Выйдя на улицу, он понял, что сбежал от какого-то кошмара. Чувство отвращения, испытанное в комнате, теперь уступило место непостижимому ощущению, где всё смешалось… По дороге к гостинице он начал размышлять: действительно ли всё, в чём призналась женщина с бесцветными волосами под воздействием спиртного, было правдой? Правдоподобно ли, чтобы человек, сердцем и разумом одержимый столь грандиозным замыслом, нашёл такой жалкий конец? То, что рассказала о смерти Андре Серваля эта пьяная девица, было каким-то потрясающим в своей горести. Вся эта история никак не вписывалась в необычайную жизнь человека, мечтавшего лишь о величии. В уме не укладывалось, чтобы эта чувственная пошлость могла вот так погубить гений творца и что всё закончилось, как в банальных полицейских романах, убийством на почве страсти!

То, что пансионерка мадам Антенор хорошо знала создателя собора, не представляло никаких сомнений: её монолог сходился с тем, что Моро уже знал до приезда в Марсель… И то, что она была Эвелин, а никакая не Фабьенн, также было достоверно… Но не преувеличила ли она всё под влиянием выпитого? Не увлеклась ли она приданием себе более важной, более решающей роли в исчезновении отшельника с улицы Вернэй? И если даже в её странном повествовании ничего не придумано, всё равно он не имеет никакой юридической силы, так как Моро был единственным, кто слышал его и к тому же не записал и не сделал магнитофонной записи… Да и какое, наконец, доверие могут вызвать у полиции заявления одной пьяной женщины? Вспомнит ли она, когда протрезвеет, что она рассказывала как-то вечером в доверительной обстановке? Не отречётся ли она от своих слов, утверждая, что ничего не говорила, потому что не слышала никогда ни о каком убийстве?

Перед журналистом предстал тревожный вопрос совести: после выяснения мотива убийства Андре Серваля он, с профессиональной точки зрения, должен теперь в продолжении своего репортажа открыть его широкой публике — разве его профессия не обязывала информировать других о беспрестанном поиске истины? Но имя Эвелин обязательно присутствовало бы в рассказе, а людской суд, который всегда ищет виновного, обрушился бы на это заслуживающее жалости создание. Выходит, низкая роль стукача и доносчика составляет дополнительное ответвление той самой профессии, где прежде всего нужно было проявить независимость суждений? Если Моро опубликует то, что он узнал, то в глазах читателей монстром будет уже не девица презренной профессии, а именно он, вошедший в доверие и открывший всю эту трагедию, подробности которой он восстановил, используя такие гнусные средства. Не была бы Эвелин пьяной, она бы ни в чём не призналась.

Придя в гостиницу, он был довольно удивлён, когда в холле его позвал знакомый голос:

— Полагаю, дружище, что так поздно вы возвращаетесь только потому, что сделали какое-то интересное открытие? Видите ли, я просто не могу вас представить себе погружённым в мечтания на Старом Мосту или совершающим романтическую прогулку к замку острова Иф! Вы слишком рациональный юноша для того, чтобы подобным образом терять своё время.

— Когда я вам вчера позвонил и мне ответили, что вы в отъезде, я должен был предвидеть, что вы уже рыскаете где-то в этих местах…

— Вот именно: уже! Так вы звонили мне на набережную Орфевр? Зачем?

— Видите ли, мне очень хотелось получить с пашей помощью антропометрическую фотографию девицы, которую я искал…

— Я также подумал после вашего отъезда, что это фото может быть вам полезным и привёз его вам… Вот эта дама в профиль и анфас…

— Это, конечно, она! — сказал молодой человек. — … Хотя сдаётся, в то время, когда эти снимки, которые, однако, нельзя назвать произведениями искусства, были сделаны, она была намного красивее…

— Значит, у вас уже нет необходимости в этих небольших образочках, чтобы её опознать… Итак, вы её видели! Могу ли и узнать о впечатлении, которое она на вас произвела?

— Тягостное, инспектор!

— Я предвидел это… Невозможно оставаться такой же, особенно в профессии, которую избрала себе эта милая особа! Я слушаю вас…

— Но я не обязан вам ничего сообщать!

— Это так: я позабыл о нашем пакте… Впрочем, я приехал в город Марсель не для того, чтобы вас допрашивать, а скорее, чтобы вас уберечь.

— Меня? В этом нет никакой нужды!

— Все так думают, молодой человек… А потом одним ранним утром или на рассвете просыпаются или, скорее, не просыпаются, потому что в шкуре уже шесть пулевых дыр… Это вам ничего не напоминает: шесть пулевых дыр?

Моро не отвечал. Берте продолжал с улыбкой:

— Вы же всё-таки не думаете, что я оставил бы молодого человека и своего лучшего друга на добычу банде негодяев?

