Тони позвонил в китайский ресторан на улице Пачини. Придурок, первым снявший трубку, ни хрена не понял, и тогда к телефону подошел другой, более толковый. В результате этого разговора на барбекю, кроме привычного серпантина, разноцветных шаров и горящих фонариков, появился дракон длиной метров под десять, плавно паривший над поляной.

Последнее в сезоне праздничное барбекю Тони – гордого обладателя лицензии coiffeur, [81]Парикмахер (фр.).
– устраивалось в честь сенатора Дзаппуллы. Тони наприглашал уйму народа, из всех milieu [82]Слой (фр.).
(именно так он сказал Четтине), и теперь сенатор Дзаппулла бродил среди публики, одаривая всех улыбками и обещаниями. Этот человек твердо знал: на стройке сгодится каждый камень.

На нынешнем барбекю должны были присутствовать американцы, и Тони задумал нечто особенное: вечеринку в китайском или, более обобщенно, в восточном стиле (так он объяснил Четтине), с триадой аперитивов: беллини, россини и тонини – с лакрицей и кокосовым молоком, черного и белого цвета, как одежда кардинала (по непонятному убеждению Тони, сицилийского американца), с сицилийским суси, с моллюсками, сырым осьминогом и конечно же с Нунцио и Агатино, одетыми в стиле якудза: облегающие джинсы из черной кожи, кожаные куртки, зеркальные солнечные очки.

С удовлетворением наблюдая за колыханиями дракона, Тони остановил пробегающего мимо Нунцио.

– Ты подашь миндальные пирожные? Кстати, у нас их достаточно?

Низкорослый Нунцио посмотрел на него снизу вверх.

– Не хватит, сгоняем на проспект Италии, – досадливо отмахнулся он.

– Иди и проверь, черт возьми, хватит или нет, – скомандовал Тони. В солнечных очках Нунцио его отражение двоилось и обретало форму пузыря. Тони посмотрел на себя в этих маленьких зеркалах и пальцами подтянул кожу на щеках, а потом несколько раз быстро провел рукой по начинающей стареть шее.

Владелец автомастерской Феличе Романо и портной Анджело Коломбо беседовали в углу сада. Феличе пришел в узких индийских брюках и рубахе в том же стиле. Анджело нарядился в белый льняной костюм, как две капли воды похожий на тот, в каком Трумэн Капоте ходил по Таормине. Впрочем, беседой их общение можно было назвать лишь условно: Феличе абсолютно не интересовала дребедень, которую нес Анджело, и собеседник платил ему тем же. Зато оба придирчиво и с большим интересом разглядывали, кто во что одет.

Жена Анджело, до замужества работавшая манекенщицей, шептала на ухо супруге Феличе, одетой в узкую синюю юбку, белые колготки и блузку с вышитым воротничком:

– Он меня уже достал со своей болтовней, никак остановиться не может. А вы что скажете?

– Ах, синьора, я и правда очень озабочена.

– Вот я и говорю, – продолжал начатый разговор дядя Миммо, стоя в двух шагах от портного в застегнутом на все пуговицы шерстяном пиджаке, из-под которого виднелась клетчатая рубашка, – объясните мне, что это за демократия такая?

Козимо, Пьетро, Тури и Тано слушали его с серьезным видом. Их пригласили на политическую вечеринку, следовательно, на ней надо говорить на политические темы, все равно как, если ты идешь в театр, то полагается разговаривать о Пиранделло.

– Твою мать, когда был король, по крайней мере, каждый знал, в кого он должен стрелять. А теперь никто ни хрена не понимает. А ты мне говоришь, – дядя Миммо повернулся к Козимо, который за весь вечер не произнес ни одного слова, – если кто-то при демократии ведет себя плохо, ты за него не голосуешь. – Дядя Миммо саркастически улыбнулся. – А он плюет на это и ведет себя как проститутка, продается направо и налево, а ты его даже пристрелить не можешь, потому что у нас демократия.

