ещё и утешать лезет… Ты же ничего не понимаешь, ничего! Ни фига не понимаешь! Ни вот столько! – каждое следующее слово он произносил всё громче, и под конец уже орал.

– Чего я не понимаю? – осторожно спросил Саня.

– Ничего! – выкрикнул Макс. – Ничего не понимаешь! Думаешь, я леса испугался? Типа что звери съедят? Или что дома ругать будут? Это тебе хорошо, это тебя просто наругают… а я… а мы… – и он снова захлебнулся слезами.

Саня молчал, не решаясь его прервать. Так и сидел, глядя в плотную стену дождя, долбящего по хвое, слушал раскаты грома над головой и думал – может, уже отключить эти спецэффекты? Всё равно кино получается какое-то унылое.

– Вот гляди, – чуть успокоившись, сообщил Макс. – Скоро все в автобусы сядут, поедут к школе… а потом домой. Вот ты не придёшь, что твоя мама делать будет?

– Елеше звонить, – уверенно ответил Саня, и подумал, что неприятностей он себе наскрёб выше крыши. Сто процентов – до каникул гулять не пустят, причём даже не в наказание, а из страха – как бы с ним, ребёночком, ещё какой беды не случилось.

– Вот! – вскричал Макс. – Просто позвонит, и всё. А моя прибежит, прямо в гимназию, и начнёт истерить! Дашка же её не удержит! И все её увидят! И Елеша, и Антонина, и все, кто там будет! Ведь они же как приедут, там и останутся, раз такое ЧП… директору позвонят, тоже прискачет.

– Ну и что такого, что её увидят? – непонимающе уставился на него Саня. – В чём трагедия-то?

Макс протёр ладонью мокрое лицо, повернулся к нему.

– Да потому что у неё обострение! Уже неделю! И она начнёт всякий бред гнать! И все поймут!

– Да что поймут? – Саня совершенно не соображал, что несёт Макс, чего испугался.

– Что она ненормальная! – резко произнёс Макс. – Понимаешь, ненормальная! И тогда её лишат родительских прав, а нас с Дашкой отберут и отправят в детдом! Вот, ты всё хотел узнать, почему мы с Дашкой такие гады, ну радуйся, теперь знаешь!

– Я что-то не врубаюсь! – честно сказал Саня. – Почему лишат прав? Почему детдом? Что за фигня?

– Да не фигня это, а типа всё по закону, – в голосе Макса звучала вязкая обречённость. – Короче, объясняю специально для тупых: наша с Дашкой мама психбольная, у неё депрессии… Это давно началось, после того как папу убили. Мы с Дашкой ещё ходили в детский сад. Но пока бабушка была здорова, она как-то всё тянула, всё разруливала. А сейчас бабушка в санатории по сердцу, а у мамы снова обострилось. Она с этим даже в психбольнице лежала, последний раз в прошлом году. И опёка ещё давно грозила лишить её прав и забрать нас в детдом…

– Какая такая опёка? – снова не понял Саня.

– Органы опёки и попечительства, – снисходительно, как маленькому, разъяснил Макс. – Что, в самом деле не слыхал? Счастливый… Мама тогда как услышала, что могут отобрать, сразу квартиру сменяла… тогда и переехали в этот район… И в школе пока не знают, что она того, с приветом… А сегодня узнают, и стукнут в опеку Восточного округа! Она же прибежит, начнёт рыдать, грузить всякой фигнёй! Ей вообще психиатрическую скорую могут вызвать!

– Дашка поэтому не поехала? Чтобы с мамой сидеть? – сообразил Саня.

– Ага, – печально кивнул Макс. – У нас типа дежурства, чтобы всегда с ней кто-то был. Ну, кроме школы, конечно. Тут уж без вариантов. Начнёшь прогуливать, сразу заинтересуются, вызовут её – и увидят. Ладно если спокойный период, а если обострение? Мы с Дашкой поэтому и учимся хорошо, чтобы без напрягов с учителями… чтобы её не вызывали.

