День, таял как свечка, оплавленный зноем прогретых улиц. Солнце, лениво клонилось к закату, на безоблачном, ясном, прозрачно голубоватом небе. Оно уже не было таким беспощадным, по отношению к людям, спешащим развеять дневную пытку, наслаждаясь вечерним теплом и приятной прохладой.

Сквер, в котором мы остановились, жил особой, отдельной от города жизнью. Островок беззаботности и покоя, среди пыльной и утомляющей суеты. Даже старый худющий бездомный пёс, вёл себя здесь степенно и чинно, как будто бы он был потомственным дворянином. Он, не спешно вышагивал по аллее, совершая свой моцион. Приближаясь к стоящим у лавочек урнам, пёс со знанием истинного эксперта, величаво осматривал их содержимое, философски вздыхал и с глубоким укором во взгляде, косился на отдыхающую в сквере публику. Да, прошли времена, когда можно было спокойно, находить здесь остатки былого «веселья». Хоть народ жил тогда по скромней и беднее, но объедки из натуральных продуктов, не чета этим фантикам, пакетам, обёрткам и остатками, отравленной консервантами и красителями, не живой бесполезной и убийственной пищи. И куда теперь катится этот мир?…

Алкоголь, разыгравшийся в нашей крови, постепенно сдавал, завоёванные позиции, отступая, предательски капитулируя, оставлял во рту привкус скисшего винограда.

Я не знаю, как смотрелся со стороны, в этот момент ваш покорный слуга, истощённый, почти не вкусивший за двое суток, сладких грёз обольстительного Морфея. Ну, а что касалось обворожительной Лилии, выглядела она просто потрясающе. Взгляд весёлых, с игривой искринкой глаз, пробуждал во мне ранее не знакомое чувство. Я готов был на всё, на любой героический подвиг, лишь бы только, ещё и еще раз, до бесконечности, быть объектом внимания этих очей. Небольшой, с перерывами ветерок, разметал её старательно уложенную причёску, заставляя предательски не покорный локон, с озорством дворового мальчишки ниспадать с предназначенного ему места. Поправляя прядь этим царственным жестом, она напомнила мне, те оставшиеся в недалёком прошлом мгновенья, когда я, зачарованно наблюдал, как она веселилась с подружками, за соседним столиком летнего кафе.

Кафе… Именно с этого момента и пошло всё кувырком.

Хотя нет. Всё началось ещё раньше. С утра, когда я получил это странное послание, просматривая корреспонденцию на своём электронном ящике.

Я механически отвечал на её вопросы, кропотливо копаясь в мыслях, накатившихся бурной, тяжёлой волной. Это было сигналом к тому, что мой разум, впитав необходимую ему порцию успокаивающих и приятных эмоций, перестраивался в рабочий режим. Из глубин подсознания выплывали, сцены и фрагменты последних событий, и настойчиво требовали от меня, соответствующего к ним внимания.

Отогнать эти мысли, хотя бы на время, для того чтобы полностью окунуться в нашу неприхотливую беседу, оказалось не так уж и просто. Я всем видом пытался выражать своё искреннее внимание к девушке, чтобы не выглядеть чудаком и свихнувшимся параноиком. Мне уже почти удалось это сделать, но, что-то меня отвлекало, нервировало и беспокоило. Причём, это что-то покоилось не во мне, а вторгалось бесцеремонно в моё сознание, запуская свои неприятные, липкие щупальца.

— А, ещё, я любила, когда была маленькой… — голос Лилии оборвался на середине, так и не закончив, повисшую в воздухе фразу.

Зрачки её глаз, тревожно и испугано округлились, и взгляд девушки приковало, нечто страшное за моей спиной. Её соблазнительно смуглое, с нежным румянцем лицо, моментально окуталось в серую бледность, а секунду назад, плавающие в обворожительной улыбке, припухлые губки, плотно сжались, скрывая нервную дрожь.

Настроившись на самое худшее, я обернулся, ожидая увидеть, что-нибудь из ряда вон выходящее. Но, ничего такого не обнаружил, кроме мирно отдыхающих парочек и молодежных компаний, мерно потягивающих пиво и утопающих в облаках табачного дыма.