Козимо кивнул.

– При этой их поганой демократии, – заключил дядя Миммо, – перебежчики плодятся как кролики.

Синьорина Нишеми привела на вечеринку Раффаэллу, свою лучшую подружку, служившую в местном санитарном управлении.

– Ты уверена, что мне можно прийти, – волновалась Раффаэлла, – ведь я не получила персонального приглашения?

– Да брось ты! На политическое барбекю может приходить любой, кто захочет, и вообще, чем больше людей ты приведешь, тем лучше.

Синьорина Нишеми пришла без лифчика, так что создавалось впечатление, что маргаритки на ее блузке колышет торнадо, долетевший сюда из Калифорнии, или из Флориды, или из любого другого американского штата, где есть пальмы.

Раффаэлла, напротив, надела слишком тесный бюстгальтер, отчего грудь у нее стояла торчком, что тоже выглядело впечатляюще.

– Слушай, я стесняюсь. Я же здесь никого не знаю, – лопотала Раффаэлла.

– Да наплевать. Ты делай как я. Когда не знаешь, что сказать, или нет никого, с кем поболтать, сострой надменное лицо, вот так, – синьорина Нишеми вздернула голову, скроив недовольную мину, – и всем будет ясно, что ты не желаешь общаться, потому что все кажутся тебе выскочками и снисходить до них тебе не в кайф.

Раффаэлла попробовала повторить то, что показала ей подруга, и рассмеялась.

– Я же тебе говорила, приходи, будет весело, – рассмеялась в ответ синьорина Нишеми.

– Я не понимаю синьорину Нишеми, – жаловалась Рози Чинции и Алессии. Все трое устроились на плетеном диване в конце сада. – За километр видно, как ей хочется, чтобы хоть кто-нибудь подергал ее за сиськи, так какого хрена корчить такую рожу?

Тони все еще размышлял, что ответить Нунцио насчет миндальных пирожных, которых может не хватить, когда у садовых ворот появились Лу Шортино и Леонард Трент. Тони поспешил к ним, на ходу соображая, с чего начать речь.

– Четтина, – закричал он. Когда Тони не знал, что ему делать, он всегда кричал: «Четтина!»

Четтина появилась, в левой руке держа шлейф своего красного платья, а в правой – бокал с аперитивом. Поэтому она не смогла протянуть гостям руку, зато улыбнулась и сделала книксен. Лу засмеялся. Леонард тоже хихикнул и тоже сделал книксен.

– А это Тони, – объявил Тони, показывая на самого себя и застенчиво улыбаясь Леонарду.

– Привет, Тони, – сказал Леонард, протягивая ему руку. – Прекрасная вечеринка!

– Thank you, – ответил Тони, пожимая влажную руку, которая напомнила ему только что выловленную каракатицу.

Он умолк. Молчала и Четтина. Лу, уже готовый ляпнуть что-то по поводу своего красного пиджака и красного платья Четтины, заметил, что Леонард пристально смотрит в сторону Агатино.

– Marvellous, – сказал он.

– Кто? – поразился Тони.

– Спрут, – ответил Леонард.

– Спрут? – еще больше изумился Тони.

– Ну да, спрут, octopus… How do you say? – Леонард подошел к Агатино, стоявшему в двух шагах от стола с аперитивами, и ткнул пальцем в метрового спрута, слепленного из миндального теста и запеченного в духовке, с разноцветными зонтиками, воткнутыми в голову. Щупальца спрута служили подставками под бокалы.

– А-а, этот, – понял Тони. – Красиво, правда? Невероятно, сколько всего можно сделать из миндального теста. – Аперитив? – предложил он.

Агатино выпятил грудь, повел плечами и хлопнул ресницами за стеклами солнечных очков.

– Беллини, россини или тонини? – спросил он.

– Один тонини, thank you, – заказал Леонард.