– А часто у неё бывают эти… ну, обострения? – спрашивать было неловко, но раз уж довёл Макса до откровенности, следовало выжать инфу по полной.

– Два-три раза в год точно, – ответил Макс. – Она тогда плачет, есть отказывается, не встаёт с кровати, говорит, что перед всеми виновата и что ей лучше умереть… и вообще про всё плохое говорит. Ей кажется, что какие-то враги нашу семью хотят уничтожить, и всё такое…

– А на работе у неё тоже не знают? – уточнил Саня.

– Без понятия, – пожал плечами Макс. – Может, и догадываются, но терпят, потому что она классный специалист, ей всегда поручают анализ самых сложных сделок. А когда в больнице, то на это время отпуск берёт… типа там по семейным обстоятельствам. Прошлым летом мы из-за этого вообще никуда не ездили… а может, и хорошо. Прикинь, если бы её где-нибудь в Испании или в Таиланде накрыло… что бы мы делали тогда?

Саня прикинул – картина и впрямь выходила мрачная.

– А почему ты так уверен, что если про маму в школе узнают, то вас с Дашкой обязательно отправят в детдом? – помолчав, спросил он. – Ведь у вас же и бабушка есть…

– Потому что она больная и старая, ей уже семьдесят восемь, – сухо объяснил Макс. – И если что, ей опекунство не дадут, мама уже выясняла через своих знакомых, которые в теме. Знаешь, сколько таких историй! Когда детей отбирают, если родители бедные… или вот на голову больные… или просто права качают… И ничего поделать нельзя, приходят эти тупые тётки из опёки, с ментами, и всё… и в детдом… а если дети совсем мелкие, то в другую семью, на усыновление… А школа, между прочим, если про маму узнает, то просто обязана стукнуть в опёку… иначе, если потом вскроется, им самим по башке стукнут так, что мало не покажется. И вот сегодня школа узнает…

Он замолчал, уткнулся головой в ладони. Дождь лупил с прежней мощью, над головой сверкало и гремело, ветер пригибал книзу ветви орешника – а вот справиться с ёлками ему пока сил не хватало. Пока… потому что он ещё просто ветер, не дорос до бури. Как дорастёт – будет здесь второй бурелом.

– Слушай, – дождавшись, когда отгремят очередные раскаты, спросил Саня, – а почему вы всё-таки Лягушкину доводите? Это что, такая страшная тайна, ещё страшнее, чем про маму?

– Теперь уже не тайна, – угрюмо ответил Макс. – Это вообще одна и та же тайна. Короче, прикинь – Жаба знает про нашу маму. Ну, что она психбольная! И в любой момент может разболтать.

– Ни фига себе! – выдохнул Саня. Ни о чём таком Лиска ему не говорила, и более того, уверяла, что без понятия, отчего на неё так обозлились Снегири. – Точно знаешь? Откуда инфа?

– Стопроцентно, – подтвердил Макс. – Она в том году маму в больнице видела и поздоровалась с ней. Издевательски так… «Здра-а-вствуйте!» Мама потом рассказывала и плакала.

– А что она, ну Лягушкина то есть, в больнице делала?

– Да она со своей мамой пришла проведать какую-то тётку… родственницу, короче. А как увидела маму, так прямо расплылась в улыбочке: «Здра-а-вствуйте»… – Макс, похоже, вновь начал злиться.

– Ясно… – протянул Саня. – Ну а травить-то зачем?

– Это Дашкина идея, – признался Макс. – Короче, она решила, что если Жабу хорошенько довести, то она из нашей гимназии куда-нибудь свалит, и всё, проблема закрыта. Знаешь, в классе «а» был такой Ярик Жариков, его в четвёртом тоже вот так доводили, а в пятом его уже не было, родители в другую школу перевели. Ну и Дашка решила, что так же получится. Вот и стали её гонять… а она всё не переводится и не переводится. Ну и чем дальше, тем мы больше на неё давили.

