Лужков простился с Полтораниным и вышел в коридор.
Точно! У окна стоял Чубайс. В окружении всех, кто был на совещании: ушли только Шумейко, Черномырдин и, кажется, Булгак.
Правую руку Чубайс спрятал в карман.
«У него там финка, что ли?» — подумал Лужков.
Начинается…
Чубайс сделал шаг вперед.
— Хочу поговорить, Юрий Михайлович!
Лужков растерялся: он отступал перед наглостью.
— Ваше молчание, господин Лужков, — усмехнулся Чубайс, — не сулит нам сейчас ничего хорошего…
Когда несколько мужчин собираются вместе, это уже война.
— Извините, что задерживаю, — продолжал Чубайс. — Но вы, Юрий Михайлович, столько всего наговорили, что наша команда, — он кивнул на сгрудившихся у окна министров, — хочет объясниться.
— Что сделать? — не расслышал Лужков.
— Объясниться.
А… объясниться…
— Вы, Юрий Михайлович, только что обвинили кабинет в национальном предательстве. Хотелось бы знать, чего вы добиваетесь: нашей отставки или наших страданий?..
Лужков быстро пришел в себя.
— Это вопрос?
— Вопрос.
— Значит, Анатолий, ты уловил те тревожные тенденции…
— Уловил-уловил… — перебил его Чубайс. — Я вообще запоминаю все, что вы говорите, ибо цена, заплаченная обществом за реформы, действительно велика. Но падение ВВП, Юрий Михайлович, такая вот… антинародная мысль, если позволите, — падение ВВП это неизбежная вещь при переходе от советской экономики к экономике нормальной! И вы, как хозяйственник, не можете игнорировать тот факт, что в СССР мы — мы все — даже на бытовом уровне видели, десятки тысяч советских предприятий производят то, что вообще никому не нужно…
Лужков изумился:
— Десятки… тысяч?!
— Слабая память прибавляет нам сил, — воскликнул Чубайс. — Советские люди, Юрий Михайлович, трудились не за деньги и не за страх, а за ужас. Вспомните: у наших людей были такие лица, словно их только что отправили на электрический стул. А в магазинах мы искали прежде всего импорт, ибо советские товары в 99 случаях из 100 были хуже! Просто объем изъянов сейчас настолько велик, что несомненные рыночные сдвиги остаются — сейчас — как бы вне общественного сознания. Но рассвет — уже близок!
— Кто близок? — не расслышал Лужков.
— Рассвет, Юрий Михайлович.
— А, рассвет…
— Рассвет!
— Это хорошо, когда рассвет…
— Природа просыпается, Юрий Михайлович. Юначала природа, потом люди…
На самом деле Лужков мгновенно оценил политическую выгоду дуэли с Чубайсом в присутствии тех министров, кому даже он, мэр столицы, не всегда дозванивался с первого раза.
— На совещании я затронул несколько ключевых вопросов жизни страны, — осторожно начал Лужков, — но хочу, Анатолий, сначала тебя спросить. Ты пчел любишь?
Чубайс прищурился:
— Каких пчел, Юрий Михайлович?
— Тех, что мед добывают. Пчелы, Анатолий, закладывают потомство только на лету. В таком вот режиме.
Чубайс ехидничал, изображая удивление.
— Что, что… делают? Повторите, пожалуйста!
— А те пчелки… — спокойно продолжал Лужков, — которые не могут догнать женскую особь, сразу погибают. За ненадобностью. Процесс, Анатолий, самой природой и заложен непоколебимо.
— Значит… если пчелки дела свои делают на лету, то не видят, куда они летят? Да, Юрий Михайлович? Такая аналогия? Из серии: если ты попал в город одноглазых, закрой один глаз!
Лужков вдруг увидел его зубы.
«Гнилые, — подумал он. — Как у школьника…»
— Вот ты, Анатолий, мне прохода не даешь… — начал Лужков. — Но если мы говорим о переводе такой страны, как Россия, на другие рельсы, всегда нужны цифры.
Чубайс кивнул:
— Я тоже люблю цифрами, а не языком, — кивнул Чубайс. — Но по-вашему, ответ уже ясен.
— Не спеши!