Тони указал на блюдо с разнообразными моллюсками и сырым осьминогом:

– Sicilian sushi, do you like? А ты, Лу, не хочешь попробовать?

– Спасибо, Тони, – ответил Лу, оглядываясь по сторонам, – я обязательно чего-нибудь съем и выпью, но чуть позже.

– Минди… сейчас будет, – слегка смущаясь, проговорила Четтина.

– А вы не могли бы угостить меня этими вашими… вашими знаменитыми миндальными пирожными? – попросил Леонард.

Тони, побледнев, посмотрел на Четтину и слегка закашлялся.

– Миндальные пирожные будут готовы с минуты на минуту… – сказал он. – А пока не хотите съесть кусочек спрута?

– Don't worry, я возьму немного Sicilian sushi, – сказал Леонард.

Тони пришел в себя и бросил на Четтину по-детски счастливый взгляд. Потом положил руку на плечо Леонарду и громко спросил:

– Скажите, а это правда, что Баретта… Что это Баретта убил свою жену?

– Нет, спасибо, спрута не надо, я лучше возьму моллюсков. – Леонард не поднимал глаза от блюда. – Адвокат утверждает, что это сделал Кристиан, сын Марлона Брандо, у которого была связь с его женой.

– С женой адвоката? – ошарашенно переспросил Тони.

– Нет, с женой Баретты.

– Матерь Божья, – вроде как в испуге прошептал Тони.

Леонард кивнул и поискал взглядом вилку:

– Но все утверждения защиты ошибочны.

Теперь кивал Тони.

– Они были в ресторане, – продолжал Леонард. – Барретта с женой, я имею в виду. Потом они вышли и направились к парковке. В этот момент, как рассказывает Баретта, он пошел назад, потому что забыл свой пистолет, вошел в ресторан, взял пистолет, а когда вернулся на парковку, его жену уже застрелили. Ты когда-нибудь видел, чтобы человек забыл пистолет в ресторане?

Тони покачал головой – нет, не видел.

– Черт, они его приперли к стенке! – сказал он. – По-моему, это все-таки сын Марлона Брандо. Он еще лет десять назад убил любовника сводной сестры за то, что тот ее избивал, а это ненормально, потому что ты можешь убить любовника родной сестры, а не сводной, ведь если ты убиваешь любовника сводной сестры, это означает, что ты это делаешь, потому что тебе нравится убивать.

Don't forget Дьюффи Хамблетона, Тони. Это тот stuntman, который сначала обвинил Баретту в том, что тот предлагал ему за деньги убить его жену…

– А какое дело было Баретте до жены Дьюффи?

– Да нет, речь не о жене Дьюффи, а о жене Баретты…

– Ах вон оно что!

– А сейчас он взял и изменил показания, и теперь обвиняет сына Брандо. А еще есть Кевин Лондон, грабитель парковок, так адвокат Баретты говорит, что это мог быть он.

Беседуя, Тони и Леонард Трент отошли в уголок сада, оставив Лу и Четтину одних.

Синьора Дзаппулла сжала в правой руке веер, который муж привез ей из Кордовы, и принялась нервно постукивать им по ладони левой руки. Черт побери, за весь вечер Тони ни разу не удостоил ее своим вниманием. А вот с толстозадой Фальсаперлой и ее краснорожим муженьком болтал уже дважды! Все-таки Тони большой засранец!

Обладательница широких бедер синьора Фальсаперла стояла в нескольких метрах от синьоры Дзаппуллы, держа под руку мужа, владельца мясной лавки «Тано Фальсаперла и сыновья». Живот у синьора Фальсаперлы едва не вываливался из красной рубашки с перламутровыми пуговицами, а лицо, обильно политое лосьоном после бритья, пылало, словно его потерли наждаком. Синьору Фальсаперлу терзали сомнения: подойти или нет к синьоре Дзаппулле с ее лошадиной мордой и волосами как у американской актрисы Фары Фосетт, которую только что отметелили. Решила, что правильнее будет подойти. И двинулась вперед, таща под руку мужа.

