Ну, продолжим про Алая. Поведал он мне о себе дня через два после того дела. Сидели мы с ним в так и не сгоревшем травяном сарае, перебирали огонь-траву. Это, конечно, попроще семенной смеси – просто листья от стебля отделять и по размеру складывать: крупные к крупным, мелкие к мелким.

Итак, история Алая. Как и подозревал я, он оказался из высокородных. И не просто дворянин какой захудалый, а самый настоящий тмаа! Алай Гидарисайи-тмаа его полное имя! Из младшей княжеской линии, не кот чихнул! Правда, род его уже давно изрядно обеднел, и из всех прошлых богатств остались у семейства Гидарасайи только дом в столице да пара деревенек, особого дохода не приносящих.

Отец Алая, высокородный господин Хангиль Гидарисайи-тмаа, как и большинство знати, восемь лет назад присягнул на верность Высокому Собранию. И служил в столичной гвардии, полковником был. Столичная гвардия – не мне вам объяснять – в войнах не участвует, это раньше была королевская охрана, а теперь охраняют они дворец Высокого Собрания. От кого, неясно, но охраняют.

Алай – младший сын, а двое старших, уже взрослые, Хинагилай и Гутаири, тоже служили в гвардии, в звании лейтенантов. Правда, не в отцовском полку, а в другом, коим командовал высокородный граф Хубару-тмаа.

Мать Алая, именем Бусинараи, происходила тоже из благородного рода, но не столь знатного. Обычная женщина – вышивками занималась, составлением букетов и писала семистишия о всяких там цветущих сливах и полночных звёздах, похожих на спелые яблоки.

А сам Алай ходил в Благородное Училище, четыре класса окончить успел, читал книжки и хотел не воином стать, как отец и старшие братья, а путешественником. Чтобы открывать новые земли и описывать тамошних зверей и птиц.

В общем, обычная благородная семья, всё у них было хорошо. И тут – помните, Арахайское дело? Очередной заговор против Высокого Собрания. Случилось это за два года до того, как Алай попал к господину Алаглани. Так вот, тогда многих высокородных взяли – в том числе и отца Алая. Дескать, тоже был с заговорщиками, тоже собирался сбросить справедливую власть и посадить на трон герцога Имхая Хромого, укрывшегося во враждебной Нориланге. И тут же, вслед за отцом, братьев арестовали, а на другой день – и Алая с матерью, и двух слуг их. Прямиком в подземелья Башни Закона отправили. Зима тогда была, и, как помните, лютые холода стояли.

Ну, сами понимаете, сейчас уж невозможно понять, был ли тот заговор на самом деле, а если и был, имел ли полковник Гидарисайи-тмаа к нему отношение. Алай, конечно, уверен, что ни в чём его отец не виноват, но по-всякому может быть, сами знаете.

В общем, отца и братьев, как прямых заговорщиков, на Придворцовой площади посадили на колья – вместе с ещё парой десятков то ли безвинных жертв, то ли светлых героев. А Алая с матерью в цепях туда привели, и видели они казнь от начала и до конца. Потом снова в подвал отвели. Благородная Бусинараи умом тронулась от этого зрелища, а к тому же и простыла в подвале. Там же не топят, сами понимаете. Охапка соломы – и грейся как знаешь. В общем, начала она кашлять, кровотечения горловые пошли, и недели через три после казни померла она. Призвал Творец. Ну вы представьте, каково Алаю было, на двенадцатом-то году – сидеть в камере у трупа матери. Я-то понимаю, но и мне попроще всё же пришлось – всё же и не так сразу у меня это случилось, и не такого я был тонкого да благородного воспитания. К тому же было мне кого ненавидеть тогда… Да, почтенный брат, я прекрасно знаю, какое недостойное чувство ненависть и что по её поводу говорится в Посланиях. Но правда и то, что моя ненависть меня тогда поддержала, в самые чёрные дни. А кого было ненавидеть Алаю? Его-то воспитывали в преданности Новому Порядку. На чьи головы молнию выкликать? На членов Высокого Собрания? На самого гражданина Благоуправителя? Словом, тяжко, очень тяжко ему в подвале пришлось.

