I. Гребенское войско

Первые казачьи поселения на Тереке. Отношения новоселов к туземцам. Семейный и общественный быт Гребенцов. Первые труды и подвиги. Переход Гребенцов на левый берег Терека. Дальнейшая судьба Гребенского Войска

Первым слоем казачества на Тереке явились Гребенцы, появление которых на Северном Кавказе надо отнести к середине или даже, быть может, к первой половине XVI века.

Откуда и как попали они на Кавказ – вопрос, и до сих пор недостаточно выясненный. Одни полагают, что Гребенцы являются отпрыском Донского казачества, другие видят в них остатки вольного казачества Рязанской украйны, проживавшего в волости Червленного Яра и покинувшего свои насиженные места в пору окончательного присоединения Рязанского княжества к Москве (1520). Особенности гребенского казачьего говора, резко отличающая Гребенцов от остальной части Терского казачества, дают возможность с полной уверенностью отрицать какую бы то ни было ближайшую кровную связь их с Донцами и, наоборот, указывают на близость к казакам Уральским (до конца XVIII века называвшимся Яицкими). Поэтому более вероятным приходится признавать старинное предание Гребенцов, по которому они составляют смесь рязанских казаков Червленого Яра с новгородскими «ушкуйниками», – вольными удальцами новгородцами, рыскавшими в целях охоты, торговли и, при случае, грабежа по рекам Земли Русской от Белого моря, где они били белых медведей («ушкуев»), до синя моря до Хвалынского (Каспийское), где громили «кизильбашексие бусы-галеры» (персидские торговые и военные суда).

Не желавшая подчиниться Москве казачья ватага выступила в поиски новых мест поселения весной 1520 года, прошла Доном к «переволоке» на Волгу, по которой спустилась в Каспий, и оттуда вошла в Терек, на берегах которого и осела в полутораста верстах от его низовья. Мимо Астрахани казаки могли пройти или мирно, пользуясь тем обстоятельством, что русские торговые люди в те времена были частыми дорогими гостями и в Астрахани, и в Кизильбашах, и даже в далекой Бухаре, а может быть не утерпели казаки и потешились своим молодечеством, мимоходом захватив в свои руки столицу Астраханского царства по-казацки – «изгоном» (налетом). Хотя в русских летописях и не упоминается о таком происшествии, однако оно имеет за собою большую вероятность, если вспомнить, что еще до взятия Казани, около 1550 года, Султан Турецкий писал к ногайцам о том, как «казаки Астрахань взяли, оба берега Волги воюют».

Точного места, где поставили свои городки первые Гребенцы, в настоящее время указать нельзя. Известно только, что в 1628 году иностранцы минералоги Фрич и Геральд, посланные Московским правительством на поиски серебряной и медной руды в горах Кавказа, нашли гребенские городки в горах выше «кабаков» (селений) Илдара и Келмамета, сыновей Ибака-мурзы, и советовали поставить царский острог на р. Сунже для связи между Гребенцами и царским городом Терками (см. ниже); что в 1651 году воевода Терский писал в Москву, что в полутораста верстах от Терок, в казачьих гребенских городах виноградного кустья добре много; что в 1668 году донские атаманы Алешка Протокин и Алешка Каторжный, явившись к Гребенцам с предложением принять участие в замыслах Стеньки Разина, располагаются станом против гребенских городков, у Калиновых Лук, на Тереке и что, как сообщает генерал Ригельман, писавший в XVIII веке историю Донского Войска, «первоначальное убежище казаков было в урочищах Голого Гребня, в ущелье Павловом при гребне и в ущелье Кашлаковском и при Пименовом Дубе». Сопоставляя эти данные и освещая их устными преданиями Гребенцов, можно с уверенностью говорить о том, что Гребенцы, прибыв на Терек, заняли своими поселениями гребень Терского хребта между Тереком и нижней Сунжей, от которого и получили свое прозвание «Гребенских».

В те времена на Терской равнине господствовали только кабардинцы и кумыки, образовывавшие мелкие княжества и владения, из которых было более значительным Шамхальство Тарковское, лежавшее в северной части Дагестанского побережья, в окрестностях нынешнего Петровска. В дремучих лесах, покрывавших тогда чеченскую равнину, кое-где были раскинуты редкие хутора чеченцев, бывших в ту пору миролюбивым пастушеским народом, страдавшим от кумыков и кабардинцев. Большинство чеченцев, ингуши и осетины были оттиснуты еще татарами в глубину горных ущелий, из которых стали показываться лишь с начала XVIII века.

Обстоятельства складывались на Тереке таким образом, что Гребенцам пришлось занять пустопорожние места, очищенные от населения еще кочевниками-татарами, а потому с первых же дней между Гребенцами и ближайшими их соседями установились самые добрососедские отношения. Гребенцы куначились и с кабардинцами и с чеченцами, причем от последних часто брали себе жен, а от первых, бывших в то время законодателями мод на Северном Кавказе, переняли конское снаряжение, холодное оружие и одежду; что же касается до огнестрельного оружия («огненного боя»), то Гребенцы принесли его с собой из Руси, чем сразу завоевали себе почетное положение среди народцев Северного Кавказа, не имевших еще иного кроме «лучного боя». Мирные отношения с соседями привели к тому, что в то время, как на Дону даже в 1690 году занятие земледелием среди казаков каралось смертной казнью, на Тереке, в Гребнях, на первых же порах наряду с охотой и рыболовством развивается в широких размерах скотоводство, хлебопашество, шелководство, пчеловодство, садоводство, виноградарство и виноделие, о котором в 1651 году воевода Терский пишет, что Гребенцы приготовляют «виноградное питье», которое продают в Терках и «про себя держат». Чапурка «родительского» с первых лет существования и доныне скрашивает досуг гребенца и сопутствует ему во всех более или менее значительных случаях жизни: проводы и встречи, родины, крестины, свадьба и похороны, удача в делах… Кстати здесь будет только сказать в укор современникам, что в то время, как в старину Гребенцы в будни, в рабочие дни за позор считали обмочить усы в «родительском», а безусым и безбородым запрет был и в праздники, памятуя мудрое изречение: «вино есть млеко старцам, а юности огонь поядаяй», теперь пьют «почем зря» и старый и малый, и в будни и в праздник, и гибнет год от году гребенское хозяйство, здоровье и сила.

Впрочем, занятие хозяйством не мешало Гребенцам и пользоваться выгодами своего стратегического (военного) положения. Поселившись на бойком месте, на большой Черкасской дороге, по которой тянулись из одного конца в другой из Крыма и Азова чрез Куму в Терки, Дербент и Баку и обратно товары европейские, турецкие, персидские, бухарские, индийские, и пользуясь тем, что Терек и Сунжа были в то время гораздо многоводнее, чем ныне, почему «перелазы» (броды) через них были только в некоторых местах, известных казакам, Гребенцы залегали на бродах и собирали с проезжих купцов «дани-выходы», находя в таких занятиях выход удали своей молодецкой и добывая цветные шелка, золото и серебро для подруги тревожной своей жизни – гребенички, сохранившей и доныне, наряду с редким трудолюбием и домовитостью, неудержимую склонность к нарядам и украшениям в виде ожерелий с «припойками» (монетами с припаянными ушками), дорогих поясов, блях, застежек, ярких шелковых бешметов, составляющих неизменную принадлежность одежды гребенской женщины.

Турция и Персия с первым появлением на Тереке казаков не дают Москве покоя своими вечными жалобами на то, что они Черкасскую дорогу затворили, по перелазам лежат, с купцов оброки берут великие, а иных и грабят и до смерти убивают, чем торговлю подрывают вконец. Но у Москвы был на это готовый ответ: «Сами знаете, что на Тереке и на Дону живут воры, беглые люди, без ведома Государева, не слушают они никого, и нам до казаков какое дело».

Общественное устройство Гребенского Войска было тождественно с устройством и прочих вольных Войск: тот же Войсковой Круг, выбиравший полновластного Войскового Атамана, Есаула и Писаря и прочую старшину: войскового знаменщика, станичных атаманов, есаулов, сотников, пятидесятников и иных; то же равенство всех и каждого.

Домашний уклад быта и характер гребенца и доныне сохранил на себе отпечаток любопытного соединения чисто русских основ с основами азиатскими: русский рубленный курень и азиатская мазанка – «избушка»; старинные медные складни в киоте в переднем углу и по стенам оружие и конская сбруя; замкнутость старообрядческого религиозного миросозерцания и постоянное якшание с иноверцами – «азиятами»; сусек для засыпки хлеба и сапетка (плетеная корзина. – Примеч. ред.) для хранения «початки»; широкий размах русского гулливого трепака и скромная, полная грациозности и плавности движений лезгинка; мужественная стойкость в пешем бою, несмотря ни на какие потери, и лихое наездничество и безумная отвага рукопашного конного боя «по-кавказски», – все это невероятное смешение выработало из гребенца тип хозяина-воина редких качеств, всегда выделявших его из общей массы даже в среде таких войск испытанной отваги и удали, каковыми были всегда войска Кавказской армии. Граф Гудович во всеподданнейшем донесении Императрице Екатерине Великой от 7 ноября 1791 года о Гребенцах писал: «Гребенские казаки отменно храбрые, хорошо стрелять умеющие и для здешнего горного края полезны; можно оных почесть конными егерьми. Они и в прошедший поход под Анапой (1788) везде себя особливо отличили».

Благодаря таким высоким боевым качествам, Гребенские казаки чрезвычайно ценились военными начальниками края и нарасхват разбирались хотя бы малыми частями по различным отрядам в командировки. Поэтому совершенно справедливо будет сказать, вместе с ротмистром графом Стенбоком (в донесении Наказному Атаману Верзилину от 3 марта 1835 г.), что «история походов на левом фланге Кавказской линии есть и история походов Гребенских казаков, находившихся всегда частями в составе всех действующих отрядов». Действительно, три века неустанно лили Гребенцы и свою кровь и вражью в беспрерывных боях и стычках в горах и дебрях Кавказа, начиная с походов Хворостина (1594), Бутурлина и Плещеева (1604) и кончая походами против Шамиля и взятием его в Гунибе в 1859 г.

