Серый депрессивный свет пробивался сквозь небрежно задернутые шторы. Утро переживало нелегкую фазу рождения. Ни в одном процессе рождения, тем более нового дня, нет и не может быть ничего привлекательного, только страдание и мука. Позже энергия солнца зальет мир розовым зефиром, но это произойдет потом, на стадии младенчества, а пока — несправедливо рано наступившее серое утро!

Леша вздохнул. Шаббат — Святая Суббота: все и всё отдыхает. Можно нежиться в постели, дрыхнуть хоть до обеда. Где справедливость?!

Леша вздохнул вновь. Но Высшая Справедливость не восторжествовала, Небесная Благодать не снизошла на него и не даровала ему сон. Впрочем, он чувствовал себя отдохнувшим, посвежевшим и… полным сил!

Он покосился влево. Сандра спала глубоко и безмятежно. Леша тихо сел на кровати, нашарил сандалии — никаких мягких тапочек, только жесткая кожа — и побрел тихонечко в душ.

Сквозь шум меняющих свое направление и напор хитрых массажных струй услышал завывание кофейной машины, мелющей кофе, и просиял — встала Сандра, ура!

Божественный аромат утра выходного дня, сотканный из запахов крепкого неспешного кофе, свежевыжатого апельсинового сока в высоких студеных бокалах и круассанов с нежной, как принцесса на горошине, корочкой, на которой еще чуть пузырятся капельки масла… Благословенна будь, Царица Суббота!

Кухня — спящая красавица холостяцкого дома — проснулась от женского присутствия, взволнованно задышала, зашумела, соблазняя временную хозяйку (останься с нами!) модерновыми дизайнерскими агрегатами, нежно заскворчала сковородой, вздыхая распахнутыми дверцами по своей мечте.

— Зачем тебе все это кухонное великолепие?

Сандра ловко перебросила шипящую гренку на тарелку, одновременно прикурив сигарету от спички — трюк на грани циркового этюда.

— Мне? — Леша быстро уселся на свое место, окинув и Сандру, и завтрак одинаково плотоядным взглядом. — Ты же сама перестроила! Себя и спроси!

— Да ну! — Сандра брезгливо дернула плечиком. — Старая ни на что не годилась! Стандарт журналов для новорусских миллионеров! Фу! — сморщила носик и без видимой логической связи добавила: — Эта, правда, тебе тоже не нужна!

— Если не нужна, то зачем делала? — промычал Леша с набитым ртом.

— Потому что это было совершенно необходимо, — Сандра взглянула на него с ласковым сожалением, с каким обычно смотрят на непонятливого ребенка.

— Женская логика непобедима! — кивнул он, смакуя кофе. Кофейная машина была единственной кухонной привязанностью. По цене и стремительности своих линий это был маленький настольный «бугатти», зато кофе варил необыкновенный.

Сандра села напротив. Мелькнул черный с золотом декадентский мундштук, с шорохом упал пепел в необъятную сигарную пепельницу.

— Ты ничего не будешь? — Леша беззаботно намазывал масло на круассан.

— Почему же ничего, — Сандра улыбнулась. Ирония к самой себе. — Кофе. Сок. Сигарета. Легкий завтрак — хрупкий стан.

Волны мерно шелестели внизу. Морская пыль наполняла утренний бриз свежестью и ароматом моря, оседая влажной солью на коже. Но вот шелест волн стал уходить на задний план, уступая место нарастающему жужжанию кондиционеров — дневной зной израильского лета безжалостно вступал в свои права.

Тяжелое темное стекло балкона отсекло уличные шумы. Тишина. Прохлада.

Кондиционированный воздух придал дыму сигареты неприятный металлический привкус. Курение в его квартире находилось под строжайшим запретом. Но — удивительно! — на Сандру запрет не распространялся. Во всяком случае, она так решила.

Сандра встала из-за стола, потянулась, закинув руки над головой, тело вытянулось, спина прогнулась. Узел простыни лопнул, не выдержав напора груди, и красный шелк заструился вниз, замедляясь на изгибах тела. Обнаженная Сандра — ни капли смущения — прошла в гостиную. Охнула экстатически от соприкосновения с шершавой и холодной шкурой дивана и блаженно замерла.