– Синьора, – сказала она, – какая прекрасная вечеринка! Я уверена, что и гостям из Америки она понравится.

– Это тем, которые уезжают в Голливуд, вешают всем лапшу на уши, а потом возвращаются сюда и строят из себя невесть что? – фыркнула синьора Дзаппулла. – Кстати, – обратилась она к синьору Фальсаперле, – когда мы были «У Тони», ваша жена сказала мне, что вы хотите заняться политикой.

Физиономия у синьора Фальсаперлы запылала еще ярче, – все-таки одно дело болтать о политических амбициях в мясной лавке с клиентами, пока заворачиваешь им сосиски, и совсем другое – обсуждать это с женой сенатора Дзаппуллы.

– Отличная идея, отличная. Страна нуждается в таких предпринимателях, как вы, – продолжала синьора Дзаппулла.

У синьора Фальсаперлы, которого еще никто никогда в жизни не называл предпринимателем, от счастья перехватило дыхание, и он вспыхнул так, что покраснели даже мочки ушей.

– Вот она, их сраная демократия, смотри, – тихо говорил дядя Миммо, обращаясь к Тано и показывая глазами на Лу.

– Елки-палки, да это же тот самый парень, который приходил к тебе и забрал деньги, – ахнул Тано.

– Какой парень? – громко спросил Козимо.

– Ты чего орешь? – шикнул на него дядя Миммо. – Хочешь, чтобы он тебя услышал?

Утром того же дня Минди позвала Валентину, затащила ее в спальню Тони и Четтины, открыла шкаф и продемонстрировала ей платья жены Тони. Четтина предложила Минди выбрать себе любое, и Минди подумала: кто лучше Валентины поможет в этом? Среди вещей Четтины Валентина сразу же узрела платье 60-х годов, простое, белое, в синий горошек, казалось, сшитое специально для Минди. Четтина была пониже ростом, но в груди они были примерно одного размера, поэтому платье сидело как влитое, хотя доходило лишь до середины бедер.

Валентина сбегала к себе домой и вернулась с парой босоножек на шпильке, купленных на улице Этны.

– Если у женщины такие красивые ноги, как у тебя, она должна показывать их всем, – сказала Валентина, пока Минди рассматривала себя в зеркале.

Теперь Минди со скучающим видом прогуливалась по саду походкой манекенщицы. Она ступала с неуклюжей грацией, и в вырезе платья покачивалась ее белая грудь.

– Минди, – позвала Четтина и махнула ей рукой.

Минди обернулась и увидела Четтину в компании американца в красном пиджаке.

Минди направилась к ним.

Лу смотрел на нее, не отрывая глаз.

– Добрый вечер, – сказала Минди и остановилась. Она нарочно посильнее вдавила каблуки в землю и замерла на месте, сверля Лу взглядом.

Лу поклонился, и лицо его залила краска.

– Ты что делаешь, пялишься на мои ноги? – спросила Минди и тоже покраснела.

– What? – ошарашенно спросил Лу.

Четтина засмеялась и посмотрела на Минди взором, в котором ясно читалось: какая ты красивая. Потом она окликнула Агатино, который расхаживал среди гостей с подносом, уставленным бокалами с аперитивами. Агатино приблизился.

– Синьора, – прошептал он ей, – последите за своим мужем, по-моему, он ищет иголку в стоге сена.

– Вы что-нибудь выпейте, ребята, – сказала Четтина, – а я должна вас покинуть, муж, наверное, меня уже обыскался.

Минди пошевелила правой лодыжкой, пытаясь освободить каблук, застрявший в траве.

– Мне бранкаменту, – сказала она Агатино слегка скучающим тоном.

Черт, подумал Лу, совсем как мой дед!

В жизни такая скромница, сама святая невинность, а сейчас гляньте-ка, ни дать ни взять тертая обольстительница, в свою очередь, подумал Агатино.

