Утро чудесное-расчудесное, а Руцкой приехал в аэропорт ужасно злой. В Исламабаде дикое, беспощадное солнце! В Лахоре, столице Пенджаба, где Руцкой встречался с моджахедами, еще хуже: сорок четыре градуса в тени.
Гульбельдин Хекматьяр разыграл перед российской делегацией мерзкий спектакль. Настолько мерзкий, что Алешка даже пожалел Руцкого.
За страну обидно, слушайте!
…Там, в Афганистане, в годы войны Руцкой стал живой легендой. Полковник Руцкой: о нем в войсках знали все. Знали, что сбивали Руцкого дважды. И он почти неделю был в плену. У кого? У самого Хекматьяра!..
Выжил, выстоял, вернулся…
На самом деле в истории афганского плена будущего вице-президента России были, конечно, и свои загадки. Плен Руцкого – не афганский, а пакистанский: Руцкой, так уж случилось, раз в неделю, иногда чаще, бомбил базы моджахедов, расположенные в соседнем Пакистане. За ним охотились и наконец сбили.
Катапультировался Руцкой где-то за Парачинаром. В 160 километрах от границы с Афганистаном, и его тут же подобрали боевики Хекматьяра.
Командующий 14-й армией мгновенно связался с маршалом Язовым, а Язов – с Шеварднадзе, министром иностранных дел Советского Союза.
За немедленное освобождение Руцкого, заместителя командующего армией, между прочим, посол СССР в Пакистане Якунин и военный атташе, полковник ГРУ Белый передали Хекматьяру один танк и несколько бронетранспортеров. Все, как он просил. Ну а самое главное – миллион долларов. Наличными. Деньги из резервного фонда правительства выделил, по просьбе Язова, премьер Рыжков.
Еще Хекматьяр хотел новенькую «Волгу» – черного цвета.
«Он, сука, по горам скакать на ней будет!» – выругался будущий вице-президент Российской Федерации.
– Это не много… – все время повторял Хекматьяр.
Через несколько лет Руцкой арестует Язова.
Военные люди – точные люди.
И жестокие.
За ночной полет в Пакистан (ничего себе ошибочка, да?) Руцкому полагалось от пятнадцати лет до пожизненного: незаконное пересечение границы. Тем более – с оружием в руках.
И какое оружие, между прочим – штурмовик!
Командарм Борис Громов всегда по-доброму относился к Руцкому. Да и кому он нужен, широкий международный резонанс? Если в плен (на территории мирной страны, члена ООН) попадает заместитель командующего воздушной армией, который… всего-навсего… перепутал – в ночи – стороны света, оргвыводы неизбежны.
И прежде всего для Громова, кстати говоря.
Президенту СССР ночной полет Руцкого был представлен следующим образом: спасая боевую машину, подбитую моджахедами, полковник Руцкой совершил подвиг, достойный Звезды Героя. Сам Хекматьяр до такой степени потрясен мужеством русского летчика, что уже через несколько дней он лично проводил его обратно, в Советский Союз…
Выкупили. Тихо, по-умному. Но с условием: Руцкой должен будет немедленно уволиться из армии. Найти себе другое применение – мирное…
Мог ли Гульбельдин Хекматьяр, «Гамлет Востока», как называли Хекматьяра востоковеды, будущий премьер Афганистана, представить себе, что этот худенький, молодой летчик будет избран – через несколько лет – вице-президентом самой крупной, самой серьезной страны в Европе?
А ведь Руцкой рвался в Афганистан!
«Мы все расцветем на этой войне…» – повторял он.
Расцвел. Где еще стать героем, как не на войне!
Официальный визит вице-премьера России на Ближний Восток носил исключительный характер. Как политика, Руцкого очень интересовали советские военнопленные. По данным Ясенева, в афганском плену находились почти шестьдесят наших солдат и младших офицеров.
Пленные?
Это не пленные, это предатели. Они уходили к моджахедам в самый разгар боевых действий, часто – с оружием в руках, сдавая (случалось и такое) целые бригады, но по спискам внешней разведки все предатели, однако, проходили только как пленные. В Советской армии нет предателей! А те солдаты и офицеры, кто действительно (чаще всего из-за предательства своих же командиров) оказался в плену, кто сразу, в первые же дни, не принял ислам, тех убивали: среди моджахедов они вели себя вызывающе и бежали от них при малейшей возможности…
Нет, советская идеология неумолима: наши парни в Афганистане – все герои, все как один. Так когда-то решил Андропов.
