Вместе с реформами в нашу жизнь вошли и старые, казалось бы, отжившие понятия, и понятия «новорожденные». Акции, инвестиции, доходы с капитала, курсы валют соседствуют с рэкетом, заказными убийствами, вымогательством. Особое место занимает на первый взгляд непонятное словечко «крыша».

Вряд ли на территории России, и не только одной России, отыщешь предприятие либо фирму без негласной охраны. Хочешь спокойно жить, не подвергая опасности ни капиталов, ни самой жизни — плати взносы неким криминальным бизнесменам, обеспечивающим твою безопасность. Только тогда можно уберечься от взрывов и пожаров, выстрелов из-за угла и невозвратимых потерь продукции и товаров.

Моя милиция меня бережет — отжило, ушло в прошлое вместе со всеми разновидностями социализма. Скорее, наоборот, излишнее внимание со стороны родной милиции немедленно вызывает усиленный нажим преступного мира. А вот «криминальная охрана» оправдывает себя на все сто процентов.

Я был твердо уверен — Росбетон тоже имеет «крышу». Возможно даже, не простую — многослойную. Платил покойный главный экономист энную сумму и спал спокойно… Почему тогда его убили? А разве в наше скорбное время существуют полная гарантия безопасности? Наехали конкуренты, пустив в ход свою «крышу», во время не уплатил «налога» или не согласился с повышенным процентом — вот и поплатился жизнью.

Лично меня «крыша» Росбетона интересует не сама по себе, она — единственная возможность выйти на Костяка, подключить его к расследованию убийства Сурена. Через таинственный конверт. Согласен, замысел тяжеловат и далеко не прост, но попробуйте в сложившейся ситуации придумать иные «шахматные» ходы.

На первых порах предстоит отыскать путь-дорожку к росбетоновской «крыше». Не обращаться же с этим вопросом к генеральному, не под»езжать же к главному бухгалтеру…

А что — идея! Кто-кто, а главбух знает кому и за что переводит деньги, если не переводит — то передает из рук в руки. Сомнительно, чтобы этой передачей занимался сам Пантелеймонов. Не тот уровень Задача генерального директора приказать, нацелить, остальным занимаются исполнители. Тот же главбух, Соломон Моисеевич Вайнштейн, старый хитрый еврей, наряду с Вартаньяном хранитель многих экономических секретов Росбетона.

К нему-то я и решил «под»ехать».

Легче сказать, чем сделать. Ибо начальник пожарно-сторожевой службы не та фигура, которая может рассчитывать на откровение главбуха. Значит, придется привлечь на помощь главного технолога, по совместительству — мою любовницу. Она общается с руководством Росбетона на разных собраниях-совещаниях, учавствует вместе с тем же главбухом в праздничных застольях и мимолетных выпивонах. Куда мне вход строго-настрого запрещен. Как детям до шестнадцати запрещено смотреть остро-сексуальные фильмы.

Задача тоже не из легких, но все же поддается решению. Нужно только выбрать удобный момент и осторожненько внедрить в хорошенькую головку сопостельницы свою просьбу. Чтобы она, Боже избавь, не заподозрила, что её попросту используют.

Удобный момент представился через несколько дней после убийства Вартаньяна. И, главное, не пришлось привлекать Светлану и расспрашивать Соломона Моисеевича.

— Милый, мы с тобой приглашены на день рождения дяди. Обязательно отгладь свою белую в полоску рубашку, заодно — мое выходное платье.

— Впервые слышу о каком-то дяде…

— Многого ты ещё не знаешь, глупышка, — назидательно проговорила Светка, будто подсунула мне под нос сюрпризный пакет с множеством оберток. — Поживем с тобой ещё пару лет — войдешь в курс моей жизни. Дядя — солидный человек, в прошлом — секретарь горкома партии, сейчас — нечто вроде банкира…

— Почему «нечто»? — удивился я. — Банкира наполовину или на одну треть не бывает.

— «Нечто» — дядино выражение. То ли он стыдится новой своей должности, то ли, наоборот, старается выпятить ее… Очень прошу тебя, Костик, в гостях держать язык за зубами, меньше говорить, больше слушать. Авось, сойдешь за умного…

Последняя фраза здорово ущипнула мое развитое самолюбие, но ругаться со Светкой — плевать в зеркало на свое изображение. Выяснять отношения перед запланированным обращением с просьбой — глупей не придумаешь. Все равно, что сначала подпилить ножку стула, а после плюхнуться на него. Ведь я тогда даже догадаться не мог о том, что начисто отпадет необходимость в помощи со стороны Светки и главбуха.

