Часто бывает — уныло плетущееся следствие вдруг неожиданно набирает обороты и мчится к финишу с необыковенной скоростью, сравнимой разве со скоростью гоночного автомобиля. Выпрыгивают новые факты, проваливаются в черноту пропасти уже отработанные и отвергнутые. Возникают новые, требующие срочного осмысления. Соответственно, пропадает усталость. тело наливается невесть откуда взявшейся силой и бодростью.
Нечто подобное происходит и сейчас.
Адуев доставил первое известие от Вертелова. Не устное, как договаривались, — в письменном виде. Непосвященному человеку разобраться в хитро зашифрованных предложениях, если и не невозможно, то, во всяком случае, трудно. Но Бабурин набил руку на разной путанной информации, для него «шифр», примененный контрразведчиком, детская игрушка.
«Перевозчика» взяли с поличным… Имеется в виду беспогонный человек в камуфляже, который беседовал возле аэродромного КПП с очкариком… Пока молчит, туманно ссылается на безденежье, толкнувшее на получение взятки за чистую чепуху: прогулку видных финансистов по территории военного аэродрома. Проследить «детский» след так и не удалось… Речь идет не о коробках с консервированными кашками — об их «содержимом». Скорее всего, оружие или деньги.
Вот и все. Не густо, конечно, но кое-что проклевывается. Особенно, если совместить информацию Вертелова и показания Сурка. С одной стороны сухопарый очкарик в компании с неким летуном, с другой — рядовой охранник.
Прослеживается четкая линия, соединяющая стройку загороднего дома с дорогой в предгорьях Кавказа.
Впрочем, Бабурина сейчас интересует не связь мафиозных структур Центральной России и Кавказа, пусть этим занимаются контрразведчики, он не собирается отнимать у них хлеб насущный. На соревнованиях спортсмены бегут каждый по своей полосе. Вот и он «действует» строго в определенных рамках, ограниченных «исполнителем» убийства банкира.
Предположительно Деевым. Толстый охранник — его задача и головная боль. Бутылка с подмешенным в алкоголь снотворным — слишком слабое алиби. Попытка с ее помощью подставить следствию прораба — беспомощна и малоубедительна. Показаний Сурка тоже недостаточно для ареста охранника. Тем более, что они вполне могут быть «организованы» для маскировки истинного убийцы — Старцева. Психологические изыски следователя к делу не подошьешь, суду не пред"явишь.
Следовательно, придется «поработать» над новой выпрыгнувшей версией — виновностью охранника. Максимально убедительно и, главное, доказательно.
Запутанный клубок, похоже, начал распутываться. Извините-подвиньтесь, господа начальнички, гнилостной бытовухой здесь не пахнет, нет ни любовных треугольников, ни противостояния потомков и предков, ни кухонных разборок. Чуткий нос следователя уловил совсем другой запах — зловонный запашек предательства.
Из клубка высунулись два кончика: кончик-заказчик и кончик-исполнитель, они приблизились друг к другу, сплелись. По законам жанра должен появиться третий кончик, который освятит содружество золотоочкастого банкира и простого сохранника, он же — киллер.
Но сейчас Бабурина интересует странное содружество, из головы не идет третий «кончик». Почти наверняка, он тянется из-за границы, подпитывает еще один, который почти не виден, но судя по откровению Димки и по информации Вертелова, этот полуневидимый «отросток» имеет кавказскую родословную. Вернее сказать, кавказский след.
— Послушай, пожалуйста, Сергей Петрович…
В спокойном состоянии Адуев говорит почти без акцента, но когда чем-то взволнован — пробиваются характерные словечки, выражается витиевато, спотыкаясь на отдельных словах. Будто бредет чеченец по каменистой дороге, пересчитывает ногами каждый камушек.
— Что случилось, Ахмет?
— Понымаешь, Сергей Петрович, встретил земляка. Из-под Грозного, рядом жили, отцы на нефтеперегонке вместе работали… Старый друг, еще по школе…
Адуев явно не мог справиться с непременным вступлением, путался, повторял одни и те же фразы.
— Не волнуйся, дорогой, успокойся. Что же поведал тебе земляк?
— Другой друг Мануева, понымаешь, кавказский боевик. Задурили парню башку, вот он и сунул ее в печку… Понымаешь? — Бабурин успокоительно кивнул: понимаю. — Кунак сообщил — покушение на тебя готовится. Десять боевиков в Москву собираются… Поберечься надо. Очень прошу, без меня не ходить, не ездить, поберечься.
