ГЛАВА 1. МАЛЬЧИК

В подъезд дома номер двадцать по улице Мятной можно было попасть двумя способами. Первый был общеизвестен: нырнуть в щель между парикмахерской и аптекой, обогнуть угол дома и идти до самых дверей по асфальтовой дорожке. Второй способ тринадцатилетний Коля Карпенко придумал только что.

Когда сиплые двери троллейбуса захлопнулись за его спиной, он запрокинул голову, нашел взглядом свое окно и подумал: а здорово было бы сейчас не переходить дорогу, а влезть на крышу остановки и, оттолкнувшись от упругого стекла, запрыгнуть сразу к себе на балкон. Или хотя бы на балкон сто пятьдесят седьмой квартиры, где живут «пропащие люди», как называет их мама, – пьяницы-старики, никогда не запирающие входную дверь. Если зажать нос и пробежать через их комнаты, можно оказаться в подъезде уже секунд через двадцать.

Коля жутко хотел испробовать новый способ. Но не стал этого делать по понятной причине: он не умел так высоко прыгать. Ни один мальчик его возраста не умел. Да и вообще ни один человек на этой планете.

«Скучный и дурацкий мир», – подумал Коля и поплелся по пешеходной зебре. Слова так хорошо подходили друг другу, что он еще несколько раз повторил их про себя: «скучный, дурацкий, скучный, дурацкий» – в такт наступая то на черную, то на белую полосу перехода.

Он так увлекся, что продолжал смотреть под ноги, даже когда зебра кончилась – и уже во дворе едва не попал под колеса джипа. Черная машина ворочалась на тротуаре у самых дверей подъезда, будто пристраиваясь лакать из бетонного таза клумбы. Коля решил было показать водителю кулак или покрутить пальцем у виска, но, узнав в нем – в водителе, конечно же, а не в пальце – соседа, лишь хмуро кивнул.

В подъезде все, опять же, вышло по-дурацки. Один из лифтов, правый (все обитатели дома почему-то считали, что он ездит быстрее левого, хотя лифты были одной фирмы и даже выглядели одинаково) оказался сломан. Кнопка вызова была вдавлена в стену, а из-за полузакрытых створок виднелись темные внутренности кабины. Коля занес руку, чтобы вызвать «медленный» лифт. Но пока он целился, намереваясь ткнуть пальцем прямо в красный индикатор на кнопке, кто-то опередил его. Лампочка загорелась, и лифт уполз на верхние этажи…

«Ну и ладно, – махнул рукой Коля и прислонился спиной к холодной зеленой стене. – Не очень-то и хотелось». Это было еще мягко сказано (точнее, подумано): идти домой, в пустую квартиру, ему не хотелось не то что «не очень-то», а «совершенно». Он не был трусом или каким-нибудь там экстравертом, про которых им рассказывали на уроке, – просто не любил сидеть дома один. Особенно в таком настроении, как сегодня.

Испортилось оно, кстати, по пустячному поводу: прощаясь возле школы с девочкой из параллельного (ее забирали на машине), Коля услышал за спиной завистливый шепот. «Гляди, Диман, Ирка-то с этим психом японским», – что-то в этом роде, как обычно. А ведь казалось бы, прошло уже два года с тех пор, как Коля оделся самураем на Хэллоуин, который в их школе, как в любой лингвистической, отмечали регулярно…

Он тогда приволок настоящий меч, взятый из коллекции отца (под честное слово никого им не убивать). Надел кимоно, в котором ходил на тренировки по айкидо – и все было супер. А в конце вечера Коля вдруг вспылил и врезал одному придурку мечом, да так, что парня увезли на «скорой». Но ведь – не доставая меч из ножен! И – два года назад! А в школе до сих пор, стоит ему войти в класс или сесть за столик в столовой, все делают такие лица, будто буквально только что закончили обсуждать тот случай. Да и Ира эта… Почему она прыснула со смеху, садясь в машину? Может, тоже слышала слова, адресованные Диману?..

Когда двери лифта наконец открылись, из них вышел мужчина, в другой день показавшийся бы Коле подозрительным: пол-лица его закрывали темные очки – осенью, в общем-то, ненужные. Но юный страдалец с головой ушел в мысли об инциденте и не заметил ни очков, ни человека. Он вошел в кабину и стал придирчиво разглядывать свое отражение в тусклом, со следами ладоней зеркале. Увиденное его категорически не устроило: подбородок слишком маленький, глаза – слишком большие, как у девчонки. Рыжие волосы, вовремя не подстриженные ежиком, начали виться. Улыбка была вообще неудачная, какая-то кособокая. И даже ямочка, появлявшаяся на щеке (почему-то только на одной), не делала Колю симпатичнее. Вздохнув, он нажал кнопку своего этажа. Самого верхнего, двадцать третьего.

Втайне мальчик гордился, что живет на такой высоте. Ему было приятно даже не столько стоять на балконе самому, сколько видеть испуганные лица друзей, которых он приводил в гости. Жаль, друзей этих было немного. Зато все, как один, боялись высоты. В их присутствии Коле иногда удавалось почувствовать себя смелым и счастливым…

Войдя в квартиру и разувшись, он первым делом, конечно же, вымыл руки. Затем пустил воду в ванне, чтобы залезть туда целиком и как-то скоротать время, – но увы, вода была ржавой и вытекала толчками. Видимо, утром опять что-то делали с трубами. Вздохнув, Коля вытер руки о школьный пиджак в том месте, где на ткани не было карманов и нашивок, и пошел в свою комнату будить компьютер. Никакой радости общение с железкой не обещало, но не садиться же за уроки, в самом деле, в три часа дня-то?.. А провода от приставки и пластмассовую гитару папа наверняка опять спрятал.

Коля вспомнил день своего тринадцатилетия, когда ему разрешили выходить в интернет. Как он этого ждал! Как злился на родителей, всерьез считавших, что ребенку его возраста в сети делать нечего! И что же? Впервые нажав на заветную иконку с лисой, Коля понял, что не знает, куда нужно в интернете идти. То есть, он был в курсе, конечно, что есть онлайновые игры и YouTube… Но, как назло, ни играть, ни смотреть ролики Коле в тот день не хотелось, а зачем еще нужен интернет, он не знал. Чтобы не огорчать родителей, он для вида побродил по каким-то сайтам пару часов (попутно выяснив, что в интернет его выпустили не без страховки: некоторые баннеры упорно не хотели отзываться на клики и вместо голых взрослых женщин подсовывали сообщения об ошибке).

Но это было полгода назад. С тех пор Коля открыл для себя в интернете массу всего интересного. Он смотрел иностранные мультики с титрами и читал комиксы, которых в России было не достать, а иногда ввязывался в распри на форумах по поводу очередной главы. Он даже английский стал изучать с большим рвением, чтобы не выглядеть чужаком среди хорватских, бразильских и прочих подростков, оккупировавших его любимые сайты. Своей страны он немного стеснялся, как любой здравомыслящий тринадцатилетний человек.

Сейчас он тоже зашел на сайт, посвященный длиннющему, уже лет десять выходившему в Японии комиксу. История была высший класс! Первые четыреста с лишним глав Коля прочитал на одном дыхании. Даже ночью его иногда заставали под одеялом с черно-белыми распечатками и включенным телефоном в руках. Но потом готовые главы кончились, и ему пришлось вместе со всем миром ждать, пока автор нарисует новые.

Комикс публиковался в японском журнале по средам. Еще два дня требовалось переводчикам, чтобы отсканировать его и вставить текст вместо непонятных иероглифов. Поэтому очередная глава никогда не появлялась раньше пятницы. Коля, давно изучивший весь процесс в деталях, знал это – и все равно заходил на сайт каждый день. На всякий случай. Делать это сегодня, во вторник, было особенно глупо. Но вдруг?..

«Вдруга» не произошло. Сайт пустовал. Однако на его однотонном фоне Коля наконец увидел две записки, прилепленные в угол монитора. «Не сиди за компьютером!» – явно от мамы. «Проветривай комнату, когда будешь сидеть» – а это уже папа. Его почерк.

Подчиняясь приказу незримого родителя, Коля встал, дал оплеуху шторе, вставшей между ним и балконной дверью, взялся за ручку и…

Нет, он не вскрикнул. Что он, девчонка – вскрикивать? Но он издал звук, в котором любой взрослый распознал бы сигнал испуга. Нечто среднее между взвизгом и плохим словом, которое в их семье было под однозначным запретом. Путаясь локтем в навязчивой шторе, Коля стал пятиться, не спуская глаз со стеклянной двери…

На балконе, спиной к нему, свесив ноги сидел незнакомый мальчик!

---

Дверь тихо причмокнула, открываясь. Пришелец, разумеется, тут же обернулся на звук:

– Во, круто! А я думал, мне до вечера тут придется сидеть. Замерз бы напрочь. Ну и холодрыга у вас…

Пропустив его слова мимо ушей, Коля выпалил заготовленную еще в комнате фразу:

– Ни с места, парень: я милицию вызвал!

Все это прозвучало как-то фальшиво, особенно обращение «парень». Да и это «ни с места», явно взятое из какого-то фильма. Гроза преступников для пущей убедительности помахал телефонной трубкой перед носом у вора – или кем еще там был этот странный мальчик, с виду Колин ровесник.

Трюк не сработал: вор не только не перестал улыбаться, но и, спрыгнув на холодный пол, приветственно вытянул руку:

– Олег! Очень приятно!

Поглядев сперва на руку, а потом на босые ноги Олега (хотя тот поджал пальцы, было заметно, что кожа под ногтями уже начала отливать синевой), Коля подумал, что приятно, а уж тем более очень, человеку в такой ситуации быть в принципе не может.

Наружность Олег была довольно располагающей. Мальчик был худой и опрятный, в полосатом джемпере на голое тело и узких брюках. Серые глаза смотрели приветливо, а длинные светлые волосы, которые он постоянно сдувал со лба, оттопыривая губу, придавали ему вид беззащитный и даже комичный. И все же хозяин квартиры повторил до ужаса противным, почти плачущим голосом:

– Я правда милицию вызвал!

Телефонные клавиши «0» и «2» были еще влажными от пота: милицию Коля вызывал впервые в жизни и, пока нажимал их, очень волновался. Олег опустил руку.

– Что ты заладил: милицию, милицию… Я не глухой. Тебя как зовут? Пойдем внутрь. Тут холод, как над Северным полюсом…

– Внутрь, ага? – Коля, устыдившись своего тона и все еще угрожая пришельцу трубкой, перешел в наступление. – Ну да, сейчас, как же! Я пойду, а ты меня по башке, ага? Дверь откроешь, а там дружки! Что, я не знаю, что ли! Хату, небось, давно пасете? По спутниковой тарелке нас вычислили? Или бабку у подъезда пытали?

«Хата», «пасти» – все это звучало, опять же, ненатурально, Коля никогда раньше так не говорил. Но теперь ему уже нравился собственный грозный голос, и он не задумывался, правильные это слова или нет.

– Дурак ты, – неожиданно мягко сказал Олег. – Мне лестница нужна. А ты меня держишь за непонятно кого. Ну, хочешь, свяжи мне руки, если боишься так пускать!

Не дожидаясь ответа, пришелец сунул запястья Коле под нос. Тот попятился, освобождая дверной проем, и наступил на штору, едва не обрушив карниз. Ткань угрожающе затрещала. Вконец взвинченный Коля отпрыгнул в глубь комнаты.

– Я думал, ты не такой нервный, – сказал Олег, входя за ним и дуя на замерзшие руки. – Я когда, ффю… за тобой наблюдал, ффю… решил, что ты смелый.

Выслушивать обвинения в трусости от чужака – это было уже слишком! И все же Коля, чувствуя, как к горлу подкатывает злость (комок казался горьким и почему-то оранжевым), нашел в себе силы сдержаться.

– Когда это ты за мной наблюдал?

– Да каждый раз, когда здесь гулял. Над вами. Я даже один раз видел, как ты на балкон выходил и на перилах сидел. Ты смелый. У нас так не каждый может.

– Где это «у вас»? – спросил Коля почти машинально, не переставая копить злобу и вслушиваться в шорохи, доносящиеся из подъезда: он уже ждал милицию, хотя по рассказам родителей знал, что приезжает она не сразу, а минут через двадцать или даже вовсе часа через два.

– В Верхнем Мире. Долго объяснять… Ты не думай, я правда не вор! Просто я споткнулся и неудачно упал, прямо в скважину. То есть, на самом-то деле удачно, вообще-то. Мог бы и на улице сейчас валяться. А тут ваш балкон. Неостекленный! Вообще класс! Пятки отбил, но это ладно… Хотел обратно залезть, а там высоко, не допрыгнешь. Можно было с перил попробовать, конечно, но я не рискнул…

Поминутно оборачиваясь к входной двери и мысленно встречая в подъезде милицию, Коля едва понимал, о чем говорит Олег. Но чем быстрее, чем бессвязнее тот говорил, тем сильнее становилось ощущение, что в его слова надо бы все же вдуматься.

Злоба на пришельца постепенно сменялась спокойствием и даже каким-то любопытством.

– Постой-постой, где ты, говоришь, гулял? По крыше?

– Да не по крыше!.. Я же говорю, долгая история. Тут, над вами, есть еще один мир, Верхний. Я там живу. Часа полтора назад вышел воздухом подышать. Потом люк открыл, хотел посмотреть, что у тебя творится… Ну и свалился случайно. Слушай, давай я тебе покажу, а? А то ты меня будешь еще и за психа держать…

Слово «псих» вывело Колю из оцепенения. Он вспомнил, как еще совсем недавно стоял перед школой и злился на настоящих людей. То есть, этот босой мальчик тоже, конечно, был осязаемым, а значит, как бы настоящим, но он при этом все равно оставался нездешним – как будто и в самом деле откуда-то выпавшим. А за спиной у Коли (он это сейчас впервые понял или, скорее, почувствовал) был реальный мир, со всеми его Ирками, Диманами, мамами, записками. Мир, в котором люди не падают на чужие балконы сверху.

Получалось, что это не он, не Коля говорит тут с пришельцем, несущим какую-то чепуху, а целый мир – нормальный, взаправдашний – противостоит Олегу. И если Олег сумасшедший (а как же иначе?), то ему сейчас должно быть гораздо, гораздо страшнее, чем Коле…

Так и не додумав эти сумбурные мысли-ощущения, Коля еще раз осмотрел странного мальчика из Верхнего Мира.

– Олег, да?.. Я тебя понял. Ты мне только две вещи скажи, ладно? А то я чего-то не догоняю. Значит, так… Если ты из другого мира упал, то откуда ты русский знаешь? Как мы с тобой говорим? И еще – почему ты босиком? У вас там обуви нету, что ли?

Пришелец не смутился. Он поискал взглядом стул и, не найдя его, уселся на подоконник:

– Подловить хочешь, да? Я-то отвечу, ты не думай… Но ты мне сначала дай что-нибудь ненужное. Какую-нибудь тяжелую вещь. Я тебе одну штуку покажу, а иначе ты так и будешь думать, что я вру…

– Ага, сейчас! Тебе молоток принести или, может, сковородки хватит? Тяжелую вещь ему…

– Но ты же мне на самом деле иначе не поверишь! А так бы я люк показал…

– Ты на вопросы ответь, а там посмотрим! – Коля пытался тянуть время и выдерживать паузу после каждой реплики Олега, но любопытство толкало беседу вперед.

– Ладно. Русский сначала, да? Тут все просто: Верхний Мир, он… как это сказать? Повторяет культуру и язык того места, над которым висит. Точнее, наоборот, но это неважно сейчас. У нас там, – он ткнул вверх согревшимся пальцем, – Верхняя Москва. Так что и язык русский. Это элементарные вещи, их даже дети знают…

– Ну допустим, а тапки твои?

– Кеды. Я в кедах был. Потом, когда в скважину залез, решил снять их, чтобы не запачкались. Они новые… были. А возле люка, как назло, чисто оказалось…

– Ха-ха, так я тебе и поверил: кеды без носков не носят! – придирка была так себе, но лучше Коля не придумал, а саркастический тон заготовил заранее, и не смог удержаться.

– Я ношу. Так что, дашь что-нибудь, в люк закинуть?

Коля презрительно фыркнул, в точности, как это делал папа – больше для важности, чем из желания и дальше перечить. Что еще спросить у сумасшедшего мальчика, он не знал, а посмотреть на мифический люк, если честно, очень хотелось. Сделав вид, что чешется лоб, он закрыл ладонью глаза и бегло осмотрел комнату. Ваза? Вещь безусловно ненужная – но лишь с его точки зрения. Мама-то, узнав о пропаже, убьет. Линейка? Слишком легкая. Пластмассовый Губка Боб? Ага, еще чего!..

Потянувшись к столу, Коля взял недопитую бутылку с колой:

– Сойдет?

– А не жалко?

– Я все равно ее не пью. Папа вчера коньяк разбавлял, от мамы прятался…

Олег улыбнулся, покачал бутылку в руке.

– Сойдет. Дай мне только надеть что-нибудь. В смысле, тапки.

– Обойдешься, – Коля улыбнулся в ответ. – Идем. Ты ведь быстро?

Выйдя за Олегом на балкон, он остановился в дверях, сунув руки в карманы брюк и привалившись к косяку. Это поза, по его мнению, должна была выражать крайнюю степень ехидства.

Почти не замахиваясь, пришелец бросил бутылку вверх. Коля, готовый к чему угодно (к тому, что бутылка свалится вниз, на припаркованные машины, или что пробка в полете открутится, и липкий дождь оросит их обоих) вскрикнул… Хотя нет. Опять же, криком это назвать было нельзя. Скорее, он недоуменно и громко сглотнул.

Описав в воздухе дугу, бутылка исчезла! Растворилась, нырнула в серое небо осени! Но что было еще удивительнее: невидимая, она приземлилась где-то. Раздался негромкий стук, сопровождаемый зловещим шипением. Миг – и прямо из неба на капоты машин полилась пузырящаяся кола. Видимо, крышка все же не выдержала…

Первые капли еще не упали на гулкий металл, когда в дверь позвонили, а усталый голос сказал из подъезда так громко, что было слышно и Олегу:

– Открывайте! Милиция!

---

Инцидент разрешился быстро.

Войдя в прихожую, патрульный в фуфайке или, как он сам себя неразборчиво отрекомендовал, «сержант Нргли» грозно спросил:

– Ты, что ли, вызвал?

Коля кивнул. Он не знал, что делать. Ясно, что после трюка с бутылкой сдавать Олега милиции было глупо. Впрочем, и сержант, судя по всему, чувствовал себя неловко: он никак не мог решить, куда деть руки. То вытягивал их вдоль тела, то складывал на неуютный, висящий на груди автомат.

– Вы извините, пожалуйста… Я пришел домой и услышал шум на кухне. Испугался и позвонил вам, сказал, что к нам залезли. А потом понял, что это наша новая домработница. Я забыл, что у нее ключ есть. Старая по пятницам приходила. А новая сегодня вот, во вторник. Она первый раз сегодня… В общем, извините, – глядя в пол, выпалил Коля, опасаясь, что милиционер начнет на него кричать.

Так и случилось.

Сержант кричал минуту, а может, и больше: мол, совсем обнаглели пацаны, ложные вызовы на дом уже оформляют, как будто он им курьер какой-нибудь. Затем вынул из-за пазухи мятый листок и стал что-то писать. Раздраженно спросил, где работают родители и можно ли кому-нибудь из них позвонить не на мобильный. Тогда Коля и сказал про папу. По буквам продиктовал название и даже вспомнил отдел. Без задней мысли – просто ответил…

Услышав, где работает Колин отец, сержант моментально остыл. Он даже не стал проверять, правду ли ему сказали. Окинул взглядом квартиру, притих, убрал протокол (или как там называлась эта мятая бумага). Затем неловко присел на корточки и спросил, тихо и доверительно:

– Может, тебя тут в заложниках держат, а, пацан? Отправили сказать, что все в порядке, а сами на кухне прячутся? Ты только глазом моргни, я снизу еще бойцов приведу!

Коля помотал головой. Ему было стыдно за милиционера, который так резко съежился, да еще и произносит какие-то лишние, заботливые слова. И ведь отцом Коля не хвалился, не говорил про него специально. Вообще, как-то вышло все… по-дурацки. (Вот же пристало слово!)

Сержант встал, хрустнув суставами, сделал под козырек и попросил, если что, звонить не в ноль-два, а напрямую в участок. После чего извлек из кармана еще одну мятую бумагу, поменьше, и нацарапал на ней телефон. Уходил он медленно, не переставая оглядывать прихожую.

Коля еще раз извинился и захлопнул входную дверь – пожалуй, слишком нервно и резко.

Эхо разнеслось по прихожей. Одновременно с ним послышался короткий чавкающий звук: кто-то разбил яйцо. Причем, явно об пол, а не о край сковородки…

– Ты чего тут? – хмуро спросил Коля, входя на кухню.

Вопрос был резонный: на кухонном столе грудой были свалены упаковки с сырными и колбасными нарезками, консервные банки, зелень, какие-то пакеты и пластиковые контейнеры с остатками ужина. Олег, похоже, вынул из холодильника все, кроме лампочки. А теперь с отвращением, как медузу, рукой подбирал с пола разбившееся яйцо.

– Извини, – сказал он, не прерывая борьбы с неуловимым белком. – Просто когда этот, из милиции, про кухню сказал, я вспомнил, что с вечера ничего не ел. Решил посмотреть, что у вас есть. Ну и вот…

– А глазами посмотреть было никак? Обязательно все доставать?!

Коля взял со стола кусок сыра и посмотрел на пришельца через крупную дырку, представляя, будто это прицел.

– Извини, говорю же, – не глядя на него, ответил гость.

Сердиться было глупо: ну, достал человек лишние продукты – что тут такого? Мало ли, у кого какие привычки. Коля и сам, например, никогда не ел котлеты или курицу так, как все. Он любил искрошить их, разрезать на маленькие кусочки и смешать с гарниром в единую кашу, которую можно было есть хоть вилкой, хоть ручкой от вилки.

Мысль о таинственном люке не давала покоя. Хотелось как можно скорее его исследовать, а не тратить время на еду. Однако бутерброды, состряпанные пришельцем, выглядели аппетитно. По праву хозяина взяв самый пухлый и вкусный, Коля начал расспросы о Верхнем Мире…

…И уже через пять минут понял, что Олег все же довольно странный: он смог внятно ответить только на один вопрос! Когда Коля поинтересовался, спускался ли кто-нибудь раньше через люк, Олег рассказал про одного изобретателя («про него в газетах писали лет сто назад»), который выпал, тоже случайно, где-то над Швецией, да так и не вернулся в Верхний Мир. На все остальные вопросы ответ был один: «не знаю». Олег не знал ничего. Ни про технологию маскировки, ни про то, сколько народу живет в Верхней Москве, ни про то, как самолеты, взлетая, не врезаются в нее. При этом говорил Олег очень вежливо, длинными, грамотно составленными фразами. Но информации в них было – ноль. Коля даже решил в какой-то момент, что гость над ним издевается.

А еще он подумал, что случись ему, Коле Карпенко, попасть в лапы к каким-нибудь добрым инопланетянам, которые стали бы расспрашивать его о родной Земле, – он бы ни за что не сказал «не знаю». Потому что это как-то глупо: ты вроде как делегат целого мира, у тебя важные вещи пытаются выяснить, а ты только отмалчиваешься.

– Странный ты, – озвучил свою мысль Коля. – Тебя что ни спроси, ты ничего толком сказать не можешь. У нас мелкие дети и то умнее.

– Извини, – в очередной раз улыбнулся Олег. – Ты просто вопросы задаешь какие-то… неожиданные. Мне бы и в голову не пришло интересоваться принципами работы Маскировочного Щита. У меня папа в Министерстве Погоды работает – он, по-моему, и то не знает, хотя ему положено по должности. А самолеты… ну, мы этого в школе не проходили еще.

– Офигеть! Ты как маленький! Наврал бы чего-нибудь, раз не знаешь! Я ж все равно проверить не смогу…

Рука Олега, парящая над продуктами, все еще разбросанными по столу, замерла. Пришелец серьезно посмотрел на Колю и пожал плечам:

– Почему это? Сможешь. Или ты со мной не полезешь, хочешь сказать?

---

Выбежав в подъезд, Коля в несколько прыжков миновал пролеты, отделявшие двадцать третий этаж от чердачного, и оглядел замусоренную площадку. Сердце бешено колотилось: не каждый день человека приглашают исследовать новый мир через невидимую дырку в небе!

Он даже забыл о том, что еще недавно считал Олега жуликом. Хотя, казалось бы, именно сейчас незнакомец мог бы запереться один в квартире, обшарить все комнаты и шкафы и… ну да, непонятно, что именно он стал бы делать потом. Но вдруг у него друзья – такие же жулики – водят вертолет? Или ждут на крыше с веревками наготове? Как-то же он попал на балкон, в конце концов.

Впрочем, версия с Верхним Миром казалась Коле сейчас самой здравой. А в голове его билась одна мысль: только бы лестницу не успели унести, только бы она оказалась там…

И она оказалась! Прекраснейшая, ничейная лестница-времянка, сколоченная из досок и жердей и забытая в спешке уходившими малярами. Ремонт в подъезде давно закончился, но она все еще стояла на чердачной площадке, прилипнув верхним концом к потекам засохшей краски. Просунув руку в пустой квадрат между перекладинами, Коля взвалил лестницу на плечо и быстро, как мог, стал спускаться обратно, застревая на поворотах и задевая стены концами жердей.

Пришелец, конечно, не заперся и не стал обшаривать шкафы. Он бродил по квартире с невозмутимым видом и, то и дело нагибаясь к какой-нибудь вещи, рассматривал все подряд. В руки он почему-то ничего не брал, даже если предмет ему явно нравился. Когда Коля прошел мимо с лестницей на плечах, осторожно ступая и стараясь не задеть стеклянные дверцы шкафа, Олег как раз осматривал (почти обнюхивал) самурайский меч. Тот самый, побывавший в сражении.

– Эй, ты помнишь, где этот твой люк? – позвал его с балкона Коля. – Я никак попасть не могу!

Он стоял на балконе, осторожно тыча концом лестницы в небо. Олег подошел и уже протянул руки, чтобы помочь направить ее, но за миг до этого раздался негромкий стук: Коля сам наткнулся на люк.

– Давай, ты первый, – Олег покачал лестницу, проверяя, прочно ли она стоит. – Только смотри, на гнездо там не наступи.

– На какое гнездо? – Коля преувеличенно крепко вцепился влажными ладонями в перекладину. Ноги дрожали.

– Голубей у нас много. Так-то пол в скважине чистый, из песка. Но темно, и гнезда везде. Голуби Маскировочный Щит не замечают и лезут через скважины. И крысы тоже. Мне папа говорил…

Последние слова Олега поглотила странная тишина. Пока Коля карабкался по лестнице, пружинившей под его ногами, он слышал пришельца. Но стоило добраться до последней ступеньки – и он как будто нырнул, ушел головой в жутко холодную воду. Или даже не в воду, а в какой-то кисель. Еще шаг – и он оказался в сумрачном помещении без потолка, заполненном странным гулом. Прислушавшись, Коля узнал вкрадчивые голоса голубей. Он поднял руку: пощупать, не мокрые ли в самом деле волосы, – и ощутил сквозняк.

И лишь тогда понял: все. Он миновал люк. Он был в Верхнем Мире!

Опустив глаза, он с трудом разглядел свои ноги, лестницу и Олега, стоящего в каких-то двух метрах внизу, – как будто смотрел на них сквозь мутное, давно не мытое стекло. Видимо, это и был Маскировочный Щит. Коле стало страшно, и он поспешил выбраться на песчаный пол, цепляясь локтями за торчащие из лестницы шляпки гвоздей (слава богу, что еще внизу он догадался сменить школьный костюм на старую осеннюю куртку и джинсы). Он лег и схватился за конец лестницы, торчащий из люка, пытаясь унять дрожь в пальцах. Жердь мелко вибрировала: Олег поднимался следом.

– Ну вот, мы и в подвале, – над люком показалась его голова.

– В подвале? – непонимающе переспросил Коля.

– Ага. Это воздухозаборная скважина, нижний уровень. Считай, подвал. Мой дом сверху стоит, прямо над нами. Ты точно не хочешь предкам записку оставить?

Ах да, записка. Коля вспомнил, как говорил об этом с Олегом, прежде чем отправиться на поиски лестницы. Он тогда подумал: и что в ней писать? «Ушел в Верхний Мир, поел, буду вечером»? Нет уж, родители обойдутся. Тем более теперь, когда он уже забрался наверх. Мысль о том, чтобы ради какой-то записки еще раз пройти через холодный кисель Маскировочного Щита, вызывала дрожь.

– Давай лестницу втащим, а? – Коля, уже не в первый раз за сегодня, не узнал своего голоса: он противно хрипел.

– Зачем?

– Соседи увидят. Она же стоит странно. У нас лестницы так не могут стоять, под таким углом. В нашем мире, я имею в виду. Мало ли что. И кстати…

– Чего?

– А как вы наш мир называете?

Олег пожал плечами:

– Иногда просто Нижний. А иногда никак. Тут, знаешь ли, ваш мир как-то не очень обсуждают. Никто особенно не интересуется.

Коля возмутился было, но потом подумал, что логика какая-то в таком поведении есть. В самом деле, живут себе люди внизу и живут, что тут интересного? Он и сам никогда не видел соседей снизу, а на чужих этажах бывал, только когда оба лифта ломались. Вот и здешние жители, видимо, так же к ним относятся…

Они втащили лестницу и положили ее поперек люка, чтобы проще было потом найти. Свет пробивался снизу, и круглое отверстие, как будто разрезанное лестницей на квадраты, было похоже на тюремное окно.

Мальчики пошли в темноту, подбадривая друг друга чересчур громкими голосами. Где-то рядом, если верить Олегу, был коридор с винтовой лестница, ведущей в жилые ярусы Верхней Москвы.

– Осторожно, гнездо! Говорил же.

– Гнездо-то ладно! Ты смотри, что тут на полу валяется! Фу, не наступи, ты-то вообще босиком!..

– О, кстати! Давай сначала завернем тут за угол, я кеды надену.

– Давай. А с погодой у вас там что? В смысле, тепло или тоже нет?..

Когда они отошли так далеко, что их голоса стали неотличимы от курлыканья невидимых в темноте голубей, у края люка возник человек в очках. Трудно сказать, что это были за очки, обычные или солнцезащитные. Собственно, вообще неясно было, очки ли это: просто что-то блеснуло над освещенным люком на уровне его глаз. А все остальное – гардероб незнакомца, его прическа, фигура – представлялось размытым черным пятном.

Одним бесшумным движением человек в очках поднял лестницу и, прицелившись, метнул ее в люк, чуть-чуть не зацепив балконные перила, а потом замер, прислушиваясь. Какое-то время в скважине царила тишина, но потом и туда, приглушенная вязким Щитом, проникла звенящая истерика сигнализации: упав на чью-то машину, лестница пробила стекло…

Человек поднял руки над головой и несколько раз негромко хлопнул в ладоши, то ли аплодируя себе, то ли подавая кому-то сигнал.

ГЛАВА 2. ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Скважина выходила в безлюдный двор прямо за домом Олега. После подъема по узким ступеням, закрученным в лихую спираль, голова у Коли немного кружилась. Выбравшись на поверхность, он набрал полную грудь воздуха – и сразу же пожалел об этом. Рядом была пахучая свалка. Обычная такая свалка: с контейнером, похожим на гигантский шлем, из забрала которого выглядывал мусор, с лопнувшими пакетами, бумагой, известкой, с чем-то громоздким и чем-то растекшимся…

Закашлявшись и морща нос, Коля с обидой посмотрел на смеющегося Олега, перевел взгляд на свалку – и вдруг подумал: а ведь она, вообще-то, немного удивительная, если присмотреться. Потому что, во-первых, над ней не летают мухи (хотя это как раз можно объяснить, сейчас ведь осень), а во-вторых, рядом нет собак! Будь они в Москве, тут уже пировала бы целая свора. В Нижней Москве, разумеется.

– Ну, ты даешь! – сквозь смех произнес Олег. – От такого закашлялся! Да она сегодня и не пахнет почти. Был бы ты тут год назад, когда ресторан внизу работал. Иногда так воняло, ужас! Мое окно – вон, прямо над кучей. Третье с края…

Проследив за его рукой, Коля впервые окинул взглядом здание, из-под которого они только что выбрались. Желтые стены, узкие окна, старая, местами отвалившаяся лепнина. Вроде бы, ничего особенного, и вместе с тем опять что-то нездешнее, зловещее. «И чего я придираюсь? – отмахнулся от собственных мыслей Коля. – Дом как дом». Остальные строения вокруг казались обычными. Если на минутку забыть о бешеном подъеме по лестнице, можно было бы легко представить, что они с Олегом, наоборот, спустились во двор погулять и забрели в один из малоизученных переулков, отраставших от Мятной улицы.

Он посмотрел под ноги, поискал взглядом отверстие скважины, чтобы запомнить место (мало ли, вдруг придется обратно идти в одиночку), и в очередной раз поразился возможностям здешней маскировочной техники. Ни дырки в земле, ни даже крышки не было видно!

– Ищи-ищи, – подбодрил Олег, перехватив его взгляд, – тренируйся. Я ее теперь всегда нахожу, а раньше тоже вот так стоял. Если бы не свалка, я бы туда не попал вообще. Раньше я здесь часто гулял.

– Здесь?

– Ну, я любопытный был, весь район облазил и свалку тоже. Один раз как-то понял: везде запах есть, а в одном месте – нет. Никогда. Воздух свежий, и ветер… Мне отец тогда про скважины уже рассказывал. Я так и не понял, для чего они нужны, правда. Но сразу подумал, что это одна из них. Пытался копать, но земля даже не поцарапалась… Потом догадался попрыгать: отец говорил, что Щит реагирует на тепло и, как он сказал, воздействие определенной силы. То есть, если просто пройти, да еще в обуви – ничего не будет, не провалишься. Конечно, он мне это так прямо не объяснял. Случайно… Когда рассказывал, как крысы между мирами путешествуют.

– Почему?

– В смысле «почему»? Жрать хотят – и путешествуют.

– Да нет, почему отец тебе не объяснял?

Олег посмотрел на него очень серьезно, как взрослый.

– Потому что в скважины лазить нельзя, вообще-то. У нас за это наказывают.

– Как?

– Не знаю. Просто забирают человека, и все. И никто его больше не видит.

– И детей тоже?

– Детей особенно.

Разговор сразу скомкался. Олег отвел глаза, демонстративно ковыряя землю носком ноги. Не над скважиной, конечно, а в том месте, где слежавшийся глинозем поддавался. Коля спешно пытался придумать новый вопрос, обшаривая взглядом окрестности. Ему стало вдруг очень страшно, гораздо страшнее, чем было внизу, в подвале: Олег, блин, молодец, не мог раньше сказать!

– А что это за здание, – спросил он нарочито бодрым голосом, – там, вдалеке, высокое?

– Министерство Изучения, – ответил Олег скучно, не обернувшись и не посмотрев в сторону пухлого шпиля, торчащего из-за крыш.

– Это где у тебя папа работает?

– Нет, он в Минпоге. Министерстве Погоды. Чем ты слушаешь?

Внезапно возникшее напряжение росло. Коля начал царапать ногтем тыльную сторону левой ладони. Это был жест, выдававший в нем сильнейшее волнение: на руке была родинка, которую он в неприятные минуты пытался стереть, как грязь.

– А что изучают в этом вашем Министерстве?

– Не знаю.

– Вот ты заладил…

Они могли бы и дальше стоять так, не зная, что делать дальше, но тут из переулка, примыкавшего к заброшенному двору, ударил тугой звук сирен. Звук, во всех мирах всегда означавший одно: опасность.

---

Олег мгновенно вышел из ступора. Не говоря ни слова, он сгреб Колю в охапку и, толкнув за мусорный бак, встал рядом напружиненный, готовый в каждую секунду бежать. Но сирены стихли раньше, чем он успел сделать хотя бы шаг.

– Что это было? – спросил Коля, держась за ушибленное колено.

– Институт. Изучают сегодня… Ты про них спрашивал. Вот – это они. Наверное, опять экспонат сбежал или что-то обрушилось. Хотели воздушную тревогу дать, но передумали. Повезло… Иначе бы тут сейчас такое творилось. В нашем доме как раз убежище…

– Блин, вот ты объясняешь, а! Я ни фига не понял!

– Да. Извини. Пойдем отсюда.

Олег снова сделался серьезным, но держался уже не так холодно. Огибая дом, он все время озирался по сторонам, но не забывал и оборачиваться назад: проверял, идет ли Коля за ним, не отстал ли.

– План, – объяснял он на ходу, – теперь такой. Идем ко мне домой и сидим там до прихода папы. Я ему говорю, что ты мой новый друг из школы и потерял разрешение. Он из Минпога, выпишет тебе временное. Потом пойдем гулять…

Коля опять ничего не понимал, но согласно кивал, не думая о том, что это, вообще-то, глупо – кивать человеку, который идет впереди, спиной к тебе. Дойдя до угла, Олег обернулся к нему:

– Или, если хочешь, иди домой прямо сейчас. Скважину я тебе открою. Когда я тебя сюда звал, не думал, что ты согласишься. Просто так сказал. И что сам так испугаюсь, тоже не думал. Тебя я трусом считать не буду, ты не переживай. Вот. Думай, короче.

– А чего тут думать? Ты мне еще не показал ничего. Позвал, а сам испугался. Я только свалку твою и видел. Тоже мне, Верхний Мир…

– То есть, хочешь папу моего ждать, а потом в город идти? Уверен?

Коля кивнул. Любопытства в нем уже почти не осталось, но отступать было глупо. Он знал: если сейчас расстаться с Олегом – тот больше не придет. А может, и дыру в небе как-нибудь замурует, чтобы Коля сам к нему не проник. И это будет даже не трусость. Чего уж там. Если их за это наказывают…

Первый этаж, бывший год назад рестораном, глядел на них сонными, захватанными окнами. Они дошли до подъезда, не встретив ни одного прохожего. Коля вслух удивился этому. «У нас район такой, все на работе сейчас», – коротко ответил Олег.

Прежде чем нырнуть за своим провожатым в подъезд, Коля еще раз посмотрел на здание Министерства Изучения. Он не мог поверить, что эта громада принадлежит какому-то чужому миру, что она построена посреди неба и нависает над улицами Москвы, невидимая ее обитателям. Уж очень она была похожа на высотки его родного – нижнего – города.

От верхушки шпиля вдруг отделилось несколько темных пятнышек. Коля как-то летом видел парашютистов, прыгавших с Останкинской башни, и решил, что здесь, в Верхнем Мире, находятся такие же безумцы. Но точки, нырнув на несколько метров (а может, на несколько десятков метров; с такого расстояния оценить высоту Министерства было почти невозможно), вдруг резко взмыли вверх и разлетелись в разные стороны.

– Илартами любуешься? – Олег, успевший скрыться в подъезде, снова высунулся наружу.

– Чем? – Коля решил, что ослышался.

– Иларты. Это сокращение. Индивидуальные летательные аппараты на ракетной тяге. Или реактивной, я не помню… Отец говорит, раньше такие у всех были, а теперь только людям из Минизуча разрешают летать. Я даже хотел после школы туда идти, но мне из-за зрения нельзя в пилоты, как выяснилось… А ты что так вздрогнул, когда я «иларты» сказал?

– Да так. Послышалось просто.

Объяснять было бесполезно. Да и не хотел он ничего объяснять, потому что сам не понимал, как такое возможно. Но Илартой в его мире звали одну девочку, переехавшую в Москву из Осетии. Когда-то звали. Он даже не знал, имя это или фамилия. Придя в их школу, в их класс, девочка для простоты (а может, скрываясь от каких-то преследователей, – ходил по классу и такой слух) сразу же попросила называть ее Ирой. Само это сочетание звуков, «Иларта», он слышал от нее только один раз.

Сегодня утром, когда провожал ее до машины…

Такое ощущение, что с тех пор прошло часов сто, не меньше.

– А ты летчиком хочешь стать, да? – спросил Коля, топчась в лифте, просто чтобы отвлечься от мыслей о девочке.

– Да не, не очень. Просто я хотел в одно место слетать. У министерских есть разрешение, а остальных фиг пустят.

– Это куда?

– На море, – помявшись, ответил Олег.

– Да ладно! Ты там не был ни разу, что ли?

Лифт шел, издавая скрежет, так что им приходилось повышать голос. Из-за этого Колин возглас, вырвавшийся уже после остановки кабины, прозвучал чересчур громко. Олег смутился.

– Не был. Туда не пускают, говорю же. Типа край может обрушиться. А мне, понимаешь, папа в детстве столько всего рассказывал про море. Они туда часто с мамой ездили, пока запрет не вышел…

– Подожди, – Коля решил, что ослышался, – у вас что, здесь море? Здесь, в Верхнем Мире? И не утекает вниз?

– Да нет, я же объясняю: там край. Это как бы ваше море, просто у нас как раз над берегом все обрывается. Заканчиваются опоры, на которых наш мир стоит. Там обрыв, маскировки нет до самого горизонта, и море внизу. Далеко внизу. Я фотки видел. Красиво.

Коля попытался это вообразить и ужаснулся. Край Мира представлялся ему чем-то вроде заброшенной стройки: гигантская стена и бетонный обрыв с торчащей из него арматурой. А внизу – вода, так далеко, что начинает кружиться голова. Брр!..

Он вошел за Олегом в квартиру, и в глаза сразу бросилось почти полное отсутствие мебели, да и вообще всего. Немного обуви, разбросанной по полу. Зеркала на стенах. В комнате, не отделенной от прихожей дверью и отлично просматривающейся, – одинокие стул и стол. Вот бы у них дома было так же! Но нет, мама вечно натащит всякого хлама.

Олег, не сделав даже попытки как-то представить ему квартиру, сказать «сюда проходи» или «а здесь у нас то-то и то-то», сразу направился в комнату и стал рыться в ящиках стола. К тому времени, как Коля снял обувь и отчаялся найти себе тапки, он уже вернулся с фотографией:

– Вот, смотри. Это край, а тут – море!

Снимок был в целом невзрачный, но вид оказался не таким жутким, как представлялось Коле. Край и впрямь был бетонным, но ровным. Вода сверкала далеко внизу, но страха не вызывала. Будто смотришь на реку с высокого моста или если на площадке возле маяка стоять. Коля как-то ездил с родителями в Южную Африку и поднимался на мыс с маяком. Хотя ему было уже одиннадцать, его всю дорогу держали за руку. И наверху, на каменном пятачке, забитом туристами, тоже. Это унижало, но в остальном ощущения были супер. Возле края, наверное, так же…

– А купаться где? – спросил он Олега.

– Нигде. А зачем? Мне бы посмотреть просто. Закат, например. Папа говорит, это вообще шикарное зрелище.

– Да, я видел.

Глаза под нечесаной светлой челкой хитро сверкнули.

– Ни фига ты не видел.

– В смысле?

– Не видел ты заката! – с ухмылкой повторил Олег. – Ты думаешь, у меня папа там ерундой занимается, в министерстве своем? Ваша погода: солнце, тучи и все такое – это все не по-настоящему. Это у нас тут делается. Это часть маскировки!

Коля все еще смотрел с непониманием. Мальчик взял его за руку и повел в комнату, где стал тыкать пальцем в какие-то скучные схемы, нарисованные фломастером прямо на стенах:

– Вот. Вот. И вот. Это погодные установки. Блин, приехал бы ты к нам на дачу, я бы тебе показал, там в теплице у нас такая! Короче, когда у нас дождь, в смысле, над Верхним Миром – эти установки собирают воду и сбрасывают вниз в виде дождя. То же самое со снегом, и с тучами, и вообще со всем. А ваше солнце – вообще запись! Картинка, в смысле. Я, конечно, не знаю точно, как это делают, но закатов у вас там нет! Они у нас все! То есть, – вдруг поскучнел Олег, – были у нас. Пока тут всем не запретили к морю летать. А в городе их не видно…

– Подожди. Как это: солнце – запись? Оно же не только светит, там же тепло еще идет!

– Ну, не знаю. Может, тепло тоже вниз передается как-то… Я в этом так хорошо не разбираюсь, говорю же!

– Ну ладно, допустим. Но ты же сам сказал, что вашего мира над морем нет. Там же край! Значит, и небо должно быть настоящее, и солнце тоже! Что, скажешь, нет?

Коля внутренне ликовал! Он смог так быстро найти нестыковку в этих страшных словах и отстоять, защитить свой кусочек воспоминаний, свой закат над морем, а с ним и весь Нижний Мир – от нападок чужака, почти врага, решившего похвастаться отцом и какими-то схемами.

«Враг», впрочем, не выглядел ни поверженным, ни хотя бы сбитым с толку. Он, казалось, вообще не слышал триумфатора. Вцепившись взглядом во что-то, лежащее на столе среди книг, Олег сделал неопределенный жест, означавший то ли капитуляцию, то ли призыв к тишине: поднял обе руки и слегка потолкал ладонями воздух. Затем взял со стола лист бумаги.

– Что там? – спросил Коля с неудовольствием.

– Записка. От папы. Ты тут посидишь один минут пятнадцать-двадцать? Срочное дело… Хотя странно, конечно, – добавил он, скомкав послание и сунув бумажный шарик в карман. – Папа мне никогда раньше записок не оставлял. Всегда звонил. Очень странно…

---

Уже в прихожей, расправившись с обувью, Олег сам же и придумал объяснение истории с запиской:

– Понятное дело, я полдня внизу у вас провел, там телефон не ловит, вот он и решил записку оставить, когда меня дома не застал. Ты подожди, ладно? Я быстро. Трубку не снимай, если звонить будут, а так – что хочешь, то и делай.

– Я разберусь…

Олег, насвистывая, ушел, а Коля уселся на стул. Заходить в остальные комнаты он не решился: это было по меньшей мере невежливо, да и боязно как-то.

От нечего делать он взялся листать книги. Они лежали на столе такой грудой, что трудно было даже понять, кто владелец того или иного томика – Олег или его отец. Коля на минуту вспомнил порядок, который царил у них дома. Порядок ухоженного чердака: пыльный, удушливый, минимум с тысячей вещей, которые никто никогда не возьмет в руки и которые вообще не предназначены для того, чтобы их брать. Эти вещи, сколько он себя помнит, просто стояли, каждая строго на отведенном ей месте. И еще Коля подумал, что Олег, вероятно, живет без мамы. Эта мысль смутила его. Он понял, как плохо, в сущности, знает еще своего нового приятеля. Попытался вспомнить, говорил ли что-нибудь мальчик из Верхнего Мира о своей маме. Да, кажется, говорил. Но только в прошедшем времени. Он еще раз окинул взглядом комнату, но не увидел ни одной женской фотографии – ни на стенах, ни на столе. Потому вздохнул и взял книгу.

Название было скучным и отпугивающим: «Концепции современного естествознания». Явно книга для умных или хотя бы взрослых читателей. Коля, не желая сдаваться так сразу, открыл содержание и поводил пальцем по длинным строчкам, однако все-таки заскучал на предложении «Вертикальное время: Верхний Мир как овеществленное будущее». Отбросив книгу в сторону, он взял следующую.

Цветастая обложка со сказочной картинкой (люди верхом на орлах) намекала на то, что уж здесь-то внутри непонятных предложений не будет. «История Верхнего Мира в рассказах для детей» – не без злорадства прочел Коля. Для детей! Ну, держись, Олег. Насмешки тебе теперь не избежать.

Можно будет так сказать, например: «Понятно, почему ты ничего не знаешь, еще бы, если только книжки для детей читать!»

Коля себя, понятное дело, ребенком давно не считал, и, будь в комнате еще кто-нибудь, он бы отложил книгу в сторону. Но сейчас любопытство оказалось сильнее гордости. Он заглянул под обложку, пропустил десяток первых страниц – и наткнулся на занятную картинку: то ли копию старой гравюры, то ли жутко подробный карандашный рисунок. Египетскую пирамиду в центре рисунка он сразу узнал, потому что сто раз видел ее на фотографиях и даже один раз вживую, когда ездил с родителями отдыхать. Но вот странные железные пластины, пришпиленные к верхушке пирамиды, его смутили. Ничего подобного он раньше не видел.

Пирамида в Олеговой книге напоминала зонтик или временную беседку, какие устанавливали летом в ресторанах: толстое трехгранное основание, спицы-пластины, а над ними – огромный круглый купол. Приглядевшись, Коля понял, что сделан этот купол из облаков. Сверху на нем стояла еще одна пирамида, поменьше египетской. Внизу ровными колоннами шли полуобнаженные люди (маленькие, как муравьи) и тянули на веревках новые облака. «Наверно, рабы», – догадался мальчик.

Текст на соседней странице гласил следующее.

«Древние люди Нижнего Мира были добрыми и послушными. Они поклонялись своим богам, вырезанным из камня и нарисованным на стенах. Но при этом всегда с любовью встречали посланцев нашего мира и восхищались их мудростью. Иногда людей, спустившихся с неба, тоже принимали за богов. В их честь возводили большие, высокие здания, чтобы показать людям Верхнего Мира, что вот, мол, мы тоже тянемся к вам и хотим жить, как вы.

Как жаль, милые дети, что эти здания не сохранились! Увидев их, мы бы лучше узнали и людей, которые их возвели. А сами строители, глядя на высокие памятники, помнили бы о том, что наверху живет более мудрый народ, чьи деяния могут служить примером людям Нижнего Мира. Увы, здания эти давно разрушены, и мы помним о том, как они выглядели, только по наивным рисункам художников прошлого. Конечно, художники эти ничего не смыслили в строительстве, и в картинах их больше фантазии, чем…»

«Детский сад какой-то!» – мысленно фыркнул Коля и перелистывать страницу не стал. Он еще немного поизучал гравюру и не без ехидства заметил, что владелец книги когда-то пририсовал некоторым рабам дополнительные части тела неприличных размеров, но потом стер художества, испугавшись, видимо, наказания. Также он нашел бледные карандашные пометки и на странице с текстом. Над словом «возводили» было написано «строили», а над «деяния», уже другим почерком – «дела».

В книге были еще иллюстрации, но уже не такие интересные: сцены сражений (неизвестный художник поработал и тут, набросав везде смешно оторванных рук и голов), портреты каких-то бородатых правителей и философов, еще более бородатых. Коля начал было читать про войну между какими-то Континентальными Областями, но манера изложения, рассчитанная на совсем уж маленьких читателей, быстро ему надоела.

– Детский сад, – высокомерно повторил он вслух и, отложив «Историю», отвернулся к окну. Вид не принес ни радости, ни удивления. Серое осеннее небо, стены соседних домов. В окнах напротив – ни цветов, ни штор, ни движения.

Он еще какое-то время разглядывал соседний дом, задавшись целью найти хотя бы в одном окне признаки жизни, но закончить эту экскурсию по чужим квартирам ему не дали. Из прихожей раздался лязг поворачивающегося ключа. Надо же! Он не помнил, чтобы Олег запирал дверь – его уход был совсем бесшумным. А теперь замок поддается так неохотно, медленно и ворчливо-громко. Как будто человек, орудующий ключом, хочет дать Коле время спрятаться.

Два оборота. Три.

---

Все случилось чертовски быстро.

В проеме открывшейся двери показался Олег, сложивший руки на груди и чем-то явно смущенный. Рядом, положив пятерню ему на плечо, стоял плотный, розоволицый и чрезвычайно одышливый мужчина. Коля плохо определял возраст взрослых на глаз и мог бы дать ему как тридцать, так и все пятьдесят лет: у незнакомца имелись лысина и пузо, рискованно обтянутое расходящимся пиджаком. Мужчина был бы совсем не похож на Олега, если бы не жидкие белесые волосы и глаза. Серо-стальные, почти неуместные на его лице.

– Вот он, – Олег расплел руки и коротко дернул правой в сторону гостя, как будто хотел показать пальцем, а потом не стал, вспомнив, что это неприлично. Гость попробовал вежливо улыбнуться, но лицо казалось резиновым и не подчинялось. Что-то здесь было не так. Но что?

Насторожился Коля заранее, так что, когда за спинами Олега и его отца нарисовался еще один тип, внезапная тревога только слегка усилилась. Тип был в темных очках и жевал незажженную коричневую сигарету, похожую на обломок кораблекрушения, застрявший в усах. Все трое пришедших молчали и толклись в дверях. А потом…

Усатый выхватил из-под пальто пистолет. Коля, почему-то уже ожидавший какого-нибудь подвоха, повернулся, чтобы бежать. Мысли в его голове носились с бешеной скоростью. Он не успел бы сказать вслух даже одно-единственное слово «конечно», а уже подумал: «Конечно, надо было нырять в сторону, уходить с линии огня, прятаться за косяк, а я вместо этого сейчас упрусь в стену». Это все промелькнуло в его голове не фразой, а какой-то картинкой. Отпечатком действия, которое можно было бы совершить, но – поздно.

Опрокинув стул и грудью налетев на подоконник, он услышал невнятный мальчишеский возглас и два негромких сухих хлопка, слившихся в один. «Это ненастоящий пистолет, он как-то тихо стреляет, да и вообще, маленький он какой-то», – опять же, без помощи слов подумал Коля и, не дождавшись толчка пули в спину, упал без сознания на пол чужой квартиры.

ГЛАВА 3. МИНИСТР

Очнулся Коля от боли в затылке и шее. Под ним был жесткий стул или скамейка. Перед глазами стоял плотный вязаный сумрак. Он попытался протереть кулаками глаза, но вместо век нащупал какую-то ткань и не сразу понял, что на голову ему надели мешок. Обнаружился и виновник боли: угол мешка не торчал вверх, как у всех заложников, которых Коля видел по телевизору, а клонился к земле, увлекая за собой голову. Мальчик попытался разогнуть шею, но не смог. Нечто чрезвычайно тяжелое, вшитое в угол мешка, – какой-то свинцовый бублик – преодолевало сопротивление и удерживало его в скрюченном состоянии.

Пытаясь размять пальцами напряженные мышцы шеи, он нащупал шнурок, которым был стянут мешок. Узла, к его удивлению, не было – только обычная круглая застежка с кнопкой, какие бывают на рюкзаках. Опасаясь подвоха, он слегка потянул ее.

– Не советую, – раздался шепот над самым ухом.

– Почему? – спросил Коля так же шепотом.

– В мешке магнетрон зашит. Если попробуешь развязать узел, он сработает и поджарит твою голову изнутри.

– Что зашито? – пленник в общих чертах понял, что его ждет, а вот объяснение – не очень.

– Магнетрон. Прибор такой. СВЧ у тебя дома есть?

– Эс-вэ-чего?

– Печь СВЧ. Микроволновка. Как она работает, представляешь?

– Ну да, – соврал Коля.

– В мешок вшит такой же генератор высоких частот, как в печке. При попытке самовольно развязать фиксирующий шнурок заключенный получает дозу облучения, и вода, из которой человек состоит на много-много процентов, внутри него просто вскипает, – голос явно цитировал какую-то инструкцию, но не без кровожадного удовольствия. – Понял теперь?

– Понял. А вы вообще кто? И где я?

– Я твой конвоир. Я буду сопровождать тебя на всем пути до места назначения. Если у тебя есть какие-то вопросы, можешь задавать. Ты имеешь на это право.

– Место назначения? А мы разве куда-то идем?

– Нет, мы едем. И скоро уже приедем.

Коля прислушался, но не уловил звуков, которыми сопровождается обычно поездка на машине, пусть даже самой бесшумной: ни шороха шин, ни чужих гудков, ни рева проносящихся мимо «самоубийц», как называл их папа. Голос проникал сквозь ткань мешка беспрепятственно, но другие звуки – если они были – явно застревали в ней. Не ощущалась и вибрация салона. То ли у них в Верхнем Мире были какие-то особенные машины, то ли конвоир врал. Проверить это, впрочем, было невозможно.

– А не проще мне было руки связать? Зачем нужен этот?.. Как его?

– Магнетрон. Опасных преступников мы полностью обездвиживаем, но в твоем случае… не было необходимости. Если ты способен слушаться и не станешь рисковать жизнью понапрасну – значит, тебя еще можно исправить. Кроме того, мешок номер два, тот, что с магнетроном, выполняет еще одну важную функцию…

От слова «исправить» мальчика передернуло. Почему-то представился пыточный стол, к которому он привязан, и блестящие инструменты – для вытягивания ног, например. Образ, к счастью, мелькнул и пропал.

– Какую функцию? – спросил Коля, облизнув губы.

– Делает твою позу более почтительной. Тебя пожелал видеть Вэ-А, наш министр. По мне, так это пустая трата времени, но ему виднее. В его присутствии голову поднимать нельзя, но после мешка номер два ты и не сможешь. При всем желании. Боль будет страшная. Я обещаю.

«А потом?» – хотел спросить Коля, но вдруг и сам понял, что будет потом. «Человека просто забирают, и никто его больше никогда не видит», – вспомнил он слова Олега.

Олег…

Предатель из Верхнего Мира явно сдал его папочке. Испугался, что его накажут, видимо, и свалил всю вину на Колю. Записку еще какую-то выдумал. Бумажку, небось, обычную спрятал в карман, а сам ушел за взрослыми. Гад, блин! Никогда не прощу!..

Никогда?

Слово налилось злобой, разбухло и заняло собой всю Колину голову. Теперь, похоже, все уже «никогда». И маму он не увидит никогда, и домой никогда не вернется.

«Не ныть!» – приказал он себе и попытался представить, что бы делали на его месте герои любимых комиксов. И обреченно подумал: ныли бы.

---

– Спасибо, голубчик, оставьте нас наедине. И мешок снимите с него.

– Господин министр, если позволите… Я бы рекомендовал кого-нибудь другого. У этого слабая психика, он по пути сюда разревелся. Если вам нужна будет запись для прессы…

– Я разберусь, голубчик. Идите.

С противным писком мешок сполз с Колиной головы. Сквозь опухшие веки мальчик увидел лоснящийся паркет и сапоги конвоира, похожие на мотоциклетные, с множеством ремешков. Пальцы впились в его подбородок и рывком подняли голову к свету гигантской люстры. Свет, впрочем, тут же заслонило насмешливое лицо. Без усов.

«Это не тот, что в меня стрелял», – равнодушно подумал Коля.

– К Вэ-А обращайся «господин министр». Голову опусти как можно ниже, спину выгни дугой, так шея будет меньше болеть, – зашептало лицо. – Когда все закончится, за тобой придут. Правда, это буду уже не я, моя смена сейчас заканчивается.

Сапоги без шаркания удалились. Хлопнула дверь. Колину шею пронизывала острая боль, как будто кто-то втыкал иголку в затылок и под кожей пропихивал ее до самых лопаток. Он закинул голову и посмотрел на потолок, потом опустил ее почти до груди – ничего не помогало.

За этими упражнениями он едва успел рассмотреть кабинет и его хозяина. Между тем, человек, восседавший в кресле за маленьким столиком, похожим больше на тележку официанта, чем на рабочее место министра, без стеснения разглядывал Колю, наклонив голову к левому плечу. Наконец, взгляды их встретились.

Вэ-А был человеком неприметной внешности, да к тому же еще и чрезвычайно сутулым, отчего производил впечатление совсем не грозное. Коля был уверен: стоит ему отвести глаза – и он уже не вспомнит лицо министра погоды. Волосы какие-то бесцветные. Лысина то ли есть, то ли начинает обозначаться. А может, это и вовсе такая прическа. Глаза прищуренные, непонятного цвета. Губы бледные и узкие – или просто поджатые.

Коля не стал долго смотреть на министра: держать голову прямо было больно и неудобно. Он огляделся в надежде увидеть стул, потом еще немного поизвивался, пытаясь найти оптимальную позу (подсказанная конвоиром не помогала), и, вдруг исполнившись смелости, сел на пол.

– Я вижу, эти садисты обошлись с тобой, как с обычным мальчиком, – вкрадчиво начал Вэ-А. – Приношу свои извинения. По причинам, которые я еще озвучу, я не мог сказать им, что ты родом из Нижнего Мира. Вообще, операция должна была пройти по-другому. Мой человек должен был привезти тебя в Министерство со всеми онерами. Знаешь, что такое онеры?..

Мальчик машинально помотал головой. Он сидел, уставившись на стол министра погоды. Несерьезные пластмассовые ножки с колесиками плохо сочетались со скатертью из зеленого бархата.

– Я и сам, честно говоря, не знаю, – продолжил человечек с улыбкой. – Но это как минимум значило, что на тебя не стали бы надевать мешок номер два. К сожалению, в пути нашего работника перехватил милицейский патруль. Конечно, нужных документов на твое сопровождение не оказалось. Пришлось соврать им, что ты обычный запрещенный ребенок, иначе скандала было бы не избежать: мол, я среди бела дня похищаю детей и куда-то их везу… Слава богу, я успел позвонить одному приятелю из милиции и попросил, чтобы тебя сначала доставили ко мне. Конечно, патрульным не передали, что ты, скажем так, представляешь для меня интерес. Поэтому они подвергли тебя обычному в таких случаях запугиванию. М-да, так-то вот. Тебе это все не интересно?

Коля, за секунду до этого широко зевнувший, посмотрел на министра – одними глазами, не поднимая головы – и осторожно сказал:

– Я домой хочу.

– М-да, ну, это невозможно, конечно же. У меня есть мазь хорошая, спазмолитик, от болей, хочешь? Я, правда, не знаю, поможет ли…

– Я домой хочу, – уже увереннее и громче повторил Коля. Он знал от папы, что если хочешь чего-то добиться от собеседника, нужно не давать ему сбить тебя с толку и упрямо повторять свой главный довод. Человек будет беситься, конечно, но потом сдастся и услышит тебя. А может, и сделает все, как ты хочешь.

Министр выдержал долгую паузу, как будто обдумывал предложение, а потом вдруг резко поднялся и стал неслышными шагами ходить из угла в угол. Он бы, вероятно, отошел к окну, но окон не было. Кабинет вообще напоминал коридор музея: узкий, длинный, почти пустой. С половинками колонн вдоль стен, паркетом и люстрой. Казалось, что сейчас из-за поворота выйдет экскурсионная толпа увешанных фотоаппаратами японцев. Но поворота, конечно же, тоже не было – кабинет заканчивался тупиком с небольшой створчатой дверью.

– Очевидно, придется рассказать тебе все с самого начала, – Вэ-А, замедлив шаг, подошел к Коле и присел на корточки. Его костюмные брюки задрались, обнажив полоски безволосой цыплячьей кожи над резинками носков. – Видишь ли, у нас тут, в нашем мире, довольно несовершенная юридическая система. Твой случай, например, не подпадает ни под одну известную мне статью. За последние четыреста лет вообще не было случаев, чтобы кто-то проникал в наш мир снизу. Зато я, позволив тебе проникнуть сюда, совершил самое настоящее преступление. Так что в некотором роде мое будущее зависит от тебя.

Он подмигнул Коле, встал и, похрустывая суставами, вернулся в кресло.

– Видишь ли, моя работа, в частности – следить за непроницаемостью Щита. Воздухозаборные отверстия, те, что в подвале, не должны быть видны, ни с одной, ни с другой стороны. Человеку не видны, я имею в виду. Дети… дети нашего мира постоянно проникают в скважины, этот твой Олег не один такой. Но, побродив по подвалам, измазавшись в голубином помете, они однажды возвращаются и теряют интерес к подобным прогулкам. Нижние люки для них запечатаны, невидимы. Нет даже возможности подсмотреть за вашим миром! И это хорошо, конечно же, это нам на руку. Потому что еще одна моя обязанность – это сохранение Тайны. Нижний Мир не должен знать о существовании Верхнего. А представь, что началось бы, сделай я Щит не двусторонним, как сейчас, а прозрачным сверху?.. Вылазки, попытки сбросить вниз записочку или еще как-нибудь напакостить! Да-а…

Вэ-А поморщился и плеснул из стоящего на бархате графина воды в стакан. Но пить почему-то не стал.

– Как же тогда Олег на балкон свалился? – решился нарушить молчание Коля. Губы пересохли, но попросить воды он стеснялся. Решимости, взявшейся невесть откуда несколько минут назад, снова как не бывало.

– Случайность! – развел руками министр погоды, и жест его был так трогателен, так жалок, что Коля ему поверил. – Авария, односторонний прокол Щита! Мы сразу же выслали бригаду, но твой Олег, вероятно, уже был там в момент прокола, и перехватить его мы не успели…

– Он не мой, – мрачно поправил Коля, имея в виду Олега, но министр его не слышал:

– Первая авария на моем веку, представляешь! Да за одно это могут уволить. А тут еще твой Олег. Мы хотели закрывать отверстие, но один из рабочих заметил мальчика внизу на перилах. На всякий случай решили проверить: оцепили район, вывезли людей, пересчитали. Оказалось, что мальчик – наш! К счастью, он не услышал возни возле люка, не успел насторожиться. Мы оставили группу быстрого реагирования, следили за ним… Боже мой, никому и в голову не могло прийти, что он потащит тебя за собой!..

Вэ-А промокнул бумажной салфеткой вспотевший лоб, ущипнул переносицу, как будто пытался снять несуществующие очки. На него было жалко смотреть, только глаза оставались по-прежнему текучими и безучастными.

– Что делать с тобой теперь, непонятно совершенно! Если дать делу ход, рассказать общественности правду – меня заклюют, уволят. Но и вниз тебя отправлять нельзя. У нас, конечно, есть технологии стирания памяти, наш мир ушел далеко вперед по сравнению с вашим, но – не в моем же министерстве… У меня попросту нет к ним доступа! Так-то было бы легче легкого – вж-жик!

Коле этот «вж-жик» не понравился, главным образом из-за жеста, который сделал Вэ-А: резко провел ладонью мимо виска, будто хотел рукой снести себе верхушку черепа. Мальчик попробовал встать, чтобы налить себе воды, но тело не слушалось, а от резкого движения снова заболела шея. Он и забыл про нее, заслушавшись министра.

– У тебя теперь, собственно, два варианта, – неожиданно спокойно закончил Вэ-А. – Был раньше еще один, но теперь он отпадает. В милиции мы тебя все равно уже оформили как запрещенного. Тебе сколько лет сейчас?

– Тринадцать.

– Это хорошо. Значит, всего год еще. Посидишь годик в нестрогой тюрьме, до наступления совершеннолетия… У нас это четырнадцать, – добавил министр, поймав удивленный взгляд мальчика. – Потом казнь, конечно. В соответствии с законом. Скажем, что у тебя невменяемость. Ну, и проникновение на технический этаж, конечно же, повесим.

– А второй вариант?

Вэ-А долго молчал, вероятно, взвешивая слова. Наконец, улыбнулся, растянув тонкие губы совсем уж в нитки:

– Второй – примкнуть к Запрещенным. Они… Хотя подожди. Ты ведь не знаешь, кто это такие. Как бы это получше объяснить?..

---

Никто не знает, откуда взялся Верхний Мир, как на нем зародилась жизнь, кто и когда решил спрятать его от Нижнего. Долгое время люди вообще не знали, что живут на поверхности дырявой сферы, внутри которой умещается целая планета. До края континентов доходили лишь немногие смельчаки и полководцы, но они считали обрыв, под которым плескалось море, краем мира вообще. Землю считали плоской, подобной пухлой оладье, плавающей в луже масла. Обширная сеть подвалов и воздухозаборных шахт тоже никого не смущала. Древние люди Верхнего Мира думали, что на этих безлюдных этажах живут души мертвых и не особенно часто заглядывали туда. А отдельных сумасшедших, которые пытались спускаться за край на веревках, долгое время было принято сжигать на костре или поднимать на смех – если они, конечно, вообще возвращались из своих экспедиций.

Когда ученые впервые доказали существование Щита и каким-то образом протолкнули вниз подзорную трубу (в Нижнем Мире в это время как раз бесчинствовал Чингисхан), их рассказам попросту никто не поверил. Потом чудаков стало больше, появились первые летательные аппараты, начались контакты между разными областями Верхнего Мира – и существование Нижнего пришлось признать. Была даже наспех создана новая религия: ее последователи верили, что Вселенная представляет собой систему вставленных друг в друга сфер…

– Что-то вроде матрешки. Ты знаешь, что такое матрешка? – спросил на всякий случай Вэ-А. Коля кивнул.

Так вот, полисферы – так называли себя фанатики – верили, что каждый следующий мир располагается на несколько сотен метров выше предыдущего. И попасть туда можно, только прожив достойную жизнь на поверхности своей сферы. Они всю жизнь они истязали себя очищающим голодом и молитвами, а иногда устраивали кровопролитные войны с врагами, чей единственный грех был в том, что они верили в другое. Но потом среди них стали появляться и здравомыслящие люди. Они не отрицали возможности существования Еще Более Верхнего Мира, но искать его стали не в голодных галлюцинациях, а с помощью разных приборов…

– Так началось Изучение. Один из двух главных процессов, лежащих в основе мирового порядка, – голос министра погоды вдруг задрожал, Коля был уверен, что он сейчас прослезится, но Вэ-А сдержался, а может, просто передумал.

– И что же вы изучаете?

– Небо. Мы пытаемся доказать, что там есть другой мир, с еще более совершенной маскировкой и другими высокими технологиями. Видишь ли, наше развитие здесь обгоняет ваше на пятьдесят, а то и сто лет. Почему бы не предположить, что еще выше есть мир, в котором люди тоже открыли что-то такое, чего у нас пока нет? Вдруг мы живем не в Верхнем Мире, а в каком-нибудь среднем?

– И вы что-то уже нашли?

– Если бы мы знали, что искать, то нашли бы. А так мы просто, как говорится, тычем пальцем в небо, – Вэ-А улыбнулся собственной шутке.

– И что, целое министерство занимается этим? Тычет пальцем?

– Нет, что ты. Целая страна. Несколько стран…

До начала двадцатого века Изучением занимались разрозненные группы энтузиастов. Были школы, факультеты при вузах, но все они двигались в разных направлениях. Про некоторых, как их называли, изученцев ходили жуткие слухи. Рассказывали, что в одной лаборатории над Европой попытались вырастить летающего человека, способного проникать через Щит, подобно голубям. Сколько человек там замучили, неизвестно до сих пор.

В какой-то момент правители главных государств Верхнего Мира решили взять Изучение под свой контроль. Для этого была создана система министерств, в которых работали уже не ученые (потому что ученого не так-то легко заставить делать то, что нужно), а солдаты и просто хорошие, дисциплинированные люди. Поскольку некоторые эксперименты, проводимые под знаменем Изучения, были опасными, была создана центральная система оповещения. Заслышав ее сигналы, люди должны были покинуть свой квартал или спуститься в убежище.

– Впрочем, я отвлекся, – покачал головой министр. – Конец дня. Мне трудно сосредоточиться.

Одновременно с Министерствами Изучения во всех странах стали открываться и Министерства Погоды. Самоотверженные люди, работавшие в них день и ночь (при этих словах глаза Вэ-А опять как будто бы увлажнились), должны были проникнуть в тайны Щита и овладеть технологией маскировки.

– А зачем это было нужно? – спросил Коля, морща лоб. – То есть, Щит же и сам работал. Зачем создавать Министерство, которое будет следить за тем, что и так работает?..

– Мы боялись, конечно же. У вас, по словам наблюдателей, начиналась эра воздухоплавания. Кто-то мог проникнуть в тайну нашего мира. Вдруг началась бы война?

– Так у вас же тут наука далеко ушла, вы же сами сказали. Вы бы ее что, не выиграли?

– Не будем об этом. Это не имеет отношения к тому, о чем я хочу тебя попросить.

– А что имеет?

– Обрушение…

Неизвестно, с чего оно началось. В учебниках истории написано, что одно государство запустило слух о том, что их Изучение дало какие-то плоды. Испугавшись, что тайны Еще Более Верхнего Мира окажутся в руках одного правителя, государства-соседи развязали войну. И взорвали многие тысячи бомб, заранее спрятанные в подвалах. В ответ на это пострадавшая страна применила свои бомбы, и так далее.

Может быть, все было и не так. Может быть, конструкции, на которых держался мир (никто так и не смог внятно ответить, как это ему удается), просто не выдержали. В общем, в какой-то момент Верхний Мир начал рушиться. Целые области, целые континенты стали падать в океан, сплющиваться или просто сгорать. У соседей внизу шла Первая Мировая Война, и обломкам, падающим с неба, никто не удивлялся. А может, маскировка работала до последнего. В общем, Тайну удалось сохранить, а проколотый в нескольких местах Щит – заштопать.

– Мы к тому времени уже смогли синтезировать вещество, из которого состоит Щит. Пусть не так хорошо, как исходное, но оно работало. Увы, вскоре мы столкнулись с проблемой, которую не смогли разрешить никакие министерства…

– Голод? – спросил Коля, припомнив что-то из школьного курса истории.

– Нет. Перенаселение.

Летательные аппараты – не иларты, конечно, но тоже неплохие – были тогда у всех. Обрушение шло довольно медленно, и многие жители пострадавших областей сумели спастись. Прокормить их было несложно: благодаря развитию технологий и гидропонным (Коля не стал спрашивать, что значит это слово) теплицам еды хватало на всех. Но вот места – его стало в обрез. Территория Верхнего Мира уменьшилась почти втрое. Люди жили буквально на головах друг у друга.

Какое-то время помогало строительство высотных домов, но потом целый город провалился на технический этаж и едва не рухнул в море – подвалы не выдержали веса тяжелых зданий.

– И тут я подхожу к самой важной части…

«Слава богу!» – едва не сказал Коля. То есть, слушать все это было интересно, но министр говорил уж слишком театрально, слишком кривлялся, когда рассказывал. Казалось, этот рассказ он отрепетировал заранее и теперь хочет похвалиться, как много всего он запомнил.

Итак, были опробованы разные методы борьбы с перенаселением. Но самым лучшим в итоге был признан лишь один: во всех уцелевших странах, на всех островах Верхнего Мира ввели жесткий контроль за рождаемостью.

– Ты знаешь, что это такое, мальчик?

– Типа, как у нас в Китае? В каждой семье чтоб было не больше одного ребенка?

– Да, правильно. Только у нас детей вообще запрещено иметь. Почти всем. То есть, сейчас-то уже попроще, конечно. Раньше их разрешали заводить только разным важным людям. Сейчас проще.

Все население Верхнего Мира было поголовно посчитано. Каждому человеку выдали «Разрешение на пребывание в мире» – особую бумагу, точнее, пластиковую карточку, терять которую нельзя было ни при каких обстоятельствах. Под страхом смерти. А впрочем, нет, не каждому. Разрешений на всех не хватало, и некоторыми людьми пришлось пожертвовать. Все было честно: все тянули жребий, и кому-то не повезло. А самые честные, самые смелые жители мира добровольно расстались с жизнью, чтобы не мешать своим товарищам. Это была огромная жертва, но она позволила снова наладить жизнь, обеспечить каждому человеку в Верхнем Мире нормальное жилье, лечение от болезней. Детям, которых теперь рождалось по десять-двадцать в год, тоже полагались разрешения. Конечно, если ребенок терял свою карточку, его не казнили – просто штрафовали родителей. Ясно же, что ребенку не втолкуешь, как важна эта карточка. Опять же, все эти подвижные игры. Впрочем, если маленький недотепа терял свое разрешение трижды, новое ему уже не выдавали. Он становился запрещенным ребенком.

– Так вот откуда взялись запрещенные дети!

– Не совсем. Чтобы потерять три карточки, нужно быть все-таки совсем глупым и недисциплинированным. В нашем мире таких детей мало, – гордо сказал Вэ-А. – Но многие семьи просто заводили детей в обход закона. Мы не изверги, чтобы лишать жизни беззащитных созданий, но разрешения им не выдавались, конечно же. До четырнадцати лет такие запрещенные дети жили, как могли – не имея возможности ходить в школу, не имея даже права свободно гулять по улице. Потом, конечно же, следовала казнь.

Видя, как побелел Коля, министр тут же добавил:

– Ничего не поделаешь, суровые времена требуют суровых мер! И не смотри на меня так, не я же подписывал все эти указы! Я всего лишь слежу за тем, чтобы техника работала, я вообще не отвечаю за людей. И потом, на многих взрослых эти казни подействовали, теперь у нас в год появляется от силы один запрещенный ребенок! И, пойми ты, жалеть их нечего. Это же зверята! Представь, родители совершают ошибку, приводят маленького человечка в мир – и тут он узнает, что он не такой как все! Что он хуже! Играть с соседскими детьми ему нельзя, гулять можно только в специально отведенной для этого зоне. А если родители попадаются еще на каком-нибудь нарушении, он отправляется не в роскошный приют, как нормальные дети, а в тюрьму! После этого многие запрещенные затаивают обиду на мир и начинают мстить. Они избивают своих сверстников, бегут из дома, крадут, скрываются от милиции бог знает до какого возраста. Они террористы, наконец! Недавно взорвали одну из лабораторий Министерства Изучения…

– Посмотрел бы я на вас, если бы вас должны были казнить, – сказал вдруг Коля со злобой. Министр всплеснул руками:

– Ты прав! Я их не осуждаю! Они затравленные, беспомощные создания, которым некуда пойти. И я бы против них вообще ничего не имел, если бы они не мешали моей работе!

За дверью в глубине кабинета раздался какой-то шум. Ручка начала неуверенно поворачиваться. Услышав это, Вэ-А вскочил и, подбежав к двери, налег на нее всем телом. Коле показалось даже, что он что-то пробормотал в щель между створками.

– О чем это я? – спросил вспотевший министр, вернувшись. – Ах да! Запрещенные. Есть одна опасная группа, дети разных возрастов. Несколько подростков, насколько я знаю. Здесь, в Верхней Москве. Они сами себя называют Задети. Глупое название, если спросишь меня, ну да не о том речь. Они представляют очень большую опасность для нашего мира, для нашей Тайны…

– Какую?

– Прежде всего, они любопытны. Это всегда самое страшное. Вот скажи мне, ты знаешь, как называются планеты в Солнечной системе? Хоть несколько? – спросил вдруг Вэ-А.

– Спрашиваете!.. Конечно. Уран, там, Плутон, Марс. А что?

– А скажи, мальчик. Это знание, эта информация – она тебе как-то нужна в жизни? – министр хитро прищурился. – Не в школе, не чтобы отвечать на уроках, а в повседневной жизни. То есть, ты смог бы играть или, я не знаю, ходить гулять, если бы не знал всего этого?

– Да, – подумав, ответил, Коля. Он не понимал, к чему клонит этот странный человек.

– Вот именно! Дети вечно суют свой нос, куда их не просят. Никогда нельзя сказать с уверенностью, что они знают, а чего нет. Со взрослыми проще! Когда они сами еще дети, они постоянно лезут в подвалы, задают вопросы, но потом вырастают и успокаиваются! Уже не лезут, уже не задают! Они знают только то, что им нужно, только то, что помогает им зарабатывать деньги и, там, радоваться жизни. Насколько с ними проще!

– Кому проще, вам? – спросил Коля, почти потеряв нить разговора.

– Не мне… – министр, раскрасневшийся было и чуть не начавший хлопать в ладоши, снова утих и сделался серьезным. Из-за двери звуков больше не доносилось. – Разным людям. И им самим друг с другом проще, в первую очередь.

Итак, московские запрещенные, те самые Задети, каким-то образом научились снимать маскировку Щита. Зачем они это делают, из озорства или с какой-то целью, Вэ-А не знал. Но он уверен: и сегодняшняя авария, и еще несколько на прошлой неделе – были делом их рук.

– И вы хотите, чтобы я пошел к ним и для вас шпионил? – перебил министра Коля.

– Да, именно. И если ты выяснишь, как именно они открывают люки, и передашь эту информацию моему человеку, через год сможешь отправиться не на казнь, а домой! Честно слово государственного деятеля!

Коля не поверил своим ушам. Все эти ужасы ему рассказывали – чтобы всего лишь предложить стать шпионом? Сердце забилось учащенно, боль во всех мышцах отступила. Он знал, что настоящие герои (из комиксов и книг) в такой ситуации обязательно бы сказали, что не станут совершать подлость и доносить на друзей. Но…

Запрещенные-то не были ему друзьями. Он никого из них вообще не знал. И в мире этом задерживаться не собирался, особенно для того, чтобы в какой-то момент стать обезглавленным трупом – или как тут у них принято казнить.

Выбор был так очевиден!.. Он подыскивал слова, чтобы заявить Вэ-А о своем согласии, но тот, видимо, истолковал его молчание по-своему.

– Я понимаю, ты надеешься сбежать из тюрьмы гораздо раньше. Что ж, не отрицаю такой возможности: бывали прецеденты. Более того, я хочу предупредить: жизнь с запрещенными – не сахар! Есть ты будешь, когда придется, а спать, возможно, не будешь вовсе, по крайней мере, в некоторые дни. В нестрогой тюрьме в этом смысле условия гораздо лучше… Ты не обязан давать ответ сейчас! Подумай одну ночь, я вызову тебя еще раз на завтра. Выспись в камере, прими ванну, поужинай. Сегодня тебя все равно должны забрать, я не могу держать тебя здесь весь день. Или, может быть, ты согласен уже сейчас?..

Коля был согласен, вообще-то, но решил, что ночь раздумий ему в любом случае не помешает. Если только…

– А в тюрьму меня опять повезут в мешке номер два? – он вздрогнул, ощутив на лице вязаный сумрак.

– Боюсь, что да, – грустно вздохнул министр, – но знаешь, что? Ехать тут пять минут от силы. А в камере, когда на тебе его оставят, чтобы ты всю ночь лежал смирно, а не разгуливал туда-сюда – сними этот мешок. Но запомни, не раньше, чем доберешься до камеры и останешься один!

– В смысле? А магнетрон? (И как он запомнил это название?)

Министр долго молчал, улыбаясь тонкими, нитевидными губами.

– Магнетрона там нет. В мешке номер два – обычная свинцовая чушка. Это, знаешь ли, тест. Если человек способен подчиняться… Если он дорожит своей жизнью, не пытается казаться смелым и отчаянным – он не снимает мешок.

– А если снимает?

– Тогда ему надевают мешок номер три.

---

Когда дверь за очередным конвоиром – на этот раз молчаливым и довольно щуплым – закрылась, Коля, стараясь унять дрожь в пальцах, стянул с головы мешок.

Его окружали кафельные стены приятного зеленого цвета. В комнатке (назвать ее камерой не поворачивался язык; камера должна быть с цепями, крысами и надписями на стенах) стояли кровать и стол. На столешнице с алюминиевым ободком – как в кафе! – стоял ужин в коробках из фольги и пакет сока, томатного, незнакомой марки. В углу стояла душевая кабина с тяжелыми стеклянными створками и кучей блестящих хромированных рычажков.

Коля пнул лежащий на земле мешок номер два – тут же, впрочем, пожалев о своем поступке – и отправился, прихрамывая, в сторону кровати. Он едва успел сесть на застонавший матрас, как тут же снова вскочил: из ниоткуда раздался хриплый утробный голос:

– Добро пожаловать, мальчик. Давненько они никого сюда не сажали…

ГЛАВА 4. КРЫСОЕД

Обладатель хриплого голоса родился в Верхней Москве в годы повального увлечения заграничными имена. Детей появлялось на свет немного, и родители подчеркивали, как могли, уникальность своих отпрысков, называя их Стивами, Марками и Джессиками.

Отец был видным работником посольства и, как это тогда называлось, борцом с последствиями Обрушения, так что завести ребенка ему разрешили сразу же, по первому запросу. Мальчик, появившийся на свет через год, получил имя Крис – к счастью, сверстников у него было немного, а братьев и сестер не было вовсе, поэтому он дожил до десяти лет, не задумываясь о том, как легко его имя переделывается в «Крысу».

В год, когда Крис должен был оставить дом, родителей и любимую гувернантку и перебраться в частную школу на каком-то далеком острове, вдруг случилась трагедия: машину его отца обстреляли неизвестные террористы, которых так и не поймали. Поговаривали, что это были друзья и родные «последствий», с которыми отец Криса когда-то «боролся».

Глава немногочисленного семейства скончался, так и не приходя в сознание. Овдовевшая мать получила солидное содержание, но вскоре тоже умерла – от цирроза печени, как объяснили зареванному подростку Крису равнодушные доктора. Мальчику было тринадцать, и он, по закону, должен был прожить год под опекой хмыря, назначенного государством (впрочем, довольно милого), прежде чем стал бы хозяином квартиры и полноправным гражданином Верхнего Мира.

Но он так и не стал – ни хозяином, ни вообще кем-либо. В результате сложной интриги, зачинщик которой был неизвестен ему до сих пор, Крис оказался сначала на улице – без разрешения, разумеется, – а потом и в тюрьме. В зеленой камере с душевой кабиной в углу. За год, что он там просидел, к нему не пришел ни один посетитель, хотя когда-то у его отца было много друзей и коллег, и некоторые даже приводили своих детей к ним в гости. Очевидно, кто-то очень старался, чтобы всякая память о Крисе исчезла. И однажды – перестарался.

---

Впрочем, он не знал, что произошло на самом деле: то ли снаружи случился какой-то переворот, то ли в тюрьме отказал какой-то компьютер. А может, кто-то действительно вычеркнул запись о нем даже из Списка Запрещенных Детей. Но в какой-то момент тюремщики, до тех пор навещавшие его трижды в день, просто перестали приходить. Доставка еды по-прежнему работала: из щели в стене исправно выдвигался поднос с горячим обедом, откуда-то сверху падали прочные картонки с соком и молоком (Крис никак не мог поймать момент их появления, хотя несколько раз специально ждал, сверля глазами потолок). Но в остальном складывалось ощущение, что о существовании пленника забыли. С одной стороны, ему это было на руку: приближался день четырнадцатилетия, и если бы все шло, как раньше, то его бы наверняка казнили. Но с другой стороны, сидеть в камере до старости и питаться однообразными котлетами и лапшой ему тоже не хотелось.

И он стал готовить побег.

Он исследовал каждый миллиметр камеры, исцарапал ногтями каждую щель, подолгу сидел в душевой кабине, пытаясь выломать решетку стока. Металлический унитаз казался неприступным, но он даже его пытался сдвинуть. Однако помогла ему, как это часто бывает, случайность, а вовсе не упорство или до мелочей продуманный план.

Однажды на обеденном подносе вместо обычного пластикового ножа оказался настоящий. Нож был тупой, столовый, с легкомысленной светло-розовой ручкой – но он хотя бы не гнулся, когда Крис пытался откручивать им шурупы. Он так и не узнал, что это было: подарок повара, знавшего о его судьбе, или ошибка системы, формировавшей обеденные пайки; по слухам, в камерах-люкс, куда сажали смертников в последний день перед казнью, последний ужин сервировался по всем правилам, с салфетками и приборами. Впрочем, все это было неважно.

В первую очередь он устроил тайник для ножа. На случай, если тюремщики вспомнят о нем однажды и придут осматривать камеру. Он знал, конечно, что подобный визит в любом случае чреват смертью, но не хотел лишний раз искушать судьбу.

Затем он потратил еще несколько дней на то, чтобы проверить все щели и отверстия уже с помощью ножа. Ему удалось, наконец, вынуть решетку стока. Просунув руку в образовавшуюся дыру, он нащупал потайные винты, на которых держалось керамическое дно. А под дном обнаружилось сырое цементное пространство, вроде чуланчика, с покатым полом, срывающимся в канализационный люк…

---

– А почему ты тогда до сих пор здесь, за стенкой? Ты ведь и есть Крис, да? Почему ты не сбежал? – спросил Коля, когда обладатель хриплого голоса в очередной раз умолк. Говорить Крису, видимо, было трудно. Паузы между словами были частыми и долгими, почти невыносимыми. Коля не знал, сколько уже слушает неторопливого рассказчика. Может быть, час, а может быть, и всю ночь.

– Почему я не сбежал? Видишь ли, я слишком долго возился…

Пробравшись под керамическую плиту, Крис не рискнул нырять в канализационный люк. Он знал, слышал от какого-то взрослого, что там его ждут химикалии, призванные убивать и растворять все, что в них попадает. Можно было рискнуть и спуститься в него, упираясь в стенки руками и ногами, а потом свернуть в какое-нибудь безопасное ответвление, но он, во-первых, не был уверен, что в канализации вообще есть безопасные участки, а во-вторых, не знал, сколько ему придется лезть, и боялся не выдержать. Поэтому он стал ковырять ножом стену чуланчика. Цемент размок и легко крошился, поэтому вскоре он проделал достаточно глубокую дыру, которая вела вниз и в сторону от канализации.

На то, чтобы добраться до подвалов тюрьмы, ушло около года. Он посвящал нудной, изнуряющей работе все время и поначалу старательно оберегал свою тайну: каждый вечер возвращал керамическую крышку на место, вставлял на место решетку стока, прятал нож. Но потом, когда вырытый им проход стал настолько глубоким, что ему стало лень выбираться наружу (он возвращался в камеру только за едой, да и то не каждый день), он плюнул на осторожность. Дело пошло быстрее.

Наконец, однажды он добрался до подвалов тюрьмы, переходивших в технические этажи Верхнего Мира. Не зная и не понимая архитектуры здания, Крис слепо нырял во все скважины и лазы, которые находил, но они приводили либо в тупик, либо к стенам других камер. Он даже нашел более короткий путь к своей собственной. Заглянув однажды в какую-то щель, он с удивлением увидел мятую постель, раскуроченную душевую кабину и стол, заваленный несъеденными обедами.

Впрочем, раньше ему казалось, что еды на столе было больше… Может быть, это обман зрения?

Вернувшись в камеру в тот день, он не заподозрил неладное: поел за столом, как раньше. Принял душ, балансируя на краю канализационного люка. Лег спать. И на следующий день повторил то же самое.

А на третий вдруг понял: обеды из ниши больше не появляются и сок не падает с потолка. О нем окончательно забыли.

Поначалу он запаниковал, да так сильно, что едва не начал ломиться в дверь и кричать, привлекая внимание каких-нибудь обходчиков. (Должны же они хотя бы иногда забредать в эту часть тюрьмы, слышать звуки, раздающиеся из коридоров?) Но потом Крис решил, что свобода, которую он почти завоевал, дороже горячей еды. Тщательно заметя за собой следы, он углубился в подвалы.

Он несколько раз принимался рыть новые тоннели, ведущие наверх или вбок. Чуть не потерял зрение: особо едкая пыль вдруг ссыпалась ему прямо в глаза, когда он пробил ножом очередной цементный карман. Он потом лежал несколько часов почти без движения, стараясь выплакать предательские крупицы. А еще он однажды случайно выкопал лаз в какую-то комнату и едва не начал расшатывать половицы, чтобы пробраться в нее. Но, к счастью, вовремя услышал доносившиеся из нее голоса – тюремщика и его жертвы. Очевидно, это была комната для допросов или что-то в таком же духе… Так прошел еще один год, а может, и больше. Он потерял счет времени в этом круглосуточном сумраке.

– А ел-то ты что? – спросил Коля, уже зная, что ответ ему не понравится.

---

Крис от скуки часто разговаривал сам с собой, а один раз даже решился поболтать через стену с заключенным-психом, которого посадили в его бывшую камеру. Подросток, находившийся на последней стадии отчаяния (смерть должна была прийти за ним через неделю), тоже задал тогда вопрос про еду. Он считал, что разговаривает с призраком, с порождением своего же разума, и все же проявил некоторый интерес к жизни невидимого собеседника.

– Здесь много крыс и голубиных гнезд, – ответил Крис психу. – У меня есть нож и горячая труба, уж не знаю, что по ней течет. Я ем яичницу с мясом, а если надоедает, достаю из мусоропровода хлеб и овощи. Знал бы ты, сколько детей ненавидят хлеб и овощи. Они их выбрасывают, дураки.

Именно тот псих и придумал Крису новое прозвище – Крысоед. Сам бы он до такого не додумался. Через неделю плачущего, исцарапавшего себе все лицо подростка казнили, и Крысоед снова остался один.

Копать тоннели ему надоело, но он все еще занимался этим, чтобы чем-то себя занять. Еще через несколько месяцев он пробил новую дыру в самой дальней стене подвала – уже не ножом, который давно превратился в металлический огрызок, а железкой, найденной здесь же, в подвалах, и старательно заточенной. Дыра тут же стала втягивать в себя воздух, как пылесос. Просунув в нее голову, он увидел огромный вентилятор, гнавший воздух по необъятному коридору. Если бы дыра была больше, Криса наверняка засосало бы внутрь, и лопасти разрубили бы его на части. Но дыра была слишком узкой, и он остался жив.

Крис не знал, радоваться этому или нет. Он очень устал жить в подвале и питаться крысиным мясом…

– И чем все закончилось? – Коля терял терпение. Болтливый собеседник мешал ему сосредоточиться. А он хотел обдумать предложение министра погоды, пока за ним не пришли.

– Ничем. Точнее, ничего не закончилось. Я понял, что коридор с вентилятором – часть системы воздухоснабжения. Я неплохо знал устройство Верхнего Мира. Стал ковырять стену над коридором – и нашел вспомогательный воздуховод. Это такой узкий рукав, в котором нет вентиляторов. Он должен вести либо на поверхность, к скважине, либо в Нижний Мир.

Сердце Коли вдруг на секунду замерло, забыло сделать удар. Нижний Мир? Крысоед откопал проход в Нижний Мир?! И все еще сидит где-то за стенкой, вместо того, чтобы убежать?

Тут что-то было не так. Пытаясь не выдать своего волнения, Коля придвинулся вплотную к стене, из-за которой, как ему казалось, звучал голос, и тихо спросил:

– Погоди-ка… Ты хочешь сказать, что у тебя есть возможность сбежать отсюда в Нижний Мир?

Крис-Крысоед помолчал.

– Нет. Больше у меня нет такой возможности… Я говорил, что потерял слишком много времени впустую. Я вырос. Мне теперь двадцать с лишним. Тот воздуховод стал для меня чересчур узким. Я не смог бы протиснуться в него, даже если бы захотел… Скажу честно, я даже пытался, но решил, что умереть, застряв там, было бы глупо… Я думал расширить его, но там железные стенки.

Коля не верил своим ушам: проход! Ведущий прямо домой! И только какая-то кафельная стена стоит на пути между ним и свободой! Или даже не стена, а…

Он вдруг с подозрением, как будто видел ее в первый раз, осмотрел свою камеру. Спина его моментально вспотела, кровь прилила к лицу. В ушах застучало, как будто кто-то ломился из головы наружу.

– Последний вопрос, Крис, – произнес он хрипло, – а я сейчас сижу случайно не в…

– Да, конечно. Это моя бывшая камера.

---

Нож не понадобился. Крис подсказал ему, что металлический кант, идущий вокруг стола, легко снимается – достаточно подцепить ногтем пару шурупов, и он отойдет. «Под ним когда-то был тайник, я проделал в мягкой столешнице углубление и держал в нем мой нож», – похвастался бывший хозяин камеры.

Следуя подсказкам нежданного избавителя, Коля оторвал тонкую металлическую полосу и с ее помощью вынул решетку стока.

– А ванну саму как поднять? – крикнул он в темноту.

– Там веревки должны быть, – ответил Крис, – я из простыней плел. Нашарь рукой и тяни…

Коля нашарил и потянул, но веревки давно сгнили и оборвались. Он попробовал, взявшись за дырку стока, двигать ванну руками, но она только скрежетала и не сдвинулась ни на сантиметр. Пыхтя и чувствуя, как на лбу набухает жила, Коля обессиленно сел на пол камеры.

– Эй! Может, ты… вылезешь и… поможешь мне? – спросил он, глотая воздух в паузах между словами.

Крис рассмеялся. Звуки теперь лились не из стены, а из холодного, пахнущего сыростью пространства под кабиной.

– При всем желании не могу, дружище! Дыра, через которую я вылезал, для меня тоже слишком узкая. Придется уж тебе самому! И торопись, скоро может прийти надзиратель, – в голосе Крысоеда слышалось нетерпение, и Коля его понимал: еще бы, десять лет, или сколько там, просидеть без людей в подвале. На его месте мальчику тоже хотелось бы, чтобы гость проходил побыстрее, а не мялся… в прихожей.

Наконец, Коля придумал, как быть. Уперевшись обеими ногами в стену душевой кабины, он лег на холодное дно и просунул пальцы в щель. Теперь движение стало похожим на приседания с гантелями, которые на его глазах каждое утро проделывал папа. Только плоскость другая – горизонтальная, а не вертикальная. Упираясь изо всех сил, он распрямил ноги – и отодвинул дно!

Желание поскорее выбраться из камеры толкало его вперед, однако, прежде чем нырнуть в тоннель, он наскоро распотрошил готовый обед и набил карманы хлебом и чем-то вроде рыбных палочек. Когда ему представится случай поесть, он не знал, а переходить на крысиное мясо так скоро ему не хотелось.

Наконец, еле-еле протиснувшись в узкую нору (то ли Крис был более щуплым, когда бежал отсюда, то ли стенки осыпались), он оказался в подвале. Из дыры за его спиной лился слабый свет, но он не мог рассеять тысячелетнюю темноту подвала.

– Крис? – позвал Коля, внезапно испугавшись. – Ты здесь, друг?

– Я здесь, – раздался голос откуда-то сбоку, – но с чего ты взял, что я тебе друг?..

И Коля почувствовал, как холодный металл скользит по его руке.

---

Все решили рефлексы.

Коля не успел понять, что происходит. Он дернулся вбок и упал, споткнувшись о какую-то трубу. Металл просвистел над ним. Если бы не падение, он сейчас недосчитался бы уха, а то и всей головы.

Глаза постепенно привыкали к сумраку подвала. Коля увидел, что буквально в паре шагов перед ним медленно ворочается какая-то масса. Он отскочил назад еще на метр, ободрав локоть о ржавый бок какого-то агрегата, и окончательно рассмотрел своего противника. Крысоед был жалок: тощий, заросший волосами до пояса, с бледной кожей. Однако у него было оружие. И отсвет на полукруглом, похожем на серп лезвии подсказал Коле, что враг снова поднимает руку. Но господи, как же медленно он это делал!..

Коля глубоко вздохнул и, вспомнив скорее телом, чем головой, что нужно делать, когда на тебя вот так неумело нападают с ножом, ушел с линии атаки. Затем перехватил запястье ошалевшего Криса и вывернул ему руку. Бледное тело обмякло неожиданно быстро. Коля удивился, до чего же легок и слаб его враг. Видимо, диета из отбросов и крысиного мяса не пошла ему на пользу.

– Как ты?.. – пробормотал Крысоед и задохнулся, не закончив вопроса.

– У нас это называется айкидо, – Колю распирало самодовольство. – Я с восьми лет в секцию хожу. Еще хочешь? Или хватит?

Он вдруг понял, что может запросто сломать руку этому белесому монстру. На тренировках он никогда не доводил прием до конца, а сейчас легко мог бы это сделать. Осознание власти, однако, быстро перешло в отвращение. Он пинком отбросил в сторону Крысоеда и подобрал его нож, вблизи оказавшийся обычным заточенным о камень куском железа.

– Значит, ты меня для этого выманивал? Хотел сожрать, небось, да?

– Тебя не сожрешь, ты жесткий, – с кислой улыбкой ответил Крис-Крысоед. Или уже людоед?

– Но изначально план был такой, да?

Враг ничего не ответил. Он сидел, глядя в пол, и дул на безжизненно висящую кисть.

– Подожди-ка, – нахмурился Коля, пораженный внезапной мыслью. – А псих, про которого ты рассказывал. Из твоей камеры. Ты его съел?

Крысоед захихикал. Стало ясно, что он немного не в своем уме.

– А проход? Ты наврал про тоннель в Нижний Мир, да? Чтобы выманить меня из камеры? Говори! – он выставил нож и сделал шаг в сторону монстра. Тот перестал смеяться и ответил неожиданно высокомерно:

– Ты сам-то понял, что сказал? Какой кретин полезет из камеры в Нижний Мир? Да там же одни уроды живут!

Произнеся эту фразу, он вдруг как-то подобрался: сел, выпрямив спину, и перестал трясти вывихнутой рукой. Коля поразился перемене. Только что перед ним сидела волосатая обезьяна, а теперь его собеседник, впервые с момент его появления в подвале, обрел человеческий облик.

Он даже подумал, что Крис, наверное, тут так давно живет, что сошел с ума. «У него, наверное, раздвоение личности, – подумал мальчик, гордый тем, что читал про подобные случаи в какой-то книжке. – Иногда он Крис, и тогда он нормальный, а иногда Крысоед». Впрочем, мысль эта тут же пропала, вытесненная более важной.

– Значит, проход существует?

– Ну, существует. А ты пожрать ничего не взял?

Свободной рукой Коля вынул из кармана котлету. Крысоед вскочил, но, вспомнив то ли про нормы приличия, то ли (что более вероятно) про айкидо, снова сел и сложил руки на груди.

– Если скажешь, где проход, отдам всю еду, которая у меня есть.

– Дай хоть что-нибудь, – жалобно проскулил Крысоед. – Я дня три ничего не ел! Крысы слишком шустрыми стали в последнее время…

В обмен на котлету одичавший пленник показал ему лестницу, приставленную к дыре в потолке. Держа наготове нож, Коля направился к ней в обход монстра. Впрочем, тот казался совершенно обессиленным и неопасным: драка окончательно истощила его.

Поднявшись по лестнице, Коля увидел несколько досок, криво прибитых к утопленным в цемент балкам.

– А дальше что? – спросил он.

– Ковыряй, – сквозь чавканье ответил Крис-Крысоед, – снимай доски. За ними проход. Наверху.

Нож вошел в сырое дерево, как в буханку хлеба. Расшатав несколько гвоздей, Коля осторожно поднял пару досок и просунул голову и плечи в получившуюся дыру. Свет, от которого он уже успел отвыкнуть, заливал все вокруг. Проморгавшись, он увидел, что находится в пустой комнате, посреди которой стоял единственный стул.

А на стуле, поджав ноги и истекая кровью, сидел… Олег!

---

– Коля? – оторопело спросил белокурый мальчик, щуря подбитый глаз.

И вдруг закричал:

– Беги, Коля, вниз! Они из-за двери следят!

Дальше все было, как в кошмарном сне, только в десять раз быстрее.

Дверь в камеру для допросов – краешком сознания Коля понял, что это именно она, что Крысоед обманул его – начала со скрежетом открываться. Олег кубарем скатился со стула и подбежал к нему:

– Да лезь же ты вниз, балда!

Он толкнул Колю обратно в подвал и тот, не удержавшись на лестнице, упал на холодный пол, отбив руки. Белесое чудовище тут же склонилось над ним и снова принялось мерзко хихикать. Не успев сообразить, что делает, Коля ударил Крысоеда железкой. В ту же секунду сверху ему на спину упал продравшийся через дыру Олег. Крысоед, атакованный сразу с двух сторон, завыл и начал кататься по полу. К его плачу примешивались доносившиеся сверху голоса:

– Принесите лом!.. Он там!.. Быстро, ну!..

– Коля, я… То есть, ты, – бормотал Олег, – там они, они меня…

Он влепил этой белокурой физиономии отозвавшуюся эхом пощечину. Олег перестал бормотать и уставился на него.

– У нас мало времени, – зло произнес Коля, удивившись своему тону. – Скоро начнется погоня. Ты иди вдоль той стены, я пойду вдоль этой. Ищи дыру, которая втягивает воздух как пылесос. Ты понял?

Мальчик кивнул.

– Кто это, Коля? – спросил он, указывая на Криса.

– Потом расскажу. Давай, быстро, ищи такую дыру!

Сверху уже доносились удары лома и треск отрываемых досок. «Сейчас, голубчики, – злорадно подумал Коля, почему-то вспомнив министра, – сейчас вы поднимете досочки и найдете под ними цементик. Давайте, ломитесь!» Он, конечно, понимал, что орудуя ломом, несколько тюремщиков справятся с хлипким цементом быстрее, чем это сделал когда-то Крис. Однако несколько минут у них в запасе было.

Подвал и впрямь был огромным. Отойдя к стене, Коля потерял Олега из вида, хотя слышал, что тот идет вдоль стены, спотыкаясь по пути о бесчисленные трубы и поминутно кряхтя.

Откуда на нем следы побоев?.. Они, что же, избивают тут детей?..

Времени думать об этом не было. Сзади уже шарил по полу луч карманного фонарика. Видимо, тюремщики достаточно расширили дыру, и один из них смог просунуть внуть руку с фонарем. А может, кто-то уже спускается в дыру по лестнице и, щурясь, выискивает в темноте двух мальчиков.

Хотя, наверное, все же одного мальчика. Они же пока не знают, что Коля тоже сбежал… Или знают? Хорошо хоть, сзади надрывался Крысоед, заглушая своими криками шум, издаваемый беглецами.

– Сюда, Коля! – позвал вдруг Олег откуда-то из угла. Споткнувшись и вывернув из пола кирпич, он бросился на крик.

Дыра. Втягивает воздух. Как пылесос. Получилось!

– Так, слушай меня. Тут, наверху, должна быть еще одна дырка. Она ведет в какой-то коридор или лаз, короче, неважно. Я тебя сейчас подсажу на плечи, и ты в нее заберешься. А потом подашь мне руку и втянешь меня тоже наверх. Потом быстро ползем направо, пока они нас не нашли.

– Коля, – сказал вдруг Олег серьезно, и отсвет пляшущего где-то вдалеке фонаря выхватил бледное, с искусанными губами лицо и серые глаза, один из которых был, как клумба в дождь, окружен лиловой лужей фингала. – Коля, я ничего отцу не говорил! Ты не думай, я тебя не предавал, они меня самого схватили!

– Знаю, знаю, дурак! – с раздражением прокричал Коля. – Они за тобой следили, от самого люка. Лезь наверх! Ну!

Никак не верилось, что все это происходит на самом деле.

Где-то далеко надрывался раненый Крысоед – первый запрещенный ребенок, сумевший пережить день своего четырнадцатилетия в этой тюрьме. Бухали по ржавым железкам сапоги надзирателей. Выла запоздало включенная сирена.

А Коля Карпенко, мальчик из Нижнего Мира, только что совершивший самый дерзкий побег в истории Верхнего, полз по узкой воздухозаборной шахте позади своего нового друга. И боролся с желанием укусить Олега за голую щиколотку, чтобы тот полз быстрее.

В голове, прорывая туман ликования, билась одна-единственная мысль:

«Не, ну я все-таки не понимаю… Как можно без носков кеды носить?»

ГЛАВА 5. ПРЫЖОК

Молча ползти в темноте было скучно, но сверху время от времени доносились крики и шум озабоченной беготни, так что мальчики старались даже дышать как можно тише, опасаясь выдать себя. Однако чем дальше они продвигались, тем плотнее становилась тишина. Вскоре стало ясно, что здание тюрьмы осталось позади. Сверху прорвался еле слышный визг тормозов и какой-то уличный шум – и тоже затих. Ссадины на теле Олега забились пылью и перестали кровоточить, поэтому остатки его тревоги – вдруг их будут искать с собаками, способными учуять кровь через толщу кирпичей и асфальта, – улетучились. Олег решился заговорить, но не знал, с чего начать. Он уже извинился перед Колей за все, что случилось, а больше в голову ничего не приходило.

– Слушай, – вспомнил он наконец, – ты ведь про самолеты спрашивал? В смысле, почему они не врезаются в нас?

– Ну, – даже по тону, с каким Коля произнес это короткое слово, было ясно, что он тоже устал молчать.

– Я спросил у папы, когда мы шли домой. Он тогда в записке попросил его срочно встретить с работы. Правда, я сейчас думаю, что это все было подстроено… короче, не суть. Он говорит, что у вас там, внизу, работают, или раньше работали, по крайней мере, наши люди. Это типа даже почетно считается – пойти работать в Нижний Мир, я даже не знал. Там какие-то дикие деньги платят, если не проболтаешься, откуда ты!

– Короче, самолеты.

– Да, точно. Так вот, все аэропорты специально строят в таких местах, где у нас уже край или просто есть большая дыра в конструкциях. Чтобы самолет спокойно взлетел и не врезался. Потом, когда он летит… я тут не очень понял, я же в вашей технике не разбираюсь, но, по-моему, там вместо окон стоят экраны и по ним идет фильм – про облака, горы и все такое. Чтобы никто нас через стекло не увидел. А диспетчеры, которые в аэропортах, – это и есть люди из нашего мира, и они следят, чтобы пилот ничего не зацепил.

– Да? – удивился Коля. – Сколько же ваших у нас там должно работать! А стюардессы и пилоты тоже из Верхнего Мира?

– Не знаю, папа не говорил.

Коля задумался.

– По-моему, папа твой врет. Он, наверное, сам не знал и все придумал на ходу… Я так понял, что у вас просто мир очень маленький. Он же весь почти обрушился уже! И самолет его не задевает, потому что задевать-то нечего.

Олег, судя по звукам, попытался резко обернуться и посмотреть на друга, но ударился головой о железную стенку.

– Кто тебе это сказал? – спросил он с подозрением.

– Министр.

– Какой министр?

– У вас тут их, по-моему, всего два… Погоды, погоды, – быстро добавил он, даже в темноте поняв, что Олег сердится.

– Вообще-то, наш мир не маленький, – прозвучал обиженный ответ. – Может, даже больше вашего.

– А Обрушение? Половина мира же обрушилась, разве нет?

– Понятно, тебе и про Обрушение успели наговорить… Но это сказки для дурачков, извини меня, конечно… Небольшие куски отваливаются, бывает. Над морем, от сырости. Но ты сам подумай: если хотя бы один город рухнет, неужели внизу этого не заметят?.. А ты говоришь: полмира.

Коля ничего не понимал. Рассказ Вэ-А (как, интересно, расшифровываются эти инициалы; Виктор Александрович, может?) звучал очень убедительно. Обрушение, перенаселение, запрет на детей… Да откуда Олег вообще может что-то знать! Коля-то с министром говорил! Завидует, наверное, вот и спорит.

– Значит, Обрушения не было?

– Не было.

– Ты-то откуда знаешь?

– Слушай, давай, может, вперед все-таки ползти, а то мы застряли тут…

– Не переводи разговор, – сказал Коля тоном своей мамы, но движение все же продолжил, почувствовав, что его спутник удаляется.

– Во-первых, – начал Олег после длинной паузы, – я однажды залез на запретную территорию. Ее как бы не существует, всем говорят, что она давно обрушилась и ходить туда опасно, потому что якобы можно упасть. Везде заборы и колючая проволока… Но я через подвалы пролез. Так вот, никакой дыры там нет, такие же улицы и дома, только пустые. Если там город сохранился, то и в остальных местах, наверное, тоже…

– А во-вторых?

– Во-вторых, у меня папа в Минпоге работает, и он там не последний человек. Что-то я подслушал, что-то у него на компьютере прочитал. Обрушения не было. Его придумали, чтобы что-то скрыть, а люди теперь верят.

– А что скрыть? – глаза Коли наверняка заблестели от предвкушения тайны, только в темноте этого не было видно.

Олег выдержал еще одну паузу и медленно, как будто нехотя, ответил:

– Извини, я… Я не знаю.

---

– Это все? – спросил Олег, когда Коля закончил пересказывать речь министра.

Они сидели в небольшом зале с арками, похожем на заброшенную станцию метро. Из коридоров, уходивших в темноту, то и дело вырывались вихри холодного воздуха. В углу, как обознавшаяся собака, подпрыгивала и снова ложилась на пол подхваченная сквозняком газета. Сквозь решетки колодцев, уходивших далеко вниз, прорывался слабый свет. Олег утверждал, что это утреннее солнце Нижнего Мира и они скоро найдут скважину. Обязательно найдут. А пока он хотел чуть ли не дословно знать, что говорил Вэ-А.

– Да, это все, – ответил Коля. Он сидел, поджав колени к груди. Его била запоздалая дрожь: он только теперь понял, через что ему пришлось пройти. Побег, схватка с Крысоедом, несколько часов – или даже дней – в узком тоннеле, каждый поворот которого грозил обернуться тупиком…

– Вранье!

– Что?

– Все врет, говорю, твой министр, – Олег скорчил презрительную мину и ковырнул ногой землю, прямо как в тот раз, когда они стояли перед скважиной, и возможность вернуться домой была так близка.

– В чем врет? По поводу?

– Ну вот, например, то, что он говорит про проколы Щита – это вранье. Не придумывали они никакого вещества. Щит открывается и затягивается, если над ним кое-что проделать. В разных места по-разному, конечно… Я помню, одну скважину открыл, когда камушек на нее бросил, в самый центр. А другую – когда на ней сплясал… Так что это все вранье. Положил камушек – Щит открылся. Убрал – закрылся. Никакого вещества там не надо.

– Зачем же он тогда говорил, что надо?

Олег посмотрел на собеседника подчеркнуто иронично:

– Да фиг его знает… Может, он сам не в курсе. Может, его самого обманывают. Люди, с которыми он работает, например. Взрослые – они же, знаешь, как делают. Приходит человек к своему начальнику и говорит: «Мне надо денег, чтобы починить розетку!» Ему дают деньги, а он розетку чинит бесплатно и деньги берет себе. Вот и министр так же. Ему сказали, что Щит очень сложно чинить, он и поверил. А на самом деле, каждый дурак починит.

– Серьезно?

– Ну, блин. Я сколько раз у вас там гулял. А еще возле других люков, где балконов не было…

Коля задумался. Вот его папа уж точно так себя не ведет! И никому не позволяет. Он умный, и вообще. Или все-таки?.. Он же не шпионил за отцом круглые сутки, не проверял, что там у него в компьютере. В отличие от Олега, который за своим – шпионил.

– Я тебе серьезно говорю, – снова подал голос Олег, – взрослые вечно так делают. Врут, в смысле. Когда дело касается денег. Ты думаешь, у нас была бы квартира так обставлена, если бы папа тоже не врал?..

– Обставлена? – Коля вспомнил одинокий стол, заваленный книгами, и засмеялся.

– Ну, ты ведь только в гостиной был. А у меня в комнате… Там столько всего! Жалко, что ты не видел… У меня монитор в пятьсот раз больше, чем у тебя…

Он надолго замолчал, глядя в пол. Ветер, вырвавшись из коридоров, взлохматил светлые волосы.

– Скучаешь по дому? – спросил Коля.

Олег кивнул и отвернулся, уперевшись лбом в холодную стену.

– Я ведь могу вернуться, – начал он неуверенно, – папа мне снова разрешение сделает. Он ведь большой человек.

И вдруг сглотнул окончание фразы. Коля понял, что он изо всех сил борется с эмоциями, сдерживает желание разреветься или заорать.

– Понимаешь, – снова заговорил Олег, и голос его дрожал, – они ведь меня били не для того, чтобы я про тебя что-то рассказал. Тебя бы они все равно казнили! Ну, или министру отдали… Они хотели, чтобы я про папу им рассказал. Чтобы признался, типа, это он мне рассказал, как прокалывать Щит и в Нижний Мир ходить. И все такое. А я им ничего не сказал… Я смогу вернуться, правда! Вот тебя домой отправлю – и тоже вернусь!

Он стал снова мерить шагами зал, подпрыгивал на самых черных, непроглядно темных квадратах – искал невидимый люк. Делал он это нервно, и Коля испугался, что он сейчас провалится в какой-нибудь колодец. Нужно было что-то сказать, но ничего успокаивающего не приходило в голову.

– Олег… А твой папа всегда в министерстве работал?

– Нет, конечно, – он перестал прыгать, хотя, судя по виду, не успокоился, – он раньше орнитологом был.

– Кем?

– Ну, ученый, знаешь? Птицами занимался.

---

Отца Олега звали тоже Олегом. Как и все его сверстники, он был единственным ребенком в семье, однако вырос неизбалованным, благодаря жесткому, почти военному воспитанию. Родители рассчитывали, что он станет солдатом или милиционером: мама очень любила мундиры, а папа не представлял, чем еще может заниматься в жизни нормальный мальчик. Однако мечтам не суждено было сбыться: Олег-старший оказался болен каким-то несерьезным, не мальчишеским недугом. В минуты сильного волнения он краснел, как ранетка, а иногда даже падал в обморок. В жизни ему это неудобств почти не доставляло, однако в Патрук – Войска Патрулирования Края – его после школы не взяли. Родители смирились с неизбежным: сын останется книжным червем.

Дело в том, что еще в школе Олег-старший написал сочинение про голубей, наблюдать за которыми любил с раннего детства. Хотя работа умещалась на двух листках и содержала массу ошибок, ее сразу заметили в Министерстве Изучения, и школьник получил какой-то приз. Оказывается, он, сам того не подозревая, сделал важное открытие, имевшее отношение к Щиту и поискам Еще Более Верхнего Мира. Так что, когда карьера солдата не заладилась, вундеркинда без экзаменов приняли в один из исследовательских институтов.

Птиц в Верхнем Мире всегда было мало. Гораздо меньше, чем в Нижнем. И все же у Олега-старшего на их изучение ушло почти двадцать лет. Он мотался по самым дальним уголкам Верхнего Мира, ездил к морю, пока это еще разрешалось, имел доступ к любым летательным аппаратам. Но главной его любовью оставались «космические птицы», как он сам их называл.

Делая вид, что участвует в разработке нового устройства для исследования неба, Олег-старший тайком создавал электронную птицу, которая смогла бы годами летать в космосе. Он не верил в существование Еще Более Верхнего Мира, бредил астрономией и верил, что будущее – за покорением Вселенной. И он не представлял себе небо, даже ночное небо без птиц. Поэтому хотел запустить на орбиту побольше искусственных пернатых. Чтобы людям было не так одиноко, когда они полетят покорять Вселенную (Нижний Мир давно уже вовсю запускал ракеты, шаттлы и космические станции).

Он ни с кем не делился этой мечтой, опасаясь, что его сочтут сумасшедшим. Разве что с одной девушкой, с которой он познакомился во время ежегодного отпуска у моря. Она, конечно, в шутку покрутила пальцем у виска, но хотя бы согласилась, что наблюдать за полетом птиц через иллюминатор космического корабля – это красиво.

А потом Олег-старший, обычный лаборант, не посвященный во все тайны Верхнего Мира, снова неожиданно для себя сделал открытие. Проводя испытания четвертой модели «космической птицы», он выяснил, что территория в Подмосковье, которую считали давно обрушившейся, все еще существует. Более того, там есть дома, детские площадки и все, что угодно… На следующий день его под конвоем доставили в Министерство Погоды.

Беседа с тогдашним министром продлилась пять или шесть часов (ни жена, ни родители так никогда и не узнали, о чем можно было так долго говорить с Олегом). И когда подследственный вышел из кабинета, его не только не казнили, но даже сделали каким-то заместителем по каким-то вопросам. Олег-старший стал заниматься погодными установками, получил дачу и право завести ребенка – и навсегда забросил птиц. Хотя и поощрял интерес своего сына к крылатым созданиям…

– Знаешь, что? – неожиданно оборвал свой рассказ Олег. – Нет здесь никакого люка. Я сразу не сообразил: здесь все гнезда старые, прошлогодние. Был бы люк, были бы и голуби. Наверное, он насовсем затянулся или его заварили. Такое бывает.

Коля вздрогнул. Он почти уснул минуту назад, под монотонную речь. Он не спал уже вторые сутки, как минимум. А стена за его спиной была такой теплой. Наверное, под ней проходили какие-то трубы.

– Опять куда-то идти, что ли? – спросил он сварливо, подавив зевоту.

Олег посмотрел на клюющего носом товарища.

– Да нет, спи. Я один схожу, проверю, нет ли люка там, впереди. А потом за тобой вернусь.

– А не сбежишь?

– Обязательно сбегу. Но сначала тебя домой отправлю. Иначе совесть замучает. Это ведь я тебя во все это втянул.

Он уже уходил, когда Коля снова вынырнул из сна и позвал его:

– Слушай, ты, если хочешь… Если у тебя тут все не так пойдет… Ты в Нижний Мир спускайся. Я найду, что родителям соврать. Поживешь у нас.

– Я подумаю, – сказал Олег тихо, не оборачиваясь. Со спины он, в разодранном свитере, со следами побоев, выглядел очень уставшим и совсем не таким решительным, как когда-то, перед подъездом своего дома. – Спасибо.

Сон пришел, стоило только закрыть глаза.

---

– Просыпайся ты, ну же! – Олег тряс его за рукав.

– Сколько я спал? – зачем-то спросил Коля, хотя его это совершенно не интересовало, на самом деле.

– Не знаю. Час. Они нас нашли, идут за нами!.. Вставай, побежали!

Ноги не слушались. Он вскочил и чуть не упал снова. Обрывки сна все еще плавали перед глазами. Кажется, ему снилась какая-то женщина, и он почему-то был уверен, что это мама Олега, и просил ее не волноваться. Кстати, он так и не спросил, что стало с его мамой и жива ли она вообще. Впрочем, сейчас время было все равно неподходящее.

– Я нашел знакомое место, я туда уже лазил в детстве. Там сложный Щит, очень долгий. Я поставил его прокалываться, но можем не успеть, нужно час ждать. Он недалеко от твоего дома, кстати. Ведет на эту… забыл… как у вас называется, когда машины едут по мосту над другими машинами?

– Не знаю. Эстакада? Хай-вэй?

– Нет, другое какое-то слово. Неважно. В общем, если там много машин будет, можно спрыгнуть на крышу грузовика. Я так не делал, но там не очень высоко, вроде. Если медленно будут ехать.

Он выглядел очень встревоженным. Коля, чувствуя, что и его начинает охватывать паника, прислушался. Ничего подозрительного.

– Про погоню ты откуда взял?

– Я их подслушал. Они уровнем выше сейчас, ищут спуск. Два человека. Может, больше. Знают откуда-то, что мы здесь. Сначала долбили потолок над тем местом, где я Щит прокалывал, потом плюнули и ушли искать ступеньки какие-то.

Олег не говорил – он как будто часто дышал, только вместо выдохов были слова. Неужели он так сильно боится погони, куда сильнее Коли? Хотя – конечно, его-то не возили на светский разговор с министром погоды. Его держали в камере для допросов. По сравнению с этим даже мешок номер два – фигня.

Они долго шли в напряженном молчании. Коля вспугнул голубя и шарахнулся в сторону, набив себе шишку на лбу. Олег не стал смеяться над ним и даже, казалось, не заметил случившегося.

– Щитовая, – коротко бросил он, входя в комнату с песчаным полом.

Посреди нее, в самом центре, расширялось световое пятно размером с монету. Узкий луч бил вертикально вверх. Коля хотел подбежать и заглянуть в дырку, ведущую в Нижний Мир, но Олег схватил его за плечо:

– Не ходи по Щиту, дурак! А то он вообще не откроется!

– Извини, я же не знал…

Олега трясло. Он стал ходить по комнате, расшвыривая ногами лежащий тонким слоем песок. Коля сел и принялся гипнотизировать взглядом Щит, щурясь от непривычно яркого света. За ту минуту, что они провели здесь, пятно, казалось, не увеличилось в диаметре ни на миллиметр.

– Полчаса еще. Хотя ты толстый, – с ухмылкой заметил Олег, пристально, будто в первый раз осмотрев товарища, – может, и не пролезешь. Придется минут сорок ждать. Не уснешь?

– Ничего я не толстый!

– Ну, толще меня. Шире. Я это имел в виду… Ты пойми, как только Щит откроется на достаточную ширину, надо будет быстро бежать к центру и нырять вниз. Некогда ждать, пока он совсем откроется. Придется рискнуть.

– А если там не будет грузовика?

– Не помрешь. Жир смягчит удар, – сказал Олег весело. Коля тоже вдруг улыбнулся, поняв, что шутки эти сейчас – всего лишь способ бороться со страхом, и обижаться на них нечего.

– А как нас менты нашли?

– Кто?

– Ну, милиционеры. Менты. У нас их так называют.

– Я не знаю. Как обычно, – ехидная улыбка мелькнула и пропала. – Я слышал, что от них прятаться бесполезно. Думал, это просто так говорят. Что они сами этот слух распускают, чтобы их боялись. Говорят, у них собаки есть, которые чуть ли не группы крови по запаху различают. А еще всякие штуки шпионские. Такие, типа игрушечных вертолетиков. Они быстро-быстро крутятся, так что их даже не видно в воздухе, и все на камеру снимают. Но это не они. Те пищат, как… как…

– Комары? – подсказал Коля.

Олег воззрился на него с недоумением.

– У вас что, комаров тут нет?

– Не-а. А что это?

– Счастливые вы, – объяснять Коле было лень.

Пятно увеличивалось. Снизу уже доносились гудки и приглушенные звуки радио. Пробка, похоже. Уже хорошо. Хоть не собьют, когда он прыгать будет. Интересно, а этот люк так же высоко расположен, как тот, через который Олег спускался? А то ведь получается, что придется прыгать, считай, с двадцать третьего этажа. Что-то он не помнит, чтобы кто-то это проделывал и оставался живым…

– А посмотреть нельзя еще?

– Нет, сиди. А то он закрываться начнет и нужно будет все по новой делать… Чего ты там не видел?

– Да так, подготовиться хотел. Страшно как-то.

Коля вспомнил, как три года назад боялся прыгнуть с вышки в школьном бассейне. Он настолько отчаялся в тот раз и так не хотел спускаться вниз по лестнице, под презрительное гудение девочек, что попросил учителя его толкнуть. «Мне надо преодолеть страх», – сказал он тогда. Учитель подвел его к краю, начал успокаивать, читать лекцию о том, как важно самому сделать первый шаг, пересилить себя – а в разгар увещеваний вдруг подло толкнул в плечо! Коля полетел в воду боком и больно ударился.

Интересно, в этот раз он тоже будет дрожать на краю люка? Здесь-то даже воды не будет… Если только кто-нибудь не везет с дачи надувной бассейн.

Образ машины, к крыше которой привязан веревками розовый надувной бассейн, вдруг стал очень зримым. Коля понял, что опять засыпает. Ничего он не мог с собой поделать, даже теперь, когда Нижний Мир был так близко, его клонило в сон. Он падал в бассейн, расплескивая теплую воду, и собака из соседней машины, высунув в окно передние лапы и голову, довольно лаяла, глядя, как он резвится…

Он очнулся и увидел лицо Олега. Стальные глаза были полны ужаса.

Лай собаки не исчез. Наоборот, с каждой секундой он становился все громче.

Но почему? Он ведь уже не спит!..

---

– Может, я все-таки успею?

Олег с сомнением посмотрел на проколотый Щит и покачал головой:

– Нет. Я лучше знаю. Ты пока до центра добежишь, он уже начнет закрываться. Застрянешь. Только хуже будет. Полезай, не бойся!

Они стояли перед потайным ящиком. Секунду назад, расшвыряв песок, Олег поднял за кольцо неприметную крышку. Места внутри хватало только на одного.

– Полезай, – настаивал Олег. – Мне они в любом случае ничего не сделают. Я скажу, что один убегал, что мы с тобой разошлись. В конце концов, я разрешенный ребенок, папа меня потом вытащит…

– А собака?

– Я что-нибудь придумаю, тебя она не учует.

– Да, но потом-то что?! – Коля уже забирался в ящик, но план все еще казался ему провальным.

– Вылезешь. Снова проколешь Щит. Запомнил, что я говорил? Легкий нажим в пяти точках, потом резкий удар, потом…

– Да помню я, помню. Ты давай, держись.

Олег мученически улыбнулся и захлопнул крышку. Темнота обступила Колю. Сверху раздался сухой звук, как будто кто-то провел по крышке наждачной бумагой. Несколько песчинок упало в щель. «Вот что, наверное, слышит покойник, когда его закапывают», – невесело подумалось Коле.

Собачий лай раздался над самым ухом. Затем пес зарычал и, топоча, как лошадь, бросился прямо к ящику. Раздался мокрый, чавкающий звук удара, переходящий в скулеж. В комнату кто-то вбежал.

– Гаденыш, на! Ты смотри, а? Гад какой! Он его в нос пнул. Да он же, на, теперь неделю нюхать не сможет! А ну иди сюда!

– Стоять, – второй голос, запыхавшийся, подоспел вовремя, чтобы спасти Олега от рукоприкладства. – Приказано было: доставить в целости. Где твой друг, мальчик?

Коля напрягся. Сердце стучало так, что казалось, оно давно пробило ребра и теперь ударяется о деревянную крышку ящика.

– Он прыгнул.

– Куда прыгнул?

– Вниз. А куда тут еще?

– Врет пацан, – произнес первый голос. – Это ж каким надо идиотом быть, чтобы в Нижний Мир прыгать!

– Может, и не врет, – с сомнением протянул второй. – Ты забыл? У него метки не было. Чего ему бояться? Как так получилось, что метки нет, до сих пор не понимаю…

– Ну и что, что не было! Тут высота-то какая! Да он бы разбился напрочь! Эй, ну-ка руки перед собой, чтоб я видел! Ты что там шепчешь?!

В комнате завозились. Прыжок (крышка ящика содрогнулась, уронив еще несколько песчинок). Легкие шаги Олега. Топотня милиционеров. Тяжелое, через рот, дыхание одного из них.

– Не дури, парень! Жить надоело? – второй голос был почти ласковым. – У нас на твой счет особое распоряжение, не бойся. С тобой сам министр хочет поговорить.

– Да это не с этим! Это с другим, с рыжим!

Коля насторожился: министр не злится на него, не раздумал с ним говорить? Может, стоило сделать наоборот – спрятать Олега и сдаться самому? Или сейчас вылезти…

– Ты, кретин! Ты чего встреваешь, а? – ласковый голос вдруг превратился в шипение. – За псиной своей смотри!.. Мальчик, не слушай его, он глупый, он распоряжение не читал… Ты министру очень нужен, он хочет узнать, где твой друг. Скажи, где рыжий мальчик, и тебя никто не тронет. Пойдешь к своему папе, он заждался уже…

– Коля… – сказал Олег и осекся, поперхнулся словами. Неужели сдаст? Неужели скажет: «Коля, выходи, вылезай из ящика»?

– Вот так. Коля. Молодец. Ну, где Коля?

– Коля! – заорал вдруг Олег что есть сил. – Коля! Я за тобой! Там стой, не уходи никуда!..

Громыхнул выстрел. Настоящий, из пистолета. Не тот легкий, воздушный, из усыпляющего…

А вслед за выстрелом – испуганный, недоуменный мальчишеский крик. Удаляющийся, тающий. Как будто Олег… прыгнул?

Внизу истошно заверещали тормоза и машины с чавканьем стали врезаться друг в друга. Но и этот шум медленно затихал по мере того, как Щит затягивался и снова становился звуконепроницаемым. Коля закрыл глаза и стал считать про себя. Сначала до ста. Потом еще до ста. Слезы душили его. Голоса милиционеров звучали, как через вату.

– Совсем офонарел?

– Так ведь он ушел бы!

– Стрелять-то зачем? Он же ребенок еще!

– Так ведь инструкция!

– Инструкция!.. Заваривай давай! Сопляк, щенок!.. Хуже этих!..

Тридцать семь. Тридцать восемь. Сорок. Хотя нет, тридцать девять сначала… Он плакал. Ему было уже все равно, найдут его или нет.

---

С тех пор, как двое с собакой ушли, прошло часов пять, а Коля все сидел на песке, поджав колени к груди.

Когда он вылез из ящика, зареванный и бесстрашный, ему казалось, что он сейчас сделает что-то очень злое и очень правильное. Например, догонит этих сволочей и, как учили на тренировках, выбьет одному из них коленную чашечку или сломает руку в локте. Он ведь знает, как это делается. Теоретически знает. Вот сейчас. Только соберется с силами…

Ноги подогнулись сами собой. Он сел на песок, не замечая перемены, произошедшей в комнате. И лишь спустя сколько-то длинных минут вдруг заметил черный круг на полу.

Сначала он подумал, что это разлитая краска, но присмотревшись, понял, что перед ним обычная тень. Очень плотная – такие бывают в солнечный день от тяжелых, совсем непрозрачных штук: каменных урн, колонн, толстых людей. Коля посмотрел наверх, но не нашел не только источника тени, но и какой-нибудь лампы. Казалось, тень существует сама собой. Он потрогал ее рукой и удивился, как быстро остыл попавший в нее песок.

Он никогда не видел заваренных люков, но сразу понял, что один из них сейчас перед ним. Что милиционеры просто тихо заварили его, пока Коля прятался в ящике. Он попытался понажимать на точки в песке, но быстро понял, что это бесполезно. Щит не отзывался на прикосновения и не поддавался. Щита вообще больше не было – только холодный песок.

Последняя надежда на возвращение умерла вместе с Олегом. Коля подтянул колени к груди и приготовился сидеть так вечно или, по крайней мере, пока за ним не придут…

---

Когда сзади раздались шаги, он не удивился и даже не обернулся. Он был уверен, что это возвращается один из преследователей. Наверное, тот, что стрелял. Собачник. Говорят же, что преступников тянет на место преступления. Наверное, у него закончился рабочий день, и он пришел. И сейчас увидит его. Хоть бы выстрелил сразу…

Раздался щелчок. Луч фонаря бросился на Колю со спины. Мальчик увидел свою тень – вытянутую, длинную и все равно жалкую. Тень легла поверх заваренного люка. Смотреть на нее было тоже почему-то невыносимо. Коля обернулся и сквозь щель между пальцами стал смотреть на круг яркого света.

– Привет, – раздался девичий голос. Девочка, здесь? Что-то новенькое.

– Привет…

– Ты Олег, да?

– Нет, я Коля.

Фонарь опустился на пол. В конус света, разрезая его, скользнули загорелые ноги в ссадинах. Девочка села рядом на корточки. Довольно рискованная поза, равнодушно отметил Коля, – учитывая, какая короткая на ней юбка. Он поднял взгляд и, скользнув по черно-смоляным волосам и челке (кажется, эта прическа называется каре), посмотрел в глаза собеседницы. Они были изучающе прищурены и походили на два солнца в затмение: от темных зрачков расходились во все стороны желтые лучики. Красивые глаза. И губы тоже. Пухлые, как будто искусанные.

– Я Джексон, – сказала девочка, так же изучая его взглядом. – Значит, Олег – это тот, которого подстрелили?

Слово было каким-то невежливым. «Подстрелили». Коля поморщился, но кивнул:

– Да. А ты откуда знаешь?

Джексон, едва не потеряв равновесие, отстегнула от пояса тяжелый приемник с антенной и сунула ему под нос:

– Милицейская волна. Я сама собирала. Про вас уже там легенды ходят. Отчаянные, говорят, вниз прыгнули. Но я-то сразу поняла, что у них там что-то не сходится. Они все время только про смерть одного мальчика сообщали. И про срыв какой-то операции. Я догадалась, что ты от них удрал или спрятался. Сначала тебя наверху ждала, думала, покажешься. Потом проверить решила. А ты тут в дауне сидишь…

– В чем?

– Забудь. Неважно.

Она бросила приемник на песок и оглядела щитовую.

– На фига вы сюда вообще полезли? Шли бы сразу к нам! Дети из тюрьмы, знаешь ли, не каждый день сбегают, радоваться надо было. Приключений захотелось, да? Правда, что ли, думали вниз сбежать?

– Я домой собирался, – разговаривать с Джексон не хотелось, но Коля надеялся, что услышав его историю, она испугается и уйдет. Или, наоборот, станет восхищенно слушать. Ему почему-то хотелось, чтобы девочка с такими глазами его восхищенно слушала. Она, конечно, была не чета Ирке, та вообще красотка. Но тоже ничего. Вполне.

«Вот ты дурак, а! – оборвал он себя. – Тут человека убили, а у тебя мысли такие…»

– Домой? Ты тут жил, что ли? – она прыснула в ладошку, и Коля увидел, что пальцы у нее тоже вполне. Ему не нравилось, когда у девочек некрасивые пальцы. Ничего не мог с собой поделать, хоть тресни.

– Не тут. Я из Нижнего Мира.

Джексон долго смотрела на него, готовая в любой момент рассмеяться. Она ждала знака, что это шутка. Но чем дольше ждала, тем бледнее становилась ее улыбка.

– Что, совсем дурак, да? С такими вещами не шутят, вообще-то!

– Это не шутка. Я из Нижнего Мира. Мой друг хотел отправить меня домой, – сказал он, делая паузы между словами. Так же Олег говорил, когда собирался сообщить что-то важное…

Джексон еще раз осмотрела его с ног до головы (это было несложно, учитывая, что колени его были прижаты к подбородку), толкнула в плечо, зачем-то потрогала лоб, как будто проверяла, нет ли у Коли температуры. Потом достала из кармана игрушечную рацию и серьезным тоном сказала в решетчатое окошечко:

– Стас, спустись ко мне, пожалуйста. И планктон захвати. Я тут нашла кое-кого.

ГЛАВА 6. МЕТКИ

Стас оказался плечистым высоким парнем лет семнадцати.

– Поразительно, – бормотал он, поднося прибор в форме буквы «Т» к Колиной спине: чуть ближе, чуть дальше, и снова ближе. – Поразительно…

Лампочки на концах прибора не загорались. Хотя должны были, если Коля правильно понял.

– Слушай, может, он и правда из Нижнего Мира? – Стас обернулся к Джексон. Коля не любил, когда о нем говорили в третьем лице, да и стоять с голой спиной на сквозняке было холодно. Он опустил куртку и хмуро уставился на девочку, дожидаясь ответа.

– А может, у тебя просто планктон сломался? Дай! – она подошла и требовательно протянула руку. – Повернись!

Стас задрал одежду, не без самодовольства демонстрируя мускулистую спину. Лампочки не зажглись.

– Ну точно, сломался, – Джексон кинула планктон на песок и стала помогать атлету заправить рубашку в джинсы.

– Я сам, – смутился Стас.

– Ты давно его проверял?

– Час назад работал. Я на улице двух детей прозвонил. С расстояния, через одежду – он и то сигнал принимал.

– Может, ты его стукнул, пока спускался?

– Да не стукал я его, что ты вечно начинаешь! Слушай, а что если это он повредил? – могучий палец указал на Колю.

– Каким образом?

– Ну, я не знаю. Они же там уроды все, в Нижнем Мире. Может, он больной, или радиоактивный, или еще что-нибудь…

– Воображение у кого-то больное.

Коля вдруг разозлился. Они о нем говорят так, будто его вообще тут нет! Нет бы по-хорошему все объяснить человеку, так нет же: сначала лезут со своим дурацким прибором, а потом еще и обзываются! Да сами вы уроды радиоактивные!..

Он чуть не сказал это вслух, но в последний момент сдержался и самым вежливым тоном (получилось, кстати, ненатурально) спросил:

– А что вообще должно было произойти?

Стас посмотрел на него с искренним изумлением, как будто в его присутствии заговорил не мальчик, а, скажем, шкаф или кот. Казалось, он вообще забыл, что в комнате они с Джексон не одни.

– Когда произойти?

– Когда ты прибор подносил, что он должен был показать?

– Ты про метки совсем ничего не знаешь? – с подозрением спросила Джексон. – Чем отличаются запрещенные дети от обычных, не знаешь, нет?

Коля, уже во второй раз за сегодня, вспомнил рассказ министра:

– Ну, им пластиковую карточку, вроде бы, не выдают. Кажется, так.

– Пффф! – даже презрительная гримаса не испортила девичье личико. – Стас, объясни ему!

И он объяснил. Да так, что Коля окончательно запутался.

---

Оказалось, что разрешения, о которых с такой гордостью говорил министр, – просто кусочки пластика. То есть, на них действительно хранилась какая-то там информация,и в школах, к примеру, без них было и шагу не ступить. Но вот милиция, например, на улицах, проверяла вовсе не их. Карточки были для вида. Хотя девяносто процентов людей – если не сто – не догадывались об этом.

На самом деле, всем гражданам Верхнего Мира при рождении вживляли метку. Что из себя представляла эта метка, никто не знал. Операция по ее вживлению была такой безболезненной, что даже грудные дети не плакали. А взрослого можно было пометить вообще без наркоза и даже незаметно для него самого.

Метку нельзя было сломать, потерять или передать другому. Она оставалась с человеком на всю жизнь, превращая его в добычу для планктонов – регистрирующих приборов, которыми были оснащены, тайком от населения, все милицейские посты, отделы кадров и даже рестораны.

– А почему планктон? – перебил Коля.

Стас опять посмотрел на него с удивлением, но уже менее явным – как если бы он уже привык к тому, что шкаф говорит, и изумлялся теперь только глупости сказанного.

– Какая разница? Планктон и планктон. Кажется, его разработчики так назвали. Чего-то там, дефис, чего-то там, сорок девять, «Планктон». Тебе не все равно? Слушать дальше будешь?

– Да, извини, – он чуть не сказал «извините». Стас был все-таки очень крупным парнем, даже для семнадцатилетнего.

Если планктон подносили к разрешенному человеку, загоралась красная лампочка. Или не загоралась. Это были довольно капризные приборы, часто они отказывались работать, если испытуемый был одет или стоял слишком далеко от проверяющего. Но в большинстве случаев они все же работали. И уж точно не давали сбоев, если рядом оказывался запрещенный ребенок…

Метки вживляли всем. В том числе запрещенным детям. Как это делается, на какой стадии – никто не знал. Но стоило обреченному от рождения ребенку подойти к планктону, как на одном из концов буквы «Т» вспыхивала черная лампочка.

– Как это, черная? – нахмурил брови Коля.

– Ну, серая. Темная такая. Не перебивай!

– Так ты ведь уже закончил, – насмешливо подсказала Джексон. Стас повернулся к ней и погрозил кулаком.

– И что, на мне этот ваш планктон сломался? – Коля почувствовал какую-то гордость.

– Во-первых, он не наш, – ответила Джексон, – мы его в Министерстве Изучения стырили. А во-вторых, этот слон мог его еще раньше сломать.

– Не мог! Я его осторожно нес. А этого рыжего надо в раме проверить, – сказал Стас. Выражение его лица Коле не понравилось. – Вдруг он правда без метки… Иларт бы угнали.

Джексон долго переводила взгляд с одного мальчика на другого.

– А тебе не кажется, – медленно произнесла она, наконец, обращаясь к Стасу, – что надо бы его мнением поинтересоваться? Нет? Коля… У тебя планы на сегодняшний вечер есть?

Звучало это немного издевательски, но ничего больше не оставалось, как помотать головой.

– Вот и славно. Добро пожаловать к Запрещенным!

Коля осторожно, как елочную игрушку, сжал протянутую девичью ладонь. Джексон задержала на нем взгляд чуть дольше, чем нужно при рукопожатии, и стала подбирать с пола вещи. Стас наблюдал за ней, не выказывая никакого желания помочь.

– Жалко щитовую, – сказал он, когда все трое уже направлялись к выходу. – Здесь было прикольно в бумсель играть. Машины внизу, песенки всякие.

– Бумсель – это что? – спросил Коля, чтобы поддержать разговор.

– Игра. Покажем еще, успеется. Я тут знаю одну скважину неподалеку, там тоже рубиться можно. Только Щит долго прокалывать…

– Ты тоже умеешь прокалывать? – Коля впервые, кажется, посмотрел на Стаса без неприязни. Надежда вернуться домой снова стала ворочаться где-то под сердцем.

– Мы все умеем, – подала голос Джексон. – И тебя научим. Только сначала ты для нас кое-что должен сделать…

---

– А что это за имя вообще – Джексон?

Верхняя Москва ночью представляла собой мрачноватое зрелище. Хотя, может, всему виной был клубившийся повсюду туман. Кроме того, дети выбрались на поверхность в неподходящем месте. Кругом были гаражи и, конечно же – свалка. Коля уже начал привыкать.

– Это не имя, это прозвище. Чтобы не путаться.

Стас ушел вперед. «Разведать обстановку», как он это назвал, хотя Коля догадался, что ему просто захотелось отойти за гаражи по нужде.

А может, и правда пытается что-то разведать. Их в этом мире не поймешь.

– Понимаешь, у нас в Задетях – два Жени. Или две. Короче, я и еще один парень, – Джексон, запутавшись в собственных словах, рассмеялась. – Меня зовут Женя, короче. И вот, чтобы не путать, мы того Женю называем Джоном, а меня – Джексон. Еще меня иногда Евой зовут.

– Почему?

– Сокращение. У меня полные инициалы – Е-Вэ. Но Джексон как-то больше прижилось…

– А почему не Джейн?

– Джейн – это разве не «Жанна» по-английски?

– А Джексон – это разве не Майкл?

Девочка хихикнула.

– Кто?

– Майкл Джексон. Есть такой певец. Был. То есть, он и сейчас есть, но уже не поет.

– Это у вас там, в Нижнем Мире?

При упоминании родного мира Коля погрустнел и смог только кивнуть. Слова неожиданно улетучились из головы – их место заняла картинка, которая теперь преследовала его постоянно: мама, стоящая на балконе и вглядывающаяся в темноту. Он раньше и не представлял, что так сильно привязан к ней. Ему казалось, родители посланы на землю, чтобы всячески мешать ему жить. А теперь он тосковал по ним, особенно по маме, и был готов даже признаться в этом. Рассказать, к примеру, той же Джексон, как ему одиноко здесь, – только вряд ли она захотела бы это слушать…

Для девочки, живущей на улице, она, кстати, была довольно милой. Вот только Коля никак не мог понять, сколько ей лет. Иногда ему казалось, что они ровесники, а иногда – что ей шестнадцать, не меньше. Особенно когда она принималась целоваться с этим ужасным, самодовольным Стасом. Они, наверное, думали, что Коля их в темноте не видит. Конечно, он же урод, значит, слепой, наверное!.. Или они просто не стеснялись его. Ни капельки не стеснялись.

Разведчик вернулся с чудовищно довольным видом: взлохмаченные волосы, руки в карманах, улыбка до ушей – которую, надо признать, не портила даже щель между зубами.

– Я нашел нам ночлег на сегодня! Пойдемте!

– А остальные? – Джексон укоризненно посмотрела на Стаса.

– Да они же в убежище, что им будет! Завтра до них дойдем, глядишь, еще и еды по дороге прихватим. Сегодня поздно уже туда лезть все равно. Только ноги еще больше исцарапаешь.

Ногами своими Джексон, видимо, гордилась, и цапапать их не хотела. Последний довод ее убедил. Взвалив на плечо планктон, как арбалет (в ответ на Колино «давай помогу» раздалось только презрительное фыркание), она встала в хвосте их маленького отряда. Коля пошел вторым, безразлично глядя в Стасову спину.

Чего, интересно, они от него хотят? Зачем он им нужен? Почему не могут сразу отправить домой? И министр туда же – прислал за ним людей, готов был помиловать Олега, если тот сдаст друга. Сговорились они все, не иначе…

Может быть, они думают, что он их научит избавляться от меток? Что он им, противоядие ходячее? Так это фигня все, такое только в мультиках бывает. Ничего он не сможет. И планктоны взглядом ломать не сможет, если они на это надеются…

Троица долго петляла между гаражами. Иногда Коле казалось, что он видит какое-то огромное здание, проступающее сквозь туман, но стоило сделать шаг – и мираж исчезал. В конце концов, Стас признался, что сбился с пути, и снова исчез. Коля, чтобы скоротать время до его возвращения, попытался завязать разговор с Джексон. Но та, видимо, устала и на вопросы отвечала вяло, через силу. Да он и не знал, о чем спрашивать. К счастью, Стас вернулся быстро и снова повел их в ночь.

Они подошли к открытому гаражу, когда на небе, почти невидимая в тумане, уже появилась луна. Коля поначалу обрадовался ей, как радовался, будучи за границей, знакомому названию на вывеске. За несколько дней, проведенных в подвалах и камерах (кстати, узнать бы, сколько именно), он совершенно отвык от неба и луны. Но потом он вспомнил, что луна Нижнего Мира – фальшивка, запись, и ему опять стало грустно.

– Проходи, – ткнул его Стас, каким-то образом успевший переместиться за спину к Коле.

Он прошел в приоткрытую дверь гаража и по привычке стал нашаривать выключатель. Слева, на уровне пояса. Там, где он висел в их прихожей…

Разумеется, ничего он там не нашел и поэтому сделал шаг в темноту наобум. Он ждал, что Стас или Джексон пойдут за ним и не хотел стоять в дверях у них на пути. Но запрещенные дети мялись за порогом, глядя на него, как показалось Коле, виновато.

– Смотри-ка, – нарушил молчание Стас. – Не зазвенел. Я ж говорил, он ненормальный какой-то…

---

Коля растерянно стоял посреди гаража и шарил лучом по висящим на стенах пропеллерам и каким-то ранцам, похожим на акваланги. Луч то становился ярче, то почти пропадал. Все потому, что фонарь, брошенный Стасом, он поймать не смог – уронил на пол. И тот, видимо, нехорошо стукнулся об асфальт.

– Как этот иларт вообще выглядит? Я его не вижу!

– Не ори ты так, – Стас подошел ближе к дверному проему. – Посмотри в том углу, там должна быть дверь. Типа шкаф такой железный. Может, в нем?

Дверь нашлась быстро, но никак не хотела открываться. Коля решил было, что она заперта, но Стас шепотом посоветовал просто дергать сильнее.

Раздался гадкий металлический визг, и Джексон, тоже стоявшая в дверях, испуганно зашикала. Коля попробовал остановить разбуженную дверь, но не смог – она была тяжелой и открывалась уже по инерции. Несколько секунд он стоял, не дыша, готовый бежать из гаража, если побегут его спутники. Вся авантюра теперь стала казаться глупой и очень опасной. Зачем он дал себя уговорить?..

Вероятно, всему виной была гордость. Когда Стас сказал, что на дверях гаража установлены датчики, мимо которых не может пройти ни один запрещенный ребенок, да и вообще ни один человек без специального пропуска, – Коля возгордился. Сам Стас, попробуй он зайти в гараж (который оказался вовсе не гаражом, а ангаром для хранения и заправки иларта), перебудил бы всех охранников и даже, возможно, получил удар электрическим током. Но Коля не такой. Коля молодец и смельчак! Он же не будет отступать теперь, когда только и осталось, что взобраться на иларт и вывести его из ангара, правда?

Надо было сказать: неправда.

«Он ведь знал, куда меня вел. Он еще внизу говорил про звонилку! – думал Коля, дрожа перед железной дверью. – Мне-то этот иларт на фига сдался? Теперь точно поймают. Гады…»

Странно, но думать плохо о Джексон у него по-прежнему не получалось. Гадом он считал исключительно Стаса и сам не знал, почему употребил это слово во множественном числе. Возможно, он просто сейчас был зол на весь мир. На весь Верхний Мир, конечно же.

На шум никто так и не пришел. Коля решительно направился к выходу, даже не заглянув в шкаф.

– Сами доставайте свою леталку!

– Ты дурак, что ли! Как я внутрь попаду? Сказал же, не бойся!.. Ты один это можешь сделать, понимаешь?

– А если я не хочу? – признаться, что ему страшно, Коля не мог.

– Полетать хочешь, на море хочешь, а иларт доставать не хочешь? – Стас злобно смотрел на него, но больше не обзывался. Видимо, и сам понял, что угон совершить никто, кроме Коли, не сможет.

– Я ж даже не знаю, как им управлять!

– Блин, я ж говорил тебе: ты главное встань на белое, он сам включится! А потом тихонько вперед наклонись и две ручки, которые сверху, прижми к плечам!

– И все?

– И все. Сто раз уже обсудили, ну? Ты на улицу его выведи, дальше я сам все сделаю…

Коля задумался. С одной стороны, было страшно. Но с другой – он ведь сможет слетать на море! Не сразу, конечно. Сначала нужно поучиться у Стаса, как управлять илартом. Но потом… Потом он угонит эту машину, уже у Запрещенных, или любую другую, – и рванет: на юг, на запад. Куда угодно! А там перелететь через край и оказаться за пределами Верхнего Мира! Догнать они его не смогут, а внизу он все расскажет кому-нибудь или сразу отправится домой!..

Надо бы еще узнать, на сколько там топлива хватает.

Он вернулся к шкафу и, щелкнув кнопкой на фонаре, осмотрел иларт. Аппарат был похож на турник или железную кровать, поставленную стоймя.

Обычная железная рама. Внизу платформа. Сверху, над ручками (это их, видимо, надо будет прижать к плечам) – две турбины, похожие на плафоны от ламп. Или на сушилки – у них в школьном бассейне были такие. Правда, они никогда не работали.

Он вздохнул и поставил ногу на платформу, прямехонько в белый круг. Иларт дернулся и заверещал.

– Коля, назад! – закричала Джексон, мелко подпрыгивая на месте.

Обернувшись, он увидел, как дверь гаража-ангара опускается, отрезая его от Запрещенных.

---

Джексон оказалась проворнее. Пока Стас искал ручку или какой-нибудь выступ, за который дверь можно было схватить и держать, девочка нырнула ему в ноги и вставила планктон в сужающуюся щель. Дверь остановилась, хотя и не переставала гудеть. Коля прополз под нею на животе, каждую секунду думая, что вот сейчас ручка планктона не выдержит… Вот сейчас… Он представлял, как дверь падает ему на спину и расплющивает, перерубает надвое. Но, к его удивлению, все обошлось: планктон лишь немного погнулся.

«Он, похоже, железный внутри. Джексон, наверное, тяжело было его тащить», – думал Коля на бегу, когда Стас, схватив его за шиворот, рванул в темноту за ангар. Страх почему-то прошел, хотя сирены еще звучали. Девочка бежала рядом, иногда подсказывая дорогу.

Уже через минуту стало ясно, что погони за ними нет. Все трое сбавили скорость, и Коля с завистью понял, что его спутники даже не запыхались. Видимо, бегать им было не впервой.

– Весело было, а? – спросил Стас бодрым голосом.

– Не особенно.

– Да ладно тебе, чего ты? Я же не знал, что еще внутри сигнализация! Думал, надо только зайти, а дальше…

– Все ты знал, – прервала его Джексон. – И не отнекивайся. Не надо было вообще его внутрь пускать, зря только планктон сломали.

– Он все равно не работал! Хоть поржали! Джекс, ну, ты чего?

– Планктон бы я починила. Бегать надоело, и вообще ты дурак. И ты тоже, – повернулась она к Коле, – что согласился.

– Джекс, ну ладно уже… Жека? Ну, чего ты?

– Ничего. Я за наших волнуюсь. И устала. Понеси меня.

Стас зашел ей за спину и покорно нагнул голову. Джексон запрыгнула к нему на плечи и уселась, как садятся дети, – держась за уши и болтая ногами в воздухе. Видимо, все движения пары были давно отработаны: Стас, распрямляясь, даже не дрогнул, а его тонкая и легкая наездница не взвизгнула, как это обычно делают девочки, которых поднимают на высоту. Посмотрев на Колю, атлет неожиданно подмигнул ему. Мальчик улыбнулся в ответ и подумал, что он-то никогда-никогда не сможет вот так посадить Джексон к себе на плечи.

И от этого вдруг стало грустно.

---

– Куда нести-то?

Коля со странным удовлетворением отметил, что Стас, сделав сотню шагов, начал пыхтеть. Они стояли за деревом в темной аллее, ведущей куда-то вбок от Министерства Изучения. Туман рассеялся, и огромное здание, оказавшееся вовсе не миражом, выступало из темноты. Оно было черным – чернее самой ночи.

– Давай на Пустыри, – зевнула Джексон.

– А тут есть?

– Кажется, есть два небольших. Вон там.

Коля насторожился. Про Пустыри он пока ничего не слышал, ни от Олега, ни от Вэ-А. И вообще, идти в какое-то безлюдное место уговора не было. Хотя, конечно, он понимал, что должен скрываться ото всех вместе с Запрещенными. Просто не хотелось делать это в том же месте, где будет прятаться Стас.

– А что за Пустыри? – спросил Коля, поняв, что эти двое не догадаются ему объяснить.

– Ну, такие… – неуверенно начала Джексон, и вдруг стало понятно, что она собирается врать. – Огороженные участки. Как бы частные. Там колючая проволока, а за ней никого, и можно будет переночевать…

– Это которые типа обрушились, что ли? А на самом деле нет? Эти участки?

Стас остановился так внезапно, что Коля врезался в его спину, заодно задев головой и Джексон, все еще сидевшую на плечах, но уже немного сползшую вниз от тряски. Он представил, куда именно заехал ей лбом, и смутился.

Девочка обернулась, и Коля был уверен, что она примется фыркать и одергивать юбку, но оказалось, ее смутило другое. Глаза Джексон сузились в две тонкие стрелки:

– Откуда ты знаешь про Обрушение?

– Да, и про то, что его не было? – спросил Стас, тоже пытаясь взглянуть на мальчика, что было практически невозможно сделать с наездницей на плечах.

– Мне один человек говорил… в тюрьме, – соврал Коля, неожиданно для самого себя решив не выдавать Олега и его отца. – Он в соседней камере сидел, и много всякого рассказал. Через стенку.

– Ага, в тюрьме могут. Там психов хватает, – облегченно сказал Стас и снова пошел вперед. Джексон, однако, такой ответ явно не устроил: она продолжала подозрительно щурить глаза и даже открыла рот, чтобы спросить что-то еще. Коля не стал дожидаться, пока она сделает это, и спросил самым невинным голосом:

– А ты тоже в тюрьме сидел, Стас?

– Еще как! Целых три года!.. Меня рано взяли, в одиннадцать лет. Я там даже в школу ходил, у них есть при тюрьме, не видел?

– Нет, я ж там был всего один день. А ты как сбежал?

– А я не сбежал, – засмеялся Стас, – меня за хорошее поведение отпустили!

– Разве так бывает?

– Врет он все, – Джексон не сводила глаз с Коли. – Он в день казни конвоира ударил и через забор перемахнул во дворе. Ты мне лучше вот что скажи… А этот твой сосед в тюрьме – он больше ничего не говорил?

– Про что?

Теперь они оба подозревали друг друга. Эта девочка явно знала что-то о Пустырях. Что-то такое, чего не полагалось знать Коле.

– Дурачком не прикидывайся. Про Пустыри – ничего не говорил?

– Нет? А должен был говорить?

Джексон пожала плечами и отвернулась.

Ну и слава богу. Хоть смотреть перестала…

Они подошли к толстенному забору из бетона, сплошь затянутому колючей проволокой.

– На, – Стас вынул из-за пазухи какие-то бинты и протянул Коле, – руки обмотай. Первым полезешь, с ней вместе. Потом мне скинешь повязки сверху. И не торопись. На нее смотри и повторяй движения.

Смотреть на Джексон было приятно. Она легко протискивала ступню между колючками, бесстрашно дергала за проволочные петли: прочно ли висят, можно ли за них хвататься, – и уже через минуту сидела заборе, разматывая бинты. Коля ничего этого повторить, разумеется, не смог. Он долго кряхтел, дважды срывался и вконец изорвал рукава старой куртки, обсыпав Стаса хлопьями синтепона.

Он надеялся увидеть за забором какие-нибудь секретные здания, или заросшие руины, или – да мало ли что можно увидеть за подходящим забором, если взобраться на него! Но взгляду его открылась только темнота, которая была ничуть не интереснее, чем та, что осталась за спиной.

– А почему сюда никого не пускают? – спросил он Джексон, дожидаясь, пока поднимется Стас.

Она посмотрела на него, недоверчиво поджав губы, но все же ответила, нехорошо засмеявшись:

– Никто не знает. Я вот думаю, что здесь бродят души людей, умерших в годы Обрушения! Тогда знаешь, сколько народу убили! Везде же паника была. Вот они теперь сюда и приходят, на старые квартиры.

– Ерунда это все, – отдышавшись, выпалил Стас. Он только что влез и теперь лежал животом на широком бетонном краю. – Там военную технику прячут и секретные лаборатории. Оружие делают. Скоро войной пойдут и захватят все соседние государства. Ты же сама видела, как сюда иларты летают? Возят чертежи, я точно говорю.

– Ой, скажешь тоже…

Она встала и протянула руку, чтобы помочь Стасу подняться, но тот со смехом дернул Джексон за ладонь и попытался повалить рядом с собой. На миг Коле показалось, что они оба сейчас сорвутся: забор был не шире обеденного стола, и вот так резвиться на нем было опасно. Он вскочил и обеими руками схватил девочку поперек талии – как ему казалось, спасая ее. Но когда она обернулась, во взгляде ее вместо благодарности читалось недоумение. Стас, тоже вскочив, злобно посмотрел на Колю и перестал улыбаться.

– Так, пойдемте вниз, – примиряющим тоном сказала Джексон и мягко оттолкнула Колины руки. – Я здесь раньше была, там песочница должна быть. Будем прыгать в нее, не полезем больше. А то я оцарапалась.

---

Луна светила в окна заброшенного многоквартирного дома. Они заглядывали во все комнаты подряд и скоро нашли уютную детскую. Стас и Джексон заняли двухъярусную кровать, после недолгого препирательства, кому лезть наверх. Коля лег на диване в углу.

Проворочавшись на холодных подушках около получаса, он услышал голоса. Соседи по комнате разговаривали, вероятно, решив, что мальчик заснул.

– Давай убежим, а? Сколько можно? – шептал Стас.

– Нельзя. Мы за них отвечаем. Я отвечаю. Там же двадцать человек уже, и все маленькие. Ты-то слон, тебе наплевать, а я не могу. Да и… недолго осталось. У нас ведь теперь есть… он.

– Да что он может? Ты видела, как он на заборе болтался? Он же слабак. И не знает ничего.

– Ну ты зря так, кстати… В нем есть что-то. Я не знаю, получится у него или нет. Но он точно лучше… – голос Джексон дрогнул.

– Кого?

– Всех. И тебя в особенности. Спи давай, завтра вставать рано.

ГЛАВА 7. ЗАПРЕЩЕННЫЕ

Их действительно оказалось двадцать человек. Коля даже вздрогнул, когда они все вдруг взялись из ниоткуда и выстроились в ряд на дорожке сквера. Потом-то, прожив с ними несколько недель, он привык к их внезапным появлениям и сам научился прятаться под скамейкой и зарываться в листья. Но при первой встрече Задети его испугали…

– Так, – сказала Джексон, обходя Запрещенных и поправляя на них одежду. – Кто из вас помнит, что такое Нижний Мир?

Почти все дети, кроме двух маленьких девочек (не близняшек, но очень похожих друг на друга), подняли руки.

– Хорошо. Вот этот мальчик, – она показала на Колю, – из Нижнего Мира. Он немного поживет с нами и поможет мне сделать одно дело. Научите его прятаться и покажите, где лежит еда.

По ряду прошел вздох удивления. Сразу несколько рук взметнулось вверх. Джексон кивнула одному из старших мальчиков.

– А еды нет, – сказал тот, помявшись, и испуганно посмотрел на Колю: не разозлит ли гостя это сообщение. Но вместо него вдруг налилась раздражением Джексон:

– Как нет?

– А вот так. Те обеды, последние, испортились от дождя. А остальное мы еще раньше съели. Я сегодня утром последнее печенье раздал.

Дети один за другим опускали руки.

– Вы что, все хотели про еду сказать? – удивилась Джексон. – Про Нижний Мир вопросов не будет, что ли?

Раздались красноречивые вздохи. Коле показалось даже, что заурчал чей-то живот, но он решил, что ослышался: ведь этот звук, вроде бы, нельзя издать по собственному желанию.

– Понятно, – Джексон снова повернулась к мальчику, который все еще с ужасом разглядывал Колю. – Стас! Бери Джона и кого-нибудь третьего и все вместе идите в теплицу. Быстро! Нужен обычный набор. Света и Дима – вы за консервами в магазин. Остальные до обеда будут играть в бумсель! Кто хочет читать, может идти читать! Всем все ясно?

Дети нестройно пропели «да» и разошлись. Стас молча поднес ладонь к виску, как солдат.

– А можно, я тоже куда-нибудь пойду? – спросил Коля осторожно: он не думал, что тринадцатилетняя девочка (или она все-таки старше?) может быть такой строгой и громкой. Впрочем, Джексон уже остыла.

– В другой раз, – сказала она. – Ты же в бумсель хотел научиться играть. К скважине не пойдем, тут будем. Не так интересно, зато никто ныть не будет, что еды давно нет. Ничего сами не могут! Как маленькие!

– Они и есть маленькие, вообще-то.

– Ой-ей-ей, не выделывайся! Тут многие, между прочим, такие же, как ты, по возрасту. А то и взрослее.

– А ты?

Джексон скривила губы в усмешке:

– А я просто умная. Пойдем, нас там все ждут уже.

Запрещенные и правда стояли на поляне неподалеку, таращась в их сторону. Стас и еще четверо, отправленные за продуктами, скрылись. Какой-то мальчик, ногами разбросав пахучие желтые листья, рисовал на земле широкий круг. Откуда-то взялся мячик, похожий по размеру на футбольный, но абсолютно гладкий и одноцветный, без стежков и пятиугольников.

– И как играть?

– Просто. Встаем в круг и бросаем друг другу мячик. Ловить нельзя, только отбивать. Если он падает в центр – это бумсель.

– И все? – погрустнел Коля. – Детский сад какой-то. А в чем смысл?

– Ну, обычно в бумсель играют возле люка. Я просто боюсь, что ты сбежишь, поэтому играть будем так. Хотя с люком интереснее, конечно. Там, кто сделает бумсель, должен потом мяч доставать! Новый.

– В смысле, новый? А за старым что, нельзя слазить?

Джексон посмотрела на него, как на ненормального, но, видимо, вспомнив, что он такой и есть, тут же смягчилась:

– Вообще-то, нет. Нельзя. Если запрещенный ребенок в люк сунется, метка сработает. Дистанционно.

– И что?

– И все. Капец. Сердце взрывается, говорят…

---

Ни в какой бумсель они, конечно, играть не стали. Коле уже через минуту стало скучно просто так отбивать мячик – тем более что ронял его только он, а остальные дети, даже самые маленькие, играли, как роботы, без ошибок. Он предложил Задетям партию в футбол, но идея была встречена дружным фырканьем: игры Нижнего Мира здесь хотя и знали, но не любили. Затем он попытался объяснить правила «картошки», но быстро запутался в них сам и, смутившись, замолчал.

– И вообще, я так не могу играть, – сказал он, чтобы хоть как-то оправдаться, – я тут никого не знаю!

Джексон согласилась, мол, это правда, и попросила детей поочередно выходить на середину круга и представляться. Колина голова быстро забилась именами, но, к счастью, вернулся продуктовый отряд под командованием Стаса, и Запрещенные разбежались выуживать из тайников какие-то приборы, тарелки и сковородки.

– И вы что, всегда так живете?

– Как? – спросила, не обернувшись Джексон: она махала Стасу рукой и посылала воздушные поцелуи.

– На свежем воздухе, все вместе…

– Вместе – да. Но вообще-то, мы обычно дома живем. У нас есть несколько домов, на Пустырях, по всей Москве. Здесь они просто прятались, пока мы за тобой ходили. Хотя, вообще-то, мы всегда налегке ходим, чтобы каждый мог убежать, если что.

– Если что, например?

– Ну, облавы бывают. Разное бывает. Взрослых-то с нами нет, если Стаса не считать. Но он больше прикидывается. Иногда с ним возни больше, чем с маленькими… Неважно. Короче, взрослых нет. Нас часто ловить пытаются. Милиция, доктора всякие. Просто обычные люди.

– А они зачем? – удивился Коля.

– Да кто их знает… Может, усыновить хотят, – с кислой усмешкой ответила Джексон, – или просто помучить.

– И долго вы так бегаете?

– Долго. Некоторые с самого рождения. Слушай, – она, нахмурившись, смотрела, как на другом конце поляне разгорается ссора из-за какой-то тарелки, – я отойду, ладно? Когда обедать будем, я попрошу, чтобы каждый тебе про себя все рассказал. Тебе так проще будет познакомиться.

---

Когда он дослушал последнюю историю, девятнадцатую – Джексон свою очередь пропустила: «потом, потом», – над поляной уже висел туман, делавший сумерки еще более плотными. Коля спросил, почему так пасмурно второй вечер подряд. Сидевшая рядом с ним кудрявая девочка, встав в позу школьной отличницы (руки за спиной, подбородок задран), без выражения сказала, что вечерняя облачность – результат работы погодных машин. Коля мало что понял из ее сухих, книжных объяснений, но судя по всему, какие-то установки собирали капли воды, растворенные в воздухе, и готовились запустить их утром в Нижний Мир. В виде того же тумана или дождя.

Дети вообще говорили довольно скучно. Истории их были похожи одна на другую и различались разве что именами родителей. Слов Задети знали мало, часто повторяли одно и то же, сбивались, экали и краснели. Коля в какой-то момент понял, насколько он умнее многих из них, и подумал, что это, наверное, из-за школы. Запрещенные-то нигде не учились, понятное дело. Да и читать, судя по всему, они не любили. Помогая накрывать на стол, он тайком обследовал несколько сумок и нашел в них много игрушек, одежды, посуды и устройств непонятного назначения. Однако книги ему ни одной не попалось. «Вот они и не могут двух слов связать», – высокомерно решил Коля, который читал все подряд, от комиксов до книг из спальни родителей.

История самых маленьких Запрещенных звучала, как правило, так.

«Мои папа и мама жили в Верхней Москве. Звали их И-Ка и Бэ-Эс, а больше я про них ничего не знаю…»

Коля долго привыкал к этим сокращенным именам и часто переспрашивал, услышав очередное, из-за чего дети бесились и шикали на него.

«Так вот, однажды у них без разрешения родился я. Они меня очень любили, поэтому не отдали в больницу, где из меня сделали бы лекарство, а стали прятать. Прятали-прятали, да так хорошо, что скоро сами забыли, где. А потом к ним в гости пришла Джексон и нашла меня. Я сначала не хотел с ней идти, но потом она сказала, что я смогу гулять и играть, сколько захочу, и я пошел».

Или:

«Я жил с мамой и папой, а потом они переехали в новый дом, а меня забыли. Я сидел, их ждал-ждал, а потом пошел на улицу гулять. Там меня нашли другие дети, которые тоже гуляли – и взяли с собой. А когда я вырасту, я пойду и найду папу с мамой, и мы снова будем жить вместе».

Дети постарше, в том числе Колины ровесники, рассказывали, как ни странно, почти то же самое. Только истории их были более подробными. Кто-то, краснея, сообщал, что до десяти лет вообще не знал, что есть улица, потому что сидел взаперти в подвале. Кто-то вспоминал, как его продали каким-то людям, которые его хорошо кормили и не обижали, но постоянно приводили всяких взрослых на него посмотреть… Но начало и конец всех историй были одинаковыми: жил с мамой и папой – найду их и снова буду с ними жить.

Задети боготворили Джексон. Она заменяла им и маму, и учительницу, хотя сама была еще девочкой. Именно она придумала все время держаться вместе – до тех пор дети бродили по городу парами, ночевали, где придется, и регулярно таскали еду из магазинов и ресторанов (судя по их рассказам, в Верхнем Мире люди не были так повернуты на охране чего бы то ни было, и украсть одежду или готовую мясную котлету не составляло труда). Джексон научила их правильно вести себя на улице и одеваться – до этого многие из них ходили, в чем попало, и часто привлекали к себе внимание в людных местах. Конечно, особенно трудно ей было с запрещенными, которых родители бросили совсем маленькими, едва им исполнялось лет пять или семь. К счастью, большинство детей доживало в семьях хотя бы до десятилетнего возраста – в обстановке секретности и под постоянным надзором родителей.

Кстати, не всех детей мамы и папы бросали. Женька-Джон, например, до сих пор жил бы с отцом. Если бы как-то раз, когда к тому пришли в гости друзья с работы, Женька не свалился со шкафа, куда залез, чтобы посмотреть на настоящих людей.

Так же по глупости выдала себя кудрявая отличница по имени Инга. Ее папа был летчиком из Министерства Изучения и часто уезжал из дома, чтобы летать на магнетическом зонде (она старательно, но неуверенно выговаривала эти слова) над Северным Полюсом. Однажды она, зная, что папа возвращается сегодня, побежала открывать входную дверь, хотя это ей было строжайше запрещено. Ну и конечно же, за дверью оказалась соседка, которая тут же позвонила в милицию. К счастью, Инга к тому времени уже сбежала из дома, вытряхнув все деньги из кошки-копилки. По этой кошке она до сих пор скучала сильнее, чем по родителям, но взять ее с собой не могла – та была слишком тяжелой.

Был еще мальчик Костик, полноватый и потому особенно застенчивый блондин в очках с маленькой трещиной на левом стекле. Он говорил охотно, но очень тихо. Костик был разрешенным ребенком лет до двенадцати, пока его отцу не пришло в голову украсть что-то с работы, а работал он в Министерстве Погоды. Мальчика собирались посадить в тюрьму и даже приехали за ним. Но он догадался снять мешок номер два и увернулся от конвоиров в собственной прихожей, после чего прыгнул с балкона. Он тогда сломал ногу, но смог дохромать до подвалов, где и скрывался, пока не примкнул к Задетям.

Но это была еще ерунда по сравнению с историей, которую после долгих уговоров поведал Стас. Коля был уверен, что Запрещенные не раз слышали ее, и все равно все девочки – не исключая, разумеется, и Джексон – восторженно ахали через каждые три предложения…

---

Отец Стаса был военным, причем полковником. Профессия довольно редкая для Верхнего Мира, где все войны закончились после Обрушения. О-Эс – так звали отца – командовал Войсками Патрулирования Края, к западу от Москвы. Места там были довольно дикие. Не из-за животных, которых в лесах почти не было. А из-за людей.

Когда произошло Обрушение (каждый раз, произнося «Обрушение», Стас подмигивал Коле, и за это его почему-то хотелось ударить), пострадали в основном жилые, густонаселенные районы. Оно и понятно: дома давили на землю и люди каждый день ходили туда-сюда, стуча по ней каблуками. Однажды земля не выдержала и провалилась. Некоторые люди, жившие раньше в ушедших под землю городах, переехали в Москву. Но большая часть ушла жить в лес, который не рухнул и не пострадал. Их стали называть охотниками.

Охотники жили в деревянных домах, которые строили своими руками. Они питались тем, что росло в лесу, и иногда нападали на грузовые баржи, летавшие между континентами и островами. Их не трогали, до тех пор, пока они не сбили самолет Нижнего Мира, пролетавший над их лесом. Государственная Тайна оказалась под угрозой…

О-Эс стоял во главе полка, брошенного на борьбу с охотниками, и блестяще справился с задачей их истребления. Когда он вернулся героем, ему тут же разрешили завести сразу двух детей! Полковник был уверен, что у него родятся близнецы, но на свет появился только один сын, Игорь. Он почти тут же уехал на край, выполнять какое-то новое задание, и как-то забыл о том, что можно завести еще одного ребенка.

Вернулся он в Москву через два года, еще большим героем, и сразу решил напомнить начальству о том, что ему причитается еще одно дитя. Увы, необходимые бумаги за то время, что он служил, где-то потерялись, и второе разрешение у него отобрали.

Старший сын тем временем начал ходить и говорить, но эти подвиги почему-то не радовали О-Эс. Он вспоминал о том, чего лишился, и злился на сына – за то, что он появился на свет один, а без брата-близнеца.

Наконец, полковник решил завести второго ребенка тайком. Он, по долгу службы, умел хранить тайны и вообще врать. Так на свет появился запрещенный Стас. Он с самого детства походил на папу и вскоре стал любимчиком в семье. Игорь, которому было четыре, это почувствовал.

Первое столкновение между братьями произошло через два года после рождения Стаса. Игорь не ходил в воспитательные заведения для разрешенных детей, его всему обучали дома. Поэтому риска, что он расскажет кому-то о существовании брата, вроде бы, не было. И все же Игорь, осознав свою власть над Стасом и родителями, однажды закричал на прогулке:

– А у меня есть братик! Он прячется в шкафу!

О-Эс пришлось приложить немало усилий, чтобы замять инцидент. Он объявил Игоря «чутким» мальчиком с «чересчур живым» воображением. Проще говоря – сумасшедшим.

Игоря упрятали в специальный интернат для разрешенных детей. Полковник предупредил учителей, что ребенок может выдумывать себе невидимых друзей и даже невидимого братика, и просил быть с ним поласковей.

Пока Игорь восемь лет безвылазно торчал в интернате и копил злобу, Стас вовсю пользовался положением любимого сына. Он получал любые игрушки, вечерами играл с отцом и много ел. Есть, в отличие от многих детей, он полюбил с детства. Его, как и старшего брата, всему обучали дома, но к наукам он рвения не проявил. Зато ему нравились подвижные игры и тренировки в военном стиле, которые проводил с ним отец. Стас научился драться, умел отжаться на одной руке тридцать раз и мог, не запыхавшись, пробежать почти километр. Конечно, бегать ему приходилось в подвале, в специально оборудованном зале.

Полковник не мог нарадоваться успехам сына и подумывал о том, чтобы как-нибудь обманом достать разрешение для Стаса. Но тут случилось несколько катастроф одновременно.

Во-первых, О-Эс выгнали на пенсию. В Патрук – Войска Патрулирования Края – с каждым годом шло все меньше молодых парней. Армия становилась не нужна: во всем Верхнем Мире был мир.

Во-вторых, в интернате, где держали Игоря, сменился доктор. Пятнадцатилетний сын полковника прошел очередную проверку, был признан здоровым и отпущен на свободу – поскольку все экзамены он давно сдал. Игорь вернулся домой.

В-третьих, Стас, который тосковал по настоящей жизни, тайком выбрался на поверхность и устроил драку во дворе ближайшей школы для разрешенных детей. Милиция напала на след…

– И вот, прикиньте! – Стас вскочил и, размахивая руками, стал изображать в лицах последнюю часть истории; Запрещенные сидели, разинув рты. – Поднимаюсь я домой из спортзала, а там брательник мой. Я уже и забыл, какой он, только на фотках видел. Отец весь синий сидит, а Игорь на него орет и плюется. И говорит, что сейчас пойдет и меня заложит милиции! Ну я к нему подхожу и – р-раз такой! В живот! Что, говорю, не ожидал, гад? А он, хоть и старше, хлипкий такой, сразу сложился!.. Я ему еще так! А потом ногой…

Игорь не только сложился, но и загремел в больницу. Через неделю после драки он еще не пришел в себя, и врачи говорили, что он, может быть, никогда не будет снова говорить и ходить. Полковник, у которого теперь не осталось ни одного разрешенного сына, сорвался и накричал на Стаса. Тот собрал вещи и ушел из дома, но, не успев миновать и двух кварталов, попался милиции.

– Дальше вы все знаете. Я в тюрьме сидел, а потом меня выпустили за хорошее поведение!

Коля, уже знавший, что это не так, наклонился к Инге и спросил:

– И вы что, ему верите? Каждому слову?

– Конечно, нет, – серьезно ответила отличница. – Тут вообще все про себя врут! Но он хотя бы смешно это все рассказывает.

Коля вспомнил, как Стас изображал хруст костей, которые ломались при избиении брата, – и содрогнулся. Ему почему-то было ни капельки не смешно.

---

Он прожил с Запрещенными две недели, прежде чем впервые попытался сбежать. Это были две недели оцепенения, странного безразличия ко всему. Образ Олега никак не выходил у него из головы. Он представлял себе тело светловолосого мальчика на асфальте и людей, стоящих вокруг. И каждый раз, когда эта картина всплывала перед глазами, ему казалось, что он смотрит на Олега с собственного балкона. Что тело лежит не на дороге, забитой нервно сигналящими машинами, а под окном его дома. Может быть, он просто не знал, как выглядит с высоты улица, на которую упал Олег, и не мог ее мысленно увидеть. А может, ему просто хотелось стоять на своем балконе…

Нет, Коля почти не скучал по дому, по маме. Смерть друга будто лишила его всех чувств, даже тоски. Лишь иногда он ловил себя на мысли: если бы оказаться сейчас там, в Москве, стало бы легче. Он бы стоял и смотрел на пустой асфальт под окнами – и однажды образ друга стерся бы. Как будто Олега убрали с асфальта. Приехала «скорая» и увезла…

А здесь, наверху – он его не забудет. И это как бы хорошо. Должно быть хорошо. По крайней мере, когда в книжках пишут, что кто-то кого-то не забывает – это всегда звучит красиво и благородно.

Но вот он вспоминает Олега. Каждый день: когда чистит зубы украденной в магазине щеткой или идет за продуктами в компании Димы и Стаса. И ничего красивого в этом нет! Это больно, тоскливо и лучше бы ничего не было. Лучше бы все забыть.

Он пытался избавиться от этих мыслей, вспоминал, как хорошо жилось когда-то, в детстве. Но это не помогло. Наоборот, стало только хуже: ему начала сниться мама. Днем он переживал смерть друга, а по ночам видел ее. Сон был один и тот же, повторяющийся. Мама стояла у окна, вглядываясь в темное небо, и плакала. А откуда-то сверху на нее уже мчался горящий самолет, сбитый охотниками. Он все приближался, но никак не мог врезаться в дом. Коля сидел в кресле пилота и нажимал на тормоз, но педаль уходила в пол, и он продолжал лететь.

Утром, проснувшись, он пытался смеяться над глупым сном: мол, в самолетах нет педали тормоза. Но смех выходил жалким…

Чтобы не давать волю мрачным мыслям хотя бы днем, он стал больше времени проводить в компании Запрещенных. Самых младших из них. Он бы, конечно, предпочел общаться с Джексон, но та вечно исчезала куда-то, а когда возвращалась, не отлипала от Стаса.

В далеком-далеком детстве (года три назад) Коля мечтал о том, чтобы у него был маленький брат или даже сестра. Вот бы ему тогда оказаться в Верхнем Мире! Он бы с радостью возился с двадцатью детьми, а то и с тридцатью. А теперь, после того, как он повзрослел, дети его утомляли и злили. Но возиться с ними в любом случае было лучше, чем лежать на кровати в пустой комнате и вспоминать, как убили Олега…

Он все-таки научил детей играть в «картошку», выдумав новые правила вместо забытых. А еще в «вышибалы». Три или четыре дня Запрещенным было весело, но потом они снова вернулись к ненавистному бумселю. Коля пытался было рассказать им о Нижнем Мире, о том, какой он хороший. Но только любознательная Инга слушала его истории с удовольствием. Остальные дети начинали скучать и просили лучше покатать их на спине. Он злился, однако катал.

Так или иначе, младшие вскоре привязались к нему и стали ходить за Колей по пятам. Он пробовал их отгонять, но однажды заметил, как Джексон улыбается, когда видит его в окружении детей. Это придало ему сил, однако ненадолго.

Итак, промаявшись две недели, Коля задумался о побеге. Он решил не брать с собой ничего из новых вещей: ни свитер, украденный вместе со щеткой, ни «Историю Верхнего Мира в рассказах для детей». Книга была не такая, как у Олега, в коричневой обложке и более толстая. Он утащил ее из магазина, но ни разу не открыл.

---

Посреди ночи Коля спустился в подвал: он уже умел обращаться с крышкой люка, ведущего в скважину. Но проколоть Маскировочный Щит внизу не смог. Чего только он с ним не делал: и швырялся в него камнями, и танцевал, и кувыркался на нем. Но Щит не открылся даже на сантиметр. Коля вернулся в дом, где прятались Запрещенные, и проспал до утра. Следующей ночью, не выспавшись, он убежал снова…

– Ко-оля-а, пра-аснись, – прогудел над ним голос.

Он сел, сощурил глаза и узнал Ингу:

– Ты что тут делаешь? Да еще и в одной пижаме?

– Я не спала. Увидела, что ты уходишь, и решила пойти за тобой. Ты тут так смешно плясал.

– Ничего я не плясал, тебе все приснилось! – смутился Коля.

– Ничего мне не приснилось, я даже не спала. А вот ты заснул. Прыгал-прыгал, лег и заснул. Ты сбежать хотел, да? – Инга спросила без упрека, своим обычным ровным голосом.

– Не твое дело, – он полез в карман за телефоном, чтобы посмотреть, который час, и вдруг вспомнил, что не взял его с собой, когда полез в Верхний Мир.

– Коля… Ты не убегай, пожалуйста.

– Почему?

– Я точно не знаю. Джексон… Она что-то придумала. Она нам раньше часто-часто обещала, что однажды случится кое-что, и мы все перестанем прятаться. Просто пойдем на улицу и станем, как обычные дети. А теперь больше не обещает. Вот я и подумала, может, оно уже случилось. Чудо какое-то. Может, ты появился, и теперь нам скоро не надо будет прятаться…

Коля посмотрел на Ингу. Голос ее по-прежнему звучал бесстрастно, как будто она наизусть читает нелюбимое стихотворение. Но в глазах ее что-то изменилось.

Она плачет? Ну вот еще!..

Не надо было рассказывать ей все эти истории и каждый день за ужином сидеть рядом с ней…

---

Когда Коля попытался сбежать в четвертый раз, за ним пришел Стас.

Он не пытался отговорить его, как Инга. Он просто подошел, схватил его за руку выше локтя и поволок к выходу.

– Руки убери, – сказал Коля, и его вдруг одолели усталость и злоба. – Я сам пойду.

Стас отпустил его и встал напротив, сунув ладони в карманы.

– Чего вы ко мне пристали вообще?! На фига я вам сдался? – крик вырвался сам собой. – Я ничего не умею, понятно? Я домой хочу! У меня отец там уже весь город на уши поставил, а я тут с вами торчу! У меня дом есть, понятно? Родители!.. Что надо, ну? Что сделать? Говори уже! Иларт тебе угнать? Пойдем, угоню!.. Что еще?

– Ты чего орешь-то? Ты на меня не ори! – вдруг тоже повысил голос Стас. – Я тебя вообще с нами не брал! На фиг ты мне вообще сдался! Думаешь, если б не Джексон, тебя бы тут кто-нибудь держал? Мне ты вообще никто, понял?!

Они стояли, глядя друг другу в глаза. В глазах Стаса застыло уже знакомое Коле выражение: громила так же смотрел на него, когда он случайно обнял Джексон. Тогда, на бетонном заборе.

И он внезапно понял, что уже одержал верх над противником. Если сейчас начнется драка, Стас попрет на него, не разбирая дороги. Достаточно будет одной подножки, чтобы свалить его. И ему вдруг даже захотелось эту драку затеять… Вот же он, перед ним – весь Верхний Мир! Жестокий, громоздкий, неумный. Вот кто мешает ему, Коле Карпенко, вернуться домой! И он решил, что не уйдет сегодня, не проучив Стаса.

А то, что он такой большой, ерунда. Коля дрался однажды с тренером и знал, что рост еще ничего не значит. Тренер-то хотя бы драться умел…

– Это ты на меня не ори, – сказал он Стасу деланно спокойным голосом, хотя внутри него все клокотало. – Я же не виноват, что Джексон тебя в свои планы не посвящает. Просто я понять не могу: что ж она сама-то не пришла, если она меня так любит? Или это ты ее не пустил? Избил, наверное, как братика своего, да? Чтобы она ходить не могла…

– Ты парень нарываешься, что ли, а? – Стас вытащил руки из карманов и сжал кулаки. – Самый смелый?

– Да нет, это ты самый смелый, а я самый умный всего лишь.

– Чего?! Ты чего сказал? – Стас медленно пошел на него, но Колю это только раззадорило. Он стоял, сложив руки на груди, и насмешливо смотрел на противника.

– Я умный, говорю. А ты нет. Не понимаю, зачем Джексон с тобой ходит. Ты ей, наверное, тоже нужен для одного дела, да? Использует тебя и выгонит! Прикинь! И меня выгонит. Только я-то домой пойду – а ты, дурачок, куда денешься? Ты ж даже прятаться не сможешь! Ты ж жирный, как слон!..

Стас все еще держался. Выслушивать насмешки ему раньше не приходилось, и злость исказила его лицо. Но он удивлялся спокойствию Коли: обычно мелюзга от него разбегалась, как крысы! Та мелюзга, которую он как-то побил на школьном дворе…

Он подошел и схватил Колю за куртку.

«Плачь, ну! И я тебя, может быть, не до смерти изобью!» – читалось в его глазах.

Но мальчик из Нижнего Мира не заплакал.

Он вздохнул и провел прием икке – так, как его этому сто раз учили на тренировках: провел ладонью по плечу Стаса, ткнул его в глаза пальцами левой руки, отступил в сторону и вывернул противнику запястье, пригнув его к земле. Как с Крысоловом. Только у этого дурака не было даже ножа.

Стас зарычал и выдернул руку. Он все-таки был очень силен. Коля отскочил к стене.

Дышать вдруг стало трудно.

Может быть, идея с дракой была и не самой лучшей…

---

Они сходились снова и снова, и каждый раз казалось, что еще немного, и Стас раздавит эту мелюзгу, этого рыжего гада. Но каждый раз громила оказывался на полу, и слежавшийся песок оставлял на его теле все новые синяки.

Коля действовал спокойно, еле слышно бормоча после каждого приема: «коса дори», «нагэ» и что-то еще неразборчивое. Драка увлекла его. Он не просто расправлялся с сильным, но неумелым врагом – он дрался со своей собственной обидой. Обидой на Верхний Мир, на всех девчонок, которые не умеют выбирать себе компанию и целуются с кретинами и уродами. На собственного папу, который отправил его в секцию айкидо, хотя Коля мечтал о теннисе.

Впрочем, нет… Айкидо оказалось как раз кстати. Спасибо, папа.

Стас в очередной раз побежал на него с перекошенным от злобы лицом, слепо загребая руками. Коля легко ушел вбок и что было сил пнул его под колено. Громила рухнул и больше не вставал. Он корчился на полу, глядя на обидчика полными злобы глазами. Хотя нет, это была уже не злоба. Не только злоба.

Теперь в глазах Стаса был еще и страх.

– В моем мире это называется айкидо, – гордо выдохнул Коля, вспомнив бой с Крысоловом.

Он поклонился лежащему противнику и пошел к выходу, но у самых дверей щитовой обернулся:

– Я никому не скажу, что здесь было. Но учти, теперь так будет всегда, если будешь руки распускать. И не пытайся ночью мне что-то сделать. Я проснусь, и будет только хуже.

Стас поднялся и, пошатываясь, пошел за ним.

– Она все равно с тобой не будет, – сказал он тихо, сплевывая приставший к губам песок.

– Кто?

– Джексон, кто… Она моя девушка.

– Да пожалуйста. Мне все равно, – сказал Коля и вдруг понял, что соврал. Радость победы тут же куда-то улетучилась, и он пожалел, что снова заговорил со Стасом, а не ушел сразу, как собирался.

Получилось, как в кино про карате, только наоборот. Коля год назад полюбил такие фильмы и смотрел их безостановочно: старые, новые, все подряд. Там главный герой обычно был маленьким и слабым, а главный злодей – большим и сильным. И у злодея была красивая подруга. И вот однажды злодей избивал героя (еще до того, как герой начинал тайком тренироваться). А девушка, увидев эту драку, кричала: «Не смей! Ты же его покалечишь!» И бросала злодея, потому что он был жестоким.

А сейчас Джексон все равно не ушла бы от злодея. Потому что Стас, во-первых, не был злодеем, он был просто дураком. Сильным и несчастным дураком, которого выгнал из дома собственный отец.

И это не он побил Колю, а совсем наоборот.

И если бы Джексон все видела, то она бы Коле закричала «не смей!» – и кинулась бы к лежащему на песке Стасу…

В жизни никогда не бывает, как в кино. А значит, и мальчик из чужого мира, случайно втянутый в опасные приключения, может навсегда застрять здесь. И не какой-то там выдуманный герой, которому ничего не сделается! А он, Коля Карпенко. Настоящий. Живой.

Он мог застрять в Верхнем Мире – и превратиться в запрещенного взрослого. Если здесь вообще бывают такие.

ГЛАВА 8. ПРОГУЛКИ

Больше он убегать не пытался. Вместо этого он каждый день спрашивал Джексон, не нужно ли ей с чем-нибудь помочь. Коля надеялся, что она однажды скажет: «Да, конечно. Есть еще одно дело. Последнее, самое трудное». Но она только отправляла его за продуктами, заставляла чистить картошку и яблоки. Оказывается, ни один из Запрещенных не умел снять всю кожуру одной спиральной лентой, не отрывая ножа – и Коля подолгу развлекал младших девочек, показывая им, как это делается. Они даже иногда заставляли его чистить картошку, когда у них было много другой еды, и никому не нужные голые клубни потом долго лежали в кастрюле с водой, постепенно синея.

Стас после драки куда-то исчез. Два дня он ходил насупленный и при каждом удобном случае целовался с Джексон, всегда при этом тайком проверяя: смотрит ли Коля. А потом просто ушел и не вернулся. Ни в тот же вечер, ни на следующий день.

– Ты не знаешь, где он? – спросила как-то Инга у Джексон.

Та отвела глаза и сказала:

– Не знаю, – и все, кто был рядом, поняли, что она врет. Коля тоже понял, но не придал значения этому вранью.

---

Они теперь часто оставляли Задетей одних и отправлялись в город на прогулки. Джексон без умолку щебетала и выглядела взволнованной, а один раз даже забылась и взяла Колю за руку – и конечно, опомнилась, отдернула ладонь. Но не сразу.

Он ничего не понимал. Джексон ему по-прежнему немножко нравилась, по крайней мере, он уверял себя, что «немножко». Но ему было стыдно за драку в подвале, и он не мог понять, знает о ней девочка или нет. А еще он не понимал, почему она вообще с ним так часто гуляет.

Когда рядом был атлет, носивший ее на плечах, она не обращала внимания на Колю. Она то и дело затевала со Стасом какую-то шумную возню. Например, отбирала у него вилку или полотенце – и убегала по коридору очередного заброшенного дома. А он догонял ее, валил на пол и принимался щекотать. И она смеялась! Она взаправду смеялась, не притворяясь! И никогда не смотрела в такие минуты на Колю…

А он смотрел. Это было так же больно и неприятно, как вспоминать Олега. И вместе с тем, он не мог перестать смотреть на нее. Ему нравилось, как она смеется. Он улыбался и злился, глядя на эту парочку, и иногда представлял, что это он щекочет Джексон.

И вот теперь… она проводила с ним все свободное время. Казалось бы, надо радоваться. Но почему-то не получалось. Они гуляли и болтали о всякой ерунде. Он объяснял ей устройство Нижнего Мира, описывал метро и видеокамеры в супермаркетах. Изображал героев любимых мультиков, говорил смешными голосами и рассказывал анекдоты, над которыми она почти никогда не смеялась. Она слушала его – и вдруг грустнела, уходила в себя. Иногда даже разворачивалась и уходила. И он никак не мог понять, что с нею вот сейчас произошло.

О чем она думает? И почему, почему… Какого фига, в конце концов?! Гуляет с ним?..

Однажды, когда они бродили вдвоем по какому-то Пустырю и оглядывали деревья в поисках в поисках маленьких сморщенных яблок, Коля попытался затеять игру – одну из тех, в которые Джексон играла со Стасом. Он сорвал с ее головы платок и побежал с ним, подбрасывая в воздух летучую ткань и грозя забросить ее на дерево. За минуту до этого они оба смеялись, и он надеялся, что Джексон побежит за ним.

Но она стояла, поджав губы и хмуря брови. Долго смотрела на него, а потом ушла, покрутив пальцем у виска. И он остался под деревом, сжимая в руках опавший платок…

На следующий день она подошла к нему и, глядя в пол, сказала:

– Если ты думаешь, что мне с тобой интересно, то ты дурак. Стас ушел, чтобы выяснить кое-что важное. Он скоро вернется, и тогда у нас будет очень серьезное дело. А потом ты уйдешь домой. Я с тобой ходила, потому что боялась, что ты сбежишь. Сейчас мы все можем исправить. Но только с тобой. Я не хотела тебя сейчас потерять. То есть, мы не хотели.

Коле показалось, что она опять врет, но он лишь пожал плечами:

– Как скажешь. Убегать я не буду. Я не могу Щит проколоть, ты же знаешь. И вообще, я уже тут столько торчу… Предки все равно думают, что меня убили давно. А что за дело-то?

Она не ответила и ушла, так и не подняв взгляд.

Может быть, надо было ей что-то другое сказать, да только Коля не знал, что именно…

С тех пор они никогда больше не гуляли в безлюдных местах – только по улицам Верхней Москвы. И вообще, Коля стал чаще гулять один. Он звал с собой Джексон, но та мотала головой, ссылаясь на какие-то дела.

---

Поначалу Коля боялся исследовать город в одиночку. Он знал, что никакое устройство не распознает в нем запрещенного ребенка, и все равно боялся. Верхняя Москва пугала его, в первую очередь, своей тишиной. Он думал, что всему виной машины – они здесь ездили совсем бесшумно. Скользили, как куски масла по горячей сковородке. Но потом Коля понял, что и с людьми в этом городе что-то не так.

На улицах раздавались и смех, и разговоры, но они были какими-то грубыми. Создавалось ощущение, что все вокруг не очень-то счастливы и нарочно смеются погромче, чтобы это скрыть.

«Наверное, это потому что детей на улице мало», – думал Коля и пытался понять: неужели и в его мире взрослые такие же? Неужели он раньше не замечал этого просто потому, что всегда возвращался из школы в компании сверстников? Им всегда было так весело, они горланили на всю улицу. А взрослые, которые в это время шли рядом по тротуару – они что же, и в Нижнем Мире были такие же хмурые, как здесь? Коля пытался вспомнить и не мог.

Детей на улицах Верхней Москвы почти не было. За всю прогулку он мог встретить всего лишь двоих или троих подростков. А вообще разрешенные передвигались по городу на машинах: их возили то ли шоферы, то ли родители. То и дело из-за стекла остановившейся на светофоре машины показывалась чья-нибудь голова. Некоторые дети даже строили ему рожи, но, встретившись с ним взглядом, тут же падали обратно на сиденье.

Иногда над головой проносился иларт, в полете особенно похожий на кровать с привязанным к ней человеком. Коля первое время замирал посреди улицы и провожал их взглядом, но вскоре перестал, потому что каждый раз на него натыкались взрослые.

Люди в Верхней Москве, казалось, вообще всегда куда-то шли и очень удивлялись, налетев на него. Как будто он не мальчик, остановившийся посмотреть на иларт, а внезапно прыгнувший им под ноги рояль. Ослепительно белый рояль, которому нечего делать посреди тротуара.

Дома вокруг были обычные: серые или желтые, с окнами в пластиковых рамах и плоскими крышами. Коля на ходу осматривал их, смутно надеясь, что из окна покажется огромное щупальце и сцапает пешехода – или что дом взлетит. Должно же в этом мире случаться хоть что-нибудь фантастическое!.. Но нет, город был неинтересным. Даже рекламные щиты, которые ему нравилось разглядывать в Нижнем Мире, здесь не притягивали взгляд. Может, потому что он никак не мог понять, что на многих из них нарисовано: то ли шоколадка, то ли пачка сигарет. Да и названия были сплошь незнакомые.

В один из дней, когда на улице было особенно много куда-то спешащих людей (кажется, был выходной или какой-то праздник), Коля решил исследовать дворы. Широкую улицу, упиравшуюся одним концом в Пустырь, где прятались Запрещенные, он изучил досконально. И гулять по ней было скучно.

В первом же закоулке он наткнулся на компанию удивительных взрослых. Они все были в татуировках, а из тела у них – через дырки, проделанные в одежде – торчали длинные металлические шипы. Они росли прямо из шеи или из спины! Коля пожалел, что свернул с оживленной улицы, и все же подошел ближе, правда, замедлив шаг. Монстры не обращали на него внимания, они пили что-то из квадратных пакетов и негромко разговаривали – как показалось ему сначала, на иностранном языке. Однако, пройдя в каком-то шаге от странной компании, он различил слова:

– Дай погладить, а? Красотища какая!..

Коля тоже хотел посмотреть на красотищу и обернулся на голос. Он наткнулся взглядом на черноволосую женщину и удивился, что не заметил ее раньше. Впрочем, она была одета в длинный кожаный плащ – такой же, как у других шипастых монстров.

А в вырезе плаща, за пазухой у нее сидели котята!..

Это было куда удивительнее шипов. Коля впервые видел в Верхнем Мире котят, да еще у таких неподходящих хозяев.

Женщина, заметив, что он таращится на нее, наклонилась и позвала:

– Мальчик… Хочешь тоже погладить? Иди сюда…

Монстры нехорошо засмеялись.

Коля хотел отвернуться и идти дальше, но что-то не давало ему это сделать. Что-то было не так с этими котятами. И дело даже не в том, что они были вялые и сонные, а в том…

Он вдруг понял.

Они не сидели за пазухой, как ему показалось вначале.

Когда женщина наклонилась и приоткрыла плащ, он увидел, что котята росли у нее на груди!

Они сидели в бюстгальтере… вместо того, что… что обычно находится в бюстгальтере. И они были живые! Но хвостов и задних ног у них не было – они просто росли из женщины, как волосы или ногти!..

Зажмурив глаза, Коля вылетел из закоулка и помчался к Пустырю.

Лучше бы это было щупальце из окна, думал он.

---

Джексон, к счастью, оказалась на месте. Она выслушала его сбивчивый рассказ и пожала плечами:

– Можно подумать, ты тэгэшников раньше не видел…

– Кого? – спросил Коля оторопело.

– Тэгэ, они сами так себя называют. Трансгуманисты, по-моему, это расшифровывается… Они такие психи. Им типа не нравится человеческое тело. Вот они и рисуют на нем всякую ерунду. А иногда пришивают себе третью руку. Или еще один глаз. Хотя котиков я у них раньше не видела. Хорошенькие? Лапочки?.. А какие, серенькие?

– Издеваешься?! Я не смотрел! Что это за люди вообще! Как так можно?

– А что, у вас таких еще нет? – теперь настала ее очередь удивляться.

– В смысле, еще? – машинально спросил Коля.

– Ну, не знаю, – сказала Джексон, – мне папа рассказывал, что у вас все позже появляется. Я даже где-то слышала, что это наши люди спускаются и все вам приносят. Технологии всякие или, там, музыку. Один профессор даже считал, что мы – это типа ваше будущее, только доказать не смог…

Она что-то еще говорила, но Коля уже не слушал.

Папа! Так значит, у Джексон все-таки есть родители или, как минимум, отец. Раньше она это скрывала!

– Папа? – спросил он, перебивая ее.

– Что? – осеклась девочка.

– Тебе папа рассказывал? Папа?..

Джексон закусила губу и попыталась уйти.

– Нет уж, фиг! – Коля шагнул, загораживая ей дорогу. – Давай рассказывай! Я же тебе все про себя рассказал!

– А я тебя не просила, – голос ее был тихим, но не обиженным.

– Зато я прошу. Ну? Тебе жалко, что ли?.. Ну, пожалуйста, Джексон… Все же рассказали!

Он упрашивал ее минут пять, пуская в ход свои самые жалобные интонации.

– Хорошо, – ответила она, наконец, оглянувшись по сторонам, – только обещай, что никому больше не скажешь.

---

Она, как выяснилось, не была запрещенным ребенком.

Джексон появилась на свет в обычной семье каких-то очень известных инженеров. Уточнять она не стала – похоже, сама была не в курсе, чем именно занимались ее родители. Но явно чем-то опасным, потому что, когда ей исполнилось семь, мама погибла. На работе случилась авария, и ее не стало. Папа тут же уволился и бросил все силы на воспитание дочери, которую тогда еще звали Женечкой.

Он крепился четыре года, а потом не выдержал и все-таки завел себе новую жену. Не сказать, чтоб мачеха не любила Женю. Ничего такого, как в сказках, с ней не приключилось. Никто не запирал ее на чердаке, не заставлял убираться, не лишал карманных денег. Новая папина жена была очень хорошей. Настолько хорошей, что вскоре папа стал проводить все время с ней. Женечка долго с этим боролась, пыталась отвоевать назад внимание отца. Сначала она пыталась сделать так, чтобы папа ею гордился: хорошо училась в школе, побеждала в каких-то конкурсах. И ее за это хвалили. Но как-то не так, мимоходом. Бросив взгляд на очередной хрустальный приз, папа бормотал «молодец» – и уходил в спальню, валяться с мачехой на кровати и смотреть какой-нибудь фильм.

Тогда Женя стала себя плохо вести. Она грубила мачехе, перестала учиться, ездила в гости ко всем разрешенным мальчикам, которых знала по школе, – чтобы ее отругали. Наказали. Посадили под домашний арест.

Она готова была вытерпеть все, лишь бы папа хоть раз посмотрел на нее, как раньше, и сказал усталым голосом: «Женьк, ну ты чего? Я прям тебя не узнаю». Но нет, вместо этого ее просто наказывали и сажали под домашний арест.

Тогда она убежала из дома. Она не собиралась убегать насовсем.

Но так получилось, что, когда ее встретили трое запрещенных ребят, она шла по улице с толстой спортивной сумкой, набитой вещами, и ревела, размазывая неумело нанесенную тушь. Ей было тринадцать. Им – тоже.

Тогда еще не было никаких Задетей. Не было Стаса, не было планктона, украденного из Министерства Изучения. Эти трое почему-то решили, что Женя тоже запрещенная, и приняли к себе. Правда, тут же переименовали в Джексон, во избежание путаницы. Потому что один мальчик в их банде тоже был Женей.

Ей было все равно, куда идти, и она провела ночь на Пустыре. Она была уверена, что папа расстроится и позвонит в милицию. Думала, что он будет ее искать, перекопает весь город, явится на Пустырь – и заберет ее домой. Но этого не случилось.

Возможно, он искал ее. Но как-то, опять же, не так. Плохо искал…

– И ты никогда его больше не видела? – спросил Коля.

Джексон помотала головой. У нее были очень грустные глаза. Они уже не были похожи на два солнца в затмение. Скорее, это были два солнца, спрятанные за большие влажные тучи. Однако она не плакала, и голос ее звучал ровно.

– Видела. Я с ним иногда вижусь…

– Да ладно?

– Да, представляешь? Я полгода назад первый раз пришла домой. У меня же осталось разрешение и все такое, даже ключи от дома, – Джексон замолчала, и Коля понял, что продолжать она не собирается.

– И что было?

– Не хочу об этом говорить. Не сейчас. Может, я тебе потом расскажу, когда-нибудь…

– Так ты, значит, в любой момент можешь вернуться домой? Зачем ты тогда вообще с ними торчишь, здесь?

Джексон сделала неопределенный жест рукой, значивший, видимо: ты не поймешь.

– Подожди, – Коля чувствовал, что ее сейчас лучше не мучить, но одна вещь не давала ему покоя, – если у тебя сохранилось разрешение, то и метка должна остаться красной, так? А Стас знает? У вас ведь потом уже был планктон?

Она пожала плечами:

– Не знает. Прибор на мне не работал, не брал через одежду. А без одежды мы не пробовали. Я говорила Стасу, что стесняюсь, и он не приставал.

Первая слеза скатилась по ее щеке, предвещая дождь. Чтобы как-то развеселить ее, Коля улыбнулся самой дурацкой, самой широкой своей улыбкой и подмигнул Джексон:

– Да ладно врать-то!.. Хочешь сказать, что он тебя без одежды ни разу не видел?

Но шутка не удалась. Девочка вытерла слезу рукавом и, не опуская руки, влепила ему несильную пощечину. А потом, развернувшись, ушла.

---

Это случилось в пятницу. То есть, по его внутренним ощущениям это была именно пятница, хотя на самом деле Коля давно запутался в днях. В Верхнем Мире был какой-то свой непонятный календарь, с длиннющими неделями и тремя временами года.

После той пощечины он почти не общался с Джексон – только иногда обсуждал дела или помогал готовить. Например, резал лук. Он знал один секрет: если дышать ртом, лук не будет щипать глаза, и можно резать его, не плача. Девочки, хозяйничавшие на кухне, этого секрета не знали и смотрели на Колю с уважением. Раньше и Джексон тоже смотрела, но после пощечины – нет.

В общем, в пятницу Коле в очередной раз стало скучно на Пустыре и он отправился в город. Один. Он знал, что где-то там уже бродят Света, Инга и Костик – продуктовая группа – и хотел догнать их. Правда, направился он почему-то не к складу, откуда Задети обычно таскали консервы и готовые обеды, а к огромному магазину, стоявшему на их улице. Оттуда они тоже иногда что-то брали, но гораздо реже: там было много людей, и скопление детей могло показаться подозрительным. Но сегодня улицы были пустынны. Может быть, они все же там?

И действительно, Костика и Свету он нашел возле магазина: они прятались в потайной нише за статуями у входа, готовые в каждую минуту сорваться и бежать к ближайшей скважине. Коля, сразу заметивший, что в нише кто-то есть, хотел было подкрасться к Запрещенным и напугать их, но Света увидела его прежде, чем план был приведен в исполнение. Она выскочила из ниши и схватила его за руку:

– Там! Инга!

Он сразу понял, что Света напугана: никогда раньше маленькая девичья рука не впивалась в него так сильно.

– Где? Что с Ингой?

Пухлый Костик не без труда выкарабкался из ниши и не дал ей ответить:

– Мы ей говорили, не надо сюда ходить, но ей мороженого захотелось. Она пошла, а мы тут ждали. Ждали-ждали, а ее нет. В общем…

– Коля, они ее поймали! Она там стоит одна и плачет! Они ее в милицию отдадут! Они куда-то звонили, я туда ходила и видела!..

– Да, точно, – снова перебил ее Костик. – Мы стоим, а Инги нет. Я говорю: что такое? Сходи посмотри. Она пошла и говорит, что ее поймали. А тут ты пришел. Хорошо, что ты пришел. Ты же что-нибудь сделаешь, правда? Тебя-то они не поймают.

– Да-да, – подхватила Света, – ты же, вроде как, не запрещенный! Подойдешь и скажешь, что она твоя сестра! Что она разрешение потеряла, ну, или придумаешь, короче, что-нибудь! Придумай, пожалуйста! Нас Джексон убьет, если мы ее не спасем!..

– И тебя тоже убьет, – некстати добавил очкарик.

Коля вздохнул. Из всех младших Инга нравилась ему больше всех, но связываться с милицией не хотелось. А вдруг они приедут раньше, чем он успеет ее вытащить? К тому же, разрешения у него не было. Отсутствие метки – это, конечно, хорошо. А если его попросят показать карточку?

– Вот что, – сказал он наконец, растирая родинку на тыльной стороне ладони, – бегите к скважине. Где тут ближайшая? Там, за углом, да? Ага, и короче, ждите там. Люк держите открытым. Я скоро.

Он вошел в магазин, продолжая отскабливать родинку. Он ждал, что придется прорываться через толпу людей, окруживших запрещенную девочку, и плохо представлял, как именно будет это делать. Но все оказалось гораздо проще.

Ингу он увидел сразу. Она стояла посреди магазина, глядя в пол, а рядом топтался человек в костюме – то ли охранник, то ли продавец. Больше людей в магазине не было, если только они не прятались за полками с сырами и йогуртами. Коля уверенно подошел к Инге и взял ее за руку:

– Ты чего тут застряла? Папа там в машине уже бибикать начал! Ты что, не слышишь? Я же сказал, только за мороженым и сразу обратно!..

Он шагнул в сторону выхода, потянув девочку за руку. Человек в костюме положил руку ему на плечо.

– Здрасьте, – сказал Коля, будто только сейчас заметил его.

Ответа не последовало, только рука сжалась сильнее.

– Чего вы меня хватаете? Вы вообще кто?

Человек молчал и смотрел на детей. «Может, робот?» – мелькнула шальная мысль. Вздохнув, Коля выпустил руку Инги и расстегнул куртку.

Хорошо, что на рукавах нет резинок…

Он завел плечи назад и дернулся, высвобождаясь из рук охранника, продавца и по совместительству – робота. Куртка осталась в плену, зато Коля теперь был свободен. Он подтолкнул Ингу, которая, к счастью, сразу поняла, что нужно делать, и помчался к выходу. Он пробежал уже весь отдел молочных продуктов, когда вдруг понял: девочка не успеет. Может, она и была во многом лучше других Запрещенных, но бегать не умела совершенно. А между тем, человек в костюме уже бросился за ними, пробормотав что-то в рукав – видимо, у него там была маленькая рация.

Коля замедлился, пропуская Ингу вперед:

– Беги быстрее! За угол, к скважине!..

Это было даже не смешно. Уже в третий раз с тех пор, как он попал в Верхний Мир (в третий раз за какой-то месяц), ему приходилось вспоминать, чему учили на тренировках. А противники все не становились умнее. Человек в костюме просто бежал на него, расставив руки. Очень умело бежал, быстро. Даже чересчур быстро.

Охранник даже не понял, наверное, куда делся рыжий мальчик, только что стоявший перед ним. Коля нырнул вперед и вбок и что было сил пнул его по опорной ноге в лакированном остроносом ботинке. Враг не упал – он, не снижая скорости, полетел вперед и упал головой в ящик с чем-то зеленым. Выхватив у него из рук свою куртку, Коля побежал к выходу.

Ингу он нагнал уже возле скважины.

---

Коля привел детей домой и привалился к стене, пытаясь унять запоздалую дрожь в ногах. Джексон вышла из кухни и уже потянулась за пакетом с продуктами, когда заметила, что никаких продуктов нет. Не дав ей спросить, в чем дело, младшие девочки, перебивая друг друга, принялись в красках описывать происшествие в магазине. Света знала и видела гораздо меньше, поэтому старалась говорить громче.

– Это правда? – перекрикивая шум, спросила Джексон у Коли.

Тот, не сказав ни слова, отвернулся и вышел из квартиры на лестницу.

Она шла за ним.

– Эй, ну чего ты молчишь?

Он спустился по лестнице и стоял перед почтовыми ящиками, такими пыльными, что невозможно было различить номера квартир.

– Коля, ты чего, обиделся? Ты решил, что я не поверила?.. Я знаю, что ты смелый, я просто так спросила, вообще-то…

И тут его прорвало:

– Чего ты ко мне привязалась, а? Оставь меня в покое! Иди к своим детям! Отстань, уходи… уходите все вообще! Чего ты вообще меня спасала? Пусть бы я лучше сдох там!.. Мне надоело все, понимаешь? Я не хочу прятаться ото всех… Мне ваш дурацкий бумсель вообще не нравится! И за продуктами мне надоело ходить, ты поняла?.. Я хочу просто по городу ходить! А не так, чтобы куда-то бежать и всех там спасать!

Джексон ничего не ответила, она молча спускалась к нему.

– Мне здесь не нравится, Джекс… пойми. Я домой хочу. Я тут скоро психом стану! Вы тут все психи, все! Ты что, сама не видишь?

Она подошла и положила ладони на его горящие щеки – как будто хотела взять его голову и куда-то унести. Переставить, как вазу. А затем без предупреждения поцеловала в губы.

Это был совсем взрослый поцелуй, совершенно не похожий на все то, что получалось у него раньше с девочками. Коля закрыл глаза, пытаясь запомнить ощущение. Он чувствовал слабый аромат, исходивший от Джексон – то ли духов, то ли осенних листьев.

Дверь подъезда за его спиной хлопнула. Джексон отняла губы и ладони, но он успел уловить, как она содрогнулась. Коля обернулся на звук. На пороге стоял Стас – заросший щетиной, запыхавшийся и, что казалось совсем уже невероятным, слегка похудевший.

Он прошел мимо них, грубо толкнув Колю плечом, но на середине пролета вдруг обернулся и, глядя сверху вниз, произнес сквозь зубы:

– Собирайся, урод!

Потом сделал еще три шага и пояснил, обернувшись к Джексон:

– Можем сегодня начинать. Я узнал, где они прячут Список.

ГЛАВА 9. СПИСОК

– Давайте еще раз повторим план.

Джексон стояла посреди комнаты, одетая во все черное. Колю ее новый наряд смешил, но он, похоже, был единственным, кто веселился. Дети сидели вокруг, на столе, спинке дивана и подоконниках. Сидели с очень серьезными лицами. Они впервые собрались вместе с тех пор, как он с ними знакомился. Даже за обедом два-три ребенка всегда отсутствовали: не успевали вернуться с прогулки или просто не хотели есть.

– Коля, послушай. Тебя это больше всех касается. Ты-то не знаешь про Список! – Джексон посмотрела на него со всей строгостью, на которую была способна после недавнего поцелуя. – Итак, Стасу удалось выяснить, что Список Запрещенных Детей хранится в Министерстве Погоды, как мы раньше и думали. В кабинете министра есть дверь в секретную комнату. Список находится там. Что он из себя представляет, неизвестно. Скорее всего, это какой-то компьютер, который управляет метками. Он делает метки черными. Если его сломать, мы больше не будем запрещенными детьми. Вот так-то… Все помнят, что нужно делать? Стас, ты первый.

– У меня все легко. Я беру всех парней, которые постарше, и этого, нашего любимца, – при этих словах он посмотрел на Колю, а потом, с ехидной улыбкой, снова перевел взгляд на Джексон, – и нарываюсь на улице на милицейский патруль. Они нас хватают и надевают мешки, потом сажают в машину для перевозок. Там мы все по моей команде снимаем мешки. Если нас будет… раз, два… шесть человек – то конвоиров будет всего два. Больше не поместится в машину. Мы скинем мешки. Кого-то они подстрелят, наверное. Хотя, если все будем делать быстро, то нет. Мы их успеем вырубить.

– Каким образом? – спросил Коля с сомнением.

Стас даже не обернулся, сделав вид, что не услышал вопроса.

– Сейчас я раздам вам иглы. Когда нас возьмут, то будут обыскивать. Лучше прячьте в ботинки, они их не проверяют. Только сами не уколитесь. Джон, Дима и Костик… вы будете отвечать за конвоиров. Они, наверное, первым делом набросятся на меня, потому что я старший. И тогда вы их вырубайте.

– Что за иглы? – спросил Коля, но Стас опять проигнорировал его.

К счастью, вмешалась Джексон:

– Это усыпляющие дротики. Мы давным-давно достали пистолет, но он не работал. В обойме было три дротика. Мы их вынули и засунули в трубочки от сока, чтобы удобнее было с собой носить. Яд действует очень быстро…

– Ты такая умная, может, и сделаешь все вместо нас? – Стас злобно посмотрел на Джексон. Та ответила не менее ядовитым взглядом:

– Извини. Говори.

– Короче, яд действует быстро. Вам надо будет воткнуть иглу и отскочить, потому что судороги сразу начинаются. Они руками будут махать, могут вас задеть. Мы трое, которые без иголок, сидим тихо и стараемся не нарваться на выстрел. Хотя там будет тесно, я не думаю, что они начнут стрелять… короче! Мы их вырубаем, потом стучим в стенку водителя. Я знаю специальный кодовый стук.

– Интересно, откуда? – буркнул Коля, но теперь даже Инга посмотрела на него с неудовольствием. Стас продолжал:

– Водитель остановится и пойдет к нам. Мы будем наготове. Я выстрелю в него из усыпляющего. А потом пойду вести машину. Там черные стекла, меня не будет видно. И поедем в Министерство Погоды, туда пускают перевозчиков. На стоянке надо быть без пяти шесть. Потом…

– Спасибо, Стас, дальше я сама. Сейчас сложная часть, – Джексон сказала это очень любезно. Если бы Коля был не в курсе, что произошло недавно в подъезде, то не различил бы в ее тоне издевки.

– Итак, без пяти шесть, и ни минутой позже, группа номер два. Кстати, кто у нас в группе номер два? Все помнят?

Пять девичьих рук взметнулись в ответ. Света, Инга, Ксюша, мнимые близняшки… Господи, они-то что собираются делать? Они же совсем маленькие!

– Правильно. Варя! Ты тоже в группе номер два, забыла? Вот так. У вас самое безопасное задание, но очень ответственное. Без пяти шесть вам нужно будет запустить сирены общей тревоги – и тут же бежать к ближайшей скважине. Там очень безопасный спуск, и Щит легко проколоть. Планктон я вам дать не могу, он сломался. Так-то бы, конечно, можно было проверить… Кто-то из вас должен прыгнуть и проверить, исчезли метки или нет. Но сначала вы ждете двадцать минут. Надеюсь, все будет хорошо.

– А если не будет? – Света была явно напугана, хотя и старалась этого не показать.

– Придется кому-то рискнуть. Видимо, тебе, Свет. Ты во второй группе самая старшая… Коля, у тебя вопрос? – Джексон наконец-то заметила его поднятую руку.

– Да. Я не понимаю, как шесть девчонок включат сирены. Они же в Министерстве Изучения, так?

– Не так.

– Что-то у вас тут постоянно все не так…

---

Сирены общей тревоги раньше действительно находились на территории Министерства. В те времена изученцы еще проводили опасные опыты. Иногда им нужно было предупреждать население Верхней Москвы о том, что очередная машина вышла из-под контроля. Или произошел выброс ядовитого дыма. Но после Обрушения центральный пульт, управлявший сиренами, оказался на Пустыре. Работники Минизуча сначала хотели сделать новый пульт, но времена были тяжелые, всем стало не до экспериментов, и на систему оповещения просто махнули рукой.

– С тех пор сирены запускаем только мы, – гордо закончила Джексон, – когда надо что-нибудь совсем опасное провернуть. Эти, из Минизуча, они-то не признались, что пульт потерялся. Поэтому люди до сих пор реагируют, как раньше. Очень удобно, когда надо всех продавцов из магазинов убрать, например.

– Подожди-ка, – Колю все еще терзали сомнения, – но они же гудят совсем недолго, я помню! А если кто-нибудь их не услышит?

– Откуда это ты помнишь?

– Когда я сюда только пришел… в смысле, залез. Короче, в первый день, когда мы еще с Олегом были, сирены включились и тут же выключились. Я даже испугаться не успел.

– А-а. Это я был, – смущенно помахал рукой Костик. – Мы там грибы искали, в лесу возле пульта, а потом зашли в этот домик. Я их случайно включил…

– И тут же получил по шее, – вставил Дима.

Дети нестройно рассмеялись.

– Сирены звучат пять минут, – продолжила Джексон, глядя на Колю. – Потом выключаются. За это время все люди из Минпога должны выйти на улицу. Группа номер один в этот момент въезжает на стоянку и пробирается в здание. Когда сирены заглохнут, изученцы объявят по громкой связи, что тревога была ложная и можно возвращаться на рабочие места. К этому моменту вы, мальчики, уже должны проникнуть в кабинет министра погоды. Будем надеяться, что вас там никто не схватит. Хотя я не думаю. У них там в шесть часов рабочий день заканчивается. Может, после тревоги никто и не пойдет обратно в министерство… Коля, дальше все зависит от тебя! Мы уверены, что комната, в которой хранится Список, реагирует на метки. Как ангары с илартами. Тебе надо будет забраться внутрь и найти Список. Ради этого мы все рискуем.

– Зачем?

– В смысле, зачем? Список найти зачем? Чтобы его уничтожить!

– Это я догадался. А зачем? – Коля уже понял план, но общий смысл затеи от него все еще ускользал.

– Чтобы черные метки исчезли!

Он рассмеялся:

– Да, но это-то вам зачем?!

Все посмотрели на Колю, как на ненормального.

– Как это зачем? Чтобы в Нижний Мир сбежать, конечно!

---

Дети вокруг радостно загалдели, а Коля никак не мог понять: как это, в Нижний Мир? Что же, и Стас туда полезет? Стас, который обзывал его уродом и говорил, что там, внизу, сплошная радиация и все такое! И вообще, как они себе это представляют?

Видимо, недоумение и ужас читались на его лице. Джексон осторожно спросила:

– А что такого? Черные метки же не будут работать. Значит, мы сможем спокойно пройти через Щит…

Коля молчал. Девочка продолжала его убеждать:

– Ты пойми, если мы этого не сделаем, они скоро восстановят Список. Сделают новый компьютер! Или не компьютер, а пульт. Я не знаю, что там у них. И тогда все, мы снова в ловушке! Метки снова станут черными, и за нами опять начнут охотиться! А так мы сбежим в Нижний Мир. Мы это знаешь сколько уже планировали? Просто не знали точно, где Список. И не могли сами к нему подобраться. А потом пришел ты!.. Мы уйдем к тебе, вниз, и все закончится. И никто нас не казнит в четырнадцать лет, и не надо будет жить на Пустырях… И ты с нами уйдешь, как я обещала. Я буду вашу группу ждать, Стас покажет, как выбраться из Министерства. Он там все подвалы уже изучил. Что такого-то, а? Чем плохо?

Коля тяжело вздохнул. Господи, какие они все-таки дети еще! А он-то, дурак, думал, что у них и правда все спланировано! Думал, что он угонит им какую-нибудь штуку или достанет новый планктон – и они его отпустят. Он вернется домой, а они останутся жить в своем мире. Как раньше жили. Стаса же, вон, не казнили в четырнадцать. И этих бы не казнили…

Коля понимал, что всю жизнь скрываться – это, считай, вообще не жить. Он хорошо понимал доводы Джексон. То есть, ему казалось, что он их хорошо понимал. Он за месяц чуть не сошел с ума на этих Пустырях. А они-то жили так уже не первый год. Он знал, что им тоже хочется просто гулять по улице и иметь право заходить в любой магазин. Что некоторым, вот, той же Инге, например, даже хотелось бы в школу, наверное.

Но они же не понимают!

Они ничего не понимают! Никто, даже Джексон.

И Коля, медленно растирая родинку на руке, попробовал объяснить:

– Джексон, выслушай меня. И не перебивай, пожалуйста. План у вас очень хороший. И я знаю, что вам тут надоело прятаться по подвалам и Пустырям. Но вы про наш мир ничего не знаете. Там будет еще хуже. У нас нельзя зайти в магазин или в теплицу и спокойно взять еды. У нас там есть деньги. У вас они тоже есть, я видел, но внизу… они как-то главнее, что ли? Неважно. Дело даже не в деньгах. Там электронные звенелки такие. Там охранников всегда много. Блин, я не то хочу сказать… Вот ответь мне, например. Ты, конкретно ты – где там жить собираешься?

– У тебя, – пожала плечами Джексон и вдруг бросила испуганный взгляд на Стаса. Но тот, хоть и криво ухмыльнулся, ничего не сказал. – А что, нельзя?

– Нельзя… Я родителям этого вообще не смогу объяснить. Пойми, у нас много чего нельзя. Не потому, что в тюрьму сажают или током бьют. Просто нельзя. Не принято. Понимаешь?

– Нет.

Коля встал и начал нервно ходить по комнате, оглядывая детей. В нем росло, толкало его изнутри осознание чего-то большого. Какой-то правды о его собственном мире, которую он раньше, может, и осознавал, но не пытался сформулировать.

– Ладно, сейчас. Я попробую объяснить. Вот представь, вы спустились на какую-нибудь крышу. И дальше что? Ну ладно, дверь там выломать – это ерунда, хотя тоже… двери разные бывают. Но допустим, вот вы спустились на улицу. Куда вы пойдете?

– Ну, я не знаю. Попробуем найти какое-нибудь укрытие для начала.

– Вот! Вот именно! У нас там нет заброшенных домов, Джекс! Точнее, они есть, но они не такие хорошие, как здесь. В них нет воды. Нет кроватей. Ничего нет! А в магазине вы это все украсть не сможете, потому что вас сразу поймают! И отправят в какой-нибудь приют или в детскую колонию. Вам придется жить в подвале. Или на чердаке. И там будут крысы. Гораздо больше крыс, чем тут, у вас в подвалах…

Маленькая Варя заплакала. Она не любила крыс.

– Коля…

– У нас нет ваших меток! У нас дети, которые без родителей, – им еще хуже запрещенных! Они всякой фигней страдают! Их там убивают или наркоманами делают. Ты, например, знаешь, что такое наркотики? Нет?

– Коля! – Джексон закричала, пытаясь его унять. Но он уже распалился. Слова сами вылетали наружу. Он не думая составлял предложения, а в голове, где-то далеко внутри, как декорация к его речи, висела мысль: «Неужели это правда мой мир? Мой дом? Неужели он весь такой?»

– Может, ты думала, что вас там всех усыновят? Ни фига! Как ты себе это представляешь? Ты придешь в милицию и скажешь, что упала сверху, из Верхнего Мира? А потом типа: найдите нам всем каких-нибудь хороших родителей, нужно двадцать штук! Точнее, сорок! Да? Ты так себе это представляла? Или ты думала, мой папа обрадуется, если я тебя домой приведу? Представляю, ага! «Привет, пап, это Женя, мы теперь будем с нею жить». Ха, ну да! «А это наши с нею дети…»

– Заткнись! – крикнула Джексон.

В комнате повисла неприятная тишина. Только Варя жалобно хныкала. У нескольких девочек глаза тоже были на мокром месте.

– Ты думаешь, я совсем дура, да? – Джексон была взвинчена и, когда говорила, срывалась: голос ее начинал звучать пискляво. – Ты думаешь, я их там брошу, да? Я их не брошу! У меня тут есть связи, разные знакомые. Я нашла там, внизу, несколько семей отсюда! У них там нет детей! Я договорилась, мы можем какое-то время пожить у них, пока не найдем постоянное место! У вас там есть острова, пляжи. Места, где не нужно красть еду, где она растет на деревьях! Там есть море, значит, до таких мест можно доплыть!

– Да нет у нас таких мест, – Коля уже остыл, но предчувствие огромной ошибки, которую они все вот-вот сделают, не покидало его. – Везде у нас нужно работать. Понимаешь? У нас ничего не бывает просто так!

– Плевать. Значит, мы будем работать!

– Да? А что вы умеете? Да и кто вам даст вообще! У вас же документов нет. Ни свидетельства о рождении, ни справок, ничего! Я удивляюсь, как вы здесь вообще живете, без зубного, без поликлиники. А у нас точно не сможете! Вас даже в школу никто не возьмет, точно так же как здесь. У нас свои разрешения, пойми ты!

– Плевать! У вас это просто бумажки. Их можно нарисовать, купить! Дети их теряют, в конце концов. Зато нас не смогут убить! Здесь детей можно убивать по закону. А в вашем мире – наоборот. Я же знаю, я книжки читала! – Джексон, как могла, отстаивала свой план, но Коля понял по ее тону, что она и сама уже начала сомневаться.

– Ха, да это только у вас законы соблюдают! Подумаешь, детей убивать нельзя… У нас главное не законы, а у кого денег больше! Или просто, кто сильнее, у кого друзей больше, тот и прав. Если тебя захотят убить, тебя убьют. Захотят купить, как игрушку, – купят. И никто тебя не защитит…

– Плевать, – сказала Джексон в последний раз, тихо-тихо.

И Коля увидел, как по щеке ее катится слеза. Одинокая капля, предвестница дождя. Он подошел к ней и взял за плечи.

– Прости, Джекс… Женя, – сказал Коля тихо и, никого не стесняясь, погладил Джексон по волосам, – я не хотел ничего такого сказать. Я-то всегда там буду. С тобой, с ними. Я защищу. Если сумею, обязательно защищу вас всех. И потом…

Ему вдруг пришел в голову отличный довод. Дурак, как же он раньше не догадался!

– И потом, вы же всегда сможете вернуться. Щиты ведь снизу точно так же открываются, как и сверху? Можно же сделать двусторонний прокол, правда?

Джексон, вытирая слезу рукавом, кивнула.

– Вот и здорово! Значит, если у вас в нашем мире что-то не получится, вы всегда сможете залезть обратно! Может, у вас к тому времени здесь все наладится… И не надо будет прятаться.

Девочка уже улыбалась. На лицах Задетей тоже блуждали улыбки. Но Коле вдруг стало горько. Как будто все их разочарования и страхи разом переползли на него. И мысль о возвращении домой впервые за месяц не вызвала никакой радости.

---

Джексон решила все-таки осуществить план. «Нам как минимум нужно понять, что из себя представляет Список и можно ли его уничтожить, – сказала она. – Может, там такой сложный компьютер, что у них год уйдет, чтобы его починить. За год мы что-нибудь придумаем».

Задети сидели хмурые, но перечить не решились. Коля был уже не рад, что затеял разговор о Нижнем Мире. Нужно было и сегодня им что-нибудь веселое рассказать, как раньше. Про метро, про мороженое в стаканчиках – здесь его почему-то не было, только на палочке…

В полпятого они вышли из дома. Пробок на улице не было, и ехать до Министерства Погоды было всего ничего, но Стас боялся, что они не сразу найдут милицию. Но им повезло.

Черная квадратная машина – конвойная, для перевозок! – стояла возле магазина, из которого недавно Коля вызволял Ингу. «Может, это за нею приехали? Долго же они», – подумал он.

Шестеро подростков на улицах Верхней Москвы и без того выглядели бы подозрительно, а тут еще Джон постоянно выбегал на проезжую часть и делал вид, что ставит подножку машинам. Водители, мягко сигналя, объезжали его. Коля в очередной раз удивился, насколько беззвучно работают здешние тормоза.

Из машины вышли сразу трое. Водитель, явно опешивший от наглости Задетей, решил посмотреть на них вблизи.

– Предъявите документы на сопровождение! – злобно произнес конвоир, подходя к Стасу. Видимо, принял его за взрослого. Кобуру он открыл еще раньше и теперь держал правую руку на рукоятке пистолета. Судя по размерам, настоящего, а не усыпляющего.

– Какие документы, папаша! – Стас развязно подошел к милицейской машине и пнул колесо. – Хорошие покрышки. Углеволокно?

Конвоир покраснел от ярости:

– Что здесь происходит?! Ваше разрешение, молодой человек!

– Я потерял, – зевнул Стас.

– А ваше разрешение? Ваше? – второй конвоир поочередно спрашивал сгрудившихся у машины детей. Те хихикали и беспомощно пожимали плечами.

– Слышь! – все еще краснея, заорал первый. Пистолет он уже держал на изготовку. – Странно это все! Чего они не бегут?

– Может, пьяные?

Коля, желая укрепить их в этом подозрении, запел. Женька-Джон подхватил, пытаясь угадывать слова, но главным образом мыча.

Второй конвоир встряхнул головой. Сразу шестеро запрещенных детей? Видимо, для него это было слишком.

– Так! Я за мешками! Ты держи их на прицеле, если двинутся, стреляй! – тут он посмотрел на Стаса с каким-то даже восхищением. – А этот здоровый такой! Давно бегаешь-то, сынок?

Стас молча пинал колесо и улыбался…

Их погрузили в машину, как мебель, с осторожностью и уложили на полу. Никто не вырывался и не брыкался, когда конвоиры осматривали карманы и составляли опись изъятых вещей. Осмотреть ботинки, в которых были припрятаны трубочки с усыпляющим ядом, действительно никто не догадался.

– Так, детки! – объявил один из конвоиров, когда двери захлопнулись. – На вас надеты мешки номер два. Это означает…

– Да знаем мы, знаем!

– Знаете?

– Да!.. Их снимать нельзя! А то мозги поджарит! – заголосили они дружно. А Стас нагло добавил:

– Не в первый раз попадаемся, папаша.

Конвоир крякнул и стушевался.

Следующие двадцать минут прошли в молчании.

---

– Пора! – нарушил тишину Стас и вдруг, как если бы этого возгласа было недостаточно, бешено заорал. Коля стянул мешок. Рядом щурились остальные дети: в машине было довольно темно.

Однако Стас все еще был в мешке. Он катался по полу и стучал ногами по дну машины, а из-под черной горловины, затянутой шнурком, валил дым. Конвоиры вскочили на ноги и оторопело смотрели на корчащегося Стаса. Казалось, они даже не заметили, что остальные дети сидят без мешков.

– Ты ему что, тройку надел?! Изверг! – первый обернулся ко второму и тут заметил, что дети выбрались на свободу. Взгляд его заметался. Рука потянулась к кобуре.

– Джон! Ты чего? – Коля толкнул ближайшего мальчика в спину. Тот упал и выронил трубочку с иглой. В глазах Джона мерцал ужас. Он даже не смотрел на конвоиров, а следил за последними конвульсиями Стаса.

Он схватил трубку и ткнул конвоира в штанину. Раздался выстрел и железный лязг: пуля застряла в стене. «Слава богу. Похоже, промазал», – подумал Коля и посмотрел по сторонам.

Второй конвоир уже лежал неподвижно: в него воткнули сразу две трубки. Дима стоял рядом. Довольный Костик протирал очки – он, возможно, еще и не видел Стаса.

– Ребята…

Все обернулись на стон.

«Они подстрелят кого-то, наверное», – всплыли в памяти слова Стаса.

Джон…

Женька-Джон, струсивший в последний момент и не успевший вколоть конвоиру яд, сидел у стены, держась за живот. На его кремово-белой куртке (Коля всегда недоумевал, как он ухитряется никогда не пачкать ее) расплывалось бурое пятно.

Пуля прошла навылет.

– Срочно, стучите водителю! Мы еще успеем отвезти его к девчонкам, пусть перевяжут! – Коля переводил взгляд с одного мальчика на другого, когда вдруг понял: они не успеют.

– А как мы водителя вырубим? – подал голос Костик.

Да, верно… Водителя нужно еще обезвредить… Но вернуть Джона в лагерь они все равно не смогут. Единственный человек, знавший, что именно нужно выстукивать, лежал на полу без движения, и над головой его клубился сладковатый дым. План трещал по швам… Они ничего не успеют.

Створки двери за спиной у Коли вдруг распахнулись, и свет хлынул внутрь.

– Вы чего тут тир устроили? Пацанов попугать захотелось?

Голова водителя торчала в узком проеме. Он уже все увидел, но пока ничего не понял. Радушие на его лице сменялось удивлением. Еще секунда, и он…

Не соображая, что делает, Коля схватил пистолет, выпавший из деревенеющей руки конвоира, и разрядил его в грудь водителя.

---

Колю трясло.

Они стояли на улице перед Министерством Погоды уже двадцать минут, а он никак не мог унять дрожь. Он был уверен, что на обочине, когда они затаскивали тело водителя внутрь – неумело, вчетвером, дрожащими руками! – их обязательно кто-то видел. Улица была безлюдной, но машины-то проносились! И теперь со всех концов города к Министерству стекаются беззвучные милицейские машины… Они уже готовы поймать детей. Просто выжидают. Хотят ударить наверняка.

Джон умер быстро, так и не успев прошептать ничего, кроме «ребята». Водителя Коля осматривать не решился. Они просто посадили его, прислонив к стене рядом с Джоном.

Костик вызвался вести машину. Коля сел с ним: ему нужно было заранее изучить стоянку перед Министерством и осмотреть вход в здание. Дима и четвертый мальчик… Коля вдруг забыл, как его зовут, хотя еще утром помнил не только имя, но и историю, рассказанную им когда-то. А теперь голова ничего не держала… Эти двое остались в отсеке для перевозок. Им было страшно. Наверное, гораздо страшнее, чем Коле, только что убившему человека… Он был уверен, что водитель умрет – не сейчас, так к концу «операции».

Операции! Он вспомнил, с какой легкостью Стас и Джексон говорили обо всем этом. Дураки безмозглые, дети!..

Дети. Вот именно, дети. Может быть, в их мире это и нормально, что дети убивают взрослых, но он-то всю жизнь прожил в другом! Там детям пистолетов вообще не дают!

«Тебе его и не давали. Ты его отобрал. Это была честная драка, если бы ты в него не выстрелил, он поубивал бы всех вас. Или не он, а кто-то другой, потом. Но вас бы все равно всех убили», – говорил какой-то спокойный, взрослый голос внутри.

– Пора, без шести, – Костик, привстав над сиденьем, чтобы лучше видеть дорогу, плавно повел машину к въезду на стоянку. Шлагбаум поднялся: видимо, он работал автоматически.

Грянули сирены.

Звук был резким и звонким – гораздо громче, чем в тот день, когда Коля услышал сирены в первый раз. Тогда он испугался и позволил Олегу толкнуть себя за мусорный бак. Кажется, он даже зажимал уши руками в тот день. Но сейчас он был рад этим звукам, сверлящим его уши. Было неприятно и больно, но эта боль заглушала все остальные чувства.

Из дверей Министерства на улицу повалили люди. Первыми бежали охранники, что-то говоря в рукав. За ними спешили мужчины, в костюмах или синих спецовках. Изредка мелькали белые блузки: женщин в этой толпе было мало.

Прошло три минуты, прежде чем все они вышли и, рассевшись по машинам, стали покидать стоянку. Некоторые уходили пешком, за угол – вероятно, там было укрытие. В дверь машины нервно застучали. Коля с опаской открыл, но это оказался всего лишь Дима.

– Все, свободно! Побежали, быстро!

Коля прыгнул из кабины.

– Давайте, пацаны! Я тут буду ждать! – Костик махал им одной рукой, другой поправляя очки.

– А этот? – спросил Коля, имея в виду четвертого мальчика. Он так и не вспомнил его имени.

– Он без сознания, – Дима полез за пазуху и вынул пистолет. – На, держи!

– Это еще зачем?

– А вдруг там остались люди!

Да, конечно. В их мире наверняка осталось еще много людей, которых можно убить. Только почему опять он?..

– Я не смогу, – покачал головой Коля.

– Ладно, тогда я сам. Держись сзади и не высовывайся. Если что, я тебя закрою.

– А ты знаешь, куда идти?

– Разберемся, – Дима сжал пистолет в руке и повернулся к зданию, – у нас выбора нет.

И они разобрались. Да это и несложно оказалось: разобраться. Когда они вошли в холл, то сразу увидели лифт. То есть, лифтов-то было много, но все остальные стояли открытые и выглядели очень строго и обычно, и в кабинах у них виднелись ряды кнопок. Но был в холле еще один лифт, с деревянными дверцами и золотыми решетками. Он был закрыт и, судя по тому, что рядом с кнопкой вызова имелась будка, а на полу валялась фуражка с золотыми шнурами, – этот лифт особо важным посетителям не приходилось даже открывать самостоятельно. Возле лифта еще несколько минут назад дежурил швейцар и услужливо нажимал на кнопку.

Ничего, мы не гордые, подумал Коля. Мы как-нибудь сами.

Внутри деревянного лифта не было кнопок. Там был старомодный рычаг, Коля раньше видел такие только в мультфильмах. Он потянул его до упора, и кабина мягко пошла вверх.

Дима нажал на курок, едва двери открылись. Из коридора полыхнуло в ответ. Стрелок закачался и упал, выронив пистолет:

– Ничего… Просто в плечо… Я его тоже… Того…

Но было видно, что пятно крови проступает вовсе не на плече, а гораздо ниже. Дима рухнул на спину и, улыбаясь, закрыл глаза. Коля высунулся в коридор – там оседал, скользил по стене одинокий охранник.

Дрожа всем телом, мальчик вошел в коридор. Единственная дверь чернела на противоположном конце, прямо напротив лифта…

Он вошел в кабинет министра погоды и содрогнулся при виде знакомого столика и огромного кресла. Сегодня оно пустовало.

Все началось здесь месяц назад. Именно здесь, потому что в квартире Олега еще ничего не случилось. Он тогда еще был обычным мальчиком, Колей Карпенко, который пришел в гости к своему приятелю. Просто приятель жил не в соседнем доме, а в соседнем мире – какая разница, в сущности.

Но здесь, в кабинете, ему впервые рассказали о том, что детей можно убивать. Что их можно запугивать и подталкивать к вранью. Что их можно навсегда разделить на нормальных и ненормальных – не за какие-то проступки, не потому, что одни лучше или умнее. А просто потому, что некоторым не повезло. Не повезло родиться не в той семье.

Да, именно здесь все это безумие началось.

Он прошел через кабинет и потянул на себя неприметную дверь.

За ней оказалась пустая комнатка, посреди которой в черной мраморной ванне, в окружении трех женщин в купальниках, сидел невысокий лысеющий министр погоды.

ГЛАВА 10. ВЫСТРЕЛ

– Но… Как это?.. А как же сирены! А где…

Министр похлопал женщин по мокрым плечам:

– Голубушки, вы не оставите нас? Мне надо поговорить с одним важным человеком. Возвращайтесь, скажем, через час. Это время вам потом безусловно засчитают.

Подруги министра молча поднялись из воды и, подхватив одежду, сложенную аккуратными стопками на полу ванной, засеменили к выходу. Спустя несколько минут из коридора раздался крик. «Охранника нашли», – машинально отметил Коля.

– Ну что ж, мой друг, я рад, что ты наконец-то здесь. Наслышан о твоих похождениях. Спасение девочки из магазина, взятие штурмом конвойной машины. А до этого – проникновение в охраняемый ангар Минизуча. Браво! Некоторые в тебя, может быть, не верили, но я им с самого начала говорил: не нужно недооценивать этого мальчика!

– Что? Кому это вы говорили?

Министр вылез из воды и сел на край ванны. По тощим рукам его на черный мрамор стекала вода.

– Видишь ли, когда ты отказался помочь мне в одном маленьком деле, мне пришлось завести себе еще одного друга.

– Друга?

– Ну, или подругу, – хитро улыбнувшись, сказал министр. – Ты позволишь мне одеться? Я хотел бы продолжить наш разговор в кабинете, а то вода быстро остывает. Проходи, располагайся, я сейчас.

Коля не двинулся с места. Он стоял, оглядывая ванную комнату. Может быть, здесь есть еще одна дверь? И уж за ней-то находится Список?

– Что ж, если не хочешь, не проходи. Но поверь мне, я никуда не убегу. Я просто не умею так быстро бегать. И нападать на тебя со спины я не собираюсь, я знаю, чем это заканчивается, – министр бросил мокрое полотенце на пол и стал натягивать халат.

– Что? Откуда вы знаете?

– Это часть моей работы – все знать. Я разве не говорил об этом в прошлый раз? Пойдем, иди за мной, если хочешь…

Он мягко опустился в огромное кресло и поджал ноги, совсем как это любил делать Коля. Как будто уселся смотреть телевизор, а не вести серьезный разговор.

– Я надеюсь, этот болван в коридоре не открыл стрельбу? – спросил вдруг Вэ-А, подавшись вперед. – Я предупреждал, что после тревоги ко мне должны заглянуть важные гости, и просил тебя пропустить.

– Вообще-то, открыл, – Коля уселся на пол, как в прошлый раз. Новых стульев в кабинете министра не появилось.

– Вот как? Но ты не ранен.

– Я – нет.

– Что ж, сожалею. Вообще-то, он довольно метко стреляет… Или стрелял?

Коля кивнул.

– Что ж, тогда сожалею вдвойне… У тебя, вероятно, ко мне какие-то вопросы? Хотя подожди. Я приму меры предосторожности.

Министр выпорхнул из кресла с грацией, довольно странной для такого нескладного мужчины, и взял со стола ключ. Затем изнутри запер дверь в кабинет и передал ключ Коле:

– Вот, возьми. Пусть он будет у тебя. Ты сможешь уйти, когда посчитаешь нужным. Я не хочу, чтобы нам вдруг помешали, а говорить, видимо, мы будем долго. Не бойся, дверь пуленепробиваемая и вообще очень прочная. Ее невозможно взломать снаружи. Я, скажем так, полностью в твоей власти…

Он вернулся в кресло, но сел уже обычным образом.

– Итак, твой первый вопрос.

– Где Список Запрещенных Детей?

– М-да. Список. Конечно же. Мне говорили, что ты будешь его искать, но я думал, ты уже обо всем догадался…

– Так где он? – повторил Коля настойчивее.

– Что ж. После всего, что выпало на твою долю… Думаю, ты имеешь право знать. Видишь ли, Список там же, где и мешок номер два, – Вэ-А постучал себя согнутым пальцем по лбу.

– Где-где?

– Нигде. Списка не существует.

---

Коля нахмурился:

– Что вы мне голову морочите? А кто тогда управляет метками?

Министр погоды вздохнул:

– Видишь ли, голубчик, меток тоже не существует… А впрочем, ты мне не поверишь так сразу. Я вижу по твоим глазам, что не веришь. Давай по порядку…

– Давайте. Только сначала скажите, где Список?

Вэ-А покачал головой.

– Как же тебе объяснить-то… Хорошо, давай так. Ты сейчас слушаешь меня и, если хочется, задаешь вопросы. В конце, если ты не поймешь, где находится Список, я скажу тебе это открыто, идет? И тогда можешь открыть дверь и бежать его уничтожать, хорошо?

– Ага, фигушки. Я дверь открою, а за ней ваши люди с пистолетами, да?

Министр открыл ящик стола (вся хлипкая конструкция при этом зашаталась) и бросил Коле пластиковую карточку сиреневого цвета. Она не долетела, конечно же, и шлепнулась на пол в метре от мальчика. Тянуться за ней он не стал.

– Вот. Это твое разрешение. Отныне, если захочешь ввязываться в дела нашего мира, сможешь делать это как полноправный гражданин. А теперь, если позволишь, я все же начну рассказывать…

Он опять подобрал ноги и, навалившись на подлокотник, начал вещать, со своими обычными театральными ужимками:

– Ты, наверное, уже знаешь, что я тебя несколько обманул, рассказывая про Обрушение. Да, никакой войны тогда не было, но поверь, дело шло к войне! Бомбы были, они лежали в подвалах, а главное – был страх. Все боялись друг друга и ничуть не меньше боялись вас, людей из Нижнего Мира. Кроме того, Изучение в те годы застопорилось, шло очень плохо. Дети просто не хотели становиться учеными, строить летательные аппараты, заниматься чем-то опасным. У всех на уме были деньги, и у детей на уме были тоже деньги. Или война… Все эти слухи, постоянный страх… Стало очень много военных игр, жестоких игр. Дети, когда немного подрастали, хотели идти в армию. Не патрулировать край, а сражаться с такими же точно детьми, как они сами… Ты, возможно, понимаешь это, – у вас внизу до сих пор творится что-то подобное. М-да, ну так вот. И мы, в общем-то, знали, почему так происходит. Детям не хватало воспитания. Рожали все, кто ни попадя. Более того, разные мерзавцы, отбросы общества, которые не должны бы вообще заводить детей, плодились невероятно… А у нормальных, хороших людей часто не было семьи, м-да. И тогда мы решили устроить Обрушение…

– Кто это «мы»? – спросил Коля.

– Неважно. Совершенно.

– Нет уж, скажите…

Министр переменил позу и посмотрел в потолок, как будто хотел найти там готовый записанный ответ.

– Как бы тебе проще объяснить… Вот как ты думаешь, кто самый главный? И в нашем мире, и в вашем?

– Президент? – неуверенно предположил Коля.

– Я не совсем это имел в виду, но ладно, попробуем так… Что ж, президенты действительно иногда бывают самыми главными. Но чаще все-таки нет.

– А кто тогда?

– Люди, которые отвечают за безопасность…

Видя, что Коля не понимает, Вэ-А надолго замолчал, а потом вдруг спросил:

– Вот представь, что тебе восемь лет, и в комнату заходит папа и говорит: в шкафу сидит страшное чудовище. Ты полезешь в шкаф проверять, правда ли это?

Коля помотал головой и хотел сказать, что он в курсе, вообще-то, что чудовищ не бывает, но Вэ-А остановил его жестом.

– Так, ты испугался чудовища и залез под одеяло. И тогда папа говорит: я пойду и прогоню его. Долго гремит чем-то в шкафу, а потом радостно вытаскивает тебя из-под одеяла. Все, мол, чудовища нет! Что ты будешь чувствовать? Ну или не ты, а какой-нибудь пугливый мальчик… Он будет благодарен папе, как ты думаешь?

– Думаю, да, – медленно ответил Коля, начав понимать, к чему клонит министр.

– Вот это и есть управление безопасностью. То, чем я занимаюсь. Не важно, сколько лет человеку. Если ты знаешь, чего он боится, ты всегда можешь управлять им. Наш президент, например, боится, что вы, нижние люди, узнаете о существовании нашего мира. И вот я могу прийти ему и сказать: все пропало! Тайна вот-вот будет раскрыта! Мне надо то-то и то-то, чтобы нас всех спасти и ликвидировать утечку! М-да, ну это я упрощаю, конечно… Но если сказать достаточно убедительно, то тебя отправляют на борьбу с чудовищем, а потом встречают, как героя. Хотя никакого чудовища и не было. Главное, всех убедить, что ты его уничтожил. Насовсем. Без следа… Вот, как-то так.

– Так вы не ответили: кто такие «мы»? Кто устроил Обрушение? – слова министра про чудовище Коле понравились, но он хотел все же получить ответ на свой вопрос.

– Скажем так, в числе этих людей был мой дед, который отвечал за всеобщую безопасность. И еще несколько людей, которые делали то же самое в других странах.

– То есть, вы сами в этом не участвовали?

– Я не настолько стар, – засмеялся Вэ-А. – Ты же помнишь, Обрушение было давно. Я всего лишь потомок тех людей. Я посвящен в тайну плана и слежу за его осуществлением.

– А эти все люди, они тоже были министрами?

– Необязательно. Хотя некоторые были, да. Но давай я все же продолжу…

Итак, несколько влиятельных, самых главных людей в разных странах придумали, как им решить все проблемы разом. Был разработан план, называвшийся «Мегиддо» – кажется, так, хотя Коля не был уверен, что услышал правильно.

Согласно этому плану, в Верхнем Мире предполагалось устроить мнимое Обрушение и отгородить часть территории, закрыть ее навсегда для всех людей и тщательно охранять. А всех выживших согнать на «уцелевшие» территории и устроить массовую проверку.

План прошел гладко. Некоторые районы были действительно уничтожены, много зданий снесли. Но в основном на «обрушенных» площадях, которые стали называть Пустырями, были созданы безлюдные заповедники.

– Зачем?

– Терпение, мой друг. Я все объясню.

Это было страшное, тяжелое время. Людям, посвященным в тайну Обрушения, приходилось каждый день делать выбор: кто достоин жить в Верхнем Мире? Кому выдавать разрешение? Как отличить хорошего человека от плохого?

– Мы тогда победили многих. Победили и наказали. Многих жестоких людей, преступников, подстрекателей. Тех, что жили мечтой о войне, о захвате вашего мира, между прочим… м-да. Это была славная проверка. Мы расспрашивали людей обо всем, наши ученые составили самые лучшие, самые верные тесты. Если человек не проходил проверку… Что ж, он сам был в этом виноват… В конце концов, никто не заставляет человека быть злым, или жестоким, или глупым. Вот так.

Но проверка и выдача разрешений – это был всего лишь очередной этап. Гражданам Верхнего Мира запретили иметь детей. На всякий случай, чтобы «эта зараза», как называл ее министр, не расплодилась снова. Нужны были новые тесты. Нужно было точно знать, кто достоин иметь ребенка. Будут ли вот эти двое, или эти – хорошими родителями. Смогут ли они воспитать хорошего человека.

– И мы создали такие тесты, да. Но прежде мы прекратили войны, обеспечили людей всем, чего им раньше так не хватало. Мы уничтожили формальные границы между странами, мы стали единым народом. Добрым, справедливым, умным и могущественным. Люди снова потянулись к науке, к искусству. Многие даже отправились с миссией в ваш мир, понесли вам наши технологии, и картины, и стихи… и это тоже еще был не весь план. Пока шла проверка, мы очищали Пустыри.

– В смысле, очищали? От мусора? – уточнил Коля.

– В том числе. От мусора, от разных отходов. От грязных заводов, которые стояли там с незапамятных времен. Людей стало гораздо меньше, и всем теперь хватало продукции «чистых» предприятий… м-да. Ну и от охотников, конечно, надо было это все очистить тоже. От дикарей, которые продолжали жить, как раньше. Которые не поверили в Обрушение и продолжали плодить больных детей, выродков, идиотов от рождения… впрочем, я не об этом.

Последним этапом плана «Мегиддо» было переселение самых достойных людей на Пустыри, на очищенные территории.

– Но взрослые могли этого не понять. Обычные люди, я имею в виду, – покачал головой Вэ-А. – Поэтому мы решили сначала дождаться момента, когда умрут все люди, присутствовавшие при Обрушении. И это буквально недавно случилось, представь себе! Последний древний старик умер, и мы скоро приступим к переселению!.. И мы смогли вырастить множество достойных людей. Детей… Детей, которые не знают, что такое быть избиваемым своим сверстником. Которые вряд ли захотят курить и никогда не взбунтуются по пустякам. Это разрешенные дети, во всех отношениях. Их на Пустырях уже ждут готовые дома, уютные парки, больницы, школы. Скоро мы уберем заборы, снимем колючую проволоку, и в нашем распоряжении будет снова весь мир! И в нем будут жить только достойные, разрешенные люди, которые будут воспитывать таких же разрешенных детей!..

Министр мечтательно глядел в потолок. Коля готов был поклясться, что в глазах Вэ-А блестят слезы умиления. Мальчик встал и начал ходить по комнате. Его что-то смущало в словах министра, хотя они, кажется, были такие правильные.

Неужели он, Коля Карпенко, сам не хотел бы жить в мире, где каждому всего хватает? Где ты ходишь в школу с нормальными детьми, а не с дебильными Диманами, которые только и знают, что бить по туалетам младшеклассников и покупать клей? В мире, где все дети думают одинаково и стремятся к одинаково прекрасным вещам?

«Хотел бы, конечно», – ответил он самому себе, но тут же заставил себя вспомнить убитого Олега, и Димку, и Ингу, которая плакала посреди магазина. Вспомнить Стаса, наконец. Крысоеда…

Неужели такой мир нельзя построить без того, чтобы убить и замучить половину всего населения? А если нельзя – то нужен ли он, такой мир? Да и кто вообще сказал, что можно на сто процентов быть уверенным, что ребенок вырастет нормальным человеком, если родители у него хорошие?

– Подождите, – начал Коля разгоряченно, чувствуя, что сейчас он сформулирует нечто очень важное, – я, может, глупость скажу, но… Разве ребенка вообще можно запретить? Это же не телевизор! Не мороженое! Можно запретить ребенку есть мороженое, пока он не сделает уроки. Или, там, на порносайты какие-нибудь ходить. Но… нельзя же запретить самого ребенка! Дети – это же цветы жизни, и все такое, и… ну, я не знаю! Можно запретить ребенку завести собаку, но нельзя же запретить самих собак!.. Они же от этого никуда не денутся, правда?

Министр улыбался и усиленно тер лоб пальцами.

– Я с самого начала говорил, что ты очень сообразительный мальчик. Да, ты прав, мы не смогли полностью взять под контроль процесс рождаемости. Там вмешиваются слишком серьезные силы… не выношу это слово, но – любовь, м-да. И, как ты говоришь, все такое. Но был придуман отличный сдерживающий элемент, уже в мое время. Когда я начинал. Мы придумали Запрещенных Детей.

---

Запрещенные дети рождались всегда. Их было едва ли не больше, чем разрешенных. До какого-то момента их просто уничтожали или сажали в тюрьмы вместе с родителями, но все это были неэффективные меры.

И тогда была выдвинута идея особого воспитания запрещенных детей. Их по-прежнему тщательно искали, но уже не отнимали у родителей. Государства просто начали делать так, чтобы жизнь такого ребенка стала максимально невыносимой. В некоторых странах, в отдельных городах, такие дети всю жизнь вынуждены были ходить голыми, чтобы над ними все смеялись. Где-то запрещенных попросту избивали каждый день сверстники (разрешенным за это выдавали премии, что-то вроде карманных денег), где-то им запрещалось учиться читать, под страхом наказания или даже смерти.

– Ты никогда не выращивал кактусы, нет? – спросил вдруг Вэ-А, и Коля понял, что сейчас последует еще одно любимое сравнение министра. – А вот я выращивал, да… Видишь ли, кактусу можно придать практически любую форму. По крайней мере, есть сорт, которому можно. Если такой цветок… назовем его цветком, ладно? Так вот… Если такой цветок накрыть кубической железной формочкой и усердно поливать – вырастает кубический кактус! Он просто будет расти во все стороны, пока не заполнит собой всю форму. Потом ты снимаешь ее – ап! И у тебя на столе зеленый кубик. Очень красиво, поверь…

– Запрещенные, по-вашему, это такие же кактусы, да?

– Именно.

Если достаточно долго говорить человеку, что он идиот, или злодей, или неудачник, – то он и вырастает таким. И запрещенные дети, живущие в атмосфере постоянной злобы, насмешек, предательства – вырастали, как правило, ужасными людьми. Они начинали мстить. Они становились драчунами, наркоманами, а впоследствии даже террористами. И это, по словам министра, было очень удобно.

– Видишь ли, перед глазами у родителей теперь всегда был пример того, во что могут превратиться их тайком рожденные дети. Теперь пара должна была хорошенько подумать, прежде чем давать жизнь запрещенному ребенку! А вдруг из него вырастет террорист? То есть, даже не вдруг, а обязательно вырастет… м-да. У нас, видишь ли, почти нет преступности. Мы контролируем выпивку, сигареты, азартные игры, вообще все! Запрещенные дети – это последняя угроза хорошей, правильной жизни. Люди стали их бояться. И стали меньше рожать без нашего ведома. Кому охота, чтобы их сын вырос, пришел и отомстил родителям? А такие случаи бывали, между прочим…

Конечно, усмирить удалось не всех. Некоторые семьи, не прошедшие тест, не способные, по мнению государства, стать родителями, все же производили на свет потомство. А потом тщательно прятали сына или дочь – от родни, от коллег по работе. Они сами, в домашних условиях, воспитывали таких детей. И иногда неплохо воспитывали.

– Среди моих людей, сказать по секрету, есть один такой, – подмигнул Коле министр. – Парень пришел ко мне лет шесть назад и попросил любую работу. У него не было разрешения, и я очень нескоро узнал, кто его родители. Он никак не хотел говорить… м-да. И смотри-ка, домашнее воспитание, а вырос нормальным человеком. Но это, конечно же, исключение. Какой-то просчет наших ученых.

– Вот вы говорите, что детей перестали уничтожать. А как же казни? Разве вы не говорили, что в тюрьме после четырнадцати казнят?

Министр расплылся в улыбке:

– Я вообще в прошлый раз много такого наговорил, что оказалось неправдой, не находишь?

– Так значит, не казнят? – удивился Коля.

– Нет, конечно… Более того, нестрогая тюрьма – это лично мое изобретение, и я им очень горжусь! Другие страны даже начали перенимать этот опыт! Видишь ли, там мы даем запрещенным еще один шанс. Мы их кормим, беседуем с ними, обучаем разным вещам. И смотрим, способен человек исправиться или нет! Особенно это касается тех детей, которые сначала были разрешенными, а потом трижды потеряли карточку, скажем. Или лишились родителей… Мы их держим в тюрьме до четырнадцати лет, и если они после этого способны быть нормальными гражданами – мы им выдаем разрешения!

– И возвращаете родителям?

– Еще чего! – фыркнул министр. – Ты представляешь, что будет, если родители узнают, что их ребенка не казнили? Скандал! Вся система рухнет! Разумеется, мы меняем ребенку имя и высылаем его в какую-нибудь отдаленную область. И память стираем обычно. Неглубоко, разумеется… м-да. Сам посуди: у человека появляется запрещенный ребенок. Ты приходишь к нему и говоришь: мы заберем его, посадим в тюрьму, а потом понарошку казним. А на самом деле не казним, а вернем вам! Ужас! Тогда все начнут рожать запрещенных детей! Ведь это же как удобно: ребенок живет себе где-то, ходит в школу, досыта ест, а возвращается к тебе уже чистеньким и взросленьким!..

– Или не возвращается.

– Что?

– Ну вы же сами говорите: разрешение выдается только тем, которые себя хорошо вели. А если ребенок неисправим, его навсегда в тюрьме оставляют? Или все же казнят?

Министр поморщился:

– Ну, всякое бывает, конечно… И не смотри на меня так. Не я же все это затеял. Я всего лишь слежу за тем, чтобы план выполнялся.

– В прошлый раз вы тоже что-то такое говорили, – сварливо заметил Коля, – а теперь выясняется, что вы тут главный Сталин.

– Кто?

– Да так, был в нашем мире один нехороший правитель…

– Видимо, это из новейшей истории, – наморщил лоб Вэ-А, – не помню такого совершенно. Вот, кстати, об истории! У вас тоже был народ, который пытался жить так же, как мы!.. Ты ведь читал о спартанцах?

– Я фильм смотрел, – выкрутился Коля.

– М-да, ну, разницы нет, я подозреваю. Так вот, это ваши спартанцы первые придумали: всех слабых детей бросать в пропасть, а всех сильных оставлять. И воспитывать правильно. Только они немного ошиблись, сделали ставку только на силу. А мы еще и оцениваем интеллект будущего ребенка, составляем генетическую карту… Но это все скучно, конечно. Вот, например! Твой Олег! Олег же, правильно? Мальчик, который тебя привел в наш мир?.. Ну так вот, у него были бы все шансы получить обратно свое разрешение. И переехать куда-нибудь, поселиться над Аргентиной, например… Море – это прекрасно! Ему даже лучше было бы, чем здесь!

Сердце Коли забилось быстрее.

– Вы что же, хотите сказать, что если бы мы тогда из тюрьмы не сбежали, Олег остался бы жив? – проговорил он медленно, облизнув пересохшие губы.

– Ну разумеется!

Вот оно как. Значит, он виноват в смерти друга. Раньше у него еще были сомнения, а теперь…

Или министр опять врет? Господи, только бы он врал!

– А как же метка? Его метка осталась бы черной?

– Видишь ли, друг мой, – Вэ-А сложил кончики пальцев и поднял их к носу, – метки являются частью системы воспитания. То есть, на самом деле, их нет. И Списка нет именно поэтому…

---

Вэ-А долго рассказывал, много раз возвращаясь к одному и тому же месту. Коля никак не мог поверить. Он горячился и задавал каверзные, как ему казалось, вопросы. Но министр каждый раз находил объяснение всем загадкам.

Оказалось, меток не существует. Система воспитания запрещенных была построена на том, чтобы постоянно унижать детей, когда они на людях. Но многие из них, догадываясь об этом, стали прятаться или сбегать в Нижний Мир. Дети всегда умели прокалывать Щит…

Нужно было придумать еще что-то. Еще один сдерживающий элемент. Что-то простое. Как-то внушить маленькому человеку, даже когда в него не бросают камнями или не ведут голышом по улице, – что он урод, изгой, не такой, как все остальные!

И тогда была придумана система меток. К детям, прячущимся в подвалах, стали отправлять агентов – их сверстников, воспитанных при Министерстве Погоды. Распространялись книги, буклеты, устные байки и сказки – среди запрещенных, конечно. Нормальным людям не забивали голову историями о метках.

Запрещенным внушили, что в их организм отныне будут незаметно вживлять особые метки, не такие, как у нормальных людей. И что уловителями этих меток оснащены почти все магазины, машины, богатые дома. Что стоит ребенку пройти мимо «рамки» – и все вокруг будут знать, что он запрещенный. Но самая лучшая сказка была, конечно же, про Нижний Мир. Дети поверили, что обладатель черной метки, стоит ему сунуться в Маскировочный Щит, тут же сгорает!

– Они не сразу поверили, конечно! Но мы устроили десяток показательных смертей… может быть, сотню, м-да. Наши агенты тогда постарались, очень. И дети поверили! Они перестали убегать! Они были теперь запуганы постоянно!.. Даже когда прятались на Пустырях, даже когда спали в наших заново отстроенных домах. О, метки – это было гениальное изобретение! Воистину гениальное!..

– А как же ангар? Я вошел в ангар, и дверь не зазвенела! А если бы Стас вошел, то…

– Она бы тоже не зазвенела, уверяю тебя, – засмеялся министр, – Стас твой был трусом, вероятно. Все запрещенные дети – жалкие трусишки! Им говорят, что дверь будет звенеть или ударит их током, и они перестают в нее входить. Не сразу, тоже нужны примеры, конечно… Но однажды они перестают.

– А планктон? На нем же загорались разные лампочки!

– Ты их видел, эти лампочки? – хитро прищурился министр.

– Нет, но… Стас о них говорил! И Джексон! Им-то не померещилось, ведь так? – почти выкрикнул Коля и потер ладонями разгоряченное лицо.

– Ну, во-первых, могло и померещиться. Они же так в это верили. А когда человек очень верит, он часто видит то, чего нет… м-да. А во-вторых, мало ли что это мог быть за прибор… Мы усиленно распускали слухи, что портативный уловитель меток существует. А твой Стас… он, вероятно, нашел детектор лжи. Знаешь, есть такие приборы. Если человек врет и волнуется – горит зеленая лампочка…

– Черная!

– Ну, пусть черная. А если не волнуется и говорит правду, красная. Может быть, это был как раз такой прибор, – пожал плечами Вэ-А. – Стас боялся, что перед ним мифический планктон, волновался, что прибор его выдаст, и лампочка загоралась. И любой запрещенный волновался, когда к нему подносили эту штуку. А разрешенный ребенок – нет. Вот и загоралась красная лампочка. Коля схватился за голову.

Что же это за мир такой?

Он столько раз думал, что все про него понял. Но каждый раз стройная картина Верхнего Мира рушилась, разлеталась на куски – как картонный пазл, который за уголки подняли над столом.

Никаких меток нет.

Никакого Списка нет…

«Тебя будут встречать, как героя. Даже если никакого чудовища нет», – вспомнил он вдруг слова министра. Вот оно.

---

Коля рассмеялся и подкинул в ладони согревшийся ключ:

– Значит, Списка нет? Зуб даете?

– Даю. Нет никакого Списка, – улыбнулся в ответ Вэ-А.

– Тогда я пойду?

– Иди. Только разрешение возьми. Тебя там уже ждут, я полагаю. А я, с твоего позволения, все же приму ванну. Я не люблю изменять своим ежедневным привычкам… м-да.

Коля подошел к двери и вставил металлическую бородку в щель. Но все же обернулся, не смог удержать на губах вопрос:

– Вэ-А? То есть, господин министр?

Маленький сутулый человек, уже тянувший на себя дверь в ванну, посмотрел на него через плечо:

– Да, мой мальчик? Что-то еще?

– Зачем вы мне это все рассказали? Да еще и разрешение дали? Вы же знаете, что будет дальше?..

– О да! Разумеется!.. Открой дверь – и ты тоже узнаешь! Счастливо!

Он, помахав тощей рукой, исчез в ванне, откуда тут же послышался шум бьющейся о мрамор воды. Коля толкнул тяжелую входную дверь и, держа в руках разрешение, вышел в коридор.

Улыбка не сразу исчезла с его лица… Какое-то время он еще стоял, думая, что ему мерещится. Но вот он моргнул раз, другой, а мираж и не думал пропадать.

Посреди коридора с боевым пистолетом в руках стоял Стас…

Он стоял, нехорошо ухмыляясь. А за спиной его, вероятно, раскуроченные взрывом, чернели двери лифта, когда-то бывшего деревянным и золотым.

– Попробуешь дернуться, выстрелю! – предупредил Стас. Затем открыл рот и, вынув из кармана какую-то коробочку, тряхнул ею перед самым лицом. Какая-то серая пластинка упала на высунутый язык. – Дымовую конфетку хочешь? Дрянь страшная…

Стас дико заржал. Изо рта его повалил дым.

Сладковатый дым. Тот самый, что валил из мешка.

– Предатель, – прошипел Коля, – из-за тебя, гнида, подонок, гад! Из-за тебя Димка погиб! Это ты должен был в лифте торчать! Тебе надо было пулю в сердце! Или тройку на голову!.. Гад, предатель!

Он сжал кулаки, едва не сломав разрешение.

– Спокойно, ниндзя! Сделаешь шаг – пристрелю! Помрешь, как Димка… Как Инга… – Стас снова заржал и взвел предохранитель. Специально взвел, чтобы Коля слышал щелчок.

– Инга?!

– Ну или Светка! Но Светка трусиха, она вряд ли бы прыгнула! Ты что думал, мы всех так просто в Нижний Мир отпустим? Мы их всех заминировали!.. Всю вторую группу! Я сам вспышки-два из Минизуча таскал и на них устанавливал! Стоит кому-нибудь прыгнуть вниз, через Щит – и ап!.. Белое пламя, грохот! Эффектно! Красиво! И вот уже группа номер два в курсе, что герой-то их – облажался! Список работает, метки работают! Все счастливы, и все остается, как раньше…

– А ты за это что получаешь, гнида, козел?!

– Это уже мое дело. Но у меня, скажем так, все будет лучше всех. Вот только тебя убью, и поеду отдыхать на море… На краю, говорят, песок такой замечательный, белый! Не черный, как над заваренным люком… ты ведь помнишь черный песок? Конечно, ты помнишь, урод!.. Мы ведь тебя там нашли! Специально! Как я это все провернул, а? Всех заставил поверить, что ты урод! Герой!.. Неуязвимый. Без метки, ах-ха-ха.

Смех был похож на кашель. Стас задыхался, и глаза его блестели – то ли от вызванных дымом слез, то ли от восторга. Он говорил и, громко чавкая, жевал свою жуткую конфету.

– Ты думаешь, ты нам для чего был нужен, урод? Это ж был показательный пример! Опыт, трюк!.. Задети стали наглыми совсем, Щит прокалывали чуть ли не каждый день. Бумсель этот, опять же!.. Да Димка однажды чуть не нырнул за мячом. Чуть не открыл, что можно через Щит шастать, и ничего не будет. Вот это был бы номер, ах-ха-ха! Ладно, я его удержал! Надо, надо было их всех напугать… А тут как раз ты. Герой из Нижнего Мира! Мы сами хотели ребенка какого-нибудь привести. Но этот Олег дурацкий все еще лучше сделал!.. Ты вообще ничего не заподозрил! Жалко только, из тюрьмы ты сбежал, чуть все не испортил! Но мы тебя все равно нашли! И теперь всем докажем: вот, даже этот ниндзя из Нижнего Мира ни-че-го не смог изменить!

Коля плакал. Он вдруг понял. Огромный, шершавый кусок мозаики вдруг встал на место.

«Тебя будут встречать, как героя. Даже если никакого чудовища нет…»

Но что если его нет – и тебя тоже нет? Если ты не вернулся?

Тогда чудовище остается в живых.

– Стреляй, – сказал он Стасу тихо и пошел на него.

«Я не буду плакать», – пообещал себе Коля.

Лишь бы все это быстрее закончилось. Он закрыл глаза.

То ли их разделяло так много шагов, то ли атлет пятился. Коля ждал, что дуло пистолета упрется ему в лоб, но он все шагал и шагал, а Стас никак не решался выстрелить…

– Теперь, когда ты умрешь, – кричал он злорадно, – они все успокоятся. Скажут: вот, даже мальчик без метки не уничтожил Список! Куда уж нам, все скажут!.. А сейчас я тебя убью и…

Раздался выстрел. Коля открыл глаза.

ГЛАВА 11. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Стас лежал на полу, лицом вниз. Пуля проделала дыру в его голове, прямо под затылком, и из дыры теперь выходил дым. Коля поморщился. Ноги не слушались его. Он привалился плечом к стене и стал сползать вниз. Слезы застилали глаза – он заплакал, вопреки обещанию. Он просто больше не мог всего этого выносить. Больше не мог принимать новые кусочки знания и укладывать их рядками в своей голове, сортируя на плохие и хорошие. Кто бы ни застрелил Стаса, он уже не будет для Коли ни спасителем, ни мерзавцем. Ему теперь вообще все равно…

В чувство его привела пощечина. Знакомая несильная пощечина.

Он открыл глаза и вытер слезы рукавом. Над ним склонилась Джексон, всклокоченная, с разбитой губой. Она говорила что-то, но смысл ее слов не сразу дошел до Коли.

– …расселся! Еще ничего не кончилось, понимаешь? Давай, шевелись, ну! Я тебя не потащу! Сейчас министр очухается, решит проверить, все ли тут гладко прошло. Быстрее, быстрее, давай, поднимайся!

– Джексон, – только и смог сказать он, и губы сами собой растянулись в улыбку, – Женька… ты пришла.

– Пришла, пришла, давай быстрее! Блин, ну сколько можно-то, а? Давай вниз, за тобой сейчас весь город охотится, понимаешь ты это или нет? У министра наверняка есть запасной план на случай, если ты Стаса разоружишь.

Стоп. Теперь он все вспомнил. До этого момента в голове была какая-то каша из событий целого месяца и в особенности – сегодняшнего дня. Но теперь…

Коля вскочил и посмотрел на развороченный лифт.

– А как мы спустимся? – язык все еще не слушался, поэтому он просто ткнул пальцем в почерневшие двери.

– Тут какая-то пожарная лестница есть в стене, она вниз ведет, можно в подвал попасть. Давай скорее только!.. Ты думаешь, как Стас сюда на доклад ходил. Через центральные двери, что ли? Давай, вот она, живо внутрь, живо!

Панель щелкнула и отъехала в сторону. Из проема пахнуло горячим воздухом.

– Это какой-то воздуховод. Тут лестница на стене, сможешь сам?

Коля взялся за шершавую железную перекладину. Руки тряслись, его подташнивало, но в голове не было тумана, какой бывает перед тем, как потеряешь сознание.

– Смогу. Я сто раз по таким на крышу лазил, там, у себя.

– Ай, да хорош ты хвалиться уже! Можешь – и хорошо! Спускайся давай, я за тобой буду, сверху.

Она поколдовала над панелью и прыгнула на лестницу вслед за Колей. «Интересно, она в юбке опять?» – подумал он и посмотрел наверх. Джексон была в юбке…

Панель вернулась на место, и в воздуховоде стало темно.

– Джекс! – позвал он, не столько для того, чтобы завязать разговор. Просто от внезапной темноты вдруг сделалось страшно.

– Что, горе мое?

– А откуда ты знаешь про лестницу?

Она фыркнула:

– Ты что, дурак? Я с самого начала все знала!.. Думаешь, Стас такой шпион, что ли, умеет секреты хранить?

Кем-кем, а шпионом он Стаса не считал.

– Значит, ты вообще все знала? Про то, что меня хотели подставить, про план весь этот? Про Список?

– Ничего я не знала. Точнее, я узнала, но не сразу, – ответила она после короткой паузы, – только когда мне Стас все разболтал. Я только насчет сегодняшнего дня была не уверена. То есть, что-то такое я почувствовала, еще когда мы план обсуждали… Стас ведь тебя прямо-таки ненавидел. Он мне сказал дома сидеть, с самыми младшими детьми… и что он все берет на себя, что он тебя домой отправит, понимаешь? План был в том, чтобы отправить тебя домой, а остальным сказать, что ты струсил! Не смог уничтожить список и сбежал…

– И ты помчалась меня спасать? – спросил Коля и благодарно посмотрел наверх, в темноту. Но, конечно же, ничего не увидел.

– Ага. Поднялась по лестнице, ждала там, возле выхода. Потом, когда Стас начал орать, тихо вылезла…

– А пистолет у тебя откуда?

– Костик на стоянке дал. Он там еще стоит, меня ждет, чтобы обратно ехать. Представляешь, он даже не видел, как Стас из машины вылез…

– А этот, который с ним в кузове сидел?

– Леха, что ли?

«Точно, Леха. Как я мог забыть!» – подумал Коля, но вслух сказал лишь:

– Ну да.

– Леха там лежит, с мешком на голове. Уж не знаю, что Стас с ним сделал. Надеюсь, просто усыпил…

Они ползли еще какое-то время молча.

Коля хотел дождаться подходящей минуты, не выпаливать эту новость сейчас, но уж очень ему хотелось, чтобы его – нет, не встретили. Проводили домой, как героя.

– Джекс! Женьк!

– Чего?

– А я ведь уничтожил Список!

Ее нога сорвалась с очередной ступеньки и больно стукнула его по голове.

– Дурак! Не шути так!

– Я серьезно. Я его насовсем уничтожил. Там пульт был, со всякими кнопками… Я министра припугнул, он же хлипкий дядька. Он мне сказал, как все метки уничтожить. Все, прикинь! Теперь вообще ни у кого меток нет! А новый пульт они строить не будут, это как с сиренами! Или со Щитом. Там слишком старая система была, они не знают, как она устроена. То есть, она работала себе и работала, а теперь не работает…

Джексон молчала.

– Ты чего, не рада, что ли, Джекс?

– Да рада я, рада, – по голосу Коля понял, что она плачет.

---

Они решили, что Джексон задержится в Верхнем Мире на несколько дней: должен ведь кто-то рассказать Задетям о том, что они свободны. Но потом, через два или три дня, она спустится и найдет Колю внизу. И они вместе придумают, как все лучше устроить.

– Только ты обязательно приходи, – Коля держал Джексон за руку и смотрел, как Щит медленно раскрывается, как зрачок у кошки, если закрыть ей глаза ладонью.

– Ну, конечно, приду! Ты мне только адрес оставь!

– А у тебя есть, куда записать?

Бумажки у Джексон не оказалось. Она обшарила карманы, но нашла только несколько монеток и сиреневую карточку.

– На, это твое, – она протянула разрешение Коле. – Ты там, в коридоре выронил.

– Зачем оно мне сейчас? Особенно внизу.

– Ну мало ли? – Джексон снова заплакала, и Коля подумал, что он, наверное, все-таки делает что-то не так: при нем она всегда плакала. И ни разу не засмеялась. Беззаботно, как со Стасом.

– Мало ли что?

– Вдруг со мной что-нибудь случится и я не приду. Тогда ты поднимись и найди кого-нибудь из наших. Светку, там, или Варю. А то будешь всю жизнь ждать…

– Ну и буду, делов-то.

Щит полностью раскрылся. Метрах в двух от его края белел балкон. Неостекленный, правда, с широкими перилами. Ничего, если прыгнуть и хорошенько ухватиться, то можно залезть. А потом – будь что будет. Пусть милицию вызывают, пожарных – кого угодно. Лишь бы домой.

Интересно, что это за район?..

– Ну, я пойду?

– Подожди, а адрес-то!

– Точно…

Пальцем на песке он вывел «Мятная, 20, двадцать третий этаж». Потом подумал еще немного и дописал: «161 квартира».

– Это на случай, если ты, как все нормальные люди… В общем, если ты через дверь решишь войти.

Джексон улыбнулась и подошла очень близко.

– Ты только меня дождись, ладно? Я обязательно приду!

– Ладно.

Коля поцеловал ее и почувствовал на губах слезы.

«Странно, – подумал он, – а еще говорят, что они соленые, а они ни капельки не соленые». Мысли перепутались. Он вспомнил, что хотел сказать что-то важное, но позабыл слова.

– Джекс, – начал он, в надежде, что продолжение само появится на языке, но сказал вдруг совершенно не то, что хотел сначала, – ты только их хорошо воспитай, Джекс! Ладно? Чтобы они все выросли хорошими людьми! Потому что если окажется, что эти, из Министерства, правы… Тогда все впустую.

– Хорошо, я обещаю, – ответила она, даже не переспросив, что он имеет в виду. – Ой, смотри! Щит закрывается!..

Он обернулся. Видимо, голубь, ошалевший от света, льющегося из люка, бросился вниз через Щит. А может, этот Щит просто не мог долго стоять открытым. Они же все были разные, в конце концов.

Кошачий зрачок неумолимо затягивался, как будто кошку вытащили из-под стола на свет.

– Вот и все. Беги! – Джексон быстро поцеловала его и толкнула к люку.

– Ничего не все! Мы еще увидимся! – бросил Коля через плечо и, разбежавшись, прыгнул.

Он почувствовал под ладонями холодный бетон перил и вдруг понял, что ухватиться за них не сможет. Руки рвануло, и он ударился головой обо что-то твердое – кажется, это было железное основание балкона. Прежде чем потерять сознание, он услышал, как наверху, невидимая за маскировочной синью Щита, вскрикнула Джексон.

Потом пришла темнота…

– Я признаться, удивлен, что ты так легко отпустила его! Изначальный план был другим.

Джексон обернулась на голос и сквозь слезы сказала:

– Это был ваш со Стасом план. Я о нем вообще ничего не знала… папа.

Кутаясь в пальто, наброшенное поверх халата, в щитовую вошел Вэ-А.

---

– Ты что же это, Женька, плачешь? Я тебя не узнаю! – он подошел к ней и протянул платок. При этом он чуть не наступил на букву «М» в слове «Мятная». В слове, написанном Колиным почерком на мягком песке.

Джексон прижалась к отцу, не переставая рыдать.

– Ну, брось! Не надо, а то я подумаю, что ты у меня обычная девчонка. Я же сказал, ты к нему сможешь ходить иногда, если захочешь… Если время свободное будет оставаться, – поправился он, почувствовав, как вздрогнула его дочь при слове «захочешь».

Джексон, кивая головой, отошла от отца на три шага и нагнулась, чтобы подобрать шпильку для волос, с помощью которой она несколько минут назад прокалывала Щит. В этой щитовой его надо было в прямом смысле кольнуть, чтобы он начал раскрываться.

Из-за пазухи выпал, мягко стукнувшись о песок, пистолет. Она села рядом и машинально взяла его в руки.

– Давай-ка повторим план, а? – голос Вэ-А звучал устало и грустно, но она знала, что грусть эта показная. Отец был хорошим актером, и она пошла вся в него.

– Я помню план…

– И все-таки. Ты молодец, справилась, взяла себя в руки. А Стас этот, честно говоря, мне и самому не нравился. Он был недалекий какой-то, вечно все переспрашивал… м-да. Ну, так. Что ты сейчас должна сделать?

Джексон вздохнула.

– Я должна вернуться в лагерь запрещенных детей или Задетей, как они сами себя называют. Собрать общий совет и объявить, что мальчик из Нижнего Мира, на которого мы возлагали надежды, не справился. Список уцелел, и нам придется перебираться в другое место. Может быть, в другой город. Потому что после того, что мы сегодня учинили, нас даже не будут ловить. Нас просто перестреляют. Найдут и перестреляют…

– Все верно. Ты молодец.

Они помолчали какое-то время. Джексон играла с пистолетом, пытаясь нажать курок. Но оружие стояло на предохранителе, и сталь только упруго впивалась в кожу.

– Папа…

– Что, Женечка?

– А как быть с теми детьми, которые запускали сирены? Вторая группа, они ведь должны были выпрыгнуть. Они ушли, да?

– Нет, конечно же, – Вэ-А поежился. Впрочем, скорее от холода, чем от жалости. Он никогда никого не жалел. В этом смысле он был похож на деда. Дед тоже был безжалостен, поэтому его когда-то и выбрали хранителем Тайны. Более страшной, чем тайна существования Верхнего Мира…

– Что ты хочешь сказать? – Джексон обернулась и посмотрела на отца, хмуря брови.

– Видишь ли, за эту часть плана отвечал Стас. Мы не могли позволить этим детям уйти, конечно же. На девочках были детонаторы, под одеждой…

– Вспышка-один?

– Нет, два.

Глаза Джексон расширились.

– Но это же значит, что все остальные могли ослепнуть! Как вы могли? Вы меня бы хотя бы спросили! Там, между прочим, одна девочка была… Я хотела просить о том, чтобы ее вынули! У нее замечательные способности, она больше книжек прочла, чем все Задети вместе взятые!.. Включая меня, – добавила она грустно.

Все было бессмысленно. Спорить было бессмысленно, они с отцом уже столько раз все это обсуждали…

– Ну, доченька, не надо так сразу. Может, она еще и не прыгнула первой, может, она жива. Тогда мы ее обязательно вынем и отправим в одно чудное место над Прагой. У них как раз недобор в классе, они просили какую-нибудь девочку.

Джексон продолжала играть с пистолетом. Теперь она сняла палец с курка и гоняла предохранитель: вверх, вниз. Вверх, вниз.

– Я понимаю, тебе сейчас сложно… м-да. Но ты все сделала правильно. Я не ошибся в тебе. Ты будешь отличным лидером, станешь командовать новыми, счастливыми людьми. Там, на Пустырях, когда мы начнем переселяться. Для начала можно сделать тебя мэром какого-нибудь города… Или, скажем, телеведущей… Писательницей. Знаешь, слово – это тоже в некотором смысле сила, м-да. Ты будешь лучшей, самой любимой, тебя будут слушать, читать. Они будут ловить каждое твое слово и безоговорочно верить, верить. Хочешь, может быть, так?

Она молчала. И это все они тоже много раз уже обсуждали…

Вверх-вниз. Вверх-вниз.

– А это что? – Вэ-А вдруг посмотрел под ноги. – Мятная что? Не могу разобрать без очков.

Джексон встрепенулась.

– Не смей!

– Боже мой, Женечка, а ты не так сентиментальна, как мне показалось! Значит, ты его не совсем отпустила! Значит, ты выклянчила у него адрес, да? Ну, так это же в корне меняет дело. Дай, я перепишу его на всякий случай и…

– Не смей! – повторила она. Пистолет в руке вдруг сам собой дернулся вверх. Она вскочила, направив дуло на грудь своего отца – Вэ-А, министра погоды.

– Так-так-так. Значит, все хуже, чем я думал… м-да. Это что же, ты угрожаешь пистолетом собственному отцу? И все из-за какого-то адреса? Какого-то простенького адреса, да? Как там, – он наклонил голову, пытаясь разобрать неровные буквы, – Мятная, двадцать, две… два… Что за почерк, где их там только учат писать!

Джексон прыгнула к отцу и ногой расшвыряла песок.

– Ну-ну, стоит ли… Сама-то хоть успела запомнить? – Вэ-А рассмеялся. Это был его любимый смех, смех номер три. Предостерегающий и зловещий. Как он смеялся, прежде чем стал министром погоды, Джексон уже и не помнила.

– Что тебе надо?! Что… тебе… от него… надо? Коля тебе ничего не сделал!

– Не скажи, – отец перестал смеяться и теперь медленно шел на нее, – не скажи. Этот подонок кое-что сделал с моей дочерью. Я уже не вижу перед собой бойца, которого воспитывал!.. Ну, не балуйся, дай-ка мне пистолет! Тебе еще сегодня предстоит одно важное дело. Тебе нужно пойти домой и всем все рассказать…

– Всем, – повторила Джексон, отпрыгнув назад, – все рассказать… Да, папа. Конечно же! Я именно так и сделаю. Я всем расскажу. Все. Вообще всем. Кого ты там из своих бывших друзей еще не успел убить? Может быть, мне стоит им все рассказать? И про «Мегиддо», и про метки, и про Пустыри. Или, может, журналисты смогут это как-то использовать?

Вэ-А остановился и, сложив кончики пальцев, поднял их к лицу:

– Ты не посмеешь… Это означало бы конец всему.

– Да-а? И кто же меня остановит, интересно? Может быть, ты?

– Может, и я. Не забывай, вы все это время прятались, потому что я позволял вам прятаться. Одно мое слово, и тебя найдут.

– Вот именно, – сказала она, – одно твое слово. Но мне почему-то кажется, что тебе будет тяжело говорить, если ты будешь мертвым.

Она опустила пистолет и выстрелила в пол, прямо перед ногой отца. Грохот прокатился по щитовой, тысячекратно усиленный эхом. В воздух взметнулся фонтан песка.

Вэ-А рассмеялся:

– Ты меня не убьешь. Ты слишком похожа на свою мать! Такая же добрая и бесхребетная…

Джексон сжала пистолет так, что ногти на руке побелели. Вэ-А смотрел на нее: наглый, улыбающийся. Он был уверен в своей неуязвимости. Она выстрелила в пол еще раз.

– Я тебя, кажется, предупреждала, чтобы ты не смел ничего говорить о маме. Ты ее никогда не любил! Она была нужна тебе, чтобы родить меня! Чтобы меня, – она задумалась в поисках нужного слова, – произвести! Ты не любил ее, ты с нею скрещивался!

– Женечка, послушай, у тебя срыв. Я все понимаю. Я тоже когда-то через это прошел, когда пришлось в первый раз обо всем узнать. Дай мне пистолет и пойдем домой… м-да. Ну, что ты? Правда думаешь, что сможешь убить меня?

Джексон помотала головой.

– Ну и вот. Опусти его. Пойдем домой. Завтра сходишь к своим и все им расскажешь. Сегодня ты очень устала…

– Тебя я убить не смогу, – повторила она, не слыша его. – Сейчас не смогу. Но можно ведь…

Вэ-А помрачнел и сделал шаг по направлению к дочери.

– Не приближайся! Как ты там говорил: с человеком можно много чего сделать, если узнать, чего он больше всего боится, так? Ты знал, чего я боялась. Я боялась остаться одна. Боялась маму потерять, потом тебя, теперь этого рыжего, дурака… Больше я ничего не боюсь. Я его уже потеряла.

– А меня? – усмехнулся Вэ-А, и лицо его стало похожим на звериный оскал. Перед нею стоял уже не отец, а министр погоды, главный хранитель Тайны.

– Тебя я давно потеряла. Зато я нашла кое-что. Я нашла твой секрет. Я знаю, чего ты боишься, – Джексон уперлась спиной в холодную стену.

– Чего же?

– Ты боишься, что вещи будут происходить сами собой. Что все будет развиваться не так, как ты запланировал. Ты привык все знать и все видеть. И всем управлять. Тебе страшно представить, что у тебя что-нибудь не получится. Что люди будут не нормальными, а… обычными. Разными! Ты боишься, что план не сработает, и знаешь что? Он уже не срабатывает! Я никогда не стану больше тебе помогать! Я пойду и всем все расскажу!.. А если ты попробуешь меня поймать и остановить, я убью себя! Я – тоже часть плана, ведь так? А когда меня не станет, все сломается!.. Весело, да? Люди ушли на Пустыри, а управлять ими некому! Ты-то уже старенький будешь, вот смеху, да? И люди начнут делать, что хотят! Вообще что хотят! И детей у всех будет, сколько влезет!..

Лицо министра погоды дернулось. Он сделал еще один шаг и вытянул руку, намереваясь схватить пистолет.

– Нет, Женечка, – прохрипел он, внезапно потеряв голос, – ты не посмеешь! Ты здесь не при чем, это я во всем виноват!

– Да, точно, – ответила Джексон, чувствуя пальцем теплый курок, – это точно. Во всем виноват ты.

---

Маргарита Витальевна стояла возле палаты, глядя в узкую дверную щель, как на больничной койке, весь в гипсе и бинтах, всхлипывает и дергается во сне ее сын, тринадцатилетний Коля Карпенко. В коридоре раздались шаги – это возвращался с вечернего обхода доктор Беков.

– Шли бы вы домой, дорогая моя, – сказал он, подходя, – он заснул, завтра снова придете.

Маргарита Витальевна заплакала.

– Ну-ну-ну… Что такое? – Беков совсем не умел, а точнее, давно разучился утешать плачущих женщин. Он усадил Колину маму на мягкую скамью возле стены и встал рядом.

– Он меня сегодня мамой назвал, – сказала женщина еле слышно.

– Так ведь это же хорошо…

– Нет, – она замотала головой, расплескивая текущие по щекам слезы, – я его спросила: ты так сказал, потому что вспомнил? А он мне: нет, просто я убедился и привык, что вы моя мама… «Вы», понимаете, доктор, он со мной на «вы»!

И Маргарита Витальевна снова разрыдалась.

– Ну что ж вы хотели, – Беков знал, что опять говорит не то, но не стал останавливаться, – у мальчика черепно-мозговая, столько переломов… Позвоночник чудом уцелел. Вам надо бога благодарить, что он жив остался… Если бы не то дерево, которое его задержало. Упал-то он с какой высоты – сами знаете… А потеря памяти – это обратимый процесс. Все вернется.

Женщина кивнула и вытерла слезы насквозь промокшим платком.

– Доктор, я просто не понимаю… Но он же не забыл, как говорить, как считать. Что такое солнце, море – он не забыл! Я ему сегодня фотографии принесла, из Африки, с маяка! Он сам сказал, где там море! Я ничего не подсказывала… А меня он не помнит. Имени своего не помнит, откуда упал, где был весь месяц – ничего.

– Ну, я не специалист, конечно, – пожал плечами Беков, – но вот это все: говорить, ходить… Это же управляется другими отделами мозга. Центры Брока и Вернике, мозжечок – это все очень глубоко залегает. Это не так просто повредить. А память, особенно такая, поверхностная… Вы меня извините, конечно, но море у него – это генетическое, это еще от предков, от обезьян. А вы, вся его школа, друзья его – это только самый верхний слой, кора больших полушарий… Ударился и забыл.

Доктор понял, что сказал что-то совершенно ненужное и жестокое. Эта плачущая женщина нуждалась не в объяснениях. Ей нужна была надежда.

– Знаете что, – сказал он нарочито бодрым голосом, – все это ерунда! Как показывает опыт нашей клиники, некоторые больные просто стараются все забыть. Может, и у вашего сына было какое-то травмирующее переживание. Он попытался его забыть, перенапрягся. А тут еще удар головой. Вот и возникла амнезия! Сейчас отойдет, поймет, что ему больше ничего не угрожает, и начнет вспоминать!.. Вот увидите!

– Правда? – Маргарита Витальевна не смотрела на него. Она сидела, уставившись в пол и носком изящной туфли пинала дощечку, слегка вылезшую из общего рисунка на паркете.

– Конечно, правда! Вот у нас один случай похожий лежит. Не поверите, история еще более жуткая. Мальчику стреляли в спину, а потом выбросили на полном ходу с какого-то грузовика или из автобуса. Никто даже не успел разглядеть… Упади он на асфальт – и все, пиши пропало. Но к счастью, там ехал один человек… Да вы его знаете, он с вашим мужем в гольф иногда играет!..

Беков назвал какое-то имя-отчество. Колина мама машинально кивнула, хотя и не поняла, о ком говорит доктор.

– Ну так вот, он был на автомобиле с мягкой крышей, и этот мальчик, пролетев какое-то расстояние по воздуху, приземлился прямо на это брезент или что у них там. Представляете, какая удача? Он падает на крышу, а потом уже вниз. И водитель за ним, за этим его спасителем – тоже успевает затормозить!..

– Какое отношение это все имеет к моему сыну?

– Так ведь у этого мальчика тоже травма черепа. Тоже амнезия, еще более глубокая! Представляю, конечно, через что ему пришлось пройти. Если эти изверги его так хотели прикончить, что ж они с ним до этого делали, трудно даже представить!..

Маргарита Витальевна перестала пинать дощечку и посмотрела на Бекова:

– И что, этот мальчик стал вспоминать?

– Да, начал. Плохо, конечно. Обрывки какие-то. Больше какие-то книжные формулировки, какие-то вычурные имена. Вот сегодня буквально я его спросил, кем он хочет стать, когда вырастет. И знаете, что-то такое промелькнуло в его глазах. Какая-то мысль. Он мне ответил, ни за что не догадаетесь, что! Он сказал, что хотел бы конструировать птиц. Таких, прочных, как спутники. Чтобы они летали в космосе, и людям, когда они туда поднимутся, было не так одиноко и не так страшно смотреть на пустое черное небо.

– Красиво, – признала Маргарита Витальевна и через силу улыбнулась, – а откуда это?

– Вот я думал, может, вы мне подскажете. Это же явно из какой-то детской книжки. Можно ведь это развить, потянуть какие-нибудь еще воспоминания. У меня-то детей нет, – грустно вздохнул Беков и почему-то посмотрел на грудь Колиной мамы, как будто надеялся найти там ответ на вопрос: почему их нет. – Я думал, вдруг вы в детстве своему что-то такое читали.

– Не читала…

Доктор поднялся, едва не выронив из кармана халата какие-то карточки, и протянул руку Маргарите Витальевне.

– Пойдемте, правда. Поздно уже.

Женщина нехотя поднялась.

– Я ему там альбом на тумбочке оставила. С фотографиями. Там Африка, Египет… старые всякие снимки. Это не вредно, доктор?

– Не вредно. Даже наоборот.

И они пошли по коридору, больше не нарушая молчания. Женщина всхлипывала, а доктор Беков вздыхал и украдкой смотрел на нее.

Маргарита Витальевна была очень красивая женщина. И глаза у нее были удивительные: карие с желтыми прожилками. Похожие на… доктор плохо умел подбирать сравнения.

Скажем, на солнце. Да, на солнце, у которого диск черный, а лучи – желтые.

---

Он проснулся посреди ночи от того, что жутко чесалась спина. Попробовал пошевелить рукой – и не смог. Потом вспомнил, что рука в гипсе, и тут же в памяти всплыло вообще все: где он находится, сколько уже здесь лежит. Еще он подумал – не вспомнил, а именно подумал – что он Коля Карпенко, мальчик тринадцати лет. И что сегодня в палату к нему приходила мама и много плакала. И завтра тоже придет, и снова будет плакать.

Еще на язык вдруг налипло слово «амнезия». Это было название какой-то страшной болезни, которая началась у него после того, как он упал с крыши. Собственно, падения этого он не помнил. Как и всего, что было перед падением. Это, кажется, и называлось амнезией. В голове была темнота, хотя в ней иногда вдруг вспыхивали маленькие лампочки – как будто подсказывали, правду говорят люди вокруг него, или нет.

Например, вот это имя, «Коля Карпенко», он принял сразу. И поверил, что мама – это мама. Лампочка подсказала, вспыхнула.

А когда ему говорили, например, «ты прыгнул с крыши», или «тебя выбросили с вертолета» – ничего не загоралось. Темнота оставалась гулкой и непроглядной.

Вдруг на подоконнике он краем глаза заметил движение. Попытался повернуть голову, но гипсовый воротник, конечно же, не дал.

– Кто здесь? – спросил Коля, впрочем, без страха.

Над ним склонилось узкое лицо с отросшими, давно не стриженными светлыми волосами.

– Я думал, ты спишь, – приветливо сказал мальчик и положил что-то на Колину тумбочку.

Потом смутился и пояснил:

– Я твой альбом брал. Ничего страшного?

Коля закрыл глаза:

– Ничего…

– Слушай, ты извини, – быстро заговорил ночной гость, – что я к тебе вломился. Просто мне не спится сегодня совершенно. Меня завтра забирают отсюда, в другую клинику, в Сочи. Знаешь такой город?

– Нет, – Коле хотелось закрыть глаза, но он не решался выгнать бессонного мальчика.

– Я тоже не знаю, но говорят, у моря. Там один мужик меня хочет усыновить. Он моих родителей весь месяц искал, пока я тут лежал. Вообще, хороший мужик. Я тогда на его машину приземлился, только поэтому жив остался. Он за меня тут заплатил, а теперь еще в Сочи хочет забрать. У него, говорят, денег вагон. И детей несколько, а он еще меня хочет забрать… Хороший, в общем. Типа, спортсмен какой-то бывший, я с ним редко говорю, еще не все выяснил. Он моих родителей искал, но не нашел…

– Я знаю, – поморщился Коля: говорить было трудно, а от болтовни гостя снова разболелась голова, – ты говорил уже.

– Слушай, похоже, он отца твоего знает. Я вчера ночью тоже не спал, слышал, как они говорили возле твоей палаты. И кстати, они тебе решили заливать, что ты только недавно с крыши упал, а до этого лежал дома и болел, в школу не ходил. Так вот, это вранье все, ты не верь. Они на самом деле не знают, где ты был целый месяц. Тебя похитили, или что-то вроде того. Папа твой весь город на уши поднял, он сам так говорил. Обещает найти тех, кто тебя украл, и всех перебить…

Мальчик засмеялся, но как-то неестественно – будто ему вовсе не было весело и он лишь хотел поддержать Колю.

– Ладно, я пойду. Слушай, можно услугу за услугу?

– За что?

– Ну, я же тебе рассказал, что они тебя обманывать собираются. А ты мне, знаешь что…

Он снова склонился над Колей, в одной руке держа открытый на первой странице альбом, а другой придерживая длинные светлые волосы.

– Можно, я вот эту фотку у тебя возьму? Тут все равно никого нет, только море и горы, а? А когда ты потом приедешь с отцом к нам в гости, я тебе ее верну! Или ты новую себе напечатаешь, а?

– Забирай, – Коля посмотрел на фотографию и вспомнил, как мама сегодня объясняла: вот это Мыс Доброй Надежды, он в Южной Африке. И слова перекатывались в его пустой голове. Бессмысленные слова: Мыс, Африка, Надежда.

– О, спасибо, друг! Меня, если что, Сережей зовут. То есть, это они меня тут так назвали, но мне почему-то кажется, что это не мое имя…

Мальчик спрятал фотографию за пазуху и, потуже запахнув халат, направился к выходу.

– Так что? – спросил он, открыв дверь палаты. Коля не видел его, не мог так нагнуть голову, но отчетливо слышал скрип. – Ты к нам в Сочи приедешь как-нибудь?

– Не знаю. Извини. Я правда не знаю…

– Хороший ответ! – с этими словами мальчик выбежал из палаты, а Коля закрыл глаза и слушал, как шлепают по паркету босые ноги.