А ворон теперь правда до черта, особенно в Кремле. И ведь озверели, падалыцики! Просто озверели — нынче, зимой, в морозы особенно — кидаются даже на маленьких детей. Когда в Москве было что-либо подобное?
Эх, что спрашивать — а когда было так, чтобы инфляция за год — 2 600 %? И что тогда удивляться, что за всю историю Советского Союза, тем более России, прежней России, никогда не было таких [диких и часто совершенно необъяснимых) убийств «на бытовой почве», как в 92-м?
Вслед за криминальной журналистикой быстро вырастала — сейчас — и судебная психиатрия. Даже в безжалостные 20-е, когда Ленин изо дня в день кричал на митингах, что рабочий класс должен «поощрять энергию и массовидность террора» («массовидность» — слово-то какое изобрел Владимир Ильич!), даже в 20-е люди все-таки как-то помогали друг другу. В Москве скончалась Анастасия Георгиевская, народная артистка СССР, актриса Московского Художественного театра им. Горького, больше известного в народе как «театр Татьяны Дорониной». В «Господах Головлевых» (последняя актерская работа Анастасии Павловны) именно Георгиевская, ее Арина Петровна, похожая на злую черную птицу, была в центре спектакля: такой оказалась сила актерской игры, хотя Смоктуновский в роли Иудушки играл в каких-то сценах просто бесподобно.
В квартире, на полу, труп Георгиевской пролежал почти две недели: обширный инфаркт. Вскрытие показало: актриса была жива еще несколько дней, но она так и не сумела дотянуться до телефона — силы ушли. В последние годы Георгиевская жила очень одиноко. Из всех друзей — только собака. И никто в родном театре не вспомнил о народной артистке СССР: а где великая? Почему не звонит? Почему не приходит?
Время нынче такое: каждый сейчас думает только о себе.
Георгиевская отдала МХАТу почти 60 лет своей жизни.
Россия упрямо, тупо, сама того не понимая, вставала на американские рельсы, а в Америке люди редко навещают друг друга в гостях.
Когда мхатовцы (покойная сорвала репетицию) вспомнили наконец о Георгиевской, сначала не дозвонились, потом — не достучались, взломали дверь… — навстречу им вылетела обезумевшая от голода собака. Все эти дни и ночи овчарка Георгиевской питалась только трупом своей хозяйки: выгрызла грудину, съела нос, глаза, а живот распотрошила «на органы»…
Прежде, при царе-батюшке, если какой-то «чужой» человек застрелился бы, не приведи Господь, «меж высоких хлебов», то есть беда в той деревне «приключилася страшная», какой здесь «не видали вовек», — да, о них слагали песни и оплакивали всем миром.
Выдающийся журналист (и тоже, кстати, очень одинокий человек) Эдвин Поляновский написал о смерти Георгиевской полосную статью.
В «Известиях». Статья прошла незамеченной.
Когда-то об убийстве старухи-процентщицы спорила вся читающая Россия. Сейчас читающая Россия — отходила: когда и в литературе, и в искусстве (вообще — кругом) одна ерунда, когда все имитируется, когда нынешний МХАТ имитирует настоящий МХАТ, а нынешний Малый — настоящий Малый, на что, спрашивается, надеяться, то ждать?
Якубовский тосковал. Вот уже пятый день, как он сидит в Кремле, в апартаментах Великих князей. С утра до ночи слоняется — в одних трусах — из угла в угол, из комнаты в комнату, с этажа на этаж…
Лень одеваться, все равно никто не придет! Зачем же время тратить: бриться, чистить зубы, одеваться?..
Однажды в какой-то газете был опубликован нехитрый расчет: в среднем каждый мужчина тратит 20–25 лет на сон. Два года жизни уходит на чистку зубов. Три года, чтобы побриться. А сколько времени отнимает дефекация?
В Торонто от тоски хотелось выть. Здесь, в Кремле, очень хочется застрелиться.
На воздух, хотя бы во двор, Якубовского не выпускали. Из-за съезда в Кремле повышенные меры безопасности. Здесь (даже здесь!), в «застенке», Руцкому многие симпатизируют, это факт: полотеры, подавальщицы, разнорабочие… Разумеется, с Якубовским нужна полна конфиденциальность: бывший «представитель правительства в информационных и специальных службах России», вдруг сбежавший — от греха подальше — в Канаду, скрывается сейчас… в Кремле.
От кого? Что он делает в апартаментах Великих князей?
Баранников убежден: после торжественной встречи во «Внуково» Коржаков спрячет Якубовского именно в Кремле. Правда «источник» Лубянки в Кремлевском полку так и не сумел — пока — проверить это «агентурное донесение».
Баранников внимательно следил за Коржаковым, но Коржаков — сложный «объект»; Коржаков был намного хитрее вчерашнего мента! Сейчас Виктор Павлович каждый день висел у Степанкова на трубке. Они давно, еще весной, обзавелись «мотороллами» и номера меняли почти каждый день.
Баранников никогда и никому не доверял. Особенно — генералу Старовойтову, начальнику Агентства правительственной связи и информации, формально — своему подчиненному. При желании Старовойтов мог слушать кого угодно, даже Ельцина. Тем более — Хасбулатова, Руцкого, Баранникова, хотя все их телефоны, разумеется, имели «защиту».
Кто сейчас сильнее: Ельцин или Коржаков?
Через Татьяну, дочь Президента, Чубайс, ее новый любовник, внушал Ельцину мысль, что Коржаков сам хочет стать Президентом Российской Федерации.
Лучше уж зайти далеко, чем не дойти вовсе! Скажи мне, кто твой денщик, и я скажу, кто ты…
— Валя, дай ордер! — кричал Баранников. — Ты — Генеральный? Или… кто?!
Степанков дрожал как осиновый лист.
— Я уже выдал… За переход границы.
Виктор Павлович аж заходился — от гнева.
— Какая разница, бл! Про границу забудь! Там — двадцать человек, и у всех отметки! На… этого дай! На еврея!..
Баранников следил за Коржаковым, а Коржаков, его люди ежечасно «пасли» Баранникова. Только поэтому, кстати, Якубовский, вся их компания, спокойно перешли (в присутствии Баранникова) государственную границу Российской Федерации, хотя некто Мусич, следователь Лубянки, уже возбудил — по санкции Степанкова — уголовное дело и позвонил, когда Караулов был еще в самолете, ему домой, на Делегатскую наорал на Наташу:
— Передайте… вашему, чтоб был в 9 утра у меня на допросе!
— Что случилось? — испугалась Наташа.
— Из газет узнаете, — отрезал «гражданин следователь» и бросил трубку.
Похоже, они, эти парни, до сих пор гордятся, что был — когда-то — 37-й!
Барсуков так вдохновил Караулова, что поутру Караулов сам нашел — по телефону — Мусича.
— За хамство извинитесь, господин следователь. Перед моей женой.
Мусич еще не знал, что Коржаков и Барсуков перехитрили Баранникова.
— Чего-о?
— Того! — завопил Караулов.
— Знаешь, парень…
— Знаю, — отрезал Караулов. — Жаль, господин следователь, что я знаю, а вы — ни черта не знаете! Придется вас просветить. Чтоб государство не позорили!
