За окном было темно, в мозгах было темно, и только в глазах – светло: вместо табурета сюда принесли кресло с фиксаторами, и сейчас я сидел с пристёгнутыми руками и ногами. Настольная лампа Лукича светила мне в лицо. Не прожектор, как в гараже Пафнутия, но всё равно неприятно.

– А как иначе, если ты на людей кидаешься? – спокойно пояснил Лукич, в очередной раз перейдя на «ты». – Только-только начали нормально разговаривать, а ты психа включил. Ну я, конечно, понимаю, супружеские чувства, родительские… у самого двое охламонов растут. Но ты ж не я, ты христианин, ты должен, во-первых, постоянно пребывать в трезвении и контролировать свои эмоции, во-вторых, должен смиряться перед обстоятельствами, типа Божия воля… ну и в-третьих должен прощать врагов своих. Ты ж меня врагом считаешь, верно? – он наклонился и уставился мне в глаза.

Я промолчал.

– А зря, между прочим. Я тебе, Саша, зла не желаю. Видишь, даже наручники не надел, хотя по уставу и полагается, если арестованный ведёт себя агрессивно. Но лично мне ты симпатичен, и мне действительно неприятно, что так вот склалось. Ну не повезло тебе, что у тебя такой дедушка значимый… плюс наложилось на эти выборы дурацкие и ещё кое-чего. Попал ты, как говорится, на острие.

Он отошёл к столу, что-то принялся там искать, сходу не обнаружил и снова заглянул мне в лицо – уже с другой стороны.

– А вот, кстати, если б уломал деда на правильное обращение, за Пафнутия – все были бы живы-здоровы. Думаешь, нам такие методы в кайф? Но тут политика, Саша. Большая политика. Она, понимаешь, как асфальтовый каток: если уж попался, расплющит в блин.

– Кто? – выдавил я из разбитых губ. – Кто взорвал Деда?

– Откуда я знаю? – пожал плечами Лукич. – Это не моя зона ответственности. Я взрывами не командую, я, так сказать, болтолог. Не в смысле положить болт, а в смысле болтать. Проводить, в смысле, работу с людьми. А кто взорвал… К дедушке ведь разные богомольцы ездили, так? Исповедаться у последнего старца – это ж круто! Я даже не в курсах, когда там заложили этот заряд. Может, год назад, может, больше. Главное, когда сигнал с пульта пошёл. А пошёл он, Саша, когда выяснилось, что ты и не думаешь снова к Деду в ноги кидаться и молить о спасении правнука. А совсем даже наоборот – связываешься с тёмными личностями, играешься в войнушку. Значит, на тебя надежды уже нет, значит, по-другому уже надо вопросы решать.

– Да уж, и правда с тёмными, – мрачно признал я. – Ваши сотрудники, конечно?

– Смежники, – равнодушно прокомментировал Лукич. – Из девятого управления. Они вообще другой темой занимаются, подполье выявляют, реальное. Думаешь, выдумки? Думаешь, все террористы такие же нарисованные, как и ты? Нет, брат Сашка, в вашей церковной тусе всякой твари есть, и даже не по паре, а в ассортименте. Ну а начальство наше общее просто скоординировало две разные операции. И без того нужно было на Пафнутия смальца покуситься. Для пиара полезно… Ну и для самого владыченьки тоже: чтобы понимал, как всё серьёзно, чтобы без фортелей… а то ведь в другой раз у ребят и получиться может, верно? Мутный он тип, этот ваш Пафнутий, между прочим. Хрен поймёшь, чего ему по реалу надо. Со всеми крутит – и с вашими, и с нашими. Но, по крайней мере, дядька понятливый, с ним дела делать можно. Пока, во всяком случае.

Я собрался с силами и задал самый очевидный вопрос:

– Зачем вы мне всё это рассказываете? Раз не боитесь, что болтать начну, значит, я труп?

