Под странным эпиграфом из Ницше и жившего в XIV веке Улугбека начал Н.В. Карлов полемические заметки о европейской науке в момент нынешнего кризиса индустриальной цивилизации. Вызваны они публикацией моей статьи «с ее явно выраженным антисциентистским подходом».

Для начала защитник науки Н.В.Карлов дает оппоненту даже не идеологическую, а сугубо политическую квалификацию: «Начиная с противопоставления основанных на современном научном менталитете категорий свободы и прогресса тому, что, по мнению автора, действительно нужно человеку, он приходит в заключение к идее корпоративного общества дуче-фюрерского плана». Тем, что заместитель председателя Комитета по науке Верховного Совета бывшего СССР не назвал меня просто фашистом, а употребил туманное понятие «общества дуче-фюрерского плана», я обязан, видимо, тому, что журнал уже называется не «Коммунист», а «Свободная мысль». Все-таки в демократии есть свои прелести.

Пригвоздив фашиста-антисциентиста к позорному столбу, Н.В.Карлов тут же делает потрясающее по своему простодушию признание. По его мнению, моя статья «хорошо передает ощущение дискомфорта (говоря более чем мягко), которое испытывает каждый мало-мальски мыслящий индивид перед лицом социально-политических крутых перемен, очевидно, ожидающих человечество».

Поскольку член-корр. АН СССР Н.В.Карлов нигде не отмежевывается от своей принадлежности к числу «мало-мальски мыслящих индивидов», приходится спросить его, почему же он испытывает, говоря более чем мягко, дискомфорт? Ведь крутые социально-политические перемены, ожидающие человечество, очевидно сводятся к повсеместному поражению коммунизма и установлению нового мирового порядка — “свободного прогрессивного общества”. И покоится оно на трех китах — либеральной рыночной капиталистической экономике, парламентской демократии западного типа и автономной от моральных ценностей науке. Противостояние с социализмом, а вместе с ним и история, закончились. Коммунисты, ясное дело, удручены, но почему так огорчен мыслящий демократ Н.В.Карлов?

И если бы это была оговорка! Но дело-то в том, что, переходя к своей «апологии науки», Николай Васильевич сразу же обнаруживает, что сам он — плоть от плоти русской науки, самобытно развивавшейся в нашем традиционном, а не либерально-демократическом обществе. И науку он возводит к глаголу ведать в его славянском и индийском смысле, соединяющем «соборный характер ведического, то есть научного, и совестного, то есть нравственного, в сознании народа». Потому-то Н.В.Карлову в терминах наука и ученый «отчетливо слышится нечто вынужденное, привнесенное извне, воспринятое чуть ли не из-под палки». Хороша апология!

Что же понимает под наукой Н.В.Карлов? Это становится ясно из двух главных постулатов: 1) «Наука (то есть Веды), понимаемая как совокупность знаний об объективно существующем, внешнем по отношению к человеку мире и знаний о внутреннем мире человека…». 2) «С достаточно общих позиций можно утверждать, что в глубине народного подсознания знание и совесть тесно связаны между собой».

Дорогой Николай Васильевич! Это и есть тот холизм , то «отрицание Ньютона ради Гёте», которое стало философской опорой фашистской идеологии. Именно дуче и фюрер обращались к глубинам народного подсознания. И говорю это не в укор Вам, ибо здесь фашисты поступили как умные идеологи, привлекая к себе людей, измученных «шизофренией европейского сознания», порожденной научной рациональностью. Уже Уайтхед писал о «pазpушительном pазделении тела и духа, внедpенном в евpопейское мышление Декаpтом». О каких же Ведах, о каком соединении внешнего и внутреннего мира Вы говорите? Вся наука Нового времени на том и зиждется, что эти миры разъединены, а наука стала полностью автономной от моральных ценностей.

Даже в той самой статье И.Пригожина, на которую Вы ссылаетесь, говорится:

«В 1986 г. сэр Джеймс Лайтхил, ставший позже президентом Международного союза чистой и прикладной математики, сделал удивительное заявление: он извинился от имени своих коллег за то, что «в течение трех веков образованная публика вводилась в заблуждение апологией детерминизма, основанного на системе Ньютона, тогда как можно считать доказанным, по крайней мере с 1960 года, что этот детерминизм является ошибочной позицией».

Не правда ли, крайне неожиданное заявление? Мы все совершаем ошибки и каемся в них, но есть нечто экстраординарное в том, что кто-то просит извинения от имени целого научного сообщества за распространение последним ошибочных идей в течение трех веков. Хотя, конечно, нельзя не признать, что данные идеи, пусть ошибочные, играли основополагающую роль во всех науках — чистых, социальных, экономических, и даже в философии (учитывая, что в рамках последней сложилась кантовская проблематика). Более того, эти идеи задали тон практически всему западному мышлению, разрывающемуся между двумя образами: детерминистический внешний мир и индетерминистический внутренний».

