Утром меня разбудил Лёва.

– Просыпайся, Малой приказал грузить все вещи в «Урал».

– Ну, наконец-то, а куда везут?

– Пока не сказали…

– Может на постой в комендатуру? А то от этой жизни у нас скоро вши заведутся…

В стоявшие возле лагеря «Уралы» свободные бойцы с рвением грузили всё имущество отряда: продуктовые коробки, ящики с боеприпасами, тяжёлое вооружение, обмундирование и прочие хозяйственные вещи. Справились мы быстро, и откуда только взялись силы… Воодушевлённые сменой места, довольные бойцы, сидя в кузове «Урала», предполагали, что возможно нам предстоял краткосрочный отпуск в одной из школ. Но долго радоваться нам не пришлось. Оказалось нас перебрасывали на усиление очередного блокпоста, который, по данным разведки, этой ночью должны были атаковать танки.

– Ну, ничего… на другой блокпост значит на другой блокпост, главное, что Король не свалил, – повернувшись ко мне, сказал Лёва.

– Почему?

– Колонна с ранеными задержалась и пройдёт здесь только сегодня вечером, когда он уже будет лежать где-нибудь в пыльном окопе.

– А главное вместе с нами, – добавил я, искоса посмотрев на Короля, который, изредка поглядывая на меня, ожидал скорой расплаты за ночное предательство.

Когда наши «Уралы», вырулив в досмотровую зону, проезжали бетонные блоки, из-за баррикады вышли местные ребята, дежурившие с нами ночью. Мы оставляли, ставший нашим домом, этот не спокойный блокпост. Теперь уже махавшие нам на прощание парни будут обедать в нашей столовой, спать в нашей беседке, укрываться от бомбёжек в наших окопах…

* * *

После недолгой дороги наш Урал остановился перед перекрёстком, «Урал», следовавший за нами проехал дальше, мы же свернули на грунтовую колею, уходившую в лесопосадку. Проехав небольшой лес, мы выехали на хорошо асфальтированную дорогу спускавшуюся в балку, по бокам которой возвышались терриконы.

Дорога привела нас к живописному месту, напоминающему базу отдыха. За одним из терриконов находилась небольшая роща с протекавшим в ней ручьём. Через ручей были построены несколько деревянных декоративных мостиков, которые вели к одноэтажным домикам, срубленным из дерева и украшенными резными панелями. Почти возле каждого домика стояла сложенная из брёвен беседка.

Как только задний борт грузовика ударился о кузов, все поспешили вниз к беседкам, перевести дух после пыльной дороги.

– Дамы! А вы нечего не забыли? – выглядывая из-за угла, окликнул нас Силач. – А вооружение кто разгружать будет, я?!

Возле главного дома, который служил магазином и одновременно администрацией этого райского местечка, прогуливались павлины. Но нам было наплевать на них, мы кинулись в магазин в надежде купить что-нибудь из прохладительных напитков. На входе в магазин уже стоял довольный Малой и раздавал всем по бутылке «спрайта».

– Не забудьте хозяйку турбазы поблагодарить.

Вскоре подъехал микроавтобус, из него вышло трое мужчин солидного возврата. Подойдя к нашей беседке, один из них закурил, и поглаживая кобуру на поясе, обратился к нам:

– Хлопцы, задача такая – там за домами есть большой мост, мы его быстренько минируем, и занимаем позицию метрах в двадцати после него, в зелёнке. После того как колонна танков пройдёт через мост, мы пропускаем два танка и подрываем его. Ваша задача: взять танки целыми, не вздумайте из «РПГ» по ним стрелять. Докуриваем и вперёд.

Весь салон микроавтобуса был забит полипропиленовыми мешками, в которых обычно хранят муку или сахар на складах. Навскидку они оказались достаточно тяжёлыми килограмм под тридцать. Внутри были кирпичики, напоминающие хозяйственное мыло. Быстро передавая по цепочке мешки, мы сложили их под мост, а дальше над ними уже колдовали подрывники.

– А то «укры» дураки, для подхода к блокпосту выберут именно эту дорогу, да ещё с мостом. Да здесь за каждым терриконом уйма просёлочных дорог, которые местные накатали, мы и опомниться не успеем, как они у нас за спиной окажутся, – дал нам стратегический расклад Ром.

Так и не дождавшись танков, нам было приказано ехать на следующий блокпост, который находился перед единственным перекрёстком главной дороги. Уж там-то, мы бы с ними точно не разминулись.

«Эх, вернуться бы сюда после войны, и любоваться всем этим великолепием на сытый желудок. Здесь, наверное, чертовски красивый закат».

Спрятанный за одним из терриконов, на крутом подъёме дороги, этот блокпост имел очень хороший сектор обстрела. Особенно для внезапности это место подходило лучше всего. Спускаясь вниз, дорога через несколько десятков метров поворачивала за террикон, не давая тем самым противнику обнаружить засаду на расстоянии, и применить всё преимущество танков.

Возле одной из баррикад стояла расстрелянная красная «семёрка», с пулевыми отверстиями на лобовом стекле и водительской двери.

Сгрузив тяжёлое вооружение, мы помогли расчёту «СПГ-9» выгрузить их громоздкую бандуру. Затем старшие бойцы отряда разбрелись по территории блокпоста в поисках пищи.

Нормальной еды найти на блокпосту не удалось, местные сами находились на голодном пайке. Всё что у них было – мешок с крупой, несколько булок хлеба и лимонад. Лёва, зная мою привычку не есть перед боем, отговаривал меня от столь позднего завтрака, чтобы забрать себе мою порцию. Но, наплевав на все предосторожности, я наслаждался каждым куском белого хлеба.

Закончив завтрак, я заметил как Матрос, бродя по территории блокпоста и время от времени останавливаясь, прищуривал свой глаз, словно художник, выбирающий место для написания картины. Подойдя к нему, я заговорил с ним.

– Саша, чем занят?

– Шарнир попросил выбрать позиции для «СПГ» и пулемётчиков.

– Может им на высоте занять позицию?

– «СПГ» поставим в кустах, а пулемётчиков положим возле дороги, – говоря вслух, будто бы советуясь сам с собой, он отправился исследовать кустарники.

От расстановки бойцов перед засадой порой зависит исход всей операции. В этом деле нельзя полагаться только на интуицию, поэтому Матрос использовал свой богатый потенциал математических знаний. После того как всё было готово, вновь потянулись бесконечные минуты ожидания.

Но, как и положено на войне, случилось не предвиденное, «укры», воспользовавшись одной из просёлочных дорог, обходили нас справа. Пока перетащили «СПГ-9», эффект внезапности был потерян. Расчёт «СПГ-9», сделав несколько выстрелов по танку, оттащил орудие за холм. Один из зарядов, угодил в башню танка, но сбив с него динамическую защиту, не нанёс ему серьёзного урона. Мы сделали из «АГСа» несколько очередей по танку чтобы посбивать с него динамическую защиту и, если повезёт, сбить с него гусеницу.

Война, подобно карточной игре, состоит из невероятного везения, глупых случайностей и непредсказуемых итогов для игрока.

В тот день «укры» блефовали, огрызнувшись, они скрылись в зелёнке. Типовой бой, ничего особенного, мы старались не высовываться из-за холма, а «укры» ‒ из-за брони. Ну, постреляли друг в друга и разошлись. Но бойцу, стрелявшему из «РПГ-7», оторвало ногу. Оператор-наводчик «БМП-2» в последний момент, перед тем как скрыться за деревьями, успел дать длинную очередь из «тридцатки31». Казалось бы, выскочи он на несколько секунд позже и пронесло бы, ведь оператор-наводчик стрелял на бум, создавая плотность огня только и всего. Но теперь эти несколько секунд навсегда изменят жизнь парня. Это мгновение отбросит его на другую войну, войну с самим собой. Каждый день острые как бритва мысли будут полосовать его разум осознанием своей вины перед обществом, которому он теперь не будет нужен. Теперь его жизнь разделится на два этапа: до и после ранения.

Это только в телевизоре калеки оптимисты лазают с протезами по горам, а инвалиды колясочники женятся и заводят семьи. В реальной жизни всё куда прозаичней. Теперь он будет гнить в маленькой «хрущёвке» где-нибудь в Гадюкино, и всю оставшуюся жизнь будет обузой для государства. Но если безразличие государства ещё можно пережить, то безразличие общества пережить будет куда сложнее. Здесь, в России, за его спиной будут шептаться: «Ну и куда он поехал? Чего добился?!»

Общество, которое не ценит по-настоящему отважных и честных мужчин, не имеет право на существование. В наше время воспевается популяция особей, обладающих максимальной приспособленностью к среде, в которой они существуют. А, как известно, приспособленцы на подвиги не способны. Отвага – дело не минутное, это качество должно взращиваться в мужчине с раннего детства, чтобы в нужный момент у него не дрогнула рука, а в сердце не возникло вопросов: зачем и почему? Если с обществом всё понятно, оно следует своим инстинктам, исходящих из базовых потребностей. Но почему государство не заботится о своих не признанных героях – остаётся загадкой. После горячих точек о них забывают, преследуя куда важные цели по достижению международного первенства по хоккею или футболу.

Но если обратиться к истории, которая, как известно, учит нас, чтобы мы впредь не совершали ошибки своих предков. Возможно ли нам почерпнуть опыт у наших правителей, решавших и не такие сложные задачи. Как же они справлялись с этой проблемой?

Теперь, набирающий популярность в молодёжных кругах, такой правитель как Сталин, по своему, лаконично и жёстко, а главное в короткие сроки решил эту проблему. Когда тысячи инвалидов, населявших Москву после мая 45-го, стали раздражать победителей своим неприглядным видом, их решили свезти в специально построенные для них учреждения. Половина из них живыми до пункта назначения не доехала. Ведь больных и нуждавшихся в постоянном уходе инвалидов везли как скот в вагонах-теплушках. Но даже те, кто смог пережить дорогу смерти, вряд ли были довольны своим новым местом жительства на острове Ваалам, что находится на Ладожском озере. Ведь климатические условия северной части России подходят не всем-то здоровым людям, не говоря уже про инвалидов. Вот такая благодарность государства, за просчёты которого, они, являясь ответчиками за отчизну, заплатили сполна.

