Ельцин чувствовал, что он превращается в зверя.
На крест не просятся, но и с креста не бегают!
Он с удовольствием отправил бы на тот свет Хасбулатова, за ним – Руцкого, Зорькина, Анпилова, но Хасбулатова – раньше всех.
А как по-другому? Россия, вся Россия, давным-давно стала бандой, тот, кто считает иначе, тот просто Россию не знает, регионы не знает, особенно окраины, севера, да и Кавказ кусается. Ведь они, вся эта компания во главе с Хасбулатовым, его, Ельцина, не пощадят: они давно приготовили ему гильотину. А может быть, и галстук из каната – им без разницы! Президент обязан расправляться с теми, кто хочет (желающие есть всегда) расправиться с ним, с лидером нации. Выбить из-под него стул. Ну хорошо: Хасбулатов приговорен (он, Ельцин, его приговорил). Коржаков и Стрелецкий, сотрудник Коржакова, все сделают как надо, они умеют, да это и не сложно. Недавно была информация, что его, Ельцина, собирается убить какой-то Солоник. Киллер номер один, как докладывал Коржаков. И где он, этот Солоник? Недавно нашли его труп.
Где-то в Греции.
Вот туда бы, в Грецию, еще бы и Руслана Имрановича! Вместе с Руцким. Длинная, однако, получится шеренга, вон их сколько, сволочей… Трупом больше, трупом меньше, разницы нет, конечно. Но что скажет – в ответ – «друг Билл», увидев гроб уважаемого Руслана Имрановича? Чья работа? Кто хулиганил? Чьи уши торчат?
Клинтон вот-вот станет Президентом, это факт. Надо как можно скорее с ним встретиться, заручиться поддержкой, «поддержать» дружбу…
Как можно скорее…
Только цацкаться с ними (прав Коржаков) глупо, Руслан Имранович легко уйдет вслед за наглецами-банкирами, господами Медковым («Прагма-банк»), Литвиновым («Россельхозбанк»), была бы воля Президента, как говорится, намек…
Что труднее всего? Правильно: самое трудное – отдать приказ.
Абсолютная власть развращает абсолютно.
Ельцин так и не осмелился быть счастливым человеком, постоянно пугал сам себя и поздно сообразил, что он, Президент, поставил сейчас на карту свою жизнь; умирать за демократию ему не хотелось, не для этого пришел во власть и всю жизнь делал карьеру!
Власть иссушает. Но только тех, кто к власти не готов.
Да, именно так: не готов держать власть.
В своих руках.
Зачем нужны просторы Вселенной, если жмут собственные башмаки?
Американцы могли бы в два счета его убрать. Американцы – это не Солоник, от них никакая охрана не спасет. Президентом России быстренько стал бы (они помогут!) Чубайс или Гайдар.
Кеннеди убили, а уж Ельцина-то, прости господи!..
Ельцин все время думал об этом.
Экономика катастроф. Если Россия впишется в «золотой миллиард», если отдать американцам все, о чем они просят (все отдать – значит, дружить), – да, тогда можно ничего не бояться.
Только что, неделю назад, кортеж машин банкира Гусинского вызывающе подрезал на Арбате служебную «Волгу» Коржакова.
«Кто ж это шмаляет-то?» – искренне удивился начальник службы безопасности Президента.
Ельцин согласился: беспредел на дорогах надо заканчивать. А Гусинского давно пора поставить на место и провести фронтальную проверку его «Мост-банка». Сказано – сделано: против них, «Моста» и Гусинского, была проведена войсковая операция: сотрудников «Моста», его охрану и всех случайных прохожих на Калининском проспекте люди Коржакова положили в сугробы.
Лицом в снег. На полтора часа.
Гусинский кинулся в Шереметьево – сбежал в Венгрию… от греха подальше, как говорится. Гусинский не сомневался – его либо убьют, либо арестуют. И с Хасбулатовым все вопросы были в принципе решены. (Спровоцированный инфаркт, что проще на самом деле, хотя… раз на раз не приходится, конечно.) Горбачев дважды говорил Чебрикову что он, Горбачев, не знает, как ему умнее избавиться от Алиева, самого знаменитого и самого популярного человека в Азербайджане. Вдруг – инфаркт. Как по заказу. Гейдар Алиевич так и говорил: по заказу. Но он выжил, хотя сердце, конечно, было – прямым ударом – здорово надорвано, это потом скажут и турецкие, и азербайджанские врачи. А пуля в лоб… шесть граммов свинца… в данном случае – не выход, ибо Хасбулатов станет тогда в России национальным героем.
Председатель Верховного Совета страны погиб в борьбе с режимом Ельцина; Россия любит убитых, Россия любит убитых больше, чем живых…
Лесная страна. (Почти вся страна – сплошной лес.) В лесной стране люди действительно борются друг с другом, как звери. Как дикари. – Да, надо умнее, конечно: подвести Хасбулатова и Руцкого под официальную казнь. Под Уголовный кодекс. Пуля, но по закону. В крайнем случае – пожизненное заключение. Если мораторий на смертную казнь, значит – в «Полярную сову»!
И картинка хорошая, все как у людей. Как на Западе. Публичный процесс. Зачем Никите Сергеевичу был так нужен суд уже над мертвым Берией? А чтоб видимость была: у нас теперь все по закону, не так, как прежде…
Еще раз: суд, приговор, Хасбулатов и Руцкой идут, сложив руки за спиной, на эшафот. Вокруг, им в лицо, в спину, ликующие крики демократической толпы. (Пометка в ежедневнике Президента: «Площадь: использовать Новодворскую».) И рокировочка: вместо Хасбулатова – Юрий Рыжов, вместо Руцкого – Галина Старовойтова…
Он был агрессивно провинциален, этот человек.
Жуткое одиночество. Именно так, жуткое.
Ельцин очень хорошо помнил этот день, точнее, вечер: 22 сентября 1991 года.
Все началось именно тогда, 22 сентября, с записки Бурбулиса на его имя.
Смешно: приказ об аресте членов ГКЧП отдал не Ельцин, а Горбачев, мечтавший избавить – их руками – страну, себя прежде всего от него, от Ельцина!
Какой он мелкий, а? Однажды Ельцин увидел, как Горбачев отрывает от исписанных блокнотов кожаные обложки и быстро складывает их в стол. Ельцин вошел так неожиданно, резко, что Михаил Сергеевич не успел отодвинуть блокноты в сторону. Поймав недоуменный взгляд, он пояснил:
– В хозяйстве, Борис, все пригодится…
И засмеялся, разумеется, через силу.
Смех был жалкий, да и он сейчас был очень жалкий.
На самом деле Ельцин не любил читать. В Кремле знали: бумаги, которые идут к Ельцину, должны быть короткими, три-четыре фразы, максимум – пять.
Нет уж, коротко писать Бурбулис не умел.
Ельцин… чуть больше года прошло, а как красив, как молод… да-да, как же молод он был тогда… Ельцин осторожно взял в руки красивый компьютерный текст и еще раз прочитал слова, подчеркнутые Бурбулисом: «Совершенно очевидно, что, столкнувшись с фактом создания нового Союза, Президент СССР будет вынужден немедленно подать в отставку…»
«Верно, – подумал Ельцин, – удар под дых. Три республики сразу, одним махом, образуют новое государство – Союз Независимых Государств, как пишет Бурбулис, хотя о названии надо будет еще подумать. А может, и не три, может, и Назарбаев, Снегур… хотя Снегур маму родную продаст, лишь бы у него власть была, Снегур никогда не тяготился моральными нормами…
Назарбаев очень хотел, чтобы Горбачев сделал его вице-президентом. Была такая мысль! Или премьер-министром. Горбачев не возражал, хотя сначала он думал об Александре Яковлеве, потом – о Собчаке.
