Мои мысли, с одной стороны, концентрировались и упорядочивались, проясняя мне картину убийств, связанных с Вальевым, а с другой стороны – задавали все новые и новые вопросы…

В дверь мягко постучали, и на пороге возник Пионер. Он поздоровался, и в духе воспитанного человека попросил прощенья за незваное вторжение, объяснив, что был с оказией в прокуратуре и не мог не заглянуть ко мне.

Я, отметая извинения Игоря, ответила, что всегда рада его видеть и предложила ему кофе-чай. Игорь согласился на кофе и, пока я возилась с чайником и чашками, поведал мне о страстях, разгоревшихся в нашем ГУВД вокруг личности задержанного любителя американских банков:

– Представляете, Анна Павловна, какой курьез. Наш Бойко разыграл оперативников, сообщив всем, якобы, по секрету, что на уровне руководства решается вопрос о нашем участии в этапировании американца в Штаты. Отбирать, сказал, будут из всех сотрудников, а не только из уголовного розыска, причем самых достойных, а определять их будут по таким критериям, как, во-первых, хорошие физические данные, во-вторых, умелое владение оружием, в-третьих, хотя бы базовый уровень знания английского языка, и, в-четвертых, послужной список, конечно. Народ, подбадриваемый Ваней, прикинул на себя все это, и всем стало ясно, что из розыска никто в кандидаты не попадет, хотя бы потому, что английский даже на базовом уровне никто не знает. Когда стали оценивать кандидатов из всех других отделов, то оказалось, что, скорее всего, подойдет смазливый красавец, хорошо сложенный атлетически, к тому же прошедший в свое время Афган, начальник дежурной части Стоянов, но самый главный аргумент в его пользу был тот, что у него жена – учительница английского языка и, безусловно, она сможет мужа поднатаскать не только для базового уровня. Кто-то даже вспомнил, что уже не раз видел Стоянова с учебником английского в руках. Другие высказали предположение, что Стоянов, какой-никакой, да начальник, потому изначально ведал о планах руководства делегировать одного из сотрудников для командировки в Штаты, но умышленно молчал, дабы не плодить себе конкурентов. Весь розыск был этим возмущен, но больше всего по этому поводу негодовал Эдик Горенко, который наравне с Бойко и Старышем участвовал в задержании американского бандита. Он так неистово бил себя кулаком в грудь и так возмущался несправедливости, из-за которой под пули посылают одних, а как в Америку, так – других, которые «рылом вышли», что волны этого негодования докатились до Астахова. Когда Виталий Владимирович установил возмутителя спокойствия, то учинил Бойко такое промывание мозгов, что тот зарекся еще когда-нибудь в будущем, как он сказал, «шутки шутить с нашими аборигенами».

Я до слез хохотала над рассказом Игоря и узнавала безудержного балагура Бойко, который не был бы собой, если бы не обыграл эту занятную ситуацию с американцем. Вместе с тем, я слушала Игоря и диву давалась тому, как весьма относительные блага, к которым можно было отнести и гипотетическую командировку в США, могут изменить отношение людей друг к другу. Ведь Горенко и Стоянов были не только коллегами, но и соседями. Их частные дома разделял забор, через калитку в котором они ходили в гости друг к другу, помогали друг другу в нехитрых делах по хозяйству, их дети сидели за одной партой в школе…

То ли жизнь у нас такая серая и беспросветная, что мы хватаемся за яркую картинку, которую судьба преподносит в единственном безальтернативном варианте, с отчаянной силой первобытного человека, борющегося за свое теплое место под солнцем, то ли натура наша по своей истинной природе такая сволочная и подлая, что именно в такие моменты критического выбора и проявляется во всей своей «красе»…

Размышлять над этим было безрадостно, поэтому я решила переключиться на то, что в последние дни и часы очень сильно занимало меня, как следователя. Я задала Игорю интересующий меня вопрос:

– Игорь, когда Вы по Вальеву работали, у Вас не сложилось впечатление, что он левша?