В начале XVIII века бывшие дотоле мирными отношения между Гребенцами и чеченцами вконец испортились, благодаря двум причинам: с одной стороны, в среду чеченцев проникло мусульманство и турецкое влияние, враждебное русским, а с другой – чеченцам пришлось испытать крайне разорительное нашествие степняков калмыков, которые пользовались поддержкой русских властей. Возникшие к этому времени мелкие хищничества со стороны чеченцев принудили русское правительство озаботиться укреплением граничной с Предкавказьем линии вдоль р. Терека, почему генерал Апраксин предложил в 1711 году Гребенцам перейти на левый берег Терека, что Гребенцы и сделали, надеясь быть в большей безопасности от хищников. Надеждам их не суждено было оправдаться, а между тем Гребенцы лишились привольных и плодородных юртов своих по правому берегу, остававшихся до начала XIX века в их пользовании, а затем переданных русским правительством «мирным» чеченцам.

В 1819 году генерал Ермолов уничтожил остатки самоуправления Войска, подчинив его хозяйственный быт назначаемым военным начальникам; в 1832 году Войско было переименовано в Гребенской казачий полк, вошедший сначала в состав Кавказского Линейного войска, а затем с 1861 года в состав Терского Казачьего войска.

 

II. Низовые Tepские казаки (Войска Терское, Терское Семейное и Кизлярское)

Возникновение Терского Войска. Царские города на Тереке. Борьба с Дагестаном и Персией. Донские раскольники на Куме и Аграхани. Аграханское Войско. Построение Кизляра и дальнейшая судьба низового Терского Войска

Сокрушив былое могущество Золотой Орды, Москва явилась в глазах всего ближнего Востока естественной наследницей всех татарских владений. Прошло с небольшим полвека со времени освобождения Москвы от татарского ига (1480), как уже все необъятное степное пространство почувствовало над собой властную руку Московского Царя. После упорной борьбы пала в 1552 году Казань, за ней вскоре подчинилась Москве и Астрахань. В Ногайской орде стали ходить среди кочевников упорные толки, что «взял Государь всю Волгу до самого моря, скоро возьмет и Сарайчик; возьмет весь Яик, Шамаху, Дербент, и нам де всем от него быть взятым. Наши книги говорят, что все бусурманские государи Русскому Государю поработают». Большинство ногаев признало над собою власть Царя и принесло ему шерть (присягу), а меньшая часть (Малые Ногаи) откочевала к Манычу и Азовскому морю, где стала известна под именем Казыевых-улусов.

Чувствуя приближение Московской власти, стали бить челом Царю и мелкие владетели Северного Кавказа. Первыми явились в ноябре 1552 года князья Жанейских и Пятигорских черкас (кабардинцев), просивших принять их в русское подданство и защитить от притязаний Крыма и Турции. В 1555 году с той же просьбой обращаются Владетель Тюменьский (небольшого княжества, находившегося в болотистых низовьях Терека) и Шамхал Тарковский, возобновлявший свои просьбы еще в 1557 и в 1558 годах. В 1557 году кабардинцы принимаются в Московское подданство, часть их переходит в Москву на службу и в следующем году участвует в Ливонской войне и в походе воеводы Вишневецкого на Крым. В 1559 году уже на Тереке появляются впервые царские войска для защиты кабардинцев от кумык, и в 1560 году воевода Черемисинов с русской ратью и с кабардинцами идет в поход против Шамхала Тарковского. Женитьба Царя Ивана Грозного (1561) на кабардинской княжне Марии (Гуаше) Темрюковне еще более сблизила Кабарду с Русью и дала повод Царю объявить ее вотчиною Государевою. В 1563 году в помощь царскому тестю князю Темрюку Айдаровичу посылается из Астрахани 500 стрельцов и 500 казаков, и воевода Плещеев строит в Кабарде первый полурусский-полукабардинский город на правом берегу Терека. В 1567—68 годах в устье реки Сунжи был построен русский военный город – Первая Терка, просуществовавшая очень недолго: в 1571 году она была оставлена русскими войсками, а чрез семь лет построена была воеводой Новосильцевым, посланным на Терек «со многими людьми и вогненным боем для ратного и городового дела», в том же устье Сунжи, но уже на новом месте, вторая Терка, которую, впрочем, постигла участь первой Терки: по настоятельным требованиям Турецкого Султана войска Царские были вновь сведены с Терека. Однако Терка не осталась пустовать, а была занята вольными казаками, пришедшими на Терек с Волги, где в то время московское правительство предприняло деятельную борьбу с увеличившимся до крайних пределов разбойничеством волжского казачества (действия стольника Мурашкина в 1577 г.). Рассеянные во все стороны волжские казаки покинули Матушку Волгу и двинулись на новые места: одни захватили ногайскую столицу Сарайчик и заняли Яик, положив начало Яицкому (ныне Уральскому) Войску, другие с Ермаком направились на завоевание Сибири, а третьи расселились в низовьях Терека, где болотистые камышовые заросли давали спокойный приют бесшабашным удальцам, искавшим свободы от государственной власти. С того же 1577 года и считается официальное старшинство Терского Казачьего Войска.

В 1588 году вновь царские войска занимают низовья Терека. Строится во владениях Тюменьского князя близ моря воеводский город – третья Терка, с различными торговыми и государственными учреждениями. Первый Терский воевода Андрей Хворостинин принимает меры к развитию мирных торговых сношений с соседними народами, а для удержания края в своей власти ставит на Сунже «острог» (укрепленный сторожевой пост), занимаемый стрельцами и городовыми казаками. Вскоре ставятся также остроги на Койсу и на Акташе. Однако после славных, но тем не менее неудачных, походов на Терки воеводы Хворостинина в 1594 году и Бутурлина в 1604 году и ввиду начавшегося на Руси Смутного Времени (1605–1613) все эти остроги снимаются, и дальнейшее наступление Руси в Терском крае надолго задерживается.

К началу XVII века в низовьях Терека, наряду с царскими войсками (детьми боярскими, стрельцами пешими и конными, городовыми казаками), появляется и действует многочисленная группа Вольного Терского Казачества. Несмотря на постоянные потери в жарких схватках с прикавказскими народцами и в молодецких подвигах на Каспийском море, эта понизовая Терская вольница настолько разрастается численно, что в 1606 году, не получая за свою службу царского жалованья, 4000 казаков подняли восстание против Терских воевод. Сначала они предполагали пойти пограбить турецкие владения в Закавказье по реке Куре или предложить свою службу Шаху Персидскому, но потом передумали и решили пойти на Москву ставить на царский престол своего царевича Петра, роль которого поручили бродяге муромцу Илье Коровину. Четырехтысячное Терское войско прошло в Астрахань, а оттуда двинулось вверх по Волге. Бывший тогда на Московском престоле Димитрий I Самозванец (1605–1606) пригласил «царевича» в Москву, но до прибытия Терцев сам был свергнут с престола и убит. Престол занял Василий Шуйский, против которого почти повсеместно стали подниматься народные восстания, в водовороте которых закрутились и Терские казаки со своим «царевичем». Довольно заметна была роль, которую играли в ту пору Терские казаки, – так что в условиях, на которых согласился польский царевич Владислав принять предложенный ему боярами царский престол на Москве, в статье 18 значилось: «О казаках Волжских, Донских, Яицких и Терских король должен будет держать совет с боярами и думными людьми: будут ли эти казаки надобны или нет».

Уже только в половине XVII века, и то робкими осторожными шагами, наступает вновь к югу русское правительство. В 1651 году на Сунже, между гребенскими городками и барагунскими «кабаками» вновь ставится «острог», занимаемый стрельцами и Гребенскими казаками, а около острога под его прикрытием раскидываются слободы торгового люда из кабардинцев, чеченцев, кумык и др. Однако и этот острог недолго продержался: в 1653 году осаждает острог большое скопище кумык и дагестанцев под предводительством Шамхала Тарковского и Эндерийского владельца Казан-Алипа, усиленное персидским отрядом из Дербента с двумя пушками. Несмотря на тяжелые условия, в которых оказались осажденные защитники острога, все же все приступы были ими отбиты. Отчаявшись в надежде взять острог, кумыки и дагестанцы отступили, но, воспользовавшись тем, что большинство Гребенцов находилось в осаде, они пограбили казачьи городки, чем принудили Гребенцов очистить острог и заняться укреплением своих городков. Стрельцы отошли с Сунжи в Терки, разрушив укрепление и захватив с собой пушки и огнестрельные запасы. Государем была объявлена стрельцам и Гребенцам благодарность за мужественную оборону, причем, однако, приказывалось «Сунженского острогу до Государева указу строить не велеть».

В конце XVII века (около 1680 г.) начавшиеся в России преследования раскольников привели к тому, что на Дону образовались в лесных дебрях значительные поселения раскольников. Теснимые не сочувствовавшими расколу Донцами, раскольники перешли в прикумские «Черные Леса», к устью речки Томузлова, в окрестности развалин города Маджар, когда-то в числе своего населения имевшего и христиан-русских, а затем с Кумы перебрались на Аграхань, левый проток Сулака, во владения Шамхала Тарковского, который дал им приют в расчете, что они окажут ему существенную помощь в борьбе с Русскими. Предоставив им удобные места для поселений, Шамхал снабдил их конями и стругами. Раскольники стали заниматься грабежами и разбоем, как на море, так и на сухом пути. Отдавая половину награбленного Шамхалу, они ходили на добычу к Теркам, к Астрахани и даже к Дону. Однако чрез несколько лет дружной работы раскольники, наконец, рассорились с Шамхалом при дележе добычи и, теснимые кумыками, переселились на Кубань (1691), под защиту Крымского хана, и в составе крымских войск защищали Азов против Петра I в 1695 году.

