Гайдар приехал на съезд за минуту до начала, когда все министры были уже в сборе. «Выглядит на троечку», — подумал Чубайс. И.о. премьера перехватил его взгляд, попробовал улыбнуться, но в этой улыбке было сейчас что-то жалкое. Глаза сразу соскользнули куда-то вниз… — и в этот момент всех министров торжественно пригласили в зрительный зал.
…Они шли нехотя, будто на казнь. Граждане города Кале! Зал пенился и бурлил, как море перед бурей, вице-премьеры и министры демонстрировали оптимизм и улыбались телекамерам: вентиляция в зале не работала, накрылась в первый же день, возмущенному Ельцину объяснили, что система вентиляции — древняя, с войны не менялась, но это не так — последний капремонт Кручина, управделами ЦУ делал в этом зале два года назад.
Гайдар тоже улыбался, но выглядел удручающе. Подошел Шумейко:
— Как отец, Егор?
Шумейко был намного выше Гайдара и смотрелся рядом с ним неуклюже.
Тимур Аркадьевич Гайдар не выдержал «крестового похода» против своего сына («Фамилия оплевана, Егорушка…») и — запил.
Если Тимур Аркадьевич пил, то подолгу и доходил до полного скотства. Журналисты схватили Тимура Аркадьевича в Центральном доме литераторов не в самую лучшую для него минуту: из запоя он вышел, но говорил плохо, с трудом (третий день «завязки» — он же самый тяжелый; человека так «подрубает», что можно умереть). — Там, в ЦДЛ, на какой-то секции обсуждалась — в этот день — статья Андрея Мальгина в «Курантах» о красном командире Аркадии Голикове. Мало кто знал, что в 1921-м комотряда Голикова выгнали из рядов РККА за жуткие зверства: ударом сапога в спину комотряда с наслаждением топил священников в Соленом озере близ Абакана, сбрасывал женщин с грудничками на руках в глубокую пропасть у Зеленой Балки… — сколько он всего натворил, будущий детский писатель и главный идеолог молодежных движений.
За массовые, не оправданные хоть чем-нибудь убийства людей будущего писателя отправили — под конвоем — в психиатрическую лечебницу в Абакан.
Увидев Тимура Аркадьевича, газетчики прилепились с расспросами. И он сорвался. Он кричал, что статья в «Курантах», как и опубликованные страницы из дневника Аркадия Петровича с описанием его ночных кошмаров («сошлись люди, убитые мною в юности…»), это все политическая провокация против его сына и т. д. и т. п.
— Как отец, Егор Тимурович? — повтори Шумейко.
— Родители успокоились… — причмокнул губами Гайдар. — Видят, я служу обществу.
Зал волновался, министры расселись, но тут же встали: вошел Президент.
Чубайс взял Шумейко за локоть, протянул ему записку и кивнул: Гайдару!
Председательствовал Филатов, предоставивший слово депутату Исакову.
Противный парень этот Исаков, но краснобай, неплохо греет уши:
— Уже год правительство осуществляет неведомую, никем не утвержденную экономическую программу…
— Основные положения этой программы доложены не Верховному Совету, не съезду, не народам России, а Международному валютному фонду. В их меморандуме этому органу…
— В работе правительства нет элементарного порядка: первый зам. Министра юстиции Варов был назначен на свой пост без ведома министра юстиции; сначала об этом назначении узнали делегаты съезда, потом сам Варов…
— Соглашение об уничтожении оружия, подписанное Президентом в Вашингтоне, не было согласовано с министром обороны и должностными лицами МИДа…
— По мнению Гайдара, в рыночной экономике нет понятия «спекуляция», поэтому спекуляция безнаказанно вылезла сейчас на улицы всех городов России, особенно — у автобусных остановок, в крупных городах — у станций метро…
Гайдар развернул записку.
«Пообедаем?.. «Националы)?» — Чубайс расписался и фломастером начертил маленького человечка с большим вопросом в глазах.
