И опять Лужкову никто не ответил: Ельцин молчал, и все тоже молчали.

— Страна, коллеги, получает сейчас такие удары, от которых она никогда не оправится. Я убежден: курс на создание в России класса эффективных собственников грубо искажается, Борис Николаевич, некомпетентными действиями нашихмолодыхруководителей, и эта неразборчивость резко криминализирует общую ситуацию вокруг реформ.

Министры зашевелились: хорошо, что Лужков сейчас не называет фамилии, пришлось бы отвечать, а отвечать в этом зале — себе дороже!

— А вы бы ближе к Москве, Юрий Михайлович… — осторожно посоветовал Нечаев.

— Да уж куда ближе, — обернулся Лужков. — Еще в 89-м, товарищи, Вашингтон принимает стратегию «гарантированного технологического отставания России». Я призываю: давайте вдумчиво разберемся, почему только что отказались от запуска в серию ЯК-141? Палубная машина вертикального взлета… если кто не знает, коллеги. Самолет с палубы авианосца взлетает как вертолет. Стартует уже в воздухе. Уникальная машина…

— Слишком дорого… — перебил его Шумейко. — Да и с кем… воевать-то, Юрий Михайлович? Налупил Сталин заводов — и все мы остановиться не можем! Танки, танки, танки… Каримов возмущается: старые танки военные свалили у них под Ташкентом в овраг, оттуда их черта с два теперь поднимешь… на переплавку…

— Нет денег? — перебил Лужков. — Я не ослышался? Но ЯК-141 на мировых рынках разлетится мгновенно, хоть сейчас собирай заявки. Или мы боимся, что американцы двинут нам по рукам? И по мозгам? Так это и есть стратегия «гарантированного технологического отставания России»!

Дальше: почему мы отказались от реактивного железнодорожного вагона? Всю документацию передали французам. Не продали, а подарили!

Ельцин удивился:

— Нечаев, это так?

Нечаев не знал, так это или не так.

— Это… правда? — строго повторил Президент.

— …и нет у нас уже никакой возможности компенсировать все эти потери, — заключил Лужков.

— Под вагоны нужна специальная дорога, Борис Николаевич, — нашелся наконец Нечаев. — Окупаемость проекта — 14 лет.

— Долго… — согласился Ельцин. И вдруг — зевнул.

— Но скоростную дорогу… хотя бы между Петербургом и Москвой, коллеги, мы все равно рано или поздно построим, — возразил Лужков. — По той же технологии! Сейчас японцы впереди, а могли бы мы! Вся Япония — половина Камчатки! Современная математическая теория утверждает: в сложных не бывает второстепенных факторов. Повторюсь, товарищи: как мэр Москвы, я рад, конечно, что Анатолий Борисович не полез… не будет теперь вмешиваться в дела Москвы. Приватизационные процессы, происходящие сейчас в столице, уже принесли государству больше денег, чем вся политика Чубайса, я о приватизации…

— Нет, понимашь, политики Чубайса… — вдруг строго оборвал его Ельцин. — Шта-а вы Чубайса за какого-то врага… держите! Какой он враг, Юрий Михайлович?! Про-о-сто Чубайс, понимашь, так устроен, что он ставит всегда только наверняка. Есть покупатель — он за него хватается. И боится упустить. Потому шта… капиталист в России — это пока редкость. Встаньте, Чубайс! Чего вы молчите?

Чубайс отложил бумаги и нехотя встал.

— Не могу понять суть дискуссии, Борис Николаевич. Поэтому молчу.

— А я уж подумал, шта-а ва-ас нет!

— Господин Президент, я всегда там, где правительство.

— Да?

— Да!

Ответ понравился.

— Или Авен, — продолжал Ельцин. — Юрий Михайлович тоже его касался.

Авен встал.

— Да сидите, — махнул ему Ельцин. — По Авену, Юрий Михайлович, были вопросы. И Авен ушел. Создал хороший фонд. Привлекает деньги и инвестирует. Что плохого… — Ельцин ехидно обвел министров взглядом, — я у всех… ха-чу спросить, если Россия, понимашь… вступит наконец в НАТО?

Худенький, даже тщедушный, Авен был больше похож на ботаника, чем на банкира; он носил очки с круглыми линзами, и очки эти были размером с его лицо.

«Е… — вздрогнул Лужков. — Так он в НАТО собрался?..»

