1

Сергей уронил голову на сцепленные руки. Ничего не хотелось видеть. Было скверно. Так скверно, как никогда раньше. Какая-то жгучая дрянь влилась в сердце, крутым кипятком растеклась по жилам, острыми клещами сдавила виски. Пронзительно-желтый свет настольной лампы давил на глаза, отзывался в мозгу тупой, пульсирующей болью, а комната то разрасталась до необъятных размеров, то стягивалась в колючую, словно игла циркуля, точку. Слепые тени предметов прыгали за спиной злыми обезьянами, кривились, выплясывали свой жестокий танец.

Он понимал, что больше так нельзя. Нельзя вот так горбиться за столом, сжимать кулаки, глухо, по-волчьи выть на лампочку. Стыдно это. Надо что-то делать. Надо. Обязательно. Иначе конец всему.

Он с хрустом выпрямился, напряг мышцы. Задвинул подальше черную кожаную папку с косыми серебристыми буквами: "Объект РС-15". Не было сил на нее смотреть. Но сколько ни отводи глаза – ничего уже не исправить.

Каким же он был идиотом, думая, что с тем делом бесповоротно покончено! Еще бы – шестнадцать лет пробежало, время, согласно банальной пословице, лечит. Ну как же, лечит оно, держи карман! Сбежал сюда, идиот и трус… А жизнь в который раз напоминает: от себя не сбежишь. Вот и расхлебывай теперь эту гнусную кашу.

Странно подумать – еще полчаса назад все было нормально. Напевая какой-то прилипчивый мотивчик, открыл он шкаф с личными делами. Пожалуй, впервые в жизни. Никогда раньше не лез – дело принципа. Избыточная информация – она ведь только искажает восприятие, и ничего больше. За все пять лет здешней работы он так и не поинтересовался предысторий объектов. Зачем она, если имеются программы, ежеминутно выдающие графики и цифровые отчеты? Зачем вся эта лирика? С него достаточно того, что отбираются объекты профессионально. Согласно разработанной методике.

И только сейчас он решил сунуть нос в пыльные бумажки. Что заставило его изменить принципам? Он сам не знал. Но сперва непонятные, глухие намеки Андреича, после столь странная беседа с Костиком… Вот и решил на всякий случай проглядеть его медицинскую карту. Может, и впрямь имеется предрасположенность к шизофрении, а программа все же дала сбой и не сигнализировала о процессе? Уж он-то не обольщается насчет надежности программ. В общем, захотелось альтернативной информации. И вот она, информация. Как дубиной по башке.

Собравшись с силами, он снова открыл зловещую папку. Да, все точно, сомневаться не приходится. Совпадения и ошибки исключены. Тот самый адрес. Та самая фотография. Те самые биографические данные. А вот и копия метрики. В графе "отец" – аккуратно вписанный Иван Петрович Сидоров. Надо же было ей кого-то сочинить. Значит, Сидоров, старательный такой Сидоров, каллиграфически точный. И лишь хвостик буквы "в" чуть сбился. Неровная такая черточка – точно царапина от перочинного ножа, который он выменял в детстве у Юрика Трофимова на коробку пистонов. Мать… Елена Григорьевна Черницина. Или просто Ленка-Черника. Его сверстница. Невысокая, темноволосая, с коричневой родинкой над левой бровью.

Она была до безумия застенчива. Она просто физически не могла обеспокоить кого-нибудь своими проблемами. В том июльском походе, с которого все и завязалось, Ленка не стала признаваться, что до крови натерла ногу. Кончилось это, понятное дело, воспалением, а она – она молчала до последнего. Выяснилось все уже в городе, когда прямо с вокзала ее увезли в районную больницу. Там она валялась две недели, и ее всей компанией навещали. Кажется, два раза. Или один. С шутками, апельсинами, неестественной веселостью отзываясь на мрачную, давящую атмосферу казенного дома.

А потом он встретил ее на улице, идя из института. Думал о всякой ерунде, в голове гулял ветер – и вдруг увидел ее, как она рассеянно шагает по другой стороне.

А вот не перейди он тогда улицу? Может, ничего бы и не случилось? Но что выросло – то выросло. И что самое пакостное – невозможно оправдаться огненной страстью, могучим порывом плоти и прочей лирической физиологией. Или физиологической лирикой. Нет, ничего такого с ним не было. Ленка, конечно, девчонка симпатичная, ласковая – но и только. Разумеется, она неглупа, начитана, можно сказать, своего круга – и это все. Все!

Тем более, уже тогда у него что-то наклевывалось с Верочкой. Что-то еще весьма зыбкое, бесформенное, словно вечерний туман – однако в тумане уже маячили некие перспективы… И все-таки дернул его черт…

Потом, когда все уже кончилось, он понял, до чего же это была глупая идея – проверять на Ленке свои мужские способности. Нечто вроде генеральной репетиции перед Верочкой. Хотя в ту минуту он не знал, что делает – просто перешел улицу.

Впрочем, не так уж часто они и встречались – и всегда у нее. Пригласить Ленку к себе было невозможно – пришлось бы выдержать удивленный взгляд отца. Тот часто видел у него Верочку и тоже, наверное, на что-то надеялся.

А Ленкина квартирка подошла как нельзя лучше. Пускай и однокомнатная, но никто не помешает – бабушка у нее всерьез и надолго слегла в больницу, а больше у Ленки никого не было. И что оказалось кстати – квартирка находилась на другом конце города, так что вероятность наткнуться на общих знакомых практически равнялась нулю. А сама Ленка не из болтливых.

Сергей так и не смог понять, да и сейчас недоумевал – что нужно было от него Ленке? Удовольствие? Все же она была не из таких. Да и вообще смотрела на жизнь слишком уж серьезно. Верила ли она ему? Сейчас казалось, что верила. Конечно, верила через силу – никаких торжественных обещаний он не давал, да и сама она не любила ставить точки над "i". Впрочем, в те дни он особо и не задумывался – просто жил. В конце концов, – успокаивал он себя, – Ленка взрослый человек. Если она не возражает и не требует определенности – значит, именно этого ей и надо. Стало быть, все путем.

А мужские функции у него оказались на высоте. У них не было ни одной из тех проблем, что описывались в ходящих по рукам затрепанных, тщательно обернутых в плотную бумагу, ксерокопиях. Все вышло просто и легко – как помыть руки или срезать отросшие ногти. Но что удивило – не случилось ожидаемого экстаза. Того, о котором он столько читал. Не летал он ни в какие бездны, не возносился в небеса. Приятно, само собой, но совсем не то. Ну ладно, главное – успокоился на свой счет. Первая серьезная проверка за двадцать четыре года. Две предыдущие – Томка и Светка – не в счет. Оба раза им помешали.

И до встречи с Ленкой его временами грызло беспокойство. Какой-то маленький ехидный червячок изводил душу сомнениями. А вдруг вообще не получится? Есть же какой-то процент людей, у кого не получается. Вдруг и он такой же?

Теперь же червячок был извлечен из души и торжественно раздавлен. Сергей успокоился. И как только успокоился – понял, что с Ленкой пора завязывать. Иначе все это перерастет во что-то непредсказуемое. Да и с Верочкой надо было форсировать события.

И тут как по заказу навалилась учеба, начались мучения с дипломом, зарядили тусклые осенние дожди… Ленка звонила ему несколько раз, но почему-то не заставала дома. А когда ей все-таки удавалось его поймать – он сухо информировал ее о том, что опаздывает на спецсеминар. Или в библиотеку. Или нужно прямо сейчас ехать в гости к каким-то дальним, но обидчивым родственникам. Поэтому не сейчас. Потом как-нибудь. Скоро.

Ленка поняла все правильно и звонить перестала. Последний раз она прорезалась в телефоне под Новый Год. Он тогда спал – ввалился домой после зачета, усталый и злой, не раздеваясь, плюхнулся на кровать и мгновенно отрубился.

Пронзительные звонки вытянули его из плотного, какого-то густого и тяжелого сна, где отвратительные, покрытые чешуей твари копошились в помойке, что располагалась во дворе. Слизь на зеленых чешуйках мутно поблескивала в последних лучах дымного солнца, сволочи проворно бегали, выискивая среди отбросов куски получше и вопили дурными голосами. Казалось, они звали его к себе, в мусорные кучи.

Он сел на кровати и потряс головой, приходя в себя. За окном уже повисли грязные сумерки.

– Да? Вас слушают! – хмуро выдавил он в трубку.

– Привет, Сережа, – услышав Ленкин голос, он мысленно чертыхнулся. Чего ей еще надо? Неужели так и не просекла, что все у них завязано?

– А, это ты… Ну, привет, – тем не менее, вежливо проговорил он. – Как жизнь, как учеба?

– Да как тебе сказать? На четвертом месяце.

– Чего-чего? – не понял он сперва. Потом все же сообразил, о чем речь. И что надо произнести какие-нибудь слова.

– А, вот оно что, – откликнулся Сергей, сам удивляясь своему спокойному тону. – И чего же ты хочешь?

– Я уже ничего не хочу, Сережа, – помолчав, медленно произнесла Ленка. – Просто информирую. Наверное, ты тоже должен быть в курсе.

Он похолодел. Только сейчас до него дошло. Вон оно! Побочный эффект проверочки! Догадывался же, нутром чуял, что у них с Ленкой обязательно кончится какой-нибудь пакостью. Но сейчас некогда распускать нюни. Надо взять себя в руки!

– А… Ну, спасибо за информацию. Нужна какая-нибудь помощь?

– Нет, я сама справлюсь. – Она опять помолчала. – Да, представь себе, помогать не нужно. А ты… Ты и вправду ничего не хочешь мне сказать?

Он с треском бросил трубку на рычаг. Сдерживаться уже не было сил.

А за окном свистела, веселилась хищная метель, наотмашь лупила по заиндевелым окнам, смеялась над ним во всю свою разбойничью мощь. И с кухни тянуло подгоревшей картошкой. Запах стоял еще с утра – отец в который раз не уследил.

…Да, ничего себе подарочек! Что же теперь делать? Вернувшись в свою комнату, он бросился на мятую постель и несколько минут лежал, разглядывая невысокий потрескавшийся потолок. В голове царила пустота – упругая, радужная, точно мыльный пузырь. Потом этот пузырь, как и положено, лопнул, и первая мысль была совсем уж не к месту: "Летом надо ремонт делать!" Мелькнув, она исчезла, а на смену ей выплыла старая прибаутка: "Нам чего, нам не рожать, сунул, вынул, да бежать." Засело в мозгах еще со времен розового детства, с пионерлагерей… Неужели будет рожать? Одна, без помощи, с неоперабельной бабкой? Может, у нее все-таки хватит ума сделать аборт? Надо бы ей дать денег. Подзанять у ребят. Не у отца же просить – тот слишком глубоко видит. Дать, конечно, даст, но какие у него будут при этом глаза! Сколько же это может стоить? У кого бы узнать?

Впрочем, хватит себе мозги полоскать. Ленка денег не возьмет. Ни у кого не возьмет, а у него тем более. Так что бегать с высунутым языком и занимать не придется (додумавшись до этой мысли, он почувствовал какое-то стыдливое облегчение). А у нее самой денег не хватает даже на колбасу. Что же теперь с ней будет? Да и с ним?

Страх еще не оплел его своей густой паутиной, но Сергей знал, что скоро это случится. Так и палец, если порежешься, не сразу начинает болеть, а чуть погодя. Так и гнилой зуб, если выпьешь горячего чая, немного подождет, притворяясь здоровым, а после заноет в самый неподходящий момент.

Но сейчас боль нахлынула сразу – безо всяких там отсрочек. Впрочем, Сергей и не хотел облегчения. Зачем? Боль закономерна, заслужена, и не стоит ее гнать. Рано или поздно что-то такое должно было случиться. Здесь ли, в Замыкании, или в Натуральном Мире, годом раньше, годом позже – какая разница? От себя никуда не денешься.

И значит, скрутив боль, надо во всем разобраться. Во всем, что случилось. Пора быть честным до конца, и все вещи назвать своими именами. Только тогда станет ясно, как жить дальше. И стоит ли жить вообще.

Итак, у него, оказывается, есть сын. И это никто иной, как Костик. Объект РС-15. А придурок-папаша только сейчас, спустя пятнадцать лет, узнал об этом. А до этого он, папаша, работал над "объектом", уродовал его психику. Впрочем, не только же его. Уж правду так правду. Сколько ребятишек прошло через его руки за пять лет! И всех он готовил к Предназначению. Выращивал будущих Десантников. Десант на Землю. Кажется, там, в нормальной жизни, он читал какую-то фантастику с похожим названием. Не то Рассел, не то Шекли… И насколько помнится, тамошний десант ничего хорошего Земле не принес. А этот? Кто его знает… Ведь он, Воспитатель Второго Ранга, фигура по здешним меркам влиятельная, понимает немногим больше чем тогда, гнилым ноябрьским вечером, после визита Старика. Не случайно же испарился энтузиазм. Чем дальше – тем больше странных загадок, подозрительных неувязок – и ни одного толкового ответа! Ни одного! Не будь здесь Старика, он задохнулся бы в своих сомнениях как в ядовитом дыму.

Но Старик его всякий раз вытягивал из тоскливого омута. А интересно, как это у него получается? Если на факты смотреть – нет у Старика ни одного убедительного довода. Но убеждал. Если не сутью, не логикой, то чем же он брал? Манерой разговаривать? Голосом своим густым? Или вот этой своей привычкой сцеплять и расцеплять пальцы? Такая же привычка была и у отца… Да, уже теплее. Теперь Сергей видел то, что раньше едва замечал: Старик чем-то неуловимо смахивает на отца. Не внешностью, нет, какое уж тут сходство, но вот этими мельчайшими, такими привычными черточками… И глаза у них у обоих похожие – спокойные, серые, слегка усталые… И улыбка.

Но Сергей понимал – сходство получается каким-то довольно странным. Слишком уж оно навязчиво… Казалось, где-то Старик переигрывает. Вроде бы и похоже, и не так уж в глаза лезет – да только не то. Фальшь. В общем-то, грубая работа, топорная. Будто Старик сознательно натянул на себя чужую маску, и даже смог ею обмануть, но маска так и не стала лицом. Да, теперь это видно отчетливо. Значит, вот так он и взял – через психологию, через ассоциации.

Откуда вот только он узнал, каким был отец? Впрочем, и ежу понятно. С их фантастической техникой получить любую информацию и впрямь несложно. Достаточно хотя бы считать первые пласты подсознания.

Конечно, все могло быть и иначе. Например, наблюдали за ним много лет. Чего, кстати говоря, Старик и не отрицал. Значит, начать могли давно, еще когда отец был жив. Дождались его смерти, организовали вокруг него, Сергея, безнадегу – и пожалуйста. Между прочим, эта контора вряд ли станет ждать, если в ее силах ускорить события… Хотя нет, ерунда. Отец давно, очень давно знал, чем болен, и каков конец, но скрывал. Впрочем, все равно подозрительно быстро как-то все получилось.

А ведь это он и раньше понимал, если уж по-честному. И раньше бывали секунды просветления, да только он боялся их, гнал от себя – и забывал. Но ехидные рыжие червячки все равно грызли душу, и с каждым годом их становилось все больше. Избавиться от вопросов не удавалось. Где он сейчас? Что значит "Замыкание"? Кто такие эти "Силы Спасения"? Можно ли тут хоть кому-нибудь верить? Для чего на самом деле предназначена вся здешняя кутерьма? И какова его собственная роль? Истинная роль?

Разумеется, такие вопросы он Старику не задавал. Почему? Неужели боялся? А пожалуй, что и боялся. Сам не зная чего, но все-таки.

Зато пытался развеяться – брал отпуск и заваливался в "Поместье". Конечно, лес, река, садовые работы – все это здорово. Но ими не выгнать червяков из души. Тем более, он с самого начала понимал – все тут искусственное. И елки в лесу, и подосиновики, и водовороты реки, и бобровые плотины, и пахучая земляника. Материя, мертвая слепая материя, которую заставили временно принять такую форму. С таким же успехом могли бы создать совсем иную обстановочку – вулканы, например, лава, густые серные испарения. И ведь в любой момент именно так и может случиться. Если захотят эти самые Силы Спасения. Посмотреть бы им в глаза, Силам. Конечно, глаз у них может и не быть. Никто же их не видел – ни Наблюдательницы, ни Техники, ни Санитары. Да большинство из них и не подозревает ни о чем. Шелупонь всякая думает, что здесь секретная лаборатория (и очень гордится своей сопричастностью), коллеги-Воспитатели люди в основном практического склада. Дружно разделяют мысль, что незачем анализировать природу "черного ящика". Надо играть по предложенным правилам – и не останешься внакладе. Торжество феноменологического метода.

Наверное, их видел только Старик. Но никогда об этом не говорил – напротив, с некоторым раздражением всякий раз переводил разговор на другое. Обжегшись несколько раз, Сергей перестал спрашивать.

Оставалось делать выводы самому. И год от году сомнения росли. Трещала по швам такая вроде бы логичная Базовая Теория Формирования – БТФ. И мысли были в ней глубокие, и формулы красивые, и алгоритмы подавляли интеллектуальным блеском – а все же она ломалась.

Взять хотя бы ее практическое следствие, Стрессовый Метод – СМ. Сергей никогда не причислял себя к разряду сентиментальных тетушек, но когда впервые увидел все это – давиловку не слабее армейской, жестокость и подлость Помощников, карьерные фантазии одних и рабскую покорность других – ему стало дурно. И лишь после долгих бесед со Стариком – глаза в глаза – он смог убедить себя, что так и надо. Пускай сильные издеваются над слабыми, а те трепещут. Пускай доносы и розги. Пускай затравленные взгляды новичков.

Зато кривые неутомимо ползли вверх, зато они совершенствовали свою природу, овладевали Энергиями и Силами. А самое главное – все это временно. После Откровения зло начисто сотрется из их душ – точно ластиком с бумажки, а ум и воля тысячекратно умножатся. Да, они должны выплеснуть все свои темные, звериные инстинкты именно сейчас, до Откровения, выплеснуть их вовне, чтобы не копились внутри. Чтобы уничтожить зло, его надо сперва обнажить. Иначе образовались бы черные комплексы, а Откровение, умножив невидимую червоточину в сотни раз, загнало бы их вглубь подсознания. И в любой момент был бы возможен взрыв, а это ужасно – взбесившийся супермен, владеющий Энергиями. Ничего не поделаешь, надо им перебеситься, надо переболеть тьмой, чтобы получить к ней иммунитет. Откровение все загладит, все излечит. И стало быть, все в порядке.

Так говорил Старик, пристально глядя Сергею в глаза. И от его взгляда в душу вливалось спокойствие, вспыхивала в мозгу уверенная ясность. Но ненадолго. Стоило зайти в Группы, увидеть крысятник воочию, вдохнуть гнилой запашок мерзости – и ясность улетучивалась. Вместо нее подкатывала к горлу тошнота, которую приходилось маскировать ироничной улыбкой или холодным взглядом.

Да в самом ли деле это необходимо? – спрашивал он себя. Нет ли здесь какого-то замаскированного подвоха? Впрочем, кроме него, никто ничему не удивлялся. С низовым персоналом ясно – специально тупых набирали, для чисто механической работы. Но среди Воспитателей и Координаторов попадались довольно проницательные типы. Однако ни у кого из них и тени сомнения не возникало. Ну и что, – говорили они между второй и третьей рюмками, – на Земле еще и не такое бывало. Сам, что ли, армейской лямки не тянул? Повредила она тебе? Вот так-то. И вообще, с пацанвой этой без строгости не обойтись, впрочем, тебе, Серега, не понять – своих не было, а мы-то мужики тертые, жизнь нюхали, знаем, что дисциплины без ремня не бывает. А что Помощники лютуют – в жизни завсегда так. И вообще, самый умный, что ли? Другие что, университетов не кончали? И никто не возникает, один ты. Гонишь примитивные эмоции, сам как дитя.

Неужели он, Сергей Латунин, математик и психолог – неужели он идиот, неспособный подняться выше своих примитивных эмоций, неспособный применить абстрактное мышление? Нет, цену себе Сергей знал. Что же из это получается? Ответа не было.

Но сейчас рухнула последняя стенка в мозгу. Все стало вдруг ясным – и оттого особенно страшным. Значит, здесь, в этом жутком месте – его родной сын, его Костик! И Сергей своими руками калечил его душу! Свою обгадил давно – и не заметил, как принялся за сына.

Больше так продолжаться не должно. Надо что-то делать. Надо заколдованный круг рвать. Пора определить, наконец, свою собственную роль. С кем он? Со Стариком и таинственными "Силами Спасения", с этими подозрительными Благодетелями? С тупыми, агрессивными Санитарами? А может, с похотливыми бабенками-Наблюдательницами? Со Стажерами, выслуживающимися сопляками? Нет уж, спасибо. Он по другую сторону. Но с кем, за кого?

Это и было самой темной загадкой. Если уж решился воевать с Благодетелями, с их чудовищной машиной, то ради кого? А хотя бы ради Костика. Разве мало?

Собственно, больше у него никого нет. Ни родных, ни друзей. Они, друзья, поразбежались еще там – в Реальности. Один только Костик и есть. За него и надо драться.

Но как? Можно ли увести его отсюда? Ведь в исполинском механизме Корпуса он, Сергей, всего лишь маленький винтик. Что от него зависит? Что может винтик? Разве может он разорвать пространство? Или повернуть время? Нет, такое ему не по зубам. И никому не по зубам. На такое способны только Благодетели. Или те, кто им равен. А иначе не стоит и огород городить. Стоп! Что-то такое мелькнуло в голове! Огород… При чем тут огород? Темно-зеленые картофельные грядки… Огород… Род… Град… Город! Вот именно, Город! Пожалуй, в нем единственная надежда. Если, конечно, он и впрямь существует.

Но ведь являлся к Костику во снах этот самый Белый! А если Белый не бред, то остается одна единственная возможность. Его прислали из Города. За Костиком. Ну что ж, хоть какой-то проблеск. Видно, Белый знает выходы из этого пространства. Именно он и уведет Костика.

Нет! Ничего, к лешему, не получится! Костик же подключен к Центральной Сети. Как и всякий объект. Ему не дадут сделать и шагу вне программы. Могут ведь и прихлопнуть. Сейчас он понимал, что Благодетели, в случае чего, не постесняются превратить мальчишку в кровавый блин. Как и любого, кто встанет у них на пути, кто выйдет из-под контроля.

Странно, но именно эта мысль придала ему силы. Сергей рывком встал, сжал кулаки и зашагал по комнате. В тело вливалась яростная, бурлящая энергия. Значит, вот так? В кровавый блин, значит? Ну что ж, и раньше всякое бывало. На заре туманной юности, да и в армии, само собой. И после имелись уличные инциденты. И ножом горло щекотали, и кастетом лупили. Но он дрался – он умел это делать! И как правило, побеждал. Почему же сейчас он должен бояться? Нет уж, дудки. Поиграли в жмурки, спасибо, пора и лицом к лицу выходить. А если придавят? Очень может быть, что именно так все и кончится. Но что с того? Просто будет подведен итог его грязноватой жизни. Вот и все. Этого бояться не стоит, и не об этом следует сейчас ломать голову. Сейчас у него только одна цель – открыть Костику дорогу.

Вот снять бы блокировку… Или того лучше – стереть программу. Порвать физические связи с этим миром. Тогда Белому будет проще. Да и обычными средствами Костика взять не удастся. Ни увидят, не услышат, ни один прибор его не зафиксирует. А там уж Белый найдет способ увести его на волю, в Натуральный Мир.

Все здорово, только вот как стереть ее, программу? Надо же знать пароль, а это тайна за семью печатями, объектные пароли. Быть может, и сам Старик не в курсе.

Но Сергей знал и другое. Чем глубже прячут тайну, тем она проще. Нет на свете таких паролей, которые нельзя было бы обойти. В конце концов, он программист или кто? Неужели ему не обхитрить машину? Пускай даже такую, нашпигованную субквантовой электроникой. С чего он взял, что задача ему не по зубам? Зубы-то пока весьма крепки.

Итак, решено. И не стоит откладывать это дело в долгий ящик. Если он правильно понял намеки Адреича, события набирают скорость. Ярцев что-то затевает, и как знать, что случится завтра? Или даже сегодня, сейчас? Все, что угодно, может случиться. И с ним, и с Костиком. Что, если того потащат на просветку?

Сергей щелкнул выключателем. Комната сразу же вернулась к своим обычным размерам, боль отступила. Решение принято, появилась цель. Как говорится, за работу, товарищи. Мозг действовал спокойно и четко – словно и не тонул еще совсем недавно в трясине отчаянья.

Во-первых: как открыть пульт, если дверь опечатана? Ладно, сия задача не из особо сложных. Где-то тут был пластилин. Вряд ли проверяют идентичность печати. Пылью ее еще припорошить… Получится классическая детская игра во взломщика.

Хуже другое. Как незаметно пробраться к Пульту? Хоть и ночь сейчас, но сколько народу шастает в коридорах – Техники, ночные Наблюдательницы, ремонтники… А к Пульту всего один путь, и запросто можно с кем-то столкнуться. И породить кучу вопросов. В самом деле, с чего бы это Латунину среди ночи ломиться к Машинам? Тут же стукнут Санитарам – и здрасте, дружеская встреча за дверью Пульта.

