9
Они сидели, привалившись к огромной сосне. Здоровенный ствол, руками не обхватишь, блестел на солнце горячими рыжими капельками смолы, от ее запаха у Кости слегка кружилась голова.
Все вокруг тонуло в жаркой, душной тишине. И звон кузнечиков в густой траве лишь усиливал эту тишину. И только иногда где-то у них над головами подавала голос невидимая птица.
– Я, кажется, помню эти места, – задумчиво протянул Костя. – Тут недалеко деревня есть, Захаровка, мы там с мамой отдыхали у ее подруги, тети Наташи. Я тогда еще маленьким был, в третий класс перешел. Или это я путаю?
– Нет, Костик, – не спеша отозвался Белый, – ничего не путаешь. Вы с мамой действительно были здесь. Просто к тебе возвращается память. Причем со скоростью крейсерского звездолета.
– Значит, уже все?
– Значит, – неожиданно весело произнес Белый. – Ты вырвался, ты в Реальности, и Корпусу до тебя уже не дотянуться. Они имеют власть лишь по ту сторону Границы.
– Вы хотите сказать, по ту сторону реки? – уточнил Костя.
Белый некоторое время молчал, глядя в бледно-голубое, выцветшее от жара небо.
– Причем тут река, да, кстати, и пещера? Это лишь одна из моделей перехода. Все могло бы выглядеть иначе. Брел бы ты, к примеру, по дремучей тайге без ружья, без компаса, вместо крыс гонялись бы за тобой волки. Или безводная пустыня, змеи… Граница-то она граница, да только особого рода. Чтобы ее перейти, вовсе необязательно двигаться. Можно стоять на месте – и все же мгновенно ее пересечь.
– Значит, получается, я смог бы вернуться сюда прямо из Корпуса? – он удивленно посмотрел на Белого. Тот молчал, чему-то улыбаясь.
– Зачем же тогда пещера, озеро, все эти?.. – с досадой бросил Костя. Ему стало не по себе. Неужели страшный путь по Дыре оказался лишним? Выходит, что скитание в путаных коридорах Корпуса, подслушанное собрание, ледяная подземная река – все это было без толку?
– Нет, – откликнулся наконец Белый. – Тебе такое не под силу. Во всяком случае, пока. Твой путь – сквозь Реализацию. Ты, конечно, не совсем понимаешь, да сейчас-то какая разница? Все позади. Но не расстраивайся. Главное – ты почти все сделал сам.
– Ну да, сам, – усмехнулся Костя. – За дурачка меня держите? А дверь в карцере? Она что, сама по себе взялась?
– Дверь? Да как тебе сказать… – пожал плечами Белый. – А может, она появилась случайно? Как тебе такая версия?
Костя натянуто засмеялся.
– Ничего себе случайность! Вы же меня еще во сне научили, как действовать. Помните – "если будет очень плохо, считай до десяти – делай рукой вот так", – и Костя резко ввинтил ладонь в душный, перекатывающийся горячими волнами воздух.
Белый посмотрел на него с непонятной грустью.
– Эх, Костик-Костик… Все бы тебе понимать буквально. Ну при чем тут рука? Дело же совсем в другом. Тут, знаешь, как со спортсменами. Они перед состязанием дергаются, нервничают, и боли всякие странные у них появляются, и уверенность в проигрыше. И тогда что? Если при команде имеется неглупый врач, даст он такому вот бедолаге таблеточку. В красивой упаковочке. И разрекламирует ее, мол, импортное средство, дефицит, высвобождает скрытые резервы организма… И правда, после таблеточки спортсмен себя отлично чувствует, ни болей, ни страхов. А на самом деле дали ему обычную аскорбинку, кальций или еще что-нибудь столь же безвредное. Главное – человек верить начинает.
– Погодите-погодите, – никак не мог сообразить Костя. – Выходит, я сам ее и создал, дверь?
– Выходит, что так. Нужно было уйти – ты и открыл ход. Почти самостоятельно. На девяносто девять процентов.
– Ну хорошо, на девяносто девять, – не сдавался Костя. – А оставшийся процент? Он откуда?
– Все бы тебе расскажи, – усмехнулся Белый. – На самом деле была и некоторая поддержка. Но без твоей воли у нас ничего бы не получилось.
– У нас? Значит, все-таки это были вы?
– Да многие работали, – как-то нехотя, через силу отозвался Белый. – Главное, ты не испугался самого себя. Своих сомнений, страхов. Помнишь, как боялся "болезни"? Но ты решился – а остальное, так сказать, дело техники.