Все правильно, Андропов берег Генсека: Леонид Ильич очень расстроится, если узнает, что в войсках сотни предателей, у Леонида Ильича больное сердце…
Руцкой нуждался в «международном имидже». Вернуть пленных – одного, двух, трех человек, показать всем, всему миру, как он, лично он, офицер, спасает человеческие жизни.
Прежде всего – заткнуть демократов. Как они ненавидят Руцкого!
Через посла Пакистана Хекматьяр передал Руцкому, что он отдает России двух человек – совершенно бесплатно.
На тот случай, если деньги все-таки понадобятся, в самолете был Александр Андреевич Белкин – бывший спекулянт, дважды судимый, когда-то хозяин первого в Москве большого публичного дома.
Сейчас – уважаемый бизнесмен, владелец трех банков сразу.
С недавних пор Белкин стал близок к Руцкому. Решал – через него – какие-то свои вопросы. – Жаль, конечно, что Юзбашев отказался, не поехал, но ничего: Белкин справится!
Как же не хотел Борис Николаевич, чтобы Руцкой летел на Ближний Восток! «Надо сосредоточиться на решении внутренних вопросов!» – начертил он резолюцию на прошении Руцкого о поездке.
И вдруг, внезапно, разрешил лететь.
Или в Москве что-то сейчас готовится?..
Руцкой предвкушал крупный политический успех.
…Эх, Алешка, Алешка, дурачок из Болшева! Догадался черт столкнуть (лицом к лицу) двух злейших врагов, Хекматьяра и Раббани – лидера бадахшанских моджахедов, считавшего себя наследником покойного шаха.
Они ненавидели Амина, Кармаля, Наджибуллу и СССР. Но еще больше эти граждане ненавидели друг друга: Афганистан – богатая страна, большие богатства не делятся.
Пока Руцкой ланчевал, Алешка осторожно подошел к Раббани и договорился с ним об интервью «Известиям». Голембиовский купит. Еще как!
Вдруг прошел слух, что подъезжает Хекматьяр.
Алешка на секунду оставил Раббани за столом и выскочил на улицу:
– Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! Два слова для крупнейшей русской газеты!
– О'кей! – улыбнулся Хекматьяр.
– Тогда в библиотеку… – предложил Алешка. – Там уже один ваш товарищ меня дожидается…
Увидев Раббани, охранники Хекматьяра выхватили оружие!
Красавец Хекматьяр, один из самых образованных людей Востока, был живой легендой Афганистана. Ученый-историк, журналист, бандит, полководец – человек XXI века. Среди журналистов ходили слухи, что Хекматьяр очень импонирует Бушу, что в борьбе моджахедов с моджахедами ЦРУ делает сейчас ставку на Хекматьяра…
Да, ошибся Юрий Владимирович Андропов, ошибся: если и нужно было менять Амина, то не на Кармаля, конечно. На Хекматьяра. Этот человек с удовольствием продал бы себя кому угодно. Если не ЦРУ США, значит – КГБ СССР.
А какая разница?
Андропов ошибся не только с Кармалем. Он вообще ошибся ибо главной причиной афганской трагедии были, конечно, не американские ракеты, главная причина войны – героин, агрессивно вытеснявший (на мировом рынке) Колумбию и ее главный продукт – кокаин.
Объемы продаж колумбийского кокаина сократились почти вдвое, особенно в США. А героина, невзирая на войну талибов с наркотиками (это была именно война), становилось все большей больше.
Планета быстро переходила на героин.
Андропов ничего об этом не знал. Советская разведка не занималась наркокартелями: не было в СССР этой проблемы – кокаин и героин. Если проблемы нет, если границы надежно закрыты, хотя таджикские басмачи стали появляться – вдруг – в Бадахшане и на нижнем Пяндже, в долине… – если в СССР нет проблемы наркотиков, значит, деньги из бюджета КГБ на это «направление» тоже не выделялись.
Вот так, руками Советского Союза, благодаря Андропову и его друзьям – Устинову и Громыко (Генсек был против), американцы мастерски провернули эту операцию: советские снаряды прямой наводкой сжигают – повсеместно – героиновые поля.
Мы добьемся мира, даже если нам, СССР, придется воевать.
Почему, почему он так ошибался, Юрий Андропов? Никого не слушал? – Нет, наоборот: он-то как раз всегда выслушивал специалистов, прежде всего – генерала Николая Леонова, своего главного аналитика. Просто американцы оказались умнее. С тех самых пор, как КГБ СССР установил сепаратные контакты с Джоном Кеннеди, передавая ему, исторический факт, на его вторую избирательную кампанию определенные суммы наличных денег (здесь и нужно, судя по всему, искать ответ на вопрос, почему был убит Кеннеди; ЦРУ, Джонсон имели информацию о завязавшихся в финале Карибского кризиса личных отношениях между Кеннеди и Хрущевым; Москва была заинтересована, чтобы Америка покупала в СССР нефть и не только нефть, прежде всего – космические технологии…), – так вот, после убийства Кеннеди, то есть имея, на самом деле, такой вот провал, ЦРУ (да и Пентагон) играли с СССР без правил.
