Серёжа Пахомов был радиотехником. Он любил свою работу, и не променял бы ни на какую другую. Ему нравилось копаться в запутанных схемах и приводить их в надлежащий порядок. Но главным достоинством его работы было то, что работал он всегда один и ни от кого не зависел.

Поэтому на лесоповале его напрягала не столько тяжкая работа, сколько зависимость от остальных членов бригады.

Если махать топором, обрубая огромные еловые ветки со ствола, почти утонувшего в снегу, было ещё возможно научиться, то терпеть крики и понукания работяг Серёжа никак не мог. Было это, по его мнению, незаслуженно и унизительно. В конце смены к нему подошёл бригадир и незлобно сказал:

– Не хочешь работать – утрясай в жилой зоне, а не за наш счёт. Не шути!

Назавтра Серёжа на работу не вышел, и был посажен в изолятор на десять суток.

Серёжа сидел ещё в Москве в холодном карцере трое суток за пустяковый проступок, поэтому очень боялся северного изолятора. Однако боялся он напрасно. В изоляторе было тепло и сытно.

Закрывающихся на день коек, как на местных зонах и в тюрьмах, не было, а потому можно было лежать на больших нарах, общаться с сокамерниками и читать книжки и журналы, которые присылали из соседних камер, где содержались буровики, то есть те, у кого было камерное содержание до полугода.

Кормили вдоволь густой кашей и супом с мясом из свиных голов. Правда, раздатчики сначала кормили БУР, но много мяса оставалось и для изолятора.

После изолятора Серёжу отправили на лесобиржу, но и там была звеньевая система, а работа тоже не радовала. Серёжа за день очень устал от работы и от окриков пильщика, когда тому приходилось перескакивать через брёвна, которые Серёжа не успевал откатывать. Он ушёл из бригады и стал без зарплаты выполнять разные мелкие работы: жечь отходы, очищать подъезды для лесовозов и другую мелочь.

Но начальник отряда всё время на него наезжал и заставлял идти в рабочую бригаду, говоря при этом, что здоровому парню в двадцать четыре года надо работать и помогать жене и ребёнку, тем более что заработки на зоне большие.

Тогда Серёжа вообще перестал выходить в рабочую зону, и был посажен на шесть месяцев в БУР, так называли сокращённо барак усиленного режима.

Буровских камер было три. В одной сидели блатные, в другой прятались фуфлыжники, проигравшиеся в пух и прах, а в третьей простые мужики.

Дежурный спросил, куда Серёжа хочет пойти, и Серёжа попросился туда, где не курят. Капитан удивился, но предложил Серёже идти в камеру к Максиму, где сидят двое, а курит один.

Максим оказался парнем из блатных, но кум его почему-то не пересаживал к его друзьям, а вторым был маленький двадцатилетний татарин по кличке Фудзияма.

Серёже сразу понравилось с ними. Было много литературы и воздуха. Блатные «грели» Максима, а потому Серёже часто доставались вкусные продукты и даже шоколадные конфеты. Кроме того, каждый день приходила медсестра и через кормушку давала всем желающим ложку рыбьего жира и порошок аскорбинки. В зоне свирепствовал туберкулёз.

Блатные считали пить эти лекарства западло, а Серёжа брал, сколько давали, и принимал регулярно, чтобы не заболеть. Иногда аскорбинки набиралось так много, что он насыпал её горкой на хлеб и пил чай.

Было тихо, тепло, сытно, а главное независимо.

Так прошло почти полгода, и, когда отрядный спросил Серёжу, будет ли он работать, Серёжа ответил, что ему и тут хорошо.

– Так и будешь сидеть четыре года? – спросил отрядный.

Серёжа промолчал.

Отец занимался пересмотром Серёжиного дела, и торопиться было некуда. Всё было нормально, если бы не его беспокойство о поведении жены. Правду сказать, она не давала для этого никакого повода, когда Серёжа был рядом. А как там теперь?

Отец пишет, что всё нормально, и жена занята только работой и ребёнком, но Серёже в это не верилось. Он помнил, почти постоянное её страстное желание, и это не давало ему спокойно жить.

Времени свободного было навалом. Он много читал вперемежку со сном. Поэтому ночью был весь в раздумьях, и эти раздумья сопровождались эротические картинами, где жена его в самых немыслимых позах общалась с разными партнёрами. Он уже не мог себе простить, что ударил вредную соседку по коммуналке, и готов был отдать что угодно, чтобы вернуть всё назад. Но было уже так, как было.