К тому времени Горбачев уже трижды полностью сменил состав Политбюро, и каждый состав был намного слабее предыдущего.
Кто, в итоге, стал вице-президентом? Правильно, Янаев!
Слабый выбирает только слабых?
Сентябрь 91-го: холодный, с ветрами, нервный и жестокий. Двоевластие в стране, Горбачев и Ельцин.
Двоепапие…
Ельцин встал и подошел к окну. Ночью Кремль был чуден, красив и казался игрушкой-пряником.
«Как страшно…» – подумал Ельцин.
Он тихо смотрел в окно. Отъехала чья-то «Волга», и Ивановская площадь совсем опустела.
Ельцину было стыдно. Стыдно было за самого себя. Как человек, как лидер, он был сильнее и решительнее, чем Горбачев, но Горбачев в Кремле чувствовал себя как рыба в воде, Ельцин – как слон в посудной лавке.
Горбачев позорил Ельцина несколько раз; сначала – октябрьский пленум, потом – кино о его запое в Америке, потом – Успенские дачи, когда Ельцину пришлось соврать, что его столкнули в водоем: покушение, мол, было на мою жизнь…
Горбачев все пустил в ход. Есть же какие-то вещи, о которых стыдно говорить (тому, кто говорит, должно быть стыдно).
Или в политике нет и не может быть табу, тем более если речь идет о судьбе страны?
Ельцин явился к женщине. Разумеется, на ночь, чтобы хорошо отдохнуть. Отпустил машину охраны. Взял букет цветов. Другие букеты выкинул в канаву. Протиснулся через дырку в заборе, чтобы на КПП его никто не видел. И – быстро направился на 53-ю дачу.
Надо же – дверь наглухо закрыта – его никто не ждет.
Со злобы Ельцин ударил кулаком по стеклу. Поранил руку. Стекло разлетелось вдребезги. Куда ему теперь, он же на ночь приехал, машину отпустил. Пошел к пруду, хотел смыть с руки кровь, но не удержал – спьяну – равновесие и свалился в воду.
Такси? В лесу какое такси?
Вода – ледяная. Ельцин быстро замерз. Пошел на КПП. Только на КПП можно согреться.
Увидев совершенно мокрого члена ЦК КПСС, часовые обомлели.
Мощная сцена: из леса выходит мокрый, грязный, пьяный Ельцин, будущий Президент!
Отбиваясь от Горбачева и КГБ, Ельцин вдруг понял, что он не очень умен. Страх снова, еще и еще раз оказаться в дураках был у Ельцина так силен, что превратился в комплекс: не напороть бы.
Документ лежал на столе. Ельцин знал, что Бурбулис – рядом у себя в кабинете; Бурбулис никогда не уезжал домой раньше, чем он, Президент…
В 87-м, после Пленума, Ельцин оказался в больнице. Ему здесь все время давали какие-то таблетки. Убить не могли, боялись, а вот отравить мозг – запросто. Об академике Чазове, отвечавшем за его здоровье (Ельцин – кандидат в члены Политбюро), в ЦК КПСС говорили, что, когда Чазов учился в медицинском институте, клятвы Гиппократа – еще не было.
А странная катастрофа под Барселоной, когда маленький самолетик, в котором летел Ельцин, вдруг ужасно ударился при посадке на землю?
Ельцин смотрел на Ивановскую площадь.
«Вот ведь… даже Иван Грозный ходил по этим камням…»
Ночи в Кремле были очень красивы.
Ельцин любил власть, любил побеждать. Чтобы побеждать ему нужны были враги. Всегда нужны! Ельцин умел побеждать, но он не умел руководить. Он умел отдавать приказы, снимать с работы. Стиль руководства Ельцина сформировался на стройке, потом в обкоме; других «университетов» у него не было.
Как строитель он ничем не прославился, разве что «пятиэтажками» с «ускоренной кладкой фундамента» – это было его «ноу-хау». Но одна из «пятиэтажек» вдруг сложилась как карточный домик. Накануне сдачи. От уголовного дела Ельцин отвертелся, но о ноу-хау было забыто.
Ельцин вернулся к столу. Прямо перед ним, в огромной раме, чернела картина: река, обрыв и два дерева, похожих на виселицу.
«Надо будет снять», – подумал Ельцин.
Странно: здесь, в Кремле, он уже месяц, а картину не замечал.
Ельцин бросил взгляд на записку Бурбулиса, потом нажал кнопку селектора. Правое ухо у Ельцина было абсолютно мертвое (простудился в Свердловске), поэтому, как все глухие люди, он говорил очень громко.
– Геннадий Эдуардович… я посмотрел… наработки. План хороший. Но… – Ельцин помедлил. – Мало что выйдет, я думаю. – Он тяжело вздохнул.
Бурбулис стал что-то быстро-быстро говорить, но Ельцин тут же его оборвал:
– И… знаете что? Идите домой…
Ельцин положил трубку. На часах половина первого.
Он встал, подошел к окну, отодвинул штору и прижался лбом к холодному стеклу.
Да, он очень хотел власти. Абсолютной власти над страной. Главное, чтобы над ним – никого не было. Хватит! Чтобы его никто – больше – никогда не стыдил.
Как он боялся этих вызовов в Москву, Господи!
Летишь в самолете, трясешься от страха, не знаешь, что тебя ждет…
…Уже год как он – Президент. И что? Каждый месяц – одно и то же: последние события показывают, что предпоследние были лучше.
В июне 91-го вдрызг пьяный Ельцин задавил человека. Коржаков спал (Ельцин был у Коржакова в гостях, в его деревне под Можайском; здесь по-прежнему жила его мама). Так вот: Коржаков спал, тяжело отходил от вчерашнего, Ельцину – наоборот, не спалось.
Четвертый день запоя. Захотелось покататься.
Встал он рано, в семь утра. Опохмелился («неправильный» опохмел снова ведет к запою), слонялся без дела по двору, его мутило, он чуть было не наступил на курицу, сидевшую на яйцах, потом забрался в новенький «москвич» Коржакова и поехал… куда глаза глядят.
На повороте, у сельского магазина, стояли чьи-то «Жигули». С открытой дверцей. Рядом – мотоцикл, на мотоцикле – парень с девчонкой. Ельцин не вписался в поворот, зацепил «Жигули», снес у «Жигулей» дверцу и вмазал по мотоциклу. Девчонка ушиблась, но не сильно, а вот парень упал на асфальт и так ударился головой, что через два месяца – умер, хотя примчавшийся следом Коржаков тут же отправил его в Склиф.
Да, если бы не Коржаков (он мгновенно протрезвел), сидеть Ельцину в тюрьме, но КГБ СССР работал из рук вон плохо, Бакатин об этой трагедии так ничего и не узнал. Пострадавшим Коржаков дал денег, «Жигули» починили, на следующий день в подарок потерпевшим пригнали еще и новенькую «Волгу», подруге мотоциклиста помогли поступить в институт, кстати, – медицинский – и т. д.
Если бы не Коржаков, история России была бы, конечно, совершенно другой.
В запое русский человек способен на все. Почему же Ельцин должен быть исключением?
Если бы Ельцин родился на четверть века пораньше, он был бы органичен, пожалуй, в сталинской когорте. И не важно, кто они, его враги: быть Президентом и не убивать… нет-нет, так не бывает, это не та страна, Россия, и не те в России богатства и земли!