Тот факт, что огромные массы людей через школы, средства массовой информации и «апологии» академиков продолжают обрабатываться идеологиями, проникнутыми идеей детерминизма и классической научной рациональностью, в условиях нынешнего кризиса накладывает на все научное сообщество большую моральную ответственность — ведь в самой науке эти основания подвергаются пересмотру. Таким образом, авторитетом науки фактически освящается идеология, уже противоречащая тому, что знают сами ученые.

Вернемся к утверждению о якобы «объективно существующей связи естественнонаучного и нравственно-этического». Это и есть радикальное, крайнее отрицание науки Нового времени! До этого не дошел бы и такой оголтелый антисциентист, как я. «Так создают для науки объект по существу вненаучный и сверхнаучный, а ценности исследуют методом, которому они неподсудны. Научно ценность не только нельзя исследовать, но нельзя и уловить», — писал Н.Бердяев в 1914 г. А уж о западной философии науки и говорить нечего: с Бэкона, через Канта, Вебера и Поппера вплоть до наших дней лейтмотивом звучит утверждение, что наука отделена от морально-этических ценностей. Она изучает «то, что есть» и не может ничего сказать о том, «как должно быть». Разделение между знанием и совестью, между «Есть» и «Должно быть» и означало возникновение объективной, ориентированной на истину Науки (в противоположность и народному подсознанию, и Ведам).

Но ведь это все — банальные вещи! И в статье своей я говорил лишь о трагедии науки, которая купила аналитическую и технологическую мощь ценой отхода от совести и породила «цивилизацию, которая знает цену всего и не знает ценности ничего». И я ставил тот же вопрос, что и И.Пригожин: может ли наука вновь соединить тело и душу, Природу и человека, знание и совесть без того, чтобы породить «общество дуче-фюрерского типа»? Попперианцы и либералы говорят: нет, не может! Пригожин говорит: да, может! Я в своей статье ответа не дал — я не знаю. А для Н.В.Карлова, оказывается, и проблемы такой не существует. Он различия между картезианской наукой и Ведами просто не признает.

Из всего этого становится можно понять, почему Н.В.Карлов опирается на Улугбека и с тоской ждет «крутых социально-политических перемен» в человечестве. На мой взгляд, это естественная реакция человека, не оторванного от народного подсознания и переживающего, пока еще подсознательно, трагедию традиционного общества, которое железной рукой и за 500 дней стараются вогнать в «мировую цивилизацию». И случай с наукой — лишь частность. А общее в том, что наши идеологи создали для нас искаженный образ этой цивилизации, умолчали о ее тяжелом культурном кризисе (как, впрочем, и обо всех прочих проявлениях общего кризиса индустриализма). Ведь даже рыночную экономику — сложнейшее порождение специфической западноевропейской культуры, основанное на глубоком иррациональном, религиозно-этическом фундаменте, — нам представили как тривиальную технологию распределения, которую одинаково легко могут освоить и православные, и мусульманские народы.

Моя статья в «Вопросах философии» — не более чем ликбез. Это одна из цикла лекций, которые в Испании меня попросили почитать «на общественных началах» учителям провинциальных средних школ. И тот факт, что в Москве эту статью деятели ранга Н.В.Карлова посчитали манифестом чего-то (неважно, чего), вызывает тяжелое, удручающее впечатление. В какое же болото вы ведете свой доверчивый народ, господа духовные пастыри? Ведь нельзя же черпать гуманитарные знания лишь из журнала «Огонек».

Теперь я сделаю реплику по поводу другой рецензии — Н.Ф.Реймерса и В.А.Шупера — на ту же мою статью. Думаю, полезно увидеть здесь критику моего антисциентизма «с другого конца».

Н.Ф.Реймерс и В.А.Шупер считают, что в СССР вышел из окопов «фейерабендизм» (!) и что работы, которые «отрицают суверенное право науки на познание мира, равно как и объективный характер научного знания, встречаются весьма часто, однако статью С.Г.Кара-Мурзы можно назвать манифестом этого направления». Как говорится, «браво придумано, сизый нос!», но дело не в этом. Обзывайте как угодно — КГБ у нас теперь добрый, как перестроившийся Бармалей. Гораздо важнее выделить позитивные утверждения оппонентов, из которых и будет ясно, почему им так противна моя статья.

Итак, вот что говорят Н.Ф.Реймерс и В.А.Шупер о месте науки в обществе: «Наука как источник знаний — лишь информационная, а не управляющая подсистема в обществе… Наука враждебна догмам. Она всегда противостоит религии… В глубинах своих наука враждебна и власти».

