Пролог

В сентябре темнеет рано. Всего-то девятый час – а сумерки затопили небо от горизонта до горизонта, и только в зеркальце заднего обзора видна багровая полоска – точно след от скользящего удара саблей. Он пока сочится кровью, но скоро побледнеет, побелеет, превратится в обычный шрам.

Но, не дожидаясь этого, на небо уже высыпали первые звёзды – так падальщики-вороны слетаются к еще живому телу. Смешна мысль, что это на самом деле мертвые ледышки, облепившие небесный круг. Ещё смешнее представить, что это огромные жгучие солнца в бессмысленной чёрной пустоте. А ещё, бывает, влюблённые сравнивают их с глазами – то ли души предков неодобрительно разглядывают забавы молодых, то ли, наоборот, подмигивают – не стесняйтесь, ребята, дело-то обычное…

А ещё из приоткрытого на четверть окна тянет грибным лесом. По обеим сторонам дороги улетают вдаль сосны и ёлки, и там, в тёмных сырых пространствах, наверняка водятся опята, подберёзовики, поздние лисички, да и не без крепеньких белых. Лето было дождливым, но тёплым, так что самое раздолье. Но, увы, некогда-некогда-некогда. Никогда.

Грибной ветер обдувает щёки. Скорость, впрочем, лучше снизить – через поворот потянется дорога по Валажской дамбе, причём назвать это дорогой мог только поэт. Или – федеральный чиновник, редко выбирающийся дальше дачи на Рублёвском шоссе. Дорога ощерилась кривыми ухмылками выбоин, затекла бурой вязкой грязью. Между бетонными плитами незаделанные стыки, а поверху асфальт, который с весны ещё покрошился. Тут хорошо ещё, если получится выжать двадцать километров в час, а местами вообще придётся ползти не быстрее улитки, торопящейся на вершину Фудзи. Одно слово – Петровская область.

Остаётся утешать себя тем, что безобразие кончится после Сухого Колодезя и потянется относительно приличная дорога, незаметно вольётся в федеральную трассу, на которой можно и за сотню гнать. Три часа – и дом, горячий чай с мятой и зверобоем, свежие простыни. Если бы ещё не надо было вставать завтра в полвосьмого… Но ничего не попишешь, в «Столичные вести» надо успеть к десяти, иначе потом Иваныча не перехватишь.

…А вот и дамба, тускло светят по обеим сторонам фонари. Будка гайцев, толстый сержант-коротышка лениво машет полосатой палкой. Ну ладно.

Игорь притормозил, влез из салона, разминая затёкшие ноги. Скучающе поглядел сверху вниз.

– Ну, какие вопросы, командир?

…И потекли неторопливо цепочки жёлтых фонарей, потом кончились вместе с дамбой, вновь замелькали по обеим сторонам лохматые кусты. Вспомнился расстроенный сержант. Не повезло бедняге. В кои-то веки попался ему такой локоть, который не укусишь. Не за что кусать. Да и как-то боязно.

«Оружие? Наркотики? Взрывчатка?». Наивный… Знал бы служивый, что притаилось на двухгиговой флешке диктофона… Впрочем, вряд ли понял бы.

А ночь – та чувствовала себя всё свободнее. Вот уже растаял сзади рубец у горизонта, пестрит звёздами небо, тянется там, вверху, отражение земных дорог со смешным названием «Млечный путь». И только впереди что-то мрачное клубится, затягивает звёзды. Можно подумать, что это и впрямь обещанный метеорологами циклон.

 

Глава 1

За окном барабанило. Метались, обдираемые ветром, тополиные ветки, набухло свинцом упругое небо над крышами. Непогода заявляла: я здесь всерьёз и надолго, трепещите. Тополя внимали.

– Танечка, солнышко, сделай нам, пожалуйста, два кофе. И хорошо бы тех бараночек, с маком.

Секретарша, обманчиво-суровая очкастая блондинка, молча кивнула и выскользнула из кабинета. Дмитрий Иванович проводил её нетерпеливым взглядом. Вздохнул, взлохматил левой ладонью седоватые волосы, укоризненно взглянул на Игоря.

– Не ожидал от вас, Игорь Михайлович. Ну как же так? Ведь не мальчишка же первокурсник. Взрослый человек, известный, опытный журналист – и такое… Вы на что вообще рассчитывали? Что мы это напечатаем?

Игорь поудобнее устроился в чёрном кожаном кресле. Просторное кресло, пожалуй, двоих таких вместит, хотя на габариты ему грех было жаловаться. Любил главный редактор «Столичных новостей» монументальную мебель. Видимо, какие-то застарелые, чуть ли не детские комплексы. Оттого и кабинет у него – чуть ли не с футбольное поле. Длинный стол буквой «Т», сзади – окно во всю стену, картина Шишкина висит слева, портрет действующего президента – справа.

– Дмитрий Иванович, – подавив неуместную сейчас улыбку, ответил Игорь, – я действительно не мальчик. Я прекрасно понимаю, что делаю. Понимаю, что написал и для кого написал.

– А что Кроев сожрёт нас и не подавится – понимаете? Вы вообще представляете, что это за фигура – губернатор Петровской области? Представляете его возможности?

– Вполне, Дмитрий Иванович, вполне, – кивнул Игорь. – Сволочь отборная, славное криминальное прошлое чуть ли не с советских времён тянется, дочь его замужем за Пащенко, а кто такой Пащенко, думаю, Вам не надо рассказывать. Словом – колосс. С двумя «эс».

Скрипнула дверь, в кабинет протиснулась Танечка с подносом. Деликатно – дабы не помешать беседе светил отечественной журналистики, выставила на стол чашки, ложечки, вазочку с сахаром и серебренную плетёнку с печеньем. Серебро не настоящее, механически подметил Игорь.

– Так вот, – продолжил он, – колосс-то наш на глиняных ногах. И глина уже трещинами пошла. Кроев – человек девяностых годов по своей натуре. Обратите внимание на его связи. Каждая фигура – под боем. Пащенко поддерживал сами знаете чей фонд и слил только после того, как в головном офисе его банка порезвилась прокуратура. Впрягаться за тестя сейчас он по-любому не станет. Далее, по силовикам глянем. С Шигалевым, городским прокурором, у Кроева мир-дружба-жвачка, но Шигалёв – ставленник Трубникова, прежнего зама президентской администрации. Вы же понимаете, что Трубников сейчас на чемоданах сидит. Ротация власти, неизбежная при всяком новом президенте.

– Игорь, – главред пропустил отчество, и это само по себе было добрым знаком, – всё, что вы говорите, выглядит красиво и убедительно. Но убедительно это только здесь и только сейчас. Красноречия вам не занимать, но я-то воробей старый, стреляный. Ваши соображения – не более чем соображения. Прикидки, домыслы, основа которых – сетевые слухи. Почему вы думаете, что всё пойдёт по вашему сценарию?

Игорь промолчал. Иванычу надо сейчас дать выговориться, а потом уж и бить тяжёлой артиллерией.

– Вот смотрите, что получается из вашего очерка, – отхлебнув из дымящейся чашки, продолжал главный редактор. – Губернатор Петровской области решил построить огромный развлекательный центр. И не где-нибудь, а в живописном месте, излучина Валажи. А там, как на грех, дачные посёлки. Дачникам сперва предлагали продать участки – не спорю, по смешной цене, но предлагали же. Потом, не найдя понимания, объявили их документы на право собственности фальшивкой. Для этого быстренько спроворили пожар в архивах областного Земельного комитета и разрушение компьютерной базы. После этого дома дачников начали сносить бульдозерами, нескольких возмущавшихся искалечили, городской суд отклонил иски потерпевших. Кое-кого посадили за «сопротивление законным действиям сотрудников милиции». Видите, насколько всё серьёзно. Это у нас получается не только злоупотребление властью. Это уже подлог, преступления против личности, рассадник коррупции и прочая-прочая-прочая.

– Ну да, – кивнул Игорь. – По полной программе. Все именно так и есть.

– И куда Кроеву деться? Ведь если федеральная власть поступила бы по закону – увольнением не отделаешься. Это ж садиться надо. В итоге получаем загнанную крысу. А они, такие крысы, очень больно кусаются. Тем более что здесь у нас иной масштаб… – Дмитрий Иванович на секунду задумался, видимо, вспоминая школьный курс зоологии. – Тут у нас целая росомаха.

– И не таких китов гарпунили, – хмыкнул Игорь.

– Ну представьте же вы себе последствия! – главред взмахнул рукой с чашкой и лишь чудом не плеснул кофе на столешницу. – На нас подают в суд за клевету. И лично на вас, и на газету. В Петровский суд, между прочим, а не в московский. Уверяю, найдутся и свидетели, и эксперты, и всё, что угодно. Нас закрывают, вас сажают, да ещё навесят такой штраф, какой чтобы выплатить, ну я не знаю, кем надо быть… как минимум, банкиром Пащенко.

Игорю стало скучно. Иваныч был весь, как на ладони… сравнение даже слегка улыбнуло. Старый волк журналистики прав – в своей системе координат. И думает, что переубедить его невозможно. Что он лишь из уважения к популярному журналисту тратит свое время, объясняя элементарные вещи. Что молодой задор (для Иваныча все, кому до сорока – молодые) застит глаза возомнившему о себе юноше. И что жалко дурака, сующего дурную голову в крокодилью пасть.

– Дмитрий Иванович, – сказал он как можно более сухо. – Неужели вы думаете, что я сдал вам материал, не сделав сперва глубокой разведки? Помните, полгода назад брал интервью у Сосновского? Масштаб этого человека, надеюсь, для вас убедителен? Так вот, я созвонился с Аркадием Андреевичем, обсудил с ним петровскую тему. Короче, нам обещана поддержка на очень высоком уровне. Это первое. Второе – пообщался я с помощником представителя Центра в регионе. То же самое. Кроеву так и так недолго осталось сидеть в своём кресле, идут тектонические процессы. И скандал в центральном СМИ – это прекрасный задел. Наконец, против Кроева в этом деле с участками готов подписаться архиепископ Матфей. Информация от епархиального секретаря. А владыка Матфей, по моим наблюдениям, прекрасно умеет держать нос по ветру.

– Он-то что в этой истории забыл? – удивился Дмитрий Иванович.

– Там у его матери дача, – Игорь наконец отхлебнул изрядно уже остывший кофе. – Старушке под восемьдесят, но она такая, знаете ли, боевая косточка… В первых рядах Сопротивления. Я с ней, кстати, тоже встречался. Так вот, смотрите сами. Кроев накроется и без нас. Но мы тогда ничего с этого не поимеем. А вот если ввяжемся в драку – выглядеть всё будет так, что именно мы, «Столичные вести», разоблачили подлого коррупционера. Мы, именно мы будем в белом. Реальные-то игроки останутся в тени.

– Ну, я не знаю… – задумчиво протянул главред. – Всё-таки система не сдаёт своих…

– Дмитрий Иванович, – вздохнул Игорь, – в этих шахматах свои фигуры съедаются не реже, чем чужие. Такая уж у них игра.

Он внимательно посмотрел в водянистые, светло-серые глаза. И увидел, что Иванычу осталось три года до первого инфаркта.

День начался как-то бестолково. С утра он собирался съездить в сервис, забрать вылеченный джип – паркетник, но звякнул на всякий случай – и выяснилось, что джип не готов: Егорыч приболел, остеохондрозом мается, и выйдет только в четверг. Другим слесарям Игорь не особо доверял.

Что ж, может, это и к лучшему. Москва вся в пробках, на метро надежнее. А что всякий раз, как он спускается по эскалатору в городские недра, кружится голова и подташнивает – не беда, можно и перетерпеть.

Уже на перегоне к Площади Революции он вспомнил – надо вчера ещё было созвониться с Плавниковым и назначить встречу, пока тот не улетел в Индию. Разговор, конечно, предстоит нудный, но полезный. У Плавникова хорошие связи. Увы, первые полчаса неизбежно пройдут в тупых шутках – и придётся молча кивать, потому что иначе с Плавниковым нельзя. Вообразит, что все его опять не любят, нырнёт в защитный кокон, и ничего из него клещами не вытянешь. Странно даже, с такими душевными дырками – и такой пост. Впрочем, как раз не странно. Пора бы уже привыкнуть, профессия обязывает.

На переходе к Театральной его сильно толкнули в спину, едва не уронив под ноги толпе. В последний момент сгруппировавшись, Игорь успел заметить невольного обидчика. Невысокий, очень плотный крепыш в тёмно-синей куртке с откинутым капюшоном. Занятно, что, не прерывая движения, мужчина обернулся к Игорю и – улыбнулся. Так улыбаются, когда получают нежданный, но довольно ценный подарок. Секунда – и крепыш растворился в скопище пассажиров.

Впрочем, думать о случайном психе было неинтересно. Гораздо важнее понять, как всё-таки разговорить Плавникова. Ясно, что тот сперва начнёт цокать языком, удивляться мужеству Игоря – очерк о петровском губернаторе уже неделю как держался в топе яндекса и скандал только набирал обороты.

Гудели форумы, жужжал «живой журнал», новостные агентства вкусно облизывали тему, невнятно бубнила что-то петровская прокуратура, торжествовали «иносми» с «гранями». Можно было уже и не подливать масла в огонь – и так полыхало на славу.

Против ожиданий Иваныча, Кроев ещё не подал в суд – впрочем, обольщаться не стоило, эти так быстро работать не умеют. Всё ещё впереди – хотя, наверное, до суда дело не дотянет. Он не блефовал, излагая Иванычу политические расклады. Просто умолчал о ещё одном обстоятельстве.

А вот Вадиму Александровичу – до чего ж всё-таки неуклюжее имя, никак к нему не привыкнуть! – надо намекнуть: люди, подобные Кроеву, потенциально вредны. Так что и с этого боку подстраховка.

…Толпа вынесла его к площади перед Белорусским вокзалом. Свежий воздух после подземки хоть и радовал, но не слишком. Конец сентября – а кажется, что зима уже на подходе. Стылый северный ветер наотмашь лупит по щекам, под ногами хлюпают в жидкой грязи бывшие листья… как чудесно смотрелись они всего неделю назад, а сейчас россыпь многоцветья стала илисто-бурой массой. Вверху – не лучше, ползут вверху грязно-серые стада туч, скоро, видать, разразятся дождём. И так хочется вынырнуть из этой слякоти туда, где зеленеют холмы, где под высоким, ослепительно-синим небом, извиваясь в берегах, не спеша летит синий дракон, древняя и мудрая река. Она никуда не торопится и никогда не опаздывает. Она – образец для подражания.

Вот поэтому-то и незачем ныть. И не то что незачем – некогда. Программа на сегодня насыщенная. Сейчас – в «Семейный вестник», договориться там насчёт «Школы Смысла», тут важно, чтобы статью дали не позднее декабря, иначе можно не успеть к началу истерики… а начинать её в будущем году никак нельзя, поблекнет на фоне налогового кодекса, который власть собирается сделать новогодним подарком для своих смиренных подданных.

Затем надо на интервью к госпоже Сабитовой, материал совершенно бесполезный, но зарплату в «Московском свистке» надо же чем-то отрабатывать. Не то чтобы нельзя было обойтись без их денег, просто в поле тяготения «Свистка» порой появляются очень интересные фигуры.

После Сабитовой – встретиться с Хлястиком на квартире в Толмачёвском переулке. Сырые стены, рыжие тараканы на кухне, запах гнили. Да и человечишко он гнилой, Хлястик, жадный и совсем дырявый, но без него порой никак не обойтись. Во всякой бочке затычка.

Потом – домой, поработать с текстами. Не по щучьему же велению они пишутся. К четвергу надо сдать «кадетов» в «Семейный вестник», к понедельнику – математика Смирнова в «Широкий угол».

И, наконец, в семь вечера поэтическая тусовка в клубе «Дюралюминий». Беломорцев там будет, Мишкина, Глухарёв… есть кого послушать.

Мобильный пропиликал мелодию из «Иронии судьбы». А, понятно, кто. Бедняга.

– Игорь Михайлович, добрый день, это Степаненко беспокоит. У вас найдется для меня минутка?

– Конечно, Александр Ильич, хоть полчаса. Только я на улице, слышно плоховато. Ну, что у вас?

– Неприятности у меня, Игорь. – Глухой голос Степаненко напоминал сухую траву в степи, после долгого и жаркого безводья. Такая, чуть что, пойдёт полыхать рыжими волнами от края и до края, мгновенно от слуг жизни переметнувшись к слугам смерти. – Лабораторию забирают. Грант забирают, отчётность шерстят совершенно инквизиторским образом.

– Ничего себе! – старательно присвистнул Игорь. – И это после нашей публикации? Я был уверен, что теперь-то все ваши недоброжелатели поутихнут. Значение ваших исследований для российской науки… да что там для российской – для мировой…

– Увы, Игорь Михайлович, я подозреваю, что как раз с публикацией это и связано. Мы с вами расшевелили осиное гнездо. В частности, зря там был абзац про учебник Снегирюка… вы знаете, кому передают лабораторию? Петечке Хмаровицкому, его главнейшему лизоблюду…

– Ничего себе! – собственный голос показался Игорю похожим на гнилые листья под ногами. – Но вы же согласовали текст, я был уверен, что эти ваши академические подводные камни вы знаете лучше меня…

– Игорь, – взволнованно затараторил Степаненко, – я ничуть вас не виню, это, безусловно, моя оплошность. Просто увлёкся, недооценил… Я ведь чего звоню? Может быть, получится сделать ещё материал? Может, в другом издании… Пусть все увидят этот погром. Может быть, удастся привлечь общественность?

Игорь немного помолчал.

– Я понял ситуацию, Александр Ильич. Ничего, конечно, обещать не могу, но постараюсь что-то сделать. Прощупаю почву. Вы только сами не раскисайте, любые неприятности – не вечны. Держитесь! Ну, счастливо, я побежал.

И отбой звонку. Во рту было противно, будто наелся плесени. Светлый человек Александр Ильич. Бриллиант в куче дерьма. Слишком светлый. Его работы в нейролингвистике уже сейчас можно считать сенсацией, а если кто-то со временем догадается скрестить их с исследованиями женевского института… Ну, теперь-то уж вряд ли. Академик Снегирюк взялся за него всерьёз. Чем-то этот Снегирюк удивительно похож на губернатора Кроева, хотя тот, наверное, страдательный залог от подоходного налога не отличит. Таким палец в рот не клади. Степаненко ещё не знает, что по результатам проверки отчётности ему соорудят уголовное дело. Правда, удастся склонить судью на условное, это уже схвачено. Но заставят выплачивать. А ещё через пару месяцев сделают Александру Ильичу предложение, от которого ему трудно будет отказаться. Словом, на этом фронте прорыва пока можно не бояться.

Ветер ударил в лицо. Будь на Игоре шапка – уж точно бы сорвал, швырнул под ноги. А так – всего лишь взлохматил волосы.

 

Глава 2

Конечно, началось всё около восьми. Долго собирался народ, да и в восемь не сказать, что битком. Игорь, как и положено, слегка припоздал, но найти свободный столик проблемы не составило. Далековато, конечно, от сцены… впрочем, оно и лучше. Тем более что сперва зачем-то выпустили певицу. Дама второй свежести и третьей молодости, вся увешанная синими блёстками, металась из угла в угол и под аккомпанемент худосочного парнишки-скрипача выла какие-то куплеты. На отделанных серебристым металлом стенах – видимо, намёк на дюралюминий – грозовыми сполохами сверкали вспышки светомузыки.

Знакомых тут было едва ли не ползала. В первом ряду, нахохлившись филином, взирал на сценическое безобразие известнейший поэт Бирюков. Весь он был какой-то лохматый и квадратный, наливался цветом перезрелой сливы и всем своим телом демонстрировал скуку. Игорь помнил, что лет тридцать назад у Бирюкова – тогда он ещё печатался под псевдонимом Волколак – случались неплохие стихи. Но потом – одна за другой книжки, участие в президиумах, членство в жюри расплодившихся, как мухи, премий… последнее, чем порадовал публику Большой Поэт, было:

Он действительно женился в начале девяностых на симпатичной голливудской актрисе и обосновался в штате Калифорния, но каждую осень его неудержимо рвало на родину. Тем более, публиковаться надо. Интересно, подумал Игорь, само всё получилось, по Волколаку никто ведь не работал. Впрочем, слишком давно он разменивал свои дроби.

Через два ряда – Гуськова, седовласая редакторша «Буквицы». Седина искусственная, почтенной даме и пятидесяти нет, но образ язвительной литературной гарпии выбрала точно. Елена Никоновна кусает метко и нередко. Молодые дарования мечтают заручиться её поддержкой. Безопасна.

А вот и молодое дарование Митя Глушко, немало с ним было выпито текилы, граппы и кальвадоса. Митя лысоват, скандален и к своим тридцати пяти годам ничего не построил, не вырастил и не посадил. Пишет странно. Ну как относиться, например, к такому?

На всякий случай Игорь к нему присматривался.

После Мити глаз выхватил из зала ещё с полдесятка звёзд современной поэзии, нескольких рок-бронтозавров и целое скопище подающих надежды девиц. Некоторые из них гордились ночами, проведёнными с Игорем. Да уж, спалось им сладко.

Между тем певица, ко всеобщему облегчению, со сцены слиняла, и ведущая вечера, очкастая критикесса Виктория Люманш, объявила, наконец, дальнейшую программу – то есть кто за кем читает.

Ага, вот и Миша Беломорцев. Человек-луна, как порой мысленно называл его Игорь. Светит отражённым светом – но отражает действительно интересных людей. Мише за сорок, он закончил физфак МГУ и даже подбирался к диссертации, но что-то не сложилось, да и иная муза мяукнула, пошли первые публикации в разной толщины журналах. Сейчас он считается довольно авторитетным поэтом, не первой величины звезда, но легко заметная невооружённым глазом. Живёт, конечно, не на редкие гонорары, а просто повезло – покойная бабушка оставила ему трехкомнатную квартиру, которую он весьма выгодно сдаёт, а сам ютится с женой и двумя близняшками-пятиклассницами в двухкомнатной хрущобе в Измайлово. Приятный парень, общительный, а что в разведку с ним не пойдёшь, так Игорь вообще мало бы с кем пошёл бы.

Вечер, оказывается, начался с Миши. Придётся слушать, на фуршете же тот обязательно поинтересуется мнением. Почему-то считается, будто журналист Ястребов – тонкий ценитель поэзии. Игорь, конечно, знал почему, но за пользу приходилось расплачиваться.

вещал со сцены Беломорцев. Его глубокий, нутряной бас производил впечатление. Стихи Игорю не нравились. С такими не берут в менестрели. Искорки нет. Но девицы, гляди-ка, в восторге. А уж сколько восторгов изольётся на Мишу, когда вся эта словесная заволочь кончится и начнётся главный пункт программы – фуршет!

Игорь вспомнил, как это было в июне.

Клуб другой – «Коржики», а лица почти всё те же. Вечер белорусского гостя, Пети Хворостыли – действительно неплохого, на вкус Игоря, поэта. Искорка имелась. Знал он и то, что Петя – под наблюдением, хотя никаких выводов на его счёт пока не сделано.

Фуршет закатили славный, у Пети, видать, нашлись состоятельные поклонники. Впрочем, не в закусках дело – Миша Беломорцев в любом случае догнал бы по алкоголю.

И вот тогда-то, у подоконника, на котором заботливо стояло блюдечко для окурков, в ранних сумерках, где летящий тополиный пух притворялся снежными хлопьями, у них и вышел тот разговор.

– Он действительно гений, – Миша держал в правой пустой бокал, а левой отмахивался от дыма, не замечая, что гонит его на Игоря. – Понимаешь, Игрек, такие вообще раз в столетие рождаются. Если не реже. Я, конечно, никакой физик, меня из аспирантуры вышибли, но такие вещи я на раз чую. Ты, Игрек, не представляешь, какой у меня на это нюх!

– А степень-то у гения есть? – хмыкнул Игорь. Ему не слишком нравилось сокращение «Игрек», но обижаться не стоило.

– Старик, слушай, тебе-то какая разница? – осклабился Мишка. – Ты что, впрямь веришь, будто доктор умнее кандидата, а кандидат умнее аспиранта?

– Мне-то лично по барабану, – признался Игорь, – но редактору нужно. Типа целевая аудитория не поверит эксперту без громких регалий. Маразм, но у них в «Импульсе» так принято.

– Утешься, Игрек. Федька ещё в восемьдесят восьмом кандидатскую защитил, и докторская почти написана, мы с ним в марте созванивались, такие дела. Фигня в том, что теперь вообще непонятно, где ему защищаться.

Миша говорил напористо, словно купец в лавке, нахваливая товар. В каком-то смысле так оно и было.

– А в чем именно он гений? – недоверчиво хмыкнул Игорь. – На пальцах объяснить можешь?

– Хм… на пальцах… – Миша глубоко зевнул и с грустью осмотрел пустой бокал. – На пальцах сложно.

– А надо. – Игорь подбавил в голос твёрдости. – Мне ж в статье тоже на пальцах придётся, у нас читатель массовый, это значит, плохо помнит школьный курс. И не больше! И вообще, это ж банальная истина – если учёный настоящий, он пятикласснику на пальцах должен уметь разъяснить свои открытия…

– Ты это кому, старичок? Мне? Я-то не настоящий, имею право без пальцев. С формулами, с терминами… Но если в двух словах, то я даже не знаю, как ты воспримешь. Начнёшь пальцы гнуть, что ты типа не жёлтая пресса…

– Ты за меня не бойся, – успокоил его Игорь. – Приходилось и мне желтопрессить, не так страшен чёрт…

Мишка вздохнул, затушил сигарету о блюдечко.

– В общем, Игрек, можешь считать меня психом, а можешь пьяной свиньёй, но Федька теоретически обосновал иные миры. Понимаешь, как в тупой фантастике. Нашёл такое решение уравнений Хельвига-Брайна. И мало того, что обосновал… теоремы существования обычно мало чего дают… короче, он понял даже, при каких условиях возможны обратимые переходы…

– Ишь ты, – присвистнул Игорь. – А действующую модель портала он, часом, не создал? Такую, чтобы в карман умещалась? Или хотя бы в чемодан…

– Я ж говорил, будешь смеяться, – неожиданно трезво сказал Беломорцев. – Я бы на твоём месте тоже смеялся.

– Мишка, не держи меня за дурака, – вежливо попросил Игорь. – Кто я такой, чтобы судить о вашей физической зауми? У меня в аттестате по физике тройка, если хочешь знать. Но ты пойми, я журналист. Мне надо написать, во-первых, понятно, а во-вторых, интересно. Уравнения Хельвига с этим, как его… О’Брайеном – это неинтересно, а вот зримая модель… мне плевать, действующая она или бездействующая… главное, чтобы сфоткать можно было. В «Импульсе» статьи без фоток не берут. И одной фотки этого твоего Федьки мало… кстати, напомни, фамилия-то у него какая?

– Таволгин, – Мишка уже забыл, что до того называл великого физика Федьку исключительно по имени. – Таволгин Фёдор Глебович.

– Ага, понятно. Слушай, короче, всё это интересно, надо бы действительно с ним поконтачить, глядишь, и нарисуется очерк. А «Импульс» – издание уважаемое, интеллигентное, научную репутацию этому твоему Федьке всяко не ухудшит. Только я этим после отпуска займусь, на свежую голову. Глядишь, за лето он и чего новое откроет. – Игорь коротко хохотнул. – Короче, у нас пусто, пойдём наполнять ёмкости, – кивнул он в сторону изрядно уже оскудевших столов.

Интересно, вспомнит ли сегодня Беломорцев о том разговоре? Или постарается как можно быстрее нарезаться в сосиску?

К ночи изрядно посвежело. Облака, пролившие днём на город сколько-то миллиметров сверх месячной нормы, чего-то всё-таки испугались и утянулись под изрезанный крышами горизонт. Но звёзды всё равно были тусклыми. Что поделаешь – город, бензиновые пары, фонари…

Водила-бомбист, пойманный в ста метрах от «Дюралюминия», оказался не в меру болтлив. Сходу рассказал грустную свою историю, как бросила его вторая жена, какой моральный урод – великовозрастный балбес-пасынок, сколько стоило получить временную регистрацию, как достали чёрные, красные и голубые. Полненький, рыжеусый, с беспокойными глазками-бусинками, он казался не то гномом-изгнанником, не то разъевшейся крысой. Игорь беседу не поддерживал, делая вид, будто сильно поклёван птичкой «перепил».

Противно было общаться. Рядом, за баранкой, сидело животное, только внешне напоминающее человека. Все его интересы – футбол, пиво, телевизор… ах да, конечно! Бабы. Последовательность эту можно тасовать как угодно – но ничего сверх того. Вот он, символ будущего. Магистральный путь человеческой цивилизации. Аплодисменты! Туш! Занавес!

Вылезая из машины, он неприятно удивил водителя, отсчитав оговоренную сумму десятками. Небось, на тысячную купюру надеялся – как же, клиент богатый и бухой, лопатник толстый, перец ясен… Но богатые тоже денежки считают.

Возле подъезда уже вторую неделю копали, так что высадиться пришлось за два дома. Ничего страшного, короткая прогулка под звёздами никому ещё не вредила.

Долго наслаждаться звёздами не пришлось. Едва лишь водила, резко ударив по газам, ушмыгнул на проспект, от стены ближайшего дома отлепились три чёрные тени. Неторопливо, даже с какой-то наигранной ленцой приблизились к Игорю, образовав вокруг нечто вроде равностороннего треугольника.

Не так уж и темно здесь было. В лиловом свете фонарей нежданные гости вырисовались во всей своей красе. Двое высоких парней в надвинутых чуть ли не до глаз вязаных шапках. Куртки из чёрного кожзаменителя, мятые спортивные штаны – китайский «Adidas», стоптанные кроссовки. Третий, вставший чуть справа, был явно постарше. Плотная фигура гнома, тёмно-синяя куртка, только капюшон сейчас надвинут на глаза. Ну, здравствуй, утренний доброжелатель!

– А чего у тебя, братан, шнурки неглаженые? – голос у того оказался скучным как наждачная бумага. Без огонька мужчина работает.

– Да я и без галстука, – расстроил его Игорь. – И вообще, пацаны, как-то неправильно начинаете. Ни тебе закурить попросить, ни червонец до метро. Не любим штампы, ищем новые ходы?

«Гном» если и смутился, то всего на секунду.

– Что-то больно ты, мужик, борзый, – вытекло из прокуренной пасти. – Короче, въезжай, ты не на того прыгнул. Не понял? Ща поймёшь.

Кто-то из парней услужливо хохотнул.

Ну и что должен в этой ситуации чувствовать простой российский журналист? Пусть даже не очень простой? Пусть даже раскрученный? Рейтинг не конвертируешь в «Макарова», гонорары не превратишь в наряд милиции… Да и армейской подготовки по нулям – отмазался в своё время Игорь Ястребов от действительной службы. И «чёрного пояса» у него нет, не тратил он в юношестве драгоценное время в мордобойных секциях для укушенных комплексами подростков. В общем, нехорошо должен чувствовать себя журналист.

Игорю было тускло. Всё, в общем, понятно, утренний инцидент сложился с ночным в очевидную сумму. Убивать его, конечно, никто не собирается. Да и тяжкие телесные сомнительны. Просто первый сеанс прессинга. Не очень больно, но очень обидно. А петровские, однако, всё-таки раскачались. Но до чего ж примитивно! Начали бы уж, как водится, с телефона, с почтового ящика…

Эх, чаю бы сейчас, сладкого, со смородиновым листом… и музыку, негромкое что-нибудь, доклассическое… лютню или волынку. А после – в сон, в простой человеческий сон… Увы – ночь, улица, фонарь, ублюдки. Он оглядел троицу карателей. Ну не бить же их, в самом деле? Не заслужили дырявки такой чести. Значит – волшебная сила искусства…

Игорь открыто, дружелюбно улыбнулся, задержал дыхание – и нырнул в Озеро Третьей Тени. Оттуда, из мутной воды, фигурки дырявок казались голубовато-серыми пятнышками. Они ещё ничего не поняли, из них ещё сочилась бурая, с желтоватым отливом, радостная жестокость. Ладно, будет им на ком размяться. Игорь дунул туда, вверх, сквозь толщу воды. Вот вам и отраженьице, резвитесь.

Из Озера он вышел метрах в пяти от своего подъезда. Как всегда, голову на мгновение пронзило тонкой болью, а после мир обрел здешние формы. Тянуло лёгким ветерком, каркала где-то спросонья ворона. А там, у соседнего дома, трое ожесточённо лупили друг друга. Каждому казалось, что один из оставшихся двоих – это борзый журналист Ястребов. Равносторонний треугольник с каждой секундой сжимался, вот – превратился в кучу-малу. Набирая входной код, Игорь пожалел, что заодно не заморозил им языки. Оставалось лишь надеяться, что женщины и дети давно спят и не слышат гнилую матерщину снизу.

 

Глава 3

С утра болела голова. Всё-таки в «Дюралюминии» он слегка превысил норму. Пилюли пилюлями, но надо же было соответствовать обстоятельствам места и времени. Ну и плюс ночные игрища.

Да, это именно плюс. Давно бы так. Значит, теперь уже можно.

Игорь глянул на часы – половина одиннадцатого, приличия соблюдены. Пощёлкал кнопками мобильника.

– Настя, доброе утро. Это Игорь Ястребов. Я не отвлекаю вас? Минутка для меня найдётся? Вот и славно. Тут интересное развитие событий происходит, хотелось бы обсудить. Нет, не по телефону. Можем сегодня где-нибудь пересечься? Ну, давайте я к вам в обед подъеду. Ровно в половину второго? Прекрасно, спускайтесь вниз, я там буду стоять при шпаге и гитаре…

Кстати, они уже начали прослушивать его телефоны? Судя по вчерашнему, господин Кроев на исполнителях экономит. Пока, во всяком случае. Впрочем, если и слушают – так даже интереснее.

Ладно, что у нас на сегодня? Во-первых, звякнуть Егорычу домой, выяснить, как здоровье. И старика, и «паркетника». Всё-таки без боевого коня тоскливо, тем более, на следующей неделе ехать в Антипово, очерк можно пристроить хоть в «Нашу жизнь», хоть в «Щелкопёра».