Поэтому я пропустил мимо ушей ядовитое замечание и отправился на кухню отглаживать наряды ехидины. Так уж повелось в нашей совместной, не освященной ни ЗАГСом, ни церковью, жизни: готовить еду, убирать квартиру, стирать и гладить моя — обязанность; мурлыкать и ласкаться, часами болтать по телефону, вертеться перед зеркалом — «обязанности» подруги. Любая семья имеет свои особенности, только лишь ей присущие, у нас со Светкой — тем более.

Я покорно сносил все её фокусы, фактически превратился в домашнюю хозяйку… Ради чего? Кажется, простой вопрос, а вот сколько минуло столетий и ответ так и не найден. Ибо он, этот ответ, находится в связке с другим: что такое любовь?

Нарядившись и старательно накрасившись, будто не в гости собралась, а выступать на сцене перед многочисленными ценителями театрального искусства, подружка выпорхнула из дома. Не одна, конечно, в сопровождении верного пажа и телохранителя.

— Усек, Костик, не болтай и чаще улыбайся. Улыбка для умного человека — тот же грим, маскирующий истинные мысли… Понял?

— Давно.

Всю дорогу подружка кормила меня инструкциями, наставлениями и настырными советами. Впечатление: мы шли не на празднование дня рождения полубанкира-полуфункционера рухнувшей партии, а на подпольное сборище противников существующего режима, где я буду исполнять дурацкую роль бессловесного улыбчивого робота.

Признаться, мне было глубоко безразлично, что подумают о «муже» племянницы юбиляра его гости. Попросила Светка сопроводить её на празднование — ради Бога, попросит остаться дома и заняться приготовлением обеда — пожалуйста. Я чувствовал себя тряпичной куклой, которую наряжают, с которой играют и — главное — ласкают. Ибо отравлен страстными светкиными ласками, без которых не мыслю жизни.

— Насколько я знаю своего дядюшку, гостей соберется немного — от силы пять человек. Возможно — десять. Бабы — трясогузки, разряженные куклы, безголовые, жирные. Не вздумай пялить глаза на их, так называемые, прелести — выцарапаю. Мужики зацикленны на бизнесе… Кстати, не удивляйся, если увидишь знакомые морды…

Я заранее настроился именно на такой вариант — увидеть знакомых. И этот настрой — спасибо Светке, низкий ей поклон — позволил мне не удивляться и, следовательно, сохранить спокойствие.

Светкин дядя, как и положено бывшему партийному функционеру, проживал в самом центре города, занимая трехкомнатную квартиру на пятом этаже многоэтажной башни. Вычеканенная надпись на металлической пластине, наглухо прикрепленной к стальной двери, гласила: Второв Петр Николаевич. И все, ни указания занимаемой должности, ни упоминания званий. Правильно поступаешь, Петр Николаевич, дальновидно и умненько. Укажешь — «банкир», наедут рэкетиры, помянешь прежнюю высокую партийную должность и немалое положение — заподозрят сторонника возврата в «проклятое» прошлое. Не зря говорят: береженного и Бог бережет.

Пока я разглядывал мощную бронированную дверь и размышлял о превратности нашего бытия, Светка торопливо скармливала мне очередную инструкцию.

— Дядя не любит, когда ему возражают. Выбрасывает из себя явную глупость — соглашайся… Понял?…

Деврь, как сейчас водится, открыли не сразу — видимо, разглядывали визитеров в глазок. Когда убедились в абсолютной безопасности, открыли. На пороге плотный мужик с небольшой бородкой и спокойными, выразительными глазами. Под пиджаком угадывался округлый животик, руки заложены за спину.

— Здравствуй, дядюшка Петюн, — кокетливо пропела женщина и подтолкнула меня. — Познакомься, мой друг, Константин Сергеевич, по родственному — Костик…

— Рад, — коротко выдохнул хозяин, протягивая раскрытую пухлую ладонь. — Петр Николаевич Второв. Родной дядя этой ветренницы.