Игорь недоуменно задумался и спустя мгновение ответил не совсем уверенно:

– Да нет… Нет, нет, – добавил он уже более уверенно, даже твердо, – он правша. Анна Павловна, я видел фотографии, на одной из которых он держит в руке, в правой руке, разводной ключ, на другой фотографии, школьной, у него в правой руке портфель, затем… на фотографии – это уже наши дни – на какой-то вечеринке-гулянке он держит стакан в правой руке… Определенно, Анна Павловна, он правша. А почему Вы спрашиваете об этом?

– Фотографии – это, конечно, хорошо, – не сразу ответила я на вопрос Игоря, – тем не менее, Игорь, пожалуйста, допросите людей по факту определения, правша Вальев или левша.

Далее я поведала Игорю о заключении Першина и о своих догадках:

– В доме Ивановых в комнате, в которой покончил с собой Вальев, был беспорядок. Спрашивается, откуда он, если Катя с мужем ссорились на пороге дома, а разбуженные ссорой, родители Кати были застрелены также во дворе. Их трупы не волокли и эксперты нам подтвердили, что убили Ивановых там же, где мы их обнаружили – во дворе. Получается, что в комнате никаких событий не происходило, кроме того, что Вальев бросился за Катей, которая вбежала в комнату, схватила дочь и сиганула в окно, а он там застрелился. Почему же в комнате беспорядок? Потому что там была драка, – ответила я сама себе, – и заключение Першина о следах борьбы на теле Вальева нам это подтверждает, а Катя нам о драке ничего не рассказала. Либо она сама сцепилась с мужем и, в итоге, убила его, либо был кто-то еще, который дрался с Валерием и убил его, но это происходило у нее на глазах. В любом случае Вальева нам солгала, или себя покрывая, или кого-то другого. Кто этот другой? Кого, вообще, может покрывать женщина? Только дорогого ей человека. Любовника, – во второй раз ответила я сама себе на свои же вопросы, и продолжила рассуждать далее, – можно, конечно, предположить, что Вальев подрался с кем-нибудь в течение дня, но Вы, Игорь, тщательно изучили весь его день накануне убийства-самоубийства и никто из свидетелей не показал нам, что имело место хоть что-то похожее на драку с участием Валерия.

Игорь слушал меня заворожено, и по окончании моего рассказа спросил:

– Вальева – левша?

Я отрицательно покачала головой.

– Значит, – начал Игорь, – не она убила мужа, и мы должны установить ее любовника-левшу?

– Да, – согласилась я с Игорем и дополнила свой рассказ еще одним аргументом, – есть еще одно обстоятельство не в пользу Вальевой. Вспомните, Игорь, комнату, в которой все произошло. Подоконник, на который вскочила Вальева, убегая, не так уж низко расположен, чтобы легко и быстро на него вскочить, да еще держа на руках ребенка. Да, Игорь, Вальева лгала, лгала нам!.. Я допускаю, что они с любовником защищались от вооруженного Валерия, но, убив последнего, скрыли это и, более того, обставили все как самоубийство.

– Анна Павловна, – задал очередной вопрос Игорь, – почему же они не навели порядок в комнате, если смогли продумать эффект самоубийства и, таким образом, выгородить себя?

Я пожала плечами:

– Торопились, Игорь, были взволнованы. Все, наверняка, произошло спонтанно и это убийство они заранее не планировали. К тому же Катя была ранена, и надо было оказывать ей помощь, следовательно, как можно быстрее вызывать «скорую».

Дверь моего кабинета легко открылась, и в кабинет бодро вошел довольный жизнью Астахов. Игорь на правах подчиненного подскочил, но «замнач» покровительственным движением руки остановил его порыв следовать служебному этикету. Виталий весело поздоровался с нами. С момента его утверждения на новую должность и задержания американского бандита он выглядел на зависть всем – смело, гордо, элегантно.

– Что замышляете? – поинтересовался он, глядя то на меня, то на Игоря.

– Да, по делу Вальева… Планов пока никаких, только рассуждения и предположения, кто может быть этим загадочным левшой, – ответила я с определенной долей пессимизма.

– И каковы ваши предположения? – опять поинтересовался Виталий.