— А я не спешу. Я никогда не спешу, Юрий Михайлович, когда вижу противника!..
…Осуществляя «широкое разгосударствление», Лужков сразу вывел в отдельный список все крупнейшие заводы Москвы.
Самое главное — реальная цена. За реальную цену их никто не купит, эти заводы-гиганты, ни у кого в России нет пока таких денег. Значит, контрольные пакеты акций остаются у правительства Москвы.
Министры, как воробьи на ветках, расселись по подоконникам. Не стоять же кружком! Только Авен стоял, он даже сделал шаг вперед, чтобы лучше слышать Чубайса.
— Убежденность, Анатолий, что каждое твое решение необычайно важно для России, — верный симптом приближающегося нервного срыва, — предупредил Лужков.
— Вам виднее…
— Да, это опыт, Анатолий… — согласился Лужков. — Когда-нибудь потомки спросят у нас с тобой: тогда, в 92-м, кто был у истоков всей этой нерациональности? Кто объяснит, почему в строительстве русского капитализма преступный мир играет сейчас такую же роль, какую при Ленине играл рабочий класс?
Зона… простых вопросов, верно? И на них, Анатолий, надо давать ответ!
…Когда в Кремле начинался обед, Кремль затихал: высокопоставленные чиновники обедали в городе, чаще всего — в «Праге», где Тельман Исмаилов, купивший «Прагу», кормил их абсолютно бесплатно: столичный бизнес искал любой повод (обед, например), чтобы сблизиться с Кремлем.
Чубайс окреп — его соратники могут быть спокойны: он, Чубайс, не боится быть самым презираемым человеком в стране, Россия уже идет за ним, прежде всего за ним, потому что только под Гайдара и Чубайса Запад сейчас обещает кредиты.
Чубайс — системный оператор. У него в руках пульт управления страной: Ельцин полностью перепоручил Россию правительству, Ельцин не любит работать, он слишком капризен, его так распирало от разных обид, он так быстро заскалился… — нет уж, пусть это все разгребают другие….
Чубайс постоянно, по пять раз на дню, твердит своим сотрудникам: любое предприятие, парни, вырванное сегодня из рук государства, способствует разрушению в России коммунизма.
Российские заводы, особенно Магнитка, Новолипецкий металлургический, «Россельмаш», ЗИЛ, ГАЗ, «Тольятазот»… это все большие-большие «коммунистические бригады»; любой завод, где хотя бы 5-10 тысяч рабочих, есть оплот коммунистов. У них не Ельцин, коллеги, у них Владимир Ильич до сих пор впереди, такая это страна…
Да, — Чубайс намертво вкручен сегодня в финансовые круги Европы и Америки. Перед правительством США за него лично поручился Мстислав Ростропович. Правда, он Анатолия Борисовича почти не знал, но к Ростроповичу в России был найден подход. — Личное поручительство таких блестящих людей, как Ростропович, в Соединенных Штатах много значит.
— Если вы считаете, парни, — говорил Чубайс своим ближайшим сотрудникам, — что национальная безопасность страны есть полный и безоговорочный контроль нового русского чиновника… ваш, парни, контроль… над теми процессами, которые происходят сейчас в государстве, знайте: такая «безопасность» погубит Россию до основания. Но если вы убеждены, что национальная безопасность страны — это нравственный и деловой климат, созданный Гайдаром, который и обеспечит влет привлечение в Россию частных капиталов… — за такую Россию я, Чубайс, готов заплатить чем угодно!..
В тот день, когда Анатолий Борисович возглавит Госкомимущество, Всемирный банк выделит (такое вот совпадение!] 90 миллионов долларов: «на организационную поддержку российской приватизации».
20 из 90 миллионов Чубайс действительно потратит на рекламу ваучеров — в газетах и по телевидению…
Запад и Америка протянули России руку. И никто не видит, что эта рука подана ладонью вниз?
— Итак, нерациональность, — продолжал Лужков. — За последние четыре месяца приватизировано 130 предприятий речного транспорта. Иными словами, Анатолий, к весенней навигации мы гарантированно остаемся без ракет на подводных крыльях и малотоннажных транспортников, потому что в СССР даже в теплые зимы они сами себя не окупали — слишком короткая у нас навигация. А при вашей власти…
— …вашей? — перебил Чубайс. — Уже не нашей, Юрий Михайлович?