– Ну зачем же так? – укоризненно скорчился Иван Лукич. – Зачем сразу о людях плохо думать? Мы без нужды никого не киляем, ты нам, наоборот, живой нужен. Живой, здоровый и разговорчивый. Но говорить, конечно, будешь только то, что надо. А рассказываю я тебе всё это, чтобы иллюзий не строил, чтобы у нас взаимное доверие было. Нам с тобой, Саша, ещё работать и работать. На общее, так сказать, благо.

– Ну, в чём ваше благо, это понятно, – заметил я. – Небось, дырку для ордена уже просверлили. А моё?

– Тебе нарисовать положительный сценарий? – широко улыбнулся Лукич. – Легко. Итак, если будет у нас мир-дружба-жвачка, то продаём мы твою столичную квартиру, на часть средств покупаем неплохой домик в каком-нибудь городке-спутнике, Талдом, например, или Пущино, остаток бабок переводим на счёт твоей Леночки. Потом оформляем как бы решение ювеналки, отдаём Леночке сыночка Кирюшеньку, и едут они в свой Талдом, ведут жизнь тихую и безмятежную. Под нашим присмотром, конечно. Не сомневайся, проживут, не останется супруга твоя без работы. Что-нибудь скромненькое, достойненькое подыщем. Вот прикинь, свой домик, огородик, и кур ещё можно завести, уток. Козы ещё неплохо, можно и молоко ихнее продавать, и шерсть ихнюю стричь, тоже спросом пользуется. Голодать не будут. Ну и о душе подумать можно, с таким расчётом домик подберём, чтобы рядом церковь, и батюшка ревностный, даниловского, так сказать, гнезда птенец…

– А мне в этом положительном сценарии место есть? – голова у меня всё ещё болела, в носу отдавало кровью, и опухали разбитые губы.

– А с тобой, Александр Михайлович, расклад особый, – посуровел Лукич. – Ты же у нас не абы кто, а террорист номер один. Ты и дедушку сгубил, и Пафнутия прибил… ну, то есть чуть-чуть не прибил, но чуть-чуть, как мы в детстве говорили, не считается. Ну сам прикинь, отпустить мы тебя никак не можем, это всю малину испортит. Так что будут два громких процесса, по Дроновке и по митрополичьей дачке. Ты будешь главным, но не единственным фигурантом.

– Что, Диму с Мишаней рядом со мной посадите? – осклабился я. – Одного по правую руку, другого по левую?

– Ну, у тебя и аппетиты, – заржал бывший куратор. – От скромности явно не помрёшь. Только не было сегодня с тобой никаких Дим и Мишань, мы тебе другую компанию подберём. Непосредственные подельники – это даже неинтересно, ты ж в курсе, они как бы отравились, и личности их как бы установить не удастся. Ты ведь их тоже только по кличкам и знал, один был… ну, допустим, Пересвет, а второй… Ослябля, если не ошибаюсь. А у тебя оперативный псевдоним был… ну вот что тебе больше нравится, Философ или Защитный?

Я похолодел… Значит, они и туда добрались? Но ведь R-подключения невозможно записать, как невозможно записать сны! Собственно, это и есть сны, только программно направляемые. Но программа-то задаёт общую канву, а детализация идёт за счёт подсознания клиента. Может, они и мысли уже читают?

– Ой, извини, Саша, – Иван Лукич неуклюже притворился смущённым. – Кажется, я задел интимное… Понимаю-понимаю, просто, знаешь, интересно было на твои подвиги посмотреть, да и подмогнуть смальца.

– В каком смысле? – я удивился совершенно искренне.

– В прямом. Мы же там, в R-подключении, общались. Илюшка я, короче, твой как бы денщик и всё такое.

Если бы меня до того не били по голове – сейчас я сидел бы как дубиной стукнутый. Но резиновую дубинку спецназовца я уже затылком словил, поэтому сравнение не годилось. А вот пыльным мешком пришибленный – это да, это в тему. Мне вообще казалось сейчас, что сижу я в пыльном мешке, завязанном на верёвочку. И что с этим мешком дальше будет? В болото кинут? В яму выгребную?