А тем временем в низовье Терека вокруг большого города Терки раскинулись поселения Терских казаков. Убыль, понесенная Войском в Смутное Время, пополнилась снова выходцами с Руси, с Дону, с Кубани, черкесами, окоченскими татарами, поляками, грузинами. Находясь под управлением семьи кабардинских князей Сунчалеевых, они основались в Трехстенном городке близ впадения в Каспийское море Баклаковского ерика (ерик – пересыхающее русло реки, «старица». – Примеч. ред.), «отправляя ревностную свою службу российскому престолу, охраняя не только усадьбу своего владения, но употреблялись и в разные заграничные походы, а в 1668 году августа 17 дня, в рассуждении бывшего от Каспийского моря тому Трехстенному городу великого потопа, по именному Высочайшему повелению и вечно достойные памяти Государя-Царя и Великого князя Алексия Михаиловича, переселено войско на реку Капай, в называемый Старый город, на которой в 1707 году, пришедши Кубанский Каип-Султан со многим войском, нечаянно ночным временем напав, предков сего войска побил и, пожегши форштат, многое число народа пленил; оставшееся количество оружейников, хотя и сделали знатною вылазкою своей на неприятеля нападение, а пришедшего Каип-Султана, поймав, отправили к начальству, но войском, с ним пришедшим, учиненное разорение и пожег домов сделало столь великое опустошение, что и все грамоты, в войско Всеавгустейших Государей насланные, пожжены, и за опустошением и разграблением сего города того ж года переселились предки сего войска к морю, в называемый “редут”, откуда с покойным генерал-маиором князем Александром Бековичем-Черкасским, во время нахождения в походе под городом Хивою, где многие и почти все бывшие с ним лишились жизни, прочие ж оставшиеся в том городе по 1722 год, а по оным прибывший в сей город Государь Император Петр Великий повелел сему войску перейти на реку Сулак и, построя на оном крепость Святого Креста, поселиться по штату комплектного числа казаков конных 500 и 300 человек пеших, при коих начальники именовались головами, а по указу Государя Императора Петра Великого переименованы в ротмистры; а 1729 года, по случившемуся стеснению морского воздуха, заразительного поветрия, померли столь большое количество, так что многие и с названиями вовсе истребились, а в 1735 году господин генерал-аншеф и кавалер Левашев ордером предписал, в рассуждении заключенного между Российской Империей в Ганже трактата, выйти из крепости Святого Креста, зарыть оную и упразднить, а поселиться при новоучрежденном городе и крепости Кизлярской, куда ж того года войско сие и переселено».

Переселив Терское Войско на Аграхань, Петр Великий нашел его состав слишком недостаточным для обороны выдвинутой на юг новой пограничной лини. Поэтому образованное в 1722 году Аграханское Войско было пополнено 1000 казачьих семей, переселенных в 1724 году с Дона, и размещено вдоль границы пятью городками. Прибывший в 1726 году на Сулакскую линию главнокомандующий Долгорукий так обрисовал деятельность Аграханских казаков в донесении к Императрице Екатерине 1-й: «В русском войске есть две иностранные роты – армянская и грузинская, из которых каждая получает казенное содержание; русским же казакам не дают ничего, а между тем они служат больше и неприятелю страшнее. Я определил им также денежные выдачи, ибо, по моему мнению, лучше платить своим, нежели чужим. Правда, армяне и грузины служат изрядно, однако же казаки действуют гораздо отважнее».

После обратного переселения оборонной линии с Дагестаном с Сулака на Терек в 1735–1736 годах и постройки крепости Кизляра, Аграханское войско, значительно ослабленное не столько боями, сколько болезнями и мором 1729 года, поселено было частью в самом Кизляре под именем Войска Терского Кизлярского, а частью выше Кизляра тремя городками: Бороздинским, Дубовским и Каргалинским, образовавшими Войско Терское Семейное, которому по переходе на Терек определено было выдавать провиант не только на служилый состав, но и на семьи, не исключая и сирот, так как поселенные на неудобном к земледелию болотистом месте казаки Teрские лишены были возможности иметь при местах поселения необходимое к существованию пропитание.

В 1745 году Терское Семейное Войско было соединено с Гребенским в одно, но это изменение оказалось неудачным, и через десять лет оба Войска были вновь обособлены под прежними своими наименованиями. В 1771 году на Терек явился получивший потом известность донской казак Емельян Пугачев и приписался сначала к Дубовскому, а потом к Каргалинскому городку. Весной 1772 года Терское Войско, недовольное своим атаманом Татаринцевым, «заручилось» избрать в войсковые атаманы Пугачева, но обвиненный в смуте Пугачев был схвачен и посажен в кандалах в Моздокскую тюрьму, откуда бежал на Яик, где дело его пошло, как известно, далеко удачнее.

К концу XVIII века (в январе 1792 г.) в Терском Семейном Войске числилось всего 1051 человек, а в Терском Кизлярском и того меньше – 279 человек, причем те и другие занимались в ту пору землепашеством и имели виноградные сады. Совместно с Гребенским Войском оба Терские Войска стояли на охране Терской линии, держали по «кордону» «пикеты» (конные посты), а в случае чрезвычайной опасности усиливали своими отрядами гарнизон Кизлярской крепости. Особенно пришлось им поработать и покрыть себя блистательною славой при обороне Кизляра в 1785 году от двенадцатитысячного скопища чеченцев, кумык и дагестанцев, руководимого Шейх-Мансуром. Перейдя 20 августа Терек ниже Кизляра, горцы разграбили сады и хутора, окружавшие Кизляр, и пять раз штурмовали крепостную ограду, но каждый раз были отбиваемы с огромным уроном. Гребенцами в этой славной обороне руководил атаман Сехин, а Терцами князь Бекович-Черкасский.

При образовании Кавказского Линейного Войска в 1832 году Терское Семейное и Терское Кизлярское Войска были переименованы в Кизлярский и Терский казачьи полки, а затем (1836) слиты в один полк, названный сначала Семейным-Кизлярским, а при издании положения о Линейном Войске, (1845) получивший имя просто Кизлярского полка. С 1870 года Кизлярцы и Гребенцы составляют один Кизляро-Гребенской полк, старейший из полков Российской империи: он более чем на сто лет старше полков старой гвардии Петра Великого.

 

III. Кавказская линия

Начало Кавказской линии. Кубанское наместничество. Кабардинский вопрос. Крепости и селения по линии. Моздокский полк. Волгский и Хоперский полки. Черноморцы и Кубанцы

Передвижением Гребенских городков на левый берег Терека, постройкой Кизляра и поселением Терского Семейного Войска между Кизляром и Гребенским Войском было положено начало великой Кавказской Линии, где затем разыгралась столетняя Кавказская Война, история которой полна страниц настолько же славных, насколько и кровавых.

В то же самое время, в 1736 году, Россия вновь взяла с бою у Турции город Азов, давно уже служивший яблоком раздора между обеими империями и не раз уже переходивший из рук в руки. А между тем Азов и Терка стояли на двух противоположных концах «большой Черкасской дороги», торгового пути, соединявшего Турцию и Крым с Каспийским морем и лежащими за ним Хивой и Бухарой. Вместе с тем вошли в пределы государства и зарубежные до той поры земли Гребенцов (после 1711 г.) и Донцов (после усмирения Булавинского бунта в 1708 г.). Теперь сама собой возникла для России необходимость овладеть Кавказским предгорьем и шедшим вдоль него торговым путем, да кстати захватить в свои руки и обширные пустопорожние земли, лежавшие между территориями обоих казачьих Войск.

А тут еще присоединилось неизбежное столкновение с населявшими Кавказское предгорье мелкими и крупными племенами, начавшими подпадать под влияние Крыма и Турции в XVII веке, к концу которого это влияние настолько упрочилось, что все Прикубанье образовало уже отдельную область, во главе которой стоял крымский сераскир, или «калга», т. е. наместник. Создание сильной власти в близком соседстве от дальней русской окраины скоро дало себя знать. Уже в 1688 году сераскир Казы-Гирей пришел с огромной крымской ратью на Терек и погромил городки Терских казаков. Через 20 лет (1707) вновь крымцы доходят до Каспия, сераскир Эштек-Каип-Султан, разгромив снова Терских казаков, сжигает и самый большой их город, причем погибли в пламени все старые грамоты и документы низового Терского казачества. Надо было принимать решительные меры, чтобы не потерять всего Предкавказья.

Удачные походы крымцев на Терек не только окончательно объединили многочисленные прикубанские племена черкес – адыге: натухайцев, шапсугов, бжедугов, убыхов, темиргоевцев, бесленеевцев, даховцев, махошевцев, абазинцев и др., но грозили и самым Теркам. Подчинившиеся Москве еще при Иване Грозном кабардинцы заговорили теперь иначе. Мусульманство сделало огромные успехи среди кабардинцев, хотя и исповедовавших до того времени частью христианство, частью язычество, но по обычаям своим не подходивших под христианский уклад быта. Действовавший в 1721 году на Кавказе Волынский писал Императору Петру Великому: «И тако вся Кабарда ныне видится под рукою Вашего Величества; токмо не знаю, будет ли им из моей медиации (медиация – посредничество в разрешении конфликта. – Примеч. ред.) впредь польза, понеже между ними и во-веки миру не бывать, ибо житье их самое зверское, и не токмо посторонние, но и родные друг друга за безделицу режут, и я чаю, такого удивительного дела мало бывало, или и никогда; понеже по исследовании дела не сыскался виноватый ни один, и правого никого нет; а за что первая началась ссора, то уже из памяти вышло; итак, за что дерутся и режутся, – истинно ни один не знает, только уж вошло у них то в обычай, что и переменить невозможно. Еще ж приводит их к тому нищета, понеже так нищи, что некоторые князья ко мни затем не едут, что не имеют платья, а в овчинных шубах ехать стыдно, а купить и негде и не на что, понеже у них монеты никакой нет, лучшее было богатство скот, но и то все крымцы обобрали, а ныне князей кормят уздени и всего их мерзкого житья и описать невозможно; только одно могу похвалить, что все такие воины, каких в здешних странах не обретается, ибо что татар или кумыков тысяча, тут черкесов довольно двухсот».