Советские вожди старели. Как не воспользоваться? Если бы Андропов знал (догадался бы, черт возьми!), что здесь, в Кабуле, одна трансконтинентальная наркомафия руками советского «ограниченного контингента» расправляется с другой трансконтинентальной наркомафией… – да, если бы Андропов это понял, весь мир в конце XX века жил бы, конечно, чуть-чуть иначе. И не потерял бы Советский Союз 14 000 своих бойцов. И еще тысячи людей – тех, кто умирал от ран и болезней, прежде всего – из-за чудовищной афганской воды и рака кожи.
Шараф Рашидов, кстати, знал, что на самом деле происходит в Афганистане. И решил поговорить с Андроповым.
Глухая стена. Полное непонимание. С этой встречи, кстати, их личные отношения были безнадежно испорчены; когда Андропов станет Генсеком, Рашидов покончит с собой, примет яд, причем КГБ и родственники, вдова, запретят патологоанатомам «даже приближаться к телу» Первого секретаря ЦК КП Узбекистана.
Юрий Владимирович полностью доверял советской резидентуре в Кабуле. Шифровки шли каждый день: Амин делает ставку на США, американцы под Кабулом ставят площадки для ракет средней дальности – и т. д. и т. п.
Тайная поездка Андропова на целые сутки в Кабул только укрепила его в решении о вводе войск… Долго, долго сидел Андропов, неузнаваемо загримированный еще в самолете, на большом сером камне, на склоне горы, напротив красавца-дворца Амина…
Серые горы из серой земли и, как жемчужина, огромный президентский дворец, где почти вся обслуга, к слову, включая двух поваров, советские граждане…
Колумбийские наркобароны победили.
Советские повара, офицеры КГБ, получат приказ подмешивать в пищу Амина микроскопические дозы яда, которые вызывают – за неделю – скоротечный рак.
Через неделю диверсанты из «Вымпела» штурмом возьмут дворец Амина, где, к слову, лифт уходил под землю на несколько этажей, а Эвальд Козлов, опытный диверсант, лично расстреляет Амина, спрятавшегося за барной стойкой, вместе со своей любовницей – супругой военного министра.
Через Тургунди и Соланг в Кабул вошли советские войска.
…Какие пленные? Господин вице-президент должен понимать: у господина Хекматьяра нет пленных, господин Хекматьяр друг всех мусульман мира!
Руцкой разозлился: опять обманули, сволочи, смеются над ним, пленных нет, – а кто есть?
Моджахеды нравоучительно объясняют, у них – не пленные, спаси Аллах, у них только те мусульмане, бывшие советские граждане, кто не хочет жить в СССР. Кто здесь пленный? Бывшие советские воины – новые граждане Афганистана, они совсем-совсем не любят СССР, поэтому тему «пленных», как считает господин Хекматьяр, надо закрыть раз и навсегда.
Правда… из уважения к господину Руцкому, огромного уважения… Хекматьяр приказал доставить сюда, в Лахор, троих человек.
Если господин вице-президент пожелает, он сейчас лично убедится в том, что бывшие советские воины ни за что на свете не вернутся в СССР…
Привезли. Не троих, только одного.
Младший сержант Николай Выродов добровольно перешел к душманам 29 августа 1984 года.
Выродов? Кто такой? В списке пленных нет такой фамилии. Догадаться, что он, этот худющий мужичонка в чалме, с козлиной бородой и мутными глазами, русский человек… – да кто же поверит, честное слово!
Руцкой схватил его за руки и развернул к себе лицом:
– Коля! Сын! Рви домой, родненький! Срочно! Самолет стоит. Тебя ждет! Завтра, Коля, маманьку увидишь. Помнишь маманьку? Ах, какая женщина! Твои фотки как иконку с собой носит! Только о тебе говорит! У нас в стране все изменилось, Коля. Перестройка! А маманька твоя плачет, надрывается, ждет тебя, сердечная, знает, ты жив и здоров.
Выродов испуганно глядит на Руцкого, а Руцкой не дает ему слова сказать:
– Ах, какая тет… женщина, твоя маманька! Ангел! С фотографией твоей ходит… как привидение… забегала ко 384 мне в Кремль на той неделе и рыдала, как проклятая!