Гайдар расплылся в улыбке:
— Конечно…
А дышать правда нечем. Неужели так будет всю неделю?
Хасбулатов повернул к себе микрофон:
— Коллега Исаков, коллега Исаков… присядьте уже, та-ак вот… вы давно за регламентом… — Микрофон Исакову отключили, но он что-то все еще говорил. — Я вот о чем, уважаемые депутаты… — Хасбулатов в самом деле напоминал сейчас Вицина в «Джентльменах удачи»: хриплый, серый, не на шутку измученный человек со скрытой истерикой в каждом слове. — Если бы нашему съезду удалось завершить работу в ближайшие выходные, это… та-ак вот… был бы успех. Для этого надо избегать каких-то ненужных нам дискуссий…
— Руслан Имранович, Руслан Имранович!..
Задыхаясь, по залу бежал бородатый человек маленького роста с перевязанной, как при зубной боли, головой и пятном крови на белоснежных бинтах.
Пятно крови росло на глазах.
— Депутат Павлов? — узнал его Хасбулатов.
— Включите микрофон! Включите микрофон, — надрывался депутат Павлов. — Немедленно!
Хасбулатов уже знал, доложили: Кутафью башню окружили пенсионеры, человек 100–150, и не давали депутатам пройти в Кремль.
«Мы живем хуже всех народов!» — кричали старики. Они были недовольны всем сразу: Гайдаром, тем, как работает съезд (особенно — докладом Ельцина, потому что Ельцин ни слова не сказал о пенсионерах), они требовали дать трибуну Зюганову и Руцкому, потому что «они за людей»…
Милиция потеснила стариков, были поставлены железные заграждения, но депутат Павлов, как настоящий коммунист, хотел что-то старикам разъяснить: коммунисты обожали «хождение в народ»… И тут одна бабушка, сжав в руке авоську с бутылкой кефира, прицельно саданула депутата Павлова по лысине.
Не разобралась, кто есть кто. А ведь могла и убить — бутылкой-то!
— Лужкова! — кричал Павлов. — Я требую на трибуну Лужкова! Руслан Имранович, пусть Лужков объяснит, почему московские власти не в состоянии защитить депутатов!..
— Лужкова? — не расслышал Хасбулатов.
— Да, — орал Павлов. — Немедленно!
— А Лужков в зале?
Артур Чилингаров, один из заместителей Хасбулатова, что-то шептал ему на ухо.
— Юрий Михайлович, вы тут? Ну так идите и объясните, — приказал Хасбулатов, — почему уважаемый депутат… та-ак вот… стоит перед нами весь в крови. На трибуну, на трибуну давайте… и поспешите, пожалуйста…
Лужков быстро и уверенно шел к микрофонам. Его встречал Чилингаров, загородив собой депутата Павлова, — еще секунда, казалось, и он кинется на мэра Москвы с кулаками.
— Позор! — кричал кто-то из зала.
Лужков живо представлял себе старушку с авоськой и еле сдерживал смех.
— Уважаемые депутаты! — начал Лужков. — Режим обеспечения нормальной работы съезда народных депутатов — первоочередная задача столичных властей и всех наших специальных служб, прежде всего — органов внутренних дел и кремлевской охраны. Но я хотел бы обратиться и к самим депутатам: пожалуйста, вежливо и достойно ведите себя по отношению к москвичам, особенно — ветеранам…
— Что… о?! — заорал Павлов. — Нас убивают, а Лужков тут… нотации читает?! Нам целятся в сердце!
Хасбулатов растерялся, Ельцин растерялся еще больше.
— К черту такого мэра, — вопил депутат Павлов. — Съезд! Предлагаю! Лужкова прямо сейчас — в отставку! Голосуем! Руслан Имранович! По ведению! Ставьте на голосование: соответствует ли работа мэра Лужкова тем нормам, которые…
Так легко, так заразительно Лужков, наверное, никогда не смеялся.
— А чему… та-ак вот… Юрий Михайлович, вы радуетесь, я не понял, — удивился Хасбулатов. — Вы видите настрой большинства депутатов…
— Вижу, Руслан Имранович! Потому и смеюсь.