А меж тем и его судьба решилась. Отправили его на медные рудники, на юг. На те самые, куда не доехал, как помните, купецкий сын Гилар. Вообще очень похоже вышло. Тоже в цепях вывели из подвала, посадили на телегу, отвезли в острог, там он месяц пылился, пока не набралось достаточно таких же бедолаг, на бессрочную каторгу осуждённых. И повезли их на юг, в горы. Только никакие верёвки княжеский сын, в отличие от купецкого, не перетёр – куда ему! Иначе вышло. Среди стражников оказался один десятник пожилой, который когда-то под началом его отца, высокородного Гидарисайи-тмаа, служил. И сжалился над ним десятник, на одной из стоянок расковал – и его, и ещё пару-тройку парнишек. Велел им набрать хворосту в лесу и тащить, ибо мороз тогда стоял лютый и сказал десятник командиру своему, что пусть уж лучше люди обогреются, чем на рудник мёрзлые трупы везти. А того не сказал, что успел заранее в тот лес сбегать и спрятать под вывороченной елью полушубок, шапку да рукавицы. Ну и мешочек с медяками. И шепнул Алаю, как ту ель найти и как потом из леса на торговый тракт выбрести.

Так и получилось. Десятника, наверное, наказали за побег – и до сих пор Алай мучается от этой мысли. Хорошо ещё, если просто посекли, а могли и казнить, согласно воинскому уложению о преступлениях. Охрана же отвечает головой за арестованных… Алай, сказал, сам не знает, что на него нашло – то есть почему он тогда десятника послушался и от каравана сбёг. Надо было, сказал, остаться – сберёг бы тогда не голову, а честь. Ну, сами понимаете, высокородный. Честь превыше нужды и всё такое… Теперь за душу того десятника Изначальному Творцу мольбы воссылает, только не знает, за живого молить, за мёртвого ли…

В общем, скитался Алай около месяца – а сами понимаете, каково скитаться зимой, да ещё мальчишке, с которым доселе большей беды не приключалось, кроме как в школе урока не ответить. Забредал он на постоялые дворы – так ведь чтобы покормили, надо поработать, а ничего он не умеет. И милостыньку тоже просить не умеет. Полушубок прохудился, рукавицы потерялись. Совсем Алаю плохо пришлось. Но как-то добрёл он до городка Тмаа-Гиарлу, в пяти днях конного пути от столицы. И там улыбнулась ему судьба – ткнулся он в поисках тепла да хлеба к местному аптекарю. И надо же так получиться, что аптекарем там оказался бывший слуга господина Алаглани! Из тех, кого тот снабжает деньгами и письмами да отправляет к знакомым своим. Этот парень, Таумилахи, тогда уже три года как в городке жил, получил он письмо рекомендательное к тамошнему аптекарю, тот взял его в подмастерья, и очень скоро Таумилахи женился на его дочке. А старый аптекарь помер, волчьим огнём от одного больного заразившись, и зять унаследовал его дело. Ну а сердце у парня доброе, жизнь его тоже тяжкой до службы у господина Алаглани была. В общем, приютил он Алая, а как выпала оказия в столицу поехать за товаром – взял с собой Алая, привёз к господину Алаглани и упросил взять пацана в услужение.

Понимаете, что выходит? По закону Алай – беглый каторжник, и ежели кто опознает его, то получит награду в десять огримов! А Алая отправят на кол. И укрывая его, господин Алаглани тоже преступление совершает! За которое, как знаете, положено его лишить всего состояния и всякого звания, бить кнутом. Ну и на каторгу, само собой. Новый Порядок не шутит.

Потому-то Алай и носа за ворота показать не может. Потому-то и не хотел ничего о себе рассказывать – правда слишком опасна, а врать так и не обучился. Мне доверился, потому что, как сказал он, «только честный и благородный человек способен взять на себя чужое страдание». Я, конечно, не стал его разубеждать.

А к тому же далее так повернулось, что дружба с Алаем очень оказалась для дела полезной…

Ну, теперь про остальных. Тоже кое-что разнюхать удалось. Начну с Хайтару – тут ведь, с одной стороны глянуть, просто было. Парень он недалёкий, таиться и хитрить не умеет. А с другой стороны, была и сложность. Уж больно он неразговорчив – вернее, мысль его и язык друг с другом плохо ладят. Десять раз нужно переспросить, прежде чем поймёшь, о чём он. А десять раз переспрашивать как раз и нельзя – будет видно, что выпытываю.

