И они всё спали, спали и спали. Когда же Малыш проснулся, папа и мама уже встали. Они лежали в постели и разговаривали.

— Мама, дадите мне мёда?

— Мёда? Какого мёда? Малыш, ведь у нас мёда нет.

— А тот, что нам вчера Яночка прислала.

— Вчера? Яночка? Тебе, миленький, приснилось.

— Нет, мама. Ведь вы мне его вчера уже давали.

— Вот как! Это тебе приснилось. Давай-ка, вспомни! Помнишь, мы напоследок были у крёстной, потом всё сразу заделали и с тех пор спим.

— Жалко! Но во сне-то было так!

Малыш начал хмуриться. Тут ему пришло в голову:

— Папа, как там на улице? Я бы посмотрел!

А папа ответил:

— Дорогой Малыш, там холодно, ты замёрзнешь. Да и двери у нас заложены дровами.

— Но папа, мы ведь можем через окно посмотреть.

— Да оно тоже забито и законопачено. А то бы к нам сюда холод прошёл.

И только когда мама сказала, что тоже хотела бы посмотреть, как там снаружи, и что потом она бы немного протопила, тогда папа согласился. Встал, отбил от окна доску, а Малыш ему помогал. Потом потихоньку выбрали мох и вот что увидели: полным-полно снегу, поляны не было, склона тоже, один только снег. На можжевельнике над их домиком его было столько, что ветви даже прогибались. Солнышко чуть светило, и снег очень красиво мерцал, и было тихо-тихо. Малышу хотелось ещё смотреть на всё это, но папа сказал, что там мороз, и нужно скорее окно опять законопачивать и забивать. И они его законопатили и заколотили.

Мама тем временем уже затопила и собиралась сварить немного супа. И сварила. Хорошенько помолились и стали есть. Но было им всё же холодновато, и тогда они скорее улеглись и стали беседовать.

— Папа, а что если у крёстной всех замело?

— Не замело. Они живут под дубом.

— А Яночка! Мама, где она живёт?

— Она живёт во мху среди вереска.

— Её замело, правда ведь! А она говорила, что проводит меня, когда я первый раз полечу.

— Ну, не бойся! Ну и пусть замело. Она ведь затопит, если ей холодно будет.

— А дрова у неё есть?

— А чего бы им не быть!

— А она там одна?

— Одна.

— А почему она одна?

— Ну, потому что никого у неё нет. Папа и мама давно умерли.

— О, я бы не хотел быть один.

— А если бы Господь Бог так захотел, тебе бы пришлось слушаться.

— Пускай, ведь у Яночки есть мёд и вино! Правда же, что то вино у крёстной было от неё?

— Не знаю, милое дитя. Наверное.

Тут их прервал папа.

— Малыш, ты в самом деле думаешь, что Яночка там одна?

— Ну, раз с ней никого нет.

— Почему же с ней никого нет?

— А кто же?

— Господь Бог с ней. Её папа говаривал, что о послушных светлячках Господь Бог заботится, поэтому с ними ничего не может случиться, а если что и случится, то так надо. И Яночка это хорошо знает и слушается, и ничего не боится.

— А вы её, папа, любите?

— А почему бы мне её не любить!

— А вы, мама, тоже?

— Конечно, люблю.

— А крёстная её тоже любит?

— А как же. Все светлячки друг друга любят.

— Папа, а когда же мы полетим?

— Подожди, вот будет опять лето. Наверное, на святого Иоанна.

— А как это бывает, когда людям светят?

— Ничего особенного не происходит. Мы только летаем, а они видят.

— А если уже и крылья болеть станут?

— Дать им немножко отдохнуть. И тут же снова летать.

— Папа, а что эти люди делают, когда вы им не светите?

— Милое дитя, я не знаю, что они делают. Наверное, тоже спят или рассказывают друг другу сказки. Но я всё время слышу, что они не слушаются, и будто бы у них не всё хорошо.

— Не всё хорошо? В чём же?

— Ну, они друг друга не любят.

— Я бы им тогда светить не стал, раз они друг друга не любят.

— А это не наша забота. Если Господь Бог хочет, чтобы мы им светили, мы и светим.

Малыш всё думал о тех сказках.

— Мама, расскажите мне какую-нибудь сказку!

— Но я, Малыш, уже ни одной не знаю.

— А ту, что вы мне давно рассказывали.

— О чём же она была?

— А помните, о том котике и кошечке. Помните?

И мама ответила, что расскажет, и начала.

«Жили-были котик и кошечка. И было это давно. Котик был такой красивый, весь чёрный как уголь, а кошечка — такая изящная, вся белая как молоко.

И они любили друг друга. И вот однажды родились у них котята. Трое, два котика и одна кошечка. Один из них был чёрный как уголь, второй белый как молоко, а кошечка была полосатая. Они любили друг друга и были добрыми. Всегда весело играли или помогали папе с мамой мурлыкать. Однажды весной мама сказала: „Дети, я с папой пойду поймаю какую-нибудь мышку или ещё кого, чтобы вам было, что есть. Ведите себя хорошо и не ссорьтесь! Мы скоро придём. Я вам туг немножечко натоплю, чтобы холодно не было“.

И немножечко им натопила, ушла и закрыла за собой двери, чтобы к ним туда никто не забрался. Котята весело играли. Тут котики решили, что будут бороться. А кошечка, что тоже будет. И так они все боролись и боролись, пока белый котик не оказался внизу. Ему было больно, и от этого он злился. Тогда он сказал, что больше с ними играть не будет. Сел у печи, хорошенько вылизался и сказал: „Смотрите, я такой красивый, весь беленький как молоко, а не такой грязный как дымоход и не такой чёрный как уголь“. Но второй котик сказал, что он намного красивее, точь-в-точь, как папа. Тут и кошечка начала хвастаться, мол она самая красивая, сразу и чёрная, и белая.