Саня не знал, что и сказать. Вот и всё! Вот и раскрыта тайна, разгадана загадка, решена задачка. Настолько просто! И настолько глупо! Ему вспомнились Лискины слова: «Дашка… понимаешь, она девчонка хитрая, но не очень умная». И что теперь с этой расщёлканной тайной делать?

– Ты сам-то хоть понимаешь, что маразм? – наконец проговорил он, не глядя на Макса. – Если она там, в больнице, вашу маму узнала, и если она такая вредная и подлая… Ну сам прикинь: тогда бы она всем и растрепала – как только вы её начали гнобить… Чтобы вам, идиотам, отомстить. А если она её не узнала, то какой смысл её доводить?

– Она сто процентов её узнала! – возразил Макс. – Поздоровалась же!

На это Саня сходу не нашёл, что сказать. Но, подумав, ответил:

– А даже если узнала! Уже сколько времени прошло! Больше года! И раз до сих пор не разболтала, значит, она не вредная и подлая, а добрая и честная! А вы с Дашкой как раз и получаетесь уродами. Правильно она про вас написала: обезьяны, хищники и змеи! Что, скажешь, не так?

Макс передёрнул плечами – то ли стыдно ему было, то ли холодно.

– Да какая теперь разница? – сказал он тихо. – Теперь её гонять уже смысла нет, всё равно завтра вся школа про маму узнает… без всякой Жабы. И нас с Дашкой отправят в детдом. А может, и в разные детдома, так бывает, я в инете про такие случаи читал. Да ты хоть знаешь, что такое детдом?

– Да что ты упёрся – «детдом», «детдом»? – Саня повысил голос, чтобы перекричать ветер. – Не будет никакого детдома! Гарантирую!

Макс резко повернул к нему голову, зло усмехнулся.

– Издеваешься? Гарантирует он! Ты кто? Президент? Начальник департамента образования? Олигарх?

«Бери выше. Я волшебник!» – чуть было не сказал Саня, но вовремя прикусил язык. Вместо этого ответил:

– Да всё нормально будет! Найдут нас скоро! И вместе со всеми поедем, на автобусе. У меня, если хочешь знать, предчувствие! Интуиция!

Макс не ответил. Вновь сгорбился, подставляя дождю укрытый капюшоном затылок, уткнулся лицом в ладони и заплакал. На сей раз – не в голос, а тихо.

 

7.

Ну всё, пора за дело, понял Саня. Конечно, можно было и дальше потянуть время, помучить Макса – ведь за издевательства над Лиской он в сто раз больше заслужил, и это было бы справедливо: нагадил – получай, страдали из-за тебя другие – пострадай сам. Но почему-то справедливости не хотелось. Тухлая эта была справедливость, с пустыми рыбьими глазами. Хотелось чего-то другого… и Саня никак не мог вспомнить, каким же словом это «что-то другое» называется.

Сперва он решил вернуть заряд в мобильники и позвонить… да кроме Петьки Репейникова, и некому. Потом сообразил, что это не лучшая идея. Пока Петька догадается подойти к взрослым, пока будет объяснять… и что сделают взрослые? Как будут их с Максом искать? Лес большой…

Поэтому он решительно толкнул белый шарик: давай, подъём, не до нежностей, работать пора. Потянулся мысленно к пикету старшеклассников. Те, кстати, уже были не в одиночестве – все остальные группы к ним уже вышли, и ждали только их… Ждали и волновались… Тревога обволакивала их жёлтой плёнкой. Наверное, решали, звонить ли Динамометру или ещё погодить.

Образ цели получался простой. Так, ребята, поймите: с группой Снегирёва-Лаптева что-то стряслось. Они где-то в лесу. И не просто где-то, а конкретно вот тут… азимут двести десять… хотя зачем вам азимут, вы и так найдёте, нюхом. Вот кто пойдёт? Наверное, Белкин и Таймуразов, как самые здоровые… а вдруг придётся нести переломанных буреломами?