Но тем не менее уже в следующем году Император, начиная персидскую войну, должен был отказаться от мысли иметь влияние на кабардинцев и в договоре с Турцией признал Кабарду в 1722 году нейтральной. Впрочем, через 10 лет вновь успехи нашего оружия изменили положение вопроса, и снова началась деятельная работа наших посланников при турецком дворе в смысле подчинения Кабарды русскому влиянию. Особенно старался посол Нелидов, верно оценивший значение Кабарды и писавший в 1734 году, что «Кабарды уступить и этим отворить татарам в Дагестан ворота никак нельзя». И хотя по договору с Турцией, в 1739 году, обе Кабарды были объявлены нейтральными, однако немедленно же после вступления на престол Императрицы Екатерины Великой Россия возобновляет свою деятельность в Кабарде.

Еще в 1721 году царевич грузинский Вахтанг просил Волынского занять гарнизонами Грузию, для связи с которой построить русскую крепость на Тереке «между Кабарды и Гребенских казаков». И вот в 1763 году, по соглашению с Малокабардинским князем Канчокиным, на левом берегу Терека, в урочище «Мыздогу» (что значит «Дремучий Лес») было построено небольшое укрепление легкого типа (форпост). Через два года, в 1765 году, этот форпост, невзирая на усиленные просьбы кабардинцев об его уничтожении, был обращен в сильную, по тогдашним временам, крепость «Моздок».

Для усиления гарнизона крепости в 1769 году была сформирована из кабардинских выходцев Моздокская Горская казачья команда, а для связи Моздока с Кизляром была переведена на Терек с Волги половина Волгского казачьего войска. Эта половина (517 семей) образовала Моздокский казачий полк, поселившийся между Моздоком и Гребенскими городками пятью станицами: Галюгай, Ищеры, Наур, Мекени и Калиновская. Полк был, по числу станиц, пятисотенного состава и управлялся как в военном, так и в гражданском отношениях полковым командиром. В то же время для прислуги при крепостной артиллерии было переселено с Дону 100 семей Донских канониров, образовавших станицу Луковскую при крепости Моздокской. Вскоре состав Моздокского полка был усилен новыми переселенцами: Донцами, Волгцами (Московской Легионной команды), крещенными калмыками, казаками Саратовской крепостной милиции, причем образована была между Моздоком и Галюгаем станица Стодеревская (1799). Устроителем полка явился старшина Волгского Войска полковник (впоследствии генерал) Савельев, по имени которого названы были сады и хутора около Мекеней, составляющие ныне станицу Савельевскую.

В 1774 году окончилась война с Турцией, и по Кучук-Кайнарджийскому миру Азов с прилегающей к нему местностью окончательно отошел к России. Назначенный генерал-губернатором Новороссии светлейший князь Г.А. Потемкин обратил свое внимание и на Кавказский край, вошедший в состав его генерал-губернаторства. Для устройства линии он прислал на Кавказ генерала И.В. Якоби, с званием Астраханского военного губернатора.

Хотя Терская Линия, заселенная мужественными и лихими Терскими, Гребенскими и Моздокскими казаками, представляла собой весьма серьезную защиту со стороны Чечни и Дагестана, однако заслоняя лишь незначительную часть русской границы, она оставляла совершенно открытыми обширные пространства между Моздоком и Азовом, где свободно проходили хищные толпы закубанских черкес и татар, беспокоивших своими набегами не только Волгу и Дон, но даже и отдаленные пределы Воронежской губернии. Поэтому, по рапорту Потемкина, военная коллегия учредила по линии от Моздока к Азову 10 укреплений: Св. Екатерины, Св. Павла, Св. Марии, Св. Георгия, Св. Андрея, Св. Александра, Ставрополь, Донское, Московское и Владимирское. На Дону была построена крепость Св. Димитрия Ростовского (ныне город Ростов). Для занятия Азовско-Моздокской линии была переселена с Волги остальная часть Волгского Войска (700 семей, свыше 4500 душ), а с Хопра – Хоперский казачий полк. Волгцы образовали на линии Волгский же полк и заняли станицы-укрепления Екатериноградскую, Павловскую, Марьинскую, Георгиевскую и Александровскую. Хоперским полком устроены были станицы: Северная, Ставропольская, Московская и Донская. Впоследствии, в первые годы царствования Императора Николая I, Хоперцы были передвинуты на Кубань.

Когда Кубань сделалась с 1783 года границей между Россией и Турцией, то Моздокская линия оказалась внутри государства. Казачьи поселения стали тогда переноситься все более и более к югу, а в тылу их усиленно начали устраиваться селения государственных крестьян и частные имения. Тогда же было решено заселить Черноморскими казаками степное пространство, раскинувшееся между Азовом и Кубанью, к востоку от Азовского моря. Черноморские казаки представляли собой часть славного когда-то Запорожского Войска, и в то время число их доходило до 12 600 человек. В 1792 году Черноморцы заняли отведенные им пространства, а по Кубани, от устья ее до впадения в нее реки Лабы, поставили охранную «кордонную» линию из укреплений и постов. По среднему же течению Кубани, начиная от пределов Черномории, расположился Кубанский полк, составленный из 1000 казачьих Донских семей, занявших станицы: Усть-Лабинскую, Кавказскую, Григориполисскую, Прочноокопскую, Темноликую и Воровсколескую.

Таким образом, к началу XIX века по Кавказской линии жили следующие, независимые друг от друга, группы казачьего населения: Терское Кизлярское Войско, Терское Семейное Войско, Гребенское Войско, Моздокский казачий полк, Моздокская Горская казачья команда, казачьи полки – Волгский, Хоперский, Кубанский, и Черноморское Войско. Все Кавказское казачество выставляло на строевую полевую службу до 13 1/2 тысяч казаков, в том числе Кизлярцы 108, Терцы 400, Гребенцы 466, Моздокцы 1000, Моздокская команда 50, Волгцы 510, Хоперцы 519, Кубанцы 501 и Черноморцы 9000 конных и пеших казаков да, кроме того, гребную морскую флотилию в 25 судов, вооруженную 27-ю пушками.

 

IV. Геройская оборона Наурской станицы в 1774 году

Оборона Наурской станицы Моздокскими казаками 10 июня 1774 года представляет собою один из тех подвигов, которые, не имея большого политического и военного значения, вместе с тем невольно останавливают на себе внимание и современников и потомства, поражая ум и воображение. И в летописях царствования Великой Императрицы Русской, столь славного богатырскими делами, и в летописях кавказской войны, этот эпизод должен занять место между славнейшими подвигами, прославившими русское имя.

Была первая турецкая война, и Наурскую станицу обложило девятитысячное скопище татар, кабардинцев и турок, под предводительством калги – из рода крымских султанов. Строевые казаки еще не возвращались из похода, и дома оставались только старики, женщины, дети и легионная команда. У неприятеля был явный расчет захватить врасплох беззащитных жителей станицы, которая едва только устраивалась, хотя, правда, и была обнесена валом и снабжена орудиями. Неприятель не знал однако же, с кем будет иметь дело – и встретил небывалое войско и с небывалым оружием. Разряженные наурские казачки в красных сарафанах вышли на защиту родного городка и отражали неприятельские приступы наряду с мужьями и братьями. На женщин, между прочим, была возложена обязанность поддерживать костры, разогревать смолу и лить со стен кипяток на головы штурмующих. Сохранилось предание, что даже щи, варившиеся к обеду, шли у казаков на дело защиты.

Оборона Наура была первым случаем, когда от кавказской женщины понадобилась серьезная и опасная боевая служба. Впоследствии она уже не расставалась с нею и даже сроднилась, как с чем-то неизбежным среди суровой обстановки порубежного быта. Моздокские казачки не пугались ни свиста вражеских пуль, ни стрел, ни дикого рева и гика нападающих неприятелей. Спокойно, рядом со старыми Волгскими бойцами, встречали они яростные атаки татар, защищались серпами, косили косами смельчаков, появлявшихся на земляном валу станицы. Чугунные пушки перевозились на людях с места на место, смотря по тому, откуда усиливался приступ.

Несколько отбитых штурмов дорого стоили татарам. Полагают, что их потеря простиралась до восьмисот человек, и что большая часть ее пала на кабардинцев. В числе убитых кабардинцев был и один из известнейших владельцев, князь Коргоко Татарханов, и тело его осталось на поле сражения. Уже одно это обстоятельство показывает, как сильно было смятение татар, считающих священным долгом выносить из боя тела убитых товарищей, а тем более вождей и предводителей.

Целый день длилась кровавая борьба за обладание Науром, и целый день истомленные боем Наурцы ждали выручки; но выручка не появлялась. Станица Червленая лежала всего в сорока верстах, но сообщение с нею было прервано.

Говорят, что в Червленой был слышен гул пушечных выстрелов, но что командир пехотного полка, расположенного в станице, почему-то думал, что у Наурцев идет совсем не кровавая драма, а водевиль с потешными огнями, до которых, нужно сказать мимоходом, был великий любитель начальник Моздокских казаков, старый полковник Савельев.

Так прошел день 10 июня. 11 с рассветом вновь загремели казацкие пушки, но к общему удивлению неприятель стал быстро отходить от станичных валов, и скоро беспорядочные толпы его скрылись из глаз изумленных Наурцев. Никто не знал и не догадывался о настоящей причине столь поспешного отступления вражеского табора, и уже впоследствии только стали говорить, что снятием осады Наур обязан был казаку Перепорху, наведшему орудие прямо на высокий курган, где стояла ставка калги, и счастливым выстрелом убившему любимого племянника предводителя. В этой случайности калга увидел для себя дурное предзнаменование и больше не хотел оставаться на тех полях, которые обагрены были неповинною кровью юноши…

Спустя много лет после этого события, в 1838 году, казаки разрывали однажды станичный курган, на котором, по рассказам их дедов, стояла ставка крымского султана, и действительно нашли в земле человеческие кости, серебряный кувшин и золотые украшения с пояса и конской сбруи. Кто знает, быть может это и были останки того человека, случайная смерть которого решила участь наурской осады.