Вот это новость! Захваченный расследованием убийства банкира, Бабурин начисто забыл об угрозе собственной жизни. Упустил из виду. Или считал, что на такую мелкую сошку, как следователь областной прокуратуры, никто не позарится? Даже пуля, выпущенная в него в приемной юридической консультации, не заставила задуматься.
Если так — зря. Вещественные доказательства, сведения, почерпнутые из допросов, запущенные «дезы», в виде подписок о невыезде — все это не только накапливают «багаж» следствия, но и неизбежно настораживают преступников, их поддельников и покровителей. Устранение следователя, слишком глубоко проникшего в недра мафии — самый действенный способ устранить нависшую опасность.
— Спасибо, Ахмет, учту…
— Учитывать — мало, беречься надо, — не успокаиваясь, наседал Адуев, разве только не тряс глупого следователя за плечи. — Я всегда буду рядом, очень прошу, не езди один…
Пришлось согласился. Действительно, сыщик прав — береженного и Бог бережет и Дьявол обходит стороной…
Бабурин машинально нарисовал на бумаге ангела с крылышками, придав ему облик своего непосредственного начальника. Рядом — рогатый враг рода человеческого в золотых очках Хвостова. По-детски прикусив кончик языка, нарисовал между ними отрытую могилу с гробом.
Бог и Дьявол…Нет, два Дьявола.
Без помощи Машкина не обошлось. Главное в задуманной схеме — его согласие с предложением вдовы банкира. Это позволит вывести из игры двух второстепенных персонажей — Басову и Степанова. Во вторых, на какой-то период времени успокоит главные действующие лица, внушит им уверенность в безопасности.
Придется свояку недельку посидеть в Бутырке. «Подброшенная» подписка о невыезде — слабая наживка, на нее, если и клюнут, то ненадолго. А крайне нужно, просто-таки необходимо показать: убийца — под следствием, мера пресечения — достаточно сурова и доказательна.
Как любил выражаться один из помощников областного прокурора, следовательская задумка неординарна… до глупости. Прежде всего, потому, что мера пресечения избрана не к обычному подозреваемому — к родственнику следователя. Если преступники не законченные идиоты, они сразу раскусят нехитрый приемчик, вволю посмеются над наивным «прокуроришкой». Считать противников глупцами — первый шаг к провалу расследования.
Ради Бога, Бабурин вытерпит бандитские издевки, не рассыпется. Главное — ошеломить, заставить призадуматься. На оценку ситуации авторитетам нужно время, и время немалое, а для Сергея Петровича сейчас каждая минута — в цене, каждый час — подарок…
Машкин согласился с неохотой. Возможно, он отказался бы, но ведь идея посадить подозреваемого в камеру принадлежит не Сереге. Лысый придурок сам подсказал. Так что сопротивляться, что-либо доказывать — глупо.
Инженер по привычке подрожал конечностями, для удаления выступившего пота израсходовал несколько носовых платков. А чего, спрашивается, ему бояться? Неделю заключения проведет не в общей камере с уголовниками, и вообще не в камере — по просьбе Бабурина арестованному отведут довольно комфортабельную комнату. Даже телевизор обещают поставить, даже — кровать с чистым бельем и с приличным мягким матрасом организуют.
Конечно, такое, более чем сносное, содержание подследственного трудно скрыть от преступников — Бутырка незримыми нитями связана со свободным миром. Но с этим приходится мириться. Не загонять же свояка в общую камеру к уголовникам, где они спят по очереди, где — издевательства и побои.
Остается надеяться на везение…
Главная трудность — убедить свояка пойти на страшный для него шаг, добиться добровольного, осознанного согласия посидеть некоторое время за решеткой — успешно преодолена. С Бабурина сошло десять потов, с трудом сдерживал он негодование, гасил в себе целые потоки непечатных выражений. Но все же добился своего.
Схватиться с сеструхой Сергей Петрович так и не решился. Поговорить, конечно, придется, но — попозже, когда «убийца» окажется на свободе. Тогда будет легче оправдывать жестокий свой поступок.