— Над кем?! Над кем вы смеетесь? — возмутился Хасбулатов. — Над съездом? Или над депутатом Павловым, который кровью здесь истекает? У трибуны?..
— Уважаемый Руслан Имранович! — начал Лужков. — Депутат Павлов, избитый бабушкой, вызывает… вы правы, чувство глубокой жалости… И к старушкам он больше не подойдет. А радуюсь я тому, что избирал меня не съезд, а москвичи, так что отправить мэра Москвы в отставку у съезда не получится: руки коротки!
Лужков легко сошел с трибуны, и к нему тут же присоединился Чилингаров:
— Юра, тикаем, — шептал он. — Руслан просил аккуратно тебя вывести…
— Старушка, старушка, — бормотал Чилингаров. — Имя твое неизвестно, подвиг твой… — слушай, это Михалков, говорят, сочинил, не знаешь?..
— Знаю, — кивнул Лужков. — Он.
Хасбулатов развернул к себе микрофоны:
— Съезд продолжает работать, друзья. При регистрации нас было более тысячи человек. А сейчас 861. Где другие? Куда делись? Может, их тоже старушки обидели?.. Я предлагаю: давайте мы прямо сейчас послушаем отчет председателя правительства. — Согласны? Да… не шумите вы, я ж только советуюсь! А? Не слышу… Депутат Павлов, не стойте здесь как истукан, вернитесь уже на место, на вас больно смотреть… — Так что по финалу, друзья, ориентироваться надо на воскресенье и целесообразно обсуждать оба доклада сразу: Хасбулатова и Гайдара.
В сравнении, так сказать…
В зале началась перебранка, но все понимали, что Хасбулатов сейчас продавит свое решение; он напоминал удава, железным кольцом обхватившего микрофон.
В своем кругу, среди доверенных, Хасбулатов называл съезд «советом рачьих, собачьих и курячьих депутатов» — цитировал Бориса Савенкова, авантюриста.
— Вот я и предлагаю, коллеги: надо поскорее заслушать отчет правительства. И — сразу начнем полемику… А? — Хасбулатов улыбался и делал вид, что его волнует каждое возражение. — … Я не ухожу в сторону, депутат Перуанский… я просто предлагаю: дадим слово Егору Тимуровичу и — сразу — депутатам. Вон, коллега Исаков. Он же говорил у нас только о Гайдаре, а это нерационально, Гайдар еще не выступал… Короче, так: в соответствии с регламентом ставлю на голосование предложение Председателя Верховного Совета немедленно предоставить слово Егору Тимуровичу.
Электронная группа, не спите… запускайте машину. Прошу голосовать, коллеги… Идет голосование… Прошу не отвлекаться, запущено голосование…
Шумейко удивленно взглянул на Анатолия Борисовича.
— Поворотик.
— И не последний… — вздохнул Чубайс.
Не сговариваясь, они оба посмотрели на Ельцина. Ни один мускул не дрогнул сейчас на его лице. Красивый человек! — подумал Чубайс. — Лицо Ельцина — это действительно событие. Если бы Ельцин выглядел так, как Полозков или Прокофьев, чьи лица — это большие, распухшие бородавки, кто бы Ельцина избрал?
Гайдар вытащил из портфеля папку с докладом. Он тоскливо глядел по сторонам, и Чубайс подумал, что Гайдар в эту минуту как бы прощается с залом… вот, мол, финал, сегодня — последний день премьерства, ибо у всех депутатов, почти у всех, глаза, как у голодных собак.
«Се тот день, се тотчас…» — прошептал Гайдар, взглянув на Шумейко.
— С богом, Егор Тимурович… — кивнул он.
Недалеко от Гайдара, в проходе, сидел депутат в красном пиджаке. Его не интересовало, как всех, что происходит там, на сцене, он смотрел только на Гайдара и злился. Гайдар старался не смотреть в его сторону, но взгляд был такой злобный, что Гайдар чувствовал его даже кожей.