Хотя рассказ о казаке Перепорхе и его удачном выстреле и довольно популярен среди жителей Наурской станицы, но большинство казаков и доныне приписывает снятие осады и бегство неприятеля только особому Божьему покровительству. Предание говорит, что на заре 11 июня, в день памяти святых апостолов Варфоломея и Варнаввы, два всадника на белых конях и в белой одежде проехали вдоль вражьего стана и навели на татар панический ужас. В ознаменование этого события в наурской церкви устроен даже придел во имя апостолов Варфоломея и Варнаввы, и день 11 июня празднуется в Моздокском полку до настоящего времени.

«Это бабий праздник», говорят о нем казаки, вспоминая славное участие, которое приняло в бою женское население станицы. Многие из представительниц славного дела дожили до позднейшего времени, и посетители Наура не очень давно еще встречали старых героинь, украшенных медалями за его оборону.

Видная роль, выпавшая на долю женщины-казачки при защити Наура, была особенной причиной, почему кабардинцы долго не могли забыть позора своего поражения. Даже мирные из них старались не встречаться с моздокским казаком, боясь насмешек насчет того, «как Кабарда пошла воевать, да не управилась с казацкими бабами». Когда же приходилось встречать кого-нибудь из них с обожженным лицом, то казак и казачка уже наверно не пропустят, бывало, случая позубоскалить над злополучным джигитом.

– «А то, дос (приятель), не щи ли в Науре хлебал?» – спросит, бывало, линеец и провожает добродушным смехом угрюмо молчащего кабардинца.

В.А. Потто. «Кавказская Война», т. I стр. 94–87.

 

V. Казачье житье-бытье на Терской линии

Укрепления по линии. Станицы и их устройство. «Кордон», «Фигуры», «Летучки» и «Цидулы». Условия хозяйственного быта. Тревоги. Строевые части. Участие в походах. Жалованье и другие виды довольствия. Повинности. Отзыв Ермолова о линейцах.

Основу Кавказской линии составляли крепости, редуты, форпосты и другие укрепления разных типов, тянувшиеся вдоль всей линии на более или менее значительном расстоянии друг от друга. Из представленного графом Гудовичем в 1792 году описания Кавказской линии можно видеть, что всего к тому времени в пределах нынешней Терской области состояло: 10 крепостей, 22 редута и 1 фельдшанец (полевое укрепление усиленного типа), причем из них заняты были войсками 9 крепостей и 7 редутов, остальные же брошены по разным причинам: редут при Очинской пристани на Каспийском море за переменой пристани на Сладкоеричную; фельдшанец на Старом Тереке «в рассуждении болотистых мест и по отдалению от него моря»; редуты на Старом Тереке – Салтан-Бековский, Голодаевский, Долобинский, Крупитайский, Лартинский и Урчуковский – «по причине сделавшихся в сих местах впереди Терека непроходимых болот»; редут Щедринский на Тереке – «по уничтожению в сем месте бывшей главной квартиры генерал-поручика Де-Медема»; карантинные редуты у Моздока – «по причине распространения далее сих карантинов линии Кавказской»; Апраксинский на Малке – «по причине переселения кордонов вверх по Малке к Соляному броду»; редуты по Грузинской дороге – Григориполис в Малой Кабарде, Камбилейский на речке Камбилее (ныне Камбилеевка), Потемкинский на Тереке и крепость Владикавказ – «по причине положения их в горах в большом отдалении от кордонов».

Заняты же были (начиная с востока) Каргинский редут на Каргинке, крепость Кизляр на Старом Тереке («важнейший пункт против Персии полагается и закрывает весь левый фланг линии»), редут при Кизлярском Перевозе, на Борозде и Козий Яр на Тереке выше Червленой, крепость Наур, редут у Ста Дерев, крепость Моздок («довольно надежна, защищает своим укреплением все тамошние селения; при сей крепости главный проезд из Грузии») и Екатериноград, редуты Солиманов брод (около Прохладной) и у Соленого Брода на Малке, крепости Павловская на Куре и Марьинская на Золке, редут на Золке, крепость Георгиевская на Подкумке и Константиногорская на Подкумке же («подле Бештовых гор»), и редут Коммуникационный на Куме. Гарнизоны крепостей и редутов, служивших основой оборонительной линии, состояли из поселенных казаков, пехоты и драгун.

Однако как ни сильны были эти укрепления, все же само правительство сознавало, что с одной регулярной армией не одолеть беспокойного Кавказа, и лучшим средством в деле замирения края является заселение его казачьими станицами и крестьянскими селами. Поэтому оно делало то и другое, стараясь при всяком удобном случае увеличить число линейных казаков вливанием в станицы новых поселенцев или даже обращением целых сел крестьянских в казачье звание. Таковы бывшие села и слободы, а ныне станицы Александрийская (Копайская), Шелковская, Павлодольская, Прохладная, Солдатская, Курская, Александрийская (Пятигорского отдела), Подгорная, Незлобная, Государственная. Понимали эту разницу и сами горцы. Они говорили: «Укрепление – это камень, брошенный в поле: дождь и ветер уничтожает его; станица – это растение, которое впивается в землю корнями и понемногу застилает и охватывает все поле».

В большинстве случаев станицы строились по одному общему плану. Прямые улицы рассекают станицу вдоль и поперек. Посреди станицы просторная площадь для сборов по тревоге, общественных сходов и Божьего Храма. Со всех четырех сторон линейная станица обычно окапывалась глубоким и широким рвом, по внутреннему краю которого насыпался окружающий станицу вал, увенчанный плетневой оградой с колючим терновником. С двух (а то и трех, четырех) сторон станицы въезды – крепкие ворота. У ворот часовой и «вестовая» пушка. Впрочем, не для вестей только стояли пушки у станичных ворот, – частенько посылали они непрошенным гостям и более решительное приветствие, в ответ на которое лютые враги не мешкали класть земные поклоны.

В промежутке от станицы до станицы тянулся «кордон» – цепь сторожевых постов, между которыми в подходящих местах на ночь закладывались еще «секреты». Посты были конные и пешие. На каждом посту непременной его принадлежностью являлась вышка для часового, ставившаяся, если было возможно, на кургане, кош (шалаш) или хатка «для прочей братии наборной» и служившая для подачи постом огневых сигналов «фигура» – высокий шест, обмотанный паклей, соломой, сеном и т. п., пропитанный смолой, нефтью, дегтем или другим горючим веществом. На конных постах была, кроме того, и плетневая конюшня. Весь пост обычно окружался рвом, валом и плетнем, так что постовые в случае крайности могли выдерживать натиск и превосходящего силами противника.

Заметив прорыв неприятельской партии, постовые стреляли из пушки, если она была, зажигали «фигуру» и скакали с донесением в ближайшую станицу. Донесения о заранее ожидаемых прорывах посылались по постам открытыми «цидулами», ставившими всю линию в известность о грозящей опасности. Таким образом, помимо сторожевого дела посты исполняли и обязанности летучей почты, перевозя казенные (и частные) пакеты вдоль линии. Если донесение или приказание нужно было везти, по его спешности, без малейшего замедления, то к нему пришивалось орлиное (или иное какое) перо, и такой пакет получил имя «летучки».

С первых годов поселения на Тереке казаки, как мы уже видели выше, ревностно занялись хлебопашеством, садоводством и другими видами сельского хозяйства. Это было удобно, пока еще сидели далеко в горах чеченцы и ингуши, а с кабардинцами отношения не обострились до крайних пределов. Ко времени же заложения Кавказской линии горские народы постепенно выдвинулись на плоскость и разместились в близком соседстве с казаками. Постоянная угроза набегов, нападений с убийствами, угоном скота и захватом людей в плен вконец препятствовали правильным хозяйственным работам. Каждое утро, на рассвете, «выбегали» из станицы во все стороны конные казачьи разъезды, чтобы «осветить местность». И только когда доносили эти разъезды, что кругом все спокойно и следов неприятеля не обнаружено, – растворялись станичные ворота и станичники отправлялись на свои работы.

Да и самая работа шла в тяжелых условиях. Хлебопашцам приходилось сбиваться в кучи, чтоб при случае оказать друг другу поддержку. Самыми работами занималось поневоле не все население: на каждой ниве, в каждом саду становился мальчишка или дед с ружьем на часах (взрослые казаки были постоянно или «на кордоне» или «в набегах»). Малейшая оплошность со стороны часового, – и без времени гибли казаки, а казачки попадали в плен к горцам, где и погибали на веки. Иногда, правда, пленных выкупали, но часто бывало и так, что пленная казачка становилась женой своего хозяина – горца, приживала с ним кучу детей, и сама уже не хотела менять новую свою семью на старую, от которой была все равно отрезанный ломоть.

Эти постоянные опасности лучше всего закаляли дух линейного казака, и под давлением бесконечных тревог и стычек крепли казацкие силы. В этой беспрерывной, неустанной борьбе казаки «привыкли видеть жертвы за любимого Царя», привыкли «не раз терять близких кровных в схватках жарких и неровных», как поют казачьи песни.

Да впрочем в то лихое время не только в чистом поле, но и дома в станице казак не чувствовал себя в полной безопасности. Иногда горцы нападали на станицы целыми тысячами. И эти случаи были до того обычны, что казаки привыкли уже понимать предупредительный голос родимого Терека: запруженный в месте брода стеной конных хищников, он издавал своеобразный рев, и по этому ропоту догадывались часовые в станице, что враг близко и в больших массах переходит реку в брод.

Быстро поднималась на ноги станица. Способные владеть оружием выбегали на станичный вал. Удальцы вылетали на конях на разведку и с вестью в соседние станицы, просить «сикурсу» (помощи). Женщины выкатывали в прямые станичные улицы возы и делали там баррикады, которые сдерживали бы движение конницы в случай прорыва ее внутрь станицы. Ценные вещи, детей и дряхлых стариков прятали в погреба, входы в которые заваливали дровами, хворостом и всяким хламом. Станица живо приспосабливалась к обороне и готова была дорого продать свою жизнь. И чаще всего горцы, видя, что отпор им будет хороший, уходили ни с чем, потеряв без всякой пользы несколько десятков лучших своих джигитов, слишком приблизившихся к грозным станичным валам.

