Этот день – 22 сентября 1991-го – Геннадий Эдуардович запомнил на всю свою жизнь, как и Ельцин.

Вот когда началось главное движение: 22 сентября 1991-го, год назад.

…Дорога в Архангельское, на дачу, была не самой приятной: Тушино, промышленный район, жуткие окраины Москвы. Бурбулис очень устал и хотел спать. «Идите домой… – бросил ему Ельцин. – Идите домой…» Бурбулис настолько хорошо изучил Ельцина, что кожей, вот просто кожей чувствовал, когда Борис Николаевич им недоволен. Все инстинкты у Бурбулиса были натренированные, как у насекомого. Но все-таки Геннадий Эдуардович был романтиком; он искренне верил в новую Россию, он любил Ельцина больше, чем своего отца. Ельцин олицетворял в его глазах надежду России, ее будущее счастье – уже на века.

Россия всегда жила плохо. Хватит жить плохо! Да здравствует счастье! Да скроются коммунисты и их социализм! Ради этого счастья Бурбулис был готов на все.

Абсолютно на все.

Впереди неслась милицейская «канарейка». От мигалки, лихорадочно разбрасывающей красно-синие искры, можно было бы сойти с ума, но Бурбулису такая езда нравилась! В эти минуты он чувствовал себя героем западного фильма. Еще в школе, в старших классах, он мечтал, что его любимая девушка будет пианисткой. Когда мечта сбывается, у романтиков появляются новые мечты! На самом деле, конечно, Бурбулис был достаточно тонким человеком, чтобы догадаться: его паучьи манеры, его вечная задумчивость и нудные медленные фразы, которые выползали из него, как фарш из мясорубки, раздражают (если не бесят) всех, кто находится рядом с ним… Но что он мог сделать? Учиться говорить по-русски? Поздно! Его язык – это язык диалектического материализма (кто бы знал, конечно, что это такое?). – Да, собственное отрицательное обаяние, собственные комплексы до такой степени тяготили Бурбулиса, что он отстроил – внутри себя – строжайшую внутреннюю цензуру. Он так красиво, так образно видел (в мечтах) новую Россию, что ради этой России Бурбулис и в самом деле был готов перегрызть любую коммунистическую глотку.

Ельцину повезло: Бурбулис был запрограммирован (весь, до мозга костей) на борьбу за демократию, то есть – за Ельцина. Как же он хотел демократию, Господи! Бурбулис не сомневался, что это будет вечный бой. Именно вечный, а как иначе? И этот бой, если угодно, есть его миссия. Бурбулис сам возложил ее на себя от имени Президента России.

Может ли Бог создать тот камень, который Он не сможет поднять?

В 89-м, два года назад, Бурбулис дал принципиальную, твердую оценку окружению Ельцина: люди полезные, преданные, но порох не изобретут.

Одну из центральных ролей исполнял Исаков, нынешний деятель Верховного Совета, но Бурбулис быстро отодвинул его в сторону. Нужна была идеология – и Бурбулис сам назначил себя философом при Президенте.

«– Почему генерал на памятнике изображен в такой неприличной позе?

– Он по проекту должен быть на коне. Ноу нашего муниципалитета на коня денег не хватило…»

«Мигалки» ревели как чокнутые. Люди ворочались в кроватях и проклинали демократию. Перед тем как лечь спать, Бурбулис будил половину города.

«Идите домой, – вертелось в голове, – идите домой…»

Бурбулиса пугал стиль руководства Президента Ельцина: стиль начальника большой стройки.

«Он хочет, ему нужно выкинуть Горбачева как можно скорее, но это вопрос цены…» Окна в его ЗИЛе были зашторены; Бурбулис оставил маленькую щелку, снял пиджак, нажал на кнопку и откинул сиденье.