– Никаких, кроме того, что он точно любовник Вальевой, – уже с обреченным пессимизмом посмотрела я на Виталия, но тут же повернулась к Игорю и, что-то вспомнив, спросила его, – Кстати, Игорь, а не может ли это быть… Ковалев? Он вполне мог слышать шум и выстрелы в доме Ивановых, он же их сосед. К тому же со школы влюблен в Катю и не скрывает этого, на допросе он мне открыто об этом говорил.

– А Вальева тоже в него влюблена? – спросил уточняюще Игорь.

– Ковалев отрицает взаимность чувств Вальевой, но можно ли ему верить, если он тот самый убийца-левша? Эта ложь как раз очень выгодна ему, чтобы выгородить и себя и Катю, потому то он и отрицает влюбленность Кати. Да, очень даже вероятная ситуация: он прибежал на шум, увидел мертвых Ивановых и раненую Вальеву. Спасая любимую и ее дочь, каким-то образом поборол Вальева, выхватил у того ружье и застрелил его. Вопрос в том, левша ли он?

– Анна Павловна, – с горечью посмотрел на меня Игорь, – должен вас разочаровать, но Ковалев правша. Я его допрашивал, и протокол он подписывал, держа перо в правой руке, – с нажимом произнес Игорь последние слова. – Да… и Вы это должны были видеть, Вы ведь тоже допрашивали его лично.

– Да, да, да, – протараторила я скороговоркой и вдруг меня как обухом шандарахнуло! Перед моими глазами встала совсем другая картина…

– Бог мой!.. Я знаю, знаю, кто левша… – я смотрела на Астахова и Игоря, видимо, такими безумными глазами, что один – Игорь – даже привстал со своего места, а другой – Астахов – положил свои руки на мои кулачки, как бы уговаривая успокоиться.

– Это… брат Валерия, Вальев Антон, – вымолвила я, продолжая не верить сама себе, – я допрашивала его, и протокол он подписывал левой рукой! Я точно это помню, потому что еще удивилась, что давно мне по делам левши не попадались!

– Брат убил брата?! – Игорь, кажется, тоже не верил ни мне, ни своему заданному вопросу.

Я, разжав свои кулачки и поднявшись из-за стола, схватила Виталия за руки и в буквальном смысле слова потребовала:

– Виталий, – от нервного перевозбуждения я позабыла о необходимости обращаться к Астахову по имени-отчеству в присутствии третьих лиц и, тем более, подчиненных, а он, понимая мое состояние, великодушно не стал меня исправлять, – его надо задержать! Это он!.. Я уверена! У него была возможность, и было время прийти в дом Ивановых и, встав на защиту Кати, подраться там с братом и убить того. По показаниям самого Антона и его друзей они расстались максимум в половине второго ночи, а то и раньше, смерть Вальева наступила около двух часов ночи, а в баре, где наутро Ваня с Витей обнаружили Антона, его увидели около трех часов ночи. У него было более часа времени, этого достаточно, чтобы совершить то, что было совершено, и скрыться!.. Он полагал, что бар обеспечит ему алиби, потому и просидел там до утра… С одной стороны, чтобы его хорошо запомнили, а с другой стороны – пил и глушил свое горе на дне стакана. Какими бы ни были у них с братом отношения, но убийство одного другим – это нонсенс, который никому не может даваться легко.

Виталий, кажется, единственный из нас троих имел благообразный вид, не находясь под током нашего с Игорем напряжения, поэтому он сначала попросил, чтобы мы присели, а потом спросил меня, тоже игнорируя необходимость служебных отношений:

– Что, кроме заключения Першина, у тебя на него есть? И он, что единственный левша в нашем городе?

– Наверное, не единственный, но… еще я знаю, – не соглашалась я с доводами Виталия, – мне Ольга Васильевна говорила и я только что вспомнила, что Катя, когда Валерий сидел, встречалась с Антоном. Это было давно, но, возможно, их отношения сохранились…

Я бодро поднялась из-за стола и выбежала из кабинета в коридор, громко позвав Ольгу Васильевну:

– Пожалуйста, зайдите ко мне!..

Ольга Васильевна, несмотря на спешку, сквозившую в моей просьбе, весьма степенно вышла из приемной и с таким же достоинством прошествовала ко мне в кабинет. Я, хоть и нервничала, но терпеливо ждала окончания ее церемониального шествия. Наконец, мне представилась возможность спросить:

– Скажите, Вальева Катя до сих пор встречается с Антоном, братом Валерия?

