День вроде был как день, после обеда господин вёл приём посетителей. Их оказалось многовато, причём высокородный был всего один – унылый, тощий, судя по зелёным шнурам перевязи – баронет, чьё когда-то роскошное платье заметно погрызла моль. Остальные – разный люд, купцы, мастеровые, мелкие, судя по виду, чиновники. Сидели на лавках в прихожей, ожидая своей очереди.

А я настолько обнаглел, что даже подслушкой не занимался. Ну сами посудите, что нового я через дырочку в спальне узнаю? В лучшем случае, как какому-то несчастному, проведавшему о тайном искусстве, господин Алаглани пообещает помочь. Это пройденная ступенька, братья. Мне бы лучше уследить за тем, как творит он чародейства, причём от начала и до конца.

И потому сидел я вместе с посетителями в прихожей. Понятное дело, томище трудов старейшего брата Гисиохири не читал, незачем удивлять людей. Просто сидел и ждал.

И ведь дождался! Не зря ещё с утра грызли меня дурные предчувствия. Вообще-то они каждый день грызли, считая от пропажи кота и бегства поваров, но сегодня они особенно разыгрались. Я и штучку наладил, и другое тоже.

Первое, что насторожило меня – это что среди посетителей не было женщин. Меж тем как обычно их было, пожалуй, побольше мужчин. Особенно пожилые купчихи любили прибегать к лекарскому искусству господина. Сегодня же – только мужчины. И почему-то среди них ни одного старика, ни одного юноши. Всего посетителей сидело в прихожей восемь человек, и всем я дал бы чуть больше тридцати и чуть меньше сорока. Судя по одежде – люди не шибко богатые. Лица скучные какие-то, взглянешь – и тут же забудешь. Ну, разве что кроме баронета, молью поеденного.

Второе – что, ожидая своей очереди, сидели они молча, друг с другом не перебрасываясь ни единым словом. Обычно иначе – скучно им, и треплются о болезнях своих, о ценах на зерно, о непогоде, от которой суставы ломит, о неминуемой войне с Норилангой, о детях, кои отбились от рук, о разбойниках, которые шалят по дорогам. Высокородные частенько вина требуют, причём чем худосочнее высокордный, тем вероятнее он велит подать ему чего-нибудь наилучшей выдержки. Я уж с надеждой смотрел на баронета – не возжелает ли промочить горло? Не возжелал.

Первым в кабинет зашёл коренастый лысоватый купец, и где-то с полчаса обременял господина своими хворями. Потом он вышел, но почему-то вновь уселся на лавку. Ну, может, обдумывает услышанное. Может, сказал ему господин грустную правду, и теперь он решает, кому чего оставить по завещанию.

Следующим в очереди горшечник был, мастер Изиугири, как он представился. Запустил я его в кабинет, сел на лавку, и прямо как иголки мне кожу колют. Чую – клубится что-то в воздухе, вроде как облака сгущаются, откуда вскоре молнией шандарахнет.

И шандарахнуло. Ибо, спустя пару минут как мастер Изиугири вошёл к господину, трое посетителей одновременно поднялись и шагнули к дверям кабинета.

– Куда вы, почтенные? – спрыгнул я с лавки и загородил собою дверь. – Извольте обождать! Сейчас не ваша очередь!

– Наша, наша, – коротко бросил один из них, а другой выбросил вперёд ногу и отвесил мне такого пинка в бедро, от коего я тут же очутился на полу. Вот, значит, как! Началось!

Ну, понятное дело, от пинка никто ещё не умирал. Вот и я не умер, а вскочил на ноги и сунул руку за пазуху. Нет, почтенные братья, не штучку я выхватил – ибо если из чёрной трубки стрелять, то представьте потом мороку с трупами. Не зимний лес, а очень даже город. А если из белой – очухаются они через пару часов, и зададутся очень интересными вопросами. Потому что если верна моя догадка и люди это приглядские, то уж они-то должны понимать, чьё это оружие – сиробикан, который я про себя «штучкой» зову. Зачем давать им лишний след?