От кого-то он услышал, что туберкулёз скорее пристаёт к людям с ослабленной нервной системой, и стал каждое утро кашлять в специально припасённый белый носовой платок и смотреть на свет, отыскивая в мокроте красные пятнышки.

Ребята, которых иногда подсаживали к нему, посмеивались, но Серёже было не до шуток, потому что он начал чувствовать незнакомые боли в теле и подозревал, что палочка Коха уже давно разъедает его организм.

Вместе со страхами за жену эта болезнь всё больше и больше омрачала Серёжино существование. Кроме того, он заметил, что эрекция, которая первое время постоянно сопутствовала его сну, всё реже стала его посещать, и он, вдруг вспомнил слышанный разговор о том, что власти могут подсыпать в пищу лекарства, вызывающее импотенцию.

Он расспрашивал на прогулке ребят из других камер, но те только смеялись. Серёжа был уверен, что они что-то про него знают, но не говорят, потому что он чужак, и они считают его чокнутым.

Он перестал выходить со всеми на прогулку, а также отказался от аскорбинки и рыбьего жира. Спал он теперь только днём, потому что ночью боялся увидеть жену, и ещё он боялся во сне умереть.

На белом фоне платка он стал замечать красные пятнышки.

Дежурившие днём по коридору сержанты Тахтамысов и Шерстобитов стали относиться к нему с предупредительностью, и Серёжа понял, что им известно о его близкой смерти, потому что его осматривал врач в их смену. На Серёжины жалобы врач ответил, что Серёжа все навыдумывал, и если он не хочет попасть в дурдом, то лучше ему идти на работу.

– Они с отрядным сговорились меня угробить – это Серёже было ясно, как божий день.

Прошло ещё несколько месяцев, когда он, проснувшись ночью, обнаружил, что умирает от удушья. Он стал колотить в дверь и кричать. Солдаты, дежурившие по ночам, открыли дверь и побили Серёжу ногами в валенках. Он понимал, что его бьют валенками, чтобы не осталось следов, а лёгкие после этого совсем отвалятся, и он будет медленно умирать.

Чтобы как-то доказать свою правоту и не мучиться от долгого умирания, Серёжа решил повеситься. Он давно уже приготовил верёвку из распущенного на нитки носка и вычислил, что решётка, закрывающая лампочку, выдержит его тело. Он сделал горку из книг и журналов, продел верёвку сквозь решётку и, привязав конец, вставил голову в петлю. Последний раз глянув на оставленную записку, он соскользнул со стопки, которая тут же и рассыпалась.

Никакого звона в ушах не появилось, как он ожидал, а сам он больно свалился на пол, да ещё получил сильный удар решёткой по голове. Прибежавшие на шум солдаты надели на Серёжу наручники и уволокли поближе к себе в отстойник, по дороге пиная ногами по чему попало.

К обеду следующего дня пришли два офицера и один штатский, видимо, врач. Серёжа изложил им свои жалобы и проблемы. Врач во всём с ним соглашался и сказал, что ему действительно нужно подлечиться.

Назавтра Серёже сообщили, что он едет на больничку и должен собраться с вещами. В палате, куда его поместили, было четыре одноярусных кровати почему-то с ремнями по бокам. Старожилы сразу приняли Серёжу в компанию, были вежливы и выслушивали его жалобы с пониманием и толковыми советами. Потом они играли в домино, и Серёжа с напарником трижды выиграли.

Врач и сёстры были понимающими и заботливыми. После уколов и таблеток ему стало тепло и совсем спокойно. Впервые за многие месяцы он не думал о жене и о болезнях. Он лёг по отбою и легко заснул.

Но вскоре его разбудили два санитара, и повели в комнату с операционным столом. Они дали Серёже горсть таблеток и попросили выпить. Потом они осмотрели его рот и какой-то железкой сорвали с зубов золотой мост. Было больно, но у Серёжи не было ни сил не желания возражать.

– Может быть так нужно – подумал он.

Затем санитары уложили его на пол, и по очереди, не спеша, совершили с ним половой акт. Было немного больно, но не так страшно, как он себе раньше представлял.

– Дураки, они, наверное думают, что я педераст. Идиоты! – ему даже стало смешно. Потом один из санитаров заставил Серёжу взять в рот его член. Было противно, но всё равно настроение у Серёжи не испортилось. Он вернулся в палату и снова легко заснул. Утром он проснулся в хорошем настроении.

И даже тот факт, что его напарник по домино ночью вскрыл себе вены, и был в смирительной рубашке унесён санитарами в отдельный бокс, нисколько не омрачил солнечное утро, которое сквозь кованую решётку пришло в Серёжину палату.