Чубайс любил ловить людей на словах.
— …потому что надеяться, — напирал Лужков, — на внимание к этой проблеме со стороны правительства может сегодня только идиот!
— Рынок не любит убытки, — вздохнул Чубайс. — Я бинесмен, мне, Юрий Михайлович, прибыль нужна!
— Да… — помедлил Лужков. — Страна была у нас социальная, стала либеральная. Если роддом рентабелен при ста младенцах в месяц, а бабы выдают — на гора — 50–60 детишек, ты этот роддом мгновенно закроешь, потому как ты — чиновник для получения выгоды. А баб — в поле, пусть там рожают…
— Куда-куда? — засмеялся Чубайс. — Куда, Юрий Михайлович? В поле? С этого места поподробнее, пожалуйста. Кого Чубайс отправил в поле? Назовите фамилии! Я требую! Назовите фамилии!..
Набирая кабинет министров, Бурбулис и Гайдар предупреждали: кабинет просуществует год, потом придется уйти, такова судьба всех русских реформаторов.
Прошел год. Кто-то из членов правительства быстро разбогател, как Шохин. Кто-то по-прежнему ничего не имел, как Шахрай или Полторанин (правда, все получили новые квартиры), но никто из членов кабинета, кроме, может быть, Черномырдина, который всю жизнь провел, как он говорил, «в атмосфере нефти и газа» (то есть — либо при власти, либо во власти), — никто из этих людей не связывал свою жизнь — в будущем — с политической карьерой.
Всех интересовал бизнес, и только бизнес. Козырев уже примеривал для себя роль консультанта в различных международных организациях, разумеется, — на коммерческой основе (он только что женился на своей секретарше и начинал жизнь как бы «м чистого листа»), — то есть биться за реформы так, как бьются за них сейчас Гайдар и Чубайс, были готовы далеко не все!
— При вашей социальной политике, — разъярился Лужков, — бабы вообще не хотят рожать!
— То есть в декабре 91-го бабы, — сощурился Чубайс, — твердо знали, что Гайдар вот-вот отпустит цены и стопроцентно вооружились надежной банковской продукцией?
Министры захохотали, а Авен даже зааплодировал.
— Нет, Юрий Михайлович, вы ответьте, ответьте! — наступал Чубайс. — Я не навыступаюсь так, если все мои аргументы упрутся в молчание.
— Какой ответ, Анатолий, ты ждешь? — не понял Лужков.
— Честный!
— Тогда приготовься.
— К худшему?
— К фактам. Если мы, Анатолий, задались целью установить, каким потенциалом обладал Советский Союз, в наших рассуждениях появляется ключевая цифра: 600 миллионов тонн нефти.
— Добыча?
— Добыча. Сейчас мы эту задачу чуть-чуть усложним. Из 600 миллионов тонн сколько нефти у Брежнева уходит за границу? И у Горбачева? До 90-го года.
— Ну… — задумался Чубайс, — процентов 60.
— Сколько?
— 60.
— Врешь, — надменно сказал Лужков. — Почему вы все время врете, ребята? Из 600 только 134 миллиона тонн нефти, Анатолий, советская власть отдавала на экспорт. Остальное — собственные потребности. Такова была базисная линия — в рамках тех государственных задач, которые стояли перед страной. — Смотрим теперь, что у вас. Ситуация не обозначена пока катастрофическим образом: Россия добывает 400 миллионов тонн. Только за кордон мы гоним уже 242 миллиона — в два раза больше, чем при советской власти!
Вся страна сейчас живет только за счет экспорта углеводородов: этот процесс уже мощно налажен и отмобилизован…
Давно, с косыгинских времен, наверное, Лужков считал, что правительство в таком огромном государстве, как Советский Союз, есть политическое соединение абсолютно самостоятельных неслиянных голосов. Что общего между Николаем Щелоковым, Ефимом Славским и Николаем Патоличевым? Просто каждый из них — личность. И все они до мозга костей советские люди.