В Архангельском, где — до Осенней — жили почти все руководители новой России, Баранников выбрал для себя дачу Крупской. Большой дом, очень большой бассейн (Крупская любила плавать). Баранников тоже любил плавать. А еще он любил шашлыки. Ельцин хотел, чтобы Коржаков жил вместе с ним, в одном доме (его особняк, бывшие владения Троцкого, был построен на две семьи). Тогда, в 91-м, все хотели жить рядом с Ельциным, больше всех Бурбулис и Шахрай, но Коржаков, который терпеть не мог избалованных внуков Ельцина (они постоянно просились «к дяде Саше», и Наина Иосифовна «сплавляла» их с удовольствием), — так вот: Коржаков убедил Ельцина, что будет лучше «для дела», если он понаблюдает за «Крупской»: КГБ как-никак!
Наташа возмущалась:
— А где дело-то? Уголовное. Мусич сказал: есть уголовное дело!
— И что?..
— Куда делось?
— Дура ты, — важничал Караулов. — Уголовные дела в России возбуждаются не по закону, а по настроению!..
Степанков не скрывал, что он хотел бы перебраться в совет директоров «Пермских моторов», поближе, так сказать, к «настоящим», главное — официальным деньгам, но на «моторы» зашел «Боинг», а зачем «Боингу» Степанков? Да и «моторы» — тоже!
— Ты идиот, Валя? — удивлялся Баранников.
— Идиот… — уныло соглашался Степанков…
Четыре года назад он был — всего лишь — прокурором в Перми. А отметился тем, что услышал Горбачева, метнулся в депутаты, переехал в Москву и на всех столичных митингах был «при микрофонах».
— Считаешь, этот… отсосиновик, эта рвань подзаборная… в говно тебя не макнет?!
— …Ну…
— …Т-такое драчилово будет!..
Степанков не возражал:
— …Это да…
— Ты… ты вообще п-по-нимаешь, бл…, что он в Кремле… в этом сраном… делает? Точнее — пишет! И как он всех отпузырит?!
Степанков с удовольствием выдал бы ордер на арест Якубовского, но кто, черт возьми, продвигал этого гада в правительство? В проекте Указа стояли визы: Шумейко, Баранников, Примаков, Степанков, Старовойтов, Кокошин… И он, Степанков, тоже завизировал этот Указ! А подписал Президент…
Все по закону, выходит?
…Ледяная наглость шефа Лубянки действовала на Степанкова ободряюще. И не факт, конечно, что Ельцин сдаст сейчас Баранникова. Подумаешь, коррупция! Счета жен! — Ельцин любил Баранникова и все ему прощал. И не удивился (может, вида не подал?), когда удивилась Наина Иосифовна и поделилась подозрениями: какие бриллианты у жены Баранникова, на каждом пальце — по два карата!..
Самое главное: Ельцин простил Виктору Павловичу свой позор в Сеуле, когда Ро Де У Президент Южной Кореи, получил от Ельцина «черный ящик» южнокорейского «Боинга», сбитого над акваторией Советского Союза в ночь на 1 сентября 1983 года. В 88-м Баранников — обычный мент, полковник. А сейчас, в 92-м, уже генерал армии. Ельцин знал его по Карабаху, но сблизились они в январе 91-го: Ельцин был уверен, что Виктор Павлович спас ему жизнь.
Мог ли Горбачев решиться на убийство Ельцина? Но он же решился на Тбилиси, Баку и Прибалтику… Баранников и Скоков, в тандеме, убедили Президента России: самолет, на котором Ельцин собирается вернуться из Вильнюса в Москву, будет взорван. Как только поднимется в небо.
Можно, конечно, перенести вылет, но опасность все равно будет…
Коржаков поднял Баранникова и Скокова на смех, но в Москву они возвращались на автомобилях.
Эти гонки — в ночи — непонятно от кого, Ельцин запомнит на всю жизнь…
Комендант Кремля был абсолютно уверен, что из-за Якубовского у них с Коржаковым будут одни проблемы. Якубовский — это «отложенный взрыв», натура у него такая, жизнь научила Барсукова все ставить под сомнение, там, где евреи или хохлы, — особенно.
— Может, рассчитаем? — приставал он к Барсукову.
— А Караулова куда?.. — не понимал Коржаков.
— Куда-куда… К праотцам! Туда же!
— Ты знал, что Караулов при Советской власти в тюрьме сидел? За спекуляцию театральными билетами?
— Вот! — обрадовался Барсуков. — Уголовник. А смерть уголовника всегда кому-то нужна!..
Про тюрьму придумал Юмашев, конечно, больше некому. Но Караулов сам виноват: это он познакомил Юмашева с будущим Президентом Российской Федерации. В тот год — год октябрьского пленума — журналисты, кроме прибалтийских ребят, обходили Ельцина стороной. Сам Ельцин был чернее тучи, пил беспробудно и пытался покончить с собой. После бесед Караулова с Ельциным в «Театральной жизни» Лев Суханов, его помощник, всячески «зазывал» Караулова поработать с Ельциным над его мемуарами.
Караулов тогда с ходу придумал название: «Сочинение на заданную тему», был когда-то такой фильм. (Или роман?]
Название понравилось. И Ельцин, кстати, неплохо платил. Все-таки Ельцин не был так жаден, как Горбачев. Скорее всего платил (через Суханова) издатель, книга писалась для Запада, да и кто бы издал ее в СССР? Караулов отредактировал первую главу, наброски, сделанные со слов Ельцина самим Сухановым, но заартачился: у него в работе стояли мемуары Чурбанова, и Чурбанов, семья Брежнева, были ему гораздо интереснее, чем Ельцин!
«Расшифровав» трехдневные беседы с Юрием Михайловичем, записанные на магнитофон в Нижнем Тагиле, в колонии № 13, где Чурбанов отбывал наказание только за то, что он был зятем Леонида Ильича, Караулов, вернувшись в Москву, полностью, от первого слова до последнего, написал его мемуары.
«Я расскажу все, как было…» — даже не книга, брошюра, на десять издательских листов.
Сам Чурбанов пером не владел. Большой охоты рассказывать о своих отношениях с Галиной Леонидовной у него не было. За полгода до этого Караулов специально из-за Чурбанова приезжал в Нижний Тагил. Там, в «ментовской зоне», сидели все участники «узбекского дела». Жертвы двух следователей-рецидивистов, Гдляна и Иванова: генералы Норов, Норбутаев, а еще — Инамжон Усманходжаев, бывший Первый секретарь ЦК КП Узбекистана. — Так вот: когда Караулов получил наконец (да здравствует гласность!) разрешение побывать в колонии № 13, Чурбанов тут же его отшил. Прямо с порога.
Тогда Караулов (а что оставалось?) нашел подход к майору Загоре, замполиту колонии. Как-то раз Загора даже выступил на вечере «Театральной жизни», кстати — в родном для Караулова Калининграде: рассказал о том, как Чурбанов сидит, как он сейчас «исправляется», — короче говоря, когда Караулов (по команде Загоры) снова явился в Нижний Тагил, Чурбанов встречал его уже как родного!
Загора делал с Чурбановым все, что хотел. И не только Загора…
Сначала — интервью для «Театральной жизни». Потом, когда Чурбанов уверился, что Караулов ни в чем его не обманул, они засели за мемуары.
На суде Чурбанов полностью признал свою вину. Поверил, сдуру Макарову. Думал, за «чистосердечное» ему скосят срок. — Чурбанов только здесь, в «ментовской зоне», понял, что главная задача, поставленная КГБ Макарову, посадить его в тюрьму.
— Сам понимаешь, чье решение, — развел руками Виктор Чебриков, шеф КГБ, который как-то раз, еще в Москве, в канун 9 Мая, навестил Чурбанова в тюрьме.