С «афганцами» поступили немногим лучше – чиновники их просто не замечали. Человек, исполнивший свой интернациональный долг, имел проблемы с устройством на работу, так как их опасались брать из-за стереотипов: будто бы большинство «афганцев» наркоманы, либо с психическими заболеваниями.

«Чеченцам» платят пенсию, но говорить о том, что ты участвовал в первых двух операциях, не принято. Потому как на той войне наши солдаты слишком жестоко воевали, а в перерывах между боями находились такие командиры, которые совершали насильственные действия по отношению к мирному населению. Но если полевому суду удалось снять погоны со своенравного полковника, то память о «бате» им вытравить из народных песен не удастся.

Участников событий на Украине вообще не поймут – официально мы участия не принимали, ну, а если случилось, извини, капиталистическое общество оно, как известно, не с человеческим лицом. Так что же заставляет Иванов вновь и вновь идти на смерть без контракта?

Когда у американца начинается депрессия, он идёт к психоаналитику. «Мозгоправ» выписывает ему кучу препаратов, от которых больному действительно становится лучше, правда на время, до тех пор, пока пациент не привыкнет к дозе. Затем ему потребуются новые препараты, с ещё большим по своей силе наркотическим эффектом.

Европеец в минуты тоски обращается к искусству, часами разглядывая картины гениального шизофреника и эротомана.

Русский, из-за навязанной ему традиции, начинает пить, пить беспробудно, с дебошами и драками. В лучшем случае борьба с депрессией приведёт больного в тюрьму, где ему придётся взять себя в ежовые рукавицы и забыть о своём недуге, дабы не опустится на низшую ступень существования.

Вот и выходит, что доведённому до депрессии человеку, платить за смертельный риск не нужно. Нужно просто создать все условия, чтобы он сам отправился на войну. Получается, человек думал, что он сам решает свою судьбу, а оказалось, что нет, опять за него всё решили, его как ручеёк направили в огромное море крови.

Стабильность для общества лучше всего, что ж, может быть это и так. Но у коров в стаде тоже есть иллюзия стабильности, пока их поодиночке не отведут на бойню.

Тот боец не был из общего стада – он был воином. Осознав потерю ноги, ему за несколько секунд удалось всё это понять, на что другому не хватит и всей жизни. Он только спросил: «Я попал?».

А ещё он сказал, что в ополчении он всего десять дней, был он родом из Урала.

* * *

К вечеру нас привезли на блокпост №19, тогда в ополчении блокпостам присваивали порядковые номера.

– Ну что, не смогли их из засады потрепать? Будем здесь ждать, – сказал нам Матрос.

Блокпост представлял собой бывшую частную турбазу. Война это место обошла стороной. На небольшой территории находилось несколько одноэтажных домиков из красного кирпича. Возле каждого из них находилась бревенчатая беседка, со стоявшим рядом мангалом. Возле хозяйственной постройки стоял небольшой декоративный фонтан, которые бойцы сразу же приспособили под умывальник.

Сразу за домами начиналось поле, за которым тянулась лесополоса преимущественно из хвойных деревьев. Изумительный хвойный запах особенно ярко доходил до нас вечером, когда его гнал приходивший с полей прохладный ветер.

Но больше всего поразила меня не природа, а наличие на блокпосту девушек-ополченок. Они расхаживали в новеньких маскировочных халатах. Две девушки на своих хрупких плечах носили «ублюдки», а у третьей за поясным ремнём красовался пистолет «ТТ».

Нельзя сказать, что они были некрасивые, но ни одна из них мне не приглянулась. Что не скажешь о наших бойцах-стариках, которые сразу же принялись обхаживать вооружённых дам.

Смешной гарнизон состоял из трёх девушек, их старшего – мужчины средних лет, с лишним весом, который расхаживал в милицейском камуфляже, да парня лет 13-14, который был одет в ушитые штаны защитного цвета.

Он по-детски, с гордостью рассказывал нам, что старший блокпоста обещал первый лишний автомат отдать ему.

Две девушки были очень приветливы, они с интересом слушали бывалых бойцов. А те, рассказывая об удачных атаках и ночных вылазках, вели себя словно гусары.

И только та, у которой был «ТТ», после нескольких указаний, данных ей по поводу нашего размещения, незамедлительно исчезла в одном из домиков, где располагался их старший.

Вечер был шикарным. Нас накормили горячим супом со свежей курицей, причём тарелки нам разносили сами девушки. После сытного ужина нас разместили в одном из домиков. Кроватей, как впрочем и другой мебели, в комнате не было, поэтому мы, бросив свои скрутки на пол, поспешили к фонтану. Те же бойцы, которым не хватило места, расположились возле входа в домик, на газоне.

Спать под крышей было намного лучше. Теперь нас не продувал ночной ветер, а утром не атаковали мухи под палящими лучами солнца.

Ближе к полуночи приехал Шарнир и привёз три «РПГ-7» с зарядами, несколько «шмелей» и пару «двадцать шестых». Всё это сложили внутри нашего домика.

Вскоре приехали несколько ополченцев в кубанках – это были местные казаки. Их командир, поздоровавшись с Шарниром, пригласил его на беседу в домик, затем туда были приглашены Матрос и Водяной, как опытные бойцы отряда.

Сквозь приоткрытую дверь были видны их сосредоточенные лица и карта, склонившись над которой, они закуривали сигареты. От лампочки, висевшей под потолком, исходили лучи тусклого света, которые, пронизываясь плотными пластами табачного дыма, создавали красивую игру синеватых оттенков.

– Опять что-то замышляют, – подойдя к Лёве, тихо шепнул ему я.

– Они-то придумают, а нам потом под п… рез попадать, из-за их фантазий.

– Ты видел, куда они всё «БК» сложили?

– Куда?

– В угол нашей комнаты, причём никто даже не удивился этому.

– Ну, им видней. Всё, я спать, когда ещё поспим на мягком.

Ночью я долгое время не мог уснуть, представляя как от попадания случайного снаряда в наш домик, взрываются заряды для «РПГ-7», вздымаются вверх огненные шары от «шмелей».

«А что, если они и впрямь ночью подойдут? То что Матрос выставил дозор, это конечно хорошо, ну, крикнут парни, проснёмся мы, и что получится? Всё будет как обычно, когда при выгрузке из «Урала», каждый постарается быть налегке, ведь кому охота с тяжёлым бегать.

Дождавшись пока уедет Шарнир, я вышел на улицу покурить, а заодно поделиться с Матросом своими опасениями.

– Матрос, всё «БК» лежит в углу, место конечно хорошее, но только на случай дождя. А если случайный снаряд в дом попадёт? А при тревоге кому какой гранатомёт брать? К тому же…

– Шершень, ты шо, да бери какой хочешь, никто против не будет, – перебив меня, засмеялся Тополь.

– Да вы не поняли. У нас опять всё неорганизованно, а если получится как при разгрузке? Все ломанутся в укрытие, а вооружение останется лежать в домике. Предлагаю будить всех и назначать гранатометчиков. Закреплять за ними гранатометы, чтобы они даже спали с ними. К тому же, не мешало обучить бойцов хотя бы теории использования противотанковых средств.

– Шершень, иди спать, у тебя «АГС» есть, думай о нём, – похлопав меня по плечу, сказал Тополь.

Задумавшись, Матрос закурил сигарету, и сделав несколько затяжек, кинул мне:

– Пойдём!

Уже успевшие уснуть бойцы, ворча, неспешно подтягивались к беседке, в которой развернулся наш учебный класс. Садясь за стол и жмурясь от горевшей лампочки, они протирали свои глаза.

Оказалось, что пользоваться противотанковыми средствами умели Ёжик, Матрос и Тополь. Но Тополь, отказавшись присутствовать с нами, устроился в одной из беседок.

– Ну что, Ёжик, давай показывай, обратился к нему Матрос.

– Да я также знаю, как и ты. К тому же с некоторым вооружением я знаком только теоретически.

– Ёжик, а что, вас в «ФСБ» на полигон не водили? Вы там только в классе занимались? – с иронией в голосе спросил Матрос.

– Вот поэтому я и не хочу связываться…

– Ёжик, ну давай уже показывай, да мы спать пойдём, – крикнул кто-то из ребят.

Приступив к инструктажу, Ёжик поочерёдно брал в руки, лежавшие на столе противотанковые средства, и объясняя их назначение, показывал как привести оружие к бою. На вид ему было лет тридцать, его наголо подстриженные волосы и чёрная щетина придавали вид грозного боевика. Но в голубых глазах Ёжика иногда читалось смущение из-за не непривычной для его скромного характера роли преподавателя.

Самым сложным оказалось подготовить к выстрелу «муху». Если «шмель» приводился в боевое положение очень просто: требовалось откинуть ручку и планку для прицеливания, и взвести спусковой механизм. С «мухой» же было всё иначе – прежде чем стрелять, было необходимо открыть заднюю крышку, развести трубы гранатомета в разные стороны, взвести ударно спусковой механизм, затем установить прицел на плюс или минус, в зависимости от времени года, и только после этого производить стрельбу.

В эту ночь новым расчётом «РПГ-7» стали Чек и Грузин. Причём Чек явно был недоволен своей новой специальностью, он с осторожностью брал «РПГ-7» в руки, словно это была бомба с часовым механизмом. А после того, как я небрежно прислонил снаряжённый гранатомет к лавочке, на которой он сидел, он, побелев, промолвил:

– Ты что, а если бы он упал?

– Одной морковкой32 меньше, – рассмеявшись, ответил я.

– Эх, дети, какой же дурак вас на войну пустил? Вам в пору под луной с будущими жёнами гулять, а вы здесь под минами ходите, – отвернувшись от нас, сказал Грузин.

Вообще Грузин говорил редко, больше молчал, воспринимая всё отрешённо. С седеющей бородой и невозмутимым характером он удивлялся, когда, устроившие между собой перепалку, бойцы не реагировали на его замечания.

– Почему ругаетесь? Перестаньте. У нас когда старший говорит – все молчат. Горе, горе будет вам, если вы не научитесь уважать старших, – укорял он споривших бойцов со свойственным ему кавказским акцентом.

* * *

Проснувшись утром, я был удивлён тем, что для другого человека являлось обыденностью.