– Ничего себе! – присвистнул Костя. – Ну и дела! Это что же, получается, я теперь могу чудеса творить? Как на Энергиях?
– Про Энергии забудь, – жестко обрубил Белый. – Обманули дурака на четыре кулака. Впрочем, не одного тебя. И вообще, не слишком задирай нос. Силу ты получил, не спорю, но она не твоя, и получил ты ее временно, и не просто так, не за красивые глаза.
– А для чего?
– Ну, это уж ты сам как-нибудь решишь, – Белый встал и потянулся. Долго смотрел на выплывшее из-за горизонта темноватое облачко, похожее на маленькую чернильную кляксу. – Вечером гроза будет… А вообще как это здорово, когда над головой солнышко имеется. Хоть какое-то… Не то что там… – и снова замолчал.
– Ладно, допустим, я сотворил эту дверь, – все же не мог уняться Костя. – Но потом-то я в одиночку бы не справился. Крысы бы сожрали – и всего делов.
– Ну что ж, настало время поговорить о крысах, – сказал Белый, отвлекшись от созерцания горизонта. – А что крысы? – Он усмехнулся. – Тоже ведь обман. Значит, так. Никакие это не крысы, а сгустки. Помнишь, я тебе еще там говорил? Они могут любую форму принять, под любым именем спрятаться – своего-то у них нет. Ну, а кроме того… Не загрызли бы они тебя. Не смогли бы. Видишь ли, все, что было в Корпусе – Санитары, Наблюдательницы, Стажеры, – это люди, которые могут действовать физически. Их к тому же особой техникой снабдили. А сгустки – нет. Только через людей. Но и люди с тобой ничего уже сделать не могли – с того момента, как ты разорвал Первое Кольцо. Это значит, когда из карцера вышел. Вот так. Но не в том дело. Сожрать бы они тебя, конечно, не сожрали, а вот насмерть задавить страхом – это пожалуйста. Это они умеют. Так что была опасность, не спорю. А вообще, знаешь, много есть легенд про нечистую силу, как от нее люди погибали. Не от клыков и когтей, а от собственного страха. Говоря современным языком, случался у них инфаркт миокарда. Безо всяких клыков. Ну, и с нашими крысками такая же история.
– Но вы же их не как-нибудь, а настоящим огнем прогнали, – неуверенно возразил Костя. – И ладонь себе по правде сожгли.
– Ну да, огнем. А знаешь, что это за огонь такой был? Думаешь, лазерный луч или струя плазмы? Наверняка ведь фантастики начитался. Нет, Костик, здесь иное. Просто ты сумел увидеть глазами то, что чувствуют в сердце.
Костя помолчал. Потом решительно, точно сломав в себе какой-то последний барьер, спросил:
– А кто же все-таки они такие, эти сгустки?
Белый долго смотрел на него. Огромными серыми глазами, что притягивали словно магниты.
– Ты сам еще не догадался, Костик? Ну ладно. Сгустки, это… Назвать прямо, так не поверишь. Тебя всю жизнь другому учили. Одним словом, сгустки. Концентрированный мрак. Жуткие твари.
– Что-то я не понимаю, – протянул Костя. – Это инопланетяне, пришельцы какие-то, что ли?
– Ну, я же говорю – начитался фантастики. Нет, дорогой мой, никакие они не пришельцы. Они испокон веку были здесь, на Земле. Люди их сами порождают. Как бы это тебе объяснить? Бывает, накапливается в жизни очень много зла. И тогда вот что получается. Сперва сидит зло внутри человека, потом люди его из себя выплескивают. Иначе говоря, излучают. Но есть такие особые точки… В общем, зло и тьма начинают сгущаться вокруг этих точек. Как кристалл в перенасыщенном растворе вокруг какой-нибудь мелкой пылинки. Химию учил, должен понимать. А дальше новый сюжет. Сгустившись, сконцентрировавшись, зло становится живым. Точнее, не живым, а… Ладно, не станем влезать в теоретические тонкости. Ну, понятное дело, само собой такое случиться не может. Есть, видишь ли, древняя страшная сила, источник всякого зла. Она и помогает мраку сгуститься, а потом уж вливает в новенький сгусток часть своей жизни. И готово дело.
– А дальше? – с любопытством спросил Костя. То, что говорил сейчас Белый, он слушал как жуткую историю в пионерлагере, ночью, в палате, и кто-то рассказывает свистящим шепотом, а в окно лезет острыми лучами оранжевая, точно апельсин, луна.