Нынешние министры — наоборот, все как один. Точнее — все как Гайдар. Если кто-то из них говорит, остальные молчат. Один говорит как бы за всех. Не сговариваясь эти парни демонстрируют единство замысла: перестроить экономику (опять «перестройка»), только что кроется за «перестройкой», никто не может, в ход идут только общие слова.
— Ты, Анатолий, правильно говоришь, — подхватил Лужков. — В обмен на нефть в Советский Союз хороший импорт шел. Шмотки из Италии в ГУМе были в четыре раза дешевле, чем в Милане. Разницу в ценах в этом случае государство, Брежнев принимали на себя — как социальное обязательство перед народом. Это же на 75 % чистый бартер был: нефть в обмен на все. «Камю», помню, четвертак стоил — 17 долларов при пересчете. Скажи: в Париже ты можешь взять настоящий «Камю» за 17 или хотя бы за 30 долларов? Цена на импорт демпинговалась исключительно активно. Решение — трудноватое, они нам плащи и «Камю», мы им — 134 миллиона тонн, но у нас же социо-лизм, поэтому нефть, советская нефть, действительно работает на советских людей, на весь народ, коль скоро полезные ископаемые — читайте Конституцию СССР — принадлежат народу. Это ведь не пустые слова были…
— Оп-па! — перебил Чубайс. — Наконец-то! — воскликнул он. — Где это все я недавно слышал, а? С прелестной речевкой: «Чубайса на нары, народ на Канары…» Где это было, Юрий Михайлович: — Какой ужас, нефть окажется в частных руках! ТЭК России в руках Миши Ходорковского. Кто позволил?! Чубайс, это диверсия! Что вы творите, Чубайс!
— И что? — не понял Лужков.
— Забыли, Юрий Михайлович, кто вопил громче всех? Зюганов? Его внучок Сережа Глазьев? Вместе с неким Козловским, бывшим нефтяным министром, развалившим этот самый ТЭК?..
— Как… развалившим? — оторопел Лужков. — Это умышленная ложь, Анатолий!
Чубайс побледнел. Он очень боялся обвинений в некомпетентности.
— Козловский, уважаемый мэр, оставил нам неоценимое наследство! Долги по зарплате в нефтянке составляют два года. Мы сейчас гасим только ноябрь 90-го. Слышите? 90-го! А федеральный бюджет вообще не надеется получить от нефти хоть какие-то налоги…
— То есть Ходорковский берет нефть себе в убыток? — засмеялся Лужков. — Чтобы страну спасти? Ты его с Павкой Корчагиным не перепутал… — а, Анатолий?
Чубайс молчал.
— Во всем мире Советский Союз был отфиксирован как индустриальная держава. Никому в голову не приходило считать СССР «сырьевым придатком». Пойдем дальше — по фактам. В этом году я зафиксировал 28 самоубийств и смертей от голода. Знаешь где? В Зеленограде. В советское время Зеленоград снабжался даже лучше, чем центральная Москва. Город науки, между прочим, — его снабжали, как Арзамас-16.
28 самоубийств.
Представь теперь, это твои отец и мать, Чубайс! Твои старики.
— Вы позволяете себе недопустимые сравнения, Юрий Михайлович.
— Почему же? С приходом вашей команды, Анатолий, посевные площади в России сократились на 10 миллионов га! А поголовье — на 5 миллионов. В войну, в 42-м, не было такой катастрофы. Я призываю: давайте проведем вдумчивый анализ: почему погибает село? Парк тракторов сокращен сегодня на треть. Зерноуборочных комбайнов стало меньше в 3,2 раза… — алгоритм падения задан, и где же благодарность тем, кто…
— Я не отличаюсь благодарностью, Юрий Михайлович, — перебил Чубайс. — Рынок и капитализм — это очень жестокая вещь. Но так, извините, повсюду. Выживает сильнейший! — И вы думаете, что наш министр… господин Хлыстунов, бывший секретарь парткома института… инженеров землепользования, по-моему, настоящий рыночник… — да? Ответьте! Что ж вы… замолчали?