Он понимал, что всё это только его слова, и в мозгах старшеклассников они не звучат, никакой телепатии… просто возникают у них мысли и чувства… и кажется им, будто сами собой возникают… вроде как интуиция рулит…

Так, Валера и Чингиз, быстренько вот сюда, на тропиночку… тут недалеко, всего-то полтора километра, максимум пятнадцать минут… тем более, вам не придётся тратить время на всякие там азимуты-шмазимуты, вас ведёт безошибочное чутьё… вы ведь крутые парни, опытные охотники за мутантами… нет, отставить мутантов… за головами… тоже не то… за потерявшимися мелкими, вот! Потом будете гордиться и хвастаться, как лихо нашли заблудившихся… Или нет, не будете… наверное, пусть лучше инфа не просочится.

Вот теперь можно и на спуск давить. До холодной скобы.

Он протёр ладонью лицо, опустил голову. Теперь ещё и дождик надо выключить, но не сразу… сперва отдохнуть. Всё-таки силы после вчерашнего осталось маловато, а ещё на мобильники тратился, на грозу, на цветочки Максовых чувств…

– Ты вот что, Лаптев, – послышался слева напряжённый голос Макса. – Если твоя интуиция и вправду сработает… если всё обойдётся… Дай слово, что никому не скажешь про то, что я тебе рассказал. Ну, насчёт мамы.

Саня повернулся к нему.

– Да мне-то несложно, но только с одним условием. Вы оба, и ты, и Дашка, завтра же подойдёте к Лягушкиной и извинитесь. Типа неправы были, уроды были, и больше никогда… Потому что иначе нечестно получается.

– Дашка, конечно, взбесится, что я тебе всё рассказал, – задумчиво протянул Макс. – Но я ей объясню, что всё равно терять было нечего, про маму так и так вся школа бы узнала. Короче, я её уговорю. Она гордая очень… Но тут переломается.

– Тогда даю слово! – улыбнулся Саня. – Тебе достаточно так, или клятвы какие-то, типа «честное сталкерское», «честное охотничье за мутантами»?

– Не издевайся, – неожиданно мирным голосом попросил Макс. – Ты сказал, я услышал. Как нога-то?

– Болит, – признался Саня.

– Может, это самое… – задумался Макс. – Может, типа шину наложить? Я что-то такое помню… в том году на турслёте объясняли, но я как-то не очень…

– Вот если не очень, то и не надо, – решил Саня. – Только хуже сделаешь. Кости там сместятся, или ещё что. Давай лучше ждать, когда за нами придут.

Вот теперь можно было и выключить грозу. Это, кстати, оказалось куда сложнее, чем включить. Образ цели сочинился легко, но вот природа как-то не очень слушалась Саниной воли. Пришлось нажать посильнее, потом ещё… и силы осталось совсем на донышке. Это ж сколько дома придётся сладкого чая пить! Жаль, у них, в отличие от Лиски и Димы, нет запасов варенья. Надо бы завести… наверное, у всех волнорезовских волшебников есть сладкие заначки.

– Ага, вот они! – послышался ломающийся бас откуда-то справа, кусты раздвинулись и выпустили крутых охотников за потерявшимися семиклассниками.

– Привет! – махнул им рукой Саня. – У нас проблема. Я, по ходу, ногу сломал.

– И мобильники у нас у обоих разрядились, – добавил Макс.

– А что такие мокрые? – удивился Чингиз. – Тут что, дождь был?

– Вообще гроза обалденная! – ухмыляясь, сообщил Саня. – Нас только чудом молниями не поджарило.

Потом он ехал на мощной спине Чингиза, пристёгнутый на всякий случай рёмнем – чтобы не свалился, если руки ослабнут. Сперва старшеклассники думали сделать носилки, но вовремя сообразили, что ни топора у них, ни верёвок, а значит, придётся использовать конную тягу.

