– Дмитрий Александрович! Можно вас на минуточку?

Она постучалась в кабинет, едва лишь раздался звонок с пятого урока и шумная орда шестиклассников выкатилась в коридор.

Дмитрий её не узнал. Видел, возможно, на родительских собраниях, два-три раза в год – но не отложилось в памяти. Сейчас он всматривался в бледное, обтянутое сухой кожей лицо, в набрякшие веки – но так и не мог сообразить.

– Я мама Люды Беляевой, из девятого "А", – облегчила она ему муки опознания.

– Здравствуйте, Ирина Сергеевна! – имя, в отличие от внешности, вспомнилось сразу. – Пожалуйста, присаживайтесь. Чем я могу помочь?

Женщина молча опустилась на стул, сцепила пальцы. И Дмитрий вдруг понял, что ничего хорошего не услышит.

– Ох, я даже не знаю, – слова, похоже, давались ей с трудом. То ли Ирине Сергеевне было сейчас больно, то ли она наглоталась успокоительных таблеток. – Тут такое случилось… Люды ведь сегодня не было в школе, да?

– Ну… – замялся Дмитрий. – Откровенно говоря, я не в курсе. Сегодня у меня в девятых уроков нет, я к ним не заглядывал.

Она понурилась, будто дожидалась радостной вести – но так и не дождалась.

– Пропала Люда, – поведала наконец женщина. – В субботу вечером пошла к подружке на день рождения… к подружке по старой школе, Наташе Волковой. И не вернулась.

Дмитрий почувствовал, как что-то скользкое и холодное коснулось желудка. Ничего себе дела! Люда Беляева, старательная хорошистка-брюнеточка, пришла в гимназию в позапрошлом году. Мама – библиотекарь в каком-то вузе, отца нет. Дочка же – девочка тихая, но не забитая, просто флегматик по натуре. Отличалась успехами в хоре, посещала факультатив по художественной вышивке…

– А что говорит подруга? – спросил он, стараясь скрыть напряжение в голосе.

– Говорит, всё хорошо там было, веселились… танцевали, музыку крутили. А потом, уже после одиннадцати, когда расходиться стали, оказалось, её нет. Один мальчик, из той же школы, её как раз проводить хотел – ну и вот…

– И никто ничего не видел, не знает?

– Ну, – задумалась Ирина Сергеевна, – я не успела ещё всех порасспросить. Только Наташу, Лену и этого мальчика, Костю. Там же человек двадцать было.

– А далеко от той девочки до вашего дома?

– Да не слишком. Или три остановки на одиннадцатом трамвае, или минут двадцать пешком. Наташа на Преображенке живёт, возле кинотеатра Моссовета.

– В милицию вы обратились? – задал Дмитрий неприятный, но необходимый вопрос. Про больницы и морги спрашивать не стал – и так ясно, что по нулям.

– Конечно! Ещё вчера. – Лицо её дернулось. – И они меня обхамили! Сказали, что заявление примем, положено, а на особую активность не рассчитывайте. И что таких девочек, которые от мамы с папой погулять вышли – пруд пруди. А потом приходят… с букетом венерических болезней. Лучше воспитывать надо было, сказали. Там один такой капитан был толстомордый…

Она не выдержала, уткнулась лицом в ладони, зарыдала. Дмитрий поднялся, поплотнее прикрыл входную дверь и затем уж осторожно коснулся её плеча.

– Не надо, Ирина Сергеевна, нельзя сейчас. Держитесь. Идиотов всяких полным-полно, стоит ли обращать внимание на гадости? Скорее всего, ничего страшного и не случилось, разные ведь бывают обстоятельства. Милиция милицией, а надо попробовать и самостоятельно разобраться.

Он говорил эти обязательные, но пустые слова – ритуальные фразы. Вот так же утром и отец Георгий успокаивал его… тот хоть не кривил душой. А тут… «Ничего страшного не случилось». Случилось страшное. Сам не понимая, отчего, он это знал. Столь же непреложно, как теорему синусов.

– Вот я и пришла, – справившись с собой, сказала женщина. – Я ведь что хотела – может, вы поговорите с девочками из класса? Ну, мало ли? Вдруг она у кого-то из них? Может, на что-нибудь обиделась, ушла? Вы ж понимаете, такой трудный возраст. Может, она кому сказала чего, где её искать?

