1.

Снега в городе не осталось, исчезли чёрно-белые горы, ещё недавно казавшиеся вечными. Утекли весёлыми ручьями в тёмные решётки водостоков… мысль о весёлых ручьях, само собой, настроение не улучшила. Вот как чудесно всё было год назад – кусты и деревья уже покрылись прозрачной, если издали глядеть, листвой, солнце жарило почти по-летнему, впереди светилось всякое разное счастье – торт с двенадцатью свечами, ноутбук с четырехъядерным процессором, навороченный смартфон… и, конечно, толпа друзей, которая сначала этот торт оприходует, а потом – гулять до лиловых сумерек. Ну, может, не совсем толпа, но человек десять было точно. Из класса, из секции дзюдо, и со двора.

Это прошлое счастье не забылось, не ушло… но осталось только в глубоких извилинах мозга, и никакой замены ему не предвиделось.

Вот и дожил. Тринадцать лет, не хухры-мухры! Если по-английски, то уже не eleven, не twelve, а thirteen. Главное – teen, и до двадцати будет teen. Кончилось детство, короче. Ещё вчера было двенадцать, а сегодня бац – и уже целых тринадцать. Хотя, по правде, ничего нового Саня в себе не чувствовал. За день ни усы не выросли, ни мышцы.

Про мышцы тоже вспоминать не хотелось, а всё равно мысли то и дело касались этого. Позавчера на физре, едва все построились в одну шеренгу, Мураш поднял руку и принялся назойливо ею трясти.

– Чего тебе, Муравьёв? – скучным голосом поинтересовался Динамометр, не ожидавший от Илюхи никаких достижений. Хил был Мураш, а ещё более – ленив. Но форму не забывал, с уроков не сбегал и за то всегда имел свою законную четвёрку.

– Николай Геннадьевич, можно спросить? А правду говорят, что тренированный человек может сто раз подряд отжаться? – выпалил он и шкодливо улыбнулся.

– Хм… – удивился Динамометр. – Вообще-то теоретически всё возможно, только тебе это зачем? Ты ведь и двадцати раз не потянешь, потому что слабовольный и зарядку не делаешь.

– Да я не насчёт себя, – самокритично признал Мураш. – Просто вот сегодня Лапоть… ну то есть Саша Лаптев сказал, что ему сто раз отжаться как два пальца… ну это самое. А мы тут поспорили, что такого не бывает.

– Хм… – физкультурник поглядел на Саню, и в его глазах зажглись огоньки какого-то странного интереса. – Если Лаптев сказал, то это меняет дело. Он вроде как парень серьёзный, основательный, врать не станет. Саша Лаптев, два шага вперёд!

У Сани нехорошо ёкнуло сердце, но он вышел. Куда деваться-то?

– В общем, так, Саша Лаптев! – голос Николая Геннадьевича стал каким-то слишком добрым. – Предлагаю продемонстрировать свои умения. Отожмёшься сотку – без вопросов, пятёрка в четверти и в году. Только чтобы грамотно отжиматься, касаясь грудью пола. А то знаю я некоторых…

За третью четверть он, кстати, вывел Сане четвёрку – видать, не забыл тот случай с бесформенным Репейниковым. Но ругаться и разбираться, отчего четыре, а не пять, не хотелось. Ладно ещё, будь он круглым отличником – тогда единственная четвёрка по физре стала бы занозой в одном месте, но куда уж ему в отличники! В четверти были трояки и по русскому, и по английскому, и даже по биологии – Светлана Викторовна оказалась и впрямь люта. И вообще, пятёрок получилось только три, причём по предметам, как недовольно выразился папа, второй категории – по технологиям, по ОБЖ и по музыке.

Ну и что ему оставалось? Доказывать Динамометру, что ничего он такого семибэшникам не говорил? А однокласснички начнут кричать: «Говорил!», «Говорил!» Муравей же, наверное, не сам всё это придумал, а просто на подхвате. Вот у Макса рожа кирпичом… типа он тут не при делах. Слишком уж старательно изображает. Начнёшь отнекиваться – только сильнее опозоришься. Сказать «Да, я говорил, но не в буквальном смысле сто» – всё равно окажешься треплом.

Поэтому он просто принял упор лежа и начал отжиматься. В конце концов, в Краснодаре на дзюдо хуже бывало, там заставляли на кулаках, а тут – просто на ладонях.

Динамометр расхаживал возле него, теребил свой шнурок со свистком и громко считал вслух.

Первую двадцатку Саня сделал лихо, на скорости, дальше пошло тяжелее, пришлось сбавить темп. После тридцати стало уже реально трудно, но он был к этому готов – в дзюдо и по сорок раз подряд приходилось делать. По сорок… а тут надо сто!

А эти, небось, глядят, смеются… Цирк на халяву, ясное дело. Ну и гораздо приятнее смотреть, как другие корячатся, чем самим по залу круги нарезать. Сане чудилось, что взгляды семибэшников пригибают его к полу… точно каждый взгляд – это комок грязи… или снежок.

После сорока он остановился. Сердце шло вразнос, перед глазами плыли радужные круги, воздух казался шершавым, как наждачная бумага.

– Что, бобик спёкся? – поинтересовался сверху Динамометр.

И тогда на злости Саня сделал ещё десяток. Пусть он сейчас потеряет сознание, пусть у него разорвётся сердце – но он не бобик! Он им всем покажет! Докажет!

После пятидесятого раза он понял, что просто не может оторваться от пола – будто ни рук, ни ног у него больше нет. При каждом вздохе воздух протыкал лёгкие, точно спица. Радужные круги перед глазами превратились в бесцветное марево, сквозь которое всё расплывалось.

– Кажется, финита ля комедия! – подвёл итог физкультурник. – Встать-то можешь?

Саня попробовал, но голову сразу повело, и если бы не сильные руки Динамометра, он бы точно хлопнулся в обморок.

Его посадили на скамейку, Динамометр даже сбегал в свою подсобку и вернулся с маленькой бутылочкой минералки.

– Давай-ка, герой, глотни… только немного, просто чтобы горло смочить. Отдышись. Может, в медпункт тебя? Сердце как, не тянет?

Саня негодующе помотал головой.

Потом стало легче – в глазах прояснилось, каждый вздох уже не отдавался болью в рёбрах, руки и ноги вернулись к нему. Но на душе по-прежнему было гадко, тем более, что и Динамометр не преминул подлить туда яда.

– Вот обратите внимание, – вещал он. – Перед вами живое доказательство, что за своим языком следить надо. Не уверен – не обещай. Настоящий мужик за свои слова отвечать должен. А иначе рано или поздно нарвёшься, заставят делать и назовут треплом, когда не получится. Это и в спорте, и вообще по жизни. Понял, Лаптев? Кстати, всех касается.

Обиднее всего, что Динамометр был бы прав на сто процентов, если бы… если бы Саня и впрямь такое ляпнул. Папа тоже бы на месте физкультурника так сказал. И сам бы Саня такое сказал, окажись он сейчас на месте учителя, а на его месте был бы… ну, например, Петька Репейников. Ну откуда Динамометр мог догадаться, что ничего такого про сто отжиманий Саня не говорил? Откуда ему знать про бойкот, про подлянки семибэшников? На него даже и злиться-то, выходит, не за что – но почему-то из-за этого только хуже.

– Ну а что касается нашего уговора, – продолжил Динамометр, – то раз Лаптев обещанную сотку не сделал, то халявной пятёрки за четверть, конечно, не будет. А вот за урок я ему пятёрку поставлю. Всё-таки не струсил, выложился по полной. Кстати, я вообще сомневаюсь, что остальные бы этот полтинник сделали. Ну, разве что Куницын, да и то не факт…

Неожиданная пятёрка тоже почему-то не обрадовала. Вспомнился папин любимый анекдот про фальшивые ёлочные игрушки – которые совсем как настоящие, только радости от них никакой.

– Лаптев, не витай в облаках! – вернул его в реальность голос географички Анны Фёдоровны. – Я для кого вообще рассказываю? Для стенки? У тебя что, слишком хорошее настроение? Так это легко можно исправить. И не забывай, что в той четверти я тебе четвёрку всё-таки натянула, а значит, сейчас нужно отрабатывать!

Он честно посмотрел на карту обеих Америк. Там, в нижней, то есть в Латинской, на самом деле много интересного. Сельва там всякая, пампасы…

– Поедем в пампасы! – объявил папа на третий день каникул. – Отгулы накопились, – пояснил он маме, – и надо стремительно отгулять, потом сгорят… бухгалтерия и кадры закрывают квартал.

Саня не очень понял, какая тут связь, но обрадовался. В Краснодаре они тоже выбирались в пампасы, но редко.

– И я! И я! – заявился Мишка. – Я тоже хочу в пампасы! А не в дебильный детский сад!

– Что ещё за дебильный? – голос у мамы заледенел, сделался как у Снежной Королевы. – Ты откуда таких слов понабрался?

– У Ромки Сенчука! – охотно объяснил Мишка. – Он много всяких слов знает! Хочешь, расскажу?

…Пампасы были километрах в пятидесяти от Москвы – место посоветовал здешний папин сослуживец, капитан Барханов. «Летом тут, по разведданным, великолепная рыбалка, – объяснял папа, – ну и вообще красота всяческая».

Сейчас, в конце марта, оценить красоту было трудно. Сосновый лес, конечно, это здорово, но снег лежит почти повсюду. В городе он сморщился и стаял, а тут зима задержалась. Кусты стояли голые, ни намёка не только на листья, но даже и на почки – но красные и зелёные прутья на белом фоне смотрелись ничего так, хоть на картину. Или лучше сфоткать, что Саня и сделал – камера в смартфоне была весьма приличная.

Впрочем, кое-где на высоких местах уже пробивалась первая, неуверенная какая-то травка. Озеро, около которого сделали привал, было ещё покрыто льдом, и, судя по лункам, кто-то баловался зимним ловом. Но сейчас тут царило безлюдье. Понятное дело, будний день, да и конец марта, для рыбалки лёд уже слишком тонкий.

А что самое прикольное – им не пришлось ехать в метро до вокзала, ждать электричку, потом тащиться от станции по грязи. «Карета подана!» – объявил папа. Каретой оказался серебристый фольксваген-гольф, служебный, из части. Папе, как выяснилось, разрешили попользоваться. Что папа умеет водить, Саня знал – когда-то, ещё в Кемерово, и у них была машина, девятка, но потом случилась какая-то история, и девятку пришлось продать. Он смутно помнил эту машину – вроде бы красноватая – но тогда ему было ещё меньше, чем сейчас Мишке.

А вот Мишка казённой машиной остался недоволен. Он почему-то вообразил, что раз она военная, из части, то непременно должна быть защитного цвета и, главное, с пулемётом.

– Ну и в кого ты стрелять собрался? – спросил его Саня.

– В мутантов! – совершенно серьёзно объяснил мелкий. – Без пулемёта опасно, они бегают стадами и едят людей.

– Случаем, не ты братику задурил голову? – осведомилась мама. – Не только же от Ромы Сенчука он разных слов понахватался…

– Привыкай, сынок, – папа взлохматил Мишке белобрысую голову. – Мы, военные, не только на бронетранспортёрах ездим, иногда гражданская техника поудобнее будет. Кстати, – обернулся он к маме, – если всё по службе будет идти как сейчас идёт, то где-то через полгодика мы сможем себе такую же машинку позволить. Предстоит списание части автопарка и реализация по остаточным ценам.

От шоссе свернули на узкую боковую дорогу, долго петляли по ней, потом выехали на разбитую грунтовку, а дальше уж пришлось минут десять пилить пешком – до озера на колёсах не проехать.

Зато потом здорово было искать сухие ветки в лесу, разводить на берегу костёр. Честно сказать, у Сани получалось не очень, пампасы случались один-два раза в год, а если приходилось ходить в походы с классом, то костром всегда занимались другие, более опытные.

– В турсекцию бы тебя какую отдать, – вслух размечтался папа, нанизывая на шампуры заранее замаринованное мясо, – или в скауты… в столице наверняка должны быть. Там тебя быстро научат выживать в дикой природе.

Ни в скауты, ни в турсекцию Сане пока что не хотелось. Кто знает, что там за народ… может, ещё хуже семибэшников. И уж точно у них давно сложились свои компании, а он будет чужой, ни рыба, ни мясо. Но спорить с папой не стал – всё равно папины мечты чаще всего так и оставались мечтами. Хотя вот с дзюдо получилось. Даже бронзовая медаль на районных соревнованиях была, и грамота в деревянной рамочке. А главное – ребята нормальные, даже лучше, чем в классе, хотя и в классе тоже ничего.

Жаль, всё это осталось там, в Краснодаре.

А тут – двадцать пять человек, поумнее и поглупее, уродливые и вполне себе красивые, наглые и робкие, шумные и тихие… Но все – чужие. Даже и подумать было глупо, чтобы пригласить кого-то на день рождения. Для них он сейчас – Лапоть, враг номер два. Нет, даже номер один, потому что интерес к Жабе у класса последние дни как-то увял. Иногда ещё рисовали её на доске, но куда реже, чем в той четверти. На спину бумажки с матерными словами не цепляли, после школы могли поорать вслед «Жа-ба!», «Жа-ба!», но не с таким восторгом, как раньше. А вот его изводить Снегирям гораздо интереснее. Может, потому что он, Саня, им пока непонятен. Ну и, наверное, времени и фантазии на издевательства у них всё-таки не бесконечно много, и если уж переключились на него, то Жабе достаётся меньше.

Он взглянул на Жабу. Та спокойно слушала географичку и временами что-то чиркала в блокнотик. Конспектирует! – с раздражением понял Саня. Почему это его разозлило, он сам не понимал, но сегодня его злило вообще всё. И солнце, протыкающее кинжально острыми лучами тучу, и глупое чириканье воробьёв за окном, и нудное бормотание Анны Фёдоровны.

Ну и, конечно, Жаба. Может, она и не виновата, но не будь её, всё бы у него с семибэшниками срослось отлично. Водился бы со Снегирями (особенно, конечно, с Дашей), гамил бы с Петькой в «С.Т.А.Л.К.Е.Р» и «Фоллаут», да и с дылдой Куницыным интересно было бы установить контакт. От кого-то из ребят он слышал, ещё до бойкота, что Гошка занимается каким-то редким стилем восточных единоборств. Вот на этом можно было бы закорешиться, а там и в этот его редкий стиль походить. Папа, конечно, обещал, что Саня и в Москве продолжит заниматься дзюдо, но за полтора месяца ничего пока не нашёл. Да и понятно – целыми днями в части, до поиска ли ему?

А кстати! – неожиданно сообразил Саня – Куницын ведь единственный человек в классе, не отметившийся в издевательствах над Жабой! Да и в бойкоте никак не проявился. То есть как раньше, до бойкота, ни слова Сане не сказал, так и после бойкота то же самое. И не только Сане. Ни с кем вообще никак… ну разве что спросит, в каком кабинете история будет, или что задали по инглишу. Полный, значит, нейтралитет. А почему?

Может – мелькнула безумная мысль – пригласить Гошу на сегодняшнее празднование? Вот так подойти после географии и сказать: приходи к семи часам? А если тот пошлёт подальше? А если спросит: я тебе что, друг? А скорее всего, просто скажет: извини, у меня свои дела.

В принципе, можно было бы позвать Петьку Репейникова, но этот, скорее всего, забоится, что Снегири пронюхают, куда ходил. В школе Петька в упор не замечал Саню, даже на «привет» не реагировал. Вдруг кто увидит, Максу или Дашке настучит? И готово дело, у бабушки инфаркт. Зато во вконтакте он общался активно, спрашивал советы по «Теням Чернобыля», цеплял свои сейвы и просил Саню пройти непосильные для него места, кидал прикольные картинки и музыку. Но этим всё и ограничивалось.

Нет, решил он, Петьку звать не стоит. Он если и пойдёт, будет сидеть и трястись, о бабушкином сердце думать. Если это вообще правда, про бабушку. А вдруг наврал? Вдруг он обычный трус? Ладно уж, приятелем его назвать можно, пускай. Но вот другом – точно нет. А если он не друг, то зачем нужен на дне рождения? Помогать есть торт? Так в этом и Мишка поможет с превеликой радостью… этот и в одиночку любой торт схомячит.

 

2.

– Ребята, у нас радостное событие, – сообщила Елеша, и Саня напрягся. – Сегодня день рождения вашего одноклассника, Саши Лаптева. Поздравим его! – и первая хлопнула в ладоши. Класс отреагировал вялыми аплодисментами – даже Репейникову месяц назад хлопали куда энергичнее.

Потом Елеша ещё целую минуту распиналась на тему дружбы и славных традиций гимназии, а под конец от имени коллектива пожелала Сане получше учиться и почаще вспоминать про честь класса. Когда ж она, наконец, заткнётся! – думал он и чувствовал, что краснеет.

К счастью, Елеша быстро переключилась с поздравлялок на свои любимые «ни» и «не», и Саня расслабился. В конце концов, ну не последний же это день рождения, будут и нормальные. А ещё можно было думать о том, что ему подарят. Хотелось, конечно, многого, но слишком уж губу он не раскатывал – знал, что с деньгами сейчас напряги, снимать квартиру в Москве очень дорого, а расходы на жильё папе возмещают не полностью. «Хозяйственное управление полагает, что семья офицера вполне может и в загаженной однушке на окраине разместиться, – папа возмущался так громко, что Саня слышал из “детской”. – И у них на всё один ответ: вы б ещё пентхаус сняли». Да к тому же и за гимназию платить, и за Мишкин садик… Так что на айфон рассчитывать явно не стоило. А вот велик очень бы не помешал.

На перемене Саня подпирал стенку. Было так скучно, что он с нетерпением ждал, когда раздастся звонок и начнётся алгебра. Лучше уж думать о линейных функциях, чем о всяких Жабах, бойкотах и предстоящих тринадцати свечах.

А Жаба, кстати, крутилась неподалёку. То есть не крутилась, конечно, а молча стояла у окна. Небось, тоже алгебры ждёт… Теперь он куда лучше её понимал. Вот так стоишь, все вокруг носятся, и никому ты на фиг не нужен… причём это в лучшем случае. А в худшем – нужен, чтобы над тобой приколоться. И главное, ты к этому привыкаешь.

Он так задумался, что даже не заметил, как вплотную к нему подобрался Макс Снегирёв. За Снегирёвым, как за средневековым бароном, толпилась верная его дружина: Муравьёв, Князев, Бутрин, Хруничев.

Всё же в последнюю минуту Саня просёк ситуацию и приготовился. Как только подойдут ближе чем на полметра, придётся бить первым. Сперва Макса, он помощнее своих дружинников. Потом – по обстоятельствам.

Но бить не пришлось. Остановившись в паре шагов, Макс вполне дружелюбным голосом произнёс:

– Короче, Лаптев, у тебя типа день рождения, и мы, ну то есть класс, тебя типа поздравляем. Желаем счастья, здоровья, успехов в личной жизни и всё такое.

И протянул то, что прятал за спину.

Кубическая коробочка из синего картона, с подарочными блёстками, размером с крупное яблоко, перевязана атласной ленточкой.

Обострённым чутьём Саня уловил тухлый запах подлянки.