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что всё в преступном мире распространяется с непостижимой быстротой! Я вас предупреждал, что прекрасная Эвелин сейчас находится «под башмаком» одного «покровителя» — араба… Ничем не доказано, что этот господин позволит вам унести с собой тысячу и один секрет, выложенные вам с доверием этим очаровательным созданием у мадам Антенор. Этому «каиду» было бы очень досадно, если бы одна из его подопечных была замешана в грязном деле… Так или иначе оно отразилось бы на нём и привлекло бы внимание к его собственной деятельности, особенно к источникам его внушительных доходов! Все женщины, работающие у этой доброй мадам Антенор, докладывают, что… Вы там ничего, может быть, не заметили?

— О да! — проговорил Моро, изобразив гримасу.

— Дорогой мой, ничего не бывает даром! Вы всегда можете провести такую немного тягостную работу за счёт ваших щедрых командировочных расходов. Газета ваша богата и сумеет возместить их вам: подумайте о том, что там с нетерпением ждут окончания вашего репортажа! Откровенно говоря, я считаю, что на этот раз вы сделаете превосходную концовку…

— Какую концовку?

— Я просто подумал, что вы уже раскрыли наконец убийцу Андре Серваля?

— Разоблачения такого рода касаются больше вас, инспектор, а не меня!

— Обаятельная Эвелин всё-таки говорила. Вы же не хотите меня уверить, что она оставалась безмолвной, во время ваших интимных свиданий, как та госпожа Потричи?

— Боюсь, что я не в состоянии повторить все наши разговоры! Мы оба были пьяны…

— В самом деле? Тогда вам, должно быть, очень хочется спать… Но если, случайно, вас будут преследовать страшные кошмары, без колебаний стучите в стену у изголовья вашей кровати… Случаю было угодно, чтобы наши комнаты оказались по соседству в этой гостинице! Разве это не замечательно?

— Действительно замечательно… Спокойной ночи.

— Спокойной ночи… Моро? Смею ли надеяться, что вы не забудете сдержать обещание, которое мне дали взамен на сведения, любезно предоставленные в Париже?

— Какое обещание?

— Но… дать мне прочитать ваш репортаж раньше всех, когда он будет окончен?

— Я всегда держу свои обещания… Вот только беда: не могу решить — закончить мне его или послать ко всем чертям.

— Только не принимайте поспешных решений, молодой человек! Утро вечера мудренее!

Лёжа в постели, Моро старался восстановить в памяти малейшие подробности своего второго визита к мадам Антенор. В его ушах особенно отчётливо звучал хриплый убитый голос напившейся девицы… Ещё он задавал себе вопрос, зачем это Берте понадобилось приезжать в Марсель для встречи с ним? Если уж инспектор принял такое решение, то наверняка он почуял реальную опасность. Боялся ли он, как только что дал понять, чтобы покровитель Эвелин не накинулся на журналиста, который позволил себе заставить разболтаться одну из его подопечных? Или он в самом деле опасался, что Моро схитрит и тотчас же передаст по телеграфу в газету сведения, которые удалось ему собрать? Иначе зачем полицейскому понадобилось останавливаться в той же самой гостинице и запять смежную комнату?

И не имея сил больше бороться с общей усталостью, молодой человек наконец уснул.

Его разбудил телефонный звонок.

— Дружище, — спросил его голос Берте, — я хотел бы прежде всего убедиться, что вы хорошо провели ночь. Мне кажется, она была превосходной, так как уже около полудня…

— Уже? — залился краской журналист, вскакивая с постели.

— Если вы раздвинете занавески, то сами сможете убедиться, что неистовое солнце уже ласкает прекрасный город Марсель!.. Кстати, я только что распорядился, чтобы вам принесли чего-нибудь существенного на завтрак… Я подумал, что вы, вероятно, очень голодны: эмоции способствуют аппетиту… О нет?!.. Совсем не те, что вы имели вчера! Впрочем, какие у вас могли быть эмоции, если вы сами мне дали понять, что не узнали ничего интересного? А сейчас вы получите настоящий сюрприз, когда прочтёте газету, которую я позаботился положить на поднос с вашим завтраком… Если после этого чтения вам понадобятся некоторые дополнительные сведения, стучите в стену без всяких церемоний! И я сразу же приду к вам.

Резкий щелчок означал конец разговора: Берте повесил трубку. Молодой человек, озадаченный, всё ещё держал в руке телефонную трубку, когда коридорный принёс ему завтрак. Моро начал с газеты.

На первой странице на целых три колонке можно было прочитать заголовок: «Сегодня утром в бассейне доков Жолиет была найдена утонувшая женщина». И вместо того, чтобы читать о подробностях этого мрачного открытия, журналист энергично постучал в перегородку. Спустя несколько секунд Берте входил в комнату.