Казачья служба на линии делилась на полевую (в походах и на охране границы) и внутреннюю (в станице). Пока в силах был казак нести все тягости походной и боевой жизни, до тех пор состоял в строевой сотне и постоянно бывал в самых различных командировках. Любопытный тому пример представляет служба Екатериноградской станицы урядника Кузьмы Иванова Пастухова, поступившего в Волгский полк 25 марта 1781 года: «1783 года был в походах против горских народов, под командою полковника Ребиндера; 1784 года против тех же народов, под командою генерал-поручика Потемкина; 1785 года с генерал-майором Савельевым против кабардинцев; 1786 года был отправлен с разными бумагами от генерал-поручика Потемкина курьером в Москву к генералам Нарышкину и Воронцову; 1787 года с генералом-поручиком Потемкиным в экспедиции против Закубанских народов; 1788 года с генерал-майором Текелием в действии и осаде турецкого города Анапы; 1789 года с генерал-майором Булгаковым за Кубанью; 1790 года с генерал-поручиком Бибиковым до города Анапы и при действительной осаде оного, за что получил за отличие против неприятеля и усердие к службе серебряную медаль с надписью “за верность Екатерине”, на Андреевской ленте; 1790 года с генерал-аншефом Ртищевым против кабардинцев; 1791 года с генерал-поручиком Гудовичем при действительной осаде города Анапы и во время дела с неприятелем был ранен пулею в правую ногу навылет и за взятие города Анапы, за отличие и усердие к службе, от генерал-поручика Гудовича получил похвальный аттестат; 1794 года с генерал-майором Мухтелем против кабардинцев и в делах против неприятеля за отличие был произведен в урядники; 1796 года с генерал-аншефом графом Зубовым в Персии, Дербенте и Баку»… В 1801 году Пастухов был уволен за болезнью от службы, что не мешало начальству в 1837 году требовать службы от 82-летнего Пастухова, как сказано в прошении, поданном им во время проезда по Кавказской области Императора Николая 1-го: «Начальство, не уважая моих старых лет и прежней моей службы, употребляет во все места не только по внутренней, но и на кордоны употреблялся на службу; исполняю все станичные повинности, как денежные, равно и подводы должен отбывать наравне с прочими; а при том начальство угрожает телесным наказанием».

Что ближайшее начальство вполне сознавало тяжелые условия службы линейных казаков, видно из следующих выписок. Наказный Атаман генерал-лейтенант Николаев, в рапорте своем командующему войсками на Кавказской линии генерал-лейтенанту Граббе, от 23 августа 1838 года, говорит: «Раз записанный в служащие линейный казак на весь двадцатипятилетний срок службы отделяется от домашнего хозяйства и только переходит с поста на пост, чередуясь с товарищами. От него требуется в хорошем виде и исправности строевая лошадь, мундир, вооружение; он и скудное хозяйство его подвержены всегдашним хищениям горцев. Пограничное жительство казаков делает положение их еще тягостнее: будучи подвержены набегам хищников, они не могут упрочить хозяйства своего, которое по свойству края и по условиям быта казачьего, наиболее должно состоять из скотоводства»… Еще раньше, а именно в представлении своем главноуправляющему в Грузии, графу Паскевичу-Эриванскому, 24 апреля 1828 года начальник Кавказской области генерал-от-кавалерии Эммануель писал: «Полки линейные, неся беспрерывную и тягостную против других казачьих войск службу, будучи почти всегда на первой кордонной страже, растянуты на значительное пространство мелкими частями, ограничены или вовсе лишены способов к безбедному себя и своих семейств содержанию. Офицеры получают жалованье наравне почти с нижними чинами»…

До чего же ничтожно было выдаваемое казакам за такую тяжелую службу жалованье, видно из того, что, например, Волгского полка Войсковой Старшина, Есаул, Сотник и Хорунжий в 1838 году получали жалованья каждый по 17 руб. 82 коп. (ассигнациями) в год да провианту и фуражу по 3 четверика муки, по 2 четверти круп, по 8 четвертей овса и по 180-ти пудов сена. Зауряд-Хорунжий, урядник и казак получали деньгами по 11 руб. 88 коп. да натурой – муки по 3 четверика, круп по 2 четв. 2 гарнца, овса по 2 четверика и сена по 180 пудов в год. Когда казакам приходилось быть в походе далее 100 верст от своей станицы, то денежное жалованье выдавалось им по старому гусарскому окладу, т. е. Полковнику 1122 руб. 90 коп., Войсковому Старшине 577 руб. 5 коп., Есаулу 430 руб. 10 коп., Сотнику 310 руб. 37 1/2 коп., Хорунжему 250 руб. 30 коп., Зауряд-Хорунжему и старшему уряднику 37 руб. 24 коп. и младшему уряднику 16 руб. 66 коп. в год. Если командир полка был не войскового сословия, то ему выдавались еще столовые 1100 руб. и фураж на 8 лошадей.

Наряду с несением тяжелой «полевой» и «кордонной» службы на линейных казаках лежала и масса денежных и натуральных повинностей: постойная, подводная, дорожная, береговая (по укреплению берегов реки Терека) и другие. При построеньи крепостей Св. Креста, Кизляра и Моздока Гребенцы исполняли работы по доставке леса и строительного материала, по возведении зданий и укреплений, и т. п. Позже казаки бесплатно содержали по Тереку почтовые станции, паромы и каючные переправы, рубили просеки в лесах, строили вместе с солдатами новые укрепления, и т. д. С развитием военных действий в крае, подводная повинность настолько усилилась, что для несения ее за недостатком мужчин, приходилось наряжать женщин. Кроме того, еще с тех же казаков взыскивали на содержание почт в губернии подушный налог по 1 p. 90 к. ежегодно. Вследствие жалобы по поводу последнего налога, поданной Государю Николаю I-му при проезде Его по Кавказу, Наказный Атаман Николаев доносил, что «в особенности отягощены полки Моздокский и, наиболее, Гребенской, где по малолюдству при необыкновенно тягостной кордонной службе, кроме всегдашнего постоя войск, проходят в большом числе рекрутские партии и другие команды; казаки возят в лазареты больных и проезжающих по службе чиновников в Дагестан, в крепость Грозную, Внезапную и оттуда; а также ежегодно снабжают пастбищными местами и сенокосами полки, батареи и команды; вспомогательных участков не имеют и, при всем этом, на содержание почт платят деньги подушным сбором с неслужащих казаков». А тут еще донимал низовых казаков и гневный батюшка Терек Горыныч, что год рвавший сковывавшие мощный ход его плотины и валы, обрушивавшийся на сады, огороды и поля несчастных казаков и заставлявший их по нескольку раз переселяться с места на место.

Вот каково было житье-бытье на «Погибельном Кавказе» наших дедов и отцов, славных Линейных казаков, о которых беспристрастный и строгий судья, знаменитый кавказский герой генерал А.П. Ермолов писал: «Полное уважение мое приобрели Линейные казаки. Прежде видал я их небольшими частями и не так близко, но теперь могу судить и о храбрости их и о предприимчивости. Конечно, изо всех многоразличных казаков в России едва ли есть подобные им».

 

VI. Передовая (Терско-Сунженская) линия

Горский полк. Военно-Грузинская дорога. Образование Владикавказского полка. Сунженская линия. Генерал-майор Н.П. Слепцов. Окончательное заселение Сунжи

Так как каждый казачий полк помимо участия в походно-боевой работе обязан был и вести бдительную охрану как места своего жительства, так и пространств, занятых русскими поселениями в ближайшем к полковому участку линии районе, то в начале XIX века оказалось, что с увеличением числа таких поселений Волгский полк стал в совершенную невозможность справляться с лежавшими на нем многочисленными обязанностями. Поэтому начальник Кавказского края генерал А.П. Ермолов нашел необходимым подкрепить участок Волгского полка образованием по линии особой казачьей части. Эта часть, получившая имя Горского казачьего полка, была устроена в 1824 году, причем в состав ее вошли: Моздокская Горская казачья команда, две старых станицы – Луковская и Екатериноградская, две станицы из осетинских селений – Черноярская и Новоосетинская, и четыре станицы из русских гражданских слобод, находившихся в этом участке линии, – Павлодольская, Приближная, Прохладная и Солдатская, население которых при этом обращено было в войсковое сословие. Через 4 года (1829) полк был усилен еще двумя станицами из гражданских селений – Государственной и Курской, после чего мог выставлять в строй 800 казаков.

Мы выше уже упоминали, что от Моздока начиналась издревле известная дорога в Грузию. В 1784 году по пути от Моздока к Дарьяльскому ущелью были построены для охраны безопасности движения русские военные укрепления, давшие дороге имя Военно-Грузинской. При самом входе в горные теснины была устроена крепость, которую Императрице Екатерине угодно было наименовать громким именем «Владикавказа», в предвидении ее будущей важной роли в деле завоевания Кавказского края. По пути от Моздока к Владикавказу было поставлено два редута – Григориполисский, в горах близ нынешнего селения Владимирского (оно же св. Георгия, или Батако-Юрт) и Камбилеевский на реке Камбилеевке, около нынешнего селения Зильги. Для наблюдения за Кабардой, у Татартупского ущелья был построен редут Потемкинский, на реке Тереке. Впоследствии было еще поставлено между Моздоком и Григориполисом укрепление Константиновское, близ нынешнего селения Согопш.

С началом XIX века сношения наши с единоверной нам Грузией, добровольно присоединившейся в 1800 году к России, приняли еще более оживленный характер. Между тем усилившиеся к этому времени постоянные набеги на линии со стороны чеченцев, а отчасти и их соплеменников ингушей, делали движение по старой Моздокской дороге почти совершенно невозможным, почему в 1825 году генерал Ермолов дал Военно-Грузинской дороге несколько иное направление, – по левому берегу Терека через Татартупское ущелье на станицу Екатериноградскую, минуя Моздок, потерявший прежнее значение со времени перенесения центров Кавказского управления в Георгиевск и Ставрополь. Для защиты новой дорожной линии были поставлены укрепления Урухское, Ардонское и Архонское, а затем для окончательного закрепления ее и прикрытия от нападения хищников решено было заселить ее казачьими поселениями. Таким образом в 1837 году возникла 100 верстная Передовая Терская казачья линия, занятая восьмью станицами шестисотенного Владикавказского казачьего полка – Пришибской, Котляревской, Александровской, Урухской (впоследствии была перенесена в район Волгского полка, к городу Георгиевску), Змейской, Николаевской, Ардонской и Архонской. Ядром для образования Владикавказского полка послужили два Малороссийских казачьих полка, сформированных в 1831 году Малороссийским дворянством для действий против польского восстания, а потом обращенных на службу в войсках Кавказской линии. К семейным казакам этих Малороссийских полков было присоединено несколько десятков казачьих семейств «Старолинейцев», солдатских из упраздненных военных поселений и переселенческих из губерний Черниговской, Харьковской и Воронежской.

