Все, что было у нее в кладовке, исчезло. Здесь царил идеальный порядок. Дверь, уже из ее кладовки в коридор, была распахнута настежь. Коридор был прекрасно освещен.

Весь коридор был заставлен какими-то приборами. Но беспорядка не было, все аккуратно стояло у стен. Были здесь также книги, тетради, какие-то толстые журналы.

Вдруг она услышала шаги. Кто-то спускался со второго этажа. Она захотела закрыть дверь, но в последний момент передумала. Ее за дверью было не видно.

— Ну вот и все, — сказал высокий мужчина средних лет, спускающийся по лестнице первым, — мы свое дело сделали. Вы оказались молодцом. Когда примерно заработает эта дьявольская штуковина? — спросил он второго мужчину, идущего следом.

— Если ничего не случится — через пару недель, — ответил второй мужчина.

Она не смогла рассмотреть его как следует — его загораживал первый, — но кое-что она все-таки успела заметить. Второй мужчина был невысокого роста, тоже средних лет с низким хрипловатым голосом.

— Да, пора вернуть всю эту аппаратуру в институт. А то они совсем спятили. Как только вы, ученые, можете сходить с ума из-за всяких там генераторов, аккумуляторов и прочей дребедени? — со смехом проговорил первый мужчина.

— Ценны не эти генераторы, — с ноткой обиды ответил второй, — куда важнее то, что можно сделать с помощью этих безобидных штук.

— Ну хорошо, хорошо, — примирительно сказал первый, — давайте собирать все эти ценные штуки, — и нагнувшись, стал что-то поднимать.

Тихонько покинув свое убежище за дверью, она, стараясь не шуметь, вышла из кладовки и через минуту была уже на улице. До остановки автобуса оставалось пройти всего несколько шагов.

Домой она добралась в полдень. Зятя дома не было. Она ему ничего не сказала о своем визите, но дочери не сказать пару ласковых слов о ее муже и о ней самой, прельстившейся его деньгами, она не могла.

Рассказывала она хорошо, увлеченно, с массой подробностей. Например, она заметила, что на некоторых ящиках были написаны номера и две черные буквы «и» и «ф».

За все время нашего разговора ее дочь не проронила ни слова. Чувствовалось, что эта женщина оказывает на свою дочь сильное воздействие.

— Вы, наверно, хотите знать, почему я все это вам рассказала? — в заключение спросила она. — Дело в том, что вчера мой зятек прибежал домой сам не свой. Весь бледный, на меня не глядит, злой. Короче, точно такой, каким был раньше, до его просьбы погостить у них. Я поняла, что в моем доме больше нет нужды. А раз злой, значит, случилось что-то нехорошее. Ну, а когда вы пришли, я сразу почувствовала, что дело серьезное. Уж объясните там, — показала она пальцем куда-то наверх, — что мой зять хоть и дурак, но не бандит какой-то. Поэтому я и рассказала. Вы все равно узнаете. Ну а то, что вы пришли именно поэтому, я сразу поняла. Все-таки жизнь прожила, многое повидала.

Посидев еще немного, мы стали прощаться. Честно говоря, я был озадачен. Приборы, книги — все это как-то не вязалось с услышанным. Мой приятель не стал задавать вопросов, но было видно, что все это его очень удивило.

Вскоре мы подошли к моей машине. Заходить к нему на работу я не стал. Поблагодарив за помощь, я сел в машину и, немного с ней помучившись, — она опять не желала заводиться, — выехал на проспект.

Да, сама того не ведая, эта женщина задала мне задачку. Но больше всего меня удивило, что приборы, очевидно, были взяты в каком-то институте, и если она правильно рассмотрела, похоже, и из института физики.

Мне сразу пришла в голову мысль — а не был ли второй мужчина сотрудником этого института. Если уж брать аппаратуру, то проще всего там, где ты работаешь.

Но для чего она им понадобилась и почему вся эта работа проводилась в богом забытом месте? И, в конце концов, кого все-таки убили? Хотя по ее описанию второй мужчина уж очень походил на убитого.

На повороте у дома правительства, на автобусной остановке я увидел Сабину. Она стояла у дерева, обдуваемая холодным ветром. Остановив машину, я вылез из нес и направился к Сабине.

— Добрый вечер. Проезжал мимо и увидел тебя. Может, я тебя подвезу, если, конечно, не возражаешь?

Она была несколько смущена. Только сейчас я вдруг понял, что практически мало что о ней знаю. Раньше меня это не волновало, но сейчас мне почему-то очень захотелось узнать о ней побольше.

Она жила довольно далеко от центра. В этот час город был запружен машинами. На каждом перекрестке приходилось подолгу стоять, так что времени для разговора было предостаточно.

Она училась в университете, на биофаке. Мать — врач, отец — физик. Об отце она говорила с плохо скрываемой гордостью. Видно было, что она его очень любит. Очень подробно рассказала о его работе, что-то связанное со слабыми электромагнитными полями.

О матери говорила более сдержанно. Невольно создавалось впечатление, что с матерью отношения были более сложными.

Сам не зная почему, я стал расспрашивать о работе отца. По ее словам, сотрудники лаборатории ее отца очень интенсивно работали в последнее время. Вернее, они всегда были увлечены работой, но долгое время работа этой лаборатории мало интересовала руководство института. Отец не один год пытался привлечь внимание к своей работе, но тщетно.

Небольшая группка его единомышленников оставалась после рабочего дня и продолжала свои исследования, работая на чистом энтузиазме. Руководство института смотрело на все сквозь пальцы, авторитет отца как ученого был очень высок. Кроме того, это увлечение не мешало основной работе.

Но вскоре начались трудности. Нужно было завершать эксперименты, а для этого требовались деньги на закупку оборудования. И вот тогда отец куда-то написал. Куда он обратился, она так и не узнала, но вскоре все изменилось.