О тебе рассказывала. Взахлеб, Коля, – какой ты у нее сын замечательный…
Про «маманьку» Руцкой загнул для убедительности, разумеется. Хекматьяр кивает головой:
– Поезжай, Николай. Не бойся. Поезжай! Захочешь – сразу обратно вернешься.
Выродов смотрит на Руцкого, как на умалишенного.
– Спасибо, господин! Меня здесь не обижают. Хорошо кормят. Ни разу не били! Я живу с именем Аллаха, господин. Я принял ислам. И учу язык. У меня скоро свадьба, мой повелитель, командир Хекматьяр, хороший человек. Он был так добр, что подарил мне невесту, ее зовут Айга…
Выродов смешно, по-козлиному тряс бородой, свисала борода чуть ли не до колена, хотя истинный мусульманин не отпускает бороду ниже сердца.
Алешка подошел к Андрею Федорову:
– Это конец.
– Конечно, конец, – сплюнул советник Руцкого. – И на хрена летели, твою мать! Рыбалки не будет.
Руцкой не сдавался.
– Какая свадьба, Коля?! Ты что? Ты ж русский! Наш! Из Махновской области!
Знаешь, кончай. Вспомни Родину. Бабий Яр! Или Кремль. Красные звезды на Спасской башне. Помнишь? Какая силища, – да?
С чего Руцкой заговорил вдруг про Бабий Яр, он и сам не понимал: волновался. Какой парень стоит на кону!
– Главное, Коля, не бойся! Я, как и ты, сынок, был в плену у господина Хекматьяра. П-получил за свой, п… подвиг, – заикался Руцкой, – Звезду Героя! И Родина, Николай, обо мне не забыла. И тебя не забыла. Ты думаешь, Президент России Борис Николаевич Ельцин не в курсе, что я, вице-президент, специально за тобой прилетел? Нет, Коля, – Руцкой стал очень серьезен. – Президент все знает. Просто маманька твоя строгий наказ дала: тащи, говорит, Руцкой, моего Колю обратно, не то я подох… умру – к чертовой матери!
Как убивается, бедная… Ты бы видел! А свадьбу, сынок, мы в Москве сыграем! Хочешь – прямо на Красной площади. Широко накрываем столы и духовой оркестр приведем. Господин Хекматьяр посаженым отцом будет. Спецрейсом доставим.
Хватай невесту, короче говоря, и – вперед! В Белокаменную! Здравствуй, здравствуй… Новый год, как говорится! Айга звать? С маманькой познакомишь. Папаня живой? Вишь, как хорошо! Да, решено: гулять будем на Красной площади. С шампанским! С икрой и блинами! Живой медведь и цыгане, я распоряжусь. Все будет красиво и величественно… – это же семья новая…
Выродов, похоже, забыл язык: он плохо понимал по-русски.
– Представь, родной, – тараторил Руцкой. – Завтраутром, в Москве, мы идем с тобой на Красную площадь. Хочешь – в Исторический музей заглянем, в Мавзолей? Потом, Коля, берешь мою машину и – на Ленинские горы! Птичий полет! Облака! Можно в баньке попариться, пива попить, сорганизуем… чего уж там!..
Хочешь, господин Хекматьяр с нами поедет? Чего ему здесь сидеть-то, он же снега не видел! А какие девки, Коля, у нас в резиденции банщиками служат, ты и представить не можешь… – Руцкой даже крякнул от удовольствия.
– Так как, Коля?
Такое впечатление, что Выродов под кайфом. Смотрит куда-то в угол, качается на стуле из стороны в сторону и – молчит.
– Как? – повторил Руцкой.
Он любовно смотрел на Выродова, но еще минута и он, пожалуй, вырвет ему печень.
Да, тяжелая это вещь – международное признание.
Руцкой покрылся красными пятнами:
– Ты… ты слышишь меня… родненький?..
– Я никуда не поеду, добрый господин. Я живу с именем Аллаха, и мне не нужна Красная площадь.
– Поедешь! – Руцкой проглотил стакан воды и шутливо погрозил ему пальцем.
– Нет, господин…
– Да?
– Да.
– Не валяй дурака, Николай! Навалял уже… Главное, не бойся!
Выродов качает головой:
– Никуда не поеду.
– Почему, твою мать?!
– Мне и здесь хорошо. Я учу язык…
– На хрена тебе язык? – взорвался Руцкой. – У тебя ж не вся жопа засрана!..
Выродов отвел глаза и опустил голову.
– У вас там нет господина Хекматьяра, – сказал он.
«Нет, так будет!» – чуть было не заорал Руцкой, но остановился, перехватив издевательский взгляд Андрея Федорова.