Но какие варианты? Убрать руки за спину, отказаться принимать подарок седьмого «б»? Тогда они с полным правом станут говорить, что он всех презирает… прямо как Жаба. Взять подарок и сунуть в рюкзак, чтобы после уроков, не разворачивая, выкинуть в первую же попавшуюся урну? Наверное, это было бы самым правильным.

Но он зачем-то сделал самое неправильное – именно то, чего от него все они и ждали. Взял коробочку, пробурчал «Спасибо» – и принялся распаковывать. Потому что зудело в мозгу: узнать, что там. Что они ещё придумали? Он понимал, что уже попался, однако не в силах был остановиться. Вспомнился «Вий» – там Хома Брут тоже ведь свободно мог не смотреть в глаза предводителю нечисти, но любопытство его сгубило. Вот и Саню тоже.

Внутри, как он и ожидал, ничего хорошего не оказалось.

Лапоть. Маленький, чуть больше кулака, лапоток, аккуратно сплетённый из бересты. Такие, наверное, продаются в сувенирных магазинах. А в лапте – мышь. Самая настоящая мышка, серенькая. И вполне себе дохлая.

Зато семибэшники были вполне себе живые. Зомби так ржать уж точно не могут. Их прямо штырило от смеха, плющило и выворачивало.

А единственный, кто не смеялся – Макс. Глаза у него были совершенно железобетонные, и туда, прямо в этот серый бетон, Саня швырнул свой подарок.

Макс, как оказалось, этого ждал, и реакция у него тоже была вполне приличная – он чуть уклонился в сторону и правой рукой поймал несущийся ему в лицо сувенирный лапоть с дохлой начинкой.

На миг всё застыло – так бывает, когда на слабом компе проигрывается увесистый видеоролик – и тут же в эту паузу вклинилась непонятно как оказавшаяся рядом Жаба.

– Ты совсем, что ли, псих, Снегирёв? – заорала она на Макса. – Тебе лечиться надо, и всей твоим тоже!

Голос у неё, понял вдруг Саня, был не жабий, а вполне себе нормальный девчоночий. Но вот с какого перепугу она влезла? Ей своих проблем мало?

А ещё он увидел, как изменились глаза Макса. Из непробиваемо-бетонных они сделались растерянными, живыми. Но только на неуловимую долю секунды – потом он со всей дури швырнул лапоть с мышью в лицо Жабе.

Та завизжала, как и полагается всякой девчонке, на которую летит мышь, а тем более – дохлая мышь. И тут…

Саня обнаружил, что время опять ведёт себя как-то непонятно. Всё вокруг замедлилось – он умел делать такой эффект в программе видеомонтажа, но тут ведь не ролик! И вот на этой пониженной скорости он увидел, как берестяной лапоть с пассажиром-мышью слегка изменил свою траекторию, пролетел в сантиметре от головы Лягушкиной и… и врезался в совсем другую, совершенно не предполагавшуюся, некстати случившуюся тут голову. Тут же мир дёрнулся – и всё пошло в нормальном темпе.

Антонина Алексеевна, в отличие от Жабы, визжать не стала. Отшатнулась, конечно, ойкнула – но тут же пришла в себя, и мало того – шустро нагнулась и подняла с пола приземлившийся лапоть. Мышь, похоже, так и осталась в нём – потому что на лице завуча отчётливо читалось омерзение.

– Таак, Снегирёв, – холодно протянула она, – и как же понимать сей теракт?

– Извините, Антонина Алексеевна, я не хотел, – похоже, Макс реально испугался, голос его сейчас был непритворно жалким. – Я не в вас… я в другую сторону… просто так получилось… просто…

– Сейчас выяснять это просто нет времени, – пресекла она его попытки оправдаться, – а вот после последнего урока жду тебя в учительской, и там-то мы не спеша разберёмся во всей этой… гм… коллизии.

И удалилась королевской походкой, унося лапоть с грызуном. Как этой мыши удалось не вывалиться в полёте? Наверное, приклеена, подумал Саня. А ещё подумал, что было бы, измени ему рука, ну и окажись тут завуч несколькими секундами раньше. Тогда бы именно ему, имениннику, пришлось ждать послеурочной разборки с Антониной.

То, что Макс огребёт заслуженные траблы, было вроде как приятно. Не рой другому яму! А всё-таки Саня чувствовал какую-то занозу в этой неожиданной справедливости. Слишком уж несчастным выглядел Макс, прямо как воздушный шарик, в который вонзили булавку.

И тут загремел звонок, все похватали рюкзаки и выстроились у дверей кабинета истории.

– Что это вы какие-то как в воду опущенные? – заметила Тамара Григорьевна, поздоровавшись с классом. – Только-только же были каникулы, вы набрались сил, энергии, и вообще надо смотреть на жизнь позитивно…

Вот уж кто не готов был смотреть позитивно, так это Макс. И Даша тоже. Они ведь и словом ещё не успели обменяться, а Даша гляделась такой же пришибленной, как и её братец. Не гордая пантера Багира, а дворовая кошка, которую взяли за шкирку и окунули в холодную воду. Кошка – она ведь не лягушка, у неё жабр нет.

Он перевёл взгляд на Жабу. Той тоже было как-то не очень. Сгорбилась вся, пальцами ручку тискает, голову не поднимает. И что её сегодня дёрнуло на Макса наехать? Причём когда не над ней прикололись, а над совершенно посторонним ей Саней Лаптевым. Уж у Лягушкиной-то никакой причины сочувствовать ему нет. Или всё-таки помнит, как он стёр с доски рисунок жабы? Но тогда уж тем более помнит, как он вместе со всеми за ней гнался, как снежками закидывал.

Много всего было непонятного. И Жаба, и бешенство Макса… чего он так взорвался-то? Подумаешь, психом обозвала, так всех все обзывают, и «псих» – это вовсе не самое страшное оскорбление.

Но главное – это что случилось с подарочным лаптем, почему тот отклонился от цели? Промазать Макс не мог, Лягушкина ведь в трёх шагах от него стояла. И как он, Саня, сумел увидеть полёт лаптя в таких подробностях? Ведь на всё про всё меньше секунды ушло. Разве так бывает?

А разве бывает, когда семибэшник Витька Князев, которому вообще какие-то жалкие ошмётки секунды остались до встречи с капотом джипа, вдруг улетел на тротуар? И ведь тогда тоже время замедлилось… или, наоборот, Санины нервы и мозги вдруг заработали на повышенной скорости… Сейчас он вспомнил всё это в подробностях. Тогда не до того было – за Петькой гнался, потом слёзы про бабушку выслушивал, и Мишка ещё… а после каникулы, выезд в «пампасы», и бесчисленные музеи, куда мама его таскала («наконец-то появилось время заняться твоим культурным развитием!»), и ещё всякое другое навалилось.

А может, просто не хотелось ему в этом странном деле ковыряться – потому что оно, если подумать, выходит не просто странное. Ещё и страшноватое. Потому что против всех законов природы! Но ведь своими глазами видел! А значит, одно из двух. Или у него крыша едет… и тогда прямая дорога в психушку, или крыша едет у природы… и как тогда жить в этой природе? Сегодня семиклассники из-под колёс взлетают, завтра под тобой асфальт в трясину превратится, послезавтра на месте детской песочницы обнаружится какая-нибудь аномалия, вроде «жарки» или «трамплина». Хорошо, конечно, гулять по Зоне в броне и с полным комплектом вооружения, но это же игра, ты же на самом деле с ногами в кресло залез и перед тобой всего лишь экран ноутбука, и под пальцем у тебя не холодный металл спускового крючка, а обычная мышка. А если на самом деле? Если тут, в Москве, тоже случился какой-то выброс и начинает прорастать Зона? Если Князеву посчастливилось в «трамплин» попасть? Кстати, внешне вполне похоже… Даже от этих мыслей – и то можно шизануться! Значит, надо выбросить всё из головы и сосредоточиться на вещах простых и понятных. Вроде сегодняшнего дня рождения и гипотез о том, что же ему всё-таки подарят…

Последним уроком была физика, и Супермышь затеяла неожиданную самостоятельную. Причём задачки оказались довольно трудными, и Саня сдал листочек в довольно мрачном настроении. Похоже, больше трёх баллов ему не обломится.

После уроков он не побежал сразу домой. Дома начнётся суета, мама наверняка затеет готовку всяких вкусностей и его припашет помогать, или погонит в магазин. А хотелось побыть одному. Не думать ни о чём, просто стоять и смотреть на дерущихся голубей, на резкие тени от ещё голых тополей, на то, как отражается солнце в лужах. В общем, на природу, которая пока не сошла с ума.

Но зато другие с ума точно сошли. Вот, например, Макс Снегирёв, который вовсе не отправился в учительскую получать заслуженных люлей, а нагло так спустился со школьного крыльца и, не торопясь, направился к калитке. Вроде даже насвистывает себе под нос. Он что, вообразил, будто Антонина о нём забыла?

А ведь, похоже, Макс и не собирается выходить на улицу. Сто процентов, кого-то поджидает. Сестрицу, что ли? Но Саня видел, как она в компании девчонок уже вышла.

Очень скоро он понял, на кого этот леопард устроил засаду. Лиза Лягушкина, ни о чём не подозревая, вышла из двери и спокойно себе почапала домой. Сегодня ей повезло: не кричали вслед «Жа-ба!»

Впрочем, везение оказалось недолгим: как только Лиза прошла мимо изображающего равнодушие Макса, тот молниеносным движением влепил ей ногой в спину. Лягушкину аж подбросило от удара, и раскинув руки, она приземлилась брюхом в гостеприимно ждущую её лужу. Брызги сверкнули на солнце тысячами алмазов.

И вот это уже терпеть было никак нельзя. Раньше Жабу изводили по-всякому, но не били. А тут Макса конкретно переклинило, слетел с нарезки, отказали тормоза… все эти слова мелькали у Сани в голове, пока он длинными прыжками нёсся к месту побоища.

Странно, что Макс и не думал удирать – хотя, похоже, явление мстителя за обиженных жаб стало для него неожиданностью. Он встретил Санин удар жёстким блоком, но тот вовремя сообразил, как это можно обратить в свою пользу – поставив блок и не убрав мгновенно руку, Снегирёв сам нарвался на захват. Вскоре они оба покатились по мокрому асфальту, не пропуская ни одной попутной лужи.

Макс оказался неслабым противником – вряд ли он где-то занимался, в секции чего-нибудь там, но опыт драк у него явно был, и силы тоже хватало. Сане стоило немалого труда провести болевой, после чего сопротивление Снегирёва опустилось до нуля. Что и требовалось доказать.

Всё происходило молча – ну, если не считать сопения, шипения и прочего неизбежного в схватке. Но Саня их не слышал, не до того. И лишь усевшись на грудь Снегирёву, фиксируя его положение, он вдруг сообразил, что звуков-то вокруг полным-полно. Кто-то восторженно свистел, кто-то вопил, кто-то – наверное, девчонки – орал «Прекратите, перестаньте», а потом послышалось грозное:

– Так! Великолепно. Встали оба!

Подняв глаза, Саня обнаружил, что сверху на него смотрит Динамометр, и взгляд его не предвещает ничего хорошего.

Пришлось подняться.

Всё было ужасно. В грязи снизу доверху (и что Макс вымазался так же, нисколько не утешает), рюкзак помят (не пострадал ли смартфон?) и тоже запачкан, ухо болит (оказалось, Снегирёв таки успел его достать, просто в горячке боя это промелькнуло мимо сознания).

А кстати, спасённая Жаба благополучно себе ускакала. Теперь фиг докажешь, что не просто так набросился на мирно гуляющего мальчика Максимку…

– Он мне руку сломал! – мрачно заявил Макс.

– Разберёмся, – коротко бросил Динамометр. – Но не здесь. Ну-ка живо пошагали в школу! И если кто-то вздумает удрать, так я бегаю быстрее.

Ну да, конечно, быстрее. Только вот если они оба сейчас рванут, причём в разные стороны… За двумя зайцами погонишься… Правда, чтобы вот так одновременно рвануть, нужно заранее договориться… или хотя бы думать одинаково. А потом Саня сообразил, что это вообще идиотизм. И калитка всего одна, а лезть через забор – дело небыстрое, и рюкзаки их Динамометр предусмотрительно забрал. А самое главное – надолго не убежишь. Завтра-то всё равно в гимназию тащиться, а там уже их ждут, радостно скалят клыки…

Сейчас особой радости никто не испытывал. Антонина Алексеевна тяжко вздохнула и сказала:

– Все неприятности всегда случаются не вовремя. У меня, знаете ли, Николай Геннадьевич, были совершенно другие планы. Но что поделать, придётся разобраться в ситуации. Вас я, кстати, тоже попрошу поприсутствовать. И пригласите сюда Елену Ивановну, она, очевидно, у себя в кабинете. Только сперва сводите Снегирёва в медпункт – раз уж мальчик жалуется, что у него сломана рука, нужно внести ясность… хотя когда действительно рука сломана, держатся несколько иначе.

Оставшись в учительской вдвоём с Саней, завуч окинула его долгим взглядом.

– Видел бы ты сейчас себя, Саша! То-то радости будет маме всё это отстирывать. И чего тебе спокойно не живётся? Может, пока ещё никого нет, скажешь, что со Снегирёвым не поделили? Как-то мне не верится, что ты ни с того ни с сего на него набросился.

Саня вжал голову в плечи. Конечно, надо было пользоваться шансом и вежливо объяснить, что он типа рыцарь, бросился защищать типа прекрасную даму, и всё такое. Но отчего-то – шестым, седьмым или даже семьдесят восьмым чувством – он просёк, что говорить всё как есть ни в коем случае нельзя. Да, Антонина не зверь и не дура, она хоть и поругает, а поймёт. Причём тут даже стукачества никакого нет, чуть ли не полкласса видели, из-за чего он сцепился с Максом. Так что лови момент, скажи правду! Только вот потом будет плохо. Что плохо, кому плохо, чем плохо, он понятия не имел, но на всякий случай решил молчать.

– Не доверяешь, значит? – грустно заметила Антонина Алексеевна. – Что ж, дело твоё. Тогда будем разбираться на общих основаниях.

Потом притащились Динамометр с Максом.

– Само собой, никакого перелома! – весело сообщил физкультурник. – И даже растяжения нет, а обычное воспаление хитрости.

– Похоже, оно не только у Снегирёва, – сухо сказала завуч. – Кстати, вы уж зайдите всё-таки за Еленой Ивановной, это же её класс, в конце концов.

Динамометр послушно побежал за Елешей, и вскоре та ворвалась в учительскую.

– Так! – заорала она с порога. – Доигрались! Вы что себе позволяете, оба! Я сколько раз вам говорила!

– Полтоном ниже, Елена Ивановна, – почти не разжимая губ, произнесла Антонина Алексеевна. – Давайте без эмоций, конструктивно, и, пожалуйста, не затягивая. Мне к пяти часам на совещание в методический центр!

Пока взрослые переговаривались, Саня изучал глазами Макса. Тот сидел совсем какой-то потерянный и поломанный. Вроде и не так сильно ему досталось, ну подумаешь, парочка ударов по печени и болевой на локоть. От этого не умирают. Но вид у Макса был такой, будто он уже умер или умрёт в ближайшие пятнадцать минут.

Меж тем неприятности и не думали завершаться. В учительскую заглянул сам Игорь Васильевич, директор. Саня, если честно, его побаивался, хотя видел только издали и ни разу не общался. Жилистый, суховатый, лысоватый, с глазами как две льдины с Северного Полюса. Или даже с Южного. Вроде бы не рычит, не кусается, солидный такой – а хочется на всякий случай отойти подальше.

– Что это тут у вас? – как-то чуть ли не весело поинтересовался он. – Импровизированный педсовет?

– Почти, – кивнула Антонина Алексеевна. – Видите ли, у нас некоторое ЧП случилось. Серьёзная драка между вот этими двумя молодыми людьми из седьмого «б».

– Хорошо хоть я вовремя увидел, растащил, – подал голос Динамометр. – А то ведь они в такой раж вошли, что и реанимацией могло кончиться.

Директор молча пожевал губами и уселся рядом с Антониной Алексеевной. Видно, ему тоже загорелось поучаствовать в допросе.

– Ну так что? – скучным голосом заговорила завуч, – в чём причина конфликта? Не советую запираться, это только подтвердит мои самые худшие предположения.

Саня молчал. То ли шестое, то ли семьдесят восьмое чувство никуда не делось. В мозгу точно красная лампочка горела: нельзя!

И тут заговорил Макс.

– Это я виноват, Антонина Алексеевна! Я просто Лаптю… ну то есть Лаптеву сказал, что он урод… только другими словами… нехорошими. А он озверел и на меня полез. Понимаете, он нервный какой-то. Обозвали тебя, ну обзовись тоже, а бить-то зачем? Но всё-таки я тоже виноват, не надо было с ним заводиться…

Саня удивлялся недолго. Ну а что ему ещё было говорить? Снегирь – птица умная, понимает, что не рассказывать же, как со всей дури саданул с ноги Лягушкиной. Но и врать, что на него ни с того ни с сего напали, тоже нельзя, не поверят. Значит, надо придумать какую-то мелочь. Только вот на что он рассчитывает? Что Саня его слова подтвердит?

Похоже, именно на это Макс и рассчитывал. Как ещё иначе расценивать его быстрый, умоляющий взгляд?

– То есть ты… э… Снегирёв, утверждаешь, что сам спровоцировал драку? – уточнил Игорь Васильевич.

– Ага! – виновато кивнул Макс.

– А ты что скажешь, Лаптев? – директор навёл на Саню свои льдистые глаза, и тому сделалось жутко. Хотелось стать крошечным, как атом или даже электрон. Мало ли электронов бегает по вселенной, разве каждый заметишь?

Но раз уж превратиться в электрон не судьба, пришлось отвечать.

– Да, всё так и было, – сказал он, глядя в пол. – Он обозвался, я на него полез…

– Как-то всё это сомнительно, – покачал головой директор. – Будь вы в третьем классе, ещё можно поверить, но в седьмом… Взрослые уже парни, почти тринадцать…

– Лаптеву как раз сегодня исполнилось, – вякнула Елеша.

– Ну вот тем более! Это ж какие мозги нужно иметь, чтобы в день своего рождения затеять драку! Кстати, какая у него успеваемость, Елена Ивановна?

– Между тройкой и четвёркой! – отрапортовала та.

Саня всерьёз обиделся. Троек-то в четверти у него всего три, и пятёрок столько же! По справедливости Елеше следовало бы сказать «хорошист», но мстительная классная не собиралась прощать ему тройку по русскому.

– А второй как? – прищурился Игорь Васильевич.

– Твёрдая четвёрка, в общем и целом, – сообщила Елеша.

– Ну вот видите, коллеги, что получается? – директор широко развёл руками. – Двое вроде бы неглупых парней бьют друг другу морды – и объясняют это такой ерундой, как детские обзывалочки. Нет, похоже, они от нас что-то скрывают. А почему скрывают?

– Мне кажется, Игорь Васильевич, они просто не доверяют нам, – высказалась Антонина Алексеевна. – Причём меня в этой ситуации больше удивляет Лаптев. Парень вроде бы открытый, за справедливость горой стоит… правильно, Николай Геннадьевич?