– Хм… Дальше так дальше. Тебе, чтобы жить, нужно есть. Вот и им тоже. Но кушают они не колбасу и капусту, а испарения зла и страдания. Заметь, человеческого зла и человеческого страдания. Значит, им нужны люди, которые бы это излучали. Того, что творится в обычном мире, им мало. И что тогда? Они создают замкнутый мир, искусственный, – как это делается, я тебе все равно объяснить не сумею. И туда, в Замыкание, они утаскивают людей. Кого силой, кого обманом… Конечно, все делается чужими руками. Возможности у них и в самом деле колоссальные, ни с какими пришельцами не сравнить. Ну, а в Замыкании они устраивают такую жизнь, чтобы зло и страх все время излучались. Они всем этим кормятся. Вот что такое Корпус, если говорить конкретно. Хотя, разумеется, Корпус – лишь маленькая частица Замыкания.
Но на самом деле все еще страшнее. Того, что они добывают, им мало. Аппетит у сгустков, видишь ли, постоянно растет. Вот они и придумали великий план. Превратить всю Землю в один огромный Корпус. Тогда им жратвы будет вдоволь. Но как это сделать? Сами-то они изменять Реальность не могут. Лапы коротки. Значит, нужны агенты, люди, чьими руками все и творится. Они же не вчера это затеяли. Тысячи лет стараются, пробуют разные варианты, но ничего у них не выходит. Ведь сгустки, пускай они и умные, и хитрые, а простейших вещей понять не могут. Поэтому и не сдаются, делают попытку за попыткой. Теперь они реализуют очередной план. Наловили детишек, бросили их к себе в Замыкание и готовят из них будущих правителей Земли. Десантников. Для того тебе и уроки Энергий, и другие уроки, которые ты, к счастью, уже никогда не вспомнишь. Вот тебе и так называемое Распределение. Все это не игрушки. Сгустки могут дать людям очень большую силу. Вполне достаточную, чтобы добраться до власти. Вот так они одним выстрелом думают убить двух зайцев. И сейчас кушают, и о завтрашней кормушке заботятся. Такие вот пироги.
Белый замолчал, привалившись спиной к теплому сосновому стволу. Косте сперва показалось, что он уснул, но нет – Белый не спал. Он смотрел на добела раскаленный солнечный диск. Спокойно смотрел, не жмуря глаз.
Костя не в силах был собраться с мыслями. То, что рассказал только что Белый, раздавило и оглушило его. Он знал, что справится с этим, но не сейчас. Сейчас мысли путались, и ломило виски.
– Даже представить себе тяжело, – выдавил он наконец из себя.
– Я понимаю, – кивнул Белый. – Трудно вот так сразу все переварить. Но что остается делать?
– Ну и как же теперь быть? – растерянно спросил Костя.
– Не знаю, – пожал плечами Белый. – Наверное, каждый сам для себя решает.
– А вы решили? – поинтересовался Костя и тут же понял, насколько глуп его вопрос.
– Да как видишь, – не сразу откликнулся Белый. – Я решил. Только вот слишком поздно я это сделал. Конечно, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Но все же… Сложись все иначе – ты, возможно, никогда не оказался бы там…
Костя пристально глядел на Белого. Тот сидел сгорбившись и наблюдал за тем, как колышутся от еле заметного ветра верхушки высокой травы. Все так же, на одной томительной ноте, трещали кузнечики.
Костя набрал воздуху и задал, наконец, тот самый главный вопрос:
– Ну, а теперь-то вы скажете, кто вы такой?
– Нет, – вздохнув, ответил Белый. – Не могу.
– Но почему? – не сдавался Костя.
– Потому что не могу.
– Это что, тайна?
– Да нет, какая уж там тайна, – печально улыбнулся Белый. – Просто в жизни бывают такие вещи, на которые не хватает сил. Ты уж извини. То есть, конечно, что-то я сказать могу, но это будет не вся правда. Короче, слушай.
Почему сгустки до сих пор не сожрали Землю? При всем их могуществе? А все потому, что не по зубам. Не по зубам тьме справиться со светом. Есть высшая сила, ставящая им заслон.
– Так почему же эта самая сила их не того… Не перебьет их сразу и навсегда? – удивился Костя.
– А кто порождает сгустки, помнишь? Люди. Тогда пришлось бы уж перебить людей, причем всех. Каждый ведь хоть в чем-то, а виноват. Хоть немного, да излучает. Поэтому напрямую действовать трудно. Зато можем вытягивать людей из тьмы.
– Это как меня?