Во-вторых, подготовиться ко сну. Всё привести в порядок, вычленить основные тезисы, подумать над возражениями. Ну, это вечером.

С текстами поработать, тем более что за ним должок «Нашей жизни». Обидно – столько времени потратил на художника, и всё впустую. Ладно, хоть статья получится. С паршивой овцы – энергию «ци».

Как и положено джентльмену, приехал он загодя, расплатился с водителем и начал усиленно изучать красоты Сретенского бульвара. Полчаса погулять – оно и для здоровья полезно. А то ведь мало ли какие штучки придумают ему сегодня? Могут, конечно, и выждать, взять паузу – по идее, так даже правильнее. Пускай клиент расслабится, примет случившееся накануне за обычную флюктуацию зла… вот тут-то и воспоследует новый удар. Правда, есть одно «но». Схема эта работает при обычном течении дел. А вчерашняя ночь должна сильно удивить если не заказчика, то хотя бы исполнителя. Значит, возможны неожиданности.

Игорь купил в киоске свежий номер «Щелкопёра», смахнул листья со скамейки и раскрыл газету. Со стороны могло казаться, что высокий шатен тридцати с копейками лет ужасно увлечён расследованием бензинового скандала – «Щелкопёр» посвятил актуальной теме целый разворот. На самом деле Игорь вызвал перед глазами знак «Синяя сабля» и начал не спеша вращать его в трёх измерениях сразу. Минуту спустя потускнели краски, оглохли звуки – зато открылась Карта Помыслов. Пешеходы – медленные чёрные точки, водители и пассажиры – быстрые. От них тянутся яркие нити – красные, зелёные, бледно-лиловые, жёлтые, ультрамариновые. Прямо в тон листьям на асфальте… Раздражение, любопытство, злость, усталость, веселье, внимание, похоть, радость, гнев… иные нити замыкались на точку-родительницу, иные – на тех, кто рядом, а по большей части – таяли в слишком далёких пространствах. Но ни одной нити не тянулось к зелёному диску в центре – таким себя видел Игорь на Карте Помыслов. Никого он не интересовал, скучный мужчина в том возрасте, когда из слова «парень» уже вырастают, а до «дяди» ещё не дотягивают.

Что ж, в ближайшее время можно не опасаться пакостей. Значит, пора встречать Настю.

Та появилась под синим козырьком здания в тридцать две минуты второго. Худенькая фигурка, белый плащик, слегка вьющиеся тёмноватые волосы. А на лице, ещё не растерявшем летний загар – удивительно большие серо-зелёные глаза. Поэт типа Бирюкова обязательно сравнил бы их с озёрами, типа Глушко – со следами от копыт единорога, а Миша Беломорцев придумал бы что-то вулканическое. Студентом он отработал лето в геофизической экспедиции на Камчатке, и до сих пор в его стихах прослеживаются кратеры, гейзеры и кипящая лава.

– Давно ждёте, Игорь Михайлович? – поинтересовалась Настя, интеллигентно протягивая руку. Не для поцелуя – для пожатия. К этому привыкнуть было непросто.

– Только что подъехал, – вежливо соврал Игорь. – Я вот что подумал, раз у вас обед, давайте где-нибудь поблизости перекусим. Тут есть подвальчик такой, «У синего слона» называется. Вроде приличное место, был там однажды.

– Надо же! Пять лет тут работаю, и не замечала никогда. Мы с коллегами обычно в столовку ходим, это в нашем же здании. Ну, слон так слон.

В подвальчике и впрямь оказалось прилично. Неяркий свет, обшитые дубовыми досками стены – пластик, разумеется, но выглядит вполне естественно. Не так уж много народу, хоть и центр города. Правда, цены… но кошелёк журналиста Ястребова уж всяко не треснет.

Полистали меню в бардовой коленкоровой папке, Настя выбрала бефстроганов с рисом, Игорь ограничился омлетом и двойным кофе – ясное дело, старому журналистскому волку без кофе никак.

– Настя, – без экивоков приступил к разговору Игорь, – я должен вас предупредить, что наша война с господином Кроевым вступила в новую фазу. Скандал, как мы и думали, получился мощный, так что вряд ли строительство начнётся в ближайшие месяцы. Мне вообще кажется, что оно не начнётся, потому что под Кроевым слишком уж шатается кресло. Не удивлюсь, если в течение года в Петровской области сменится губернатор. Но сейчас мы имеем эффект крысы, которую загнали в угол. Крыса звереет и кусается. Поэтому не исключены наезды на тех, кто упомянут в статье. В том числе и на вас, Настя.

С Настей он познакомился в конце августа, когда собирал материалы для очерка. Ей, как и многим другим незадачливым садоводам, не повезло – по проекту, развлекательный центр «Солнечный» должен был подмять под себя многое, в том числе и дачный посёлок «Союзприбор». Давно уже не было Союза, давно уже приватизировали свои участки дети и внуки первых поселенцев, радостно осушавших болота в пятидесятых годах.

К чести господина Кроева, тот сперва пытался соблюдать приличия. Людей уведомили, что всё будет по закону, за участки они получат компенсации из регионального бюджета – согласно оценке специалистов из фирмы «Агро». Кое-кто даже и обрадовался – добираться из Москвы сюда долго, из коммуникаций – только свет и коммунальная скважина, так что и продать такое счастье было бы непросто. Но когда выяснилось, что насчитанной компенсации хватает не более чем на подержанную «шестерку», народ возмутился. Оценщиков отказались пускать на участки, закипело в интернете, заинтересовалась пресса – столичная, естественно, местные молчали в тряпочку.

Тогда и началось. В архиве земельного комитета случился пожар, в региональном реестре недвижимости случился технический сбой, полетела база – и оказалось, что дачники ничем не могут доказать подлинность своих свидетельств о праве собственности. А значит, земля тут ничья, бульдозерам – зелёная улица.

Петровский суд отказывался принимать заявления, дачников-активистов лупили неустановленные личности, несколько домов случайно загорелись ночью, милиция зевала и скучала.

Игорь тогда нырнул в эту круговерть как олимпийский чемпион с вышки. Днями напролёт он записывал беседы с людьми, фотографировал сгоревшие дома, общался с чиновниками, врачами местной больницы, бульдозеристами и депутатами петровского законодательного собрания. Он коллекционировал обмолвки, нанизывал одну на другую несостыковки, собирал досье на исполнителей и организаторов. В итоге появилась огромная статья в «Столичных вестях», разбрелась по интернету, зашкалила рейтинги. Для всего этого даже не пришлось выходить за рамки журналиста Ястребова… ну, так, совсем по мелочи.

В статье светилась и Настя – на целых два абзаца плюс фотка. За руку с шестилетним сыном Артёмом – Мальчиком, У Которого Хотят Отнять Дачу.

Ну чем не повод для знакомства между холостым мужчиной и разведённой женщиной?

– Так вот, – подцепив кусок вилкой, продолжил Игорь. – Кроев и его команда сейчас будут всячески стремиться дезавуировать статью. Основное давление пойдёт на меня, собственно, уже пошло. Вчера поздно вечером трое гавриков пытались отметелить…

– Вот даже как? – Настины ресницы взметнулись вверх. – Вы сильно пострадали?

– Обижаете, – усмехнулся Игорь. – Со мной так просто не справиться, с юности хорошая боевая подготовка… Когда-то был даже бронзовым призёром… Но ведь это только первый раунд. Начали с меня, могут перекинуться на пострадавших дачников. Не думаю, что в ход пойдёт явная уголовка. Но будут звонить, угрожать неприятностями, настаивать, чтобы публично опровергли.

– Вы же понимаете, Игорь Михайлович, по какому короткому адресу я их пошлю? – вспыхнула Настя. – Неужели я так похожа на трусливую бабу?

– Не похожи, – утешил её Игорь. – Но имейте в виду, давление, даже психологическое, трудно переносить долго. Поэтому я вам советую… вернее, прошу принять некоторые меры.

– Купить помповое ружьё? – уголки Настиных глаз чуть опустились вниз.

– А толку? Телефонный аппарат раскоцать? Лучше купите определитель номера с функцией диктофона. Такие записи нам очень пригодятся, это прямое свидетельство давления. Я подскажу, где и что купить. И обычный диктофон тоже не помешает. Мало ли, кто и когда захочет поговорить лицом к лицу? Могу свой запасной одолжить, – Игорь положил на стол серебристый цилиндрик длиной со спичечный коробок. – Вот эта кнопка включения, она же запись, она же выключение. Берите, не стесняйтесь, не обеднею.

– Вы думаете, действительно начнут приставать? – помедлив, спросила Настя. Видимо, только сейчас она начала осознавать, насколько всё не по-детски.

– Могут, – жёстко ответил Игорь. – И не только к вам, конечно. В статье фигурируют пятеро пострадавших. Далее, у вас дом застрахован?

Настя задумалась.

– Кажется, была какая-то бумажка. Это у брата надо спросить, у Феди. Ему же, по документам, половина дома принадлежит. Хотя он там, на даче, редко бывает. Но вроде страховой полис у него, в прошлом году приходила какая-то назойливая женщина, мы с Тёмкой на речке тогда были, а Федя с ней разговаривал… она его и развела на страховку. Он же очень доверчивый, Федя, и никому не умеет отказывать.

– Ну, такая страховка – это смешно, – расстроил её Игорь. – Не хочу вас пугать, но дом действительно могут поджечь. И тогда надо получить не символические копейки, а реальную стоимость. Словом, вот визитка серьёзной страховой фирмы, я про них когда-то писал, и этот вот исполнительный директор, Леонид Сергеевич, меня хорошо помнит. Смело ссылайтесь, что я посоветовал. Да, там первоначальный взнос может быть солидный, но в нынешней ситуации просто необходимо.

– Солидный – это сколько? – насторожилась Настя.

– Думаю, тысяч пятнадцать, – прикинул Игорь. – Рублей, разумеется. Это полтора процента от суммы страховки. Зато вы получаете реальную гарантию, в отличие от той, первой. Про ту вообще можете забыть, ясное же дело, что та организация местная, петровская, и в случае чего от них не получите не копейки. Для петровских вашего дома уже юридически не существует, понимаете? Незаконно возведённое строение на незаконно захваченном земельном участке.

Настя покрутила в пальцах ламинированную визитку.

– Вы говорите так, будто сами страховой агент. Признавайтесь, Игорь Михайлович, подрабатываете в этой «Гарантии»?

– Зря вы так, – улыбнулся Игорь. – Настя, поймите, я влез в эту историю, я сделал вас героем своей статьи, и значит, несу некую моральную ответственность. Мы в одной упряжке и мне не всё равно, что с вами дальше будет. Я понимаю, может показаться, будто развожу сейчас вас на деньги. Если нет свободных средств, могу одолжить. Я весьма неплохо зарабатываю, уж поверьте акуле пера. Меня нисколько не обременит такая сумма, а вот совесть будет чуть поспокойнее.

– Не надо, Игорь, – поспешно сказала Настя. – Уж такие-то деньги я сама достану.

– А брат Федя не может помочь? – осторожно осведомился Игорь. – Тем более что он совладелец…

– Вряд ли. Он сейчас вообще без работы сидит. То есть формально в институте своём числится, но им знаете сколько платят? Три тысячи!

– Это где ж так? – присвистнул Игорь. – Неужели в столице ещё остались такие зарплаты?

– Брат у меня, – с горечью произнесла Настя, – физик-теоретик. Кандидат наук. А сами знаете, в каком это всё загоне. Ладно бы ещё его специализация имела отношение к оборонке… теперь за это снова стали платить. Но Федя занимается совсем другими вещами… которые, наверное, вообще никому непонятны и неинтересны. Ну и получает он оклад старшего научного сотрудника, без надбавок. Звали его в университет преподавать, но что-то не срослось. Так что братец сидит сейчас на макаронах с картошкой и подрабатывает на почте. Можете себе представить, физик-теоретик разносит газеты?

– Увы, представляю, и легко, – кивнул Игорь. – Это больная тема, состояние фундаментальной науки. Я об этом тоже писал, да и сейчас неспешно работаю над одной темкой… О, кстати! – хлопнул он себя по лбу, точно казня комара. – Как раз ваш брат-физик и может мне пригодиться. Мне в одном солидном журнале заказали статью про лженауку. Почему так популярны всякие там сказки про торсионные поля, память воды и прочую муть. Мне нужен собеседник-физик, причём непременно со степенью. Если вашему брату это, конечно, будет интересно… между прочим, попробую договориться, чтобы интервью ему как-то оплатили… хотя больших денег всё равно не дадут…

– Ладно, я поговорю с Федей, времени у него сейчас поневоле много, так отчего ж не встретиться… тем более, он ведь тоже у нас пострадавший по «петровскому делу». – Настя допила чай, скользнула взглядом по миниатюрным наручным часикам. – Перерыв, кстати, кончается. Труба зовёт, начальство жаждет…

– Ну, мы обо всём договорились, – Игорь жестом подозвал официантку. – Любая новая информация по делу – сразу звоните мне на мобильный. А насчёт Фёдора и лженауки я на днях звякну.

…Он проводил взглядом тонкую светлую фигурку, поднимающуюся по ступеням крыльца. А ведь она тоже шатенка, внезапно пришла в голову мысль. Только волосы чуть темнее… и вряд ли красится.

 

Глава 4

Игорь отхлебнул чай – крепкий, сладкий, с мятой и зверобоем. Травы собирал сам, когда в июле удалось выкроить себе крошечный отпуск. Старенькая, начинающая уже разваливаться дача, вытянутый в длину заросший участок, там крапива и бурьян выше человеческого роста, зато есть сосна и рябина, рядом колодец, но нет водопровода и газа, а электричество то и дело отключают. Там тихо и почти безлюдно – места далёкие, глухие, неинтересные инвесторам.

Дачу ему устроил Вадим Александрович. «Ты ведь всё-таки не каменный, надо ж иногда слышать небо и землю». Он прав, в городе это почти и невозможно без помощи Искусства. Но даже Искусство… оно даётся куда тяжелее в этой стеклянно-железной тайге, в бензиновых парах и паутине интернета.

Кстати, о паутине. Игорь ткнул мышкой на жёлтый значок электронной почты, полюбовался полётом конвертиков. Как и следовало ожидать, интервью после согласование, найденные по его просьбе справочные материалы, напоминание из «Белого Села» о дедлайне, предложение о сотрудничестве от районной многотиражки «Красный цемент» в Мухинской области… рутина. А вот и поинтереснее. Три одинакового содержания письма без обратного адреса – перемежающиеся матерщиной угрозы, без разбивки на абзацы и с хаотически выставленными запятыми… прелюдия, так сказать. А вот и основная тема.

«Господин Ястребов. Вам настоятельно рекомендуется опубликовать извинения перед губернатором Петровской области Кроевым П. Г. и признание в намеренном искажении фактов в Вашей статье „Бульдозером по закону“ – в любом, на Ваше усмотрение, средстве массовой информации. В течение недельного срока. В противном случае у Вас и у Ваших близких будут очень серьёзные неприятности, с необратимым исходом». Ни подписи, ни обратного адреса, ни даже реального «ай-пи» отправителя. Можно, конечно, напрячься и кинуть к нему ниточку, но толку? Ослиные уши и так видны. «У Ваших близких…» Топорно работают господа… Даже не потрудились изучить вопрос. Близких у журналиста Ястребова, как это ни печально, нет. Родители умерли десять лет назад, Игорь – единственный ребёнок в семье, какая-то родня, конечно, есть, но очень, очень отдалённая. Словом, труднозацепляемый клиент.

«У Ваших близких»… Далековато близкие… Но, конечно, осторожность не помешает. Мало ли что у них там дальше по программе? Пуля из снайперки, взрывчатка в машине, отравленные грибочки от благодарной читательницы? Ну, это вряд ли. Не такой уж кретин Кроев, чтобы убивать вредного столичного журналюгу. Журналюга нужен живой и, главное, покорный. Значит, что? Похищение, пытки… Да, это хотя бы логично. Можно, конечно, попросить Вадима Александровича решить вопросик, но Игорь и сам худо-бедно способен был себя защитить. Неприятно лишь одно – вся эта крысиная возня отвлекает от главного. А значит, плохо всё-таки он разработал операцию, слишком шумные получились побочные эффекты. Наверняка же имелись более тонкие подходы. Нет, решил вот так, на белом коне… А всё потому, что нервы ни в какую. Пять лет этой гнили… Несовместимость… Вот и хочется поработать немножко дворником. Тем более, что и для дела оно невредно – о чём не раз уже были разговоры…

Ладно, время. Полночь. Бьют куранты, выходят из гробов упыри, назначаются оперативные совещания…

Игорь перебрался на тахту, сложил на груди руки. Закрыв глаза, он вытянул из темноты знак «Мерцающая вечность», зажёг его зелёным пламенем и начал вращать, постепенно преобразуя хитрую кривую в простую окружность. И шагнул внутрь.

На сей раз это была ночная степь. Земля ещё не успела расстаться с жаром, и оттого лёгкие, едва различимые ветерки чуть пригибали верхушки трав. Пряно пахло семиклюем и голубой полынью. А вверху миллионами звёздных свечей пылало иссиня-чёрное небо. Тонкий, зеленоватый серп месяца завис над горизонтом и был подобен ладье, которая перевозит воссозданные души в мир живых. И трещали, трещали кузнечики, вели свою бесконечную песнь о смысле, для которого в людских языках никогда не будет слов.

Сам Игорь отчего-то получился двенадцатилетним. Как и тогда, сразу после Первых Экзаменов, был он в лёгком синем плаще, у пояса висел короткий, подростковый меч в простых деревянных ножнах. А вот на сапоги фантазии не хватило – и потому босые ступни ловили уходящее тепло земли.

Зато Вадим Александрович был такой же, как и всегда. Невысокий, сухонький, с большими залысинами. Правда, здесь он кутался в чёрный, неразличимый на фоне ночного неба плащ с белой каймой, лоб его охватывал золотой обруч, а у пояса была широкая сабля – он всегда предпочитал изогнутые клинки.

Игорь приложил левую ладонь к губам, а правую – к сердцу.

– Мой князь, – мальчишеский голос ещё и не думал ломаться, – я пришёл по твоему зову и готов дать отчёт в делах своих, словах и мыслях.

– Будь проще, Гарран, – усмехнулся Вадим Александрович. – Мы же всё-таки не дома.

– Как скажете, – склонил голову Игорь. – Тогда рассказываю. Месяц получился довольно странный. С одной стороны, мне удалось выявить девять потенциально опасных фигур, с критической светимостью. Перечисляю: художник Николаев, школьный учитель Осокин, журналист Польман, химик Соркин, программист Баранников, священник Михаил Степанцов, домохозяйка Игнатова, писатель Вдовин… девятый – физик Таволгин. Все – москвичи. Подробные сведения – вот, – он протянул князю увесистый полотняный мешочек и добавил: – С Таволгиным, правда, ясности ещё нет, он пока у меня в активной разработке, но личного контакта пока не было.

– Что же с другой стороны? – улыбнулся Вадим Александрович.

– С другой стороны, мне кажется, что сам наш метод определения светимости… зыбкий он слишком. Мы обращаем внимание на чепуху и забываем, что методика была разработана тридцать лет назад… а они тут сильно изменились, и что зажигало их тогда, сейчас не найдёт отклика. Равно как и наоборот – ну кто тогда мог подумать, что изобретение… ну, взять хотя бы «живой журнал» – это настолько серьёзно. Иными словами, князь, мы опять готовимся к прошлой войне.

– Мальчик, – проникновенно заговорил Вадим Александрович, – неужели ты думаешь, будто никому до тебя всё это не приходило в голову? Не забывай, сколько человек там, на нашей стороне, скрипят мозгами над информацией, которую ты здесь добываешь? А мозги у этих людей твоим уж как минимум не уступают. То, что с тобой происходит – это штука понятная, известная. Работаешь год за годом – и не видишь плодов. Кажется, что всё уходит в песок, что всё – зря. Отсюда по молодости делаешь вывод, что никто не понимает открывшегося тебе. Успокойся. Осталось всего два года, потом как следует отдохнёшь дома и уж сам решишь, возвращаться ли сюда? Поверь, немало работы – и не менее нужной работы! – есть и на нашей стороне.

Старик закашлялся, а затем глотнул холодного ночного воздуху. Игорь в очередной раз подумал, что выглядит князь минимум на двадцать лет моложе своего истинного возраста.

– Теперь касательно твоих дел, – продолжил Вадим Александрович. – С художником ты совершенно прав, сейчас его картины мало кому интересны, но уже лет через пять это станет действительно опасным. Так что надо его работать, но этим не заморачивайся, мои люди займутся. За остальными пока ещё понаблюдай. Но священника не трогай, со священником ты ошибся. Такие люди нам нужны.

– Почему? – не сдержал изумления Игорь.

– Потому что ты слабо разбираешься в делах Церкви, – мягко пояснил Вадим Александрович. – Ты оцениваешь личностный уровень этого самого отца Михаила, но вне всякой связи с общим процессом. Да, он живой, пламенный, он истово верит. Но ты обрати внимание, к чему батюшка призывает свою паству. Максимально удалиться от современной жизни, уйти из культуры, уйти из экономики, жить по формам позапрошлого века. Это же замечательно! Пускай они лелеют свои смыслы. Да, огромные смыслы, огненные – но они их никуда не принесут, не волнуйся. Гораздо неприятнее другой – иеромонах Дионисий. Ну помнишь, художник? Монастырь в трёх часах езды от Новосибирска, плюс к тому в «живом журнале» обитает… Вот этот и впрямь опасен. К тому люди едут, толпами, и, заметь, в скит после не уходят. Я уж не говорю про его виртуальную паству в интернете… Тут, милый мой Гарран, те же смыслы, тот же огонь, но никакой изоляции. Поэтому Михаил пусть себе резвится, а с Дионисием будем работать. Я сам им займусь, не по твоим зубам добыча. Лучше скажи, зачем устроил всю эту шумиху с петровским губернатором?

Игорь сглотнул. Удивительно, что разговор этот случился только сейчас. На месте князя Игорь бы сразу после статьи приснился своему Искателю.

– Ну, тут я малость не рассчитал, – признался он. – Это ведь всё прикрытие, мне через это на Таволгина надо выйти. Нужно в его глазах выглядеть честным борцом и правозащитником. Иначе у нас с ним не срастётся и ничего он мне не расскажет. Вы же знаете, я сперва долго изучал его фигуру…

– У тебя было множество иных возможностей. Менее громких, – парировал князь. – Трудно, что ли, было устроить нападение шпаны на его сестру? В последний момент из табакерки выскакивает благородный дельфин пера. И причём без всякого Искусства. У тебя руки-ноги есть? Да, я на вчерашнее намекаю. Вроде большой уже мальчик, а думать ленишься. Сам посуди, какую кашу заварил. Трудно было этих крыс отлупить по-человечески? Теперь начнётся… Думаешь, люди Кроева такие же дураки, как он сам? Так что прошу – нет, даже приказываю! – впредь будь осторожнее. Ты не Искусник, ты простой русский журналист. Вот и действуй в рамках.

– Учту, мой князь, – поклонился Игорь. – Но должен заметить, что нам скандал с Кроевым на руку. Чем меньше во власти будет таких фигур, тем полезнее для дела.

– Аргументы? – прищурился Вадим Александрович.

– Аргументы я сто раз уже приводил. Но могу и в сто первый. Такое наглое, циничное зло не вписывается в рамки обычного здешнего зверства. Оно реакцию вызывает, возмущаются люди, и возмущённый разум у них кипит. В таком состоянии они открыты воздействию самых разных смыслов. В том числе и нежелательных. Энтропия понижается, понимаете? Князь, ну вот смотрите. Если б этот Кроев просто воровал по-тихому, пилил бюджетики, брал откатики – на него никто бы и внимания не обратил. Психология обычного человека – меня не трогают, и ладно. Ну, дороги плохие. Ну, детские пособия маленькие. Ну, цены на коммунальные услуги высокие… перетопчемся, перетерпим, сэкономим. А вот когда нагло отбирают твою собственность, чисто по-бандитски – тогда каждый подумает: а когда моя очередь? И столько, знаете ли, мыслей тогда появляется, такие горизонты могут открыться… Это как камень – на нём ножи могут тупиться, а могут и затачиваться…

– Гарран, – вздохнул Вадим Александрович, – ты ведь знаешь: мы не должны вмешиваться в политику. Просто права такого не имеем. То, что ты говоришь – оно не лишено логики, но и эти мысли – очень не новые, уж поверь старику. Я тоже это в сто первый раз отвечаю… Поэтому, – он выпрямился и внимательно посмотрел на Игоря, – постарайся больше ни во что подобное не влезать. Из этой истории выкручивайся самостоятельно, умения тебе хватит. По физику своему работай, по церковным делам не лезь, не потянешь. Следующая связь – через две недели. Надеюсь, к этому сроку у тебя по Таволгину будет ясность. Ну всё, малыш, ступай.

Вадим Александрович выхватил саблю и очертил клинком круг. Мгновенное движение – только травяной свет месяца отразился на полированной стали. А потом в воздухе возникла багровая окружность диаметром в человеческий рост, засверкала языками холодного пламени.

– Да, – напоследок добавил князь, когда Игорь уже одной ногой шагнул в плотную тьму, – босиком-то не ходи. Простудишься.

…Как всегда после связно́го сна, в первые секунды болели глаза. Игорь проморгался – и отпустило. Та же комната, тот же монитор высвечивает письмо неизвестного доброжелателя, та же чашка с недопитым чаем. И тебе, увы, снова тридцать пять.

 

Глава 5

– На самом деле деньги – это не главная наша проблема, – вздохнул Алексей Павлович. – То есть их тоже, конечно, не хватает, но как-то всё же решается. То грант выбьем, то спонсор какой-нибудь нарисуется… Самое главное – это родители. Понимаете, Игорь, они отдают нам детей, когда, извините за выражение, их в одно место клюёт жареный петух… ну, это вы в текст, конечно, не включайте.

– Не волнуйтесь, – улыбнулся Игорь. – Я пришлю статью на согласование, сделаете нужную правку. Мы собеседников не обижаем.

Собеседника и впрямь обижать не хотелось. Немолодой уже, в прошлом году шестой десяток разменял, но седины почти незаметно, а глаза совсем детские, с искоркой. Про Кондратьева порой говорили, что он до сих пор никак не может повзрослеть, что ведёт себя как двенадцатилетний пацан – но сейчас Игорь ясно видел: брехня. Наивностью Алексей Павлович уж явно не страдает. Оно и понятно: наивный в этом сером кожаном кресле и дня бы не продержался.

– Так вот, смотрите, что получается, – меж тем продолжал директор. – Подросток связался со шпаной, пьёт, курит травку или даже колоться начинает, или с головой уходит в компьютерные игры, до умопомрачения, или превращается в какой-то комок злости… и вот тогда мама с папой бьют тревогу. Начинают бегать по психотерапевтам, паникуют, плачутся знакомым… в итоге узнают про нас. Отдают нам ребёнка – и всё, и можно расслабиться. Но мы не волшебники, а корень проблемы – всё там же, в семье. Пока они живут как раньше, ведут себя с детьми как раньше – толку не будет. Практически всё, что мы тут даём детям, исчезает максимум за полгода… Понимаете?

Игорь молча кивнул. Чего уж тут не понять… Опасная светимость, пламя оранжевое, пороговый уровень…

Ему тут нравилось. На обычную школу совершенно не похоже. Стены расписаны романтическими картинами – паруса, волны, галактики, всадники, звери. В коридоре выставлены рыцарские доспехи – не настоящие, конечно, самодельные. Сами дети и делают. Конечно, при виде здешних мечей трудно было сдержать улыбку, но какая, в сущности, разница?

Дети тут были как дети – бесились на переменах, катались по перилам, хохотали. Но – ни одного матерного слова, ни одной драки. Живые глаза, а посмотреть сквозь Вторую Плоскость – светятся зелёным пламенем, горят высоким смыслом.

Во рту снова пахнуло гнилью. Не жалость к этим детям он чувствовал, а кислый стыд. Ещё полгода, максимум год – и всё это закроется, дети вернутся в чудесные свои семьи – и потухнут. Учителя будут метаться в поисках работы – но вряд ли им что-то обломится после декабрьской кампании. Алексея Павловича начнут мурыжить по всякой. И если среди родителей найдётся хоть одна дырявка… Тогда уже по уголовке пойдёт. Надо бы заранее подумать, как его в этом случае вытягивать. Вадим Александрович, конечно, будет ворчать, что это распыление сил, бесполезный гуманизм, что для дела это лишнее. Для дела – может, и так. Но это самому Игорю нужно.

Самые лучшие люди, самые светлые… С ними себя вновь начинаешь чувствовать человеком… пока не вспоминаешь о службе. Ну что тут поделать? «Такова жизнь, Гарран, – привычно вздохнул бы князь. – Тут или-или, и ни в чьих силах это изменить. Никто не виноват, а вот так оно получается, мальчик». Похоже, для него Игорь навсегда останется мальчиком – тем самым загорелым сорванцом, только-только сдавшим Первые Экзамены и получившим Зелёный Лист…

Многие ломались, Игорь это хорошо знал. Киатан дари Агмар, по-здешнему, Константин Морошкин, рок-музыкант, рассказал всю правду своим коллегам – и вскоре оказался в очень хорошей частной клинике, откуда его деликатно переправили домой. Мауки дари Хмер, или Михаил Тучкин, вузовский преподаватель, десять лет проработал… а сломался, когда его коллега математик Дробышев повесился у себя на даче… ожидая суда и позора. Тоже был опасной фигурой, и Мише Тучкину пришлось гасить ему светимость. После этого дари Хмер, даже и не применяя Искусства, умертвил десятка полтора здешних чиновных подонков. Мишу пришлось брать самому князю. Дома его лечат. А врач-онколог Татьяна Губарева… она же Таури дари Амхень… тут и вспоминать не хочется.

С ним, разумеется, такого не случится, он своей искрой управлять умеет, потому что не просто знает, а изнутри чует, как тут выражаются, «цену вопроса». Но порой бывает гнусно – вот как сейчас, например. Брать интервью, улыбаться, фиксировать главное – это как раз легко, это автоматически у него выходит, и это – как стенка между Гарраном и Игорем. Совершенно необходимая стенка.

Боевого коня, наконец, вернули из сервиса, и к Насте он поехал, как и должно преуспевающему журналисту. Вляпался, правда, в чудовищную пробку на Земляном Валу. Увы, с такой бедой даже Искусство не справится. Пришлось минут сорок стоять и от нечего делать – думать.

Неделя выдалась спокойная, люди Кроева почти и не досаждали – только ежедневно, около четырёх утра, на автоответчик падало голосовое сообщение. «Осталось пять дней»… «осталось три дня». Голос был лишён всяческих интонаций – так получается, если приложить к микрофону трубки кусочек фольги.

Надо, конечно, как-то с этим делом завязывать. Надоело. И тут есть варианты. Господину Кроеву можно ускорить неизбежный трындец. Вскрыть нарыв. Есть люди в президентской администрации, которые будут рады получить флешку с интересными записями. Своего рода «Застольные беседы фюрера». Тогда по Кроеву стукнут генпрокуратурой и его спецслужбе будет явно не до журналиста. А можно как раз со спецслужбой разобраться. И не с тупыми исполнителями, а с организатором. Вычислить дырявку – не проблема, прокинуть Карту Намерений он хоть сейчас сможет… правда, спать за рулём не полагается, но тут дел на пять минут, а пробка едва ли не часовая. А далее – всякие варианты. Убивать, конечно, незачем, но инсульт – отчего нет? Или просто амнезийку. На худой конец, начальника кроевской безопасности можно просто перекупить через людей Крайковского… уж чего-чего, а зелёных бумажек хватит…

От этих мыслей опять сделалось погано. Хорошо этак вот, с мечом и в доспехах против уличного воришки… А будь на его месте, к примеру, Саня Локтев – обозреватель из «Московского взгляда»? Не «дари», а просто Локтев, двадцать восемь лет, разведён, однушка в Свиблово, драная и битая «шестёрка»? А ведь не сломался бы Саня. Прятался бы по знакомым, писал бы заявления в прокуратуру – бесполезные, само собой, и в итоге стал бы жертвой совершенно банального уличного разбоя… Вот где настоящее «дари» – когда ты боишься до боли в печёнке, когда сжимаешься от любого телефонного звонка, не спишь ночами… но отступить просто не можешь, и не потому, что заболтал себя высокими словами… а просто не можешь. Отступалки у тебя нет.

Локтев, кстати, давно уже под наблюдением. Светимость приближается к опасной черте. Наверное, месяца через два придётся с ним что-то делать. Наследство, может, организовать в Штатах… пускай преподаёт русскую литературу где-нибудь в Сан-Диего. Трудный и хлопотный вариант, но зато почти по совести…

О, кажется, рассасывается! Массивный «мерс» впереди с громким урчанием сдвинулся с места. Ну точно майский жук!

…Он не так уж сильно опоздал. Извинившись, вручил Насте букет – семь чайных роз, а конопатому, похожему на юркого мышонка Тёмке, немедленно выскочившему в коридор – пластиковый комплект богатырского снаряжения. Прямой широкий меч, шлем-луковку, овальный щит. Цена двести сорок рублей.

– Извините, Настя, влип в пробку в районе Курской. Прямо как муха в интернет.

– Ничего страшного, – усмехнулась та. – Всё равно Федя ещё не пришёл. А вот это, – кивнула она на букет, – явно лишнее.

– Я просто подумал, что такие цветы вам должны нравиться, – сознался Игорь. – Цветы вообще увеличивают процент радости, разве нет?

– Не стойте в прихожей, куртку вот сюда можно повесить, а тапочки возьмите вон те, – суховато ответила Настя. – Проходите на кухню, чай попьём.

Судя по размеру тапочек, их раньше носил снежный человек. Хотя на самом деле – всего лишь бывший муж Анатолий, полтора года как слинявший за туманами и всяческими запахами. Игорь ещё летом навёл справки.