Руслан Имранович внимательно смотрел на табло.
— «За» доклад Гайдара 785 человек, уважаемые делегаты. «Против» 24. «Воздержалось» 13. Слово предоставляется исполняющему обязанности председателя правительства Гайдару Егору Тимуровичу…
Гайдар быстро, уверенно шел к трибуне.
Депутат в красном пиджаке вскочил и бросился ему навстречу.
«Сейчас ударит…» — подумал Гайдар.
Он беспомощно остановился.
— Простите, автограф… можно? — спросил депутат в красном пиджаке.
И протянул ему свой блокнот.
Гайдар опешил:
— Давай!
Гайдар встал на трибуну, настроил микрофоны и начал говорить, напряженно всматриваясь в зал.
— Уважаемые делегаты! Чуть больше года назад приступило к работе наше правительство. С самого начала мы представляли себе, какой огромный груз ответственности ложится на наши плечи. Можно сколько угодно изучать чужой опыт, строить теоретические модели, проводить социологические исследования, изучать болевые точки экономики, но, пока не начнутся реальные преобразования, никто не скажет, как отреагирует огромная, не знавшая (в трех поколениях] рынка страна на принципиально новый механизм социально-экономического регулирования, не произойдут ли сбои в основных системах жизнеобеспечения, не возникнут ли неконтролируемые социальные конфликты в сверхмилитаризованном, начиненном ядерным оружием государстве…
Ельцин справился наконец с наушником, который все время вылетал у него из уха, и с любовьюсмотрел на Гайдара.
Услышав о ядерном оружии, Хасбулатов насторожился. «Как же он ненавидит ядерное оружие…» — подумал Хасбулатов о Гайдаре.
— Страх перед этой ответственностью, — энергично говорил Гайдар, — сковал энергию последних союзных правительств и привел к краху Советского Союза. А бесконечные дискуссии о том, с чего лучше начинать — с приватизации или либерализации, закончились тем, что за полгода разговоров, к 1 января 92-го, в Российской Федерации было приватизировано всего 107 магазинов, 58 столовых и ресторанов, 36 предприятий службы быта…
Зал затих: Гайдара слушали.
— Именно в этой ситуации, — уверенно продолжал и.о. премьер-министра, — когда все мы устали от пустых разговоров о реформах, когда всем было ясно, что старая система совершенно не работает и разваливается на глазах, Борис Николаевич Ельцин твердо взял на себя ответственность за то, чтобы практически начать реформы…
Чубайс любовался Гайдаром: он говорил так резко, словно вколачивал гвозди в стену.
— Мы могли бы и дальше, друзья, заниматься приятными дискуссиями о том, в какой последовательности надо осуществлять сегодня экономические реформы, но, получив в руки рычаги управления, мы — Гайдар вдруг на секунду остановился: «получив в руки рычаги управления» — некрасиво сказано, коряво… не выправлен доклад, совершенно не выправлен, так бывает, когда правишь текст быстро и на коленке, — положили в основу своей работы простой принцип. Если старая система не работает, значит надо все сделать для того, чтобы побыстрее запустить рыночные механизмы.
Гайдар осторожно взял стакан с водой и сделал глоток.
— Да, эти механизмы несовершенны, — начал он. — Но производство начинает потихоньку откликаться на изменяющийся народный спрос. Директора предприятий стали заботиться о проблемах сбыта, а заботы людей о приобретении продуктов сейчас отходят на второй план…
Чубайс поймал себя на мысли, что здесь, в этом зале, Гайдар сейчас — сильнее всех. И говорит он так, будто страну за грудки держит, хотя он, между прочим, голову положил на эту плаху… нет, молодец, действительно молодец… он, похоже, даже кайф ловит от того, сколько у него сейчас врагов и что в их руках его голова — а ну как не получится ее задушить?