«Развалить Союз, сломать такую махину Ельцин не захочет, это ясно. У Ельцина психология хозяина… значит, что нужно? Убедить Ельцина, что новый Союз Независимых Государств есть тот же СССР, но без Горбачева. Как просто: единая армия – раз. Единый флот – два. Единая граница – три. Кроме того, дороги, самолеты, поезда, связь…

Можно общий МИД, это удобно. Общая валюта – рубль. Куда они, к черту, от России денутся, вся страна связана – перевязана той же оборонкой, ракетами, Кузбассом, тракторами, хлопком и, самое главное, хлебом!»

Бурбулис знал: все, что делает Ельцин, он делает так, как крестьянин сколачивает свой собственный дом – крепко, на сто лет. Значит – убедить. Если упрется, не отступать, долбить, долбить… вода камень точит… Что плохого в интриге, если интрига нужна для победы демократии?

«А если Ельцин решил, что СНГ бьет не по Горбачеву, а в Ельцина? И я вроде как отнимаю у него власть? Так он рано или поздно будет избран Президентом СССР. А здесь только Россия, только часть этого пирога. Ему мало, черт возьми, он кушать любит, у него аппетит, и он – уже замахнулся…

Стоп. Надо проверить, не вызывал ли он Скокова».

Этот парень… Скоков… растопчет все, что угодно, любую клумбу, если цветочки на клумбе не он посадил… Вот оно, минное поле власти, любимый образ Бурбулиса; никогда не знаешь, где взорвешься, никогда!

«Ельцин, Ельцин… неужели идею загубит?

Не загубит. Куда он денется…

И я дурак, – размышлял Бурбулис. – Самому надо было идти, разговаривать… тут глаза важны, глаза, а я папку подсунул… автореферат…»

…Великая Россия уже лет десять была великой только на словах. У людей заканчивались деньги, а когда денег нет, пропадает вкус к жизни. Страна надеялась неизвестно на что. Недавно, в августе, народ боролся с ГКЧП, на Садовом кольце зазря погибли четверо ребятишек. Один нечаянно свалился со стены под танк, другого убила шальная пуля, третий… третий, самый пьяный, погиб еще глупее: эти трое стали Героями Советского Союза: механик-водитель БМП, сгоревший в тоннеле, никак не отмечен. Он же гекачепист.

Сгорел и сгорел.

Цены росли, продукты исчезали, «отчаянный экономист» Пияшева рассуждала о крахе экономики с таким пафосом, будто наступал конец света, а Гаврила Попов быстро убедил чиновников, что взяток нет, это просто услуги… Жить становилось противно.

В глубине души Россия, конечно, никогда не верила Ельцину. В Президенты его выбрали ради интереса. Может, он и впрямь на рельсы ляжет, если в магазинах цены поднимутся?

Птица-тройка, воспетая Гоголем, так получила плетью по морде, что упала на колени и уткнулась в грязь. Все радовались перестройке, но никто, даже такой «коллекционер жизни», как Евгений Евтушенко, не мог объяснить, почему для того, чтобы выпустить из тюрем диссидентов, разрешить читать все, что хочется читать, и вернуть в Россию Ростроповича с супругой, надо разрушить экономику, остановить заводы, получить безработицу и перестать сеять хлеб!

Бурбулис не сомневался, что в государственных делах он разбирается лучше, чем Ельцин, и поэтому имеет право являться к Президенту когда угодно.

На его пути встал Илюшин, произошел конфликт, и Илюшин получил от Ельцина нагоняй.

Есть только один способ проделать большую работу – полюбить ее!

Президент жил здесь же, в Архангельском. Дача Бурбулиса была в ста метрах, но Бурбулис решил, что обсуждать его проект, ставить точки над «i» надо, конечно, не в Архангельском, а в Кремле.

На самом деле Геннадий Эдуардович любил поспать; в Свердловске сущим наказанием для Бурбулиса была среда, когда он читал студентам первую «пару». Став государственным секретарем России, Бурбулис взял за правило не только уезжать с работы позже Ельцина, но и являться в Кремль раньше Президента – и почти всегда опаздывал. Так было и 23 сентября 1991-го: у Ельцина с утра сидел вице-премьер Полторанин, потом, к половине десятого, должен был приехать Хасбулатов.