— Кстати, хочу спросить еще об одной вещи, — уже на пороге, пожимая свояку вялую, влажную руку, вдруг спросил Бабурин. — Во время первой нашей беседы, — подчеркнуто: не допроса, а именно беседы, — ты описывал приезд на стройку хозяина с гостями. Толстяком и очкариком. Помнишь?
Федор Иванович вдумчиво пожевал губами, поглядел на ожившую в тепле муху, которая безбоязненно разгуливала по давно не беленному потолку. Как всегда, его мучили недобрые предчувствия… Какие там добрые — посадят в камеру-одиночку, по утрам — кружка подслащенного кипятка с куском черствого хлеба, в обед — баланда, на ужин — собственный кулак.
— Ну, помню, — рассеянно ответил он, поглощенный «разглядыванием» будущего несчастного узника. — Я тогда все тебе рассказал…
— Может быть, что-нибудь запамятовал? — с надеждой внятно проговорил следователь. — Кто тогда дежурил из сторожей?
— Сашка Деев… Погоди! — закричал инженер, изо всех сил ударяя себя по лбу раскрытой ладонью. — А ведь, действительно, забыл!… Правда,. так себе, мелочь. Ты смеяться станешь…
— Не буду смеяться. Говори.
Машкин ощутил себя, если не знаменитым Мегре, то — ближайшим его помощником. В голове зашелестели страницы прочитанных детективов.Завязшая в сознании горестная картинка тюремной камеры, голодного и холодного узника почему-то обесцветилась и перестала терзать.
— Когда Басов с приятелями вышел из вагончика, Деев поднялся со скамейки, снял шапчонку… Впрочем — чистейшая ерунда, мало ли с кем так здоровается охранник…
— Говори, заячья душа, раскалывайся, лысый чертяка!
Бабурин с такой силой встряхнул трусливого свояка, что у того в карманах забренчали ключи и медяки. Как это ни странно звучит, но встряска пошла на пользу — вытряхнула из головы инженера книжные версии, заставила думать о настоящем.
— Показалось мне — они переглянулись. Тощий Хвостов и толстый Сашка. Будто поздоровались…
Очередной кирпичик лег на свое место. Значит, организатор и заказчик убийства банкира давно знаком с исполнителем, киллером. Что и требовалось доказать…
За день до ареста Машкин позвонил Любовь Трофимовне. Во избежании сбоев рядом с трусливым инженером сидел Бабурин. Инструктируя свояка, с удовольствием жевал сестрины пирожки с капустой и яблоками. По части выпечки Татьяна — непревзойденная мастерица. Что пироги, что плюшки, что печенье — в буквальном смысле оближешь пальчики. Бабурин незаметно убрал вторую тарелку пирожков и нацелился на третюю.
Жевал и невнятно говорил.
— Потребуешь положить на счет в сбербанке обещанную сумму. Понял? — ошеломленный предстоящей отсидкой в тюрьме, Федор Иванович, не в силах вымолвить ни слова, обреченно качает лысой головой. — Если не поверит, предложи ей либо присутствовать при аресте рядом с домом, либо убедиться возле входа в Бутырку… Дошло? Скажи, как только на счете появятся денежки — немедленно напишешь чистосердечное признание. Не раньше.
Все получилось на удивление удачно.
— Вы мне не верите? — обиженно «всплакнула» вдова. — Скажите, Федор Иванович, чем я заслужила такое к себе отношение? По моему, всегда была обязательной, никого никогда не обманывала. Тем более, вас… тебя.
Подстегиваемый суровыми взглядами свояка, Машкин держался молодцом.
— Время такое, Любовь Трофимовна, ничего не поделаешь. У нас — чисто деловые отношения, а они основываются на известном принципе: доверяй, но проверяй. Я рискую больше, чем вы: не деньгами — самой жизнью, свободой. Поэтому просто обязан убедиться в том, что не обманут, что мои страдания «оплачены»…
— Может быть, вы и правы, — задумчиво проворковала женщина. — Хорошо. Завтра же деньги будут положены на ваш счет. Будьте любезны продиктовать мне номер филиала сбербанка, его адрес, ну и все остальные реквизиты…
Любовь Трофимовна — не наивная девчонка, она не может не понимать: ее могут обмануть, жестоко обмануть, слишком быстрое согласие лысого инженера о многом говорит. Но на вдову давило желание во что бы то ни стало спасти Мишеньку, уберечь его от следствия и суда. По сравнению с этим миллионы баксов — мелочь, стопка обычных бумажек, макулатура!
