Посему сейчас Гвоздь был одет в цветастую гавайскую шелковую рубаху — радостное сочетание красных, зеленых и желтых пятен — под белым льняным пиджаком, вздернутые рукава которого открывали золотой браслет, и белые же свободные, легкие брюки. Звался он теперь Федоровым Петром Ивановичем.

Судя по паспорту — не новому, но и не затрепанному, — господин Федоров был человеком достатка выше среднего — из России выезжал, но ограничился несколькими приличными странами: Германия, Италия, Австрия, Франция (как же русскому человеку без Франции?). Наличие шенгенской визы свидетельствовало о законопослушности владельца паспорта в глазах Объединенной Европы. Паспорт партнера был свежее, но и владелец его был лет на пять моложе. Сверяя печати в паспортах, можно было заметить, что даты последней поездки в обоих паспортах были одинаковыми — не первый совместный выезд за рубеж. Перевозчик стоял, подхватив Гвоздя за локоть, и с интересом поглядывал вокруг густо накрашенными глазами с удлиненными тушью густыми ресницами, не забывая кокетливо посматривать на Гвоздя. Звался он также непритязательно — Михайлов Михаил Валентинович. Одет был в туго приталенную красную рубашку с небрежно, в один отворот, подвернутыми манжетами и черные джинсы, обтянувшие бедра на пределе возможности ткани.

Очередной пассажир с улыбкой облегчения получил свой паспорт обратно и перешагнул границу государства Израиль.

Девушка в кабинке контроля подняла глаза — подходите!

Гвоздь, который держал оба паспорта, обозначая себя тем самым мужской стороной сладкой парочки, и Перевозчик дружно шагнули к стойке.

— Гуд дей! — нейтрально улыбаясь, поздоровался Гвоздь.

— Хай! — прижавшись к нему, игриво мелькнул пальцами Перевозчик.

— Добрый день! — на чистом русском языке откликнулся сфинкс из будки, раскрыв российские паспорта. — Ваша цель приезда в Израиль?

— Туризм, конечно, — улыбнулся Гвоздь. — Святые места. Три религии. Храм Гроба Господня. У вас есть что посмотреть.

— Но самое главное, — подмигнул ей Перевозчик и прижался к локтю Гвоздя, — мы слышали, что у вас к представителям сексуальных меньшинств относятся совсем не так, как у нас! Здесь мы будем нормальными людьми, а не изгоями!

Девушка невнятно вздохнула, скорее с сожалением, чем с одобрением, но печать с сухим треском опустилась на паспорта, открывая парочке путь в гомосексуальный рай.

Подождав багаж минут пять под перекрестными любопытными взглядами пассажиров рейса, словно в лучах прожекторов, Гвоздь и Перевозчик подхватили чемоданы с черной резиновой гусеницы транспортера и беспрепятственно прошли через зеленый коридор таможни в холл. Правильнее было бы сказать — протиснулись через густую толпу, затопившую холл прилета — бурлящую, кипящую эмоциями и невероятно крикливую толпу.

— Г-господи! — в сердцах сплюнул Перевозчик, остервенело выдирая из толпы свой чемодан. — Шумные-то какие, мать твою!

— Восток — дело тонкое, Петруха! — бросил через плечо Гвоздь, пробиваясь вперед. — К такси налево.

Улица ударила под дых влажным тропическим зноем.

— Ух, ни хера себе! — ошеломленно отметил Перевозчик. — На море надо сходить…

— А что? Думаю, разок успеть вполне реально, — согласился Гвоздь.

Такси подкатывали исправно одно за другим, будто огромная карусель, споро, на ходу подхватывая седоков.

Водитель распахнул багажник, ловко разместил в нем чемоданы, и если и не являлся поборником прав сексуальных меньшинств, то и неудовольствия своего никак не выказал — насмотрелся достаточно.

— Address?

— Шдерот Ротшильд, мисада «Брю-Хаус», — выдал Гвоздь на иврите заученную фразу.

— Do you speak Hebrew? — бросил на него в зеркальце быстрый взгляд водитель, трогаясь с места.