На самом деле это мы, Юрий Михайлович, молодые министры, «мальчики в розовых штанишках», как орет господин Руцкой, имеем сегодня полное право спросить у вас, наших старших товарищей: вы какое наследство нам оставили, господа? Сколько денег было в российской казне, когда Гайдар принял страну? Сколько продуктов в госрезерве? Вам не стыдно за такое наследство?..
Лужков вздохнул.
— Не нравится, Юрий Михайлович? — ухватился Чубайс. — А?!
…Если бы вместо Швецовой, Ресина, Толкачева, Никольского… Президент приказал бы Лужкову взять в правительство столицы Гайдара, Чубайса, Шохина… того же Нечаева… Лужков ни дня не был бы мэром Москвы. Как работать с теми, кто умеет только разрушать?
Разъярившись, Лужков, бывало, увольнял людей. Потом, спохватившись, жалел, но не возвращал, как это делал Ельцин, всех уволенных обратно, даже если это были очень хорошие специалисты.
— Опять вру? — сощурился Чубайс. — Тогда объясните, почему вы, крепкие шестидесятилетние руководители, вдруг спокойно отдаете страну нам, молодым тридцатилетним мэнэесам? И почему за все отвечает сейчас только Чубайс? Зачем Чубайсу чужие пули? Я отвечаю только за Госкомимущество, а у Госимущества нет коров!
Коридор опустел, все незаметно разошлись, только Авен по-прежнему стоял за спиной Чубайса.
— Это счастье, Анатолий, — вздохнул Лужков, — что ты не отвечаешь хотя бы за коров. А кто ответит за голод? На улицах Москвы — сто тысяч беспризорников. Кого-ниубдь волнует их судьба?!
— Кого? Кого, Юрий Михайлович? Не поверите: всех! — взорвался Чубайс. — Но беспризорники Москвы — это, извините, ваш вопрос. Или опять Чубайса? У нас есть мэрия или нет мэрии?
— Мэрия есть. А деньги, чтобы построить пятьсот сиротских коммун, у мэрии есть?
Чубайс нервничал:
— Опять обвиняете, Юрий Михайлович? Где я, скажите, вам возьму капиталистов, если в Советском Союзе сроду не было бизнесменов?
Первый секретарь ЦК КП Узбекистана товарищ Каримов превращал свои деньги в золотые слитки и закапывал их в степи — в огромных бидонах из-под колхозного молока. Это что, бизнес, что ли? Товарищ Таранда, второй секретарь Краснодарского крайкома, спрятал свои взятки в курятнике. А золотые слитки впаял в стены дачи собственного шофера. Да так впаял, Юрий Михайлович, что следователь Калиниченко бронетехнику вызывал, достать не могли!.. Я то и дело слышу: «Какой ужас! Завод гениального Илюшина в Воронеже купил бывший лошадиный барышник!» Кричат, Юрий Михайлович, коммунисты, кричит Руцкой. Не за горами тот час, когда проститутки у вас на Тверской устроят митинг: «Вы в своем уме, Чубайс?!»
А лошадиный барышник, Юрий Михайлович, это потому, что миллионы школьников с юных лет хотели стать исключительно космонавтами! Или пограничниками. Как Карацупа. Все стремились совершать подвиги. Никто не хотел добывать золото, как Прохор Громов, и делать из денег деньги, чтобы вся страна была богаче!
Вы говорите: Чубайс поднимает бандитов. У всех судимости, а на руках кровь!
Я согласен, Лужков, но с поправкой: Чубайс поднимает сегодня тех, кто поднимается сам? Кто не поднялся, те в зонах. А у тех, кто на свободе, у тех — права. Знаете, как они называются? Права человека. Так что вот: Чубайс поднимает только реальных…
— …пацанов, — усмехнулся Лужков. — Нормальных парней.
— А ЗИЛ у вас нормальный?! Грузовики… пять, шесть, восемь тонн… да их сейчас только дураки покупают! Паша Грачев взял шесть машин для армии и — ни копейки не заплатил. Они, говорит, вообще ничего не стоят, потому что поломались сразу за воротами! — Да, сегодня мы отдаем собственность тем, кто оказался ближе всех: бандиты, бывшие секретари обкомов и директора заводов. Но такое решение, господин мэр, предотвратило кровь. Мы бы не отдали, но они бы — все равно взяли. Главное — без каких-либо легитимных процедур! И — понятно, какой ценой!..
