Возле входа в штаб покуривает дневальный. Проходя мимо, Добято вежливо кивнул ему, осведомился: на месте ли командир. Про себя удивился. Быстро же обернулся арбалетчик, с»умел обогнать несостоявшуюся жертву. Ведет себя абсолютно спокойно — вытянулся, привычно втянул тощий живот. выпятил грудь. Будто только-что не освоил добрые полкилометра.

— Так точно! — вскинул тонкую руку к вылинявшей пилотке дневальный. — Товарищ подполковник — в своем кабинете, вместе с товарищем полковником.

— А ты все куришь? — ненадолго остановился Тарасик, глядя на латанные-перелатанные, но идеально надраенные сапоги солдатика. Не похоже, что недавно он ходил по грязной улице. — Вредно курить при твоем телосложении, как бы не заболел.

— Я жилистый, не заболею, — покашляв, заверил Тетькин. — У нас в роду все тощие: и отец, и дядья… Дедуля до девяносто прожил, и все — курил!

Снова сыщика охватили сомнения. Вряд ли тщедушный солдатик мог справиться с ткким серрьезным оружием, как арбалет. Для того, чтобы натянуть тетиву, нужна недюженная сила.

Кто же тогда покушался на жизнь настырного сыскаря?

Не слушая бравых заверений дневального, Тарас Викторович прошел в штаб. С Тетькиным ещё предстоит разобраться. Точно так же, как и с Евдокией, её сестрой Светкой, водителем Борькой, в который уже раз про себя перечислил всех подозреваемых сыщик. Будто не надеялся на свою тренированную память и вбивал в неё имена подозрительных лиц, как гвозди в доску.

В принципе, Медвежью Падь можно считать отработанной. После такой же «обработки» Голубого распадка настанет черед более серьезного анализа. Если, конечно, какой-нибудь арбалетчик либо автоматчик его не опередит.

Сейчас он попрощается с председателем комиссии, завтра рано утром — в «голубую» роту. Помощник номер один, разворачивается, небось, сейчас во весь хозяйственный размах: примеряет на себя гражданскую одежонку, снаряжает патроны, готовит ружье, ищет попутую машину. Заодно недоумевает по поводу неожиданного посещения представителя Центра. Единственный случай, когда начальство соизволило поинтересоваться его юитьем-бытьем, тем более, милостиво согласилось вместе поужинать.

Сожительница моет грязную посуду. Надо бы проследить куда она отправится после проводов «мужа», с кем повстречается, но для этого важного мероприятия у сыщика нет ни сил, ни возможностей. Отсутствует малозаметная, но такая необходиая Служба наружного наблюдения, остались в Москве привычные помощники, эксперты и стажеры.

Помощник номер два, сексот госбезопасности, получив указания шефа, с нетерпением ожидает в Голубом распадке появления человека, которого приказано опекать. С нетерпением потому, что каждое новое задание увеличивает об»ем бумажника…

В конце коридора — остекленная перегородка, за которой — утлое помещение со столом, непременной пищущей машинкой и несколькими стульями для посетителей. Приемная пустует, наверно, Парамонов командировал ординарца-ефрейтора для выполнения очередного задания.

Тарас Викторович со вздохом облегчения опустился на стул. Ломило голову, карежило суставы. Ничего страшного — привычная реакция организма, обычная нервная разрядка после происшествия на ночной улице.

Виноградов за закрытой дверью кабинета доколачивал Парамонова. С таким азартом, что в приемной слышно. Кажется, никто никуда не посылал охранителя командирского покоя, ефрейтор сам предпочел перебраться в коридор.

Так и есть, вот и он! Заглянул из коридора в приемную, опасливо поглядел на дверь в кабинет.

— Это самое… разрешите доложить… командир сейчас занят, — ординарец либо адьютант, черт их поймет в этом непонятном, полугражданском формировании, в три приема осилил простенькую фразу и выразительно пожал могучими плечами. — Лучше приходите завтра.

— Мне нужно сегодня, — жестко ответил Добято. — Дождусь.

Посчитав свою обязанность выполненной, ефрейтор снова занял свое место в коридоре. Его можно понять — слишком резкие выражения в адрес всесильного командира отряда допускал Виноградов, слышать их ефрейтору не столько стыдно, сколько опасно. Как бы после от»езда комиссии подполковник не вспомнил о невольном свидетеле и не отправил его в бригаду разнорабочих.

Добято проводил ефрейтора понимающим взглядом. Даже вздохнул.

Судя по негодующим выкрикам полковника, ждать придется долго. Ничего страшного, подумал сыщик, и не такое довелось проходить. Он заставил себя успокоиться, приказал расслабиться. Организм нехотя подчинился, дышать стало легче, головная боль отступила.

Пятнадцатиминутное ожидание ничего не изменило. Бу-бу-бу — доносился гневный голос полковника. Семен Дмитриевич отмалчивался. Сжимает, небось, под скатертью пудовые кулачища, глотает голодную слюну, с трудом удерживается от привычного мата.

Добято не выдержал и вежливо постучал в филенку.

— Кто там? Почему мешают? Не воинская часть — деревенская забегаловка!

Виноградов раздраженно открыл дверь. Увидел улыбающегося «пиджака», которого Москва навязала ему в помощники. Попытался изобразить приветливую улыбку. Не получилось — строевик ещё не успел отойти от разгромной, воспитательной обработки командира отряда, поэтому улыбка походила на оскал не успевшего насытиться хищника.

— Что вам… Тарас Викторович?