Войдя в кабинет, Бурбулис сразу позвонил Илюшину:

– Сообщите, пожалуйста, когда уйдет Руслан Имранович.

Илюшин ненавидел тихие приказы Бурбулиса!

– Конечно, Геннадий Эдуардович, не беспокойтесь. Но в 10.50 у Президента выезд в «Макдоналдс».

– Куда?! – изумился Бурбулис.

– В «Макдоналдс», Геннадий Эдуардович. На улице Горького сегодня открывают «Макдоналдс». То есть на Тверской, – поправился Илюшин.

«Интересно, кто воткнул в его график этот «праздник жизни»? – подумал Бурбулис. – Надо проверить…»

Настроение было хуже некуда.

Заглянул Недошивин, его пресс-секретарь:

– Геннадий Эдуардович, я…

– Жора, потом, – махнул рукой Бурбулис.

Недошивин исчез.

Недоверие к Бурбулису у Ельцина возникло в тот самый момент, когда Бурбулис привел Гайдара. Их сблизил (в «Московских новостях») Попцов: это странно, наверное, но до середины 90-го года Бурбулис и Гайдар были не знакомы. Так вот, – Егора Тимуровича привели в баню (это было в загородном доме у Ельцина). Прямо в парилку. Гайдар ужасно волновался! Он терпеть не мог баню и не знал, как в бане себя вести. Он разделся (баня все-таки!) и предстал перед Ельциным, как новобранец на медкомиссии, в чем мать родила.

Ельцин удивился, но подписал указ о назначении Гайдара заместителем премьер-министра. Здесь же, в бане. Правда, с третьей попытки, то есть – после третьей рюмки, больше похожей на фужер, и под сильным нажимом Бурбулиса Результаты в промышленности, объяснял Бурбулис, появятся только в том случае, если в правительстве будет человек, который с удовольствием, как свинья, зароется в грязь, оставленную после себя Рыжковым и Силаевым. Самое главное – отпустит цены. Введет рынок! Опять-таки: примет все на себя. На самом деле Бурбулис искал того, кто будет проклят, Гайдар это понимал, конечно, но Гайдару очень-очень хотелось быть премьер-министром.

Да: Бурбулис искал Великого Инквизитора. А привел к Ельцину мальчишку, который имел такую физиономию, будто его только что оторвали от корыта со сгущенным молоком.

Это и смутило Президента России.

Точнее – смущало. До третьей рюмки, больше похожей на фужер.

«Черт с ним, – решил Президент. – Пусть старается!»

Бурбулис отвечал в правительстве только за кадры. А Гайдар жадно хватал все новые и новые куски: министерства экономики и финансов, промышленности, сельского хозяйства, транспорта, топливной энергетики, торговли, материальных ресурсов, экологии и природопользования, связи, жилищно-коммунального хозяйства. Кроме того, государственные комитеты по управлению госимуществом, по архитектуре, по антимонопольной политике – и т. д. и т. д.

На самом деле Ельцин просто устал выбирать. Когда у него что-то не получалось, он сразу опускал руки. В конце концов, Гайдара назначил Верховный Совет. И всех министров. Хасбулатова, правда, по представлению Президента.

Пост премьера Ельцин предлагал Юрию Скокову, заместителю Силаева. Он согласился, но против Скокова, бывшего оборонщика, тут же восстали демократы, особенно Старовойтова и Филатов, потом появилась кандидатура Святослава Федорова, но у Федорова были слишком тесные отношения с Хасбулатовым…

Хорошо: Гайдар, так Гайдар, пусть кто-нибудь начнет наконец эти проклятые реформы, ведь все, Явлинский особенно, только говорят!

Начали. Гайдар и Бурбулис набрали министров. Познакомившись с правительством, Ельцин воодушевился: как хороши, как молоды!

Через неделю, на первом же заседании Совмина, Гайдар попросил у Ельцина слово и предложил членам правительства дать торжественную клятву: никто из них не будет владеть акциями, участвовать в приватизации и заниматься личным обогащением! Они, министры правительства Ельцина, будут жить только интересами народа.