— Вы помните, господа делегаты… вы… вы, конечно же, помните тональность дискуссий осенью прошлого года, — наступал Гайдар. — Речь тогда шла об угрозе массового голода, паралича транспортных систем, о развале государства и общества…
— И это при урожае в 100 миллионов?! — выкрикнул вдруг кто-то в первых рядах. — Ты, Гайдар, либо шайкой прикройся, либо крестик сними…
Ельцин удивленно поднял брови, но Гайдар упрямо шел вперед, сбивая раздавшийся в зале смех своим энергичным напором.
— И ничего не случилось, друзья! Угроза голода и холода уже не стоит! Магазины сейчас забиты товарами! В Россию пришел реальный импорт, и тяжелейший период адаптации к реформам заканчивается без крупных социальных катаклизмов. Парадоксально, но факт: а 10 месяцев тяжелейших реформ потери времени от забастовок сократились в 6 раз! Труднее стало выводить людей на улицы, товарищ Зюганов… — Гайдар оторвался от текста и поискал Зюганова в зале глазами, — не даст мне соврать! Почему, когда немцы брали — один за другим — наши города, бойцы Красной армии не перебили генералов и комиссаров, допустивших Гитлера аж до Москвы, и не сдавались колоннами на милость победителя? Почему в блокадном Ленинграде не было массового восстания — людей, обреченных на смерть? Так и сегодня, друзья: если в апреле 92-го мы имели 152 забастовки и 154 тысяч участников, то в октябре на улицах и площадях бастовали лишь три тысячи человек.
Это значит, — наступал Гайдар, — что при всей тяжести нахлынувших на страну преобразований наш народ оказался гораздо прозорливее, чем считали многие, не слишком уважающие этот народ политики!
Все люди России понимают сегодня необходимость преобразований, хотя мы все-таки чуть отстаем сейчас от выполнения заданий по программе приватизации на 92-й. До конца года, друзья, будет приватизировано еще 40 тысяч предприятий, — пообещал Гайдар, оторвавшись от текста доклада. — То есть делаются реальные шаги к многосекторной экономике. Мы были вынуждены начать реформы с нулевыми валютными резервами и с обязательством выплатить в 92-м около 20 миллиардов долларов задолженностей, на обслуживание которых денег не было совершенно. Но правительству удалось добиться отсрочки этих выплат и привлечь еще 14 миллиардов долларов кредитов, профинансировав таким образом весь критический импорт и прежде всего — импорт зерна, импорт медикаментов.
Да… мы были на грани, господа! Если бы, — Гайдар вдруг расплылся в улыбке… — и если бы у нас не было этих миллиардов, голод весной 92-го был бы абсолютной реальностью!
Он ждал, что ему сейчас зааплодируют, и один-два хлопка действительно были. Обсуждая проект доклада, Шумейко говорил, что съезд гневно взорвется, услышав о «40 тысячах», он предлагал эту детальубрать из доклада, но Шумейко ошибся: Гайдар по-прежнему подкупал своей энергией, пронесло…
— Небольшие неудачи… — продолжал Гайдар, — настигли нас в области укрепления рубля. Темпы увеличения денежной массы в течение первых месяцев росли медленно, но в июне произошло заметное ослабление кредитно-денежной политики и темпы роста денежной массы сразу взметнулись аж до небес…
Гайдар выдержал паузу и вдруг резко повернулся к Хасбулатову:
— Это сразу сказалось, Руслан Имранович, на курсе доллара к рублю. Я не хотел бы сейчас… — усмехнулся он, — углубляться в историю, кто был инициатором государственного кредитования предприятий в таком объеме…
Хасбулатов, что-то тихо обсуждавший с Чилингаровым, резко повернул к себе микрофон:
— А я напомню, что творилось в стране, Егор Тимурович! Хотите? Пожалуйста! Если бы Верховный Совет тогда не вмешался, то уже к июлю… та-ак вот… было бы еще 6 миллионов безработных. И они бы перевернули страну. Разве Верховный Совет, господа, мог остаться в стороне?.. Поддержите, коллеги!