— Ну в будущем, понимать, — уточнил Ельцин. — Если наши такни лучше, пусть НАТО их у нас покупает…

Рядом с Чубайсом сидел Полторанин, рядом с Полтораниным — еще один вице-премьер — Черномырдин, он отвечал за топливно-энергетический комплекс.

У кого-то из министров (кажется, у Нечаева) были проблемы с желудком: характерные рулады раздавались все чаще и чаще.

«Человек-оркестр», — подумал Лужков.

Если НАТО, — все ясно: перевод бывших советских заводов на стандарты НАТО невозможен, значит речь сейчас действительно идет о полной гибели оборонной индустрии России.

Уничтожить — под видом демократии — великую страну. И Ельцин — что? Поставлен осуществить этот курс?

Чубайс хотел что-то возразить, даже руку поднял, но вдруг опять заговорил Лужков:

— Разрешите, Борис Николаевич? Страны НАТО не смогут купить нашу технику. У НАТО — другие стандарты и ГОСТы. Чинить негде, обслуживание будет крайне затруднено и…

— Подумаешь! — перебил его Ельцин. — Мы, Юрий Михайлович, им сами кузни поставим.

Он ждал, наверное, что все засмеются, но министры молчали, потому что никто не понял, шутит Президент или нет.

— Вы закончили, Юрий Михайлович?

Лужков встал.

— Еще минуту, если можно. Ремарка Президента очень точная, товарищи: надежная встроенность России в мировое сообщество… это все трудно переоценить, но ведь моя обеспокоенность-другого рода: я утверждаю, что министр Нечаев и Минфин искусственно создают сейчас систему неплатежей. Как только появляются неплатежи, Госкомимущество сразу заявляет: заводы, Челябинский металлургический… Ковровский механический завод, обеспечивающий, напомню, стрелковым оружием всю нашу армию и милицию… — Лужков опять достал свой листочек, — Рыбинский и Уфимский моторостроительные заводы… Госкомимущество мгновенно объявляет их всех банкротами и отдает в частные руки по цене двухкомнатной квартиры в Нью-Йорке.

Вот почему я жестко призываю к порядку. Ковровский завод со 100 %-м госзаказом только что выставлен на продажу по цене одного станка с ЧПУ!

— Можно чуть тише, Юрий Михайлович, — робко попросил Нечаев, но Ельцин тут же его оборвал:

— Здесь я… понимать… слежу за порядком…

Он любил напомнить, кто в доме хозяин.

— Отдельный разговор, товарищи, — Лужкову показалось, Ельцин его подбодрил, — судьба заводов фирмы Андрея Туполева. Из-за повальных неплатежей на территории КБ Туполева разместились сейчас аж 200 коммерческих организаций; все идет к тому, что от завода вообще ничего не останется.

У меня вопрос. Нам, что? «тушки» больше не нужны? А запчасти? Мы на чем летать будем?

Накануне вечером Нечаев гулял в Москве на презентации (так это теперь называется) рыбного ресторана «Сирена». Что-то было несвежее — устрицы, наверное. Вместе с ним гулял и министр юстиции Федоров, настоящий гурман, но он — вроде ничего, сидит как огурчик, даже что-то рисует, от скуки, на листе бумаги…

Может, Федоров не любит устрицы?

— По добыче угля Россия скатилась, товарищи, на уровень 1957 года, — напомнил Лужков. — Это же… совершенно ненормальная ситуация! По производству металлорежущих станков и выпуску тракторов мы сейчас находимся на уровне довоенного 1931-го! По кузнечно-прессовым машинам и зерноуборочным комбайнам мы опустились в 1933-й, а по производству кирпичей Россия отброшена правительством на уровень 1953-го года…

Ельцин побледнел.

— Дайте… ваши расчеты, — попросил он. — У вас все?

— Отдельный вопрос — производство шерсти. По шерсти мы сейчас… в 1880 году. По пиломатериалам мы ушли на объемы 1930-го, а по товарным вагонам и производству тканей Россия сейчас в дореволюционном, 1910-м году!

— Откуда у вас эти цифры?

— Госкомстат России.

Ельцин разозлился.

— А почему мне их не ложат?

— Вот я и говорю… — тут же подхватил Лужков. — Работа Госкомимущества провоцирует в стране социальный взрыв невиданной силы. Считается, что новый собственник обязательно вложит в эти заводы деньги. В погоне за прибылью, так сказать. А если не вложит? Где гарантии? Как сказал недавно один господин: «В этом мире никто никому не друг, потому что все мы здесь конкуренты!»