Идею подсказал он, Бурбулис. В ситуации личного недоверия Президента страны к и.о. премьера надо было сделать так, чтобы он поскорее понравился Борису Николаевичу, ведь он – человек эмоций!

…Министры встали. Гайдар произнес клятву. Ельцин тоже встал. Он был строг и красив в эту минуту.

– Клянусь… клянусь… клянусь… – бормотали члены кабинета.

Вдруг из зала раздался тихий голос Андрея Козырева, нового министра иностранных дел:

– Борис Николаевич, а… можно мне с мамочкой съехаться? В порядке исключения… Две квартирки на одну большую в центре поменять…

– Можно, – поперхнулся Ельцин. – Меняйте!

На самом деле Бурбулис ошибся только один раз – с Дудаевым. В Грозном режим коммуниста Доку Завгаева поддержал ГКЧП. Ельцин поставил задачу: идеологический переворот. «Шоб-б без крови», – повторял он. Переворот без крови невозможен, ну да ладно: всю грязную работу взяли на себя генералы Баранников и Дунаев, а на роль демократического лидера Бурбулис по совету Хасбулатова выписал из Тарту Джохара Дудаева, орденоносца, генерала, тайного сотрудника ГРУ и парторга дивизии дальней авиации.

Переговоры с Дудаевым вели генерал армии Дейнекин, главком ВВС, и генерал-полковник Громов, хорошо знавший Дудаева по Афганистану. Информация, что Дудаев – грушник, то есть на этого генерала можно всецело положиться (гэрэушники, как и чекисты, «бывшими» не бывают), произвела впечатление. А рекомендовала Дудаева все та же Галина Старовойтова: они познакомились в Прибалтике, в Тарту, где Дудаев поддержал демократов…

Если Дудаев – грушник, значит КГБ, Баранников за него!

Шамиль Басаев тоже, кстати, офицер ГРУ, его «вел» Антон Суриков, – на Чечню, короче, можно положиться!

Джохар Мусаевич свалился – на головы местных депутатов – с неба, причем в полном смысле этого слова (его доставили спецрейсом военного самолета). А чтоб депутаты быстрее и смелее соображали, бойцы Дудаева просто одного из них, некоего Куценко, сразу выбросили в окошко.

С четвертого этажа.

Пятнадцать человек оказались в реанимации. Все, как хотел Ельцин: крови почти не было.

Один труп, разве это кровь?

Бурбулиса хвалили: хороший выбор! Правда, Дудаев принялся закрывать школы (чеченским девочкам, считал Дудаев, вообще не нужно учиться, разве что пять-шесть классов достаточно), прибрал к рукам нефть, аэропорт «Северный» и ввел военный режим.

Хасбулатов (в ту пору у Руслана Имрановича были самые дружеские отношения с Ельциным) скроет от Верховного Совета, что генералы Шапошникова по его рекомендации оставили Дудаеву в Грозном все стрелковое оружие…

Теперь Бурбулис придумал СНГ. Это была его идея; проект детально разработал молодой депутат, юрист Сергей Шахрай.

Заговор? Зачем так грубо? Это игра ума, политический спектакль, если угодно, ведь почти все на постсоветском пространстве остается как есть, выдернут только Горбачева!

Бурбулис знал, все в Кремле знали: Ельцин невероятно доверчив. Живой коллаж, сочетание несочетаемого – Пьер Безухов и старый князь Николай Андреевич Болконский. В одном лице!

Пискнул телефон, лампочка мигнула рядом с фамилией «Илюшин»:

– Геннадий Эдуардович, сейчас Руслан Имранович вышел от… – Бурбулис не дослушал и кинул трубку. «Волнуюсь», – подумал он.

Кабинет Ельцина был на четвертом, через этаж. Бурбулис не любил старые лифты: можно застрять. Он резко распахнул дверь на лестницу. Так много солнца, что Бурбулис зажмурился, – ой, какая теплынь!

– Один? – Бурбулис быстро вошел в приемную Президента.