Чебриков принес с собой бутылку коньяка, но пить Чурбанов не стал, хотя выпить ему очень хотелось. Вежливо отказался. Он был вежливым человеком — вежливым и спокойным. Последнее это дело — пить со своим палачом!
Как же там, в кабинете у Загоры, за стаканом чая (водки — ни-ни, с Загоры бы тут же сняли погоны), как он жалел, что женился когда-то на Галине Брежневой!
— Что лучше? — спрашивал Чурбанов у Караулова. — 20 лет в семье Леонида Ильича или 7 лет лагерей?
Кому что, наверное…
Все последние годы Галина Леонидовна и Чурбанов жили порознь. Встречались они только по выходным и только на даче Леонида Ильича, изображая — перед ним — счастливую семью. За эти 7 лет от Галины Леонидовны — только две телеграммы, последняя из четырех слов. Сообщение о разводе (Галина Леонидовна подала на развод сразу после ареста Чурбанова). Четыре слова: Я с тобой развелась. Брежнева».
А он думал, Галина Леонидовна никогда не предаст!
— Слепну, — сообщил Чурбанов, когда Караулов в очередной раз приехал к нему с главами (Чурбанов подписывал каждую страницу, такой у них договор). — Так-то вот, Андрей Викторович… Врач здешний… прописал очки. А оправы нет, тут все какое-то детское, стыдно носить…
Караулов тепло относился к Чурбанову Без уважения, но тепло. Когда человек живет на этом свете достаточно долго, ему приходится испытать абсолютно все!
— Привезу из Москвы, Юрий Михайлович.
Это Игорь, сын Щелокова, «подбирал» для Галины женихов. Игоря попросил отец. Щелокова — Брежнев. Кандидатов в женихи проверяли сначала в КГБ СССР и только потом, за ужином, представляли Галине. Два человека за вечер. Чурбанов ей понравился с первого взгляда, да и Леонид Ильич хотел, чтобы его будущий зять непременно был офицером!
Интересная логика: «штатский» с Галиной не справится!
— …Не надо покупать, — остановил его Чурбанов. — Звякни Галине. У нас на антресолях есть права, в чемодане лежит, кто-то подарил…
Вернувшись в Москву, Караулов тут же позвонил Галине Леонидовне. Хоть бы она спросила, как он там, ее бывший муж, жив ли он, что у него с глазами…
— Оправа? С ума сошел? Какие антресоли? Я, бл…, на антресоли полезу? А он знает, что дел у меня по горло и мама ослепла? В суп ложкой не попадает, прислуги нет, с дачи поперли, а маму кормить надо… нет, сука, он точно рехнулся, но ты… ладно, вечером позвони, найду — значит найду!
Тройной расчет: Чурбанов мечтал о карьере, Леонид Ильич был уверен, что сейчас, когда у Галины такой красавец-муж, она наконец точно успокоится, — сколько же можно, как говорил Леонид Ильич, «скакать по циркачам»!
Ну, а Галина Брежнева надеялась, что отец теперь от нее точно отстанет, а Чурбанов ради карьеры переживет любого Буряцэ, Кио, Авдеенко и — даже! — красавца Лиепу!..
Караулов дождался вечера, потом позвонил Галине Леонидовне.
— Эт… то ты?..
— Я. Я!
— А что ты… так долго не звонил?.. Ты хочешь… моей смерти, да?..
Ну надо же: девушка — в дугу и Караулова с кем-то перепутала…
Утром Наташа пошла в ближайшую аптеку и купила оправу. Чурбанов все сразу понял:
— Пьет?
Сюда, в Нижний Тагил, Караулов действительно приезжал, как на работу, — восемь или девять раз. А Коржаков был недоволен тем, как Юмашев писал «Исповедь» (книга Ельцина называлась теперь «Исповедь на заданную тему»). — Получив за «Исповедь» отличный гонорар (тогда это были именно гонорары, не взятки — под видом гонорара), Ельцин поговаривал о новой книге, и Юмашев остерегался, что Караулов, этот самоучка, издав Чурбанова, отберет у него «кусок хлеба».
Самоучка чертов! Настоящий самоучка, кстати, это всегда интересно, потенциал настоящего самоучки неисчерпаем, он может так самообучиться, что станет Преидентом, ведь это дар такой — учиться у всех и на каждом шагу?
Себе, как политику, Ельцин отмерил ровно 65 лет.
— Так мало? — удивлялся Коржаков.
— Ни дня больше, — повторял Ельцин.
— А по-моему, — философствовал Коржаков, — после 60 самое время! Вон Махатма Ганди! Или Рейган… Если работа — смысл жизни, самое время пожить для страны…
Но Ельцин упрямо стоял на своем:
— 65!
Коржаков боялся, что этот «самогипноз» окажется в итоге таким сильным, что 2 февраля 1997-го Ельцин (просто на глазах, за ночь!) постареет лет на 15…
Кремлевские солдаты, день и ночь торчавшие у входа в апартаменты Великих князей (никто здесь не знает, что во дворце — тот самый «генерал Дима», о котором столько писали газеты), кремлевские солдаты заходят погреться, жаловались Якубовскому, что на Ивановской площади вороны сейчас все какие-то бешеные: как начнут орать или кидаться друг на друга — просто перепонки лопаются.
Ельцин, говорили бойцы, глухой на одно ухо, ему, наверное, все равно, а вот товарищ Барсуков — сердится.
Только что комендант Кремля провернул блестящую сделку: продал Зубалово, бывшую дачу семьи Сталина (в последние годы там жил маршал Устинов), новоявленному олигарху — Роману Абрамовичу. Начинал Абрамович с «варенки», но сейчас перешел на нефть: все умные люди перешли сейчас на нефть.
Из-за дачи Сталина комендант Кремля чуть было не поссорился с Коржаковым. Только кто, если не Коржаков, их всех вырастил: Абрамович, Потанин, Ходорковский, Березовский?.. На кремлевских приемах эти ребята в очередь выстраивались, чтобы поздороваться с Александром Васильевичем!
Барсуков приказал доставить из Калмыкии в Кремль соколов. Пусть ворон истребляют! Так вороны их чуть не порвали: ворон — море, а соколы — молодые, плохо обучены, в Калмыкии, видать, не до охоты сейчас…
Кстати: Птичий рынок в Москве почти свернулся. Испокон веков [до, при и после Советской власти) было так: хочешь увидеть Россию — ступай на Птичий! — Где взять деньги, когда денег нет, а выпить очень хочется? Правильно, надо найти болото, намыть здесь мотыля и продать его на Птичьем!
Можно, конечно, и червей накопать, только мотыль легче продается. Быстрее, коренные москвичи обожают пикники и рыбалку, а где в Москве, особенно в центре, найти червей?
Самой колоритной, конечно, была Хитровка — гигантское поселение негодяев. Вот где был настоящий русский социализм; все одинаково отстали от общества, но равноправия даже между этими нищебродами нет и не может быть! — Птичий рынок — это, конечно, не Хитровка, не Сухаревка, не те сейчас времена, хотя и на Птичьем были когда-то ночлежки.
Советская власть терпела Птичий рынок так же, как она терпела продажных женщин (до тех пор, пока те не поднимали цены). Птичий рынок — единственный рынок в Москве, где никто никогда не интересовался, откуда у них, этих странных, угрюмых людей, с утра до ночи стоявших за длинным дощатым прилавком, их товар: здоровенный нильский крокодил, которому лет 100, не меньше, щенки дальневосточного леопарда или, скажем, попугаи, один ярче другого, ведь вывести этих попугаев в неволе — огромный труд!