И так начали ссориться, и ссорились, и ссорились, а потом стали толкаться, и толкались, и толкались, пока не столкнули печку. Печка завалилась, угли высыпались, в комнате начался пожар, полки, постель, шкаф, стол, всё загорелось — котята хотели убежать, но двери были заперты. И они так кричали, так кричали, но огонь их всё же поглотил. А когда пришли папа с мамой, котики и кошечка уже сгорели, сгорел и домик, и всё сгорело, потому что котята не слушались. И папа с мамой плакали. Рядом на холме стоял стол бок, на столбе повесили звонок, и звонили, и звонили, и был всем слушавшим урок. Дин-дин-дон, дин-дин-дон!»

Малыш слушал. Сказка ему нравилась. Он держал маму за руку, повторял «дин-дин-дон», и незаметно уснул, дин-дин-дон. И они всё спали и спали, а когда Малыш снова проснулся, папа с мамой уже не спали. Они лежали в постели и разговаривали.

— Папа, а когда же мы полетим?

— Ну, Малыш, когда придёт лето.

— А когда придёт лето?

— Когда? Как только пшеница зацветёт.

— А ещё не цветёт?

— О, ещё нет.

— Папа, а давайте посмотрим!

— Ну нет, Малыш, напустили бы сюда холода. Ещё ничего не цветёт.

Но раз Малыш сильно просил, и мама поддержала, что потом опять немножко протопит, тогда они встали, отбили доску, вытащили потихоньку мох и тут увидели: что был вечер и луна смотрела как рыбий глаз. Вокруг уже зазеленело, там вдалеке на каштанах из почек выглядывали листочки, а откуда-то сверху доносилось пение жаворонка.

— Видишь, Малыш, ещё ничего не цветёт. А вон там внизу, смотри, пшеница. В ней пока и ворона бы спрятаться не смогла. Она ещё долго не зацветёт. И там холодно.

Тут мама перебила папу.

— Смотри-ка, там, у ручья под ольхой, не три ли это маргаритки?

И папа посмотрел туда.

— Ах, и правда, три маргаритки. А там ведь маргаритки никогда не росли. Это умерли три светлячка. Наверное, они куда-то не успели, в прошлом году мороз скоро ударил, они туда забрались и замёрзли.

И Малыш заплакал.

— Мамочка, это крёстная, крёстный и Голубка, их замело, я же говорил.

— Ну не плачь, Малыш, это не они, — утешал его папа. — У Голубкиной маргаритки был бы красный ободок, а эти целиком белые.

И тогда Малыш плакать перестал.

— Папа, а маргаритка везде вырастает там, где умирает светлячок?

— Везде, а когда умирает личинка, там вырастает маргаритка с красным ободком.

— А что, если бы дятел сожрал крёстного, там бы тоже выросла маргаритка?

— Тоже.

— А где?

— Где-нибудь внизу под буком в траве.

— Папа, а дятел нас не схватит, когда мы полетим?

— Вряд ли. Он в лесу, а мы в лес не летаем. Только если сквозь него надо пролетать, а потом, как Господу Богу будет угодно.

Малыш тем временем мысленно был уже за лесом.

— Папа, мы тоже полетим к тому большому красивому дому с большими дверями, куда вы через окно влетели?

— Если будешь слушаться как следует, как-нибудь слетаем.

Окно папа уже забивать не стал, только хорошенько мхом заложил. Мама затопила и стала варить супчик. Варила-варила и сварила. Малыш подставил стул к столу, они сели, и папа стал молиться:

И они ели и наелись, но выходить на улицу даже и не думали.

Только ещё разок посмотрели в окно, но совсем чуть-чуть. Было ещё очень холодно, поэтому они скорее опять легли и стали разговаривать. И разговаривали, но когда обо всём поговорили, маме захотелось, чтобы они снова уснули, но папа и без того уже наполовину спал. Но Малышу спать не хотелось. Он просил, чтобы мама рассказала ему какую-нибудь сказку, но раз она больше ни одной не знала, пусть расскажет ту, старую, И мама начала:

«Жили-были котик и кошечка. И было это давным-давно. Котик был такой красивый, весь чёрный как уголь, а кошечка такая изящная, вся белая как молоко. И они любили друг друга. Однажды у них родились котята. Трое, два котика и одна кошечка. Один был весь чёрный как уголь, второй полосатый, а кошечка была белая как молоко».

Но тут Малыш закричал:

— Нет, мама!

— Что не так?

— Не так это было!

— И как же было?

— Та кошечка была не белая как молоко, а была полосатая!

— Ну, это всё равно.

Но Малышу казалось, что не всё равно, и он начал плакать. Папа проснулся.

— Почему Малыш плачет?

— Правда ведь, папа, это не всё равно?

— Что это?

— То, что кошечка была полосатая, правда же? А не белая, как молоко.

— Ну да. Была полосатая. Спи только!

А мама сказала:

— Ну вот, видишь, когда мне хочется спать, ты меня всё время мучаешь.

И быстро дорассказала:

«Рядом на холме стоял столбок, на столбе повесили звонок, и звонили, и звонили, и был всем слушавшим урок. Дин-дин-дон, дин-дин-дон».

Малыш держал маму за руку и повторял «дин-дин-дон», пока не заснул, дин-дин-дон.

И они все спали, спали и спали.