– Доброе утро, Геннадий Эдуардович, – Мусиенко, секретарь Ельцина, встал из-за стола. – Президент ждет вас, Виктор Васильевич уже доложил.

Бурбулис быстро вошел в кабинет Президента.

– Разрешите, Борис Николаевич?

– Проходите. Здравствуйте.

Бурбулис пытался перехватить взгляд Ельцина, но не сумел: у Ельцина в глазах… не было глаз.

Щеки, нос, ямочка под носом – все есть… а лица нет, совсем нет, вроде как бы исчезло.

– Легки на помине, – протянул Ельцин. – Я… посмотрел вашу записку.

Часы пробили четверть одиннадцатого.

«Ему ж в «Макдоналдс» надо», – вспомнил Бурбулис.

– Затея… неплохая, – медленно сказал Ельцин. Он выглядел очень уставшим, на лице – большая отечность. – Конкретных возражений – нет. А… не по душе мне, понимать… вот как быть?

Взгляд Бурбулиса уколол Ельцина.

– Обком давит, Борис Николаевич. Свердловский обком КПСС.

– Ну, может быть.

Ельцин обмяк, он не выдерживал лобовые удары.

– У Президента Ельцина есть долг. Есть, если угодно, историческая миссия, – тихо начал Бурбулис. – Убрать Горбачева. Под Советский Союз заложена мина замедленного действия: Михаил Горбачев. Рано или поздно эта мина взорвется. Если мы хотим… а мы хотим… спасти Союз как Союз, это может сделать только Президент Ельцин. Больше некому. Иначе война. И она будет такой же кровавой, как Гражданская война при коммунистах. Если Ельцин возглавит СССР, страна никогда не развалится. Но Ельцину мешает Горбачев. Теперь рассматриваем такую комбинацию: был Союз Советов, но он исторически себя изжил, он висит на волоске… значит, нужен другой Союз. Во главе с Россией. И пусть население за него, за новый Союз, проголосует. Что же в этом плохого?

Тогда должен быть референдум, – сказал Ельцин. – Обязательно.

– Зачем?! – встрепенулся Бурбулис. – Во-первых, референдум обязательно сорвет Горбачев. Он что, дурак рыть себе могилу! «В казне нет денег», – скажет Горбачев. Какой референдум? Зачем он нужен? Народ избирал депутатов. Народ. Депутаты выражают его волю. Ну и ради бога, пусть выражают! Жалко, что ли! А Руслан Имранович поможет им определиться…

Бурбулис смотрел на Ельцина. Глаза Ельцина были, как опрокинутые ведра.

– Съезд… а лучше, конечно, Верховный Совет… будем транслировать на весь Союз. Только, – Бурбулис остановился, – только… Борис Николаевич, сразу договоримся, вы – не Агафья Тихоновна, я – не Подколесин. Нет, значит, нет, но я надеюсь на честную и глубокую дискуссию!

Бурбулис знал: у Ельцина избирательный слух. Если Ельцин становился вдруг «глухонемым», значит, решение уже пришло. И наоборот: если Ельцин сомневается, не уверен в себе, ему обязательно нужен разговор, спор, причем он признавал только честный спор – наотмашь.

В кабинете стало тихо.

Началась пауза.

– Я хочу… задать вопрос, – медленно сказал Ельцин. – Как вы считаете: почему Горбачев… после октябрьского пленума… меня не убил?

«Приехали…» – подумал Бурбулис.

– Не смел, Борис Николаевич.

– Смел. Еще как смел, – махнул рукой Ельцин. – Пара таблеток, понимать, и Борис Ельцин спокойно умирает… в собственной койке.

А они вон кого… из бутылки, значит, выпустили.

– Джинна…

– Его!

– Рука не поднялась, Борис Николаевич.

– Вот… – Ельцин поднял указательный палец. – Правильно говорите: рука! Каждое убийство так, понимать, устроено, что оно никогда не идет на пользу. Кого в России убили правильно. А? То есть правильно сделали, что убили?

– Троцкого, – уверенно сказал Бурбулис. – Он был страшнее, чем Сталин.