А что спрашивать, если и так ясно: все это украдено, или у людей, или у природы.
Человеческое многообразие России, весь этот жесткий, полуграмотный, но отнюдь не озлобленный мир людей, выживавших в любых условиях… — человеческое многообразие России быстро стиралось. Якубовский находился в Торонто каких-нибудь семь-восемь месяцев, но, вернувшись, он не узнал Москву. Главное — людей.
Все ходили какие-то оглоушенные. В сердцах — явная остуда, а по всей Москве — запах старости. Сантехник, проверявший в апартаментах горячую воду, сообщил Якубовскому, что даже здесь, в Кремле, зарплату техникам не платят четвертый месяц подряд!
Только что Коржаков для Ельцина и его близких открыл Президентский клуб. Рядом с Домом приемов на Воробьевых горах он быстро построил огромный спортивный комплекс. А еще — крытый бассейн, зал для пинг-понга, два летних теннисных корта и один зимний. Теперь вся «Большая шляпа» поместится! Дорогое удовольствие, эти корты; асфальтовую дорогу легче проложить, чем проутюжить поле: «газон» должен быть, как лист бумаги, иначе мячик летит сразу во все стороны, теннис — это же не бадминтон!
Денег на клуб нет, бюджетом не предусмотрены. Говорить с Ельциным о деньгах себе дороже, ответ ясен:
— Ис-шите, где хотите!
Кому сегодня на Руси жить хорошо? Членам клуба. Президентского! Голь на выдумки хитра: Коржаков давно не «голь», конечно, но выход нашел именно он. президентский клуб, все его корты, ресторан, бассейн, летний павильон и веранды, баню (планировалась даже лодочная станция, ибо Борис Николаевич по-прежнему любит «сидеть на веслах»), — Президентский клуб на проспекте Косыгина построят… заключенные. Здесь у Москвы-реки высокий берег, за забором, с проспекта, ничего не видно, посторонних глаз нет. И — не наши заключенные, не российские, наши — это опасно, освободятся и… тайное становится явным! Ведь Ельцин — не какой-нибудь царь безумный, не императрица Анна Иоанновна! Ельцин — скромный человек. С утра до ночи у Ельцина — одна работа. Он — народный Президент. С привилегиями борется. Если узнает про зэков, он отрубит Коржакову голову.
А как быть-то? Кто хочет работать бесплатно?
Заключенных, короче говоря, привезли из Северной Кореи. Точнее — из Хабаровского края, из лесов вокруг порта Ванино.
В Северной Корее заключенных нет. В Северной Корее все так любят товарища Ким Ир Сена, что никто не преступает закон; любовь к вождям не позволяет северокорейским товарищам превращаться в подонков.
А коль скоро (это жизнь!) подонков все-таки хватает, суды (если их суд можно назвать судом) проходят в спрятанных от посторонних глаз помещениях, адвокатов (если этих людей можно считать адвокатами) предоставляет государство, а тюрьмы и лагеря, где подонки, бывшие граждане, предавшие Ким Ир Сена, отбывают справедливое, главное — гуманное наказание (обычно — это пожизненное заключение; преступления — самые разные, наказание одно и то же: пожизненное), так вот: все северокорейские лагеря еще с начала 60-х находятся только на территории Российской Федерации. Именно здесь северокорейские зэки отрабатывают государственный долг КНДР перед Советским Союзом за поставки оружия и продовольствия — заготавливают древесину.
Когда у страны нет валюты. Но есть бесплатные руки, и рук много, руками тоже можно расплатиться!
Караулов каждый день навещал Якубовского и слушал его, открыв рот. Особенно про Северную Корею. И про соколов Барсукова, погибших под железными клювами злобных ворон.
Караулов честно предупреждал Якубовского: он не так умен, чтобы достойно оценить все его «приколы», да только Димке сейчас было совсем не до смеха.
Если Бог есть, почему Кремль тогда до сих пор не провалился под землю?
— Возможно, тюрьма — это еще не самое страшное, что может случиться с тобой… — задумался как-то раз Караулов.
— Да? — насторожился Якубовский. — А что страшнее?
Не нравились ему такие разговоры!
Караулов, особенно после двух-трех литров пива, которое он очень любил, мыслил всегда глубоко:
— Страшнее лишиться в один день всех денег сразу. Это еще страшнее, чем не иметь их вовсе!
Якубовский не отвечал. Не знал, наверное, что сказать!
Апартаменты Великих князей — это обычные гостиничные номера, только очень большие. Каждый номер — несколько спален, кабинет, комната для деловых встреч и огромная столовая — человек на тридцать. Все двери выходили в коридор, узкий и нескончаемый. Окна, окна, окна… И все равно — много, очень темно; окна глядели на изнанку Кремлевской стены, солнце никогда сюда не пробивалось, поэтому кирпич здесь черный, гнилой, весь мхом порос, а мох с такой силой въелся в кирпич, что даже мороз его не берет…
В гостиной, на журнальном столике, всегда были свежие газеты. Прессу доставлял во дворец комендант; мрачный полуглухой старик с бесцветным лицом. Он столько лет работал в Кремле, что помнил, похоже, всех великих князей! В «МК» Якубовский наткнулся на большое интервью Наины Ельциной: «По-моему, 90-е годы надо называть не лихими, а святыми. И поклониться тем людям, которые жили в то сложное время, которые создавали и строили новую страну в тяжелых условиях, не потеряв в нее веру…».
«Интересно, — задумался Якубовский, — они с «Папой» вообще… ничего не понимают? Ведь молчать умнее, чем говорить?!»
Вчера вечером старик-комендант зашел от скуки к Якубовскому — «помужиковать». Они выпили, и старик вдруг открылся Димке: есть у него заветная мечта.
Он хотел (не знал, правда, куда ему лучше обратиться), чтобы его прах после смерти был развеян здесь, на «задках», как он говорил, кремлевской стены.
— К Ельцину, к Ельцину надо подойти, — бормотал старик. — Но он же сейчас все на ходу забывает…
Кремлевские старожилы не любили Ельцина. Что за Президент, а? ел за столом без ножа, пил даже больше, чем когда-то Подгорный, мог прийти в медсанчасть на массаж — пьяный…
Под утро Якубовскому приснился сон: дед-комендант умирает в муках. Барсуков лично, вместе с солдатами, разводит на Красной площади костер, Ельцин почему-то смеется, а Якубовский на вытянутых руках вносит деда в огонь и горстями рассыпает его прах по кремлевским коридорам…
Отдельной строкой Якубовский сообщал Ельцину (бумага была на его имя), что в Торонто Баранников заказал его убийство. Люди из Москвы (ясно кто) сделали «подход» к местным уголовникам, но их «пахан» в тот же день отыскал Якубовского и предложил ему («если Якубовский не дурак, конечно») перекупить «заказ». Караулов предложил Коржакову сделать с Якубовским «Момент истины», Коржаков его поддержал, но вскоре передумал; сейчас съезд и если там, на съезде, Руцкой и Хасбулатов пойдут против Ельцина, вот тогда-то и появится — на всех экранах сразу — «генерал Дима».
