Слова "инспектор", "полицейский" в налоговой полиции не привились – холодные, ничего сердцу не говорящие слова.
Лично мне нравится слово "опер". В нем – и название структуры, и специфика деятельности, и оттенок чего-то таинственного и привлекательного.
Опера – элита налоговой полиции, ее самая боеспособная (в войне с криминалом) часть. Далеко не каждый годится для этой работы, когда весь день – в бегах, в поисках и шевелении мозговыми извилинами.
С раннего утра и до позднего вечера опера окружают люди. К нему со всех сторон стекается огромное количество всевозможной информации.
Положим, к любому из следователей она тоже стекается, но ему информация в принципе не нужна. То есть, чтобы она стала нужной ему, ее еще предстоит закрепить юридически, обставить со всех сторон всевозможными бумажками… Далеко не всегда следак считает это нужным, и тогда информация попросту пропадает.
А налоговому оперу "в хозяйстве" сгодится все. Он ежедневно переваривает огромный массив информации, обширная часть которой даже и не касается преступности. Опер все время в курсе "всего", на острие жизни, созвучен ритму времени, глубинной сущности бытия.
Наша служба либо быстро раздавливает человека, за ненадобностью отбрасывая прочь, либо учит и воспитывает.
Каждодневное нацеливание на конечный результат позитивно сказывается и в других, помимо оперативных, сферах деятельности. Опер всегда внутренне отмобилизован, в любую секунду готов сорваться с места и куда-то стремглав бежать, что-то делать, чем.то занять руки и голову.
Он – в движении!
Рано или поздно любой из нас обучается выстраивать логическую цепочку действий для достижения поставленных целей, находить своеобразный алгоритм успеха в собственной жизнедеятельности – шаг за шагом, ход за ходом. Совсем как в шахматной игре, когда сильный игрок предвидит развитие ситуации на много ходов вперед!
Неслучайно большинство начальников в налоговой полиции родом из оперативных служб. Именно у этой категории мозги изощреннее и дальновидней, характер жестче и целеустремленней, связи в разнообразных кругах крепче и влиятельней. Слабаки в оперсоставе долго не держатся.
Высокие темпы и жесточайшие требования выдерживают лишь сильные духом. Они конкурируют между собою и в результате выживают. Пробиваются наверх лишь сильнейшие, каждому из которых в умении выжить в экстремальных условиях равных нет!
Став начальником высокого ранга, получив отдельный кабинет, секретаршу и персональную машину, он не перестает быть опером. Такое уж устройство его тренированных мозгов: он должен постоянно вынюхивать, выслеживать, изобличать, настигать и одолевать в поединке.
У каждого из наших майоров и полковников осталась его личная, работающая только на него агентурная сеть, кропотливо сотканная им за предыдущую многолетнюю работу "на земле". И если ты, к примеру, уже замначальника городского управления, а к тебе приходит давний агент и между делом сообщает некую информацию о совершенном преступлении, то что ж ты – положишь ее под сукно?! Ни боже мой!
Если это всего лишь незначительный пустяк, то, понятно, сам возиться не станешь, сольешь информацию в райотдел, но если что-то серьезное, то не побрезгуешь и лично заняться, хотя это по должности вроде бы и не положено. Но – душа требует, понимаете? В ладошках свербит желание самолично найти и повязать.
Опера – это те же самые обыкновенные люди, со своими большими и маленькими недостатками и грешками. В этом смысле мы ни капельки не отличаемся ни от обывателей, ни от тех же преступников.
Каждый из нас в меру туповат, ленив и распутен. Тот – растяпа и мямля, этот – толков, но нет интереса к работе, нехотя работает из-под палки. Когда достанут до печенок начальственными попреками – имитирует бурную деятельность, но стоит на миг отпустить вожжи – начинает филонить, вместо дела придумывая всевозможные оправдания. у третьего – какие-то свои тараканы в голове… и у пятого… и у десятого… Но при всем при этом, если брать в целом, то под воздействием логики сложившихся вокруг нас обстоятельств сутками и неделями напролет пашем мы как черти, выполняя в итоге такой объем работы, который при наличных силах и ресурсах в принципе выполнить невозможно!
Обыватели нас не любят, криминалы – ненавидят. Собственное начальство плюет нам в души, интересуясь лишь конечными результатами, а не тем, ценой каких неимоверных усилий он был достигнут.
Зарплата – мизер, да и ту не каждый месяц выплачивают, здоровье – ни к черту, времени на семью – нет.
Взглянув на себя свежим взглядом со стороны, в ужас приходишь!