– Это мысль, – обнадёжил несчастную мать Дмитрий, вновь ловя себя на фальши. – Я обязательно обзвоню сегодня девчонок. Что же касается милиции… Наверное, надо поискать какие-то знакомства в этих структурах… ну, чтобы воздействовать на местное отделение… чтобы по крайней мере выполняли свои прямые обязанности. Кажется, даже в нашем классе кто-то из родителей имеет отношение к прокуратуре… я позвоню. Должны помочь, нормальные люди ведь… И конечно, мы все будем молиться. Вы уже говорили с Мариной Павловной?

– Нет… – всхлипнула Ирина Сергеевна. – Я вчера батюшке нашему сказала, а сегодня сразу вам.

– Ладно, с директором я сам поговорю. А вам надо бы сейчас домой. В конце концов, кто-то непрерывно должен там сидеть на телефоне. Вечером я позвоню в любом случае. Вас проводить?

– Спасибо, не стоит. Спасибо вам!

Дмитрий долго сидел, уставившись в столешницу. Пусто было на душе. Пусто и гадко. Так всегда бывает, когда чувствуешь собственную беспомощность. Ну что он может, что? Про родителя из прокуратуры наплёл единственно с целью утешения. Да и толку? Просто быстрее открылась бы ужасная истина. Ведь если умная, воспитанная девчонка без всякой видимой причины пропадает – значит, дело плохо. Значит, какой-то криминал. Ушла вечером домой. Почему ушла? Почему тайно, никого не предупредив? Может, поссорилась с кем-то? Обиделась? А дети, ясное дело, темнят. Потом-то всё равно расколются, не маме так милиции, но поздно, поздно!

Значит, ушла одна, в расстроенных чувствах. По сторонам, небось, не смотрела. И что? Сбило машиной? Был бы труп. Или водитель, осмотревшись и не обнаружив рядом свидетелей, увёз куда-нибудь тело? Закопать за городом, в лесу – не найдут ведь никогда. Небось, на один «найденный и опознанный труп» из криминальной хроники приходится десяток неопознанных. Или ещё хуже… маньяк какой-нибудь, извращенец. Затащил, угрожая ножом… или даже не угрожая. Кажется, где-то писали, будто некоторые маньяки обладают гипнотической силой, и женщины идут за ними… как в романах про вампиров. Врут, наверное… Жёлтая пресса… стремящаяся к металлу жёлтого цвета… А вдруг? Или какие-нибудь обкурившиеся гопники…

Дмитрий резко встал, хрустнув суставами. Какое-то смутное беспокойство, неоформленная тревога проникли в душу. Казалось, что-то надо немедленно делать. А что?

Он повернулся к иконе – в гимназии образа висели в каждом классе – и широко перекрестился.

– Пресвятая Владычице, Матерь Божия, ну помоги! Спаси эту девочку, вырви её из беды. Оборони, защити! И маме её тоже помоги, укрепи её. И мне…

И всё? Это всё, что он может? Девчонка ведь гибнет! А главное, времени почти не осталось. Надо успеть!

Дмитрий дёрнулся, как будто его укололи булавкой. Откуда он это знает? Откуда знает, что Люда ещё жива, но нужно спешить? А ведь знает же!

Знать бы ещё, куда бежать… Девчонка где угодно может быть. Не факт, что и в Москве. Мало ли куда увезли? Может, чеченцы? Похищают же они людей. Трудно было представить, какой выкуп способна заплатить одинокая библиотекарша, но мало ли?

Он глубоко вздохнул. Наскоро покидав в сумку книги и тетради, запер кабинет. Уже на лестнице стало вдруг ясно, что делать. Стоило представить себе лицо Люды – смуглое, кареглазое, с ямочкой на правой щеке – и сразу пришло знание. Надо сейчас срочно ехать на Преображенку и самому пройти от дома той девочки до дома Беляевых. Все адреса он ещё в позапрошлом году, получив классное руководство, переписал себе из журнала. Вот и пригодилось.

Дмитрий сам не заметил, как спустился в метро, как проехал несколько станций, как перешёл на красную ветку. С каждой минутой он чувствовал: время утекает. И сейчас не хотелось размышлять, откуда в нём это странное знание и стоит ли ему доверять. Перед глазами стояло лицо девочки – и значит, всё остальное было не важно.

Направление он почувствовал сразу, едва выйдя на воздух. В несколько приёмов, подлаживаясь под невыносимо медленные светофоры, пересёк Преображенскую площадь. Всего лишь ветерок, струйка холода, касающаяся лба – но стоило ему ошибиться, повернуть не туда, и струйка пропадала. Приходилось растерянно крутить головой, вызывая, наверное, усмешки прохожих. То ли за наивного провинциала принимали, то ли за изрядно выпившего.

