Валкий армейский автобус, подвывая и жалуясь мотором всему миру на свою загнанную старость, тащился по жаркой, выжженной солнцем до белизны проселочной дороге, возвращая Лешу Романова со товарищи из очередного милуима на гражданку И плевать, что кондиционер в автобусе не работает и белый мелкий песок сушит горло и скрипит на зубах, плевать! Через десять минут — база, еще полчаса — сдать оружие и все армейское барахло, расписаться в журнале. И — прости-прощай, ЦАХАЛ, до следующего года!

Автобус качался на кочках, публика рассказывала анекдоты, материлась, орала разную чепуху хриплыми, сорванными в попытках перекричать друг друга голосами.

Романов усмехнулся сам себе — не подумайте, что автобус заполнили молодые солдатики срочной службы, нет! Все — пузатые, лысоватые, а то и откровенно лысые дядьки. Убеленные, можно сказать, сединами отцы семейств. А по поведению — молокососы! Нет, правильно говорят: разница между мальчиком и мужчиной в цене их игрушек…

Телефон? Телефон. Жарко, потно, трясет… Хрен с ним, пусть звонит, кому надо — тот дозвонится, лень руку тянуть к карману, отстегнуть клапан, нашарить мобильник… Целая куча последовательных и тяжелых физических действий. Не хочу! Замолчал, слава богу. И тут же зазвонил вновь. И снова. И снова.

Романов от души послал изобретателей сотовой связи на три буквы и выполнил цепочку последовательных и тяжелых, но необходимых физических действий.

Голос Духина прогнал сон, лень, пот. Хотя он сказал только:

— Леша, ты? — обычные, ничего не значащие слова, но из них прорывалось, рвалось наружу нечто страшное, неимоверно тяжелое. Из них рвалось наружу горе.

— Ну я, — словно застуканный с поличным школьник, выдавил из себя Романов.