То есть я, по обыкновению, не бежал в ближайший окоп, так как по утрам бомбили чаще всего, или надо мной не стоял Король, упрекая меня за длительное пробуждение при смене его на посту. Проснувшись, я услышал щебетанье птиц, треск поленьев, сгорающих в костре, весёлые голоса девушек-ополченок, которые гремели посудой. Обычная мирная жизнь стала такой далёкой и непривычной. Мозг уже успел перестроиться к кошмарной военной обыденности. Это прозвучит странно, но на вторую ночь нашего пребывания на 19-ом блокпосту, я впервые не смог уснуть сразу. Проворочавшись около часа, я понял причину бессонницы. Привычка засыпать под уханье залпов артиллерии или нескончаемую канонаду крупнокалиберных пулемётов сыграла злую шутку. Тишина несла не только передышку от круговорота тяжёлой, не дающей возможности задуматься службы, но и сотни мыслей о настоящем, будущем и нашем месте в нём.

Через пару дней нашего пребывания на 19-ом, в отряде прошёл слух, что со дня на день должен вернуться Моторола, который проходил лечение в Крыму. Попытка разузнать о нём у бойцов не дала каких либо внятных результатов. Треть его не видела, остальные, лишь улыбаясь, говорили: «Когда увидите, сами сделаете для себя выводы». Только Матрос, который успел повоевать с ним, отмечал его хитрую тактику ведения боя, которой он, скорее всего научился, проходя контрактную службу на северном Кавказе.

Ещё Матрос рассказывал, что Моторола бережёт людей, его бойцы без бронежилетов и прочей защиты в бой не идут.

– И смотрите на будущее, Мотор в своём подразделении пьяных не терпит. Пинок под зад и исключение из отряда может показаться очень мягким наказанием, потому как характер у него жёсткий, но справедливый. Степень наказания будет зависеть от того, где и при каких обстоятельствах он вас за этим делом застанет, – назидательно говорил нам Матрос.

В день ожидаемого приезда Моторолы, Матрос приказал нам заняться своим оружием. Рассевшись перед домиками, мы принялись чистить свои автоматы, нарушая при этом все мыслимые правила техники безопасности при чистке оружия.

Оружейное масло оказалось только у Ёжика. Он предусмотрительно носил его в специальном кармашке разгрузки, который другие бойцы обычно набивали бесполезными мелочами.

– Нет, Ёжик, ты точно «ФСБшник». У обычного бойца в таком кармашке конфеты лежат, а у него оружейное масло, – улыбаясь, сказал Матрос.

– Во, во! Так же про нас Михалыч говорил, после того как мы с Сергеем с учебного центра приехали.

– Он что на полном серьёзе думал, что вы из «ФСБ»?

– Конечно, а ещё он решил, что у меня звание майор и предлагал мне перейти в другой отряд, так как ему командовать мной чин не позволял.

Автомат был настолько сильно загрязнен, что нагар на газовой камере пришлось очищать штык ножом, а песок из ствольной коробки пришлось вытряхивать на весу.

Удивительно, но при этом мой «АК-74» ни разу не дал осечки, или не поймал клина. Говорят, всё гениальное просто, автомат Калашникова – это гениальное изобретение. Ходит легенда, что Калашников скопировал свой первый «АК-47» с немецкого «StG-44», да, может пробный образец «АК-46» копировал внешнюю конструкцию «StG-44», но ни одно изобретение, заимствованное у немецких конструкторов, не позволило бы к себе такого варварского отношения, какое с лёгкостью переносил автомат Калашникова. Такое чудо мог изобрести только русский конструктор, знающий и понимающий русского солдата.

Моторола появился неожиданно, в сопровождении двух бойцов, он, скромно зайдя во дворик, поздоровался с Матросом и отошёл в сторону.

Осматривая нас, он пристально вглядывался в каждого нового бойца. А те, кто не знали его в лицо, не обратив внимания на вошедших бойцов, продолжали вести себя непринуждённо, срываясь бурным смехом при виде ужасного загрязнения очередной детали.

– Принесите стул командиру, – негромко сказал Матрос, и Водяной поспешил выполнить его просьбу.

Только после этих слов новички обратили внимание на стоящего в стороне бойца небольшого роста, в сопровождении двух грозных охранников. У одного из них была очень чёрная борода и кавказская внешность.

Только после этого до них дошло наконец кто перед ними. Веселье разом куда-то исчезло, все сразу притихли и только лязганье затворов, да щелчки спусковых механизмов нарушали тишину послеобеденной жары.

Мотор, остановив свой пристальный взгляд на Сосне, серьёзно сказал:

– Вы что тут, без меня свою форму на водку уже обменивать додумались?

Мотор не был похож террориста, которого так боялись «укры». Очень маленького роста, с рыжей бородой, он был похож скорее на героя Русских сказок, с поправкой на наше время, – ему больше подошла бы кольчуга и меч, чем старательно затянутые им наколенники и налокотники.

Присев на стул, он ещё раз оглядел всех и снял с головы шлем. На лбу, почти у самых волос, виднелся широкий шрам, явно свидетельствующий о боевом опыте. Такой шрам ценнее любой награды.

Мотор расспрашивал о положении дел на передовой, справлялся о раненых бойцах, которые находились в госпитале.

– У нового пополнения у всех есть бронежилеты? – спросил он у Матроса.

– Снаряжения не хватает, у нас у самих в госпитале бронежилеты пропали.

– Сейчас посмотрим, – тихо сказал Мотор, набирая номер в телефоне. – Паша, ты бронежилетами не богат? – сказал он, дождавшись ответа в телефоне. – Мало?.. а если я тебе несколько «мух» подкину?.. Ну, всё договорились, вечером подъеду, заберу, – закончил разговор Мотор,

Вместе с Мотором приехала женщина волонтёр, она привезла что-то из одежды и пару коробок провизии.

На ней была надета белая футболка с надписью: «Дед Мороз за мир и правду!» Так и повелось, что бойцы прозвали её дед мороз, хотя многим она годилась в матери, да и сын у неё тоже воевал в ополчении.

Людмила помогала ещё при штурме администрации и других важных объектов в первые дни «Русской Весны». Она доставала продукты, готовила еду, и разносила защитникам на баррикадах. А после был Славянск, Краматорск, где под обстрелами и бомбёжками, она старалась быть матерью для каждого бойца. Людмила готовила, а после тащила на себе термосы с едой в окопы, и всё это под обстрелами артиллерии. Она стирала, обеспечивала связь, подкармливая местных стариков. Её труд не поддаётся оценке сухой и жестокой статистики войны.

На одном энтузиазме долго не провоюешь, там, на передовой, когда неделями нет возможности помыться или поесть домашней пищи, когда нервы натянуты словно струны, её приезды придавали сил. Она привозила собой нечто большее, чем гуманитарную помощь. Она привозила собой материнскую любовь, и дарила её всем без остатка. Бойцы это чувствовали и не могли себе позволить впасть в уныние. Если эта пожилая женщина, с кучей болезней, вносила свой непосильный вклад в защиту Новороссии, то у всех, кто считал себя мужчинами, просто не могло быть права на жалобы.

Людмила стоила целого батальона, ведь от боевого духа зависит порой исход боя, а боевой дух она поднимать умела.

После обсуждения насущных проблем, которые имели место быть в отряде, Мотор, уже собираясь уходить, ещё раз оглядел вновь прибывших бойцов своим тяжёлым командирским взглядом. Но вдруг его взгляд остановился на Сосне, который всем своим видом показывал, что у него есть очень важное и не терпящее отлагательств заявление. Я же, сидя рядом с ним, и памятуя о ранних его вопросах, понял, что ничего хорошего из этого не выйдет. При каждой его попытке подняться, я, одергивая его за рукав, приговаривал:

– Прекрати!.. Сядь, не позорь нас!

Мотор же завидев нашу возню, окликнув нас, спросил:

– Что там у вас случилось?

Сосна довольный тем, что его заметили, резко вскочил, да так, что на землю посыпались разобранные детали от автомата. Набрав полную грудь воздуха, он заговорил, а я, отвернувшись в сторону, закрыл лицо ладонью.

– Товарищ командир, разрешите первый захваченный «Ур-р-рал» мне в личное пользование забрать! – ужасно от волнения сказал Сосна.

– Какой «Урал»? – в недоумении спросил Мотор, растерянно смотря то на Матроса, то на своих сопровождающих.

– Ну, понимаете, у нас на лесопилке леса много, а «шишуха» всего одна, да и то в аренду его брать дорого.

– Какая лесопилка? Какая «шишуха», он что пьяный? – раздражённо спросил Мотор у стоявшего рядом Матроса.

Но тот, нагнувшись почти к самому его уху, что-то прошептал, после чего Мотор, улыбнувшись, сказал:

– Только если до Киева с нами дойдешь, тогда какой хочешь грузовик себе выберешь, а пока автомат свой собери – оружие не должно на земле валяться.

Сосна, сияющий от счастья, стал собирать детали с земли, а Мотор, обернувшись к сопровождавшему его бойцу, сказал:

– И всё же психологический отбор нового пополнения нам бы не помешал…

После появился депутат города Снежнόе. Худощавый мужчина лет сорока, он смущённо смотрел на нас – защитников молодой республики, у которых не было даже элементарных перевязочных средств, а вместо потрескавшихся жгутов, которые приходили в негодность от долгого ношения на прикладе, бойцы предпочитали обыкновенный канцелярский скотч, скрученный верёвкой.

У нас к нему вопросов не было, только Малой спросил про зарплату, которую последний раз им выдавали ещё в мае. В основном вопросы задавала ему Людмила, но депутат смущённо смотрел то на нас, то на землю, как будто пытаясь найти там ответа.

После того как все разъехались, Сосна всё ещё оставался в окружении нескольких ребят, которые продолжали подшучивать по поводу его «Урала». Но вскоре шутки закончились, после того как Галид, который недавно появился в отряде, задал Сосне совсем нешуточный вопрос.

– Сосна, а что на деньги которые вам в России платят, за то, что вы здесь воюете, ты после приезда «Урал» себе не купишь?

– Да я же бесплатно здесь, добровольцем, а не наёмником, – улыбаясь, ответил он.