Физкультурник хмыкнул, но промолчал.

– Так вот, я продолжу. Поначалу он даже импонировал мне своей принципиальностью… хотя принципиальность без здравомыслия бывает опасна. Но потом начались странные события. Взять вот тот случай в прошлой четверти, когда он сорвал урок истории.

– А, припоминаю! – оживился директор. – Это когда у него лягушки квакали?

– Именно! – подтвердила завуч. – Теперь вот эта бессмысленно жестокая драка… Мне кажется, с Сашей что-то происходит. Возможно, чьё-то негативное влияние… Но факт, что мальчик становится потенциальным источником проблем.

– Ваше мнение, Елена Ивановна? – повернулся директор к Елеше.

– Мальчик, безусловно, сложный, – заявила та. – Учился в разных городах, школы, очевидно, были провинциального уровня, состав детей тоже соответствующий. Не скажу, чтобы Саша прямо такой уж хулиган, но нехорошие тенденции прослеживаются. И ведь это пока только седьмой класс, а представьте, что будет в девятом?

– А по-моему, ничего так пацан, – вклинился вдруг Динамометр. – Есть в нём, понимаете ли, стержень… Пообтесать, конечно, надо, но в целом парнишка положительный.

Вот уж от кого не ожидал это услышать Саня! Вот тебе и злобный, мстительный физкультурник!

– Вы, Николай Геннадьевич, судите со своей колокольни, – сейчас же отбрила его Елеша. – У нас ведь всё-таки не спортшкола, у нас тут образцовая гимназия с безукоризненной репутацией. А эти, как вы выразились, пацаны со стержнями… кто знает, кого они своими стержнями проткнут!

– А кстати, я вообще как-то не очень помню, каким образом Лаптев к нам попал? – директор то ли и впрямь удивился, то ли изобразил удивление.

– Я это потом вам доложу, Игорь Васильевич, – сказала Антонина Алексеевна. – В общем, была настоятельная просьба, и мы пошли навстречу.

– А стоило ли? – усомнился директор. – К нам вообще-то конкурс, и вдруг мы берём мальчика, который учится ни шатко ни валко, ведёт себя тоже не лучшим образом, и тенденции вырисовываются нехорошие. Может, мы поторопились принять решение? Наверное, этот год уж пускай Лаптев доучится, а вот в восьмом классе я его как-то не вижу. Вы, Антонина Алексеевна, пообщайтесь с родителями, и надо будет принять консолидированное решение.

От его слов у Сани сразу и зубы заныли, и в животе. Ничего себе дело оборачивается! Он представил, какой крик поднимет мама… или ещё хуже, начнёт плакать. И что скажет папа.

– Я думаю, родителей следует прямо сейчас и вызвать, – сыпанула соль на его раны Елеша. – Насколько я помню, мать у Лаптева временно неработающая, может и прийти…

– Тогда уж и второго тоже, – высказался Динамометр. – Вы всё Лаптева по косточкам разбираете, а Снегирёв вроде как не при делах.

Саня вновь посмотрел на Макса – и ему стало совсем уж не по себе. Сейчас Макс казался не просто спущенным воздушным шариком, сейчас он более всего напоминал Петьку Репейникова в тот день на физре, за миг до позорного рёва.

– А там что за семья? – поинтересовался Игорь Васильевич.

– Мать-одиночка плюс бабушка, – бойко ответила Елеша. – Но мать вроде женщина положительная, менеджер в крупной торговой компании…

И тут Саня снова почувствовал, что жизнь на секундочку зависла, словно кто-то огромный и невидимый щёлкнул мышкой по кнопке «пауза». У него даже сердце провалилось, как было однажды, когда в бассейне с вышки прыгал.

– Знаете, коллеги, – произнёс вдруг совсем иным тоном Игорь Васильевич, – кажется, мы как-то перебарщиваем. В конце концов, ну что случилось-то? Подрались два пацана, не поделили что-то… В чём трагедия? Я тоже в их возрасте дрался.

– Вот я и говорю! – заявил Динамометр. – Ничего особенного! Ну подрались, оба виноваты, обоим дома ремня следует выписать, и всего делов!

– Николай Геннадьевич! – голосом как из холодильника отрезала Антонина Алексеевна, – вы иногда думайте, прежде чем говорить! Ваши антипедагогические высказывания могут обернуться крупными неприятностями, и боюсь, что не только лично для вас. Но в целом, – перевела она дыхание, – мне близка позиция Игоря Васильевича. В самом деле, совершенно рядовая ситуация, не понимаю, что мы так на ребят ополчились.

– Да всё можно решить в рабочем порядке! – в свою очередь высказалась Елеша. – Замечания обоим в дневники, и хватит с них.

– Между прочим, сейчас уже пятый час, – заметила Антонина Алексеевна, – а дети из-за всего этого не успели пообедать. Давайте уж закругляться, тем более, мне пора ехать в методцентр…

– Всё, ребята, свободны! – изрёк директор. – По домам!

Ни Саню, ни Макса упрашивать не пришлось. Мигом схватили свои заляпанные рюкзаки и, не глядя друг на друга, выметнулись в коридор. А из коридора – к лестнице, ведущей в раздевалку.

И уже там, у лестницы, Саня зачем-то обернулся. Может, ему почудилось – но в дверях девчачьего туалета он увидел Жабу. Какую-то непривычно подтянутую и очень бледную. Прямо как барышни в старинных фильмах, которые из-за всякой чепухи вроде крысы бледнеют и хлопаются в обморок.

Но вряд ли это была Лиза Лягушкина – в самом деле, ей-то что делать в школе, когда уроки давным-давно кончились?

 

3.

Ещё утром казалось, что жёлтый блин солнца безраздельно завладел небом и будет в нём царствовать вечно. Пахло бензином, мокрой землёй, набухающими тополиными почками – в общем, весной. А вот после пятого урока, литературы, всё стремительно изменилось. Выползли из какого-то мрачного подполья плотные, вязкие облака, укрепились на западе и потянулись в быстром темпе завоёвывать юг. Солнце поначалу сопротивлялось, протыкало шпагами лучей сгустки серости, но, услышав дальние раскаты грома, решило не попадать под обстрел и как-то незаметно слиняло. Торжествующая непогода немедленно заволокла всё небо, сильно потемнело. Настолько, что на шестом уроке Ильинична даже свет зажгла.

– Люблю грозу в начале мая, – поделилась она с классом, – но в середине апреля это всё же рановато. Впрочем, разве может какая-то гроза отвлечь нас от повторения темы «степени»?

Какая она всё-таки была наивная!

А когда, наконец, уроки кончились и орда семибэшников ворвалась в раздевалку, громыхнуло уже конкретно. Натягивая куртку, Саня вспомнил, что так и не положил в рюкзак зонт, хотя вечером мама напоминала. Что ж, значит, сам дурак. Тоненький капюшон от ливня не спасёт.

Поэтому надо в темпе. Ещё с крыльца он взял нужную скорость и погнал к распахнутой калитке. Было два варианта – дождаться троллейбуса и проехать три остановки прямо до дома, или добежать дотуда за пятнадцать минут. Но если бежать придётся по грозе, под ливнем, и он войдёт в квартиру мокрый как цуцик – то-то радости будет маме! Особенно после вчерашнего.

Вчера она, впрочем, не особо ругалась – всё-таки день рождения! Да и не стал Саня ей говорить всего – слепил наскоро байку, что они с одноклассником возились, не по-настоящему, а так… и нечаянно оба упали в некстати случившуюся лужу.

– И поэтому ты опоздал домой на целый час? – усомнилась мама.

– Ну, я боялся, что ты будешь ругаться, и поэтому решил погулять, – сходу сочинил Саня, – а то вдруг ты потом не пустишь?

– Какое гулять, у тебя, если ты не забыл, день рождения!

– Ну, я думал, вечером, перед сном, – нашёлся Саня. – Ты же знаешь, как полезно дышать свежим воздухом…

– Уж в Москве-то он особенно свежий… – хмыкнула мама. – В общем, всё снимай, клади в таз. Вот же радость нечаянная – внеплановая стирка. А как переоденешься – живо в магазин, нужно два десятка яиц купить, сливочного масла, пакетик корицы, пакетик имбиря… ещё сметану… да я тебе напишу, забудешь ведь так…

Но выбирать из двух вариантов не пришлось – потому что внезапно возник третий. Папа назвал бы это «предложением, от которого нельзя отказаться». Едва он выскочил за школьную ограду и готовился рвануть к остановке, его придержали сзади, за капюшон куртки.

– Слышь, пацан, что-то ты больно шустрый! Куда так разогнался-то?

С обеих сторон стояли двое коротко стриженных парней, по виду класса из десятого, не меньше. Но в гимназии Саня таких что-то припомнить не мог, уж за полтора месяца примелькались бы. Не особо высокие – хотя и заметно выше его, но коренастые, жилистые, и, судя по костяшкам пальцев, разбившие не одну морду. Одежда гоповая – спортивные штаны, найковские кроссовки, и куртки их различались только цветом – у того, что слева, чёрная, у правого синяя.

– Чего вам надо-то? – мрачно спросил Саня. Сверху громыхнуло как следует, поднялся ветер, взметнул пыль и мелкий мусор. Очень скоро могло ливануть.

– А побазарить! – откликнулся левый. – Только не тут. Давай-давай, шевели ластами, нам недалеко.

– И слышь, пацан, только мутантами своими не грузи, а? – почти вежливо попросил правый. – Мы не тупые, с нами не прокатит.

Кое-что начало проясняться. Боров! Смертельно опасный девятиклассник Боров, про которого он забыл уже спустя пару дней после столкновения на лестнице. А вот тот, похоже, запомнил наглого охотника на мутантов. Тут же всплыли в памяти предупреждения Макса насчёт боровских друзей на районе. Что ж, привет, друзья!

Саня резко присел, в расчёте на то, что парни такого не ожидают и ослабят хватку. А потом с низкого старта рвануть к остановке – вот же она, совсем недалеко, перебежать улицу, и вовсе не факт, что успеют догнать.

Не сработало. Боровские друзья, как выяснилось, к такому были готовы, и едва он согнул колени, резко дёрнули вверх, точно репку с грядки. Вдобавок ещё влепили по шее – не слишком больно, но обидно.

– Борзый какой пацан! – прокомментировал левый.

– Думает, что самый умный! – предположил правый.

– Таких учить надо! – объяснил левый.

– А вот сейчас и поучат! – согласился правый.

Его потащили в самом неприятном направлении. Не к улице, где, в крайнем случае, можно было бы заорать «Помогите», как бы это ни было унизительно. Не обратно к школе, где их могли увидеть взрослые. А, обогнув школьный забор по широкой дуге, в скверик, за которым начинались места пустынные и мрачные. Длинные ряды гаражей, глухой бетонный забор какого-то вымершего завода, весь исписанный граффити, а потом – железнодорожные пути.

Конечно, он пытался вырваться, пытался лягаться, но всё было бесполезно. Точнее, даже вредно – пока его тащили, Саня успел огрести несколько внушительных пинков. Это ведь только в кино и в приключенческих книжках герой голыми руками раскидывает кучи врагов, но когда тебе тринадцать, а им на два-три года больше, когда их двое, когда они накачаны и куда лучше тебя умеют драться – тогда ты с пронзительной ясностью понимаешь, что книжки книжками, а жизнь жизнью, и в ней чудес не бывает.

Вот мог ли он ещё вчера представить, что двое почти взрослых отморозков, обмениваясь шуточками, будут тащить его на расправу? Вчера, когда папа – неслыханное дело! – пришёл со службы к семи часам, а праздничный стол уже накрыли, и был торт с тринадцатью свечами (конечно, в отличие от Петьки Репейникова он сумел задуть их сразу), а папа снимал процесс на видео, а потом настал черёд подарков…

Главный подарок – зеркальный фотоаппарат «Никон». «Пора тебе учиться как следует фотографировать, – распаковывая коробку, весело объяснял папа. – Видеосъёмка – это, конечно, здорово, но и фотоискусство штука интересная». А ещё были диски с музыкой и фильмами, и новые джинсы, и особый подарок от Мишки – картинка с тигром. Картинка непростая – плотный лист картона измазан не красками, а цветным пластилином, и хотя тигр чем-то неуловимо напоминал зайца, Саня продемонстрировал всяческое восхищение. Чему-то же, значит, учат их в детсаду!

И вот нате – такие крутые виражи! Он вдруг сообразил, что по-настоящему страшно. В желудке – вакуум, в горле – ком, в ногах – слабость, в ушах – звон. Вот интересно, когда пойманных партизан фашисты вели на пытки – у них тоже так было? Или шли гордо подняв голову и думали только про товарища Сталина? Саня вспомнил, как в прошлом году они вместе с папой смотрели старый советский фильм «Молодая гвардия». Тогда ему казалось, что на месте юных подпольщиков он бы выглядел ничуть не хуже. Теперь думал о том, как предусмотрительно заскочил перед последним уроком в туалет.

Оказалось, путь окончен. Его приволокли к серому пластиковому забору-шумогасителю, какие в Москве принято втыкать вдоль железнодорожных путей. Внизу – подсохшая грязь и всяческий мусор: пакеты, битое стекло, пустые бутылки из-под пива и кока-колы, бумажные обёртки. Вверху – набухающие молниями облака, и до грозы оставалось то ли пять минут, то ли вообще пять секунд.

Их, само собой, ждали. Кроме радостно оживившегося Борова, стояло ещё четверо парней. Один – примерно Саниного возраста, двое – как те, что его сюда притащили, а четвёртый – совсем взрослый, наверное, уже и школу закончил. Густо-чёрные волосы его завивались мелкими кудрями, лицо было загорелым, а глаза напоминали чёрные, блестящие ягоды паслена, о которых в прошлом году им рассказывали на ботанике. Мол, страшно ядовитые, а некоторые глупые дети думают, что вкусно…

Что вкусно не будет, Саня уловил сразу. Такая уж колыхалась тут атмосфера – злобно-весёлая.

– Вот, пригнали! – доложился левый. – Борзый пацан, трепыхался.

– Оно и видно, что борзый! – ухмыльнулся главный. – Ну, здравствуй, Санёк. Что-то ты, по-моему, не рад встрече?

– Да он, кажись, обосрался, – предположил один из старших парней, у которого на щеке красовалось лиловое пятно.

– Нет, Свибло, – возразил главный, – он пока не обосрался. Он же смелый пацанчик, охотник на мутантов, да?

– Ага! – нажаловался Боров. – И ещё говорил, что излучения всякие чует.

– Ну как, Санёк, сейчас-то чуешь излучения? – осведомился кудрявый предводитель. – Что тупишь? Спросили, отвечай!

Саня молчал. Ну что толку рот открывать? И так ясно, что замесят, им только этого и надо. А скажешь чего – тут же к словам прицепятся, найдут вроде как повод. Хотя такие и без повода могут.

– Он прям как царевич Ли в «Тайне яшмового дракона», – подал голос мелкий. – Ну когда его мандарин Ван Сяо в своём замке допрашивал.

– Тебе, Шило, слова не давали, – отбрил его главный. – Хотя можно и по-китайски побазарить. Шуряк, у тебя огонёк далеко?

Второй из больших парней молча вынул из кармана штанов зажигалку и кинул главному. Тот, не глядя, поймал её на лету двумя пальцами.

– Ну что, Санёк, подкоптим тебе ушки? – предложил главный. – Или не ушки… Таких борзых щенков учить надо, – тон его из глумливого сделался вдруг сухим, будто у Елеши, когда та объявляет результаты диктанта. – Короче, Лаптев, ты тут новый, в районе, и ведешь себя нехорошо, пацанов обижаешь. Димона вон застебал, – повернул он голову в сторону Борова, – у себя в классе, говорят, наглеешь, вчера Снегирю руку сломал… Нехорошо выходит, Санёк.

Услышав про Снегиря, Саня вдруг сообразил, что, может, и не в Борове тут дело. Вряд ли тупому и злобному Борову хватило бы терпения ждать полтора месяца, он бы свою компашку раньше навёл. А вот что продолжаются подлянки Макса, верилось легко.

– В общем, Санёк, мы ребята спокойные, беспредела не любим, – продолжал вещать кудрявый. – Поэтому ты сейчас перед Димоном извинишься, ну и две штуки штрафа заплатишь. Счётчик у нас обычный, пять процентов в день. Проходил проценты по матике?

– Проценты в шестом классе, а этот в седьмом! – вновь подал голос Санин ровесник. – Должен знать.

– Шило, опять без разрешения? – укоризненно сказал главный. – Смотри, я тебя самого заставлю задачки на проценты решать, а за ошибки накажу. Сам знаешь, как.

Мелкий Шило тут же вздрогнул и втянул голову в плечи. Старшие парни заухмылялись.

– Ну что, Лапоть, с тебя две тысячи российских рублей, – широко улыбнулся главный. – Есть с собой?

– Так посмотреть надо! – посоветовал левый гопник.

– Посмотрим-посмотрим, – кивнул главный. – Но сначала Санёк извинится перед Димой Боровиковым. Димон, ближе подойди!

Боров с достоинством приблизился, встал в полуметре от Сани.

– Короче, Лапоть, сейчас встал на четыре кости перед Димой и попросил прощения за свою наглость! – проинструктировал кудрявый. – Потом платишь штраф – и свободен, гарантирую, пальцем не тронем.

Прямо над головой у Сани громыхнуло, потом разорвала небо ослепительно-белая молния – и тут же громыхнуло ещё мощнее. В щёку ему впилилась тяжёлая, холодная капля.

– Давай, Лапоть, не тяни, сейчас ливанёт, – напомнил ему главный. – И мама будет ругаться за мокрые штаны.

И Саня даже как-то успокоился. «От судьбы не убежишь», часто говорила баба Люда. Не убежишь, да. И не откупишься. Он понимал с острой, жгучей ясностью, что стоит ему сейчас послушаться гопников, просить трясущимися губами у Борова прощение – и жизнь разобьётся на мелкие кусочки, словно стеклянная ваза, которую на прошлой неделе грохнул Мишка. А ещё вспомнилось совсем не к месту, что когда они в пампасах загасили костёр, сложили мусор в чёрный пластиковый пакет и не спеша двинулись к машине, Мишка вдруг заявил, что видел бабочку! Настоящую, белую!

– Да не может того быть! – возразила мама. – Температура плюс пять, бабочки ещё не проснулись, у них зимняя спячка!

– Может, может! – горячился Мишка. – Все другие бабочки спят, а у этой бессонница! Как у бабы Люды! А почему бабочка называется почти как бабушка? Может, это баба Люда прилетела?

Мама тогда лишь вздрогнула и прижала Мишку к себе.

А сейчас оказалась, что какая-то белая бабочка, которая то ли была, то ли нет, прочистила Сане мозги, оборвала паутину страха.

И вместо того, чтобы опуститься перед Боровом на колени, он смачно плюнул ему в лицо. Метил в глаза, но получилось – в нос.

– Ага! – покачал головой главный. – Борзянка, значит, продолжается. Ладно, тогда будет по второму варианту.