Подтверждая родство, дядя прикоснулся губами к головке племянницы. Будто клюнул её. Светка закинула тонкие руки на плечи родственника и одарила его несколькими короткими поцелуями. Тоже смахивающими на склевывание хлебных крошек. В применении к банкиру — более чем понятно, ибо «хлебные крошки» вполне могут превратиться в нечто более ценное.

Я ограничился вежливым пожатием.

— Проходите в гостиную. Представлю своим друзьям.

Представлять меня не пришлось. Хорошо, что Светка предупредила, без этого впору упасть в обморок.

В креслах за угловым столиком — всего несколько человек. До тошноты мне знакомых. С бокалом в руке — генеральный директор Росбетона. С сигарой во рту — аптечный фабрикант. Разглядывает какую-то книгу главный бухгалтер. В противоположном углу довольно обширной комнаты о чем-то перешептываются жены. Судя по азартно поблескивающим глазкам и подрагивающим двойным-тройным подбородкам, перебирают косточки неким соперницам.

Увидев «старого знакомого» Листик выронил изо рта изжеванную сигару, но ловко поймал её. В глазах — идиотское выражение пациента дурдома.

— Старлей? Сыскарь? Вот это встреча! Неужто кого-нибудь пасешь?

— Друг моей племяшки, — недовольно пророкотал сочным баском Второв. — Не знаю, о каком сыскаре ты говоришь…

— Действительно, раньше Константин Сергеевич работал в угрозыске, — внес свою лепту в неприятный для меня разговор генеральный директор Росбетона. — Сейчас — начальник пожарно-сторожевой службы предприятия.

Листик отрывисто захохотал, будто внутри сработал некий пульверизатор, выплескивающий наружу сгустки смеха. Впечатление такое четкое и об»емное, что мне захотелось смахнуть с нового своего костюма жирные брызги, которые ни одна химчистка не удалит.

— Ну и ловкачи, ну и дельцы! — захлебывался Листик. — Надо же — удумали нанять в сторожа сыскаря. Когда старлей сказал мне об этом, я, честно говорю, не поверил… Да Сутин всех вас с потрохами продаст уголовке…

— Говори да не заговаривайся! — поспешно перебил Пантелеймонов. — Константин Сергеевич может вообразить невесть что: мы все, мол, отпетые жулики, замаскированные под честных коммерсантов и предпринимателей. Так что от души советую вам, уважаемый Евгений Степанович, прекратить глупые шутки.

Странно, но Листик действительно замолчал, только беспрерывно сверлил меня подозрительными взглядами. Ради Бога, дорогой, хоть дырки во мне высверливай, хоть скважины пробивай, прошло и, к сожалению, уже не вернется время, когда я, не раздумывая, напялил бы на твои бледные ручки известное «украшение» и отправил в «обез»янник». Теперь я рядовой служащий Росбетона, имеющий неограниченное право на подхалимистую улыбочку и подтверждающие кивки головой. Что угодно, господа? Не хотите ли отведать тушенного сторожа в кисло-сладком маринаде? Соответственно — угодливое выражение на глуповатом лице и склоненная в готовности шея.

Листик пренебрежительно пустил в мою сторону клуб сигарного дыма и повернулся к Пантелеймонову. Беседа — вполголоса, сколько я не напрягал слух — так ничего и не понял. Речь шла о каких-то конструкциях для аптечных павильонах, акциях, приобретенных Богомолом, снабжении медикаментами заводского медпункта.

— Сними перчатки! — недовольно проговорил Пантелеймонов, морща гладкий лоб. — Впечатление — собираешься кого-нибудь придушить…

Действительно, натянутые на руки аптечного бизнесмена нитянные перчатки выглядели довольно странно. Как и тогда, в вестибюле административного здания Росбетона.

— Привычка, — засмеялся Богомол, но перчаток не снял. — В давние времена боялся оставить сыскарям свои «пальчики». Снимешь — будто чего-то не хватает…

Откровенно из»ясняется наркоделец, ничего не боится, почему-то уверен: в этой компании никто его не продаст. Кроме отставного сыщика, конечно. Вот и буравит меня глазами-сверлами.

Вайнштейн продолжал разглядывать книжные иллюстрации, время от времени поглядывая по сторонам. Будто удивлялся немногочисленности компании. Юбиляр переходил от группы мужчин к женщинам, шутил, пересмеивался, отвешивал тяжеловесные комплименты.