И потому выхватил я совсем другое – кусок плотной и влажной ткани с длинными завязками. Быстро нацепил на лицо, прикрыв ладонью глаза – всё это заняло мгновение, даром, что ли, упражнялся столько. И тут же бросил в потолок мешочек из тончайшей бумаги. В мешочке же – истолчённая в порошок кора мозголомника в смеси с едким перцем и мельчайшими семенами извергун-травы. Лопнул мешочек, и поплыл по воздуху терпкий запах.

То есть это он мне, сквозь мокрую тряпку, казался терпким, им же, защиты лишённым, так шибануло, что вопили они как поросята под ножом мясника. Сразу у них намерения изменились – только что рвались в кабинет, теперь же опустились на карачки и принялись раскачиваться, не переставая орать. Убойная смесь. Мало того, что глаза от неё слезятся, так ещё и мозги плывут, страшные видения начинаются, и теряет человек себя, путает, где земля, где небо, а где его собственная голова.

Действует не слишком долго, но мне долго и не надо. Оставил я их, страдальцев, ползать по полу в прихожей, и ворвался в кабинет, плотно дверь затворив. А там как раз господин Алаглани за столом сидел, а напротив расположился горшечник Изиугири и говорил с этакой ленцой:

– Надеюсь, господин аптекарь, у вас хватит здравого смысла не сопротивляться? Дом окружён. Поэтому сейчас вас выведут и посадят в карету. Не советую звать слуг на помощь. Пожалейте мальцов.

Ну, не стал я второй мешочек смеси тратить, а поступил проще. Взял табурет, возле дивана стоящий, и молча приложил горшечника по затылку. Я, конечно не медведь и даже не Волосатик, силы в руках моих ровно столько же, сколько в пятнадцать лет бывает, но если знать, как и куда бить… Обмяк мастер Изиугири, шлёпнулся на ковёр.

Я же, не теряя времени, крикнул господину:

– Некогда собираться! Их тут куча!

И, прыгнув к окну, распахнул решётку – замочек я ещё несколько дней как отпер. Потом открыл створки и велел господину:

– Там канат привязан. За мной, и в ход!

Сел на подоконник, ухватился за канат, и тут же оказался внизу. Окна кабинета в сад выходили.

Времени было всего-ничего. Ладно, эти «больные» в прихожей сейчас ползают на коленках и видений страшатся, но ведь те, что ждут за забором, скоро поймут, что случилась заминка, и ринутся сюда.

Но господин Алаглани меня порадовал. Не стал он суетиться, хвататься за ценности, за вещи, а послушно скользнул по канату вслед за мной. И мы побежали.

Разумеется, в сарай-травохранилище. Подземный ход в аптекарском доме хитро был устроен. Туда и из самого дома можно было попасть, из подвала, и из травохранилища, и ещё из дальнего сарая, где хранились у нас всякие огородные вещи – лопаты, грабли, мотыги, вилы.

Через дом идти не стоило, потому что как знать – может, помимо тех, в прихожей, ещё какие-нибудь страждущие в нём шарятся. А травохранилище было ближе всего.

И помчались мы по саду, словно злые собаки за нами гнались. Наши же псы, Покусай и Погрызай, не подавали голоса, и подумалось мне, что, может, приглядские их на всякий случай стрельнули. Жалко сделалось, да не время для жалости.

В травохранилище отодвинул я стоявшие в дальнем углу ящики, и обнаружилась под ними медная крышка люка. Попробовал я поднять – но едва лишь на палец поднял, слишком тяжела оказалась.

– Пусти, – отодвинул меня господин и, поднатужившись, откинул крышку. За ней открылся чёрный холодный провал, откуда пахнуло мокрой землёй и какими-то червяками.

Я прыгнул первым, и, падая, испугался, не переломаю ли ноги? Но тут оказалось не слишком высоко, не более двух моих ростов. Так что шмякнулся я на земляной пол и проворно откатился в сторонку. Вовремя: сверху обрушился господин. Ему, кстати, хватило ума закрыть за собой люк. Понятно, всё равно обнаружат, но вовсе не сразу. Сперва дом будут обшаривать.

Меж тем господин защёлкал кресалом, и вскоре в его руках затеплилась свеча.

– Я смотрю, хорошо вы тут всё обустроили, господин мой, – улыбнулся я. – Свечи где надо сложили, огниво. Чуяли, что когда-нибудь бежать придётся?