И не замахиваясь, молниеносным движением врезал Сане по губам. Было терпимо, но рот моментально наполнился солёной кровью. А вот от второго удара, в солнечное сплетение, боль прокатилась по всему телу свинцовой волной. Даже если бы его сейчас не держали за руки, он вряд ли бы сумел блокировать следующий удар. А следующий пришёлся по печени, и ногой. Нога была боровская, мощная, и от немедленной смерти Саню спасло лишь то, что в момент удара Боров поскользнулся на гнилой шкурке банана – и потому удар пошёл по касательной.

Но следующий у него получится на все сто! – дёргаясь в руках гопников, понял Саня. Следующий вообще может оказаться последним. Боров – это же злобная тупая тварь, прямо как чернобыльский кабан в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. е» Он же со всей дури лупит, как по груше в спортзале.

Что случилось дальше, Саня не очень понял. Просто зажмурил глаза – и удивился долгой паузе. Удара всё не было и не было. А ещё секунду спустя он сообразил, что его никто больше не держит. Тогда осторожно поднял веки – и увидел странное. Боровская команда стремительно удирала куда-то в сторону гаражей, причём вопили так, будто их преследуют стада кровососов – хотя никаких кровососов не было. И вообще никого не было, кроме таких безобидных по сравнению с гопниками раскатов грома и вспышек молний.

Он с трудом выпрямился. Дико болела дыхалка, непонятно куда делся его рюкзак, безнадёжно порваной оказалась куртка. Перед глазами плавали жёлтые круги – вроде спасательных на туристическом теплоходе «Пересвет» в позапрошлом году. В голове шумело, взгляд ни за что не мог толком зацепиться, и Саня не сразу понял, что всё-таки он здесь не один.

Жаба скакала к нему, двигаясь странными загзагами – скорее всего, выбирала безопасный пусть, чтобы не вляпаться в какую-нибудь гадость. Её жёлто-оранжевая куртка напоминала не то спецодежду дорожных рабочих, не то комбинезон спасателя. Этой-то что здесь надо?

– Ты как, жив? – на бегу выпалила она. – Я еле успела.

Саня неопределённо хмыкнул. Успела она! Чуть бы раньше, хоть на минуту – и угодила бы в лапы гопников. В когтистые мохнатые лапы… ну чем гопники не орки? До троллей размерами не дотягивают, и пошустрее. Можно их ещё со снорками сравнить, которые в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. е». Или с вампирами из «Дракулы». Да с кем ни сравнивай, от Лягушкиной рожки бы и ножки остались. Или пустая лягушачья шкурка.

Подбежав, Жаба бесцеремонно сцапала его левую ладонь, заглянула в глаза.

– Так… белки нормальные, кровоизлияния, значит, нет. Ну-ка, вытяни руку! – велела она. – Да не эту, правую! Глаза закрой, коснись указательным пальцем кончика носа. Отлично! Теперь язык высунь! И зубы оскаль!

– Зачем всё это? – у Сани не было даже сил возмутиться лягушкинской наглостью. Прискакала, раскомандовалась!

– А чтобы понять, есть у тебя сотрясение мозга или нет. Если есть, надо сразу в больницу, если нет, значит, можно домой. Они тебя по голове били?

– Откуда ты это знаешь? – ответил он вопросом на вопрос, имея в виду и сотрясение, и саму расправу.

– Летом в лагере у нас был кружок по первой медицинской помощи, – спокойно объяснила она. – А что на тебя хулиганы напали, я случайно увидела, ну и побежала.

– Побежала что? – выплюнув сгусток крови, мрачно поинтересовался Саня. – Ты супергерой, да? То есть супергероиня? Фильмов насмотрелась? Что ты можешь-то? Разве что в полицию позвонить…

– В полицию нет смысла, – грустно объяснила Лягушкина. – Даже если б наряд сразу по звонку выехал, эта шпана из тебя успела бы отбивную сделать. А побежала я просто… ну мало ли, чем помочь. Вдруг бы и сообразила что-то. Только они и сами убежали. Чего-то испугались. Дождя, наверное.

И точно подтверждением её слов сверху громыхнуло – а потом, наконец, полило. Это были уже не те несколько неуверенных капель пару минут назад. Это был даже не дождь – а самый настоящий ливень. Из тех, про какие говорят – стеной.

Лягушкина, впрочем, не растерялась, вынула из своего рюкзака зелёный зонт, щёлкнула кнопкой – и раскрывшись, он оказался огромным, как парашют.

– Давай сюда! – потянула она Саню, успевшего за несколько секунд изрядно промокнуть. – Если тебе, конечно, не противно…

И что ему оставалось делать после этой фразы? Пришлось спасаться под зонтом-парашютом, чуть ли не вплотную прижимаясь к Лягушкиной.

– Ничего себе! – охнула она, увидев вблизи его куртку. – Воображаю, что скажет твоя мама! Моя бы сперва хлопнулась в обморок, а потом оторвала бы мне голову.

– Да ладно куртка, – вздохнул Саня. – Всё гораздо хуже, я рюкзак потерял. А там, между прочим, телефон. И пока я найду, он промокнет и стухнет.

– Рюкзак? – задумалась Лиза. – Синий такой, в белую полоску, адидасовский? Кажется, я его тут где-то видела. Постой минутку!

Не слушая возражений, она всучила ему ручку зонта и нырнула в ливень. Серая стена мгновенно скрыла её из виду. Впрочем, Саня сейчас мог разглядеть лишь то, что прямо под ногами – то есть белые пузыри в луже.

Наверное, в Лягушкиной и впрямь что-то было от настоящей жабы – возможно, умение дышать жабрами и отлично видеть сквозь толщу воды. Потому что вернулась она под зонт почти не вымокшей, а в правой руке сжимала лямку Саниного рюкзака. Рюкзак, конечно, был уже не синий в белую полоску, а серо-бурый от жидкой грязи. Но смартфон, как немедленно убедился Саня, не пострадал. Хотя водонепроницаемая ткань оказалась частично проницаемой, и учебники с тетрадями ощутимо набухли от влаги.

– Ну, что будем делать? – деловито спросила Лягушкина.

– В смысле? – не понял Саня. Соображалка у него сейчас работала как-то не очень.

– Ну вот смотри, – объяснила Лиза. – Домой тебе в таком виде являться не стоит, это к бабке не ходи. Родители сразу поймут, что тебя били. И губа разбита, и ухо красное как светофор, и куртка порвана. Ты им хочешь рассказывать про этих гадов? Им это точно надо знать?

Правота её была даже не просто железной, а прямо-таки титановой. Мама, положим, в обморок не хлопнется, но в полицию точно побежит, взяв его в охапку. В Краснодаре такое уже было, когда какой-то урод остановил его на улице и отнял плеер. Уроду, как им потом объяснил дознаватель, скорее всего, не хватало на дозу, и урода, ясное дело, не нашли, но сколько времени и нервов убили… Причём это мама – а папу вообще перемкнёт, он может сорваться со службы и бегать по окрестностям, искать этих гадов с целью отвинтить головы. И хорошо ещё, если не найдёт. А не то самого же потом обвинят, что избил несовершеннолетних детишек. Про такой случай Саня не далее как на прошлой неделе смотрел по телеку.

– Поэтому вот что, – продолжила Лиза. – Я тут рядом живу, сразу за сквером. Пойдём ко мне, попробуем тебя привести в порядок, куртку твою полечить, лицо твоё починить. Не бойся, моя мама допоздна работает, а больше у нас никого нет. А своим ты позвони, что жуткий ливень, и ты пережидаешь его… ну хотя бы в универмаге «Будем дружить».

Саня не понимал, что с ним происходит. По всем прежним понятиям, предложение Жабы следовало с негодованием отвергнуть и выйти из-под зонта – навстречу дождю и последствиям. Ведь стыдно же до невозможности – пойти домой к этой толстой, неприятной и более чем странной Лягушкиной, надеясь на её скорую медицинскую и хозяйственно-бытовую помощь. А вдруг это всё отговорочки, а там она целоваться полезет? От одной только этой мысли покраснело и второе, нетронутое ухо. А вдруг там у неё дома сидит её мама – такая же толстая, только в два раза больше, и учинит ему допрос: кто таков, как учишься, в каких отношениях с моей доченькой? В общем, следовало проявить твёрдость – но никакого стержня сейчас в нём не было, ошибся Динамометр. Сейчас он был как пластилин, который полдня полежал на летнем солнышке.

И поэтому Саня покорно потащился под одним зонтом с Лягушкиной, мечтая лишь о том, чтобы никто из школы их не увидел. Впрочем, никто их и не смог бы увидеть – спасибо грозе. Даже если какой-то ненормальный и торчит сейчас под бешеными струями, то сквозь плотную водяную завесу увидит лишь мутное пятно зонта.

 

4.

– Ты только не пугайся, – предупредила Лягушкина, – у нас там…

– Бардак? – предположил Саня, который уже сто раз такие предупреждения слыхал, и в Краснодаре, и в Пензе, когда кто-то из ребят звал его к себе домой.

– И это тоже, но я про Портоса! – без улыбки пояснила Лягушкина. – Это кот, он весит восемь кило и любит охотиться на гостей. Вот забирается на шкаф в прихожей и прыгает оттуда на спину, и когтями по ней. Сейчас-то ладно, а представь, если тепло и люди в одних футболках приходят…

Саня представил. Особо интересно было, а кто это в футболках приходит к Лягушкиной. Ведь сто процентов не семибэшники. У неё что, какая-то своя компания есть? Или это она про маминых гостей?

Впрочем, предосторожность оказалась лишней. Никакой Портос на него со шкафа не бросился. Вместо этого выглянул из коридора – чёрный, с пронзительно-жёлтыми глазами, с белым пятном на носу – фыркнул и убрался восвояси.

– Это и есть Портос? – удивлённо спросил Саня, поставив свой мокрый рюкзак на предусмотрительно подстеленную газетку.

– Нет, это Арамис, он мирный зверь, – пояснила Лиза. – Он даже на бабочек не охотится, а уж тем более на мышей. На даче у нас в позапрошлом году мышей было засилье, ну и дедушка пытался научить Арамиса их ловить. Увидит мышь, бросается, ловит, показывает…

– Кто бросается, кто ловит? – голова у Сани была ещё тупая.

– Да дедушка же! – воскликнула Лягушкина. – Он у меня спортивный, бывший боксёр, а как на пенсию пошёл, стал судить всякие соревнования, и районные, и даже два раза на городских. Короче, он ловит мышей, показывает Арамису – вот как надо, учись! А котику мыши до лампочки, представляешь?

– Портос, Арамис… А Д’Артаньяна с Атосом у тебя нет? – спросил он, снимая куртку. Сейчас, при ярком свете люстры, та выглядела ещё более жутко, чем на поле боя… вернее, побоища.

– Представь себе, есть! – обрадовала его Лягушкина. – У нас четыре кота. Они все разные, и всех подобрала мама. Она просто фанатеет от котов. Самый старший Атос, он белый. Однажды зимой голубя за окном увидел, кинулся и головой стекло пробил! Рассказали бы такое – ни за что бы не поверила, а тут своими глазами видела.

– Представляю, что у вас в марте творится, – хмыкнул Саня. – День и ночь орут, наверное?

– Ну, в пределах разумного, – успокоила его Лиза. – Они же не совсем идиоты, с ними вполне можно договориться. Не то что с людьми…

Намёк на семибэшников Саня уловил, даже при всей его нынешней тупости.

– Слушай, а ты всё равно промок! – заметила Лягушкина. – Тебе бы сейчас горячую ванну.

– Ещё чего! – возмутился Саня. – И так обсохну!

Ну вот как это – в чужой квартире лезть в чужую ванну, вытираться чужим полотенцем?! Что она себе думает?

– Ну ладно, – согласилась Лиза. – Но от горячего чая ты у меня не отвертишься. Кстати, пиджак тоже снимай, у тебя подмышки порвались.

И пошла на кухню ставить чайник.

Саня, пользуясь минутным одиночеством, огляделся. Ну, комната как комната, сразу видно, что девчачья. На стенах – обои с картинками, изображающими джунгли, плакат-демотиватор с огромной крысой в свадебном платье и с котом в сапогах под ручку. Слева – высоченный книжный шкаф, на шкафу, едва ли не касаясь потолка, сидят плюшевые звери: тигр, медведь, кролик. Видимо, остатки лягушкинского детства. На столе – монитор, а сам комп в нише под столом. А над столом – три ряда застеклённых книжных полок. И всё такое аккуратное, чистенькое…

А что ты думал? – спросил он сам себя. – Тут будет болото с камышами? Лягушачья шкурка в рамке на стене? Золотая корона под стеклом на полочке? Стрела от лука и табличка «Иванам-Царевичам просьба не беспокоить»?

Потом подошёл к полкам и стал смотреть, что там за книги. Оказалось, не только учебники. Тут было и фэнтези в глянцевых обложках с мечами и драконами, и «словарь рифм», и несколько тонких голубых сборничков под названием «Другое поколение». Вытащил один, полистал. Стихи, рассказы… а на последней странице в списке авторов обнаружил Елизавету Лягушкину, 11 лет, город Москва, школа 1919. Похоже, именно этим журнальчиком так возмущались Снегири.

Едва он успел поставить сборник на место, вернулась Лиза.

– Пошли на кухню, чай пить! – велела она. – Твои-то успокоились, не будут волноваться?

– Ага, – заявил Саня. – Я сказал маме, что всё в порядке, что я в наркоманском притоне дождик пережидаю, что мне сейчас почку вырежут, а потом вколют дозу и отдадут на растерзание маньякам.

– Ты бы не шутил так, – скучным взрослым тоном заметила Лягушкина. – Это ведь всё на самом деле бывает.

– Ты что, совсем за идиота меня держишь? – Саня посмотрел на неё с удивлением. – Я маму успокоил по-нормальному. Она даже сказала, чтобы я не вздумал никуда выходить, пока льёт, а за Мишкой она сама в сад зайдёт.

– Мишка – это твой брат? – проявила Лягушкина ум и сообразительность.

– Ага, ему четыре года, – подтвердил Саня, – и он приставучий как репейник.

– Я бы тоже хотела такого приставучего, – вздохнула Лиза. – Или приставучую. Но я одна, мама после того, как папа уехал, завязала с личной жизнью. С одной стороны, хорошо, мало ли какого монстра могла бы привести. Типа «познакомься, доченька, это твой типа папа». А с другой, я мелких люблю, было бы с кем возиться. Тебе заварки сколько? Покрепче?

Саня продолжал удивляться. Вот скажи ему ещё вчера, что будет разговаривать с Жабой, и та вовсе не злобно-угрюмая, а совершенно нормальная – ни за что бы не поверил. Понимал, конечно, что она не такая баба-яга, как изобразили её Снегири, но ничего хорошего от неё не ждал. И защищал вовсе не потому, что она классная девчонка, а потому что есть такое слово «западло». А тут оказалось…

– Ой, я же совсем забыла, – спохватилась Лягушкина, – ты же раненый, тебя надо обработать. Сиди тут! – и ускакала в коридор, а минутой спустя вернулась с неприятного вида пузырьками и ватками.

– Да ну, – попробовал отвертеться Саня, но против девчоночьей настырности ничего поделать не смог. И пришлось терпеть, когда едкая жидкость запузырилась у него на губе, на ухе, на щеке (к чему он приложился щекой, вспомнить не удавалось).

– Это ж не йод, не зелёнка, никто потом ничего не заметит, – утешила Лиза. – Обычная перекись водорода, чтобы микробов убить.

В кухню заглянул огромный рыжий котище, выгнул спину, взъерошил шерсть на загривке и сурово посмотрел на Саню.

– Вот это и есть Портос, – Лиза представила незнакомца. – Который у нас гостями питается. Тебе повезло, что он рыбы обожрался.

Саня без особого интереса взглянул на рыжий ужас. Вертелся у него на языке совсем другой вопрос. Но и задать его прямо так, в лоб, казалось неприличным.

Лягушкина, впрочем, спросила первой:

– Саша, а как ты думаешь дальше быть? Ну, с Боровом и его компанией? Они ж тебе жизни не дадут. Сейчас ладно, грозы испугались, убежали, но потом-то снова о тебе вспомнят.

Вот это и называется – наступить на мозоль. Добрая всё-таки девочка Лиза, деликатная…

– Да разберусь как-нибудь, – неопределённо пообещал Саня. – Я, между прочим, в Краснодаре бронзовую медаль по дзюдо взял.

– Не поможет от этих дзюдо, – вздохнула Лиза, а Саня вдруг подумал, что роли поменялись. Совсем недавно, на пустыре, он поучал Жабу: мол, фильмов насмотрелась и не понимает, что шпане такая вот защитница – на один зуб. А сейчас она ему объясняет вполне разумные вещи.

– Почему не поможет? – Саня и сам знал, почему, но хотел услышать лягушкинскую версию.

– Потому что они подлые, – охотно растолковала Лиза. – Они с тобой не на ринге будут сражаться, или что там у вас, татами, да? Они сзади зайдут, когда не ждёшь, и дадут по голове. А могут и пырнуть. Боров этот два года назад пацана из класса «а» порезал ножом, там даже швы накладывали. А Борову ничего не было, потому что тогда он ещё до четырнадцати не дорос, а главное, у него папа знаешь кто? Помощник депутата Госдумы! Родители того Генки Сидоренко пытались чего-то добиваться, но их как-то заткнули. Может, денег дали, может, напугали. И сейчас Боров считает, что ему всё можно. А этот, ну главный в их компании, Руслан – он вообще бандит, он сидел уже.

– Слушай, – удивился Саня, – откуда ты всё это знаешь?

– А я внимательная, – пояснила Лиза. – Я слушаю всё, что при мне говорят, запоминаю и обдумываю. Сравниваю, кто что сказал, кому больше доверия, кому меньше.

– Типа баба-яга в тылу врага? – ухмыльнулся Саня.

– Ага! – Лягушкина улыбнулась в ответ, и вовсе не была эта улыбка похожа на жабий оскал. – Я, между прочим, собираюсь журналистом стать, а журналисту надо уметь собирать и фильтровать информацию.

Саня уважительно кивнул, но всё равно не понимал – ну ладно, знает она о боровской банде, болтают ребята в школе. Но как она поняла, что Саня попался именно этой компании? Сама же сказала, что издали наблюдала, как его туда, на пустырь, гопники тащили. А гопники они и в Африке гопники. Про Руслана она могла слышать, могла даже знать, как он выглядит. А вот про этих тащивших его парней откуда ей знать? Да и зрение у неё плохое, в очках ведь. Как она могла с большого расстояния – ведь издалека же к нему бежала! – разглядеть, кто конкретно стоял у забора-шумогасителя?

– Так вот, – продолжила Лиза, – дзюдо твоё тебе не поможет. В полицию тоже бесполезно, будет как с тем Генкой Сидоренко. Ты понял, почему этот Руслан взял Борова в свою команду? Чтобы если что, папаша боровский сыночка отмазал, ну и всех заодно.

– А если этому депутату написать, ну чей помощник этот папаша? – скреативил идею Саня. – Вдруг он честный, вдруг возмутится и выгонит старшего Борова? И тогда уже менты по полной программе со всей ихней тусой разберутся…

– Хорошо подумал? – Лиза скривилась, точно ломтик лимона прожевала. – Да кто ж тебе поверит? Где свидетели? Ну, что Боров вместе с Русланом тебя избивали?