— «Момент истины», — говорил Коржаков, — прокрутим на Первом, Попцов переживет. Упор на Руцкого; «Симбеко», Бирштейн, «Мерседесы»… А пока Якубовский пусть посидит в Кремле. Все лучше, чем тюрьма: телевизор есть, книги есть, газеты есть, главное — хороший вид из окна…
В первый же день «кремлевского плена» Якубовский действительно включил телевизор. Повезло: он сразу наткнулся на программу «про это»; какая-то девушка с яркими африканскими корнями подробно, в деталях объясняла публике, для чего женщине в сексе нужен рот и как сделать так, чтобы «неприятель» спокойно миновал крепостные бойницы зубов, зашел в рот поглубже, но деликатно, ибо возможен рвотный позыв…
Девушка рассказала в эфире смешной анекдот.
Два грузина разгадывают кроссворд.
— Вано, женский половой орган. Пять букв.
Вано задумался.
— По вертикали?
— Нет, по горизонтали.
Вано улыбается:
— Ротик!
Якубовский засмеялся. Новый, демократический телевизионный гнал такую «голую правду», что все платные эротические каналы в Торонто, надежно, тройным шифром закрытые от любопытных детских глаз, это… пионерская зорька, честное слово!
Праздник точно удался, если рассказать о нем стыдно, а очень хочется!
Главный вопрос: что из того, что он, Дима Якубовский, бродит, как Тень отца Гамлета, с утра до ночи по узким и кривым коридорам апартаментов Великих князей? Во-первых, великие князья — большие дураки, если жили в такой тесноте. Во-вторых, здесь, в Кремле, его держат сейчас для какой-то — неясной пока — операции. И это не «Момент истины» Караулова, здесь что-то посерьезнее, — а вот что?..
Кормили чудовищно. Барсуков распорядился, чтобы Якубовского взял на довольствие Кремлевский полк. Но кто поверит, слушайте, что офицеров Кремлевского полка кормят — каждый день — котлетами с рисом, приготовленными на прогорклом маргарине?
— Он псих, — утверждал Якубовский. — Понимаешь?
Караулов не понимал:
— Кто на этот раз?
— Барсуков! Требует невозможного. Психи всегда хотят невозможного! У психа, старик, нет ясной картины мира… — я… я не прав?
Коржаков знал: Баранников и Лубянка не просто усилят, случись что, позиции Хасбулатова и Руцкого. Соединившись в кулак, этот клин пробьет любую оборону! Баранников падок на деньги. За тридцать серебренников мать родную продаст, и, если Ельцин, не дай бог, покачнется, Баранников тут же, в один день, переметнется к Хасбулатову. И не один, на Лубянке у Баранникова немало сторонников, все главные чекисты давно в бизнесе.
Теперь, после выборов Президента России, все понимают, и Хасбулатов, и Руцкой, и Баранников, как это просто на самом деле: стать в России Президентом.
Ельцина избрали толпой, а толпа –
Изменчива, мятежна. Суеверн
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
А баснями питается она…
Выборы 91-го, кстати говоря, были самыми честными — до этого дня — выборами в стране, начиная с 1917-го, с Учредительного собрания.
Если бы Якубовский сообразил, что Борис Николаевич на самом деле вообще ничего не знает — пока — о его существовании, он бы сразу, конечно, рванул из Кремля. И обманул бы любую охрану! К дураку деньги не липнут, у Димки инстинкт хищника, а все стоящее в жизни, он был уверен, делается только ради денег. Но, в самом деле: Указы свои Ельцин почти не помнил, их сотни. О поездке Илюшенко и Макарова в Цюрих Коржаков ему пока не докладывал, сейчас — съезд, основная для всех проблема — Гайдар, а ситуация на съезде с каждым часом становилась все хуже и хуже…
Вчера вечером у знаменитого кремлевского «крылечка» в дрезину пьяный Руцкой столкнулся с Филатовым:
— Я тебя, бл… дину, первого повешу, когда к власти приду, — предупредил Руцкой.
И ведь придут! С Гайдаром — точно придут! Разумеется, Коржаков боялся не только за Ельцина. Прежде всего он боялся за себя самого. — С каким же удовольствием эта «тройка» (Руцкой, Хасбулатов, Баранников) отправит его в тюрьму!
…Ночь, чертова ночь, — сегодня Ельцин ночевал в Кремле, домой, в семью, не хотелось, ноги не шли; Наина Иосифовна и Татьяна опять будут приставать с вопросами и не дадут отдохнуть. Если Ельцин в Кремле, значит Коржаков тоже в Кремле. Его только что разбудил Старовойтов: пять минут назад Президенту России позвонил Клинтон и поднял его с постели. Помявшись, Клинтон сказал, что «друзья Ельцина» в Америке обеспокоены тем, как развернулся сейчас съезд, и предложил Ельцину «что-то сделать с этими полковниками». А мы, мол, Соединенные Штаты, «закроем на это глаза».
Ельцин растерялся, молчал. Тогда Клинтон, как докладывал Старовойтов, еще раз, уже с металлом в голосе, повторил:
— Не церемоньтесь! Когда стрельцы бунтуют против царя… что остается царю?
— Во имя государства? — уточнил Ельцин.
— Конечно, — обрадовался Клинтон. — И — нашей дружбы.
— А что… сделать-то? — не понял Ельцин.
Единственный зверь, доживший (не считая Неси) до наших дней, это крокодил. Почему? Крокодилы — они тупые. Живут себе и живут…
Клинтон ничего не ответил Ельцину, но напомнил: «под Гайдара» и его реформы («только под Гайдара», — подчеркнул Клинтон) Соединенные Штаты дают России кредит: 37 миллиардов долларов.
— А не обманешь?.. — усомнился Ельцин.
Старая советская привычка: от американцев Ельцин все время ждал подвоха.
— Что… Буш обманывал? — заинтересовался Клинтон.
Новый американский Президент не любил Буша, его высокомерный тон. Кто, если не Буш, мог назвать Киссинджера «деревенским дурачком», а?
— Ну… — замялся Ельцин и — тут же нашелся: — Не будем о старом!
Клинтон, как докладывал Старовойтов, еще раз выразил уверенность, что такой мужественный человек, как Ельцин, не отступит от принципов демократии и опять выдвинет Гайдара в премьер-министры.
Стыд для Клинтона — сущий пустяк, философия таких людей помещается в ореховой скорлупе: если я предан Америке, если я, Президент, могу поднять Америку еще выше, мне можно простить все, что угодно!
Тем более — такой пустяк, как звонки по ночам…
В ответ Ельцин что-то пробормотал (кажется, поблагодарил) и — положил трубку. Потом набрал Гайдара, но Гайдар так сладко спал, что дозвонился до него только адъютант Президента Кузнецов.
Борис Николаевич сухо сказал Гайдару, что завтра утром, на съезде, он вносит его кандидатуру. Самое главное — уже без обидной приставки и.о.
На часах — половина четвертого.
«Это конец, — подумал Коржаков. — Теперь война!»
Он вдруг представил себе горящий Кремль. Танки на Красной площади, которые прямой наводкой стреляют по Кремлю.
«Нет, не допустим… — подумал Коржаков. — Еще чего…»
Однажды, кажется, в 87-м, Коржакову поручили охранять Никсона.
Бывший Президент Соединенных Штатов готовил визит Рейгана, но, коль скоро Никсон — носитель государственных секретов, рядом с ним и днем и ночью были сотрудники ФБР.
Ну а там, где ФБР, там и КГБ!
Никсон изъявил желание посетить в Москве один из рынков — любой. Выбрали Черемушкинский, самый чистый. На рынке Никсона тут же узнали: кто-то из продавцов совал ему в подарок свою зелень, кто-то — огурчики из теплицы, а кто-то торжественно преподнес арбуз.