– Ну, многие так говорят, ходят такие слухи… – подтвердила Ольга Васильевна мои подозрения.

– Вот, пожалуйста, – повела я довольно руками и отвернулась от Ольги Васильевны, она больше не была мне нужна. Ольга Васильевна же, обидевшись на мою бесцеремонность и на то, что интерес к ней присутствующих пропал, гордо вышла из моего кабинета.

– У Валерия были основания ревновать Катю и ненавидеть брата, – продолжала я энергично сыпать доводами, – поэтому он и злился на Антона весь тот вечер, поэтому, взяв ружье, он пошел разбираться с Катей. Он ей перед этим угрожал, что если она к нему не вернется, то никому не достанется. А Антон, обнаружив пропажу ружья, помчался вслед за братом, но несколько опоздал, потому что Валерий успел уже убить Ивановых, но зато Антон успел спасти Катю, правда, ценой жизни собственного брата… Виталий, поверь, так оно и было, это Антон убил брата. Мне моя интуиция об этом в трубы трубит.

Я говорила горячо, активно жестикулировала, а Виталий пытался утихомирить мой пыл:

– У нас на него почти ничего нет…

Я тут же перебила Виталия:

– Он левша.

– Если хорошо поискать, то в нашем городе еще с десяток, как минимум, таких наберется, – возражал мне Виталий.

– Отпечатки пальцев Антона на ружье – орудии преступления, – не отступала я.

– Это его ружье и было бы удивительно, если б этих отпечатков не было, – стоял на своем Виталий.

– Но его мог видеть сосед Ивановых – Ковалев, – пришла мне в голову запоздалая мысль.

– Ковалев на допросе тебе в чем-то подобном признавался? – задавал свои дотошные вопросы Виталий

– Нет, – призналась я жалобно, – но если его передопросить… с пристрастием, то…

– Анюта, – Виталий осуждающе на меня посмотрел и повел глазами в сторону Игоря, который тут же, всё понимая, дипломатично надел на лицо маску безразличия, как будто и не слышал моих последних слов.

Тем временем Виталий продолжил:

– Ковалев мог видеть Антона, а мог и не видеть. Но даже если он и видел его, то, вспомни, ты сама мне говорила, что у них добрые отношения и, даже более того, Антон в свое время спас Ковалева от тюрьмы, обеспечив ему своими показаниями алиби. В свете этого, вряд ли Ковалев даст показания против Антона. Он ему по гроб жизни обязан и прекрасно это понимает.

Виталий задумался:

– Можешь, конечно, поговорить с Ковалевым еще раз, но, помяни мое слово, это бессмысленно. Ничего нового он тебе не скажет.

– Но хоть самого Антона я могу передопросить, если ты его сейчас задерживать не хочешь? – в прежнем тоне вопрошала я к Виталию.

– Можешь… – спокойно ответил мне Астахов, – вызови его повесткой на завтра.

– А если он догадается, и сбежит? – по-прежнему нервно задала я свой испуганный вопрос.

– Если бы он хотел это сделать, то уже давно бы пустился в бега, – логично излагал Виталий. – К тому же, может от нас с тобой он и не прочь сбежать, а вот от Кати, к которой, по-твоему, питает чувства, он убегать не хочет, а, значит, по твоему вызову на допрос явится.

Виталия перебил телефонный звонок. Я подняла трубку и услышала тревожный голос начальника ГУВД, который без своей обычной услужливой предупредительности поинтересовался, не у меня ли Астахов, и после утвердительного ответа попросил передать тому трубку телефона.

Я увидела, как лицо Виталия в процессе разговора с Земцовым на глазах становилось серым, глаза, которые я всегда считала жгуче-черными, стали отсвечивать стальным инеем, а лоб покрылся испариной.

– Вашу мать!!! – Виталий впервые в моем присутствии ругался бранно, и я даже не пыталась скрыть свое удивление, граничащее со страхом от того, каким я вдруг его увидела. Игорь от этого образа вообще забился в угол кабинета и не подавал признаков жизни.