Я уж было, подумал, что это розыгрыш, проверка моей реакции, в отместку за то, что я витал в облаках, на протяжении нашего разговора. Но, всё же было в этом всём, что-то не совсем обычное. И тут я обратил внимание, что по дорожке, прямо по направлению к нам шла, опираясь на деревянную клюку, старая женщина, по всей видимости, цыганка.

Она брела, грузной массивной горой, согнувшись и сгорбившись, от непосильного груза всей тяжести своего веса и прожитых лет.

Каждый шаг, ей давался с трудом, сопровождаясь шарканьем истоптанных башмаков и гулким стуком деревянной клюки о затвердевший, остывающий вспучившимися буграми асфальт. Её пёстрые, выцветшие, многочисленные юбки, словно вялая метла не выспавшегося с перепоя дворника, подметали дорожку, собирая на нижних оборках, серую пыль. Из под красной, в цветастый узорчик косынки развевалась, неровными, серыми прядями, пакля пожелтевших, от времени и табака обесцвеченных сединой волос. Изрезанное бороздами морщин, с тяжёлыми скулами и выдающимся подбородком, лицо, говорило о том, что его обладательница имела суровый, и явно не ангельский нрав. Огромный орлиный нос, как утёс нависал, над дугой, потрескавшегося паутинкой мелких морщинок рта. Верхняя губа была покрыта густым пушком, почти кавалерийских усов. А пышным бровям, венчающим, глубоко посаженные карие глаза-маслины, мог бы позавидовать сам несравненный, а ныне покойный (светлая ему память) Леонид Ильич Брежнев.

Подойдя к нам, она грузно уселась, на нашу лавку, заявляя post faktum — как само собой разумеющееся, трубным командным басом:

— Дайте старой цыганке присесть. Уронить с дороги уставшие кости, она нагнулась, в нашу строну и, приподняв косматую бровь, спросила. Надеюсь, старая путница Аза не помешала вашему воркованию? Что скажете, голубки?

И всё её тело, сотряслось от утробного жуткого хохота. Старуха сложила, сморщенные, с въевшейся грязью кисти на изгибе своей клюки, и продолжала сверлить нас не добрым взглядом. От такого пронзительного рентгена, мне сразу сделалось неуютно, и я почувствовал, как мои волосы на голове зашевелились, а по спине пробежал табун омерзительно неприятных мурашек.

— Отдыхайте бабушка, — неровным, дрожащим голосом пролепетала Лилия. Мы и так собирались уже уходить.

— Какая я тебе бабушка, — вспыхнула грозная старуха, и посыпала нескончаемым потоком, непонятных мне цыганских выражений.

От такой массированной атаки бедная девушка сжалась в дрожащий комок и спряталась за мою спину. Её пальцы цепко впились в мои плечи, словно когти испуганного котёнка, причиняя мне неприятную боль. А, суровая мужеподобная старуха продолжала браниться и извергать проклятья в адрес этого беззащитного существа. Завершая свою угрожающую тираду, она наклонилась по направлению к нам, и хищно взирая на прячущуюся девушку, зловещим шёпотом вопросила:

— И после этого, ты говоришь, БАБУШКА?…

— Как ты смеешь со мной говорить таким тоном? — попыталась вспылить возмущенная выходками старухи Лилия. — И вообще, кто ты такая, чтобы поливать меня при молодом человеке, извергающимися из твоего чёрного рта проклятиями?

— Девочка, ты забываешься, — понижая тон и коварно прищуриваясь, прошипела старуха. — Если хочешь, я расскажу, кто ты есть, кем была, и какие мысли сейчас пригреваешь… яхонтовая моя перепёлочка.

Цыганка оскалилась в недоброй улыбке, демонстрируя силу и власть своего необузданного характера. В её испещрённых багровыми прожилками глазах, плясали искры и отблики адского пламени. Взглянувши однажды на это исполненное тайным могуществом и безграничной силой старческое лицо, вряд ли кому-нибудь захотелось увидеть его повторно. Она сверлила девушку испытывающим взглядом, стараясь подавить в ней порыв негодующего сопротивления.