– Мне то же самое, пожалуйста, – сказал Лу, не отводя глаз от Розамунды, или Минди, или как там ее на самом деле зовут…

«Грубы и строги все японские боги, но бог американцев тоску и муки всем несчастным сейчас же облегчает…» Сильный хрустальный голос Виолетты Леонарди, сопрано из «Театро Массимо», заполнил все пространство сада. Сенатор Дзаппулла скрепя сердце уступил Тони, и на барбекю кроме него оказались и другие почетные гости, в том числе приглашенные музыканты – Леонарди, тенор Пиппо Дель Гаудио, две первые скрипки, виолончелист и пианист из «Театро Массимо». Теперь они, по просьбе Тони и в полном соответствии с китайской и восточной программой, исполняли «Турандот» и конечно же «Чио-чио-сан» «…О Баттерфляй, уйми свои ты слезы! Я вернусь к вам весною, лишь зацветут здесь розы и малиновки в чаще вить станут гнезда…»

Исполнение можно было бы назвать превосходным, если бы не первая скрипка Сальваторе Аттильяно, который съел почти всю приготовленную пасту, после чего с трудом держал нужный темп.

Ник, спрятавшись за решеткой сада, стрелял глазами направо и налево. Проклятье! Лирическая опера, американцы и китайские драконы! Не хватает только паланкина с Богоматерью!

Ник боялся, что, стоит ему войти, все опять уставятся на него, как в прошлый раз, и начнут аплодировать: смотрите, жених пришел, жених пришел!

Одно дело, когда ты один на один с Минди, которую даже толком и не разглядел, потому что, когда вас знакомили, был в полуобмороке… В общем, одно дело отвести Минди в сторону и сказать: «Мне очень жаль, Минди, но лучше не надо» и совсем другое повторить то же самое в присутствии аплодирующих родственников, особенно если уже напечатаны приглашения, выбрана церковь для венчания и арендован дом. И дядя Сал все одобрил.

Только этого идиотского веселья ему не хватало, и так нервы на взводе! Не хватало дяди Сала, так у него еще и подошвы скользят!

Ник сплюнул и от души выругался и тут вдруг заметил, что за спиной у него кто-то стоит. Резко повернувшись, он увидел Валентину.

– Вытри нос, сопляк, – смеясь, сказала Валентина и протянула ему бумажный носовой платок.

Тони подошел к девушкам, сидящим на плетеном диване.

– Вы не видели, миндальные пирожные принесли? – спросил он сухо.

– Что? – переспросила Рози.

Тони сложил руки на животе и постучал ногой о землю.

– Вроде приносили какие-то подносы, Тони, – сообщила Алессия.

– Ага, целые подносы! И где же они? – Тони, расставив ноги и уперев руки в боки, взглядом поискал их на столах. – А Четтину не видели? – раздраженно спросил он.

Чинция вытаращила глаза:

– Черт, Тони, ну ты прям строчишь как пулемет своими вопросами. Мы ее не видели, спроси у Нунцио, вон он бежит.

Тони ощупал подмышки – опять мокрые от пота, огорченно вздохнул и схватил Нунцио за руку.

– Четтину не видел?

– Только что вон там болтала с американцем и своей кузиной Минди.

Тони приставил руку ко лбу козырьком, обратил взгляд в указанном направлении и тут же заметил Лу, который стоял и разговаривал с Минди. И ни следа Четтины.

– Слушай, а где миндальные пирожные? – Тони подозрительно прищурился.

– Не нашел. Где-то были, но всего одна упаковка, я же тебе об этом говорил час назад.

– То есть как – час назад?! Режиссер час назад попросил у меня миндальных пирожных, а ты до сих пор не принес?!

– Откуда мне знать, куда твоя жена их запрятала! – ехидно улыбнулся Нунцио.

Нунцио страсть как любил стравливать Тони с его супружницей!