– Ну, это мы уже по телевизору слышали, ты нам-то не лукавь, скажи честно… сколько обещали?

– Да ни сколько мне не обещали, ещё раз говорю, не за деньги я сюда ехал!

– Ну, вот я не пойму… как гражданский человек может взять и отправиться на войну? То есть, сидел ты тихо-смирно у себя на лесопилке, а потом бац, и ты здесь! Может ты в армии по контракту служил и тебя сюда отправили? – не унимался Галид, прощупывая Сосну, словно следователь на допросе.

– Я в армии уже десять лет назад как отслужил, и службу я проходил на боевом корабле, поэтому у меня другой профиль, чтобы мне деньги платить.

– Теперь мне вообще не понятно, как ты оказался у нас, что подвигло тебя приехать.

– Как что? По телевизору показывали, как дом профсоюзов в Одессе сожгли. Убитую на улице Донецка мать с годовалой дочкой на руках. Я ехал сюда помогать! И для меня было не важно, что придется делать. Дадут автомат – буду стрелять, дадут лопату – буду копать, хоть посуду мыть – только дома не сидеть, а помогать!

Галид стал переминаться с ноги на ногу, ответ Сосны, у которого от расспросов появилась испарина на лбу, его явно раздосадовал, да и другие парни косо смотрели на Галида. В искренности ответов Сосны никто не сомневался, так как врать тот попросту не умел.

– А ты, Галид, сам то, зачем в ополчение записался? – вызывающе спросил у него Юнга.

– Как зачем? Воевать за Новороссию, против фашистов, я же с Донбасса!

– Вон оно значит как! Это что же получается, мы воюем с мая месяца, а к нам в отряд ты попал только в июле! Ты два месяца, что делал? Может ты думал за какую сторону тебе воевать отправиться?

– Дела у меня были, личные, – попятившись назад, оправдывался Галид.

– Какие могут быть дела, когда твою родину из «градов» расстреливают? Я тебе скажу, какие у тебя дела были… С женой ты своей разобраться не мог, а когда она тебя бросила, ты вдруг свой долг перед родиной почувствовал!

Галид молча курил сигарету, и отвернувшись, больше не смотрел на Юнгу, вероятно опасаясь получить от него ещё больше словесных уколов.

Юнга относился к такому типу людей, с которыми при первой же встрече начинаешь чувствовать себя неловко. Его небольшой рост только помогал ему в этом, казалось, он пытался заглянуть тебе в самую душу своими чёрными пронизывающими насквозь глазами. Отличало Юнгу его прямолинейность и обособленное чувство правды, которую он стремился защищать всегда, невзирая на обстоятельства, вот и Галид попал под его горячу руку.

Разрядил обстановку Матрос, который услыхав, что Сосна служил в «ВМФ», засыпал его вопросами. Оказалось, что они оба служили на одном боевом корабле, только с разницей в пятнадцать лет. Они долго между собой пересказывали морские легенды и флотские байки. Особенно бурно они вспоминали, как на корме военного корабля, при отправлении естественных надобностей, они «ловили волну».

Вскоре объявился Градус, в руках он держал мешочек с зерновым кофе. За отсутствием кофемолки мололи его весьма варварским способом, с помощью ткани и приклада от автомата. Аромат кофе был настолько сильный, что перебивал запах грязных носков и заношенных комков, который витал возле нашего домика.

Скорее всего кофе был хорошего качества, так как после варки вкус напитка оказался ещё лучше, чем запах. Отсутствие сахара ни в чём не умалило его насыщенный и яркий вкус. Не умаляла этот не забываемый вкус и старая посуда, с которой нам пришлось пить этот напиток.

После обеда приехал Шарнир и привёз ещё один «АГС», а также несколько «Мух», «Шмелей» и два цинка патрон. Второй «АГС» передали Ёжику, назначив его командиром расчёта, вторым и третьим номером стал Молот.

Молот – молодой парень лет девятнадцати, до войны работал шахтёром. Рослый, широкоплечий, не многословный, скорее замкнутый. Его трофейный «АК-47» указывал на то, что Молот уже успел побывать в прямых столкновениях с противником, об этом также свидетельствовали многочисленные сколы и царапины на цевье и прикладе автомата. Молот много читал, в условно спокойные часы он почти всё свободное время уделял чтению. Литературу он выбирал в зависимости от местности где нам приходилось бывать. Вот и не спал Молот, по ночам светя карманным фонариком под поистёршимся одеялом, с учебником старших классов или с книгами по философии, которые особо запасливые ополченцы, держали на блокпостах, не для просвещения, а совсем для более приземлённых целей.

Если психологически война оставляет на каждом свой особенный след, то физически она действует на всех одинаково. На войне стареют быстрее – сама атмосфера вытягивает жизненную энергию из человека в несколько раз быстрее, чем в обычной жизни. Вот и Молот для своих лет выглядел взрослее, чем его сверстники. На загоревшем лице под глазами проступали морщинки, а в самих глазах читалась печаль, даже когда он встречал кого-то своей добродушной улыбкой.

И только с книгой Молот преображался, превращаясь из сурового бойца противотанкового подразделения в обыкновенного парня, который жаждал знаний, а ещё больше – мира на своей земле, чтобы применять свои способности, которыми во благо его щедро одарили славянские предки. Но война, полоснувшая по неокрепшему юношескому характеру, навсегда оставила на нём свой рубец.

Западную сторону блокпоста опоясывала траншея длиной не более тридцати метров. Это была опасная сторона, так как за лесом были позиции силовиков. Поэтому пристрелку привезённого «АГСа» проводили в сторону противника. Удалось пострелять и нам почти из всех видов оружия. Пух дал мне свою винтовку и провёл краткий курс снайперского дела. Стрелять из «СВД» мне не понравилось – пуль в магазине мало, а ответственность за каждый выстрел большая.

Вскоре к нам присоединились ещё несколько местных ополченцев, проезжавших мимо. В итоге палили все, даже молодой паренёк, которому один из бойцов одолжил свой автомат. А Серж произнёс фразу, которая позже станет крылатой:

– Куда приезжаем мы, там начинается дебош.

Вскоре плотность огня достигла такой величины, что из-за леса послышалась ответка, и наши учения пришлось свернуть.

Когда стемнело, все разбрелись по беседкам. На блокпосту из-за удалённости от фронта, разрешалось пользоваться телефоном. Местная sim-карта была только у Тополя, который уже смотрел в «YouTube» видео нашего наступления на Кожевню.

Оторвавшись от экрана телефона, я заметил проходившего мимо нас Рома, который нёс на плече «ПТРД». Он шёл в сторону траншеи, где мы устроили импровизированный тир. За Ромом шёл ещё один ополченец. Проследовав за ними, когда они расположились в траншее, я спросил у Рома причину их столь позднего дела.

– Да джип один повадился вдоль леса кататься, мы его с «РПК» сначала пытались достать, но слишком далеко. И ведь зараза, в одно и то же время стал появляться, совсем обнаглели «укры», – ответил вместо Рома, сидевший возле него ополченец.

Ром же, уже прислонившись к прикладу «ПТРД», устраивался поудобнее, в ожидании своей цели.

После десяти минут ожидания послышался гул приближающегося автомобиля. В сумерках, подскакивая на кочках, автомобиль двигался на относительно небольшой скорости, без света фар, объезжая ямы, в некоторых местах дороги джип почти останавливался. И вот, дождавшись момента, когда скорость джипа станет совсем минимальной, Ром сделал первый выстрел. В темноте окопа яркое пламя, вырвавшись из ствола, на мгновенье осветило нас, «ПТРД» выдал гулкий звук, словно это был выстрел из танкового орудия. Пуля калибра 14.5 мм, пролетев несколько сот метров и срикошетив от земли, ушла в сторону.

Ром стрелял ещё и ещё, ловко перезаряжая ружьё. В мгновенье звук двигателя джипа стал прерывистым, машина медленно сбавляла ход. Из неё выскочили два бойца, и, стреляя в нашу сторону из автоматов, кинулись бежать к лесу. Вероятно Ром попал в водителя, спастись у того просто не было шансов от попадания такой пули. Двигатель одиноко стоящей машины продолжал работать, раздражённый его звуком старший блокпоста пытался заглушить его несколькими очередями «РПК», но у него ничего не вышло. Двигатель заглох только спустя пару часов.

После полуночи приехал Шарнир, разбудив Матроса, он беседовал с ним несколько минут, а после разговора была объявлена «боевая».

Быстро одевшись, через минуту мы стояли при оружии во дворике, ожидая дальнейших указаний. Шарнир, прохаживаясь взад и вперёд по дворику, разговаривал по мобильному телефону. Глаза его горели, а вид был возбуждённым, словно у охотника в ожидании крупного зверя. Смотря на нашу шеренгу, он, что-то прикидывая в голове, считал вслух. После недолгих расчётов он огласил свои нехитрые результаты:

– Один расчёт «АГС», «Утёс», три «РПГшника», доктор, Ёжик и Молот налегке грузитесь в «Урал» – остальные спать.

Погрузившись в грузовик, мы с Лёвой, в очередной раз сетуя на судьбу «АГСников», размышляли, о том, как повезло сейчас парням, которым не пришлось лезть вместе с нами в кузов. Прошлись мы и по Королю, который со второй частью отряда попал на постой в одну из школ, и скорее всего чувствовал себя там как на курорте.

– Опять что-то придумали, – закуривая сигарету, сказал мне Лёва.

– И ведь обязательно нужно ночью осуществлять свои тактические планы, у «укров» «тепловизоры» на танках, а у нас даже «ночников» нет, как зайцев в поле ещё на подходе обнаружат, – с досадой ответил я.

А тем временем к беседке, в которой сидел Шарнир, подошёл пожилой мужчина. Протирая от сна свои глаза, он, поправив кубанку на голове, присел возле него.

Не тратя время на приветствие, Шарнир очень быстро изложил свой план:

– В нескольких километрах от нас есть город, небольшой, но «укры» там обосновались основательно. Наша разведывательная группа обнаружила скопление лёгкой бронетехники, а также склада боеприпасов, а самое главное – место они выбрали подходящее, возле террикона. Мы здесь на местности плохо ориентируемся, нам нужен проводник и с десяток твоих бойцов, Командор дал добро!