– Короче, мне кажется, ты не догоняешь, – заметил моё состояние Лукич. – Успокойся, ты не один такой. В общем, объясняю на пальцах. Вот появилась три года назад эта штучка, R-подключение. Что там в рекламке? Сперва подробнейшее компьютерное тестирование, в ходе которого определяются твои вкусы, пристрастия, интересы. Потом навороченный софт разрабатывает специально под тебя мир, в котором тебе по кайфу, с которым у тебя полная психологическая совместимость. Потом тебе продают аппаратуру – шлем со встроенным хардом и софтом. Ты надеваешь этот шлем, начинает работать софт, погружает тебя в гипнотический сон, даёт тебе вводную, на основе данных тестирования. И ты начинаешь себе это снить. Живёшь там полноценной жизнью, за минуты здесь могут проходить дни там, а при каждом следующем подключении твоё подсознание заполняет лакуны… с учётом новой вводной. Правильно излагаю, да?

Я молча кивнул.

– Ну так вот, это, скажем так, одна сторона медальки. – Лукич продолжал свою лекцию. – А фишка вся в том, что вводная составляется не только с учётом твоего тестирования. Данные тестирования поступают на особый сервер, обрабатываются особым софтом. Вот прикинь: таких, как ты, с примерно похожими вкусами и интересами, допустим, десять тысяч. Вам всем сочиняют один и тот же мир, Новую Византию эту самую. Потом каждый из вас надевает шлем, получает общую вводную и начинает снить себе что-то. А дальше включается обратная связь. Софт начинает тестировать тебя, пока ты в гипнотическом сне. И ты отвечаешь на вопросы… не голосом, а как-то иначе, я ж не спец, я деталей не знаю. Короче, софт выясняет, что ты там в своём сне делаешь… не детали, а стержневые моменты. Эта инфа посылается на сервер, и с учётом твоих действий корректируется общая легенда, у всех остальных десяти тысяч слегка меняется вводная. По-простому скажу: мы в R-подключении не каждый только свой сон видим, а и друг с другом общаемся. Поэтому через наши взаимодействующие сны творится единая реальность. Просекаешь? Ты спишь и видишь себя крутым важняком Святой Защиты, братом Александром, я сплю и вижу себя твоим слугой Илюшкой… Ну ладно, я-то особый случай, у меня это не для кайфа, а по работе, за тобой присматривать, изучать. Но остальные, выходит, сообща творят некую реальность. Физически несуществующую, но что с того? Душа – она тоже ведь, по вашей вере, физически не существует… а ведь есть.

Вот оно, значит, как… Значит, я и здесь у них под колпаком, и там у них под колпаком. Где же я свободен? В настоящих снах? А вдруг они и туда пролезли?

– А зачем вообще всё это? – я спросил механически, не надеясь на честный ответ. Но Иван Лукич с готовностью ответил:

– Ну не ради же грошовой абонентской платы. R-подключение, Саша – это полезнейшая для общества вещь. Вот смотри: жизнь у людей одновременно и нервная, и скучная. Стрессы там всякие. Дома, допустим, его жена тиранит, или у неё муж эгоист стопроцентный. На работе грызня, подсиживают все друг друга. Дети, опять же, достают… Ехать куда – часами в пробках стоять, флаер-то мало кто пока себе позволить может, а как все смогут – пробки и в воздухе будут. Новости посмотришь – и жить не хочется. То кризис, то землетрясение, то новая зараза какая, то экологической катастрофой пугают, то технологической. Сетевизор врубаешь – а там тебя снова грузят. Короче, копится напряжение, звереет человечек. Ну и общий градус повышается. Надо, значит, как-то пары спустить, причём индивидуально каждому. И вот появляется R-подключение. Приходишь ты с работы, усталый и злой, надеваешь свой шлем, ныряешь в мир своей мечты… И там ты живёшь по-настоящему, ярко, красиво… сенсорный голод свой удовлетворяешь, духовную жажду опять же. Потом выныриваешь по таймеру – и готово дело: ты уже не тварь дрожащая, а человек, ты реализовался как личность. Это тебе не примитивные компьютерные игрушки сорокалетней давности, не мыльные сериалы… И уж всяко не наркотики – ни вреда здоровью, ни физиологической зависимости.