Впрочем, нет – тот, кто ему встретится, долго никому ничего не расскажет. Ибо получит гантелью по черепу. Впрочем, можно и собственным кулаком обойтись. А вот веревка нужна – связать оглушенную тушу придется. Да и кляп необходим. Ну, тут сойдет и шерстяной носок. В общем, получается как в дурном боевике.

Конечно, лучше бы все эти приготовления оказались излишними. Противно же – бить по голове, связывать, совать сквозь стиснутые зубы скомканный носок и тащить извивающееся тело в какой-нибудь боковой коридор. Но как же иначе? Разве он виноват? Они же сами выбрали этот мир, эту судьбу. Добровольно. Точно так же, как и он. Значит, пускай платят за свой выбор. И все-таки хорошо бы обойтись без потасовки.

Сборы заняли немного времени. Все необходимое Сергей сложил в потрепанный рюкзачок, который таскал с собой в "Поместье". Переоделся в тренировочный костюм – в нем легче двигаться. Ну, вроде бы и все. Пора идти.

Он подошел к столу и вновь открыл черную папку. Еще раз взглянул на фотографию Костика. Господи, да как же он до сих пор не замечал сходства?! Пускай другая фамилия, пускай прошло столько лет, но все же…

Может статься, он Костика никогда больше и не увидит. Если дело сорвется – не быть Сергею Воспитателем Второго Ранга, сгниет в подвалах Санитарной Службы. Это уж как пить дать. А в случае успеха – Костик просто уйдет из этого мира в Реальность и вскоре позабудет о неком С.П.Латунине. На что ему сдался Серпет?

 

2

Костя осторожно прикрыл за собой тяжелую, до блеска отполированную дверь. К счастью, та не скрипнула – видно, петли время от времени все же смазывали. И лишь тогда он огляделся, а оглядевшись, вздохнул с облегчением: пронесло!

Тут и в самом деле никого не оказалось. Пустота и тишина. Огромный зал с высоким лепным потолком, длинные ряды синих кожаных кресел – как в кино. Только вот без экрана. Зато имелась сцена, а на ней – накрытый зеленым сукном стол. По стенам были укреплены яркие лампы в бронзовых, похожих на факелы подсвечниках. Впервые Костя видел такие лампы. Выходит, в Корпусе есть не только засиженные мухами плафоны.

А у противоположной стены одиноко стоял здоровенный зеркальный шкаф. Он как-то не вязался с торжественным залом, точно его поставили сюда по ошибке.

От нечего делать Костя подошел поближе. Посмотрелся в зеркало. Оттуда на него взглянул худой пацан, встрепанный, усталый, с воспаленными глазами. Серая форменная куртка, размера на два большая, чем нужно, висела на нем точно на огородном пугале. Поначалу Костя и сам себя не узнал. Впрочем, стоило ли удивляться? Все здорово изменилось за последние дни.

А когда надоело разглядывать свою немытую физиономию, Костя обнаружил довольно неприятную вещь. В зале имелась лишь одна дверь – та, через которую он сюда вошел. Никаких запасных выходов не наблюдалось. Значит, надо возвращаться назад, начинать поиски сначала. Ну почему ему так не везет?

Однако перед тем, как уйти, Костя, сам не зная зачем, открыл дверцу шкафа и заглянул внутрь. Ничего интересного он там не обнаружил, если не считать заплесневелой хлебной корочки, невесть какими судьбами сюда попавшей.

Он закрыл дверцу и повернулся. Надо уходить. Опять блуждать, прятаться, точно сбежавшей из школьного зооуголка мышонок. Как же это ему надоело! Позади – два сумасшедших дня, бесплодные поиски выхода. Он понимал, главное – это выйти из Корпуса наружу, а там уж как-нибудь. Скорее всего, удирать придется через парк. Там должна быть стена, которую надо будет перелезть. Тогда, наверное, он вырвется. Куда вырвется? И что делать потом? Вопросы, ясное дело, муторные, значит, с ними лучше обождать. Главное – на свежий воздух выбраться. В помещении надеяться не на что – рано или поздно все равно заловят.

…Но легко мечтать – выйти оказалось не просто. Он ведь и знал-то всего лишь один выход – тот, которым водили Группу на прогулки. Именно туда ни в коем случае и стоило соваться. Неизвестно, где еще они устроили засаду, но уж там точно. И угрюмые Санитары в синей суконной форме только того и ждут, когда он, дырявая башка, попробует открыть заветную дверь. Тут-то они его и возьмут за шкирдон.

Значит, надо искать другие выходы. Ясно, что их должно быть много. Для каждой Группы свой, не считая всяких там служебных, грузовых, запасных… Не могут же они поставить охрану всюду? Не слишком в это верится. Что у них, других дел нет, что ли, кроме как Костю ловить? Он ведь кто в масштабах Корпуса? Пылинка. Одной больше, одной меньше. Мелочь рыбья, как говорили Наблюдательницы.

Да к тому же за эти два дня он ни разу не увидел никого из Санитарной Службы. Все шло обычным, раз и навсегда заведенным порядком, точно ничего и не случилось. Маршировали Группы на занятия, в столовые, в палаты. Бегали туда-сюда озабоченные Наблюдательницы. Обычная жизнь. Все заняты делом, никто не паникует.

И лишь ему приходилось шарахаться от любого звука, прятаться от каждой тени, все время ждать какого-нибудь подвоха. Двигаться короткими перебежками по узким коридорам, отсиживаться в боковых тупиках, в подсобках, на складах и в сортирах, вздрагивать при звуке чьих-то шагов. Странно – как это он до сих пор еще не попался? Похоже, они не суетятся – знают, что время работает на них.

Впрочем, ему все же здорово повезло. Вышел же он из того ледяного карцера, да к тому же еще сразу оказался на складе. А на складе было все, что для жизни надо. Оделся, умылся, запасся хлебом, набрал в пустую бутылку воды из-под ржавого крана, а главное – прихватил всякие полезные мелочи. Правда, он пожадничал и набрал много лишнего. Вот, например, фонарик. Зачем нужно было его тащить? Толку от него никакого. По ночам во всех коридорах Корпуса горит свет, пускай и слабый, но видеть можно. Днем – тем более помеха. Только место занимает в наволочке, которую он использовал вместо рюкзака. Костя совсем уж собрался фонарик выкинуть, но в последнюю минуту раздумал. Опасно это. Найдут, обязательно найдут. И насторожатся. Ведь сам собой фонарь не мог улететь со склада? Крылышек у него вроде как не наблюдается? Значит…

Хорошо бы как на уроке Энергий. Сосредоточиться бы, поймать волну – и силой этой волны переправить все ненужное обратно на склад. Или распылить в воздухе. Жаль, невозможно. Энергию не вызвать иначе как в тренировочном зале, когда рядом стоит преподаватель, а ты сам подключен к Пульту. Вот после Распределения будет автономный источник. У каждого. Кроме него, разумеется. Кончились для него эти игрушки.

Вот и приходится вслепую бродить. В потемках. Тем более, что ничего не понятно. Ну ладно, хочет он выбраться, а зачем? Есть ли у него какая-то цель посерьезнее? Ну, сбежал от наказания. И что дальше? Белый помог выйти из холодной камеры – и за то ему спасибо. Но после камеры приходится надеяться лишь на себя. Белый больше не являлся и ничем о себе не напоминал. Потому и приходится бродить наугад. А долго ли так побродишь? Ну, три дня, ну четыре, от силы неделю. А дальше? Хлеб-то кончится. Идти обратно на тот склад? А они что, дураки? Разве не поняли своей ошибки? Ясное же дело, тот склад сейчас охраняют. А может, и не только тот. Да еще вопрос, удалось бы ему найти обратную дорогу? Слишком уж тут все запутано – как в лабиринте. И как ни крути, а если не найдет он выход за неделю – придется сдаваться. Не умирать же голодной смертью!

Конечно, если они не поймают его раньше. Охота, без сомнения, началась в тот самый момент, когда в стене камеры появилась дверь, и он с размаху ударился в нее плечом. Не зря же Наблюдательница Елена говорила: "За каждым твоим движением наблюдают!"

Как они позволили ему уйти? Может, вредная бабенка наврала? А зачем ей врать?

Одно лишь ясно – действует полоса удач. Счастливая такая полоса. Везет ему необыкновенно. И дверь, и склад, и не попался еще до сих пор. Однако рано или поздно везение кончится – и тогда… Значит, надо отыскать выход как можно быстрее, пока есть еще время. Вот найти бы, к примеру, Ключевую комнату. О ней иногда говорили между собой Наблюдательницы. Там огромная доска с гвоздиками, на гвоздиках – ключи с бирочками. На бирочках номера, номера на дверях – может, и удалось бы понять, какая дверь ведет к выходу.

Остается, конечно, крайнее средство. Разбить какое-нибудь окно и выпрыгнуть. Но это неизвестно еще как повернется. Во-первых, высота, разбиться можно. Потом, Наблюдательницы сбегутся, шум подымут. Да к тому же и стекла… Вдруг они здесь небьющиеся?

Нет, с этим торопиться не стоит. Если уж совсем плохо будет, жратва кончится, погоня на хвост сядет – вот тогда, может, и стоит попробовать. А пока надо продолжать слепой поиск. И не хныкать раньше времени.

Костя резко повернулся, собираясь выйти из зала.

Не успел он, однако, сделать и пары шагов, как раздался подозрительный какой-то звук. И еще! И снова! Сюда кто-то шел.

Костя вздрогнул. Что же теперь делать? Судя по звукам, в зал целая толпа ломится. Вот еще секунда-ругая – и отворится дверь, и на пороги появятся они – с мерзкими ухмылками, довольные, потирающие волосатые лапы. И никуда от них не денешься.

Только одно и остается – прятаться в шкафу. А вдруг они не станут все обшаривать? Увидят, что в зале пусто – и уберутся восвояси.

Костя нырнул в шкаф и аккуратно потянул за собой скрипучую дверцу. В шкафу было темно, пыльно и душно. И чем-то назойливо пахло. Видимо, мышами.

А шаги приближались. Вот распахнулась дверь, раздался топот – и зал наполнился множеством людей. Костя сжался и затаил дыхание. Вот-вот подойдут к шкафу. Станут осматривать зал – и разумеется, про шкаф не забудут. Вот сейчас…

Но дверцу так никто и не дернул – Костя боялся зря. У собравшихся были дела поважнее.

– Итак, начинаем, коллеги, – послышался глубокий бас. Почему-то он доносился отовсюду. Как такое может быть? Но память тут же хмуро выдала ответ: в зале повсюду установлены скрытые динамики. Вспомнить бы только, что это за слово такое, "динамик"? И знакомое вроде бы, а все равно непонятное. Ладно, не стоит ломать голову… "Клюшка"… "Мама"… "Рюкзак"… Еще пару дней назад он цыкнул бы на себя – нечего потакать болезни! Но сейчас – другое дело. Слишком многое изменилось после холодного карцера, когда появилась дверь. Ведь не было там ничего такого с самого начала. Гладкая холодная стена – и все. Он эту стену собственными руками ощупывал.

Что же получается? Из-за своей "болезни" он может создавать то, чего раньше не было? Ведь никакими Энергиями дверь не создать, будь ты хоть сто раз к источнику подключен.

А ведь это Белый его научил, как действовать. Выходит, и Белый – не бред больного ума, а что-то иное. Но что? Никак его не понять, и чем дольше о нем думаешь, тем страшнее становится.

Но будет еще время поразмыслить. А пока надо бы послушать, о чем они тут говорят.

– Вы все, разумеется, понимаете, уважаемые коллеги, по какой причине мы здесь собрались. Ситуация слишком серьезная, так что не будем тратить времени на обычный ритуал. Поэтому сразу перехожу к сути. Многие факты каждый из вас порознь уже знает, но думаю, не лишне описать общую картину. Итак, коллеги, то, чего мы боялись, наконец произошло. Начался Прорыв. Да, именно Прорыв. Именно то, что обязана предотвращать наша доблестная Санитарная Служба. Впрочем, я давно замечал, что работает она вхолостую. Конечно, главное сейчас – устранить проблему. А потом уж мы определим степень персональной вины каждого.

Итак, что мы имеем? Имеем мы девятнадцатую Группу, до недавнего времени считавшуюся одной из лучших. А в ней, в Группе, объект РС-15, Временный Помощник. Обычный объект, без каких либо странностей. Так вот, два дня назад объект ушел. За это время так и не удалось его локализовать. По некоторым, пока не выясненным причинам, прямые методы дают сбой. Вы понимаете, что это значит? Объект может сейчас находиться где угодно, может даже покинуть Корпус – и мы ничего не в состоянии не только его удержать, но даже заметить сей прискорбный факт. Боюсь, удержание возможно лишь вблизи Границы. Но хочу спросить вас, коллеги – вы представляете, чего это будет стоить? Потребуется синхронная работа всей Системы. А плотность энергии нужна такая, что не хватит мощности галактического ядра. Видимо, вдоль всей Границы придется создать зоны сингулярности. А это значит – не исключено искривление темпорального вектора. Ну, а если и оно не поможет – придется обратиться за помощью сами знаете куда. И сами знаете, что нам за это будет. Так что призываю вас рассчитывать лишь на собственные наши силы.

Конечно, рано или поздно мы его остановим, это не вызывает сомнений. Вопрос в другом – какой ценой. Поймите, я не хочу вас запугивать. В конце концов, наш с вами корабль имел пробоины и похлеще. Ничего, как-то выбирались. Выкручивались каждый раз каким-то чудом. Но сейчас случай особенный. Надеюсь, всем ясно, почему? Не в объекте же дело, в конце концов. Одним больше, одним меньше – какая разница… Страшно другое. Догадываетесь, какие силы нам противостоят? Именно они инвольтируют объекту свою энергию. Я даже не уверен, выдержит ли на сей раз Барьер Великих Волн.

В общем, как видите, я предельно откровенен. Да, я надеюсь на благополучный финал, но думаю, стоит на всякий случай подготовить эвакуацию Групп. Во всяком случае, обеспечить блокаду. Технической Службе начать подготовку немедленно. Далее, объявляется тревога по форме 1б. Всю энергию – Санитарной Службе, каналы не должны закрываться ни на секунду. Все прочие дела – побоку, энергию – Санитарам. Медицинской Службе – увеличить дозировку Концентрата до максимума. Лучше уж подстраховаться. Конечно, это уменьшит выход ментального продукта, но делать нечего… Занятия Энергиями временно прекращаем – до изъятия объекта РС-15. Ну и, разумеется, глубокое зондирование всей девятнадцатой Группы. Вот, в принципе, и все. Переходим к обсуждению.

Наступила тишина. Костя едва сдерживался, чтобы не чихнуть. Очень уж пыльно было в шкафу. Странный какой-то шкаф. Непонятно зачем его тут поставили, непонятно почему он пустой…

Услышанное Костя понимал смутно. Слишком уж много незнакомых слов. Да и голова варила плохо – видно, умотался до предела. Впрочем, главное как раз понятно – речь шла о нем. Значит, до сих пор они так и не смогли его обнаружить? Но почему? Неужели у них сломалась вся их следящая техника? Выходит так, что они как бы ослепли и оглохли? Но разве так бывает?

Его размышления прервал голос – удивительно знакомый, все такой же тяжелый и резкий, как в ту, залитую лиловым светом, ночь. Голос того самого очкастого начальника в белом.

– У меня вопрос, почтенный Сумматор. Судя по вашим словам, вы допускаете вероятность того, что объект выйдет на Границу. Так?

– Да, именно так, почтенный координатор Ярцев, – очень спокойно и даже, как показалось Косте, со скрытой издевкой ответил первый голос. – Вы на удивление тонко уловили мою мысль.

– Значит, вы полагаете, он способен разорвать Второе Кольцо?

– Без сомнения. Полагаю, второе он уже порвал. Не поручусь и за третье. Запомните раз и навсегда. Не объект идет – его ведут. Когда же вы, наконец, поймете – мы воюем не с объектом!

– Но как, каким образом? – не сдавался упрямый координатор Ярцев. – Не допускаете ли вы, что он умеет пересекать слои? Такого просто не может быть! Это фантастика! Я, как начальник Санитарной Службы, даю голову на отсечение…

– Поберегите свою голову, Ярцев, она вам еще пригодится. На некоторое время. А что касается конкретного механизма… Неужели вы до сих пор еще не поняли? С помощью какого механизма, по-вашему, он покинул бокс? Вам этого недостаточно? По крайней мере, один способ он уже знает. Может, именно его он и применит, чтобы выйти на Границу. Причем обратите внимание, Ярцев, равновероятно попадание к любому выходу. Конечно, будем исходить из принципа наименьшего действия. Значит, усильте контроль за ближайшей точкой. Ну, знаете, о чем я говорю. Та самая пещера у реки. Но никаких гарантий, что он окажется именно там, я не даю. Не забудьте, какими силами он инвольтируется. В общем, стоит ему перейти реку – и… Во всяком случае, Ярцев, если он перейдет реку, вы наверняка лишитесь вашей лысеющей головы. Я лично об этом позабочусь. Да и у меня, возможно, будут неприятности.

– Извините, Сумматор, – снова подал голос Ярцев, – но если он выйдет к берегу, что помешает нам прямо там его и взять? Пространство там великолепно просматривается, да и побольше патрулей пошлем. Откуда такое неверие в работу наше службы?

– Да, Ярцев, – не сразу отозвался невидимый Косте Сумматор. – Да… Недооценил я ваше упрямство. И такой человек заведует у меня Санитарной Службой! С кирпичами у вас получалось куда как лучше. Ладно, в отличии от вас, я умею признавать свои ошибки, в том числе и довольно старые. Ну, а по сути дела… Скажите, любезный координатор, с чего вы взяли, что поймаете его там, у реки? Не правда ли, здесь, в Корпусе, сделать это куда проще – и что же мы видим? Результат налицо. Неужели вы не понимаете, что толку от ваших приборов никакого? А если он действительно окажется на берегу, у вас, помимо всего прочего, будет весьма мало времени. Вход в пещеру от точки выброса всего лишь в трех с половиной километрах – конечно, по его масштабу. Значит, в вашем распоряжении не больше часа. Поэтому даже локализовать объект – вы и то не успеете, по всей видимости. Уяснили?

– Да, Сумматор… Прошу извинить мою настойчивость… Не учел всей сложности ситуации. Со своей стороны, заверяю, что подобное впредь не повторится. Санитарная Служба мобилизована и готова к выполнению любого задания!

– Вот и прекрасно, Ярцев. Давно бы так. Больше ни у кого нет вопросов? Тогда я попросил бы остаться руководителей технических служб и начальника Центрального Пульта. Остальные пока свободны. Идите и действуйте. И не советую забывать о тревоге по форме один. Все, удачи вам.

Послышался шум, беспорядочный топот, хлопнула дверь – люди вытекали из зала, точно вода из бутылки с узким горлышком. И вот, похоже, не осталось ни капли.

Но Костя все еще сидел в шкафу, боясь пошевелиться. Да, пока они не смогли его обнаружить. Но именно поэтому и не стоит рисковать. Тем более сейчас, когда впереди засветился обманчивый огонек надежды. Ведь этот ихний Сумматор, сам того не подозревая, открыл ему путь. Все оказалось так просто! Не надо больше блуждать по хитрым коридорам Корпуса, не надо шарахаться от каждой тени и экономить оставшийся хлеб. А надо лишь сосчитать в уме до десяти и проткнуть воздух рукой – все равно что повернуть ключ в замочной скважине.

 

3

Ветер поднялся внезапно. Он взлохматил пожухлую траву на берегу, закрутил бурунчики серой воды, утащил куда-то вдаль целлофановую обертку.

Все тут было тоскливо. Справа – стальная лента реки, над водой клубится густой туман, и другого берега не разглядеть, как ни пытайся. Слева – огромный скошенный луг, то тут, то там разбросаны чахлые кусты, кое-где торчат невысокие деревья с облетевшими листьями. Ветками, словно скрюченными болезнью пальцами, тычут в низкое, набрякшее дождевыми тучами небо. А под ногами – редкая трава, давно уже пожелтевшая и какая-то сморщенная, дряхлая. Словно полинявший, изъеденный молью ковер на помойке. Да тут и впрямь настоящая помойка – всюду клочки пакетов, обертка, яичная скорлупа, сплющенные пивные банки… Видно, люди тут бывали, и, судя по обилию мусора, весьма часто. Вот и луг то и дело пересекают утоптанные тропинки, поблескивающие мутными лужами – наверное, недавно прошел дождь.

Ветер принес с собой холод. Не такой, конечно, как в ледяной камере, но все-таки липкий и противный. Костя передернул плечами. Хорошо хоть на нем теплая форменная куртка, догадался взять со склада. Без нее он бы за пять минут превратился в ледышку.

Впрочем, некогда об этом думать. Нужно искать Дыру, и чем скорее он ее отыщет, тем больше шансов. Неизвестно, что придумали те, из Корпуса. Хотя и не могут его до сих пор найти Санитары, и приборы ихние отказывают, но рано считать себя в безопасности. Кроме Санитаров, у них, должно быть, много чего припасено. На собрании об этом говорили. Какие-то зоны сингулярности, Барьер Великих Волн… Костя не понимал, что это значит, но догадывался – чтобы его поймать, они пойдут на все. Единственная надежда, что всякие ихние ловушки, Барьеры и прочая дрянь, не устанавливаются мгновенно. Такие дела и времени требуют, и сил. Не случайно же Сумматор (интересно, кто он такой?) распределял энергию. Значит, не так уж у них ее и много, если делят. Может, пока они будут настраивать свои фокусы, он уже найдет Дыру? Сумматор же говорил – три с лишним километра. Это всего ничего… Знал бы он, что Костя, скрючившись в три погибели, внимательно его слушает. Уж наверняка не болтал бы лишнего!

А вдруг Сумматору только того и надо? Что, если он специально говорил о реке и о подземном ходе? Знал, что Костя может его слышать – вот и направил прямиком в ловушку. Почему бы и нет? От них можно ждать любой хитрости.

Правда, знай Сумматор, что Костя подслушивает – там бы, в зале собрания, его бы и схватили. Правда, Сумматор мог и не догадаться, что Костя слушает его именно из шкафа… Нет, ерунда! Не стали бы они ради него устраивать спектакль – некогда! Значит, не нужно дергаться. Дыра и в самом деле должна быть где-то рядом.

Другое плохо – сможет ли он ее узнать? А что, если Дыра – это крошечный кошачий лаз, который с первого взгляда и не заметишь? А может, она здоровенная, словно туннель в метро? Метро… Ладно, некогда в собственных мозгах копаться. Тем более, что уже другой вопросик вертится. Если дыра, то в чем? Просто в земле? Или в холме каком-нибудь, в скале?

Вокруг не наблюдалось ни скал, ни холмов. Была плоская как блин серая долина. Значит, эта Дыра уходит вертикально вглубь? Иначе никак не получается, земля же тут мягкая, сплошной песок, пологий туннель давно бы обрушился. Но если Дыра вертикальная, это уже не Дыра получается, а яма. И в нее придется прыгать. Она, наверное, глубокая, не разбиться бы…

Впрочем, если Дыра кем-то используется как выход, она не может быть слишком опасной. Да и Сумматор не говорил бы столь уверенно. Обязательно утешил бы публику, что Дыра непроходимо, что бояться им нечего. Почти нечего. Но похоже, и он, и все остальные не сомневались, что если уж Костя найдет Дыру, то сумеет ею воспользоваться. Потому-то и всполошились. Ведь, похоже, все свои тайные силы на него бросили – барьеры, волны, сингулярности какие-то… Наверное, могучие силы, а они ими запросто вертят, всеми этими пространствами, энергиями, галактиками… Только вот не замечают, что у них под носом творится.

Костя поежился и ускорил шаги. Ну где же она, Дыра? Неужели он так и не найдет ее? Да не может этого быть, обязательно найдет! Иначе все, что было раньше, окажется слепой и глупой случайностью. А на самом-то деле разве оно случайно? Разве Белый – случайность? Разве невесть откуда взявшаяся дверь – случайность? Не говоря уже о том, как он оказался здесь, на берегу. Перенесся, перелетел – какая разница? Просто захотел сюда – и вот, обнаружил, что стоит в мокрой траве у края песчаного пляжа. Нет, само собой такое не случается. Костя чувствовал – помогают. А кто, неизвестно. Может, Белый. А может, и кто-то еще. Хватило бы только у них сил.

Но если Санитары все же его поймают… Лучше и не думать. Тут уж дело не обойдется Дисциплинарной Группой или даже Первым Этажом. Будет гораздо хуже. Ситуация изменилась. Он теперь не просто нарушивший законы Корпуса мальчишка, которого нужно публично наказать, для острастки другим "объектам". Нет, теперь он, Костя, для них настоящий враг, Противник. А врага не наказывают – его уничтожают. Если он не сдается. Впрочем, если и сдается – тоже. Да они же просто-напросто убьют его! Как это Наблюдательницы той ночью болтали? "Сотрут". А может, и не просто, не сразу. Надо же им узнать, кто помог выйти из камеры. Значит, будут пытать. А почему нет? Костя понимал, что того, прежнего Кости, наивного лопуха-Помощника, больше не существует. Есть какой-то новый, другой Костя, и этот новый Костя ни во что больше не верит. Ни в их доброту, ни во все эти красивые сказки – Предназначения, Распределения… Стыдно вспомнить, как мечтал, сопливый дурак, о зеленой куртке Стажера.

Но все-таки где же Дыра? Костя растерянно огляделся. Странно, местность резко изменилась. И как он не заметил? Наверное, слишком уж углубился в свои хмурые мысли.