– А ты? – удивился Саня. – Ты ж видела.

– Какой из меня свидетель! – отмахнулась Лягушкина. – Мне тоже не поверят. И вообще скажут, что я странная, что я психованная, что я всегда всё выдумываю. Весь класс скажет, хором! И вот им – поверят.

Очень по-взрослому она сейчас говорила, будто не девчонка-семиклассница, а пожилая тётка, навидавшаяся разного.

– Слушай, – задал наконец Саня мучивший его вопрос, – а почему всё-таки в классе тебя так не любят? Почему гоняют?

Лиза посмотрела на него пристально.

– Вот знаешь, – немного помолчав, заговорила она, – я и сама без понятия. Это давно началось, с прошлого Нового года. Раньше всё было как обычно, ну, особо не дружили со мной, но и не приставали. Списывать просили, на дни рождения приглашали. А с середины шестого класса понеслось. Как-то резко, будто кто-то кнопку нажал.

– Это Снегири нажали, – поделился своими догадками Саня. – Они же всех заставляют тебя гонять. Только почему?

– Что Снегири, это я сразу поняла, – согласилась Лиза. – Они вообще в классе главные, всё делается по-ихнему. Но почему они на меня озверели, не знаю. Я даже однажды, в том году ещё, у Дашки прямо спросила, что ей надо. А она знаешь что ответила? «Чтобы тебя вообще не было!», вот так…

Саня проглотил комок в горле. Стало вдруг очень тихо, только за окном гремело и ливень долбился о жестяной подоконник. Сказать это было безумно трудно, язык даже пересох. Но всё-таки ему удалось собрать волю в кулак – потому что иначе нельзя, раз уж пошёл такой разговор.

– Слушай, – начал он. – Я это… в общем, ты прости меня, Лягушкина. Я ведь тоже вместе с ними тебя гонял, и снежки кидал, и кваканье тогда врубил на истории.

Теперь главное было не разреветься позорно – а глаза уже начало заметно пощипывать. Он поморгал, чтобы загнать внутрь готовые выплеснуться слёзы.

– Да ладно, не переживай, – мудро усмехнулась Лиза. – Я понимаю, что такое стадный инстинкт. Я про него в книжке по психологии читала. Со всеми бывает. Но не все могут вот так взять и жабу с доски стереть, против коллектива пойти. А что касается кваканья, думаешь, я совсем тупая? Думаешь, я не поняла, что ты Дашку спасал, а на истории звук врубали Снегири, со своих айфонов?

– Интересно, как же ты это поняла? – немного успокоился Саня.

– Да просто потому, что я видела, какой у тебя телефон, он вообще не очень хорошо воспроизводит звук, высокие частоты режутся, уж извини. У моей мамы такой же, я знаю. А там, на уроке, звук был явно как с айфона. Уж я-то различу, слух у меня абсолютный, музыкалку по скрипке кончаю.

Самое глупое, что сейчас можно было бы сделать – это вступиться за честь своего самсунговского смартфона. А Саня чуть было не принялся возражать. Обидно стало за дедушкин подарок.

– Ты не одна в классе в музыкалке занимаешься, – заметил он только. – Почему же другие не услышали?

– А даже если и услышали, зачем им про это говорить? – возразила Лиза. – Твоя версия всех устраивает. А Елеше уж точно на ухо медведь наступил, и даже не медведь, а целый мамонт, или вообще динозавр!

Саня представил себе эту картину и против воли расплылся в улыбке. На динозавра-то не больно покричишь, двойкой не напугаешь, родителей не вызовешь. А представлять, как надвигаются на Елешу родители динозавра, было ещё приятнее.

– Вот так просто, значит? – протянул он.

– Ага! – кивнула Лиза. – Елеше так даже лучше было, она Снегирей любит, а ты пока чужой, тебя не жалко. А вообще, – помедлив, добавила она, – зря ты это сделал.

– Почему? – тупость в Саниной голове снова сгустилась.

– Потому что Дашка тебе этого не простит, – в Лизином голосе ощутимо прибавилось грусти. – В смысле, что против всех пошёл. Слишком крутой поворот, понимаешь? Ты вообще представляешь, на что способна брошенная женщина?

– Чего? – вылупился на неё Саня.

– Того! – припечатала она. – Я же не слепая, я всё вижу. И как ты по Дашке вздыхаешь, и как она! Она ж влюбилась в тебя, ты что, не понял?! Втюрилась, втрескалась! А уж когда ты на себя огонь вызвал, то вообще!

Саня сидел, болтал ложечкой в недопитом чае и чем дальше, тем больше понимал, что же значит фраза «как пыльным мешком стукнутый». Вот именно таким пыльным мешком он сейчас и получил по мозгам… только ведь во фразе про пыльный мешок не уточняется, что там, в мешке – булыжники…

– Ни фига себе! – выдохнул он.

– Мы такие вещи видим лучше, чем вы, пацаны, – снисходительно, как взрослая, заметила Лиза. – Короче, она всякого такого о тебе навоображала…

– Рыцарь на белом коне? – вспомнил Саня.

– Ага! Точно! – согласилась Лягушкина. – А потом бац – и такой облом. Она решила, что ты её предал. А Дашка… понимаешь, она девчонка хитрая, но не очень умная… ну как бы тебе это объяснить… в общем, она не может представить, что ты всё это затеял только ради справедливости. Она в справедливость не верит и думает, что другие такие же. Ну и вообразила, будто ты ей изменил, потому что в меня влюбился. Идиотизм, правда?

– Правда! – горячо поддержал её Саня.

– Ну сам посуди, – продолжила Лиза, – как в меня можно влюбиться? Я же толстая, у меня очки, зрение минус шесть, у меня глаза как у жабы, у меня шея уродская, потому что щитовидка…

А ведь она сейчас расплачется! – с ужасом понял Саня. Следовало немедленно ей что-то сказать утешительное, но вот что – в голову никак не приходило. Обрадовать её, что ей всё кажется, что на самом деле она красавица? Но не дура же она, чтобы такие комплименты подействовали!

– Ты только не говори ничего! – совершенно сухим голосом произнесла Лиза. – Это всё к делу не относится. Просто меня выбешивает, когда утешают, что типа я вовсе не уродина. Короче, Дашка теперь тебя ненавидит в сто раз больше, чем меня, и будет мстить. Ты ж видел, как они умеют, Снегири…

– А как думаешь, – спросил Саня, которому хотелось как можно дальше увести разговор и от Лизиного уродства, и от Дашиной разбитой любви, – Макс мог на меня навести боровскую банду? Когда этот их главный, Руслан, мне внушал про всякие понятия, он сказал, что я не только Борова обидел, но и Снегиря тоже…

– Это вряд ли, – подумав, возразила Лиза. – Макс этих дико боится и подальше от них держится. И вообще, он не так на тебя злится, как Дашка. Просто они всегда вместе, всегда заодно, ну и раз она на тебя возбухла, он тоже. Брат ведь.

– Сволочь он всё равно! – возразил Саня. – Тебе вот ни за что с ноги врезал.

– Ну врезал, – кивнула Лиза. – И тоже непонятно почему. Только мне кажется, он вообще в тот день не в себе был. Чего-то дико боялся.

– Это ты тоже уловила женским сердцем? – недоверчиво усмехнулся Саня.

– Само собой, – кивнула Лиза. – Я вообще хорошо чужие чувства воспринимаю. Это называется «эмпатия». Только всё же давай про главное поговорим. В классе тебе жизни не дадут, это к бабке не ходи, но это перетерпеть можно. А вот что делать с Русланом и его командой? Они ж докопаются до тебя.

– Ты говоришь так, будто знаешь, что делать! – Саня допил наконец успевший уже остыть чай и теперь глядел в окно, где по-прежнему сверкало, гремело и поливало.

– Пока не очень знаю, – призналась Лиза, – но кое-какие идеи есть. Только извини, я пока не буду говорить, чтобы не сорвалось. Мне ещё кое с кем посоветоваться надо. А сейчас ты посиди тут, с котами пообщайся. Если хочешь, музыку тебе поставлю. Правда, у меня только классика, современную терпеть не могу. А я твоей курткой и пиджаком займусь. Уверяю, будут как новенькие.

– Ты что, портниха? – Саня вдруг засомневался в её умениях. Как бы не напортачила.

– Умею кое-что, – улыбнулась она. – Мама научила. Вот мама у меня вообще крутой спец по шитью. Хотя по профессии она химик, кандидат наук, в университете преподаёт.

От классики Саня отказался, вот только музыки сейчас и не хватало. Гудело в голове – и виной тому было не столько избиение на пустыре, сколько контузия от пыльного мешка. Ничего себе дела творятся, а он без понятия! Значит, пантера Даша втюрилась и втрескалась? Значит, его взгляды были ей небезразличны? Значит, она не стебалась, когда говорила про рыцаря на белом коне?

Вспомнился вдруг тот странный сон, как летел он ракетой на выручку Даше, которая… вот что стряслось с ней, напрочь забылось. Но что-то серьёзное, тоскливо-безнадёжное, как последний взгляд на солнце, когда мутная жижа подступает к твоим глазам, а всё остальное уже под ней, и тебя давит ледяным холодом.

Он взглянул на часы. Ого! Уже пять! Мама сейчас, наверное, забирает Мишку из сада. Интересно, подумалось вдруг, а каким станет Мишка через девять лет? В него тоже будут втюриваться-втрескиваться первые красавицы класса? Ему тоже будут рисовать лапоть на доске? Его тоже будут пытаться нагнуть районные гопники? Или у него будет совсем другая жизнь, с кучей друзей, понимающими учителями, играми нового поколения, в сравнении с которыми «С.Т.А.Л.К.Е.Р» будет как сейчас для него, Сани, древний Doom?

Всё это, как любит выражаться мама, вилами по воде. Но одно он знал на все сто: никаким Русланам, никаким Боровам не позволит он хоть пальцем прикоснуться к Мишке. Головы отвинтит, и выбор у шпаны будет простой: по часовой стрелке или против. Тогда, в двадцать два, он будет не то что сейчас. Тогда он будет мастером спорта по дзюдо (а ещё неплохо освоить что-нибудь китайское), тогда он будет завязывать узлом строительные гвозди, как делал это в Краснодаре папин сослуживец майор Луценко. Тогда он станет известным кинооператором, а может, и режиссёром. И фильм «З.о.н. а всегда с тобой» будут крутить на Каннском кинофестивале. И Даша Снегирёва будет рыдать в подушку: ну что ей стоило тогда, девять лет назад, сообразить, что не влюбился он в Жабу, не влюбился, и влюбиться не мог. Зачем ему Жаба, когда рядом Даша?

– Вот, готово! – прервала его мечты Лягушкина. – Если особо не приглядываться, то всё нормально смотрится. Отмыла, подшила, подобрала материал для заплат.

Саня глянул. Вот это да! Лиза оказалась самой настоящей волшебницей! Куртка, ясное дело, не стала как новенькая, как в магазине, но совсем нет разницы с тем, какой она была утром. Будто за той, утренней, слетали на машине времени.

– А вот рюкзак тебе придётся постирать, – посоветовала Лиза. – Тут надолго замачивать надо, тут по-лёгкому не выйдет.

– Спасибо! – ошеломлённо протянул Саня. Потом добавил: – Ты меня сегодня просто спасла!

– Ага! – Лиза и не думала улыбаться, словно речь шла о чём-то посерьёзнее куртки и пиджака.

– Ну я пойду тогда, – он поймал себя на мысли, что таким голосом в первом классе просятся в туалет. – Гроза уже вроде кончилась.

– Ну давай, – разрешила Лиза. – И помни, что я тебе сказала, насчёт всех этих дел с Русланом. Дома про это не говори, а я попробую кое-что устроить. Только заранее прошу, ничему не удивляйся, ладно?

– Ага, – легко согласился он и, не дожидаясь лифта, припустил вниз по лестнице. Этаж у Лягушкиной, кстати, был восьмой.

 

5.

Из дома Саня выскочил пораньше – вернее, не сам выскочил, а мама заставила.

– Вот представь, – внушала она, – засмотришься на что-то по пути, или троллейбуса долго прождёшь, а когда в класс сунешься, все уже пишут. А что, если Елена Ивановна просто выставит тебя за дверь? Ты представляешь себе последствия? Нет уж, пусть будет времени с запасом! Лишние пятнадцать минут не помешают!

Когда мама говорит таким тоном, да ещё подпуская в голос, как выражается папа, театральщину, с ней совершенно невозможно спорить по делу. Можно только поругаться. И без толку ей доказывать, что и раньше всегда успевал к первому уроку до звонка, и что даже если случится такое чудо и он опоздает, то Елеша поругается-поругается, а всё равно посадит его за парту.

Потому что – городской тест, «срез знаний». «Кто его напишет на двойку, – вещала она вчера, размахивая указкой точно рапирой, – тот может распрощаться с мечтами перейти в восьмой класс нашей гимназии. К вашим услугам огромное множество общеобразовательных школ попроще, где хоть вообще без запятых пиши, всё равно свою тройку получишь. А у нас – гимназия высшего разряда!» И далее – про славные традиции, про благодарных выпускников, про страшный ЕГЭ, который уже, в общем-то, не за горами. И ещё она очень посоветовала никому не заболеть – потому что кто завтра не явится на урок, тому всё равно придётся сдавать, только уже в июне и, возможно, задания будут гораздо сложнее, ибо раз на раз не приходится.

Если честно, Саня этого теста побаивался. Русский язык – им ведь только говорить легко, а писать куда сложнее. Правила всякие зубодробительные, которые заучить-то можно, только на другой день они начисто стираются из мозгов. А ещё запятые… про то, как Саня ставит запятые, ещё прежняя его русичка, Зоя Олеговна из Краснодара, однажды сказала так: «Ты, Лаптев, как будто суёшь руку в ящик со знаками препинания, набираешь полную горсть – а потом не глядя швыряешь в текст, и уж где что прилипнет, там прилипнет!»

Он не раз представлял этот ящик – сбитый из плохо оструганных досок, почему-то пахнущих яблоками. А запятые, точки и всё остальное там – мелкое, железное. Наверное, как старинный типографский шрифт. А текст – это как огромный лист ватмана, пришпиленный кнопками к стене, вроде школьной стенгазеты. Саня на ощупь перебирает холодные, колючие знаки, сжимает сколько уместится в ладони, выходит на дистанцию броска – наверное, метров пять – и от души посылает снаряд в цель. Не все запятые до неё долетают, некоторые падают на пол, некоторые, подхваченные ветром, вылетают в форточку, но большинство действительно впивается в бумагу, прирастает к буквам… а минуту спустя внизу ватмана появляется здоровенная красная двойка, укоризненно качает головой на лебединой шее…

Погода как-то не радовала. Недавняя гроза оставила после себя унылую серость, и как вчера весь день то моросило, то переставало, так и сегодня. Резкий ветер бросил ему мелкие брызги в лицо, задрал на голову капюшон отремонтированной позавчера куртки.

Мама так и ничего не заметила. Да и Саня потом специально приглядывался – и тоже не мог найти швов. Будто там всё само срослось. Что ещё более странно – ни на разбитую губу, ни на опухшее ухо никто и внимания не обратил, будто так и надо. Мама только поинтересовалась, чем же занимался её сын в торговом центре, пока продолжалась гроза. «Не понимаю, – говорила она, – как можно два часа просто бродить из отдела в отдел. Скажи честно? – в голосе её включилась трагическая нотка, – ты не в салон игровых автоматов ходил? Ты помнишь, что тебе это строжайше запрещено?»

Времени было навалом, и он решил не связываться с троллейбусом, а пройтись пешком. Дождя почти нет, эти мелкие капли не считаются, а идти по улице – гораздо интереснее, чем толкаться в душной и нервной толпе. Тут можно смотреть на деревья – как окутывает их пока ещё прозрачная жёлто-зелёная дымка, будущая листва. Можно смотреть на машины – и припаркованные на обочине, и вяло ползущие в пробке. Будет ли у них когда-нибудь своя? А ещё можно смотреть на людей – их так много и все они такие разные. Кто-то одет ярко, цветасто, кто-то больше всего напоминает Крота из «Дюймовочки» (только вчера читал Мишке книгу с картинками), кто-то очумело несётся, опаздывает, а кто-то плетётся с улиточной скоростью. Бабки тащат за собой сумки на колёсиках, молодёжь в наушниках наслаждается музыкой, а Сане брать в школу плеер не разрешают – после того случая с наркоманом. «Ну ты пойми, – отвечала на все его возражения мама, – мне не плеера жалко, мне тебя жалко. Ведь могут просто подойти сзади, дать по голове и снять с трупа. Они ж не люди, у них мозги сгорели, одна жажда осталась, как у твоих любимых вампиров».

А вот кого на утренней улице почти не было, так это детей. Оно и понятно – у большинства школы рядом, через дворы туда ходят, а мелкие уже в детсадах. Мишкин – тот вообще в полвосьмого открывается, и мама, щадя Санин сон, сама отводила туда упирающегося и скандалящего Мишку. По утрам он детский сад ненавидел – а вот вечером захлёбывался восторгами, сообщая, как там круто.

Но на каждое правило всегда есть исключение. Обнаружилось оно и сейчас. Было исключению на вид лет семь-восемь, жёлто-оранжевая курточка напоминала кленовый лист в октябре, из-под сиреневой вязаной шапочки выбивались две тощие рыжие косички.

Исключение стояло у фонарного столба и ревело навзрыд, плечи тряслись, маленькие ладошки тискали плюшевую сумку в виде медведя коалу, а зелёные сапожки собрали на себя, похоже, всю окрестную грязь.

Он даже притормозил, разглядывая эту картинку. Что странно – прохожие совершенно не замечали рыдающую девочку, хотя громкость у неё была выведена на максимум. Конечно, Саня миллион раз слышал, что люди стали чёрствые, что всем всё по фиг, то ли дело раньше. Но ведь не на сто же процентов? Наверняка какая-нибудь бабка заинтересовалась бы, что это с ребёнком творится, почему ревёт и почему вокруг не наблюдается на мам, ни пап, ни бабушек с дедушками. Но все проходили мимо – словно вокруг девчонки сгустилось какое-то силовое поле, не пропускавшее ни свет, ни звук.

Это не моё дело! – напомнил он себе скрипучим, как мел, взрослым голосом. У меня тест! А рыдать маленькие девочки могут по самым идиотским причинам. Не купили мороженое, потерялся плюшевый заяц, не дали посмотреть мультики для взрослых.

Но всё-таки он остановился в двух шагах от прекрасной незнакомки и вгляделся повнимательнее. Прекрасной, конечно, её можно было назвать только из деликатности. Красное зарёванное лицо, веснушки, вздёрнутый нос… и большие карие глаза, а их взгляд… то ли несчастный, то ли сердитый, Саня сходу не понял.

– Тебя как звать? – спросил он, потому что вот так пялиться и молчать казалось ему совсем уж неприличным.

– Катя! – хрипло ответила она, продолжая плакать – правда, теперь уже потише.

