Нефедов угрюмо изучал бумаги. Морщился, пил соду — давала знать респроклятая язва, заработанная ещё в молодые годы. Раньше обострялась только весной и осенью, сейчас оборзела — даже летом не дает покоя. Но сильнее язвенной боли донимали служебные дела. На двух уровнях, в двух пространствах. Служба безопасности Удава так переплелась с работой в Управлении внутренней безопасности — не разорвать.
Вот и сейчас — раскручиваемое дело Лягаша вышло на финишную прямую. Его посланца контролируют и подчиненные Нефедову сыщики, и ребята из контрразведки Удава. Кто кого опередит?
Казалось бы, генерала это не должно тревожить — в обоих случаях он «на коне». Повяжут бандита сыщики — почет и уважение со стороны руководства, ликвидируют ребята из Удава — молчаливая благодарность членов Главного Штаба.
Что больше в цене?
Скорей всего, Удав.
Не его это дело, гоняться за бандитами — пусть бы поработали Аббакумов и Сомов. Один выслеживает авторитетов, второй ликвидирует их. У каждого — свои задачи, своя служба. Так уж получилось — Неелов подсуетился, вышел на след преступников, как этим не воспользоваться?
Генерал отложил в сторону папку с входящими-исходящими, потянулся до хруста в больном позвоночнике. Жена гонит к врачам, дети и внуки вторят ей, а Нефедову постоянно не хватает времени. Еще бы, попробуй уравиться сразу на двух противостояших должностях. Приходится «ловить» боевиков Удава по обязанности руководителя одной из служб министерства и защищать их по праву члена Главного Штаба, отвечающего за безопасность организации.
Пора вызывать слишком уж разворотливого сыщика.
Неелов — тут, как тут. Будто неведомый «источник» сообщил есу по космической связи о желании генерала пообщаться… Источник не источник, но нюх у парня — отменный, прямо-таки сыщицкий нюх — неоценимое качество любого детектива.
— Чем порадуешь старика, Ваня?
Неелов скорчил ехидную гримасу — побольше бы таких стариков, но тут же согнал её с лица. В последние годы обидчив стал начальник, как бы эта его «обида» не отрыгнулась сыщику при очередном проколе.
— Избитые парня заговорили…
— Не сомневался. И что же они продекламировали?
Иван рассмеялся. Удивительно задорный смех у сыщика — выплескивается изо рта, из глаз, от худой, но крепкой фигуры.
— Говорят, пытались свести близкое знакомство с приглянувшейся телкой, а та развернулась и превратилась в маленького черта. Одному в»ехала пяткой по горлу, после добавила ручонкой. Второму попортила мужские причиндалы — по сей день ходит согнувшись, придерживая их рукой. Боится — отвалятся.
— Дело по факту избиения возбудил?
— Прокуратура отказалась заниматься этим делом. Сказали — мелочь, самая бытовая из всех бытовух. Убийств нет, ограблений не отмечено, Дескать, дай-то Бог, чтобы все девушки с таким умением защищались от насильников…
— Правильно отказала!
Значит, можно быть спокойным — Наташа вне подозрений. Можно выпускать девицу на волю. Завтра же проинформирую Сомова.
— Что с Кариесом-Лягашом?
— Коза сообщила — выезд завтра. Не на машине — электричкой. Думаю, Кариес боится гаишников, значит, везет с собой что-то недозволенное…
— Версии?
— Похоже, лягашский телохранитель принимал участие в нападении на инкассаторов. Только вот что странно: инкассатор Грохов застрелен в машине, а водитель найден на другой улице. Мертвым. И еще. Водитель — старший лейтенант запаса Поспелов недавно поступил на работу по рекомендации, тоже отставника, майора Фомина… Прослеживается интеренсная линия…
Слава Богу, что «прослеживается», с облегчением подумал Нефедов. Пусть разворотливый служака и дальше разбирается в «пенсионных» делах недавних офицеров. Лишь бы не пошел по другому пути — к Удаву.