Короче, нужен взрыв. Шок. Восстание! И – «утро стрелецкой казни»: Хасбулатов – наркоман, завести его легко, психика подорвана, а амбиций-море! Любую наживку проглотит. – Сразу подтянется Руцкой, ему всегда нужен конь, он же – боевой генерал… Завести их, да так, понимашь, завести, чтоб они всю Москву разнесли, не жалко… новую Москву поставим, еще краше! Где гарантия (кто даст?), что господин Бурбулис завтра… нет, не завтра, уже сегодня… не превратится – вдруг – в Хасбулатова? Если у государственного деятеля нет личной жизни, вообще нет, если у него – только карьера… он что, нормальный человек, что ли?
С месяц назад (любопытная история) к Ельцину прибегал Руцкой: Государственный секретарь Российской Федерации Геннадий Эдуардович Бурбулис приказал уничтожить «Большой камень». Завод атомных подводных лодок на Дальнем Востоке. Сровнять его с землей.
У нас, говорит, один «ремонтник» уже есть – под Мурманском, второй «ремонтник» стране не по карману.
Логика, да? Где Владивосток? И где Мурманск? У него карты нет, что ли, у госсекретаря?
Сломается лодка… – ее на ремонт, что ж, из Владивостока в Мурманск тащить? Через льды Арктики? За десять тысяч миль?..
Хорошо, Руцкой был где-то там, в Хабаровске: запрыгнул в самолет, сорок минут лета… – а рабочие уже стапеля режут, рыдают, но режут, газосварка пылает, Бурбулис приказал!
Руцкой, естественно, к директору, тот руками разводит: правительственная телеграмма из Москвы…
Кто заплатил? Клинтон? Южная Корея? Руцкой кричит: «Борис Николаевич, от кого у Бурбулиса такое поручение? Он что у нас… обороной командует? Промышленностью? Он вообще кто такой?
Есть Гайдар, есть Грачев, есть Ельцин, наконец, есть Совбез… Причем здесь Бурбулис? Нет в Конституции такой должности – госсекретарь, нет!»
Да, – гнать Бурбулиса, гнать! И Руцкого гнать… Герой Советского Союза, а неврастеник… герой-неврастеник… Но в первую голову, конечно, надо освобождать Бурбулиса. На душе и так неспокойно, а тут еще – эта рожа, он же на каждом углу его поджидает. Даже в туалете!
Целую ночь Бурбулис рыдал, как девочка, когда он, Президент страны, отказал ему в вице-президентстве. Сначала – депрессия, потом запой на неделю. Психиатры не отходили. Боялись, он спьяну повесится. А тут – государственный прием в честь делегации Украины, Чубайс с Гайдаром нажрались, Чубайса увели, а Гайдар заснул прямо в Грановитой палате. Так кто-то из министров, кажется – Полторанин, вымазал его шоколадным кремом…
Смешно? Очень. Обхохочешься, ей богу!
Полторанин, конечно, его почерк, только он умеет так издеваться.
А на Михаила Сергеевича, между прочим, Бурбулис и впрямь похож (в политике все слабаки похожи друг на друга). Доказано, и Горбачев признал это на допросах в Генпрокуратуре, что Ро Дэ У, Президент Южной Кореи, вручил ему, Горбачеву, сто тысяч долларов. В чеках «мастер-кард» – на предъявителя. Раисе Максимовне – еще сто тысяч. Другие бриллианты дарили, как Рейган – на следующий день после того, как Горбачев, обманув Язова и Генштаб, «сократил» по просьбе американцев самую перспективную советскую ракету «Ока», прообраз будущих «Искандеров» (американцы ужасно боялись «Оку»).
А Ро Дэ У деньгами дал. Так проще и надежнее!
За что платили? За признание Южной Кореи? Или за Сахалинский шельф?
Прижимистый дядя, крестьянин, Горбачев был бы, наверное, неплохим председателем колхоза, может быть – первым секретарем райкома. Но получил (по разнарядке) орден за урожай, и пошло-поехало: МГУ, аппаратная работа, убежденный марксист, причем в ЦК к Горбачеву многие относились с какой-то брезгливостью, особенно – Гришин и Черненко.
В какой-то момент, будучи уже секретарем ЦК, Михаил Сергеевич решил защитить кандидатскую диссертацию: а вдруг из ЦК придется уйти?
Ельцин не мог разрушить Советский Союз, не мог. В Свердловске он приезжал в обком к восьми утра, в Москве было шесть, на два часа меньше: рабочий день Ельцина целиком состоял из звонков по ВЧ, совещаний и просто разговоров, за которыми он, первый секретарь обкома, постоянно чувствовал эту колоссальную силу – СССР.
Брежнев звонил редко, с утра. Говорил, как правило, одну и ту же фразу: «Знаешь, хочу с тобой посоветоваться…» Первые секретари не сомневались, это такой прием! Брежнев хотел, чтобы аппарат, тем более – руководители регионов его бы любили. Он мастерски заводил друзей, что не мешало ему, разумеется, запросто выкидывать их из служебных кабинетов, если конъюнктура менялась. А приятно все-таки: тебе звонит из Москвы Генеральный секретарь, советуется…
Брежнев подарил Ельцину свои золотые часы. Через год, на митинге, Ельцин торжественно, под телекамеры, снимет их с руки и вручит молодому строителю Эдуарду Росселю, потому что Россель пустит металлургический комбинат, как велел Ельцин, – 19 декабря, в день рождения Леонида Ильича.
Ельцин умел благодарить людей…
Тех, кто может ему пригодиться.
А те, кто «отработанный материал», как Лев Суханов, его первый помощник в Госстрое… – ну и черт с ними!
Были у Ельцина и свои пристрастия: из театров он предпочитал оперетту режиссера Курочкина, из книг он второй год читал только одну – Юрия Бондарева.
Ельцин не мог отказаться от своего прошлого, хотя российские демократы, особенно Галина Старовойтова (дама с чудовищным даром самовыдвижения), твердили: Ельцин эволюционирует так, что заставляет вспомнить академика Сахарова.
Что ж, он отлично сыграл свой выход из КПСС и без труда убедил всех, что он ляжет на рельсы, если в магазинах поднимутся цены. Народ верил Ельцину – на слово. (В то время люди всем верили на слово.) И было, было у Ельцина еще одно качество, совсем странное, почти невероятное для бывшего первого секретаря обкома: совестливость.
Он легко, в одну ночь, погубил в Свердловске знаменитый Ипатьевский дом. А утром, спозаранок уже бродил по свежему пустырю, как по кладбищу. Приказ Брежнева, Политбюро, это приказ, но Ельцин хорошо знал уральцев: его земляки гордились, именно гордились, тем, что у них в городе грохнули царя. Если бы Ельцин все сделал так, как полагалось сделать, собрал бы бюро обкома и доложил коллегам о решении Москвы, весть о кончине «Ипатия» тут же облетела бы город. Ельцин знал: утром бульдозеры уперлись бы в живое кольцо людей. Куда, куда он спешил?.. Нет же; он все сделал тихо, ночью, как вор.
Переживая, Ельцин медленно погружался в самого себя и становился тяжел. В такие минуты появлялась водка. Потребность в водке передалась Ельцину по наследству, вместе с кровью.
В роду Ельциных пили все. От водки погибли его прадед и дед. В прежние годы у Ельцина появлялась бравада: наездившись по «объектам», он с удовольствием заворачивал к кому-нибудь из строителей на обед. А после четвертой рюмки демонстрировал – на бис – «двустволку Ельцина»: широко открывал рот и лил в себя водку из двух горлышек сразу.
