Кабинет сильно отличался от прежнего. В том ещё было что-то человеческое – полки с книгами, на подоконнике горшки с фиалками, ультрамариновые лёгкие занавески, репродукция на стене – классическое «утро в сосновом бору». Здесь же всё говорило о том, что вокруг – тюрьма. Что окна зарешёчены – это само собой, но привинченный к полу табурет, но бьющая в глаза настольная лампа, но железные шкафы, непонятно что хранящие – то ли, как в старину, бумажные папки с личными делами, то ли, как в ещё более древнюю старину, пыточный инструмент… Да, здесь вам не тут. Не безобидный, в общем-то, Центр контроля лояльности, а куда более серьёзное ведомство.

Одно только совпадало с тем, старым кабинетом: его хозяин. Впрочем, Иван Лукич тоже преобразился. Уже не расстёгнутый пиджак, а тёмно-синий форменный китель, и взгляд не чиновника, но офицера. Я даже догадывался, офицера чего.

– Как чувствуешь себя, Саша? Оклемался малость? – Лукичу не сиделось за массивным, явно прошлого века столом: он встал с кресла и теперь возвышался надо мной, как вавилонский зиккурат.

Сказать, что я оклемался, было бы преувеличением. Живот уже поутих, но зверски болела голова. Там, внутри, крошечные человечки в синей форме бурили перфораторами мой череп. И не только в пострадавшем затылке, а повсюду. Интересно, долго ли я провалялся без сознания? Во всяком случае, укол мне сделали уже в камере. Медицину представляла толстая тётка предпенсионного возраста, а охраняли её от опасного меня двое затянутых в камуфляж лбов. Наверное, этот укол и привёл меня в сознание.

Врачиха не сказала ни слова, и уж тем более охранники. Будто я предмет мебели. Кстати, мебели как таковой в камере почти и не было. Откидная койка, на которой я лежал, у противоположной стены – узенькая, в ладонь шириной, закреплённая уголками скамеечка. Ещё имели место щербатый унитаз и, в ржавых потёках, раковина умывальника. Окна нет, свет сверху, с матового плафона на потолке. Впрочем, если сравнивать с темницей Философа – выходит более чем гуманно.

Но когда я остался в камере один – стало не до иронии. Мысли мои, отдохнувшие за время отключки, с удвоенной силой вгрызлись в мозг. Что случилось? Получается, в доме «любящей однополой семьи» была засада? Вспыхнувшие прожектора, хлынувшие чёрными тенями спецназовцы… А Дима? С ним-то что? «Переделка под игольчатый парализатор», сказал он. Ага, с грохотом выстрела, вспышкой пламени, нехилой отдачей. Врал, выходит, подпольщик Дима. Или не подпольщик. Или не Дима…

Следующая мысль была куда хуже. Если он дал мне настоящий пистолет, боевое оружие, и я пальнул в того, сунувшегося в гараж… Что с ним? Силуэт вроде исчез. Но мало ли отчего мог исчезнуть? А если я убил? И какая разница, что не знал, не хотел? Мёртвому от этого не легче. «Равно как и его доверенным лицам», всплыла казённая формулировка. Значит, я – убийца? Я, который доселе никого, кроме комаров, не лишавший жизни? И как теперь? Замаливать грех? Придётся, конечно, только вот никакими молитвами убитого не вернёшь к жизни. А у него, наверное, мама есть. Или жена. Или ребёнок. И много ли им проку с моего покаяния? Что я реально могу для них сделать? Квартиру продать и деньги на счёт перечислить?

Какая чушь! Квартира, деньги… Не будет никакой квартиры, я же арестован, я в тюрьме. На меня ж наручники надевали, вот, следы до сих пор на запястьях. Меня ж судить будут, и запросто пожизненное влепят. С моим-то куцым социальным индексом ни на что другое рассчитывать нельзя. Даже если и не убил… всё равно стрелял, и на пистолете мои отпечатки пальцев. Всё равно покушение на убийство.

А что же будет с Леной? В лучшем случае она целый день просидит на вокзале в Ярославле, где её никто не встретит. А если встретят? Кто? Если увезут? То есть уже увезли. Куда?