— Вернемся к Козе.
— Девица пообещала позвонить перед выездом. Либо из дому, либо с вокзала. Если Кариес окончательно решит ехать на элекричке. Думаю, вязать в Москве не стоит — пусть проводит наших парней до самого логова Лягаша…
— Резонно.
Как и всегда в летнее время, Савеловский вокзал напоминает бурное море в шторм. В основном, пользуются железнодорожным транспортом пенсионеры, владельцы садовых участков, расположенных далеко от города. С двухколесными тележками, с тяжеленными, плотно набитыми хозяйственными сумками, с завернутыми в тряпки и газеты саженцами или деревянными брусками.
Перроны забиты, возле касс — столпотворение, зато у комков, торгующих питием и жратвой — пустота. Цены уже не кусаются — бреши выгрызают в и без того рванных карманах нищих и полунищих москвичей.
Возле выхода из метро скромно ожидают свою электричку три человека: двое мужчин и разбитная, перекрашенная женщина. Кариес, Корень и Коза. Рядом сложены пожитки — застегнутая на молнию сумка и небольшой чемодан. В сумке — пожитки завербованной проститутки, в чемодане — Кариеса. Не зря он поставил на него ногу. Корень едет налегке, сослался на баксы в кармане — на месте купит все необходимое. Если, конечно, живым останется.
Билеты куплены до Савелово, конечной станции электрички. Делать больше нечего — троица лениво зубоскалит. До отпраления — целых двадцать минут.
— Подрядил я тебя, Коза, не попробовав. Доверился дружану. Вдруг ты не придешься по вкусу хозяину, кто в ответе? Я.
— Попробуй, — шепелявит проститутка. — У меня, как в поезде: плати и езжай.
Телохранитель придвигается ближе, незаметно от стоящих рядом пассажиров, оглаживает крепкие женские бедра. Краснеет пятнами.
— Может прогуляемся куда-нибудь, — растерянно оглядывается он, выбирая место для уединенной «беседы».
— Раньше думал бы, дырокол, — смеется Коза. — Сейчас поздно, — дурачась, напевает. — Уже другому отдана и буду век ему верна…
— Другому? Все равно на твоих фуфелях попрыгаем — я и Корень. Повеселим босса…
Фривольная беседа с сексуальным уклоном набирает темпы. Корень равнодушно разглядывает прилепленные к фонарному столбу об»явления, у страстного Кариеса дрожат колени.
— Ой, вспомнила — позвонить пообещала… Я — мигом…
— Кому звонить? — насторожился Кариес.
— Не хахалю же — подружке. Вместе снимаем зарубежников… До отхода — целых десять минут — успею.
— Стой, лярва, пришибу! — с трудом удерживаясь от крика, шипит Кариес — С места позвонишь. Ежели босс позволит…
Настырная телка ноет, будто больной зуб… Подружка обидится… Она попросила одолжить несколько пачек японских презервативов, а Коза начисто позабыла показать, где лежат… Двухминутный разговор, не больше…
Наконец, Кариес уступает.
— Скажешь откуда звонишь — пополам разорву, кишки выпущу, моргалы выбью…
Сопровождаемая угрозами, Коза бежит к автомату. Действительно, тратит на разговор две минуты, но речь — не о презервативах. На другом конце провода — Неелов.
— Савелово. Кариес и Корень.
Возвратилась, смешливо пояснила — подружка сама нашла презервативы, зря она волновалась…
Метрах в пятидесяти от первой группы молча стоит Пахомов, по другую сторону оживленно беседуют Секретарев и Бузин. Пятерка в усеченном составе — не хватает Наташи, которую генерал Сомов держит взаперти дома. На заверения Нефедова о полной безопасности внучки он не особенно полагается. Что касается Кудряша — он находится на «передовых», в самом центре бандитского окружения.