В 82-м случился первый сердечный приступ. «Показательные номера» прекратились. Он вдруг понял, что не справляется с жизнью и поэтому пьет. От этой мысли Ельцину было не по себе, он стал скрывать свое пьянство, хотя это было все труднее и труднее осуществить.
Ельцин не любил себя пьяного. Когда Ельцин был пьян, его все боялись и он – сам себя – тоже боялся, потому что ему часто хотелось покончить с собой.
Ельцин знал, что, когда он пьян, он не становится умнее, что от водки он-душа нараспашку, но это плохо, очень плохо для политика, так нельзя… – но не пить он уже не мог.
Алкоголик? Да. Мысль о том, что он – алкоголик, становилась невыносимой, он даже хотел (тайком от Наины) полечиться, но сделать это открыто не мог, стеснялся.
Совесть Ельцина была странной, как провинциальная девушка. Если угодно – дикой. Он любил, он умел орать, но Ельцин совершенно не умел ругаться. Он умел быть мстительным, злопамятным, беспощадным, но он не мог, не умел защищать себя самого.
Как все тяжелые люди, Ельцин часто комплексовал; ему казалось, что он смешон, неуклюж, что ему не хватает ума и это… все видят…
Или не видят?
Сахалинский шельф и Берингово море: два человека, Горбачев и Шеварднадзе (вранье, что Президентский Совет), подарили – втихаря – Америке морскую территорию Советского Союза. Больше 50 тысяч квадратных километров! Примите, дорогие соседи, Тихий океан и все его богатства. Нам, России, они не нужны – нефть, газ, рыба, крабы, трубач и морская капуста…
7,7 тысячи квадратных километров в 200-мильной зоне и 46,7 тысячи квадратных километров – собственно шельф. Купили Аляску за две копейки, ну и шельф забирайте. 16 % всех (планетарных) запасов нефти и газа…
Взамен – ноль. Вообще ничего. Взамен – психологическая поддержка «дорогому Горби» в его борьбе с Ельциным, постоянно набирающим сейчас силу…
Морские границы государства даже на карте, огромной карте огромной страны, найти не так просто. На севере России границы доходят, например, аж до полюса.
Втихаря Михаил Сергеевич, поддержанный МИДом, Шеварднадзе, отрезал «классические» воды (морской термин) Тихого океана от собственной державы. Подарок был сделан за спиной Верховного Совета, но Верховный Совет, узнав, не протестовал – даже коммунисты.
Уплыл океан. Вместе с рыбой, крабами, нефтью и газом. Морская часть СССР (четыре Польши!) стала – по воле Горбачева – территорией Соединенных Штатов Америки.
Да и Ро Дэ У, Президент Южной Кореи, молодец. За двести тысяч долларов наличными, всего за 200 тысяч, получить – от Горбачева – такой реприманд… – или Ро Дэ У был всего лишь посредником в тайных переговорах о «зоне Шеварднадзе»?..
По слухам, встречу с Ро Дэ У организовал некто Виталий Игнатенко, пресс-секретарь Горбачева, – мужчина… приятный во всех отношениях…
Двести тысяч прямо на аэродроме. С глазу на глаз.
Горбачев принял конверт и спокойно засунул его в боковой карман пиджака.
На Лубянке (Крючков) о деньгах узнали сразу, в ту же минуту, когда Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна садились в самолет. В охране Президента был человек, перед которым (Крючков приказал) стояла задача государственной важности: следить за тем, чтобы Михаил Сергеевич в поездках не торговал бы Родиной.
В 91-м, чувствуя, что конец близок, Горбачев действительно очень серьезно беспокоился о своем будущем и будущем своей семьи.
Официальная зарплата Горбачева – 2 500 рублей. Примерно тысяча рублей уходила у них с Раисой Максимовной на продукты, но весной 91-го эти счета вдруг выросли в разы.
В калькуляции – только деликатесы и спиртное. Целыми коробками.
Колбасу и консервы Горбачевы заготавливали впрок.
На черный день.
Нобелевская премия мира была переведена, по совету Гельмута Коля, в надежный немецкий банк. Обычно премия Нобеля – 500-700 тысяч долларов, за 80-е она увеличилась: с 200 тысяч до 700.
Горбачев получил – на руки – более миллиона – «чистыми». Премия «Фьюджи» – тоже 100 тысяч долларов. Горбачев в Риме получил почти миллион. И сыпется: премия Отто Ханса, испанская премия мира и – т. д.
Взятки? Под видом премии – взятки?
Он как чувствовал, что будет скоро рекламировать пиццу…
Лишь бы платили.
Опасаясь, что демократический Моссовет вот-вот выселит Раису Максимовну и Михаила Сергеевича из их шестикомнатной квартиры на улице Косыгина (слишком много – по три комнаты на каждого), Горбачевы тайно прописались в соседней квартире, поменьше (там дежурила их охрана). Потом Раиса Максимовна занялась дачей в Жаворонках и очень боялась, что о стройке кто-то узнает, говорила с архитектором только через доверенных лиц…
Горбачев не сразу решился «заработать на Родине», но – решился. Первые подозрения у «конторы» Крючкова возникли год назад, в Сан-Франциско, на переговорах, когда Горбачев неожиданно приказал устроить ему приватную встречу с Ро Дэ У Так все организовать, чтобы об этой встрече никто не знал: во-первых, КГБ, во-вторых – посол Бессмертных.
Встреча была. Посол Бессмертных узнал о ней ближе к ночи, резидент КГБ – почти сразу.
Горбачев и Ро Дэ У сразу понравились друг другу. Любовь с первого взгляда, можно сказать. Договорились о контактах, каналах неофициальной связи… да, Крючков трус, конечно… промолчал, заткнулся, не сказал о долларах от Ро Дэ У ни слова – никому!
Знать и молчать… Зачем? Чтобы ГКЧП устроить? Что было бы с Бушем, с Клинтоном… с любым Президентом любой страны, если бы Ро Дэ У., не сто тысяч, куда там, хотя бы сто долларов засунул – вдруг – в чужой президентский карман?!
А Михаилу Сергеевичу – хоть бы хны: «Кинули, Володя, среди бумаг», – скажет он, припертый к стенке, Крючкову. Конверт, где двести бумажек! Чеки «мастер-кард» на предъявителя. Не конверт, а конвертище, – да?
Горбачев… он что, сам бумаги носит?
Молчал Крючков, молчал Бессмертных, молчали все, кто знал: Язов, Рыжков, Кравченко, Болдин… Президент взятки берет, но, если об этом узнает страна, – послушайте, это же политический реверанс в сторону Ельцина. Возможный импичмент.
Горбачев в тюрьме, Ельцин в Кремле?
Кто (в итоге) оказался в «Матросской Тишине?» Правильно, Крючков.
Маленькая собака до старости щенок!
И что, Бурбулиса… туда же, к Крючкову в камеру? Получили, выходит, «новую Россию», совсем новую, ни на что не похожую…
Наина Иосифовна где-то вычитала: хочешь узнать, что тревожит, чем озабочен твой народ, поинтересуйся, во что в песочнице играют дети.
Ельцин оживился, тут же призвал Борьку, внука:
– Вы там… во что играете, понимать? С ребятками.
– В игрушки, – смутился Борька.
– Так-ить. В какие?
– В пейджер.
– Говори, значит…
– А у кого пейджер есть, – отрапортовал внук, – а у кого нет. Если пейджера нет, значит, лох.
– У! – Ельцин насторожился. – А у меня нет, понимать…
– А тебе и не нужно, дед. Ты – царь. А у дяди Саши есть… У Коржакова.