Кухня, само собой, шестиметровая, панельный дом советской ещё застройки. Но чистенько, уютно. Особенно впечатлял выжженный на разделочной доске единорог. Чуть бы укоротить ноги и задрать вверх кончик рога – совсем был бы как настоящий.

– Оценили? – заметила Настя. – Между прочим, это Артёмова работа. В мае на день рождения купила ему прибор, так всё лето не оттащить было. Ходили, извините за подробность, по свалкам, подходящие фанерки искали.

В кухню суровой поступью вошёл шестилетний богатырь в шлеме. Широко взмахнул мечом.

– Я, между прочим, готов поразить дракона, – заявил он.

Игорь посмотрел на мальчишку оценивающим взглядом.

– Нет, – вынес он вердикт. – Пока ещё не готов.

– Это почему же? – насупился Тёмка.

– Неправильно держишь меч. Это ж тебе не палка, да? Таким хватом не берут, у тебя любой дракон на счёт «раз» хвостом выдернет. Вот смотри, как надо.

Он встал с табуретки, вынул из ладони ошеломлённого богатыря пластиковый меч, сжал пальцы на рукояти.

– Видишь? Большой палец чуть-чуть, самую малость, упирается в перекрестье. Мизинец почти расслаблен. Кисть сильно не сжимаем, а то движения будут скованными. Но в любой момент будь готов напрячь пальцы. Понял? Ну-ка, возьми. Не так близко к перекрестью. Вот так, вот это правильно. Теперь смотри за ногами. Чуточку согнуть надо, понимаешь? Чтобы как пружинки были. А то быстро двигаться не сможешь. Ты ведь на драконов собрался? А чтоб дракона добыть, надо очень быстро вокруг него бегать.

– Чтобы от огня уворачиваться, да? – деловито поинтересовался Тёмка.

– Если бы! – отмахнулся Игорь. – Большинство драконов огнём не пыхают, эта способность у них только в глубокой старости открывается, да и то не у всех. Там в другом дело. Вот что, по-твоему, самое опасное у дракона?

– Пасть? – предположил пацан.

– Сам ты пасть! Хвост! Вот что страшнее всего. Самое мощное оружие дракона – это хвост. Лёгким ударом он лошади хребет перешибить может, не то что человеку. Чешуйки на хвосте острые, друг к другу примыкают неплотно – так что даже если вскользь тебя хвостом заденет, то кожу до мяса сдерёт. И ещё запомни: хвост у дракона самый быстрый орган. Быстрее, чем голова. Но есть и у хвоста слабое место – снизу чешуя тонкая, если успеешь проткнуть, кровь польётся потоком и хвост на какое-то время парализует. За это время тебе надо успеть добраться до головы. Прямо в башку не бей, она железной твёрдости. А вот шею прорубить вполне реально…

– Я вижу, контакт установлен, – Настя погасила огонь под закипевшим чайником и плеснула Игорю заварки. – Интересно, откуда такие познания в драконоборстве?

– В детстве я занимался в кружке прикладной драконистики, – с серьёзным видом сообщил Игорь.

– И сколько вы драконов поразили? – встрял во взрослую беседу Тёмка.

– Полторы штуки, – сознался Игорь.

– Что? Полторы тысячи?!

– Увы, всего лишь полтора дракона. Одного я поразил на экзамене, это был молодой и наглый зверь. А второго мы завалили вдвоём с другом, поэтому на мою долю приходится только половинка.

– Да, у вас, я вижу, богатая биография, – заметила Настя. – Пирожки берите, вон те – с луком и яйцом, а эти с мясом. Тёма, ты выслушал лекцию, так поди к себе в комнату и потренируйся, закрепи навыки. Только умоляю, ничего не разбей.

Истребитель драконов кивнул и с достоинством удалился. Игорь проводил его взглядом.

– Серьёзный мужчина растёт, – сказал он. – А в школе как?

– По-разному, – Настя налила себе чаю, неторопливо размешала сахар. – Может, и зря я его с шести лет отдала. Слабенький ещё. Но главное в том, что с учительницей нам не повезло. Понимаете, у неё сложился в голове эталон Идеального Ребёнка – и всё, что не соответствует, надо выдирать с кровью, ей иначе совесть не позволяет… Но переводить в другую школу не буду – и к ребятам он уже привык, и в пределах пешей ходьбы вариантов нет, а возить я не могу, да и забирать тоже. Так что будем мучаться до пятого класса, а так уж видно будет. Школа вроде на хорошем счету…

– Настя, – помолчав, спросил Игорь. – Есть ли что новое по петровским делам?

– Был один звонок, – вздохнула Настя. – Причём не получилось у меня записать, меня вообще к технике подпускать нельзя, всё время что-нибудь не то нажимаю. В общем, дней пять уж как. Мужчина какой-то, по голосу вроде как немолодой. Посоветовал написать опровержение в «Столичные новости» – в смысле, что все мои слова вы сами сочинили. Намекнул на проблемы, но не уточнил. Повесил трубку, вот и всё. Я растерялась немножко, так и молчала, ничего не ответила.

– Не волнуйтесь, – уверенно сказал Игорь, – вас они не тронут. Вообще, всё это быстро схлопнется. Кроевым сильно недовольны в Кремле – не за дачи, конечно, а другие грешки за ним числятся.

– Интересно, откуда такая информация? – хмыкнула Настя.

– Так ведь журналист я, – Игорю и самому стало смешно. – Хорошо информированный журналист. Так вот, «петровское дело» им пришлось как масло в кашу. Строительство центра, как вы, наверное, знаете, заморожено, к лету можно ждать нового губернатора. А новый, разумеется, всячески начнёт демонстрировать, насколько он не старый…

Коротко звякнуло.

– О, это, наверное, Федя! Не прошло и полгода. Вы сидите, схожу открою.

 

Глава 6

В дверь звонили – нагло, упорно, точно сверлили трудный зуб. Вставать, открывать? Сил на новые приключения не было вовсе, но игнорировать эту бор-машину тоже нельзя – сейчас начнут ломать дверь, перебудят соседей, кто-то обязательно вызовет милицию, «скорую», пожарных…

Игорь с трудом поднялся и заковылял к двери. Болело всё – но особенно почему-то спина, хотя ей как раз досталось меньше, чем рукам. Кожа на них облезла едва ли не до мяса, пальцы почти не гнутся. Тут и рычажок замка повернуть непросто, не говоря уж обо всём остальном.

Ну, откроет он дверь, а дальше? Не выйдет сейчас никакого Искусства, ни тонкого, ни толстого. Ладно ещё если милиция – а ну как кроевские костоломы? Самое смешное, что и вызвонить-то никого нельзя – нечем. Городской телефон работает, но все нужные номера остались в мобильнике. А мобильник – там же, где «паркетник», доброй памяти боевой коняга…

Как же идиотски всё вышло! Утром созвонился с егорьевским интернатом, подтвердил встречу, завёл в салоне музыку – любимое своё «Зимовье». Погода неожиданно порадовала – выдалось межциклонье, выкатилось на небо нежаркое, но радостное октябрьское солнышко, легли на асфальт удивительно резкие, как бывает только в безлиственную пору, тени. И настроение под стать небу – клубились, конечно, на горизонте тугие облака, предвещали всякое-разное, но солнце всяко перевешивало.

Настя… Имя хотелось повторять снова и снова, катать языком, как мятный леденец. Не то что бы он строил какие-то планы… О чём разговор, это полностью исключено. Но «этого» и не надо. Достаточно видеть её чуть вытянутое лицо, тонкую, едва различимую ниточку шрама на левой бровью – в пятнадцать лет упала с велосипеда, осталась отметина. Достаточно слышать её голос – в нём, кажется, звенят льдинки, стукаются друг о друга, словно в весеннее половодье. Достаточно ощущать тепло её руки – увы, только когда пожимаешь. Целовать пальцы она решительно запретила. «Игорь, давайте с самого начала определимся – у нас чисто дружеские отношения, не более». Знал Игорь, где тут собака порылась… вернее, долговязый снежный человек Толя… полтора года как ушёл к свежеобретённой пассии – и всё равно остался в Насте. Воистину, любовь зла. Игорю порой снилось, как он находит этого Толю, берёт на загородную прогулку и со всей мягкостью сердечной демонстрирует ему его же, Толины, дырки. Долговязый кретин ползает по траве и плюётся красной пеной… К счастью, это просто сны. Стыдиться надо таких снов, они разве что подзаботным впору, а для дари пятого круга – мягко скажем, неуместно.

«Конечно, Настя, – покладисто отвечал Игорь. – Я всё понимаю. Но пожалуйста, после моего ухода не выбрасывайте цветы в мусоропровод. Красота имеет право на жизнь, разве нет?»

Трель мобильника хлёстко ударила по ушам. Как же не вовремя! Шоссе как раз спускается в ложбинку, там, внизу, поворот на девяносто градусов, а скорость сто двадцать, не до болтовни. Но вдруг это из интерната? Спешат порадовать, что на сегодня всё отменилось.

– Я слушаю! – сухо сообщил он трубке.

– Вчера кончился седьмой день, – прошелестело оттуда. И всё, отбой.

А через пару секунд вспыхнул звук, ударил по ушам свет. Именно в такой связке, сообразил после Игорь. Взметнулось впереди рыжее пламя, земля поменялась местами с небом, и дальше уже тело работало без приказов головы. Вдавить тормоза, отстегнуть страховочный ремень, метнуться к дверце пассажирского сиденья – и на обочину. Точно камень из ложки осадной катапульты.

Его подбросило, завертело, ослепило на миг болью – но как-то он всё-таки сгруппировался, покатился по крутому откосу, влетел в ледяную воду. Спасительное болотце, где вязкий ил погасил скорость, а холод вернул сознание.

Потом он несколько секунд карабкался вверх, к шоссе. Непонятно сколько метров безумного, сердце из груди, бега. Туда, где плясал огненный демон, дожирал машину. И ладно бы только «паркетник»… Увы, в ложбину на полной скорости летел голубенький «матиц». Никакие тормоза спасти его уже не могли.

Уже взлетая в Третий Поток Змея, он вдруг сообразил – как всё похоже на Экзамены. Мысль, впрочем, тут же лопнула, не до неё было. Пускай время в Потоке струится с иной скоростью, но там, на шоссе, счёт шёл даже не на секунды – на десятые доли. Игорь вошёл в огненное облако, чувствуя, как трещат волосы. Дёрнул переднюю дверь «матица» со стороны пассажирского места и, кажется, вырвал её вовсе. Подхватил тело – девчонка лет восемнадцати, довольно упитанная девчонка. Если вернуться в обычный поток, он бы услышал её визг. А тут, в Змее, звуков нет, и все цвета окрашены багровым.

Положить на обочину – и назад, вытаскивать водителя. В Змее нельзя летать слишком долго – он быстро высасывает силы, а Игорь, по правде говоря, Искусник довольно хиленький. Но делать нечего, пришлось ещё потратиться на Дуновение, чуть отогнуть стены огня, создать в них узкий коридор – и тащить второго. Тяжеленный какой парень, полтора центнера, не менее. В шоке, но обгореть, похоже, не успел.

Что было дальше, он помнил совсем уж урывками. Белой силы совсем не осталось, выложился подчистую. Теперь она будет долго скапливаться, как вода на дне вычерпанного колодца – пару дней минимум. Плясала по телу боль – казалось, огонь по-прежнему обнимает и ласкается. Чьи-то крики… взметнувшееся в небо стая ворон. Визг тормозов – эта огромная чёрная фура. Потом… никак не удавалось восстановить цепочку. Почему-то он оказался совсем в другом месте… километров за двадцать до той ложбинки… Словно кто-то огромный и невидимый взял за шиворот и перенёс. Кажется, даже на какое-то время прояснилось сознание – во всяком случае, он сумел тормознуть спешащую в Москву «копейку», махнул пачкой зелёных тысячных купюр. Всё, что было во внутреннем кармане, не пострадало – ни деньги, ни документы, хотя куртка превратилась в лохмотья, каких последний бомж постыдился бы. Повезло – старичок за рулём ни о чём допытываться не стал, спросил только: может, в больницу? «Нет, отец, – выдавил из себя Игорь, – домой. Оттуда уж вызову».

Вызывать, конечно, не стал. Заживёт и так, ничего по-настоящему опасного нет. Ожоги, конечно, неприятные, но кроме как намазаться пантенолом, сейчас всё равно ничего не сделаешь. А завтра… завтра что-то придумается.

Жалко «паркетника», жалко мобильника. Навороченной зеркалки не жалко ничуть: этого добра в магазинах навалом, а денег нарыть можно сколько угодно.

И надо всё это серьёзно обдумать. Седьмой день был вчера. Срок ультиматума истёк. Но убивать-то зачем? Совершенно ни в какие ворота не лезет. Господину Кроеву это сейчас абсолютно невыгодно. Ладно бы ещё, когда он полетит со всех постов и окажется под следствием. Тупая, животная месть – но хотя бы логика просматривалась. Только вот сейчас ему надо выглядеть пай-мальчиком.

Ему – да. А вот тем, на кого Игорь так надеялся… Какой, однако, эффектный поворот – ворюга-коррупционер, подлец высшей пробы, убивает честного и смелого журналиста, разоблачившего гнусные преступления… После такого – губера можно хоть с кашей есть, хоть с капустой. Повод куда лучше, чем незаконный снос дач. А журналюга… ну, ещё один герой в памяти народной.

А ведь по-любому теперь завертится судебная карусель – ДТП как-никак было, пострадали и посторонние люди – пускай живы, пускай не калеки, но «матицу»-то крындец. Кто будет оплачивать? Удастся ли вообще доказать, что это был теракт? Нужен ли такой сюжетный поворот предполагаемым сценаристам? Одно дело – мёртвый Ястребов, герой-жертва, и совсем другое – живой и даже относительно целый. Не в том даже беда, что живой Ястребов может что-то лишнее рассказать, а просто на информационный повод не тянет.

Конечно, Вадим Александрович поспособствует… да и здешних кое-кого можно напрячь… но всё равно впереди маячит большая и долгая вонь. Причём, похоже, вот это, наяривающее в дверь – и есть первый звоночек.

Он присвистнул от боли в пальцах, но всё-таки сумел повернуть рычажок замка. Резко толкнул вперёд дверь. Если кто-то стоял к ней вплотную – сейчас должен покатиться по коридору, как сбитая кегля.

Но никто не покатился. На пороге стоял хмурый и насупленный Вадим Александрович. Князь Ваурами Алханай, дари девятого круга.

– Ну что, допрыгался, герой? – произнёс он вместо приветствия. – Красив, нечего сказать. Ну, пошли, лечиться будем.

Пространство перед глазами заволокло белой, с золотистыми блёстками пеленой. Она была тёплая, эта пелена, она слегка щекотала кожу, точно коровий язык.

…Залитый утренним солнцем луг… драгоценными камнями светятся в мокрой ещё от росы траве цветы – жёлтые, синие, розовые. Стадо разбрелось, наслаждается вкусным – после зимней-то соломы! – подножным кормом. А ты лежишь кверху пузом, его лижет не слишком ещё жаркое солнце, и ещё не пора вставать, хвататься за тонкий ивовый прутик и сгонять коров в кучу. Вообще-то могут убрести в Хмаревый Овраг, и тогда жди неприятностей. Но когда тебе семь лет, о неприятностях как-то не думается, а думается, что вот пройдут две недели – может, быстрые, а может, долгие, смотря как на них взглянуть – и на опушке будет полным-полно земляники, а ещё дядя Миэзерь обещал взять тебя в столицу на ярмарку.

И когда на лицо твоё падает чёрно-синяя тень, ты первые секунды жмуришься, и только потом открываешь глаза, подскакиваешь.

Всадник – один-одинёшенек. Конь под ним каурый, с белой отметиной на лбу, грива цвета вороньего крыла с едва заметным зеленоватым отливом. Уздечка расшита серебряными нитями, а глаз у коня похож на спелую сливу.

Конечно, семилетнему Гаррану конь интереснее, чем всадник. Впрочем, и тому уделяется внимание. Всадник не слишком молод и не слишком высок, но в седле кажется продолжением коня. Бывают такие конелюди, бабушка Сиуда рассказывала. Впрочем, в отличие от конелюдей, у всадника есть ноги, обутые в короткие, из тонкой овечьей кожи сапоги. Редкие волосы всадника перехвачены голубой лентой, а с широкого пояса свисают сабельные ножны.

Постепенно приходит понимание. Немолодой дядька в седле – не кто иной, как Ваурами дари Алханай, владетель здешних земель, а он, семилетний пастушонок – его, князя, подзаботный. Во всяком случает, до первых Экзаменов.

– Дрыхнешь? – интересуется князь. – А ну как разбредётся твоё стадо, пастух? В западных лесах, между прочим, волки появились, егеря мои их видели. Не жалко коровок? Это ж твои подзаботные, разве нет? Как звать-то? Да не коровок, тебя! Гарран? Смотри, не спи, Гарран!

– Не спи, Игорь! – голос Вадима Александровича если и встревожен, то самую малость. Однако за столько лет как не научиться различать эти малости… – Не спи! Потом поспишь, а сейчас поговорить надо.

Старик сидел возле кровати, был он чуть бледнее обычного – что вообще-то нормально после занятий Искусством. Но что-то ещё уловил Игорь в его зеленовато-серых глазах – то ли отблеск страха, то ли растерянности. А может, просто слезятся – когда глубоко за семьдесят, это бывает.

Игорь прислушался к своему телу. Боль растаяла, сменилась усталостью. В ушах слегка звенело, кожа на руках и на лбу зудела. Растёт, значит.

– Через пару дней и следов не останется, – успокоил князь. – Но с другими последствиями разобраться будет сложнее. Я побывал на месте аварии, так что джип твой никто уже не опознает.

– Эти… из «матица»? – выдавил Игорь из непослушного горла, – с ними что?

– С ними всё, кроме «матица». У девушки лёгкое сотрясение, у парня ожог уха, вторая степень. Как ты догадываешься, они не помнят, что там было. Огненную воронку помнят, машину твою – нет. Боюсь, им будет очень трудно объясняться со страховой компанией. Но это мелочи по сравнению с главным.

– Что же главное? – поинтересовался Игорь.

– Главное – это что я до сих пор не понимаю, кто тебя взрывал, – сухо сообщил князь. – Как взрывали – понимаю. И мне этот метод очень не нравится. Как ты думаешь, возможности губернатора Кроева простираются столь далеко, чтобы со спутника по тебе шандарахнуть? Боевым лазером, который вообще-то для сбивания ракет предназначен, а не для укрощения строптивых журналистов. Передовая технология, о которой вообще мало кто в стране знает.

– Ну, в администрации президента есть люди, заинтересованные в показательной расправе над Кроевым, – парировал Игорь. – И с них вполне станется устроить такой инфоповод…

– Та ещё не долечился, – с грустью посмотрел на него Вадим Александрович. – Мозгами пораскинь. Вот тебе надо всему миру показать, как служба безопасности подлого коррупционера Кроева уничтожает смелого журналиста. С публичным процессом, с шумихой по ящику… Ты станешь ради этого светить секретную космическую технику? А даже если станешь, какой дурак поверит, что мордовороты Кроева имеют к ней доступ? Нет, Игорёк, всё сделали бы чисто, как в аптеке. Помнишь здешний стишок? «Из гранатомёта шлёп его, козла…» Ну, или бомбу прилепить к днищу машины и активировать по звонку мобильного… Такие методы губернатору вполне с руки. Что лишний раз демонстрирует телезрителям его бандитскую сущность, имеющую происхождение в проклятых девяностых…

– Я каждый раз, когда в машину садился, Карту Помыслов открывал, – вяло протянул Игорь. – Злоумышлений не заметил. И ничего мне к машине не прилепили бы, стояла там Звонкая Волна, чуть что – заорало бы в голове не слабее пожарной сирены.

– Вот и подумай над тем, – подхватил князь, – что способ избрали такой, от какого Искусством не защититься. Разве что Искусник двенадцатого круга справился бы, да и то, знай он заранее. Понимаешь, почему мне всё это так не нравится?

– Ну, в целом, – мрачно кивнул Игорь. По правде сказать, не слишком-то и понимал. Пусто было сейчас в голове, и звенело в ней, будто одинокая оса долбилась изнутри в стенки черепа, искала выход на волю.

– У меня есть разные предположения, – продолжил Вадим Александрович, – но пока от них толку, что от козла алиментов. Надо смотреть, как дальше пойдут события. То, что ты выжил, наших загадочных друзей наверняка сильно удивит. А когда люди сильно удивлены, они склонны делать глупости. Мы же будем предельно осторожны. Поэтому, Игорь, в ближайшие дни от Искусства воздержись. Да и от поездок тоже, по возможности. Живи тихо, спокойно, разгребай завалы по работе… я имею в виду журналистику…

– От поездок воздержаться как раз легко. Не на чем пока ездить, – хмыкнул Игорь. И задумался, как же теперь «паркетник» с учёта снимать.

– У подъезда твоего «восьмёрка» стоит, – утешил его добрый князь. – Ключи и документы вот здесь, на столе. Совсем без транспорта тебе тоже не с руки, в чужие машины сейчас садиться неправильно…

– Ну прямо как в анекдоте, – кисло улыбнулся Игорь. – «Не умеешь с мобильником обращаться – будешь, как лох, с пейджером в песочнице играть».

– Можно и так сказать, – то ли не понял, то ли не принял юмора князь. – Да, кстати. А что у тебя нарисовалось с этим физиком, Таволгиным?

Игорь вздохнул. Пронзительно жалко было наивного, прямо как его шестилетний племянник, Федьку.

– Там всё очень серьёзно, мой князь…

…В тот вечер Федя пришёл довольно поздно, хотя договаривались на семь. Игорь заметил, что от непризнанного гения слегка потягивает винцом, и с деловой точки зрения, это как раз было неплохо.

Фёдор Таволгин оказался длинным, сутулым дядькой, лицо вытянутое, чуть скуластое, а чёрные волосы щедро припорошены сединой – хотя, по словам Насти, недавно её брату стукнуло сорок пять. Всего сорок пять, сокрушённо добавила она. Детский возраст для старого холостяка.

Старый холостяк начал с длинных и малость запутанных извинений, он, разумеется, помнил о назначенной встрече, но уже на выходе из квартиры его настиг чрезвычайной важности звонок… а после поезд минут сорок стоял в метро… и, кажется, что-то ещё было.

Поужинали макаронами с яичницей, легонько потрепались о погоде (ухудшается), политике (хуже некуда) и наболевшем «петровском деле» (здесь, как ни странно, Мировое Зло помаленьку отступало). Потом Настя пошла укладывать Артёма, и мужчины, наконец, остались одни.

– Поговорить о лженауке? Конечно, поговорим, – Фёдор слегка тянул гласные и оттого казалось, что у него иностранный акцент. На самом деле, как ещё до его прихода успела объяснить Настя, не до конца излеченное заикание.

– Только, Фёдор Глебович, вы учитывайте, что наш читатель в науке мало что смыслит, – сразу предупредил Игорь. – Так что давайте попробуем попроще, без тензоров и инвариантов.

– Есть такое красивое заблуждение, – парировал Фёдор, – что если учёный неспособен объяснить в двух словах пятилетнему ребёнку суть своих исследований, то это плохой учёный. Знаете, я физикой с детства увлёкся, так вот, помнится, лет в двенадцать прочитал одну популярную книжечку по элементарным частицам. И там объяснялось, что такое слабое взаимодействие – это когда электроны перебрасываются фотонами, ну как волейболисты мячиком. И был я тогда ужасно горд – считал, будто всё теперь понятно с этими электронами… не говоря уж о фотонах… Это я к чему – без терминологии постараюсь обойтись, но просто всё равно не выйдет. Мы ведь о довольно сложных вещах собрались говорить…

– А вы можете назвать какие-то отличительные признаки лженауки? – задал Игорь дежурный вопрос. Всё это было разминкой перед настоящим разговором.

– И да, и нет, – отбил его подачу Федя. – Можно, конечно, перечислять всякое: и отсутствие ссылок на серьёзные источники, и грубые фактические ошибки, и болезненную реакцию на критику, и отсутствие профессионального кругозора… Вы в статье можете это всё написать… Но вот ведь какая штука – ничего этого может и не быть, а перед нами псевдонаука. Или всё перечисленное имеет место – а это всё-таки добросовестное научное исследование. Жизнь сложнее любых схем. Вот считала в восемнадцатом веке парижская академия, что камни с неба падать не могут… а зато вот невидимая жидкость «теплород» вполне себе есть… Нам смешно вспоминать эту седую старину, но и сейчас в научном познании существуют догмы, над которыми через двести лет посмеются, и вдобавок посмеются над теми, кто смеётся над некоторыми вещами сейчас…

Говорили они долго, часов до одиннадцати. Флешка диктофона, как губка, впитывала неторопливую речь Феди, набирала мегабайты. Потом пришла Настя – и оказалось, что уже поздно, что Феде пилить сейчас на другой конец Москвы, две пересадки в метро и восемь остановок троллейбуса.

– Не вопрос, – заявил Игорь. – Сегодня я на колёсах. – Довезу вас, Фёдор Глебович, с ветерком.

– А можно без ветерка? – настойчиво поинтересовалась Настя. – Я исповедую принцип «тише едешь – дольше будешь».

– Можно и без ветерка, – согласился Игорь. – Москва сейчас всё равно пустая.

Дальнейшее уже было делом техники. Разговор продолжили и в машине, и как-то «само собой» вышло, что Фёдор пригласил его на полчасика. Договорить за чаем. К чаю у Игоря нашлась подаренная какими-то благодарными читателями бутылка коньяка «Арарат» – не подмосковная подделка, разумеется.

За наполнением рюмок неодобрительно наблюдал пожилой кот Матроскин – рыжий с белым красавец десяти с половиной лет. Разлёгшись на спинке дивана, он скептически изучал гостя. Что, мол, еще за крыса неизвестной породы?

К полуночи они с Фёдором перешли на «ты». К двум часам ночи тот не утерпел и рассказал о чрезвычайной важности звонке… звонил старый приятель, коллега по ФИАНу, уже пятнадцать лет плодотворно развивающий американскую науку. Сказал, что некоторые давние статьи Фёдора попались на глаза очень серьёзным людям… и очень щедрым… вполне возможен трехлетний контракт с весьма перспективной лабораторией… так что думай, Федька, такой шанс раз в жизни выпадает.

Уезжать в Штаты Фёдору не хотелось. «Патриотизм тут даже не при чём, Игорёк. Просто пойми – во-первых, я очень тяжело приспосабливаюсь к новой обстановке, к новым людям. Во-вторых – как я Настю с Тёмкой оставлю? Кроме меня, у них и родни-то нет. Случись что – кто поможет?»

В половине третьего Фёдор принялся излагать свои взгляды на мироздание. Всё более оживлялся, он размахивал руками, интонировал, исчезли томительные паузы… и не коньяк тому причиной. При взгляде через Вторую Плоскость можно было ослепнуть от лазоревого пламени. Светимость далеко за пределом пороговой. Тут не то что даже человек живёт смыслами – тут смыслы живут в человеке… Родись этот дядя Федя на правильной стороне – быть бы ему Искусником двенадцатого круга. А тут…

Игоря вновь охватила острая, но совершенно бесполезная жалость – не только к Феде, но вообще ко всем людям этой стороны. Неизлечимая, мучительная, а главное, заразная болезнь всего мира. Столетия назад здесь прозябали в невежестве и жестокости. Потом решили, что внешнее знание поможет им стать добрее, и стали зверски изничтожать то, что сочли невежеством. Жестокость никуда не делась, хотя и поутихла до поры, сменила формы. Потом выплеснулась, лопнула гнойным нарывом. А после внешнее знание сделалось привычкой и перестало рождать смыслы… ну а жестокость вновь поменяла формы. Вот и остались без Милости и Знания. Вместо Милости – безумная идея равенства, вместо Знания – кичливое верхоглядство, вместо Искусства – бесчеловечная магия, рабство воздушному зверью. При мысли о том, что и миры Ладони могла постигнуть такая участь, Игоря привычно обдало холодом.

– Понимаешь, Игорь, – увлечённо рассказывал Федя, – это, конечно, ни в коей мере не означает того, о чём пишут в фантастических книжках с глянцевыми обложками. Я вовсе не хочу сказать, будто открыл возможность внепространственных переходов в параллельные миры. Такая постановка вопроса вообще некорректна. Всё гораздо, гораздо сложнее. Нет никаких параллельных, мир един. Но есть разные уровни восприятия реальности. Вот представьте, есть поле. Нет, не гравитационное или электромагнитное – обычное поле, травка там растёт, цветочки, бабочки-стрекозы резвятся. Для коровы поле – это место кормёжки, для кротов – корни травы, для молодёжи, выбравшейся на пикник – красивое место, где можно сделать шашлычки. Для чиновника из администрации – площадь, которую можно продать под застройку и получить откат. А ведь всё время речь идёт об одной и той же реальности – просто о разных её гранях. Это очень примитивный пример, конечно. Зато, надеюсь, доходчивый. Так вот, то, что у меня вырисовывается… скажем так, это способ перейти в другое понимание. Вот как если бы крот проникся затеями чиновника…

– Так что же получается? – Игорю стало зябко. – Крот поймёт чиновника, но с точки зрения его собратьев-кротов он останется в своей норе? Если так, то это, по-моему, уже не физика, а что-то среднее между мистикой и поэзией.

– Игорь, – перебил его Таволгин. – Если бы я знал ответ! Но исходя из некоторых теоретических соображений… ты извинишь меня, если я сейчас не стану излагать детали? Так вот, исходя из этого, можно предположить, что наш крот перестанет быть просто кротом, и его отношения с пространством не ограничатся норкой. Не будь примитивным материалистом, пойми, что сознание не сводится к полям и частицам, но одно неизбежно связано с другим, и изменение одного затрагивает и другое…

– Слушай, Федя, я сейчас задам совершенно дурацкий вопрос, – сейчас Игорю стоило немалых усилий выглядеть болтливым журналистом. – А все вот эти твои рассуждения – это как, просто на уровне формул? Или, считаешь, реально можно соорудить какую-нибудь такую фигню, что нажал кнопочку – и раз, кум королю… в смысле, как тот крот, перешёл на другой уровень бытия, сравнялся с квазарами и чёрными дырами?

– Пока, в общем, теоретически, – признался Федя. – Хотя ты делаешь сейчас сразу две ошибки. Во-первых, ни о какой кнопочке речь идти не может. Вернее… ну как бы тебе объяснить. Вот когда ты нажимаешь на кнопочку выключателя, зажигается свет. Непременно зажжётся, если, конечно, проводка исправна и в сети есть ток. А вот когда ты приходишь, допустим, к Насте и нажимаешь на кнопочку звонка – так это ещё вопрос, захочет ли она тебе открыть. Несмотря на ток в проводах. Так и здесь. Чтобы перейти на другой уровень понимания, надо, чтобы тебя на этот уровень пустили… Из этого, кстати, вытекает и «во-вторых». Вопрос ведь ещё в том, кто будет нажимать на кнопочку. Готово ли его сознание…

Горячо! И вовсе не от чая, тот уже давно успел остыть. Это он хорошо зашёл…

– А всё-таки, Федя? Ну вот учитывая эти твои «во-первых» и «во-вторых» – технически такое возможно?

Таволгин посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом. Словно и не было коньяка.

– Знаешь, это надо пробовать. Но где я буду эксперименты ставить? Здесь? – повёл он ладонью, очерчивая пространство своей холостяцкой берлоги. – Самое смешное, что особо много-то не нужно, это же тебе не коллайдер. Но всё-таки – лаборатория, мощный селеноид, ещё всякая лабуда… прости, но ты, наверное, и слов таких не знаешь. Вот то-то… А мои нынешние обстоятельства… Я же говорил, отдел наш год как упразднили, слили со сверхпроводимостью… тупость на грани вредительства… Разве только если съездить в Штаты…

– А оно тебе надо? – в лоб спросил Игорь. – Тут ведь и ёжику понятно, что тебя вояки покупают. Высокая наука, уровни реальности – это пока всё классно звучит, а потом опять получится бомба.

– Ну да, – грустно кивнул Федя. – Не нами сказано: «наука – это способ удовлетворить своё любопытство за казённый счёт». Знаешь, я штатников-то пошлю, наверное. Действительно, тухло как-то оттуда тянет. Но согласись, обидно, что здесь это абсолютно никому не нужно.

– А если бы наши вояки зацепились – ты бы обрадовался? – закинул удочку Игорь.

Это, в общем, тоже был вариант. Примерно как со Степаненко, которого ждёт именно такая судьба. Закрытая контора, трудится человек, творит, ему увесисто платят. И всё это утекает в никуда. У одного только Вадима Александровича в европейской части России четыре «шарашки», а князь ведь не единственный Смотритель…

– Знаешь, хрен редьки не слаще, – без раздумий заявил Федя. – Что наши вояки, что те… Если бомба – так она у всех окажется. В плохое время мы живём, Игорь. Как в сказке про птичку, знаешь? «Хвост вынырнет – нос увязнет». Так что я уж как-нибудь помаленьку… доведу по крайней мере до ума теоретическую часть. Может, фундаментальную науку у нас когда-нибудь и поднимут…

«Только вы, Игорь, учтите: в житейских вопросах Федька бывает поразительно наивен», – предупреждала Настя.

– …Вот такие дела, мой князь, – с трудом поднимая голову над подушкой, закончил он. – Таволгин – это самое серьёзное, что вообще было здесь на моей памяти.

– Да уж, – помедлив, протянул Вадим Александрович. – Замечательный человек. Значит, будем работать. Варианты всегда есть. И знаешь, – с сомнением добавил он, – кое-что теперь стало понятнее.

 

Глава 7

– А что самое трудное в профессии журналиста? – очкастая девочка с рыжей копной на голове нацелилась ручкой в блокнот.

Игорь вздохнул. Вот уж воистину «и спросила кроха». Он оглядел зал – вернее, превращённую в зал школьную столовую. Столы сдвинули назад, поставили рядами скамейки. Лампы дневного света неритмично мерцали у потолка, отчего казалось, будто над головой вспыхивают маленькие молнии.