— Это Миша Фридман сказал, — хихикнул Авен. — Наш товарищ. Фридман пошутил, Юрий Михайлович! Не надо мрачности!

— Но из спекулянта не появится новый Косыгин, — возразил Лужков. — У спекулянта мозги по-другому устроены! Например, наш завод Орджоникидзе. Флагман, Борис Николаевич, российского станкостроения.

— Я знаю, — согласился Президент. — И шта-а?..

Ельцин, кажется, поборол усталости, словно какой-то внутренний голос твердил ему: хватит голову нурить, не огорчаться, не огорчаться, не огорчаться…

— Докладываю: в результате ваучерной приватизации, Борис Николаевич, контрольный пакет акций завода, полностью оборудованного суперсовременными станками с числовым управлением, приобретают два банка: «Оргбанк» и «Кэибанк». Комитет по антимонопольной политике признал эту сделку недействительной, но банки успели выгнать за забор более 70 % высококлассных рабочих и полностью сменили совет директоров.

В итоге произошло обвальное падение производства. В 91-м году завод выпустил 185 агрегатных станков. В этом — 27. Полностью сорваны поставки «смежникам»: «Москвич», КамАЗ, Россельмаш и ЗИЛ. Следовательно, эти гиганты вот-вот встанут.

— А люди?.. Куда им идти, Борис Николаевич? На баррикады?

Что-то попытался было сказать Черномырдин, но его опередил Шумейко:

— Пока не было ни одной забастовки, Юрий Михайлович! Нигде!

— Народ терпелив, запрягает медленно, зато скачет быстро, — согласился Лужков. — У меня вопрос к господину Нечаеву. Разрешите, Борис Николаевич?

— Давайте!

— Вы в курсе ситуации? На Орджоникидзе?

Ельцин внимательно смотрел на Нечаева. Значит — надо отвечать. Нечаев поднялся:

— Борис Николаевич! Господа! Завод им. Орджоникидзе вошел в принятую Верховным Советом программу разгосударствления. И через аукцион попал в руки банков. При чем здесь государство, если завод теперь — частный объект?

…Учителем Лужкова был великий Кастандов, «человек, опередивший время», как говорил — и писал — о нем сам Лужков. В любом споре Кастандов стоял как скала. Упрямство Лужкова — тоже от Кастандова. Это он научил его ставить перед собой совершенно невыполнимые задачи. А главное, не сгибаться под их тяжестью — искать, искать, искать решение.

Кастандов не раз говорил Лужкову, что особенно хорошо ему думается за… приготовлением еды. Может быть, поэтому в выходные дни Леонид Аркадьевич сам ходил на рынок, выбирал продукты, сам готовил хаш, плов, шашлык…

— Банки, — гремел Лушков, — дали за завод Орджоникидзе 500 миллионов рублей. А реальная стоимость его основных фондов — 800 миллиардов. Плюс — 22 многоквартирных дома, 2 детских садика, 2 общежития, база отдыха в Анапе, пионерский лагерь в Румянцево, три профилактория, причем один в Барвихе….

Чубайс оторвался наконец от своих бумаг:

— Возразить можно, господин Президент?

— Не надо, — буркнул Ельцин. — Потом скажете.

— Мне что же… за дверью подождать, пока Юрий Михайлович кончит?!

— Не кончит, а закончит, Толя, — поднял палец Полторанин. — А когда Юрий Михайлович закончит, я начну. И ты сегодня точно без обеда остаешься…

— Я заканчиваю, товарищи, — сообщил Лужков. — В модели, предложенной нам Госкомимуществом, нет, на мой взгляд, главного: нет мотивации к труду. Если мои ботинки обошлись мне в сто рублей, я с них долго-долго буду пылинки сдувать. Но если я схватил их за две копейки на распродаже, десять пар сразу… — чего тогда их беречь?

Мы вроде бы настраиваем наших капиталистов на работу. Но бесплатно розданное имущество не создает настоящего собственника. Зато все заводы… — подчеркиваю, все, — подтвердил Лужков, — очень выгодно сдать на металлолом. Китай забирает металлоутиль по 12 долларов за тонну. Если пустить на металлолом ЗИЛ, чистоган составит… 170 миллионов долларов.

— И париться не надо… — хмыкнул Полторанин.

Всем своим видом он демонстрировал сейчас полную солидарность с Лужковым.

— Нынешний владелец ЗИЛа господин Ефанов, — продолжил мэр Москвы, — купил у Чубайса… у государства… прошу прощения… ЗИЛ за четыре миллиона долларов.