Трое закамуфдированы под садоводов-дачников. На спине Бузина — плотно утрамбованный видавший виды рюкзак. У ног Секретарева — такая же пухлая хозяйственная сумка, из которой выглядывает колбаса в полиэиленовом пакете, завернутый в газету батон хлеба. На голове Пахомова — поношенная соломенная шляпа, дурацкая принадлежность пенсионеров, коотрую Николай напялил на голову только после настойчивых просьб Наташи. Опирается командир пятерки на двухколесную «тачку» с привязанным к ней мешком.
Недобрые предчувствия мучают командира пятерки. Казалось бы, нет необходимости подставлять Кудряша — Кариес вычислен и блокирован, он и без Славки приведет боевиков к лежбищу Лягаша, самое разумное вывести бывшего фельдшера из игры. Но, во первых, возражает Кудряш, во вторых, он уже завязан, исчезновение неизбежно насторожит лягашского посланца.
Боевики ни на минуту не выпускают Кариеса и сопровождающую его девицу из-под контроля. То один, то другой, перебрасываясь шуточками, нет-нет да и бросят на подопечных вопросительный взгляд: не исчезли ли они, не находятся ли рядом охраняющие главных действующих лиц шестерки?
Бузин беспокойно поглядывает вокруг — ожидает появления Неелова с компанией оперативников и омоновцев. О преступниках Костя не волнуется — из такого плотного окружения им не вырваться, а вот появление сыскарей может испортить обедню. Захочет Ванька в очередной раз выпятиться, показать служебную прыть — повяжет Кариеса — прости-прощай, Лягаш, спокойно залечивай лапу и твори свои черные делишки во славу обильно политого кровью «бизнеса».
Подходы со стороны вокзала блокировали нефедовские парни — из контрразведки Удава. Стоят, пересмеиваются, попивают из жестяных банок зарубежное пойло, почему-то именуемое «пивом», заигрывают с девчонками. Короче, ведут себя в точном соответствии с неписанными правилами поведения молодежи.
Маскироваться им ни к чему — приговоренного к смерти дальше поведут пахомовцы, задача контрразведчиков обеспечить безопасную «посадку» в поезд, исключить любую неожиданность. Типа вмешательства в ход операции Фомки со своими людьми.
Но, по мнению осведомленных сйчас во все тонкости боевиков, главная опасность — в сыскарях. Ибо только они могут помешать благоприятно развивающейся акции. Успеет Ванька или не успеет, гадал, будто на соцветии, Бузин. Дай Бог, опоздает, задержится на службе, в очередной раз пропесочит его нудный начальник, вызовут сыщика на место какого-нибудь преступления, любой «бытовухи».
О том же думает и Пахомов, но разговаривать, советоваться ему не с кем — сейчас находится он, как выражаются мореходы, в «отдельном плавании». Отсекает преступников от переполненного перрона.
— Как думаешь, Павел, что хранится в чемодане, который так бережно прижимает Кариес ножкой?
Косте невмоготу молчать, когда разговариваешь, время летит быстрей, стрелки на вокзальных часах, кажется, ускоряют движение.
— Одно скажу, не бельишко и не туалетные принадлежности.
Павел смеется. Странно видеть на его всегда угрюмом лице раскованное выражение, в мутном взгляде — радость. Молодому отставнику невдомек — вчера Секретарев оплатил вторую долю по счету: ликвидировал изменника, информатора банды — Поспелова. Одна из двух пуль выпущена его рукой. Пусть законники твердят про аморальность мести, священнослужители — о всепрощенчестве. Говорить такое — их обязанность и право, а вот бывший офицер не намерен прощать, именно закон мести и привел его в Удав.