– У него-ить тоже нет, понимать… Точно тебе говорю.
– Ну вы… даете… – удивился Борька. – Западло купить?
– Доклад окончен. Иди…
Откуда ему, Президенту страны, знать, что дети в песочнице обычно играют в еду: у кого какие крохи на завтрак, что сегодня мама дала с собой…
А Гайдар? Если верить газетам, не Ельцин, нет, – это Гайдар сегодня лицо русской демократии.
Чудеса, конечно: вдруг все – все! – и журналисты, и писатели, и актеры стали разбираться в экономике.
Политически активная Лия Ахеджакова заявила со сцены Дома кино, что она, актриса Ахеджакова, будет лично… как бы помягче сказать, да?., мочиться на каждого, кто хоть пальцем тронет Егора Тимуровича!
Гайдар у них вождь.
Тронешь Гайдара – будут мочиться.
На каждого.
Уже мочатся.
Сколько же в России дураков, а?
Всей страной – в рынок. Даешь рай на земле немедленно! Интересно: в Сахаре может быть рынок? В пустыне Сахара? На Северном полюсе? В Гренландии? На Аляске? В степях Монголии?
А Таймыр, русский Таймыр, чем лучше? Окраины России: Тыва, Хакасия, Читинская область, Корякия, Эвенкия, Улан-Удэ? Берег Ледовитого океана, то есть (жаргон, конечно) «севера»?
Все народы на земле – разные.
Русские мало похожи (во всем) на грузин, грузины – на китайцев, китайцы – на цыган и т. д.
А рынок? В таких разных странах рынок… что? Одинаково устроен, что ли?
Интересно: китайцы, наши великие соседи, вот так, как мы, раздухарившись, рискнули бы в один день ввести рыночные отношения на всей своей территории? На всех землях сразу? Скажем – в северных провинциях, граничащих с Россией?
Им с чем в рынок-то идти, этим регионам, если здесь, на этих землях: а) толком ничего не произведешь и б) ничего толком не вырастишь (чудовищный климат!). Самое главное: далеко (с товаром) не уедешь, топливо дорогое – горы.
В Тыву, кстати, по-прежнему нет железной дороги! Только самолетом можно долететь! Сталин, даже Сталин, не имевший привычки жалеть людей, не сумел построить здесь железную дорогу. Ей-богу: дешевле заново создать атомную бомбу, чем построить дорогу в Тыву…
Юг Гренландии – на той же широте, что и русская Вологда. По температуре Анкоридж, столица Аляски, это север Омской области. Из восьмидесяти девяти российских областей, краев и республик почти шестьдесят регионов – шестьдесят! – никогда не прокормят сами себя, такая у нас география.
А Гайдар? А Чубайс? Если от человека ждут идиотизма (американцы не ждали: требовали), его тут же называют профессионалом!..
Как можно на 1/9 части планеты рынок вводить одним махом, одним декретом – на землях, где половина площадей, если не больше, для рынка совершенно не годится, ибо земли тоже бывают разные, вот как?
Шпицберген и Новая Земля: здесь с 30-х работали уникальные специалисты, среди них – отец Майи Плисецкой.
Став и.о. премьер-министра, Гайдар тут же отказал «северам» в государственной поддержке. Зачем же их кормить, этих атомщиков, кому нынче нужны их полигоны, Америка теперь – наш лучший друг!
И – никакой возможности уехать на Большую землю, никакой…
Нет самолетов. В Осло – каждый день, но только с норвежской территории Шпицбергена! А у русских – один теплоход в году – старый, крошечный, вонючий. Но и он не по карману аборигенам-угольщикам, деньги не платят почти год, а живут они здесь на подножном корму.
1991-1992: на Шпицбергене сотни новых могил – люди (прежде всего ученые) умирают от голода.
И – сразу же появляются норвежцы, десятки тысяч норвежцев. Русские – вымирают. У них, у русских, такое нынче время. А норвежцы день и ночь строят на Шпицбергене военные базы.
Жуткая тема, больная – Китай. Начиная с 1991 года, Китайская Народная Республика получила от Российской Федерации в подарок более двухсот тысяч гектаров русской земли.
От руководства Российской Федерации. Лично от Бориса Николаевича.
В подарок! Просто, от широты душевной. Пострадали больше всех Хабаровский край, Амурская область, Еврейская автономия (и без того маленькая).
Ельцин хотел отдать Китаю и Хасанский район в Приморье, но местный губернатор Наздратенко так красочно расписал Ельцину, как люди в Приморье, тысячи людей, выйдут – в знак протеста – на улицы, что Ельцин – дрогнул.
Он приказал Примакову серьезно поговорить с Наздратенко, успокоить его, психопата, и все-таки – убедить, но Наздратенко взбесился еще больше и послал Примакова на три русские буквы – в пешее эротическое путешествие…
Гайдар все время повторяет – как мантру – одну и ту же фразу: «Государство должно уйти из экономики…» Успехи экономики (любой) определяются только одним критерием: как люди живут, ибо «все процессы реакционны, если рушится человек»!
Рынок – это конкуренция товаров. Прежде всего – конкуренция товаров. Эвенкия, русская глубинка. Какая, к черту, конкуренция может быть в Эвенкии? Каких товаров?
В Эвенкии нет денег, такая вот забавная деталь: в Эвенкии давно уже нет денег; начиная с 1992-го, здесь, в предбрюшье Таймыра, людям ни разу (из года в год!) не выдавали заработную плату и пенсии.
Нигде. Никому. И никто из рабочих людей ни разу не восстал, не возмутился. Просто не платили, и все: в отдельных районах по шесть-семь лет, где-то – и все девять…
Лет. Лет, господа. Забытая Россия. Неизвестная. Брошенная.
Хорошая традиция появилась у россиян: не брать денег за свою работу. Абсолютный рекорд в книге Гиннеса: люди живут девять лет на подножном корму без единой копейки!
Почему они не побросали работу? Чего ждали?
Работа, скрепленная записью в трудовой книжке, дает хоть какую-то надежду на деньги, на будущую зарплату, на жизнь…
Когда-нибудь должна же жизнь стать жизнью, а?..
Да и бежать-то некуда; случалось, люди в Эвенкии (на Чукотке, Таймыре, в Корякин, etc.) меняли свои благоустроенные трех-четырехкомнатные квартиры на билет в Москву, в один конец. Но желающих приобрести недвижимость в Палане и – даже – в Норильске за один, хотя бы за один билет в Москву, не было. А ведь это кладовая России – полуостров Таймыр! Никель, золото, платина… Здесь богатств на триллионы долларов, но «живых» денег нет; просто нет; никель, золото и платина есть, а денег, рублей, нет.
За что им, коренным народам, платить, если их рыба и оленина пять раз протухнут, пока доставят их в те города, где есть хоть какой-то покупательский спрос? И они (плечо перевозки) станут, в итоге, золотыми, то есть тоже сгниют… в конце концов?..
Пусть уезжают, рассудил Гайдар.
Глупо жить там, где жить нельзя.
Куда поедут коренные народы? Где им ставить свои чумы? Кто их ждет? В какой стороне?
В конце концов зарплату в Эвенкии стали выдавать, но как? Точнее, чем?.. Кому рыбой (вместо денег), хотя здесь, в Эвенкии, все рыбаки, кому пилами, кому занавесками на окна, кому гробами…
Хорошо если зарплату выдавали навозом; гроб, конечно, полезная вещь, но навоз для хозяйства все-таки лучше.
Этот факт особо отмечен в новейшей истории страны: в 1992 году в ряде населенных пунктов Российской Федерации зарплату и пенсии гражданам выдавали говном.