Весь ЗИЛ — 14 предприятий в цепочке, 206 тысяч рабочих рук. Всего за четыре миллиона!

— Ка-ак?.. Это правда, Чубайс? — вздрогнул Ельцин. — За четыре миллиона?

— Нет, — спокойно ответил Чубайс. — То есть четыре миллиона — это правда, Борис Николаевич. Но чтобы ЗИЛ выжил, в него надо вложить еще миллиард долларов.

— Миллиард? Откуда у Ефанова миллиард? — вдруг взорвался Лужков. — Фирма «Микродин» — такая маленькая, что полностью соответствует своему названию: «Микро-дин»!

Ефанов продает в Москве бытовую технику, товарищи! Контрабанда из Китая через новосибирскую барахолку. По плану господ Ефанова и Зеленина (их финансирует некто Потанин, «ОНЭКСИМ-банк») на месте ЗИЛа скоро появятся таможенные терминалы. Удобный подъезд: водный, железнодорожный и — фуры.

— Хватит… — вздохнул Ельцин. — Хватит… короче, дискуссий. Просили минуту, Юрий Михайлович, но злоупотребляете. Мы с-час… — Ельцин встал, — хорошо с вами поговорили. Президент, понимать, сказал… шта сказал. За приватизацию у нас отвечает Чубайс. С Чубайса и спросим… если он там шта… наворочал. А за Москву отвечает Лужков. С него тоже спросим, понимашь… Со всех шкуры будем драть, если кто чего… наворочал, а я этот разговор не забуду, — обесщаю!

Чубайс хотел что-то сказать, но Ельцин не дал ему говорить.

— На этом все!

Он развернулся и ушел в свой кабинет.

Лужков был чуть живой от усталости.

Все выходили молча, только Авен громко предложил кому-то «пообедать в банке».

Чубайс свалил бумаги в кучу, сунул их в портфель и выскочил в приемную.

К нему тут же подошел Виктор Васильевич Илюшин, первый помощник Президента.

— Прошу вас…

Илюшин протягивал стакан холодной воды.

— А?.. — вздрогнул Чубайс. — Мне?..

— Вам, вам, — ласково улыбнулся Илюшин. — Водичка не лишнее… От стресса, кстати, помогает хорошо коньячок. Время обеда, как справедливо заметил наш Президент!

Полторанин полуобнял Лужкова, они выходили вместе.

— Хорошо… ага! Это поступок. Жалко стенограмму похерят…

— Думаешь, похерят? — машинально спрашивал Лужков.

— Конечно! На хрена им такие архивы нужны?

Лужков не любил Полторанина, хитрован такой… деревенский, соавтор Беловежской Пущи. Илюшин все отлично слышал, — а ведь он глухой, как и Ельцин, на одно ухо.

К ним, улыбаясь, подошел Чубайс:

— Юрий Михайлович, теперь мы враги.

— А были друзья? — вскинул глаза Лужков.

Чубайс не ответил.

— Ты, Толя, большой дурак, — Полторанин был совершенно серьезен. — Я это тебе по дружбе говорю, — пояснил он. — Вот ты сам как думаешь: если Юрь-Михалыч тебе сейчас в морду даст, американцы, штоб… тебя защитить, введут Шестой флот? В Черное море? Как принято у них, если их граждан обижают?.. Смотри! — и Полторанин занес над Чубайсом кулак.

— Праздник в пионерском лагере, — пожал плечами Лужков. — Компот забродил…

К Чубайсу подскочил Нечаев:

— Хотелось бы напомнить, Анатолий Борисович: по статистике, даже очень умная голова всегда проигрывает в споре с тупым предметом…

— Смейтесь, смейтесь… — воскликнул Чубайс. — Мы, господин Полторанин, пришли во власть, когда у страны и тысячи долларов не было, чтобы заготовить мясо для людей. Забыли? А? Вы об этом забыли?!

Полторанин ласково полуобнял Чубайса.

— Толя! Здесь не «Эхо Москвы»! Это ты там про мясо втирай, — ага!.. А мы давай лучше… Шестой флот проверим…

— Тише, тише, господа руководители… — взмолился Илюшин. — За стеной Президент! Если драться, то на улице! На Красной площади, — поправился он.

Чубайс развернулся и молча вышел в коридор.

— Набундюченный… — усмехнулся Лужков.

Приемная опустела: Чубайс ушел, и стало как-то полегче.

Полторанин не нашел что ответить, но еще раз просто молча пожал Лужкову руку.