Вдруг из толпы вышла бабушка и робко протянула Никсону кулек семечек:
— Возьмите, пожалуйста! Эти семечки я сама собирала… Вы там, в Америке, много говорите о войне. У меня на войне погибли трое сыновей. Пожалуйста, сделайте так, чтобы не было больше войны…
На заплакала, неловко сунула Никсону этот кулечек и ушла за чужие спины.
Никсон молчал. И все молчали. Толпа медленно разошлась, Никсон остался один. Он вернулся в резиденцию на Ленинские горы, заказал бутылку водки, отменил Большой театр, запланированный на вечер, и еще долго-долго бродил по нескончаемым дорожкам правительственной резиденции…
О чем он думал в ту минуту? О том, что по его приказу американские ВВС бомбили Камбоджу, Ханой и Лаос? О том, что он, Ричард Никсон, был в шаге от того (Киссинджер отговорил), чтобы сбросить на Камбоджу «большую бомбу»?
Прожив на Урале всю свою жизнь, Ельцин никогда не видел американцев. А где бы он с ними встретился? В такие города, как Куйбышев, Свердловск, Челябинск, иностранцев не пускали. Прилетев первый раз в Нью-Йорк, Ельцин не поверил своим глазам: да, это не Свердловск, однако! — Небоскребы выносили мозг. Ельцин — строитель, но он не понимал, как они построены, эти красавцы: какая сила! Какой взлет!
Клинтон и Ельцин. Небоскреб рядом с пятиэтажкой.
…Коржаков встал и налил себе коньяку. Потом подошел к окну, открыл форточку: он терпеть не мог Кремль, все здесь было, как он считал, слишком пафосно.
Над диваном, где отдыхал Коржаков, висела большая икона, кто-то привез из Питера, список: Тихвинская Божья Матерь. В Кремле теперь все молились, особенно чиновники, словно они боялись: если не будут молиться — выгонят с работы. А Коржаков плохо понимал, что он делает, когда молится. Его мама тяжело болела, и, когда Коржаков вырывался к ней под Можайск, в свою родную деревню, его сразу обступали бабульки:
— Сашка, ты ж все время с Ельциным! Почему ты его до сих пор не убил?
Бабульки, родные с детства, говорили серьезно.
— Почему-почему… — хмурился Коржаков. — Потому что вы его выбрали!
Да, Ельцин деградирует, это видно, но он, Коржаков, начальник охраны Ельцина. То есть надо сначала уйти, уволиться… — хорошо, Коржаков уйдет, но кто в ту же минуту встанет рядом с Ельциным? Чубайс? Гайдар?
Чубайс уже пробрался в его семью! Чурбанов № 2, черт бы его побрал! Не к нему, так к детям лезут, понимашь!
Наина Иосифовна постоянно пеняла Коржакову:
— Саша, вы спаиваете Бориса Николаевича…
— Это кто кого спаивает?.. — взрывался Коржаков. — Я до Ельцина вообще не пил! Кто б меня в «девятке» держал? А так, как Борис Николаевич, пить может только бессмертный! Шесть бутылок коньяка.
В день. Каждый день.
Интересно: за всю историю государства Российского встречались примеры, когда… не надо царь или президент… когда чиновник высокого ранга пил бы так, как пил Ельцин, оставаясь при этом чиновником?! — Каждый день, с утра до ночи, «по грамму». Ельцин и Коржаков, на двоих, выпивали шесть бутылок коньяка.
Или царь Петр пил еще больше?!
Когда врачи напугали все-таки Бориса Николаевича циррозом, он неохотно перешел на шампанское! Двенадцать бутылок в день. По бокалу — сутра до ночи; Коржаков остался «при коньяке»… — Лукашенко, лучший друг и союзник (Ельцин тоже звал его «сыном»), с недавних пор старался как можно реже появляться с визитами у «Папы», боялся шампанского!
Сначала Лукашенко, потом Назарбаев, Акаев…
Один Кравчук ничего не боялся, ибо «шампусик» Леониду Макаровичу — как слону дробина!
Коржаков верил: если он будет с Ельциным, следующим Президентом России окажется тот человек, на которого он, Коржаков, покажет пальцем. Он — и такие, как он (люди пока есть, хотя многие разбежались)… тот же Юрий Афанасьев, например, Алесь Адамович — все они брезговали Ельциным.
Разбежались, но — помалкивали. Из тех, кто вылез на волне демократии, не было ни одного выдающегося политика. Если Ельцин к кому и ревновал, так только к Собчаку, — все! И не очень-то хотел видеть его на посту мэра Петербурга…
Коржаков думал об Олеге Сосковце, но Сосковца мало кто знает, хотя он — бывший союзный министр. Коржакову хотелось, конечно, поскорее найти Барсукова, поделиться с ним вестью о Клинтоне, но после Зубалово, после бильярда Геринга их отношения заметно испортились.
Спит, поди, Барсуков! И не один, с какой-нибудь девочкой… ну и пусть себе спит…
Зубалово, Зубалово… — раньше всех и круче всех на Рублевке развернулся, конечно, Руцкой. Он решил построить свой загородный дом прямо у Ельцина под окнами. Сельхозземли; здесь еще недавно паслись «буденновцы», знаменитый подмосковный конезавод, но Руцкой строит где хочет — без документов, без землеотвода… он же — Руцкой!
Почему здесь? А чтобы Ельцин не забывал, каждый день, с утра, своими глазами видел: в стране есть и вице-президент!
Ничего не говоря Борису Николаевичу (зачем?), Коржаков и Рогозин, его заместитель, заложили на стройке (уже «коробка» стояла) немного тротила.
Шарахнуло так, что «коробка» мигом сложилась как карточный домик. На стройке — никого, только сторож, он, слава богу, остался жив, только руку повредил, без двух пальцев остался…
Что ж, сторож сам виноват: от таких, как вице-президент, держаться надо подальше!
«Интересно, тот же Клинтон, американцы, — рассуждал Коржаков, — понимают, что в «афганскую» Руцкой лично «штурмовал»… соседний Пакистан?»
Из года в год Руцкой с воздуха, в упор, расстреливал базы моджахедов. Их лагеря. Иногда он сбрасывал бомбы. «Точечное» оружие! Формально Пакистан в афганской войне не участвовал — Руцкой летал без опознавательных знаков, исключительно по ночам, в одиночку, и — бомбил, бомбил, бомбил…
Есть преступления, не имеющие срока давности! Если Пакистан официально обратится сейчас в Интерпол, Руцкой будет арестован в первой же частной поездке. Пакистан не желает поднимать скандал, это ясно, бен Ладен и другие международные террористы живут — причем спокойно живут, — на его территории, но Руцкой, советские бомбы — это тысячи смертей, мирное население, значит если на Пакистан надавить…
Американцы могут. Так надавят, мало не покажется, опыт большой…
Рассекретить архивы Министерства обороны и… по вновь открывшимся обстоятельствам… — хорошая идея? Может, поделиться с Борисом Николаевичем? Или наоборот — умнее ничего ему не говорить?.. — Интересно, как работает? Сначала арест, потом — сбор доказательств. И ведь как ни верти, а Клинтон прав: с Руцким надо что-то делать! Сейчас Гайдар, его выдвижение, Руцкой тут же пойдет в атаку, он — военный человек, он умеет атаковать, это не бывший школьный учитель Зюганов, извините; связка Руцкой — Бирштейн, документы Якубовского… — это все неплохо, конечно, но мало, мало… мало сейчас одним «мерседесов»…
Якубовский не спал. Он лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку: здесь, в апартаментах Великих князей, у Якубовского была такая же кровать, как у Ельцина, в его спальне тоже горел торшер: мебель в Кремле всегда закупали оптом.