— Ты меня не слушаешь? — обиделся Костя. — Что за манера: говорить одно, думать о другом… — отставной сыщик не мог долго обижаться. — Я почти уверен — в чемодане ворюга везет деньги, взятые у убитого инкассатора…
— Я тоже так думаю…
Медленно, будто нащупывая безопасную дорогу, к перрону причалила электричка. Подхватив тележки, узлы, сумки, пассажиры, толкаясь и оттирая друг друга, пошли на приступ открытых вагонных дверей. Шум, крики. Кому-то отдавили ногу, кто-то споткнулся о чужой чемодан и растянулся на асфальте. Ребенка затолкали, мать потеряла его и теперь кричит на весь бурлящий перрон: Коля!… Коленька!
Кариес, «охраняемый» с двух сторон Корнем и Козой, придвинулся к входу в третий вагон, но в толчею не полез. Придется немного постоять — не беда, за московской кольцевой народу поубавится, расползутся пенсионеры по садовым кооперативам — отыщутся свободные места. Зато чемоданчик с башлями будет в сохранности. Да и оглядеть повнимательней пассажиров не мешает — вдруг среди них сыскарь?
Боевики тоже не торопятся. Пахомов приготовился сесть в тот вагон, куда войдут преследуемые. Секретарев втиснется в соседний. Минует электричка город — переселится к командиру. Бузин докуривает пятую по счету сигаретину, опасливо следит за иссякающим потоком пассажиров. Нет ли среди них нееловских парней, большиство из которых отлично знакомы отставному сыщику? В последний момент перед закрытием дверей Костя отбросил окурок и прыгнул в вагон. Электричка, будто в приступе эпилепсии, дернулась, раз, второй, и покатила по рельсам.
В это время на перрон, запыхавшись, выбежали опоздавшие сыщики уголовки. Неелов грыз ногти, поливая про себя мутным потоком матерных выражений дотошливого генерала, задержавшего его поучительными инструкциями и нудными наставлениями.
Придется воспользоваться машиной — другого выхода нет…
Не доезжая до Савелова, Кариес, в полном соответствии с инструкциями босса, подхватился.
— Выходим!
— Куда? — недоумевающе распахнула густо насиненные глаза Коза. — Базарил же — Савелово!
— Я те дам Савелово! — по примеру Лягаша вызверился телохранитель. — Кому сказано — вылазь! Что, трекнула дружкам по телефону, скурвилась, падла? Погоди, цынкану боссу, он тебе руки с ногами перевяжет, башку пришьет к заднице!
Пришлось подчиниться. Троица выскочила на дощатую платформу не то станции, не то разъезда. Корень равнодушно посмотрел вдаль состава, будто попрощался. Кто знает, что ждет боевика Удава впереди — удача или гибель?
В последний момент перед закрытием дверей из вагона выпрыгнули Пахомов и его друзья.
Возле платформы маялся лесник. Недосуг ему провожать да встречать, но разве откажешь старому дружану, который, к тому же, в давние времена сидения за решкой спас Железного от верной смерти? Вот и приходится бросать лесные неотложные дела, откладывать на потом хлопоты по хозяйству и терять дорогое время на ожидание «гостей».
Лошадь, пережевывая клок сена, солидарна с хозяином. Отдыхать в родном стойле куда лучше, нежели тащить тяжелую телегу по корням и колдобинам. Приходится терпеть, ради хлеба насущного — ячменя и сена.
«Грибники» о чем-то побазарили с разбитной молодкой, сидящей на перронной лавочке, посмеялись. Кариес бесстыдно ощзупал случайную собеседницу. Корень отвернулся и бегло оглядел окрестности. Коза беззаботно щелкала семячки.
Ишь ты, не торопятся, удивился Семен, да и куда им торопиться от вольной житухи? Лягаш мигом даст укорот шестеркам.