А вокруг все стало другим. Пологая равнина вздыбилась вдруг холмами, зазмеились во все стороны глубокие и узкие овраги, появились густые заросли крапивы и чертополоха. Земля под ногами сделалась вязкой, ботинки из нее приходилось выдирать с силой, и позади оставалась четкая цепочка следов. И еще что-то было такое, необычное. Костя не сразу понял, что это – слабое, низкое гудение, негромкий треск. Будто рядом тянулась линия электропередачи – только вот ничего похожего здесь, конечно же, не наблюдалось. По-прежнему над головой висело унылое небо, точно скомканный (и довольно грязный) носовой платок, по-прежнему справа дымилась мертвым туманом поверхность реки. Но Костя чувствовал – что-то сейчас должно случиться. Всюду – и в зябком воздухе, и в гибнущей траве, и в ободранных кустах – дрожала невидимая тревога, и с каждой секундой напряжение росло. Казалось, какие-то неуловимые силы наполняют собой все здешнее пространство.

А через минуту обнаружилась Дыра. Слава Богу, это был отнюдь не кошачий лаз. Неровное отверстие в ближайшем холме, достаточно широкое, чтобы не ободрать бока.

Костя бегом помчался к холму.

Вблизи холм оказался куда круче, чем виделось от берега. Отверстие находилось не так уж и высоко, но все же Косте пришлось изрядно помучиться, прежде чем он до него добрался. Глинистый склон был скользким, и несколько раз Костя, теряя равновесие, плавно съезжал почти до самого подножия.

Конечно, и куртка, и брюки густо измазались глиной, левую ладонь украсила длинная багровая царапина – Костя и не заметил, когда ободрался. Но это мелочи, главное – Дыра найдена. Можно считать, полдела сделано. Остался пустячок – спуститься и перейти на ту сторону. Перейдет ли он? И долго ли придется топать? Река, по всему видать, широкая, да и туман скрывает расстояние. Тем более, ход, скорее всего, петляет. Не подвела бы у фонаря батарейка.

А забавно вышло. Сколько раз он жалел, что прихватил со склада бесполезный, как ему казалось, фонарь, сколько раз хотел от него избавиться, а сейчас вот пригодился. Это что, тоже случайность?

Он вытащил фонарик из кармана, щелкнул рычажком. Свет вроде бы довольно яркий. Значит, пора идти… Почему-то стало вдруг тоскливо. Костя обернулся и посмотрел вокруг. Все то же самое – река, туман, холмы. Во всяком случае, он видит это все в последний раз. Да и о чем жалеть? Прощай, Корпус!

Костя лег на живот, перехватил фонарик левой рукой и по-пластунски полез внутрь.

Оттуда, из пещерной тьмы, ему в ноздри ударил какой-то странный запах. Впрочем, запах слабый, едва уловимый. Что бы это могло быть? А шут с ним, с запахом, не вечно же ему ползать в грязной норе. Доберется до того берега – и все, хватит с него пещер.

Оказалось, ползти, сжимая в руке фонарь, довольно неудобно. Левая рука действует вполсилы. Лучше бы налобник, как у шахтеров. Вот, и про шахтеров вспомнил! Раньше бы затрясся – болезнь, болезнь! Вот тебе и болезнь…

Когда глаза малость привыкли к темноте, Костя понял, что может и разогнуться. Плиты над головой резко пошли вверх. А сам ход углублялся все ниже и ниже, но не сильно. На самую малость. А что это значит? Холм был довольно близко от берега. Если бы ход шел прямо, то уперся бы в реку. Значит, ход пока что тянется в сторону. Что же из этого следует? Неприятная вещь следует. Долго, наверное, придется плутать. Потом, конечно, ход изогнется в нужном направлении, но вот когда? А что, если пещера протянулась на десятки километров? А то и на сотни? Он, кажется, где-то слышал о таких пещерах. Или читал. В общем, плохи дела. Может, здесь придется провести не один день. А жрать-то нечего. Конечно, в карманах еще осталось несколько кусочков засохшего хлеба, но их хватит всего на один раз. К тому же еще и воды нет. А ведь стоял около реки – и не догадался набрать бутылку. Впрочем, в пещерах вроде бы можно найти воду. Но это уж как получится. И значит, он имеет шансы помереть не только от голода, но и от жажды. Что случится гораздо быстрее. А случится ли? Или еще раньше его поймают эти, из Корпуса, или… Или что-то произойдет. Так что нечего раньше времени раскисать. Надо идти вперед.

Костя вытянулся в полный рост, так что даже спина хрустнула. Тренированный-то он тренированный, а позвоночник уже начинает ныть.

Приглядевшись, он вдруг понял, что бурые плиты стен обтесаны. Неужели природа постаралась? Нет, здесь явно поработала кирка. Интересно, сколько с тех пор прошло столетий? Косте почему-то казалось, что время здесь, в пещере, измеряется уж никак не меньше чем столетиями.

Но кто, интересно, все это делал? Кто рубил твердые камни, кто пробивал ход на ту сторону? И в голове вдруг как-то сразу возникла картинка… Мутное, желтовато-ржавое пламя факелов. Горячая смола с шипением падает на темные отвалы породы, и в неверном свете поблескивают голые, потные спины рудокопов, и мерзко, точно гвоздем по стеклу, скрипит колесо тачки…

Хотя, впрочем, это лишь его, Костина, фантазия, а на самом деле все было по-другому. Ведь чтобы рисовать себе такие картинки, нужно знать… А он ничего не знает о здешнем мире. Ведь и Корпус, и туманная река-граница, и пещера – всего лишь маленькие осколки чего-то огромного и жуткого. И об этом-то огромном он не знает ровным счетом ничего. Во всяком случае, не больше, чем о снежной пустыне, где он встречался с Белым. Вот кого хотелось бы сейчас порасспросить. Но Белого нет, да и появится ли он еще? Все, что мог – он уже сделал. И теперь остается надежда лишь на себя, на свои, если уж говорить честно, жалкие силенки. Да еще на Дыру – выведет же она его когда-нибудь на ту сторону.

А ход меж тем становился все круче. Что странно – пыли здесь почти не было. Будто какая-то спецбригада регулярно пылесосила эти бурые камни. Вообще, странная какая-то пещера. Да выведет ли она его куда-нибудь? Конечно, Сумматор назвал ее ближайшим выходом, да только не уточнил, долго ли придется идти. Тем более подозрительна эта усиливающаяся крутизна. Если дальше так пойдет, невозможно станет двигаться. И тогда… Тогда придется поворачивать обратно. Искать другие выходы. Сумматор же говорил – есть и другие. Не падать же вниз головой в какую-нибудь коварную пропасть.

А не попытаться ли рвануть на ту сторону вплавь? Но тут же он понял – это смешно. Смешно и глупо. Мгновенно потонет как слепой котенок. Добро бы это еще была простая река. Да и то, и в обычной реке долго в ледяной воде не протянешь. Но самое главное – река-то необычная. Граница… Стало быть, всякие ихние штучки. Ловушки всякие.

Но и здесь, в пещере, скоро станет не лучше. Скоро он покатится вниз, все быстрее и быстрее, пока не размозжит себе голову о красноватые камни там, на дне.

Видно, все же придется возвращаться. И нечего обманывать себя мечтой о других выходах. Не сумел воспользоваться ближайшим – где уж ему, сопляку, грезить об остальных. А что, если и впрямь сдаться? Ничего не поделаешь, побег не удался, так что же теперь, помирать? Вдруг они все-таки не такие бездушные? Может, все-таки простят? Он, конечно, упрямиться не станет, все им расскажет про Белого, про "болезнь"… Тогда – о радость! – всего лишь публичная порка и Дисциплинарная Группа. Или Первый Этаж. Место, откуда нет возврата. Оттуда уже никому не подняться. Никогда. Васенкина вот отправили, теперь и Костина очередь подошла.

Нет, не стоит обольщаться. Не отделается он Дисциплинарной Группой, как у них в ногах не валяйся. Нашел, на что надеяться!

И тут в его голову забралась странная мысль. Что, если бы сейчас ему сказали – возвращайся в Корпус, и ничего тебе не будет? Ни Первого Этажа, ни Дисциплинарки – вообще никакого наказания. Даже в Помощниках оставят. Даже в Стажеры возьмут. Все будет как раньше. Пошел бы он обратно?

Нет. Глупости это. Он свой путь выбрал еще в карцере. Нельзя оставаться в лапах у темной стаи. А теперь он вдобавок и кое-что знает про них. Пускай всего-ничего, пускай жалкие крохи правды, но ведь знает же! Слышал речи на собрании, потом опять же заговор Наблюдательниц припомнился. А жуткий лиловый свет, а стальной голос начальника Санитарной Службы? От всего этого такой гнилью несет, что лучше уж помереть, лишь бы туда не возвращаться. В тысячу раз лучше потонуть в ледяной воде, разбить голову о каменные плиты. Тогда, во всяком случае, он не достанется им.

Да и зачем обязательно воображать плохое? А вдруг туннель вскоре выровняется и выведет Костю в Нормальный Мир? И выйдет он под солнышко, вернется домой, позвонит в дверь своей квартиры, и надо будет сильно давить на обшарпанную кнопку звонка, никак руки не доходят, а надо бы проверить, отчего она барахлит. Делов на пять минут…

Кстати, солнышка может и не быть. Неизвестно же, какое там время. Может, холодная туманная ночь, может – дождливое утро. Впрочем, какая разница? Главное – дома. Главное – вернулся.

А другие останутся там, в Корпусе. Видно, они так и не узнают, какая она, нормальная жизнь. Правда, он и сам толком не помнит, лишь несвязные обрывочки, клочки воспоминаний. Одним словом, "болезнь". А там, наверное, все придется начинать заново. Да и как его встретят? Неизвестно же, сколько времени прошло? Оно ведь в разных мирах течет по-разному. Костя сам не понимал, откуда пришло к нему это знание, но ничуть в нем не сомневался.

А вдруг там уже десятки лет прошли, а то и сотни? И никого уже нет – ни мамы, ни друзей – никого из тех, кого он помнит и любит. Он вернется к чужим, незнакомым людям, в чужой мир. Зачем он им? Да и они ему?

Ну что ж. Пускай даже и так. Все равно это лучше Корпуса. На то и название – "Нормальный Мир". Значит, и жизнь там будет нормальная, человеческая. А все плохое останется позади, в Корпусе.

Многое останется позади. Но не только же Наблюдательницы, Питье, уроки Энергий и Благодарственное Слово. Не только вся эта муть – Распределения, Великое Предназначение…

Там же и ребята останутся. Его ребята. Те, кто верит, что появились на свет в Корпусе. Верят всякому гнилому вранью, которым их кормят каждый день.

Он ведь и сам верил точно так же. И лишь недавно, "заболев", он стал что-то понимать. Словно проснулся, вылез из трясины, из тягучего многолетнего сна.

Но сейчас некогда ударяться в самокопание. Надо поскорее выбраться на волю, в Натуральный Мир. Так, кажется, они его называют? И там уж решить, что сохранить в памяти, а что выкинуть из головы навсегда.

Потому что вспоминать – стыдно. Мелькают перед глазами картинки, и каждая – точно мокрой тряпкой по лицу. Каким же был он злобным насекомым! Перед Серпетом выслуживался, перед Наблюдательницами… Трепетал, как бы чего в Журнал не накатали. Потому что маячила цель – Стажерство. Он в Стажеры готовился. А как готовился? Дрессировал пацанов в Группе. Словно они не люди. И когда понял? Только сейчас, после всех событий… Сейчас-то и "болезнь" над ним поработала, и Белый помог, и сам насмотрелся, как тут все закручено. Сейчас понимать легко. Да только после драки кулаками не машут. Что толку понимать сейчас? Раньше бы. Когда Рыжова лупил "морковкой", или когда Васенкина заставлял сквозь "коридор" ползать…

Но куда уж… Вместо этого он распоряжался. Поставили в два ряда стулья, сели. Между стульями оставалось узкое пространство – "коридор". Потом Васенкина заставили лечь на живот и по-пластунски ползти между стульями. И каждый, мимо кого он полз, лупил его ногой под ребро. Не сильно бил, не чтобы искалечить, а для боли.

Саня, наконец, прополз – и сидел, прислонившись к светло-салатовой стенке, с трудом ловил воздух посиневшими губами. И прятал глаза. Наверное, не хотел, чтобы ребята видели его слезы.

А Костя дал команду поставить стулья на место, потом сел за парту, раскрыл книжку. Ту самую, роман Вальтера Скотта.

…Ведь было же тогда что-то такое… Скреблось муторно в печенках, подташнивало слегка. Но с этим он легко справлялся. Сам себя и успокаивал. Все правильно, все путем. Ну, наказывает он ребят, так для того ему и власть дана, для того он и Помощник. Ну, заставляет сквозь "коридор" ползать, так ведь не часто. И всегда за дело. Чтобы не выпендривались, не ленились, не тянули Группу назад. Он же не как другие Помощники, он не для удовольствия издевается. Димка Руднев, тот смеха ради ребят спичками жег, специально у своего Воспитателя коробок выпросил. А Гусев вообще такое вытворял, что и вспоминать противно. Не говоря уже о злодее Кошелькове, давнишнем Костином мучителе. Вот и получалось, по сравнению с теми, с другими, он чист как стеклышко. Именно так он перед Белым и оправдывался.

Именно поэтому сейчас и было плохо. Не зря же Белый ему тогда говорил… Выходит, на самом-то деле Костя ничуть не лучше прочих. И даже еще сволочнее. Ведь было же, было это тоскливое, муторное чувство, где-то в глубине он знал, что делает, и как это все называется – но все равно делал. Ну, пускай не ради удовольствия, а чтобы Стажерство приблизить. Какая разница? Важен результат. Ребят-то он давил, как все. Как все они – Помощнички… Стажерчики… И на Белого он на самом-то деле зачем кричал? Чтобы в себе тоску заглушить. А Белый смотрел на него своими большими грустными глазами.

Костя вдруг понял – глаза у Белого точь-в-точь как были у Васенкина. В тот самый день, когда его отправляли на Первый. В последний день. Это случилось после обеда, они только-только успели войти в палату. Не все еще даже разделись – а на пороге уже появился Серпет, а с ним несколько незнакомых Наблюдательниц, хмурых теток с непроницаемыми лицами и мощными, словно бульдозеры, фигурами.

Все с каким-то нехорошим интересом уставились на них. И Костя почувствовал – сейчас что-то будет. Даже зубы заныли.

Серпет выдержал недолгую паузу, потом велел всем встать и построиться в одну шеренгу. Выстроились, само собой, мгновенно – недаром Костя столько их муштровал. Он в тот момент даже почувствовал маленькую куцую радость – лишний раз оценят его старания.

Но Серпет почему-то не взглянул на ровную шеренгу. Уставившись в серый линолеум пола, он хмуро произнес:

– Ну что ж, голуби. Прощайтесь со своим приятелем, Васенкиным Александром. Все, кончилось терпение. Отправляем его на Первый Этаж… – помолчав, Серпет повернулся к Васенкину.

– Ну что, Саня, носом хлюпаешь? Сам же виноват. Помнишь уговор насчет двоек? Вот она, свежайшая твоя двойка, – и Серпет вытащил из неизвестно откуда взявшейся кожаной папки слегка помятый тетрадный листок. Приглядевшись, Костя узнал свой рапорт, написанный всего лишь два часа назад, после урока Энергий.

– Так что уж не взыщи, – продолжал Серпет. – Все по-честному. Словами с тобой пробовали – не получалось. Наказывали – тоже без толку. Поэтому вот… отправляйся. Может быть, хоть там удастся сделать из тебя что-нибудь полезное. Для нашего Общего Дела, разумеется, – добавил он, чуть помолчав.

А потом он кивнул теткам-Наблюдательницам:

– Все. Ритуал окончен. Можете забирать.

Те, однако, не спешили. Наверное, ждали, когда Васенкин выйдет к ним сам. Но тот не сдвинулся с места – напротив, схватившись обеими руками за никелированную спинку кровати, он заревел как маленький:

– Не пойду никуда! Не надо! Я не хочу, не хочу! – а дальше уже совсем что-то бессвязное. Его вцепившиеся в холодный металл пальцы побелели, и Костя с раздражением подумал, что придется сейчас отдирать Саню от кровати. Именно ему, Косте, и придется. Кому же еще? Серпет, что ли, будет возиться? Или бабы эти? Вон, стоят как в землю врытые, им шелохнуться лишний раз лень.

Но отдирать не пришлось. Через минуту Васенкин, опомнившись, разжал пальцы и потянулся к тумбочке, взять свою скомканную одежду. И у Кости вновь испортилось настроение – не уследил! Теперь запросто могут отметить в журнале, что в палате не было порядка. Чья вина? Его, Костина. Не требует аккуратности.

– Оставь, там тебе это не понадобится, – сквозь зубы процедила одна из Наблюдательниц, и Саня медленно повернулся. Что-то странное было теперь в его движениях. Что именно, Костя понять не мог, но чувствовал – для Васенкина Первый Этаж уже начался.

– Попрощайся с ребятами, – подал голос Серпет. – Думаю, им полезно тебя запомнить… Его пример – другим наука. Кстати, кто у нас на очереди? Рыжов, Царьков, кажется… Константин, уточни списочек и завтра же мне принеси. Вот так-то, голуби.

Ребята притихли. Раньше Первым Этажом только пугали, и вот оказалось – все по правде.

Уже стоя в дверях, Васенкин повернулся:

– До свидания… Я буду вас помнить… – И еще что-то он сказал, но Костя не расслышал. И сейчас эти неуслышанные слова мучили своею загадкой. Хотя что могло быть загадочного в Васенкине? Костя помнил, как Наблюдательницы сдвинулись с места, вроде бы еле-еле, но Саня как-то сразу оказался между ними.

Таким он и остался в памяти, худой, невысокий, в синих трусах и вечно незашнурованных ботинках. Ему было всего тринадцать лет.

Костю царапнуло слово было. Что значит было? Не покойник же Саня, просто он сейчас на Первом Этаже. Конечно, никто не знает, что там творится, но не убивают же, в самом деле? Не убивают? Они же запросто могут "стереть"! Но вряд ли это делается на Первом. Иначе так бы они и говорили. Правда, есть вещи и похуже смерти. Гораздо хуже.

Но разве только поэтому он думает о Васенкине в прошедшем времени? Есть и другая причина. Вся прежняя жизнь отрезана, все кончилось, все осталось на том берегу. Никогда больше он Васенкина не увидит, никогда не услышит, никогда с ним не заговорит. Никогда. И пускай Васенкин жив – но получается, для Кости он все равно что умер.

А вот Васенкин его, наверное, вспоминает. Еще бы, такое вряд ли когда-нибудь забудется. Как лежал с голой задницей под розгами или под "морковкой". Как ползал между стульев, а его лупили носками ботинок под ребра. С какой же злобой можно такое вспоминать! И правильно. По справедливости, Косте бы стоило побыть в его шкуре.

Но в том-то и весь ужас, что Васенкин вспоминает без злобы. Костя почему-то знал, что никакой злобы в Сане не накопилось. Он же был самым добрым в Группе, он не запоминал обид. Маленький, беззащитный, с тревожными глазами… Где-то он сейчас?

 

4

– Ну, а теперь послушаем вас, Сергей Петрович.

Голос у Старика был, как всегда, глубок и спокоен. Словно тот читал лекцию или комментировал шахматную партию. По тону совершенно невозможно догадаться, о чем идет речь. И Сергею порой приходила в голову сумасшедшая мысль – а не электронный ли синтезатор работает вместо голосовых связок Старика? Конечно, это было не так.

Вот ведь какая штука получается – этот голос еще неделю назад казался ему родным, домашним и теплым. Да, Сумматор действительно специалист своего дела. Запросто очаровал его, Сергея. А он-то не страдает дешевой сентиментальностью. Скорее уж наоборот.

Видно, все началось с детства. Слишком уж рьяно мамины подруги резвились с ним, розовощеким малышом, безудержно целовали и закармливали конфетами. Сколько ему тогда было? Да уж наверное не больше пяти. Именно тогда ему и опротивели сладости. Он ведь уже все понимал. Мамы нет, она никогда уже не подхватит его на руки, не шепнет в ухо: "Серый разбойник ты мой…" И сколько бы ни совали ему добрые тетеньки шоколадок, все без толку.

Да, сладостей он терпеть не мог. И вообще был весьма нетипичным ребенком. Да и повзрослев, нетипичность не утратил. Приходилось ее скрывать – и чем дальше, тем сильнее. Иногда он забывался, позволял себе расслабиться. И тут же радостно стучались в дверь неприятности. Осознал он сию закономерность лишь на втором курсе. Ни с того ни с сего накатил творческий порыв. Три ночи он сидел на кухне и долбил одним пальцем по клавишам взятой напрокат (сорок копеек в день) машинки "Москва". В итоге появилась замаскированная под реферат статейка. "Система нелинейных информационных связей как модель социополитических структур". Разумеется, ничего кроме щенячьего бреда статейка из себя не представляла. Хотя и были там некие отблески интересных идей. Но это он сейчас понимал, а тогда, уверенный, что сделал эпохальное открытие, он погрузил свой труд в синюю папочку и понес на кафедру. Дня через два колесо завертелось.

Запросто могли из института вышибить. "За пропаганду реакционного учения социал-бихевиоризма". Спасибо, вмешался престарелый профессор Лапников, некогда бывший факультетским деканом. Его уважали. А Лапников, пользуясь своей древностью – девятый десяток! – мог позволить себе некоторый либерализм… Обошлось выговором. Потом уже Сергей понял, что все могло кончиться гораздо хуже. Времена на дворе стояли свинцовые.

Но студенческий опыт его мало чему научил. Стоило ли так рыпаться с диссертацией? Не лучше ли было взять шефовскую тему? Кому было бы хуже? Науке? Обществу? Они бы не пострадали. И вообще, серость нужна хотя бы уже для того, чтобы создавать фон таланту. Так иногда (но не раньше пятой рюмки) высказывался шеф.

Так нет же, обязательно надо было ввязаться в драку. И угодить в самую гущу, в самый что ни на есть крысятник. И только годы спустя, уже здесь, в Корпусе, он наконец догадался: его считали пешкой в чьей-то игре.

Да, интересно, чем бы все кончилось, не приди к нему Старик? Как точно он выбрал время – именно те дождливые страшные дни.

Как-то незаметно замолчал телефон. И Лариса уехала в Челябинск, и все объяснения были зыбкими, словно холодный туман за окошком. Видимо, в том последнем телефонном разговоре она все же на что-то намекала. Что-то она не хотела или боялась сказать, а значит, Сергей, как настоящий мужчина, должен был понять это сам. Чтобы не огорчать даму. Но он понять не мог, бился как рыба об лед, пока все не кончилось само собой. "Сабо самой", как говорила Лариса в тогда уже редкие минуты хорошего настроения.

– Ну так мы ждем вас, – вклинился в его мысли спокойный голос Старика. Что же, надо им ответить. Теперь начинается новая игра, и главное – не раскрыть раньше времени свои карты. Сейчас все решает время. Знать бы только, когда оно, это время, наступит? А, ладно… Может, пока и из них удастся выудить что-нибудь ценное. Во всяком случае, надо тянуть кота за хвост. Причем на высоком художественном уровне.

– Я не совсем понимаю, какого именно ответа вы от меня ждете, – произнес он с почти естественной холодностью. – Если вас интересует дело, давайте обсуждать ситуацию с Прорывом. А вот всю эту бредятину о моих нездоровых настроениях и высказываниях насчет Первого Замка – ну ее к свиньям. На такие темы, да еще в подобном тоне, я рассуждать не намерен.

– Странно все это от вас слышать, Латунин, – вмешался Ярцев, начальник Санитарной Службы. Этого плюгавого человечка в темных очках, с нездоровым цветом лица и пегими волосенками Сергей мысленно обозвал Обер-Инквизитором. Кажется, где-то когда-то существовала такая должность. Не то в каком-то захудалом германском княжестве, не то вообще в Новом Свете.

– В самом деле, Латунин, – все нудил и нудил Ярцев, – вы, можно сказать, находитесь в центре системы, непосредственно работаете с объектами – и вдруг такие мысли… Да, мы тут все люди информированные, можем называть вещи своими именами. Конечно, в истории Первого Замка не все было гладко. Имел место ряд принципиальных ошибок. Преобладали волюнтаристские тенденции, увлечение феодальной атрибутикой, не изучался должным образом механизм Прорыва… Но мы-то учли их опыт. Однако никому не позволительно забывать, Латунин: в главном, в идейном, можно сказать, смысле мы наследники Первого Замка.

– Ну вот что, дорогой товарищ Ярцев, – повернулся к нему Сергей. – Всю вашу фразеологию оставьте на потребу Наблюдательницам. Это их уровень. Как, впрочем, и ваш. А меня не надо агитировать и тем более провоцировать. Я не мальчик, знаю, зачем сюда пришел. В общем, хотите говорить о делах – говорите. Хотите заниматься бдительностью – бдите себе на здоровье. Но мне с вами общаться неинтересно…

Вот так. Для начала обозлить инквизитора. Пускай базарит. Чем больше слов об идеологии – тем меньше слов о программе.

Но тут на выручку ему пришел Старик.