– Лечу!.. – это было последнее слово Астахова, которое мы с Игорем услышали из его уст и проводили его, метнувшуюся к двери и мгновенно за ней исчезнувшую, фигуру с недоумением малолетних идиотов на лицах.

Тут же в открытую дверь кабинета мы увидели, что Астахова с криком и громким топотом ног пытался догнать мой шеф, что ему, видимо, удалось, потому что шеф назад не вернулся, а мы услышали шум заводившейся, а затем отъезжающей машины. Астахов и прокурор уехали вместе.

Мы с Игорем, по-прежнему, недоуменно и молчаливо переглянулись, но на наше счастье в кабинет зашла Ольга Васильевна, которая как всегда владела самой свежей информацией и, несмотря на свою прежнюю обиду, увидев наши с Игорем ничего не понимающие лица, просветила нас относительно разыгравшейся на наших глазах бурной сцены.

– Ой, ой, ой… – Ольга Васильевна начала с проявления чувств, а продолжила, хоть и кратко, но уже более информативно, – звонил дежурный. Американец сбежал!

– Что?! – мы с Игорем вскрикнули одновременно.

– Да, да, – Ольга Васильевна качала головой в знак подтверждения своих слов, – в окно выпрыгнул…

– Как? В какое окно?!. – до меня никак не доходил смысл случившегося.

– Бойко решил то ли допросить этого американского злодія, то ли «за жизнь» с ним поговорить, точно не знаю, – продолжила Ольга Васильевна, – но не сам спустился в ИВС, а попросил, чтобы того к нему в кабинет доставили. Так сказать, беседовать в приличных условиях. Они разговаривали уже довольно долго, когда американец внезапно вскочил на ноги, подбежал к открытому окну и в мгновение ока выскочил…

– Но кабинет Бойко на третьем этаже, – недоумевала я, – как этому бандиту удалось удачно приземлиться и сбежать?

– На третьем-то на третьем, – поясняла Ольга Васильевна, – да только к зданию ГУВД, как раз на той стороне, где расположен кабинет Бойко, примыкает двухэтажный жилой дом, на крышу которого и спрыгнул этот бес, спустился по пожарной лестнице во двор, а оттуда – в проходные дворы, и… был таков. В общем, Бойко, Старыш и конвоир, сопровождавший американца, пока в себя пришли от неожиданности, того и след простыл…

– Погодите, Ольга Васильевна, а как же наручники? Он, что ухитрился в наручниках все эти действия так быстро произвести? – вопросы Игоря, как и мои предыдущие, несли на себе печать недоумения. Казалось, это чувство овладело нами надолго.

– Так, Бойко решил все обставить, как «в лучших домах». Дескать, у вас, американцев, демократия уже двести лет, но и мы «не лыком шиты». Что такое гуманное отношение к преступникам не только знаем, но и на практике применяем, вот и снял с того наручники, – доходчиво объяснила Ольга Васильевна.

– Какой дурак!.. – сказала я с сожалением, – а ведь классный опер… был. Что на него нашло? О чем только думал? И что теперь с ним будет? – все мои вопросы были риторическими. Игорь смотрел на меня взглядом абсолютного согласия.

Ольга Васильевна, выполнив свою миссию по оповещению сотрудников, убежала в приемную, где уже порядочно долго трезвонил телефон, а мы с Игорем, окутанные раздумьями сразу по нескольким поводам, продолжали сидеть, изредка отхлебывая уже изрядно холодный кофе.

– Игорь, давайте вернемся к Вальеву, – попросила я.

– Да, – поднял на меня глаза Игорь.

– Я сейчас выпишу повестку Антону, а Вы, пожалуйста, сегодня же лично вручите ее ему и обратите внимание на его реакцию. Договорились?

– Конечно, Анна Павловна, – с готовностью согласился Игорь, продолжая параллельно думать о другом. Скорее всего, об этой злосчастной истории с Бойко, на голову которого должны пасть такие нешуточные шишки, что ему можно было искренне посочувствовать.

Примерно через час Игорь позвонил мне и сообщил, что нашел Вальева Антона и вручил тому повестку. Никакой особенной реакции тот не проявил. Он был спокоен.