А чтобы совсем вас взбесить, Юрий Михайлович, подтверждаю: у правительства нет времени выбирать между «честной» и «нечестной» приватизацией, потому что честная приватизация предполагает четкие правила, а у нас год назад не было ни государства, ни правопорядка, и выбирали мы между бандитским коммунизмом и бандитским капитализмом!
— Опять врешь… — начал Лужков, но Чубайс не дал ему говорить:
— Вот вы — о ЗИЛе. Двести гектаров в центре Москвы. И мы этим говном дышим? Нарадоваться не можем?! Спасем ЗИЛ от новых «болышевизанов»! — правда, онкология в городе растет как на дрожжах, а пробки такие, что на работу…
— Ну… все?
— Да чего вы все время перебиваете? — вспыхнул Чубайс. — Я так не навыступаюсь, Юрий Михаилович!
— Перебиваю, Анатолий, потому что литейное производство, чтоб ты знал, мы давно вывели в Ярцево, под Смоленск, где экологическую составляющую принимает на себя могучая природа вокруг. Кузнечное производство находится теперь под Рязанью. В Свердловске делаем картеры задних мостов — по предложению Бориса Николаевича, кстати говоря, — то есть Москва все время находит площадки и осуществляет перенос. А когда ситуация на ЗИЛе стала совсем тревожной, Сайкин заложил «Бычок». Видел?
— Нет.
— Это, Анатолий, веселый такой… грузовичок! У белорусов мы взяли двигатель от трактора. Решение, правда, трудновато давалось, потому что американцы и МИД России, лично Козырев настаивали, чтобы двигатель на «Бычке» был от «Пратт энд Уитни». Только белорусский чинится в любой кузне — это основной фактор для наших условий…
Чубайс покрылся красными пятнами:
— Послушайте, я все-таки могу хоть что-нибудь сказать? А? Могу? Или еще подождать?.. Социализм сдох, но я слышу радостный вопль: смотрите, у мертвеца из кармана «Бычок» выпал! И он спасет ЗИЛ! От новых «большевизанов»! Привет с того света! Сначала мы всю Европу «Москвичом» и «Запорожцем» удивили, а сейчас удивим «Бычком»! А мясо, «Камю» и плащи из болоньи пусть будут снова по талонам! Зачем России доллары? У нас своя валюта-талоны!.. Я вам сейчас скажу примером из жизни: мы с Гайдаром в мае были в Нижнем Новгороде. На первом большом аукционе по приватизации.
— Так? — заинтересовался Лужков. — И что?
— Накануне, Юрий Михайлович, губернатор Немцов просит: «Друзья, у меня идет массовая демонстрация, граждане заблокировали взлетно-посадочную полосу, одни уходят, другие тут же ложатся на плиты вместо них… — не приезжайте! Мы не посадим ваш самолет!»
«Нет, Борис, — говорит Гайдар, — мы прилетим. Ты забыл, что я — руководитель правительства? Мы прилетим во что бы то ни стало!..»
Боря вызвал ОМОН, и ОМОН очистил полосу. Добрались до места, где аукцион. Большая толпа; не скажу, что десятки тысяч, но тысячи людей — безусловно! Знаете, что я сразу заметил? 90 % — это дамы бальзаковского возраста. Продавщицы. Вся торговая мафия была против приватизации. Потому что, если собственность государственная, они орудуют там как хотят…
— То есть главный враг Чубайса — это мафия? — уточнил Лужков. — Давай, Анатолий, на будущее… договоримся так: если ты хочешь о чем-то говорить со мной профессионально, я готов. Мы садимся в машины, едем на ЗИЛ, и я тебе все подробно покажу: автобусы, машины «скорой помощи», уже заложенные, пожарные машины… — сам увидишь тот позитивный процесс, который сейчас заложен!
Идет?
У среднетоннажного ЗИЛа рабочий ресурс — 300 тысяч километров, он же по нашему бездорожью прет веселее японских джипов! Поэтому вы, господа правительство, сначала дороги постройте, а уж потом ЗИЛ обсирайте… так, извини, честнее будет!