Сам он сидел в кресле, сантиметров на тридцать возвышаясь над залом. По левую руку – газовая плита, сзади – мойка. Ощущаешь себя не то на сцене, не то на кафедре, не то вообще на амвоне.

– Видите ли, девушка, – вздохнул он, – у каждого это своё. Тут вряд ли есть общее правило. Кому-то тяжелее всего уложиться в заданный объём, другому – разговорить собеседника, третьему… Мне вот самому тяжелее всего подстроиться под стандарт издания, для которого пишешь. Когда всё время работаешь для одной и той же газеты или журнала – со временем привыкаешь. А вот когда пишешь сразу для многих, тут порой голова идёт кругом…

Слова текли легко, без участия мозга. Выступить на форуме юных журналистов – почему нет? Димка Пестрядев, командир этого лягушатника – старый знакомый, три года назад он сделал ему для рубрики «Вёрсты» цикл фотоочерков из глубинки. И когда вчера Пестрядев прорезался в телефонной трубке с предложением изобразить перед малолетками акулу пера – Игорь сразу согласился.

С такими, как Пестрядев, очень приятно общаться. Светимость у них самую малость не дотягивает до пороговой, значит, особой опасности не представляют, значит, можно просто по-человечески, без камня за пазухой.

– А как делать журналистское расследование? – поинтересовался высокий прыщавый мальчик. Был он какой-то по-воробьиному взъерошенный.

– Знаете, юноша, – благодушно ответил Игорь, – когда я был в вашем возрасте, то мечтал научиться играть на гитаре. А был у меня друг Миха, он прекрасно играл, на высшем уровне. Вот я ему такой же вопрос и задал тогда. Как научиться играть? И Миха мне ответил: «Да ничего сложного. Берёшь гитару – и играешь». Ну а если серьёзно, то журналистское расследование – самый сложный жанр. Сложный по многим причинам. Во-первых, далеко не всякое издание вообще захочет такое публиковать, а если у вас нет редакционного задания, нет командировочного листа, то с вами вообще разговаривать не будут…

Здесь он слукавил – по тому же «петровскому делу» он работал на свой страх и риск, ещё толком не зная, кому именно предложит материал. Да и не требовалось ему санкции – имя Игоря Ястребова давно уже работало на своего носителя.

– А во-вторых? – не унимался мальчик. Оскаленная голова тигра на майке дёргалась в такт его дыханию.

– А во-вторых, журналистское расследование – это целая комбинация жанров. Тут и интервью, и очерк, и сбор экспертных комментариев, и блиц-опрос, и, самое главное, поиск достоверной информации. Без этого, без информации, получатся, прошу прощения, эмоциональные сопли. А читатель должен сформировать свой взгляд на проблему – не за счёт журналистских эмоций, а благодаря найденным вами фактам. Понимаете? «Подлый чиновник Пупкин давно известен своими связями с криминальными авторитетами» – это сопли. А «как сообщил старший следователь Нижегородской прокуратуры Смирнов А. А., против главы Верхнесельской районной администрации Пупкина Василия Кузьмича ещё в 2006 году было возбуждено уголовное дело по статье 170» – это факт, против которого не попрёшь.

В кармане судорожно запиликало «наша служба и опасна, и трудна».

– Извините, ребята, – Игорь вынул мобильник. На снежно-белом экранчике чернел вызов от Насти. – Одну минуту. Слушаю, – сказал он трубке.

– Игорь, вы сейчас сильно заняты? – Настин голос был как осеннее поле, когда колосья сжаты, а колкая стерня так и норовит проткнуть босую ступню. – Тут у нас странные вещи происходят. Даже не знаю, как сказать… В общем, Федя исчез…

– Внимательно слушаю. Рассказывайте, – уверенно произнёс он, а дыхание на миг сбилось.

– Игорь, мне кажется, это лучше не по телефону… В общем, мне и посоветоваться не с кем. Скажите, мы сможем сегодня встретиться?

– Где вы сейчас?

– На Фединой квартире.

– Буду минут через сорок. Если воткнусь в пробку – позвоню. Главное, не волнуйтесь. Я приеду и мы решим проблему.

– Прошу прощения, ребята, – сказал он, пряча мобильник в карман. – Не судьба нам сегодня пообщаться. Вызывают коллеги. Форс-мажорная ситуация. Тоже, кстати, будет своего рода журналистское расследование.

Настя кинулась к нему, точно к врачу «Скорой», когда за спиной в квартире стонет умирающее чадо. Но в последний момент сдержалась, протянула руку – увы, как всегда, не для поцелуя.

Чадо, впрочем, за её спиной тоже обнаружилось. Не умирающее, но мрачное и растрёпанное. Похоже, Тёмке передалась Настина тревога.

– Не с кем оставить, как вы понимаете, – кивнула на него Настя. – Артём, пойди в большую комнату, можешь включить там телевизор. Какие-нибудь мультики наверняка найдёшь.

Она повела Игоря на кухню.

– Чай будете?

– Сперва рассказывайте, – велел Игорь. – Всё по порядку.

– Собственно, рассказывать практически нечего, – вздохнула Настя. – Последний раз я общалась с Федей по телефону, в понедельник. То есть три дня назад уже. Обычно он звонит каждый вечер, но во вторник и среду не было звонков. Ну, во вторник я ещё не дёргалась, а в среду уже начала. Федя всегда предупреждает, если что. И не должен он был никуда уезжать. В общем, вчера сердце уже было не на месте. Сегодня я отпросилась пораньше, Тёмку в охапку – и сюда.

– У вас свой комплект ключей? – уточнил Игорь.

– Ага. Так вот, Феди в квартире нет, никаких записок тоже нет. И Матроскин в истерике – голодный, напуганный. Он сейчас у нас, конечно. Но самое главное не в этом. В прихожей стоят Федины ботинки. А вот его любимых тапочек, меховых, нет. Не мог же он куда-то в тапочках уйти? В маленькой комнате, где у него спальня, кровать разобрана. И на столике лежит его мобильный. В мойке, сами видите, посуда грязная – а он у меня хоть и неумеха-растеряха, но чистоплотный, приготовит что-то, поест – и сразу моет за собой.

– Дверь нормально открылась? Ну, когда вы пришли, – пояснил Игорь. – Нет ощущения, что её ломали?

– Да вроде нормально всё…

– Можно глянуть Федин мобильный? – попросил Игорь.

– Вот, возьмите. А что тут может быть интересного?

Игорь повертел чёрный «симменс», снял заднюю крышку.

– Интересно здесь то, что нет сим-карты. Кто-то её вынул. Или сам Федя, или… или те, кто пришёл за ним.

– И что же теперь делать? – Настины глаза начали стремительно набухать, словно предгрозовые тучи.

– Сейчас сообразим… – протянул Игорь. – В милицию обращаться пока особого смысла нет, но если к концу недели наш Федя не найдётся, то это придётся сделать. Просто чтобы не было неприятностей. Но особой эффективности от серых братьев ждать не стоит. А вот если пошевелить других… Короче, я сам этим займусь. Есть у меня хорошие знакомые в частных сыскных агентствах. Стопроцентной гарантии, конечно, дать не могу, но, по крайней мере, эти носом будут землю рыть.

– А сколько стоить будет? – глухо поинтересовалась Настя.

– Может быть, и нисколько. – Игорь невесело усмехнулся. – Понимаете, люди, о которых я говорю, очень сильно мне обязаны. Если в двух словах, несколько лет назад я помог им избежать мести наркодельцов, напряг связи, зарядил серьёзных людей… так что навесить им по-тихому липовые статьи не вышло. И вот уже три года эти друзья ушли из милиции на вольные хлеба… Так что мои Шерлоки и Холмсы будут работать не за бакс, а за совесть.

– Игорь, – сообразила вдруг Настя, – а это не может быть как-то связано с петровскими делами? Может, это такая месть? Или форма давления?

Игорь невесело рассмеялся.

– Нет, Настя, заподозрить тут кроевские штучки можно только в самую последнюю очередь. Очень это было бы глупо и невыгодно. Да и не светился особо ваш брат в скандале. Не выступал нигде. Короче, им он не нужен.

– А если из-за квартиры? – сгенерировала очередную версию Настя. – Смотрите, как получается. Хорошая трехкомнатная квартира, от родителей осталась. Прописан Федя тут один, я выписалась, когда мы с мужем въехали в нашу двушку, на Кантемировской. Наверное, кому-то пришло в голову, что одинокий холостяк здесь лишний. Знаете сами, как это бывает? Подпоят, заставят подписать продажу, потом вывезут куда-нибудь в лес, и…

Тут она заплакала. Не громко, не в голос, но затряслись плечи, разметались каштановые волосы, набухла на шее синяя жилка.

Игорь осторожно тронул её за плечо. Будто раскалённого железа коснулся.

– Не надо сейчас, Настя. Ребёнка испугаете. Что касается этой версии, то покрутить в этом направлении можно, но всё-таки как-то оно сомнительно выглядит. Да, а документы Фёдора? Их тоже нет?

– Разумеется, нет, – всхлипывая, сообщила Настя.

– Чего именно нет? Паспорта?

– Ну да. Он всегда его во внутреннем кармане куртки держал, так куртки-то на вешалке и нет.

– А документы на квартиру?

– Ой, это я даже не знаю, куда он их упрятал…

– Ладно, Настя. Не раскисайте. Тут что-то успокоительное есть?

– Валерьянка, наверное, в холодильнике…

– В общем, разведите сейчас капель тридцать, глотните. И я сейчас отвезу вас с Артёмом домой. Если можно, оставьте мне ключи, они понадобятся моим Шерлокам. Да, вот что ещё – ребятам, видимо, потребуется Федина фотография.

– Здесь вряд ли, – задумалась Настя. – У меня только в компьютере дома есть, летом на даче снимала.

– Вот и прекрасно, запишу на флешку.

Дома он начал с того, что заварил чай. Мята, зверобой, имбирь… Полезные травки, улучшают сон. Даже и обычный.

Но прежде чем сниться Вадиму Александровичу, надо было посмотреть почту. «Девушка вашей мечты исполнит любые, самые изощрённые фантазии» – и как это прорвалось сквозь антиспамерский фильтр? «Быстро и недорого – ликвидация фирм», «Подпишись на нашу рассылку – и ты познаешь всё». Ну прямо так уж и всё… Интересно, а способен был бы Искусник двенадцатого круга обезопасить свой комп от спама… при условии, конечно, что у него есть комп?

Вопрос из детской серии – кто кого поборет, лев или кит? Единорог или василиск? Не было здесь, на этой стороне, Искусников старше девятого круга – Смотрителей земель. Высшие круги настолько погружены в неведомое, что занимать их делами и заботами Надзора – это всё равно что бриться мечом Наставника. Или, как сказали бы здешние, забивать гвозди микроскопом.

А вот и более интересное послание. «Господин Ястребов, истекла вторая неделя после назначенного Вам срока. Что вынуждает перейти к более серьёзным мерам. Вам настоятельно рекомендуется воспользоваться последним шансом».

О, да. «Пахнуло пылью канцелярий и серой гнилью кабинетов, где победивший пролетарий извёл на мыло всех поэтов». Из молодого Бирюкова. В позднейшие сборники он это постеснялся включать.

Однако шевелится ещё губернатор. Рекомендует. Значит, окончательно доказано, что взрыв «паркетника» – не его рук дело. Впрочем, это и так очевидно. Что ж, забавно будет посмотреть, какой пакостью думают напугать его кроевские люди. На всякий случай надо бы выставить Сигнальную Сферу. Силы жрёт самую малость, от прямого попадания из гранатомёта не спасёт, да и, честно скажем, от «калаша» тоже не очень… но зато всё время начеку.

А вот и письмо от Насти, с фотографиями. Цифромыльница средней паршивости, но изображение довольно чёткое, этого хватит. Не портрет же в золочёной раме на стену вешать.

Разумеется, никаким Шерлокам и тем более Холмсам Игорь звонить не стал. Хотя они и существовали в природе – Ваня Климентьев и Андрей Лапотников. Он даже не слишком соврал Насте, рассказывая о них. Но тут явно не их компетенция.

Теперь глотнуть чаю – и выбросить из головы всё лишнее. Приглушить звуки за окном – лязг трамвая, писк чьей-то сигнализации, бесконечный гул потока машин. Теперь – свет. Гасить незачем, достаточно убрать краски. Смягчить пространство, размыть острые тени, затупить углы… вот так, уже хорошо. Уже можно вызывать Свиток.

На самом деле Федина фотография была не слишком и нужна. Образ его и так стоял перед глазами – вытянутое лицо, морщинки у глаз, разлохмаченные слегка волосы. Но когда одним глазом смотришь в мерцающую поверхность Свитка, а другим – на изображение искомого, ответ приходит быстрее.

Свиток колыхался на расстоянии вытянутой руки – бесформенный, синевато-белый, и Свитком назывался только по традиции. Куда более напоминал он сгусток тумана, какие плывут на рассвете в низинах. Верхушки холмов уже подсвечены солнцем, а в оврагах – молочное марево.

Этот, впрочем, вскоре изменил окраску – синеватая бледность начала желтеть, потом зеленеть – и замерла на цвете первой тополиной листвы.

Игорь судорожно вздохнул и развеял Свиток. Затем разрешил пространству вернуться в прежние пределы. Тотчас заверещала за окном сирена «Скорой», зашумели трубы – топить в доме начали больше месяца назад, но до сих пор что-то у жэковских сантехников не срасталось.

Ну, можно расслабиться и со вкусом допить остывающий чай. По крайней мере, ясно, что Федя жив и даже здоров телесно. Испытывай он сейчас боль – Свиток окрасился бы алым, голод или жажду – лиловым, ну а уйди он за грань Первой Жизни – Свиток так и остался бы белым. Белый – цвет смерти. Знак того, что одно кончилось, а другое только начинается. Строки жизни смыты с одной страницы – и начинают писаться на другой.

Но ничего большего Свиток не сказал. Искусники высоких кругов увидели бы что-то ещё – настроение, желания, страхи. А с пятым на такое и надеяться смешно.

То, что Федя жив, ничего ещё, однако, не объясняло. Могли похитить… или Таволгин сам мог изобразить своё похищение. Зачем? Вариантов масса. Но и похитить могли… кто?… да многие могли бы. Начиная от бандюков, промышляющих на рынке недвижимости, и кончая штатовской разведкой. Или в обратном порядке… Если Федя ещё кому по пьяни рассказывал свои идеи… а помимо Игоря как минимум был Миша Беломорцев… тогда вероятность получается ненулевой. Тем более, недавнее предложение от американского друга… Или здешние конторы? Нет, здешние иначе бы действовали. Мягче, незаметнее. Позволили бы человеку ботинки надеть…

Была у Игоря и ещё одна мысль, но очень уж не хотелось её обсасывать. По крайней мере, до сна.

 

Глава 8

На сей раз он оказался на заднем дворе собственного замка. Жаркое полуденное солнце заливало мир белым огнём, короткие иссиня-чёрные тени напоминали скрещённые клинки. Некошеная трава пожухла, стала острой и ломкой, да и листву на старой берёзе тоже тронуло желтизной. И только разросшейся у крепостной стены крапиве хоть бы что – тёмно-зелёная, с фиолетовым отливом, она вымахала в человеческий рост и ничуть не боялась жгучего солнца. У самой жгучести в избытке.

Надо бы велеть подзаботным навести порядок – видать, совсем разленились за последние годы. Да и раньше нечастые наезды в пожалованную твердыню как-то не способствовали образцовому ведению хозяйства. Если мужики в приписанных ему сёлах трудились как муравьи – своя-то ноша не тянет – то эти, дворовые, чувствовали себя как… как в санатории, пришел ему на ум потусторонний образ. А стыдить их тоже не очень ловко. Образцового порядка может требовать только образцовый домохозяин. А у него в квартире пол не мыт с прошлого года, раковина обрела мутно-серый оттенок, в ванной штукатурка потрескалась…

Игорь сейчас же представил на своём месте какого-нибудь средневекового английского графа или немецкого барона. Этот бы не постеснялся. Картинка вышла настолько зверская, что её пришлось тут же выгнать из ума. У каждой стороны свои недостатки, но свои – как-то милее.

Подзаботных, кстати, вокруг не наблюдалось – видать, где-то дрыхнут. Жара, безделье, безопасность, всех неприятностей – мухи да клопы. И сны у них обычные, людские. Не изгибают структуру.

Вадим Александрович обнаружился сидящим на огромном, три охвата в поперечнике, пне. Пень обычно использовался для колки дров, дари девятого круга сидели на нём редко. И был он сейчас – не пень, а князь – одет в потустороннее. Пиджак застёгнут на две пуговицы, чёрный, с серебристыми нитями галстук затянут у кадыкастой шеи, стрелки на брюках ровнёхонькие, чёрные ботинки как минуту назад начищены, сверкают на солнце. В таком виде князь, должно быть, входит в школьный класс – последние двадцать лет дари Алханай преподаёт на той стороне алгебру с геометрией. Учитель он строгий, порою безжалостный, дети стонут – но почему-то без всяких репетиторов поступают в вузы, где математика – профилирующий предмет.

Тихий человек, незаметный, скромный труженик – идеальная норка для Смотрителя. Это Искатели должны внедряться в элиту или крутиться возле. Бизнесмены, силовики, телеведущие, писатели, актеры, журналисты… А Смотритель – он как паук в центре паутины. Дёргает когда нужно за необходимые ниточки, и движется дело.

А сам Игорь сейчас был одет по-человечески. Широкие, не сковывающие движений синие штаны, лёгкая льняная сорочка, короткий – до колен – зелёный плащ. Голубая повязка на лбу прихватывает волосы за ушами, на широком, расшитом бисером поясе – меч Амидай в походных дубовых ножнах. Игорю такие больше нравились.

– Что-то случилось, Гарран? – поднял на него водянистые глаза Вадим Александрович. – Я вообще-то ещё и не ложился, мне поурочный план до конца года к понедельнику нужно нарисовать… у нас новая завучиха, мечтает выслужиться…

Игорь почувствовал, что мягко и дипломатично сейчас не получится. Очень уж мучила заноза в душе.

– Мой князь, – без предисловий спросил он, – исчезновение Таволгина – это ваши люди сработали?

Вадим Александрович моргнул.

– Что? Таволгин исчез? Ты это серьёзно? – Игорю показалось, что князь даже на мгновение подскочил, будто из пня выдвинулась острая щепка. – Когда это случилось?

– Не более трёх дней назад, – объяснил Игорь. – Вы простите меня, мой князь, но первой мыслью было, что после моего прошлого отчёта вы решили погасить Таволгина по самому жёсткому варианту.

– Игорёк, ты что? – ахнул князь. – Похоже, не долечился? Мы же условились – наблюдаем твоего физика и дальше. И какое бы решение по нему ни приняли бы – только сообща. Не подозревай меня в зверолюдстве. Вроде как не заслужил.

– Простите, князь, – твёрдо сказал Игорь. – Плохо, что я так о вас подумал, но ещё хуже было бы, удержи я эти мысли в себе.

– Разумеется, – кивнул Вадим Александрович. – А теперь изложи все подробности по дяде Феде.

Выслушав Игоря, он надолго замолчал. И всё молчало вокруг – не шелестел ветер в листве берёзы, не трещали кузнечики в траве, не гомонили в кустах птицы. Сон замер, точно фильм, когда жмёшь на пульте кнопку паузы.

– Да, – пожевав губами, изрёк свой вердикт дари Алханай, – это очень серьёзно. Ты, мальчик, даже не представляешь, насколько это серьёзно. Впрочем, тебе и не надо. Ты Фёдора ищи. Можешь использовать Искусство, как тебе заблагорассудится. Я тоже пошевелю своих людей, подключим ГСУ, ФСБ… пройдёмся широкой сетью…

– Я сперва всё-таки сам попробую, – возразил Игорь. – Есть у меня одна мысль… вернее, есть один человечек, если уж у него не получится, тогда давайте сетью.

– Вот, кстати, возьми, – князь вынул из кармана пиджака серебряное кольцо, протянул. – Это на несколько дней повысит твоё Искусство. Чувствую, пригодится.

Игорь поклонился и надел кольцо на средний палец левой руки. Наяву, конечно, ничего на пальце не будет, кольцо – всего лишь символ, но символ в истинном смысле: канал между Сутью и Воплощением. По каналу, точно электрический ток по медному проводу, заструится сила.

– Жарко тут у тебя, – вздохнул князь, поднимаясь с пня и отряхиваясь. – Ну ладно, ступай.

Из внутреннего кармана пиджака он вынул авторучку – старомодную, заправляющуюся чернилами. Видать, немало двоек было выставлено ею в классные журналы и дневники. Точно саблей в прошлый сон, Смотритель взмахнул ею, описал в горячем воздухе круг. Игорь скользнул взглядом по бурой замковой стене – и быстро шагнул в прохладную сгустившуюся тьму.

По ту сторону ему уже было семнадцать лет. Мокрый весенний ветер – а весна выдалась холодной и тусклой – ударил в лицо, взлохматил длинные волосы, залез невидимыми пальцами за ворот куртки. Плотное сукно, синий окрас – такие полагались ученикам столичных Врат Мудрости.

Гарран шёл по вечерней улице. Ещё не темно, масляные фонари зажгут через час, но видно, что день подходит к концу. Закрываются лавки, меньше становится прохожих – когда зацветет слива, их будет много, гулять до звёзд под сливами считается хорошим тоном. Но сейчас, когда в воздухе даже не дождь, а зябкая водяная взвесь, мало кому хочется вылезать из тёплого дома или из тёплого трактира. Трактиры призывно светят красными лампами по обеим сторонам улицы – обещают подогретое вино, копчёную свинину, жареную на берёзовых углях рыбу.

Но мысли о рыбе и свинине надо немедленно выкинуть из головы. Могут помешать. Сколько бы он ни твердил себе, что готов – при каждом шаге страх только растёт. Недаром ведь говорят, что Вторые Экзамены куда тяжелее Первых. Со взрослого ведь и спрос больше, чем с двенадцатилетнего мальчонки…

Тяжёлая, в полтора человеческих роста дубовая дверь. Её и сейчас-то надо с немалым трудом тянешь на себя, а уж тогда-то, в детстве, приходилось напрягать все силёнки.

Лиловый Зал освещён множеством факелов, укреплённых в медных кольцах. Эти факелы горят, но никогда не сгорают. Здесь Искусство, которое Гаррану пока не понять.

Высокий потолок загибается куполом, но свет его не достигает – и потому кажется, будто над головой – ночное небо.

А Старцы-Наставники уже сидят в резных креслах из гранатового дерева. Их, как и положено, восемь. Четверо в белых плащах, знаменующих смерть, четверо в чёрных – это жизнь. Прямо как шахматные фигуры – мелькает в голове чья-то чужая мысль. Старцы смотрят не мигая, не шевелясь, и поначалу кажутся статуями, как в Хранилище древностей. Но вот один из них, тот, что сидит слева, чёрный, негромко произносит:

– Гарран Миарху, дари Первого Круга! Готов ли ты подвергнуться испытаниям? Твёрд ли твой дух, бодра ли твоя душа, здорово ли твоё тело?

Старец не размыкает губ, слова звучат у Гаррана в голове. И бегают по коже мурашки, и кажется, будто чья-то невидимая рука легонько тянет тебя за волосы.

Странно, что не видно других ребят – а ведь не один же он сдаёт сегодня Экзамены. И не то чтобы зал был пуст – просто никак не удаётся удержать взгляд на чём-либо, кроме Старцев.

– Да, господа мои и наставники, – голос Гаррана дрожит и срывается. – Я готов.

– Тогда подними голову, дари Первого Круга, – говорит белый старец справа.

Гарран задирает подбородок, взгляд его пересекается со взглядами восьмерых – и вспыхивает лиловая молния, пространство зала разрывается, точно ветхая ткань, и мир вокруг оказывается совсем другим.

…Возвращение даётся с трудом – будто выныриваешь из глубокого омута, когда в лёгких уже не осталось воздуха, в висках дёргается тупая иголка-боль, а вместо сердца – тяжёлая ледяная глыба.

Всё тот же Лиловый зал, только свет факелов сделался тусклее, и воздух сырой, почти как на улице. Восемь пар глаз не мигая смотрят на его взъерошенную фигурку. И никто не произносит ни слова.

Радостное возбуждение, охватившее его в первые секунды после возвращения, гаснет. Вместо него где-то внизу живота сгущается тревога. Что всё это значит? Почему они молчат? Неужели?

В этот момент раздаётся голос одного из белых Старцев. Не в голове – сейчас он отчётливо произносит слова, звук расплывается в пространстве зала и накатывает едва заметным эхом.

– Гарран, бывший Миарху, бывший дари Первого Круга. Ты не справился с испытаниями. Твоя душа оказалась дырявой, и сквозь дыры эти в неё вошла порча. Благородство твоё было подобно дому, построенному на прибрежном песке. Первая же морская волна смыла его. Достоинство твоё было подобно фальшивому золоту, которым расплачиваются в варварских землях извратители Искусства. Доброта твоя была подобна яблоку, красному снаружи и изъеденному червями изнутри.

Тревога внизу живота взрывается – не огнём, а льдом. Острые коготки холода бегут вверх по спине, вниз по бёдрам. Становится тяжело дышать, но воздух всё равно как-то проникает в лёгкие – только теперь в нём отчётливый запах гнили.

И ещё – отчаянно хочется в отхожее место.

– А посему, – подхватывает слова белого Старца один из чёрных, – ты, Гарран, лишаешься своего дари. Сними одеяние ученика и облекись в одёжу подзаботного. Ибо теперь ты вновь подзаботный князя своего, и должен предстать перед ним, дабы получить повеление о дальнейшей твоей судьбе.

Бороться с мочевым пузырём меж тем становится почти невозможно. Этот ужас – обмочиться прямо перед великими Искусниками – сильнее даже, чем обида. Как же так? Ведь ничего же этого не было! Не было! Гарран ведь помнит – Вторые Экзамены он сдал блестяще, и его дари увеличилось на один круг, и все поздравляли его, и князь Ваурами подарил ему кинжал с вделанным в рукоять искусным изумрудом – зелёный камень наливался кровью, если кто-то поблизости замышлял злое. И ещё подарил мешочек серебряных монет – «молодым людям должно быть, на что повеселиться с друзьями». Мешочек он, конечно, отослал в деревню, матери и дяде Миэзерю.

Почему же так?! Чем он заслужил такую несправедливость? Прошёл он испытания или не прошёл? Разве возможно, чтобы и то, и другое одновременно оказались правдой? Так не бывает!

– Так не бывает! – заорал он юношеским баском и сейчас же дал «петуха». – Так не бывает, – пробормотал он взрослым своим голосом, выбираясь из цепких зарослей сна.

В комнате было прохладно – сквозь открытую форточку проникал сырой ветер, шевелил занавеску. Светился экран ноутбука, вставало там над зелёными холмами огромное розовое солнце. Одеяло почему-то обнаружилось на полу.

Ничего не осталось от Лилового Зала, черно-белых Старцев, ужасного их приговора. Всё это, выходит, сон. Просто сон! Бывают же и простые сны.

И только одна ниточка протянулась в явь. Та самая. Игорь едва успел добежать до туалета.

Ресторан «Январь» – заведение весьма и весьма средней руки. Здесь могут заказать зал для свадьбы, могут и для поминок. Тут отмечают дни рождения владельцы рыночных ларьков, сюда приглашают не очень молодых девушек не очень крутые «папики». Но здесь, конечно, чище, чем в обычной забегаловке. Сюда не пускают явных алкашей. Здесь высокие потолки, дубовые панели и удивительно много зеркал – наверное, владельцам ресторана кажется, что это модно. Здесь играют живые музыканты – саксофон, бас-гитара и скрипка, и здесь редко бывают уши, способные уловить фальшь. Готовят здесь сносно, а цены явно ниже, чем где-нибудь на Новом Арбате. Так ведь и не Новый Арбат – Фили. Почувствуйте разницу.

Игорь выбрал столик у дальней стены, увешанной зачем-то фальшивыми рыцарскими доспехами. Наверное, такие клепают в ближайшем автосервисе.

Три часа назад он вызвонил Ваню Скарабея, и тот, помямлив в трубку, назначил ему это место. Игорь скривился, но выбирать не приходилось.

– Что будете заказывать? – возникла перед ним юная официантка в белом передничке. Приглядевшись, можно было обнаружить, что и дева не столь юна, и передник многократно застиран. А можно было и не приглядываться.

– Для начала – чашечку «капуччино», коньяка араратского граммов пятьдесят, – распорядился Игорь, – и каких-нибудь сухариков. Найдутся у вас сухарики?

Дева кивнула и удалилась в сторону кухни. На висевшем возле барной стойки электронном табло высветилось 19:00. На это время и договаривались.

Игорь вытянул вперёд ноги, сделал вид, что расслабился, и принялся ждать. Дипломат он на всякий случай поставил между ног – не хотелось провоцировать местную публику, среди которой могли быть и совсем уж отмороженные личности.

Всё это было довольно пошло и довольно глупо. Да и вероятность, что Скарабей чем-то поможет, явно не превышала двадцати процентов. Тем не менее, не следовало пренебрегать и ею.

Итак, Ваня Скарабей. Когда-то его называли «Скоробей» – бил он действительно очень быстро, на излёте советских лет стал даже кандидатом в мастера по боксу. Легковес. Но потекла другая жизнь, и спортивная карьера сама собой прервалась – перед Ваней открылись более вкусные перспективы. Правда, в олигархи не выбился. В девяносто втором сел за рэкет, в девяносто четвёртом вышел по УДО и резко поумнел. Во всяком случае, в девяносто шестом всего три недели отсидел в СИЗО – адвокаты проплатили по всей цепочке и дело было закрыто. В последующие годы Ваня, крышевавший к тому времени два оптовых рынка и несколько респектабельных фирм, предпочитал откупаться. Или научился не попадаться.

До уровня «законника» он, ясное дело, не дотягивал, но кое-каким авторитетом у криминала пользовался. Масштаба у него не было, фантазии его не хватало измерений. Но этот внешне хлипкий человечек знал всех и вся. Чуткий его крысиный нос мог унюхать то, что не по зубам оказывалось старым, битым жизнью операм с Петровки. Чаще всего, впрочем, это не приносило Скарабею особой прибыли – распорядиться найденной информацией он либо не умел, либо побаивался. Его голова представлялась Игорю огромным складом, забитым совершенно неожиданными вещами. Вот тянутся скучные штабеля ящиков с тушенкой, вот коробки с итальянской обувью, вот – гниющие персики из Узбекистана, а вот – библиотека Ивана Грозного или технические алмазы в ящике с углём.

На просвет Скарабей был густо-фиолетовый, тусклый, дырок в его душе зияло немерено, и тянуло оттуда, из дырок, то ли гнилым сеном, то ли слезоточивым газом.

В общем, неприятный человечек, с которым Игорю физически противно было находиться рядом. К счастью, пересекались они редко. Его, Скарабея, вместе со всей своей сетью сдал Игорю предшественник, пожилой Искатель Шуммаги дари Онарг, седьмой круг, в миру – Шарафутдин Ильясович Меркитов. «А ты пальцами нос зажми, – советовал Шарафутдин, – жучок-то и не будет пахнуть». И действительно, пару раз Скарабей оказался незаменим.

Вместо юной официантки к его столику неторопливо подошёл пожилой толстый дядька в зелёной ливрее – пошлость владельцев ресторана доходила даже до ливрей.

– Уважаемый, тут с вами хотят побеседовать, – сообщил он, предупредительно наклонившись к уху Игоря. – Пойдёмте со мной.

Игорь поднялся, ухватил дипломат – и вскоре уже шагал вслед за лакеем по узкому, плохо освещённому коридорчику. Пронзительно пахло котлетами, кислой капустой и, почему-то, дешёвой парфюмерией.

Скарабей ждал его в маленькой комнатке, по виду – подсобке. Во всяком случае, задняя стена вся, до потолка, была заставлена продолговатыми картонными коробками. Засиженный мухами плафон на потолке, стены выкрашены масляной краской – снизу салатовой, сверху – белой.

– Ба, какие люди и без охраны! – скалясь зубными протезами, приподнялся ему навстречу Скарабей. Сидел он, как выяснилось, на деревянном ящике.

– Здравствуй, Иван, – сдержанно кивнул Игорь. – Куда бы тут можно было сесть, чтобы не запачкаться?

– А вот, на ящик пожалуйте, – изогнувшись, показал рукой Скарабей. – Мы люди маленькие, мы в журналах не пишем, можем и постоять.

Игорь с сомнением поглядел на ящик, но всё-таки принял приглашение.

– Ну, чем могу служить? – вновь оскалился Ваня. – Что привело модного столичного журналиста к больному пенсионеру?

Это было правдой. Скарабей действительно сделал себе пенсию по инвалидности – почему-то ему так было удобнее. Ирония судьбы – приглядевшись к его свечению через Третью Плоскость, Игорь увидел в печени маленький тёмный сгусток, далеко протянувший тонкие щупальца. Через полгода начнутся боли, Скарабей долго ещё не поймёт, в чём дело, а месяца через три онколог скажет ему что-то нейтрально-обнадёживающее, но время будет упущено.

– Вот что, Иван Павлович, – начал Игорь. – Я знаю, что человек ты крайне занятой, так что давай не будем о погоде, о футболе и о политике. У меня к тебе дело. Надо человечка одного найти. Вот это, – легонько стукнул он носком туфли по дипломату, – аванс. Десять штук евриков. Если сможешь человечка найти – будет ещё двадцать.

– Что за человечек? – осторожно поинтересовался Скарабей. – Из деловых? Политика? Имей в виду, за политику не возьмусь, я хочу жить долго и счастливо.

– Будешь, – соврал Игорь. – Человек совершенно обычный… Можешь его в некотором смысле считать моим родственником. Короче, жил он один в хорошей трехкомнатной квартире. Учёный, кандидат наук. Работы нормальной давно нет, перспектив нет. Начал попивать. Три дня как пропал. Судя по всему, вскрыли квартиру и увели, в чём был. Есть подозрение, что причина – недвижимость. Вот его и подвинули. Хороший дядька, но наивный, как… как ты в детсаду.