Новая российская валюта. Гроб или навоз как официальный (государство платит!) эквивалент денег. Расчет хороший, точный – при такой жизни кто от гроба откажется?
– А как же старики… как? – орали наперебой Попцов и Полторанин.
– Они умрут, – чмокал губами Гайдар.
Хорошо хоть, Гайдар всегда слово держал. Если скажет – обязательно сделает. Но упрям – хуже ишака. Если заупрямится – баста, оглоблей не перешибешь!
Под видом капитализма Гайдар и Чубайс запустили в России процесс строительства идиотизма. И идиотизм, надо отметить, был построен очень быстро.
Когда Гайдар отпустил цены, министр внутренних дел Ерин ежедневно, начиная с 7 января 1992 года, сообщал правительству: «Групповых нарушений общественного порядка в связи с либерализацией цен не зарегистрировано».
В самом деле – народ безмолвствовал.
Ни одного митинга, никаких протестов…
Власть – успокоилась. Опасность, любую опасность, Ельцин чувствовал кожей. Просто гландами, если угодно. Убрать Гайдара, убрать Бурбулиса… – наобещали, понимать, Президенту… – а как убрать-то? Россияне и правда ошалели: чем хуже они живут, тем громче кричат, что страну от нищеты может спасти только Гайдар.
Вот уж действительно: чем хуже человеку, тем хуже он соображает. Кто же такие «мы, русский народ»… на самом /юле? Если бы в сороковом, когда Гитлер уже залил Европу кровью, Иосиф Сталин – вдруг – заключил бы с ним, с Гитлером, политический союз против Черчилля и Рузвельта (пакт Молотова – Риббентропа, кстати говоря, был тому как бы предтечей), то есть если бы Сталин (допустим эту мысль) рискнул бы создать с Гитлером как бы одно государство, новую фашистскую антицивилизацию… – послушайте, Советский Союз, наши народы, с удовольствием рукоплескали бы Гитлеру, ибо объединиться с Гитлером, с Германией приказал учитель, товарищ Сталин!
За неприятие пакта – сажали. В лучшем случае – выгоняли с работы. Но массовых протестов не было. В СССР их вообще не было – массовых протестов (если не считать восстание зэков в лагерях, когда приходилось использовать артиллерию и боевую авиацию).
Вячеслав Михайлович Молотов (Скрябин) часто рассказывал эту историю. В Туруханском крае, где Сталин отбывал ссылку, у будущего вождя всех времен и народов была интимная подружка – Лидия Перепрыгина. Говорят (и пишут), что Сталин прижил с ней сына. Внебрачных детей у него было двое: один из них, Константин Кузаков, сделает большую карьеру в системе Гостелерадио СССР.
Возвращаясь в Курейку рано поутру, где полиция (на казенные деньги, естественно) снимала для Джугашвили комнату в деревенской избе, будущий вождь всех времен и народов видит: по льду через Енисей переправляются подводы. Мужики, женщины и человек двадцать ребятишек-мал мала меньше.
Лед тонкий, поздняя весна… – подводы тонут, медленно, на глазах уходят в воду.
Крики, истерика, в полынье кровь. Мужики не спасают детей и женщин – нет, они спасают только лошадей, с силой вытаскивая их на лед.
Сталин скинул сапоги и кинулся к полынье. Велик Енисей в этих местах, не успел он, припозднился. На льду – только мужики, лошади и трупы.
– Вы ч-что д-дэлае-те? – орет Сталин. – Дэти… дэти утопли!
– Э, мил человек, ты, видать, нездешний, – усмехнулся кто-то из бородачей. – Ты, брат, запомни: детишков мы скока хошь нашлепаем… а ты попробуй лошадь в Сибири купи!
Логика? Логика!
Народ, который не ценит собственную жизнь, не заметит и ГУЛАГ – Сталин это знал.
Придумала Россия образ русского человека. И сама в него поверила.
Точнее, не Россия. Интеллигенция.
Сталин убивал, страна пела ему осанну. Гайдар морил голодом (тоже убивал в конечном счете), страна сходила с ума от счастья – демократия!
Ночи в Кремле – страшные. Какие-то очень-очень черные.
Гробы кругом. Потому и страшно.
У Ельцина был детский страх перед покойниками.
– Да, зубы показать, зубы… ш-шоб все вздрогнули, понимать… так замутить в Москве, ш-шоб сам Иван Васильич, царь, от ужаса во гробе содрогнулся! Короче, нужен мятеж. Война нужна. На сутки. На двадцать четыре часа, но именно война!..
С трансляцией по телевидению. На весь мир, понимашь! Пусть все, все видят: ему, Президенту России, бросили вызов «черные полковники». Вместе с коммунистами. Но как, как их завести… вот вопрос! Где тот бикфордов шнур, который давно полагалось бы всадить прямо в их чертовы задницы? И так закрутить – пусть запылает все, пусть будут и страх, и кровь.
Начинать надо с Руцкого. Да, – «черный полковник», враг реформ.
Враг «божьей милостью…»
Для начала надо выкинуть его из Кремля. Отобрать кабинет! Кто сказал, что кабинет вице-президента должен находиться именно в Кремле?
Руцкой кинется к Хасбулатову, в Белый дом. Тогда-то все и начнется!
Других адресов у него нет.
Два лагеря: Кремль и Белый дом; Президент (демократы) и коммунистический парламент во главе с Руцким: военные против Президента-реформатора. Как в Чили когда – то. И он, Борис Ельцин, в каске и с автоматом. Вождь, который презирает смерть…
Самое главное – прямой репортаж во все уголки планеты! Президент-демократ Борис Ельцин лично ведет демократические отряды на штурм Белого дома, где окопалась недобитая советская военщина.
(Пометка в дневнике Президента: «Макашов. Больше идио-тизьма!» Ельцин писал с ошибками, как умел, тридцать-сорок ошибок, не считая запятых, на каждой странице текста.) Люди идут… чтобы отдать жизнь за Президента – отца нации, Президента-реформатора, за народного заступника…
И красиво, черт возьми (при минимальном риске). Москва – сытый и богатый город, один из самых богатых в Европе. Москва в любом случае его поддержит! Хасбулатов – чеченец. Никогда Россия не пойдет за чеченцем. Россия пошла за Сталиным, но то был Сталин, а это Хасбулатов, – есть разница?
Или – Руцкой. (Пометка в дневнике Президента: «Важжно покозать его еврейские корни».)
Как их завести, как?
Ельцин все время думал об этом.
Труд, настоящий труд измучил Ельцина. Он физически не мог читать полтора-два килограмма бумаг каждый день. В экономике он вообще ничего не понимал. Ему подобрали хорошего учителя – Павла Медведева, спокойного и деликатного человека. – Нет, не получается. Ельцин сразу все забывал, Медведев уходил, Ельцин тут же приглашал Коржакова и сам разливал по рюмке:
– Что он говорил, а? Темный лес…
– Вернуть? – улыбался Коржаков.
– Что вы, что вы, не надо…
В Кремле Александр Васильевич занимался сейчас абсолютно всем. Он был (по факту) вице-президентом Российской Федерации.
А Ельцин все чаще и чаще срывался: бросал Кремль, уезжал в Бочаров Ручей.
Работать с документами.
Почему «с документами» работать надо именно в Сочи, понимала, разумеется, вся страна…
Да, Коржаков был у Ельцина как «дядька» – спиваясь, Ельцин вел себя очень агрессивно, по-детски (алкоголики всегда чуть-чуть дети), и преданный «дядька-слуга» был при нем необходим.
Забыл, забыл Президент: «Для швейцара нет героев!»