– Не чуял, а предполагал такую возможность, – наставительно сказал господин. – Причём даже не по той причине, о которой ты думаешь. Сам посуди – в наши дни ремесло лекаря, пользующего, в том числе, и новых вельмож, весьма опасно. Кто-то кого-то отравит, к примеру, а свалят на меня. Или настоятельно попросят ускорить чью-то кончину. Между прочим, может быть, и вот это сегодняшнее вторжение объясняется чем-то подобным.

– Давайте будем думать и гадать после, – предложил я. – Сейчас надо уходить побыстрее, пока ворота городские не закрылись. Ладно бы ход ваш вёл за стену, так ведь всего лишь в овраг выходит.

– Можно подумать, нам есть куда идти за городской стеной, – хмыкнул он.

– Есть, гоподин мой, – обнадёжил я. – Но об этом потом. Сейчас давайте-ка поскорее.

И мы пошли так скоро, как это можно в подземном ходе. Бегом-то не побежишь – и потолок местами снижается так, что приходится пробираться в три погибели, и корни деревьев с него свисают, и изгибается он. А главное – свечку боялись загасить, Фонарь бы сюда, со стеклянной крышкой, но вот фонарём господин не озаботился, да и я тоже.

Казалось мне, будто идём мы целую вечность, будто наверху уже стемнело – а меж тем вылезли из узкой дыры всего-то, пожалуй, в пятистах шагах от забора. Почти в самую глубину оврага, где уже вылезла молодая крапива и покрылись серёжками ветви ивы. Солнце уже клонилось к западу, но стояло ещё довольно высоко.

А на дне оврага шумел ручей. Летом и осенью это была тонюсенькая струйка, сейчас же глубина оказалась выше колена, и я лишний раз похвалил себя, что устроил свой схрон не в самом низу, а ближе к середине склона.

– Вот, господин мой, – весело сказал я, – переоблачайтесь. Вот хотя бы в это. Такое землепашцы носят, но добротное, не думайте.

– Ты что же, – поразился он, – заранее припас?

– А тот как же, – я облизнул губы, – если уж вы предполагали, что бежать придётся, то мне тем более грех не предусмотреть. Так что и одёжу я заранее вам подобрал, по росту и размеру, и деньжат немного, и припасы вот… селяне же ежели в город идут, обязательно с собой припас возьмут. Давайте, одевайтесь, а прежнюю одёжу в дыру запихаем. Вряд ли она когда вам пригодится, но к чему её просто наземь кидать?

Переоделся и я, в такое же мужицкое. Из прочих же вещей, мужикам несвойственных, только штучку оставил – слишком жалко было бы с ней расстаться, да и как знать, вдруг ещё выручит? Но слишком уж нагружаться не стал. Путь предполагался не столь уж длинный, может, два дня, может, три.

– Ты можешь хоть сказать, куда мы в таком виде отсюда пойдём? – вяло поинтересовался господин. Похоже, все эти свежие события изрядно стукнули ему по мозгам, и сейчас он пребывал в растерянности. Редко я таким его видел. Точнее сказать, всего единожды – когда стоял он в лесном своём доме, привязанный к кольцу для факела.

– Скажу, господин мой, – кивнул я. – Только не сейчас. За стену выйдем, там уж. И вот ещё что… Для селянина лицо у вас больно уж чистое. Погодите минутку…

Набрал я грязи и стал опешившему от такой наглости господину в щёки втирать. Не абы как, ясен пень, а с умом. Чтобы при свете вечернего солнца казалось лицо тёмным от загара и пыли. Вот что бороды нет, это худо, не догадался я накладную припасти. Впрочем, бывает, что и селяне бреются, когда до деревни доходит городская мода.

По оврагу мы прошли ещё пару тысяч шагов, и только после этого рискнул я выбраться. Чьими-то голыми ещё огородами, крадучись, вылезли мы на Заполынный проулок, оттуда на Первую Гончарную, а там уж и до северных ворот недалеко.

Спрашиваете, братья, почему я не воспользовался той лазейкой вблизи восточных ворот? Той, которой осенью за стену проник? А вы давно ту лазейку видали? Узенькая нора, я, может, и пролез бы, а уж господин Алаглани точно бы застрял. И это уже о том не говоря, что пришлось бы через полгорода идти, по людным улицам. Так что, ничего не поделаешь, пошли мы как все обычные люди, к северным воротам.