Пожилой Казак, докуривая сигарету и качая головой, стал оправдываться перед Шарниром:

– Нет, браток, не могу я людей дать, план хороший у тебя, но у меня приказ – я подчиняюсь лично «батьке» и людей дать не могу, приказы Командора меня не касаются.

Раздосадованный Шарнир выскочил из беседки и, не попрощавшись с казаком, направился к своей машине, после чего, резко тронувшись с места, скрылся.

К борту «Урала» подошёл Малой.

– Разгружайтесь, пока идите спать, но только по форме и с оружием.

– Как ты думаешь, Лёва, куда он поехал? – укладываясь на матрац, спросил я.

– Наверно Командору на казака жаловаться, сейчас «батьке» звонить будут, эх… не удаться нам сегодня поспать. Всё же казак молодец, как он Шарнира обломал, – правильно, нечего по ночам диверсиями заниматься.

Едва рассвело, нас подняли и мы снова стояли во дворике в полном вооружении. К нашему удивлению с Шарниром приехал микроавтобус, в котором были бойцы из второй части нашего отряда.

Впереди колонны стояли две «легковушки». В одну из них погрузили «Утёс», а нам было велено грузить наш «АГС» в «Ниву (Тайга)». Из-за ствола «АГСа», задняя дверь не закрывалась, поэтому Лёва, расположившись в багажнике, придерживал гранатомет руками, чтобы тот не выпал на кочках во время дороги. Я и Тополь расположились сзади, а впереди на пассажирском сидении нашей погрузки ожидал Шарнир.

Следовала наша колонна недолго, минут пятнадцать, по извилистой просёлочной дороге. Из-за перегруза и маленькой скорости двигатель «Нивы» истошно рычал, а может из-за неопытности водителя, у которого не было опыта езды по пересечённой местности.

Наша колонна остановилась на одной из полянок, на которой нас уже ожидал расчёт «Василька33», установленный на «Газ-66».

К машине подошёл старший расчёта и, наклонившись над окном возле Шарнира и расправляя в руках карту, обратился к нему:

– Мы готовы, Шарнир, показывай, какой квадрат нужно накрыть?

Шарнир несколько раз повертел в руках свою карту, а затем, сверив её с картой командира расчёта, еле слышно упомянув чью-то мать, пришёл к выводу, что карты у них разные. К тому же карта Шарнира административная, без подробного указания рельефа местности.

«Ну и дела, а если они накроют не тот квадрат, и мы тронем осиное гнездо, без артподготовки?» – подумал я.

Мои размышления прервал Шарнир, очертив круг ручкой на карте, произнеся при этом:

– Только по возможности обработайте кучнее.

– Постараемся, – сказал командир расчёта и побежал к машине.

Проехав несколько десятков метров, из-под капота нашего автомобиля стали вырываться клубы пара.

Водитель, выбежав из машины, открыл капот. Из-под крышки на радиаторе с небольшим свистом вырывалась струя пара. Сделав несколько витков чтобы открутить крышку, водитель отскочил в сторону, так как сорвавшаяся из-за давления крышка с треском, ударившись о капот, отскочила в сторону. Тосол, фонтаном вырвавшись из радиатора, забрызгал лобовое стекло и водителя.

«Судя по началу, наша утренняя диверсия обещала быть весьма интересной», – отвернувшись в сторону, подумал я.

После того как водитель залил в радиатор «кока-колу», так как другой жидкости в машине не оказалось, мы вскоре снова неслись по пожухлой от июльского солнца траве и мелким колючкам, которые в изобилии произрастали на этой местности.

Наша колонна остановилась перед холмом. Шарнир, выйдя из машины, стал раздавать указания.

– Ну всё, дальше пойдём пешком. Так, водители, остаётесь здесь, разворачиваете машины и ждёте наготове. Так… ещё, двое останутся на охране…

Шарнир, задумавшись, стал осматривать всех стоявших в шеренге. Большинство бойцов отводили свои глаза в сторону, чтобы не столкнуться с ним взглядом, дабы тот ненароком не оставил на охране.

– Фриц, ты и новенький из России остаётесь здесь.

Нельзя сказать, что Фриц как-то отреагировал на это, скорее всего, ему было безразлично, но реакцию Короля трудно было не заметить – он светился от счастья, как будто бы выиграл в лотерею, хоть и очень старался скрыть свою радость.

Растянувшись в колонну по одному, наша группа проследовала около трёх километров, пересекая овраги и холмы. Матрос, Сосна и Водяной несли «Утёс», мы с Лёвой «АГС» со снаряжённой «улиткой», Тополь тащил две снаряжённые коробки. Остальные бойцы были загружены «Мухами» и «Шмелями», были и те, кто шёл налегке, у них была задача – прикрыть отряд на случай отхода.

Когда мы взобрались на вершину террикона, перед нами открылся прекраснейший вид долины, которая утопая в утренней свежести полевых цветов и луговой травы, открывала южную часть небольшого города, мирно спавшего ранним утром.

Во дворах одноэтажных домиков росли фруктовые деревья, в огородах виднелись зелёные насаждения, сторожевые собаки мирно спали в своих будках, и лишь петухи оповещали этот тихий городок о наступлении нового дня.

На месте нас уже ждал пожилой мужчина в камуфляже, с биноклем в руках. Вероятно, это был местный житель, хорошо знающий эту местность. Шарнир и Малой, присев возле него и тихо переговариваясь, визуально осматривали территорию. После недолгого совещания к нам подошёл Шарнир и, указывая на местность, стал расставлять расчёты.

Наш «АГС» было велено расположить с правой стороны террикона, «Утёс» поставили посередине, почти на самом его склоне.

– Ну всё, теперь ждём, когда миномётчики отработают, без команды огонь не открывать, – тихо сказал Шарнир, отправившись к Малому и ополченцу с биноклем.

Ждать нам пришлось недолго, вскоре над нами со свистом стали пролетать мины. Находясь внизу, я испытывал двойственное ощущение, с одной стороны я знал – работают наши, опасаться нечего. Но памятуя о том, как нас по ошибке обстреляли корсаровцы, я на всякий случай присел в траву и приготовился к стремительному прыжку в канаву, находившуюся за «АГСом».

После того как внизу на позициях «укров» стали рваться мины, Шарнир подбежал к Матросу, который сидел первым номером на «Утёсе» и, указывая рукой направление для стрельбы, скомандовал:

– Обработай вон ту зелёнку за коровником!

«Утёс» застрочил короткими очередями, а внизу от разрывов мин уже начинали дымиться строения. Полураздетые бойцы украинской регулярной армии, выбегавшие из строений, безуспешно пытались определить, из какой стороны по ним ведётся огонь. Некоторые из них пытались даже отстреливаться, вскинув автоматы, они палили в разные стороны. Но большинство из них, либо падая на землю, ползли к укрытию, либо бежали к коровнику, за которым находилась бронетехника.

В зеленке, которую обрабатывал Матрос, что-то вспыхнуло и задымилось. Из-за густых зарослей, которые поначалу скрывали объект, распознать его не представлялось возможным. Но вскоре, когда пламя, разрастаясь, осыпало на землю прогоравшие ветки, мы увидели подбитый «БТР» иностранного производства.

– «Француза» подбили! – радостно закричал Малой, наблюдая за пожаром из сломанного прицела от «РПГ».

После чего к нам, пригнувшись, подбежал Шарнир, и склонившись у самого уха Тополя, прокричал ему:

– Отработай по двору, отсеки пехоту от бронетехники!

Установив ствол на нужную высоту и приведя спусковой механизм в боевое положение, Тополь нажал кнопку спуска. Но прозвучал лишь одиночный выстрел, тогда он снова дёрнул за шнур и надавил на спуск, но автоматического огня не последовало. «АГС» клинило после каждого выстрела, и Тополю приходилось перезаряжать его вручную, чтобы произвести каждый выстрел.

Когда «улитка» была пуста, Тополь, схватившись за правую руку, и растирая её словно после ушиба, крикнул:

– Шершень, заряжай новую!

Взобравшись на холм и заменив пустую улитку на снаряжённую, я глянул вниз. Туда, где ещё совсем недавно мечтавшие о донецкой земле украинские солдаты, мирно спали в своих блиндажах и укрытиях.

Теперь на месте их позиций вздымались клубы дыма и пыли, вперемешку с огненными языками пламени. По двору в направлении зелёнки бежал член экипажа одной из боевых машин. Перетягивая свою правую руку поясным ремнём, вернее то, что от неё осталось, он даже не пытался затушить огонь на своей спине, который разгораясь всё сильнее, перекинулся с куртки на его шлемофон.

В горящей «БМП-2», которую он успел покинуть, из люка оператора-наводчика свисал стрелок, конвульсивно цепляясь руками за металл, который от пожара накалялся всё больше и больше, он, обжигаясь, пытался вылезти из люка, но вскоре огонь поглотил его, когда тот потерял сознание.

Возле коровника с внешней стороны ползли несколько бойцов, вероятно накрытых нашим «АГСом».

Опомнившись, «укры» стали огрызаться. Вероятно те, кто успел добежать до техники, передали по рации в штаб об обстреле, так как через несколько минут заработала их гаубичная батарея, находившаяся на северной стороне города. Били они без пристрелки, снаряды, пролетая над нами, рвались недалеко от нас. Но быстро уходить мы не собирались.

Вдруг Матрос, отскочив от «Утёса» в сторону, пригнувшись к земле, отбежал назад, а Сосна, сидевший рядом с коробкой «БК» в руках, побледнел и попятился назад. Пуля, угодив в «Утес», перевернула его. По нашей позиции работали снайперы.

– Снайперы! Отходим! – крикнул Шарнир и, пригнувшись, короткими перебежками, направился к Малому.

Тополь, схватив одну из «улиток», отбежал от «АГСа».

– Уносите «АГС», – крикнул он, скрываясь за насыпью.

Кинувшись к «АГСу» и схватив его за дуло и ствольную коробку, я рванул его на себя, но дуло не успевшее остыть от стрельбы обожгло мне правую руку.

– Лёва, ну где ты там?! Помогай! Ты что не видишь, я один не справляюсь?! – крикнул я, держась за обожжённую руку.