– Ну хорошо, хорошо, – неторопливо заговорил он. – В самом деле, Сергей Петрович прав, нечего нам ловить блох. Тем более, время не терпит. Я ведь догадываюсь, Ярцев, чем вызвана вспышка вашей идеологической зоркости. Отряды Санитаров вернулись с пустыми руками. Хотя они, как вы утверждаете, обшарили каждый миллиметр Границы. Но приборы, конечно же, ничего не зарегистрировали. Чего, собственно, я ждал с самого начала. А какой отсюда вывод? Объект вошел в Дыру. В любой момент он может разорвать Барьер Великих Волн и выйти на той стороне. И вот, когда это случится, нас всех тут будет интересовать только один вопрос: а чья же это вина? А, Ярцев? С кого все началось? Вы, насколько я заметил, любите формальный подход. Вот и давайте подойдем формально. Когда Прорыв начался, объект был в вашей компетенции. Улавливаете мою мысль? Поэтому будьте добры помолчать. До времени. А вы, Сергей, говорите. По делу, разумеется.

– Хорошо, – ответил Сергей. – Только ничего нового я не скажу. Все то же, что и раньше. Та же сказка про белого… хм… бычка. Три дня назад объект РС-15 явился ко мне на запланированную беседу. Целью коей, как вы знаете, была проверка ментальных реакций. Дело обычное. По своей инициативе объект рассказал, что видит какие-то странные сны. Запись нашей беседы вы слышали не раз, так что не стану повторяться. Я сделал единственное, что мог. Велел ему зафиксировать местоположение Противника. Которого он почему-то называет "Белый". Ну, это несущественно, как называть. В свете всего последующего всем нам ясно, что сны эти – не галлюцинации, а отражение реальности иного измерения. Думаю, мы имеем дело с нашим старым врагом. "Белый", видимо, послан Городом. Разумеется, со слов объекта невозможно сделать вывод о силе противника. Но раз уж он сообразил, как прорвать два системных кольца, то ситуация аховая. Для нас, разумеется.

Но к делу. События неожиданно пошли с ускорением. В ту же ночь возникли внешние обстоятельства, – Сергей искоса взглянул на Ярцева. – Кое-кто проводил свою Глобальную Проверку и даже не потрудился сообщить мне об этом. На утро я был поставлен перед свершившимся фактом. Ну, а дело пошло по стандартной схеме. Объект изолирован в боксе, ждет наказания. Эмоциональное и ментальное напряжение нарастают. Плюс к тому же замкнутое пространство. Плюс холод – это ведь тоже мобилизующий фактор. Вот так. Созданы все условия для прорыва Первого Кольца. Вы бы хоть методички иногда читали, Ярцев. Ну нельзя же так безграмотно работать! Не говорю уже о нашей извечной несогласованности.

Сергей замолчал и, раскрыв блокнотик, принялся рисовать бесформенные фигурки. Он понимал, что все это зря. Похоже, втереть очки им не удастся. Ярцев-то дурак, хрен с ним, с Ярцевым, сейчас он бросится в лобовую атаку, начнет доказывать, что абсолютно во всем прав. Что нужно было поинтересоваться его планами. И что он не может отвечать за глупость каждого отдельного исполнителя, что он слишком крутой начальник. И тогда надо ему в ответ нахамить. И в словесном водовороте утонет главное. Это Ярцев… Но Старик намного опаснее. Он, видимо, уже сейчас обнаружил слабость легенды. Но нипочем не скажет, даст откричаться инквизитору, затем мягко выведет его из игры и примется за Сергея уже по-настоящему. Ну что ж, сам к этому шел. Обидно, конечно, что так ничего толком и не понял, не сумел разобраться ни в себе, ни в мире. Сорок лет – еще не старость, и ох как не хочется играть в ящик. Но Благодетели миндальничать не станут. Это, может, Костику еще стерли бы память и отправили на новый круг. Но с ним-то они рисковать не захотят. Пожалуй, будет Ярцеву случай наконец-то применить свои профессиональные навыки. Но это можно выдержать. Наверное. Если, конечно, в игру не вмешаются какие-нибудь неучтенные факторы. Как в свое время предупреждал Андреич.

И все же стоит подольше водить за нос господ Благодетелей. Насколько это возможно. Главное, протянуть время, пока Костик не перейдет на ту сторону. А может, он уже перешел? Но даже если и так, нет способа узнать. В Дыре временные координаты особые. Да к тому же еще и столько ловушек… Разумеется, если помогает Белый, этих ловушек можно не бояться. У Белого, видимо, хватит силы. Хотя что он знает о Белом? Немногим больше, чем Костик. Согласно официальной терминологии, это Противник. Он послан Городом. А что такое Город? Тоже ведь условное обозначение. Кроме стандартной версии, ничего не узнаешь. Старик отмалчивается. А то, что предназначено для собрания Наблюдательниц – так это просто смешно. Центр мировой тьмы. Силы, стремящиеся погубить Землю. Коварство врага не знает предела… Вот, пожалуй, и все. Для правды слишком примитивно. Сказка того же уровня, что и про Силы Спасения. И разумеется, ни на один конкретный вопрос ответа не предусмотрено. Где этот Город – неясно. Какова его сила – неизвестно. Чего он хочет – поди разберись. Он, Сергей, как-никак Воспитатель Второго Ранга, по здешним масштабам шишка, не Техник какой-нибудь или Санитар – но до настоящей информации все же не допущен. Вот и остается, подобно Сократу, усмехаться. "Я знаю то, что ничего не знаю."

Хотя, если взглянуть с другой стороны… Все настолько засекречено, такая глубокая тайна, столько туману напущено… Обычно так делают, если никакой тайны нету, когда за всеми этими покровами – пустота. Что ж, выходит, Город – просто идеологическая брехня? Какая уважающая себя идеология обойдется без образа врага?

Но почему бы не предположить иное? Может, Город действительно имеет место быть, но Благодетели ничего о нем не знают, кроме того, что он существует и каким-то образом мешает "спасать" Землю? Скорее всего, именно так оно и есть. Иначе откуда бы взялся Белый?

Пожалуй, впору позавидовать Костику. За ним-то, по крайней мере, пришли. А для него, Сергея Латунина, идиота Второго Ранга, подобный путь закрыт. Ведь даже явись сейчас Белый – что бы он ему сказал? Вытащи меня отсюда в Натуральный Мир? Под солнышко, видишь ли, захотелось? А куда девать всю здешнюю мерзость? С собой забрать? Много дерьма в нем накопилось, много натворил тут пакостей. И вообще, пора задать себе парочку неприятных вопросов. Вот, к примеру, не оказался бы Костик его сыном – пошел бы он тогда против Корпуса? Не вышло бы так, что уже не веря в сказочку про Спасение, он все же механически продолжал бы свою работу? Или все не так? Ответа не было, и потому разрасталась в нем какая-то мертвенная, стылая безнадежность.

Прошлое не вернешь, – вновь напомнил он себе и усмехнулся, надо же, на какие банальности его потянуло. Но ведь и в самом деле не исправить ничего, не переписать. Останется все – и разговор с Ленкой тем зимним вечером, и сизая струйка дыма из трубы крематория, и залитые страхом глаза Сашки Васенкина. А что он тогда мог сделать? Фильтрация от него не зависит, на Первый Этаж все равно каждый год отправляют определенный процент. Это дело Санитарной Службы, они там у себя решают, а после уже выдают список на отправку. Что зависит от воспитателя?

И почему они выбрали именно Васенкина? Конечно, глупый вопрос. Не его, так кого-нибудь другого, и сейчас пришлось бы думать о том, другом… А все же странные были у него глаза. Казалось, он в тот день все понимал – что происходит с ним, и со всеми ими, и чем это должно кончиться. А ведь пришлось еще устраивать эту дурацкую игру в прощание, в рапорты и списки двоечников. Что поделаешь – должен быть эффект ментального воздействия. Проще говоря, кнут и пряник. Ребятишки-то и впрямь поверили, что Васенкина отправляют в наказание. И Костик, само собой, поверил, что все это – результат его рапорта. Вот, кстати, еще одна пакость. Какими словами обозвал бы раньше Сергей такую бумагу? Еще там, в Натуральном Мире? В общем, ежу понятно. А здесь – ничего, здесь это нормально, здесь это называется развитием доминанты лидера. Господи, до чего же искривилось его мышление, если такие элементарные вещи стали для него теоремами, которые приходится самому себе доказывать! И нет никакого оправдания. Не объект же он, в самом деле, ему-то никто никакого Концентрата не давал, он не лишился ни памяти, ни способности ориентироваться во времени. Так в чем же дело? На что он купился? Ладно, там еще можно было поверить красивым сказкам Старика, но придя в нелепый мир Корпуса, как же он ничего не понял? Смотрел – и не видел. А может, это из-за Посвящения? Само Посвящение он не запомнил – здесь такие вещи происходят во сне. Осталась лишь память о чем-то огромном и сильном, о каких-то колоссальных возможностях. Но память, впрочем, вскоре угасла, распалась на бессвязные обрывочки, и жизнь потекла по-прежнему. А может, и по-другому. Во всяком случае, сам он не заметил в себе никаких изменений.

Но, однако же, работал, занимался сволочным своим делом – что дело сволочное, теперь уже нет ни малейших сомнений. Какие же были в тот день у Васенкина глаза! Сергей понимал, что забыть их уже не сможет. Даже если бы и захотел. Но забывать было нельзя. Пусть и не зависела от него отправка – а поставил же он свою подпись на стандартном транспортировочном бланке. Пускай для этих, для Благодетелей его подпись – лишь пустая формальность. Но не для него. Ею он скрепил свою вину. Где-то сейчас Васенкин? А, все равно без толку голову ломать. Может, еще и придется с ним увидеться. На своей шкуре испытать прелести Первого Этажа. Похоже, дело идет именно к такому финалу. Ну и ладно. Во всяком случае это справедливо.

Но что же говорить сейчас? Надо бы кинуть им еще какой-нибудь ложный след. А для этого надо понять, что же их интересует на самом деле. Впрочем, и так ясно. Сам по себе Костик им не нужен. Объектом больше, объектом меньше… Всегда же новых можно набрать. Кроме того, не интересны им и методы детектирования. Похоже, до них все-таки дошло, что приборы не помогут. И уж разумеется, безразличны им настроения Воспитателя Латунина, его мнение о Благодетелях и Предназначении.

А что им важно – так это канал. Канал, по которому пришел Белый! За это они и ухватятся. Белый знает дорогу в Корпус? Прекрасно. Увел одного – значит, может увести и других. Или еще чего-нибудь натворить. К примеру, взорвать ихнюю чертову лавочку к ядреной фене. Хотя вряд ли. Если бы мог – давно бы и взорвал. Но все же не случайно они так забегали, ох, неслучайно.

А вся ирония в том, что канал открыл именно он, Сергей. Ведь еще месяц назад он внес коррективы в программку РС-15. Уменьшил блокировочный потенциал, отключил транспонирование ментальной матрицы. Зачем? А он и сам не знал. Работал словно по какому-то наитию. Казалось, так надо. Может, даже из эстетических соображений. А попросту говоря, интересно было посмотреть, что из этого получится. Конечно, о своих экспериментах он никому не докладывал.

И лишь теперь догадался, что своими опытами облегчил Белому дорогу. Ну и прекрасно. Теперь же, когда программа стерта, тому еще легче. Стертая программа – что это значит? Сняты материально-слоевые ограничители. То есть Костик уже как бы не принадлежит материальности этого мира, он, можно сказать, одновременно находится в двух слоях. И физическими методами его не взять. Никакие Барьеры Великих Волн им не помогут. Беда в том, что есть у них и нефизические средства. Да и кто знает, на что способны Благодетели? До сих пор против Костика действовали люди, хоть и оснащенные чудовищной техникой. Таинственные Спасатели прятались в тени. Но теперь, может статься, они возьмутся за дело сами. Скорее всего, это произойдет на границе миров.

Ну что ж, надежда все-таки есть. Благодетели и Белый. Корпус и Город. Кто окажется сильнее? Похоже, команда Старика продувает игру со счетом два-ноль.

Правда, если они сумеют восстановить программу… С программой бы они Костика запросто прихлопнули. Но как же они, интересно, восстановят, если Сергей затер все копии? И не просто затер, а записал на их место бессмысленный набор знаков. Нет, братцы-волки, вернуть программу может лишь тот, кто ее стер. Точнее говоря, не вернуть, а написать заново. Возможно ли такое? Сергей знал, что возможно. Большую часть кода он помнил наизусть, а остальное нетрудно восстановить за пару дней. Но неужели они всерьез надеются на его помощь?

Он откашлялся и устало произнес:

– Если есть вопросы – задавайте. Нет – кончим этот базар. Как правильно заметил в свое время почтенный Сумматор, больше дела, меньше слов.

При этом он бросил участливый взгляд на Ярцева. Тот поморщился точно от зубной боли.

– Что значит – больше пользы? – вскрикнул он, не удержавшись от нервного взвизга, точно котенок, коему наступили на хвост. – Нет уж, давайте разберемся. Сперва обвиняете меня черт знает в чем, делаете из меня какое-то пугало, а сами в кусты? Я, дескать, забавляюсь игрой в бдительность. Что значит "забавляюсь"? Работаю я. Выполняю свои непосредственные обязанности, чего и вам желаю. Так что меня очернить не удастся, я уж как-нибудь за себя постоять сумею. Так вот, к делу. Вы должны были знать, что я проводил Глобальную Проверку. Заметьте, плановую. Могли бы подойти к нам в Службу, поинтересоваться. График мероприятий у нас на стенде висит. Трудно было взглянуть? Так что у меня, в отличие от вас, все согласованно. Все подписи у меня есть, все печати! Хотя что я говорю! Размечтался я, дурень старый. Вы же, Латунин, у нас прямо какая-то белая ворона, или белая кость, не знаю уж, как и сказать. Вы интеллектуал высшей пробы. Чего вам с простыми координаторами знаться… Брезгуете, Латунин, брезгуете. На том и прокололись. – Откричавшись, он возмущенно заерзал в кресле.

А это уже плохо. Сергей стряхнул усталость. Не время расслабляться. Не нравился ему инквизиторский тон. Тот же хитрый дяденька, говорить умеет гладко, на собраниях соловьем заливается. Наблюдательницы млеют. А сейчас он зачем-то напялил на себя маску обиженного завхоза, недосчитавшегося ящика гвоздей. Это все неслучайно, это продуманная игра. Но какой смысл? Разозлить Сергея? Они же понимают, что не получится. Или он готовит почву для Старика? В общем, ладно, пускай играет. Рано или поздно все высветится. А пока надо придумать что-нибудь новенькое.

– Послушайте, Ярцев, – подал между тем голос Старик. Вы успокойтесь, что ли… Вас ведь никто ни в чем не обвиняет. Пока. Посему не дергайтесь, а немного помолчите. А к вам, Сергей, у меня действительно есть несколько вопросов. Конечно, если вы против, – замедлил он голос, – можно отложить. На самом деле время еще терпит.

– Нет уж, Сумматор, – усмехнулся Сергей, – вы уж спрашивайте. Как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь.

– Мрачно вы как-то настроены, Сережа, – удивленно посмотрел на него Старик. – Ну да ладно. Первый мой вопрос прост до невозможности. Почему, услышав от объекта о Противнике, вы тотчас не побежали ко мне? Какая-то, знаете ли, несвойственная вам самонадеянность. С чего бы это? Неужели вы и в самом деле воображаете себя таким уж крупным профессионалом? Но у меня, полагаю, опыта чуть больше. И такие вопросы относятся к моей компетенции. В общем, если посмотреть глазами нашего бдительного друга Ярцева, создается ощущение, что сей факт вы просто-напросто от меня скрыли. А вот зачем – это уже второй вопрос.

Старик замолчал, уставившись на Сергея большими добрыми глазами. Такие глаза, подумалось Сергею, бывают у младенцев. Да еще у коров. Нет, потрясающий Старик. До чего же великолепно играет! Заслуженный артист Корпуса…

– Ну что ж, Сумматор, отвечаю. Только предлагаю взглянуть на дело с другой стороны. Сначала факты. Приходит ко мне объект. Рассказывает о своих видениях. Какие я должен сделать выводы? Это только по-вашему все просто. А по-моему, нет. Я вижу несколько вариантов.

Итак, вариант первый. Сразу скажу, наименее вероятный. Мы ошиблись в дозировке Концентрата. Скажем, из-за дефектов программы, о которых я давно говорил. И что тогда? У объекта вытеснены все воспоминания. Вообще все, даже виртуальные. А психические функции, разумеется, в целости и сохранности. Идем дальше. Как известно, природа не терпит пустоты. И у объекта отдел мозга, ответственный за связь воображения с реальностью, начинает работать вхолостую. Раз уж нет воспоминаний истинных – возникают ложные. Короче, Белый – всего лишь фантазия объекта, бред, если хотите. Но бред доброкачественный, ведь серьезных психических деформаций нет. Потому, кстати, и программа не выдала предупреждения. Я же не раз напоминал о несовершенстве объектных программ, о неучтенных побочных эффектах, но меня почему-то не хотели слушать. Ладно, это так, фраза в пустоту. Вернемся к нашим баранам. Если бы не события той ночи – все бы нормализовалось. Я ведь к тому времени уже начал понимать, в чем собака зарыта. Уменьшили бы дозировку, провели бы ментоскопирование – и всего делов. Но мы действовали иначе. Хотя слово "мы" не совсем уместно. Глобальные проверки не по моей части. Короче, объект был, как справедливо отметил почтенный наш Сумматор, поставлен в такие условия, что блокировка не выдержала. Чем не замедлили воспользоваться силы Города.

Версия вторая. Кое-кто, – он мельком бросил взгляд на Ярцева, – весьма своеобразно понимает свои служебные функции. Например, не нравится ему Латунин. Чем-то он раздражает… Интеллигентностью своей, белым вороньим оперением или выражением морды – не суть важно. Однако раздражает. И что тогда? Под Латунина ведется подкоп. По всем правилам саперного искусства. Берется объект из лучшей его Группы (и не просто объект, а Помощник, то есть, фактически, тот, ради которого и Группа существует). И этому объекту внедряются сны известного содержания. Ну, с нашими-то возможностями… А какой здесь расчет? Расчет элементарный. Объект всполошится. Еще бы, он в передовые рвется, ему Стажерство обещано – и на тебе! Естественно, рано или поздно он побежит ко мне каяться. Не сможет в себе утаить – мал еще. А дальше начинается самое интересное. Как я себя поведу? Помчусь к Сумматору или нет? Подниму на ноги Санитаров или как? И кстати, с самого начала нетрудно было догадаться, что шума я поднимать не стану. Уже хотя бы потому, что привык сам разбираться в ситуации, да и, если говорить честно, никогда я к вам, Ярцев, не питал теплых чувств. И к вам лично, и к вашей службе. Я и в Натуральном Мире подобных типов немало повидал. Да, Ярцев, вы, сыщики, всюду одинаковы, и пахнет от вас неизменно… Ладно, поехали дальше. События направляются чьей-то умелой ручонкой. Чисто случайно три девицы под окном сочиняют вечерком. Что, думали я не в курсе?

Нет, не так Латунин прост, как некоторым кажется. О сем произведении эпистолярного жанра я знал еще раньше, чем доносик был состряпан. Как? С техникой надо дружить, ребята. Отвертка, две проволочки да "жучок" в коридоре – вот и вся недолга. Я люблю иногда слушать ночные беседы нашего славного низового звена. По чисто деловым соображениям. Подробные записи в журнал им делать лень, а вот потрепаться о групповых делах они любят. А мне нужна детальная информация. Ладно, мы отвлеклись. Итак, проверочка. Темный холодный бокс и все такое. Финал тот же, что и в предыдущей версии. Не выдерживает блокировка, объект становится марионеткой, им управляет Город, инвольтирует ему свои Энергии. Кстати, Ярцев, у меня к вам вопрос чисто технического порядка. В чем официальная задача курительной эпопеи? Выяснить, кто первым побежит каяться? Ранжирование? Можете не отвечать, по вашей физиономии вижу, что угадал. В общем, на предыстории дела я не настаиваю. Мне мышиная ваша грызня неинтересна. Важно другое. Важны действия после проверки. В самом деле, Сумматор, – повернулся он к Старику, – ну давайте посмотрим официально. Провели проверку, ладно. Выявили скорость реакции, составили список первичных информаторов. Ну и учесть бы результаты, внести коррективы в файлы данных. Так нет же! Дальше идет что-то уму непостижимое. Устраивается глупейший спектакль с ночным построением, угрозами, инфрасветом. Под конец объекта запирают в холодный бокс. Предварительно наобещав порку, Дисциплинарную Группу, Первый Этаж, словом, весь малый джентльменский набор. Это же как здорово придумано! Один, в замкнутом пространстве, действие холода, сильнейшее психическое потрясение… Чувствуете, как концентрируется ментальная энергия? Одно за другим создаются все необходимые условия Прорыва. И кем же они создаются, позвольте спросить? Начальником Санитарной Службы! Вот до чего довела вас, Ярцев, невинная игра в бдительность. Заодно и неприязнь к тем, кто умнее вас. Спасибо вам, инквизитор вы наш доморощенный, – и Сергей изобразил нечто вроде поклона.

Однако он понимал – толку от его обвинений мало. Ярцев и так уже достаточно обозлен, но скоро его роль кончится. Он или сам уйдет из кабинета, или Старик его выставит. А Старика на кривой козе не объедешь…

– Я продолжаю, Сумматор. Изложил я сейчас вторую версию. Но в нее я тоже не особо верю. То есть допускаю, что Ярцевские интриги оказали некое влияние на развитие событий, но я в своих действиях руководствовался версией номер три.

Итак, третья версия. "Белый" был. Прорыв Города был. Никаких психических расстройств, никаких галлюцинаций. И никто не гипнотизировал Санитаров, не подбивал на провокации. Просто использовалась их природная глупость. Поймите, мы имеем дело с Городом. И он действует куда хитрее, чем вам кажется. Поразмыслив, я, однако же, догадался, в чем их главная цель. А цель у них – вызвать нашу реакцию. Между прочим, именно ту, которую вы хотели. Чтобы я помчался к вам советоваться. Чтобы потом мы, безопасности ради, отправили объекта на Первый Этаж. Стало быть, он нужен им там, на Первом. Не знаю уж, для какой надобности. Может быть, через него они начнут инвольтировать туда свою энергию. Может быть, они собираются устроить там глобальный Прорыв, а то и разомкнуть слой… Не мое дело выдвигать гипотезы, я же почти ничего о Городе не знаю. Не допускают мелких сошек, вроде меня, до информации – штука шибко секретная. Да только из самых общих соображений ясно, что Город – противник мощный, и нельзя его недооценивать. И судя по всему, они собираются направить свою активность на таинственный Первый Этаж. Начали с того, что приготовили себе резидента. Поймите, я не собираюсь разгадывать их методы и цели. Это не моя область. Но суть дела столь очевидна, что я удивляюсь вашим вопросам. Враг хотел спровоцировать нас на резкие действия. Не удалось со мной – выжали из Ярцева все, что только можно. И это им удалось блестяще.

– Хитро закручено, – восхищенно протянул Старик. – Чувствуется рука мастера. Вам бы детективы писать…

– А стоит ли считать врага глупее себя? – очень искренне удивился Сергей. – Я уверен, они не действуют в лоб. Вот и я тоже не стал дурить. Потому и не побежал к вам, а принялся вычислять изменения дозировки. Не уверен, что это самое разумное решение, но уж во всяком случае, не самое глупое. Если бы не вредительство Санитарной Службы – мы бы этот раунд выиграли. Вот так, Сумматор. Таковы ответы на оба ваших вопроса. Я, конечно, не снимаю с себя вины. Главная моя ошибка в том, что я не предотвратил спектакль режиссера Ярцева. Конечно, я не знал о его планах, но вот тут он прав – при желании я мог бы узнать. К сожалению, мне доложили слишком поздно. А узнай я хоть получасом раньше – обязательно вытащил бы объект из бокса. Сразу бы вытащил, не дожидаясь, пока начнется Прорыв. Пускай были бы потом скандалы, доносы, выговора – но не случилось бы того, что, увы, имело место быть. Повторяю – я должен был вывести его из бокса.

– Но вы же сделали это, Сергей Петрович, – с ласковой улыбкой перебил его Старик. – Разве не так? – и он улыбнулся еще умильнее.

 

5

Костя остановился, вжался лопатками в холодный камень стены. Все вдруг сразу потеряло смысл. Что толку теперь бежать на ту сторону, в Реальный Мир, в человеческую жизнь? Как он сможет ходить по той земле после всех гадостей Корпуса? Можно, если повезет, удрать от Санитарной Службы, но от себя-то не удерешь. Получается так, что некуда. Мысли о Корпусе станут жечь его точно раскаленные иголки, и никуда от них не деться – такое не забывается. Потому что Корпус останется позади, словно муторный сон. А разве изменишь что-нибудь в отлетевшем сне?

Конечно, он никому ничего не расскажет. Да и не поверил бы никто. Еще, чего доброго, подумают, с мозгами у него неполадка. Нет уж, вот только встреч с психиатром ему и не хватало.

Но если там прошло много времени, тогда… Тогда придется сочинить какую-нибудь байку, это несложно. Легенду, как у разведчиков в неприятельском тылу. Как у разведчиков. Да… Или просто сказать, что память отшибло? Вот и придется теперь врать, врать, и следить за собой, чтобы не запутаться в собственном вранье.

А по ночам ему будут сниться коридоры и палаты, длинные, обтянутые коричневым бархатом стены классов, суетящиеся Наблюдательницы в своих дурацких серых балахонах.

