Вересковый Месяц, «Вересень» по старому календарю.

Двадцатый год от эры Нового Бога .

Прошло лето, началась дождливая и капризная осень. Её холодное малиновое дыхание уже чувствовалось в последних днях месяца Жатвы, а пришедшие с востока ветра раньше времени сорвали тронутую желтизной листву с деревьев.

Третий день подряд шел дождь.

И третий день подряд Доминик злился на Алевтина. За то, что тот опять заперся у себя и полностью погрузился в старые записи, где пытался отыскать разгадку. «Ключ», как он выразился. Учитель мог попросить Доминика помочь, он бы справился с этой ответственной задачей… Но нет же! Приходится выслушивать туманные «тебе еще рановато» или «потом я тебе всё расскажу», или «лучше займись своей домашней работой по алгебре». Алевтин выгонял юношу из своего кабинета, и Доминик оставался предоставлен сам себе.

Пока стояли теплые дни, он прогуливался по узким улочкам Тагуна, сидел в парке, наслаждаясь приятной прохладой в тени каштанов, рассматривал с любопытством людей. Бывало отправлялся к набережной или на площадь Художников, где можно было повстречать знакомых. Друзей у Доминика не было, и в такие дни он особо остро чувствовал их нехватку.

Но так было, пока не настала пора дождей. Сейчас только и оставалось делать, что сидеть в четырех стенах в компании книг, в большинстве нудных и неинтересных.

Тогда наблюдая за веселой молодежью, катающейся на лодках по каналам города, шумными компаниями, сидящих в кальянных или просто гуляющих, Доминик еще больше злился на учителя и на их замкнутый образ жизни. В свет они выходили редко, чуть не два — три раза в год. Да и то, в основном их приглашали к себе люди среднего достатка.

Доминик глянул в окно, на свинцово — серое небо, вспоминая, как его учитель наконец‑то получил долгожданную ауиденцию у Его Высочества и им удалось попасть в королевский дворец. Это было пышное, можно даже сказать, вычурное здание, расположенное недалеко от Тагуна.

Их экипаж остановился напротив высоких двухстворчатых дверей, которые тотчас распахнули слуги. У Доминика чуть голова не пошла кругом от царящего кругом великолепия и роскоши. Он ничего подобного прежде не видел. А потом гостей представили королю, на которого мальчишка поглядывал с плохо прикрытой завистью. Этот полный и некрасивый мужчина, прославившейся своей любовью к шумным развлечениям и женщинам, олицетворял собой тот образ жизни, который ученик Алевтина всегда хотел вести. У короля было всё, а у Доминика ничего…

Доминик раздраженно захлопнул книгу и прислушался — в доме было тихо. Алевтин, наверное, настолько увлекся работой, что снова забыл поужинать. Учитель в последнее время совсем пренебрегает своим здоровьем.

С наступлением холодов Алевтину стало хуже. Попав однажды под дождь, он подхватил простуду, довольно простую на первый взгляд. Но воспаленное горло и заложенный нос переросли во что‑то более серьезное, и душераздирающие приступы кашля, в которых всё чаще и чаще заходился Алевтин, пугали Доминика. Он предложил пригласить лекаря, но учитель только отмахнулся. Слишком много дел. Простуда сама пройдет.

За окном серело небо, и сложно было сказать, который час. Мерный стук капель снаружи нагонял еще больше уныния. В комнате царил сумрак, и Доминик зажег несколько свечей.

Ему нравился огонь, и нравилось то ощущение уюта, которое дарило мягкое оранжево — алое пламя. Доминик вспомнил, как в детстве боялся темноты и его старшая сестра оставляла огонек, чтобы мальчик мог спокойно спать. Она была единственная, кто тепло к нему относился, в отличие от остальных. Доминик так и не понял, в чем провинился перед матерью и отцом, и почему родители с таким облегчением избавились от сына, сдав его на руки Алевтина. Потом, конечно, спустя несколько лет учитель рассказал ему. Одно время ходили слухи, что у матери Доминика был короткий, но бурный роман на стороне. Ничего Алевтин утверждать не стал, лишь добавил, что последствия её измены были.

Доминик опустился в широкое кресло. Наверху заходился в страшном кашле учитель, затем снова опустилась хрупкая тишина.

Юноша погрузился в размышления, когда внезапно сильный порыв ветра налетел на окно. Жалобно задребезжало стекло — и он испуганно подскочил. Его взгляд метнулся от окна к небольшому зеркалу на стене.

После того случая Доминик с настороженностью проходил мимо зеркал, невольно ожидая подвоха. Но ничего таинственного и жуткого не происходило, и вскоре ему удалось убедить себя в том, что это была лишь игра теней. Просто почудилось. Вот и всё.

Перед сном он занес Алевтину бокал горячего вина и травяной настой, чтобы смягчить боль в горле. Учитель был настолько занят бумагами, что даже не заметил присутствия своего ученика. Тот поставил поднос, пожелал спокойной ночи и ушел, не дождавшись ответа. Тарелки с нетронутым ужином Доминик отнес на кухню. К ним на дом приходила экономка, которая наводила порядок и готовила. Но она взяла на несколько дней отгул, и её обязанности легли на плечи Доминика.

Он немного почитал, а потом отправился спать. Дождь всё еще стучал за окном. Где‑то лаяла собака. Лежа с закрытыми глазами, юноша прислушивался к мерному стуку капель и вскоре провалился в причудливый сон.

Доминик находился в незнакомой ему комнате. Здесь ничего не было, кроме зеркала в полный рост, обрамленного тяжелой деревянной рамой. Он стоял перед его гладкой поверхностью и разглядывал собственное отражение.

Или не собственное?

Вроде те же темные волосы, те же светлые глаза, те же высокие скулы и губы. Но что‑то неуловимо новое проскальзывало в его лице, незнакомое.

Доминик подался вперед.

Отражение улыбнулось, чуть склонив голову набок.

Во сне крик так и застрял где‑то в горле, а тело сковала свинцовая слабость.

Отражение поднесло палец к губами, показывая молчание, и улыбнулось шире, когда Доминик одними губами произнес: «кто ты?».

Только сейчас он понял, что из зеркала на него смотрит кто‑то другой. Волосы стали светлее, короче. Глаза потемнели так, что зрачок почти сливался с радужкой. Черты заострились, лицо осунулось. Незнакомец был выше и крепче худощавого Доминика. И тот, наконец, признал силуэт, напугавший его до смерти в кабинете Алевтина.

С зеркалами, Доминик, шутки плохи. Отражения ведь тоже живые… Ты даже не представляешь, что скрывается за гладкой поверхностью. Никто не представляет. Это известно лишь самим зеркалам.

Так ему сказал когда‑то Алевтин.

Доминик не придал значение его словам. До этого момента…

— Что тебе нужно?

«Всему своё время, мальчик. Всему своё время», мягкий голос раздался у него в голове, и Другой в зеркале снова улыбнулся. — «Это наша с тобой не последняя встреча, Доминик. Еще увидимся…»

А потом зеркало пошло крупными трещинами.

С оглушающим звоном лопнуло стекло, и разлетелись во все стороны осколки. Один из них порезал руку, которой прикрылся от острого дождя ученик Алевтина…

В этот самый момент Доминик проснулся и резко сел в кровати. Протер глаза, отгоняя липкие остатки сновидения, и глянул по привычке в окно — снаружи разливалось тусклое утро.

Но тут взгляд Доминика упал на руку, и он похолодел — на ладони виднелся свежий, еще не запекшийся порез.