– Я про счас говорю, – махнул рукой Ельцин. – Вот – нету! Вот – не найдете! А то, что предлагает демократ Бурбулис, это… даже не убийство, это больше, чем убийство…

Бурбулис с изумлением посмотрел на Ельцина:

– Вы чего-то не поняли, Борис Николаевич?

– Да все я понял, – махнул рукой Ельцин, – я… этот ваш замысел, понимашь, насквозь вижу… не дурак!

– О целесообразности убийства, – мягко улыбнулся Бурбулис, – у Фридриха Шиллера есть умнейшая пьеса: «Заговор Фиаско в Генуе». Но мы-то, Борис Николаевич, говорим с вами сейчас о другом: страну нужно спасать от Горбачева. Либо Горбачев, спасая себя, зальет Россию кровью. Такова «реал политик», как он говорит!

Разве Борис Ельцин, спрашиваю я Президента нашей державы, может допустить, чтобы страна, тот народ, который его выбрал, захлебнулись бы в крови? А Горбачев… с этим ГКЧП просто ждал, чья возьмет. Он ведь давно его замыслил, ГКЧП, отсюда это ничтожество – Янаев. Главная фигура. Серьезный человек на авантюру бы не пошел. Сейчас по подлости что-нибудь опять придумает…

– Придумает! – согласился Ельцин. – Как пить дать!

Он устал, и ему хотелось пирожных.

За власть борется! Правда – все глупее и глупее…

– И шта-а?..

– Нам пора нанести удар. Первыми. Я… не прав, Борис Николаевич?

– М-может быть, м-мо-жет быть…

Ельцин был сладкоежкой: ему очень хотелось, чтобы в кабинет принесли бы сейчас парочку ром-баб; он любил их больше всего. Наина Иосифовна строго следила за весом своего мужа. Пирожные, как и алкоголь, в их доме были запрещены (кроме пирога с курагой, сделанного Наиной Иосифовной по своим рецептам; в нем почти не было теста).

– И кого мы убиваем?! – взорвался Бурбулис. – Советский Союз, которого по факту давно нет? Советский Союз, где под Союзным договором, кроме автографа Президента Ельцина, должны были, как нам объяснили, стоять визы всех российских автономий, как будто татары, чуваши и калмыки – это уже не Россия!

Кому он нужен, такой Советский Союз, а? Он что, нужен России?

Это была правда. Испугавшись национализма, Горбачев решил, что новый Союзный договор обязаны подписать все российские автономии. И пусть каждая автономия сама решает, какой у нее экономический строй. («Хоть феодальный», – кричал Горбачев.)

Бурбулис был очень прилипчив:

– Что, Президент России не видит того, что видят сейчас все его соратники?..

– Президент России… – тяжело сказал Ельцин, – он – Президент… Он вам не Шиллер, понимать…

«Запомнил, дьявол», – удивился Бурбулис.

– Хватит, понимашь, в России заговоров… – продолжил Ельцин. – Взвесьте потери. Жизнь течет и течет… сама себя исправляет, россияне так, значит, устроены, что они всегда что-нибудь придумают, сами схватят себя за волосы и вытащат из болота… Так нет же, понимашь! Бурбулис ставит плотину. Ш-шоб наводнение было, ш-шоб смыло кого…

Может, руки чешутся?.. Чешутся, Геннадий Эдуардович! В России не было еще такого заговора, чтоб всем хорошо оказалось, это не Генуя, понимать, вы меня Генуей не пугайте!..

– Да где, где заговор… где?! – вскипел Бурбулис.

– Ну это вы, понимашь, сказали! Заговор Шиллера в Генуе.

Ну что, заказать пирожные? При Бурбулисе неловко.

– Борис Николаевич, еще раз: мы предлагаем россиянам право торжественно выбр…

– Вы из меня дурака не делайте! – грохнул Ельцин. – В нашей политике есть нравственность! Ельцин – это вам не Горбачев!

Бурбулис встал и резко отодвинул стул.

– Я подаю в отставку, – сказал он…