Почти одновременно с занятием Верхне-Терской линии начали ставиться укрепления и станицы по Сунженской линии, необходимость которой указывалась еще в 1804 году князем Цициановым. Начало Сунженской линии было положено в 1809 году, когда командовавший Владикавказским округом генерал Дельпоццо, после добровольного присоединения живших в верховье Сунжи и по Ассе ингушей, поставил в их селении Назране гарнизон, а на среднем течении Сунжи, в урочище Казак-Кичу («Казачий брод») заложил передовое укрепление Казак-Кичинское. Затем Ермолов, в 1818 году усилил Назрановское укрепление, а в нижней Сунже поставил крепость Грозную. Настоящее же занятие Сунженской линии началось в 1845 году с учреждением Сунженского казачьего полка и велось под руководством командира этого полка, генерал-майора H.П. Слепцова, стяжавшего своими смелыми и решительными действиями против чеченцев бессмертную славу героя и прославившего своих лихих Сунженцев – «Слепцовцев». Ядром Сунженского полка явились офицеры и урядники Моздокского и других полков Старой Линии. В состав же нижних чинов вошли кроме «Старолинейцев» (Моздокцев, Волгцев, Гребенцов, Кубанцев и Ставропольцев) также и Донские казаки. Таким образом, старые «Линейцы», принимая новое имя «Сунженцев», поделили, как это поется в казачьей песне («С краев полуночи»), избыток своей славы «с безвестной струей» новых переселенцев, ставших вместе с ними «на вражьем пороге твердою стопой».

Первыми были построены станицы Троицкая, на месте бывшего укрепления Волынского, и Сунженская (ныне Слепцовская), каждая на 250 дворов. 3а ними, как грибы после дождя, вырастали остальные, несмотря на то, что постоянные боевые тревоги и набеги до крайности затрудняли дело заселения. Слепцову приходилось день и ночь быть в работе: то планировать новую станицу, то быть на лесной рубке, то участвовать со своим полком в общих боевых действиях… И неутомимый труженик везде поспевал, везде у него кипела работа, и дело спорилось. Высоко ценили и уважали Николая Павловича даже и враги чеченцы, а что касается до окружавших его казаков, то эти прямо боготворили своего героя-командира. Его открытый характер, не терпевший лукавства, его великодушие к побежденному врагу, его необычайная отвага, не знавшая преград, подкупали всякого. Следующий небольшой случай из жизни Слепцова ярко рисует нам мощную фигуру удальца-генерала и отношение к нему окружавших.

В один из сереньких осенних дней, стоявший у восточных ворот станицы Сунженской (Слепцовской) часовой казак Силай Шайдаров услыхал выстрелы со стороны Михайловской станицы. «Вестовая» грянула на углу вала, внезапно прервав размышления привратника. Необходимо было тотчас отворить ворота, а дежурный тут как тут, что-то спросил и ускакал. Растерялся Силай, не может найти ключей. Ноги подкашиваются от страха, руки отнимаются, а голова теряет способность мыслить. Страх обуял при мысли, что вот-вот батюшка Слепцов нагрянет, а ворота не отворены, – убьет! Не успела промелькнуть в голове эта мысль, как вдруг точно из земли вырос перед глазами командир на своем сером кабардинце. Сверкают огнем его черные глаза, грудь высоко поднимается от прерывистого дыхания, а конь стоит на задних ногах и просит поводов. «Негодяй! мерзавец!» – не своим голосом закричал Слепцов, поднял руку с нагайкой, гикнул и исчез, точно сквозь землю провалился. Осмотрелся кругом Силай, – нет командира. Ключи же были все время за поясом. Посмотрел Силай через вал, а серый конь и серая черкеска уже мелькали по Михайловской дороге один-одинешенек. Кинулся Шайдаров отворять ворота, и лишь только их распахнул, отскочил в сторону: перед глазами промелькнула гигантская фигура урядника Полубоярова, летевшего пригнувшись к гриве коня с оранжевым значком Слепцова, спутника во всех его боях. Исчез в облаках пыли и бравый казак Яков Мелихов, а за ним и все дежурство. «Сторонись! берегись! гей!» – кричали с гиком казаки, спешившие догнать своего командира. Перекрестился Силай Шайдаров и остался в немом размышлении: как мог Слепцов перескочить через вал, обнесенный непроходимым терновником? как не сломал конь своих ног в глубоком рву? как вынес он всадника оттуда? И долго, на всю жизнь остались памятны ему эти пять минут…

Заселение Сунжи, начатое в 1845 году, тянулось более 15 лет, и в конце концов по Сунже и ее притокам водворилось три казачьих полка: 2-й Владикавказский, занявший семью станицами (Владикавказская, Камбилеевская, – обе они в 1859 г. образовали станицу Тарскую, – Ново-Сунженская, Аки-Юртовская, Фельдмаршальская, Нестеровская и, впоследствии упраздненная, Галашевская) верховья Камбилея, Сунжи и Ассы, 1-й Сунженский, по среднему течению Сунжи с боковым сообщением к Моздоку в семи станицах (Терская, Магомет-Юртовская, Карабулакская, Троицкая, Сунженская, Михайловская и Ассинская) и 2-й Сунженский, сомкнувший Сунженскую линию с Гребенскими городками восемью станицами (Самашки, Закан-Юрт, Алхан-Юрт, Грозненская, Петропавловская, Джалкинская, Умахан-Юрт и Горячеводская).

Таким образом, с лишком три века происходило постепенное население и разрастание казачества на Тереке, начиная с первых поселенцев – Гребенцов и кончая самыми молодыми станицами – Сунженскими…

 

VII. Окончательное покорение Кавказа

Ермолов на Линии. Его план покорения Кавказа. Мюридизм. Кази-Мулла. Шамиль. Борьба с Шамилем. Экспедиции. Время Воронцова. Падение Гуниба и плен Шамиля. Покорение Западного Кавказа. Участие казаков в Кавказской Войне

К началу XIX века, с присоединением Грузии к России, независимые племена, населявшие горные ущелья Кавказа, оказались оцепленными кольцом русских владений. С севера шла Кавказская Линия, на востоке нам принадлежала узкая полоса Дагестанского побережья Каспийского моря, на юге – почти все Закавказье. Такое положение дел не могло удержаться долго, и Кавказская война приняла более напряженный характер.

Вскоре же кабардинцы, все время колебавшиеся в своей верности и при малейшем удобном случае поднимавшие восстания, окончательно признали себя русскими подданными. За ними последовали ингуши (1809) и осетины-дигорцы. Таким образом, оставалось только присоединить чеченцев и дагестанцев, населявших горы и предгорье против левого фланга Кавказской линии.

В 1816 году на Кавказ назначен был начальником края знаменитый генерал Алексей Петрович Ермолов, представлявший образец рассудительности, решительности и мужества. Его грозные очи, сверкавшие из-под нависших бровей, и напоминавшая львиную голова, покрытая огромной шапкой седых волос, наводили ужас на врагов, а в подчиненных и сотрудниках вселяли глубокую веру в силу и непобедимость своего вождя. Ермолов быстро понял положение дел и правильно оценил обстановку. «Кавказ», говорил он, «это огромная крепость, которую штурмом не взять, – надо вести правильную осаду». И начал работу: стал подводить подкопы и проводить траншеи по всем правилам военного искусства.

Кавказская линия уже представляла собой огромную осадную траншею (линию осадных окопов), но стояла она далеко от центральной части крепости, – нужно было провести «параллель» (вторую линию окопов, ближе к стенам крепости). И этой параллелью явилась начатая Ермоловым Сунженская линия и продолжение ее к старым Таркам. Еще до прибытия Ермолова на Линию на Сунже стоял Назрановский редут, который Ермоловым был значительно усилен. Летом 1817 года он поставил ниже укрепление «Преградный стан» (где ныне станица Михайловская). В 1818 году строит крепость Грозную, на следующий год крепость Внезапную (близ нынешнего Хасав-Юрта), за которой следует Бурная (около Тарков). В следующие годы между этими крепостями воздвигается сплошная линия мелких укреплений, рассчитанных на небольшие гарнизоны, но представлявших собой серьезную преграду хищникам благодаря своим глубоким рвам и высоким, крепким валам.

«Параллель» была готова. Противник был притиснут к горам, и оставалось только продолжать с успехом начатую работу. Но, к сожалению, благодаря петербургским козням, Ермолов в 1826 году был устранен, и на его место вступил блестящий молодой полководец Паскевич, впоследствии граф Эриванский и князь Варшавский, увлеченный более делами Закавказья и борьбой с Персией и Турцией.

С 1827 по 1831 год Кавказская линия была предоставлена самой себе, наступательные действия против «Кавказской цитадели», начатые Ермоловым, прекращены, и энергичную работу сменила полная бездеятельность, способствовавшая развитию в горах Чечни и Дагестана фанатического религиозного учения «мюридизма», и стоившая нам затем потоков крови и десятков лет упорной войны.

Около 1810 года в глухие ущелья Дагестана проникло из Багдада учение «тариката», т. е. правил благочестивой жизни. Проповедники «тариката» носят имя «муршидов» (т. е. «направляющих»), а последователи их, ученики и послушники, называются «мюридами» («ищущими»). Первоначально учение это носило совершенно мирный характер, но в двадцатых годах приняло иное направление: пылкий учитель тариката Кази-Мулла стал открыто проповедовать, что нет угоднее Богу дела, как война с неверными и распространение ислама силой оружия. Такая постановка вопроса пришлась по сердцу воинственным народам Чечни и Дагестана, которым давно уже претило мирное житье. В горах закипела работа, и повсюду разнесся призыв к «газавату» (священному походу) против русских. Слабая политика Паскевича, предписавшего в обращении с горцами кротость и ласку, которые они понимали не иначе как трусость и заискивание, еще более способствовали подъему духа у горцев. Кази-Мулла объявил себя, в конце 1829 года, имамом, т. е. верховным главой мусульман, и под знамена его стали стекаться бесчисленные толпы Дагестанцев и Чеченцев.