Боялся я, конечно, что остановит нас стража. Хотя и понимал: вряд ли весть о случившемся в доме успела сюда добраться? Это ж приглядские должны своему начальству доложить, а их начальство с полковником Гаинахизи-тмау связаться, командующему городской стражей, а уж полковник через посыльных своих должен на стену указания дать… Но что, если ещё до вторжения в аптекарский дом такое указание было заблаговременно дано? Задерживать любого, кто хоть как-то смахивает на главного городского аптекаря…

Но милостив Творец, обошлось. Единственное, что заинтересовало в нас толстого стражника – это медный пятак, который мы, знающие порядок селяне, почтительно опустили в подставленную ладонь.

И очутились на свободе. Ну, если пространство за городской стеной и впрямь можно счесть свободой.

Хотя, если просто погулять выйти, то приятные места. Уже повсюду вылезла трава, желтеют и краснеют в ней мелкие цветы, некоторые, самые торопливые деревца уже покрылись листвой, а другие с расстояния кажутся закутанными в серо-жёлто-зелёные облака. Птицы песнями разливаются, свистят, чирикают, щёлкают. Воздух тёплый, ароматами весенних трав наполненный, небо ясное, лишь у восточного края гряда облаков. Слева солнце не спеша сползает к далёкой чёрной кромке леса, а справа вылезла на небосвод Хоар-луна – большая, рыжая, прямо как наш украденный кот.

При мысли о коте перестал я любоваться весенними красотами и задумался о более важных вещах.

– Вот что, господин мой, надо нам сейчас условиться, чтобы никому наши речи подозрительными не показались. Странно, коли мужика-землепашца господином кличут. И уж тем более ваше имя называть не след. И потому будете вы… ну хотя бы Арихилай, самое мужицкое имя. А я, так уж и быть, Гиларом останусь, нас, Гиларов таких, что грязи.

– Что ж, – кивнул господин, – это разумно. И ты тонко намекнул сейчас на печальное прошлое. Впрочем, ладно, от прошлого всё равно убежать нельзя, как нельзя убежать от тени. Скажи лучше, куда мы направляемся? Или ты предполагаешь месяцами скитаться по дорогам, пробавляясь милостынькой и мелкими кражами? Или в шайку к Дыне пойдём?

– Зачем к Дыне? – махнул я рукой. – Не надо к Дыне! Пойдём туда, где гораздо ближе и гораздо безопаснее. К людям, которые нас защитят. Пару дней пути, может, три, не более. А вот куда, уж прости, Арихилай, пока не скажу. Не потому что не доверяю – а просто запрещено мне место выдавать. Придём – сам увидишь.

Господин Алаглани помолчал. Пожевал губами, подумал, поправил сбившуюся на бок широкополую селянскую шляпу.

– Что ж, Гилар, будь по-твоему. Сейчас мне всё равно деваться некуда, а те, кто мог бы мне помочь – ну ты понимаешь, о ком я – слишком далеко. Да и возможности у них тоже весьма ограничены. Поэтому веди, как знаешь. Приходится тебе довериться, хотя и ничего я, по сути, о тебе не знаю.

– Да и я о вас мало что знаю, господин мой, – ответил я. – Вот и поговорим, тут безлюдно. Но только давайте ускоримся, нам всё равно в лесу ночевать, так хотя бы не в потёмках туда прийти.

И мы двинулись к далёкой кромке елового леса.

Стоянку я выбрал подальше в лесу, чтобы костра нашего никому видно не было. Расположились на крошечной полянке, окружённой огромными, не в одну сотню лет елями. В полях, наверное, ещё довольно светло, солнце закатилось, да закат краснеет. Здесь же, в лесной чаще, стояли густые сумерки. Руку протянешь – едва пальцы видны. Под ногами чуть слышно поскрипывала прошлогодняя сухая хвоя и слегка шелестел молодой подлесок.