Валерик тащил оба рюкзака, а Макс плёлся сзади, счастливый до невозможности. И думал, наверное, как будет объясняться с сестрой. Интересно, скажет ли завтра Даша хоть что-нибудь? Напишет ли во вконтакте? Или так и будет жить в режиме бойкота? Тайна тайной, мама мамой, а ведь Саня помнил Лискины слова: «ты вообще представляешь, на что способна брошенная женщина?» Ну вот как ей объяснить, что с Лиской у них просто дружба… и ничего более? Рассказать бы ей, Даше, тот жёлто-зелёный сон… нет, невозможно, язык не повернётся. Наверное, можно приснить ей это… нет, тоже нельзя. Второе правило! Неумолимое, необходимое правило номер два!

Дорога до места сбора заняла полчаса. Оно и понятно – одно дело бежать налегке, и другое – тащить обезноженного семиклассника Лаптева, весящего, между прочим, сорок пять кило!

– Автобусы приехали уже? – уныло спросил Макс.

– Ага, сейчас! – откликнулся Белкин. – В пробке они стоят. Николай Геннадьевич звонил водителям, те сказали, хорошо если к шести подкатят. Ну и он нам тоже позвонил, сказал, чтоб не напрягались.

Точка сбора оказалась небольшой полянкой между стеной леса и узенькой лесополосой, за которой шумело шоссе. Там уже толпилось порядочно народа – все группы, соревновавшиеся по ориентированию.

– А остальные где? – спросил Саня, которого заботливо сгрузили на чью-то зелёную пенку. – В смысле, основной лагерь? Они ж сюда должны прийти, нет?

– Идут себе не спеша! – раздался сверху мощный бас Динамометра. – Собирались после обеда долго, ну и раз автобусы опаздывают, можно особо не торопиться. К пяти всяко дойдут.

– А как же вы тут оказались? – не удержался от вопроса Саня.

– По вашей со Снегирёвым милости! – физкультурник сел на корточки перед Саней. – Ребята мне звякнули: мол, Лаптев со Снегирёвым потерялись, идут искать. Ну, я и решил, что тут нужнее. Основная масса и без меня дойдёт… Хорошо, вас быстро нашли, а то бы такое завертелось – полиция, МЧС… Что же вы так всех подвели?

– Мы не специально, – Саня сделал виноватые глаза. – Просто запутались с азимутами. И никаких флажков не было, кстати! А как вы тут оказались? Бегом по лесу, да?

– Есть способы получше, – усмехнулся Динамометр. – Бегом до шоссе, и там голоснул. Вот ведь уроды, кстати, никто на иномарках не тормозил… одна только «копейка» драная остановилась… и представляешь, там знакомый парень попался… ну как знакомый… ночью заходил к нам на огонёк, в лагерь организаторов. Так, за жизнь перетёрли… И представляешь, сегодня вот снова встретились. Бывают же такие случайности!

Это, наверное, тот местный, сообразил Саня. В серой водолазке. Что же получается, поглаживание мозгов до сих пор действует? Дима говорил – эффект очень недолгий, от пяти минут до часа… А тут выходит, внутренний зверь надолго выскочил? Не вынес запаха волшебной травки зверобой? Или просто дядька сам по себе нормальный, а только по пьяни озверел?

– Ладно, давай с ногой твоей, что ли, разбираться! – прервал его раздумья физкультурник. – Как всё получилось-то?

– Через бурелом лез, – признался Саня. – Ну и уже в самом конце зацепился, и…

– Вот тебе и «и», – буркнул Динамометр, осторожно развязывая шнурок на левом кроссовке. – Если и правда перелом, то все каникулы себе испортил, как минимум месяц в гипсе будешь.

Саня с трудом сдерживался, чтобы не закричать – пока с него снимали кроссовок и носок, болело сильно.

– Тут болит? – тёплые сильные пальцы деловито щупали его ступню. – А тут? Очень сильно? Ага, понятно. Ну-ка, вот что… минутку…

Динамометр куда-то убрёл, но вскоре вернулся с яблоком.

– Вот, кусни во всю пасть. И глаза закрой.

Саня послушно куснул (оказалось, кислятина), зажмурился (полной темноты всё равно не было, расплывались радужные фигуры, точно бензиновые разводы на воде) – и приготовился, сам не зная к чему.