Влияние Коржакова определялось не столько его личными способностями, его интеллектом, сколько тем, что Коржаков всегда был рядом с Ельциным, в любую минуту. А к Ельцину – вдруг – действительно возвращалось детство: беда, например, если к нему в руки попадали столовые ложки.
Ельцин обожал играть на ложках. Раздухарившись, он барабанил ими по столу, по тарелкам… ну а «под парами», особенно – после обеда, Ельцин становился особенно музыкален.
На Кубке Кремля произошла драма. В vip-ложу подали мороженое.
Ельцин схватил ложку, другую вырвал у Наины Иосифовны. Ступенькой ниже, прямо перед Ельциным, тихо сидел, наслаждаясь теннисом, Вячеслав Васильевич Костиков, его пресс-секретарь. Лысая, как шар, голова Костикова маячила перед Ельциным. Ельцин поднял ложки и вдруг так вмазал ими по голове Костикова, что Вячеслав Васильевич (по прозвищу «шут гороховый» подпрыгнул аж на метр!
Ельцин мурлыкал себе под нос какой-то мотив, кажется – африканский.
Костиков схватился за голову, но это же сам Президент развлекается, наш дорогой Борис Николаевич! Костиков изобразил счастье, но в ту же минуту Ельцин так саданул его по черепу, что хлынула кровь.
Костиков чудом не потерял сознание, но все еще улыбался. А Ельцин вошел в раж: он колотил по голове Вячеслава Васильевича с таким отчаянием, будто решил забить его насмерть.
Коржаков не решился отнять у Ельцина ложки, боялся, что он буянить начнет. По его приказу ребята из охраны отвлекли Ельцина, когда Ельцин отвернулся, Костикова сразу увели, забинтовали и отправили домой.
Бок о бок с Костиковым сидел Президент Кыргызстана Аскар Акаев. Беда в том, что когда у Ельцина кураж, если он, «в расположение вошел», как говорил Коржаков, то какая ему разница, на чьей голове играть?..
Коржаков (вот он, опыт) мгновенно перехватил в глазах Ельцина злую молнию! Он за руку, резко, выдернул Акаева с трибуны, причем Акаев – не сопротивлялся!
Костиков еле живой, кровища хлещет, зато Акаев свеженький и голова у него соблазнительная, как магнит…
Да он весь ряд бы перебил, наш Борис Николаевич, он же «в расположение вошел…».
Акаева пересадили подальше от Ельцина, согнав со стульчика заместителя министра культуры Швыдкого (с ним вообще не церемонились).
А Костикову, кстати, не привыкать: для обитателей Кремля он и в самом деле был как живая игрушка. Путешествуя (весна прошлого года) по Енисею, Президент России во время шикарного застолья распорядился вдруг выкинуть Костикова за борт. В Енисей. Прямо сейчас. Не мешкая.
Осерчал Борис Николаевич… или еще что накатило, но Костикова, короче, вон Костикова с корабля!
«Где охрана?! – крикнул Ельцин. – Исполнять!»
Коржаков пропустил, увы, эту драматическую минуту. Был внизу, в каюте, в карты играл…
Вода в Енисее – плюс два градуса. Сотрудники службы безопасности (приказ Президента страны!) схватили Костикова за руки, за ноги, размахнулись – и полетел он, раб божий, в холодные сибирские воды, иными словами – на тот свет…
Корабль на полном ходу, вода – ледяная, а Костиков (хорош шут!) еще и плавать не умеет, только орет что-то благим матом, он же пьяный…
Что было бы с Президентом Америки, если бы он – вдруг – утопил своего пресс-секретаря?
– Теперь спасайте, – буркнул Ельцин, убедившись, что Костиков: а) с головой ушел под воду и б) скорее всего – уже на дне.
Спасли. В воду кинулся Пал Палыч Бородин, бывший мэр Якутска, человек закаленный. А если бы Борис Николаевич стоял насмерть? Запретил бы нырять?
Вот если бы, неровен час, не хватило бы ему гуманизма?
Нашли, слава богу! Не принял Енисей Костикова. Течение вынесло.
Выплюнул Енисей его тело.
Костиков быстро пришел в себя. Мог бы инфаркт схватить, но обошлось, слава богу…
Ходит, улыбается…
Остался служить Ельцину верой и правдой!..
Они часами сидели друг возле друга: Ельцин и Коржаков.
Ельцин не мог, физически не мог, находиться один. Накатывал страх… Нет уж, пусть кто-нибудь всегда будет рядом. Сидит Коржаков на стуле. Вот и хорошо, что сидит, пусть охраняет…
Вокруг – тяжелая кремлевская тишина.
– Ш-шта, Александр Васильевич, м-может, коммунисты с летчиком… с нашим… как-то там поработают, а?
Таких, как Руцкой, он никогда не называл по имени.
Коржаков встал.
– Сядьте обратно, понимашь… На стул.
– Мы… когда с Зюгановым, Борис Николаевич, торговались, Руцкой в курсе был. Схему знал. Видьманов, его сын… Олег, по-моему, банк в Ларнаке, счета… От нас – Илюшин для связи. Я докладывал.
– Помню. Не забыл.
– Так Руцкой гарантом был! Когда Зюганов его из партии гнал, они тогда закорешились.
– У них шта-а… договор был? – заинтересовался Ельцин.
– Так точно!
Ельцин подошел к окну.
– Гадюки-ить.
– Абсолютно верно, Борис Николаевич. Гадюки.
– Проститутки.
– В проституции, однако, не бывает кризисов! Девочки нужны при любой погоде, – усмехнулся Коржаков.
Пробили куранты, впереди ночь.
– Скажите… ш-шоб ч… ч-чаю принесли, понимашь…
Коржаков приоткрыл дверь в приемную:
– Чаю Борису Николаевичу. И бараночки положите. С маком.
– А я б-бараночки не хочу, – Ельцин тяжело поднял голову. – Н-не надо мне в-ваших… б-бараночек…
Куранты били чуть слышно, играли сами с собой.
– Зачем мне б-бараночки? А? – Ельцин встал перед Коржаковым. – Я шта… просил?!
Ельцин, конечно, боялся Коржакова, его кулаков. Александр Васильевич однажды не выдержал всех этих вопросов-расспросов и так звезданул Президента России по уху, что у того в глазах потемнело…
Ничего, Ельцин смолчал.
– Вечно вы… п-прревышаете, Ал-лександр Васильевич… Вы кто здесь? Охранник, понимать… А ч-чего ж тогда л-лезете? Охранник – так охраняйте!..
В Астане (два дня назад) Назарбаев настойчиво поил Бориса Николаевича: «по рюмочке, по рюмочке…» И тут же, за обедом (Ельцин опьянел быстро, уже совсем плохо работала печень), Ельцин и Назарбаев подписали тяжелейший (по условиям) для России договор о Байконуре.
Коржаков попытался вмешаться, но здесь уже Борис Николаевич, вдребезги пьяный, прицелился вмазать ему по зубам – кулак промахнулся…
Коржаков не был Ельцину другом, друзей у Ельцина не было. Даже собутыльников настоящих у Ельцина не было: обедал он исключительно с Федором Михайловичем Морщаковым, управделами своей администрации, в прежние годы – первым секретарем Свердловского горкома партии.
Говорить с ним было не о чем, разве что – об охотничьих ружья. Пили Ельцин с Морщаковым на скорую руку, без души… Просто как пацаны в подъезде. Коржаков, ненавидевший «ритуального пьяницу», быстро добился его отставки. Ельцин вынужденно согласился, что если Федор Михайлович берет столько на грудь в разгар рабочего дня, это очень плохо для государства.