– Я и в детсаду жил по понятиям, – усмехнулся Скарабей.

– Этим вы с господином Таволгиным и различаетесь, – сухо парировал Игорь. – В общем, мне этот человечек нужен, и ты мне его найди.

– А если не найду? – задумался Ваня. – Тогда что?

– Тогда за хлопоты половину аванса оставляешь себе.

– Ну а как всё оставлю? – судя по голосу, у Скарабея стремительно повышалось настроение. В хорошем настроении был он игрив.

– Ты мне, Иван, только что сказал золотые слова – типа хочешь жить долго и счастливо… Ну и вот. Думай, Иван.

– Что-то я не пойму никак, – хохотнул Скарабей. – Ты типа мне угрожаешь? Ты – мне?

– Иван, – лениво протянул Игорь. – Я никогда никому не угрожаю. Я просто делаю.

– Что, статейку напишешь? – ощерился бывший боксёр.

– Ваня, этот разговор начинает меня утомлять, – Игорь приподнялся с ящика. – Если тебя не интересует моё предложения, я забираю кэш и ухожу. Больше беспокоить тебя не стану и другим отсоветую.

– Ну что ты такой нервный? – Скарабей развёл руками, демонстрируя, видимо, размер Игоревой нервности. – Шучу я, шучу. Понял?

– Так мы договорились?

– Знаешь, Михалыч, – задумчиво протянул Скарабей, – а маловато, пожалуй, будет. Сам прикинь – если и вправду за квартиру, то трехкомнатная, даже в Свиблово, за полмиллиона баксов потянет. Ну, там, понимаешь, откаты, накрутки… но всё равно люди при большой сумме. Выгодно мне за тридцатник влипать?

– Влипать тебя никто не просит, – сухо возразил Игорь. – Мне от тебя нужна только информация. Достоверная, разумеется. А дальше я уже вопрос сам решу. Поэтому – добавлять не стану. Или по рукам, или я пошёл.

Скарабей надолго задумался, затем с сомнением протянул руку.

– Ладно, считай, уболтал. А детали всякие про человечка?

– В дипломате папка, там всё собрано, – Игорь встал. – И не тяни особо с этим делом, по-человечески тебя прошу.

– По-человечески – это я понимаю, – ухмыльнулся Ваня. – Всё путём будет. А то, может, посидим сейчас, расслабимся? Ты не смотри, что ресторанчик – дешёвка, для меня тут как следует накроют.

– В другой раз, Иван, – Игорь постарался придать голосу искреннее сожаление. – Увы, сильно спешу.

– Статейки писать?

– Ошибаешься. К даме я спешу. К даме сердца.

…Уже садясь в «восьмёрку» – благоразумно припаркованную в квартале от «Января», он всё ещё катал под языком эти слова – «дама сердца». Примитив, пошлость, недостойная дари… но, однако же…

 

Глава 9

Всю ночь, оказывается, падал снег. Утром распогодилось, вылезло из-за надоевших туч солнце – и осветило морозное великолепие. Асфальт ещё ладно, просто мокрый, а вот газоны, деревья, крыши гаражей покрылись тонким белым слоем. Белый – цвет смерти… На миг вспыхнул в уме ночной кошмар – и тут же растворился, спрятался где-то в памяти, точно рак под бревном-топляком в обмелевшей речке Вихлее. Один такой вцепился в губу Смерчу, старому пегому коню, когда Гаррану впервые доверили вести его на водопой. Что уж выгнало речного обитателя из родного укрывища? Но от одного коня мысль перескочила на другого. Придётся на дарёную «восьмёрку» зимние шины ставить. В сервисе, конечно, станут сочувствовать, особо огорчится Егорыч. К «паркетнику» он как к родному относился. Хороший бы из старика вышел конюх.

Одно за другим – вспомнился Гром, чёрный, как первая весенняя борозда. Когда пришло время отправляться на эту сторону, жеребцу было три года. Сейчас Гром уже немолод. Конечно, подзаботные ухаживают как надо, кормят, чистят, объезжают – но всё это не то. Почётная пенсия в расцвете лет.

Насколько всё было бы проще, найдись ход на эту сторону лет двести назад! А лучше пятьсот. Может, и не пришлось бы вот так, как сейчас. Может, удалось бы повернуть безболезненно. Тогда ещё Искусство позволяло.

Он набрал номер.

– Дмитрий Антонович, здравствуй, дорогой. Игорь Ястребов тебя беспокоит, помнишь такого? Ну как ты? А супруга как себя чувствует? Слушай, с этим не шутят, я тебе дам контакт отличного кардиолога, кандидат наук, завотделением. Скажешь, что я порекомендовал, он всё как для меня сделает. Кстати, вы с ним два сапога пара, он так же от рыбалки фанатеет… А Иришка что? Куда думает поступать? Ну что ж, разумно, хотя, конечно, и непросто. Но она ж девчонка головастая, думаю, потянет. Как я сам, интересуешься? Да нормально вроде всё, работаю. Петровское дело? Ну да, резонанс мощный. Думаю, всё там в итоге хорошо получится, не тронут бедных дачников. Слушай, у меня к тебе маленькая просьба. Сможешь нескольких человек устроить на работу? Да, по специальности, учителя, педагоги. Какие предметы? Да разные там. Нет, не сейчас. В будущем году. Наверное, даже где-то в конце мая. Только вот одна закавыка. У них в трудовой будет восемьдесят первая нарисована, часть восьмая, ну и в прессе, возможно, разные гадости на них выльют. Так вот, ты всему этому не верь, это люди незапятнанные, я их знаю. Почему так? Ну, долгая история, и не очень для телефона. Короче, тонкая политика. Да, и если можно, ты их по разным школам распихай. Ну, тебе ж спокойнее будет. Да, чтобы не светились. Спасибо, Дмитрий Антонович. Если какие проблемы, сразу сигналь, порешаем. Ну, счастливо. Привет твоим.

Вот так. Готовимся к предновогодней кампании. Жалко их, из «Школы смысла» – растерзают педагогов-новаторов. И ещё надо придумать, как Палыча отмазать. Всё-таки не рядовой учитель – директор, послать его в Кировскую область под покровительство Дмитрия Антоновича не выйдет. Тут сперва в прокуратуре надо подстраховаться.

Вадим Александрович, как всегда, мягко попеняет. Можно предсказать его слова с точностью до знака. «Игорь, ты, конечно, поступаешь благородно, спору нет, но тратишь на всё это такие усилия… Твою бы энергию – и на основное дело. Давно бы уже пора понять – это не наша земля, не наши люди. Мы здесь чужие, и должны только казаться своими. Казаться, но не быть, понимаешь? Потому что свои мы – для Ладони. Там всё, что нам дорого. А на два дома жить нельзя, мальчик. Рано или поздно окажешься чужим и там, и тут…». Но мешать князь не станет, его же собственное дари не позволит.

…День оказался совершенно безумным. С утра пришлось заехать в редакцию «Столичных новостей», вытерпеть там долгую и нудную планёрку – а ведь хватило бы и пяти минут, чтобы узнать своё задание и сроки. Но Дмитрий Иванович верил, что коллектив – это великая сила, и чем чаще людей собирать на совещанки, тем лучше для дела. Затем встретился на Баррикадной с девочкой из «Партнёра», передал диск с фотками из Егорьевского интерната. Девочку пришлось ждать полчаса. «Ой, простите, я чуть задержалась», – и начала взахлёб рассказывать про уехавший из-под носа автобус, про кошку Белушу, в самый неподходящий момент напрудившую на паркет, про Стасика, который обещал её подбросить на машине, но у него сломались какие-то свечи… Игорь мягко оборвал эту полненькую, очкастую, и, видимо, глубоко несчастную крашеную брюнетку. «Дорогая, всё это настолько интересно, что лучше бы записать… может получиться цикл эссе, а то и целая книга».

В «Свистке» его напоили крепким чаем и завалили предложениями, от которых трудно было отказаться. Но Игорь всё же сумел – лететь на Дальний Восток именно сейчас, когда пропал Федя и ничего ещё не закончилось по Кроеву, было явно не с руки.

В «Пульсе города», куда он всего-то за гонораром и заехал, на него набросился фотокор Лёшка Обаринцев и выцыганил штуку. «До первого декабря, торжественно обещаю и клянусь пионерским словом». Знал Игорь цену пионерскому слову, но от жирного, небритого, начинающего седеть пьяницы Обаринцева проще было откупиться. Тем более что Обаринцев был из «потухших». С ним в своё время поработал Шарафутдин – в то далёкое время, когда безусый и безбородый Гарран только-только сдавал на третий круг. Сейчас трудно и представить, что этот обрюзгший дядечка, которого терпят в профессии только за отдельные удачные снимки, имел запороговую светимость. Шарафутдин сработал тонко – выигрыш в лотерее, стерва-жена, а там само поехало – развод-алименты-бабы-водка. «Видишь, Игорек, – скуластое лицо предшественника расплывалось в улыбке. – И овцы сыты, и волки целы».

Трубка запиликала как раз в тот момент, когда он протянул Лёшке свеженькую, только что из кассы, купюру.

– Добрый день, Настя. Что? Как? Когда? Еду!

Лифт, по закону подлости, не работал, и Обаринцев, вышедший на лестницу покурить, с удивлением смотрел, как звезда столичной журналистики прыжками несётся с девятого этажа.

Настя рыдала, и не было толку от накапанной в стакан валерьянки. Ей бы сейчас помогло сильное снотворное, но спать пока рано, да и химия может помешать, она даёт непредсказуемые повороты.

Из её путаных слов Игорь постепенно выстраивал хронометраж. В тринадцать двадцать у Тёмки кончались уроки и он шёл на продлёнку, откуда Настя забирала его к шести. Но на сегодня продлёнка отменялась – на половину пятого они записались на приём к окулисту, и Настя, отпросившись на полдня, поехала к последнему уроку в школу. В толпе первоклассников Артёма почему-то не оказалось, и она суетливо бегала по школе, донимала всех расспросами, пока не выяснилось, что мальчишку забрали с третьего урока.

– Представляете, охранник школьный пришёл к ним на математику, сказал, что за Артёмом Снегирёвым мама пришла! Мама! – Настя вновь заревела. Игорь не прерывал, это было сейчас бессмысленно. – Ну и он спустился вниз, Тёмка. И всё. И больше никто его не видел! А потом эсэмэска.

Игорь снова перечитал текст на бледно-зелёном экранчике «нокии». «Prover’ e-mail, tam pro syna». Очевидно, они не знали, какая у Насти модель телефона и на всякий пожарный набрали латиницей – вдруг у дамочки такое старьё, что и русского шрифта не увидит? Номер, с которого посылали, разумеется, не отобразился. «Частный» – честно сообщала «нокия».

А в письме тоже не было обратного адреса, да и ай-пи отправителя, надо полагать, подставной. Цепочка прокси-серверов – и попробуй найди!

Небольшой текст. «Анастасия Глебовна! Добейтесь от журналиста Ястребова И. М., автора статьи в „Столичных новостях“, чтобы тот в трёхдневный срок публично признал свой текст фальшивкой и дезавуировал все свои обвинения в адрес известного Вам лица. Нам известно, что с Ястребовым у Вас близкие отношения. В противном случае Вы больше никогда не увидите своего сына. В правоохранительные органы обращаться не рекомендуем – в этом случае к ребёнку будут применены жёсткие меры».

К письму прилагался видеоклип продолжительностью в минуту. Судя по качеству, каким-то мобильником снимали. Но всё можно было разглядеть. Небольшая, тёмная комнатка. Батарея, к ней привязан за вывернутые назад локти Артём в зелёном школьном пиджачке. А напротив, на цепи, уходящей куда-то в стену – здоровенный мастиф. Длины цепи всего сантиметров на двадцать не хватает, чтобы добраться до ребёнка. Мастиф, впрочем, честно старается. Не лает, но глухо рычит. А Тёмка плачет, кричит «Мама! Мама!». Лицо красное, мокрое, светлые волосы растрёпаны.

– Что будем делать? – слегка придя в себя, тихо спросила Настя. – В милицию сейчас, да?

Игорь ответил не сразу. Всё это время он загонял вглубь гнев – тяжёлый, холодный как сталь меча. Сейчас не надо, сейчас излишне. Голова должна быть ясной. Кроев… Слон под боем. Рано же он сбросил его со счёта. Взрыв «паркетника», похищение Фёдора Таволгина – дела, к которым петровский «пахан» явно непричастен. Они, эти серьёзные дела, и заслонили мстительную тварь. Что такое крыса по сравнению с волками? Но крысу загнали в угол, крыса скалит зубы и прыгает, метясь в горло…

– Нет, в милицию без толку, – мягко объяснил он, вставая с дивана. – Пока там раскачаются, пока подключат настоящих спецов – пройдёт слишком много времени. Будем действовать иначе. И через моих Шерлоков, и через других… людей. Сейчас едем в школу, до закрытия успеем. Нужно как следует расспросить того охранника…

С охранником Игорь говорил сам, Настю он оставил в машине. Её слёзы сейчас могли только помешать.

– А ты, мужик, ваще кто? – попытался было хамить толстомясый парень в серо-зелёном камуфляже.

– А я тот злой дядя, кто может тебя очень крепко посадить, – проникновенно сообщил ему Игорь, глядя в болотистого цвета глаза. – Ну-ка, пойдём на воздух, побазарим.

Хлипкий попался охранник, не пришлось даже к Искусству прибегать. Уверенный тон, намёки на причастность к прокуратуре – и бычок спёкся.

Сообщил он, впрочем, не так уж много. Около одиннадцати утра в вестибюль вошла высокая, молодая женщина в светло-серой ветровке, волосы чёрные, стрижка короткая. Представилась матерью Антона Дегтярёва из первого «Б», попросила позвать сына с урока – срочно куда-то ехать надо. Охранник не запомнил. Задницу от стула он, впрочем, не просто так оторвал – женщина сунула ему стольник. Охранник сунулся в класс, сказал, что было велено, а вот обратно на пост вернулся не сразу. Возобладали в нём охотничьи инстинкты, направился он на четвёртый этаж в мужской туалет – уж не курят ли там старшеклассники? С них вполне можно было сшибить ещё пару стольников за молчание. А когда вернулся в вестибюль – там никого не оказалось.

– Парень, ты меня огорчил, – говорить с ним было уже незачем. – Я советую тебе уволиться самостоятельно, иначе… иначе скоро у тебя будут большие траблы.

– Поехали домой, – сказал он Насте, садясь в машину. – Кое-что полезное узнал, нам это пригодится. У меня стопроцентная уверенность, что Тёмка жив. И почти стопроцентная – что очень скоро весь этот кошмар кончится.

Когда вернулись к Насте, он заставил её выпить горячего чаю.

– И поешьте чего-нибудь. Вам сейчас потребуются силы. Давайте я яичницу пожарю?

– Игорь, – задумчиво протянула она, – а может, ну её, эту нашу борьбу? Всё равно в этой стране бандиты не переведутся. Они ж у нас как тараканы… Может, всё-таки напишете это самое опровержение? Я понимаю, как это противно, но ведь Тёмка… там, один… – плечи её вновь затряслись, но сейчас она плакала беззвучно.

Игоря жёг стыд. Настя права – ведь всё из-за него. И Фёдор, и Артём… Он, Искатель, дари пятого круга, просто взял и использовал эту женщину. Как инструмент. Цель превыше всего. И вот сейчас она в отчаянии, а он – он стоит перед ней, смотрит в заплаканное лицо, в большие изумрудные глаза, набухшие мраком.

Что ж, придётся уплатить долги.

– Настя, я думаю, что сейчас Артём спит, – сказал он. – Столько переживаний детская психика выдержать не может, поэтому возникает защитная реакция, сон. И вам сейчас тоже нужно поспать. Я очень надеюсь, что вы увидите во сне… то, что надо увидеть…

– Спать? Да вы что? – взметнулись чёрные ресницы.

– Да. Спать! – он не мигая смотрел Насте в глаза. – Вам нужно спать. Вы хотите спать. Хотите всё больше и больше. Сейчас вы уснёте и увидите Артёма. Пять, четыре, три, два, один. Сон!

Игорь перенёс её обмякшую фигурку на диван, пододвинул кресло, сел рядом. Время заняться настоящим Искусством. Не мелочи вроде Озера Третьей Тени или взгляда через Вторую Плоскость.

Спешить не стоило. Минуты пока ничего не решают. Настроиться. Погасить звуки, слышать только Настино дыхание. Дышать с нею в такт. И медленно, медленно протягивать в её сон дорожку.

Это будет, конечно, не шоссе. Достаточно узенькой тропинки в лесу. Лес можно взять сосновый – светлый, залитый солнцем бор, высокие прямые стволы тянутся в небо, их кроны – как острова в море. Тропинка петляет, по обеим сторонам – заросли малины, свисают красные гроздья, так и хочется сорвать, сунуть в рот – но сейчас некогда, мы сейчас спешим. Уже виден просвет меж деревьев, нам туда, это пространство её сна.

Теперь закрепить канал – ведь возвращаться тем же путём. Запомнить извивы дорожки – если приглядеться, то они образуют буквы, а буквы складываются в слово – Настя. Только буквы не с этой стороны, а с правильной.

…Настин сон был страшен. Металась её одинокая фигурка в метели, издевательски выл ветер, колол щёки ледяными иголками. Ломило руки, а варежки потерялись. Варежки, которые связала мама. Мама, которой больше нет. И Феди нет. И Тёмки не будет.

Её надо торопиться, надо к Тёмке, он плачет, он голодный, он может выпасть из кроватки – там шатается один прут, а вдруг Тёмка его выломает, он сильный мальчик. Но куда? Это незнакомый город, улицы здесь заплелись в петлю Мёбиуса, и спросить не у кого. А ещё сзади раздаётся визгливый лай. Да, это они. Стая бродячих собак давно уже её подкарауливала, выслеживала. Они сперва будут поодиночке подбегать, лаять, потом самая наглая вцепится в ногу, под колено, там незащищённое сапогом место… а после уже все вместе набросятся, повалят, начнут рвать. И у Тёмки больше не будет мамы.

Это было уже слишком, только собак нам и не хватало. Сон уйдёт мимо цели. И без того нелегко соединить два канала в бесконечном круге Нерождённых Смыслов, это ведь как в снежной пустыне пересекаются цепочки следов. А тут ещё собаки.

Он снял с плеча лук. Вытащил из колчана длинную, с оранжевым опереньем стрелу, наложил на тетиву, аккуратно прицелился. В полёте – одновременно и мгновенном, и долгом – стрела походила на шаровую молнию. Беззвучно впилась в горло вожаку стаи, крутолобому серому псу с жёлтыми подпалинами и рваными ушами. Ага, занервничали. Он выпустил ещё несколько стрел, и каждая находила цель.

Настя вдруг поняла, что собак за спиной уже нет. Ветер всё так же свистит, хохочет, но лай стих. И, кажется, стало теплее. Не вообще теплее, а только если идти вон туда, в узкий переулочек слева. Да, точно.

Белесое, с едва заметным лиловым отливом небо кажется потолком в подвале, он низкий, потолок, он сейчас опустится и раздавит, и значит, надо успеть. Вон туда, правильно, слеза на щеке не замерзает, значит, и впрямь тепло…

Вот он, след! Теперь осторожно идти за нею, отсекая паразитные смыслы – вроде собак или подвала.

А Насте уже тепло по-настоящему, в глухой каменной стене распахивается вдруг маленькая и узенькая дверца, с трудом пролезешь – но именно оттуда струится поток тепла, плавит снег.

Там, за дверцей – лето, дача под Петровском, кусты смородины сгибаются под весом огромных, с ноготь, сизо-чёрных ягод, летают красно-коричневые бабочки – они называются «шоколадницы», а ещё скачут здоровенные кузнечики, Димка из дачи напротив говорит, что они называются «саранча», но мама объяснила, что саранча маленькая и только на юге водится, а у нас – зелёные кузнечики. И ещё стрекозы – самые ценные это большие, чёрные, их называют «пираты», а есть ещё поменьше, тёмно-оранжевые, их почему-то зовут «вертолётчиками». Они прилетят, на рыжих вертолётах, и застрелят этого пса напротив, который на самом деле вовсе не пёс, а дракон, только почему-то у него самое опасное – не хвост, а всё-таки зубы. Золотые зубы, как у того дядьки…

Есть! Сны пересеклись, теперь осторожно – прокинуть в Тёмкин отдельную дорожку, не через Настин снежный город, сделаем лучше шоссе, вернём к жизни «паркетник», здесь он может ездить гораздо быстрее, здесь никаких запрещающих знаков, и гайцы тут не водятся…

Игорь зафиксировал канал – теперь уж не оборвётся. Затем осторожно вернулся сосновым лесом в кресло возле дивана.

Но он не спешил открывать глаза. Оставалось ещё наложить найденный источник на карту реальности. Здесь уже четвёртая плоскость необходима, через неё надо глянуть. Ага… Есть направление… и даже примерное расстояние. Чепуха! На «восьмёрке» – не более часа.

– Настя! – осторожно тронул он её за плечо. – Пора! Просыпайтесь.

Она дернулась, завозилась. Потом резко села.

– Что? Что тут было? Я что, задремала?

Последней минуты перед сном она, как и положено, не помнила.

– Да, минут на десять, – сообщил Игорь. – Это естественная реакция на стресс, чего удивляетесь? Но сейчас быстро собирайтесь, мы едем.

– Куда?

– Искать Тёмку. Пока вы спали, мне отзвонился один из моих лейб-сыщиков. Короче, надо проверить один вариант. Я не хочу вас оставлять сейчас одну. И терзаться неизвестностью будете, и… мало ли. Лучше вам не быть одной.

«Восьмёрка» завелась с полпинка. Игорь боялся влипнуть в пробку на пересечении Сущевского вала с Проспектом мира, но – обошлось.

– Куда едем? – пустым голосом спросила Настя.

– Сейчас по Проспекту Мира вырулим на Ярославку, а там уж километров тридцать. Где-то за Клязьмой. Короче, разберёмся на месте.

– Так мы что, к этим самым? К похитителям? – поразилась Настя.

– Во всяком случае, этот вариант стоит проверить, – дипломатично отозвался Игорь.

– Что же вы дома не сказали? Я бы хоть газовый баллончик взяла, у меня есть!

– Настя, – мягко сказал Игорь. – Разве я похож на идиота?

– Иногда да, но сейчас… наверное, нет, – призналась Настя.

– Так вот, я не идиот и понимаю, что делаю. Баллончик не потребуется. Мы с вами не группа захвата, мы пока просто разведчики. Посмотрим на месте, что и как. И вызовем подкрепление.

Он чувствовал – едут верно. Пойманное направление сидело в уме синей ниточкой, ниточка светилась – то ярче, когда приближались, то слабее, когда дорога делала поворот.

Сумерки сгущались, небо вновь заволокло облаками, стоило ждать очередного снега. Но это вряд ли сейчас, подумал Игорь. Это уже ночью. Ночью, когда всё разрешится.

В какой-то момент он едва не заблудился – искал съезд с трассы. Ниточка звала куда-то вбок, направо. Тут уж пригодился подробный атлас Московской области. Ага, вот где она, дорога. Атлас сообщал, что там, куда тянула их синяя ниточка, располагаются дачные посёлки.

Посёлки были. В такое время почти необитаемые – но именно что «почти». Колесить по ним в поисках нужного дома не следовало – ещё спугнёшь добычу. Когда ниточка показала, что до цели чуть меньше километра, он остановился.

– Слушайте внимательно, Настя. Я сейчас выйду на разведку, вы сидите в машине. Мобильный свой выключите и для гарантии даже выньте аккумулятор. Ждёте меня час. Если не приду – возьмите мой телефон и наберите двойку, быстрый вызов. Человека зовут Вадим Александрович, это один из моих Шерлоков. Скажете ему, где вы, куда пошёл я. И ждите. Но это – крайний случай. Я уверен, что всё окончится гораздо раньше.

Игорь с диким трудом сдержался, чтобы не коснуться её губами. Хотя бы руки. Но это и вообще было нельзя, а уж тем более сейчас.

И ушёл в холодные сумерки.

Против ожиданий, это оказался не типовой коттедж, какие, точно грибы-мухоморы, выросли по всему Подмосковью. Обычный дом – большой, солидный, но лет ему явно было за двадцать. Первый этаж – кирпичный, второй деревянный. Светилось несколько окон внизу, верхние слепо чернели.

А вот забор тут был серьёзный. Бетонный, метра три высотой, а поверху ещё колючая проволока в два ряда. Не исключено, что и под током. Железные ворота, поодаль – узкая калиточка. Наверное, видеокамеры просматривают периметр. А периметр немалый – участок тут соток в пятьдесят будет, померил на глаз Игорь.

Ну что ж, ничего особо сложного. Быстрее надо всё это кончать. Здесь ниточка ослепительно светится, прямо как спираль электролампы, а Настя в машине изводится…

Сперва – проводка. Он закрыл глаза, а когда открыл – вокруг тянулись перепутанные щупальца огромного спрута. Тонкие, чёрные, проникали они повсюду, и бежала по ним кровь – тёмно-синяя, почти чёрная. Кровь качало сердце – вон там, вдалеке, сгусток мрака размером с дракона. Впрочем, довольно мелкого дракона, такие ещё ни летать не умеют, ни драться как следует.

Меч тут не нужен – достаточно кинуть дротик. Вот и славно, сердце спрута вспухло огромным мыльным пузырём – и с протяжным хлопком сдулось.

Игорь моргнул. По-прежнему густели сумерки, снег был грязно-синим, высилась впереди громада дома. Только свет в окнах погас.

Но это ещё не всё. Где гарантия, что там не понатыкано жучков и видеокамер с автономным питанием? Мало ли какие интересные зверушки живут в теремке? Жучки? Такие чёрненькие, с усиками, жёсткими крылышками. Что вам делать в стылом доме? Вам сюда, на солнечный майский луг, в мягкую траву, в жирный чернозём… Летите туда, оставьте здесь свои мёртвые железные тела. Вот так, роем. Туда, на луг, в цепкий сон, который радушно примет вас, но обратно уже не выпустит. Вы, жучки, ещё не знаете, что такое росянка? Вам понравится!

Всё, можно идти. И незачем лететь через ворота, есть куда более простой способ. Ведь что такое эти ворота? Что такое эти стальные створки толщиной как минимум в сантиметр? На самом деле – если, конечно, закрыть глаза и увидеть всё в правильном свете – это бумажная дверь. Бумагу побеждают ножницы. Вот они, прямо из ванной, в банки из-под пива, используемой вместо стаканчика для всякой полезной ерунды. Аккуратно вырезаем, аккуратно входим, стараясь не пораниться – ведь стоило моргнуть, и бумага вновь сделалась сталью. Вернее, ошмётками стали.

Он шагнул на территорию – и тут стремительной тенью появился герой скверного фильма, огромный мастиф. Как и тогда, он не лаял, а глухо рычал. Не злись, пёсик, я тебя не так уж и виню. Тебя просто плохо воспитывали, тебя не приучили уважать детей. Нет, брось эти глупости! Я гораздо главнее твоего хозяина! Ты должен на пузе передо мной ползать! И тогда я, возможно, не рассержусь. Правильно, вот так. И знаешь что, приятель? Мотай-ка ты отсюда куда-нибудь, здесь скоро станет очень неуютно.

Спровадив пса, он подошёл к входной двери, прислушался. Кажется, голоса. Люди мечутся в потёмках, ищут припасённые на такой неприятный случай свечи, ругаются на подстанцию, что-то бормочут о генераторе, который в подвале и с которым умеет обращаться только Дрюня… А дверь, между прочим, не заперта. Люди уверены в своей безопасности. Ещё бы – забор, ворота на засове, видеокамеры. В этом вся здешняя суть – сперва возложили упование на мёртвые идеи, потом – на мёртвые вещи. Итогом рано или поздно будет смерть. Для кого позже, для кого и раньше.

Он толкнул дверь, коротко мигнул – и во тьме зажёгся ровный серый свет. Верхнее зрение не позволяет различать цвета, но сейчас и не нужно.

Пройдя коридором, по обеим сторонам которого виднелись явно запертые двери, он вошёл в большую комнату, можно сказать, зал. До Лилового Зала, конечно, не дотягивает, да и три свечи на подсвечнике не сравнятся с тамошними факелами. Трое. И других, не считая спрятанного где-то Тёмки, в доме, кажется, нет.

– Не надо кричать и дёргаться, малоуважаемые, – сказал он негромко. Моргнув, оказался в сухом, заросшем седыми лишайниками лесу, где исполинские пауки растянули между деревьями свои сети. Конь из такой паутины, может, ещё и вырвется, а вот человек – никоим образом. Вновь моргнув, он вернулся из мгновенного сна в зал, но выволок оттуда, из Мёртвого Леса, продукцию восьминогих ткачей. Завернул каждого из троих. Увидеть паутину они не смогут, глаза не так устроены, но не в силах пошевелить ни единым членом. Им сейчас кажется, что воздух вокруг них сгустился, став плотным не то что как кисель – как сталь.

– Какие, однако, интересные люди в теремке живут, – поприветствовал он Скарабея. – Ты, Ваня, как я погляжу, многостаночник? И тут подсуетился.

– Ты… – хрипло выдохнул Скарабей, – ты как здесь? Ты почему?

– По дорожке, – ответил Игорь. – Кстати, и ты здравствуй, – кивнул он плотному крепышу, когда-то толкнувшему его в метро, а после встретившему у ночного подъезда. – Ты ведь мечтал встретиться? Ну и вот. А вас, – повернулся он к третьему, крепкого сложения мужчине в строгом костюме, – я не знаю, но предполагаю, что вы и есть главный заказчик всего этого безобразия.

– Ты сдурел, козёл, тебя ребята же на ремни порежут! – выплеснулось из Скарабея.

– Где мальчик? – сухо спросил Игорь, глядя на мужчину в костюме.

– В подвале, – мрачно ответил тот. – Но вы, Игорь Михайлович, не представляете, какие проблемы у вас будут! Если вам как-то удалось отключить электричество…

– Мне не только электричество удалось отключить, – заметил Игорь, – но и ещё кое-кого. Попробуйте осмыслить этот факт.

– Мы ничего ему не сделали! – вдруг завизжал плотный крепыш. – Пальцем не тронули! Там тепло в подвале, мы ему супа куриного, котлету! Мы ж убрали Дракона!

Надо же! Мастифа, однако, Драконом кличут.

Волна гнева, которую Игорь до этого мгновения кое-как подавлял, всё-таки выплеснулась наружу. Да и надо было как-то кончать этот балаган. Там, в машине, Настя ждёт, и прошло уже более получаса.

– Ну вот что, – тихо, почти шёпотом сказал он, – вы скверно жили и скверно умрёте.

– Ты не имеешь права! – завопил Скарабей. – Это не по закону! Мы живём в правовом государстве!

Игорь усмехнулся.

– Здесь я – закон. Я, Гарран дари Миарху, по обычаю миров Ладони, вершу суд.

Он протянул вперёд ладонь, моргнул – с неё сорвался голубой сгусток пламени. Тьма разом отхлынула в углы. Вновь моргнув, он придал себе дворцовое одеяние дари – чёрный плащ с серебристой каймой, золотой обруч на лбу, широкие штаны, заправленные в короткие, чуть выше голени, сапоги из овечьей кожи.

– Псих! – взревел крепыш.

Гарран вынул из воздуха меч. Не годится обнажать благородный клинок против дырявок – но это не бой, это суд.

– За гранью вас ждёт очень долгая дорога, – мягко сообщил он. – Вы виновны в том, что мучили ребёнка. Нет худшего преступления, и нет большей платы.

Он три раза взмахнул клинком – и отпустил паутину. Три головы с глухим стуком повалились на пол – и вслед им рухнули тела.

Тогда он погасил огненный шар и пошёл в подвал за Тёмкой.

– Вот, – сказал он Насте. – Кладём на заднее сидение. Спит. Одежду его искать некогда было, я одеяло взял, завернул. Думаю, утром проснётся вполне здоровым. Хотя, возможно, первые дни всякая дрянь будет сниться. Но ему же только семь лет, психика в этом возрасте очень пластичная. Ну что, поехали? Долго светиться здесь нам ни к чему.

Когда уже вырулили на Ярославку, Игорь остановил машину.

– Секундочку, что-то мне стук в моторе не нравится, – сообщил он Насте. – Сейчас выйду, гляну.

В моторе, конечно, всё было в порядке. Но оставался ещё один, последний, штрих, который всё-таки лучше не на ходу. Спать за рулём – последнее дело. Он открыл крышку капота, для виду заглянул туда. Потом выпрямился лицом к поселку. Два раза моргнул. Оказавшись в Сатаре – мелком городишке вблизи его замка, он у какого-то мужика-подзаботного за два серебряных баона купил воз дров. Переправил их в посёлок на Клязьме, обложил дом, где остались тела. И послал огненную стрелу. Гори, гори ясно, вспомнилась ему здешняя песенка. Дома, впрочем, была похожая.

– Всё в порядке, показалось просто, – сказал он, трогая машину с места. – Поехали.

Там, за спиной, в дачном посёлке, взметнулся в мутное небо исполинский костёр.

 

Глава 10

Он отвёз домой Настю с Тёмкой, посоветовал на всякий случай не включать пока мобильный и, разумеется, никому не открывать дверь. В том числе и милиции. «Тёмное сейчас время, – пояснил, прощаясь. – А во тьме раздолье оборотням».

Внутри у него было пусто. Гнев ушёл, ушла и тревога – но вместо них ни радости, ни покоя. Ничего. Да и силы вышло несоразмерно много – тратил не жалея, спасибо княжескому колечку. Теперь – домой, поставить чайник, сосиски варить лень, на яичницу его тоже не хватит. Под синее шерстяное одеяло, уснуть… и не видеть снов. Хватит уже на сегодня.