– В том числе. А что касаемо света… Там, в пещере, ты видел его отблески. Тогда свет действовал через меня. Вот это постарайся понять, это самое главное. Не я, а через меня. Просто у меня теперь такая профессия, Костик.
– А раньше какая была?
– А вот насчет "раньше" мы говорить не будет, – глухо произнес Белый.
Костя бросил взгляд на его обожженную ладонь.
– Ну хорошо, а это как получилось? Если свет – не лазер, не огонь, тогда как? Сильно болит?
– Терпимо, – усмехнулся Белый. – Ну ничего, скоро заживет. Я же говорил – за все приходится платить. И это еще хорошо, если болью. Бывает плата похуже. А прогнать сгустки – дело не такое уж плевое. Это тебе не блокировку снять, – бросил он в пустоту непонятную фразу и поднялся на ноги.
Сзади к его комбинезону прилипли капельки смолы. И еще он не отбрасывал тени – Костя только сейчас это понял.
– Ну ладно, Костик, – немного озабоченным тоном произнес Белый. – Мне, к сожалению, пора.
– Вы что, уходите? – расстроенно спросил Костя. – А куда?
– Туда, откуда пришел. Работы, понимаешь, много.
– А как же я?
– В чем проблема? – Белый усмехнулся. – Сейчас выйдешь на просеку, там высоковольтка, иди все время вдоль нее, через час выйдешь к платформе. Подождешь немного электричку – и домой. Адрес-то, надеюсь, не забыл?
– Да, конечно, – кивнул Костя. Странное дело, сейчас он действительно помнил все, вплоть до мелочей, даже нацарапанные гвоздем слова в кабине лифта. И даже то, что нацарапаны они не без его участия.
Потом вдруг до него дошло:
– Постойте, а какое же там время сейчас? Ну, то есть здесь… В Натуральном Мире? Меня же, наверное, давно мертвым считают! Я ведь в Корпусе четыре года был!
– Время, говоришь? Да, время – это штука серьезная. Ну, а сам бы ты чего хотел?
– Что значит "хотел бы"? – от удивления, смешанного с обидой, Костя едва не вскричал. – Я, может быть, хотел бы, чтобы не четыре года прошло, а четыре часа. Но какая разница, чего я хочу? Что от этого изменится?
Белый негромко ответил:
– Значит, говоришь, четыре часа? Ладно, сделаем. Будет тебе четыре часа.
– То есть как это? Ведь время уже прошло!
– Ну, это как сказать, – протянул Белый.
– Но ведь это же время! Оно же нам не подчиняется! – выпалил Костя.
– Это вам оно не подчиняется, – буркнул себе под нос Белый.
– Ясно, – протянул Костя. – То есть ничего не ясно. Ведь я же маленький был, когда попал в Корпус, я же помню. А сейчас мне уже пятнадцать. Что же получается, за четыре часа я стал старше на четыре года?
Белый подождал, пока Костя не выкричит всего, потом, прищурившись, глянул на него и сказал:
– Ты зря думаешь, будто попал в Корпус одиннадцатилетним. Это, можно сказать, иллюзия. Сгустки еще и не на такое способны. Если уж они целый искусственный мир сделали, то уж вам, пацанам, головы заморочить – пара пустяков. В общем, не думай об этом. Вернешься домой – никто ничего и не заметит. Вот такие дела, Костя. Прошло-то всего четыре часа.
Костя долго молчал, глядя на Белого, потом с нерешительной улыбкой поинтересовался:
– А как же… Я вот так и пойду? В одних трусах? Все мое ведь в пещере осталось.
– Вон твоя одежда, – Белый махнул рукой в сторону, и Костя увидел среди кустиков черники что-то светлое. Приглядевшись, он узнал брошенный в Дыре узел.
– Только она еще мокрая, – продолжал Белый. – Ну да ничего. Отожми, разложи на солнце – быстро высохнет. Да и торопиться тебе особо некуда. Часом раньше, часом позже… На вот на всякий случай, – Белый сунул руку в карман комбинезона и вытащил смятую бумажку. – Это деньги на электричку. Не стоит без особых причин зайцем кататься.
Костя машинально сжал бумажку в кулаке, не отрывая глаз от Белого.
– Ну все, прощай, Костик, – глухо продолжил тот. – Не забывай. И прости.
– За что? – растерянно спросил Костя.
– Значит, есть за что… Не знаю уж, увидимся ли когда-нибудь. Впрочем, если какая беда, помнишь, как меня позвать.