Однако особая реакция все-таки последовала. Еще через пол часа мне позвонил сам Антон и попросил о встрече сегодня же.

Я возликовала, так как предположила (с уверенностью), что Антон не выдержал мук совести и хочет дать признательные показания, иначе, зачем ему приходить ко мне сегодня, если я уже вызвала его назавтра?

«Следовательно, мне придется его задерживать, значит, мне понадобится хотя бы один милиционер» – думала я про себя.

Я догадывалась, что сейчас происходит в ГУВД и что там каждый человек на счету. Я чувствовала, в каком настроении сейчас Астахов, и я знала, что ему лучше не попадаться под горячую руку, но у меня не было другого выхода. Когда он поднял трубку телефона и сказал свое отрывистое «Да», у меня душа убежала в пятки, но я тут же вернула ее на место (не без пинков, надо признаться), и извиняюще-просительно промолвила:

– Виталий, я все понимаю, но мне через час очень-очень нужен хоть какой-нибудь, пусть самый завалящий, милиционер. Главное, чтобы в форме и с кобурой, пусть даже без оружия, но обязательно с наручниками.

Виталий выслушал меня молча. Ничего не спрашивая, в том же отрывистом тоне через секунду размышлений он вымолвил только одно: «Будет», и тут же положил трубку.

Астахов выполнил свое обещание, и буквально минут за десять до появления Вальева ко мне в дверь постучали, а затем вошли. Передо мной стоял тот самый, как я просила, самый завалящий милиционер. Щуплое юное существо, видимо, не так давно отслужившее в армии и находящееся в поиске путей дальнейшей жизни, потому на время прибившееся к милиции для прощупывания смысла одного из таких путей. Я объяснила существу, что от него потребуется, когда я подам знак, надеть на задержанного наручники и затем доставить того без эксцессов в ИВС. Существо ответило, что ему все ясно, и мне очень хотелось в это поверить. Однако в его глазах осел такой мальчишеский испуг, видимо, от того эксцесса, который уже случился в ГУВД, что мне пришлось задуматься. К счастью, у меня на пороге опять появился Игорь, и я попросила его содействия. Все-таки, два, пусть даже юных существа, это не одно. Два всегда больше одного.

Вальев Антон пришел в назначенное время, как мы с ним договаривались по телефону. Он был так же, как и на первом допросе, тих и спокоен. Однако, опережая все мои вопросы, сказал, что хочет оформить явку с повинной (как я и предполагала), и рассказал следующее:

– Мы с Катей познакомились давно, когда она еще школьницей была. Ходила в десятый класс. Мы встречались, планировали пожениться… Но, когда из зоны вернулся Валера, все пошло кувырком. Я знал, что она ему всегда нравилась, что он и на кражу то пошел из-за нее. Те побрякушки, что он в магазине украл, он ей, Кате, хотел подарить, чтобы она, наконец, на него внимание обратила.

Антон замолчал, но ненадолго. Через секунду продолжил:

– Валерку в детстве все баловали… Мама, бабушка… Когда мы были еще детьми, из семьи ушел отец. Маму это подкосило, она стала часто болеть, и вообще интерес к жизни потеряла, только одного Валерку и видела… Сильно жалела его, считая себя виноватой в том, что он в таком возрасте уже лишен отцовского внимания. Я был старше, кое-что уже понимал. Хотел облегчить маме ее страдания, поэтому не перечил ей, когда она все позволяла Валере, не ругала его, не наказывала сначала за детские шалости, а затем уже и за те, которые трудно назвать детскими и безобидными… Когда Валерку посадили, мама слегла окончательно и вскоре… умерла, так и не дождавшись его возвращения…

Я налила воды и поставила стакан на стол перед Антоном. Он взял его в руки, но пить не стал, немного подержал, о чем-то задумавшись, после чего, что-то вспомнив, поставил стакан на стол и продолжил свой рассказ:

– Валера вернулся из зоны и стал буквально преследовать Катю. Он говорил ей не только о своих чувствах, но и обвинял ее в том, что его посадили из-за нее. Я пытался с ним говорить, но меня он также обвинял… Говорил, что я специально его от зоны не отмазал, чтобы Катю у него увести. Утверждал, что я предал его… и так далее. Не знаю, что еще он говорил Кате, и как ему удалось уговорить ее, но вскоре она порвала со мной отношения и объявила, что выходит замуж за Валеру. Они поженились, но их жизнь была… адом, даже рождение дочери не помогло и не осчастливило их. Валера страшно ревновал Катю, регулярно устраивал скандалы, избивал ее… Потом сам же страдал от этого, просил у нее прощенье… Она прощала, а через некоторое время все опять повторялось…

Антон опять замолчал. Я не стала нарушать молчания и терпеливо ждала продолжения.