Светка присоединилась к дамам. И без того эмоциональная женская беседа получила новую порцию горючего — запылала ярким «пламенем». Памятуя наставления подружки, я устроился в стороне от беседующих бизнесменов, рядом с главбухом, изучающим очередной толстенный том. Без иллюстраций. По моему, толковый словарь Ожегова. Видимо, Соломону Моисеевичу было безразлично, что разглядывать: Библию или словари, книгу по кулинарии либо советы молодоженам. Чтиво — прекрасное прикрытие, надежно скрывающее любопытствующие взгляды и настороженный слух главбуха.

На мой взгляд «квартирное» торжество не отвечало уровню бывшего партноменклатурщика, он был просто обязан организовать застолье в каком-нибудь коммерческом ресторане с подобострастными официантами и экстравагантными закусками. Здесь вместо официантов — жена, вместо деликатесов — скромные винегреты и салаты, а вместо многочисленных гостей — всего несколько «новых русских».

Подозрительная скромность! Юбилейное застолье больше походит на тайное совещание… Впрочем, разные бывают вкусы и привычки, не мне их осуждать.

— Милости прошу к столу! — тоном профессионального метрд»отеля пригласил юбиляр. — Рядом со мной — любимая племяшка и её друг, остальные — вперемежку. Категорически запрещается садиться рядом со своими женами! Только — с чужими.

Плоская, на подобии листа однослойной фанеры, шутка не вызвала не только поощрительного хохота — даже мимолетной улыбки. Будто гости собрались не на празднование дня рождения, а на поминки. Молча принялись рассаживаться за довольно-таки скудным столом.

Светлана села по правую руку хозяина, я — по левую.

— Наливайте божественные нектары, накладывайте закуску. Сейчас должен появиться ещё один гость — тогда приступим.

— Что ещё за гость? — недовольно спросил Листик. — Лично мне достаточно одного сыскаря, чтобы испортить праздничное настроение.

Я вежливо поклонился. С такой ядовитой гримасой, что у Богомола, наверняка, пропал аппетит. Он даже поперхнулся и раскашлялся. Конечно, не от табачного дыма.

Видимо, ожидаемый последний гость славится редкой пунктуальностью. Жена юбиляра выбежала в прихожую и сразу же закричал дверной звонок. Второв торжествующе поднял на уровень лица вилку — вот, дескать, какие люди со мной дружат, цените, пунктуальность и обязательность — основная черта характера удачливого бизнесмена.

В дверях появился юркий человек небольшого роста с редкими волосами. Припухшие глаза внимательно с оттенком презрения пробежали по лицам сидящих за столом гостей. Тонкие, нервные губы покривились и снова заняли прежнее положение.

— Господи, да это же моя «крыша»! — не удержался от удивленного возгласа Богомол. — Ну и посиделки — то сыскарь появляется, то «крыша».

— Не только твоя, но и моя, — ревниво перебил аптечного бизнесмена генеральный директор Росбетона. — Самая надежная из всех мне известных… Добрый вечер, Семен Аркадьевич.

— Добрый… Поздравляю с днем рождения, Петр Николаевич, прости, дорогой, за опоздание на целых, — гость мельком взглянул на дорогие часы, украшенные бриллиантами, — две с половиной минуты… Дела задержали, делишки… К своему стыду, вынужден признаться: не успел купить достойный подарок — возьми десять тысяч баксов, купи, что душа захочет.

Стеснительные отнекивания Второва оказались бесполезными — плотный, толстый пакет втиснут в карман пиджака.

Я забыл о приличиях, застольном этикете — впился взглядом в главу «крыши». Так вот каков будущий мой «проводник», призванный высветить старого тюремного дружана! Судя по внешности, хитрый, увертливый, знающий на кого можно гавкнуть, а кого лизнуть. Захочет ли он искать в бурном море криминального беспредела нужного мне человека? Что я могу предложить ему взамен ожидаемой услуги — свободный доступ на территорию Росбетона или ключи от того же чертова черного хода в административное здание?

Сомнения бушевали во мне, переплетаясь с надеждами.