— То есть слава ЗИЛа росла с каждой его неудачей… — съязвил Чубайс.
— А какие неудачи? Самый большой в мире завод! Ты бери его в свои добрые руки и предлагай проекты! Вспомни «членовозы» для Политбюро! Люди, которые за полгода наладили ручную сборку таких красавцев, на огромное творчество способны! Им только мешать не надо, Россия быстро поднимается, если ей…
«Не мешать», — хотел бы сказать Лужков, но в этот момент в коридор выскочил Илюшин.
— Юрий Михайлович! Как хорошо, что вы не ушли, Господи, это ж везение, ей-богу везение… Вернитесь… вас… просят… А то я в машину звоню, говорят — Юрий Михайлович еще не выходил…
«Ельцин, — понял Лужков. — Ельцин зовет! Ну, вот и все. Загогулина начинается…»
Чубайс не скрывал своей радости. Ехидно согнув локоть, он подал Лужкову руку для прощания.
— Хорошо поговорили, Юрий Михайлович! На самом интересном месте остановились: пули для Чубайса уже отлиты! Думайте про меня что хотите, но я говорю сейчас совершенно официально: как гражданин своей страны я не хочу (и не буду) больше жить по талонам и верить, что случилось счастье, в моей стране скоро появится «Бычок»!
Я сам не желаю жрать по талонам, дорогой Юрий Михайлович, и другим не позволю, потому что из 150 миллионов приватизированных чеков 110 миллионов уже использованы, люди передали их инвестиционным фондам или обменяли на акции предприятий! Сегодня в России небывалое число акционеров. Их уже 55 миллионов человек.
— Слушай, — отмахнулся Лужков, — ваучер не несет в себе тех функций, ради которых вы изобразили его вместе с господином Саксом по варианту Боливии. По этим «талонам» фонды получат сейчас заводы, и — ищи ветра в поле, точнее — в офшорах…
Вместе с прибылью, — заключил Лужков.
— Юрий Михайлович… — взмолился Илюшин.
— Иду-иду Виктор Васильевич… Я тебя, Толя, не утомил?
— А я не все слушал… — усмехнулся Чубайс.
— Ну… спасибо.
— За что?
— За то, что мы теперь враги.
Илюшин крепко держал Лужкова под руку.
— Хочешь, Толя, я тебе на прощание анекдот расскажу?
— Юрий Михайлович…
Лужков повернулся к Илюшину.
— Секундное дело эти анекдоты! Умер, Толя, старый еврей. Изя, его племянник, звонит ребе: «Послушайте, ребе, я нэ ма-гу приехать на похороны, купите шо-нибудь дяде, а я потом счет оплачу…»
Прошли похороны. Изе приходит счет на 200 долларов. Через неделю — еще на 200. Через неделю — опять… Взбесился Изя, звонит ребе: «Послушайте, ребе, шо вы там такое ему купили? Я каждую неделю плачу по 200 долларов!»
— Ну?.. — Чубайс делал вид, что он улыбается.
— «А ничего особенного, Изя, я ему просто смокинг взял напрокат. Покойник в гробу так хорошо в нем смотрелся…»
Чубайс хотел что-то возразить, но Лужков опять его опередил:
— Те ребята, Анатолий, которые на твои ваучеры миллиардерами станут, они сразу начнут с жиру беситься. А как им не беситься, если сейчас счастье им само в рожу прет?
Чубайс снова хотел что-то сказать, но Лужков уже повернулся к нему спиной, и они с Илюшиным медленно двинулись к кабинету Президента.
— Благодарить человека за исполнение своего долга — значит оскорблять его!.. — крикнул им в спины Чубайс.
До кабинета Ельцина — шагов тридцать, не больше.
— Какой смешной анекдот вы сейчас рассказали… — нашептывал Илюшин. — А Анатолий Борисович даже не улыбнулся…
— А по-моему… он улыбался…
— Ой, что вы, что вы, Юрий Михайлович! Это ж мука, это не улыбка…
Открыв дверь в приемную Президента, Лужков оглянулся: Чубайс все еще стоял в коридоре, и они опять встретились глаза в глаза.