А Кирюшка? Теперь уж точно у него не будет нас с Леной. А что будет? Об этом и думать не хотелось, но мозги рисовали картинки одна другой гаже.

А Дед? Увидимся ли мы когда-нибудь? Утром он сказал, что увидимся… но ведь и на Деда бывает проруха. Как я надеялся на Валеру с Димой! Уверился уже, что действует дедова молитва, что вот они – неожиданно возникшие обстоятельства. А всё оказалось обманкой. «Зачем ладонь с повинной ты на сердце кладёшь?». Дальше там как? «Чего не потеряешь, того, брат, не найдёшь». Но то, что потерял я, найти уже нельзя. Прин-ци-пи-ально.

Я пробовал молиться, но совершенно без толку. Даже «Отче наш» не удавалось прочитать от и до – вклинивались скользкие, змееподобные мысли, и чем дальше, тем больше крепло сознание: Его тут нет. В храме – да, на иконе – да, у Деда в Дроновке – несомненно, в квартире нашей – ну, отчасти. А тут, возле унитаза, под негромко стрекочущем светом с потолка… И значит, никто мне не поможет. Сам, идиот, вырыл себе яму. Сам повёлся на сладкие речи отца Алексия.

И вот это было особенно тоскливо. Значит, и батюшка тоже? Тоже с ними? Или его использовали втёмную? А ведь я этого никогда, наверное, не узнаю. А значит, останется подлый червячок, будет время от времени пробуждаться от спячки и грызть мою и без того изгрызенную душу.

Когда-то я читал старые, прошлого века стихи… не помню уже автора. «Я душу иногда изображаю // старинным замком с башнями и рвом». Если так, то моя душа сейчас – старинный замок после бомбардировки чем-нибудь современным – вакуумными фугасами, например.

– Ну что, Саша? – вырвал меня из задумчивости Лукич. – Говорить-то можете?

– Могу, – глухо ответил я, уставясь в пол. Ничего там, внизу, не было интересного. Тёмно-зелёный ламинат. Сколько таких полов я положил с тех пор, как пошёл на стройку… – Только сперва скажите, где моя жена, Лена? И сын…

– Да не дёргайся, с Леной всё в порядке, отдыхает в нашей, так сказать, служебной гостинице. Про сына чуть позже поговорим. А пока, для начала, посмотри. Вон сюда, – указал он пальцем.

Участок стены, до сих пор ничем не отличавшийся от общего фона, вдруг поплыл сиреневой дымкой, а потом в нём нарисовался белый прямоугольник. Ничего необычного, голографический проектор, понял я.

На экране меж тем появилась заставка информационного канала «Сверхносвости». Затем миловидная девушка, нахмурив брови, сообщила:

– Срочное сообщение из Нижегородской области. Сегодня в десять часов утра произошёл чудовищный взрыв в деревне Дроновка Боровского района. Полностью уничтожено несколько домов, ещё больше строений пострадали в той или иной степени от взрывной волны и начавшихся пожаров, которые удалось потушить лишь к двум часам дня. С подробностями наш специальный корреспондент Виктор Мешалкин.

Интерьер студии сменился картинкой дымящихся развалин. Виктор Мешалкин – долговязый, совсем молодой парень – скороговоркой бормотал на камеру, сопровождая быстрые слова ещё более быстрыми жестами.

– Взрыв прогремел в десять утра, когда из-за непогоды большинство местных жителей находилось в своих домах. Эпицентр взрыва, как полагают специалисты из Департамента чрезвычайных ситуаций – дом, принадлежавший старейшему местному жителю, служителю культа архимандриту Димитрию, в миру Павлу Александровичу Белкину. Как сообщают наши источники в Московской патриархии, Белкин на днях ожидал визита наиболее реального кандидата на пост Патриарха Русской Православной Церкви, митрополита Пафнутия. По словам тех же источников, архимандрит Димитрий, имевший огромное влияние на ортодоксальную часть православных христиан, собирался официально благословить митрополита Пафнутия на участие в избирательной кампании и призвать верующих поддержать его кандидатуру. Поэтому основная версия следствия – террористический акт, совершённый православными экстремистами, целью которых было сорвать победу митрополита Пафнутия на выборах. В итоге, по предварительным оценкам работников ДПЧ, в Дроновке погибло восемнадцать человек и сорок три получили ранения и ожоги разной тяжести. О дальнейшем развитии событий мы будем информировать вас в каждом выпуске новостей.