С этими словами Белый исчез. Растаял в душном воздухе. Только что стоял в двух шагах от Кости – и вот уже его нигде нет. Так уже случалось не раз, в Корпусе, в тех полузабытых снах. Но сейчас все было как-то иначе. Сейчас Костя понимал, что это уже навсегда, что Белый больше не придет.
Он вздрогнул от щекотки – и рассмеялся. По локтю его медленно полз маленький черный муравей. Как давно он не видел муравьев, да и стрекоз, и кузнечиков – там, в Корпусе, водились только жирные мухи. И солнца там не было! Ведь и в самом деле – не было… Костя лишь теперь сообразил – за окнами постоянно висели плотные, желтовато-серые тучи. Там царила зима. Не слишком холодная, зато вечная. И как это он раньше не замечал? Теперь, конечно, ясно, после разговора с Белым. Искусственный мир, искусственная природа – значит, и зима фальшивая. Впрочем, зима там была не всюду. На берегу, возле Границы – осень. Где-нибудь, наверное, имеются и лето, и весна… Такие же подделанные. Да, интересно устроен этот искусственный мир. Неужели он такой же огромный, как и взаправдашняя Вселенная? Со своими планетами, звездами, галактиками? Или все не так? Белый называл это Замыканием. Слово-то само по себе понятное, а начнешь вдумываться – и ни фига не ясно.
Костя вспомнил, как когда-то давно, – кажется, тысячу лет назад, – он спросил у Серпета: что там, за стеной, которая огораживает парк для прогулок? И тот, улыбаясь, ответил: "За стеной? Ничего интересного… Поле, а потом все опять начинается…" Может, это и есть Замыкание?
Впрочем, стоит ли забивать голову такими мыслями? Теперь одно у него дело – домой попасть, да поскорее. Господи, он же четыре года там не был! Пускай здесь для всех эти четыре года свернулись в четыре часа – но не для него. Он-то все будет помнить. Всегда.
Он опять вздрогнул. Тот самый муравей-путешественник переполз с локтя на грудь. Видно, ему понравилось гулять по Косте. "Туриста" пришлось осторожно снять и отправить восвояси – на теплую сосновую кору. Пускай бежит по своим делам. А Костя пойдет по своим.
Но сперва он занялся одеждой. Тут приключилась очередная неожиданность. Вместо суконных форменных брюк и рубашки с узким кусачим воротником обнаружились выгоревшие на солнце джинсы и не первой свежести футболка. На футболке, возле рукава, имело место небольшое лиловое пятно – видно, оставила след раздавленная черничина. И Костя даже вспомнил, как это случилось.
Впрочем, одежда все равно была насквозь мокрая. Но тратить время на сушку не хотелось, и он решительно влез во влажные, впитавшие пещерную воду тряпки. Впрочем, там тряпки были совсем другие, одно лишь сходство с этими, что мокрые. Но не беда, как-нибудь уж на теле просохнут. Да и солнце вон как жарит.
Пора идти. Значит, сейчас на просеку – и вдоль высоковольтки топать до платформы. Кажется, она называется "91-й километр".
Костя резко поднялся, отчего слегка закружилась голова, а перед глазами поплыли радужные пятна. Наверное, солнцем напекло. Но не обращая внимания на такие пустяки, он быстро зашагал вперед.
Вскоре и сосна, возле которой они сидели с Белым, и поляна, и холмы исчезли из виду. Вокруг тянулся лес – древний сосновый бор, огромный и дикий. Не будь узенькой, вертлявой тропинки под ногами – полное ощущение, что продираешься сквозь тайгу. А ведь всего час, и появится платформа, а там и касса, и зеленый вагон электрички. Одним словом, цивилизация. Что ж, пора привыкать к этой самой цивилизации.
Кстати, а какое сегодня число? Эх, не догадался у Белого спросить! Действительно, тут поначалу на него все коситься начнут. С чего бы это, подумают, у Константина память отшибло? Но хрен с ними, пускай думают что хотят. После того, что было в Корпусе, остальное ерунда.
И вдруг Костя вспомнил. Четырнадцатое июля. Каникулы в разгаре. Он перешел в девятый класс, отмотал месяц практики в трудовом лагере… Теперь, до сентября – свобода.
Так что все в ажуре, можно утешиться – память, похоже, вернулась. Но странное дело – ему казалось, что память эта вроде бы как и не совсем его. Словно все здешнее – школа, практика, черничное пятно на рукаве – случилось не с ним, а с каким-то типом из книжки. Или он, Костя, вспоминает сейчас когда-то уведенный фильм. Потому что четыре года в Корпусе – были. Как ни крути, а висят они за спиной мутным облаком. И здорово же он изменился, если своя собственная жизнь кажется фильмом! Ладно, со временем, наверное, пройдет.