Семен Аркадьевич в сопровождении хозяина обошел вокруг стола, обмениваясь рукопожатиями с мужчинами, целуя ручки дамам. Культурный человек, галантный кавалер, настоящий интеллигент, вежливый, образованный. Кому придет в голову действительный его облик заурядного бандита? Тем более, что он сам никого не пытает и не убивает, не грабит и не насилует — просто руководит особой отраслью современного бизнеса, не хуже и не лучше других.

Меня не покидало странное ощущение: присутствую на собрании «акционеров», связанных воедино владельцем контрольного пакета акций, заодно — судеб собравшихся. Не зря же подобострастно кланяется Листик, сгибает полную шею в полупоклоне Пантелеймонов, поддерживает гостя под локоток Второв? Ими движет не уважение и не боязнь потерять доходное место работы — страх расстаться с жизнью.

Один только Вайнштейн ведет себя с достоинством — не кланяется, не виляет толстым задом — вежливо отвечает улыбкой на улыбку, поклоном на поклон. Это и понятно — главбух и «крыша» наверняка часто общаются, им ни к чему изображать радость от неожиданной встречи.

Почудилось, что в торце стола сидит Вартаньян. Широко улыбается, протягивает навстречу Волину обе руки, будто приглашает того окунуться в об»ятия главного экономиста Росбетона… Кажется, я начинаю медленно, но верно, сходить с ума!

— А это, дорогой друг, любимая моя племяшка, она же — главный технолог фирмы Пантелеймонова. Прошу жаловать. Любить не надо — рядом сидит человек, завоевавший это право… Прошу познакомиться — Константин Сергеевич Сутин, бывший сыщик, старший лейтенант милиции, сейчас — сотрудник Росбетона.

Я по— офицерски наклонил голову, почтительно пожал протянутую влажную ладонь. Будто погладил холодную змеиную кожу.

— Ценное приобретение, Вацлав Егорович, — не оборачиваясь, через плечо, похвалил Волин генерального директора. — Офицеры госбезопасности и милиции сейчас нарасхват. Как бы не перекупили, — улыбчиво посмотрел мне в глаза. — Хотите перейти ко мне? Сколько платит вам этот скупердяй? — пренебрежительный жест в сторону покрасневшего генерального. — Нищенских пять кусков?

— Ровно половину.

— Вот видите… А я предлагаю вам стартовую зарплату в сумме трех тысяч баксов. Обязанностей, практически, никаких — отдельные поручения.

Знаем эти расплывчатые «отдельные поручения»: кого выследить, кого убрать. Но дело даже не в обязанностях и не в «зарплате» — уход с Росбетона означает для меня прекращение расследования убийства Вартаньяна. А я уже так вжился в него, что не соглашусь ни за какие деньги…

Впрочем, переход к Волину не означает конец начатому следствию — скорее, перенесет его на новую, более перспективную ступеньку.

Светка смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Неужто откажусь? Предлагаемые деньги дадут возможность купить более удобную квартиру, обставить её. Не сразу, конечно, со временем. Не зря ведь всесильный глава «крыши» небрежно упомянул о «стартовости» предлагаемого вознаграждания.

— Подумаю, — неопределенно вильнул я хвостиком. — Не привык прыгать с работы на работу, на подобии блохи.

Невероятно глупое сравнение с блохой позабавило бизнесмена и он отрывисто посмеялся. Будто откашлялся.

— Думайте… А ты, Вацлав Егорович, не обижайся, не дело поручать опытному специалисту уголовного розыска сторожить железобетонные панели и блоки… Сколько намереваетесь думать? — снова обратился ко мне Волин. — Больше двух дней дать не могу…

— Послезавтра отвечу…

Глава «крыши», занял место напротив юбиляра. Слева многозначительно прижалась к нему пухлым плечом крашенная блондинка — по моему, супруга Пантелеймонова, справа щебетала брюнетка — жена Листика.

— Неужели откажешься? — с оттенком угрозы спросила Светка. — Или — поторгуешься? Что в наше время три тысячи баксов? По моему, Волин заинтересовался тобой — знаешь, сколько можно выдавить? — рядом с угрозой высветилась жадность. По-моему, даже пальчики с ярко накрашенными коготками зашевелились, готовясь вцепиться в стопку банкнот. — Меньше чем на пять тысяч не соглашайся… Слышишь?