— Это не она? — спросил Моро.

— Как только я узнал эту новость, я поспешил в портовый морг, чтобы посмотреть на неизвестную… Я ещё ничего не сказал моим марсельским коллегам, оставив всю славу этого открытия им, но сомнений нет: тело не так долго пробыло в воде, чтобы нельзя было опознать «вашу» прекрасную Эвелин… Бедняжка! Она находилась в таком плачевном состоянии!

— Как вы можете это утверждать, если никогда её не видели?

— Вы забыли о фотографиях?

Молодой человек был мертвенно-бледен.

— Я угадываю ваши мысли, — сказал Берте. — Вы боитесь, как бы она не решила покончить с собой после того, как покинула дом свиданий?

— Я вёл себя вчера по отношению к ней как какой-то монстр…

— Нет. Вы руководствовались своим ремеслом… Но вы боитесь, не слишком ли она в трезвом виде болтала, не зная о вашей профессии? Я даже убеждён, что, подумав, она приняла вас за полицейского.

— Превосходно!

— Не будьте слишком несправедливы к людям нашей профессии, которые никогда не причинили вам никакого вреда и которые, напротив, часто снабжали вас неплохой информацией, что позволяет вам чернить бумагу, не допуская при этом особых глупостей! А в том, что касается этой несчастной, ваша совесть может быть спокойной: она не покончила с собой… Её убили!

— Вы уверены в этом?

— Если б вы потрудились дочитать статью до конца, то уже знали бы, что прежде чем бросить девицу в бассейн, ей перерезали горло.

— Какой ужас!

— Да. И это в большой степени соответствует арабским методам и побудило меня немедленно нанести визит любезной мадам Антенор… Нет надобности вам рассказывать, что когда я сегодня в восемь часов утра позвонил в приёмную дверь, меня там не ждали… Представители истеблишмента обычно являются не так рано. После довольно длительного ожидания мне, наконец, открыли, и я имел редкое удовольствие видеть мадам Антенор в домашнем платье и в бигудях: отнюдь не приятное зрелище, должен сказать! Опустим, однако, эстетические оценки… Не читая ещё газет и не слушая радио, содержательница была в неведении о преступлении. Должен признать, что она едва не упала в обморок, когда я ей сообщил. Но очень скоро (было ли это действием волшебной власти моего маленького профессионального удостоверения, которое я предъявил) она вернулась к реальности жизни и развязала язык… Таким образом я узнал, что её пансионерка вечер накануне, как и предыдущий, провела в очень приятной компании с очаровательным молодым человеком, именовавшим себя месье Жак… Просто небольшая деталь вашей личности, о которой мне не известно… Ещё я узнал, что после вашего ухода вчера вечером влюблённая девица крепко уснула и проснулась только около полуночи.

Она была мертвецки пьяна!

— И мадам Антенор подтвердила, что вы были раздосадованы, оставляя её пансионерку в таком состоянии.

— У этой сводницы нет недостатка в наглости! А я ещё способствовал её бутылочной коммерции.

— Конечно! Только дело в том, что пьянство красавицы Эвелин было чревато риском навлечь на неё хлопоты с полицией, занимающейся меблированными домами. А поскольку ни вы, ни ваша прелестная подружка не заполнили карточки посетителей, то до полуночи вы обязаны покинуть подобные места (то, что вы заблаговременно и сделали, но девица, однако, продолжала храпеть). Около одиннадцати часов мадам Антенор — а шутить с законом не в её привычках — пришла встряхнуть её, чтобы поднять с постели и заставить одеться. Но, к сожалению, ни её твёрдая рука, ни рука её помощницы, ни помощь привлекательной служанки не имели успеха: девица храпела, не желая ничего знать! И бедная мадам Антенор вынуждена была поэтому прибегнуть к телефону, чтобы позвонить в один бар плохой репутации, где обычно просиживал за игрой в белот или покер покровитель Эвелии… Я с ним уже как-то беседовал на набережной Орфевр: это каид из каидов, одно слово — араб… Вот как раз отсюда мой рассказ становится очень волнующим!.. Этот покровитель ответил содержательнице, что ей не о чём беспокоиться и что он через пять минут прибудет, чтобы возвратить уснувшую овцу в свой скотный двор. Должен вам сказать, что этот малый далеко не новичок и всегда имеет крышу над головой, то есть передвигается не иначе как в шикарном американском автомобиле… Не стану терять время, рассказывая вам, что девица была «погружена» в машину за время, недостаточное, чтобы прийти в себя! Продолжение вам известно: шестью часами позже она уже без движений плавала в водах бассейна…

— Но зачем, наконец, он её убил?