Ехал он не спеша, хотя вечерние улицы были свободны. Но гнать не хотелось. Тише едешь – дольше будешь, сказала как-то Настя. Дорожки слёз так и засохли у неё на щеках – до марш-броска под Клязьму ей и в голову не приходило умыться, после – было некогда. Прощаясь, Игорь с трудом подавил желание прикоснуться к этой слёзной дорожке губами или хотя бы рукой. Но никак нельзя.

С неба вновь начало сыпать мокрыми, тяжёлыми хлопьями – они липли к переднему стеклу, «дворники» справлялись кое-как, но всё равно было противно. В салоне работала печка, а Игорю казалось – холод скользит когтями по спине. Неужели подхватил простуду? Хорошо бы журналисту Ястребову недельку отлежаться, отдохнуть от суеты. Работа не волк, от неё порой стоит сбегать в лес. Например, в тот самый, где кроны сосен – как острова в море, а гроздья малины – как брызги артериальной крови…

У подъезда его ждали. Прямо как тогда, после тусовки в «Дюралюминии». Только на сей раз это были двое вежливых молодых людей.

– Добрый вечер, Игорь Михайлович, – худощавый молодой человек показал Игорю служебное удостоверение. Выяснилось, что зовут молодого человека Олег Сергеевич Блохинцев и что он имеет звание капитана Федеральной службы безопасности. Второй молодой человек, пониже ростом и пошире в плечах, оказался лейтенантом Пивкиным из той же конторы. Эльф и гном, усмехнулся Игорь.

– И как же всё это понимать? – холодно осведомился он. – Не знаю, чем привлёк интерес вашей организации, зато твёрдо знаю, что хочу сейчас горячего чаю и крепкого сна. А вы зачем-то загораживаете мне дорогу.

– У нас есть ордер на ваше задержание, – мягко сообщил капитан Блохинцев. – Я думаю, что в ваших же интересах проехаться сейчас с нами.

– Причём не оказывая сопротивления, – добавил лейтенант.

Взгляд через Вторую Плоскость показал – ребята не врут, они действительно при исполнении.

– Вы меня, часом, с Бен Ладеном не перепутали? – поинтересовался он. – Считаете, что я сейчас из штанов обрез достану? Разумеется, я поеду с вами. Но когда это недоразумение разрешится, я потребую официальных извинений и разъяснений. Не у вас, конечно. Вы-то люди подневольные.

Машина у ребят была припаркована рядом, и оказалась она простой «девяткой». За рулём ждал третий чекист, по виду – не более чем сержант. Скромно живёт Федеральная служба, – заметил вслух Сергей.

– Скромно, – подтвердил эльф-капитан. – У меня вон оклад пятнадцать тысяч, у него, – кивнул он на лейтенанта, – десять. Это вы, журналисты, из нас «козу ностру» лепите.

– Ага, кровавую гэбню, – уточнил гном.

– Ну, поехали, – устраиваясь на заднем сидении между эльфом и гномом, – сказал Игорь. – Посмотрим, насколько вы кровавые.

Куда его привезли, Игорь не понял. Внутренняя тюрьма Лубянки? Лефортово? Или вообще какой-то загородный объект? Глаз ему никто не завязывал, но, сидя между двоих не слишком мелких чекистов, разглядеть что-либо в окнах было трудно. К тому же водитель выбирал какие-то совсем уж невразумительные маршруты – постоянно сворачивал в переулки, ехал чуть ли не дворами, и местность Игорь совершенно не узнавал.

Зато было время подумать. Самый вероятный вариант – это он всё же недооценил Кроева. Выходит, у губера-бандюгана в рукаве не только шпана. Есть, значит, связи в ФСБ, есть покровители, и настолько серьёзные покровители, что решились на арест известного столичного журналиста. Это ведь какой шум, если вдуматься! Какой прекрасный инфоповод! В каком восторге будет, к примеру, «Ухо столицы»! Как зашкалит рейтинги в яндексе и гугле!

Если заказчики готовы на это пойти – значит, что-то в верхах опять сместилось, зашуршали какие-то тектонические процессы. Недоброжелатели Кроева утратили влияние, а друзья, напротив, укрепились. Но ведь на поверхности ни малейшего следа не было. При всей своей закрытости Кремль – всё-таки не «чёрный ящик».

Если они уверены, что никакого шума не будет – это возможно как минимум в двух случаях. Первый – и самый очевидный – это что журналист Ястребов бесследно исчезнет, и поднятая на уши его коллегами столичная милиция будет носом землю рыть – но кроме дырки, ничего у неё не получится. Второй вариант – это что журналиста Ястребова вообще сажать никто не собирается, поговорят и отпустят… но что-то такое ему скажут, такие бронебойные доводы, что журналисту и в голову не придёт о своём приключении кому-либо рассказывать.

В принципе, уйти можно хоть сейчас. Силы осталось мало, но на несколько Снов Воздействия его хватит. Но толку? Зачем переходить на нелегальное положение? Кому он такой будет нужен? А кроме того, стало вдруг любопытно. Что приготовила Контора честному журналисту? Ну, относительно честному.

Сразу, впрочем, ничего не разрешилось. В небольшой комнате уныло-канцелярского вида ему предложили расписаться в протоколе задержания, провели обыск – «личный осмотр», как значилось это официально. Кроме паспорта, водительских прав и ключей от квартиры, ничего интересного не нашли.

Затем его отвели в одиночную камеру если не со всеми, то хотя бы с главными удобствами. Во всяком случае, помимо унитаза, там была застеленная койка. То, что надо! Игорь немедленно разделся и погрузил себя в сон. Увы, не такой, о каком мечталось в «восьмёрке». Для начала следовало доложиться князю.

…Князь сидел в пустом школьном классе. За окном сгущались грязные сумерки, висело над тёмно-зелёной доской изречение Ломоносова: «арифметику уж затем учить следует, что она ум в порядок приводит». Перед Вадимом Александровичем высились две стопки тетрадей.

– Контрольную девятого «А» проверяю, – сообщил он Игорю. – Очень печальная картина. Двадцать лет назад в здешних школах по крайней мере учились… А эти… им что в квадрат возводить, что на два умножать – никакой разницы. И даже два заслуженных балла их не слишком трогают. Нет у них, понимаешь, мотивации – не положительной, ни отрицательной…

Игорь понимающе кивнул. Ему-то в полной мере пришлось вкусить, сколь горьки корни учения… да и к плодам было множество вопросов.

– Ну, что у тебя? – старый учитель, наконец, оторвался от тетрадок с искалеченными квадратными трёхчленами.

– Ничего особенного, – сообщил Игорь. – Не считая того, что я сейчас в камере сижу. Следственный изолятор ФСБ.

– Ну так ты и накуролесил, – хмыкнул князь. – Три обезглавленных трупа, обгоревших до неузнаваемости. Да, милый, подсматривал я за тобой. В общем, дело, конечно, твоё, но так далеко заходить не стоило. И девушка эта, Анастасия Глебовна… ты у меня смотри, не увлекайся. Сам ведь знаешь, почему нельзя. Да всё я понимаю, – прервал он готового уже было возразить Игоря. – Ребёнка вытащить, конечно, надо было. Иначе это уже не дари получается, а сплошные дырки. Но можно же было всё по-тихому спроворить, без этих твоих… спецэффектов. По крайней мере, хорошо хоть ты догадался устранить дырявок. Слишком многое видели. Но дом жечь не стоило. Думаешь, если там здешние спецы на головешках пороются, то мало найдут?

– А как нужно было? – с интересом спросил Игорь.

– Раз уж ты в Мёртвый лес забрался, то мог бы оттуда и Осеннюю Плесень взять, – поучающе ответил князь. – Кинул бы на дом – и к полуночи одни развалины. Как если бы триста лет само разлагалось. Ни тебе скелетов, ни тебе фрагментов ДНК. А собачку, значит, пожалел… Ну ладно, слушай внимательно. Возможно, это и хорошо, что так вышло. Тебе выпал очень вкусный шанс. Постарайся уж понять и использовать для дела. Но будь осторожен, не пережимай. Если что, сразу вызывай, думается мне, что твоего Искусства не хватит.

– Шанс, говорите? – протянул Игорь. – А что ж ваши контакты в Конторе? Сами-то не пробовали?

– Не те у меня там люди, чтобы пробовать, – недовольно пояснил Вадим Александрович. – Не тот уровень, не тот интеллект. А вот если мои предположения верны, тебе может крупно повезти. Ну, ступай. Мне тут возиться ещё…

На сей раз была не сабля и не авторучка – обычная пластиковая указка, непременный атрибут школьного класса. Загорелся очерченный ею малиновый обод, зашевелилась внутри тьма – и когда Игорь шагнул в неё, холодную и зыбкую, на миг ему показалось, будто князь глядит на него с жалостью. Но это только показалось – Вадим Александрович был слишком занят алгеброй.

В кабинете не обнаружилось окон – света хватало и без них: под потолком жарко белели лампы дневного света. Игорь очень их не любил – эта пародия на молнии всегда казалась ему особенно безвкусной. Хуже только пластиковые панели «под дерево». Именно такие украшали здешние стены.

Обстановка поражала аскетичностью. У дальней стены – массивный письменный стол, которому, судя по виду, давно пора на пенсию. У левой стены – высокий, едва ли не до потолка, шкаф. На правой стене – плазменный экран, над столом – портрет текущего президента в полный рост. За столом – унылая дылда лет пятидесяти, в кителе. Приглядевшись, Игорь различил майорские звёздочки на погонах.

Конвойный отрапортовал:

– Задержанный Ястребов доставлен.

– Свободен, – не поднимая глаз от бумаг, сообщил майор.

– Он или я? – уточнил Игорь, кивая на лопоухого парня-конвоира.

Никто ему не ответил. Лопоухий вышел из кабинета, майор продолжил изучать бумаги, Игорь остался стоять. Впрочем, недолго. Стандартный сценарий интересно было сломать, и потому он без приглашения уселся на привинченный возле майорского стола табурет.

– Ну, – лениво спросил он, – будем говорить?

Майор и бровью не повёл. Он внимательно читал какие-то скреплённые распечатки и, кажется, даже шевелил губами.

В молчанку играли пару минут, затем хозяин кабинета поднял на Игоря свои водянистые, с редкими ресницами глаза.

– Фамилия, имя, отчество?

Игорь назвался. Пришлось ответить о прописке, паспортных данных, образовании и мест работы. Подмывало его назваться вольным художником, но это было не совсем правдой – трудовая всё-таки лежала в «Импульсе», хотя появлялся он в тамошней редакции только чтобы забрать гонорары – на бумаге они числились окладом.

– И с какого времени вы, гражданин Ястребов, начали работать на иностранную разведку? – сухо поинтересовался майор, закончив заполнять шапку протокола.

– На какую? – невинно хлопая глазами, спросил Игорь.

– А это ты сейчас в подробностях расскажешь, Ястребов. Чистосердечное признание смягчает. – Майор глядел на него с явной скукой. Словно таких журналистов-шпионов к нему в день штук по сорок водят.

Игорь расслабился, замедлил дыхание – и посмотрел на майора через Вторую Плоскость. Бегло посмотрел, без деталей – но и увиденного оказалось достаточно, чтобы недовольно скривиться: пустая трата времени.

– Вы забыли представиться, майор, – сообщил ему Игорь. – Забыли также объяснить, в каком качестве я здесь нахожусь. Поскольку я был задержан, то, очевидно, в качестве обвиняемого. В таком случае вы обязаны ознакомить меня с обвинением и взять соответствующую расписку. Равно как и напомнить мне, что я имею право не отвечать на ваши вопросы, а также имею право на услуги адвоката. Не понимаю я вас, майор. За несколько минут вы допустили столько нарушений… у меня рука устанет перечислять их в заявлении на имя прокурора…

– Решил, значит, выпендриваться? – процедил майор. – Глупо, Ястребов. Адвокаты тебе не помогут, и собратья-журналисты тоже. Мы людей зря не задерживаем, а раз уж ты сидишь здесь – значит, на тебя есть очень серьёзные материалы.

– Мы с вами вроде и свиней не пасли, и на брудершафт не пили, – сокрушённо сообщил ему Игорь. – Впрочем, судя по цвету лица, вам спиртного нельзя. Проблемы с печенью? Угадал?

Он намеренно шёл на обострение – иначе преамбула могла затянуться надолго, а дел выше крыши. Прежде всего, конечно, Фёдор. Жаль, вчера не пришло в голову вытянуть из Скарабея, успел ли тот хоть в какой-то мере отработать аванс.

– Слушай, Ястребов, я тебе сейчас на пальцах объясню, что с тобой будет. – Майор приподнялся из-за стола и в упор посмотрел на Игоря. – Для начала посидишь в «стакане», затем переведём тебя в камеру к чеченцам, потом…

– У вас ус отклеился, – зевнул Игорь. – Слушайте, майор, не знаю уж, как вас звать, инкогнито в мундире. Если вам есть что мне предъявить – предъявляйте, если же у вас нервы расшалились – я больше не произнесу не слова, но потом причиню вам большие неприятности. Выбирайте.

И опять его кольнула привычная уже мысль: как бы держался на его месте простой журналист Ястребов? Не Искатель, не дари пятого круга, без поддерживающей Ладони за спиной? Легко и приятно потешаться над хамом, когда у тебя столько козырей. Это даже не Экзамены, это куда безопаснее. Ты словно играешь в компьютерную стрелялку, и худшее, что тебя ждёт – перезагрузка. И не стоит успокаивать себя тем, что обычный журналист Ястребов в жизни бы не оказался на этом стуле. Не на этом, так на другом каком-нибудь… мало ли в России стульев?

– Ну, Ястребов, ты сам напросился, – вскипел майор и сделался страшным. Он выбрался из-за стола, подошёл сбоку к Игорю и резко, без замаха, ударил – в то место, где ещё долю секунды назад была Игорева щека. Не встретив сопротивления, кулак полетел дальше, потащил за собой тело – и майор едва удержался на ногах.

– Да и ты, майор, тоже напросился, – Игорь мигнул, нырнул на секунду в сон и тут же вернулся.

На майора жалко было смотреть. Весь его запал съежился, как воздушный шарик, пронзённый иголкой.

– Поздравляю с большим делом, – участливо сказал Игорь. – Переодеться-то есть во что?

Майор не успел ответить – дверь кабинета с треском распахнулась и на пороге появилось новое лицо.

Лицу на вид было столько же, сколько майору, но было оно гладко выбрито, глядело на мир сквозь очки в модной оправе, а брюки на нём были с лампасами.

– Здравия желаю, товарищ генерал! – просипел майор, отступая к шкафу.

– Что здесь происходит? – не ответив на приветствие, поинтересовался генерал. – Майор Переверзенцев! Вы себе что позволяете? Как обращаетесь с людьми? Не работник органов, а какой-то, извиняюсь, мент вокзальный. Похоже, вам светит досрочная пенсия.

Игорь смотрел на происходящее со сдержанным интересом. Пока всё развивалось, как он и думал. Примитивная схема «злой и добрый». Интереснее всего были лампасы. На таком, значит, уровне?

– Вы извините, Игорь Михайлович, – мягко произнёс генерал. – Это досадная накладка. В нашем ведомстве, увы, тоже имеет место некоторый бардак… Вас должны были привести ко мне, а перепутали и отправили к этому неврастенику. Уверяю вас, такие, как этот, – тонкий генеральский палец нацелился в грудь майору, – у нас встречаются крайне редко. Это рудимент минувшей эпохи, наследие бандитских девяностых, но мы очищаемся от недостойных кадров. Пойдёмте ко мне, Игорь Михайлович, пообщаемся.

– Ага, – согласился Игорь. – Уйдём и из этих мрачных стен.

 

Глава 11

…Генеральский кабинет гляделся куда веселее. В нём было окно, причём не забранное решёткой. Видимо, на пятом этаже это считалось излишним. Или тут никогда не проходили допросы. Генеральский стол в виде буквы «П» занимал едва ли не половину помещения. Вдоль всей правой стены тянулись книжные шкафы, портрет президента приютился над входной дверью – выходило, что когда генерал сидит во главе стола, президент сверлит его глазами. И стены тут были из натурального дуба, и под потолком висела нормальная люстра – с некоторой натяжкой её можно было даже счесть изящной.

– Располагайтесь, Игорь Михайлович, – генерал радушно указал на расставленные вдоль стола стулья. – Для начала разрешите представиться – Роман Ильич Удолин, генерал-майор Федеральной службы безопасности. Вам представляться незачем, с вами я косвенно знаком – по вашим публикациям, по «живому журналу» и ещё по некоторым источникам. Кстати, сразу скажу – мне очень импонирует объединяющая все ваши статьи гражданская позиция. Именно этого нам сейчас больше всего не хватает – умной критичности, не отвергающей из идеологических соображений то позитивное, чего реально можно добиться в нынешних обстоятельствах…

Генерал говорил – точно колонку в «Возгласе» писал. Поначалу Игорь даже подумал, что тот шпарит наизусть чужие заготовки, но потом понял – Роману Ильичу и своих мозгов хватает.

Чем добрее следователь, тем больше яда в конфетке – об этом не следовало забывать.

– И всё же, в чём причина такого специфического интереса? – осведомился Игорь. – Я понимаю, вы сейчас ответите. Но давайте сэкономим ваше и моё время. Не будем ходить вокруг да около, не будем играть спектакли, вроде того, как с этим беднягой Переверзенцевым. Давайте сразу к делу.

– Экий вы торопыга, Игорь Михайлович, – усмехнулся генерал. – Но как пожелаете. Итак, вы, гражданин Ястребов – не тот, за кого себя выдаёте. Я что имею в виду – документы у вас, конечно, подлинные, но имя, фамилия и отчество, профессиональная деятельность и так далее – всё это прикрытие.

Роман Ильич нажал снизу стола кнопку – и сейчас же в дверях образовался подтянутый молодой человек в строгом сером костюме.

– Дима, пожалуйста, два чая, с лимоном. Вы любите с лимоном, – повернулся он к Игорю. – Заметьте, я не спрашиваю, я знаю. Да, и бутербродов каких-нибудь.

Игорь, конечно, понимал, что генеральское гостеприимство – это ещё и демонстрация силы. Мол, во-первых, в любой момент сюда костоломы ворвутся, а во-вторых, всё я про тебя, журналюга, знаю.

– Ну что я могу вам сказать, Роман Ильич, – подпёр он щёку ладонью. – Я – Игорь Михайлович Ястребов, тридцати пяти лет, журналист, трудовая лежит в известном вам издании, проживаю в Москве с 1998 года по известному вам адресу. А вы что думали? Что я американский шпион?

– Ну почему же прямо сразу американский? – тонко улыбнулся генерал.

– Да хоть суринамский, – Игорь подбавил в голос чуточку раздражения. Для журналиста он вообще вёл себя непозволительно спокойно, это следовало поправить. Хотя, зачем? Пусть сценарий развивается на обострение. Главное, не бежать впереди паровоза. Пускай генерал выложит свои карты.

– Вы только что время хотели экономить, – опечалился Удолин, – а сами в несознанку играете. Этак ведь очень долго может продолжаться. Вы у нас журналист, акула пера, палец в рот не клади, язык подвешен и всё такое. Страха вы, как я вижу, не испытываете – обычно такое бывает или по глупости, или когда человек на взводе, но и то, и другое – не ваш случай. Тогда что? Чувствуете за спиной силу?

– Какую силу? – сейчас же уточнил Игорь. – Моральную?

– В том числе. Но и не только.

– Знаете, – улыбнулся Игорь, – у Жванецкого была ещё в советские годы одна милая миниатюрка… там про другое вообще-то, но мне нравится одна фраза оттуда: «зайду в первый отдел с коньяком, поделюсь подозрениями». Так вот, чтобы нам сдвинуться с мёртвой точки – может, поделитесь? Коньяк необязателен.

Генерал заметно поскучнел.

– Что ж, Игорь Михайлович, давайте так. Вы, разумеется, понимаете, что наша служба отслеживает все более или менее яркие фигуры на медийном поле? Не с целью давления, упаси Боже… но должны же мы держать руку на пульсе, знать, чем дышит страна. Так что за вами мы уже несколько лет приглядываем. И интересная картина получается…

Тихо отворилась дверь, вошёл референт с подносом – два граненых стакана в серебряных подстаканниках, пузатый фарфоровый чайничек, серебряная же сахарница, большая тарелка с бутербродами – сыр, ветчина, лосось.

– Так вот, картина, – продолжил генерал. – Да вы наливайте себе, не стесняйтесь. За пиво, так сказать, платит король…

– Дон Рэба, – уточнил Игорь. – Там именно так: «за пиво платит дон Рэба… вернее, никто не платит».

– Ага! – подмигнул Удолин. – У вас эта книга тоже любимая?

– С детства, – заявил Игорь. И соврал – впервые прочитал её уже после Третьих Экзаменов, и было ему тогда за двадцать. Князь настоятельно советовал. – Но вы что-то говорили про картину маслом…

– Ну, пока ещё акварель, – усмехнулся генерал. – Тонкая и воздушная, в холодных тонах. Итак, журналист Ястребов пишет свои хорошие, нужные статьи. Слава в профессиональном сообществе растёт, круг знакомых Ястребова расширяется чуть ли не по экспоненте. Ну это ладно, может, так оно и нужно для журналистики. И то, что Ястребов разрулил несколько очень гнилых ситуаций с милицией и прокуратурой Нижнего Новгорода, Читы и Пскова, не сломав при этом головы, тоже спишем на удачливость. С кем не бывает. Помните, как в китайской притче – стравила лисичка-сестричка тигра с драконом, а потом и пообедала их трупами…

Было дело, мысленно кивнул Игорь. После нижегородской истории как раз и образовался полезный контакт с Шерлоками нашими да Холмсами. Хотя, в общем-то, были это всего лишь побочные последствия тонкой операции с писателем Зябликовым. Изящно вышло. Теперь Зябликов на корню продался издательскому монстру и строчит фэнтезийный цикл – по пять романов в год. Светимость притухла до безопасного уровня.

– Но это, как понимаете, цветочки, – продолжал генерал. – Ягодки начались совсем недавно, с конца лета. Журналист Ястребов заварил бучу по петровскому губернатору. Но господин Кроев давно уже был под боем у нашей службы. Вы же знаете, что сейчас в стране идёт широкомасштабная кампания по очищению кадров, борьбе с коррупцией…

– Удвоению ВВП и уполовиниванию Стабфонда, – подхватил Игорь. – Ничего, вы не обращайте внимание, это нервное. Вы дальше давайте свою акварель…

– Таким нервам позавидовать можно, – вздохнул генерал. – Редкостные нервы для журналиста. Ну да ладно. В общем, скандал по делу об отъёме участков нам пришёлся весьма кстати – в нём ведь не только Кроев завяз как муха в киселе, но и проявились его связи. Нам оставалось только наблюдать, как он дёргается, кого просит порешать вопросы. Естественно, и за вами мы приглядывали внимательно. Ведь по всему получалось, что вы – жертва. Яркая, эффектная жертва. И вот тут-то начались чудеса. Начались они в ту ночь, когда трое нанятых отморозков попытались нашего честного журналиста побить. Вы помните, чем это кончилось?

– Ну, в общих чертах, – дипломатично кивнул Игорь.

– Понимаете, если бы журналист Ястребов просто отбился, используя подручные предметы или всякие там боевые искусства – всё ещё можно было бы свести к случайности. Ну бывает, наверное, и так: мужчина не то чтобы шибко спортивный, в армии не служил, в секциях единоборческих не был замечен – но в экстремальной ситуации просыпаются скрытые резервы. Но ведь получилось иначе. Отморозки начали лупить друг друга. И потом очень путано рассказывали обо всём нанимателю.

– Ну, может, наркоманы, – хмыкнул Игорь. – Может, в самый ответственный момент у них началось галлюциногенное расстройство психики. Видать, экономит господин Кроев на исполнителях…

– Возможно, возможно, – покивал Роман Ильич. – Но вот дальше начинаются совсем уже интересные дела. Поехал журналист Ястребов как-то по делам в Егорьевск, и случилось там… назовём это дорожно-транспортным происшествием. Хотя мы с вами знаем, что это за происшествие. Мы ж со спутника всё пишем…

– Только пишете? – не удержал усмешки Игорь.

– Мы – только пишем, – серьёзно подтвердил генерал. – Так вот… После такого не выживают люди… Люди, – повторил он. – Не-воз-мож-но, – добавил Удолин со вкусом. – Мгновенный взрыв бензобака – это не игрушки. Но журналист Ястребов таки выжил. Мало того, вытащил из горящей машины случайных пострадавших. И, что весьма интересно, спустя несколько дней Ястребов – как огурчик. Никаких тебе ожогов четвёртой степени…

Да, вот это уже было увесисто. Даже при желании – не отболтаешься счастливой случайностью.

– Я смотрю, акварель у нас выходит какая-то… дискретная, что ли, – заметил Игорь. – Два маловероятных случая – это же ещё не повод арестовывать человека…

– Не арестовывать, – поправил его Удолин. – Задерживать. Почувствуйте разницу. Если арестовываем – то по конкретному делу, предъявляем обвинение. А задерживаем – когда просто надо выяснить некоторые странные обстоятельства. Когда ни обвинения нет, ни дела… пока, во всяком случае. Но теперь к делу. Вчера у журналиста Ястребова было интереснейшее приключение… Три трупа, сгоревший дом… это, конечно, очень неприятно, но если бы всё как обычно было, если бы там, примеру, использовалось огнестрельное оружие, если бы сигнализация была перекушена кусачками – все этим занимались бы бравые орлы из уголовного розыска. Но когда перестаёт работать вся следящая аппаратура… дом господина Мушкина был, само собой, под наблюдением. В том числе и аппаратура с автономным питанием… Такими вещами занимается уже наша служба. Вот вам и акварель, Игорь Михайлович. Очень интересный вы человек… и возможности у вас интересные…

– Фантастикой увлекаетесь? – заметил Игорь. – Это неплохо. Развивает воображение, что, наверное, полезно человеку вашей профессии. Что же по сути… ну что мне сказать кроме того, что уже сказано? Я Игорь Михайлович Ястребов, журналист. Очень везучий журналист.

Генерал посмотрел на него с каким-то странным чувством. Тут, как показалось Игорю, были смешаны и интерес, и сочувствие, и надежда.

– Да вот не слишком везучий, – возразил он. – Игорь Михайлович Ястребов, – генеральскую интонацию так и подмывало изобразить курсивом, – погиб в автокатастрофе пять лет назад. Семнадцатое июля, сто восемьдесят первый километр Минского шоссе. В его машину, «жигули-шестёрку», влетел грузовик. Водитель грузовика погиб мгновенно, безжизненное тело Игоря Ястребова доставили в местную больницу. И заметьте, не в реанимацию, а сразу в морг – нечего там уже было реанимировать…

– Было дело, – согласился Игорь. – Только ошиблись тогда врачи «Скорой». В морге я сильно удивил санитаров, когда начал подавать признаки жизни. Говорят, один санитар подавился бутербродом и его пришлось откачивать. Впрочем, и меня тоже. Буквально с того света вернули, и два месяца я там лежал, потом уж дома долечивался…

– Есть вещи, в которых невозможно ошибиться, Игорь… позвольте уж называть вас этим именем. Я сам беседовал с теми врачами. Уж поверьте, это настоящие профессионалы и память у них цепкая. Тем более, не каждый раз покойники в морге начинают насвистывать песенки Окуджавы.

– Что же мне, группу «Ленинград» надо было насвистывать? – возмутился Игорь.

– И ещё одна маленькая деталь, – вздохнув, генерал вытащил из пухлой папки два черно-белых снимка.

– Вот отпечатки пальцев подлинного Игоря Ястребова, – торжествующе возгласил он. – А вот – ваши. Они различаются. О чём есть акт экспертизы.

Игорь долго – несколько бесконечных секунд – молчал. Да, это они молодцы… Они да, а мы – нет.

– Знаете, на чём прокололись? – мягко произнёс генерал. – Игорь Михайлович Ястребов был весьма законопослушным гражданином. Он не имел судимостей, не состоял под следствием… в общем, из самых общих соображений ваше руководство понимало, что нигде пальчики Ястребова не светятся. Но тут вышла ошибочка. Случился в его жизни один мелкий эпизод. Когда Игорьку исполнилось пятнадцать, они с друзьями сидели во дворе, пили пиво и пели песни. Какая-то бдительная бабулька вызвала милицию, пацанов забрали в отделение. А там дежурный тогда сидел, с некоторым сдвигом по фазе. Вроде нашего Переверзенцева, только настоящий. Ну и он начал втирать ребятам, что они преступники, что они кого-то ограбили и зарезали. Снял со всех отпечатки пальцев. Потом подскочили родители, у одного мальчика папа оказался работником прокуратуры… словом, даже на учёт никого не поставили. Но пальчики их оставались в архиве. А в новые времена, когда компьютерную базу по отпечаткам создавали, их тоже оцифровали за компанию. Весь Можайский архив чохом…

– Вот слушаю я вам, Роман Ильич, и думаю, – вздохнул Игорь, – а зачем оно вам всё надо? Я понимаю, конечно, насколько широки интересы вашего ведомства, тем не менее… Помните, у Гумилёва: «Но в мире есть иные области…» Так вот, они есть – такие области, которых лучше не касаться. Целее будешь. Это не имеет ни малейшего отношения к безопасности государства, к политике, экономике, науке, равно как к религии, магии и искусству, – он слегка улыбнулся. – Уверяю вас, на мне вы карьеру себе не улучшите, скорее, наоборот, патриотизм ваш тут сработает вхолостую. А вот неприятностей может быть сколько угодно. – Он расслабился, прикрыл на секунду глаза. – Наш разговор, само собой, записывается?

Генерал лишь усмехнулся.

– Ну, официально дело пока не заведено, наша с вами беседа – это оперативное мероприятие…

– Тогда проверьте запись, – предложил Игорь. – Я подожду.

Роман Ильич как-то непонятно дёрнул бровью, той же подстольной кнопкой вызвал порученца и, склонившись к самому его уху, что-то шепнул. Пять минут прошло в молчании, потом тот же молодцеватый референт принёс шефу самый обычный плеер с наушниками, какой водится у любого подростка.

Генерал погрузился в прослушивание. Занятно было наблюдать, как с каждой минутой он всё более краснеет.

– Здесь просто тишина, – сказал, наконец, Игорь, – но могла быть и «Лунная соната», и речь товарища Брежнева на двадцать пятом съезде…

– Как вы это делаете? – сорвав наушники, резко спросил генерал. Сейчас он казался куда менее дружелюбным, и это радовало. Проигрывает Ильич…

– Вы всё равно не поймёте, – отмахнулся Игорь. – Под словом «вы» я, конечно же, подразумеваю не только персонально вас, Роман Ильич. Примите это как данность.

Генерал встал из-за стола, в глубокой задумчивости прошёлся по кабинету.

– Ну хорошо, а Таволгин-то вам зачем? – не оборачиваясь спросил он.

– Таволгин, – стараясь говорить спокойно, заявил Игорь, – как вы, очевидно, знаете, родной брат девушки, к которой я испытываю вполне понятный интерес. Чисто по-человечески мне небезразлична его судьба.

– Настолько небезразлична, что вы и бандитов задействовали, и наших коллег из другого управления? – хмыкнул генерал.

Игорь пожал плечами.

– Я действовал в пределах своих возможностей, – ответил он. – А вот чем объяснить ваш интерес к этой теме?

– Невежливо отвечать вопросом на вопрос, – Роман Ильич укоризненно взглянул на Игоря. – Впрочем, отвечу. Фёдор Глебович Таволгин попал в поле зрения нашего отдела сравнительно недавно, после того, как имел телефонный разговор с неким гражданином Соединенных Штатов, бывшим нашим соотечественником, а ныне, увы, сотрудником американской научной разведки. Этим господином мы давно занимаемся. Охотник за мозгами.

– Что у нас за страна, – сокрушенно вздохнул Игорь. – Вот сидит гениальный физик без дела, без заработка, страдает от своей невостребованности – и на фиг он никому не нужен. А стоит только заинтересоваться им ушлому американцу – и тут же начинается… Это ваши люди его похитили?

– Не знаю, как у вас, – парировал генерал, – а у нас страна тяжело больна, мы лечимся, и это ещё надолго… Поэтому и получается невостребованность. Вы к тому же учтите, насколько этот ваш будущий шурин неприспособлен к жизни… Под лежачий камень вода ж не течёт… Сидит он у себя в трёх комнатах, дуется от обиды и творит что-то гениальное – ну и как о нём узнать? Ему бы ещё спасибо этому мистеру Ливанскому сказать, что звонком своим с места лежачий камень сдвинул.

– Но вы так и не ответили, – перебил его Игорь. – Фёдор Глебович у вас?

– У нас, у нас, – покивал генерал. – И уверяю вас, что с ним всё в порядке, он очень доволен общением с интеллигентными людьми. Причём мы не собираемся его взаперти держать. Скоро вернём домой, пускай трудится в привычной обстановке… но под присмотром.

Игорь откинулся на спинку стула. Зевнул. Вызов пришёл неожиданно, не было времени выстраивать полноценный связной сон. Поэтому сейчас был только серый, с зеленоватым отливом туман, и голос князя доносился глухо, будто из глубокого колодца.

– Всё довольно неплохо, малыш. Наш Ильич почти готов. Дожимай решительно, не растягивай, не дай ему времени остыть. И вот что сейчас используй: у него жена лежит в клинике на Каширке. Рак груди, третья стадия. Ты до неё не дотянешься отсюда, я всё сделаю сам. После этого он будет наш с потрохами.

– Не уверен, – возразил Игорь. – Дядька очень даже себе на уме, вряд ли он вообще может быть чей-то. Такие бывают только сами по себе.

– Да называй как хочешь, – усмехнулся Вадим Александрович. – Главное, чтобы он согласился. Ты понимаешь, насколько это полезно для дела?

– Понимаю, – кисло признал Игорь. – Но лично я бы от таких людей держался подальше.

– Скарабея же ты использовал, – заметил Вадим Александрович, – а он был в сто раз гаже.