А я думал не о деньгах — планировал предстоящий диалог с криминальным деятелем. Единственно, что от него нужно — как найти Костяка? Надежда — мизерная, едва просматриваемая в самый сильный микроскоп, но, к сожалению, других не имеется. Не отправиться же в адресное бюро: помогите найти отбывшего срок зека, который сейчас должен трудиться на ниве грабежей и разбоев? Услышат такое — либо напялят «браслеты», либо запрут в дурдом.

Поэтому поднимая наполненные рюмки, радостно поддерживая торжественные тосты, я до головной боли перебирал варианты послезавтрашенго разговора, отбрасывал наивные и глупые, обогащал более или менее подходящие.

Выявление убийц Сурена сделалось для меня навязчивой идеей, можно даже сказать, смыслом жизни. Уж не по причине ли того, что я слишком долго был оторван от любимой работы в уголовном розыске? Или толкающая меня идея подпитывается ещё одним убийством — казалось бы, примитивного работяги-пропойцы Тимофеича. Два человека — главный экономист Росбетона и арматурщик-бетонщик как бы слились в один образ, вызывающий острое чувство мести.

После «официальной» части с торжественными тостами, родственными лобызаниями, и сентиментальными пожеланиями наступил черед «развлекательной» программы. Гости перешли в гостиную и закружились в вальсе под аккомпанимент японского магнитофона. Светка в буквальном смысле слова переходила из рук в руки, порхала расцвеченной бабочкой, этаким невинным ангелочком, указывающим мужикам дорогу в ад. Они перехватывали её почти на лету, прижимали, кружили.

Остальные женщины танцевали редко, поджав перекрашенные губы и зло щурясь, следили за мужьями, отбивающими друг у друга технологиню, нашептывающими ей на ушко то ли комплименты, то ли деловые предложения.

Похоже, у моей подружки от небывалого успеха закружилась головка. На меня — никакого внимания, раскраснелась, взволнованно смеется.

С одной стороны, мне приятен её успех, впору гордиться тем, что ты — обладатель сокровища, которым стремятся овладеть более симпатичные и импозантные мужики. С другой — мучила ревность, ворочалась в душе, вызывая физическую боль.

Особенно разыгрался глава «крыши». Он чаще других танцевал со Светланой, крепче остальных прижимал её к себе, шептал в заалевшее ушко такое, что моя подружка млела от наслаждения.

Врезать ему между глаз, что ли? Чтобы выбил башкой балконную дверь и улетел в космическую невесомость… Возможно, я так бы и поступил, если бы Волин не планировался в качестве человека, который приведет меня к старому тюремному дружану. Приходилось терпеть. До поры, до времени.

Подвыпившие мужики окончательно расшалились, теперь они просто перебрасывали друг другу худенькую, легкую технологиню. Пантелеймонов не с»умел поймать и Светка едва не упала на пол — я с трудом успел перехватить подружку «в полете».

В этот момент, наверно, выражение моего лица было далеко не дружелюбное. Недаром Волин миролюбиво похлопал меня по плечу.

— Не паникуй, сыщик, никто не собирается отбирать твою «игрушку». Обычные шутки…

Он подхватил пришедшую в себя технологиню и закружил в танце — нечто среднее между вальсом и гопаком…

— Что тебе нашептывал этот недоносок? — раздраженно осведомился я, когда мы ночью возвращались домой.

Усталая Светка едва шевелила точенными ножками, Даже макияж не мог скрыть потускневший, серый цвет лица.

— А что могут предложить бабенке обалдевшие мужики? — с неменьшим раздражением ответила она. — Приглашал навестить его в офисе, обещал уплатить за свидание столько, сколько нам с тобой не снится…

— Пойдешь? — как можно равнодушней, поинтересовался я. — Когда и за какую сумму? Слышал, московские путаны берут полтыщи баксов, смотри не продешеви…

— Хочешь посориться? Не старайся, не получится — сил у меня не осталось… Утром скажу тебе все, что думаю по поводу твоих милых шуточек…

И скажет ведь, не подбирая культурных словечек и изысканных выражений. У неё не заржавеет, ни одно из них не покроется плесенью. Впрочем, впереди — ночь, успокоится, утром примется мурлыкать на моем плече, словно кошка, выпрашивающая блюдце молочка.

Такое уже случалось многократно — привык.

Ссориться нельзя, многое ещё предстоит выяснить и уточнить.