А из придорожной травы глядели красными глазками спелые земляничины. Еще и там, и вдали – Господи, да сколько же ее! Костя то и дело нагибался. Ведь впервые за четыре года – земляника! Он уже и вкус ее забыл. Забыл, что такое жизнь. Ведь там, в Корпусе, была не жизнь, а муторное существование. Точно у крысы в норе.
Его передернуло. Крысы… То есть не крысы, а сгустки… Черные трещины мира… Гнилое дыхание из их пастей… И острые, беспощадные глаза… Где же они прятались там, в Корпусе? Да уж, наверное, всюду. И в Группах – невидимые, но от этого ничуть не менее страшные. Это ведь они, невидимые, наблюдали за новичком Костиком и устраивали ему одну подлянку за другой. Это ведь они насыщались, когда он лупил "морковкой" Рыжова. Это им была потеха – слушать ребячий треп в раздевалке спортзала, и не кто-нибудь, а именно они притворялись силовыми волнами на уроках Энергий… И уж без сомнения они засели на таинственном Первом Этаже. Первый Этаж… Да что же там творится, в самом деле? Ладно, крыс он видел в Дыре, на самой границе их владений, был под защитой могучих сил – а ведь все равно обволокла его сеть липкого, одуряющего кошмара. Что же тогда творится на Первом? Что там происходит с людьми? Перед глазами вдруг вспыхнула картинка: странный, лиловый свет, струящийся ниоткуда, и множество людей, скованных невидимыми цепями, их извивающиеся тела, остекленевшие от ужаса глаза, а рядом, все ближе и ближе, черная шевелящаяся масса, и ничего уже нельзя поделать, и это не на минуту, не на час – навсегда! И там не просто какие-то чужие, незнакомые люди, нет! Там же Санька! Может, уже и Мишка Рыжов, и Царьков, и еще кто-нибудь. Именно на них сейчас уставились красновато-наглые зрачки. Но Белый к ним на помощь не придет – даже ему туда не пробиться. Впрочем, он и сюда не придет. Зачем? Он сделал свое дело – и ушел обратно во тьму, вытягивать кого еще можно, драться со сгустками… А сюда ему зачем приходить? Здесь жизнь спокойная. А так хочется снова увидеть его глаза, услышать негромкий голос… Не помощи в каких-нибудь новых бедах Косте хотелось, нет… Только встретиться с Белым вновь. Хотя бы всего один единственный раз. Но глупо об этом мечтать. Ведь Белый, можно сказать, солдат, и его место лишь там, куда пошлют. Так что придется жить без Белого. Жить с воспоминаниями.
И тут он вздрогнул. На мгновение ему показалось – там, впереди, на тропе стоит Санька! Васенкин! Точь-в-точь такой же, как и в тот отвратительный день, когда его забирали из палаты. Но сейчас он был уже не заплаканным, как тогда, а просто печальным. И еще – сквозь него виднелись стволы сосен. Кажется, он пытался что-то сказать, но не мог.
Все это длилось какую-то неуловимую долю секунды, потом исчезло. Тропинка была как тропинка, сосны как сосны, в белесом от жара и духоты небе все так же весело неподвижное солнце. И Костя не мог понять, почудилось ли ему, или…
Он ускорил шаги, потом едва не побежал. Несмотря на жару, его тряс озноб. Мысли в голове мчались с бешеной скоростью, сталкивались, дробясь на бесформенные частицы. Перед глазами плыли ослепительно-яркие синие круги, острые словно заточенные клинки.
Потом в мире что-то неуловимо изменилось. А может, не в мире, а в нем, внутри. Была чернота, чернота со всех сторон, но почему-то она оказалась ослепительной и жгучей, точно расплавленный свинец, и он плыл в этой черноте, в едких волнах, он задыхался и кричал, но никто не слышал его крика. Да он и сам не слышал. Волны вдруг сделались тяжелыми, стальными, они сдавливали грудь, и глухо трещали ребра, и невыносимая боль растекалась по жилам. И в то же время Костя знал, что идет по лесной тропинке, что сквозь кроны сосен пробиваются жаркие солнечные лучи, а из травы на него глядят спелые земляничины.