Наконец, троица медленно, нога за ногу, направилась к ожидающей их телеге. Опасливо огляделись и подошли к развалюхе вокзальчику. А чего, спрашивается, бояться в лесной глухомани? Лес — родной батька: накормит, напоит, укроет от любой опасности, даст надежный ночлег. Правда, глупые люди в последнее время нещадно поганят своего друга и покровителя — вытаптывают, отравляют рыбу в речках и озерах, вырубают просеки…
Боевики тоже покинули перрон, но пошли в противоположную сторону к виднеющемуся на опушке леска садовому кооперативу.
Остановившись на полдороги к повозке, Кариес проводил пахомовцев подозительным взглядом.
— Как думаешь, Корень, не сыскари?
Кудряш для вида подумал, почесал в затылке.
— Нет, дружан, рановато сыскарям появляться. Они пасут Москву, им не до лесной глухомани.
Не доверяя «авторитетному» мнению фельдшера, телохранитель подошел к полной женищине, сидящей на лавочке рядом со станционным домиком. «Изящно» поклонился, согнув буйволиную шею.
— Можно один вопрос, телка… прости, мадам?
Грубое слово «телка», похоже, не обидело даму, она поощрительно заулыбалась. Давай, дескать, мужик, говори, что тебе требуется от провинциалки?
— Грибники навещают?
— А как же, наведываются. Только уезжают с пустыми корзинами — вытоптаны здешние места, одни проплешины остались. Вы, небось, тоже за подножным кормом.
— Угадала, телка, за ним, треклятым.
И все же в неповоротливых мозгах туповатого телохранителя зародились туманные подозрения. Слишком уж быстро Корень согласился возвратиться к опасному хозяину. Где он был после бегства, с кем хороводился, не с уголовкой ли? Странно поступает Лягаш, очень странно. Обычно — подозрительный, недоверчивый, сколько уже времени ускользающий от сыскарей, и вдруг заскучал по дерьмовому медику, простил его бегство…
Удивительно и опасно!
Успокоив свою мятущуюся душу твердым обещанием быть на чеку и при опасности смыться, лягашский приближенный продолжил путь к ожидающей повозке.
— Здорово, дружан! — бодро поприветствовал он пасмурного лесника. — Принимай гостей-постояльцев. Вишь, какую бабу приволок — не чета…
Вспомнил разболтавшийся телохранитель кувалду-кулак Семена, которым тот намертво припечатал разбушевавшегося бычка, выскочила в памяти фраза по поводу Груни. Лучше не дразнить Железного, не рисковать. Глупо покончить счеты с жизнью в лесу, после того, как он прошел в Москве через столько опасностей, и остался жив-здоров.
В ответ лесник мотнул кудлатой головой в сторону телеги. Чего, мол, зря болтать, садись и поехали.
Телега миновала пристанционные домишки и углубилась в лес. Дорога, с рытвинами, ухабами, с глубокими лужами и об»ездами, не позволяла вести задушевную беседу. Корень покачивался, Коза подпрыгивала, рискуя свалиться в грязь. Кариес одной рукой держался за слегу, другой придерживал дорогостоящую проститутку. Не дай Бог, повредит непечатное место, как отреагирует на такое несчастье Лягаш?
Пахомовцы укрылись в кустах, проводили взглядами проехавшую телегу. Идти следом? А на сколько их хватит продираться по кустам — километр, пять, десять? Плестись по обочине на виду у возможных попутчиков — опасно, кто поверит, что белые грибы растут на ухабах, маслята — в колдобинах, лисички — в лужах? Да и снаряжение у боевиков не «грибное» — закамуфлированы под садоводов-любителей.
Выручило появление ещё одной телеги. В наш век сплощной «механизации», многотысячных автостад и автотабунов, когда бедные лошадки загнаны в углы, переведены на мясо и колбасу, появление даже на лесной дороге второй лошаденки — неожиданность.
В передке — парнишка в порванной ситцевой рубахе на выпуск. Ветерок перебирает русые волосы, будто пытается сосчитать их. Рядом грохочет маг.
— Не подвезешь?