Обернувшись назад, я увидел лишь спину Лёвы, который держа в руках улитку, не оборачиваясь, скрылся за склоном.

– Вытаскивайте «Утёс»!!! – закричал Малой.

Но когда на позиции «Утёса» вверх взметнулись несколько столбов пыли, Матрос, обращаясь к Водяному и Сосне, которые сидели рядом крикнул:

– Командир сказал отходить, значит отходить, за мной! И они втроём налегке, поспешили за бугор.

Обхватив горячий ствол «АГСа» тыльной стороной локтя, а ствольную коробку другой рукой я понёс его к склону. Услышав рядом с собой громкий звук скрежета металла о камни, я понял: «По мне работают снайперы». Бросившись на землю, я стал оттаскивать «АГС» через заросли кустарника.

По иронии судьбы кустарником оказался шиповник. Сообразив, что в бронежилете с «Мухой» и автоматом за спиной быстро вытащить «АГС» мне не удастся, я, быстро скинув с себя оружие и броню, возобновил попытки. Вообще на войне всегда удивляешься чему-то новому, вот и в тот день уже привыкнув к артобстрелам, оказавшись под снайперскими пулями, я открыл для себя что-то новое. События пролетают как в ускоренной съёмке, твои руки и ноги, словно используя мышечную память, работают сами по себе, а разум, словно из-за спины наблюдает за телом, постоянно приговаривая: «После этого боя, точно поедешь домой». Но гранатомет, зацепившись треногой за одну из толстых веток, не подавался. Когда я снова взял его на руки и попытался кинуть в траншею, на меня сверху упало что-то тяжёлое.

Сосна даже отступить не мог нормально. Он выбрал свой путь в обход вершины, а не как все – напрямую. Не заметив меня, распрямлявшегося перед траншеей, он, споткнувшись об мою спину, перелетев через меня, упал на землю. Быстро вскочив, он, стеклянными глазами осмотревшись по сторонам, одной рукой схватил коробку с «БК», а другой рукой сбрасывая землю с макушки, пробурчал:

– Ух, ты… думал, пуля сшибла! – качая головой в разные стороны, он, пригнувшись, поплёлся из канавы.

– Сосна! Сука, стой! Помоги «АГС» вытащить! – что есть силы, крикнул я ему вслед.

Обернувшись, и, на мгновенье взглянув на меня, он подошёл к «АГСу», затем схватил его обеими руками, и распрямившись в полный рост, словно богатырь из русских сказок, он с силой перебросил «АГС» через себя за траншею, затем подобрав свой коробок, побежал дальше.

«Ну и дурак… и зачем так подставлялся под пули», – подумал я.

Быстро набросив бронежилет, и накинув за спину «Муху» и «АК», я, спотыкаясь о камни, потащился с «АГСом», словно пьяный по подворотне.

Пробежав несколько десятков метров, я заметил, как меня обогнали два бойца налегке.

– Стойте, помогите «АГС» дотащить! – крикнул я им, но они, отвернувшись в сторону, продолжили движение.

«Вот суки, это они так наш отход прикрывают…»

Наш отход «прикрыли» с другой стороны… вернее – накрыли. Начали работать «укровские» миномётчики, мины уже ложились на наших позициях, где мы оставили «Утёс».

В небе над моей головой стали разрываться яркие вспышки, словно фейерверки, они распадались на множество огоньков – это была шрапнель. Как поговаривали спецы, новые друзья Украины поставляли им устаревшее и списанное оружие, а они в свою очередь, не скупившись, осыпали наши головы вот такими гостинцами.

Утратив осторожность из-за усталости, я, шагая как по бульвару, наблюдал за смертоносным салютом, который одаривал нас не только яркими огоньками, но и стальными иглами, летевшими вниз.

«Не буду ложиться… пусть ранят, хоть эту «дуру» тащить не придётся» – думал я.

Услышав за спиной чьи-то шаги, я обернулся. Боец с позывным Жёлудь, схватив за ствол «АГС», тащил его вместе со мной, призывая при этом находившихся рядом бойцов к ответственности:

– Мужики, «АГС» не бросаем!

На одной из тропинок, проходивших через заросли кустарника, мы догнали Матроса и Сосну.

– Отстегните станок от гранатомета и несите по раздельности, так удобнее будет, – предложил Матрос.

Я долго не мог разжать замок на треноге, который заклинило, от того, что вероятно долгое время его не смазывали.

Жёлудя в отряде я видел несколько раз, отряд всегда был поделен на две, а то и на три части бойцов. Но даже в минуты, когда почти все бойцы собирались вместе, он держался особняком. Своим печальным и отрешённым взглядом, он напоминал мне Вэла. Такие как Жёлудь, войну воспринимают как должное. Для них война – это всего лишь ещё один этап в их жизни. Такие люди, не возвеличивая войну, и подвиги-то совершают тихо, а если им повезёт выжить в кровавой мясорубке и передовая не искалечит их, они тихо отойдут в сторону, для новых подвигов, но уже в мирной жизни. Те, кто видел войну из-за их спин, разрабатывая свои гениальные операции, и для кого война являлась всего лишь трамплином в карьерной лестнице – они, воспевая войну, будут рассказывать молодому поколению о том, как почётно быть военным. Тем самым взращивая новое пушечное мясо, готовое, как и прежде, платить своей кровью за их тактические ошибки.

Наши бойцы, прикрывавшие отход нашей группы, уже веселились во всю, стреляя из «подствольных» гранатометов в сторону «БТРа», на котором «укры» отправились за нами в погоню.

Граната «ВОГ-17» предназначена для поражения живой силы противника, поэтому легко бронированной технике она урона нанести не могла. Так что парни, стреляя, лишь обозначали путь нашего отхода. Старший попытался подбить «БТР» из «Мухи», но гранатомет не сработал. Вскоре вражеский «БТР» застрял на одном из крутых подъёмов, а мы вышли на поляну, где нас встречали уставшие бойцы, а также Фриц и Король.

* * *

Подбежав ко мне, Король, схватив у меня «АГС», виновато спросил:

– Ну, как там? Рассказывай… мы даже отсюда слышали, что там жарко было. Сначала тихо-тихо, а потом как началось: взрывы, канонада, мне даже здесь не по себе стало, представляю, как вам там было. Ну, как там было, рассказывай!

– Тащи «АГС» в «Ниву», – надменно сказал я и отправился искать Лёву.

Но командиры, опасаясь артиллерии противника, приказали нам быстро грузиться в машины, и спустя несколько минут мы уже мчались обратно на блокпост.

На 19-ом мы, выгрузившись во дворе перед домиком, побросав оружие на газон, устроили там настоящий кавардак.

Спустя несколько минут это райское местечко походило на банно-прачечный комбинат. Бойцы, растянув верёвку от домика к беседке, развесили на ней свои футболки и кителя. После такого марш броска, да ещё при такой жаре, нашу одежду можно было выжимать.

Паспорт, лежавший у меня во внутреннем кармане, выглядел так, будто бы он попал в стиральную машину.

Найдя Лёву, я подошёл к нему и негромко сказал:

– Второй номер, Лёва, при эвакуации должен находиться при орудии, а боеприпасы –дело второстепенное.

– Даже не знаю, как так получилось, Шершень, я подумал, что с тобой Тополь остался.

Подошедший к нам Тополь, похлопав меня по плечу, крикнул Шарниру:

– А что, есть повод для награждения, а, Шарнир?

– Если пистолет дадите наградной или медаль, учтите, со мной «АГС» вынесли Жёлудь и Сосна.

– Не… слишком много человек для награждения, – улыбаясь, сказал Шарнир.

Шарнир до войны был контрактником в украинской армии. В начале событий он в составе своей бригады был направлен на Донбасс, так сказать, для мирного урегулирования конфликта. Но, увидав какими методами действует украинская армия и, не пожелав быть палачом своего народа, он перешёл на сторону ополчения.

По словам Матроса военным он был профессиональным, отлично показал себя в боях в Семёновке и под Славянском. Для меня же одним из главных качеств командира являлось сохранение им своего личного состава. Утром Шарнир показал не только свой азарт и военное чутье, но и человеческое отношение к бойцам. В общении с рядовыми он был старшим братом, который носил звание командира из-за своего опыта, а не из-за блата.

Очищая «АГС» от пыли и гари, я смотрел на небо совсем по-другому, чем раньше. И небо теперь было другим, не потому, что облака плыли над территорией Украины, теперь, всматриваясь в каждое его облачко, я пытался насладиться каждым мгновением спокойной жизни. И всё же Феникс был в чём-то прав, война – это не романтика. Романтика бывает до войны, перед войной, возможно, кому повезёт, после. Но только не на войне. Война, словно вода, раскалённую сталь закаляет, а кондитерскую вафлю размягчает. Только здесь мужчина, обретая высшую свободу от общества, учится делать подвиги, ведь в новом мире, настоящего мужчину с юных лет, стремятся обвесить кандалами кредитов, ипотек, и глупыми жёнами.

За эти дни сутулые шахтёры, трактористы, и заводчане, превращались в озорных юнцов, не все конечно, некоторые спешили снова возвратиться в стабильность. Но те, кто оставались, обретали свободу, теперь, не думая о завтрашнем дне, они жили, а их лица становились светлее. «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю…»

– Погоди, не собирай, – окликнул меня Тополь. – Попробуем найти причину, по которой эта «железяка» стреляет только одиночными.

Возились мы долго, пробуя напильником подтачивать звенья ленты, шабрили полозья.

– Да… Шершень, лучше бы ты его не выносил, ещё и ремонтируете теперь, – сказал нам Пух. – Вон парни бросили свой «Утёс», чтобы обратно его не тащить.

– Пух, а сегодня был джихад? – спросил его я.

– Да, Шершень, сегодня был маленький джихад.

Вопрос о религии в Украинском конфликте стоял очень остро. Ведь две противоборствующие стороны были христианами. И, если отбросить неонацистские батальоны, в составе которых были наёмники из Швеции, а также не брать в расчёт наёмников из Италии, Грузии и даже негроидной расы. В этой войне два братских народа убивали друг друга. И кого же, спрашивается, Бог должен был помиловать? Ведь на стороне Украины были и те, кого угрозами и шантажом как скот загнали в котёл «АТО».