— Зачем, дружище, дорогой? Просто потому, что этот малый, имея в своём распоряжении убедительные аргументы, заставил волей-неволей проговориться это нежное создание…

Поставьте себя на его место! Ему очень хотелось знать, почему же его подопечная доставила столько хлопот такой понятливой хозяйке как мадам Антенор. Будучи человеком очень осторожным, он никогда не позволит своей живности просто так шляться по тротуару: это было бы чрезвычайно опасно! Слишком уж часты облавы, да и всегда надёжнее держать этих девиц за закрытой дверью! Те часы, когда они шатаются неизвестно где, дохода не приносят! Это потерянное время, даже убыток, который необходимо восполнить, между тем как работа в «доме» — пусть даже подпольная — всегда прибыльна и в то же время более безопасна: каждый ведь может зайти в заведение, которое имеет лицензию гостиницы! Среди улицы не может быть никакой вербовки клиентов! Достаточно только не переступать порог заведения в обществе партнёрши! Мадам Антенор заботу об этом берёт на себя, вызывая дам по телефону. И на самом деле часто звонит сутенёру, а тот уже посылает та, что есть у него под рукой. Доходы справедливости: содержательница сохраняет за собой стоимость комнаты и цену за угощение, а «сутенёр присваивает целиком то, что клиент по своей щедрости положит в ручку девицы в качестве небольшого персонального подарка…

— А девица, что же остаётся ей?

— Какой же вы новичок, малыш мой Моро! Ей не остаётся ничего, разве только приятные воспоминания о новых часах экстаза, который она только что испытала.

— Тогда эти девицы просто идиотки!

— Такое примерно и моё мнение, но, однако же, им это нравится!

— Но вы же всё-таки не будете утверждать, что Эвелин, которая вела совершенно другую жизнь с Рабироффом, имеет такие же привычки?

Рабирофф стоил не намного дороже каида… Известно ли вам, что он ничего не оставил своей подруге после самоубийства? Будь девица немного поумнее, она проводила бы некоторую экономию налево… Только была она проституткой врождённой, к тому же романтичной… Думаю, что единственный в мире человек, способный вытащить её оттуда, был Андре Серваль: вся беда в том, что он сам этого не хотел!

— И он, должно быть, единственный, кого она полюбила не из похоти.

— Поэтому-то она ему и не простила, что он этого не понял! Вот, дружище, и вся история…

— Позвольте! Вы мне всё ещё не сказали, почему же покровитель убил эту женщину, которая приносила ему доход?

— Заставив её проговориться, он, видимо, сказал себе, что не следует больше делать ставку на пьянчужку… Настоящие арабы не употребляют алкоголя, не забывайте об этом! Они при любых обстоятельствах остаются трезвыми… И этот малый, конечно, не мог подозревать, что некий месье Жак из Безьера всего лишь репортёр! И очень быстро пришёл к заключению, что вы один из наших… Зачем же ему отпускать одну из своих подопечных, которая имела глупость признаться какому-то осведомителю, что она некогда убила честного человека, мечтавшего построить собор?

— …равно как и своего первого сутенёра, найденного в Булонском лесу, с голом, простреленным шестью револьверными пулями!

— Это так: а я о нём и забыл! Ну вот, согласитесь, что два убийства на счету девицы, всего лишь проститутки, — этого больше чем достаточно для сутенёра, который держит в руке свою судьбу? И поверьте мне: по мнению каида, наилучшим было радикальное решение… Ему давно уже известно, что мёртвые молчат! Кроме того, по всей вероятности, он обладал некоторым опытом обращения с ножом: это очень практично! И бесшумно… Бедная Эвелин! Печальный конец любовных похождений!

— Вы ведь не дадите уйти этому негодяю?

— Его приметы уже переданы всем нашим службам… Но я думаю, что он ещё в Марселе.

— Это было бы ошибкой с его стороны!

— И да и нет… Да, так как он очень заинтересован, чтобы его ценнейшая персона находилась на некотором расстоянии от места его ночного подвига… Нет, потому что ему хотелось бы прежде всего заткнуть рот этому месье Жаку, с которым его подопечная была слишком откровенна… Я скорее склоняюсь ко второй гипотезе: этот человек ищет вас в данный момент, малыш мой Моро! Самая первая вещь, которую он сейчас старается сделать, — это узнать во всех гостиницах, не останавливался ли в них некий «Месье Жак Икс… из Безьёра». Но поскольку этот малый так же осторожен, как и собран, он должен был поручить это небольшое расследование одному из своих добрых друзей из банда арабов, которая по своей организованности стоит корсиканской шайки. А сам он в это время постарается скрыться… Он выжидает где-то в укрытии, но будьте уверены, что если мы его не арестуем прежде, он не даст вам покинуть Марсель, не сообщив о своих новостях… и каких новостях!

Моро оставался совершенно невозмутимым и только спросил:

— Что я должен делать?