Ну, как развёл я костёр, сразу посветлее стало. Велел господину хворост подкидывать, а сам срубил рогульки подходящие и перекладину для них. С водой тоже повезло – бочажок неподалёку нашёлся, и вода была в нём довольно чистая. Так что вскоре уже котелок дымился, а я отмерил в жестяную кружку ячменной крупы. В животе уже побулькивало – ведь за всеми сегодняшними потрясениями как-то не до ужина было.

И тут впервые подумал я об оставшихся. С ними-то что? Алай, Дамиль, Хайтару, Халти. Неужели приглядские их в темницу увели? А вполне возможно. Даже не просто возможно, а именно так и есть. Вдруг из них кто-нибудь знает, куда господин Алаглани намылился? Вдруг о чародействах его кому-то ведомо?

Холодом меня обдало, хоть и у костра сидел. Ну ладно Хайтару, увидят, что дурачок и толку с него меньше мизинца. Дамиль – ещё туда-сюда. А вот Халти и особенно Алай… Халти – не просто слуга, ученик он лекарский. Всюду в городе господина сопровождал, когда тот оперировал или осматривал больных. Значит, приближен, значит, может и тайны знать. Алай – ещё хуже. В розыске ведь Алай, и наверняка его опознает какая-нибудь сволочь. За два года он, конечно, чуток изменился, подрос, но вряд ли настолько, чтобы знающие его в лицо не разобрались.

Надо было с собой его брать, вот что! И скрутило меня стыдом, что и не вспомнил о нём, господина спасаючи. Да, конечно, всё внезапно случилось, но так ведь я давно чего-то подобного ждал. Ещё с того дня, как сбежали наши повара, кота прихватив. Ну что мне стоило шепнуть Алаю, куда бечь, ежели начнётся?

– Мы вот тут сидим, – заметил я в пустоту, – кашу варим, а ребят наших повязали, должно быть. И может статься, прямо сейчас их в Пригляде и допрашивают.

– Полагаешь, это Тайный Пригляд? – подкинув сухую ветку в костёр, спросил господин Алаглани.

– Уверен, – кивнул я. – Их манера, спутать трудно. Ночные или лазутчики норилангские иначе бы себя вели. В городе бы взяли вас, оно и проще гораздо, чем из собственного дома. Нет, ясен пень, Пригляд постарался.

– Я смотрю, ты хорошо знаком с тем, как работают в Пригляде, – заметил господин.

– Учили, – сухо отозвался я. – Пригляд ведь нам главный враг. Но не о том сейчас речь, господин Алаглани. Вас я вывел, а ребята остались у них в когтях. И о том надлежит нам думать, как вызволить их.

Аптекарь откликнулся не сразу. Подбросил ещё хворосту в огонь, посмотрел на закипающую в котелке воду. Сгорбив спину, уселся поудобнее.

– У тебя есть какие-то идеи? – наконец спросил он.

– Есть, – отозвался я. – Вы же чародей, господин мой. Чего уж сейчас-то в прятки играть. И в лесном доме Арихилай этот рассказал, как вы над ним ритуал творили, и я много чего приметил. Семь лет назад ведь всё только началось, так? Только за полгода, смотрите, чего было. Вдове Анилагайи сына из темницы вытащили? Вытащили. Купца Бааихарая заколдовали? Заколдовали. Графёнышу этому Баалару помогли, вернули ему брата молочного Алиша? Вернули.

– Ну, положим, только разведал, где мальчишку держат и кто… – заметил господин. – А вот возвращал не я. Опередили меня, и я даже догадываюсь, кто.

– Потому что вам бы колдовской силы не хватило, – согласился я. – В Гоххарсе чародеи сильные, и с ними только те справятся, кому вообще никакие чары не страшны.

– А то я не понимал, – усмехнулся он. – Всё я понимал. И про тебя всё понимаю… ну, пускай не всё, но многое.

– Не обо мне сейчас разговор, – не дал я ему уйти в сторону, – а о том, что вы и поныне чародей, и ведомы вам тайные искусства. И потому должны вы сейчас чарами своими ребят спасти. Они ж слуги ваши, вы их в дом свой взяли, под свою руку. И пока не кончилась их служба по вашей ли, по их ли воле, вы в ответе за них.