Места, конечно, неприятные. Старые, облезлые дома, какие-то кривые переулочки. И в небе тоже ничего хорошего – сгустились плотные, желтобрюхие тучи, намекая на скорую грозу. Отдельные капли – увесистые точно градины – уже расплылись на асфальте. Дмитрий сообразил, что не взял зонта, но тут же забыл о таких пустяках.

Знай он дорогу заранее, наверное, весь путь не занял бы и десяти минут. Но когда через пару шагов останавливаешься, ловишь указующий холод – время растягивается неимоверно. Да ещё и ветер мешал, студеный ветер, поднявшийся перед грозой. Приходилось отделять тот холодок от этого, обычного.

Наконец «направление» привело его к оплывшему под собственной тяжестью длинному восьмиэтажному дому, некогда окрашенному жёлтой краской. Сейчас невозможно было и сказать, какого же цвета эти грязные, облупившиеся стены. Небось, капитального ремонта не делали никогда. Из принципа. Как тут только люди живут?

В доме, изгибавшемся буквой "г", имелось множество подъездов – как обычных, жилых, так и занятых под офисы. Все – со двора. И куда теперь?

Холодок сейчас же скользнул по щеке. Ага… Вон туда, значит. Подъезд жилой, кодовый замок вырван с мясом, чернота распахнутой двери – точно пасть какого-то доисторического чудища. Например, гигантской гиены.

Дмитрий не вошёл – вбежал внутрь, в душную, влажную тьму. Трубы, что ли, у них протекают? Комарьё, наверное, круглый год водится. Господи, ну что за идиотские мысли?

В подъезде пахло кошками, кислой капустой и мочой. Лампочка, понятное дело, разбита, и свет сочится лишь сверху, с лестничной площадки пролётом выше, там окно.

Повертев головой, он поймал холодную струйку и неуверенно, на всякий случай выставив вперёд ладонь, двинулся в нужную сторону. То есть вбок, влево.

Он сперва нащупал и лишь потом с трудом разглядел дверь. Основательная дверь, обитая кровельным железом… или это цинк? Видимо, там, за дверью – подвал. А в подвале – Люда. А на двери – мощный навесной замок.

И что теперь? Время утекало сквозь пальцы. Дмитрий подергал дужку – вдруг держится на честном слове? Нет, заперто на совесть. На чью-то вымазанную дёгтем совесть.

Бежать куда-то, искать лом? Или какой другой инструмент? Как-то вот за тридцать лет не довелось узнать, чем сбивают замки. Нет, некогда. Скоро… он чувствовал, скоро должно случиться что-то нехорошее. Может случиться.

Или всё же он успеет? Надо проникнуть внутрь. Как? Господи Всесильный, ну подскажи! Должен же быть какой-то способ!

Ничего не приходило в голову. Дмитрий, давясь стыдом за своё бессилие, опустил глаза.

И увидел на заплёванном полу тень. Свою собственную.

Тень ждала. Тень, в отличие от своего глупого хозяина, знала, что делать. Тень вообще знала многое.

Отчаянным рывком Дмитрий рванул её на себя. Не руками – просто взглядом. Волей.

И сейчас же его обдало холодной волной. Мир мгновенно изменился, стал серым и тихим.

«Дурак, остановись! Вернись!» – проскользнуло в уме. Нельзя же, никак нельзя! Если долговязый Антон говорил правду, значит это магия! Ясно же – бесовский соблазн!

Но там, за дверью, лежала истерзанная девочка. Он знал это столь же ясно.

И прошёл сквозь стальную дверь как сквозь дым.

Здесь, в Сумраке, вполне хватало света, чтобы ориентироваться. И откуда он только брался?

Оказалось, не всё тут одинаково серо. Например, синеватый мох, которым поросли стены. Мох едва заметно шевелился – точно его ворсинки были крошечными щупальцами. Какая-то чужая, совсем чужая жизнь.

Но заниматься сумрачной биологией некогда. Он покрутил головой. Где же Люда? В огромном подвале легко было заблудиться – уходили вбок узенькие коридорчики, тянулись, деля пространство на части, огромные паровые трубы, поросшие синим мхом. Лабиринты ещё те…

Впрочем, блуждать не пришлось – в Сумраке, невидимая холодная указка обрела форму. Слабый зелёный лучик, точно фосфорицирующая стрелка компаса, поплыл перед ним в воздухе. Прямо, налево, ещё раз налево.