Потом вдруг все это кончилось. Он вышел на просеку. Та тянулась вдаль до сизого, расплывающегося в душном воздухе горизонта. Широкая, заросшая ежевикой и какими-то высокими – едва ли Косте не по грудь – травами, она казалась руслом высохшей реки. С обеих сторон, точно берега, ее ограничивали темные стены леса. А посередине торчали решетчатые столбы высоковольтки.
Теперь – прямым ходом до станции. Наверное, придется подождать электричку – они тут, кажется, редко ходят. Домой он доберется только к вечеру. Мама, конечно, устроит ему… Еще бы, целый день ребенок, некормленный, болтается неизвестно где. Кошмар!
Знала бы она, где ребенок болтался четыре года… Впрочем, она не узнает. Да и никто никогда не узнает. Такое никому не расскажешь. И даже не из-за того, что не поверят. Что не поверят – и ежу понятно. Подумают, что он просто лапшу на уши вешает. Или того хуже – пришьют ему какую-нибудь психоболезнь, засунут в больницу… Веселое дело… Но это даже не главное. Главное – если уж рассказывать, так все, без утайки. Как он был Помощником на Группе, как мечтал о Стажерстве… Как издевался над пацанами, давил их и мучил, а крысы-сгустки сидели где-то рядом и кушали.
Но все же, как он мог? Ну ладно, пускай давали Питье, из-за которого отшибло память о доме. Пускай он верил, что всю жизнь провел там, в Корпусе. Но память памятью, а вот совесть почему отшибло? Тоже Питье поработало? Хотя нет, нечего Питьем прикрываться. Не так уж сильно оно и действовало, кое-что он все-таки помнил. Хотя бы вот книги. В самом деле, там, в Корпусе, были книги. Обычные книги, из Реального Мира. Значит, крысы их не боялись. Знали, что вот сейчас объект прочитает, а спустя пару минут все забудет. А он – не забывал.
Нет, отшибленной памятью не оправдаешься. И с отшибленной памятью можно быть человеком, а можно – дерьмом. А он… А он верил во всю ихнюю муть – Распределение, Предназначение, Одно Большое Общее Дело… Конечно, умом верил, а не печенками-селезенками. Ну какое ему, Косте, дело до целей Предназначения? Это ведь потом, не скоро и не здесь. А что здесь? Должность Помощника, приятное ощущение власти, надежда выслужиться до Стажера… А зачем ему нужно было Стажерство? Да и что он знал о Стажерах? Чем они живут, что делают? Он и видел-то вблизи только одного Стажера, Валеру, который учил их Боевым Методам. Завидовал ему. А чему завидовал? Куртке его форменной с зелеными нашивками? Его звезде с кривыми лучами? Или хотелось самому стать таким же уверенным и сильным, так же, со снисходительной ленцой, гонять ребят в спортзале? А может, Стажер – всего лишь навсего начальник над Помощниками? А Серпет – начальник над Стажерами и Наблюдательницами, а Сумматор – начальник над Серпетом? И ведь есть наверняка начальничек и над Сумматором. Целая лестница выходит, один начальничек над другим, и все мечтают залезть повыше, и боятся сверзиться со своей ступеньки, и потому они излучают страх и злобу, а сгустки затаились где-то рядом, хихикают и жрут. Вон какую хитрую машину закрутили… Впрочем, что толку рассуждать? Ведь он сам целых четыре года был деталькой этой машины, послушным таким колесиком, сам кормил сгустков.
И ничего уже не исправить, не переделать. Санька уже на Первом, да и не он один, наверное. А сколько их будет еще? Этого он никогда не узнает. Он вырвался, он здесь, а они остались там, на темном берегу. Другие Помощники станут пороть их "морковками", заставлять чистить зубными щетками унитазы и маршировать. А они будут прилежно глотать Питье, орать Благодарственное Слово и учиться чему-то омерзительному на уроках Энергий. И кое-кому из них отправляться на Первый Этаж, в зловещую неизвестность. И крысы будут по-прежнему хихикать, Серпет будет назначать Помощников и Стажеров, Сумматор – ворочать пространствами и галактиками, а потом они устроят это свое Распределение – и на Землю мутной волной хлынут подготовленные к власти Сотруднички, и устроят там огромный мрачный Корпус, от которого уже некуда будет бежать. И пускай это случится не сегодня, не завтра, а может, через сотню лет – но ведь случится.
Нет! Не сможет он вернуться домой и жить как ни в чем не бывало. Нельзя радоваться жизни, нельзя собирать землянику и глядеть в небо, если за спиной остается темная громада Корпуса. Ну, а что делать-то? Что он может? Ничего ведь не может.