Все эти утверждения противоречат тому, что мы знаем о современной науке. И противоречат не слегка, а полностью, абсолютно. Наука давно стала управляющей подсистемой, так что под оболочкой представительной демократии скрывается государство принятия решений, основанное на замене политического выбора научным анализом. Говорить, что наука враждебна догмам и тут же ввертывать словечко «парадигма» вообще нелепо. Без строго охраняемых догм наука не могла бы существовать. Что наука в глубине своей религиозна, хотя и безбожна — показано многими философами, в том числе столь разными, как Бердяев и Вебер. Наконец, миф о взаимной враждебности науки и власти мог родиться лишь в воспаленном революционном сознании наших ученых-демократов. Достаточно посмотреть на персональный состав наших парламентов и лично на тов. Е.П.Велихова, чтобы оценить качество этого мифа.

О науке нашего Отечества у Н.Ф.Реймерса и В.А.Шупера говорится лаконично, содержание заменяется стилем, фразеологией: «и тут наша благословенная страна внесла поправку в общий ход развития… Можно сгореть от стыда за науку своей страны… Нет, не мировая наука повинна в кризисе цивилизации. Напротив, кризис цивилизации, едва не опрокинутой иррациональными массами, проявляется в антисциентизме, который, как и все прочие болезни общества, проникает и в научную среду. Наука куда менее виновата перед обществом, чем общество перед ней, но общество так устроено, что вина всегда возлагается не на тех, кто больше всего виноват, а на тех, кого меньше всего любят».

Что на это скажешь? Остается допустить, что поношение своей страны и ее иррациональных масс делается из горячей любви к России — эдакий «смех сквозь невидимые миру слезы».

Определив свое видение взаимоотношений науки и общества, Н.Ф.Реймерс и В.А.Шупер переходят к привычным идеологемам наших либералов-рыночников. Но их они облекают в столь унылую оболочку механистического детерминизма, что даже Адам Смит поспешил бы откреститься. «Объяснять иррационалисту [это мне — С.К-М], что заставить экономику развиваться не в соответствии с объективными законами, а в соответствии с нормами христианской морали… так же невозможно, как невозможно заставить камень падать вверх…» и т.д.

Ликуй, Маркс! Рви на себе волосы, Вебер, со своей «Протестантской этикой и духом капитализма» (на которую же и ссылаются Н.Ф.Реймерс и В.А.Шупер)!

Но все это — лишь гарнир к главной мысли наших видных экологов. Мимоходом намекнув, что по структуре мышления их оппонент-иррационалист сходен с активистом общества «Память», мечтающем о полном уничтожении евреев (до чего же обеднел набор ярлыков), они тут же ассоциируют его с другим образом врага — католической церковью. Оказывается, наш общий грех — забота об «экологии человечества» (см. папскую энциклику Иоанна Павла II «Центесимус аннус» 1991 года), о том, чтобы маргинализация бедной части человечества и ее ограбление теми тринадцатью процентами населения Земли, которые проживают в «обществе потребления», не привели к катастрофе человечества как вида. И здесь Н.Ф.Реймерс и В.А.Шупер непреклонны и ставят все точки над i: «На кончике иглы можно поместить сколько угодно чертей, но наша планета приспособлена не более чем для 1-1,5 млрд. людей»!

Этим все и сказано. Сделан радикальный шаг от концепции Римского клуба, который хотя бы говорил о «нулевом росте». Нет, право жить на Земле советские гуманисты теперь оставляют лишь одному человеку из четырех! Необходима срочная селекция человечества, и на ее идеологическое обоснование брошены сейчас огромные культурные силы. Отсюда и лавина социал-дарвинистской литературы — и это в стране, чья интеллигенция в свое время сумела «очистить Дарвина от Мальтуса».

Какой же тип людей окажется лишним в той благословенной цивилизации, которая следует объективным законам, а не нормам морали? Это, видимо, прежде всего иррациональные массы. А уже давно показано, что из них и состоят некоторые отсталые народы — и прежде всего русский. Вот критик Лев Аннинский в газете «Россия» выступает с позиций любви и жалости к неразумному русскому народу: «Мы, русские люди, не можем переключиться на постиндустриальное общество… Мы… — не народ работников… Мы не приспособлены для того типа жизни, в который человечество вошло в конце ХХ века и собирается жить в ХХI… Наше неумение отойти от края пропасти фатально… У нас агрессивный, непредсказуемый, шатающийся, чудовищно озлобленный народ… Мы невероятно много пьем».

Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Но в последнем слове осужденного я бы отказал гражданину судье Аннинскому и его товарищам Н.Ф.Реймерсу и В.А.Шуперу в праве столь назойливо употреблять местоимение мы, понятия наш народ и наша страна.

На этом я и кончаю реплику, ибо спор, действительно, иррационален — о моральных ценностях не спорят.

Примечание: этот ответ рецензентам моей статьи журналы «Вопросы философии» и «Свободная мысль» публиковать отказались.