– Ты в каком классе-то хоть? – Саня постарался говорить слегка насмешливым тоном. С ревущим Мишкой иногда помогало.

– В первом! – сообщила девчонка. – А чего?

– А ничего! – сказал он. – Ты почему не в школе? Скоро первый урок начнется.

– Потому что! – объяснила она. – Я вообще не отсюда! И я потерялась!

А вот это уже серьёзно, понял Саня, Это не мороженое и не мультики.

– Ты откуда, Катя? – присел он перед ней на корточки и подумал, что со стороны, наверное, выглядит идиотски.

– Из Кемерова! – Катя произнесла это даже с некоторой гордостью.

– Круто! – восхитился Саня. – А я тоже! Я там жил, когда совсем мелким был. Ты с какой улицы?

– С Космонавтов, – не сразу ответила она.

Такой улицы в Кемерово Саня не помнил, но он вообще мало что оттуда помнил.

– А в Москву с кем приехала? – продолжил он допрос.

– С мамой и Таней! Таня – это моя сестра. Старшая! Совсем большая, выше тебя! – уточнила Катя.

– А когда приехали?

– Позавчера! – Катя на миг задумалась, видимо, не начать ли снова реветь. И решила не начинать.

– Ну и как же ты потерялась? – Саня, наконец, задал главный вопрос. Катя поморгала, всхлипнула и начала рассказывать. Получалось прямо как в кино.

Приехали они с мамой и сестрой не просто так, не Красную площадь посмотреть, а потому что Катя болеет, у неё страшная болезнь парануклеоз, и в Кемерово врачи лечить эту штуку не умеют, поэтому направили в Москву, в институт педиатрии. Там самые лучшие ученые в стране, там с этой штукой справятся. Так вот, приехали они, и в гостиницу не поехали, мама сказала – это слишком дорого, а сняли комнату у какой-то старой толстой тётки. Вчера ездили в этот самый институт педиатрии, но оказалось, что не хватает какой-то важной бумажки из Кемерово, и без этой бумажки положить Катю не могут. Но есть какой-то самый главный профессор Банников, который всё-таки может и без бумажки всё решить, только его до понедельника нет, и потому надо ждать.

Короче, с горя они поехали в зоопарк, чтобы её, Катю, хоть как-то развлечь, раз уж такая засада. И в зоопарке она потерялась. Пошли смотреть слонов, и там была слониха со слонёнком, слонёнок тоже здоровенный, как корова, и Катя жалела, что нет у неё морковки, она бы слонёнка угостила, а потом оглянулась, а ни мамы, ни Таньки нигде нет. Она стала бегать по зоопарку и их звать, а какая-то страшная тётка с прыщами на всё лицо захотела сдать её в полицию, но от тётки она сдёрнула, и вообще из зоопарка как-то незаметно выбежала, и стала бродить по улицам. Потом сообразила, что можно же поехать на ту квартиру, к толстой тётке, где они комнату сняли, а для этого нужно сесть на метро и добраться до станции со смешным названием Авиамоторная. Только надо же билет купить, а денег у неё не было. Тогда она попросила какого-то дедушку купить билет, наврала, что потеряла денежку, и добрый дедушка поверил, провёл её в метро. Только там она и от доброго дедушки убежала, потому что мама ей говорила – по Москве бродят опасные маньяки, и надо быть начеку.

Ей даже удалось доехать до Авиамоторной, а там она бегала по улицам, искала тот дом с толстой тёткой. Но все дома были похожи друг на друга, а спрашивать помощи у прохожих она не рискнула, потому что вдруг они тоже опасные маньяки? А между тем вечерело, ей очень хотелось есть, пить, писать и какать. И если насчёт писать и какать нашлись подходящие кустики, то вот подходящих деревьев, на которых булочки растут и бутылочки с кока-колой, в столице не обнаружилось. А потом стало темно, и ей удалось забежать в какой-то дом, где домофон был испорчен и дверь распахнута. Свернулась в клубок под лестницей и проспала до утра. А утром, когда ещё сумерки были, проснулась, выбежала наружу и продолжила наудачу бродить по окрестностям, вспоминать тот тёткин дом, с особыми приметами – длинный и белый.

– А мобильника у тебя нет? – сообразил Саня. – Ты же могла просто позвонить маме!

– Нет! – всхлипнула Катя. – У меня и в Кемерово не было, мама говорит – и дорого, и пока незачем. А у девчонок в классе есть! Знаешь, как обидно!

– Тогда надо идти в полицию, – решил он. – Полицейские твою маму и сестру найдут, те же, наверное, тоже в полицию пошли и написали заявление, так, мол, и так, пропала девочка Катя.

– Не надо в полицию! – испугалась девочка Катя. – Я же тебе самого главного не сказала! Мне каждый день лекарства дают, от моей болезни, жёлтые такие таблеточки, и ещё укол делают. В попу! – сообщила она доверительно.

– Ну и что? – Саня пока не понимал, какая связь между лекарствами и полицией.

– Так ведь в полиции всё долго будет, – снисходительно, точно маленькому, растолковала ему Катя. – Меня сперва увезут в этот самый, как его… в детприёмник, потом будут всякие бумажки по почте посылать. У нас в классе есть такая Варя Антонюк, она перед Новым годом потерялась на улице и тоже в полицию попала, и её в детприёмник отправили, и только через месяц она домой вернулась! А мне так нельзя! Если мне каждый день лекарства не принимать, у меня опухоль будет расти и я умру!

Тут она заревела по новой – как выразился бы папа, на всю катушку. И снова Саня поразился, что абсолютно никто из прохожих даже головы не повернул. Какие всё-таки москвичи равнодушные! Вот в Краснодаре сразу бы рядом какая-нибудь сердобольная тётка нарисовалась. Да, в общем, и в Пензе тоже, не говоря уж о Саратове.

– Так ты, получается, уже целый день не принимала лекарств? – уточнил Саня. – Ты как себя чувствуешь?

С языка чуть не сорвалось «как же ты ещё жива», но он вовремя притормозил.

– Ну, один день ещё ладно, – неожиданно взрослым тоном разъяснила Катя, – а вот два дня если, уже нехорошо. И у меня болит в голове и в горле, – добавила она. – В голове несильно, а в горле сильно.

Саня задумался. Что же ему с этой некстати подвернувшейся Катькой делать? А время, между прочим, бежит, и совсем скоро Елеша велит классу садиться, раздаст листы с заданиями теста.

Вести её в полицию? Так она упираться будет, вопить, и тут уж все обратят внимание: подумают, что он, хулиган этакий, малышку обижает. Доказывай потом, что не верблюд… А самое главное, Катька, похоже, права – в её обстоятельствах терять время на полицию нельзя.

Значит, всё-таки придётся тащить её домой, а там мама что-нибудь сообразит. Да хотя бы зайти в википедию, посмотреть про этот самый парануклеоз, какие лекарства против него используются, да и купить в ближайшей аптеке!

– Короче, так! – уверенным голосом заявил Саня. – Сейчас мы пойдём ко мне домой, ты покушаешь, а мы с мамой тебе купим лекарства. Мама умеет уколы делать, она вообще медсестра, если хочешь знать! Только пока не работает, мы же в Москву недавно переехали. А твоих маму и сестру найдём, без всякой полиции. Дадим объявление в интернете, и всего делов! И не реви! Кнопку рёва я выключаю! – и он слегка надавил указательным пальцем ей на кончик носа. С Мишкой такие приёмчики прокатывали.

Прокатило и тут. Всхлипывать девчонка перестала, но осторожно спросила:

– А твоя мама не сердитая? Она меня ругать не будет?

– Не волнуйся, она добрая! Минутку, я сейчас её предупрежу, что мы придём.

Он вынул смартфон, ткнул в клавишу быстрого вызова, и…

И тишина. И темнота экранчика. Пришлось надавить и долго держать нажатой кнопку включения. А без толку. Похоже, аккумулятор разрядился в ноль. Но как? Только вчера заряжал, и обычно дней на пять хватало, даже при включённом вайфае. Что за чудеса? Может, он вообще сдох, аккумулятор? Бывает же с ними такое, наверное.

Что ж, придётся вести её домой так, без предварительного звонка. Оставалось надеяться, что мама ещё дома, отсыпается после того, как в утренних сумерках отвела Мишку в сад. Очень бы не хотелось, чтобы усвистала по магазинам.

– Короче, пойдём! – сказал он и взял Катю за тёплую ладошку.

Но никуда идти не пришлось. Рядом мгновенно нарисовалась девчонка года на два его старше, в чёрно-белой ветровке и модных кроссовках, тысяч за шесть, никак не меньше.

– Катька! – воскликнула она и схватила мелкую в охапку, закружила, завертела. – Куда же ты подевалась, Катька! Мы же с ума сошли, обыскались!

На Саню она обратила ноль внимания – подумаешь, какой-то белобрысый пацан маячит возле найденной сестрёнки! А сестрёнка, кстати, тоже хороша – радостно заверещала что-то Таньке в ухо и даже головы не повернула к Сане. Который, между прочим, уже практически опоздал на тест!

Ладно, не до благодарностей! Счёт пошёл не то что на минуты – на секунды!

Он резко развернулся на месте и со спринтерской скоростью погнал по улице в сторону гимназии со славными традициями. На троллейбусе бы, конечно, вышло быстрее, но троллейбус как раз причалил к остановке позади, до которой не добежать, даже если ты чемпион мира по бегу. Так что придётся полагаться только на свои ноги.

Он мчался и думал, как будет вопить Елеша. С неё вполне станется перенести ему тест на июнь. Все будут отдыхать, наслаждаться свободой, а ему придётся сидеть в душном классе и ставить куда надо (а вернее, куда не надо) эти вредные запятые. А Елеша будет сидеть напротив и сверлить его настырным взглядом. Попробуй хоть что-нибудь сообразить, когда на тебя так смотрят! Ясно, что дело кончится двумя баллами, и никто за него не вступится – ни Антонина Алексеевна, ни тем более Игорь Васильевич. Скажут: нашей чудесной гимназии такой ученик не нужен, у него мало того что тест на двойку написан, он ещё и дерётся, и издевался над беззащитной девочкой Лизой, и уроки прогуливает. Что начнётся дома, когда его исключат, лучше и не представлять. Для мамы ведь эта славная гимназия с пятнадцатилетними традициями – просто исполнение всех мечт. Она уверена, что если сына туда взяли, то он уже одной ногой в университете. А тут предстоит такой облом.

Но оказалось, что странности этого апрельского утра ещё не исчерпаны. Троллейбус, который покинул остановку и вскоре обогнал тяжело дышащего Саню, вовсе не поехал дальше, к следующей остановке, до которой пилить и пилить. Он притормозил рядом, гостеприимно открыл заднюю дверь.

Саня, не рассуждая, впрыгнул туда, и тут же троллейбус, словно так и надо, захлопнул дверь и на полной скорости рванул вперёд. Как честный человек, Саня приложил свой проездной к валидатору – пусть все видят, что он не заяц! Всем, впрочем, было всё равно – подумаешь, случился с водителем приступ неположенной доброты, остановился и подобрал опаздывающего в школу мальчишку. Все о своём думают, у всех свои дела. Кто-то молча сидит, погружённый в свои мысли, кто-то болтает, кто-то трясёт головой в наушниках в такт музыке, кто-то играется с мобильником.

На всякий случай Саня снова достал смартфон. Может, вынуть аккумулятор и вставить? Вдруг там просто контактик какой-то отошёл?

Но не потребовалось. На сей раз кнопка включения сработала как надо, послышалась бравурная музыка и на экране появилась привычная заставка – зелёное поле и голубое небо с облаками. Индикатор заряда показывал максимум, и ничего не напоминало о недавней смартфоновской выходке.

– Лаптев! Одного тебя ждём! – сурово сообщила ему Елеша, когда он, потный и задыхающийся, ворвался в 42-й кабинет. – До начала урока ровно одна минута! Твоё счастье, что успел до звонка. Ладно, приступаем. Дежурные, раздайте листочки!

 

6.

В столовой давали омлет и чай. К омлету Саня испытывал давнюю и глубокую ненависть, поэтому отодвинул тарелку как можно дальше, отхлебнул чая (жидкая коричневая вода, малость подслащенная). Поставил стакан на стол – и снова задумался. Вокруг шумели, свистели, топали, пятиклашки сырками кидались, но эту звуковую дорожку он себе отключил. Потому что подумать о вчерашнем было важнее.

Когда он после ужина спросил маму насчёт парануклеоза, она вытаращилась на него будто на ожившее огородное пугало:

– Что-что? Ты не ошибся? Такой болезни нет. Есть мононуклеоз, а никакого «пара» не бывает. Может, парадонтоз? Тогда это к стоматологу. Где ты вообще такое слово подцепил?

– Да в классе одна девчонка сказала, что у её двоюродной сестры этот самый парануклеоз, – на ходу отболтался Саня. – Напутала, наверное.

Википедия тоже ничего не знала про парануклеоз. Конечно, скорее всего, мелкая Катька просто напутала – но и в это верилось с трудом. Когда ты долго болеешь какой-то дрянью, когда тебя таскают к врачам, а то и в больнице маринуют – не захочешь, а запомнишь свой диагноз. Саня же свой лимфаденит до сих пор помнит, хотя болел им давным-давно, во втором классе.

– Ну? – прервали его размышления.

Пришлось вернуться в реальный мир – где кончалась большая перемена, где визжали и ржали, и где над ним возвышался Боров. Народ вокруг незаметно рассосался, опасливо наблюдая издали.

– Что ну? – стараясь говорить спокойно, спросил Саня.

Боров взял его стакан с чаем, глотнул, потом плюнул в стакан, аккуратно поставил его перед Саней и ответил:

– Забыл, значит, про штраф? Две штуки с тебя, и проценты. Три дня уже прошло, значит, две тысячи триста рэ, – проявил он некоторое знание математики.

В животе у Сани воцарилась зима. Значит, не рассосалась вся эта тема – на что он втайне надеялся. Значит, всё только начинается! И что сейчас делать? Вот прямо сейчас, в эту минуту? Мозги буксовали.

Зато рука сделала всё сама, без помощи мозгов. Он спокойно взял стакан с раствором боровского плевка – и прицельно плеснул ему в лицо.

– Вот тебе твой штраф, вот тебе твои проценты, – сам себе удивляясь, сказал Саня, глядя в лицо врага – теперь оно напоминало не просто блин, а мокрый блин. – С охотниками на мутантов такие штуки не катят, парень. И учти, мне достаточно сказать моим крутым друзьям, и всю вашу компашку проутюжат асфальтовым катком. Понял? Ну и гуляй, сейчас урок начнётся, а ты ещё не все свои параши получил.

Откуда из него вырвалось про могучих друзей, он и сам понять не мог. Не было никаких таких друзей, да и быть не могло. Кто у него вообще есть, кроме мамы с папой да Мишки? Ну ладно, ещё дедушка Коля… добавим друзей из Краснодара, Женьку и Лёшку. Вот и вся его конница, вся королевская рать… когда у тебя в доме четырехлетний братец, волей-неволей на ум приходят стихи Маршака.

Странное дело, Борову хватило выдержки, чтобы не броситься на него прямо тут, в столовой, на глазах у нескольких классов, буфетчицы Зинаиды Павловны и дежурного учителя Ларисы Андреевны, которая вела литературу в десятых и одиннадцатых.

– Зря ты, Лапоть, – процедил он сквозь зубы. – Ты себе смертный приговор сейчас подписал.

Повернулся и не торопясь, вразвалочку, вышел из столовой.

И сейчас же возбуждённо загалдели семибэшники, но в сторонке – никто к Сане не приблизился, будто вокруг него силовое поле повисло.

Он выходил из школы, точно шёл на смертную казнь. Наверняка сейчас у калитки поджидают его те самые парни, левый и правый. Схватят с обеих сторон, потащат к забору-шумогасителю, и ведь ни одна собака не только не вступится, но даже взрослым не скажет, потому что все знают: стучать – западло.

А погода, в отличие от того раза, наладилась. Вчерашняя сырость прекратилась, в небе опять появилось солнце, и хотя на горизонте ещё клубились сизые облака, было ясно, что их время кончилось. В лужах сверкали блики, пронзительно пахло тополиными серёжками, пробивалась на газонах первая, робкая трава. Обидно умирать в такую погоду.

Конечно, был вариант – не выходить за ограду, а побежать спасаться к учителям, рассказать им всё. Не к Елеше, ясное дело, а хотя бы к Динамометру. Но пересилить себя он не смог – слишком стыдно. И тем более невозможно было позвонить маме, чтобы она пришла за ним. Да и папе, в общем. Тем более, папа на службе, он что, с боевого дежурства сбежит, или что у него там? На танке за ним приедет?

Он огляделся – может, где-то валяется какой-нибудь кирпич или прут железной арматуры. Какое-никакое, а оружие. Увы, ничего такого на школьной территории не нашлось, да и не могло найтись – неделю назад был субботник по благоустройству, и теперь тут всё зияло чистотой, культурой…

Ни прута, ни кирпича не обнаружилось – зато обнаружилась Лягушкина, которая спустилась с крыльца ещё позже, чем он. Похоже, на территории школы сейчас оставалось только двое семибэшников, он и Лиза. Но всё равно Саня напрягся, когда она торопливым шагом подошла к нему. Вдруг кто увидит, и завтра на доске опять появится царевна-лягушка, целующаяся с лаптем? Впрочем, если сегодня ему не миновать встречи с руслановскими отморозками, то что будет завтра – уже по барабану.

– Вот что, Саша! – поравнявшись с ним, негромко сказала Лиза. – Я поговорила с кем надо, ну, насчёт твоих проблем. Короче, тебя ждут. Можешь сегодня в шесть подойти к моему подъезду?

Саня вспомнил: что-то такое она говорила три дня назад, когда затащила к себе. Какие-то люди, которые как бы могут помочь… Тогда он ей не особо поверил, но решил не спорить. А теперь отчётливо понимал, что никаких таких серьёзных людей у Лягушкиной быть не может. Ну вот просто потому, что у Лиз Лягушкиных, пишущих стихи и пасущих четверых котов-мушкетёров, просто-напросто не бывает серьёзных знакомств.

– Жив буду – приду, – всё же ответил он, потому что вот так сходу взять и отказаться было неприлично. Мысленно прикинул, что как раз успеет забрать Мишку из сада и забросить домой. Маме скажет, что на завтра почти ничего не задано, а потому можно и погулять. Если, конечно, всё не кончится в ближайший час.

– Жить будешь, – без тени улыбки пообещала ему Лиза. – А если ты насчёт этого беспокоишься, – повернула она голову в направлении калитки, – то зря. Там никого нет, гарантия сто процентов.

– Ты-то откуда знаешь? – хмуро поинтересовался Саня.

– Да уж знаю, – всё тем же серьёзным голосом сообщила она. – Короче, жду тебя в шесть. Форма одежды – удобная.

И, едва не задев его плечом, двинулась к выходу.

Без десяти шесть Саня стоял у подъезда и чувствовал себя крайне глупо. Ведь по что, по сути, получалось? Жаба ему свидание назначила! Ну ладно, пусть не Жаба, это в прошлом. Пусть Лиза Лягушкина, но всё равно… Ещё для полной картинки не хватало букета цветов.