И тут Костя замер. Неожиданная мысль зажглась в голове. В самом деле, он же знает ход! Ход из проклятого Замыкания в Натуральный Мир, сюда! Он прошел этим ходом – значит, смогут пройти и другие. Он их выведет! Пускай это будет страшно, но он поведет их сам. Им уж не придется мыкаться точно слепым котятам.
Жаль, ничего этого не случится. Незачем тешить себя бесполезными фантазиями. Ведь он не сможет уйти обратно. При одной только мысли о крысах охватывает леденящая дрожь. Ладно, в тот раз их разогнал Белый, но сейчас Косте пришлось бы действовать самому. А он – не Белый. Разве владеет он голубым пламенем? Да и то… До сих пор перед глазами обугленная ладонь, лохмотья обгорелой кожи. Если уж самому Белому пришлось платить такую цену… Так значит, что? Идти к электричке? Или назад? Да что это он раскатал губу? Крысы-сгустки не дадут ему вернуться в мир Корпуса. Загрызут. Правда, Белый говорил, что загрызть-то они как раз и не смогут. Им такая сила не дана. А вот страхом задавить – пожалуйста, на это они мастера. Если, конечно, у них получится. А почему нет? Ведь не появись тогда Белый… Но "тогда" – это не сейчас. Кое-что все же изменилось.
Да… Невозможно повернуть назад, но и шагать вперед тоже нельзя. Идиотское положение. Но делать-то что-то надо. Сколько бы он ни стоял тут, на солнечной просеке, сколько бы ни думал, все равно рано или поздно придется что-то выбрать. Или туда, или сюда.
А солнце вовсю жарит, и кузнечики звенят. Тяжело будет без солнца… Хмурые грязно-желтые облака, стальная поверхность реки. И ни сосен, ни земляники. Может быть, и вовсе ничего не будет. Слишком уж ничтожны шансы перейти Границу. Безумное, безнадежное дело.
Он отряхнул джинсы от налипшей хвои – еще не просохли, вот и цепляется всякий сор. Интересно, а там они снова превратятся в осточертевшие форменные брюки? Он хмыкнул. Потом прислонился щекой к теплому сосновому стволу. Постоял, повернулся и пошел обратно.
Что ж, пусть будет что будет. Даже если они его и впрямь задавят. По крайней мере, не придется от стыда мучиться. Теперь уже не надо врать, притворяться.
Он сам не заметил, как свернул с просеки на лесную тропинку, с обеих сторон поросшую земляникой. Ягоды светились из-под листьев точно красные настороженные глазки.
Но чего бояться раньше времени? Может, они с ним и не справятся. А зато если удастся… Как это будет здорово! Все вернутся сюда, в пропахший смолой и солнечным светом лес. Все выйдут на просеку, добегут до платформы, дождутся электрички… И Санька, и Мишка, и Андрюха… И все… А сгустки останутся в своем Замыкании. Сосать им станет не из кого, а значит… Ну и пускай дохнут.
Вот и поляна, где они сидели с Белым. Всего ведь каких-то полчаса назад – вон, трава у сосны еще примята – а кажется, что тысяча лет прошла. Чем дальше, тем сильней чувствовал Костя, какая же это странная штука – время. Вроде бы и не зависит оно от людей, а все же…
Вот и река. Сейчас, с высокого берега, она казалась спокойной, ласковой, ничуть не страшной. И даже не особенно широкой. Запросто можно переплыть.
А с той стороны, за песчаной полоской пляжа, поднимались крутые, поросшие молодым лесом холмы. Те же сосны, те же елки. Все как всегда. И даже Дыра здесь стороны ничем особым не выделялась. Пещера как пещера. Мало ли таких на свете? Выйдя к берегу, Костя не сразу и заметил ее.
А широкая черная щель словно ждала, ухмылялась странной улыбкой. Оттуда, из темноты, тянуло сыростью и холодом. "Еще не поздно вернуться, – вползла в голову вкрадчивая мысль. – Пока еще не поздно". Но Костя лишь сплюнул.
Что ж, пора. Он взглянул напоследок в горячее, выцветшее от жара небо, улыбнулся чему-то и шагнул в Дыру. И тут же послышался звук. Костя сперва было вздрогнул, но тут же понял, в чем дело, и облегченно засмеялся. Это вдали, за просекой, грохотала электричка. Он мог бы сейчас ехать на ней, прижавшись лбом к пыльному стеклу, глядеть, как мелькают за окном столбы и сосны. Но это придется отложить на потом.