Иван Лукич выдержал театральную паузу. Затем добавил:

– Ну а к тому же, это переводит в безопасную сферу дурную энергию. Пусть христиане резвятся в своей реальности, исламисты – в своей, и коммунистам свой рай найдётся, и прочим извращенцам. Лишь бы тут, в исходном мире, не гадили. А там – пожалуйста, расслабляйтесь на всю катушку. Усёк?

– О! Самое то! – поднял палец Лукич. – Ты понял, значит!

– Думаю, лучше всё-таки дорога к святой правде, – не хотелось мне с ним соглашаться, хотя и огрызаться было глупо. Умнее всего, наверное, было бы сейчас молчать и слушать.

– Святой правды у тебя в Новой Византии выше крыши, – парировал Иван Лукич. – А здесь, в слякотной нашей земной жизни, другая задача. Друг друга не сожрать и планету не угробить окончательно. А единственное средство к тому – глобальная экономика. А чтобы глобальная экономика крутилась как следует, люди должны быть правильными. Соответствовать ей должны. Это значит – во-первых, высокие потребности. Если ты десять лет в одних штанах будешь ходить, пока не порвутся – значит, ты нагадишь всей отрасли. Значит, те, кто шьёт штаны и кто их продаёт, теряют работу. Ну а силой тебя заставить штаны покупать нельзя – это ж только при тоталитаризме можно было бы. Но при тоталитаризме рынок дышит плохо. Значит, заставлять нельзя. А что тогда? А тогда воспитывать тебя надо по-тихому, формировать у тебя потребность в новых штанах. Ну и во всём остальном. Это первое. Усвоил?

Я молча кивнул. Старые, истёртые банальности. Неужели он сам в них верит?

– Дальше, высокая мобильность – продолжил свою лекцию Лукич. – Если все будут сиднем сидеть и не захотят шевелиться – значит, в макроэкономике кровь начнёт застаиваться. Вот сидишь ты в своём Мухосранске без работы и без штанов, чистишь зубы пальцем, а в Сраномухинске завод построили, по производству цифровых зубных щёток. Что нужно? Чтобы ты, как есть без штанов, сорвался с места и поехал в Сраномухинск, устроился на завод. Там тебе дадут штаны. И в итоге все будут и при штанах, и при щётках. Но опять же, силой тебя туда никто не погонит. Надо, чтобы сам захотел. А значит, тебе по барабану должен быть всякий там дым отечества, корни, берёзки с балалайками. Нужно, чтобы ты думал как в пословице: рыба где глубже, а человек где лучше. Это второе. И, наконец, третье. Это сознание расширить, от предрассудков избавиться. Потому что именно предрассудки заставляют тебя сперва десять лет ходить в одних штанах, а потом сидеть на голой попе ровно, любоваться родными берёзками и ни фига не делать. А потом ещё удивляться, если кердык наступит. Так он оттого и наступит, что ты в новый мир не вписался и другим мешаешь вписываться. Понял, к чему клоню?

– Понял, – вздохнул я. – Христианство мешает, да?

– Мешает, – согласился бывший куратор. – Не одно оно только, любая религия, в общем. Но религии различаются ведь и по степени упёртости. Да и внутри религии тоже очень по-разному может быть. Вот посмотри на иудеев. Да, есть у них жалкая кучка ортодоксов в шляпах и пейсах, дикие люди, как из пятнадцатого века. Но большинство-то – нормальные, продвинутые. В глобальный мир вписались, а что они там по субботам зажигают – это экономике не вредно. Теперь вот муслимы… Помнишь, какими злобненькими были всего полвека назад: А как присмирели… Ну, не считая Мавритании, конечно, но в мировом масштабе это семечки. А причина-то чисто экономическая – после того, как холодный термояд изобрели, нефть в цене упала, значит, саудитов уже можно было к ногтю взять, а остальных – сытно подкормить в обмен на лояльность и интеграцию. И сам видишь – сработало. Как их из Саудовской Аравии подкармливать перестали, так они ваххабитов своих передушили и делом, наконец, занялись. Теперь, значит, христианство. С католиками та же ботва, что и с иудеями. Кучка непримиримых и масса вменяемых. Протестанты – в общем, тоже. Особых проблем не доставляют. Остаётесь только вы, православные. В мировых масштабах, может, от вас особого вреда и нет, но здесь, в Московской Федерации… тут вы опасны.