На экране промелькнули кадры: Дед служит литургию в церкви Георгия Победоносца, Дед в своей келье Макарьевского монастыря, Дед колет дрова на заднем дворе. Потом экран побелел, забегали сиреневые сполохи – и вот уже стена как стена.

– Искренне соболезную, – прокомментировал Иван Лукич. – Я понимаю, какую роль он играл в вашей жизни. Но что поделаешь, все мы смертны, и как говорил классик, иногда внезапно смертны. Вам, конечно, тяжело дался этот шаг, Саша. Были всякие там внутренние борения, но ложно понимаемый долг перед Церковью перевесил человеческие соображения. Убить родного дедушку, ну и рядом случившихся – это ужасно, конечно, но ради высшей цели-то всё дозволено! Вы ж святое Православие спасали, не больше не меньше…

– Что вы такое несёте? – захлебнулся я криком.

– Это не я, – улыбнулся Лукич, – это вы, Саша, будете нести. Так сказать, свой крест. Вы подробно изложите всё следствию и прессе. Ну, конкретные детали мы потом уточним. Но суть такая: вы православный террорист, член подполья, боевого крыла замаскировавшихся ортодоксов – Дружины Православного Действия. Вы – то есть не только вы лично, но ваша группировка, очень боитесь победы митрополита Пафнутия на патриарших выборах. Боитесь, потому что он борется со средневековым мракобесием, жестокостью и косностью в Церкви, потому что он хочет явить миру православие с человеческим лицом, православие, которое не мешало бы современному человеку быть членом общества, радоваться жизни… ну и так далее.

– Что за бред? Вы с ума сошли? – я подался вперёд, и мой куратор… видимо, бывший уже куратор отступил на шаг. Но ничуть не изменился в лице.

– Продолжим. Вы ездили 17 ноября к своему деду, архимандриту Димитрию, с целью убедить его выступить перед верующими в поддержку другого кандидата, митрополита Даниила. Однако уже тогда вас… ну, или ваше руководство, грызли сомнения, что отец Димитрий благословит именно Даниила, а не Пафнутия. Поэтому вы, Саша, по приказу своих полевых командиров, заложили в дедушкином доме бомбу с сетевым управлением. Вакуумный фугас RJ-439, если точнее. На случай, если дедушка поведёт себя неправильно. Так и случилось: он велел вам записать на камеру своё видео-обращение, в котором горячо поддержал Пафнутия. Вот, кстати, полюбуйтесь.

Он щёлкнул кнопками пульта – и на стене вновь появился экран. Только теперь на нём был Дед. Иконостас в восточном углу его комнаты – Дед называл её «светёлка». Утреннее, только что взошедшее солнце лезет в окна, и потому лики на иконах почти не видны. Дед сидит под углом к свету и неторопливо, раздумчиво говорит. Всё, как на моей записи, один в один. То есть картинка один в один, а звук – совсем другой. Голос Деда произносит немыслимое:

– Настоящий христианин… должен быть трезвым и рассудительным… Нужно сберечь Церковь… Митрополит Даниил добрый пастырь, но… для Церкви он явился бы бедствием… А вот митрополит Пафнутий… он способен вести Церковный корабль в тихую гавань… Христиане… Каждый, кому дорога наша Церковь… Должен поддержать… владыку Пафнутия, если он с Божией помощью…

Лукич снова нажал что-то на пульте, и звук вырубился.

– Что это? – бесцветным голосом спросил я.

– Это – запись, которую вы, Саша, пытались уничтожить. А правда, качественно сделано? Над монтажом работали настоящие мастера… Слова-то вырезать и скомпоновать не проблема. Истинная проблема – интонация. Речь должна казаться совершенно естественной. Ни у кого ни малейшего сомнения не должно возникнуть.