Сок, кофе, круассан были преданы немедленному забвению, Леша оказался подле Сандры, сидя на полу — ни дать ни взять преданный пес или верный паж — в соблазнительной близости от ее нежных пальчиков с тонким педикюром.

— Скажи, Романов… — обращение прозвучало сухо, по-чиновничьи: сюда бы графин с кипяченой водой, граненый стакан, красный кумач скатерти. — Зачем ты здесь?

На это раз никакой мистики, эзотерики в голосе. Обычный анкетный вопрос. Перед пятым пунктом или сразу после него. Не Кассандра из греческих легенд, а товарищ Кассандра в хрустящей комиссарской тужурке с маузером в кобуре. Пока что в кобуре.

— Где? — усмехнулся Леша. — В этом мире?

— Нет, — решительным тоном она закрыла тему. — Почему ты уехал в Израиль? Нет-нет! — быстро поправила. — Почему ты уехал из Совка?

Щелк, щелк… в голове замелькали… раньше сказали бы «воспоминания», а в наши дни говорят «картинки в формате JPEG».

Пятый класс. «Леха, а ты еврей, да? А мне мамка сказала, что евреи не так подтираются».

Ошеломляющий факт — бац! — и ты уже не такой, как все. Чужой. И даже подтираешься не как люди…

Хамство, грязь, слякоть безотносительно к национальности. Гордая интеллигентская нищета дома. Серые здания, грубая психология.

Щелк-щелк…

Выкрик грузчиков возле магазина, беззлобный, как констатация факта: «Мойша, уйди с дороги — задавим!»

Желание изогнуть позвоночник, как все, в общем строю, а он даже гнется иначе, невостребованно гнется. Всё не выходит, везде он лишний, повсюду крайний. Не потому что еврей, потому что чужой.

— Почему уехал из Совка? Совок меня выталкивал. Это не значит, что я хороший, а Совок плохой, или наоборот. Мы просто не подходили друг другу, и все. Америка была еще открыта для всех. Как в песне поется?

«Великая, могучая, с баблом, не-по-бе-димая!»

Страна сбывшейся Великой Советской Мечты! Мечты, будоражившей души со времен сказок о щучьем велении, скатерти-самобранке и лежании на печи… Страна мультиварки! Возможности жить, не работая, на пособие! Вот в чем сокрыт истинный смысл этого сладкого слова — свобода!

Сандра улыбнулась.

— Но в Америку я не поехал. Совершенно неожиданно пришло осознание — кроме как в Израиль никуда не поеду. Если хочешь, Израиль позвал меня. Считай, мистически.

Он усмехнулся.

— Смотрели на меня тогда, как на полного идиота. Пальцами у виска крутили: из Москвы собрался в захолустье.

— «Если выпало в Империи родиться…» — задумчиво протянула Сандра. Желтая звезда Давида, вытатуированная на ее левой груди, Маген, Давид, колыхнулась в такт дыханию, капелька влаги в основании одного из шести лучей сверкнула в луче света.

— «Лучше жить в глухой провинции, у моря»? — Леша покачал головой. — Не-а, не было у меня таких мыслей. Что в Израиле легче будет сдать экзамен, чем в Америке, легче будет пробиться в одиночку — было. Но не это было главным.

— А-а! — протянула Сандра. — Значит, было главное?

Ирония? Не обращай внимания!

— Да, — сказал он просто, — было. Неизвестно, из каких глубин мозга, подсознания, коллективной памяти еврейского народа пришло осознание необходимости жить именно в Израиле. И нигде больше. Смешно?

Она не смеялась, не улыбалась. Скрещенные ноги медленно скользнули одна против другой, меняясь местами — шелковое шуршание кожи, взвихрившийся дурман духов, сумрак отливал сталью на шпильках туфелек. Дежа вю «Основного инстинкта».