Ему казалось, что все выходящие из дома люди и все туда входящие подозрительно косятся. В самом деле, что тут этот мальчишка в синей куртке отирается? Он чужой, он подозрительный, от него добра не жди! А если местные гопники подвалят? Не Руслан с компанией, а просто пацаны постарше из этого дома? Ты, типа, кто такой? Тебе, типа, чего надо? Ты, типа, вали отсюда, пока по соплям не огрёб.

А ещё на него подозрительно косились собаки. Наверное, та самая стая, что так странно вела себя в марте. Саня посчитал – восемь шавок. Оккупировали место возле мусорных контейнеров, лежат, греются на солнышке. Вроде злобы не проявляют, но то одна, то другая поднимет голову, принюхается, глянет в его сторону.

Он упорно не мог понять, зачем вообще потащился сюда. Просто потому, что пообещал? А что, если Лиза – то есть Лягушкина – то есть Жаба просто прикололась над ним? Он тут проторчит до ночи, а она так и не выйдет? Или выйдет и скажет, что просто хочет его видеть, потому что влюбилась. Втюрилась. Втрескалась. И теперь он как честный человек обязан жениться. Ну или просто целоваться. Тогда она превратится в прекрасную царевну, а жабью шкурку сожжёт в духовке.

Лиза вышла ровно. Из чьего-то раскрытого окна донеслись сигналы радио, и именно в этот момент распахнулась дверь подъезда.

– Привет! – слегка рассерженно буркнул Саня и тут же на себя разозлился: пока что Лягушкина его опасения не подтвердила, так чего ж хамить?

– Привет! – отозвалась Лиза. – Ну пошли? Тут недалеко, минут десять.

Они двинулись к проспекту, оттуда свернули на какую-то узкую, засаженную тополями улочку, название которой тут же вылетело у Сани из головы.

– Куда мы идём всё-таки? – поинтересовался он, потому что молчать надоело.

– Скоро узнаешь, – ответила Лиза. – Только вот что, Саша, у меня есть одна просьба. Вернее, даже не просьба, а требование.

– И? – хмыкнул он. Ну вот! Сейчас непременно какая-то муть начнётся. Странная всё-таки эта Лягушкина. Очень странная. Семибэшников даже где-то в чём-то можно понять.

– Вот ты сейчас с людьми познакомишься, – остановившись, глухо заговорила Лиза. – Так вот, никому из них никогда не говори, как надо мной в классе издеваются. Про Жабу и всё такое. Понял, никогда! Никому!

– Сдурела? – даже присвистнул Саня. – Да с какой стати мне вообще про это рассказывать? Думаешь, мне всё это по кайфу?

– Нет, – успокоила его Лягушкина, – я так не думаю. Но ты, может быть, захочешь мне помочь, и поэтому расскажешь им. Так вот, я категорически запрещаю! Слышишь, категорически. Дай вот прямо сейчас честное слово, что никогда и никому!

– Да не проблема! – облегчённо улыбнулся он. – Даю честное слово, что никогда и никому! Надо поклясться чем-то, да?

– Клясться не надо, мне достаточно твоего честного слова, – тихо отозвалась Лиза. – Ты сейчас не понимаешь, почему я это требую, но потом поймёшь. Кстати, мы пришли.

Дом был как дом. Кирпичный, длинный, восьмиэтажный, на много подъездов. К тому же тут размещались сберкасса, почта и магазин электрики.

Лиза подвела его к самому дальнему подъезду. Секунду помедлила, потом вытащила из внутреннего кармана куртки магнитный ключ, входной замок щёлкнул.

– Не стой столбом, входи! – шикнула она на Саню, и тот вслед за ней вошёл в подъезд. Отчего-то стало жутковато – может, от полутьмы, а может, от тоскливого запаха кошачьей мочи.

– Иди за мной и ничему не удивляйся! – велела Лиза и достала откуда-то маленький светодиодный фонарик. Тьма нехотя расступилась, обнаружив пыль, сломанную коляску и осколки стеклянной бутылки. Потом она двинулась по лестнице – только не вверх, а вниз, где, скорее всего, был вход в подвал.

Так оно и вышло: два пролёта – и лестница упёрлась в массивную железную дверь, на которой красовался большой амбарный замок.

– Ты куда меня завела? – шёпотом спросил Саня. Ему сразу же вспомнились рассказы о подвалах, где тусуются наркоманы, а то и кто похуже. «В таких подвалах – драматически понижала голос мама – подростков приучают пить и колоться, а иногда вообще мучают до смерти или расчленяют на органы. Нормальные люди в подвалах не собираются! – добавляла она. – И если тебя кто-нибудь когда-нибудь позовёт в подвал…» Самым правильным было послать подальше Лягушкину и её обещанных серьёзных людей и чесануть по лестнице вверх. Но это казалось ему столь же постыдным, как и жаловаться учителям на компанию Руслана.

– Сейчас всё узнаешь, – шепнула в ответ Лиза и коснулась ладонью замка, а потом без малейшего усилия потянула дверь, как будто у себя в квартире в ванную шла.

Дверь беззвучно открылась, в глаза ударил яркий электрический свет.

– Да заходи же ты! – Лиза потянула остолбеневшего Саню за рукав, и тот послушно потащился в неизвестность. Дверь за спиной самостоятельно закрылась, издав тоскливый всхлип.

Узким коридорчиком, чьи небрежно оштукатуренные стены навевали самые мрачные мысли, они прошли в большую комнату, даже не комнату, а настоящий зал. Уж во всяком случае, не меньше чем школьный класс. Только здесь не было парт и стульев, и доски не было. Зато у стены справа стоял затянутый зелёным сукном длинный стол, на стенах были поклеены вполне домашнего вида обои, а ещё – висело много неожиданных вещей. Здоровенная карта звёздного неба, несколько рисунков на больших листах бумаги, боксёрские перчатки и даже спортивная рапира. Ещё тут в дальнем углу стояла прислонённая к стене гитара, а возле неё – барабанная установка и две колонки, от которых тянулись чёрные провода. Чуть правее упирался подножкой в бетонный пол навороченный велосипед. Но самое интересное обнаружилось наверху стены, вдоль которой располагался стол. Стена эта была расписана странным граффити: в уходящей перспективе просматривалось бурное море, поднимались и изгибались волны, а на переднем плане, возле берега, тянулись вверх прямоугольные глыбы. Волны со всей дури били в них – и теряли силу, опадали жалкими брызгами. Справа от этого граффити было другое, поменьше – раскрытая ладонь, из которой вылетали короткие, изломанные молнии.

В противоположном конце комнаты располагалась раковина, под ней – мусорное ведро, там же стоял кухонный столик, на нём – самые разнообразные чашки. Над столиком висел обычный кухонный шкафчик, с настенных крючков свисали несколько полотенец, в беспорядке толпилось около десятка табуреток. В общем, этот конец зала более всего напоминал обычную кухню в обычной квартире – и впечатление портили только ряды труб, змеящихся под самым потолком и уходящих в стену. Ещё в этой стене была дверь, тоже железная, но поменьше размером, чем та, входная. В эту пришлось бы проходить согнувшись.

Он так увлечённо вертел головой, разглядывая обстановку, что не сразу даже сообразил: в зале они с Лизой вовсе не одни. За зелёным столом сидели те самые, обещанные ею серьёзные люди.

Было их шестеро, и старший выглядел лет на пятнадцать-шестнадцать, а младший – на десять-одиннадцать. Они молчали и внимательно смотрели на него.

– Вот, – сообщила Лягушкина. – Это и есть Саша Лаптев из нашего класса.

Наверное, следовало что-то сказать, поздороваться, но Саня был в полной отключке. Всё это ничуть не напоминало наркоманские притоны, как их иногда показывают по телеку, да и вообще ничего не напоминало. Ну как вяжутся между собой карта звёздного неба, гитара с барабанами, боксёрские перчатки, ободранный плюшевый медведь, рапира и фотографический штатив? Зачем тут этот огромный длинный стол, какие бывают на всяких там совещаниях и торжественных собраниях? А самое главное – при чём тут эти четверо пацанов и двое девчонок? Что всё это значит? Вопросы появлялись в мозгу – и долбились в черепную коробку, просились наружу. Казалось, ещё немного – и голова лопнет.

– Привет, Саня! – вполне доброжелательным голосом произнёс самый старший из ребят, высокий черноволосый парень в желтоватой рубашке с закатанными по локоть рукавами.

– Привет! – выдавил Саня, попутно сообразив, что его впервые назвали как дома, а не этим шершавым словом Саша.

– Ты нас не бойся, мы не кусаемся, – продолжал парень. – Давай знакомиться, меня Лёша зовут. Мне пятнадцать с половиной. А вот это, – указал он на высокую худенькую девочку рядом с собой, – Аня, ей тоже пятнадцать, но без половины. Вот это Дима, ему четырнадцать, это Серёга, ему тринадцать с половиной, это Полина, ей двенадцать, а это вот у нас самый младший, Ваня, ему одиннадцать. Ну, Лизу ты знаешь. Ей в июне будет тринадцать. Наверное, удивляешься, почему я называю возраст? Ничего, скоро поймёшь. У тебя, наверное, сто пятьсот вопросов?

– Ну так, – дипломатично ответил Саня. Вопросов было даже больше, но как их сразу все задашь? Вопросы представились Сане людьми, которые ломятся в открытые двери универмага – ну, например, там акция со скидкой в пятьдесят процентов – и возникает затор, каждый хочет ворваться первым и мешает остальным.

– Это нормально, – успокоил его Лёша. – Но сперва давай о другом. Лиза говорила, у тебя проблемы серьёзные, да? Со шпаной?

– Ну, наезжают, – признал очевидное Саня.

Он стоял перед столом и чувствовал себя подсудимым. Вот сидят эти шестеро за своим зелёным столом, буравят его глазами, точно рентгеном просвечивают, и он всё равно что голый, все его тайные мысли им видны, все чёрные пятна в душе, про которые он и сам-то уже не помнит. Картинка получалась жуткая, пришлось малость прикрутить воображение. Можно представить другое – что это медицинский консилиум, они изучают его болезнь и совещаются… таблетками лечить или отрезать что-то? Или решат не заморачиваться и сразу отправят в морг?

– Лёха, я так Лиску понял, что это опять Руслан и его команда, – вмешался Дима, которому четырнадцать. По такому, наверное, все девчонки сохнут – стройный, волосы каштановые, глаза зелёные. – Короче, с этими надо хирургически. Ведь за полгода это уже десятый случай, а всё, что мы делали, как Лискиным котам под хвосты. Эффект кратковременный, пробивает максимум на неделю.

– Дим, давай не сейчас, а? – попросил Лёша. – В рабочем порядке обсудим. Мы же насчёт Сани собрались. Короче, Саня, давай я скажу, как твою ситуацию понимаю, а ты меня поправь, если ошибусь.

– Ладно, – растерянно кивнул Саня, изнемогая от непонятностей.

– В общем, ты с марта учишься в 1919-й. Там на тебя в первый же день наехал Боров, пацан из бригады Руслана. Ты Борова отшил, он затаил злобу и настучал своим. Но сразу тебя нагибать они не стали, то ли решили присмотреться, то ли другие дела были. Короче, в понедельник они тебя поймали, затащили к железке, назначили штраф, поставили на счётчик. Ты их послал, они начали тебя лупить, но им кое-что помешало, и три дня их это «кое-что» плющило. Потом отпустило – и они вспомнили про тебя. Требовали «долг», угрожали убить. Всё так?

– Ага! – снова кивнул Саня.

– Ну и смотри, какие у тебя варианты, – продолжил Лёша. – Можешь родителям всё рассказать, они напишут заяву в полицию. Толку будет ноль, потому что это пока только слова. У тебя даже синяков не осталось. Вот прикинь, поручат этим делом заниматься какому-нибудь лейтенанту Пупкину, вызовет он Руслана, а тот ему скажет: да я никогда этого Сашу Лаптева и в глаза не видел, он всё врёт. А если Лиска как свидетель подтвердит – тоже не прокатит, все остальные руслановские скажут, что её там не было. И почему менты должны верить вам с Лиской, а не им? И это вообще если делом займутся. А могут ведь сказать – не убили же пока, да? Вот как убьют, тогда и приходите. Согласен?

– Ну, наверное, – признал Саня.

– Можно, конечно, в другой район переехать, – предложил Лёша. – Но чтобы твои родители на такое решились, они должны сильно испугаться, верно?

– Ага, – согласился Саня. – Тем более, у меня папа не очень пугливый, он майор. Он сперва попробует этого Руслана отловить и что-нибудь ему оторвать.

– Вот-вот! – Лёша наставительно поднял палец. – А пока папа твой будет Руслана отлавливать, тот сам тебя раньше отловит. Потому что твой папа не знает про Руслана ничего, а Руслан, скорее всего, знает про тебя всё. И где живёшь, и номер телефона, и куда ходишь. А прикинь, если он с бригадой к тебе подвалит, когда ты братишку своего из детсада ведёшь?

Да, это не семибэшники с комками грязи, тоскливо подумал Саня. Руслан ведь может и с Мишкой чего-то сделать.

– Ещё есть вариант найти каких-нибудь бандитов, которые покруче Руслана, чтобы они тебя отмазали, – выдвинул очередную идею Лёша. – Только поди пойми, где этих крутых искать, а потом, им же денег надо заплатить немерено. У твоих таких денег, может, и нет.

– Откуда! – махнул рукой Саня. – Мы ж квартиру снимаем, и ещё за гимназию платить, и за Мишкин сад, и мама пока на работу устроиться не может. У папы зарплата, правда, нормальная, но всё равно еле-еле на обычную жизнь хватает.

– Понимаю, – кивнул Лёша. – А тем более, твой папа-майор всё равно ведь первым делом сорвётся искать Руслана, разбираться. А если и найдёт, то что? Или его порежут и сядут, или он им бошки оторвёт и тем более сядет. Потому что там только Руслану уже восемнадцать, а остальные – несовершеннолетние, детишки то есть. А за детишек закон карает с особой строгостью, – мрачно усмехнулся он.

– Короче, сам смотри, – вмешался шатен Дима, – обычных вариантов нет.

– Но всё равно что-то же делать надо, – подал голос самый мелкий – Ванька, которому одиннадцать. – Пропадает же человек!

– Надо, – согласился Лёша. – Там, где взрослые помочь не могут, мы должны сами друг другу помогать. Ты как считаешь?

– Ну, само собой, – в голове у Сани гудело, и он не слишком понимал, к чему ведёт этот Лёша с его с великолепно подвешенным языком. Небось, вырастет – адвокатом станет. Или политиком.

– А ты сам как насчёт этого? В смысле, помогать ребятам, которые попали в беду? – Лёшин голос сделался мягким, как сливочное масло, которое забыли убрать в холодильник.

– Наверное, да! – вздохнул Саня. Ну не говорить же «нет»!

– Наверное, или да? – уточнил въедливый Лёша.

– Да! – ответил Саня. В конце концов, он же не соврал. Нельзя же мимо пройти, когда у кого-то беда. Об этом и мама с папой всю жизнь твердят, и в книжках пишут, и в кино снимают.

– А ты понимаешь, что это может быть опасно? – столь же вкрадчиво поинтересовался Лёша. – Думаешь, как Терминатор, рукой махнул, ногой махнул, всех гадов замочил, и все тебе спасибо сказали? Нет, по жизни это совсем не так. И трудно, и долго, и страшно, и стыдно иногда. И главное, учти, благодарить никто не будет. Да чаще всего и не узнают, что это именно ты помог. А у тебя ж свои дела есть, правда? Ну там увлечения какие-то, развлечения? Тоже придётся подвинуть, если надо.

– Блин, Лёха, ну что ты человека грузишь? – не выдержал Дима. – У него ж сейчас крыша поедет! Скажи уж всё как есть, для того ж и звали!

– Да крыша у него по-любому сегодня поедет, – возразил Лёша. – Никто сразу не верит! Себя вспомни! Но я хочу понять, готов ли он. Его проблемы-то мы порешаем, это само собой. Но Лиска же за него поручилась!

Лягушкина скромно кашлянула.

– Короче, Саня, – объявил Лёша и привстал из-за стола, – ты попал. Ну, то есть, попал на сбор нашего отряда, который называется «Ладонь». А отряд – он не просто сам по себе, а входит в такое сообщество «Волнорез». Там, на стенке, не просто так картинки.

– Что за отряд? Скаутский, что ли? – предположил Саня.

– Нет, – усмехнулся Лёша. – Бери круче. Мы – волшебники. Юные, конечно. Потому что других и не бывает.

 

7.

– Это что, как в «Гарри Поттере»? – протянул Саня. – Или как в «Дозорах»?

Ну вот, началось! Вроде только что говорили по-настоящему, по-взрослому, серьёзно говорили – и на тебе! Зачем Лягушкина затащила его в этот подвал? Чтобы над ним тут постебались?

– Не веришь. – В Лёшином голосе не было ни раздражения, ни насмешки. – Понимаю. В это сходу поверить только самые мелкие могут, первоклашки. Но таких очень редко принимают. Вот Ванька наш, он самый недоверчивый был, неделю сомневался.

– И ничего я не сомневался! – заявил похожий на серого уличного кота Ванька. – Просто проверял, что не глюки!

– В общем, придётся устраивать демонстрацию. Как всегда… – вздохнул Лёша. – Ты пойми, – снова обернулся он к Сане, – я не прикалываюсь над тобой, это всё реально. Мы тут все – волшебники. Только не как в кино, а по правде. И мы такими не родились, мы тут получили силу, в «Волнорезе».

– Да покажи уже что-нибудь! – опять проявился Дима. – Или давай я…

– Ты бы, Саня, табуретку взял, присел, – посоветовала Аня, которой просто пятнадцать, без половины. – А то ещё в обморок хлопнешься, а нашатырного спирта у нас в аптечке нет.

Сейчас же мелкий Ванька вылез из-за стола, бросился в дальний, кухонный конец зала и притащил Сане табурет.

– Прошу вас! – и, не возвращаясь на своё место за столом, встал в трёх шагах от Сани.

Саня, конечно, принципиально не стал садиться. Что они, в самом деле, спектакль перед ним разыгрывают?

– Не хочешь садиться, не надо! – сказал Лёша.

И тотчас табуретка сама собой поднялась в воздух, а затем неспешно поплыла обратно, к столику.

Саня проморгался, но не помогло. Табуретка действительно медленно двигалась на высоте около полуметра. Он не хлопнулся на пол только потому, что это было бы слишком унизительно. Собрал всю оставшуюся волю – и молча смотрел на невозможное.

– Наверное, думаешь, будто это какой-то фокус? – захихикал коренастый, похожий на медведя Серёга. – Леска там или что-то такое? Тогда смотри!

И тут же Саня почувствовал, как ступни его отрываются от бетонного пола, а потрескавшийся потолок становится ближе. Точно чья-то огромная невидимая рука взяла его и осторожно держит.

– Серый, не увлекайся! – строго сказал Лёша. – Большой расход силы!

И тотчас Саню приземлило на пол.