В общем, оказался он моим ровесником, пятнадцатый год ему на то лето пошёл, а родом он из Западного удела, крепостным человеком дворянина Дисиная-тмаа был. Господин его не шибко богат и знатен – всего-то тремя небольшими деревеньками владел. Родители Хайтару обычными землепашцами были, а самого его ещё лет шести продали в вечные холопы господину своему. Ну прямо как у Халти история, тоже младшеньких кормить было нечем, неурожай, такие дела. Только Хайтару, в отличие от Халти, не сбёг никуда. Ума ему для этого не хватило бы и воли. Да и слишком уж мал он тогда был.

Не сбёг – и оттого хлебнул горя выше меры. Господин-то Дисинай-тмаа безумцем оказался. Как на гайтанской войне получил дубинкой по черепу, так и началось. Гайтанская война, как вы знаете, тридцать лет назад была, и вот тогда он, капитан копейщиков, получил увольнение от службы и вернулся в поместье своё. Целый год болел, едва с постели вставал, а после привели к нему какого-то знахаря, и тот господина на ноги поднял. Только лучше бы он того не делал, потому что хоть и вернулось к Дисинаю-тмаа телесное здоровье, но зато исчезло душевное. Проклюнулся в нём зверь беспощадный, жестокий. Я так смекаю, почтенные братья, не обошлось тут без тёмных чар, и знахарь тот… сами, в общем, понимаете. В общем, проморгал его тамошний Надзор. Короче, по-всякому господин Дисинай-тмаа над холопами своими измывался. Ладно, если бы только порол… так он и пытал, подвал особый на сие дело в доме его имелся, и всё там он завёл, что полагается – и дыбу, и жаровню, и «весёлую лестницу», и «крысий стульчик». Мало, однако ж, пыток… он и иное над холопами своими учинял, о чём, почтенные братья, и говорить не следовало бы.

И вот в такую преисподнюю шестилетний Хайтару угодил. Поначалу-то его господин не особо замечал – ну, понятно, что тяжкой работой все пацана грузили, пинков да подзатыльников без счёта. Но тут ещё как-то вытерпеть можно. А вот года через три обратил на него безумный господин свой взгляд. Взял к себе в лакеи. Прикиньте, это Хайтару-то, который и умом не силён, и памятью. Понятно, что всё путал, терял, забывал. И за то чуть ли не каждый день порол его Дисинай-тмаа до крови. А потом и больше того пошло – разгорелся в безумце тёмный пламень. Понятное дело, не рассказывал мне Хайтару подробностей, да и без того несложно понять. А деться некуда, и даже плакать по ночам он не мог, ибо ночевать ему велено было в господской спальне, на коврике. Разбудишь плачем господина – и хорошо, если это всего лишь розгами кончится. Помните, я уже про ухо его упоминал? Так это ему в подвале ухо жгли.

Ну, понятно, что не один он такой страдалец в поместье был, и худая слава о господине Дисинай-тмаа далеко пошла. А тем более, король уже четыре года как низложен, Новый Порядок, многих высокородных на колья посадили… Вот и решили мужики, что теперь с господином пришла пора посчитаться, что Высокое Собрание хочет всех дворян извести, а земли чёрному народу раздать. Такие по деревням толки ходили. Ну, и зимой началось. Вооружились кольями, вилами, топорами, пошли на господский дом. Вытащили Дисинай-тмаа прямо из постели, где тот сразу с двумя дворовыми девчонками кувыркался. Люто с ним поступили – изжарили живьём. А поместье подожгли. На другой день стали земли господские делить. Уже весенний сев не за горами, пораскатывали губы.

А через неделю – воинский отряд из города. Усмирять мужицкий бунт, значит. Новый Порядок, мол, это не смута и всякое непокорство не терпит. Зачинщиков повесили, остальных на сельской площади выпороли, а земли господские взяли в казну, и оброк на мужиков навесили поболее даже прежнего. А холопов дворовых куда девать, коли уже и двора нет, головешки одни? Совещались в Высоком Собрании да и решили переселить их на другие казённые земли, в Северный Удел. Пусть, мол, выжгут там лес, распашут поля, поставят избы – и платят положенный оброк.

Хайтару-то, как поместье пожгли, тут же в деревню убежал, к родителям, но его прямо из родного дома солдаты забрали. Всё, сказали, коли дворовым холопом был, то и нечего тебе тут делать, езжай-ка ты на Север.