— Не выходить пока из этой комнаты: вы служите мне приманкой…

— То есть?

— То, что я позаботился дать некоторые инструкции разным портье и администраторам основных гостиниц города: когда некто предстанет перед ними с совсем невинным вопросом, не проживает ли здесь месье Жак из Безьера, повсюду ответ должен быть: Вы имеете в виду месье Жака Дюре? (Да, нужно было вам присвоить эту фамилию знатной семьи! Вы не возражаете? Она не хуже, чем какая-то другая!) Действительно, этот господин приехал два дня назад из Безьера, чтобы снять у нас комнату. Но, к сожалению, у нас всё переполнено, и мы посоветовали ему обратиться в «Отель Сплендид"…

— И вы дали мой адрес здесь?

— Но, как, я уже сказал; я занял соседнюю с вами комнате, в к тому же несколько моих сотрудников скромно наблюдают за окрестностями гостиницы… Самые изощрённые из них полностью погружены в прилежное чтение газет и журналов, разбросанных на столах приёмного холла. Когда мы наложим лапу на эмиссара каида, то найти вашего нового врага будет не более чем детской игрой! Мы в полиции умеем применять самые эффективные методы, чтобы развязывать наиболее скромные языки… Нам остаётся с вами только спокойно ждать с надеждой, что мой стратегический ход увенчается успехом.

— А если каид уехал из Марселя?

— Было бы логично направиться к итальянской границе: я вам уже говорил в Париже, что его скотный двор располагается по всему побережью, между Мареелем и Генуей. Он уйдёт только в то место, где найдёт денежные средства. Наиболее вероятным мне кажется большой итальянский порт: там женщины приносят большой доход… Все пограничные посты предупреждены: они имеют приметы красивой американской машины!.. Я также имел телефонный разговор с моими замечательными коллегами из итальянской уголовной полиции, которые превосходно знают своё ремесло! Ну вот, молодой человек! Вы видите, что всё предусмотрено… Только одно, чего вы не предполагали, когда принялись за свой блестящий репортаж, — это то, что вы вынуждены провести день под нашей защитой.

— Я вас ни о чём не просил!

— Признаю это… Вы дали мне понять перед той могилой на кладбище Банье, что не потерпели бы незримого присутствия одного из моих ангелов-хранителей… Только у меня принцип не слушать «клиентуру», я хочу сказать, огромную массу бравых людей, считающих себя более ловкими, чем те, чья неблагодарная миссия — избавить от неприятностей этих храбрецов даже против их воли…

Раздался телефонный звонок.

— Вы позволите? — сказал Берте, взявший уже трубку и слушавший своего невидимого собеседника: — Жален? Это я… прекрасно!.. Держите меня в курсе по мере развития событий… Я жду здесь.

Он положил трубку повернулся к Моро, имевшему встревоженный вид:

— Всё идёт но плану. Операция проводится, как я и предвидел: один хорошо одетый господин вошёл в холл и спросил у администратора, проживает ли ещё здесь месье Жак Дюре. На утвердительный ответ гостиничного цербера, сказавшего ему, что вы ещё не выходили из комнаты, он заявил, что не следует вас беспокоить, поскольку речь идёт всего лишь о том, чтобы передать вам посылку… И он вышел со спокойным сознанием сделанного дела… Затем он поднялся по лестнице вокзала Сен-Шарль и забрался в чёрный грузовик; стоявший во дворе вокзала. В машине его ждали двое: это ловкая бригада, не сомневайтесь! Грузовик почти тотчас же отправился в неизвестном направлении, не подозревая, что у него на хвосте следует одна из наших машин. Эпилога долго ждать не придётся… Но почему бы вам не оказать внимание этому маленькому, но питательному завтраку, дружище? Советую вам подкрепиться, а также одеться. Никогда не знаешь!..

— Неужели вы полагаете, что известие об ужасном конце этой несчастной девицы прибавило мне аппетита! Мне кажется, что если бы я поймал этого негодяя, то задушил бы его!

— Нужно было бы вам оказаться проворнее его… Но разве вы намерены стать этаким защитником доброй памяти проституток, отошедших в мир иной? Я-то думал, что вы продолжаете это расследование только потому, что решили возвеличить фигуру Андре Серваля и чтобы его великий проект смог наконец осуществиться?

— Это по-прежнему главная цель моего репортажа.

— В таком случае не забывайте, что то существо, по поводу исчезновения которого вы так расчувствовались, было всего лишь преступницей, убившей, хладнокровно и после долгих намерений, Андре Серваля. Если бы её последний сутенёр не перерезал ей горло, она не избежала бы суда присяжных. У меня все основания полагать, что это преступление, прибавленное к тому, которое она совершила десяток лет назад в Булонском лесу, привело бы её с полным правом к гильотине, несмотря ни на какие смягчающие обстоятельства.