Зал недовольно загудел. Депутаты не любили, когда им «ставят на вид». Россия, настоящая, коренная Россия была в этом зале представлена совсем неплохо: много ученых, врачей, писателей и видных журналистов, но Гайдара поддерживали только те, кто оголтело поддерживал Ельцина, режим «не пойми какой».
— Можно, конечно… — кривился Хасбулатов, — называть такую кредитно-денежную политику «реформами»… но смерть, коллеги, от этого не перестает быть смертью. А она сейчас растет, растет, растет…
Из зала шли неприятные выкрики, но Гайдар уже никого не слушал:
— Я напоминаю, господа! Позиция Верховного Совета сразу отразилась на курсе рубля к доллару. Итон: всплеск цен по всей стране!
И что?.. — он попробовал опять улыбнуться. — Кто за это ответил?
Депутаты кричали, как голодные чайки над морем, и топали ногами; Хасбулатов громко объяснял Ельцину, что призывать к порядку сейчас бессмысленно!
— Я скажу, — вдруг надменно произнес Гайдар. — Я скажу, кто ответил!
Он мгновенно заставил всех — всех! — себя услышать, хотя был сейчас как под пулями.
— Ответил Президент, господа. Лично… Борис Николаевич. И правительство. Стандартные проблемы, связанные с медленной адаптацией государственных предприятий к новым рыночным условиям, дополнены и резко усилены сейчас произошедшим существенным замедлением расчетов в народном хозяйстве. Реальность в том, коллеги, что государственная собственность в рамках системы правового регулирования по-прежнему неуправляема… — не отрываясь от текста, Гайдар взял стакан с водой, сделал несколько жадных глотков и поставил стакан обратно на кафедру, на самый край.
— Поправить эту ситуацию, — выкрикивал Гайдар, — мы можем только вместе с Верховным Советом! Нам придется реально ограничить права директоров и коллективов тех предприятий, которые по-прежнему являются государственной собственностью… В проекте программы приватизации на 93-й год мы даем регионам право взимать дополнительные муниципальные налоги с тех предприятий, которые наиболее активно сбрасывают с себя сейчас социальную сферу.
Кроме того, коллеги, правительство просчиталось в оценке сезонных факторов российской экономики. Мы были вынуждены перейти на быстрое увеличение кредитования сельского хозяйства и широкомасштабную выдачу льготных кредитов. Так произошла дестабилизация народного хозяйства, когда нам пришлось…
Вдруг раздался пронзительный крик:
— Скажи правду, Егор! Твоя ребятня… министры… русское поле только в кино видели! Просо от зерна не отличают… вот и просрали всё за милую душу…
Раздались громовые аплодисменты.
Невероятно, но факт: Ельцин тоже смеялся. Может быть, он что-то не понял или не расслышал?
— Определенные просчеты, — осторожно начал Гайдар, — были д-допущены в сфере внешнеэкономического урегулирования… — Он чуть заикался. — Мы так и не смогли… отработать действенные м-ме-ханизмы… компенсации валюты. Слишком часто м-меняли механизмы регулирования, слишком далеко пошли по пути расширения прав экспортеров в области сырьевых товаров и в-вместе с тем не сформировали систему государственной поддержки экспорта продукции высокой степени обработки…
Его никто не слушал. Аудитория, потерянная на минуту, может быть потеряна навсегда. А тут вдругвыяснилось, что и слушать-то некого, с трибуны летят просто слова и фразы, жизни в них нет.
Гайдар нервничал.
— Докладываю съезду! — выкрикнул он. — В результате ослабления кредитно-денежной политики мы вышли на уровень инфляции, соответствующей 25 % в месяц. Это предельно близко к технической границе гиперинфляции, когда происходит резкое ускорение обращения денег, нерегулируемое бегство от них с фатальными последствиями для экономики и целостности государства. Но мы могли бы привести и другие цифры, свидетельствующие о слабых, но все же, позитивных сдвигах, происходящих сейчас в экономике! Скажем, производство видеомагнитофонов. В ноябре оно выросло в 2,1 раза, телевизоры подросли на 35 %. Производство посуды увеличилось в 3 раза, а производство стиральных машин — на 28 %…
— Посуда — это здорово! — крикнул то-то из зала. — Молодец!