Образованные и мыслящие бойцы ополчения, идя в бой, не крестились. Они понимали, что там, на другой стороне, в окопе от их пуль может погибнуть отец двоих, троих детей, который воюет за новых представителей Украины, из-за своей глупости и недальновидности.

Всё чаще и чаше я слышал от бойцов, идущих убивать таких же христиан, как и они сами, боевой клич: «Аллах Акбар». Всё великолепие святого писания не могло объяснить им эту чудовищную несправедливость, которую они видели своими глазами. Им нужен был другой Бог, тот, который даст им право на месть за свои разрушенные дома, за своих погибших детей и стариков. Им нужен был Бог, который научит их сражаться, а не подставлять щёки.

Христианство, как религия, для них, в условиях новейшего времени, исчерпало себя. Нельзя сказать, что все они бросали кресты на землю, теперь они верили в своего Бога. А все писания, глядя в которые им пели проповеди попы в церкви, для них теперь являлись бесполезной макулатурой.

После чистки оружия я уснул. Проснувшись, спустя час я отправился снимать свою одежду, которая сохла на улице. Но оказалось, что мою футболку кто-то стащил. Пару дней назад нам, новичкам, выдали новые камуфляжные футболки, все они были одинаковые, поэтому кто-то воспользовался этим, чтобы прибарахлиться. Вот ведь человеческая сущность, война – в любой момент тебя могут убить, а ведь всё равно нужно сделать мелкую пакость.

Вечер прошёл по обыкновению тихо, сказывалась усталость после дневной вылазки.

Градус рассказывал девушке-ополченке военные байки, та с интересом слушая его, лишь изредка поглаживала рукой свои волосы.

Матрос обсуждал дневную диверсию с Корреспондентом, а именно то, что без видео-фиксации подбитый «БТР» на счёт отряда не запишут.

– Ну, где же ты был Гена, вон что нужно было снимать, а не разбитый блокпост.

– А ещё сегодняшний выход показал, что нам нужны тренировки для увеличения выносливости, – вмешался я в их беседу.

– Ну и что, в Волгоград нам теперь каждое утро бегать? – воскликнул Матрос.

– Нужно бегать, природа позволяет, а ещё нужно отрабатывать поведение и роль каждого бойца в бою.

– Природа-то позволит, а здоровье людей не позволит. Через пару дней таких тренировок некоторые посбивают себе ноги, да ещё кого гляди инфаркт ударит, бойцы-то у нас не все молодые…

* * *

Шарнир приказал всем бойцам подразделения изготовить медальоны смертников.

– А что писать-то на бумаге?.. Да и плохая это примета, – негодовал я.

– Пиши, пиши, мы же в диверсиях учувствуем. К тому же нам дали два «БТРа», если при попадании снаряда внутри окажешься – родная мама не узнает. Так что пиши: имя, фамилию, город, телефон родителей, чтобы за телом приехали, – сказал мне Ром.

«Ну и ну, с каждым днём становится всё интересней, напишу-ка я номер друга, – думал я, заворачивая плотно сжатую трубочкой бумажку в патрон от автомата.

Вечером, мы снова грузились с вещами на машины. Памятуя о рассказе Рома, я запрыгнул в «Урал». Нас вышли провожать все защитники смешного гарнизона. Ополченки, улыбаясь, кричали Градусу: «Приезжай в гости…». А когда все разошлись и наша колонна удалилась от блокпоста на достаточное расстояние, мальчик ещё долго махал нам в след рукой, прижимая к груди автомат, подаренный ему нашими бойцами.

* * *

Ночью наша колонна въехала в город. Пролетая по узким улочкам, которые поднимались то вверх, то вниз, наши «Уралы» и «БТРы» рёвом своих двигателей будили в этот поздний час уже спавших горожан.

Остановившись возле одной из школ, мы выгрузились из машин. Оказалось, что директор школы сбежал на территорию подконтрольную солдатам «ВСУ». Пока Шарнир искал того, у кого были запасные ключи от входа, мы расположились прямо на крыльце. Рядом со мной облокотившись на каску, лежал Бармен.

– Хорошо мы сегодня «укров» потрепали, – пристально смотря в чёрное небо, медленно растягивая каждое слово, сказал он. – Это мы с пацанами, когда в дозор ходили, хвост колонны обнаружили, ловко они возле коровника замаскировались.

– Так это вы? Молодцы ребята! Вы значит там наразведовали, а нам потом спозаранку переться туда пришлось.

– Ничего, Шершень, привыкнешь, – продолжая пристально смотреть в небо и не оборачиваясь ко мне, ответил он.

Наконец-то приехал Шарнир со своей женой и медицинской сестрой отряда, а также с пожилой женщиной. Вместе они направились к главному входу в школу. Причём женщина весь путь очень тихо просила Шарнира:

– Вы уж постарайтесь, пожалуйста, ничего там не ломать – скоро учебный год начнётся, денег больше выделять не будут, так что вы уж постарайтесь…

Пока она открывала входную дверь, Шарнир, повернувшись к нам, сказал:

– Ждите здесь, в здание никто не заходит.

Наше отделение разместили в начальном классе русского языка. Сдвинув в угол все парты, мы, освободив проход, разложили скрутки на полу. Уснули все быстро, без предварительных разговоров и споров на политические темы.

* * *

Утром школа ожила, по этажам без дела бродили ополченцы. На первом этаже установили компьютер и подключили к нему интернет. Старые бойцы отряда выкладывали свои новые фотографии в социальные сети.

В туалете на полу была огромная лужа воды, которая сочилась из трубы. В соседнем крыле, в котором находился спортивный зал, оборудовали склад для хранения боеприпасов, горючего и обмундирования. Завхоз отряда с важным видом прогуливался возле цинков с патронами, пересчитывая сложенное в стопки обмундирование, которое в малом количестве удалось получить из гуманитарной помощи. Нам с Лёвой, удалось выпросить новые носки.

Из персонала сбежал только директор, остальные помогали ополчению чем могли. Из столовой доносился приятный запах компота, сваренного из сухофруктов. На завтрак была перловая каша в томатном соусе.

После окопной жизни и бесконечных перекусов холодной тушёнкой, горячая перловка казалась деликатесом. Спустя пару часов после завтрака школу обстреляли.

Поразительно, как быстро сработали поддерживающие украинский режим доносчики. Мы были в городе всего несколько часов, а информация о нашем приезде уже была передана куда следует.

Обстрел был пустяковым. Несколько мин упали за забором в палисаднике. Только одна мина угодила в здание школы. Оставив углубление в стене, она обрушила с десяток облицованных кирпичей, и, вырвав часть рамы, запустила в класс ветер, который разметав множество детских рисунков, гонял их по полу, словно опавшие осенние листья.

После обеда Силач и завхоз привезли наши вещи, которые были в комендатуре. Забирая свою сумку, я спросил:

– А что, мы больше в комендатуру не поедем?

– Нет, теперь там госпиталь, здесь теперь будет наш штаб, поэтому не засирайте его, так как вам здесь жить. А самое главное – в сентябре сюда придут учиться дети! – махая указательным пальцем, Силач как всегда не упустил возможности накричать на нас.

– Как же так, у меня же там телефон спрятан в тумбочке, а там все контакты!

– А какого х… ты его из сумки выкладывал, ведь говорили же, сумки никто не тронет! – покраснев от гнева, Силач сунул руки в карманы.

– Когда мы через границу переходили, нам тоже сказали: «Оставляйте свои продукты в лагере, вам «сухпайки» выдадут», – а потом кинули…

– Ну, это может у вас в России есть такие уроды, здесь на Донбассе чужие вещи брать не принято.

– Заметь, это вы хотите к нам присоединиться, – с иронией сказал я.

Лицо Силача из красного стало постепенно принимать его естественный окрас, закурив сигарету и помахав головой, он тихо ответил:

– Так хотим, что треть мужчин уже умотала к вам, не дожидаясь присоединения.

– Разреши мне пешком до комендатуры пройтись, я быстро.

Силач посмотрел на меня, щурясь от дыма сигареты, и недовольно буркнул:

– Ладно, мы минут через двадцать за бензином поедем, докинем тебя до перекрёстка, а там минуть пять пешком до комендатуры.

В спальне я, выкладывая деньги из кармана, ощутил на себе пристальный взгляд Короля.

– Куда это ты собрался?

– В увольнение…

– С чего это тебе увольнение дали? Отличился чем?

– Пока авансом дали, сказали, как пинка Королю дашь, ещё день отдыха прибавят.

– Ну, что ты такой колючий, я к тебе по-хорошему, а ты опять огрызаешься.

– Чего тебе надо, Король?

– Я просто поинтересовался, но если тебе интересно, не мог бы ты купить мне сладкого, а то от здешней пищи без сахара у меня началась депрессия.

– Давай деньги, так уж и быть возьму.

– А ты свои почему выкладываешь?

– Ребята посоветовали, если убьют или в плен возьмут, чтоб… не пропали.

Мчавшись по пустым улицам Снежного, водитель абсолютно не соблюдал скоростной режим, а также правила дорожного движения, да и некому было бы его оштрафовать. ГАИ не было, лояльные украинской власти милиционеры покинули город, а сочувствовавшие ополчению, состояли в отрядах рядовыми бойцами или сидели дома.

Встречных машин почти не было, город частенько обстреливали и поэтому люди старались передвигаться пешком, чтобы укрыться в зданиях при обстрелах. Все государственные учреждения были закрыты, работали только частные магазины, шахты, да небольшие кафе.

Когда машина, взвизгнув тормозами, остановилась, а я, поставив ногу на подножку, попытался вылезти, Силач, положив руку мне на плечо, остановил меня.

– Смотри аккуратнее, когда пойдёшь обратно, тормози любую попутку, пешком не иди, в городе диверсионные группы.

– А они мне остановят? Попутки-то!

– У тебя же автомат за спиной, кто же тебе не остановит! Вот держи, используй по необходимости, если не потребуется, вернёшь обратно – это моя, личная, – сказал он, протягивая мне гранату «Ф-134».