Люда обнаружилась на мерзком, разодранном топчане, из которого скрюченными пальцами торчали ржавые пружинки и лезли клочки ваты. Всю одежду с неё сорвали, и бледную кожу усыпали мурашки – в свободных от кровоподтёков и синяков местах. Руки и ноги её стянуты были толстым, многожильным электрическим кабелем.

Дмитрий в ужасе опустился рядом с ней на корточки. Слава Богу, она дышала. Но то ли спала, то ли потеряла сознание. Тощие рёбра мелко-мелко вздрагивали, сердце – Дмитрий и на расстоянии слышал его стук – билось медленно и неуверенно. Точно решая – а стоит ли продолжать?

Что же такое с ней случилось? Кто её? Где эта мразь?

Он опустил ей руку на лоб. Холодно. Не мёртвый холод, но и не обычное человеческое тепло. Может, это воздействие Сумрака?

А потом вдруг нахлынули картины – торопясь, захлёстывая его сознание бурлящим потоком. Дмитрий не сразу и понял, что это – Людина память, переливающаяся из мозга в мозг. Из души в душу.

Громкая музыка, недоеденный торт-бисквит и тот полуподслушанный разговор. Об этом ведь никто не мог знать, никто, кроме Наташки! Только ей, по великому секрету! А теперь, значит, это обсуждается в открытую? С гнусными – да, именно гнусными хихиканьями! Вот так, значит, Наташенька? В прихожую, найти в куче сваленных курток свою… быстрее, пока они там пляшут… чтобы никому ничего не объяснять. Особенно Косте! Домой, скорее!

Трамвая ждать долго, быстрее пройти… Как же всё-таки темно! Хорошо хоть дождя нет. Какая же гадина эта Наташка! Почему так тускло горят фонари? Кто это впереди? Четверо? Нет, пятеро. Какие противные! Немногим старше… пэтэушники небось. Окликают. Я никуда с вами не пойду! Мне домой! Убери руки, козел, у меня папа генерал ФСБ! Сволочь, козлина, урод тупой! Пусти, тебе сказано!

Господи, как тут страшно! И как больно! Они же обкуренные, они ж не соображают ничего! Рвут одежду! Мама! Уже нет сил кричать… она и не знала, что это так противно… Она не знала, что бывает такая боль!

Больше ничего считать не удалось. Только боль и ужас – слоями, всё глубже и глубже, до самой сердцевины души.

Дмитрий молча стоял над девочкой. Господи, ну как же так можно? Где же Ты был? Как допустил?

Но некогда было заниматься теодицеей. В любой момент могли вернуться мерзавцы, продолжить свои развлечения. И что тогда? Не хотелось и думать. В обычном мире исход понятен – легко, играючи забили бы ногами. Если их будет хотя бы двое…

Но тут же он понял, что в Сумраке всё иначе. В Сумраке он может многое – и сам не знает, что именно. Что он сотворит с подонками? Фантазия услужливо развернула целый спектр, пришлось цыкнуть на неё. Не так. Всё надо делать не так.

Подняв девочку на руки – та оказалась куда легче, чем он думал, Дмитрий направился к двери, топча толстый слой пыли. Интересно, а оставленные в Сумраке следы будут видны в привычном мире? Кстати, а как туда возвращаться-то?

Легко пройдя сквозь дверь в подъезд, Дмитрий нервно огляделся. Пусто. Ещё не хватало появиться из ничего на глазах потрясённой публики.

Где же тень? Вот она, едва заметно темнеет в сером мареве. И что делать дальше? Снова потянуть её на себе? Нет, наверное, выход здесь иной, нежели вход. Может быть, это всё равно как вынырнуть из воды? А может, просто захотеть вернуться в нормальный мир?

Люда, пошевелившись у него на руках, глухо простонала. Ну же! Прочь, прочь из этого серого дурмана!

Получилось. Он сам не понял, что именно сделал – но полутьма Сумрака сменилась обычной, земной полутьмой загаженного подъезда. Где-то вдали доносился лязг трамвая, шумел поток машин, откуда-то доносилась громкая неприятная музыка.

Ну что ж, слава Тебе, Господи. Вывел всё-таки, вытащил. Дальше уж придётся обойтись обычными средствами.

Бережно опустив Люду на пол, Дмитрий вынул мобильный. Сперва – «Скорую», затем – милицию. А пока едут – придумать какое-нибудь хоть мало-мальски правдоподобное объяснение.