Похоже, полковник с трудом вспомнил имя-отчество сыскаря. Во-первых, слишком малозаметная фигура, чтобы перед ней расшаркиваться, во вторых — в гневе недолго свои «позывные» забыть. А гнев так и распирал строевика. Подумать только, распорядок дня выдерживается только на бумаге, самоволки превратились в обыденное явление, коллективные и индивидуальные пьянки заменили бывшее политпросвещение.

— Извините, оторвал вас… Пришел попрощаться, — миролюбиво произнес «пиджак». — Завтра в пять утра уезжаю в Голубой распадок. Сейчас поужинаю и — на боковую.

Сидящий напротив собственного стола Парамонов поднял голову с растрепанными волосами. Хотел что-то сказать, но ограничился виноватой улыбочкой, кивнул на спину полковника. Дескать, не та обстановка, чтобы пообщаться, отложим на денек, провожу начальство — самолично заявлюсь в «голубую» роту с непременным «пузырем».

Виноградов тычком подал руку.

— Желаю удачи.

Дверь захлопнулась. Будто вела она не в кабинет командира отряда — в камеру следствнного изолятора, которую сейчас используют для допроса «опасного преступника».

Добято нисколько не обиделся — понимающе улыбнулся. Словно при виде шалости малолетнего малыша. Резвись, дескать, сынок, расти, набирайся ума и силенок, понадобятся во взрослой твоей жизни. Она, эта изменчивая и вонючая житуха требует и того и другого, чем больше, тем лучше и надежней.

Не изменяя привычке прогуляться перед сном, он четыре раза обошел отрядный плац. Скупо освещенное пространство между казармами не пугало его, но все же сыщик вышагивал медленно, осторожно. Вдруг за углом штаба-столовой притаился со средневековым оружием в руках таинственный арбалетчик? Или, не доверяя своим шестеркам, пожаловал сам Убийца?

Поэтому намеченные на время прогулки размышления над новой версией не состоялись. Не та обстановка, голова отказывается работать в заданном направлении, мысли то и дело сворачивают на опасность ночной прогулки.

Все, хватит, пора — на боковую!

Обычный туалет в казарменной умывалке. Тарасик возвратился в свою комнату, разобрал постель, но раздеться не успел — раздалось легкое постукивание в фанерную дверь.

— Войдите! — негромко разрешил Тарасик. Рука автоматически пробралась под подушку к «макарову». — Кто там? Войдите!

С легким скрипом дверь открылась и вошел… Парамонов. Как всегда, сумрачный, неприступный.

— Извините за поздний визит, — буркнул он, пристроил фуражку на вбитый в стену гвоздь, ногой выдвинул на середину комнаты табурет, по хозяйски уселся. — Днем времени не хватает, вечером полковник… воспитывает. А поговорить край нужно… Надо бы, конечно, сразу после вашего приезда, но тогда не решился. Не знал, что вы — сыщик, думал — пошутили.

Темнит подполковник, придуряется, с насмешкой подумал Тарасик. После пред»явления фотокарточек Королева и Гранда можно было не сомневаться.

— Зря медлили… Кстати, как результаты поисков? Обнаружили хотя бы следы? Сколько групп работает?

— Я уже говорил, что выделить солдат не могу. Послал командира взвода и с ним трех сержантов. Выделил машину. Они пошарили по лесоучасткам, навестили старообрядческие заимки. Как я и думал, результат нулевой. Если не считать вот этого…

Добято взял за уголок поданный ему листок бумаги, явно вырванный из записной книжки. Досадливо поморщился. К «пальчикам», оставленным подполковником теперь прибавились его. Дай-то Бог, чтобы только они — не сам же Убийца добирался до почтового ящика, то-бишь, до поселковой почты. Следы мог оставить и посыльный. Только не на письме — на конверте.

— А где конверт? — затаив дыхание, спросил сыщик. — Неужели выбросили?

— А он-то зачем? Конверт, как конверт, стандартный, с марками и штемпелями. Как положено. Выбросил в корзинку для бумаг.

Добято резко поднялся, но подполковник опередил его. Понял свою ошибку и, не надев фуражку, выбежал из комнаты.

Пока он отсутствовал Тарасик прочитал записку. В начале — бегло, потом — более внимательно. Как он и рассчитывал, — примитивная угроза Гранда. «Ты посмел оскорбить меня. Готовься к смерти. Вслед за Кустовым — твоя очередь.» Естественно, без подписи, но текст говорит сам за себя. За полгода до трагичской смерти Николай тоже получал подобные анонимные угрозы.

— Вот конверт!

Парамонов тяжело дышал, видимо, бежал к штабу, а при его тучности и отсутствии постоянных физических тренировок, подобное поведение не могло пройти безнаказанным.

Разглядывать, изучать конверт Добято не стал — вместе с запиской аккуратно упаковал в целофановый пакет. Про себя ругнулся. Под рукой — ни лаборатории, ни специалистов-криминалистов, а время подпирает, не позволяет расслабиться.

— Кто такой Кустов?

— Командир взвода зосимовской роты. Вчера пропал…

— Тело нашли?

— Нет… Исчез, как и Королев, бесследно… Вообще-то, исчезновение младшего лейтенанта и подтолкнуло меня посоветоваться с вами… Таких цидулек, — брезгливо ткнул он пальцем в лежащий на кровати пакет, — у меня — полсейфа. С того самого дня, как доложили об исчезновении Королева.

— Почему не сказали сразу?

— А зачем говорить? Бояться я не боюсь, отвык на военной службе. Это пусть ваш Гранд боится, доберусь до подлой его души — вытряхну её из тела!

— Почему был похищен именно младший лейтенант Кустов?

Парамонов покаянно вздохнул, поглядел в угол комнаты. И начал рассказывать. С частыми остановками, с непременным приложением матерных сравнений…