Поздно вечером к ним приехали какие-то люди. Отец уехал вместе с ними. Вернулся уже за полночь. Взволнованный и молчаливый, не говоря ни слова, он прошел в кабинет и всю ночь что-то печатал. А потом все стало меняться прямо на глазах. Буквально через день лаборатории отца дали две новые комнаты. Были выписаны новые приборы. За лабораторией закрепили какие-то хоздоговорные работы, что позволило существенно увеличить оклад всем сотрудникам.

Отец тем не менее был чем-то встревожен. Он стал молчалив, и если раньше по вечерам обычно отдыхал в кругу семьи и не работал, то сейчас трудился каждый вечер. И засиживался в своем кабинете до утра.

Я внимательно слушал Сабину. Рассказывала она интересно, и чувствовалось, что все это се очень волнует.

— Послушай, а нельзя как-нибудь посетить твоего отца? Я работаю в газете. Напишу о нем статью. Он прославится, и ему не придется ничего просить на свои опыты у руководства. Сами дадут, без просьб, — как бы в шутку предложил я девушке.

Это предложение ее несколько озадачило, и она удивленно посмотрела на меня. Но я был настроен решительно. Возможно, это было не совсем скромно с моей стороны, но мне очень хотелось побывать в институте, где работает ее отец. Хотя бы потому, что он назывался институтом физики.

Мне удалось ее уговорить съездить как-нибудь в институт к отцу. Когда мы подъезжали к ее дому, это неопределенное «как-нибудь» превратилось во вполне конкретный завтрашний день. Простились мы как добрые друзья. На прощанье я умудрился чмокнуть ее в щеку, чем вовсе смутил.

Отъехав от дома Сабины, я вспомнил о назначенной встрече у стадиона. Честно говоря, мне не хотелось туда ехать. Место, правда, было не глухое, но и не слишком людное, особенно зимой, когда уже в шесть вечера темнеет.

Кроме того, я еще живо помнил инцидент у моего дома и оказаться под колесами машины мне совсем не хотелось.

Примерно через полчаса я был дома. До встречи еще оставалось время. Приняв душ и перекусив, я снова прокрутил в голове весь разговор с Сабиной. Еще во время ее рассказа у меня неожиданно возникло ощущение, что между происшествием в поселке и работой, проводимой в этой лаборатории, существует какая-то связь. Кроме того, мне не давали покоя эти две странные буквы «и» и «ф».

При этом я должен был сознаться, что и сама девушка мне далеко не безразлична. Что-то в ней было такое, что невольно завораживало. Вначале она показалась мне более сухой, холодной. Точнее говоря, более взрослой. Но потом, в машине, я присмотрелся и понял, что она, по сути дела, совсем другая, а все остальное — защитная реакция и, возможно, простое желание показаться более взрослой.

Сперва я хотел позвонить своему другу Фуаду, но потом решил этого не делать. Его реакцию легко можно было предугадать. А выслушивать очередное нравоучение мне не хотелось.

Где-то в полвосьмого вечера я стал собираться. Вытащил из шкафа старую куртку, нашел джинсы, изрядно потрепанные, надел кроссовки. Куртка и джинсы были мне явно малы, я не надевал их уже года три. Так что я представлял собой довольно живописную фигуру. Уже в прихожей я вспомнил о том, что изредка брал с собой на ночные прогулки.

Машина в этот ответственный момент меня не подвела, завелась с полоборота. Как будто чувствовала, что предстоит важное дело.

Выехав из микрорайона на широкий проспект, прямо ведущий к стадиону, я включил радио. Передавали последние новости. Практически во всех уголках страны происходили малоприятные события. То тут, то там возникали новые противоречия, замешанные на национальных, экономических или каких-либо иных проблемах.

Поражала меня — в принципе не слишком сведущего в политике человека — поспешность, а порой явная несостоятельность решений, принимаемых противоборствующими сторонами.

Конечно, кого-то может удивить моя политическая инфантильность, — все-таки журналист, хоть и не центральной прессы. Просто мне казалось, что в данной ситуации от всех, в том числе и от прессы, требовалась взвешенность и выдержанность. Информация, получаемая нами, была подчас противоречивой и тенденциозной. И явно не способствовала спокойствию и взаимопониманию.

В этом вопросе я был полностью на стороне нашего редактора, который не поддался на уговоры, а иногда даже на запугивания, и не превратил нашу газету в бульварный листок. Слишком много во всех этих требованиях и митингах было личного — амбиции ряда политических лидеров, рвущихся к власти, желание тех, кто уже был у власти и не хотел ее отдавать, упрочить свое положение. И совсем слабо в этом гуле звучали голоса тех, кто призывал к обычной работе. Да-да, именно к работе — у станка, у прилавка и т. д. Хотя именно это было нужно всем. Создавалось впечатление, что весь мир сошел с ума.

К стадиону я подъезжать не стал, а остановил машину возле универмага. До места встречи нужно было пройти буквально сотню шагов. Двигатель я не выключил, но левую дверь закрыл, оставив открытой правую переднюю.

Переложив во внутренний карман пиджака то, что я изредка брал с собой и полурасстегнув молнию куртки, я пошел в сторону стадиона.

Было пустынно. Дул холодный пронизывающий ветер. И, честно говоря, мне очень хотелось вернуться в машину, но любопытство не позволяло мне уйти. Машин практически не было, только изредка мелькали огни машин, проносящихся по проспекту в сторону города.

Прошло уже несколько минут, я было собрался уходить, как вдруг неожиданно ко мне подъехала машина, вынырнув откуда-то из переулка. Она остановилась в нескольких метрах от меня. Через секунду послышался звук открывающихся дверей и показались двое мужчин.