– Вскипело, – сказал господин. – Давай-ка я сам заварю, я тоже ведь умею. Солдатская жизнь научила… Ну а что касается твоих слов… Ты мне одно только ответь. Если правильно я про тебя понимаю, кто ты и откуда, то как ты можешь просить меня о чародействе? Разве не запрещено сие уложением Вторых Врат?

Братья, не шумите! Я не хуже господина Алаглани знал, что никакой помощи у тёмной стороны просить нельзя. Но не всё так просто. Во-первых, вспомните, что говорит предание о старейшем брате Лугиазери, который духом своим связал демона, оседлал и прилетел на нём в Тмаа-Гридаи, где как раз Вторые Врата и заседали. А не поспел бы он туда вовремя, то и приняли бы уложение о том, что Творец Изначальный есть душа вселенной, и без вселенной не было бы и Его Самого, как без тела не бывает и души. Хорошо было бы? Потом, ещё и премудрый брат Сиахарги, изгнав демона из короля Ибудаси Пятого, не пустил его, демона то есть, в бездну, а велел пожечь лоригельские войска, кои безумный Ибудаси в свою страну пустил разбойничать.

Во-вторых, не забывайте, что я не просто болтал тогда, а работал. Мне нужно было узнать, что ответит господин, и насколько близок окажется его ответ к моим догадкам.

– Запрещено, конечно, – согласился я. – Но у нас говорят: нужда превыше чести. Раз уж вы целых семь лет чары творили, так одной больше, одной меньше… а дело-то благое свершите. Ребят от муки спасёте. И за то будет вам от Изначального Творца некоторое снисхождение.

– Вот и я когда-то думал так же, – сообщил он, помешивая варево выструганной палочкой. – Нужда превыше чести. И кажется, что ещё один раз ничего не решает. Но это опасная дорога. Чем дальше по ней прошёл, тем меньше ответвлений, и в какой-то незаметный момент оказывается уже некуда свернуть.

– И всё же, – вернул я его мысль куда следовало, – можете ли вы ребят из приглядской темницы вынуть? Как вынули Хаузири, сынка той вдовы, Анилагайи?

– Не могу, – вздохнул он. – Я почти пуст, и пополнить силу невозможно. Кончился я как чародей, Гилар.

– Ну почему же невозможно? – усмехнулся я. – А здоровье мне проверить? Поинтересоваться, что душу мою грызёт? Я-то вот он, рядом.

– Догадался, значит? – голос его наполнился грустью.

– А то как же! Сперва выяснил я, что к лекарскому искусство эти проверки ваши никакого отношения не имеют. Сообщили мне то знающие люди. Потом понял, что имеют они отношение к чародействам. Ну а дальше несложно было мозгами пораскинуть и сообразить, что к чему.

– Да, Гилар, – он склонился над котелком, и я сейчас не мог видеть его лица. – Да, это правда. Я действительно получал силу из вас, моих слуг. Но совсем не тем путём, о коротом ты подумал. Всё на самом деле сложнее…

– А вы расскажите, – предложил я. – Ну какой вам смысл скрывать? Теперь-то, после всего?

– Чтобы там, куда мы направляемся, меня сожгли на столбе? – спросил он глухо.

– Господин мой, если бы вас хотели сжечь, то сожгли бы ещё осенью, – ответил я сущую правду. – Как только ваше чародейство перестало быть догадкой и сделалось твёрдо установленным. Да только вы нам для другого нужны…

– Вот этого «другого» я боюсь не меньше костра, – помолчав, откликнулся он. – Хотя и понимаю, что выбора нет. Слишком далеко зашел. А с вами, может, ещё и не худшее, что могло бы случиться.

– Так ближе к делу, – попросил я. – Насчёт силы…

– Интересный какой допрос получается, – хохотнул он. – Вроде кое-что положенное есть – ночь, костёр… А вот в остальном обстановка не соответствует. И уж чего я никак не мог ожидать, так это подобного тебе следователя…

– Я не следователь, – возразил я. – Я всего лишь нюхач. Но в том вы правы, что именно это и велели мне вынюхивать – как силу добываете.

– Что ж, – он продолжил помешивать исходящую вкусными ароматами кашу, – теперь уже действительно без толку скрывать. Ты помнишь рассказ Арихилая?

– Само собой, – кивнул я.