– И чем же мы опасны? – вздохнул я. – Террором, который вы же сами и придумали?

– Да потому и придумали, – пояснил Лукич, – чтобы влияние ваше ослабить. Потому что влияете. Ориентиры, понимаешь, даёте. Высокие смыслы… которые на практике оборачиваются нежеланием покупать штаны и работать. Ну и что с вами делать обществу? При тоталитаризме-то живо бы к ногтю взяли, но у нас свобода. Каждый имеет право исповедовать и проповедовать. Значит, тут деликатно нужно. Поэтому мы вас аккуратно вытесняем. Нежно. Никто ж церкви ваши не рушит, в тюрьму за веру не сажает. Просто живите тихо, не суйте нос куда не надо, не смущайте людей. Потому и запреты на профессию, контроль в ЦКЛ – это просто, как бы сказать, профилактика. Чтобы, глядя на вас, никому не хотелось так же вот маяться… А террористы – это нужно, чтобы народу как-то объяснить необходимость таких мер. Да, жалко людей, кто ж спорит? Но в том и суть любой политики: гнобить единицы на благо миллионов. А миллионы – на благо миллиардов.

– Слушай, Иван Лукич, – перебил его я. – Дай попить чего-нибудь. Жажда замучила.

– Погодь, – ответил он, – нам немного и осталось. Сейчас договорим, внесём все нужные ясности, условимся о дальнейшем – и будешь ты и пить, и есть, и спать. Причём сладко. Короче, мы уклонились от темы. А тема – это твоя дальнейшая судьба. Судьба у тебя, Саша, такая: выучить как следует всё, что надо, и соответствующим образом себя вести на процессах. Изобразить деятельное раскаяние, сдать подельников… Да ты не морщись, никого не подведёшь. Мы ж тебе и списочек дадим, кого ты как бы вспомнишь. Они все и так у нас проходят по разработкам, их участи ты уж всяко не навредишь. Ну, понятно, пресса вокруг тебя будет виться, отвечай правильно. Да, заблуждался, да, каюсь, да, буду всю жизнь грехи замаливать. Дадут тебе, конечно, пожизненное, тут уж никуда не деться, но сидеть будешь в нашей внутренней тюрьме, в хороших условиях. Не такая камера, как та времянка, где ты очухался. Там скорее как номер в гостинице. Только окно непробиваемое и дверь на замке. Зато и комп, даже с выходом в сеть. Разумеется, в режиме read-only. И телевизор, и холодильник, и даже бар. Ну и, само собой, R-подключение. Сражайся там, в Новой Византии, с еретиками и оборотнями, геройствуй, набирай положительные эмоции. Раз в год – видеофонный разговор с женой и сыном. Ну скажи, разве плохо?

– Хорошо, даже замечательно, – признал я. – Прямо вечный санаторий. Только вот загвоздочка есть: не могу я предателем стать, не могу против веры пойти.

– Как геройски звучит! – хохотнул Лукич. – Саша, ты не перепутал? Ты не в Новой Византии, ты не брат Александр в плену у сатанистов. Ты здесь, у своих. И никто от тебя не требует предавать веру, отрекаться от Христа, топтать крест и прочие глупости. Да, забыл сказать: твои религиозные потребности тоже удовлетворим, раз в месяц будет батюшка приходить, исповедовать, причащать. Ни от чего отрекаться не надо, что ты! Сейчас не сто лет назад!

– А если я всё-таки откажусь? – тихо спросил я.

– Тогда…. – задумчиво протянул Иван Лукич… – Тогда от демонстрации пряника переходим к демонстрации кнута.