Он был один. Это продолжалось уже так давно, что он даже забыл, с чего все началось. Или не хотел вспоминать. Для него это не было важным. И вообще, все в этом мире для него не было важным. Его не интересовала политика, он не включал новости, не следил за курсом падения рубля, не слушал обещания политиков по оздоровлению экономики вопреки санкциям. Ему было на все глубоко плевать.

У него была крыша над головой, и деньги, достаточных для того, что бы купить себе необходимой еды, одежды, оплатить коммунальные услуги. Деньги имеют свойства заканчиваться, но не в его случае. Будь его воля, он мог бы разбогатеть и заткнуть любого из олигархов за пояс своим шиком и блеском. Но ему и этого не надо было. Конечно, существовало соглашение, но кто в России соблюдает правила? Их придумывают, что бы тут же нарушить. Правда, карательная машина может проехаться по каждому, и он был в их числе.

Высохшей рукой с пожелтевшей кожей, он снял с полки пожухлую папку и развязал замусоленные серые тесемки. Папка распахнулась, и из нее пахнуло старостью газетных вырезок. Пальцы, скрюченные артритом, потихоньку принялись перебирать заметки из поздних советских и ранних российских газет. Заголовки, которыми можно было пугать еще не одно поколение детей, сменяли одно за другим, а старческий ум не спеша отправился в давние путешествия, двадцатилетней давности.

Закончив сей ритуал, он аккуратно сложил вырезки обратно в папку, завязал тесемки и вернул ее на место. Взгляд слезившихся глаз упал на лежащий на столе мобильный телефон, после чего на часы и снова вернулся к телефону.

Единственное, чему он хорошо научился за последние двадцать лет, так это ждать. Что ж, он будет жать, как ждал все это время, с того самого дня, когда все должно было закончиться. И закончилось. Но не так, как он хотел. Эти сопляки все испортили!

Сухонькая рука сжалась в кулак и опустилась на крышку стола. Боль от артрита стрельнула вверх от кисти до плеча, но он не заметил ее. Он так же привык жить с болью, как и с ожиданием. Боль, ожидание, ожидание, боль, ненависть, жажда мести. Вот, впрочем, и весь набор чувств, о которых еще помнила его сущность.

Иногда он задумывался над мыслью, а что, если бы можно было препарировать души? Какого цвета оказалась бы его душа? Смертельно-черного или ослепительно белого? Ведь это с точки зрения большинства он поступает плохо, а ведь, если разобраться, что было плохого в его последнем поступке, после которого ему пришлось забыть о своем ремесле? Он просто хотел научить маленького ублюдка соблюдать нормы приличия в социуме. И не дай обратный ход те сопляки, одним кандидатом на премию Дарвина было бы в этом мире меньше.

Его взгляд инстинктивно переместился на папку с вырезками, но там нет новостей о его последнем деле. Это не попало в печать.

И за что его надо было осуждать? Подумаешь, вместе с исчезновением этого недоумка он получил бы в копилку еще пять душ, и его цель была бы достигнута. Но они, ОНИ всему помешали! И мало того, что он вернулся на исходную позицию, на которой был семьдесят лет назад, так еще его лишили возможности продолжить охоту.

Обтянутые тонкой кожей фаланги рук машинально потянулись к груди, где в оправе на тонкой серебряной цепочке висел практически черный камень. Когда он творил, камень принимал темно-синий цвет и отзывался матовым блеском. Но это было так давно, что он иногда, во время бессонных ночей, когда его в полудреме начинали преследовать кошмары, он сомневался в том, что этот камень именно тот дар судьбы, который дается избранным в этом прогнившем вонючем мире.

Но ничего, главная охота еще впереди, и даже они не смогут ему помешать. Даже если он не возместит потери, то уходить ему будет куда как легче.

Раздалась стандартная трель мелодии старенькой NOKIA 3110 и, хотя он ждал звонка, все равно вздрогнул от неожиданности. Старческая рука сомкнулась на пластиковом корпусе, и он услышал свой уверенный и немного властный голос:

— Да, я Вас слушаю. Говорите.