Вдруг Машкин не блефует, вдруг на самом деле пойдет в уголовку сдаваться? Ведь он уже сидит на подписке, значит — под подозрением, достаточно одного толчка, добровольного признания… А если он обманет — получит деньги и сбежит? Басова и такой вариант не исключает. Но нужно использовать любую возможность, идти на любой риск…
И Любовь Трофимовна побежала в с в о й Сервизбанк. Немедленно, не откладывая, перевести на счет лысого мужика обещанные ему миллионы…
На следующий день, под контролем свояка, на негнущихся ногах Машкин преодолел полкилометра, отделяющие его дом от филиала сбербанка, подал в окошечко свою сберкнижку и получил ее назад с внесенным многонулевым вкладом. Один Бог знает, сколько при этом сошло потов с инженера, как прыгало и трепетало у него в груди заячье сердце! Зато, прочитав в потрепанной книжке новую запись захлебнулся от удовольствия. Вот она, зарубежная легковушка, под многонулевой цифрой прячется, стервочка! А рядом-то, рядом! Туры вокруг света, отдыхи во Флориде и на Канарах, новая многокомнатная квартира, безбедная жизнь…
— Отлично, своячек. — пряча насмешливую улыбку, похвалил родственника Бабурин. — С таким же мужеством проведи завтра сцену ареста. Специально заявлюсь в Бутырку с пузырем — выпьем за твою смелость и хладнокровие, закусим татьяниными пирожками, — выразительно погладил Сергей Петрович удовлетворенно помалкивающий живот. — И — еще. Сеструхе о деньгах — ни слова, мигом размотает на тряпки.
Наивно думать, что силы, контролирующие каждый шаг следователя, не осведомлены о родственных его отношениях с инженером. Ну, и черт с ними, пусть знают, пусть ехидничают. Все равно задумаются, растеряются! Именно эта растерянность затаившегося зверя и необходима Сергею Петровичу.
Поэтому Бабурин все оформил с присущей ему скрупулезностью.
Когда он пришел к прокурору подписывать ордер на арест Машкина, тот встретил его соболезнующим взглядом.
— Если не ошибаюсь, ваш родственник?
Сергей Петрович глубоко вздохнул и опустил глаза на мраморный письменный прибор, украшающий стол прокурора.
— К сожалению, да. Но в борьбе с преступностью нет ни родственников, ни друзей. Как вы сами знаете, перед законом все равны…
Штампованные, вытертые от частого применения фразы пришлись прокурору по вкусу. Он расплылся в широчайшей улыбке, протянул обе руки к следователю, то ли намереваясь принять его в отеческие объятия, то ли поддержать, если тот упадет в обморок.
— Так-то так, но все же… Впрочем, вы, Сергей Петрович, всегда выделялись ответственностью и верностью долгу. И я неоднократно ставил вас в пример другим работникам прокуратуры…
Высокопарные фразы расплывались в воздухе, как дымки от сигарет, не оставляя следов. На подобии верноподданых выступлений с гербоносных трибун торжественных собраний.
— Спасибо за доброе мнение…
— Рад тому, что вы, наконец, отошли от политических причин и занялись бытовыми аспектами совершенного преступления… Машкин действительно зарезал банкира?
Снова — горестный вздох и опущенные глаза.
— Не знаю… Предстоит разобраться… Предлагаемая мера пресечения — залог безопасности от всяческих непредсказуемых поступков моего свояка. Как говорится, береженного и Бог бережет. Вдруг Машкин задумает удариться в бега… Поверьте, мне нелегко было решиться на такой шаг, но…
Прокурор безоговорочно подписал бумагу.
Задержание тоже выдержанно в лучших традициях милицейской операции. Оперативники, конечно, не осведомлены о фарсе с задержанием «преступника», действовали с привычной сноровкой, без скидки на родственные отношения Машкина со следователем и солидный возраст задержанного.
— Поворачивайся, бандюга! — ощупывая арестованного, ткнул ему под ребра палкой омоновец.
— Не надо бить… Больно! — прошептал Машкин, потирая ушибленное место. — Я ведь не сопротивляюсь… Права человека…
— Ах, ты еще и возникаешь, вошь тифозная! — озлобленный парень добавил задержанному палкой по согбенной спине. — Стоять смирно, дерьмо вонючее! Ноги раздвинь, кому говорено? — очередной удар. — Небось из штаенов не вывалится!… Ишь ты, падла, о правах вспомнил! Все твои права — в моей палке!