А главное – пацаны, которых мучил. И ведь в мыслях не держал, что гадостью занимается. Да и им тоже, наверное, казалось, что все путем. А попробовал бы кто-нибудь не подчиниться! Недаром же их, Помощников, учили Боевым Методам. От бунтаря осталась бы мокрая лепешка. И кроме того, Наблюдательницы. Для того они и поставлены – блюсти. Неподчинение Помощнику по Группе – это же такое ЧП! Даже если бы нашелся кто-нибудь наивный, быстро бы наивность утратил. Пороли бы идиота ежедневно перед всей Группой. А то и на Первый Этаж, если еще в чем засветится. Вот как того же Саньку. Мелочь ведь, тетрадный листок в клеточку, несколько строк, написанных его, Костиной, рукой. Мусор, можно сказать. Веником бы его да в совок. А Васенкин из-за рапорта уже там.

И некому было схватить за руку, остановить. Опомнись, мол, что делаешь, дубина! Да и не хватать его надо было, если по правде, а лупить безжалостно, как сидорову козу. Чтобы мозги пропылесосить. Другого он тогда бы и не понял. Вот Белый – внушал, внушал, а что толку? Разве он его послушал?

Ну ладно, сейчас мозги и в самом деле прочистились малость, да слишком поздно. Саньку с Первого уже не вернуть. И не стереть боль и слезы других. Слишком поздно дошло. Наверное, потому и Белый больше не приходит. И значит, из этой слепой дыры придется выползать в одиночку.

Ну и выберется он, а что дальше? Все равно ведь засела в нем кривая, ржавая игла. Которая временами раскаляется. И никак ее не вырвать, никак не избавиться. Да и стоит ли избавляться? По справедливости, так и надо. Сам виноват – сам вот теперь и мучайся.

Костя вздохнул и снова двинулся вперед, нащупывая левой рукой холодные, сырые камни. Ход постепенно понижался, и, чтобы не набить шишек, пришлось идти согнувшись в три погибели. А вскоре ничего другого не осталось, как опуститься, словно обезьяна, на четвереньки. И за камни теперь приходилось цепляться изо всех сил – ход чем дальше, тем круче уходил вниз, на глубину, и не будь здесь мокрых, режущих ладони камней – Костя давно бы покатился туда. А пока – ничего. Кое-как можно двигаться. Правда, мешался фонарь – некуда было его присобачить, и правая рука к тому же занята. Жаль, нет веревки. Сейчас бы привязать фонарь к груди – и жизнь оказалась бы светлой и прекрасной.

А между тем все сильнее давала себя знать сырость. Она выступала отовсюду – и сочилась со щербатого, усеянного мельчайшими белыми кристалликами потолка, и густым туманом стлалась внизу, и мутными меловыми струйками стекала по стенам.

Костю это слегка насторожило. Ход все время понижался, значит, уходил от речного дна, так откуда же взяться воде? Это во-первых. А во-вторых, дальше пещера может оказаться затопленной. И что тогда? Нырять? Он не рыба, он под водой дышать не умеет. Назад не вернешься. Идти вниз, в воду – самоубийство. Ну, потонет он, а кому от этого станет лучше? Но нельзя и ничего не делать, сидеть на камнях и ждать у моря погоду – замерзнешь не хуже, чем в том карцере. Да и от голода в конце концов загнуться можно.

Остается одно – идти вперед и надеяться на чудо. Конечно, ждать чуда можно и сидя, но лучше уж идти. Если он сделает все, что сможет – неужели не случится ничего такого? Обязательно должно случиться! Костя и сам не понимал, откуда взялась в нем такая уверенность, но она была. И лишь она, слабенькая эта надежда, заставляла его ползти вперед, сжимая в правой руке слабеющий фонарь.

Все случилось мгновенно. Ход резко обрушился вниз, пол точно чьей-то исполинской рукой выбило у него из-под ног. Еще секунду назад Костя лез по мокрым, скользким камням – и вот уже покатился в какую-то темную бездну. Фонарь выпал из ладони и, точно искорка от костра, полетел вниз. Скоро искорка исчезла из виду, и Костю обволокла густая, плотная темнота. Впрочем, страшнее темноты были камни. То и дело он вздрагивал от коротких злых ударов. Почему-то вдруг подумалось – он станет пятнистым как жираф, столько синяков уже заработал.

Но и по камням он катился недолго, хотя эти несколько секунд и показались обезумевшей вечностью. Вскоре Костя уже летел сквозь черноту, раздирая ее своим сжавшимся телом и слыша тонкий свист рассекаемого пространства. Волосы на голове шевелились, точно наэлектризованные.

Что удивительно – не было страха. Наверное, все случилось слишком уж быстро.

Сознание на миг погасло, а когда вернулось вновь – он обнаружил, что барахтается в ледяной воде. Она обожгла тело как пламя, и Костя едва удержался от крика. Ведь это было бесполезно – кричать. Кто услышит его здесь – в огромной пустой пещере? Тут царила древняя, первобытная тишина, и нарушали ее лишь беспорядочные Костины всплески. Нет, помощи ждать не от кого. А долго ли он сам продержится? Тем более, что куртка и брюки стали вдруг невероятно тяжелыми, как рыцарские латы, и тянули его вниз, в мертвые глубины.

Все же ему удалось найти какой-то ритм и медленно плыть. Куда? Сейчас это было неважно. Куда-нибудь. Мышцы сводило от холода, зубы ныли, сердце колотилось, скакало в груди точно футбольный мяч, который пацаны чеканят об стенку. А в голосе – абсолютная пустота. Никаких мыслей.

Силы кончились как-то сразу, вдруг. Сперва он понял, что больше не сможет работать руками. Руки сделались мертвыми, чужими, они тащили на дно, словно к каждой была привязана пудовая гиря. Вскоре левая рука отказала. Полностью. Значит, все, приплыли. На одной правой не вытянуть. И Костя перестал грести – бесполезно.

А ноги опускались все глубже и глубже. Его волокло в мутную темную глубину, и не оставалось сил даже набрать в легкие воздуха. Еще секунда – и…

И ноги коснулись дна. Но для радости уже не было места. В полном оцепенении он пошел вперед, вытянув руки, точно боялся обо что-нибудь удариться.

Понемногу вода спадала. Сперва он брел по грудь, потом по пояс, а там уже и по колено – долго-долго, бесчисленные сотни шагов, пока, наконец, хлюпанье не прекратилось – пошла твердая почва.

И тогда Костя лег, вернее, упал животом на мелкие, облизанные подземной рекой камни. Не было ни сил, ни желания двигаться дальше. Перед глазами плыли желтые круги, маячили бесформенные пятна, они постепенно стягивались в ослепительно-яркую точку, потом, словно остывший уголек, эта точка начала гаснуть. Все заволокло серой мутью.

Но сон его был недолгим. Холод, затаившийся до поры, дал о себе знать, вцепился в кожу ледяными когтями, как тролль из какой-то полузабытой книжки.

Нащупав в темноте стену, Костя медленно поднялся. Его трясло, зубы выплясывали нервный ритм, лоб стягивало железным обручем.

Зато появились мысли. Сперва слабые, расплывчатые, они постепенно разрастались, множились – и вот пробили каменную корку безразличия. Сначала Костя понял, что надо что-то делать, и побыстрее. Стоять на одном месте – смерть. Замерзнет – и вся недолга. Потом он догадался скинуть мокрую одежду. Все равно сейчас не было никакого толку от этих липких тяжелых тряпок. Только лишний груз.

Он долго пытался выжать воду – но бесполезно. На такой подвиг пока что не хватало сил. Тогда он, оставшись в одних трусах, скомкал брюки и майку, вылил воду из ботинок и обвязал все это рубашкой. Получился здоровенный и довольно тяжелый узел. Костя едва не выронил его – пальцы на замерзших руках сгибались с трудом.

Теперь надо было согреться. Он знал, как это делается, и заставил себя приседать до изнеможения, потом отжиматься на кулаках и прыгать. Сперва пришлось напрячь всю оставшуюся волю, но потом многолетняя привычка взяла свое – и вскоре стало гораздо теплее. Острые когти холода разжались. Можно было идти вперед.

И Костя пошел вперед.

Идти в глухой, плотной тьме оказалось нелегко. Ему чудилось – еще шаг, и он упрется в какую-нибудь стену. Или врежется лбом в затаившийся выступ на потолке. Да к тому же и узел с мокрой одеждой оттягивал руку – чем дальше, тем сильнее. Косте не раз уже хотелось его выкинуть. На фига он сдался? Главное, выйти на ту сторону, а там он уж как-нибудь разберется. Но все-таки не бросал, а лишь временами перекладывал из одной руки в другую. Казалось, узел с каждой минутой все больше смахивает на гирю. Даже мелькнула мысль – размяться бы с такой "гирей" в спортзале, на Боевых Методах! От коллективного смеха стены бы затряслись…

Ну и здорово же он умотался, если такая чепуховина осложняет жизнь! Хотя, успокаивал он себя, на его месте любой бы выдохся. И в самом деле – сперва незнамо сколько тащился по Дыре, голодный, усталый. Потом плюхнулся. Куда? Наверное, это была подземная река. Или не река, а озеро. Течения он не запомнил. Впрочем, разницы нет. Все равно запросто мог потонуть. А вот не потонул. Почему? Неужели он, Костя, такой мощный? Ерунда. Это не спарринг в зале, под присмотром тренера. Читал же он, что от ледяной воды сразу начинаются судороги, потом отказывает сердце – и кранты человеку. И ведь не о каких-нибудь дистрофиках там шла речь. Так спортсмены тонули, десантники… Взрослые, сильные… Кажется, в той книжке было написано, что человек выдерживает две-три минуты, а после ему конец. А он, между прочим, долго плыл. Очень долго. Но никаких судорог не было. И дно под ногами появилось именно в тот момент, когда последние силы кончились. Ни раньше, ни позже. Да к тому же еще одна неувязочка. Падал-то он с большой высоты. Брюхом об воду шлепнулся. По всем законам природы должны быть отбиты внутренности. Но вроде бы все цело.

Странно как-то получается. Это постоянное везение, полоса удачи, начавшаяся еще в карцере, когда появилась дверь. Потом склад, и шкаф, и Дыра. Будто кто-то невидимый и сильный помогает ему.

Между прочим, не первый раз приходят мысли о невидимых помощниках. Только раньше он отмахивался, не до того было. А теперь стоило бы разобраться.

Если ему и в самом деле помогают, то кто? На кого он может рассчитывать, кроме как на самого себя? А на себя что рассчитывать? Что он может? Он – один, голый, слабый, глупый, а против него целая орда: Санитары, Воспитатели, Сумматор этот ихний. И ведь, наверное, есть и другие, о ком он не знает. А что он вообще знает об этом странном мире? Не больше, чем воробей про Галактику. Скорее всего, здесь имеются такие силы, о которых он и понятия не имеет. Может быть, именно эти силы за ним сейчас и гонятся. Кажется, в последнюю их встречу Белый говорил о каких-то сгустках… Белый… Белый… До сих пор Костя боялся подумать всерьез, кто же он такой? Сон? Ну уж нет. Пускай и приходил к нему Белый во сне, но сам-то он сном не был. Правда, доказательств никаких. Настоящих доказательств, которые можно было бы подержать в руке, взвесить, ощутить их силу.

Ну ладно, были сны, которых он поначалу пугался. Это еще не доказательство. Сон пришел – и ушел, растворился в памяти, его уже не вернешь. Хотя недаром Серпет из-за его снов так встревожился. Он, Серпет, мужик серьезный, по мелочам дергаться не станет. Но, конечно, он врал. Врал, говоря, что нет на самом деле никакого Белого, что все это загадочная болезнь.

Другое дело – дверь. Это и в самом деле ни на что не спишешь. Потому что дверь – была. И был Белый в том последнем сне, когда он говорил: "Но выход есть. Когда вспомнишь об этом, сделай вот что. В уме считай до десяти, а после поверни руку вот так…" И показал, ввинтил свою ладонь в прозрачный воздух снежной равнины.

А после была ледяная камера, отчаянье, тоска… Тогда и вспомнился Белый. А после – звон невидимого колокола.

Что тогда случилось? Ведь и в самом деле ничего особенного. Гром не грянул, стены не рухнули. Но появилась дверь. Высветилась желтой рамкой в стальной темноте карцера. Он тогда ничего не соображал от удивления и радости. Толкнул ее изо всех сил, отчаянно. И дверь легко, бесшумно открылась. За ней оказался узкий коридор, который освещала тусклая, забранная в проволочный колпак лампочка, цементный пол покрывала давняя пыль, а вдоль стен тянулись какие-то переплетающиеся трубы, черные змеи кабеля, отовсюду неслось низкое гудение, точно урчал нажравшийся свежатинки хищник.

Откуда же взялась дверь? Ясно, что раньше ее не было. И не могло быть. Санитары – они не такие уж дураки, знают, куда запирать. Нет уж, хватит играть с самим собой в прятки. Дверь ему открыл Белый.

И кто же он тогда? Человек? Непохоже. Рука проходит сквозь него точно сквозь клубы дыма, но зато он двигался, разговаривал, даже зачем-то снежок слепить пытался. Правда, ничего у него тогда не вышло. И Костя понял, почему. Снег должен был чуток подтаять, а для этого нужны теплые руки, живые. А Белый? Живой ли он? Что за вопрос? Он же говорит, думает, что-то его огорчает, что-то радует… А руки у него мертвые. Нет, странно все это!

И все же при мыслях о Белом забрезжил у Кости в душе какой-то свет. Пускай еще не надежда, но что-то на нее похожее, слабый такой лучик, словно от потерянного фонаря. И сейчас именно этот лучик вел его дальше, в темноту и неизвестность.

 

6

Сергей пожал плечами. Ну что ж, принимать удар – дело понятное. И все-таки он был слегка удивлен. Не словами Старика, нет, он давно ждал от Сумматора каверзы, но собственное спокойствие как-то не вязалось с тем, что случилось. Почему нервы, эти перетянутые, готовые лопнуть струны, вдруг обвисли, точно бельевая веревка, когда с нее сняли простыню? Почему не нужно стало играть, притворяться хладнокровным суперменом, почему все выходит само собой? "Сабо сомой". Почему Старик показался вдруг смешным и жалким, куда делась его величавость? Странно все как-то…

– Не понимаю что-то я вас, Сумматор, – он удивленно посмотрел на Старика. – Что вы хотите этим сказать?

– Да вы же и сами знаете, Сергей Петрович, – Старик взглянул на него исподлобья, устало и расстроено. Глаза его оказались в красных прожилках, сизые веки набрякли. Давно не спал, бедняга.

– Неужели вы и в самом деле полагаете, что нам ничего не известно? – спросил он, явно не надеясь на ответ. – Похоже, временами вы забываете, где очутились. У нас имеются такие методы, о которых вы не только не подозреваете, но даже и не вместили бы умом. Но крутить не буду, прямо скажу – возможности наши не беспредельны. Иногда случаются и сбои. Только поэтому вам и удалось заварить кашу. От себя добавлю – весьма поганого вкуса.

– Сумматор, а давайте не будем говорить загадками, – хмыкнул Сергей, откинувшись на спинку кресла. – Мне, знаете, загадки надоели. И вообще спать хочется, – он зевнул.

Спать и в самом деле хотелось. И в этом было что-то смешное, это не вписывалось в мрачные стены Сумматорского кабинета, в паутину хитрых уловок, в грозящие ему неприятности. Но если разобраться, выходит, что и он, Сергей Латунин, не слишком сюда вписывается. Может, именно потому и влилось в душу спокойствие?

– Что ж, охотно пойду вам навстречу, – чуть помолчав, откликнулся Старик. – Мне, признаться, тоже неловко наблюдать, как вы выкручиваетесь. Знаете, как оно со стороны выглядит? Никак не подберу подходящих слов… Плоско, может быть. Приземленно как-то выходит. Ну ладно, к делу. А дело наше называется простым коротким словом: Прорыв. Так вот, той самой ночью, когда объект был изолирован, вы отправились на Центральный Пульт. Причем снарядились точно в шпионских боевиках. Стыдно, Сережа. Кому вы собирались совать в рот свои нестиранные носки? Неужто забыли, что всюду у нас следящая аппаратура. Автоматика, правда, временами барахлит, – добавил он со странным смешком.

– Итак, вы открыли (а точнее говоря, взломали) дверь, включили Большую Машину и вызвали программу РС-15. Короче, программу эту вы затерли. Да так, что не восстановишь. Было, Сергей Петрович? Вот так-то! У нас все зафиксировано. Беда лишь в том, что запись мы просмотрели с опозданием. Ну, а результаты таковы. Объект сам, без помощи Посланника, прорвал Первое Кольцо. Причем совершенно неясно, каким образом. В боксе он каждую секунду был под контролем, записывалось любое его движение, каждый вздох – и вдруг его не стало. Мгновенно. На мониторах вспышка – и чернота. Мы, конечно, подумали на аппаратуру. Но та оказалась в полном порядке. Это же вам не коммутатор в Жмеринке. Словом, пропал объект. Оно и понятно – после того, как вы стерли программу, он стал недоступен нашим методам. Блокировка-то снята. Одна надежда на Санитаров. Впрочем, – бросил он взгляд в сторону Ярцева, – слабенькая надежда. Как видите, ситуация перешла в иную плоскость. Конечно, ему не перейти Границу. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но вы представляете себе, какую цену придется заплатить? Ах да, вы же не в курсе, – Старик махнул рукой. – И очень хорошо. Вам знать не стоит, уж поверьте мне.

Вот так, Сергей. Я не люблю громких слов, но очень уж назойливо на языке вертится термин "диверсия". Объективно получается так. Другое дело – зачем. Вот этого я понять не в силах. Загадка. Ваш случай уникальный, раньше ничего подобного у нас не было. Ладно, можно еще понять, если бы Посланник вышел на вас. Действительно, отчего бы им не заиметь здесь своего резидента? И внедриться с вашей помощью сюда, в здешний слой. Весьма разумная стратегия. Только вот не было у вас никаких таких контактов – мы проверяли. Тогда в чем дело? Захотелось приключений? Добро бы еще какой-нибудь сопливый Стажер. Бывает, знаете ли, взбунтуется младая кровь, тяга к романтике, то се… Кто из нас в детстве не играл в разведчиков? Но детство кончилось, Сергей, и вы это понимаете не хуже меня.

Поверьте, проще всего было бы поручить вас Ярцеву, а самому заняться делом. Но есть же и чисто человеческий момент. Вы, Сережа, наверное, давно уже почувствовали – вы для меня не только сотрудник, не только подчиненный. Ну вот. Я разобраться хочу. Не может быть, чтобы у вас не нашлось оправданий. Наверняка имеет место какое-то чудовищное недоразумение, все можно как-то объяснить. Поэтому давайте просто поговорим, как раньше. Что-то в последнее время редко это у нас получалось.

Конечно, Семену Васильевичу наш разговор покажется скучным. Вы уж извините, Семен Васильевич, – повернулся он к Ярцеву, – но вас ждут великие дела. Так что идите и действуйте. Если вдруг все же появятся какие-нибудь результаты – сразу ко мне. Ну ладно, ступайте.

Ярцев мгновенно вскочил с кресла, хмуро прошипел что-то себе под нос и выбежал из кабинета. Сергею почему-то пришло в голову, что Координатор хлопнет дверью, но нет, не хлопнул. Напротив, очень аккуратно затворил за собой.

Ну что, прогноз подтвердился. Да, черти, слаженно работают. Теперь уже на сто процентов ясно, что велась игра в злого опричника и доброго царя-батюшку. Точнее, дедушку. Но верить в доброго дедушку уж действительно как-то приземленно. Но интересно все-таки, что он дальше устроит.

Он повернулся лицом к Старику. Тот смотрел спокойно, не мигая, и сейчас уже не казался ни смешным, ни жалким. Какие-то слишком уж уверенные были у него глаза. Он ждал ответа, знал, что ответ непременно последует, но когда именно – не столь важно. Торопиться некуда, бояться нечего – он хозяин всей нынешней игры. А коли так – можно не грозить, можно не гипнотизировать взглядом. Зачем? Все получится само собой.

Точнее говоря, сабо сомой. А ведь что интересно – он уверен, будто у Воспитателя Латунина осталось только две возможности. Или каяться, или хамить. В принципе он прав, альтернативы на горизонте не видно. Но стоит ли играть роль в его сценарии? Хотя какое это имеет значение? Сейчас не до психологических нюансов. Однако надо ему что-то ответить. Молчание разрастается и делается слишком уж глупым. Тем более, что темп все равно потерян. Как в шахматах. Он, Сергей, получил шах и ищет, чем бы закрыться. А в перспективе мат. Ферзем и слоном. Если, конечно, худосочный Ярцев потянет на слона. Ладно, пускай будет как в шахматах.

Сколько он ни играл, всегда тянул до мата, не клал короля, хотя одного лишь взгляда на доску хватало, чтобы оценить перспективы. Нет, ни на что не надеясь, все же трепыхался. Отец посмеивался над этим, утверждал, что действуют обычные подростковые комплексы. Против лома, как известно, нет приема.

А он и не спорил, с отцом вообще невозможно было спорить, он либо замыкался, либо переводил все на какой-нибудь подходящий к случаю анекдот. Он любил подкреплять свои мысли анекдотами. "Помнишь, как в той байке" – обычное его присловье. А голос прокуренный, гулкий, словно по глиняному сосуду постучать костяшками пальцев. Еще в сопливом пацаньем возрасте Сергей ругал его за курение, говорил, что высосет рак легких. И ведь накаркал же! Вообще, после маминой смерти все у них стало не как у людей. Не отец сыну запрещает, а наоборот. И так всю жизнь, почти что с самого ее начала. Ему же и пяти лет не было, когда принесли ту телеграмму. Но именно тогда, отревев, побившись головой о паркетный пол, отмолчавшись на похоронах, он понял простую вещь: мамы не будет никогда. И значит, надо охранять единственное, что осталось – отца. А для этого надо стать взрослым, несмотря на свой детсадовский возраст.

Отец, правда, не очень-то с его запретами считался. Кивал, дескать, правильно, дескать, давно пора, а сам все делал тихой сапой. "Тихой папой" – было у них такое семейное присловье.

А обещанного дождя в тот день так и не случилось. С утра натянуло свинцово-грязных туч, малость побрызгало – и все. Почему это вспомнилось именно сейчас? Гроб не влезал в лифт, пришлось тащить его по лестнице, с седьмого этажа. Крышку вынесли позже, а по лестнице спускались без нее. На поворотах отцовская голова моталась из стороны в сторону, и было полное ощущение, что он живой, что он посмеивается над глупым спектаклем, который непонятно зачем затеяли "родные и близкие покойного". И никак не получалось поверить, что все это не понарошку, что все по правде. И только в крематории – когда случилась канитель с бумагами, когда шоферу совали мятые червонцы, а потом породистая служительница в синей форме, с лицом бульдога-медалиста, стукнула несколько раз молотком по крышке гроба – вот тогда, пожалуй, и накатило по-настоящему. Все это – лиловые печати на справках, сытая харя конторского чинуши, литованные заклинания служительницы – было не понарошку. А когда вернулись домой, ему первое время казалось, что отец заперся у себя в комнате, курит и разминает сигареты пальцами. Автоматически, не замечая, думая о чем-то запредельном.

Как же он тогда надрался! Но после поминок водка сразу вдруг ему опротивела, и он использовал спиртное лишь как гнусное лекарство – хотя бы после того нахального утреннего звонка.

А дождя в тот день так и не случилось.

– Знаете, Сумматор, по-моему, вы совершенно напрасно выставили Ярцева, – Сергей обнаружил, что постукивает костяшками пальцев по столешнице. – Его отсутствие ничего не меняет. Просто нам не о чем говорить. Каяться я не собираюсь, грозить и обличать – тем более. Разумеется, у меня есть причины, и разумеется, я о них умолчу. Ваша претензия на некую духовную близость мне понятна. Но это же смешно. Я ведь вашим баечкам больше не верю.

– Это каким же именно? – живо спросил Старик, наклоняясь к Сергею. Похоже, он ждал именно такого поворота.

– Не все ли равно? Зачем я буду перед вами оправдываться? Да и вы передо мной. Однажды дождливым вечером я крупно обманулся. И это определило ход последующих событий. Ну, а теперь меня не волнует личное будущее. А вы… Вы на работе. Работайте, исполняйте свою службу.

– Эффектно сказано, – восхищенно отозвался Старик. Видно, он радовался, что все же сумел разговорить Сергея. – Да только эффект-то дешевый. – Старик даже присвистнул, изображая огорчение. – Прямо как в плохих детективах. По-моему, не хватает лишь фразы "Маски сброшены!" или "Игра окончена!" Постарайтесь не лгать хотя бы самому себе. Тот имидж, которым вы сейчас прикрываетесь – он ведь тоже маска. Причем довольно старая. Бывшая в употреблении. "Гордо реет буревестник, черной молнии подобный" или "Я сладко пожил, я видел солнце". В общем, "Безумству храбрых поем мы песню". Стоит ли продолжать цитаты? Эх, Сережа, Сережа… На самом-то деле вам сейчас и зябко, и тоскливо, и ровным счетом ничего вы в ситуации не смыслите. Поэтому давайте исходить из реального состояния дел. И не принимайте красивых поз. Вам это сейчас ни к чему.

– Интересно, чего же вы от меня ждете? – хмыкнул Сергей. – Неужели покаяния? Или развернутую психологическую автохарактеристику?