***

Пять долгих лет унижений. И пять невыносимых лет искушений. Ни раз его подмывало использовать последний заготовленный удар и превратить эти идиотские улыбки в оскалы ужаса. Он схватился за холодный почерневший камень, что бесполезным грузом висел на его шее, и с трудом расцепил сжатые пальцы. С затаившейся за непроницаемым взглядом зеленых глаз злобой он смотрел на детей и их родителей и выжидал. Он выжидал удобного случая поквитаться с этим миром и с этими заносчивыми и самодовольными ублюдками раз и навсегда. И вот шанс представился. Не зря он терпел эти унижения, да будут ему свидетелем в этом все силы ада, не зря.

Он осторожно встал со стула, прошаркал тапками до стенного шкафа и открыл его скрипящие дверцы. Все было приготовлено заранее. Снести все это вниз и погрузить в машину не составило бы никакого труда. Он приподнялся на цыпочки и пошарил рукой на верхней полке. Пальцы нащупали холодную пластиковую коробочку, и он вытащил ее под желтый свет лампы. С глянцевой этикетки на него смотрели семь пар глупых мультяшных морд пони. Дети такие доверчивые, впрочем, как и их родители, скользнула в его голове сладкая мысль. Не составит труда обмануть их всех.

Он вернулся к столу, протянул к полке руку с диском и вложил его аккурат между газетных вырезок. Пусть дождется своего часа, подумал он, все равно ждать осталось не так уж и много. Он ждал гораздо дольше, чем все это барахло.

И, хотя, спать ему не хотелось, он дошел до старой скрипучей кровати и потихоньку улегся на нее. Он сложил руки на груди и сомкнул глаза. Надо поспать, подумал он, потому что этот сон, вполне возможно, будет последним его спокойным сном в этой жизни.

***

Он вышел из машины. Его встретила довольно симпатичная девушка. Улыбнулась, словно желала соблазнить, и буквально пропела:

— Ой, здравствуйте, Виктор Авдотьевич! Я не ожидала, что Вы так будете похожи! Мне в агентстве говорили, что Вы лучшая кандидатура, но я не думала, что на столько.

Он скривил губы в подобии приветливой улыбки.

— Надеюсь, что мое выступление Вам понравится не меньше, чем я, — ответил он, а сам подумал «особенно его заключительная часть».

Девушка изящно протянула руку и вновь одарила его улыбкой.

— Меня зовут Анна Михайловна, но можете просто Анюта. Пойдемте, я покажу, где Вы можете разместиться. Ваши ребята уже привезли все необходимое, — она развернулась и пошла по направлению к коттеджу.

Он еще раз плотоядно осмотрел девушку с головы до ног, и в голове мелькнула мысль, что будь он хотя бы лет на двадцать моложе… Отбросив мысль в сторону, он пошел вслед за ней, по очищенной от снега дорожке.

Девушка что-то говорила, он участливо кивал, а внутри все кипело от злобы. «Поскорей бы ты заткнулась, падла. Ничего, скоро твоя улыбка сменится на плач, и ты забудешь, что такое смех до конца своей никчемной жизни». Его узловатые пальцы сжимались и разжимались в такт шагам, а на губах цвела приветливая улыбка. И лишь холодные глаза жили своей отдельной жизнью.

Они зашли в дом, прошли по коридору и свернули налево. Двери распахнулись, и он увидел огромную, празднично украшенную, гостиную. Конечно, он видал апартаменты и пошикарнее, но и эти были неплохи. По крайней мере, декорации для последнего действа были хорошими.

— У Вас есть фотографии детей? — спросил он с самой милой улыбкой, на которую был только способен.

— Конечно, — всплеснула руками девушка и, обернувшись, крикнула: — Марья Васильевна, принесите папочку!

Это слово «папочку» было настолько слащаво-приторным, что он едва сдержал себя, что бы не сделать больно этой дуре. Он подавил мысль, да, он был мастером по утайке своих мыслей, еще шире улыбнулся и с деланным восторгом оглядел комнату.

— Тут так уютно и празднично.

— Спасибо, мы старались. А вот и фотокарточки.