Бежать со службы скорехонько – вот единственный выход!
Но бежать некуда, везде одно и то же (где покруче, где пожиже), да и привык уж к своему ремеслу.
Практически не осталось среди налоговых оперов прежних зубров. Кто-то, пробившись в начальники, сделался для рядовых коллег недоступным, основная же масса незаметно испарилась из органов. Тот – спился, этот – ушел на пенсию, того – посадили (закрыть любого из оперов всегда есть за что!), те – осели там, где меньше требуют и больше платят.
Оперскому молодняку набираться уму-разуму практически не у кого. Учатся лишь на собственных ошибках, причем многие на этом сгорают. Из ста начинающих оперов в итоге получилось бы тридцать-сорок хороших оперов, а так – только двое-трое, да и то, если им повезет.
Ничему не учат, однако конечный результат дай!.. Не сумеешь, завалишь показатели раз, другой, третий – выгонят в два счета; с этим быстро, кадры не берегут и не лелеют. Начальство беспокоят лишь их собственные шкуры.
Ну а если ты хоть как-нибудь, да стараешься, тянешь лямку с 6 утра и до 23 вечера, тогда держат – "так и быть, работай пока", но при этом нагружают сверх меры (да и кто эту меру мерил), требуют несусветное, жмут до упора.
Но если, несмотря на рутину и всеобщую глупость, начнет у тебя что-нибудь получаться, если сумеешь найти нужных людей, нащупать каналы воздействия на них, если будешь не только по рейдам мотаться и морды бить вечно пьяному сброду, но и грамотно вербовать, расследовать, делать что-либо полезное, достигать нужное именно делу, а не бумаге и не твоим начальникам…
Вот тогда, может быть, – повторю, может быть! – почувствуешь в себе неосознанную гордость: "А ведь получается!" Это – исключительно твоя личная победа. Не жди от отцов-командиров слов восхищения и благодарности, поскольку начальство всерьез озабочено лишь двумя вещами: чтоб давал показатели на уровне и чтобы с ним не переругивался, когда ему вздумается в очередной раз тыкать тебе свои ценные указания…
Опера в массе – народ дружный. В одиночку и бандитов не одолеешь, и от начальства не отобьешься.
Есть множество ситуаций, когда лишь от твоего напарника зависит, будешь ли ты в конце концов на коне, или же – раздавлен тяжелым колесом доли. Никому не хочется под колесо, вот локоть о локоть с боевыми побратимами от судьбы-суки и отбиваемся! Все мы – люди одного сорта, примерно одинакового профессионального уровня. Но у каждого – своя особинка, свои плюсы и минусы.
Один – психикой гибче, глубже понимает людей, все внутренние пружины и механизмы людского естества… Незаменим как агентурист и к любому подыщет ключик, свой специфический подход. И на допросах, когда надо разговорить нужного "клиента ", ему равных нет. второй – внимателен к мелочам, подмечает множество подробностей и деталей, которые легко ускользнут от внимания другого человека, им же будут замечены и правильно поняты.
У третьего – интуиция зверская! Бывает так: никаких зацепок, лишь что-то отдаленно маячит в тумане, этакий проблеск во мгле, заметить его невозможно – только почувствовать наличие, вот он и чует первым из всех, а уж затем и остальные, присмотревшись, тоже начинают что-то замечать.
Четвертый – упрямец. Уперся, вцепился как бульдог и держит, не отпускает до конца, в финале глядь – а ведь что-то начало вырисовываться!
Пятый – смелый до безумия, в налоговой полиции шибко отчаянные не нужны, это тебе не ОМОН, но иногда и здесь случаются острые ситуации. тогда есть за кого укрыться, и если даже ничего особо рискового не происходит, все равно приятно знать, что среди нас есть свой Рэмбо.
Итак, живем по-братски, друг на друга начальству не стучим, спины коллег прикрываем, про подлянку товарищу – и думать не моги.
Конфликты? Бывает, где ж без них, но – несерьезные, без долгих обид, злопамятства и двурушничества…
Во всем мы примерно одинаковы – даже в доходах: все практически нищие! Порою придет какой-нибудь новоиспеченный лейтенантик – нос кверху, ездит на подержанном папином "опеле", строит из себя гения оперативных комбинаций, хотя в работе пока что полный ноль.
Проходит время, обкатается новичок в конкретных условиях, и если не исчезнет быстро в неведомом направлении, то приспособится к реалиям, приноровится, притрется.