– Что вы, зачем? – улыбнулся Старик. – Я же, к счастью, не поп. И не психиатр. Я не ответов, Сережа, жду, а вопросов. Понимаете, вопросов! Что ж, настало, наконец, и их время. Похоже, вы готовы подняться на качественно высший уровень.

Ишь ты, чего ему захотелось! Сергей неожиданно почуял в себе совершенно неуместный задор. Что ж, фокус известный. Где вопросы – там и поговорки. Ладно, отчего бы напоследок не порезвиться?

– Хорошо, – согласился он. – Тогда вопрос первый, а точнее, нулевой. Можно сказать, методологический. Итак, почему я могу рассчитывать на правдивые ответы? Я ведь вышел из игры, я бесперспективен. Как-то нерационально с таким возиться.

– А я вообще старый иррационалист, – весело отозвался Старик. – Вы разве не замечали? Да к тому же, Сергей, игра ваша отнюдь не завершилась. Это во-первых. А что касается критериев достоверности? Ну помилуйте, какие тут вообще могут быть критерии? Должно быть элементарное доверие между собеседниками. И вообще. Вот, к примеру, говорят вам, что нейтрино существует. И вы верите на слово. Не станете же изучать физику на профессиональном уровне, лично делать все эксперименты… Все не проверишь, надо просто положиться на слово компетентного человека. А я, не хвастаясь, скажу, что весьма компетентен. И потом, вы же еще ничего не узнали, а уже подозреваете. Неужели вам самому не интересно, что здесь и как?

– Представьте себе, уже нет. Когда-то было, да сплыло. Сейчас я, извините за грубость, вижу вокруг себя океан дерьма. В дерьме этом я вымазался с ног до головы. И мне совершенно не хочется исследовать дерьмо, нюхать, щупать, разглядывать под микроскопом. Отмыться лишь хочется, да убежать подальше. К сожалению, это невозможно.

– Впечатляющие у вас образы, Сережа, – помолчав, хихикнул Старик. – Вы прямо-таки поэт у нас. В одном вы правы, – заметил он уже куда более мрачно, – убежать невозможно. А теперь по сути вашей метафоры. Вот вы говорите, дерьмо, говорите, воняет… Но мы же с вами ученые, мы должны понимать, что именуемое в просторечии вонью – не что иное, как пары аммиака. А что есть аммиак? – спросил он строгим профессорским тоном, воздымая палец. – Водород и азот! – ответил он сам себе и помолчал, видимо, наслаждаясь звучанием своих слов. – Те же самые компоненты, что и в воде, которую вы пьете, что в воздухе, которым вы дышите где-нибудь в чистом поле с васильками. В дерьме, кстати, и кислород имеется. Жизненно необходимый! Понимаете, тот же ведь состав, что и в вашем теле, только соотношения чуть иные, молекулы малость по-другому сцеплены. И заметьте, Сережа, есть планеты, где живут люди точно такие же, как и мы, а дышат аммиаком. Такая там атмосфера. Да, такие же люди, как и мы, ничем не хуже. Ну, дышат аммиаком, ну, кожа у них зеленая, а может быть, синяя, я уж не знаю, Внеземельем у нас другие занимаются, да и не в том суть. Так вот, живут себе эти люди и живут. Неужели вы их за людей не считаете? Только из-за того, что они вонью дышат? Но разум, сознание – это же от оболочки не зависит! Так вот, Сережа. Постарайтесь уж как-нибудь сладить со своим обонянием – и тогда вы поймете, что упомянутый вами океан к дерьму не сводится. Есть в нем кое-что помимо дерьма. Излишняя брезгливость – она же, сами знаете, как часто оборачивалась беспредельной жестокостью.

Сергей вздохнул. Ну почему Старик несет такую примитивную чушь? Не рассчитал уровень? Или специально, чтобы в спор втянуть?

– Сумматор, поймите в конце концов, – произнес он сухо. – Меня не только дерьмо не интересует, но и ваши оды ему. И вся эта софистика-казуистика. Я ведь тоже так могу, вы знаете.

– Знаю. И все же вам не стоит напяливать маску безразличия.

– Да какая же это маска? – с искренним раздражением буркнул Сергей. – Я устал от разговоров и от философий. Понимаете, устал! Постарайтесь это усвоить. А если вам нужна суть – так пожалуйста, могу в одно предложение вместить. Я скверно жил – значит, жить мне больше незачем. Все. Точка.

Старик вновь погрузился в молчание, потом заговорил тихо, со спокойной силой:

– А это у вас, Сережа, уже истерика. Да, истерика. Я чувствовал, что ею кончится дело, хотя и предполагал, что вы покрепче. Ну ладно. Теперь послушайте меня. Я думаю, все очень просто. У вас всего лишь нервный срыв, да, мощный срыв, на грани патологии, но бояться нечего. Придете понемногу в себя, жизнь наладится. Видимо, вам стоит хорошенько отдохнуть. Не волнуйтесь, дело с Прорывом мы утрясем и без вашего участия. Я сегодня же оформлю вам внеочередной отпуск – и отправляйтесь в природный сектор, в это ваше, как вы называете, "поместье". И кушайте там клубнику. Грибы собирайте, очень, знаете ли, полезное дело. Сам давно собираюсь за маслятами сходить, да дела, дела… Поймите же – вам бояться нечего. Вы что, вообразили, вас кто-то арестовывать собрался? Да кому вы нужны? Кто вы по сравнению с нами? Пылинка, мелочь рыбья. А мы не размениваемся на мелочи. Неужели вы до сих пор не осознали наши масштабы? В общем, езжайте на природу, забудьте о неприятностях, расслабьтесь. И не надо никого бояться.

Сумматор глядел на него добрыми собачьими глазами, и Сергей понял, что все. Пора закрывать разговор. Стало не то чтобы страшно, но как-то тяжело и пусто.

– Одно маленькое добавление, Сумматор, – произнес он с печальной усмешкой. – Я знаю, как такие дела делаются. Через какое-то время окажется, что "поместье", клубника и здоровые игры на свежем воздухе подразумевают одно маленькое условие. Давайте уж говорить прямо. Вас интересует канал, по которому прошел Посланник. А для этого вам нужен объект РС-15. И вы знаете, что кроме как от меня, ни от кого помощи не дождетесь. Только я могу восстановить объектную программу. Именно поэтому вы и устроили нынешний спектакль. Но без толку. На меня не рассчитывайте – я ничего восстанавливать не буду. И еще один пикантный момент. Самый главный. Вы должны понять, что "методами" вашими ничего не добьетесь. Это же не явки и пароли из человека вытянуть. Воссоздать программу – серьезный творческий труд. Для которого нужно, во-первых, желание, а во-вторых, ясные, здоровые мозги. Но в том-то и фокус, что после "методов" я ни на что не стану годен. От меня останется тень, оболочка. А вы все-таки рационалисты. Вам не оболочка нужна, вам я нужен. В полном сознании. Не сырье для палача, а союзник.

Ну, а все прочее я выдержу. И вы это тоже знаете. Мне терять нечего, я ничего больше не хочу и ничего не боюсь. Считайте, что меня уже нет. И кончайте беседы о клубнике и дерьме. Мы друг друга насквозь видим. Зовите вашего Ярцева – и привет.

На сей раз Старик молчал долго. Потом вздохнул и произнес:

– Да, похоже, вы правы. Не получился у нас разговор. Поверьте, мне вас очень жаль, Сережа, – и нажал едва заметную кнопочку на своем столе.

 

7

Сзади раздался шорох, еле слышный – словно где-то вдалеке рвали на части какую-то ткань. Поначалу Костя решил, что померещилось. Наверное, галлюцинация. Попросту говоря, глюк. В памяти всплыла глупая детская поговорка: "Если в поле видишь люк – не пугайся, это глюк." Такой вот стишок. Тоже ведь пришел из прежней жизни, из нормального мира. Что ж, если даже такие мелочи возвращаются – это неплохо. Легче будет привыкнуть там, в Реальности.

Вскоре звук повторился. Будто кто-то невидимый прошмыгнул сзади и исчез. Костя резко обернулся, но что толку? Темнота кромешная, как ни напрягай глаза, ничего не разглядишь. Да и вообще, наверное, это шумит в ушах. Видимо, купание в ледяной воде не прошло ему даром. Похоже, поднимается температура, а если она повышенная, в ушах всегда звенит.

Шорох послышался вновь, на сей раз ближе и громче. Нет, это вовсе не звон в ушах. Звон – он же нудный, монотонный, все на одной и той же ноте. А этот звук слишком уж какой-то подозрительный. То ли слабые щелчки о камень, то ли чье-то торопливое дыхание. Там, в темноте, несомненно было что-то живое.

Но откуда оно взялось? Смешно и думать, что здесь, во тьме и холоде, может водиться хоть какая-нибудь живность. И чем бы ей питаться? Ну ладно, червяки, мокрицы, плесень – оно бы еще куда ни шло. Но это, судя по всему, не червяк.

Это слегка коснулось его ноги. Теплое – и в то же время скользкое, увертливое… Костя мгновенно отскочил, врезался в стену и едва сдержал крик – он и сам не понял, то ли от испуга, то ли оттого, что локоть зашиб.

Существо – он теперь уже не сомневался, что это существо – пробежало вперед. И тут же сзади раздался не то шепот, не то смех. Он звучал недолго, пару секунд, но Костю обволокло мутным облаком страха. Он зашагал быстрее, надеясь выбраться из этого облака, но без толку. Казалось, что-то вязкое, тягучее сгущается вокруг него, какая-то липкая мерзость. Заныло в животе, а под ложечкой вырос плотный комок. Если бы хоть чуть-чуть света… Пусть всего лишь пламя спички, на тысячную долю секунды… Со светом стало бы легче. Но вокруг висела тьма, а во тьме скрывалось неизвестное.

Костя зашагал еще быстрее, но страх не отпускал его. Напротив, он раздувался, густел, огромной слепой тенью нависал за спиной и гнал, гнал вперед. Странные звуки время от времени повторялись, и каждый раз Костино сердце словно протыкало тонкой безжалостной спицей.

Он и сам не заметил, как перешел на бег. Узел с мокрой одеждой пришлось бросить, в голове пульсировала лишь одна мысль: успеть, успеть бы, проскочить! Что именно проскочить, куда успеть, он не понимал, но думать было некогда. Быстрее, еще быстрее – иначе смерть.

И опять послышался смех, совсем рядом, но где – Костя так и не понял. И хотя от разгоряченного в беге тела валил пар – из-за этого смеха его продрано холодом.

А сзади раздался оглушительный грохот. Что-то падало, валилось за его спиной, что-то рушилось, сотрясая всю пещеру низким тревожным гулом. Скорее, скорее успеть!

Потом у него перед глазами точно мина взорвалась – и Костя упал животом на острые камни.

Когда он открыл глаза, темноты уже не было. Пещеру заливал тусклый свет. Грязно-лиловый, неживой, как в ту последнюю ночь. И вновь Костя не мог понять – откуда сочится мертвенное, угрюмое сияние? Вроде бы ни ламп, ни факелов – а свет меж тем неспешно стекает с потолка, струится по стенам, седыми испарениями поднимается с пола.

Не так уж и много его было, света, но все же Костя смог оглядеться. Отовсюду нависали угрюмые каменные своды, такие же красновато-бурые, как и у входа в пещеру. А над головой, очень высоко, едва видные, громоздились друг на друга неровные, покрытые змеящимися трещинами плиты. Казалось, они держатся там из последних сил, еще мгновение – и обрушатся вниз, со свистом рассекая сырой лиловый воздух.

Внизу повсюду валялись угловатые, с острыми краями, обломки породы, перекрещивались, наползали друг на друга словно исполинские древние ящеры. Словно они, окаменевшие миллионы лет назад, не умерли тогда, а лишь затаились, в любую минуту готовые принять свой истинный вид.

И что-то еще смущало Костю. Какая-то странность, что-то неправильное, нелепое. Сперва он никак не мог сообразить, в чем дело, но потом понял – и вздрогнул.

Туннеля, по которому он вбежал сюда, больше не было. Повсюду, со всех сторон нависали стены – сплошные, непробиваемые. Ни входа, ни выхода, ни даже каких-нибудь щелей. Он заперт в каменной ловушке, и выбраться отсюда невозможно.

А вскоре Костя увидел их. Сперва не глазами, нет – кожей почувствовал на себе колючие взгляды маленьких, беспощадных глаз, а потом уже понял, кто это. Из памяти послушно выплыло забытое слово.

Крысы! Огромные черные крысы глядели на него из дальнего угла пещеры. Их было множество – сотни, если не тысячи. Откуда они взялись? Ведь еще секунду назад пещера пустовала. Костя же ее всю осмотрел, ища выход! И вдруг – крысиные полчища.

Они глядели на него, глядели нахально и уверенно. Крысы знали, что бежать Косте некуда. Лишь теперь он понял, что за звуки пугали его раньше, в густой черноте туннеля.

Все рассчитано. Его гнали именно сюда, в ловушку, которая станет для него и могилой. С крысами не справиться. Будь их всего десяток, ну пускай два – еще оставался бы какой-то шанс. Но такое… Черная шевелящаяся масса… Здоровенные твари, побольше кошки, с красноватыми бусинками-глазками, скалящие грязно-желтые зубы.

Крысы не торопились. Они буравили Костю наглыми взглядами и медленно, невыносимо медленно приближались. Как это у них выходило? Вроде бы ни одна из них не двигалась с места, но черная масса с каждой секундой становилась все ближе и ближе.

Костя вдруг понял, что это не простые крысы. Слишком уж черные были у них тела. Такие черные, что казалось, исчезни мрачно-лиловый свет, крысы все равно остались бы видны, потому что они темнее даже самой непроглядной тьмы. Словно они – черные дыры в самой жизни, какие-то глухие провалы, гибельные трещины в пространстве.

Нет, они были куда опаснее, чем стая диких голодных тварей. Хотя куда уж опаснее – все равно ведь сожрут.

Но Костя чувствовал, что сожрут не просто. И не сразу. Имелась какая-то неразгаданная связь между этими полчищами и всем, что случилось с ним раньше. Какая-то неизбежная связь. И крысы о ней знали. Они держались как хозяева – и потому не спешили.

Липкие нити страха вновь коснулись его. Казалось, этот страх, эта грязная паутина выползает из крысиных глаз. Костя чувствовал, как стягивает его невидимая сеть. Он попробовал шевельнуться – и не смог. Тело не слушалось. Попробовал вскрикнуть – из горла вырвалось едва слышное шипение. А ужас нарастал, сгущался темным облаком.

Крысы неумолимо приближались. Костя уже чувствовал отвратительный запах гнили, видел оскаленные челюсти, готовые впиться в его тело, в кожу, в мясо, и грызть, и рвать, захлебываясь теплой солоноватой кровью.

"Вот и все, – неожиданно спокойно подумал он. – Вот и конец." В голове промелькнули обрывки прежней жизни – длинные коридоры Корпуса, увешанные стендами про гигиену, размазывающий по щекам слезы Мишка Рыжов, стальная холодная лента реки, бесконечное белое поле из полузабытых снов… Белое поле, где ждал его Белый… Белый! Ну где же ты?

Произнес ли он это вслух или подумал, Костя так и не смог понять. Но какая разница – Белый услышал. И пришел.

Он появился, как всегда, внезапно. Не было его – и вот он уже стоит рядом, прислонясь спиной к бурой стене. Все было как в тех снах – такой же спокойный, грустный, с теми же большими серыми глазами. Только сейчас это уже не было сном.

– Не бойся, – негромко сказал он. – Теперь я с тобой, Костик. Теперь уже все. Подожди немного, я сейчас, – и Белый повернулся лицом к крысам.

Он вдруг как-то неуловимо изменился. Тело его напряглось, белый комбинезон испускал яркий свет – словно снег на солнце. Белый вытянул вперед, по направлению к крысиной стае, ладонь. Те зашевелились и, – Костя не поверил своим глазам, – начали расти, наливаясь злобой и силой.

Что произошло дальше, он понял не сразу. Ладонь Белого внезапно раскалилась и вспыхнула ослепительным голубым огнем. Огненная струя вонзилась в центр крысиной орды, разметала их. Крысы носились по пещере с омерзительным писком – казалось, они искали выхода, искали хоть какую-нибудь лазейку – но без толку. Струя голубого пламени настигала их повсюду. Странное дело – когда огонь касался крысиных тел, они не горели, не дымились, а просто таяли, исчезали, словно растворяясь в тусклом лиловом сиянии.

Костя взглянул на Белого – и отшатнулся, увидев наполненные страданием и болью глаза. Белый едва держался на ногах, его шатало, трясло, но огонь все так же неудержимо стекал с его ладони, настигая крыс, и те таяли в сыром воздухе пещеры. И тут Костя понял, что державшая его паутина липкого страха исчезла. Будто ее и не было никогда. Тело опять принадлежало ему, он снова мог дышать, двигаться. Утянулось куда-то заволакивавшее сознание темное облако.

Он подбежал к Белому.

Тот тяжело дышал, с трудом ловя воздух посиневшими губами. Вся правая ладонь его превратилась в одну сплошную обугленную рану. Обожженные клочья кожи лохматились по краям, бурлила и дымилась густая темная кровь, шлепалась тяжелыми каплями на камни.

– Вот так, братец, – словно предвидя Костины вопросы, печально усмехнулся Белый. – Даром ничего не бывает. За каждое чудо приходится платить.

– Как же вы теперь? – вырвалось у Кости.

– Ничего, мне не привыкать, – с трудом ворочая языком, пробормотал Белый. – Такая уж у меня работа. Сам ее выбрал. Да ты за ладонь-то не бойся, заживет как на собаке. Это уж мои проблемы. Ты вот что, помоги-ка мне встать. Голова очень уж кружится.

Костя подхватил Белого под мышки – и едва не выронил. Сейчас тот был самым что ни на есть настоящим, не дымом, не туманом, как раньше. И кстати, он оказался весьма тяжелым. Килограммов восемьдесят в нем, не меньше, – мелькнула у Кости мысль.

– Ну вот, уже лучше, – сказал Белый, вытирая левой рукой пот со лба. – Теперь уже можно идти помаленьку. Так что давай лапу – и пошли.

– Куда? – изумленно спросил Костя. – Отсюда же нет выхода!

– Теперь все есть, – улыбнулся Белый. – Погляди-ка вперед.

Прямо перед ними зияло огромное черное жерло туннеля. Оттуда ощутимо тянуло свежим ветром.

– Да, берег уже почти рядом, – снова поймав Костину мысль, отозвался Белый. – Пойдем, что ли.

И они шагнули в туннель. Лиловый свет позади незаметно исчез, снова нависла тьма, но Белый светился сам. Тем же снежно-солнечным сиянием. Костя слегка поддерживал его за локоть, чувствуя, как пульсирует в обожженной ладони боль. Но все же они шли довольно быстро. И вскоре впереди мелькнул слабый отблеск.

– Ну вот, можно сказать, добрались, – тяжело дыша, произнес Белый. – Последние метры остались. Так что давай вперед, на свет Божий.

Через минуту они вышли из пещеры. Вдалеке тянулись крутые холмы, поросшие молодым сосняком. Где-то слева блестела голубая лента реки. И здесь было тепло как летом, даже жарко. Солнце раскаленным пятаком висело в белесом небе. Назойливо чирикала какая-то птица, а где-то у самого горизонта слышался грохот уходящей электрички.

 

8

Оглянувшись, он увидел, как медленно смыкаются стальные двери камеры. Словно челюсти какого-то ископаемого ящера. Ничего другого не оставалось, как усмехнуться собственной банальности. В чем-то Старик прав – из него в последнее время лезет ужасающий примитив. Глупеет он, видимо. Деградирует. Ну ничего, уже недолго осталось.

Потом он принялся разглядывать камеру. Глядеть, в общем-то, было не на что. Пустой прямоугольник, приблизительно три на четыре метра. Все стальное, гладкое – и стены, и пол, и потолок. И ни единого предмета. Ни тебе постели, ни нар, ни традиционного тюремного унитаза, а то и легендарной параши. Вообще ничего. Первозданная пустота. Впрочем, это и понятно. Камера предназначалась не для проживания. Скорее уж, ее стоило рассматривать как плаху.

Сергей уселся на холодный пол и попробовал расслабиться. Без толку. Мозги сверлила назойливая мысль – какой способ они изберут? Глупость подобных мыслей он понимал. Ничего уже не изменишь, остается лишь верить и терпеть. Он надеялся, что вытерпит. И в то же время сосало под ложечкой. Легко было форсить перед Стариком своей смелостью, но вот сейчас, когда отрезаны все пути, а воображение рисует картинки одна страшнее другой – сейчас все оказалось иначе.

Пришлось собраться с силами и подавить воображение. Временно. Хотя, может, и навсегда – вдруг приговор приведут в исполнение раньше, чем он вновь раскиснет? Скоро ли Благодетели позабавятся?

Вообще-то Ярцевские громилы его разочаровали. Если бы не здешняя техника… Как он их все-таки швырял… Конечно, это было пижонством. Не та история, чтобы спастись посредством рукомашества и дрыгоножества. Но то ли возобладала привычка играть до мата, то ли просто захотелось выплеснуть напряжение.

Сергей вспомнил, как это было. Похоже, Санитары по природной своей тупости так и не смогли понять, что против стиля "танцующий дракон" бесполезны их могучие бицепсы. Хотя если посмотреть на то, что было, беспристрастно – каким же дураком он тогда оказался! Ярцев стоял рядом и скучающе наблюдал за схваткой. Потом, пробормотав: "Ну ладно, порезвились и будет", сунул руку в карман пиджака и щелкнул кнопкой переносного пульта. И тут же ноги Сергея отделились от пола, голова вздернулась, а сам он повис на полуметровой высоте, не в силах шевельнуться. Казалось, невидимая исполинская рука схватила его и держит, размышляя, сразу ли убивать, или отложить забаву на опосля. А Ярцев, мягко глядя ему в глаза (оказалось, он умеет смотреть мягко!), спокойно произнес:

– Ну, и зачем было устраивать весь этот цирк? Взрослый же человек, интеллигент, а ведете себя как скверно воспитанный мальчишка.

Вот и поиграл до мата. Типичная двухходовка. Мат в два хода. Первый уже сделан, остался завершающий удар.

Но что интересно, не было страха смерти. Того тяжелого, грызущего страха, что все кончится, мир исчезнет, что настанет последняя тьма, и пустота. Нет, мысли вертелись лишь вокруг способа казни. А смерть? Привык он, что ли, за последние дни, к ее присутствию? Даже хотелось, чтобы все окончилось поскорее. Может ли быть что-то страшнее ожидания, да еще в этой железной коробке?

И жгла досада от того, что ничего уже не изменишь. Что было, то было. Время, к несчастью, необратимо. Основной закон, верный во всех мирах. Даже Благодетелям, с их возможностями – и тем не под силу. А возможности у них и впрямь нечеловеческие. И даже не просто нечеловеческие, а какие-то неестественные. Или противоестественные. Неужели и сейчас, за шаг до гибели, он так и не решится понять, кто же они такие? Пора вытащить из подсознания свои тайные догадки. Те догадки, что страшнее всех здешних свинств и обманов, догадки, которые он гнал беспощадно, топил в глубине. Время от времени они всплывали на поверхность, а он вновь избавлялся от них: нечего забивать себе голову мистикой.

Но сейчас, сидя на стальном полу камеры, Сергей понимал, что без мистики тут не обошлось. И мистика-то была темная, липкая и отвратительная. Он хмыкнул. Ну что, похоже пришла пора расстаться с материализмом. Да и был ли он материалистом? Просто плыл по этой речке, как и все вокруг.

Но философствовать почему-то вдруг расхотелось. Вновь дали себя знать отбитые почки – Ярцевские сотрудники сполна выместили на нем горечь поражения. А сам Ярцев стоял рядом и участливо бормотал:

– Ну, не обижайтесь, Сергей Петрович, не обижайтесь, ребят ведь тоже можно понять, им же обидно…

Сейчас он утешал себя лишь тем, что недолго осталось. Хотя с чего он взял? Может, камера – это еще не конец, будут еще и уговоры, и угрозы… Впрочем, сомнительно. Они же рационалисты. В чем – в чем, а в здравом смысле им не откажешь. Прямо-таки сверхчеловеческая логика. Вот именно, что сверхчеловеческая. Стало быть, и нечеловеческая. Чья же тогда? Впрочем, эта мысль уже была. Видно, все вертится по кругу.

Он встал и прошелся по камере. Болели ноги, подташнивало, а перед глазами плыли дрожащие синие огоньки. Наверное, поднимается температура. Как и той ночью, на Центральном Пульте. Сергей до сих пор не мог понять, что же с ним тогда случилось.

Он сидел в черном кожаном кресле, перед глазами мутно светился дисплей, и нужно было задать объектный пароль: курсор назойливо мигал, ожидая ввода. Все стандартные уловки не дали ничего, и загрузочный модуль оказался нераскрываемым – он был даже блокирован от просмотра. А время текло, в любую минуту могли наведаться Санитары. Может быть, и Костик уже в их лапах?

Нет, с чего бы это? Пока что ничего не случилось, Белый еще не начал действовать. Костик сейчас спокойно спит в палате, во сне вырастая из Временного Помощника в Постоянного. Никто его ни в чем не подозревает, на кой шут он сдался ярцевскому ведомству?

Но Сергей вдруг отчетливо, до боли в глазах увидел, как чьи-то крепкие, поросшие рыжим волосом узловатые руки хватают мальчишку, заламывают локти. Как веселые, розовощекие сотруднички лупят его ботинками под ребра, и те трещат – много ли надо пятнадцатилетнему пацану? А после его вяжут или надевают наручники, матерясь и подгоняя пинками, тащат в гнилые подвалы Санитарной Службы.