Упоенный рядом частичных успехов, Кази-Мулла в мае 1831 года осадил крепость Бурную, затем напал на Внезапную, и хотя потерпел при этом неудачу, но все же огромные скопища его произвели впечатление на умы кумык и чеченцев, и привлекли на его сторону массу новых последователей. В следующем году он подходил к Грозной и даже к Владикавказу, чем вызвал против себя более решительные действия. Чечня была разгромлена, родной аул Кази-Муллы, Гимры, взят штурмом в 1832 году, причем и сам Кази-Мулла пал в бою.

Но это не потушило начавшегося пожара. Звание имама перешло к племяннику Кази-Муллы – Гамзат-беку, по смерти которого имамом сделался близкий сподвижник Кази-Муллы и Гамзат-бека гимринец Шамиль. Умный и ловкий, с железным характером и безграничным властолюбием, Шамиль благодаря своим военным и административным дарованиям сумел совершенно подчинить своей власти свободолюбивых горцев и деятельно вел борьбу с Россией в течение 25 лет.

С переменным успехом велась эта упорная борьба, в пылу которой с обеих сторон пролились потоки крови, разорялись крепости и станицы, гибли в пламени аулы и хутора. Эта борьба выдвинула с русской стороны целый ряд замечательных вождей и героев, каковы генералы князь Воронцов, князь Барятинский, граф Евдокимов, Слепцов, Бакланов, Фези, Граббе, Круковской и другие.

В то время как мы бездельными и бессвязными действиями только роняли значение русского оружия, Шамиль успел ввести некоторый порядок среди подчинявшихся ему племен. Вся страна была разделена на наибства (округа), во главе которых стояли наибы – доверенные лица имама. Все мужское население в возрасте от 16 до 60 лет было обязано военной службой. Призывавшиеся ополчения делились на десятки, сотни и полутысячи. Шамилем был установлен правильно собиравшийся с населения подоходный налог. Снабжение войск продовольствием и огнестрельными припасами было поставлено у Шамиля настолько удовлетворительно, что он мог выставлять в поле для боевых действий отряды, превосходившие 20 000 воинов. Чтобы обеспечить себя вооружением, Шамиль устроил в горах выделку холодного и огнестрельного оружия (не исключая и пушек), и даже поставил пороховые заводы.

Борьба с Шамилем, завершившаяся окончательным покорением Чечни и Дагестана, может быть разделена на три периода, различающееся друг от друга самым способом ведения войны: до 1845 года, годы 1845–1856 (время князя Воронцова) и годы 1856–1859 (время князя Барятинского).

Первый период отличался полным отсутствием в действиях наших войск какого-либо общего плана и цели. Во всем противодействовавший начинаниям Ермолова Паскевич не только приостановил всю работу своего прозорливого предшественника, но даже, в противовес ей, отдал приказ, чтобы взамен постройки сети укреплений начальники линии старались «сосредоточивать внезапно отряды, вторгаться в земли горцев и потом возвращаться на свои пункты для приготовления к новым экспедициям». Такой способ действия, продолжавшийся, благодаря влиянию Паскевича, пятнадцать лет, вел только к бесполезному пролитию крови, напрасно затягивая войну и создавая в горцах уверенность в невозможности для русских укрепиться в горных теснинах и дремучих лесах предгорья.

Только с назначением на Кавказ графа Михаила Семеновича Воронцова прекратились бесполезные экспедиции в горы. Прибыв на Кавказ весной 1845 года, Воронцов застал уже конец приготовлений к большой второй экспедиции в Дарго, укрепленную резиденцию Шамиля. Первая экспедиция, предпринятая в 1842 году генералом Граббе, была направлена от Герзель-аула по долине реки Аксая чрез непроходимые леса Ичкерии и потерпела полную неудачу: отряд потерял 1700 нижних чинов (из 10 000), 60 офицеров и 1 орудие. Новая экспедиция предположена была по другому направлению: в обход, через Андийский хребет (разделяющий нынешнюю Терскую область от Дагестанской). Преодолев необыкновенные трудности пути в горных трущобах Чечни, покрытой дремучими лесами, ведя беспрерывный бой с упорным и отчаянным неприятелем, войска наши, руководимые самим графом Воронцовым, подошли наконец в июле 1845 года к Дарго и взяли его с бою. Однако Шамиль успел ускользнуть, и игра вышла впустую. Обратный путь на плоскость совершить было еще труднее. Горные дебри, яростный противник и полный недостаток продовольствия (взятые в поход сухари пришли к концу, а на месте продовольствия найти было негде) делали положение отряда безвыходным. И только героическое мужество Кавказского солдата и походно-боевой опыт младших начальников спас «сухарную» экспедицию от позорного конца.

Эта экспедиция окончательно убедила Воронцова в бесполезности «способа Паскевича» и в необходимости возобновить приведение в исполнение великого плана Ермолова. Со времени «сухарной экспедиции» война снова принимает характер постоянной блокады Чечни и Дагестана с очень осторожными наступательными действиями.

В течение десятилетнего периода времени (с 1846 по 1856 г.) строятся сильные укрепления, чрез дремучие леса прорубаются широкие просеки, по горным крутизнам прокладываются военные дороги и, главное, предгорье прочно занимается рядами казачьих станиц, предназначенных

Не подлежит никакому сомнению, что окончательным успехом в тяжелой борьбе мы обязаны только этой малозаметной, неблагодарной и трудной подготовительной работе, о которую разбивались бесплодно все усилия, вся отвага и подвижность славного Кавказского вождя горской независимости – Шамиля.

В 1856 году назначен был Наместником Кавказским отважный и решительный князь Барятинский. Пользуясь наступившим удобным моментом, он со всех сторон двинул русские войска в глубину гор Чечни и Дагестана, окружил Шамиля на Гунибской горе и принудил его сдаться в плен 25 августа 1859 года.

В этот день замолк, наконец, боевой гром, грозно разносившийся по Кавказу в течение столетий, и только лишь на западной окраине Линии, на «Правом Фланге», еще слышался отдаленный рокот битвы с черкесскими племенами Закубанья, куда были двинуты войска всей Линии для окончательного покорения и Западного Кавказа, которое произошло в 1864 году, и в котором от Терского Войска участвовал пятисотенный сводный полк.

Мы уже упоминали выше, что история Линейных Казаков есть история боевых действий и походов на Линии, так как ни одного похода, ни одной экспедиции, ни одного боя не обходилось без деятельного участия лихих наших дедов и отцов – Линейцев: Кизлярцев, Терцев, Гребенцов, Моздокцев, Волгцев, Владикавказцев, Сунженцев и их собратий. В этой неустанной борьбе, в этих часто неравных боях, даже сказочные геройские подвиги мужества и беззаветной отваги, которую проявляли казаки на каждом шагу, были слишком обычным явлением, не обращавшим на себя особого внимания. На кровавых страницах истории покорения Кавказа тонут незаметно в общей массе писанные кровью бесконечные подвиги Линейцев. И только громкая слава, окружающая светлым ореолом имя Кавказских казаков и их вождей-героев, да высокие милости Русских Царей, всегда благоволивших к своим верным и неизменным казакам, свидетельствуют о понесенных ими в былое время трудах и совершенных подвигах.

В воздаяние военных трудов и заслуг и в ознаменование особого Монаршего благоволения к казакам Кизлярского, Гребенского, Моздокского, Владикавказского, 1-го Сунженского и 2-го Сунженского полков, Государь Император пожаловал этим полкам 4 марта 1860 года Георгиевские Знамена с надписью: «За военные подвиги против непокорных горцев». А с окончанием военных действий на Западном Кавказе, Государь, в постоянном внимании к боевой службе казаков, соизволил выразить Терцам свою милость в следующей грамоте от 12 июля 1864 года:

«Нашему вернолюбезному Терскому Казачьему Войску.

Покорение Западного Кавказа, достигнутое рядом доблестных подвигов и долговременных трудов наших, заключило многолетнюю кавказскую войну. С достославным событием этим тесно связано и имя вернолюбезного Нам Терского Казачьего Войска, издавна стяжавшего себе громкую славу на Кавказе. Предки нынешних Терских казаков составляли из себя первых оседлых русских воинов для оплота от хищнических набегов горцев, и в продолжении двух столетий храбрые обитатели берегов Терека – под именем Гребенских, Терских, Волжских, Горских, Моздокских, Кизлярских, Владикавказских, Кавказских линейных, Сунженских казаков, не переставали обуздывать стремления диких соседей своих к внесению огня и меча в притерские русские поселения и сами проникали в ущелья гор для наказания хищников в собственных жилищах их. Геройские подвиги Терских казаков в рядах наших войск, на всем пространстве восточного Кавказа, приготовили покорение Кавказа Западного и достославное окончание Кавказской войны. В ознаменование Монаршей признательности Нашей за таковую полезную для отечества службу Терского Казачьего Войска, Мы признали за благо – сократить для всех чинов оного сроки обязательной службы, назначая отныне: для полевой – 15 и для внутренней – 7 лет.

Пребывая засим ко всему Терскому Казачьему Войску Нашею Императорскою милостию благосклонны, Мы надеемся, что все это доблестное Войско получая ныне, чрез сокращение служебных сроков своих и умиротворение всего сопредельного с Войском края, полную возможность развивать все более и более домашнее свое благосостояние, вместе с тем не перестанет и впредь находиться в постоянной готовности переносить свою боевую опытность всюду, куда укажут пользы отечества; славное же имя Терских казаков будет занимать везде и всегда почетное имя в рядах русских воинов». (На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою написано:) «АЛЕКСАНДР».