«Повеситься, что ли?» — размышлял Якубовский. Даже веревки нет! Один антиквариат. И еще — скульптуры вокруг… почти надгробные. Можно, конечно, как маршал Ахромеев, повеситься на ремне от брюк… — где, кстати, был его кабинет? Там же, где у Ельцина сейчас, в Сенате?
Он не знал, что Ельцин — совсем рядом, в каких-нибудь ста метрах от апартаментов Великих князей, и что Ельцин тоже не спит. Всем, наверное, кто вынуждено ночует в Кремле, всем тяжело: одиноко. А может, страшно, ведь правда… вокруг столько могил…
И Сталин — тоже здесь…
Когда Сталин умер, поэт Алексей Сурков, успевший, как всегда, сбегать в Кремль, к начальникам, предупредил писателей: «Сказали: плакать, но не очень!».
Тем, кто ночует здесь, в Кремле, Сталин снится чаще других. Открывается дверь… и он входит… спокойно, осторожно, незаметно…
Смотрит, удивляется:
— Ви кто? Что ви… здесь… делаете?
Хозяин! Был и остается — здесь, в Кремле, все сталинское, даже паркет никто не менял. Он что, навсегда Хозяин? Это потому следователи Степанкова — такие сволочи, что за ними — Хозяин?..
Да: он, Хозяин, должен быть сильнее всех, ибо Россия привыкла к сильной руке. Сталин часто снился Ельцину. Если он и Сталин выйдут сейчас на Тверскую, к кому бросятся люди? Кого они начнут обнимать?
Было когда-то такое полотно: Сталин и Ворошилов гуляют по Кремлю. Кажется, Александр Герасимов.
«Два вождя после дождя», — усмехнулся Хрущев, возглавив страну.
Картину уничтожили. Ворошилов тоже выступил за то, чтобы «уничтожить этот позор».
А еще Ельцину снилось, что как-то раз они со Сталиным выпивали. Разговор не получился. Пили молча. Ельцин боялся, что Сталин сейчас его расстреляет, и искал глазами Коржакова: где он? Куда делся? Неужели сбежал?
— Скажите, Ельцин, — вдруг спросил Сталин. — Пачему, когда ви дали свободу, у вас умэрает людей больше, чем я расстреливал?
Ельцин вздрогнул:
— Это… временно, понимаешь… Не рассчитал Гайдар. Теперь так не будет!
— Головокружение от успехов?
— Да какие… успехи…
— Ви — честный человек, — заметил Сталин. — Поэтому коньяк… — он щелкнул ногтем по бутылке, — это у вас… как медленное самоубийство. Трус всегда стреляет в себя медленно. Ха-ачу, Ельцин, спросить. Прежде чем уйду. И ви — уйдете. Па-чему Россия не поднимется на сельском хозяйстве? Даже с черноземом?
Ельцин задумался. Ему уже давно никто не задавал такие вопросы.
— Потому что там… работать надо?
— Потому что в России погода, Ельцин, как человек. А дождь, как запой. При такой погоде, Ельцин, в поле работают только рабы.
— За две копейки?.. — уточнил Ельцин.
Сталин усмехнулся:
— Если за рубль, Ельцин, человек бросит поле и уедет в город. А в городе откроет пивную или банк. Пусть теперь рабами будут другие! Русскому человеку, Ельцин, опасно двать в руки деньги. Пачему об этом никто не говорит? С деньгами русский человек может весь мир насмешить. Почему… Па-риж от русских купцов с ума сходил? Почему в Париже Шаляпин пел в ресторанах? Советский певец… из Большого театра… может петь в ресторанах? Нет. Потому что я привил чувство меры…
Ельцин хотел возразить, что, если бы не Сталин, сегодня русский человек был бы намного лучше, чем он есть: Сталин испортил людей, Сталин так любил доносы, что перессорил нацию. Главное — всеобщая подозрительность. Как следствие — ненависть. Волнами. Как успокоить теперь это море? Кто знает? Как его остановить?
Ельцин ждал, когда Сталин опьянеет, но Сталин пил и оставался трезв, грузины не пьянеют! Потом вождь встал — и ушел. Растворился в тумане. А Ельцин так ничего и не сказал: рот почему-то сразу одеревенел, а язык — совершенно не слушался.
Страшный сон. А где Коржаков, в самом деле? Может, правда сбежал? Или… за углом спрятался? Пересидеть хочет? Когда Сталин уйдет, опять появится? Как ни в чем не бывало?..
А может быть, Коржаков, такие, как Коржаков, это и есть сегодня портрет русского человека? Все — и в одном лице. Все браться Карамазовы. Нет? Или да?..
Вот так, друг Якубовский: Президент рядом, в 100 метрах, но эти 100 метров — это совсем не 100 метров на самом деле, не надо иллюзий!
100 метров — это как «ничейна полоса». И никто не перепрыгнет через эту «полосу», никто и никогда… да и не полоса это, а пропасть, горный обрыв: где бы Ельцин ни был, между ним и страной всегда — обрыв, вся страна как «ничейная полоса»…
Слово-то какое… ничейная!
С виду Ельцин как все. Пьяницы в России всегда похожи друг на друга, потому что бутылка, если катать ее по лицу, стирает любое лицо. Люди в России трудно находят общий язык между собой. И — немудрено: в России между каждым крупным городом — пол Европы. Разные земли — разные люди, а земли, кстати, тоже совершенно разные: Сибирь и Кавказ — как их сравнивать? Они настолько разные, эти русские, что в каждом крупном городе сейчас — как бы своя Россия. И свои русские люди. Советская власть стирала-стирала эту разницу, но так и не стерла! Язык у них вроде бы один, но их язык — все равно разный!
Если бы Ельцин получил классическое образование, то Гайдар, тем более Чубайс, никогда бы так не развернулись. Но у Ельцина (по факту) вообще не было образования; по 40 орфографических ошибок на каждой странице! И наоборот: если бы Гайдар и Чубайс всю свою жизнь провели бы где-нибудь в глубинке (в Сибири, например), были бы воспитаны глубинкой, они бы сейчас по-другому относились бы к людям. И не перебили бы их заводы как глиняные горшки!
…Тяжело в Кремле, очень тяжело: здесь все так чинно, так торжественно, что даже дышать трудно… — а разве Кремль, сам Кремль, в столице не одинок? Он же как Бастилия в Париже когда-то! В Венеции, кстати, тоже есть «кремль», только он — далеко-далеко от Сан-Марко, ибо там, в венецианском «кремле», совсем другая Венеция… — да и не Венеция эта Венеция вовсе!
Ельцин лежал на кровати и громко, вслух, ругался с Клинтоном. Коньяк давал о себе знать: пьяный Ельцин часто разговаривал сам с собой.
Он бормотал, что вообще-то Клинтон нужен России, как мертвому — кадило! Что Россия, Клинтон забыл, имеет полный арсенал ядерного оружия и наши все ракеты так хорошо спрятаны в надежных лесах, что американцы сроду их не найдут, пусть не стараются; ибо Россия даже больше, чем небо, Россия — это не коврик для ног! — Ельцин говорил, говорил, кулаком потрясал… и вдруг как-то осекся. Коньяк иногда помогал смотреть на вещи трезво: без 37 миллиардов Россия, чьи доходы (включая приватизацию) составили в 92-м 5,3 миллиарда рублей, а расходы — около 6 миллиардов. Без Клинтона и его кредита бюджетники в России никогда больше не получат зарплату, а старики пенсии, и это — исторический факт!