Оказалось – к боли! Она пронзила не только ступню – всё тело, вплоть до мозгов. Словно молния из-под земли ударила! Всё взорвалось, вспыхнуло, взметнулось к серому небу ревущим костром. Инстинктивно он сжал челюсти, прокусив яблоко едва ли не до середины.

Но костёр боли быстро погас – так бывает, когда поджигаешь старые газеты. Кажется, пламя – ого, а спустя несколько секунд – ни фига. И здесь то же самое – боль спряталась.

– Повезло тебе, – участливо сказал Динамометр. – Не перелом, а всего лишь вывих. Мы в армии такое на раз вправляли, врачей не напрягали. Но повязку всё же сделать придётся, и пару дней ногу беспокоить не надо… в смысле, прыгать-бегать.

– Значит, завтра можно в школу не приходить? – обрадовался Саня.

– Размечтался! – ухмыльнулся учитель. – Всё бы вам, пацанам, от занятий косить. Придёшь как миленький. Хоть на одной ноге прискачешь. Потому что конец года, оценки надо выставлять, все дела. А вот во вторник на физкультуру можешь не приходить. И вот что… поменьше трепись про то, что было. Бурелом-перелом… ребятам я тоже скажу, чтобы языки узелком завязали. Нам неприятности не нужны. Ага… Вот, кажется, и наши подтягиваются. – Он встал, прищурился и сурово изрёк: – Учти, Лаптев – ориентирование вы со Снегирёвым завалили. Последнее место!

Автобусы приехали даже не в шесть, а в полседьмого. Саня устроился у окна, откинулся на высокую спинку кресла, закрыл глаза. Что ж, можно и расслабиться. Всё получилось! Тайна Снегирей раскрыта, Лиске в седьмом «б» ничего больше не грозит. Не будут рисовать жаб, не будут изводить лягушками… и даже извинятся. А главное, всё вышло само, без волшебства… ну, почти без волшебства.

Впрочем, одно волшебное дело ещё оставалось. Погладив белый щарик, Саня сосредоточился и вернул батареям их с Максом мобильников полный заряд. Немедленно где-то сзади раздалась мелодия из «Рамштайна».

– Алё, мам, я тут, всё со мной в порядке! – голос Макса прямо-таки сочился счастьем. – Просто автобусы только что подъехали, там пробка огроменная. Нет, не знаю, когда будем, вдруг тоже в пробку влетим… Потому что телефон выключился, ты ж знаешь, он иногда так глючит… а я только что заметил. Всё, короче! Давай, пока!

И Саня понял: ничего ещё не кончилось со Снегирями. Всё только начинается. Потому что Макс и Дашка – это уже не злобные мутанты, грызущие бедную Лизу, а просто дети, попавшие в беду. И беда у них куда страшнее лягушкинской. Ведь рано или поздно всё равно про их психованную маму узнают… и что тогда? А значит, вспоминаем первое правило волшебника. «Мимо чужой беды волнорезовцы не проходят». Только вот, похоже, опять придётся всё самому решать… а то начнёшь с ребятами в «Ладони» советоваться, и проговоришься про Лиску. Надо бы поначалу с ней обсудить. То-то ведь завтра удивится, когда Снегири станут просить прощения… Что же всё-таки сделать? Раз волшебством их маму вылечить нельзя, значит, с другого конца надо заходить. Опёку, может, прищемить, чтобы и мысли у этих вредных тёток не было снегирёвскую семью обижать. Жаль, нельзя посоветоваться с папой…

За окном сперва медленно, а затем всё быстрее проплывали одетые в свежую листву деревья, чёрные и светло-зелёные поля, затянутые ряской болота, покосившиеся столбы с проводами, рекламные щиты про элитную недвижимость – какие-то совсем лишние здесь, посреди почти дикой природы.

– Сникерс дать? – спросил пристроившийся рядом Гоша.

– Ага, не помешает! – кивнул Саня.

Нелёгкую жизнь волшебника срочно требовалось подсластить.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

август – ноябрь 2013