— Не разделяю вашего мнения, инспектор. В моём понимании Эвелин всё-таки заслуживает существенного снисхождения: её ранние годы, приведшие от организаций по общественной благотворительности к уличным сточным ямам и… Её всеобщая любовь, глубокая, бескорыстная особенно к единственному честному человеку, повстречавшемуся ей на пути; будучи таким же страшным, как и нелепым, её второе преступление может быть отнесено только к категории больших преступлений на почве страсти.

— Сказать честно, малыш Моро, несмотря на ваш немного взбалмошный вид, вы мне представляетесь очень гуманным юношей… Нам в полиции недостаёт людей вроде вас…

Молодой человек пожал плечами и стал одеваться в молчании, а Берте, погрузившейся в чтение газеты, говорил:

— Эти мне марсельцы!' Они не так плохи в футболе! Только что здорово побили Лилль: 8:2… Какого же чёрта им всем не играть в футбол вместо того, чтобы по ночам слоняться по порту? Очень уж они опасны для здоровья, эти порты…

Снова раздался телефонный звонок.

— Это я, — ответил инспектор… — Где это? Вилла Сан — Суси?… Подходящее название для места укрытия подобных типов… В квартале Сент-Марта? Меня это не волнует: превосходное место для убежища… Выезжаю.

Он повесил трубку.

— Вы готовы, дружище? Я беру вас с собой…

— Куда?

— Вам не доводилось присутствовать при ловле дичи такого сорта? Увидите: это довольно забавно… Вам необходимо посмотреть на этот, вид спорта по крайней мере один раз в жизни, чтобы ваше образование репортёра было полным…

Тремя минутами позже они вдвоём сидели на заднем сидении полицейского автомобиля, пересекающего город со скоростью урагана. Во время поездки Берте объяснял:

— Процедура операций такого рода всегда одна и та же: когда мы нащупаем след, благодаря помощи нескольких статистов, подобно тому, как это только что и произошло, к месту, где залегла банда, мы даём по радио сигнал тревоги, продолжая незримо наблюдать за местностью. В этот момент определяется порядок атаки. Когда мы приедем, вилла Сан-Суси будет уже окружена, и те, которые в ней находятся, будут вынуждены её покинуть, мёртвыми или в другом довольно незавидном состоянии: как правило, всегда бывает перестрелка. Не сделаешь омлета, не разбив яйца! После своего преступления этой ночью наш каид вознамерился, должно быть, залечь на некоторое время на этой вилле, откуда он будет продолжать отдавать команды: я даже не удивлюсь, сели мы попадём в командный пункт всех арабских банд этого сектора.

Когда машина остановилась, к ним приблизился полицейский в каске:

— Все на месте, шеф…

— Они нас заметили с виллы?

— Теперь, да.

— Отдайте приказ о сдаче и, если никто не выйдет, штурмуйте…

Вилла Сан-Суси странным образом напомнила Моро пригородный стиль уединённого домика в Гарше. Она была окружена садиком, огороженным живой изгородью, за которой укрылись полицейские с автоматами в руках. Один инспектор в штатском пересёк садик и позвонил. Никакого ответа, никакого шума изнутри.

— Именем закона откройте, иначе мы взломаем дверь! — трижды повторил инспектор.

Стояла тишина.

Отряд полицейских в свою очередь бегом пересёк садик и стал давить на дверь, которая не поддавалась совсем недолго. Мужчины ворвались в дом, где прозвучал всего один выстрел. Несколькими минутами позже полицейские вышли, окружив четырёх человек, державших руки скрещёнными за головой.

— На этот раз всё прошло без шума! — констатировал Берте.

Но один из его людей пришёл и сказал:

— Жален подстрелил одного, который прятался за дверью и пытался нанести ему удар ножом.

— Пошали! — сказал Берте Моро.

Они оказались в довольно невзрачной комнате. На полу был распростёрт человек со скрещёнными руками.

— Это вам ничего не напоминает? — спросил инспектор журналиста.

Да… В такой же позе другой человек лежал посреди мансарды перед макетом собора…

— Мгновенная смерть? — спросил Берте Жалена, всё ещё державшего оружие в руке.

— Да, шеф. Я выстрелил только раз, но одной пули ему хватило.

Вынув из одного из внутренних карманов антропометрическую фотографию, Берте опустился на колени, чтобы сравнить её с лицом убитого, затем сказал:

— Конечно, это он! Для общества большой потери не будет… Ну, месье Моро, что же вы вот так стоите? Подойдите ближе, чтобы испытать удовольствие созерцания последнего сутенёра, на которого работала Эвелин… Разрешите представить вам каида…

Молодой человек посмотрел в неподвижное лицо: человек не был красивым. Через всю левую щеку проходил большой шрам, а широко открытые глаза ещё не застыли смертельной неподвижностью.