— Почему же? Ничего смешного я не вижу. Противиться судьбе и бесполезно, и вредно… Мы этого часто не понимаем. С глупым упрямством идем против течения, бодаемся с дубом, прошибаем лбом каменные стены. Выдаем свою неспособность понимать посланные нам знаки, читать между строк за непреклонность силы воли и стойкость характера. Увы!

Сандра с сожалением вздохнула, задумчиво сощурилась:

— Ты поступил правильно, принял предначертание… — Покачала недоуменно головой: — Тогда, прости, я не понимаю, почему ты возвращаешься?

— Теперь не понял я. Куда я возвращаюсь?

— В Россию, Леша, в Россию. — Сандра села, ноги легко скользнули с дивана. — Зачем?

— Я?! — Леша ошеломленно ткнул себя пальцем в грудь. — Я — в Россию? Да мысли такой не было и никогда не будет!

Леша встал с пола, застенчиво сутулясь из-за ничем не прикрытой обнаженности своего тела — характерная черта ранимого человека, — сел в кресло напротив дивана. Спину и ягодицы куснула неприветливая кожа обивки.

До знакомства с Сандрой он либо заматывал бедра полотенцем немедленно после постельных баталий, либо стремительно влетал в халат, путая от скорости рукава, либо — за неимением подручных средств — прикрывался по-библейски ладошкой.

— Ностальгия меня не тревожила никогда, ни на секунду! И мысли вернуться тоже не возникало.

— А на мой взгляд, — Сандра посмотрела сочувственно, — ты одной ногой уже там — в стране исхода.

— Неужели? — Леша задиристо вскинул подбородок. — Обоснуй!

— Еще кофе будешь? — вместо ответа. Она встала одним легким, грациозным движением. Качнувшись на каблуках, наклонилась, не сгибая колен, подобрала с пола красный шелк простыни, скользнувшей вверх по тонким щиколоткам. — Я лично умру, если не выпью прямо сейчас!

— Да! — запоздало крикнул вслед Леша, вздохнул и пошел в ванную за халатом.

Визг кофемолки, шумный выдох пара, аромат кофе.

— Все очень просто, Романов, — она, закутанная в алую тогу, несла на подносе две чашечки крепкого, как серная кислота, эспрессо и запотевшие стаканы с холодной водой и тонкими ломтиками лимона. — Ты сколько лет занимаешься бизнес-лечением?

— Что за новый термин? — удивился он. — Правильно называть этот вид нашей деятельности «организация лечения». «Бизнес-лечение» — это своего рода оксюморон, внутренний парадокс, когда одна часть предложения противоречит второй.

— Что бы я без тебя делала, учитель? — съязвила Сандра. — Вот именно! Чтобы убрать противоречие, надо исключить что-то одно. В данном случае либо бизнес, либо лечение.

Она быстро наклонилась и поцеловала Лешу, убивая протест в зародыше. Как говорили в далеком романтическом восемнадцатом столетии, «запечатала уста поцелуем».

— Дай сказать! Вы же лечите… то есть организуете лечение только иностранцев?

— Да, — осторожно ответил Леша.

— То есть правильно называть ваш бизнес «организация лечения иностранных граждан в Израиле»? Господи, какое тяжеловесное название, нагромождение слов! — с чувством сказала она.

— Ну-у… в целом… да, — еще осторожнее протянул Леша.

Сандра допила кофе, поставила чашку на пол, в ней же, к Лешиному недовольству, погас с обреченным пшиком бычок (он не терпел окурков, загашенных где попало, — привычки застарелого холостяка медленно проступали в его характере, как проявляются с возрастом пигментные пятна).

Она забралась с ногами на диван, и алый шелк покрыл ее всю, словно плащ-палатка.

— Леша к чему словоблудие?

Леша гневно подался вперед. Сандра вскинула хрупкие руки — замаскированная под защиту женская атака. Узел тоги не выдержал, и грудь испуганно качнулась в обнаженном великолепии. Мужской гнев привычно и охотно капитулировал.

Сандра затянула узел.

— Ты же давно в этом бизнесе, милый?

— Один из первых, — кивнул Леша.

— Ты все больше и больше говоришь по-русски, общаешься с русскими, думаешь, как они.