Многозначительное молчание. Бузин, более современный и опытный, перехватил инициативу.
— Не сомневайся, парень, заплатим.
— Чего ж не подвести. Садись.
Хозяин телеги оказался вовсе не молчуном, как показалось вначале — не проехали и сотни метров — разговорился, начал перечислять деревенские новости, интересоваться откуда появились в здешних местах грибники, уж не из Москвы ли пожаловали в лесной край? И куда они собираются складывать «трофей», не в сумки же?
И снова Бузин переключил беседу на нужный регистр.
— Куда ведет эта дорога? В какую деревню?
— Сичас проедем Колково, после по краю леса — до Кузаново. Оттуда я поверну налево. Прямо — верстах в семи — дом лесника Семена. Ох, и занудливый же мужик, этот самый Семен! — не то с осуждение, не то с восторгом, воскликнул возчик. — От него медведи шарахаются, не то, что люди…
Значит, единственное место, где может укрыться Лягаш — дом лесника…
Перед выездом из Москвы Неелов успел подать сигнал тревоги в Савелово и в Кимры. Передал приметы Кариеса, настоятельно попросил в случае сопротивления защитить Козу, не ранить, тем более, не убить перспективного агента уголовного розыска.
Больше всего Ивана настораживало появление нового действующего лица разыгрываемого «спектакля» — какого-то Корня. Откуда он взялся, кто его подставил к лягашскому телохранителю? Уж не связан ли этот Корень с Удавом?
Если причастность его к подпольной офицерской организации действительно имеет место, возникает совершенно новая ситуация. Прийдется не просто осуществить захват Лягаша и его шестерок — защитить их от боевиков. А стоит ли заниматься подобным малопривлекательным делом? Пристрелят садиста и палача — туда ему и дорога. Так же как и его замаранных кровью жертв пехотинцам. И все же чувство долга отвергало такой вариант развития событий. Привык Иван рассуждать, отталкиваясь от законов и статей кодекса, внедренно в него это многолетней работой государственного сыщика.
Так все же кто такой Корень?
Получилось так, как и предполагал Иван. Тайная блокада прибывшей на конечную станцию электрички ничего не дала — ни Кариеса, ни проститутки не обнаружено. Скорей всего, они вместе с таинственным Корнем сошли на какой-нибудь промежуточной остановке перед Савелово.
Сыщики, прибывшие с Нееловым, подкрепленные местными сотрудниками, бросились обследовать близлежащие станции и платформы между Савелово и Талдомом.
На второй день поисков вышли на разговорчивую дамочку, лузгающую семячки неподалеку от платформы. Она охотно поведала о странном мужике, расспрашивающем её о местных грибных местах. В результате беглого опроса выяснилось — Кариес. Его медвежьи ухватки, его буйволиная шея.
— Сразу под юбку полез, нахалюга, — распевно говорила женщина. Судя по голосу и расширенным зрачкам «охальничание» мужика пришлось ей по вкусу и она была не против продолжения «знакомства». — Едва удержалась, штоб не плюнуть в бесстыжие гляделки… Нынче — не мужики — одни козлы вонючие… О грибках спрашивает тот самый козел, а руку за пазуху запускает. Хотела огреть его палкой да поопаслась — воткнет нож в пузо и не поморщится…
— Один он был?
— Ежели бы один… Какая-то мамзелька, сразу видно — потаскуха, и мужик. Вежливый такой, обходительный… Тот больше интересовался — много ли людишек ходят по лесу, не наведывается ли милиция… А мне-то что до грибников и милиционеров — своих забот хватает…
— Куда ушли?
— Бес их знает! В лесу тропки не считаны, куда хошь, туда и сворачивай… По-началу подались вон к тем амбарам… Там их, похоже, поджидал мужик на телеге…
Рассуждая точно так же, как недавно боевики Удава, Иван утвердился в мнении: единственное логово — дом лесника…