Берте, наблюдавший за ним, спросил:

— Что вы думаете Го таком эпилоге?

— Думаю, — медленно отвечал журналист, — что он фантастичен, так как вся эта история заканчивается для меня так же, как и началась: видом другого человека со скрещёнными руками…

— Пойдёмте, мой мальчик! Нам с вами здесь больше нечего делать. Теперь дело за судебной медициной.

Возвращение в машине было молчаливым. Берте понимал, что у Моро не было никакого желания говорить, но когда они прошли в дверь гостиницы, инспектор, наконец, сказал:

— Пойдёмте выпьем немного хорошего виски в баре. Вам станет гораздо лучше!

Когда они пропустили но первому глотку, он продолжал тоном, который до этого был не известен молодому человеку:

— Понимаю, что вам есть о чём помечтать! Во всяком случае вы уже сейчас можете закончить и опубликовать свой репортаж, не боясь причинить ни малейшего вреда несчастной девице… Не об этом ли вы думаете?

— Да…

— Вы, юноша, ещё лучше, чем я думал… И журналист, каких хотелось бы видеть побольше! Я очень хорошо понял, когда вы вчера вернулись от мадам Антенор, какую борьбу ваша человеческая совесть вела против совести профессиональной… Одной ночи хватило, чтобы всё устроить! Надеюсь всё-таки, что вы позволите мне первому прочитать ваши записи? Кто знает?. Может быть, я смогу помочь вам исправить некоторые ошибки, которые могли бы проскользнуть? Хотите хороший совет: прыгайте в первый же самолёт до Парижа…

Через час есть один рейс: я вам забронировал одно место. Когда будете в столице, закройтесь у себя, чтобы дописать недостающие страницы репортажа, а завтра утром, прежде чем отнести текст Дювернье, зайдите ко мне в мой кабинет в префектуре: я буду вас там ждать с восьми часов. Я поеду с последним поездом, который отходит этим вечером в 21 час. Мне ещё нужно здесь остаться до вечера, чтобы заняться некоторыми формальностями… У меня предчувствие, что в перспективе у вас будет сенсационный успех! Вы станете единственным из всей прессы, кто объяснит падким на уголовщину читателям, что насильственная смерть одного подозрительного субъекта, до сего дня остающаяся неразгаданной, наступившая на одной из аллей в Булонском лесу несколько лет назад, самоубийство господина Рабироффа, преступление на улице Вернэй, вынужденное пребывание одного симпатичного корсиканца в арестантском доме в Мэлене, девица, утопленная в марсельском порту и взятие боем на вилле Сан-Суси одного страшного сутенёра-араба — всего лишь звенья одной цепи и составляют одно уголовное дело!.. Бедный Андре Серваль! Он совсем не заслуживает, чтобы его имя было смешано с именами субъектов такого достоинства! Но какого же чёрта ему понадобилось идти в тот вечер собирать пожертвования в ресторан у Сен-Жермэн де Прэ? В этом квартале собрана живописная фауна, и там иногда случаются плачевные встречи!

— Вы забываете, что Андре Серваль хотел построить собор?

— Нет, не забываю… И думают, что если наконец наступит день его строительства, это будет отчасти благодаря вам… или, сказать более точно, благодаря тому юношескому запалу, которым вы вдохновите свои строки! А сейчас поторопитесь: самолёт не будет вас ждать!

Стремительность и особенно актуальность событий, только что развернувшихся в Марселе, побудили главного редактора начать публикацию репортажа уже со следующего дня в дневном выпуске. Она продолжалась в последующих номерах. Читательская публика сначала увлеклась уголовной стороной дела, а затем была заинтересована личностью Андре Серваля. Но, к сожалению, публика изменчива. Репортаж, который начинался фактом из хроники событий — убийством в мансарде, заканчивался другим фактом хроники: полицейским десантом в квартале Сент-Марта. Между этими двумя событиями, воспоминания о которых изгладятся довольно быстро, возвышался силуэт храма. «Человек был убит, потому что хотел построить собор…» А дальше? И не было ли так для него лучше, нежели продолжать жить, повсюду встречая безразличие, что приносило ему больше всего страданий?