— Не лезь не в своё дело, старая ведьма, — ответила резко Лилия, отвечая ей не менее суровым и решительным взглядом. В эту секунду она была подобна готовящейся к бою пантере, защищающей свою территорию.

— Ты идёшь не по той дорожке. И этот Бубновый Король не сделает тебя счастливой, — сказала старуха, кивая в мою сторону головой. — Он стал Арканом в чужой колоде и Силы, которые оспаривают его судьбу, не в пример твоим, глупая ты девчонка.

— А это, уже не твоего ума дело, — срывающимся навзрыд голосом, отстаивала свои права, со слезами в глазах моя спутница. — Оставь нас в покое. Уматывай своей дорогой и найди себе кого-нибудь другого, кто поверит в твои цыганские россказни.

Разъярённая брошенными в свой адрес словами, старуха поднялась во весь свой гигантский рост, распрямляя сгорбленную спину. Даже мне в этот миг стало жутко от её угрожающего вида. Она оказалась выше меня на голову а, расправив крутые широкие плечи, показалась ещё более грозным противником.

— Как ты смеешь со мной говорить таким том, вздорная девка, пробасила она, потрясая своей клюкой. — Или может тебе напомнить, как проявляется уважение и почтение по отношению, к тем, кто мудрее и старше тебя?…

Цыганка решительным шагом направилась к Лилии, угрожающе занеся клюку для удара. Тут уж я решил действовать и встал на её пути. Старуха схватила меня за запястье, не свойственной её возрасту мёртвой хваткой и смерила меня своим удивлённым взглядом, и спросила:

— Не ужели ты ещё не догадался, что она для тебя не пара? Или тех трефовых хлопот, что обрушились на твою голову, тебе ещё не достаточно?

— Отойди от него, карга! Или ты сама пожалеешь о том, что мешаешь людям спокойно жить.

— О какой спокойной жизни ты говоришь? — рассмеялась ей в ответ цыганка. — Уж не ты ли способна сделать её спокойной? Сгинь, пока я до тебя не добралась, а не то я сама тебе в этом сейчас помогу.

— Не кричите на девушку, — запротестовал я, встревая в их перепалку.

— А ты, помолчи, да послушай старую ворожею, — тряхнула она меня за схваченное запястье, что чуть было, не вывихнула его.

— Не слушай её Антон. Бросай эту чокнутую старуху и пошли скорее отсюда, — кричала сквозь слёзы Лилия.

— Ты ещё здесь? — недовольно возмутилась старуха. — Не послушала старую Азу… Так теперь, пеняй на себя. Ромалэ!!!..

Она зажала клюку подмышку и, засунув два пальца в рот, залихватски протяжно свистнула, как прожжённая атаманша разбойничьей шайки. В тот же миг из подворотни старых двух этажных построек, вынырнула группа цыганок и застыла с готовностью в ожидании её последующих приказаний.

Старуха что-то им прокричала по-цыгански и уверенным жестом бывалого полководца, указала клюкой на стоящую неподалёку девушку. Свора тут же помчалась в указанном направлении, подбирая руками свои широкие и многочисленные пёстрые юбки.

Понимая всю опасность грядущих за этим последствий, зная нравы и исполнительность, укоренившуюся в традициях этих людей, я набрал полную грудь воздуха и крикнул:

— Беги!.. Убегай быстрее!..

Лилия застыла в нерешительности и недоумении, вопросительно глядя на меня. Я хотел попытаться, было вырваться из цепкой хватки огромной старухи. Но, попытка не увенчалась успехом. Проще было бы выдернуть руку из зажатых слесарных тисков. Цыганка посмотрела на меня с неодобрением и сильнее стиснула моё запястье, от чего моя кисть онемела и совсем перестала чувствовать боль.

Расстояние между бегущими цыганками и бедной девушкой стремительно сокращалось. Надвигающаяся развязка событий не сулила ей ничего хорошего. Мне уже ничего не оставалось делать, как только снова крикнуть:

— Убегай, пока не поздно! За меня не беспокойся!..

И помедлив мгновение, она побежала. Добежав до здания главпочтамта, девушка повернула за угол, а секундами позже, сбавляя шаг, туда завернула группа цыганок. Устраивать погоню на одной из многолюдных площадей города, было бы для них весьма не осмотрительно.