– В тот день, – Антон перешел непосредственно к нашему делу, – я себе место найти не мог, какое-то предчувствие терзало, а когда вечером увидел Валеру, то сердце как будто разорвалось… Я понял, что должно что-то случится. Поэтому, когда Валера внезапно ушел, я постарался побыстрее закруглить встречу с друзьями. Мне не хотелось никуда отпускать его одного. А когда еще увидел, что ружья нет, то сразу все понял и, испугавшись, помчался к Кате. Во дворе я увидел трупы… Услышал, что в доме плачет ребенок. Вошел внутрь и увидел Катю в крови, на коленях… Валера стоял над ней, держа ружье, а она плакала и умоляла не стрелять, клялась, что вернется к нему навсегда, просила пожалеть дочь… Меня Валера не видел. Не знаю, что на меня нашло, но какая-то злость от увиденного как будто и силы и ненависти мне придала. Я сзади к нему подкрался, мы сцепились, и я толкнул его на диван, выхватил ружье и, приставив к горлу, выстрелил…

– Кто из вас решил сымитировать самоубийство Валерия? – спросила я после некоторого молчания.

– Я, – выдавил из себя Антон.

– А если не для протокола? – попыталась я выпытать у него правду.

– Катя сказала, – после довольно долгого молчания заговорил Антон, – что не вынесет, если меня посадят. Умоляла что-то придумать. И я придумал… – он упорно выгораживал Катю, и винил в убийстве брата только себя.

– Вас никто не видел в доме? Ковалев, например? – задала я еще один интересующий меня вопрос, хотя и понимала всю его бесперспективность. Антон не станет никого подставлять.

– Нет, не думаю, – ответил он в подтвержденье моих мыслей.

– Вы понимаете, что я обязана Вас задержать? – задала я стандартный для такой ситуации вопрос.

Антон положил мне на стол лист со своими письменными показаниями – явка с повинной, и покорно протянул руки для наручников. Вся сцена и этот последний жест говорили сами за себя.

Когда существо-милиционер с Игорем в качестве подручного совершили все требуемые действия в отношении Вальева Антона, а я оформила протокол задержания, то оставалось только препроводить последнего в камеру. А меня вдруг одолела жалость. Вот так всегда. Сначала, когда начинаешь расследование, жалеешь потерпевших, а потом, когда завершаешь дело, эта жалость, как цепная реакция, как вирус переходит на обвиняемых, которые умышленно или неосторожно, но доказывают извечную истину: от сумы и от тюрьмы…

Укол жалости выбил из меня совет (совсем не достойный следователя), который я высказала Антону почти перед самым его выходом из моего кабинета:

– Наймите хорошего адвоката. Учитывая обстоятельства, он может попытаться, если не освободить Вас от ответственности по причине… необходимой обороны, то хотя бы смягчить ее, например, в силу… Вашего состояния сильного душевного волнения, так называемого аффекта.

– Спасибо, – ответил мне Антон спокойным и поникшим голосом.

Его увели, а передо мной предстала любопытствующая Ольга Васильевна.

– Завтра, завтра, все завтра, – взмолилась я, – сил нет…

Ольга Васильевна все поняла, с жалостью посмотрела на меня и с той же жалостью высказала свое предположение:

– Опять из-за этой… – она не стала называть имя Кати и добавлять к нему соответствующий эпитет, – хороший человек пострадает… – Ольга Васильевна махнула от досады рукой и пошла к себе в приемную.

Почему именно о страстной любви слагают стихи и пишут романы? Почему мы восхищаемся, говоря, что любовь толкает на безумства? Ведь преступление – это одно из таких безумств…