От этой картины у Сергея закружилась голова, мышцы сжались, готовые бросить его туда, во тьму, на помощь Костику. Но что он мог? От ощущения собственной слабости его даже затошнило. А потом вдруг заболела голова, да так, что перехватило дыхание. Казалось, кто-то сдавливает виски огромными щипцами, и натужно трещит, раскалываясь, черепная коробка.

Воздух перед глазами задрожал, заплясали в нем какие-то мелкие, переливающиеся всеми цветами радуги пятна. И все громче становился звон в ушах, и жаркое облако обволакивало голову. Мелькнула было мысль: не вовремя как заболел! Но тут же растаяла, потому что уже иное ломилось в мозг. Что-то расплывчатое, непонятное, какая-то странная пустота, но вокруг пустоты почему-то сгущалось сознание. Мутная, склизкая пленка затягивала мир, но сквозь нее постепенно просачивались образы.

Два. Синяя двойка с лебединой шеей на бескрайнем ледяном поле. Четыре. Желтые тигриные глаза, шершавый розовый язык, и снежно-белые, словно отдраенные зубной пастой клыки. Один. Дерево под ветром, готовое то ли рухнуть, то ли, вырвав из промерзшей земли свои корни, улететь в низкое дождливое небо. Девять. Медовый пряник, обернутый в старую газету, что мама принесла из магазина трехлетнему Сережке. Буква "A" – покосившийся телеграфный столб, обвисшие провода, словно бесконечные змеи. И три семерки – огромный, влажный, залитый желтым утренним солнцем луг.

А все вместе – "2419A777".

Сергей, затаив дыхание, набрал это на клавиатуре. Пальцы плохо слушались, не хотели гнуться, каждой движение, казалось, тянется тысячу лет. Но сразу после нажатия последней клавиши на экране возникла табличка: "Объект РС-15. Вход разрешен". Он очутился на том самом, трижды секретном диске.

Дальнейшее было элементарным. Через две минуты от программы РС-15 не осталось и следа. И сразу же мир вернулся в обычное свое состояние. Голову отпустило, смолк пронзительный звон, растаял жар. Сергей вновь чувствовал свое тело – здоровое, сильное, готовое драться за Костика с кем угодно.

Сейчас Костик, наверное, уже вернулся в Натуральный Мир. Если так, значит, был смысл во всем этом. Да и в предстоящей казни. Только вот по большому счету жизнь все равно прожита зря.

Но почему? Когда же впервые искривилась линия его судьбы? Не запрограммировано же все было… Слишком уж глупо оказалось бы… Значит, имела место ловушка. И когда же та сработала? Наверное, задолго до Старика. Старик и его компания пришли на готовенькое. Как крысы, объедающие труп.

А ведь отсчет пошел еще тогда, с Ленки. Потом, конечно, все заросло тканью времени, и даже иногда казалось, что было это с кем-то другим, в каком-то затрепанном старом романе.

Но сейчас душу вновь обдало горячей волной. Как же он тогда перетрусил! Это был животный, пещерный страх. Ведь если логически разобраться, что ему грозило? Смерть? Тюрьма? Неизлечимая болезнь? Да ни фига. Ну, накрылась бы аспирантура, повисло бы под вопросом московское распределение. И все. Ну, конечно, нервотрепка та еще. Скандал, по выражению классика, получился бы свинский. Если бы, конечно, она пошла в деканат искать правду. Точнее, сама бы не пошла, но поплакалась бы подругам. Поревела бы в жилетку, как это у них, у девчонок, водится. А дальше колея накатанная. Подруги у нее боевые. Вступились бы девицы-красавицы за поруганную Ленкину честь. Как будто ей от этого стало бы легче! Все равно жениться никто бы его не заставил, не те уже были времена.

Сейчас-то все видится иначе, но тогда… Как же он наложил в штаны! Чуть кондратий не хватил. И целую ведь неделю глотал таблетки. Грыз димедрол в зверских дозах, глушил водку, хотя уже тогда она была ему противна.

И что хуже всего – пришлось делать вид, что все путем, улыбаться, изображать примерного дипломника, шутить, ржать над анекдотами, смотреть кино и жевать пломбиры.

Вдобавок еще и гулять с Верочкой. Гулять и бояться, что та уловит что-то. Не узнает, нет – он принял меры, но почувствует. И встанет между ними гулкая такая фанерная перегородочка, от которой никогда уже не избавиться, чем бы у них ни кончилось. Даже если бы дело увенчалось свадьбой, счастливой семейной жизнью – они все равно натыкались бы на эту стенку. И ничего путного не вышло бы из брачной затеи… Но Верочка, впрочем, ничего не узнала и не уловила. Чуть больше полугода исполнилось их роману – и в Верочкино поле тяготения внесло бравого лейтенанта Сашу. Черные усы и южный говор. Сейчас уже, наверное, майор. А то и полковник. У них двое детей, квартира в центре, дачный участочек в Покровке… Когда Верочка упорхнула в лейтенантские объятия, Сергей даже почувствовал стыдливое облегчение. Кончилась глупая игра, и он остался хоть и раненым, но свободным. Так ему, во всяком случае, казалось.

А в деканате скандала не было. Если уж вспоминать, так до конца. Потому что был еще один звонок. Самый позорный. На этот раз он сам набрал непослушными пальцами Ленкин номер.

Сейчас он уже не помнил своего жалкого бормотания. Лишь нервную чечетку, что сами собой выстукивали тогда пальцы по стене, забыть было невозможно. Как и те прощальные Ленкины слова:

– Не надо, Сережа, не волнуйся. Я же не черная кошка, дорогу тебе не перебегу. Живи долго и счастливо.

И короткие гудки – один, другой, девятый…

Вот и сейчас – желтый, едкий огонь стыда. Да, все началось с того самого животного страха. И нечего притворяться – это не было ловушкой. Старик и прочие заявились уже на готовенькое. Им осталось лишь воспользоваться ситуацией. Победа, как спелый плод, мягко шлепнулась в их потные ладони. Впрочем, этот образ из какой-то позабытой книжки. Сейчас уже и не вспомнить, откуда.

А может, все началось еще раньше? С той самой "проверки функций"? Когда его занесло в постель к чужой, если уж говорить честно, девчонке. Проверился. Убедился, что функции на высоте. И пошла крутиться программа.

Его мысли прервал негромкий звук – не то лязг, не то скрежет. Будто гвоздем царапали по стеклу. Сергей поднял голову. В камере, похоже, ничего не изменилось – та же пустота, дышащие холодом стенами, тусклый свет, тягучими волнами льющийся с потолка. Но Сергей понял – началось. Что именно – уже без разницы, лишь бы все закончилось скорей. И он даже обрадовался – можно отвлечься от милых воспоминаний. Не забудем аромата выпускной поры… Правда, отключение временное. Ну уж за что боролись…

Негромкий звук повторился. Похоже, все-таки это был лязг. Металл полз по металлу. Наверное, казнь уже началась. Но какая?

Откуда-то сверху раздался бесстрастный механический голос:

– Вы не передумали, Сергей Петрович? У вас есть еще шанс. Только теперь уже последний. Советуем воспользоваться. – Голос умолк, вместо него послышались какие-то острые щелчки. Пленку, что ли, они перематывают? Или ответа ждут?

– Спасибо за совет, – хмуро ответил он потолку. – Не воспользуюсь.

– Жаль, жаль, Сергей Петрович. В таком случае начнем.

И настала тишина. Переговорное устройство отключилось – теперь уже, видимо, навсегда. А лязг раздался вновь. Лязг и тихое жужжание. Наверное, заработал невидимый мотор. Дальняя стена сдвинулась вдруг с места и медленно поехала на Сергея. Очень медленно – не больше миллиметра в секунду, прикинул он на глаз.

Ну что ж, пускай будет так. Расплющат как виноградину в соковыжималке. Фантазия у них не шибко богатая. Впрочем, наверное, на него решили особо не тратиться. Есть у них дела поважнее. Или это новая подначка – напугать, дать время на раздумье? Впрочем, не так уж и много времени, минут пять, если скорость останется прежней. Хотя для истерики более чем достаточно.

"Одного не учли, – устало усмехнулся своим мыслям Сергей, – не истерик я. Уж извините, ребята, что так вышло. Полетели в одно место ваши расчеты. Если и в самом деле Сергею Латунину пора сыграть в ящик, то и нечего дергаться. Значит, так надо. Пять минут – и все кончится. Мир исчезнет. Чернота и пустота. И никогда уже будет желтого солнца и присыпанной утренней изморозью осенней травы, по которой стелется сизый дымок костра… Не будет ни ночного неба, ни человеческих лиц. И Костика не будет. Как он там? Только бы смог перейти границу, только бы… Я знаю, конечно, это почти немыслимое дело. Границы – они всюду на замке. Что там, что здесь. Но Костику все равно удастся! Наперекосяк пойдут ваши расчеты, господа Благодетели! Ох, как бы мне хотелось до вас добраться, взять за горло, если оно, конечно, у вас имеется… Жаль, это невозможно. По сравнению с вами я – мелочь рыбья. Так, вроде бы, говорил Сумматор. Но Костик отсюда уйдет, вам его не остановить, твари, не от вас это теперь зависит. Благодетели хреновы!

Ладно, чья бы корова мычала. Я тоже мерзавец, я покалечил жизнь Ленке, может, потому и Костик оказался у вас в лапах, может, все не случайно – тянется моя старая вина, как нитка за иголкой. Как же обгадил я свою душу! Дерьмо тянется к дерьму, потому и купился на приманку. Еще бы, вы по дерьму специалисты. А как вы за меня уцепились! Еще бы, ценный кадр заимели. "Нестандартное мышление… Надежный и сильный… Способный быстро обучаться…" Такие песни, кажется, пел дедушка Сумматор? Как же быстро вы поверили, что я ваш. А я не ваш… Я сам не знаю чей, но не ваш. И все же работал на вас. Сколько Групп через меня прошло! Сколько пацаньих душ изломал! Сколько Десантников подготовил! И только сейчас я, старый козел, спрашиваю: против кого десант? Я до сих пор не знаю, кто вы, откуда и зачем пришли, но одно я вижу без очков – вы не люди. Вы нелюди. И я чуть было не стал таким же. Да, не стал. Но загубленных детишек не вернешь. И это на мне висит. С этим грузом я уйду во тьму. Вот уж действительно, "кто соблазнит одного из малых сих…" Да, я никогда не верил во всякую там мистику, считал себя рационалистом до мозга костей, но если все же есть Он, в руках кого все нити, я не знаю, как его назвать, да и не важно, но я прошу об одном. Не надо мне света, не надо покоя, да и смешно было бы претендовать. Я готов принять любую судьбу, но дай мне сначала исправить то, что я натворил. Я понимаю, все исправить невозможно, но хоть что-нибудь… У меня же есть еще силы, есть ум, есть душа, поганая, конечно, но все-таки. Если она не годится Тебе такая, очисти, выжги из нее дрянь, это, наверное, будет больно и страшно, но я вытерплю. Но, Господи, дай мне возможность исправить мои дела. Помоги мне раздавить Благодетелей. Ты ведь знаешь, кто они такие и как с ними драться, так сделай меня Своим оружием. На что мне еще остается надеяться, кроме как на Тебя? А вдруг Ты и в самом деле есть, вдруг это по правде? Мне осталось жить пару минут, вот я могу, вытянув руку, дотронуться до стены, ощупать холодную сталь. Сейчас не время для шуток, поверь, я говорю всерьез, мне больше ничего уже не светит. А если я ни на что не годен – ладно, сотри меня в пыль, делай со мной все, что хочешь, я на все согласен, но помоги моему сыну! Выведи его из этой гнусной ямы! Хотя, конечно, Ты уже помогаешь, кто, кроме Тебя, мог послать Белого? Да и Город… Может, Город – это и есть Ты?

Так помоги же Костику! Я-то виноват перед ним. Дважды виноват. Я дал ему жизнь – и тут же бросил, отказался от него. Конечно, я не знал, что он родился, но мог узнать, если бы захотел. Но я боялся… И кто знает, чего я боялся? Наверное, потерять спокойствие. А потом, уже здесь, я ломал его душу, вытягивал из нее жизнь и каплю за каплей вливал мертвечину. Ведь я же убивал его! Вот если бы Ты сотворил чудо, взял бы меня, перенес в Натуральный Мир и поставил перед Костиком – что тогда? Я не смог бы посмотреть ему в глаза. И уж, конечно, не смог бы признаться, что я – отец. Потому что какой же я, к свиньям, отец? Я понимаю, Ты можешь меня, наверное, простить, Твоя доброта, говорят, беспредельна. Да меня бы и Костик, может быть, простил, узнай он правду. Он же на самом деле добрый, хоть мы тут и лепили из него хищного зверя. Да только я сам себя никогда не прощу. И вообще, не меня спасай, а его. А мне помоги лишь исправить мое зло. И все. Я больше ничего не хочу и ничего не прошу…"

Стальная стена мягко, почти нежно коснулась его груди. Ладно, давите, сволочи, – он вдруг обнаружил, что пытается ее оттолкнуть. Глупо. Чисто животная реакция. Инстинкт. Душа делает свое, а тело свое. Но что же будет дальше?!

…Сперва замерло дыхание, потом острая боль затопила грудную клетку. Господи, неужели будет так больно?! Но все равно это надо вытерпеть. Надо! Ни звука они не получат.

Боль вливалась во все тело, в каждую клеточку, в каждый нерв, жгла точно расплавленной сталью, и этому ужасу не было конца, и время, казалось, перестало струиться, замерло, мир вокруг него расплылся и исчез, вместо мира осталась лишь плотная упругая темнота. Она выгибалась во все стороны, она трещала, точно ее раздирали чьи-то безжалостные пальцы, и вот – лопнула!

Но куда?! Зачем темноту скручивают в огромную спираль? Нет, это, оказывается, не спираль, а бесконечно длинный туннель, и его, словно прозрачную пылинку, несет куда-то ввысь бешеный ветер, безумная неодолимая сила, и нельзя ни пошевелиться, ни вскрикнуть.

И все-таки он каким-то звериным, отчаянным рывком обернулся. Там, у светящегося белым пятнышком входа в туннель, что-то бесформенное валялось на стальном полу. И Сергей вдруг понял, что это месиво – ни что иное, как он сам. Это – он. Он – там. И в то же время здесь, летит по туннелю в потоке холодного ветра.

Но уже не было ни боли, ни стальных стен камеры, да и черный туннель куда-то пропал. А была – лестница.

Сергей поднимался по крутым, истертым миллионами ног ступеням. Ничего, кроме ступеней, не существовало. Ни потолка, ни стен, лишь серый камень внизу.

Лестница казалась бесконечной, но Сергей почему-то знал, что это иллюзия, что конец есть, и близок. Чья-то спокойная уверенная воля вела его вверх, и с каждой секундой становилось все светлее. Свет лился непонятно откуда, но Сергей об этом не думал. Он чувствовал, как рождается в нем сила, неизвестная, немыслимая ранее сила.

А потом вдруг лестница кончилась. Кончилась самой обычной площадкой – точь-в-точь такой же, как и шестнадцать лет назад, в Ленкиной пятиэтажке.

Он растерянно стоял перед единственной дверью, самой что ни на есть привычной, земной. И не знал, что делать дальше.

Дальше был Голос:

– Ну, здравствуй. Ты все-таки пришел. Поздновато, правда, но сумел все-таки, прорвался. Теперь иди вперед. Ты ведь знаешь, что должен сделать.

– Знаю, – ответил Сергей, оправляя непонятно откуда на нем взявшийся белый комбинезон. Тот был малость великоват, но лишь самую малость. Значит, вот так… Кто бы мог предположить?! Белый… Вот и открылась его тайна. Он ждал чего угодно, но не этого. Выходит, время все-таки обратимо? Ладно. Значит, так и должно быть.

– Да, я знаю, – повторил Сергей. – Значит, все было не зря.

Он распахнул дверь и шагнул вперед.

 

9

Они сидели, привалившись к огромной сосне. Здоровенный ствол, руками не обхватишь, блестел на солнце горячими рыжими капельками смолы, от ее запаха у Кости слегка кружилась голова.

Все вокруг тонуло в жаркой, душной тишине. И звон кузнечиков в густой траве лишь усиливал эту тишину. И только иногда где-то у них над головами подавала голос невидимая птица.

– Я, кажется, помню эти места, – задумчиво протянул Костя. – Тут недалеко деревня есть, Захаровка, мы там с мамой отдыхали у ее подруги, тети Наташи. Я тогда еще маленьким был, в третий класс перешел. Или это я путаю?

– Нет, Костик, – не спеша отозвался Белый, – ничего не путаешь. Вы с мамой действительно были здесь. Просто к тебе возвращается память. Причем со скоростью крейсерского звездолета.

– Значит, уже все?

– Значит, – неожиданно весело произнес Белый. – Ты вырвался, ты в Реальности, и Корпусу до тебя уже не дотянуться. Они имеют власть лишь по ту сторону Границы.

– Вы хотите сказать, по ту сторону реки? – уточнил Костя.

Белый некоторое время молчал, глядя в бледно-голубое, выцветшее от жара небо.

– Причем тут река, да, кстати, и пещера? Это лишь одна из моделей перехода. Все могло бы выглядеть иначе. Брел бы ты, к примеру, по дремучей тайге без ружья, без компаса, вместо крыс гонялись бы за тобой волки. Или безводная пустыня, змеи… Граница-то она граница, да только особого рода. Чтобы ее перейти, вовсе необязательно двигаться. Можно стоять на месте – и все же мгновенно ее пересечь.

– Значит, получается, я смог бы вернуться сюда прямо из Корпуса? – он удивленно посмотрел на Белого. Тот молчал, чему-то улыбаясь.

– Зачем же тогда пещера, озеро, все эти?.. – с досадой бросил Костя. Ему стало не по себе. Неужели страшный путь по Дыре оказался лишним? Выходит, что скитание в путаных коридорах Корпуса, подслушанное собрание, ледяная подземная река – все это было без толку?

– Нет, – откликнулся наконец Белый. – Тебе такое не под силу. Во всяком случае, пока. Твой путь – сквозь Реализацию. Ты, конечно, не совсем понимаешь, да сейчас-то какая разница? Все позади. Но не расстраивайся. Главное – ты почти все сделал сам.

– Ну да, сам, – усмехнулся Костя. – За дурачка меня держите? А дверь в карцере? Она что, сама по себе взялась?

– Дверь? Да как тебе сказать… – пожал плечами Белый. – А может, она появилась случайно? Как тебе такая версия?

Костя натянуто засмеялся.

– Ничего себе случайность! Вы же меня еще во сне научили, как действовать. Помните – "если будет очень плохо, считай до десяти – делай рукой вот так", – и Костя резко ввинтил ладонь в душный, перекатывающийся горячими волнами воздух.

Белый посмотрел на него с непонятной грустью.

– Эх, Костик-Костик… Все бы тебе понимать буквально. Ну при чем тут рука? Дело же совсем в другом. Тут, знаешь, как со спортсменами. Они перед состязанием дергаются, нервничают, и боли всякие странные у них появляются, и уверенность в проигрыше. И тогда что? Если при команде имеется неглупый врач, даст он такому вот бедолаге таблеточку. В красивой упаковочке. И разрекламирует ее, мол, импортное средство, дефицит, высвобождает скрытые резервы организма… И правда, после таблеточки спортсмен себя отлично чувствует, ни болей, ни страхов. А на самом деле дали ему обычную аскорбинку, кальций или еще что-нибудь столь же безвредное. Главное – человек верить начинает.

– Погодите-погодите, – никак не мог сообразить Костя. – Выходит, я сам ее и создал, дверь?

– Выходит, что так. Нужно было уйти – ты и открыл ход. Почти самостоятельно. На девяносто девять процентов.

– Ну хорошо, на девяносто девять, – не сдавался Костя. – А оставшийся процент? Он откуда?

– Все бы тебе расскажи, – усмехнулся Белый. – На самом деле была и некоторая поддержка. Но без твоей воли у нас ничего бы не получилось.

– У нас? Значит, все-таки это были вы?

– Да многие работали, – как-то нехотя, через силу отозвался Белый. – Главное, ты не испугался самого себя. Своих сомнений, страхов. Помнишь, как боялся "болезни"? Но ты решился – а остальное, так сказать, дело техники.

– Ничего себе! – присвистнул Костя. – Ну и дела! Это что же, получается, я теперь могу чудеса творить? Как на Энергиях?

– Про Энергии забудь, – жестко обрубил Белый. – Обманули дурака на четыре кулака. Впрочем, не одного тебя. И вообще, не слишком задирай нос. Силу ты получил, не спорю, но она не твоя, и получил ты ее временно, и не просто так, не за красивые глаза.

– А для чего?

– Ну, это уж ты сам как-нибудь решишь, – Белый встал и потянулся. Долго смотрел на выплывшее из-за горизонта темноватое облачко, похожее на маленькую чернильную кляксу. – Вечером гроза будет… А вообще как это здорово, когда над головой солнышко имеется. Хоть какое-то… Не то что там… – и снова замолчал.

– Ладно, допустим, я сотворил эту дверь, – все же не мог уняться Костя. – Но потом-то я в одиночку бы не справился. Крысы бы сожрали – и всего делов.

– Ну что ж, настало время поговорить о крысах, – сказал Белый, отвлекшись от созерцания горизонта. – А что крысы? – Он усмехнулся. – Тоже ведь обман. Значит, так. Никакие это не крысы, а сгустки. Помнишь, я тебе еще там говорил? Они могут любую форму принять, под любым именем спрятаться – своего-то у них нет. Ну, а кроме того… Не загрызли бы они тебя. Не смогли бы. Видишь ли, все, что было в Корпусе – Санитары, Наблюдательницы, Стажеры, – это люди, которые могут действовать физически. Их к тому же особой техникой снабдили. А сгустки – нет. Только через людей. Но и люди с тобой ничего уже сделать не могли – с того момента, как ты разорвал Первое Кольцо. Это значит, когда из карцера вышел. Вот так. Но не в том дело. Сожрать бы они тебя, конечно, не сожрали, а вот насмерть задавить страхом – это пожалуйста. Это они умеют. Так что была опасность, не спорю. А вообще, знаешь, много есть легенд про нечистую силу, как от нее люди погибали. Не от клыков и когтей, а от собственного страха. Говоря современным языком, случался у них инфаркт миокарда. Безо всяких клыков. Ну, и с нашими крысками такая же история.

– Но вы же их не как-нибудь, а настоящим огнем прогнали, – неуверенно возразил Костя. – И ладонь себе по правде сожгли.

– Ну да, огнем. А знаешь, что это за огонь такой был? Думаешь, лазерный луч или струя плазмы? Наверняка ведь фантастики начитался. Нет, Костик, здесь иное. Просто ты сумел увидеть глазами то, что чувствуют в сердце.

Костя помолчал. Потом решительно, точно сломав в себе какой-то последний барьер, спросил:

– А кто же все-таки они такие, эти сгустки?

Белый долго смотрел на него. Огромными серыми глазами, что притягивали словно магниты.

– Ты сам еще не догадался, Костик? Ну ладно. Сгустки, это… Назвать прямо, так не поверишь. Тебя всю жизнь другому учили. Одним словом, сгустки. Концентрированный мрак. Жуткие твари.

– Что-то я не понимаю, – протянул Костя. – Это инопланетяне, пришельцы какие-то, что ли?

– Ну, я же говорю – начитался фантастики. Нет, дорогой мой, никакие они не пришельцы. Они испокон веку были здесь, на Земле. Люди их сами порождают. Как бы это тебе объяснить? Бывает, накапливается в жизни очень много зла. И тогда вот что получается. Сперва сидит зло внутри человека, потом люди его из себя выплескивают. Иначе говоря, излучают. Но есть такие особые точки… В общем, зло и тьма начинают сгущаться вокруг этих точек. Как кристалл в перенасыщенном растворе вокруг какой-нибудь мелкой пылинки. Химию учил, должен понимать. А дальше новый сюжет. Сгустившись, сконцентрировавшись, зло становится живым. Точнее, не живым, а… Ладно, не станем влезать в теоретические тонкости. Ну, понятное дело, само собой такое случиться не может. Есть, видишь ли, древняя страшная сила, источник всякого зла. Она и помогает мраку сгуститься, а потом уж вливает в новенький сгусток часть своей жизни. И готово дело.

– А дальше? – с любопытством спросил Костя. То, что говорил сейчас Белый, он слушал как жуткую историю в пионерлагере, ночью, в палате, и кто-то рассказывает свистящим шепотом, а в окно лезет острыми лучами оранжевая, точно апельсин, луна.

– Хм… Дальше так дальше. Тебе, чтобы жить, нужно есть. Вот и им тоже. Но кушают они не колбасу и капусту, а испарения зла и страдания. Заметь, человеческого зла и человеческого страдания. Значит, им нужны люди, которые бы это излучали. Того, что творится в обычном мире, им мало. И что тогда? Они создают замкнутый мир, искусственный, – как это делается, я тебе все равно объяснить не сумею. И туда, в Замыкание, они утаскивают людей. Кого силой, кого обманом… Конечно, все делается чужими руками. Возможности у них и в самом деле колоссальные, ни с какими пришельцами не сравнить. Ну, а в Замыкании они устраивают такую жизнь, чтобы зло и страх все время излучались. Они всем этим кормятся. Вот что такое Корпус, если говорить конкретно. Хотя, разумеется, Корпус – лишь маленькая частица Замыкания.