И поехал он в северные леса с прочими дворовыми людьми. Десять лет мальчишке было. А кому он из дворовых нужен? Всем ведь чужой! Ну, как на место их привезли, распорядился назначенный староста, чтобы детишек, которые без родителей, по семьям распределить. Но вы сами подумайте: вот приехали они в северные леса, весна, жрать нечего, работы полно – жечь лес, пахать целину, ставить избы… Для взрослых сильных мужиков работа, не для пацанья… В общем, тот дядька, к которому Хайтару определили, сразу ему сказал: своих пятеро ртов, кормить тебя нечем. Уходи-ка ты в бега, парень. Не то протянешь тут ноги.

И пошёл Хайтару лесами на юг. Лесами – потому что на дорогах-то заставы, беглых ловят и обратно отправляют. Ночами шёл, а днём в чаще отсыпался. Голодал, кору жевал, и чуть росомаха его не задрала. Но повезло, вышел всё-таки на торговый тракт, миновав все заставы. И с тех пор бродил по сёлам, батрачил, милостыньку просил. Летом-то ещё ладно, а вот зимой совсем тяжко приходилось. Так он до пристоличных земель добрёл, и подобрал его прошлой осенью господин Алаглани, когда возвращался в бричке своей от одного дворянина – то ли исцелял, то ли просто в гостях был, того Хайтару не понял. Совсем от голода обессилел, на обочину присел, а встать уж и не мог. Ну, велел господин Алаглани остановиться Тангилю. Взяли Хайтару в бричку, закутали в шерстяное одеяло, которое там на сиденье для мягкости было подложено. Дальше понятно – привезли домой, накормили, хвори залечили и к работе приставили.

Но хвори-то какие исцелили? Только телесные, а с душевными что поделать? Куда память о тех годах у безумного господина девать? Оттого и плачет нередко Хайтару по ночам. Видать, снится то самое.

Теперь насчёт Дамиля. Сойтись с ним мне так и не удалось, и никому вообще не удалось. Поэтому сразу изложу то, что узнал гораздо позже. Впрочем, никаких подробностей тут я не знаю, не рассказали мне подробностей.

Дамиль – из весёлого дома в Нижнем Городе. Знаю только, что где-то неподалёку от квартала ткачей. Сколько лет он там провёл и как туда попал, никто из ребят не знает. При Старом Порядке содержатели весёлых домов хоть таились, всё это считалось трактирами или постоялыми дворами, и только в задних комнатах было то, зачем и приходили туда развратники с сальными глазами да толстыми кошельками. А при Новом Порядке и таиться перестали. Праведного Надзора более нет, кого бояться? Деньги в городскую казну платишь – ну и ладно. Свобода…

Короче, был Дамиль из мальчиков по вызову. И вызвали его однажды зимой в дом чиновника, ведающего городскими складами. Чиновник тот, с лицом багровым, на жабу похожий, давно такими делами баловался. Да покарал Изначальный Творец – прямо в постели хватил его удар. Слуги тотчас за наилучшим лекарем помчались, а сами знаете, кто у нас наилучший. Словом, пришёл господин Алаглани – а оказалось, поздно уж. Не помер чиновник, но обездвижел и речи лишился. Только булькать мог что-то невразумительное. Господин Алаглани сперва слуг выспросил, когда и как всё стряслось, затем оттянул ему веко, язык осмотрел, пульс ощупал – и сказал, что бессильно тут лекарское искусство. Ну, уж насколько бессильно – вопрос не простой, но сами понимаете, отчего господин лекарь так сказал. А Дамиль-то всё сидел в углу на корточках. О нём и позабыли все. А он, видно, в весёлом доме к повиновению приучен – коли не велели ему убираться вон, то и остался на месте. Господин всё про него понял, велел одеться и увёл с собой. Потом уж в дом к нему заявлялись недобры молодцы – отдавай, мол, наше имущество. Уж не знаю, что сказал им господин – но никто с тех пор за Дамилем не заявлялся, и тому уже более полугода прошло.

Про Амихи с Гайяном я позже расскажу, ибо тогда, к осени, ничего я толком про них не успел разнюхать, а правда выяснилась гораздо позже. Про Халти я уже говорил и ничего более к тому добавить не могу. А вот с Хасинайи всё вышло очень грустно. Но о ней я тоже узнал слишком поздно.