Он еще раз вздрогнул, как от зубной боли. «Фотокарточки»! Как старомодно и не привычно слышать это из уст молодой девушки. А может она…? Он похолодел от этой мысли и пристально посмотрел на Анну. Его взгляд буквально прожег ее насквозь, отчего девушка вздрогнула и, почувствовав, что на нее смотрят, подняла глаза на него.

— Что-то не так? — в ее голосе появилась тревога.

— Нет, все нормально, — улыбнулся он и инстинктивно дотронулся до камня на груди. — Просто показалось.

— Что показалось?

— Не важно, — ответил он и мысленно добавил «маленькая тварь».

Нет, она была обычной среднестатистической дурехой, счастливо выскочившей замуж по расчету и пожинающая плоды своего удачного выбора.

— Вот, смотрите, — она протянула стопку фотографий. — Сзади каждой написано имя и подарок, который надо будет вручить. Конечно, Вы можете дарить что угодно по своему усмотрению, мы все оплатили агентству, но есть еще и именные подарки. Они все сложены под елкой. В конце праздника…

— Не учите меня жить, — с улыбкой сказал он и увидел, как медленно поменялось ее лицо.

О силы ада, какое это наслаждение, видеть, как ты ставишь в тупик собеседника! И вроде не сказал ничего плохого, но нужного эффекта достиг.

— Простите? — переспросила Анна.

— Профессиональная память, — ответил он.

Улыбка играла на его губах, а глаза оставались беспристрастными.

— Я запомню каждого ребенка, обещаю.

Еще бы не запомнил. Он очень хорошо помнил их папаш, с тех пор, когда те были еще сопляками, и не ошибется в выборе подарков для их паршивых отпрысков. Гнилое семя должно быть вырвано из этого социума, и миру станет лучше. А ему легче. Да будет так.

Тонкими пальцами он принялся перебирать фотографии и для видимости заглядывать на оборотную сторону, что бы посмотреть на имена. В этом не было необходимости. Он помнил каждого маленького гавнюка. Рыжеволосый недоумок — сын Паши. Светловолосый мальчишка бледного вида — Антон. Его папаша единственный, кто тогда отнесся с должным пониманием. Темноглазая девчушка с коротенькими косичками — Лиза. Это ее родитель придумал, как можно его остановить. Пальцы едва не скомкали фотографию, но он смог остановиться и продолжить мнимое ознакомление. Светловолосая зеленоглазая София. Это ее мамаша сейчас стояла перед ним и глупо щерила глаза. А тогда, двадцать лет назад, Митя первый предложил найти способ остановить его. Фотография еще одной девочки. Ее не будет на этом балу, он уже знал об этом. Но это не значит, что она останется без подарка. Нет. Каждому воздастся по заслугам их родителей. Око за око, зуб за зуб. С гнилой яблони будут только гнилые плоды. Выжечь их всех. Каленым железом. Раз и навсегда.

***

— Вам плохо? — голос мамаши вывел его из воспоминаний.

Как и большинство в ее положении, она была слишком доброжелательна. Жаль, что он не мог оставить подарок для ее будущего отпрыска, но он сделает все, что в его силах для тех, кто уже появился на свет. А там, может произойти все, что угодно. К примеру, выкидыш. От этой мысли по спине пробежали мурашки и он зажмурился от удовольствия.

— Нет, что Вы, просто тренирую память, — он открыл глаза цвета стали и скривил рот в улыбке. — Думаю, что я готов к представлению.

— Ну и отлично, — облегченно вздохнула девушка. — Может чаю, пока будем ждать гостей?

— Не откажусь, — он усмехнулся в белоснежные усы, провел рукой по бороде и пошел вслед за хозяйкой дома.

***

Часы показывали семь вечера. Пора. Внутри все чувства были натянуты в струну. Он встал со стула, взял мешок с подарками и пошел по коридору.

Едва он вошел в гостиную, как оглушительный рев двух десятков детских глоток больно надавил ему на перепонки. Мягким движением руки он прикрыл за собой дверь и, улыбнувшись, проговорил:

— А вот и Дед Мороз!

На счастливых лицах детей сияли улыбки и искренний смех, которые вскоре, как он надеялся, должны были сменить гримасы ужаса. Он окинул взглядом детишек и в его мозгу пульсировали, словно вспыхивали огнем, строчки стишка: