Алешка не успевал: последняя электричка была в 9.02, а до станции еще бежать и бежать.
На Ярославском вокзале он кинется в метро, до Пушкинской – 19 минут с пересадкой… да, ровно в десять он будет на планерке.
Дорогу от Подлипок до Москвы Алешка знал наизусть. Устроившись на лавке, он обычно спал, но стоило Алешке мельком взглянуть в окно, как он мгновенно определял, где сейчас ползет его электричка, сколько еще мучиться…
Электрички ходили шагом. Особенно по утрам. За окном – сплошная помойка: рельсы, пятиэтажки и – гаражи, огромное количество гаражей. Полуиндустриальный пейзаж. В Лосинке дома уперлись в рельсы так, будто это и не рельсы вовсе, а тротуар. Мужик один рассказывал, что в Лосинке нет больше алкашей; ближайший магазин – на противоположной стороне дороги, а переход не построили, забыли…
Естественный отбор!
…А, черт, Алешка не успевал! Вон она, 9.02, хвост показала! Игорь Несторович Голембиовский застынет, как орел во льдах, а господин Боднарук, его заместитель, ласково… по-сволочному так… улыбнется: пра-ходите, дорогой Алексей Андреевич, вон-у окна стульчик свободный, без вас не начинаем, как же можно, вас ждем…
Подлипки – веселая станция. В маленьких городках народ любил оттягиваться на привокзальных площадях. Алешка искал жизнь всюду, даже там, где ее нет и не может быть. Он же журналист! – Здесь, в Подлипках, жизнь не просто была, здесь она кипела! По выходным люди приходили на станцию целыми семьями: отдохнуть, пройтись по перрону, съесть пирожки или пончики, выпить кофе или чай из одноразового стаканчика, изучить киоски, магазинчики, встретить знакомых.
Раньше на привокзальной площади был тир. Очередь – как в Мавзолей. Купить свежую газету именно здесь, на станции, считалось особенным шиком. Только сюда завозили «Неделю», «Литературку» и «Советский спорт», но очень редко…
Гуляя по платформе, Алешка любил мысленно беседовать с собой о себе. У него были две любимые темы: «пэры Кремля», их решения.
Их образ жизни. Ну а вторая тема – это он сам, конечно, молодой журналист Алексей Арзамасцев, его интервью, репортажи, статьи, короче – его вклад в современную журналистику…
Себя Алешка ценил чрезвычайно высоко.
Выше всех в Болшеве.
Подошла электричка. Вагон пахнул людьми, как свинарник – свиньями. По утрам лучше всего ездить в тамбуре: холодно, стекла выбиты, ветер хлещет, но зато – зато! – есть чем дышать. Если ты не хочешь, чтобы тебя обидели или искупали в пьяной блевотине, садиться надо в середине поезда! Вся пьянь доползает только до первого или последнего вагона». Силы-то на исходе! По вечерам, если гуляет шпана, держаться лучше поближе к военным: их не трогают. В электричке можно пить водку, портвейн или пиво, но не дай бог съесть бутерброд или, допустим, пить коньяк (даже когда есть стакан). Побьют, обязательно побьют, причем больно!
Пить здесь коньяк – значит, не уважать общество. Тем, кто не уважает этих людей, в электричках лучше не ездить. Алешка с детских лет недолюбливал ветеранов; в Советском Союзе все ветераны злые и агрессивные. Рискни, попробуй не уступить им место! Такую лекцию услышишь – Менделеев отдыхает! Если ты не хочешь (а кто хочет?), чтобы тебя прогнали с лавки, надо притвориться спящим. Еще лучше – умирающим. Закон электрички: спящих и умирающих не трогают. Вдруг ты пьян в стельку? Тебя тронешь, а ты блевотину в ответ?..
Традиции электрички святы. Это как английский кэб. В Лондоне, в Сити, двести лет как запрещено перевозить в кэбах бешеных собак и трупы. Садиться в кэб тем, кто болен чумой. – Нет, в электричках можно, конечно, перевозить бешеных собак и даже трупы, но вот пить то, что народ не пьет (коньяк и виски), очень опасно, нарвешься…
Иногда кажется: может, у нас не электричек мало, а людей много?
Но это уже черные мысли.
…Да, чудес не бывает! Алешка влетел в редакцию, когда планерка – закончилась и Игорь Несторович – отгремел. Толстый Васька Титов предупредил, не отрываясь от бумаг:
– Тебя Боднарук ждет.
Если кто-то думает, что погоду мелкая сошка не делает, пусть попробует заснуть в комнате с одним-единственным комаром.
За всю историю человечества комары убили 45 миллиардов людей: малярия, элефантиаз, энцефалит, лихорадка, денге, желтая лихорадка, цинга…
И что? Каждые 12 секунд комар убивает кого-то из людей…
И что? Мы пушки создаем, это как-то совсем недостойно человека: воевать с комаром.
Николай Давыдович Боднарук, заместитель главного редактора, всегда был мрачен. Это был самый мрачный человек в Москве. Алешка так и не понял, зачем такому человеку, как Голембиовский, нужен такой человек, как Боднарук. «Не все так просто, видать…» – решил он про себя.
– Уже два раза спрашивал, – добавил Васька.
После смерти (прижизненной смерти) «Правды», «Советской культуры» и других изданий ЦК КПСС «Известия» были самой читаемой и самой респектабельной газетой страны. Игорь Несторович Голембиовский, почти единогласно избранный известинцами главным редактором, вел себя, как абсолютный диктатор, но для газеты талантливая диктатура начальника, диктатура совести, если угодно, совершенно необходимая вещь.
В отличие от многих (очень многих) своих коллег, Голембиовский не боялся Ельцина, тем более – Хасбулатова.
Знал себе цену. И свою и газеты.
«Известия» умели работать честно, на будущее; в журналистике выживают только те, кто говорит правду. «Известия» если и озирались по сторонам, то делали это весьма тактично, главное – незаметно.
Для большинства читателей.
Кабинет Боднарука был на седьмом этаже. Самое главное сейчас – скроить такую физиономию, чтобы Боднарук поверил, что он нашел Алешку… в кабинете Коржакова (или Барсукова), где Александр Васильевич или Михаил Иванович раскрывал «Известиям» кремлевские тайны.
Он резко, коленкой, толкнул дверь в его кабинет:
– Чего, Николай Давыдович?
Наглость для журналиста – второе счастье.
Нет, первое.
– А ничего… дорогой, – Боднарук сладко улыбнулся и откинулся на спинку кресла. – Нам придется расстаться, Алексей Андреевич.
– Да ну.
– К сожалению.
В редакциях, особенно в газетах, люди всегда говорили коротко и не тратили время на взаимные приветствия.
– Вы нас покидаете, Николай Давыдович?
– Не я, а вы, – уточнил Боднарук.
– Я?! – притворно удивился Алешка. Когда он изображал идиота, у него это здорово получалось.
– Будет, будет, Алексей Андреевич! Садитесь, пожалуйста. Красиков уже звонил Голембиовскому. Ваш вопрос решен.
Когда надо, Алешка соображал очень быстро, но он понятия не имел, кто такой Красиков.
– Жалко, конечно, вас терять, – продолжал Боднарук. – Но, видно, пришла пора.
Не пришла, – покрутил головой Алешка. – Зачем меня терять?
На прошлой неделе по редакции прополз слушок, что Голембиовский не знает, кого бы ему отправить корреспондентом в Сенегал и в страны Центральной Африки.
– Я не знаю языков, понимаете? И мама у меня гипертоник.
– Она что, не любит Ельцина? – удивился Боднарук.
Если хамелеона посадить среди цветных бумажек, он быстро умрет от разрыва сердца: какой же цвет ему принять?
– Мама не любит туземцев, – твердо сказал Алешка. – Они ей категорически не нравятся! Такое известие ее убьет!
Боднарук тяжело вздохнул:
– Я согласен, Алексей Андреевич. Но в Кремле не только туземцы, хотя дикарей достаточно. Один Коржаков чего стоит! В Кремле с удовольствием мучают всех, кто приближается к Кремлю. Значит, надо потерпеть, Алексей Андреевич!
Алешка замер. Самое главное в журналистике – разведка трепом.
– И как же вы видите мою роль? – Алешка присел на стул и элегантно закинул ногу на ногу. – Подскажите, Николай Давыдович!
– «Где вы видите себя через пять лет?» – «Ну и шутки у вас, товарищ следователь…»
– Анекдот? – насторожился Алешка. – Терпеть не могу анекдоты!
Боднарук хмыкнул:
– Вашу роль, дорогой, я не только не вижу, но даже представить не могу. Я не Роза Кулешова, я не могу пробить взглядом кремлевскую стену. Но если вы, Алексей Андреевич, там, в застенке, кому-то понадобились, это быстро закончится, уверяю вас!
Алешка растерялся: какой Кремль, там, небось, и курилки-то нет, а здесь, в курилке, такая тусовка!
– У самозванцев все ненадолго, – продолжал Боднарук. – А в Кремле, Алексей Андреевич, одни хунвейбины. Главное для них сегодня – получить власть, заработать деньги (или украсть, так вернее), а уж потом (на всякий случай) завоевать любовь народа.
Типично демократическая схема, – Боднарук остановился, чтобы понять, следит ли Алешка за ходом его рассуждений. – Мало кто понимает, Алексей Андреевич, что происходит сейчас в Российской Федерации. Болтуны так уболтали народ, что народ с удовольствием отдал им власть над собой. Рейтинг Гайдара зашкаливает. Сначала демократы – все эти Кохи, Мостовые, Бойко, Лопухины, но они быстро разбегутся: либо по заграницам, либо по коммерческим структурам, связанным с заграницей. Потом к власти придет новый Андропов, искренне питающий, впрочем, слабость к успешным людям, ибо успешные люди умеют жить. Кстати, Ельцин, начинавший, как известно, с критики спецслужб, только на них, в итоге, и будет опираться, вот увидите! – Так что, дорогой, понятия не имею, кто и в каком качестве вас в Кремле употребит, но думаю, у вас будет веселое будущее. У использованного презерватива, Алексей Андреевич, всегда веселое будущее…
Алешка хмыкнул.
– А больно не будет? – поинтересовался он.
– Будет. Обязательно будет, – заверил Боднарук. – Вы такой боевой, Алексей Андреевич, в вас столько энергии… я бы к Кремлю вас близко не подпускал. Если боевого петуха все время держать на балконе, что петух сделает? Правильно, Алексей Андреевич: он обгадит весь балкон.
– Да уж… – машинально согласился Алешка. – А вы петух.
– Я?!
– Боевой.
Алешка плохо спал сегодня, но быстро, с каждой секундой, приходил в себя.
– Кремль, Алексей Андреевич, это камера пыток, – продолжил Боднарук, – только в коврах, давно не чищенных, и в хрустале. Там, в Кремле, есть разные башни. Штук восемь, по-моему. Есть Спасская башня. Для парадов. Для картинки. Есть Пыточная. Это для своих. В Пыточную, говорят, Коржаков экскурсии водит. Чтобы головы продуть. А там так душно, Алексей Александрович… кирпич, говорят, плачет.
– Андреич я… – хмуро поправил Алешка.
– Не имеет значения, – махнул рукой Боднарук. – Если решитесь, – не порывайте связи с газетой. Пресс-служба Президента – контора серьезная, если будет возможность делиться информацией, мы первые: гонораром не обидим.
Алешка встал:
– Правду сказать, Николай Давыдович? О пресс-службе Президента я узнал… от вас. Клянусь!
Боднарук ухмыльнулся:
– Но вы же брали интервью у Бурбулиса! А Бурбулис, дорогой, все решает с первого взгляда. Человек как пик демократии. Опереточный герой. В оперетте, Алексей Андреевич, все решается с первого взгляда.
– Что «все»?!
– Все. И за всех.
Алешка опешил:
– Я откажусь.
– Не откажетесь! От такой работы, дорогой, умные люди не отказываются. Тем более у вас нет квартиры в Москве. А теперь будет. Вот увидите!
Алешка похолодел:
– Так что, меня… выгнали?
– Не выгнали, Алексей Андреевич, а передали в хорошие, надежные руки, в соответствии с пожеланием руководства России.
– Могу идти, Николай Давыдович?
– Можете. Вы теперь все можете, дорогой…
В коридоре, даже у окна, где вечно валяются окурки, никого не было.
«Выгнали! – Алешка плюхнулся в кресло. – Пинком под зад, с переводом в Кремль…»
Он знал, что идти к Голембиовскому бессмысленно. Боднарук был идеальным заместителем главного: он действительно замещал Голембиовского, если сам Игорь Несторович не хотел мараться или тратить время на неприятные беседы.
«Все равно пойду! – Алешка упрямо мотнул головой. – Хуже не будет! По завещанию в случае моей смерти вы получите удовольствие!»
Он быстро спустился к себе в кабинет. Какое счастье, господи! Дверь закрыта, никого нет…
«Во-первых, звоню Бурбулису. Прямо сейчас. Меня без меня женили – пойди пойми человеческую жизнь. Или это закон: заметив, что невеста беременна, в загсе спрашивают согласие только у жениха? Я что, писал заявление на перевод? Пусть Голембиовский объяснит! Удовлетворит меня… отказом…»
Голембиовский когда-то рассказывал Алешке, что в Малом театре был такой директор – Солодовников. Его только-только назначили, а актеры уже ринулись к нему косяком! Кто звание просил, кто квартиру, кто зарплату… Аудиенция продолжалась одну-две минуты, люди выходили из кабинета совершенно счастливые:
– Разрешил?!
– Не-а, отказал. Но как!
«Я удовлетворил его отказом», – часто повторял Солодовников…
Заорал телефон. Почему в редакциях телефоны не звонят, а именно орут?
Алешка протянул руку, но трубку не снял. – Нет-нет, не до звонков, сейчас надо сосредоточиться, все обдумать…
А телефон орал как резаный, – так, будто и в самом деле хотел сказать что-то очень важное.
– Алло! – крикнул Алешка.
– Господин Арзамасцев? Отлич-нень-ко!! Здравствуйте нам! Очень рад слышать! Это Недошивин, помощник Геннадия Эдуардовича… Помните меня? Радостная весть: Геннадий Эдуардович ждет вас в час дня завтра…
«Да что происходит, черт возьми?!»
– Спасибо, – пробормотал Алешка. – Пропуск закатите, а то ведь не дойду…
Ну что вы, что вы, Алексей Андреевич! Пропуск будет у меня в руках, а я встречу вас прямо на КПП, у Спасской башни…