– Так он и глупее был в двести раз, – Игорь удивился, как князь не понимает элементарного. – Его я использовал как топор, как молоток… А этот – штучка сложная. Сами же понимаете – человек, имеющий дари, не должен быть инструментом. У этого Ильича вполне может быть дари… искажённое, конечно, так ведь здесь и не Ладонь…

– Ладно, спорить после будем, – решительно сказал князь. – Там, в яви, пара секунд уже прошла. Ступай!

Генерал, кажется, ничего не заметил.

– Так всё же, Игорь Михайлович, неужели ваш интерес к Таволгину объясняется только… скажем так, гуманитарными соображениями?

Игорь взял с тарелки очередной бутерброд, с удовольствием откусил.

– Не пойму я что-то вас, Роман Ильич, – сказал он, прожевав и запив глотком слегка остывшего чая. – Вы так озабочены мною, Таволгиным, Кроевым, ещё фиг знает кем… Неужели у вас нет более животрепещущих проблем? Касающихся непосредственно вас?

Генерал вытер ладонью лоб.

– Мои проблемы касаются только меня, – заявил он, бросив на Игоря быстрый взгляд. – И я не думаю, что реально…

– Вполне реально, – перебил его Игорь. – Позвоните в больницу, попросите сделать внеочередное обследование Виктории Павловны. Вряд ли это произойдёт очень быстро, но дня через два вы будете приятно удивлены.

– Даже так? – Удолин уселся верхом на стул рядом с Игорем, сдавил ладонями спинку.

– Ну а почему нет? – хладнокровно ответил Игорь. – Такую малость можно сделать и попросту, в знак доброй воли.

Генерал долго молчал. Лицо его налилось кровью, а пальцы, напротив, побелели. Игорь даже встревожился – а не кончится ли это инсультом? Но взгляд через Вторую Плоскость успокоил – до инсульта Ильичу было как до луны. Давление, конечно, изрядно прыгнуло, но от этого не умирают…

– Кто же вы? – медленно, слегка растягивая слова, произнёс он в итоге. – Инопланетянин, член сверхсекретной масонской ложи, представитель иной формы разума?

– Вы ещё бога и дьявола забыли перечислить, – в тон ему ответил Игорь. – Но ответ в любом случае окажется неверный. Для нас обоих будет лучше, если вы будете считать меня Игорем Михайловичем Ястребовым, московским журналистом, человеком широких интересов.

– Голова кружится, – признался генерал. – Это, знаете, как в горную пропасть поглядеть. Но я надеюсь, что когда-нибудь смогу преодолеть разделяющее нас расстояние… и в какой-то мере вписаться в круг ваших широких интересов…

Ну да, клиент готов, подумал Игорь. Ещё бы сказал «плечом к плечу». Впрочем, князь прав. Из генерала выйдет неплохой помощник. Его сеть информаторов, его возможности… очень, очень ценный инструмент. Только вот сколько он будет стоить? Сейчас-то ладно, сейчас Роман Ильич по-человечески размяк, сейчас он благодарен – но, если Игорь в нём не ошибся, очень скоро генерал захочет нового. И ведь наверняка думает, что это как раз он ловко завербовал странного журналиста. Впрочем, пускай.

– Сейчас вам вернут ваши вещи и доставят домой, – не глядя ему в глаза, добавил генерал.

– А Таволгин? – поинтересовался Игорь. – Мне он нужен.

– И не только вам… Да не волнуйтесь вы, он уже дома. Скоро увидитесь. Да, кстати… – тон генерала сделался сухим и ломким, как лист в гербарии. – Мне не хотелось бы об этом говорить, но чтобы уж между нами не было недомолвок… Вы понимаете, Игорь, что я в любой момент могу вас уничтожить? Миллионом разных способов.

– «Сегодня, завтра, вчера», – улыбнулся Игорь. – Но знаете что, дон Рома – моя смерть ничего не изменит. Абсолютно ничего.

В дверь просунулся порученец.

– Проводите, пожалуйста, Игоря Михайловича, – велел генерал. – Господин Ястребов! – повернулся он к Игорю. – От имени Федеральной службы безопасности приношу вас глубокие и искренние извинения за ваше задержание. Мы были неправы. Наши товарищи ошиблись, подозревая вас. Всего вам доброго!

– И вам не болеть, – кивнул Игорь и шагнул вслед за референтом.

 

Глава 12

Утку Настя потушила в винном соусе. Чем-то утка напоминала ту, что подают в трактирах на главной столичной улице, Дороге Чистого Смысла. Улица эта, однако же, изрядно петляет, потому что дома там старые, есть и старше полутысячи лет, ставили их где удобнее, безо всяких архитектурных соображений. Не раз городские начальники вынашивали планы всё это старьё снести и построить по-умному, но Врата Справедливости добро на это не давали – ведь если останется хоть один обиженный, то испарения его гнева долго ещё будут клубиться над местностью, отравляя жителям сны и завязывая новые узлы на и без того перекрученной линии городской судьбы. И всё оставили как есть, вовремя вспомнив, что лучшее новое – это старое.

– Восхитительно! – отвлёкся от воспоминаний Игорь. – Настя, вы бесподобно готовите!

– Настеньке, когда ей было лет семнадцать, приснился сон, – сообщил сидевший по правую руку Фёдор. – Будто идёт она по Лондону, а Лондон прямо как в книгах Диккенса – смог, сырость, газовые фонари, кэбы, разносчики газет. И вдруг она видит – на полнеба огромная неоновая реклама: «Щи да каша. Ресторан русской ортодоксальной кухни». Заходит Настенька туда и обнаруживает, что готовить там совершенно не умеют. Подрывают национальный престиж. Тогда вооружилась она половником, всех поваров оттуда выгнала и начала сама готовить.

– Федя, ты меня компрометируешь, – зарделась Настя.

– Я только вспоминаю историю семьи, – невозмутимо возразил ей брат.

Он сидел чисто выбритый, причёсанный, в модном свитере тонкой вязки, и трудно было поверить, что всего несколько дней назад этого человека увели из собственной квартиры в домашних тапочках, не дав не только позвонить сестре, но даже и свет выключить.

К Фёдору применили ту же банальную систему «двух следователей». Первый, в описании которого Игорь без труда узнал майора Переверзенцева, кричал, ругался, обвинял в связях с американской разведкой и пугал пожизненным заключением. Второй, неизвестный Игорю полковник Щепетько, наорал на бедного майора, извинился от лица всех чекистов разом, объяснил, что вышла ошибка, что на него, Фёдора Таволгина, наговорил один подследственный, с которым Фёдор когда-то учился вместе, назвал первого, кто в голову пришёл, чтобы отвести следствие от действительных фигурантов. Фамилию клеветника, однако же, полковник не сообщил, сославшись на тайну следствия. Потом они выпили чаю, поговорили за жизнь, от чая плавно перешли к коньяку – после чего разговор как-то сам собой вырулил на теоретические изыскания Фёдора. Щепетько, правда, признался, что не очень всё это понимает, но сбегал за человеком, который в науке ориентируется лучше. Человек оказался каким-то научным консультантом, звали его Антон Петрович, и вот с ним-то Федя почувствовал единение сердец. Тот всё понимал с полуслова, высказывал собственные – и очень нетривиальные! – соображения, набрасывал вслух программу исследований… В общем, Федя купился. С потрохами, как сказал бы Вадим Александрович. Федя немедленно был устроен в некий ФИЦ – Физический исследовательский центр неясной административной принадлежности. Работать, сказали ему, можно и дома, во всяком случае, пока исследования не перешли в экспериментальную фазу. Оклад положили такой, о каком Фёдя и в лучшие времена мечтать не смел.

Сейчас в его спешно убранной квартире отмечалось счастливое обретение блудного брата. Историю Тёмкиного похищения Настя решила пока брату не рассказывать – не хотелось ей портить праздничное настроение. Да и сам Тёмка ничего не помнил – весь тот день Игорь ему стёр сразу же, едва спящего страдальца привезли домой. «Так бывает, – позже объяснил он Насте. – Это защитная реакция психики. Когда случается слишком много такого, с чем детское сознание не может сжиться, оно вытесняет нежелательные воспоминания в область бессознательного. Может, так даже и лучше. К врачам обращаться не стоит, разве только если ночные страхи появятся».

Впрочем, пока ни малейших признаков страха не наблюдалось. Тёмка при первой же возможности улизнул из-за стола и сперва пытался раскрутить скучного Матроскина на игру в прятки, а поняв тщетность этих попыток, отправился в дяди Федин кабинет, разлёгся там на полу и стал рисовать скриншоты к компьютерной игре собственного сочинения. В игре заметное место занимали драконы разного цвета и количества голов. Одно лишь у них было общим – длиннющие хвосты, усеянные растущими прямо из чешуи клыками.

Отобедав, остались там же, в гостиной, которая играла и роль столовой. Настя заявила, что вид немытой посуды оскорбляет её эстетическое чувство, поэтому пусть мужчины пока болтают о пустяках, а она займётся серьёзным женским делом.

Игорь и без всякой Второй Плоскости чувствовал исходящие от неё волны солнечной радости. Хотелось надеяться, что причиной тому было не только Федино возвращение.

– Так вот, о пустяках, – вздохнул Игорь. – Помнишь, Федя, мы с тобой про бомбу как-то говорили? В смысле, что какая разница у кого первым появится. Так или иначе у всех будет. Ну и вот… Тебе не кажется, что именно в бомбу ты и вляпался? С этим твоим ФИЦ? Тут и ёжику понятно: любое такое предложение гэбэшников – это приглашение в шарашку. В бомбу. Ты ж раньше не хотел. Что изменилось?

Он и сам понимал, что бесполезно. Всё равно как отбирать мясо у собаки. Фёдор слишком настрадался из-за невостребованности, и потому с головой окунулся в новую иллюзию. Что ж с ним делать-то? Не взрывать же… Ситуация – хуже не бывает. Разве что князь найдёт выход…

– Игорь, – терпеливо начал осчастливленный физик, – ты меня извини, но ты – журналист. Профессионал. И у тебя, как у любого профессионала, имеет место профессиональная деформация. Поясняю. Ты в силу специфики своей работы постоянно сталкиваешься с негативом. Купаешься в нём. Я понимаю, вам это необходимо. Так ведь проще всего схватить внимание читателя. Но в результате ты сам невольно всё начинаешь видеть в чёрном свете. Покажи тебе политика – скажешь, коррупционер, покажи врача – скажешь, взяточник, покажи милиционера – скажешь, тупой садюга. А уж тем более госбезопасность. Ты, разумеется, умный мужик, и твои штампы потоньше, чем «кровавая гебня», но всё равно что-то в этом роде. Поэтому тебе всюду мерещится бомба. Но ты ошибаешься. Госбезопасность – контора, конечно, неоднозначная, но именно потому, что там есть разные группировки, разные силы. Одни – да, обогащаются, крышуют бизнесменов, всё такое. А другие стремятся вытянуть страну из болота, они как трактор-тягач вкалывают. Хотят возродить культуру, науку, потому что понимают: истинная мощь страны не в бомбах, а в умах, в идеях. И наш ФИЦ, который они действительно опекают – это никакая не шарашка, никаких бомб там не разрабатывают. Пойми, меня зовут в настоящую науку, фундаментальную, практических приложений, может, ещё двести лет придётся ждать.

Игорь вздохнул. Сколь же точно сформулировала Настя: «в житейских вопросах бывает поразительно наивен». Но и заметно, как с ним поработали. Фёдор – ум, каких поискать, но весь уходит в физику, на жизнь почти и не остаётся. А ведь хочется ему жить в ладу с совестью, не без дари же человек… Вот и схватился за спасительную идейку. Что ж с ним делать-то?

– А ты уверен, что эти двести лет вообще будут? – свернул он на другое. – Точнее, что через двести лет то, над чем ты сейчас бьёшься, вообще будет кому-то нужно?

– Ты в том смысле, что через двести лет это будет как пароход или дагерротип? – уточнил Федя. – Что всё слишком быстро устаревает?

– Напротив, Федь. Ты уж извини меня за профессиональную деформацию, но я действительно за последние годы стал нытиком и скептиком. По-моему, цивилизация наша движется к безнадёжному тупику. Всякие глобализации, освоение космоса, коллайдеры эти ваши – не более чем импульс прежней эпохи. Понимаешь, в истории не действует закон сохранения импульса. Всякий импульс гаснет, в том числе и тот, что подтолкнул когда-то европейскую цивилизацию. Но, боюсь, на смену ему не придёт никакого другого. И вот почему – в мире стало слишком много информации. На любой вкус. Если раньше человек стремился узнать больше, скрипел мозгами, яблоко по темечку стукало и озаряло – то теперь мы живём в пространстве, где куда ни кинь – бесконечно много смыслов, идей, мнений, подходов… Проще говоря – такое изобилие порождает отупение. Можешь назвать это интеллектуальной энтропией. Она возрастает. Финал – это потребитель, все потребности которого формируются и удовлетворяются искусственной средой обитания. В таком обществе не появляется новых смыслов и забываются старые. Просто за ненадобностью…

– Ну, – засмеялся Фёдор, – эко тебя заносит. Знаешь, в чём твоя ошибка? Ты предельно упрощаешь картину жизни, выхватываешь некоторые тенденции из всего бесконечного разнообразия, и доводишь их до абсурда.

В комнату тихо вернулась Настя – очевидно, победила всю посуду. Пристроилась на краешек дивана и устало слушала. Игорь так и не мог понять, интересно ли ей на самом деле, а смотреть через Вторую Плоскость сейчас было как-то неприлично.

– Может, ты и прав, Федя, – через силу улыбнулся он, – но я пока действительно не вижу, что способно вывести нас из тупика. Ну вот за счёт чего будет убывать интеллектуальная энтропия? Цивилизация – замкнутая система… я имею в виду всю земную цивилизацию, конечно. Извне энергия не придёт. Мы ж с тобой циничные трезвые мужики, мы не верим ни в инопланетян, ни в религиозные концепты. Вот так-то…

– Надеюсь, что-то всё же изменится, – уверенно парировал Фёдор. – В общем-то, ребята в ФИЦ над тем и работают, чтобы появились новые горизонты какие-то. Смыслы, о которых ты говоришь – они ж не из пустоты берутся. Открываем что-то – и вокруг открытия нарастают новые смыслы. Так было с ньютоновским тяготением, так было с квантовой физикой и относительностью, так было с атомной энергией, с открытием генома. В общем-то, это наше, научников, дело – наполнять мир смыслом. Мы-то сами эти смыслы, может, и не видим – мы просто роем свою яму и роем. Из чистого любопытства. А яма меж тем заполняется водой…

– Знаешь, – Игорь задумался, стоит ли это говорить, и решил, что всё-таки можно рискнуть, – когда-то я читал фантастический роман… Автора хоть убей не вспомню, да и неважно. Так вот, там озвучивалась интересная концепция мироздания. Есть, понимаешь, некая реальность, некая суть вещей… но она напрямую неуловима человеческим разумом. Однако разум всё-таки входит с ней в контакт и облекает в некие субъективные формы, уже доступные восприятию. Так вот, идея была в том, что формы эти – меняются в зависимости от совокупных представлений человечества. Проще говоря, каков мир на самом деле – мы никогда не узнаем, но для нас он таков, каким его считаем. Когда люди верили, что земля плоская и стоит на трёх китах – так оно и было. Потом кому-то пришло в голову, что она – шар, висящий в пустоте. Пока так думал один человек, это оставалось лишь его глупой фантазией. Но чем больше людей заражалось таким убеждением – тем сильнее реальность прогибалась под эти представления. В какой-то момент, когда совокупное убеждение превысило некий предел, свершилось – нате вам шар в пустоте, вокруг него вращаются небесные сферы, планеты ходят по эпициклам. И долго так и было. Потом Коперник решил, что если Солнце в центр поместить, то считать положение планет проще. Написал свои «Диалоги об обращении небесных сфер», заразил своей идеей европейских гуманитариев – и пошло-поехало… Потом Эйнштейн…

– Угу-угу, – улыбнулся Федя. – Несообразно, но красиво, для фантастики потянет. А вообще помнишь стишок?

– Помню, – кивнул Игорь. – Маршак, кажется? Но я не случайно про эту книжку вспомнил. – Вот смотри, как интересно получается. Если принять на веру эту несообразную гипотезу, то получается, что мир меняется только пока есть люди, которые… как там у классиков? – которые «хотят странного». Иначе говоря, создают новые смыслы. Причём важно, чтобы они не оставались в одиночестве, чтобы у них находились последователи, единомышленники. Теперь вспомним про интеллектуальную энтропию. И закономерно приходим к тому, что с какого-то момента мир перестанет меняться. Но что, если изменения необходимы? Что, если вот эта истинная реальность, постичь которую мы не в силах – тоже как-то меняется? Не получится ли так, что когда мы замрём на какой-то точке, то наше восприятие настолько оторвётся от истины, что просто разрушится? Заржавеет, осыплется, и ничего не придёт ему на смену. Тогда мы останемся лицом к лицу с реальностью, которую не сможем вместить? С человеческой точки зрения, это и будет концом света… небесная твердь поколеблется, звёзды посыплются, вода отравится, земля сгорит…

Фёдор восхищенно посмотрел на него.

– Признавайся, Игорь, книгу пишешь? Под эту бредятину тебе ещё сюжет бы динамичный забабахать – и будет бестселлер…

– А если серьёзно? – спросила доселе молчавшая Настя.

– Если серьёзно, – улыбнулся Фёдор, – то это бредятина в квадрате. Если насчёт интеллектуальной энтропии хотя бы спорить можно, то космос, прогибаюшийся под мысли Васи Пупкина… да хотя бы Алика Эйнштейна… полная чушь.

Игорь натужно улыбнулся. Он и так уже сказал больше, чем хотел, но всё без толку – Федя так и не уловил связи. Впрочем, идея с самого начала была обречена. Сейчас он слишком счастлив, чтобы поверить, и уж тем более, чтобы, поверив – согласиться, наступить на горло собственной песне. Что же с ним всё-таки делать?

– Ребята, всё это ужасно интересно, – вмешалась Настя, – но время – десятый час. Завтра понедельник, я работаю, Тёмка учится. Пора бы уже нам и по домам. Драконоборец наш, кстати, уже засыпает…

– Сны драконоборца – это святое! – согласился Игорь. – Я вас сейчас до дома подброшу.

– А я пойду провожу, – добавил Федя. – А то в подъезде у нас по вечерам всякая шелупонь ошивается. Когда-то ведь был приличный дом. А… – махнул он рукой.

 

Глава 13

Ремонта здесь не было, наверное, с брежневских, а то и с более древних времён. Побелка вся потемнела, потрескалась, местами даже и штукатурка посыпалась. Стены выкрашены в ядовито-зелёный цвет. Правда, линолеум чисто протёрт, окна тоже мытые – но это, по всей видимости, максимум, на что способен был персонал больницы.

Больница, впрочем, считалась хорошей – здесь работали медики старой закалки, не лишённые своеобразного дари. Игорь весной делал для «Общего вестника» интервью со здешним главврачом, толстым сердитым стариком Арменом Григорьевичем Степанянцем – доктором наук, профессором и лауреатом государственной премии. Именно поэтому их и взяли сюда, хватило пары-тройки звонков с мобильного – а ведь розовощёкая девица со «Скорой» сначала собиралась везти в психиатрическую клинику, потом – в районную больницу, не пользовавшуюся доброй славой.

Игорь повернулся к Насте. Была она сейчас как бумажный фонарик, по которому прошлась чья-то большая и равнодушная нога. Тёмка примостился рядом, положив голову ей на колени. Всё-таки задремал. Столько впечатлений для шести лет многовато. И не оставлять же его одного в машине.

– Настя, – мягко произнёс он, – ну что толку сидеть тут всю ночь? Что от этого изменится? В реанимацию нас всё равно не пустят, никакие мои журналистские корочки не помогут. Завтра Федю переведут в обычную палату, и тогда приедем с утра, как раз лечащего врача застанем, пообщаемся. Тут-то мы чем поможем?

Настя посмотрела на него невидящим взглядом.

– Ну как же так? – потеряно выдохнула она. – За что? Ну прямо полоса сплошная жуткая… сперва эти дела с дачей, потом Федя исчез, потом… – кивнула она на спящего сына. – А теперь вот и это…

Игорь ничего не ответил, только осторожно коснулся напряжённого плеча. Да и что он мог ответить?

Всё случилось как-то быстро и по-дурацки. Оделись, спустились вниз. Никаких криминальных личностей ни в подъезде, ни на улице не оказалось. Зато оказалось, что тучи за день рассеялись, заметно похолодало. Светились в плотной черноте несколько наиболее ярких звёзд – на большее в городе и рассчитывать нечего. Игорь пошёл прогревать мотор, дарёная «восьмёрка» всё-таки не могла сравниться с удостоившимся огненного погребения «паркетником». Надо бы, конечно, заняться, купить новый джип – но со всей этой чехардой последних дней было не до того. Даже напрягая связи – как минимум неделя возни с покупкой, регистрацией, техосмотром. Деньги-то ладно, деньги – это самое простое, их он сделал ещё когда ожоги залечивал. Заодно и проверил, как пополняются силы, достаточно ли их уже для занятий Искусством.

Технология была несложной. Сперва входишь в Сон Действия, протискиваешься узким лазом, где со всех сторон тянутся из земли скрюченные корни, потом, отряхнувшись, выбираешься на свет, взмываешь над обрывом – и летишь над серой плоскостью, ищешь своё маленькое, чуть зеленоватое озерко. Целевая точка схвачена, теперь надо источник найти. Их немало, местность вся усеяна большими и малыми озёрами, морями, прудами и бесчисленными лужами.

Здесь почему-то никогда не светило солнце, небо заволакивали плотные облака – но никогда и не дождило. Вода, наверное, поступала снизу, из-под земли.

Чтобы понять, где чьи тут водоёмы, приходилось глядеть через Третью Плоскость – наложить карту местности на карту Обладания, совместить их, добиваясь полного слияния. Это было не то чтобы трудно, но муторно. Однако потом всё стало ясным. Вот это большое озеро – деньги Министерства внутренних дел, та лужа – состояние Ивана Геннадьевича Булкина, гендиректора строительной фирмы, вон то необъятное море – столичный бюджет, рядом океан Газпрома, плещутся волны, вода вся в радужных пятнах от бензина, а вон тут – какое-то мутное болотце – ага, игорный бизнес. Вот отсюда не стыдно и отсосать.

Игорь взял лопату и начал рыть канал от болота к своему озерку. Канал устроен был хитро – он пересекал множество прочих водоёмов, воды смешивались, и в родное озерко впадали уже вполне чистыми.

Со стороны это выглядело так – игорные деньги утекали с резервного счёта, совершали сложное путешествие, число транзакций не поддавалось контролю, а в итоге всё это падало Игорю на банковскую карту. Даже люди Ильича – и то не отследили бы всю цепочку.

Словом, деньги уже были, «восьмёрка» ещё была. И, как всякое отечественное изделие, на морозе капризничало. Искусство тут почему-то не спасало. Пришлось открывать капот, разбираться с отечественным изделием по-родственному. За это время Фёдор пытался показать засыпающему Тёмке Большую Медведицу, но драконоборец к звёздам оказался неожиданно холоден, его явно привлекали иные игрушки.

А потом – рассказывала Настя – к ним подошёл невзрачный какой-то мужичок, одетый, впрочем, относительно прилично, попросил у Феди закурить. «Год, как бросил», – недовольно ответил Федя. «Жалко. Лучше б ты не бросал», – спокойно ответил мужичок и неторопливо удалился куда-то за детскую площадку.

Через несколько минут Федя упал. Лицо его сперва потемнело, потом побледнело, на губах выступила пена – это Игорь уже видел сам, прибежав на Настин крик.

Кандидат наук Таволгин валялся на холодном асфальте, сучил ногами, из губ его вылетали бессвязные звуки. Пришлось нести его домой, укладывать на тахту, вызывать «Скорую».

Когда Настя, рыдая, накручивала старинный дисковый аппарат, а Тёмка на всякий случай аккомпанировал ей своим плачем, Игорь сел на корточки возле Фёдора, взглянул сперва через Вторую Плоскость, потом через Третью, Четвёртую…

Всё было очень плохо. Физически – ничего с Таволгиным не случилось. Но вот мозг… вернее, то, что его наполняло… Память оказалась стёрта начисто, до первых младенческих дней. Оставались только безусловные рефлексы. Федя и был сейчас младенцем – но, увы, не имеющим более никаких шансов на развитие. Это не медикаментозная амнезия, когда человек забывает личную историю, но сохраняет базовые знания и навыки. Чтобы стереть человека вот так, до чистого листа – нужно по меньше мере быть Искусником восьмого круга. А лучше девятого.

Проникновение заняло у него секунду-другую, никто и не заметил, а потом пришлось включаться в неизбежную кутерьму, успокаивать Настю и Тёмку, объясняться с молоденькой врачихой – Настя была в нечленораздельном состоянии, договариваться насчёт нейрохирургического отделения у Степанянца. На самом деле было без разницы, в какую больницу везти – но лучше уж к знакомым, да и для Насти хоть какое-то облегчение, пусть до поры до времени верует в чудесного доктора Армена Григорьевича.

Приходилось изображать уверенного, знающего в этой жизни все ходы и выходы человека, а внутри бушевал лесной пожар, и мысли метались, сталкивались друг с другом, словно пытающиеся вылететь из огня птицы. Кто? Зачем? Неужели? Или всё-таки здесь такие технологии тоже есть? Ильич? Американцы? Американцы или Ильич?

Очень уж не хотелось додумывать всё до конца.

– Настя, надо ехать, – прибавил он голосу твёрдости. – Вам силы нужны для завтрашнего дня… Да и Тёмик должен нормально поспать. Что ж так-то…

Она покорно встала, передала Тёмку на руки Игорю. Похоже, признала право заботиться.

Он дождался, когда закипит чайник. Как же неудобно, наверное, жить с электрической плитой! Бедная Настя. Впрочем, приспособилась – что ещё оставалось ей делать? Приспособится и к новой ситуации. Будет ездить в больницу к брату, глядеть в пустые глаза, кормить с ложечки, вытирать слюни, брить щетину… И помнить, всё время помнить, каким умным, весёлым и потрясающе наивным было это полуживотное-полурастение. Слишком долго, однако, в больнице не получится. Придётся подыскивать для Фёдора какой-то вменяемый интернат. Можно Филинову напрячь, конечно. Всё устроит в лучшем виде. Благодарна за то дело о бензоколонке…

Игорь обжёгся чаем – и тут же забыл о такой смешной боли. Внутри было куда хуже, чем во рту. Если бы не он… если бы не зацепился он за «петровское дело» как за удобный повод… сейчас Фёдор наверняка был бы жив и здоров, максимум, чего бы лишился – не слишком-то ему и нужной дачи. Не пускал бы сейчас пузыри… и Настя не рыдала бы у Игоря на плече, и не скулил бы в ужасе Тёмка. Всё было бы у них как у людей. У людей этой стороны.

Она сама предложила ему остаться. «Мне страшно, Игорь, – шепнула она не то в ухо, не то в щёку. – Не уезжайте… пожалуйста». Её прерывистое дыхание… такое же тёплое, как, наверное, и губы – замершие в сантиметре от его кожи. А в глазах плескалось отчаяние пополам с надеждой. И нельзя было ей сказать, что надежды нет.

Сейчас она в комнате укладывала Тёмку – тот проснулся в машине и с этой минуты плакал не переставая. «Дядя Федя умер, умер!» – всхлипывал он и отказывался верить, что ничего страшного не случилось, что дядя просто заболел и его скоро вылечат.

Игорь вдруг ясно увидел: после того, как Толик, непутёвый Настин супруг, слинял, место отца в Тёмкиной душе заменил дядя. Примерно так же, как и у него самого. Когда на охоте медведь сломал его отцу спину, Гаррану было четыре года… он почти и не помнил ничего, только как кололись жёсткие отцовские усы и как высоко, к самому солнцу, тот подкидывал его. А потом уже был дядя Миэзерь, отцовский брат. Мама, наверное, понимала это… А после двенадцати, после Первых Экзаменов, место дядя Миэзеря занял совсем другой человек…

Игорь не торопясь отхлебнул обжигающий чай. Что ж, пока Настя там возится с малышом, можно и разобраться в некоторых вещах.

Он откинулся на спинку стула, медленно прикрыл глаза, освободил ум от звуков, красок и запахов.

…Солнце клонилось к изрезанному гребёнкой дальнего леса горизонту. Воздух ещё держал дневное тепло, но что-то всё-таки было в нём, какой-то намёк на ночь. Отсюда, с крепостной стены – десять человеческих ростов, более чем достаточно против степных варваров – он часто любил смотреть. Вот тянутся призамковые поля и огороды, вот непоседливой ящерицей вьётся узкая речка Домильга, вот ближние деревни, слышится мычание коров – после долгого выпаса скот загоняют домой. А вон там, совсем далеко, у самого горизонта – дом. Настоящий его дом. Не замок Аргуань, пожалованный ему после Третьих Экзаменов, не двухэтажный терем в столице, выделенный ему Вратами Надзора. И уж тем более не этот замок, где он сейчас оказался – тут он всего лишь в гостях. Нет, настоящий дом – у горизонта, в деревушке Аскараль, где смеялась мама, где кололся усами здоровяк-отец, где терпеливо наставлял его на ум дядя Миэзерь… Сейчас там живут совсем другие люди… какие-то родственники старой Амуси, тёщи дяди Миэзеря. Когда-нибудь там надо будет побывать, потрогать ладонями доски пола, печку, сунуть руку под крыльцо, где хранил он свои самые первые детские секреты… А всё некогда.

За спиной послышались шаги. Гарран нехотя обернулся.

– Желаю доброго здравия, мой князь, – поклонился он, прижав левую руку к губам, а правую – к сердцу.

– И тебе того же, – буркнул Вадим Александрович. – Давай всё-таки без церемоний, ты же знаешь, где у меня сидит вся эта наша мишура…

Он был в потустороннем – кожаная куртка на меху, кепка, тщательно поглаженные коричневые в тёмную полоску брюки, старомодные штиблеты. Пенсионер вышел за кефиром… И как он не упарился в этом? Середина сухотрава, самое жаркое время.

– Князь, – без церемоний начал Игорь. – Вы в курсе, что случилось с Таволгиным? Вижу, что в курсе. Так вот – чьих это рук дело?

– Сядь, Игорёк, – велел князь. – Это разговор не на одну кружку…

Только тут Игорь обнаружил, что они уже не на стене, а в кабинете. Всё тут было как всегда – висят на левой стене звериные шкуры, сабли и секиры, под высоким потолком горит люстра – семь негаснущих белых факелов, вдоль правой стены, почти до самого верха, тянутся книжные шкафы, на полу – ворсистый меаранский ковёр.

– Так всё же? – Игорь опустился в старинное чёрное кресло. Юноша-подзаботный подал ему на серебряном подносике кружку с медовым взваром, поклонился и исчез за меховым пологом. – Я чувствую, что вы в курсе.

– Да, Игорь, – кивнул Вадим Александрович. – Это я стёр память нашему подопечному. Поверь, это самое лучшее, что можно было для него сделать.

– Самое лучшее? – прищурился Игорь. – Лишиться себя, жить как растение – это лучшее?

– Это всё-таки жизнь… А ведь он мог сейчас лежать не на койке в клинике, а на полке в морге. И не факт, что только он…

Князь вдруг оказался совсем рядом с Игорем, в упор взглянул на него. Такого взгляда кто-нибудь мог и испугаться – но только не Гарран, слишком хорошо знавший князя Ваурами дари Алханая. Не гнев был в водянистых стариковских глазах – а боль. И, совсем уж удивительно – страх.

– Послушай, Гарран, ты многого не знаешь. Я, как мог, оберегал тебя от лишней информации, – чуть быстрее, чем обычно, заговорил Вадим Александрович. – Так и для дела было полезнее, и для тебя самого. Но положение стало слишком серьёзным. Ты готов меня выслушать?

– Да, мой князь, – с заминкой произнёс Игорь.

– То, что я скажу, тебе сильно не понравится. Понимаешь, Гарран, ты – правильный мальчик, ты честный и прямой, у тебя настоящее дари… Я сам приложил к этому руку, ты помнишь… Но в некоторых вопросах ты наивен, как младенец, и это тоже оборотная сторона твоей правильности.

– К чему всё это? – перебил Игорь. – Какое это имеет отношение к случившемуся с Фёдором?

– Прямое, – твёрдо ответил князь. – Вот смотри, кто ты? Ты – дари, Искусник пятого круга, Искатель. На той стороне ты работаешь уже пять с лишним лет. А кто я? Искусник девятого круга, Смотритель, ты трудишься под моим началом. Помимо меня, есть и другие Смотрители, у каждого из них своя сеть Искателей, но все работают на общее дело, на благо миров Ладони. Всё правильно, да?

Игорь молча кивнул.

– А на самом деле всё закручено сложнее, – вздохнул Вадим Александрович. – Врата Надзора… да, конечно, там восседают такие же дари, как и все мы… там нет места низости, зависти, жестокости, алчности, властолюбию… словом, всё как тебе объясняли на уроках первого класса Врат Мудрости. Но человек, понимаешь, более тонкая штука… В общем, среди высших Искусников Надзора есть разные мнения, как лучше делать наше с тобой дело… И потому – там, на той стороне, точно так же, как и мы, трудятся другие Смотрители и Искатели. Мы с тобой, и те, кого ты знаешь – люди властителя Арамая дари Огран-Хиту, двенадцатый круг. А те, другие – люди властителя Гуамы дари Халаару, тоже двенадцатый круг. Считается, что полную безопасность обеспечивают только две независимые друг от друга сети. И, кроме того, между высокими властителями нет единства по поводу того, как действовать. Наш Арамай считает, что надо с максимальным милосердием, что прямые и лёгкие пути ведут к осквернению дари и в каком-то высшем смысле обесценивают смысл нашей работы.

– А властитель Гуама? – уныло спросил Игорь, уже предчувствуя ответ.