Гайдар и так вовсю штампует деньги, об этом знают всего несколько человек в Минфине и верный, преданный Геращенко. Все. Но нельзя же, черт возьми, печатать деньги, как фантики, так недавно уже было при Горбачеве!
В России Ельцина царствовал не Ельцин, а беспредел, и Якубовский, кстати, тоже считал себя жертвой беспредела. Да, — никто из них, «вояжеров темного ремесла»… легендарные Тальвис, Сен-Жермен и — даже! — Аффлизио, который в конце концов оказался на галерах, — никто из них не смог бы, конечно, так быстро, так легко пробраться в правительство, как «генерал Дима», но это что, политика, все время жить вчерашним днем?
Сейчас Якубовский приехал в Кремль, чтобы помочь Президенту разобраться с его главными генералами, ведь Ельцин не смирится, наверное, с тем, что их жены свободно гуляют по Цюриху! Да что там чьи-то жены… — тяжелее всего для Ельцина, конечно, его родная семья. Если бы он, Ельцин, по-прежнему сидел в Свердловске, разве Наина Иосифовна могла бы поднять глаза выше подбородка? А?! Президент знал, Коржаков не смолчал, доложил: только что, в Сочи, Наина Иосифовна, отправив Ельцина спать, вернулась к гостям, маханула, чтобы «догнаться», фужер коньяка, скинула туфли и влезла на обеденный стол — танцевать!
Так пьяные купчихи когда-то делали — в отсутствие мужей. «Тени исчезают в полдень», первая серия, любимый фильм Наины Иосифовны!
Она так лихо прыгала на столе, что утопила — в неизвестном салате — сережку с двухкаратным бриллиантом!
Коржаков наутро всю кухню перерыл и всю помойку, куда официанты свалили праздничные объедки (Коржаков сразу, в первый же месяц, предложил Ельцину откармливать здесь, в «Бочарове ручье», свиней; больно уж много добра пропадает, целое стадо можно вывести)…
Сережку не нашли. Растворилась в майонезе. Наина Иосифовна с ума сходила от горя…
А Татьяна, дочь? Если бы Татьяна по-прежнему жила в Свердловске, если бы Москва не вскружила ей голову, разве посмела бы она смотреть на кого-то еще, кроме собственного мужа?
Ельцин пододвинул к себе «вертушку» и набрал Илюшина:
— Виктор Васильевич! Завтра я… выставляю Гайдара. Готовьте… к утру текст. Не больше страницы. С твердым обоснованием.
Илюшин поддерживал любые решения Бориса Николаевича. Всегда! Но как понять, что сказал Борис Николаевич: «выставляю», то есть выгоню? Или «выставляю», значит выдвину?
Переспрашивать Илюшин не решился. Говорят, когда великий Щусев предложи Сталину разные варианты гостиницы «Москва», Сталин не разобрался и подписал все эскизы сразу. И никто не рискнул сказать вождю, что он — что-то не понял, ошибся. Эскизы соединили в один. Вот и получилось, что правая часть «Москвы» совершенно не похожа на левую!
«Нестрашно, — подумал Илюшин. — Спичрайтеры сделают два варианта. Один — о Гайдаре, второй — против Гайдара… Трудно, что ли?»
Чуть-чуть успокоившись, Ельцин позвонил Коржакову:
— Спите?
— Уже нет, Борис Николаевич… — Коржаков просыпался мгновенно. Если у Ельцина начиналась бессонница, он всегда звонил Коржакову, одному-то скучно!
А кому еще звонить? Чубайсу, что ли?
Интересно, кто вслед за Чубайсом влезет к Татьяне в постель? Неужели Юмашев? Но у него же несколько маленьких детей!
— Давайте прогуляемся… Александр Васильевич.
Коржаков оторопел:
— Где? Когда?.. Куда прогуляемся, Борис Николаевич?..
— Так прямо сейчас… — объяснил Ельцин. — По Кремлю.
— А, по Кремлю…
Только что, в ноябре, Ельцин среди ночи здорово напился и приказал «гнать в Чкаловский», на аэродром.
Адъютанты вызвали кортеж, одели Ельцина и позвонили Коржакову:
— Президент едет в Чкаловский!
Коржаков поднял Грачева:
— Готовь президентский «борт». Что-то случилось…
В машине Ельцин уснул. Оказалось, он принял решение посетить Севастополь, чтобы лично проверить боеготовность Черноморского флота.
— Это приказ! — рычал Ельцин…
Президентский «борт» — это минимум час подготовки, но с Байконура, по счастью, только что вернулся Юрий Павлович Семенов, генеральный конструктор «Энергии». Его Ту-154 дозаправили, и Ельцин вместе с Коржаковым и Грачевым — полетел.
Но не в Севастополь. Это же Украина! Что скажет Кравчук? Ночью ему на голову упал с неба Президент Российской Федерации! А если братья-украинцы просто собьют, не мешкая, загадочный «борт»?
Грачев, пока Ельцин спал, отдал приказ лететь в Новороссийск, где в доке (повезло!) чинился крейсер «Москва».
Ночью по всему Новороссийску лихорадочно собирали военных моряков. Тех, кого нашли, построили на палубе, а крейсер вывели в открытое море…
Коржаков уточнил:
— По Кремлю пройдемся… Борис Николаевич?
Вдруг Ельцин опять куда-то поедет или полетит?
— Пока… да.
Ельцин был хмур.
— Я иду, Борис Николаевич.
— Куда? — не понял Ельцин.
— К вам! Куда еще?..
Сталин тоже часто гулял по Кремлю!
Охрана Президента — почти 200 человек, работают круглосуточно, день через два. Недавно поступила информация: на Ельцина готовится покушение. Киллер — знаменитый Солоник. От кого заказ — непонятно, может, и чеченцы, заказ дорогой. Ответ последовал тут же: через неделю трупы Солоника и его любовницы, красивая, кстати, девушка, модель… их трупы будут случайно найдены вблизи Афин, у гостиницы, которая когда-то принадлежала Марии Каллас.
Почему Ельцин не понимает, кто такой Коржаков? — Якубовский стоял у окна, смотрел на пустой, полутемный Кремль и почему-то думал о том, что Ельцину, наверное, сейчас тоже одиноко. А еще, что завтра утром, когда Ельцин отправится на съезд, он, наверное, пройдет где-то здесь, рядом, может быть, даже у него под окнами, и ему ничего не стоит подняться сюда, на второй этаж, ведь Коржаков сейчас пальцем не пошевелил, чтобы приблизить его, Якубовского, к себе!
И вдруг он… увидел Ельцина…
Он? Ельцин? Он!.. Конечно, он…
А вот и Коржаков, следом идет. Впереди — адъютант, следом Коржаков, еще кто-то…
Ельцин шел тяжело, будто у него камни в ногах.
Как же он постарел, мама дорогая…
— Стоп-стоп… а куда они? Четыре часа утра… куда они идут? К кому?
Якубовский вздрогнул: куда еще в такую темень непроглядную… идти Президенту, если не к нему, к Якубовскому? Куда?!
Он же идет, он же не вызвал машину…
Якубовский прилип к окну и ждал, что будет дальше.