Его сменил Павел Павлович Бородин, «самый русский человек в Якутии», как отрекомендовал его Коржаков…
Выбор безошибочный. Ельцин сразу узнал Бородина – в Якутске, за полгода до этого, Пал Палыч спас Президента России от небывалого позора.
…Официальный визит Ельцина в Якутск. У самолета-триста встречающих (ровно триста, по протоколу, 299 человек + медвежонок Ванька, его хотели преподнести Ельцину в качестве главного подарка от республики, но в суматохе забыли). Президент Николаев, республиканские, городские и районные vip-персоны, нарядные девки с лентами, ребятишки из местной шахматной школы (почему-то пришли с шахматами) и т. д.
Большой праздник, короче говоря.
Здесь же, на аэродроме, Президенту преподнесли шубу из полярного волка, лохматую шапку и рог с кумысом. От избытка чувств Ельцин маханул весь кумыс сразу, одним глотком. И, для убедительности, шмякнул рог о бетонные плиты.
Минут через пять кумыс напомнил о себе. Сначала Президент держался: закалка… что ни говори. Потом (к ужасу встречающих) Ельцин вдруг рванул к трапу – обратно в самолет.
На аэродроме – тишина. Немая сцена, как у Гоголя в «Ревизоре».
Глава Якутии Михаил Николаев схватился за сердце: ему показалось, что Ельцина плохо встретили, он обиделся и улетает из Якутии навсегда.
Кумыс, проклятый кумыс! Сначала он пучил. А потом такой канкан начался. Мэр Якутска Бородин сразу понял, что случилось с Президентом. Вот как в России надо делать политическую карьеру!
Новенькие туалеты из сосны встали, как часовые, по всей дороге от аэродрома до резиденции Президента Российской Федерации.
Откуда они?
С какого-то склада. Туалеты новенькие, чистые, просто красавцы! Хорошо пахнут – лесом, тайгой.
Главное, сколько их, сколько! Якуты тащили туалеты на себе со всех сторон; их ставили прямо на снег.
Понимая, что Ельцин сейчас «в случай вошел», милиция обратилась к жителям республики, явившимся – по разнарядке – на торжественную встречу Президента Российской Федерации с просьбой немедленно разойтись по домам, но якуты (вот ведь недогадливый народ!) уходить не желали.
Потрясая портретами Президента, они так и стояли вдоль дороги: им хотелось увидеть кортеж.
Пришлось применить спецсредства.
– Довезем? – Коржаков с надеждой посмотрел на Бородина.
– Обязаны, – кивнул Бородин. – Наш долг!
И все равно якуты уходить не желали. Побросав красные знамена, они скрывались за домами, а потом внезапно выбегали на дорогу – помахать Борису Николаевичу рукой.
А если Ельцину в этот момент вдруг понадобится в туалет?
Был отдан приказ провести на дороге спецмероприятие.
Кем? Кем-то…
Провели хорошо, крови почти не было, только выбитые зубы.
Кортеж Ельцина останавливался на трассе трижды, вместе с остатками обеда кумыс выливался из Президента России как из ведра.
– Сколько же в нем дерьма, – сплюнул Коржаков…
С тех пор охрана Ельцина всегда брала с собой памперсы; с Борисом Николаевичем и в самом деле может что угодно произойти, особенно в поездках, где такое гостеприимство!
Куранты ударили десять раз – десять часов вечера.
– Вы, Коржаков, всегда п-превышаете… – Ельцин внимательно посмотрел на начальника охраны, – не по чину все… понимать.
– Борис Николаевич…
– Есть в Африке племя, – Ельцин поднял указательный палец и закусил губу. – И очень хорошее, я считаю. Там – закон. Кто умнее вождя, того сразу съедают… Жарят на костре, как шашлык. Обычай такой. Правильный обычай, я думаю… – И Ельцин внимательно посмотрел на Коржакова.
– Борис Николаевич, у нас…
– Замолчите.
– Слушаюсь.
Ельцин имел привычку не договаривать слова и фразы, полагая, что его мысль и так изложена достаточно четко.
Да, были, были у него периоды, когда он работал как заведенный, вникая в любые вопросы, тем более международные. Но проходила неделя-другая, и опять «работа с документами», недели на две…
– Послом в Африку отправлю, – подытожил Ельцин. – К людоедам.
– Есть, – начальник охраны щелкнул каблуками.
– Или – в Ватикан. Там-ить гробы кругом, тишина и красота. Вам хорошо будет… под старость.
– У Ватикана – самая сильная разведка в мире, Борис Николаевич. Лучше МИ-6, – вставил Коржаков.
– В Африку, – Ельцин кивнул. – Тоже хорошо. В жару.
– Служу России! – Коржаков опять стукнул каблуками.
Наина Иосифовна под страхом смерти запретила держать на даче спиртное. Убрали все, даже одеколон, поэтому Ельцин уже с восьми утра несся на всех парах в Кремль.
– Михаил Иваныч, – Ельцин тут же звонил Барсукову, – что у нас есть там, понимашь?!
Барсуков (а что было делать?) брал бутылку водки, заворачивал ее в газету – и к Президенту!
Потом (Коржаков подсказал) изготовили специальную папку – вроде как для бумаг, куда легко входила плоская фляга, Ельцин принимал не много, грамм сто – сто пятьдесят и, как говорится, «приходил в сознание».
– Што вы… как клоун, понимашь?
– Жду, Борис Николаевич. Пережидаю, когда закончится этот чертов цирк…
– Не чертыхайтесь – не люблю.
– Есть!
– Запомните, я умею стирать в порошок.
– Так точно!
Ельцин повернулся к Коржакову спиной и медленно, тяжело подошел к окну.
– Готов вылететь в Африку уже этой ночью.
– Вы Абрамовича такого… знаете – Круглый сирота, Борис Николаевич. Ни отца, ни матери, ни стыда, ни совести.
– Потом поясню, почему спрашиваю, – Ельцин устало отвернулся к окну.
– Слушаюсь!
Часы на кремлевской башне сообщили людям, что их жизнь сократилась еще на пятнадцать минут.
– Значит, так, – Ельцин встал перед Коржаковым. – Жизненно важно: Хае. Продумайте все до мелочей. Вы вообще… больше думайте, генерал, это правильно будет, – и Ельцин опять поднял указательный палец. – Если Москва… на мне, понимашь, стоит, то на таких, как Руслан, держатся провинция и Кавказ.
Ельцин смотрел на Коржакова так, будто прежде никогда его не видел.
– Летчика нашего… давно пора в вираж крутануть, ш-шоб, значит, свечкой торчал, вверх тормашками, понимашь! Когда гадюка в кустах, ее не все видят. Что надо? Ш-шоб она подняла голову.
Летчик с Хасом в дружбе, вот пусть и слепят что-нибудь… ну, заговор какой-нибудь, ш-шоб оружием бряцали и ш-шоб весь мир, понимашь, увидел бы эти рожи.
Активно надо соображать, короче говоря. Первые пусть начинают.
– Так точно. Сделаем.
– Барсукова включите.
– Есть!
– Грачева… пока не надо. Приказ, короче: ищите грязь под ногтями. А будете превышать – сразу загоню, вы меня хорошо знаете… Как Кутузов – Наполеона.
– Лучше я здесь сдохну, Борис Николаевич. За веру, за Отечество… русское. За Президента.
Коржакову показалось, что Ельцин смотрит на него как на сына.
– Покарано.
– Есть!
– Тогда ч-чаю несите… Где там ваши б-бараночки?..