— Сандра, что за шовинизм, в самом деле! — недовольно поморщился Леша. — А то ты общаешься исключительно с израильтосами!

— Леша! — сказала Сандра якобы нейтральным тоном, под поверхностью которого кипела раскаленная магма. — Мне странно слышать от тебя выражения, типичные для неудачников русской улицы. Уважай страну, гражданином которой ты являешься, и говори как положено — израильтяне! И отвечу тебе — да! Да, я израильтянка и общаюсь с израильтянами. Мне не важно, кто они по происхождению — русские, марокканцы, эфиопы или европейские ашкенази.

— Солнце, ну что ты вскипела? — примирительно пробурчал Леша. — Я ничего такого не имел в виду.

— Я? — она удивленно подняла брови. — Я абсолютно спокойна. Когда я сказала «русские», то имела в виду твоих больных олигархов из России и прочих советских стран, а этнические ли они русские, евреи ли или лица кавказской — оказывается, есть и такая — национальности — мне совершенно неважно. Они все одинаковые, как матрешки, отличаются друг от друга только размерами состояния. И духовная составляющая тоже матрешкина — вилла трех- или четырехэтажная, яхта трех- или пятипалубная, любовница двадцатипяти- или двадцатилетняя.

Сухо щелкнула зажигалка, дымовая завеса символически разделила их.

— Что они губят свою страну, мне, честно говоря, все равно, — это их страна. Что они несут заразу своего губительного мировоззрения в другие страны мира — это еще полбеды. Но они несут заразу нам — это беда!

— Господи, Сандра, солнце мое! Куда, скажи на милость, тебя понесло?!

— Меня? Меня никуда не несет. А вот тебя, мой милый, несет назад в страну исхода. На спине золотого тельца с кондиционированным комфортом и бесшумной подвеской.

— Прямо похищение Европы, — фыркнул Леша.

— Европа, увы, давно похищена исламом. — Сандра смежила веки. — Интереса уже не представляет. Тебя никто не похищал, сам пошел на поводу, легко и добровольно.

Повернула к нему голову.

— Золотой телец — это вовсе не отлитый из желтого металла идол, которому якобы стали поклоняться наши предки, стоило лишь Моше Рабейну уединиться с Господом.

Романова всегда весело поражало в Сандре сочетание преклонения с некоторой фамильярностью в ее общении с Всевышним. Сродни отношению к отцу у детей из многолюдных патриархальных семей, не забывших мшистых устоев.

— Золотой телец живет в каждом из нас. Это всепоглощающая страсть к материальному. Деньги — как смысл жизни и способ существования белковых тел.

— А ты, значит, у нас бессребреница, — недобро усмехнулся Леша.

Сандра приподняла голову и пристально посмотрела на него.

— Ты, Леша, прекрасно знаешь, что бессребреницей меня при всем желании не назовешь. — И вновь откинулась назад. — Но это деньги для меня, а не я ради денег. Кто из великих сказал: «Деньги — хороший слуга, но плохой господин»?

— Френсис Бэкон. И где же ты проводишь границу? За которой начинается плохой господин?

Сандра неопределенно пожала плечами.

— Я чувствую ее по-женски, интуитивно. А ты?

— Я думаю, ты пересекаешь эту границу, когда прекрасный в целом девиз «Не останавливайся на достигнутом!» значит для тебя лишь «Зарабатывай больше!»

— Неплохо, Романов! — одобрила Сандра после недолгого раздумья. — Деньги как единственное мерило достижений.

— Угу, — кивнул Леша, — именно так. Надо обратиться в парижскую Палату мер и весов. Ввести сантидоллар, децидоллар и так далее.

— Если ты все так хорошо понимаешь, Лешка, почему не видишь, что сам ринулся через эту границу вслед за своими больными?

— А они-то чем виноваты?

— Тем, что тянут за собой. Есть мощная притягательная сила в их бесшабашной, нагловато-веселой психологии «Умри ты сегодня, а я завтра». Ты не видишь, как становишься одним лицом с ними. А мне со стороны видно хорошо. Да и навыки у меня есть — все подмечать. Е1атаскали неплохо.