Алешка видел, что Хекматьяру напряженно переводят каждое слово.
…Над головами спокойно и плавно крутились вентиля торы, но все равно в комнатах было очень душно.
Алешка вышел на свежий воздух, во двор.
Хорошо здесь, много зелени, из-под земли мощной струей бьет высокий фонтан.
«Дорогое удовольствие, наверное, – подумал Алешка, – фонтаны в Пакистане…»
Как же под таким солнцем люди живут, – а?
Оставшись ни с чем, точнее – ни с кем, Руцкой проклинал всех: моджахедов, Хекматьяра, пакистанскую военную разведку, Андрея Федорова и даже посла России Якунина.
К Руцкому было страшно подойти: изувечит.
Как ему важно, черт возьми, вернуть в Россию хоть кого-то из пленных, показать свою силу, авторитет, влияние – влияние на тех, на кого и повлиять-то невозможно, это Хекматьяр!
Полторанин только что эффектно опозорил Руцкого перед Ельциным. И – перед журналистами ведущих российских изданий, то есть – перед всей страной.
Профсоюзная улица в Москве, здание книгохранилища.
50 000 квадратных метров – недострой, и сейчас здание просто брошено.
Руцкой вызвал Полторанина, его ведомство, и познакомил Полторанина с тремя с бизнесменами, желающими взять недострой в свои руки.
Разумеется, за копейки. Недострой же!
Полторанин разорался. Выскочил из-за стола, накрытого по такому замечательному случаю, послал всех по матери, тут же рассказал обо всем Ельцину и созвал пресс – конференцию: вице-президент России нагло лоббирует бизнес, потому как с бизнесом в доле…
…Летом прошлого года Полторанин спас Президента России от смерти.
На Пироговском водохранилище.
Если Ельцин гулял, то по-обкомовски, с «ближним кругом»: Хасбулатов, Руцкой, Бурбулис, Полторанин, кто-то из доверенных депутатов и, разумеется, Коржаков с коллегами (тогда, летом 91-го, все они дружили, враг был только один, общий – Горбачев)
Пикники по субботам. Дикий берег, не турбаза, не территория закрытого санатория (они есть там, на Клязьме-то?), нет: обычный берег, заранее, с ночи, отгороженный часовыми.
Походные палатки, гамаки, пара деревянных туалетов, поставленных просто на траву с канавкой, вместо стола – пеньки, привезенные с собой из Москвы, доски и складные стулья. Ельцину (царь, как-никак!) ставили большое кресло с подушками.
– М-может, и Горбачева позовем? – злился Коржаков. – Пусть посмотрит, как демократия гуляет…
Ельцин и Полторанин очень любили кататься по воде на лодке; на веслах сидел обычно Борис Николаевич, офицеры его охраны держались поодаль, метрах в тридцати – на других лодках.
Однажды на Ельцина накатило. Ельцин подналег на весла и рванул в камыши. В самую чащу.
– Спрячемся от них, Михал Никифорыч… – бормотал он. – Пусть, понимашь, ис-щут…
Ему захотелось, чтобы его искали.
«Ветер под подол попал»: Ельцин и Полторанин притаились за огромной корягой. И так спрятались, что не найти. Даже головы пригнули.
– Борис Николаич… – покатились тревожные крики, – А-у! А-у-у!.. Борис Николаевич, Михал Никифорыч, вы где-е?..
Исчез Президент. Вместе с лодкой и Полтораниным.
А он, пьяный, за корягой сидит и радуется, как он всех объегорил.
Началась паника. Мимо коряги на огромной скорости проскочила лодка, потом еще одна, потом вылетел катер, через десять минут в воздухе появился вертолет.
– Бо-о-рис Николаич, Борис Николаич, – понеслись крики, – вы где-е-е?!
Ельцин сиял. У него даже глаза вылезли из орбит – от удовольствия. И ноздри раздувались – как у скакуна на фи финишной прямой.
Вот еще одна лодка пролетела мимо: на ней с пистолетом наголо стоял Коржаков.
Коряга такая огромная, а камыши такие густые… – увидеть Ельцина было невозможно.
Лодки пронеслись вниз по течению, Ельцин убедился, что рядом никого нет, только Полторанин, и медленно поднялся во весь свой богатырский рост-его вдруг призвала малая нужда.
Было бы можно, конечно, помочиться прямо в президентскую лодку, но здесь Полторанин. Ельцин перебрался поближе к бортику, схватился за камыши, но не удержал равновесие и грохнулся в воду.
Удар был такой сильный, что с Ельцина слетели его огромные плавки и, раскачиваясь, как лист бумаги, медленно всплыли на поверхность…
Президент Российской Федерации камнем шел ко дну.