– Ну так вот, это была первая моя попытка установить связь с демоном и обменивать чужую боль на свою чародейскую силу. Давай сейчас не будем о том, где и от кого я узнал этот способ. Важнее другое: я тогда понял, что просто не смогу больше совершить это. Не смогу мучить. Есть разные люди, Гилар. Одни – и слава Творцу, их меньшинство, нравится пытать, нравится доставлять боль. Другие – и их, к сожалению, немало, равнодушны к чужой муке и если надо для дела, без зазрения совести будут мучить, хотя и не обрадуются тому. Третьим же всякое мучение отвратительно. И я, уж не знаю, к счастью для себя или к несчастью, принадлежу к последним. Оттого я порвал с карьерой солдата, хотя, невзирая на низкое происхождение, мог бы, при благоприятных обстоятельствах, дорасти до полковника. Тем более, мне благоволил пресветлый князь Гирхай, государев двоюродный брат, под началом коего я сражался на озере Саугари-гил. Но лить кровь, пускай и вражескую, было мне тяжко. Потому я и избрал своим делом целительство, спасение людей от боли.

– А как же операции? – не утерпел я. – Лекарям же и резать приходится?

– Да, – согласился он, – от этого никуда не деться. Но и при операциях есть способы уменьшить, а иногда и полностью снять боль. Потому-то я так много занимаюсь изучением трав. Но вернёмся к делу. Итак, мне очень нужна была чародейская сила. Невероятно нужна. Давай я не стану сейчас объяснять, зачем, ибо это увело бы нас в сторону. Суть же в том, что я действительно получил от демона силу, взамен мучений моего слуги Арихилая… который, кстати, не был мне рабом. Купив его, я вскоре сделал на него освободительную запись, просто хотел ему сказать, когда станет постарше. Преувеличил он и свои муки… надрезы я делал неглубокие, чтобы мальчишка не обессилел от кровопотери… Так вот, я получил силу и проверил её, исцелив молодую графиню. Не скрою, не ради графини я вообще решился на связь с демоном. Но графиня удачно подвернулась… нужно было понять, сколь велика эта сила и как ей правильно пользоваться. Не на чирьях же и запорах её испытывать?

– Что же случилось дальше? – я принюхался. Нет, не пора ещё котелок снимать.

– Дальше, особенно когда Арихилай сбежал, я понял, что больше не смогу никого мучить. Противно это моей натуре. Заметь, я и слуг предпочитаю наказывать не на теле. Хотя, как сам понимаешь, порой без этого не обойтись.

– Это точно! – признал я его правоту. Он и в самом деле был с нами излишне мягок. Что тоже, братья, неправильно. Я думаю, всякая крайность вредна. И опять же, премудрый Памасиохи о том учит…

– Так вот, – продолжил он, – сила-то мне всё равно позарез была нужна. И получить её я мог только от демонов. А демонов надо кормить. Кормить болью. Получается замкнутый круг, да? Но я нашёл способ это круг разомкнуть. Не целиком сам, конечно. Помогли мне кое-какие древние рукописи, которые я потом на всякий случай сжёг. Проще говоря, я нашёл путь к такому демону, который питается не телесной болью, а душевной. Самыми печальными воспоминаниями, страхами, угрызениями нечистой совести, тоской, отчаянием…

– Ну, дальше понятно, – заключил я. – Вы, стало быть, не боль из нас тянули, а эти воспоминания про боль… и скармливали их демону вашему. А он за то силой вас накачивал. Всё верно?

– Ох, Гилар, – поморщился господин. – Не всё так просто… Тут ведь главная загвоздка – передать эти воспоминания демону и получить от него за то силу. Как передать? Как получить? С телесной болью всё гораздо легче… там демон, привлечённый заклинаниями, является незримо к чародею, тот заключает с ним договор, и прямо на месте происходит обмен. Здесь же всё иначе. Демон мой далеко… я не знаю, где. В человеческом ли мире, в поднебесном царстве демонском, или же в преисподней. Вот возьми для примера, как у нас в доме отопление устроено. От печи по трубам горячий воздух поступает в комнаты. А представь, не было бы труб? Рассеялся бы он вокруг печи и комнатам ничего бы не досталось. А здесь ещё сложнее. Иными словами, нужно нечто такое, чтобы и туда передавать, и получать оттуда. Иначе бесполезно. И я нашел это «нечто». Теперь же его у меня нет, и ничего ни передать, ни получить от демона я не могу.