– Всё ещё не веришь? – поинтересовался шатен Дима. – Вот тогда ещё одна полезная штучка. Глянь вон туда, на стену.

Стена была как стена, обои в клеточку. Впрочем, уже и не совсем в клеточку – линии сдвинулись, свернулись в клубок, и секунду спустя из них нарисовалась фигура самого настоящего кровососа. А потом кровосос сошёл со стены и медленно, вразвалочку двинулся к Сане. Был он высотой чуть ли не до потолка, тёмно-бурая шерсть топорщилась, а щупальца на морде неприятно шевелились. И воняло от него чем-то совершенно уж непереносимым. Саню окатило волной ужаса и омерзения, ещё секунда – и он рванул бы куда-то, не разбирая дороги.

– Димон, урод, живо кончай! – велел Лёша. – Сейчас по шее получишь. Мозги-то есть? Человек же не подготовлен!

Кровосос мгновенно пропал, будто телепортировался обратно к себе, в придуманный мир Зоны.

– Это иллюзия, конечно, – прокомментировал Лёша. – Причём ты сам себе этого монстра представил, Димка только сигнал твоим мозгам послал, а дальше уж работа твоего воображения.

– Саня, – вмешалась до сих пор молчавшая Лиза, – давай-ка всё же присядь. Вон туда, к столу, сейчас чаю попьём. И вы все идите, что там уселись, будто заседание трибунала инквизиции?

– Традиция, Лиска, традиция, – добродушно пояснил Лёша, но из-за стола вылез. – Тебя точно так же принимали. Кандидат должен понять, что тут не обычная туса, что тут серьёзные дела…

Вскоре все перебрались к кухонному столику, на котором закипал большой электрический чайник. Не от волшебства закипал, а от обычной розетки.

– Круто, – протянул Саня, откусив от мятного пряника. – Как такое вообще существовать может?! Круто, блин! Реально круто!

В голове у него действительно творилось что-то неописуемое. Мысли вспыхивали, сталкивались, высекая друг из друга искры, гасли и разгорались снова. Иногда ему хотелось, чтобы это всё оказалось сном, а иногда он просто задыхался от восторга: значит, правда! Значит, жизнь гораздо интереснее, чем он думал!

– Знаешь, никто из наших до конца тоже не понимает, как всё это волшебство работает, – усмехнулся Лёша. – Хотя «Волнорез» давно существует, ещё с советского времени.

– Но когда точно он возник, история умалчивает, – уточнил Дима. – А говорят разное. Самая распространённая версия, что с восьмидесятых годов.

– Отрядов «Волнореза» много, – добавила Лиза. – В разных городах есть, а в крупных – и не один. В Москве вот целых пятнадцать, в Питере – девять…

– Тебе пока надо понять главное, – продолжил Лёша. – Во-первых, «Волнорез» создан, чтобы помогать детям, которые попали в беду. Во-вторых, кто к нам, в «Волнорез» приходит, получает волшебную силу, но применять её можно только для спасения детей, больше ни для чего. В-третьих, наша организация тайная, никому о ней нельзя рассказывать. В-четвёртых, в «Волнорезе» можно быть только до шестнадцати лет, потом волшебная сила пропадает и человек от нас уходит. Вот знаешь, как раньше в кино на какие-то взрослые фильмы детей до шестнадцати не пускали, мне отец рассказывал. На афишах было написано «Детям до шестнадцати вход воспрещён», и билетёрши ребят гоняли. А тут с точностью до наоборот. Волшебство – оно только детям до шестнадцати. Поэтому взрослых среди нас нет. Мне вот летом тоже придётся уходить. А в марте от нас Данила ушёл, он у нас был главный.

– А в-пятых, – сказал Дима, – ты сам уже, наверное, понял: мы тебя позвали, чтобы ты к нам вступил, в наш отряд «Ладонь». Нам нужны люди, которые готовы помогать и защищать.

– Но ты хорошо подумай, – Лёша вновь добавил в голос строгости. – Дело-то серьёзное. Волшебство – это тебе не игрушки, это вот как у твоего папы-майора табельное оружие. Если не по делу применить, беда будет. Поэтому вот прямо сейчас мы твоё согласие не требуем. Ты подумай хорошо, а завтра, если согласишься, снова сюда с Лиской приходите, тогда уж примем тебя, как положено, силу дадим.

Среди мыслей, шебуршившихся в Саниной голове, на поверхность вылезла одна, самая простейшая:

– А что будет, если я откажусь? Заколдуете? В таракана превратите?

– Фильмов насмотрелся! – усмехнулся Лёша. – Откажешься – значит, откажешься, навязываться не будем. И по-любому Руслана с командой от тебя отпугнём. Ты ж всё равно получаешься ребёнок в беде, значит, надо выручать. Просто, значит, мы в тебе ошиблись. А ты будешь жить как раньше, и каждый раз, когда не сможешь помочь кому-нибудь в большой беде, будешь вспоминать, что тебе предлагали. Потому что второй раз мы не позовём.

– Да ты не бойся, у нас интересно, – вклинился Серёга. – Мы не только волшебством занимаемся и детей защищаем, но и вообще, – он неопределённо повёл рукой. – Барабаны вот эти от Данилы остались, Лёха на гитаре играет классно, Димон у нас на блок-флейте, я астрономией увлекаюсь, телескопы делаю, Лиска, как тебе известно, поэт и писатель…

– А рапира? – показал рукой Саня.

– Это Анька, она у нас главная фехтовальщица, – улыбнулся Серёга. – Полина классно рисует, Ванька поёт как настоящий артист, он ещё и в театральную студию ходит, при доме детского творчества. А ты, кстати, что любишь?

Вот и пришла пора поделиться своей тайной. А почему нет? Семибэшники его обстебали бы, но эти – вряд ли.

– Я видео занимаюсь, – тихо сказал он. – Монтирую всякие клипы, а вообще хочу настоящий художественный фильм снять, только это непросто, это надо сперва сценарий, потом актёров найти…

– Классно, – восхитился Ванька. – Мы тоже можем попробовать в твоём фильме посниматься. И ребят из других отрядов дёрнем, из «Белого пламени», или из «Волков»…

– Но только в свободное от работы время! – напомнил Лёша. – Мы тут, конечно, дружим и всё такое, но главное – это детям помогать.

– А почему только детям? – недоумённо спросил Саня.

На несколько секунд повисла пауза, никто не торопился отвечать. Потом заговорил главный, то есть Лёша.

– Потому что нас всё-таки мало, а гадостей разных в жизни очень много. И нашей силы на всех не хватит. Понимаешь, взрослые – они всё-таки умнее детей, у них больше прав, больше опыта, они сами могут из разных ситуаций выбраться. А дети, которые попадают в беду – они совсем беззащитные. Ну вот поэтому «Волнорез» и помогает именно детям. Есть такая легенда, что пацану, который основал «Волнорез», волшебную силу специально для того и дали, чтобы выручать детей. Ну и вообще, прикинь – раз мы сами ещё не взрослые, то про детей всё понимаем лучше их. А с их взрослыми проблемами… нам чаще всего и не разобраться.

Снова возникла пауза, и нарушила её Лиза.

– Народ, слушайте, время уже полвосьмого. Саше, наверное, домой уже надо, нам по алгебре столько всего назадавали, и по английскому, и по истории два параграфа, и стих по литературе учить… Слушайте, мы пойдём уже.

– Да, пожалуй, на сегодня хватит, – согласился Лёша. – А то у Сани мозги расплавятся. Короче, ты, Саня, подумай хорошо.

– Пошли, пошли, – потянула его за рукав Лиза.

И они пошли. Когда железная дверь закрылась за ними и Лиза включила свой фонарик, Саня бросил взгляд назад. В петлях двери красовался всё тот же увесистый амбарный замок.

– А это как? – удивлённо спросил Саня.

– А, – отмахнулась Лиза. – Простейшая иллюзия. Чтобы всякие посторонние сюда не лазили, в наш штаб.

Не подвал, уважительно подумал Саня, а штаб! Звучит гордо!

На улице было ещё вполне светло, но солнце, похожее на перезрелый апельсин, собиралось нырнуть за изломанную линию крыш. Облака, подсвеченные им, казались картинками из детской книжки, вроде тех, к которым приучают братца. И ведь приучается, наизусть запоминает! А всего два года назад рвал, причём с огромным наслаждением.

– Значит, ты тоже волшебница? – недоверчиво спросил Саня, когда, не особо торопясь, они двигались в сторону её дома – навстречу алгебре, английскому и двум параграфам по истории. Как-то даже странно. Одно дело – эти пацаны и девчонки, которых он в первый раз видел и которые продемонстрировали ему убедительные «штуки». Другое дело – вот эта самая Лиза Лягушкина, если не сказать Жаба, которую презирают и гоняют семибэшники.

– Ну типа того, – согласилась она.

– А давно?

– С сентября. Меня Анька Землицкая в «Ладонь» привела, мы тем летом вместе в лагере были, там и познакомились.

– Значит, ты можешь вот это всякое? Чтобы табуретки летали, кровососы пугали? – присвистнул Саня. – Тогда почему же…

Он не успел докончить фразы – Лягушкина перебила его.

– А вот потому! У нас правила, и очень строгие. Вот есть правило номер два – волшебство нельзя использовать для себя, даже для самозащиты. Потому что эти правила, если хочешь знать, кровью писались. Да, я могла бы этих Снегирей так построить, чтобы они за километр меня обходили. Или чтобы вообще забыли, что есть в классе такая Лягушкина. Но нельзя! Поэтому пускай травят, ничего, не помру.

– Всё равно не понимаю, – вздохнул он. – Ну ладно, себя ты волшебством защитить не можешь, а почему ребятам не сказала, из этого вашего отряда? Они бы у нас в школе такой шухер навели!

Лиза резко остановилась, в упор посмотрела на Саню. Глаза у неё оказались неожиданно большими, и не серыми, как он почему-то думал раньше, а вовсе даже карими.

– Ты помнишь, какое слово мне дал? Молчать в отряде про мои школьные дела! Думаешь, мне приятно будет, если они узнают, как меня Жабой зовут? Как на доске рисуют? Как в карманы куртки дохлых лягушек кладут? Как на двери подъезда объявления расклеивают? «Сбежала ядовитая жаба! Просьба поймать и сдать. Вознаграждение гарантируется!» И наш номер телефона, городской! Несколько идиотов позвонили, кстати. Ну ладно, когда я трубку брала, а представь, когда мама! И потом рассказывала мне, что какие-то чудики какую-то жабу поймали и денег хотят! И вот чтобы все наши это узнали? Да я от стыда помру! Поэтому молчи!

– Слушай, а почему вы все говорите «волшебство», а не «магия»? – спустя несколько шагов рискнул он разрушить неприятную тишину.

– Потому что магия – это в кино, в книжках фэнтезийных… всякие там Гэндальфы, Воланы де Морты. – усмехнулась Лягушкина. – А «Волнорез» начался, когда ещё Советский Союз был и ни про какую магию тут никто и не слыхал.

– Зато волшебство – это совсем как в детских сказках, – заметил Саня. – Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте…

– Да и пусть, – отмахнулась Лиза. – Нам же лучше, никто не поверит. Удобнее для секретности…

– А секретность зачем? – вопросы, накопившиеся в голове, наконец-то провертели дырочку наружу.

– Если будешь с нами, то узнаешь, – холодно сказала Лягушкина. – А если нет, то тебе и не нужно этого знать.

Саня помолчал. Потом спросил то, о чём, в общем, нетрудно было догадаться:

– А тогда, на пустыре у железной дороги… Это ты наколдовала?

– Колдуют колдуны! – наставительно произнесла Лиза. – И то в сказках. А я применила силу, вот так.

– А что ты тогда сделала? – Сане хотелось узнать подробности.

– Да вот примерно то же, что Дима тебе показал, – усмехнулась она. – Прикоснулась силой к их страхам. Знаешь, у каждого человека есть свой страх, ну чего он больше всего боится, что в кошмарах снится. У кого-то, например, пауки, у кого-то крысы, у кого-то наша Елеша… Я не знаю, что этим гадам привиделось, каждому что-то своё. Ну они и рванули куда глаза глядят. Хорошо хоть там забор этот, а то могли бы и на рельсы, прямо под электричку. Ну а прежде чем их пугануть, я в скверике посмотрела и послушала, что там у вас происходит. Волшебство и это может. Правда, у меня очень далеко не получается, пятьсот метров максимум, мы с Серёгой даже опыты делали…

Саня начал припоминать всякое, случившееся с начала марта. Да взять хотя бы самый первый день в школе.

– Слушай, а вот помнишь, охранник у нас такой был, жирный и лысый? Он на мелкого пацана орал, а потом резко так сорвался с места и чесанул? Твоя работа?

– Моя, – скромно усмехнулась Лиза. – Я ему чуток пощекотала кишечник… и дяденьке срочно понадобилось в туалет. Это, кстати, самое простое. На мозги действовать сложнее. Вот помнишь, когда твой рюкзак в окно выкинули, а ты за ним вниз побежал, новый охранник тебя сперва не пускал, а потом всё-таки пропустил? Тоже пришлось на него слегка надавить. А это сложнее, тут нужно меру выдержать, потому что слабее надавишь, не подействует, сильнее – нанесёшь вред здоровью. А это нарушение правила номер раз…

– Кстати, – полюбопытствовал Саня, – расскажи уж, что там с рюкзаком было?

– Да элементарно, Ватсон, – вздохнула Лиза. – У Снегирей есть дубликат ключа от нашего 42-го кабинета. Они ещё в том году, когда дежурили, стырили его, сделали копию и на место подкинули. Короче, на перемене подослали к тебе пацана из класса «а», он тебя отвлёк, а Макс по-быстрому в класс залез и рюкзак твой выкинул.

– Ты, выходит, всё знала? – прищурился Саня. – Почему же не предотвратила?

– Скажи спасибо, что твой драгоценный телефон не пострадал, – возмутилась Лиза. – Я же не могу двадцать четыре часа в сутки силу применять направо и налево. Её же экономить надо! Ну, замедлила чуток полёт…

– А когда мы за тобой гнались и снежками кидались? – перешёл Саня к следующей теме. – Там у собак бешенство вдруг странно включилось и странно выключилось…

Лиза помолчала. Потом всё-таки решилась сказать:

– Это я виновата. Очень тогда разозлилась на Дашку, не удержала себя в руках. Почти нарушила кучу правил, коснулась собачек силой, хотела Дашку напугать. Но сразу сообразила, что так нельзя, и шуганула их. Потом ребятам в «Ладони» призналась, сказала, что хотите со мной делайте, хоть выгоняйте. Но простили.

– А когда я Мишку из сада забирал? Тоже поволшебничала? – Саня последовательно перечислял все необъяснимые случаи.

– Ага, – согласилась Лиза.

– Ты что, всё время следила за мной? – Саня сам не понял, то ли возмущаться, то ли восхищаться.

– Нет, тогда это случайно вышло, я за хлебом ходила. Ну и вижу эту вашу мальчишескую фигню. Всё, кстати, могло плохо кончиться. Силу ведь очень трудно применить мгновенно, а там доли секунды. Ладно ещё, сообразила, что машину тормозить уже поздно, а лучше Князька перебросить. Тоже, кстати, нелегко.

– Ладно, едем дальше, – продолжил он расстановку точек над «i». – Вот когда мы с Максом подрались и нас потащили разбираться… Вроде бы ты крутилась на этаже.

– Это да, – кивнула Лиза, – было дело. Я в туалете сидела и всё подслушивала, что в учительской… Ну и когда они стали звереть, погладила им мозги. Тоже не очень просто, потому что мозги у них у всех разные и гладить нужно по-разному. Считай, ювелирная работа.

– Это как с моей курткой и с пиджаком? – уважительно спросил он.

– Нет, там как раз чепуха, – заулыбалась Лиза. – Вообще, мне с неживой материей проще всего. С собаками сложнее, а с людьми самое сложное. И с кишками проще, чем с мозгами. Только вот есть одна большая засада во всём нашем волшебстве, – весёлость из её голоса испарилась начисто.

– Это какая же? – осторожно поинтересовался Саня.

– Лечить нельзя, – объяснила она. – Ни людей, ни зверей.

– Правило номер что-то? – предположил он.

– Нет, просто не получается, – Лиза расстроено вздохнула. – Понимаешь, волшебство в эту сторону просто не работает. Ну будто кто-то заблокировал. Ни разу ни у кого не выходило, ни у нас в «Ладони», ни в тех отрядах, про которые мы знаем. Некоторым, правда, боль снимать удаётся, но вот исцелять – невозможно. А жаль! Представляешь, скольких детей можно было бы спасти!

Саня представил.

– Знаешь, – начал он, – со мной позавчера странный случай был. Бегу я, значит, в школу, тест этот Елешин…

И он в деталях пересказал Лизе историю с девочкой Катей и её отсутствующим в википедии парануклеозом.

Лягушкина рассмеялась.

– Тоже мне, тайна века! Да это просто наши изучали тебя. Как бы проверка на вшивость. Вот гляди, ты бежишь, у тебя дела, тебе некогда. Вдруг бац – ребёночек, который в беде. Как поступишь? Ну и ты прошёл проверку на сто баллов. Всё сделал как надо.

– А девчонка-то откуда? – не мог успокоиться Саня.

– Да это Катька Дроздова из отряда «Белое пламя», – хихикнула Лиза. – Ей, между прочим, почти десять, только она по жизни мелкая, выглядит на первоклашку. Но в отряде уже два года и как волшебница гораздо сильнее меня. Её в отряд сестра привела, Танька. Я не особо вдавалась, но тогда у них какая-то семейная драма случилась… в общем, пришлось мелкую Катьку тоже волшебницей делать. И ничего, знаешь, справляется на отлично, не дурит. Ну вот наши и попросили их тебя проверить. Сперва думали что-то такое придумать с Ванькой, но потом Дима говорит: да чего мы мучаемся, в «Белом пламени» сёстры Дроздовы есть, великие актрисы, пускай сыграют спектакль. Между прочим, Катька в ту же самую театральную студию ходит, что и наш Ванька Звягин. А что, здорово получилось, да? Ты ж Катьке поверил?

– Ага, – признал он очевидное. – Только вот такой болезни парануклеоз нет, я потом в инете смотрел. Прокололись эти твои сёстры.

– Ну, наверное, Катька увлеклась, – предположила Лиза. – Она натура творческая. Да и какая разница? Сработало же, а?

– С телефоном – тоже волшебство? – Саня и сам догадывался, но хотелось полной ясности.

– Ага, – улыбнулась Лиза. – И разрядили тебе, Саша, батарею, и обратно зарядили. Ещё не хватало, чтобы ты маме позвонил, суматоху поднял. Вот представь, сколько бы потом у неё вопросов было, как бы она тебе мозги полоскала, что всё это разводки, жулики, бандиты, что ни к кому нельзя на улице подходить… Мне вот моя каждый день полощет…

– Знаешь что, – перебил он её, – ты меня Сашей не называй, не люблю. Саша это почти как каша. Саня – гораздо лучше.

– Тогда и ты меня зови как в отряде, Лиской, – выдвинула Лягушкина встречное предложение. – Потому что Лиза – звучит как подлиза. Этому меня ещё в детском саду научили.