* * *

Возле комендатуры было пустынно, на входе возле мешков сидел сонный ополченец, который даже не попросил меня предъявить документы, когда я прошёл мимо. Внутри было также тихо и безлюдно, только теперь в воздухе пахло медицинскими препаратами, а в коридоре местами валялись окровавленные бинты, которые из-за наплыва раненных не успевали убирать санитарки.

На моё счастье, нашу комнатку не успели переоборудовать в палату, поэтому быстро отыскав свой телефон, я поспешил на выход.

Пройдя несколько узких переулков, я вышел на тротуар, который тянулся вдоль широкой дороги. На улице было безлюдно, впереди меня шла только женщина, неся в обеих руках пакеты с картофелем, позади неё, едва поспевая за своей матерью, шагала девочка лет семи, державшая в руках небольшую кастрюльку.

Я же смотрел по сторонам, пытаясь отыскать работающий магазин, чтобы купить Королю сладости.

Неожиданно, послышался гул самолёта. «Может пронесёт?» – подумал я. Но оглушающий звук становился всё громче и громче, не успев оглянуться на рёв двигателей, я увидел как впереди нас, опережая звук, пронёсся штурмовик, который выпустив пару ракет, стал набирать высоту.

Бросив сумки, мать кинулась к дочке, закрывая её своим телом, а девочка, испугавшись резкого шума, выронив кастрюльку, уже рыдала, опустившись перед ней на колени. Мать же осматривая её, спрашивала:

– Вика, доченька, что случилось, ты ударилась?

Девочка, прижимая к себе пустую кастрюльку, сквозь слёзы отвечала:

– Мама, мама! Я суп выронила, чем же мы теперь братика кормить будем…

Подбежав к ним, я спросил у матери:

– Вам далеко идти, давайте я вам машину остановлю.

Женщина, обернувшись и поправляя волосы, ответила:

– Мы уже почти к дому подходили, чуть-чуть не повезло. Мы вообще стараемся из дома не выходить, но приходится. За едой в столовую ходим, мужа у меня нет, в прошлом году умер от силикоза – шахтёром он у меня был…

Сунув женщине в руку купюру Короля, я сказал:

– Возьмите, она вам сейчас нужнее, – и, не дожидаясь ответа, направился дальше.

* * *

Так как искать работающие магазины больше не было смысла, я остановил попутку. За рулём сидел молодой парень, а рядом женщина лет сорока. Оба они, судя по форме, состояли в ополчении. По их разговору я понял, что они являлись родственниками.

Выйдя возле соседней школы, которая находилась в двух кварталах от нашей, дальше я отправился пешком, дабы мои попутчики не узнали точный адрес нашего местонахождения.

Король встречал меня уже на ступеньках, но, не заметив в моих руках пакета, он разочарованно поинтересовался:

– Почему не купил?

– Местной женщине отдал, той совсем худо… без мужа осталась.

Король хотел сказать что-то, но, прикусив губу, промолчал.

– А что морда у тебя так изменилась? Деньги жалко?

– Дело не в деньгах, просто я уже чай поставил…

Но судя по тому как Король изменился в лице, когда я, вернувшись в класс, протянул ему свою тысячную, дело было не в чае…

Из окна нашей спальни, которая находилась на третьем этаже, просматривалась северная часть города. Памятник Ленину, который указывал своей рукой в направлении угольной шахты, не раз подвергался обстрелу, то ли украинские каратели хотели стереть его с лица земли, то ли «Ильич» притягивал снаряды и мины.

Северная часть города постепенно переходила в посёлок и состояла из одноэтажных домов. Снежнόе было шахтёрским городом, поэтому с высоты смотрелось бедно и запущенно.

Вбежавший в нашу спальню Матрос скомандовал, собирайтесь, сейчас нас в баню повезут.

Такому событию мы были рады, так как мыться в школьном туалете нам запретили сразу, чтобы мы не загадили детские умывальники.

Шахта, на которой мы должны были мыться, находилась в соседнем небольшом городе-спутнике Снежного. Городом он обозначался лишь на карте, а на местности же представлял собой обычный посёлок. По его узким улочкам бродили козы, куры. Возле главных дорог росли фруктовые деревья, плоды которых, Сосна срывал, находясь в кузове, во время ожидания зелёного сигнала светофора.

Спешившись перед главными воротами шахты, мы зашли через проходные. Несмотря на боевые действия, почти все шахты в городе продолжали работать.

Обстановка внутри была ещё хуже чем снаружи. Выложенная на полах плитка была черная от сажи, а местами, просто затёртая до дыр, она обнажала серый цемент. Шкафчики в раздевалке были деревянными и, скорее всего, являлись ровесниками самой шахты. Лейки на душе отсутствовали, трубы местами были изъедены коррозией.

С каким же презрением нужно относиться к рабочим, которые приносят деньги, если в таком состоянии поддерживать элементарные бытовые и санитарные условия.

После освежающего душа мы, прогуливаясь по внутреннему двору шахты, ожидали второй партии бойцов. Въехавшая во двор старенькая белая «Нива» остановилась возле нашего «Урала». Из неё вышел маленький мужчина в помятом пиджаке, оставшемся ещё от коммунизма. Подойдя к водителю, он поздоровался с ним.

– Браток, скажи, кто у вас старший?

– В чём дело? – спросил у него Матрос.

– Понимаете, – начал тот, теребя в руках белую кепку. – У нас заброшенная школа есть, после того как её разбомбили, для обучения в ней детей она стала не пригодна. Так вот, живущие рядом жители утверждают, что там по ночам горит костёр, а по утрам возле входа видели мужчину в военной форме. Вы бы посмотрели, а то местные детей побаиваются на улицу одних отпускать.

– Далеко идти до школы? – подтягивая портупею, спросил Матрос.

– Тут пешком идти не далеко, я провожу.

Проходя по уютным улочкам посёлка, я рассматривал окрестности. Мягкие лучи вечернего солнца сглаживали бедность кирпичных домов с крышами из шифера.

Подойдя к школе, Матрос приказал нам рассеяться. Несколько бойцов он отправил на противоположную сторону здания, чтобы не допустить отхода, если бы внутри кто-то был.

Взяв на прицел разбитые окна двух первых этажей, я остался во дворе. Матрос с Водяным вошли внутрь. Следом за ними, ступая не спеша, чтобы не шуметь, потянулись остальные бойцы.

Обследовав основное здание, и не найдя следов пребывания в нём кого-либо, мы поочерёдно выходили наружу.

Галид, заглянув в разрушенное крыло, перелез через окно и стал исследовать помещение, в котором обвалилась плита, когда-то служившая потолком. Теперь, обвалившись от попадания снаряда, её часть, свисавшая с потолка, скрывала небольшое пространство комнаты от солнечного света.

За плитой было темно и Галид, включив фонарик, стал обследовать тёмный угол помещения.

– Ну, что ты там, клад нашёл? Возвращайся уже, – крикнул ему Водяной.

– Подождите, кажется, здесь кто-то бы…

Не успев закончить фразу, Галид вскрикнул, затем послышался автоматический огонь. Кинувшись к месту стрельбы, мы опешили, так как через несколько секунд раздался взрыв.

Добравшись до места, мы обнаружили два труппа обросших солдат в украинской форме и мёртвого Галида. Судя по останкам второго трупа, он умер ещё пару дней назад, его руки и ноги успели закоченеть. Скорее всего, это были либо дезертиры, либо отбившиеся от своих солдаты. На месте их пребывания валялись шприцы, скорее всего, смертью второго явилась передозировка наркотиками.

Обследовав ещё раз тщательно всю школу на наличие растяжек или ещё кого-либо, мы забрали Галида, а мужчину в пиджаке попросили похоронить дезертиров по-человечески.

Вернувшись в школу, сбросив бронежилеты и оружие в спальне, мы отправились в столовую. В обеденном зале сидели несколько человек, включая Короля и Фрица, которые не принимали участия в зачистке школы. Присев за стол, я посмотрел на Рэмбо. Без оружия и разгрузки, он вяло перебирал ложкой картофельное пюре.

– На тебе лица нет, случилось что? – спросил я у него.

– Да, случилось… – печально улыбаясь, ответил он. – Покуролесил я вчера. Пару недель назад «В Контакте» с одной мадам познакомился… переписывались, она здесь поблизости живёт. А вчера такая возможность появилась, сам понимаешь, грех не воспользоваться. Ночью в машине уснул, а утром меня патруль батальона «Восток» задержал. Посадили в обезьянник, оружие забрали, экипировку. Хотели на окопы отправить, хорошо Мотор договорился, здесь буду… с вами наказание отбывать.

Как только я приготовился есть свой ужин, рядом подсел Король.

– Вот видишь, как бывает… Вот, и помылись в бане, – не поворачиваясь к нему, сказал я.

– Я с тобой об этом и хотел поговорить, но только не здесь, после ужина пойдём в палисаднике покурим.

– Хорошо, доем, подойду, иди, подожди меня на улице, не порти мне аппетит.

– Ну, что ты хотел мне сказать? – закуривая сигарету, окликнул я Короля.

– В общем, я разговаривал с Силачом, он сказал мне, что завтра часть отряда перебросят на соседний блокпост для его усиления. Нам будет нужно всего лишь остаться в школе, и всё… Остальные об этом знать не будут, только предупредим о нашем решении Силача, и нас оставят здесь, а потом с колонной уедем на Россию. Ну, что ты молчишь? Ты понимаешь, что завтра будет возможность, которой потом может не быть?!

– Ты представляешь? Я, когда телефон из комендатуры забрал, до меня дозвонился приятель с работы, так он рассказал мне, что начальство, узнав о том, куда я поехал, решило, что меня уже здесь убили, и обратно я не вернусь, заочно внесли меня в списки на сокращение.

– Ничего удивительного…

– Нет, я должен этим г… в глаза посмотреть, тем более мне солидное выходное пособие причитается. Оставлять его им – нет уж дудки! Говори Силачу, чтобы двоих оставлял. Сосна едет?

– Нет, я с ним говорил, он сказал, что пока «БМП» или танк не подобьёт, обратно не поедет.

Вечером о своём решении я рассказал бойцам в своём отделении, все восприняли это спокойно, и только Митяй, похлопав меня по плечу, сказал:

– Будешь в России в кабаке гулять, первую рюмку выпей за моё здоровье!