Как только публикация репортажа была закончена, Моро открыл в своей газете подписной лист, чтобы попытаться завершить формирование необходимого капитала. В первые дни деньги поступали, но очень быстро, как и предсказывал Дювернье, взносы стали смехотворными… И однажды, наконец, главный редактор вынужден был сказать своему подчинённому:

— Нам необходимо открыть новую подписку в помощь пострадавшим от наводнения… Мы уже не можем постоянно рассказывать о «вашем» соборе! Коллеги из других газет начинают считать нас болтунами! В нашем ремесле нужно всё время менять пластинку, мой дорогой друг! Найдите мне побыстрее что-нибудь ещё… Нам теперь не помешает какой-нибудь весёленький репортаж… Но вам лучше знать! Нечто пикантное, вроде скандала на конкурсе королевы красоты! Сейчас люди не особенно станут тратить время на чтение слишком серьёзных вещей, и ещё меньше, чтобы вкладывать деньги в некий бездонный фонд на монумент, который никогда не будет построен! Представьте себе, что могли бы сделать несколько миллиардов, уже собранных на собор-призрак и бесполезно лежащих? Использовать бы их на строительство дешёвого жилья! Ещё так много семей или молодых пар, не знающих где им жить… Вот вам и тема для репортажа, очень популярная, которую вы могли бы развить! Для вас было бы простым ребячеством сказать в первой статье, что ввиду невозможности реализовать великий замысел держатели фондов приняли разумное решение использовать их для повышения благосостояния общества… В этом был бы верный успех! И вы увидите, как поднимается наш тираж!

— А вы забыли о завещании Андре Серваля?

— Напротив, я его как раз учитываю! И я убеждён, что если бы ваш добрый друг был жив, он первым принял бы такое решение!

— А я в этом не настолько уверен, как вы, месье Дювернье… Это был человек совсем другой эпохи, считавший — как и те, в средние века, — что для людей предпочтительней создать грандиозное святилище, предназначенное для всего сообщества, нежели построить многочисленные индивидуальные комфортабельные жилища…

Главный редактор с сочувствием посмотрел на молодого человека, когда тот покидал кабинет, и, оставшись один, пробормотал:

— Бедный мальчик! Не нужно было мне его посылать на улицу Вернэй! Это дело слишком его разволновало…

Часом позже Моро был на пятачке площади Дефанс.

Безобразная фигура мстительной женщины всё ещё находилась там, в центре. Ангары и облупившиеся домики всё ещё окружали площадь. Царство безобразия и уродства пр одолжалось.

Автомашины сотнями огибали пятачок площади и проезжали равнодушно, каждая увозя своё содержимое из людей, охваченных жаждой движения, к их судьбе…

Юноши чувствовал отчаяние.

Усилием воли он попытался не видеть окружающее, чтобы представить это место, если бы над ним возвышался храм. В некоем подобии светового зарева он просматривал огромные толпы людей, которые проникали под своды… Он видел их также выходящими, преображёнными, озарёнными истинной красотой… Ему даже показалось, что он заметил знакомые лица, затерявшиеся в этих счастливых толпах: лица Родье, Дюпона, Легри, Пикара, Бреаля, Дюбуа, Дюваля наконец… Но каждый из ремесленников представлялся ему, в какой-то сверхреальности, таким, каким он впервые увидел его: старый скульптор по дереву в синей рабочей спецовке, склонённый над электрическим станком в «Мебельных галереях», мастер-стекольщик в резиновых сапогах за мойкой машин в гараже Сент-Уана, мастер-металлист за службой в буфете вокзала Монпарнас, мастер-краснодеревщик за чисткой обуви в ларьке пассажа Гавр, мастер по обработке камня — у нотариуса в Галле, мастер по столярному делу — в магазине аксессуаров театра Опера-Комик, мастер по укладке и бригадир, наконец, на пороге домика в Гарше… Он всех видел как бы в ореоле их труда.

В какой-то момент у него возникло даже мимолётное впечатление, что он видел русоволосую женщину, грешницу, скрывающуюся в тени одного из порталов, чтобы посмотреть на человека с седыми волосами, который своим высоким ростом возвышался над толпой. И он видел, как текли слёзы из глаз женщины…

И всё это неправдоподобное шествие сопровождалось музыкой, сначала очень нежной, доносящейся из глубины нефа на лёгких крыльях григорианской песни, затем сильной, с громовым акцептом колоколов, перезвон которых разносился над Парижем…

И со взглядом, всё ещё полным этой фантасмагории, и со звучащей в ушах гармонией молодой человек покидал место своей мечты, чтобы медленно опуститься в большой город готовый вновь схватить его своими щупальцами. Повсюду зажигались огни, повсюду продолжалась унылая жизнь. Вскоре Моро вновь станет, подобно всем этим миллионам неизвестных, которых он встречал в сгущающихся сумерках, анонимным персонажем, возвращающимся к своей профессиональной обыденщине. Чтобы судить, один на один со своей собственной совестью, о забвении, в которое погрузилась великая идея, он повторял про себя на ходу: «А не лучше ли, что всё произошло таким образом? Уже довольно ревности и смерти вокруг этого проекта, в котором Андре Серваль хотел воплотить собор любви и который мог стать собором ненависти. Всё-таки лучше, что он никогда не будет достроен!»

Он повторял это себе, но сердце и душу заполняла пустота.