Но на самом деле все еще страшнее. Того, что они добывают, им мало. Аппетит у сгустков, видишь ли, постоянно растет. Вот они и придумали великий план. Превратить всю Землю в один огромный Корпус. Тогда им жратвы будет вдоволь. Но как это сделать? Сами-то они изменять Реальность не могут. Лапы коротки. Значит, нужны агенты, люди, чьими руками все и творится. Они же не вчера это затеяли. Тысячи лет стараются, пробуют разные варианты, но ничего у них не выходит. Ведь сгустки, пускай они и умные, и хитрые, а простейших вещей понять не могут. Поэтому и не сдаются, делают попытку за попыткой. Теперь они реализуют очередной план. Наловили детишек, бросили их к себе в Замыкание и готовят из них будущих правителей Земли. Десантников. Для того тебе и уроки Энергий, и другие уроки, которые ты, к счастью, уже никогда не вспомнишь. Вот тебе и так называемое Распределение. Все это не игрушки. Сгустки могут дать людям очень большую силу. Вполне достаточную, чтобы добраться до власти. Вот так они одним выстрелом думают убить двух зайцев. И сейчас кушают, и о завтрашней кормушке заботятся. Такие вот пироги.

Белый замолчал, привалившись спиной к теплому сосновому стволу. Косте сперва показалось, что он уснул, но нет – Белый не спал. Он смотрел на добела раскаленный солнечный диск. Спокойно смотрел, не жмуря глаз.

Костя не в силах был собраться с мыслями. То, что рассказал только что Белый, раздавило и оглушило его. Он знал, что справится с этим, но не сейчас. Сейчас мысли путались, и ломило виски.

– Даже представить себе тяжело, – выдавил он наконец из себя.

– Я понимаю, – кивнул Белый. – Трудно вот так сразу все переварить. Но что остается делать?

– Ну и как же теперь быть? – растерянно спросил Костя.

– Не знаю, – пожал плечами Белый. – Наверное, каждый сам для себя решает.

– А вы решили? – поинтересовался Костя и тут же понял, насколько глуп его вопрос.

– Да как видишь, – не сразу откликнулся Белый. – Я решил. Только вот слишком поздно я это сделал. Конечно, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Но все же… Сложись все иначе – ты, возможно, никогда не оказался бы там…

Костя пристально глядел на Белого. Тот сидел сгорбившись и наблюдал за тем, как колышутся от еле заметного ветра верхушки высокой травы. Все так же, на одной томительной ноте, трещали кузнечики.

Костя набрал воздуху и задал, наконец, тот самый главный вопрос:

– Ну, а теперь-то вы скажете, кто вы такой?

– Нет, – вздохнув, ответил Белый. – Не могу.

– Но почему? – не сдавался Костя.

– Потому что не могу.

– Это что, тайна?

– Да нет, какая уж там тайна, – печально улыбнулся Белый. – Просто в жизни бывают такие вещи, на которые не хватает сил. Ты уж извини. То есть, конечно, что-то я сказать могу, но это будет не вся правда. Короче, слушай.

Почему сгустки до сих пор не сожрали Землю? При всем их могуществе? А все потому, что не по зубам. Не по зубам тьме справиться со светом. Есть высшая сила, ставящая им заслон.

– Так почему же эта самая сила их не того… Не перебьет их сразу и навсегда? – удивился Костя.

– А кто порождает сгустки, помнишь? Люди. Тогда пришлось бы уж перебить людей, причем всех. Каждый ведь хоть в чем-то, а виноват. Хоть немного, да излучает. Поэтому напрямую действовать трудно. Зато можем вытягивать людей из тьмы.

– Это как меня?

– В том числе. А что касаемо света… Там, в пещере, ты видел его отблески. Тогда свет действовал через меня. Вот это постарайся понять, это самое главное. Не я, а через меня. Просто у меня теперь такая профессия, Костик.

– А раньше какая была?

– А вот насчет "раньше" мы говорить не будет, – глухо произнес Белый.

Костя бросил взгляд на его обожженную ладонь.

– Ну хорошо, а это как получилось? Если свет – не лазер, не огонь, тогда как? Сильно болит?

– Терпимо, – усмехнулся Белый. – Ну ничего, скоро заживет. Я же говорил – за все приходится платить. И это еще хорошо, если болью. Бывает плата похуже. А прогнать сгустки – дело не такое уж плевое. Это тебе не блокировку снять, – бросил он в пустоту непонятную фразу и поднялся на ноги.

Сзади к его комбинезону прилипли капельки смолы. И еще он не отбрасывал тени – Костя только сейчас это понял.

– Ну ладно, Костик, – немного озабоченным тоном произнес Белый. – Мне, к сожалению, пора.

– Вы что, уходите? – расстроенно спросил Костя. – А куда?

– Туда, откуда пришел. Работы, понимаешь, много.

– А как же я?

– В чем проблема? – Белый усмехнулся. – Сейчас выйдешь на просеку, там высоковольтка, иди все время вдоль нее, через час выйдешь к платформе. Подождешь немного электричку – и домой. Адрес-то, надеюсь, не забыл?

– Да, конечно, – кивнул Костя. Странное дело, сейчас он действительно помнил все, вплоть до мелочей, даже нацарапанные гвоздем слова в кабине лифта. И даже то, что нацарапаны они не без его участия.

Потом вдруг до него дошло:

– Постойте, а какое же там время сейчас? Ну, то есть здесь… В Натуральном Мире? Меня же, наверное, давно мертвым считают! Я ведь в Корпусе четыре года был!

– Время, говоришь? Да, время – это штука серьезная. Ну, а сам бы ты чего хотел?

– Что значит "хотел бы"? – от удивления, смешанного с обидой, Костя едва не вскричал. – Я, может быть, хотел бы, чтобы не четыре года прошло, а четыре часа. Но какая разница, чего я хочу? Что от этого изменится?

Белый негромко ответил:

– Значит, говоришь, четыре часа? Ладно, сделаем. Будет тебе четыре часа.

– То есть как это? Ведь время уже прошло!

– Ну, это как сказать, – протянул Белый.

– Но ведь это же время! Оно же нам не подчиняется! – выпалил Костя.

– Это вам оно не подчиняется, – буркнул себе под нос Белый.

– Ясно, – протянул Костя. – То есть ничего не ясно. Ведь я же маленький был, когда попал в Корпус, я же помню. А сейчас мне уже пятнадцать. Что же получается, за четыре часа я стал старше на четыре года?

Белый подождал, пока Костя не выкричит всего, потом, прищурившись, глянул на него и сказал:

– Ты зря думаешь, будто попал в Корпус одиннадцатилетним. Это, можно сказать, иллюзия. Сгустки еще и не на такое способны. Если уж они целый искусственный мир сделали, то уж вам, пацанам, головы заморочить – пара пустяков. В общем, не думай об этом. Вернешься домой – никто ничего и не заметит. Вот такие дела, Костя. Прошло-то всего четыре часа.

Костя долго молчал, глядя на Белого, потом с нерешительной улыбкой поинтересовался:

– А как же… Я вот так и пойду? В одних трусах? Все мое ведь в пещере осталось.

– Вон твоя одежда, – Белый махнул рукой в сторону, и Костя увидел среди кустиков черники что-то светлое. Приглядевшись, он узнал брошенный в Дыре узел.

– Только она еще мокрая, – продолжал Белый. – Ну да ничего. Отожми, разложи на солнце – быстро высохнет. Да и торопиться тебе особо некуда. Часом раньше, часом позже… На вот на всякий случай, – Белый сунул руку в карман комбинезона и вытащил смятую бумажку. – Это деньги на электричку. Не стоит без особых причин зайцем кататься.

Костя машинально сжал бумажку в кулаке, не отрывая глаз от Белого.

– Ну все, прощай, Костик, – глухо продолжил тот. – Не забывай. И прости.

– За что? – растерянно спросил Костя.

– Значит, есть за что… Не знаю уж, увидимся ли когда-нибудь. Впрочем, если какая беда, помнишь, как меня позвать.

С этими словами Белый исчез. Растаял в душном воздухе. Только что стоял в двух шагах от Кости – и вот уже его нигде нет. Так уже случалось не раз, в Корпусе, в тех полузабытых снах. Но сейчас все было как-то иначе. Сейчас Костя понимал, что это уже навсегда, что Белый больше не придет.

Он вздрогнул от щекотки – и рассмеялся. По локтю его медленно полз маленький черный муравей. Как давно он не видел муравьев, да и стрекоз, и кузнечиков – там, в Корпусе, водились только жирные мухи. И солнца там не было! Ведь и в самом деле – не было… Костя лишь теперь сообразил – за окнами постоянно висели плотные, желтовато-серые тучи. Там царила зима. Не слишком холодная, зато вечная. И как это он раньше не замечал? Теперь, конечно, ясно, после разговора с Белым. Искусственный мир, искусственная природа – значит, и зима фальшивая. Впрочем, зима там была не всюду. На берегу, возле Границы – осень. Где-нибудь, наверное, имеются и лето, и весна… Такие же подделанные. Да, интересно устроен этот искусственный мир. Неужели он такой же огромный, как и взаправдашняя Вселенная? Со своими планетами, звездами, галактиками? Или все не так? Белый называл это Замыканием. Слово-то само по себе понятное, а начнешь вдумываться – и ни фига не ясно.

Костя вспомнил, как когда-то давно, – кажется, тысячу лет назад, – он спросил у Серпета: что там, за стеной, которая огораживает парк для прогулок? И тот, улыбаясь, ответил: "За стеной? Ничего интересного… Поле, а потом все опять начинается…" Может, это и есть Замыкание?

Впрочем, стоит ли забивать голову такими мыслями? Теперь одно у него дело – домой попасть, да поскорее. Господи, он же четыре года там не был! Пускай здесь для всех эти четыре года свернулись в четыре часа – но не для него. Он-то все будет помнить. Всегда.

Он опять вздрогнул. Тот самый муравей-путешественник переполз с локтя на грудь. Видно, ему понравилось гулять по Косте. "Туриста" пришлось осторожно снять и отправить восвояси – на теплую сосновую кору. Пускай бежит по своим делам. А Костя пойдет по своим.

Но сперва он занялся одеждой. Тут приключилась очередная неожиданность. Вместо суконных форменных брюк и рубашки с узким кусачим воротником обнаружились выгоревшие на солнце джинсы и не первой свежести футболка. На футболке, возле рукава, имело место небольшое лиловое пятно – видно, оставила след раздавленная черничина. И Костя даже вспомнил, как это случилось.

Впрочем, одежда все равно была насквозь мокрая. Но тратить время на сушку не хотелось, и он решительно влез во влажные, впитавшие пещерную воду тряпки. Впрочем, там тряпки были совсем другие, одно лишь сходство с этими, что мокрые. Но не беда, как-нибудь уж на теле просохнут. Да и солнце вон как жарит.

Пора идти. Значит, сейчас на просеку – и вдоль высоковольтки топать до платформы. Кажется, она называется "91-й километр".

Костя резко поднялся, отчего слегка закружилась голова, а перед глазами поплыли радужные пятна. Наверное, солнцем напекло. Но не обращая внимания на такие пустяки, он быстро зашагал вперед.

Вскоре и сосна, возле которой они сидели с Белым, и поляна, и холмы исчезли из виду. Вокруг тянулся лес – древний сосновый бор, огромный и дикий. Не будь узенькой, вертлявой тропинки под ногами – полное ощущение, что продираешься сквозь тайгу. А ведь всего час, и появится платформа, а там и касса, и зеленый вагон электрички. Одним словом, цивилизация. Что ж, пора привыкать к этой самой цивилизации.

Кстати, а какое сегодня число? Эх, не догадался у Белого спросить! Действительно, тут поначалу на него все коситься начнут. С чего бы это, подумают, у Константина память отшибло? Но хрен с ними, пускай думают что хотят. После того, что было в Корпусе, остальное ерунда.

И вдруг Костя вспомнил. Четырнадцатое июля. Каникулы в разгаре. Он перешел в девятый класс, отмотал месяц практики в трудовом лагере… Теперь, до сентября – свобода.

Так что все в ажуре, можно утешиться – память, похоже, вернулась. Но странное дело – ему казалось, что память эта вроде бы как и не совсем его. Словно все здешнее – школа, практика, черничное пятно на рукаве – случилось не с ним, а с каким-то типом из книжки. Или он, Костя, вспоминает сейчас когда-то уведенный фильм. Потому что четыре года в Корпусе – были. Как ни крути, а висят они за спиной мутным облаком. И здорово же он изменился, если своя собственная жизнь кажется фильмом! Ладно, со временем, наверное, пройдет.

А из придорожной травы глядели красными глазками спелые земляничины. Еще и там, и вдали – Господи, да сколько же ее! Костя то и дело нагибался. Ведь впервые за четыре года – земляника! Он уже и вкус ее забыл. Забыл, что такое жизнь. Ведь там, в Корпусе, была не жизнь, а муторное существование. Точно у крысы в норе.

Его передернуло. Крысы… То есть не крысы, а сгустки… Черные трещины мира… Гнилое дыхание из их пастей… И острые, беспощадные глаза… Где же они прятались там, в Корпусе? Да уж, наверное, всюду. И в Группах – невидимые, но от этого ничуть не менее страшные. Это ведь они, невидимые, наблюдали за новичком Костиком и устраивали ему одну подлянку за другой. Это ведь они насыщались, когда он лупил "морковкой" Рыжова. Это им была потеха – слушать ребячий треп в раздевалке спортзала, и не кто-нибудь, а именно они притворялись силовыми волнами на уроках Энергий… И уж без сомнения они засели на таинственном Первом Этаже. Первый Этаж… Да что же там творится, в самом деле? Ладно, крыс он видел в Дыре, на самой границе их владений, был под защитой могучих сил – а ведь все равно обволокла его сеть липкого, одуряющего кошмара. Что же тогда творится на Первом? Что там происходит с людьми? Перед глазами вдруг вспыхнула картинка: странный, лиловый свет, струящийся ниоткуда, и множество людей, скованных невидимыми цепями, их извивающиеся тела, остекленевшие от ужаса глаза, а рядом, все ближе и ближе, черная шевелящаяся масса, и ничего уже нельзя поделать, и это не на минуту, не на час – навсегда! И там не просто какие-то чужие, незнакомые люди, нет! Там же Санька! Может, уже и Мишка Рыжов, и Царьков, и еще кто-нибудь. Именно на них сейчас уставились красновато-наглые зрачки. Но Белый к ним на помощь не придет – даже ему туда не пробиться. Впрочем, он и сюда не придет. Зачем? Он сделал свое дело – и ушел обратно во тьму, вытягивать кого еще можно, драться со сгустками… А сюда ему зачем приходить? Здесь жизнь спокойная. А так хочется снова увидеть его глаза, услышать негромкий голос… Не помощи в каких-нибудь новых бедах Косте хотелось, нет… Только встретиться с Белым вновь. Хотя бы всего один единственный раз. Но глупо об этом мечтать. Ведь Белый, можно сказать, солдат, и его место лишь там, куда пошлют. Так что придется жить без Белого. Жить с воспоминаниями.

И тут он вздрогнул. На мгновение ему показалось – там, впереди, на тропе стоит Санька! Васенкин! Точь-в-точь такой же, как и в тот отвратительный день, когда его забирали из палаты. Но сейчас он был уже не заплаканным, как тогда, а просто печальным. И еще – сквозь него виднелись стволы сосен. Кажется, он пытался что-то сказать, но не мог.

Все это длилось какую-то неуловимую долю секунды, потом исчезло. Тропинка была как тропинка, сосны как сосны, в белесом от жара и духоты небе все так же весело неподвижное солнце. И Костя не мог понять, почудилось ли ему, или…

Он ускорил шаги, потом едва не побежал. Несмотря на жару, его тряс озноб. Мысли в голове мчались с бешеной скоростью, сталкивались, дробясь на бесформенные частицы. Перед глазами плыли ослепительно-яркие синие круги, острые словно заточенные клинки.

Потом в мире что-то неуловимо изменилось. А может, не в мире, а в нем, внутри. Была чернота, чернота со всех сторон, но почему-то она оказалась ослепительной и жгучей, точно расплавленный свинец, и он плыл в этой черноте, в едких волнах, он задыхался и кричал, но никто не слышал его крика. Да он и сам не слышал. Волны вдруг сделались тяжелыми, стальными, они сдавливали грудь, и глухо трещали ребра, и невыносимая боль растекалась по жилам. И в то же время Костя знал, что идет по лесной тропинке, что сквозь кроны сосен пробиваются жаркие солнечные лучи, а из травы на него глядят спелые земляничины.

Потом вдруг все это кончилось. Он вышел на просеку. Та тянулась вдаль до сизого, расплывающегося в душном воздухе горизонта. Широкая, заросшая ежевикой и какими-то высокими – едва ли Косте не по грудь – травами, она казалась руслом высохшей реки. С обеих сторон, точно берега, ее ограничивали темные стены леса. А посередине торчали решетчатые столбы высоковольтки.

Теперь – прямым ходом до станции. Наверное, придется подождать электричку – они тут, кажется, редко ходят. Домой он доберется только к вечеру. Мама, конечно, устроит ему… Еще бы, целый день ребенок, некормленный, болтается неизвестно где. Кошмар!

Знала бы она, где ребенок болтался четыре года… Впрочем, она не узнает. Да и никто никогда не узнает. Такое никому не расскажешь. И даже не из-за того, что не поверят. Что не поверят – и ежу понятно. Подумают, что он просто лапшу на уши вешает. Или того хуже – пришьют ему какую-нибудь психоболезнь, засунут в больницу… Веселое дело… Но это даже не главное. Главное – если уж рассказывать, так все, без утайки. Как он был Помощником на Группе, как мечтал о Стажерстве… Как издевался над пацанами, давил их и мучил, а крысы-сгустки сидели где-то рядом и кушали.

Но все же, как он мог? Ну ладно, пускай давали Питье, из-за которого отшибло память о доме. Пускай он верил, что всю жизнь провел там, в Корпусе. Но память памятью, а вот совесть почему отшибло? Тоже Питье поработало? Хотя нет, нечего Питьем прикрываться. Не так уж сильно оно и действовало, кое-что он все-таки помнил. Хотя бы вот книги. В самом деле, там, в Корпусе, были книги. Обычные книги, из Реального Мира. Значит, крысы их не боялись. Знали, что вот сейчас объект прочитает, а спустя пару минут все забудет. А он – не забывал.

Нет, отшибленной памятью не оправдаешься. И с отшибленной памятью можно быть человеком, а можно – дерьмом. А он… А он верил во всю ихнюю муть – Распределение, Предназначение, Одно Большое Общее Дело… Конечно, умом верил, а не печенками-селезенками. Ну какое ему, Косте, дело до целей Предназначения? Это ведь потом, не скоро и не здесь. А что здесь? Должность Помощника, приятное ощущение власти, надежда выслужиться до Стажера… А зачем ему нужно было Стажерство? Да и что он знал о Стажерах? Чем они живут, что делают? Он и видел-то вблизи только одного Стажера, Валеру, который учил их Боевым Методам. Завидовал ему. А чему завидовал? Куртке его форменной с зелеными нашивками? Его звезде с кривыми лучами? Или хотелось самому стать таким же уверенным и сильным, так же, со снисходительной ленцой, гонять ребят в спортзале? А может, Стажер – всего лишь навсего начальник над Помощниками? А Серпет – начальник над Стажерами и Наблюдательницами, а Сумматор – начальник над Серпетом? И ведь есть наверняка начальничек и над Сумматором. Целая лестница выходит, один начальничек над другим, и все мечтают залезть повыше, и боятся сверзиться со своей ступеньки, и потому они излучают страх и злобу, а сгустки затаились где-то рядом, хихикают и жрут. Вон какую хитрую машину закрутили… Впрочем, что толку рассуждать? Ведь он сам целых четыре года был деталькой этой машины, послушным таким колесиком, сам кормил сгустков.

И ничего уже не исправить, не переделать. Санька уже на Первом, да и не он один, наверное. А сколько их будет еще? Этого он никогда не узнает. Он вырвался, он здесь, а они остались там, на темном берегу. Другие Помощники станут пороть их "морковками", заставлять чистить зубными щетками унитазы и маршировать. А они будут прилежно глотать Питье, орать Благодарственное Слово и учиться чему-то омерзительному на уроках Энергий. И кое-кому из них отправляться на Первый Этаж, в зловещую неизвестность. И крысы будут по-прежнему хихикать, Серпет будет назначать Помощников и Стажеров, Сумматор – ворочать пространствами и галактиками, а потом они устроят это свое Распределение – и на Землю мутной волной хлынут подготовленные к власти Сотруднички, и устроят там огромный мрачный Корпус, от которого уже некуда будет бежать. И пускай это случится не сегодня, не завтра, а может, через сотню лет – но ведь случится.

Нет! Не сможет он вернуться домой и жить как ни в чем не бывало. Нельзя радоваться жизни, нельзя собирать землянику и глядеть в небо, если за спиной остается темная громада Корпуса. Ну, а что делать-то? Что он может? Ничего ведь не может.

И тут Костя замер. Неожиданная мысль зажглась в голове. В самом деле, он же знает ход! Ход из проклятого Замыкания в Натуральный Мир, сюда! Он прошел этим ходом – значит, смогут пройти и другие. Он их выведет! Пускай это будет страшно, но он поведет их сам. Им уж не придется мыкаться точно слепым котятам.

Жаль, ничего этого не случится. Незачем тешить себя бесполезными фантазиями. Ведь он не сможет уйти обратно. При одной только мысли о крысах охватывает леденящая дрожь. Ладно, в тот раз их разогнал Белый, но сейчас Косте пришлось бы действовать самому. А он – не Белый. Разве владеет он голубым пламенем? Да и то… До сих пор перед глазами обугленная ладонь, лохмотья обгорелой кожи. Если уж самому Белому пришлось платить такую цену… Так значит, что? Идти к электричке? Или назад? Да что это он раскатал губу? Крысы-сгустки не дадут ему вернуться в мир Корпуса. Загрызут. Правда, Белый говорил, что загрызть-то они как раз и не смогут. Им такая сила не дана. А вот страхом задавить – пожалуйста, на это они мастера. Если, конечно, у них получится. А почему нет? Ведь не появись тогда Белый… Но "тогда" – это не сейчас. Кое-что все же изменилось.

Да… Невозможно повернуть назад, но и шагать вперед тоже нельзя. Идиотское положение. Но делать-то что-то надо. Сколько бы он ни стоял тут, на солнечной просеке, сколько бы ни думал, все равно рано или поздно придется что-то выбрать. Или туда, или сюда.

А солнце вовсю жарит, и кузнечики звенят. Тяжело будет без солнца… Хмурые грязно-желтые облака, стальная поверхность реки. И ни сосен, ни земляники. Может быть, и вовсе ничего не будет. Слишком уж ничтожны шансы перейти Границу. Безумное, безнадежное дело.

Он отряхнул джинсы от налипшей хвои – еще не просохли, вот и цепляется всякий сор. Интересно, а там они снова превратятся в осточертевшие форменные брюки? Он хмыкнул. Потом прислонился щекой к теплому сосновому стволу. Постоял, повернулся и пошел обратно.

Что ж, пусть будет что будет. Даже если они его и впрямь задавят. По крайней мере, не придется от стыда мучиться. Теперь уже не надо врать, притворяться.

Он сам не заметил, как свернул с просеки на лесную тропинку, с обеих сторон поросшую земляникой. Ягоды светились из-под листьев точно красные настороженные глазки.

Но чего бояться раньше времени? Может, они с ним и не справятся. А зато если удастся… Как это будет здорово! Все вернутся сюда, в пропахший смолой и солнечным светом лес. Все выйдут на просеку, добегут до платформы, дождутся электрички… И Санька, и Мишка, и Андрюха… И все… А сгустки останутся в своем Замыкании. Сосать им станет не из кого, а значит… Ну и пускай дохнут.

Вот и поляна, где они сидели с Белым. Всего ведь каких-то полчаса назад – вон, трава у сосны еще примята – а кажется, что тысяча лет прошла. Чем дальше, тем сильней чувствовал Костя, какая же это странная штука – время. Вроде бы и не зависит оно от людей, а все же…

Вот и река. Сейчас, с высокого берега, она казалась спокойной, ласковой, ничуть не страшной. И даже не особенно широкой. Запросто можно переплыть.

А с той стороны, за песчаной полоской пляжа, поднимались крутые, поросшие молодым лесом холмы. Те же сосны, те же елки. Все как всегда. И даже Дыра здесь стороны ничем особым не выделялась. Пещера как пещера. Мало ли таких на свете? Выйдя к берегу, Костя не сразу и заметил ее.

А широкая черная щель словно ждала, ухмылялась странной улыбкой. Оттуда, из темноты, тянуло сыростью и холодом. "Еще не поздно вернуться, – вползла в голову вкрадчивая мысль. – Пока еще не поздно". Но Костя лишь сплюнул.

Что ж, пора. Он взглянул напоследок в горячее, выцветшее от жара небо, улыбнулся чему-то и шагнул в Дыру. И тут же послышался звук. Костя сперва было вздрогнул, но тут же понял, в чем дело, и облегченно засмеялся. Это вдали, за просекой, грохотала электричка. Он мог бы сейчас ехать на ней, прижавшись лбом к пыльному стеклу, глядеть, как мелькают за окном столбы и сосны. Но это придется отложить на потом.