Бросившейся на защиту мужа Татьяне просто сунули к носу ордер на арест и выразительно поиграли дубинками. Не угомонишься — тоже получишь. Испуганная женщина прижалась к кухонной плите. А что ей оставалось еще делать? Власть в стране принадлежит уголовникам и омоновцам, власть безраздельная, ничем не ограниченная.
Надо отдать должное трусливому инженеру — он стойко выдержал все испытания. Без горестных всхлипываний и традиционных причитаний. То ли подействовали инструкции свояка-следователя, то ли понимание своей беззащитности.
После того, как Машкина увезли в СИЗО, пришедшая в себя его супруга помчалась к брату. Бабурина дома не оказалось и Татьяна до его появления бегала возле подъезда, накачивая негодование и изобретая самые верные меры воздействия на Серегу.
Бабурин не стал оправдываться, тем более, открывать настоящую подоплеку задержания. Просто сослался на служебную необходимость, гарантировал полную безопасность драгоценному супругу сестры, пообещал лично проследить за тюремным содержанием и питанием.
— Долго сидеть Феденьке? — промокая мокрые, набухшие глаза, спросила женщина.
— Следствие покажет, — очередной протертой до дыр фразой ответил следователь. — Как только минет необходимость — освобожу…
— Серега, что ты нам за типа прислал? — голос давнего приятеля Бабурина, с которым он знаком уже много лет, был до предела насыщен недовольством. — Отказывается от еды, при появлении надзирателя забивается в угол камеры. Чокнутый, что ли?
Сергей Петрович прижал мембрану трубки ближе к уху, будто боялся подслушивания. Заместитель начальника изолятора говорил тихо, но напористо.
— А ты куда его поместил? Как договаривались?
— Приезжай — сам увидишь. У нас нет гостиничных номеров — одни камеры. Выделить для Машкина пустующий кабинет лично я не решился — мигом вся тюрьма будет осведомлена об особом его содержании. Сам же ты говорил: нежелательно?… Короче, сам разбирайся со своим подследственным, мне своих хлопот — по самую макушку!
Пришлось следователю мчаться в Бутырку.
В камеру он не пошел — незачем акцентировать особое внимание к обычному заключенному — вызвал Машкина в помещение для допросов. Ожидая его появления, расхаживал по продолговатой комнате, снова и снова перебирая в памяти подготовленные для допроса Деева хитрые вопросики. Это поважней предстоящей встречи со свояком, ибо, по уже сложившемуся мнению, бывший охранник стройки — искомый исполнитель убийства банкира. Дело за малым — либо добиться его признания, либо доказать вину…
Наконец, конвоир ввел Машкина.
Вид у свояка, будто у систематически избиваемой собаки — понурый, опасливый. Вздрагивает, старается держаться на расстоянии от рослого конвоира, в лице — ни кровинки, руки дрожат… Неужели, его били? Ведь Бабурин предупредил изоляторное начальство — обходиться с арестованным согласно закону и местным правилам, но предельно вежливо. Дескать, нужный для следствия человек, к тому же обидчивый и легко ранимый.
Правду знал только давнишний приятель, заместитель начальника СИЗО.
— Садись, своячок, побеседуем, — ласково пригласил Сергей Петрович, как только конвоир скрылся за дверью. — Тут сеструха прислала тебе пирожки с капустой. Побалуйся, знаю ведь — любишь.
Конечно, Бабурин самым примитивным образом лгал: пирожки Татьяна прислала не мужу — ему, сочувствая холостяцкой неухоженности брата. Но как иначе вдохнуть жизнь в до смерти испуганного человека, как заставить его раскрепоститься?
Федор Иванович всхлипнул и со стоном проглотил первый пирожок. За ним с возрастающей скоростью последовали другие. Не прошло и пяти минут, как полиэтиленовый пакет опустел.
— Что с тобой происходит? Били?
— Нет… Пока — нет… Сергей, я… боюсь.
— Ничего страшного, — усмехнулся следователь. — Боязнь — обычное твое состояние… Да и чего тебе бояться, под охраной, за запертыми дверьми?