«На помощь!» – заорал Полторанин и кинулся в воду. Плавал он хорошо, с детства, а вот нырять не умел. Слава богу, было не глубоко и не было камней, хотя Ельцин сильно ударился о дно.
Полторанин схватил Президента за волосы, вытащил на поверхность, и в этот момент подоспела охрана…
Руцкой понимал: с этой минуты у Ельцина с Полтораниным – особые отношения, но у Руцкого – статус, он вице-президент, значит, он сильнее…
«Я тебя, бл…на, первого повешу, когда к власти приду», – пообещал вице-президент Полторанину.
Смешно? Или не смешно?
Вылет из Исламабада был назначен на восемь тридцать утра! Отсюда Руцкой летел в Афганистан, в Кабул.
Вице-президент Российской Федерации выглядел так, будто на него всю ночь безжалостно гадили мухи.
– Плохо без девчонок, Александр Владимирович, – подобострастно шутил Федоров. Ему хотелось хоть как-то его отвлечь.
– Не-а… – зевнул Руцкой. – Когда плохо без девчонок – это, Федоров, хорошо. А вот когда без девчонок хорошо, нот это точно плохо…
Откуда-то вокруг Руцкого возник хоровод пакистанских девушек в белых галабеях. Они ловко повесили на вице-президента венок живых цветов, и сейчас он болтался на нем, как спасательный круг.
«Такое ощущение, – веселился Алешка, – что Руцкой пришел на собственные похороны!»
– Господин вице-президент! Господин вице-президент, задержитесь!..
По летному полю бежал маленький толстый человек. Казалось, он не бежит, а катится колобком, не может остановиться.
– Господин вице-президент! Одну минуту! Всего минуту!.. Господин вице-президент, минуту!
Какое счастье, что моджахеды ненавидят друг друга…
Прослышав, что Хекматьяр отдает Руцкому кого-то из советских пленных, господин Раббани решил не отставать. Надо ведь тоже как-то отметиться в глазах вице-президента! По распоряжению Раббани в Пешаваре ночью нашли какого-то туркмена, и его вот-вот доставят прямо сюда, в аэропорт.
Если господин вице-президент пожелает, этот туркмен вернется вместе с ним на родину.
Руцкой обомлел. Есть же в мире высшая справедливость!
Вылет задержали на два с половиной часа. Руцкой вызвал в аэропорт всех журналистов, аккредитованных в Исламабаде: российских и зарубежных. И поднялся в самолет – вздремнуть.
Алешка схватил такси – старую, грязную машину, местный «запорожец», смотался в город и купил (непонятно зачем) рюмки из бледно-зеленого оникса.
Русский человек может пить водку из оникса?
Послушайте, – два доллара набор!
Да, Руцкой – мужик фартовый, конечно. Попал в плен. Чуть было не рассорил Советский Союз с Пакистаном, державшим нейтралитет. За ночной полет полагалась тюрьма. Хрена! Стал Героем Советского Союза. Потом депутатом.
Потом – вице-президентом. С правом быть и.о. Президента России в случае болезни господина Ельцина.
Стоп, стоп, стоп… вроде бы начинается!
Алешка бросился к самолету.
Что творилось на летном поле… – сказка! Журналисты из Европы и Америки: Би-би-си, Си-эн-эн, Deutsche Welle локтями пихали друг друга: каждый теснился поближе к вице-президенту России, который занял позицию в центре ковровой дорожки, по-богатырски скрестив на груди руки.
Ведут туркмена. Моджахедов – человек сорок, не меньше, в центре – господин Раббани.
Оркестр грянул марш.
Раббани лично тащит туркмена за руку, а туркмен вроде как упирается и лижет Раббани руки, усыпанные перстнями. Моджахеды закрывают его полукольцом, но Алешка заметил, что туркмена пару раз подтолкнули затрещиной.
У Руцкого – строгое лицо, Руцкой наполнен величием.
Только что, в Каире, вице-президент наповал сразил египтян.
После официальной встречи «на высшем уровне» Мубарак лично привез Руцкого на окраину города, в пустыню – к пирамидам.
Солнце заходит, уже не жарко, и стоят они, эти вечные красавицы. Руцкого потянуло на философию. Он подозвал начальника своей охраны, майора Тараненко.
– Знаешь, Володя, на что это похоже?.. – Руцкой кивнул на пирамиду Хеопса.
Тараненко вежливо наклонил голову:
– На что, Александр Владимирович?..
– Это, Володюшка, как ухо на жопе слона.
Тараненко не выдержал:
– Почему, Александр Владимирович?