— Ноу, — коротко пресек Гвоздь попытку контакта. Водитель поймал в зеркальце его ответный взгляд, осекся и больше на пассажиров не смотрел. Тишина, наступившая в машине, не была тем не ме-нее, напряженной или гнетущей, она просто была привычной для его пассажиров.

Прервана она была всего один раз, когда тугой поток машин, мчавших по трассе «Аялон», влился в центр Тель-Авива.

— В принципе — сойдет, — вынес вердикт Перевозчик, обозревая окрестные зеркальные небоскребы критическим взором колонизатора, попавшего в туземную страну. — Не Европа, но типа нормально.

— Европеец! — фыркнул Гвоздь.

В центре движение замедлилось, стало вязким и нервным. Все пытались подрезать дорогу всем и каждому, проскочить вперед, втискиваясь в несуществующие — математики сказали бы «мнимые» — промежутки между машинами, раздраженно огрызаясь гудками и размахивая руками.

Шум заставлял Гвоздя морщиться и материться про себя, удивляясь долготерпению водителей, ибо в Москве подобное вождение было бы наказано, в лучшем случае, битьем морды.

Благо ехать недалеко. Другая страна, другие мерки, другие расстояния.

— «Брю-Хаус»! — таксист показал на приземистое двухэтажное здание справа. Гвоздь кивнул и достал кошелек. Доллары — они и в Африке доллары.

Солнце било по полной программе, мстило за кондиционированную прохладу салона машины, стремительно наверстывая упущенное.

Хлопнул багажник водитель выгрузил чемоданы, улыбнулся, и такси, без намеков на поворотник, нагло влезло в самый центр потока, наплевав на яростные гудки.

Гвоздь проводил машину взглядом, пока она, мигнув на прощание солнечным бликом, не скрылась за поворотом.

— Куда теперь? — спросил Перевозчик.

— Пошли, пройдемся по бульвару.

— Умрем от жары, нахрен! Переться с чемоданом по такому пеклу!

— Пошли-пошли, не ной! Естественная смерть нам не грозит, а вот неестественная — легко!

В ресторан они не зашли, а пересекли узкий проезд, отделявший их от пешеходной зоны, и пошли вверх по широкому бульвару.

— Мы здесь прямо свои! — оглядевшись, хмыкнул Перевозчик.

В это время дня бульвар Ротшильда не был многолюден, но все равно бросалась в глаза особенность публики — обилие мужских пар (хотя встречались и женские тоже). Смешанные пары, которых было совсем немного, смотрелись на этом фоне лишним элементом, не враждебным, но явно чужеродным.

— Куда нам до них! — Гвоздь криво улыбнулся. Улыбка вообще не была его сильной чертой. — Тебе весь прикид сперва сменить надо, на золотистые «Версаче», что ли. А так на местного гея ты не тянешь, только на простого пидара.

Перевозчик надул губы и, демонстративно дернув плечиком, отвернулся.

— Смотри! Войдешь в роль, потом не выйдешь!

— Даже не мечтай! — скорчил рожу Перевозчик. — Ничего тебе не обломится, противный!

Гвоздь весело фыркнул, закатив глаза к небу.

Они шли, волоча проклятые чемоданы, совершенно лишние и нахрен не нужные. Но пассажир без багажа — это подозрительно, а двое мужчин, путешествующих налегке, — подозрительны вдвойне! Тащи теперь на себе эту обузу, словно кандалы, блин, и потей! И ведь не оставишь, не бросишь, не швырнешь украдкой в мусорный бак! В этой стране это не пройдет — бдительный народ, пусть и пидары, в момент засекут, сфоткают на телефон, вызовут полицию и — аллилуйя! Доказывай, что ты не аллах акбар. И писец мохнатый — спалился, дело завалил, беда!

— Ладно! Стой! — Гвоздь давно скинул пиджак, но это не помогло — пот пропитал лихую гавайку — Километр протопали, хватит! Давай присядем…

Под мощным стволом неизвестного Гвоздю дерева (Гвоздю, собственно, все виды деревьев были до фонаря. Они интересовали его исключительно с утилитарной точки зрения — в качестве укрытия) стояла пустая скамейка. К тому же — о чудо! — стояла она в тени! Благословенны дела твои, о Господи!