— Спрашиваешь, чего бояться? — негодующе поднялся Машкин и тут же снова сел, скользнув взглядом по закрытой двери. — Федорова в больнице достали… Басова — на стройке зарезали… Надзиратель то и дело заглядывет в глазок… На обед дали явно отравленную баланду — горечь несусветная… Я и отказался…
— Даешь, своячок! — деланно рассмеялся Бабурин. Деланно, потому-что на месте Федора Ивановича испытывал такое же чувство висящей над ним опасности. Убрали басовского водителя, пристрелили Ханжу, покушались на следователя — кто на очереди? — Можешь быть спокойным, тебя не отравят. По единственной причине — Ты заподозрен в убийстве, следовательно, настоящий преступник может спать спокойно…
На самом деле, Бабурин не уверен в своей правоте. Поэтому, успокаивая родственника, дал себе самое твердое слово: после допроса охранника, чем бы он не закончился, немедленно освободить Машкина…
Возвращаясь из СИЗО в прокуратуру, Сергей Петрович ощущал прилив энергии. Теперь освободились руки для проведения, в соответствии с разработанной и самолично утвержденной схемой, изучения «исполнителя» — Сашки Деева. Бывшего охранника новостройки Басова, выпивохи и бабника.
Пораздумав, Бабурин решил: настала пора ввести в действие свой резерв. Единственный резерв — Ахмета Адуева.
Расторопный чеченец принес очередное устное послание контрразведчика. Как выяснилось позже — последнее. После доверительного разговора с земляком Адуев неохотно оставлял следователя в одиночестве, старался быть рядом с ним. Неизвестно, как смотрело на постоянные отлучки сотрудника руководство угрозыска, судя по почти постоянному присутствию сыщика в прокуратуре — равнодушно. Похоже, махнули рукой на неудавшегося сыщика.
— Ну, и какие новости из… НКВД? — пошутил Сергей Петрович, потирая набрякшие мешки под глазами.
— Плохие новости… Очень плохие…
«Беспогонный камуфляжник» неожиданно скончался от сердечного приступа. Скорей всего, убрали опасного свидетеля. Но перед смертью он успел окончательно расколоться — назвал несколько имен. В частности, упомянул банкира Хвостова.
И снова — в который уже раз! — в голову Сергея Петровича закралась опасливая муслишка: кто на очереди? Машкин или следователь?
Расследование убийства Басова все больше и больше походит на кровавое сражение. С раненными и убитыми. Отступить бы Бабурину, пойти по подсказанной начальством проторенной дорожке обычной бытовой драмы. Тем более, факты — на лицо: вдова уверена в виновности своего любовника, пытается спасти его от возмездия, Степанов так же твердо стоит на своем: Басова — заказчик убийства, она должна понести, в соответствии с законом, суровое наказание. Разобраться в разорванном убийством банкира любовном треугольнике намного легче и, главное, безопасней, нежели копаться в политике.
Кто возьмет на себя смелость осудить решение следователя? Начальство не осудит, наоборот, похвалит, наградит, продвинет по служебной лесенке… Но что-то мешало Сергею Петровичу, что-то удерживало его от благоразумия и послушания. Может быть, погибшая от бандитского взрыва жена?
— Пора тебе, Ахмет, переходить к более активным действиям. Хватит работать «почтарем». Не побоишься?
Адуев возмущенно сверкнул черными глазами, гортанно выбросил горячие слова обиды за немыслимое оскорбление. Горский мужчина не может бояться, у него в крови отвага, в сердце — честь и достоинство.
— Понимаешь, друг, у нас — своя честь. Богатые князья живут в саманных саклях, крытых соломой — почему, спросишь? Чтоб другие не подумали — боятся, за камнем и железом прячутся… Я, конечно, не князь, но у меня в роду — одни джигиты, мне стыдно бояться. Думаешь так — обижаешь…
— Ладно, ладно, пошутил. Слушай внимательно. Послезавтра я вызываю на допрос бывшего охраника Деева. Воспользуешься его отсутствием дома, пред"явишь ордер на обыск и перелопатишь все, начиная от избы и кончая собачьей будкой. Цель поиска — пистолет убитого банкира. Найдешь — галопом ко мне. Буду ожидать.
Адуев согласно кивнул и поклялся самой страшной кавказской клятвой: без пистолета, если он на самом деле существует, на глаза следователю не покажется.