Я считал, что неплохо чувствую людей, неплохо их знаю. Но пришлось эту веру спустить в унитаз, через коллектор далеко в открытое море. Как я мог так сильно просчитаться с Сигурбьёрном? Я ведь практически вскармливал его все эти годы. Он был в нашей семье вроде кота, приходил на выходные, иногда чаще, жил почти по полнедели; как кот, никаких обязанностей, главное, чтобы тебе было хорошо, живи себе припеваючи, есть дают, пить дают, окружили теплом и заботой. И все потому, что невозможно было спокойно смотреть, как бедняга торчит, одинокий и грустный, в своем скучном общежитии, среди всех этих правильных датчан, начисто лишенных чувства юмора, которые только и знают, что устраивать вечеринки в складчину, у них все общее, куда им понять исландского чудака. Я приглашал его в гости каждые выходные. Летом он на несколько недель уезжал в Исландию, и дети всегда спрашивали: «А когда Бьёсси вернется?» И Стефания никогда косо на него не смотрела, хотя дел у нее, конечно, было достаточно, целый день работа, к тому же весь дом был на ней; Сигурбьёрн приносил грязную одежду в пакете и спрашивал, нельзя ли отправить ее в машину, Стефания конечно же просто забирала ее и стирала вместе с нашим бельем, а потом отдавала ему, все чистое, выглаженное, аккуратно сложенное. Ну каково? И чинила ему одежду, пришивала пуговицы, а он тогда был такой скромный: «Стефания, ты меня просто спасаешь! Теперь я твой должник».

Каково?

И вот ему выпал шанс. Когда мы вернулись из Америки и у нас не было ни дома, ни денег, ни мебели, мы оказались на улице в середине зимы, он ведь, наверное, мог бы увидеть в этом возможность отплатить нам за те годы, что он прожил с нами почти как член семьи. Я вовсе не считаю, что он мне должен, возможно, ему было скучно со мной, когда на протяжении нескольких сотен дней я сидел с ним в своей гостиной или на балконе, угощал его пивом, ставил ему музыку, рассказывал всякие истории; говорю же, я вовсе не требую ничего взамен. Но ради Стефании. И детей. Можно же было, наверное, ожидать от него хоть какого-то гостеприимства на те несколько дней, пока мы пытались как-то выйти из своего бедственного положения. Но нет. Как только мы вошли, я почувствовал, что в воздухе что-то витает. Нам не рады. Только и ждут, чтобы мы побыстрее убрались. Чем дальше, тем лучше. И чтобы впредь никогда не появлялись. А? Об этом невозможно говорить без слез. И я не собираюсь вдаваться во все эти печальные подробности. Скажу только, что он со мной почти не разговаривал. Я-то ждал, что он принесет мне пива в гостиную, чтобы я мог прийти в себя после трудного дня, избавиться от стресса последних недель, последних месяцев, а Сигурбьёрн все время торчал на кухне. Когда к нему обращались, отвечал неохотно. Его датчанка вообще не выходила из спальни. Как будто мы прокаженные. Бедняга Стефания и дети, они, естественно, все это чувствовали, мы ведь были бездомные и растерянные, и от такого приема им лучше не становилось. А? Но у них были вещи из нашего прежнего дома, телевизор и еще кое-что. Я старался как можно больше времени проводить вне дома, просто не мог там находиться, и как-то встретил его на улице. Во дворе. У торгового центра или где-то еще. Он даже не поздоровался! Только посмотрел на меня, кроткий и неприветливый. Как овца. И тогда я понял, что с меня хватит. И перебрался к своим людям. Ушел не попрощавшись. К счастью, консультант Сюзанна наконец-то выделила мне небольшую квартиру, точнее сказать, мне и детям…

Я не понял, в чем было дело. Но знаю одно: он совсем испортился. Это видно уже по его дому: везде какой-то «дизайн». А? Все чопорно, как в мебельном салоне, стильно и томно. В доме только два цвета: черный и белый. И все круглое. Круглый черный стол. Круглые белые табуретки. Круглые черные подушки на белом диване. Круглый белый ковер на полу. Круглые панно на стенах. Позже я слышал, что, когда они собирались завести кота, они думали только о том, чтобы он был одноцветным, черным или белым; и круглым…

Это было печально. И в то же время замечательно. В конце концов стало ясно, что этот человек — обычный дурак. Самое время пролить на это свет!