– Как почему? – удивился Руцкой. – Красиво, но бесполезно!
Мубарак, говорят, чуть не упал.
Туркмен встал перед Руцким на колени.
Все как научили.
– Хабибула, сын Барбакуля, – торжественно отрекомендовал его Раббани. – Забирай, Ваше превосходительство!
Самолет прогревал моторы.
Переводчик Гаджиев пытался что-то сказать Руцкому, но Руцкой отмахивался от Гаджиева как от назойливой мухи.
Он влюбленно смотрел на туркмена, который, как выяснилось, не понимает по-русски.
Алешка подошел к Гаджиеву.
– Слушай, че этот малый орет? Не знаешь?
Гаджиев растерянно смотрел на Хабибулу.
– Хрень какая-то. Говорит, через неделю он обратно вернется…
Увидев телекамеру, Хабибула смачно плюнул в лицо оператору, но не попал.
«Волнуется, – подумал Алеша. – На родину летит…»
– Забирай, Ваше превосходительство, – повторил Раббани. – Твое!
Руцкой торжественно подошел к Хабибуле, взял его за плечи и развернул к микрофонам.
– Не плачь, Хабибула, не плачь! – откашлявшись, Руцкой начал речь. – Я, как и ты, сынок, сам пережил все ужасы афганского плена. Но теперь все позади, Хабибула. Ты летишь в Россию, и тебя встретят твои маманька с папанькой.
Я хорошо знаю их, Хабибула. Особенно маманьку. Какая женщина! Недавно она забегала ко мне в Кремль и горько-горько плакала у меня на плече. Ждет тебя не дождется, даже портретик твой приносила, ходит с ним, как с иконкой, волнуется за тебя, колготится… и не расстается с портретиком.
Знает, что Родина, брат, встретит своего Хабибулу как героя.
Так встретит, Хабибула, как встречали когда-то космонавтов. Весь народ будет на улицах, потому что ты, Хабибула, настоящий воин и патриот!..
На аэродроме воцарилась торжественная тишина.
Хабибула глядел на Руцкого с ненавистью.
И опять Руцкой поразил Алешку: как эффектно, с каким пафосом он сейчас говорил!
Рядом с Алешкой стояли немцы из Deutsche Welle. Ничего не понимая по-русски, они слушали Руцкого затаив дыхание, подчиняясь его энергии.
– Пройдут годы, Хабибула, – спокойно продолжал Руцкой, – и ты… напишешь об Афгане большую книгу. О всех своих… подвигах. Обо всем! И она, эта книга, быстренько облетит всю планету. И везде станет национальным бестселлером, потому что даже американцы, Хабибула, ничего не знают о том, как мы сражались с тобой в горах Гиндукуша, штурмом брали Хост, налаживали в Афгане мир и счастье…
Прошли годы, Хабибула! Ты вырвался из тюрем, ты победил смерть! Россия, сынок, тоже за это время воспряла духом, скинула с плеч тоталитарный коммунистический режим, поэтому нашей боевой родине, Хабибула, дорог сейчас каждый человек, гражданин, каждый русский, каждый уз… прости, туркмен, все ей дороги!
Последние слова Руцкой говорил прямо в объектив камеры канала «Россия».
Федоров успел найти в Москве Попцова и предупредил его, как важна для страны эта акция.
– И я, Хабибула, – горячился Руцкой, – лично приехал за тобой в Исламабад. От имени российского руководства я сердечно благодарю господина Раббани за его гуманитарную помощь и передаю всем лидерам оппозиции большой привет от Президента России Бориса Ельцина!..
Руцкой взмок, пот лил с него ручьем: звездный час, как никак, весь мир сейчас у телевизоров, телекамер на летном поле – штук двадцать, Би-би-си ведет прямой репортаж!
Руцкой театрально обнял Раббани и пригласил его «хоть завтра» посетить с визитом Российскую Федерацию.
Оркестр взорвался музыкой: гимн Российской Федерации.
…А Хабибула и впрямь какой-то странный… Все время плюется – на всех. Вошел в самолет и как загорланит вдруг песню! На весь салон! По-туркменски!
Алешка переглянулся с Федоровым.
– На радостях, видно, – пояснил Федоров. – А ва-аще странно, парни: если этот черт ни бельмеса по-русски, как он воевал-то? У него в Афгане личный переводчик был?
Белкин торжественно вручил Хабибуле две тысячи долларов. На новую жизнь! Хабибула схватил доллары и тут же спрятал их за пазухой.