– А властитель Гуама считает, что слишком многое поставлено на карту, что от нас требуется максимальная эффективность, что по-настоящему запачкать дари можно только на своей стороне, со своими людьми, а та сторона… она и без того предельно жестока… Если в реку вылить ведро воды, наводнения не случится, если из реки зачерпнуть ведром, та не обмелеет. Поэтому он недоволен нами, людьми властителя Арамая. Мы, по его мнению, слишком церемонимся, когда гасим светимости, у нас маленький охват, мы тратим массу сил на милосердные решения, в ущерб смыслу нашего дела.

– Знаете, князь, – задумчиво протянул Игорь, – я и от вас часто слышал нечто схожее.

– А позиция властителя Гуамы не лишена здравого смысла, – кивнул князь. – Но где тот предел, перед которым надо остановиться, чтобы не потерять своё дари? Каждый решает сам, так?

– Наверное, – согласился Игорь. – И я чувствую, что слишком близок к этому пределу. Если только уже не переступил…

– А знаешь, кто стрелял в тебя с орбиты лазером? – сухо спросил Вадим Александрович. – Вот именно. Смотри, как оно оттуда смотрится. Есть столичный журналист Ястребов, человек яркий, популярный, его статьи пробуждают в людях совесть, достоинство, эту… как её… гражданскую позицию. При взгляде через Вторую Плоскость светимость запороговая. Ну и вот… Им и в голову не пришло присмотреться к тебе поглубже, запросить архив Арамая, в конце концов. Нет человека – нет проблемы. Такая вот трагическая случайность…

– А дари у них не треснет? – хмыкнул Игорь.

– У людей Гуамы – нет, – скривил губы князь. – Они ведь не из жестокости, не из подлости или мести. Ты же сам в юности отражал набеги степных варваров, так? Вас ведь отправляли на южные заслоны… Стрелял, рубил? И ничего с твоим дари не случилось, потому что это война, это враг, его нельзя ненавидеть, презирать, унижать и мучить. К нему относятся как к сорной траве… или, если хочешь, как к медведю на охоте… Извини… – спохватился он. – В общем, Гуама так их воспитал, что люди той стороны для них – как варвары или медведи. Из лихости обижать не стоит, но если для дела… И потому они чисты перед Законом, потому они успешно сдают Экзамены. У них чистое дари, мальчик.

– Значит, светимость у меня зашкаливает, – усмехнулся Игорь. – Ну-ну… не думал.

– А думать вообще полезно, – проворчал князь. – Подумай ещё и над тем, как они, наши коллеги-конкуренты, поступили бы с Фёдором. А ведь информация у них есть, я всё передал совету Врат, властитель Гуама уже знает, что тут есть человек, способный в скором времени построить Коридор… Это хорошо ещё, если бы они Фёдора Глебовича просто застрелили… А если вместе с домом взорвать? Для надёжности? Вместе с сестрой, племянником – если на момент операции те случайно рядом окажутся… А? Теперь понимаешь, зачем я так поступил?

– Но были же и другие способы… – глухо произнёс Игорь. – Чтобы погасить ему светимость, можно много чего было бы сделать… Например…

– Можно, – согласился князь. – Мы бы тобой именно так и сделали. Женили бы на стерве, навели бы галлюцинации и засунули бы в психушку, втянули бы в какой-нибудь скандал и намертво запятнали ему моральную репутацию… Только ты не забывай, что конкуренты предпочитают действовать наверняка. Тем более сейчас, когда нашего дядю Федю купила ФСБ… Слишком далеко всё зашло.

– Как-то всё это глупо выходит, – совсем по-детски вырвалось у Игоря. – Свои лупят по своим… прямо как в диковековье… Этак мы скоро ничем не лучше потусторонних станем.

– Только сейчас понял? – прищурился Вадим Александрович. – А я вот уже двадцать лет об этом думаю. Помнишь тамошнюю книжку, что я тебе давно подсунул? И помнишь, что я тогда тебе сказал?

– Что написано это про нас…

– Почти так… Только нам ещё тяжелее. Трудно быть богом, да. Богом-прогрессором… Видеть зло – и оставаться наблюдателем. Но у них по крайней мере утешение было – могли спасать самых лучших, самых продвинутых… тех, у кого запороговая светимость. А мы – наоборот, мы гасить должны. Богом, конечно, быть трудно. А вот чёртом – куда сложнее. Вот так-то, Игорёк…

И вновь повисла долгая пауза – словно прозрачная медуза распласталась под потолком и впитала в себя все звуки – даже человеческое дыхание.

Игорь машинально хлебнул из кружки, скривился. Медовый взвар был сейчас неприятен. Ни холоден, ни горяч…

– Интересно, что бы вы на моём месте сказали сейчас его сестре? – он почувствовал вдруг, что на глаза наворачиваются слёзы – совсем как в двенадцать лет, когда выяснилось, что сданные Экзамены означают столицу, долгое учение во Вратах Мудрости, разлуку с мамой…

Вадим Александрович помолчал, пожевал губами.

– Да, не хотел бы я оказаться на твоём месте, – сухо признал он. – Да ничего ей не надо говорить. Помогай чисто по-человечески… если сможешь удержаться в чисто человеческих пределах. Ты понимаешь. И я всё понимаю, но смотри, как бы тебе не оступиться… Мне очень будет не хватать такого Искателя… и вообще. Подумай, что лежит на весах. Кстати, тебе пора… Там, на той стороне, уже минут десять прошло, нельзя же так долго спать!

Вадим Александрович встал с кресла, поправил сбившуюся набок кепку, вытянул руку с кружкой – и описал ею в воздухе круг. Удивительно, но ни капли взвара не пролилось на ковёр. Вот что значит Искусник девятого круга, подумал Игорь, шагая в открывшийся провал.

 

Глава 14

…Чай уже успел остыть, но снова греть чайник он не стал. Ничего не хотелось делать, ни о чём не хотелось думать. Вот есть этот застеленный белой в синий горошек скатертью стол, есть календарь на стенке – красивый вид, Петербург, Фонтанка, осень, кленовые листья колышутся в серых, с прозеленью, волнах – почти такого же цвета, как Настины глаза.

Что же, будем жить. Пить чаи, писать статейки, и, разумеется, гасить звёзды в этом и без того мрачном небе. Ничего другого просто не остаётся. Вернее… но изменить Ладони – чем это лучше? Он, конечно, наловчился тут в мастерстве предательства – но не настолько же. А насчёт Фёдора завтра же надо с Филиновой договориться. Оплата пойдёт через «Фонд содействия», это тоже несложно устроить. Настя с её зарплатой менеджера по мелкооптовым клиентам такое, конечно же, не потянула бы.

Стеклянная дверь кухни скрипнула – некому тут петли смазывать, механически отметил Игорь. Настя молча прошла, села рядом. Под глазами тени, волосы заметно растрёпаны, скула заострились – так бывает, когда человеку приходится сдерживать зубную боль.

– Как Тёмка, уснул? – осторожно спросил он.

– Да, – помолчав, ответила Настя. – И я тоже немного… поспала.

И надолго замолчала. Игорю даже показалось, что та невидимая медуза из княжеского замка перебралась сюда – в шестиметровую кухоньку однокомнатной московской квартиры. И никто из них двоих не решался первым разрушить тишину. Скажешь слово – и что-то обязательно сломается.

– Игорь, – наконец проговорила Настя, – объясните мне одну вещь. Я, может, сейчас немножко не в себе, столько было… ну, понимаете. Так вот, Тёмка уснул. И я тоже уснула. А потом мы проснулись, он заплакал. В общем, оказалось, что мы оба видели один и тот же сон. – Она вновь замолчала, потом всё-таки решилась. – И сон этот был про вас, Игорь. Про вас и ещё про одного человека, которого вы называли то князем, то Вадимом Александровичем. И этот человек… это был тот человек, который тогда подошёл к Феде и попросил закурить. Мы оба его узнали.

Голос её был сух и ломок. Ни слёз в нём не слышалось, ни криков. Но это не спокойствие – это просто кончились силы.

– Настя, – глядя в сторону, произнёс он. – Бывают просто сны…

Красивый всё-таки на стенке календарь…

– Нет, Игорь, – помолчав, возразила Настя. – Можете считать меня дурой сумасшедшей, но я чувствую – это не просто сон. Тёмку я кое-как успокоила, но не себя саму.

Конечно, это был не просто сон. Игорь мысленно влепил себе затрещину – и ещё, и другой рукой. Идиот! Искусник пятого круга! Он ведь забыл тогда, после счастливого вызволения мальчишки, оборвать сонные каналы! Сквозь Настин сон пришёл в Тёмкин – и, болван, недоучка, оставил входную дверь открытой. Теперь они могли видеть его связные сны! Не любые, конечно, а только когда он рядом и когда они одновременно спят – на большее их обычной человеческой силы не хватило бы. Но так лопухнуться! Так подставиться!

Игорь чувствовал себя так же, как в «просто сне», когда чёрно-белые Старцы-Наставники объявили ему результат Экзаменов и разжаловали в подзаботные. Впрочем, сейчас было хуже. Сейчас стыдно было не только за себя.

– И если это не просто сон, – спросил он тихо, – то что же?

– Я не знаю, Игорь, – столь же тихо ответила Настя. – Я много чего не знаю и не понимаю. Но кое-что поняла. Вы – не человек. Во всяком случае, не человек в том смысле, в каком я, Тёмка, моя начальница на работе… Вы – что-то другое. И ещё вы как-то причастны к тому, что случилось с Федей… Игорь, я хочу знать правду.

Лучше бы она кричала, лучше бы щёки её пошли красными пятнами, лучше бы по кухне летали тарелки… Но нельзя же разбудить Тёмку…

Ну и что ты теперь скажешь, Гарран дари Миарху, Искусник пятого круга, Искатель, владетель замка Аргуань? Что ответишь этой женщине, которую любишь – давай уж называть вещи своими именами. Что скажешь той, чью судьбу ты искалечил? Той, которая действительно вправе знать?

– Настя, – сухо произнёс он, – соберитесь с силами и примите сейчас решение. Можно сделать так, будто этого разговора не было, не было ваших снов, вопросов… и жить как-то дальше. А можно и ответить – но после этого у нас с вами уже ничего больше не будет. Выбирайте.

Ему казалось, что он отгрызает себе руку – как лисицы, угодившая в капкан. Больно, а надо.

– Игорь, я хочу знать правду, – твёрдо сказала Настя.

– Предупреждаю, что знать вы её будете недолго, – мрачно сообщил ей Игорь.

– В каком смысле? А что случится потом? – в Настином голосе не было страха – только глухая обречённость.

– А потом вы забудете и свой сон, и этот наш разговор, – он в который уже раз ощутил тухлый запах во рту.

– Я хочу знать правду, – повторила она.

– Что ж, – кивнул Игорь. – Это ваше решение. Так вот, правда. Я – человек, но не из вашего мира… точнее, как у нас говорят, не с этой стороны. Давайте сейчас не будем вдаваться в детали – просто примите как факт, что кроме вашего измерения жизни существуют и другие. Не параллельные миры, как в фантастике, нет, всё сложнее. Мы живём на той же самой земле, у нас те же континенты и океаны, те же солнце и луна, те же звёзды над головой. А в остальном мы отличаемся.

Она помолчала, переваривая услышанное.

– Знаете, – сказала она наконец, – проще всего мне было бы не поверить, внушить себе, что вы меня разыгрываете, а на самом деле вы просто гипнотизёр или американский шпион. И гипнотизёр по совместительству. Но я не хочу ничего себе внушать. Мне нужна правда. Я хочу получить настоящие ответы.

– Спрашивайте, – обречёно кивнул Игорь.

– Зачем вы здесь, у нас? На нашей, как вы выражаетесь, стороне?

– Ответ будет долгим. Как у нас говорят, не на одну кружку. Поставьте, пожалуйста, чайник.

Настя механически встала, долила воды, повернула на максимум конфорку.

– Так вот, мы с вами очень по-разному воспринимаем мироздание, – начал Игорь. – Не конкретно даже вы и я, а вообще. Помните, сегодня… то есть уже вчера, я рассказывал Феде про фантастическую книжку, вы как раз из кухни пришли и разговор наш слышали. Так вот, нет никакой книжки, всё это правда. Мир – это непредставимая человеческому разуму реальность… если хотите, называйте её исходной материей… а мы называем Сутью. То, что мы вокруг себя видим и то, что мы про мир думаем – это только те формы, которые принимает Суть, подчиняясь нашим мыслям. Вы считаете, что есть бесконечная вселенная, вакуум, в котором горят огромные газовые шары – звёзды, вокруг звёзд крутятся планеты, на планетах иногда зарождается жизнь, развивается, достигает разума. Обычный человек с нашей стороны, услышав такое, просто посмеялся бы – у нас ведь на мироздание смотрят совсем по-другому. А образованный человек сказал бы, что и вы правы, и мы.

– Как в анекдоте? – уточнила Настя. – Таки и ты прав?

– Пожалуй, да, – согласился Игорь. – Ваша сторона действительно стала такой – разумеется, в вашем восприятии. Чем больше вы верите, что мир такой, тем больше он этому описанию соответствует.

– Но, значит, между нашими мирами можно гулять? – Настя, на первый взгляд, успокоилась, но Игорь чувствовал, что это временно. Никогда ещё ему не приходилось рассказывать потусторонним людям правду. А правда – такая вещь, что может больно ушибить… Как это выразился князь? «Трагическая случайность»? Или всё-таки не случайность. Он вспомнил властителя Гуаму – приходилось несколько раз видеть издали. Очень высокий, седой, подчёркнуто-доброжелательный, загорелую щёку, правую, пополам делит белый прямой шрам – след от сабельного удара. В молодости Гуама служил во Вратах Сдерживания, рубился в поле со степняками. Шрам, конечно, легко можно было бы снять, но властитель Гуама не хотел менять привычный облик.

– Это не так просто, – вздохнул Игорь. – Каждое перемещение готовится долго и требует соединения сил высших Искусников…

– Кого? – не поняла Настя.

– Долго объяснять. Если на пальцах, то наше Искусство у вас приняли бы за магию. Но то, чем занимаются ваши здешние маги – это… это стыдно. Всё равно как топить мудрыми книгами печку или в холсты великих художников селёдку заворачивать. В общем, для нас Искусство – это то же, что для вас – наука и техника.

– А вы тоже, значит, Искусник? – усмехнулась Настя.

– Довольно посредственный, – признался Игорь. – Мой уровень достаточен для выполнения моей работы, но в глубины я не лезу – не хватает способностей.

– И что же за работа? – Настя, похоже, сейчас овладела собой и вела себя с ним как у себя в офисе с клиентом, который хочет утром деньги, а вечером стулья.

– Моя задача, – дипломатично произнёс Игорь, – следить, чтобы на вашей стороне не сумели преодолеть грань… чтобы не перешли туда, к нам. Потому что иначе случится большая беда…

– Какая же? – Настя вывела конфорку на ноль, плеснула Игорю заварки, долила кипяток. Рука её почти не дрожала.

Игорь вздохнул. Удастся ли объяснить, поймёт ли она? Федя – и тот отмахнулся с лёгкостью. Федя, который был поразительно близок к истине.

– Я уже сказал, что устройство мира зависит от того, что насчёт него люди думают, – сухо сказал он. – Если ваши люди придут к нам, на нашу сторону – они принесут свои представления о мире. Свои смыслы. И наша сторона начнёт меняться, прогибаться под чужой взгляд. Это катастрофа, Настя. Вот представьте, к вам сюда явится какой-то великий волшебник и превратит вашу планету в плоский блин, лежащий на спинах трёх китов. Цунами, землетрясения, извержения вулканов, разломы земной коры, сдвиги континентов – это как минимум. Миллионы – да что там миллионы, миллиарды людей погибнут.

Настя молча смотрела на него.

– Я понимаю, трудно поверить, – продолжил он, – но это правда. У нас уже был печальный опыт, более двухсот лет назад. Ваша сторона ведь не единственная, есть и другие… В общем, тогда наши Искусники научились пробивать коридор между сторонами, и к нам пришли другие… со своими взглядами. А мы пришли в их земли… Много людей и там, и там погибло, пока не удалось, наконец, согласовать смыслы, добиться единого описания мира. Теперь у нас с ними союз, он так и называется – Ладонь. Вот представьте, пальцы – это стороны, – помахал он кистью руки, – а ладонь – единая основа. Но у нас с нашими соседями исходные взгляды на мир не так уж сильно различались. И людей-то переходило со стороны на сторону не слишком много, так что сообща справились с бедой.

– А с нами так не получится? – поинтересовалась Настя. Себе она чай так и не налила.

– С вами – не получится, – глухо сообщил Игорь. – Во-первых, у вас очень уж своеобразные представления… Это надо же – бесконечный космос, звёзды-солнца, холодные планеты, квантовая физика, гены… Никак не состыковать. Во-вторых, если тут у вас найдут способ пробить к нам коридор – так это же всё под контролем спецслужб будет. И когда они обнаружат огромный мир – тут же пошлют экспедиции, войска. Колонизировать, освоить… Соблазн слишком сильный – у нас ведь полезные ископаемые, свободные земли, а главное – нет атомных бомб и установок «град». Мечей и луков генералы ваши не испугаются, посмеются только… Потом, конечно, локти станут кусать, если останется что кусать… да поздно уже будет… Нет, рисковать нам нельзя.

– Слушайте, – задумчиво протянула Настя, – несостыковочка выходит. Вы ведь сюда, к нам, пришли? И не вы один, как я понимаю. Начальник вот этот ваш… И другие, наверное, есть. Вы ж пришли со своими взглядами на мир, так? Может, вы звёзды считаете шляпками серебряных гвоздиков? Почему ж у нас катастрофы не случилось? Где пожары, цунами? Почему Луна на Землю не упала?

– Потому что мы – Искусники, – терпеливо объяснил Игорь. – Мы умеем так перестраивать своё восприятие, чтобы не воздействовать на Суть. Этому надо долго учиться, и далеко не каждый годится…

– А звать-то вас как? – устало спросила Настя. – По-настоящему?

– По-настоящему – Гаран дари Миарху, – покладисто ответил Игорь. – Непривычно звучит, да?

– Что такое «дари»? Это титул? Вроде как шевалье де Тревиль?

– Очень грубое сравнение, – хмыкнул Игорь. – Слово «дари» на русский адекватно перевести нельзя. Впрочем, на другие ваши языки тоже. Ближе всего будет «благородство», но дари не имеет никакого отношения к происхождению. И кроме того, тут ещё есть оттенки – достоинство, способность меняться, возвышать душу… и только человек с дари может стать Искусником… но не всякий дари.

– Короче, что-то типа «ваше благородие»… – Настя поправила ладонью волосы. – Так если я правильно поняла, у вас там до сих пор средневековье, феодализм?

Игорь усмехнулся.

– Наш образ жизни так же отличается от вашего феодализма, как наше Искусство от вашей магии. Да, у нас нет равенства. Все люди – в цивилизованных землях, конечно – делятся на три разряда. Дари – те, кто управляет внешней жизнью и создаёт смыслы. Мастера – те, кто лишён дари, но способен самостоятельно строить свою жизнь, принося благо остальным. Это свободные люди. Ремесленники, купцы, актёры, капитаны кораблей, водители караванов, ростовщики… И, наконец, подзаботные. Это, по сути, взрослые дети, неспособные предвидеть последствия своих поступков, отвечать за свои слова и дела. Они могут быть жестоки, глупы и крайне неосторожны.

– Ну, у нас таких, пожалуй, большинство, – хмыкнула Настя.

– У нас тоже, – с грустью признал Игорь. – Так вот, свобода подзаботных ограничена. Они подчиняются дари. Ну, как дети родителям. Потому и называются «подзаботные». Дари обязаны заботиться о них, следить, чтобы были сыты, здоровы, исправно работали, не предавались дурным занятиям…

– Крепостные, короче, – мрачно заявила Настя. – И у вас тоже есть подзаботные, Гарран?

– Да, – кивнул Игорь. – Правда, я уже пять лет их не видел, моим замком сейчас управляет человек, назначенный нашими Вратами Надзора… Министерством, по-вашему говоря. Хороший человек, истинный дари…

– Ну а почему вы считаете себя исполненными благородства, а их, подзаботных, социально неполноценными личностями? – скептически поинтересовалась Настя.

– Тут ответить проще всего, – через силу улыбнулся Игорь. – У нас нет сословий в вашем понимании – ну, сын графа – тоже граф, сын сапожника – тоже сапожник. Все дети в возрасте двенадцати лет проходят некое испытание… лучше сказать, экзамены. По результатам экзаменов становится ясным, кто из них будет дари, кто мастером, кто подзаботным.

– Можно подумать, у сына графа и у сына сапожника равные стартовые условия, – хмыкнула Настя. – Одного с детства учили лучшие учителя, другого если и учили, то гвозди в подмётку забивать.

– Ошибаетесь, – парировал Игорь. – Наши Экзамены не имеют никакого отношения к образованию, к знаниям. Они совсем иначе проходят. Искусники высших кругов погружают испытуемого в особый вид сна… там, во сне, могут пройти месяцы и даже годы. Но это направляемый сон. Человек ставится в некие обстоятельства, специально для него сочинённые… и Искусники смотрят, как он с ними справляется. Что в нём возобладает – отвага или трусость, щедрость или жадность, милосердие или чёрствость, пытливость или приземлённость.

– О как! – Настя натянуто улыбнулась. – Виртуальная реальность, да?

– Можно сказать и так, – согласился Игорь. – Но вот что ещё важно. Экзамены сдают не единожды, а всю жизнь. Раз в пять лет обычно. Конечно, подзаботный может не сдавать, если хочет оставаться подзаботным. А вот мастера и тем более дари должны…

– А, – поняла Настя. – Подтверждение квалификации. Аттестационная комиссия.

– Ну да. И есть ещё одно обстоятельство…

Игорь надолго замолчал. Говорить ли и об этом? Впрочем, хвост щенку по частям не рубят. Да и так уже ясно, что у них всё сломалось…

– Что за обстоятельство? – полюбопытствовала Настя.

– Дари не имеют права заводить семьи, – твёрдо произнёс Игорь. – Как раз чтобы не сложилось сословие, чтобы кровная связь не затмила долг по отношению к Ладони, к земле, к подзаботным. Вы что думали? Быть дари – это кайф? Барон нежится на перинах, жрёт деликатесы и тискает сенных девушек? Выкиньте из головы все эти ваши здешние картинки. Дари жертвует личным счастьем ради всего народа.

– А секс без брака тоже запрещён? – Настя посмотрела как-то непонятно.

– У нас нет секса, – грустно поведал Игорь, – у нас есть любовь. Но чтобы остаться дари, ты должен не доводить дело до появления детей. Поэтому… да, сложно…

– И как же лично вы обходитесь? Впрочем, извините, – спохватилась Настя, – вопрос бестактный, можете не отвечать.

– Искусство помогает, – просто ответил Игорь. – Это не так уж сложно, заглушить зов плоти. Несложно… но неприятно. И не всегда, кстати, получается.

– Знаете, раз пошла такая пьянка, – вздохнула Настя, – то должна вам признаться, что я некоторое время назад пошарила в интернете, пособирала информацию на вас. Всё-таки, уж простите, было у меня подозрение, что интерес у вас ко мне не чисто журналистский, что, как бы это сказать, клинья подбиваете. Так вот, о вас ходят слухи как об известном сердцееде. Будто бы вы переспали чуть ли не с половиной столичной богемы…

– И это правда, – признал Игорь. – Половина-не половина, но в богеме девушки иногда попадались очень… липучие. Послать их подальше мне не позволяло воспитание… да и из образа выходить не стоило. Я привозил их к себе домой… и у них были восхитительные ночи. Им снились дивные сны о большом сексе. Уж на это моего владения Искусством вполне хватало. Утром они уходили счастливые… добились своего.

– И не стремились к продолжению? – не поверила Настя.

– Стремились, конечно, – вздохнул он. – Но тут уж отшить и без всякого искусства несложно. Я, как вы, наверное, прочитали на форумах, не любитель продолжительных связей…

– Бедный вы бедный, – рука Насти чуть было не коснулась его волос, но в последний момент отдёрнулась. – Скажите, а вот этот ваш вид – он настоящий? Вы, Гарран Миарху, действительно так выглядите? Или тоже прикрытие?

– Да как вам сказать, – замялся Игорь. – Видите ли, был действительно такой малоизвестный московский журналист Игорь Ястребов. Пять лет назад он попал в автокатастрофу и погиб. Наши воспользовались ситуацией, Ястребова подменили мною прямо в морге. Тут ещё и повезло – мы действительно с ним довольно похожи, одинаковое телосложение… а с помощью Искусства чуть изменили черты моего лица. Во мне все и стали видеть Игоря Ястребова. Тем более, близких родных у него нет, рос в семье матери-одиночки, единственный ребёнок, мать умерла за год до его гибели… Есть дальние родственники где-то на Урале, но они последний раз видели Игорька в пятилетнем возрасте. Женат Игорёк тоже не был, с девушками поддерживал примерно тот же стиль отношений, что и… скажем так, после. На паспорте фотография двадцатилетнего… Коллеги-журналисты знали, что полгода Ястребов валялся по больницам, что сшивали его буквально по кусочкам… после этого мельчайшие отличия вряд ли кто заметил…

– А вы можете… – замялась Настя, – показать настоящее лицо?

– Только на несколько секунд, – предупредил Игорь. – Иначе наведённый образ отклеится.

Он закрыл глаза, задержал дыхание. Вызвал знак «Зеркало вод», сосредоточился…

– Спасибо, – вежливо поблагодарила Настя. – Верните назад. Раньше, по-моему, было лучше.

– Уж какой есть, – Игорь попытался подбавить в голос обиду, но не вышло.

– Значит, истинный дариец, – подытожила Настя. – Ладно, я всё поняла. Вернее, не всё. Вы много чего интересного рассказали – кроме самого главного. В чём именно заключается ваша работа? Каким способом вы обеспечиваете безопасность своего мира? Ведь Федя… – не договорила она.

Всё её, казалось, прочно обретённое спокойствие потекло, как тушь от слёз.

– Что ж, Настя, – вздохнул Игорь, – я отвечу. Мог бы и не говорить, сослаться на служебную тайну, но это было бы нечестно. Так вот. Мы не только отслеживаем людей, способных пробить коридор на нашу сторону. Это лишь, так сказать, надводная часть айсберга. Гораздо важнее, что случится, если такой коридор всё же пробьют. Кто к нам попадёт? Приземлённые, скучные обыватели – или люди высоких устремлений, живущие некими глубокими смыслами… Такие наиболее опасны, потому что их ум сильнее прогибает мироздание. Один Эйнтшейн, условно говоря, весит больше, чем миллион тинейджеров, чьи интересы – пиво, секс и компьютерные игрушки.

– То есть вы боитесь, что такие люди попадут к вам? – поняла Настя. – И заранее устраняете их?

– Мы не только их самих боимся, – терпеливо разъяснил Игорь. – Понимаете, такой человек – он как факел, от него могут загораться и другие. Те самые другие, которые придут к нам и принесут свои смыслы. Поэтому мы таких светящихся людей гасим.

– Из гранатомёта? – мрачно поинтересовалась Настя.

– Зачем же? – улыбнулся Игорь. – Мы действуем гораздо тоньше. Пусть человек и дальше себе живёт, пусть он будет, по возможности, здоров и счастлив, но перестанет светиться… перестанет жить высокими смыслами. Ну, или хотя бы добиваемся, чтобы никто ему больше не поверил. Поймите, мы не хотим вреда вашей стороне. Мы не диверсанты, не оккупанты. Мы дари. Живите спокойно и счастливо, стройте дома, сажайте яблони, воспитывайте детей, смотрите телевизор, ходите на футбол, играйте в стратегии и стрелялки… Ладно даже, развивайте себе науку, запускайте космические станции, стройте адронные коллайдеры… только, пожалуйста, не суйтесь куда не надо. Иначе и нашу сторону погубите, и с вашей то же самое случится… если с нашей стороны к вам хлынут толпы подзаботных… или, что вероятнее, дикие племена, у нас их много, мы отражаем их агрессию, но не пытаемся приручить… тому есть немало причин. Взять хотя бы…

– Стойте! – перебила его Настя. – Мне неинтересно про племена. Мне другое интересно – вы, значит, ради своей безопасности изничтожаете наших лучших людей? Тех, кто хоть как-то светит в наших потёмках? Втираетесь к ним в доверие, а потом – удар в спину? Загубленная репутация, опустошённая душа, дочиста стёртая память… так? Я сейчас даже не из-за Феди, я вообще!

Оказалось, в ярости она не краснеет, а бледнеет. И зелень в глазах тает, остаётся только звенящая сталь.

– Да, Настя, да, – подтвердил он. – Такие вот мы черти… Вам дорог ваш мир, ваши люди, а нам – наши. И заметьте, мы стараемся быть максимально гуманными. Мы лишаем вас развития, а вы можете лишить нас жизни, сами того не понимая. Мы не считаем вас врагами… скорее, инфекционными больными. Мы – карантинный кордон.

– Сволочи вы, – Настя поднялась с табуретки. – Всё сказали? Сейчас, небось, память мне сотрёте?

– Да, – признался Игорь. – Последние полтора часа. Не будет ни вашего, ни Тёмкиного сна… Вы по-прежнему будете считать меня своим добрым другом, журналистом Ястребовым. И, надеюсь, будете смотреть более добрыми глазами.

– Вот поэтому и сволочи, – выдохнула Настя. Помедлила – и резко, без замаха, влепила ему пощёчину. Стоя, она была немногим выше его, сидящего.

Щёку обожгло быстрой болью. Но эта боль игрушечная – по сравнению с той, главной…

– Да, Настя, – согласился он, вставая. – Да.

 

Эпилог

В мае темнеет поздно – уже одиннадцатый час, а полыхает перед глазами исполинский костёр-закат, переливаются друг в друга воздушные краски – рыжая, лиловая, бирюзовая. Солнечный диск уже укатился под горизонт, за чёрную кромку леса, но светло как днём. И долго ещё будет светло – ночь не торопится войти в права владения, она умеет ждать и терпеть. Знает, что потом обязательно возьмёт своё. Возьмёт обязательно, вызвездит высокий купол разноцветными звёздами – хочешь, считай их шляпками серебряных гвоздиков, хочешь – глазами давно опочивших предков. Они внимательно присматриваются к делам живых. Ночной Надзор. А придёт в твою голову совсем уж смешная фантазия – и считай их огромными сгустками плазмы, термоядерными котлами, тщетно согревающими пустой космос. В любом случае ошибёшься.

Игорь поднял стёкла. Свежий вечерний воздух, не изгаженный городскими выхлопами – это, конечно, здорово, пахнет сразу всем – и еловой хвоей, и первыми одуванчиками, и смородиновыми почками. Но всё-таки прохладно, тем более на скорости.

Новый «паркетник» мог разогнаться и до двухсот, но Игорь так и не полюбил быстрой езды. Ста километров ему вполне хватало. Ещё до полуночи он будет в городе, заведёт джип в подземный гараж – новая квартира была в современном доме. «Тише едешь – дольше будешь», говорила когда-то Настя.

Сейчас она, видимо, начала дачный сезон. Посадила тюльпаны, вскопала грядки под огурцы, обработала клубнику, оборвала ей отсохшие за зиму листья. Вряд ли её хватило на большее. За пару выходных многое ли сделаешь, да и Тёмка ей пока не помощник. А дел масса. На своей земле как делам не быть? Петровского губернатора можно не бояться, там теперь сидит осторожный и политически чуткий управленец, выше чина не берёт и беспределом не балуется. Господин Кроев давно в отставке, на пенсии, но тюльпанов не сажает – от прошлогодних переживаний случился у него инсульт. В его возрасте такое вполне естественно.

Нет, глупости! Какая теперь дача? Теперь она возле Фёдора сидит, вытирает слюни, причёсывает роскошную, но сильно побитую сединой шевелюру. В пансионат родственников пускают круглосуточно, но у неё же работа. Интересно, а когда Тёмка подрастёт – как они будут уживаться в однокомнатной квартире? Впрочем, может, в Федину переселятся. И всё равно – тяжело человеку быть одному.

Перевести ей денег – проще, чем канавку между лужами вырыть. Но толку? Сразу поймёт, от кого – и отдаст в какой-нибудь фонд больных детей. Такое уже было в январе…

Он не придумал ничего лучшего, как потеряться. Сменил номер мобильного, сменил емейл. Грохнул аккаунт в «живом журнале» – читать и анонимно можно, да и слишком много драгоценного времени занимает. Потом и квартирку прикупил – хотелось новых пространств. Вадим Александрович одобрял. «Чем бы дитя ни тешилось», усмехался он в усы.

Заиграл в кармане мобильный. «Наша служба и опасна, и трудна». Трудна – уж это точно.

– Здравствуйте, Игорь, – послышался взволнованный голос. – Вы, наверное, помните меня, это Алексей Кондратьев, из «Школы смысла». Вы очерк в том году о нас делали… Игорь, тут такая история неприятная… После того, как в январе началась эта вакханалия… ну, вы понимаете, о чём я… В общем, закрывают нашу школу. В целях обеспечения недопущения моральной безопасности детей, – издевательски выговорил он казённую формулировку. – Все обвинения в адрес наших педагогов абсолютно надуманы. Мне кажется, это какой-то политический заказ… Словом, Игорь, я что предлагаю… Можете взяться за эту тему? Не уверен, что газетная статья нас выручит, но хоть как-то амортизирует удар…

Игорь секунду помолчал. Потом деловито произнёс:

– Алексей Павлович, я сейчас в машине… Можете перезвонить в понедельник с утра? Я за это время подумаю, что для вас можно сделать. Вы, главное, не сдавайтесь. Не гасите огни… раньше времени. Ну, до связи.

И вновь полетели в глаза столбы электропередачи, ёлки и сосны, болота и огороды, серые домишки-развалюхи и четырёхэтажные кирпичные коттеджи – вся эта огромная, удивительная, больная и опасная сторона. Пока она спала, но вполне могла проснуться.

А на лице всё так же горел невидимый след от пощёчины. Игорь давно мог бы его стереть – но не трогал последнее, что осталось у него от любви.

20.07.2008 – 10.08.2008