— За неё можешь не переживать. Они вряд ли её поймают, — сказала уже спокойным тоном, старая Аза. — А, вот меня тебе всё же придётся послушать.

— И за что же такая честь? — недовольно взглянул на стиснутую руку.

Она отпустила моё запястье и не терпящим возражений жестом, предложила присесть на скамью. Опустив своё грузное тело на лавку, и подперев руками неизменную клюку, старуха, пристально вглядываясь в мои глаза, сказала:

— Думаю, ты и сам понимаешь, что явилась я сюда не случайно.

— Угу, наверное, чтобы мне погадать? — буркнул я, потирая освободившуюся руку.

— Сейчас не время для шуток. У тебя большие неприятности и ты играешь с огнём. Вместо того, чтобы делом заняться, путаешься чёрт знает с кем, да в любовь играешь.

— О своих неприятностях я знал и без вашей помощи. И боюсь, что от вашего появления здесь, их в моей жизни только прибавилось. Ну а то, с кем мне в жизни встречаться, это и вовсе не ваше дело.

— Тебе бы меня поблагодарить, — сердито проворчала старуха. — А ты, по слепоте своей, меня ещё и обвиняешь. Многое бы я тебе порассказала, да нет на то дозволения. Да и не поймёшь ты меня ещё.

Она откинулась на спинку скамьи, и уставилась в пространство, полуприкрыв свои тяжёлые веки. Потом, старуха стала постепенно раскачиваться своим грузным, массивным телом. Я заметил, как она впала в транс, и начала медленно проговаривать на распев, хриплым сдавленным голосом слова:

Ползёт гусеница по стебельку, Да когда ещё мотыльком станет. А как станет, несётся на свет И в огне свечи погибает. Не тем ты занят, Бубновый Король, И Дама Пик может стать роковой судьбой. Дорога петляет, рушится дом, Меняйся, учись или будь Дураком.

Закончив нести этот непонятный мне бред, она напряглась, так что даже я почувствовал, отдающуюся от реек скамейки вибрацию её тела. Она развернула ко мне лицо, и её веки широко распахнулись. На меня уставились пустые в кровавых прожилках белки, закатившихся назад, до отказа глаз.

Это был не мистический трюк. Мне уже приходилось видеть такое и раньше, когда зрачки, находящегося в трансе человека, закатываются наверх, достигая глазного дна. Цыганка сунула свою клешню, за отворот своей накидки. И извлекла из неё карту, которую теперь протягивала мне.

— Позолоти ручку гадалке, касатик, — протянула она вторую широкую ладонь. — А не то не видать тебе скорой удачи. Не стоит обижать старую женщину.

Я извлёк из нагрудного кармана новенькую десятку и сунул в протянутую ладонь, другой рукой одновременно извлекая вручаемую мне карту. Ладонь цыганки, с неожиданным хрустом, скомкала полученную купюру. Сквозь пальцы сжатого кулака, стал просачиваться тонкими струйками едкий дым, сопровождаемый чуть слышным потрескиванием тлеющей купюры.

Когда она разжала кулак, на ладони лежала кучка пепла.

Старая женщина открыла глаза. Теперь с ними было уже всё нормально. Выглядела она уставшей и измождённой, как раз такой, какой предстала перед нами с Лилией в самом начале. Ничто не говорило о том, что эта вялая, еле двигающаяся старуха, несколько минут назад представляла собой грозящую нам опасность. Я с недоверием ещё раз ощупал своё ноющее и затёкшее запястье, и уставился на цыганку.

Она взмахнула рукой, стряхивая с неё не развеянные ветром остатки пепла, и еле слышно проговорила:

— При следующей нашей встрече, я расскажу тебе много интересного о твоей красавице. А теперь помоги старой женщине подняться. Мне пора отправляться своей дорогой.

Мне не малых усилий стоило её поднять. На аллею вырулила группа цыганок. Лилии среди них я не увидел. Они спешно подбежали к стоящей на трясущихся ногах старухе и, подхватив её под руки, медленно повели, ни словом, ни взглядом не удостоив меня вниманием.