Теперь он постоянно озирался по сторонам, боялся, похоже, что доллары отнимут…
Настрадался парень, это видно. Ну хорошо, что домой летит, в Туркмению…
Стюард подал Хабибуле котлету по-киевски. Услышав, как чавкает Хабибула, Алешка вежливо попросил:
– И мне такую же. Пожалуйста…
Самолет набрал высоту.
Федоров открыл бутылку коньяка:
– Ну что, коллеги? За Александра Владимировича?..
Умяв котлету, Хабибула отвернулся к окну. Алешка понял, что самолет для него – тоже в диковину.
Зина, стюардесса, принесла котлету. Через дверь неожиданно заглянул Руцкой:
– Чтой-то ты в одну харю жрешь?
– Простите, Александр Владимирович… – покраснел Алешка.
– Кушай, кушай, я шучу.
Руцкой и Федоров ушли в президентский салон.
В команде Руцкого никто, даже Федоров, поражавший своей осведомленностью, не знал, что Алешка будет работать с Бурбулисом, поэтому к Алешке все относились с полным доверием.
Алешка достал диктофон, и они с Гаджиевым уселись рядом с Хабибулой.
– Скажи, дорогой, как ты в плен попал?
Хабибула удивленно посмотрел на Алешку:
– Какой плен?
– Ну, к Раббани – в застенки? К господину Раббани. В тюрьму.
– А!.. В 89-м.
– Когда, Хабибула?
– Год прошел. Или два? Три прошло… – Хабибула зевнул и отвернулся к окну.
– Хабибула, в 89-м война закончилась… – засмеялся Алеша.
– Ага, кончилась, – согласился Хабибула.
– А какое у тебя звание? – насторожился Гаджиев.
– Хурзабет.
– Какое, Хабибула?
– Хурзабет. Не понимаешь?
Белкин заинтересовался и подошел поближе.
– Хабибула, не волнуйся… не волнуйся, пожалуйста, – попросил Алешка. – Ты в каких войсках служил?
– Как в каких? – не понял Хабибула. – В наших!
– Пехота, авиация?..
– Да погоди ты… – Белкин пристально взглянул на Хабибулу – Слушай, чмо: у тебя, дурака, советский паспорт был?
Хабибула вытаращил глаза: – Что?
– Паспорт!
– Какой паспорт?..
– Красный. Советский Союз. С серпом и молотом?
– При Наджибулле, господин, паспортов не было. Зачем паспорт? Он – шах!
Хабибула испытывал к Белкину абсолютное доверие.
– При ком, при ком, сука?..
– Наджибулла. Шах!
– Да ты кто ж, бл, будешь?! – изумился Белкин. – Говори, сука!
– Туркмен я… – вздрогнул Хабибула. – Из Кабула. Там родился…
– В Кабуле?
– В Кабуле…
«Скорей бы в шкаф!» – думал любовник.
Первым очнулся Гаджиев. Бросился вперед, в главный салон – к руководству.
А там идет пир! Руцкой, Федоров и новый товарищ Руцкого, журналист Иона Андронов из «Литературной газеты», никогда не скрывавший, впрочем, свою работу в органах государственной безопасности, отмечают (четвертая бутылка) крупную политическую победу…
Алешка похолодел: вице-президент России берет в правительственный самолет гражданина непонятно какой страны, без паспорта, без визы, возможно – афганского туркмена, причем кто он такой – никто толком не знает!
Самое замечательное, что следующая остановка Руцкого – в Кабуле, откуда Хабибула, сын Барбакуля, рванул когда-то к духам с оружием в руках!
А во Внуково-2 Хабибуле готовят торжественную встречу, ибо все мировые СМИ наверняка уже сообщили, что Руцкой лично вырвал у моджахедов советского солдата – героя, который летит на Родину!
Тихо, на цыпочках, подошел Саша Марьясов, полковник из Ясенева, развернул списки:
– Ну вот же, вот фамилия… вроде бы похожая…
Руцкой долго-долго молчал, потом плюнул себе под ноги и ушел спать.
«Уволят Сашу», – догадался Алешка.
– Да, не того… транспортируем, ребята… – подвел итоги Андрей Федоров. – Обманули, гады… Будем от него избавляться.
«Неужели убьют?..» – испугался Алешка.
Белкин отобрал у Хабибулы две тысячи долларов, хотя Хабибула – кричал и сопротивлялся.
– Будешь бузить – наденем наручники, – предупредили Хабибулу Самолет приближался к Кабулу.
Утром, с похмелья, Руцкой поинтересовался, как он там, Хабибула, коньки со страха не отбросил? Начальник охраны доложил, что Хабибулу в Кабуле сдали в Красный Крест, а как он там и жив ли – никто не знает, недосуг было узнать…