– Зачем? – горько спросил я. Хотя уже понимал, зачем.

– Ну, это зависит от системы отсчёта, – улыбнулся Иван Лукич. – Наш общий знакомый в архиерейском сане сказал бы, что это простительная ложь, ибо на благо Церкви. А что касается нас… Впрочем, вот ещё и это посмотрите, для полной уж ясности.

На миг экран погас, но засветился вновь. Опять та же миловидная девушка.

– И снова с вами информационный канал «Сверхновости» и я, Тамара Черникина. Срочное сообщение – на сей раз из Московской области. Предотвращено покушение на митрополита Псковского и Новгородского Пафнутия, одного из самых вероятных кандидатов на пост Патриарха Московского и всея Руси. Сегодня, в половину одиннадцатого утра, на его подмосковную дачу проникло трое православных фанатиков-террористов. Как сообщают источники в правоохранительных органах, преступники располагали сведениями, что митрополит Пафнутий находится там. Они были вооружены огнестрельным оружием и взрывчаткой. К счастью, злодейский план остался неосуществлён – митрополит в это время был в столице, на заседании Межрелигиозного совета по внедрению идей толерантности. Чётко и качественно сработала охрана резиденции. Но всё же один сотрудник пострадал, получил лёгкое ранение в ногу. Террористы задержаны. К сожалению, двое из них успели покончить с собой, приняли мгновенно действующий яд. Третий же участник банды сейчас даёт признательные показания. Им оказался тридцатишестилетний москвич, строительный рабочий Александр Белкин. Следствие, по словам источника, также проверит версию о его причастности к сегодняшним трагическим событиям в Нижегородской области.

Показали и картинку – увенчанный острыми башенками трехэтажный дом из розово-голубого кирпича, высокий железный забор, потом – тёмное пространство гаража и какая-то едва различимая фигура с вытянутой рукой. В руке, должно быть, пистолет. Всё это на фоне тихой, печальной музыки. Потом экран погас.

– Значит, так, Саша, – пояснил Лукич. – Ваше руководство узнало об утечке, узнало, что запись выступления отца Димитрия попала к журналистам. И тогда фанатики решились на крайние меры – физическое устранение митрополита Пафнутия. Минус в этом решении очевиден: рейтинг убитого архиерея резко поднимется, пойдут разговоры о его мученической кончине. Но зато за мёртвого и не проголосуют, а из оставшихся живых, кроме Даниила, никто особой поддержкой не пользуется. Опять же, победа Даниила окажется слегка подмоченной мокрым делом, – простите за каламбур. – Но главное – он всё-таки станет Патриархом и начнёт проводить нужную экстремистам церковную политику. Поэтому вас, вместе с двумя другими оболваненными фанатиками, послали в подмосковный посёлок. Вы шли на смерть и знали это. После убийства митрополита Пафнутия всем вам предписывалось принять яд, чтобы следствие не получило никаких ниточек к верхушке подполья. Да, знаю-знаю, самоубийство у вас, христиан, считается самым ужасным грехом. Но вам объяснили, что если на благо Церкви, то это уже не грех, а подвиг, что вы нынче же будете в раю. Как видим, православные экстремисты полностью заимствовали способы обработки сознания у исламских экстремистов. Что лишний раз наводит на мысль об общем тоталитарном знаменателе всех авраамических религий.

Он перевёл дыхание. Уселся на край стола. Пристально посмотрел на меня.

– Запоминайте, Саша, запоминайте. Всё это будете рассказывать и официальным следователям, и, главное, журналистам.

Я смерил его презрительным взглядом.

– С чего вдруг? Почему вы думаете, что я соглашусь на эту игру?

– Согласитесь, – увесисто сказал Иван Лукич. – Вы забыли об одном мелком обстоятельстве: о жене и о сыне.

Перед глазами у меня заплясали цветные точки, в ушах зашумело – и я бросился на Лукича. Придушу гада, и будь что будет…

А потом вдруг пол стремительно приблизился к моим глазам – и в носу стало больно и мокро. Не врал, значит, мой мучитель про тайский бокс.