— Эти цифры, — сообщил Гайдар, облизав губы, — я получил буквально вчера. Так как же все-таки стабилизировать ситуацию, заложив основы оздоровления экономики?
— Как? — закричал депутат Павлов. — В отставку! И оздоровим! Обыкновенный губошлеп!
Гайдар оторвался от доклада, поднял глаза:
— У правительства есть ответ на этот вопрос.
Ему показалось, что его сейчас сгонят со свистом.
— Секта! — кричал Павлов. — Фанатики! Смерть принесли…
— Так… тихо в зале, — просил Хасбулатов. — Депутат Павлов, вы уже выздоравливаете? С головой все в порядке? Не мешайте тогда Егору Тимуровичу, он и так волну…
— …чуть живой… — бросил кто-то из первых рядов.
— Во вчерашнем выступлении, — бормотал Гайдар, — Руслан Имранович сформулировал диагноз альтернатив, стоящих перед страной! Есть две базовые модели развития общества: монетаристская, то есть американская модель, и социально ориентированная — европейская. По образцу Швеции. Нам надо выбрать, в каком обществе мы будем жить: в скандинавском или американском…
Депутаты, человек пятьдесят, не меньше, старались особенно — они вопили, пытаясь перекричать друг друга:
— Что?.. Что, Гайдар?!
Гайдар съежился.
— И исходя из этого, — докрикивал он с какой-то жадной настороженностью, — строить экономическую политику в России. Попробуем наложить эту дихотомию на те практические вопросы, по которым у нас существуют сейчас разногласия с Верховным Советом…
«Это конец, — подумал Чубайс. — Теперь точно отставка…» Из зала выходили даже сторонники.
Ельцин не расслышал, что сказал Гайдар: переспрашивал у Филатова.
— Про-о-шу не шуметь, та-ак-вот, — встревожился Хасбулатов. — Не надо выкриков, друзья… некрасиво это. Мы же ставим крупные проблемы… На все вопросы Егор Тимурович ответит позже, когда мы перейдем к обсуждению доклада. — Комиссия по регламенту… я правильно говорю? А вы продолжайте уже, Егор Тимурович, не молчите! Трудно говорится понимаю… когда выкрики…
К Чубайсу нагнулся Шумейко:
— Толя, валить надо… пока не поздно. Обидеться, что Егору не дают говорить.
— Уерен?.. — прошептал Чубайс.
— Без вариантов. И виноват будет Хае: не справился с публикой.
— Пишу шефу, — кивнул Чубайс. — Уйдем вместе с ним.
В третьем ряду неожиданно поднялся Зюганов:
— А по какой модели идет Китай? — вдруг громко спросил он. — Американской или скандинавской?
Гайдар сник:
— Преступное промедление с проведением экономических реформ тянет нашу страну в пучину слаборазвитости, — договаривал он. — Сорваться с этой тропинки — элементарно, если не начнется созидательная и ответственная работа всех органов власти Российской Федерации. Спасибо!..
Он сложил все свои странички обратно в папку, допил воду из стакана и тяжело сошел с трибуны.
Раздались неуверенные аплодисменты и сразу смолкли, будто обрезало. Шумейко хотел обнять Гайдара, но Гайдар отстранился: пот лил с него ручьем, он измученно жал министрам руки и очень хотел, чтобы Хасбулатов объявил сейчас перерыв.
«Год работы, а где результаты? — думал Чубайс. — Производство видеомагнитофонов — результат?» Доклад Гайдара дважды обсуждался кабинетом и никому не казался таким убогим.
«Напиться, что ли?.. — подумал Чубайс. — Шумейко сегодня точно напьется…»
Все как-то забыли о Ельцине, никто не смотрел в его сторону: он сидел какой-то побитый, несчастный, явно растерянный и даже дышал сейчас тяжело…