Я присвистнул. Ну надо же! Вот, значит, как было всё просто! Вот, значит, главная тайна господина чародея где была! На четырёх лапах бегала, сметаной обжиралась, на пол гадила.

– Сообразил? Впрочем, я и не сомневался. Да, именно кот. Коты – вообще особые существа, крайней мало изученные. Через него была связь с демоном, и потому при выкачивании воспоминаний он должен был находиться рядом. Впитывал льющийся поток душевной боли и каким-то мне до конца не понятным образом передавал демону. Демон же посылал свою силу, которую я впитывал, когда гладил кота. Между прочим, именно потому у него нет имени. Кот, коего хоть как-то нарекли, теряет часть своих способностей.

– Котов бездомных много бегает, – заметил я. – Велико ли дело, подобрать какого-нибудь да и приспособить заместо вашего рыжего?

Господин горько рассмеялся.

– Ну как бы тебе объяснить? Ты слышал ведь, как Дамиль на флейте играет? Как думаешь, сколько людей на такое способны. Ты вот можешь? Я могу? Хайтару сможет? Или, к примеру, Благоуправитель наш? Нет, Гилар, это редчайший талант. Ровно так же и с котами. Прежде чем мне посчастливилось найти такого, я перепробовал тысячи. Кроме того, даже этого кота пришлось долго… не скажу «учить», но готовить. Представь, что у кота кроме видимой шерсти, есть и невидимая. Это тончайшие нити, которые испускает его живая душа в пронизывающий всё сотворённое эфир. Может, в мире есть только один подходящий кот. И теперь уже неизвестно у кого и где.

– А знаете, – заметил я, снимая сготовившуюся кашу с огня, – душевная-то боль поострее бывает, чем телесная. Мне бы лучше хоть прутом получить, хоть ножиком грудь резать, а не вспоминать то, что вспоминалось. Кстати, каша готова.

– Я смотрел на это проще, – признался господин Алаглани. – Настоящую беду, настоящую боль всё равно ведь не забудешь, она всегда с тобой, и ты её так и так будешь вспоминать. Не лучше ли направить такие воспоминания к благой цели? Мне кажется, я был справедлив с теми, кем пользовался. Давал им стол, кров, деньги, обеспечивал их будущее. Велика ли плата за такое лишний раз вспомнить то, что всё равно забыть не сможешь?

– Кашу накладывайте, – посоветовал я, ставя наземь собственную миску. – Между прочим, самое время рассказать про телегу.

– Про какую телегу? – не понял господин Алаглани.

– На которых увозили тех ваших слуг, что не угодили чем-то, – пояснил я. – Вам или вашему коту.

– Ах, это! – рассмеялся он. – А ты небось злодейство заподозрил? Тут всё просто. Люди ведь по-разному устроены. Некоторые чем чаще вспоминают печальное, тем горше эти воспоминания становятся. А некоторые, наоборот, избывают так свою печаль. Со временем острота их душевной боли слабеет и для дела они становятся непригодными. Потому я договорился с людьми, кои многим мне обязаны. Забирают они исчерпанных слуг, увозят подальше от столицы. А там отпускают, дают денег и, если увезёный изъявил такое желание, устраивают куда-нибудь в услужение. Но заранее об это я не объявлял, чтобы было чем вас в страхе держать. Согласись, польза была.

– Разумно придумано, – согласился я. – Но только ли исчерпанных увозили на телеге?

– Не только, – признал он. – Ещё и нюхачей. Что, думаешь, ты у меня такой первый?

– Ну почему же первый? – удивился я. – А Гайян с Амихи? А Хосси, который до меня был и ночью в кабинете вашем рылся? Я только тем от них отличаюсь, что всё-таки тайну вашу разнюхал.

Польстил я себе, братья. Как же, разнюхал! Вот когда мне всё рассказали, тогда и разнюхал. А мрачные, неразговорчивые ребятки, Амихи с Гайяном, без всяких господских признаний сообразили, в чём тайна кроется. Вернее, в ком.