Сперва с "опелька" как-то незаметно пересядет на менее приметные "Жигули", а там и бумажник в его кармане начнет уменьшаться в объемах и достоинстве ассигнаций.
Иначе – не получается. Иначе – нельзя. Смотреться белой вороной в оперском коллективе – значит становиться всеми нелюбимыми одиночками. А таким у нас ходу нет!
***
Восемнадцатое марта отпраздновать не удалось. Почти весь день начальник неотлучно находился на месте, и опера бегали на полусогнутых. Собрались двадцатого вечером.
Отмечание праздника проходило в Измайловском парке. О том, чтобы собраться в конторе, не могло быть и речи: Желдак сурово пресекал и куда менее крамольные вещи.
Караваев, вздохнув, согласился. Он подумал, что альтернативой может являться лишь пьянка в конторе, а это чревато начальником райотдела, которого следует опасаться значительно больше, нежели капризов погоды.
Никому не пришла в голову кощунственная мысль вовсе отменить праздничную пьянку. Профессиональный праздник отмечали, даже когда запрещалось вообще все человеческое. Остатки этой практики еще взирали со стен дежурки в виде извлечения из кодекса и грозного приказа, в котором спиртное приравнивалось к ядерному оружию и провозглашались безъядерные принципы – "запрещение проноса, хранения и распития" эликсира радости на территории Федеральной службы налоговой полиции.
Как раз в те жестокие времена и случилась с опером Барановым неприятность, мягко выражаясь, весьма отрицательно сказавшаяся на его служебном росте. Он только-только получил новую долгожданную должность старшего оперуполномоченного по особо важным делам. Неприятность, как и все неприятности, началась с того, что людям в главке оказалось нечем заняться. В такие минуты тамошние бездельники любят учинять "внезапные проверки".
Посидев немного в управлении и не найдя ничего интересного, проверяющие решили: "А заедем-ка мы в райотдел". Особую пикантность этому решению придавало то, что пути до отделения ровно полчаса на машине. Как только инспекторы ступили за порог, Баранову сообщили по телефону радостную новость: "Инспекция из управы будет у тебя через три минуты! Давай!" Что именно давать, объяснять было некогда, да и незачем. Он кинулся в дежурную часть. Неположенные предметы, несмотря на их субъективную ценность, полетели прямо в форточку, лишние бумаги скрылись в карманах. Скомкав газету, заменявшую операм скатерть, Баранов увидел в окно, как инспекторская машина заруливает во двор отделения. В последний раз обводя взглядом дежурку – не забыл ли чего, он с ужасом заметил, что не убрал самый крупный из компрометирующих предметов. Прямо посреди дежурки безжизненно развалился на табурете опер Белагуров.
Внешний вид налогового полицейского и в особенности исходящий от него запах не оставляли сомнений относительно причин его неподвижности: опер был пьян в то самое место, которое Баранов уже не успевал прикрыть от высокой комиссии. Не слишком опытный в общении с руководством, опер на секунду растерялся, но тут послышался хлопок входной двери, впускающей страшных гостей, и решение моментально нашлось. Баранов подхватил под руки мычащего опера и с трудом запихнул его в каморку дежурного.
– Сиди здесь, будешь задержанным, – злобно прошептал он Белагурову и ринулся навстречу инспекции.
Внимательно оглядевшись и не заметив ничего предосудительного, проверяющий обратил внимание на "задержанного", который все еще размышлял над услышанным. Инспектирующий палец требовательно уперся в Белагурова.
– Это задержанный за торговлю алкогольной продукцией без лицензии, – последовал рапорт.
Белагуров же тупо посмотрел на инспектора и неожиданно произнес:
– З-з-заявляю, что мое задержание произведено совершенно неправомерно!
Слегка обалдевший инспектор потребовал протокол и все полагающиеся документы на правонарушителя, но документов, естественно, не оказалось.
– А они меня еще и избили, – подал голос Белагуров.
– Да что ты врешь-то! – возмущению Баранова не было предела.
– Кто тебя трогал?!
В ответ задержанный опер, который, видимо, окончательно решил подвести коллегу под монастырь, закатал рукав и продемонстрировал здоровый синяк на плече.
Делом заинтересовалась особка, и могло кончиться совсем плохо, не вступись Желдак, который отстоял Баранова перед высоким руководством.
Но сейчас страшные плакаты остались в дежурке. Место встречи было глубоко законспирировано, и проверяющих можно было не опасаться.
Все участники не без труда разместились за небольшим столиком, уставленным дарами местной закусочной, и Бажанов провозгласил первый тост.
Когда стали пить "за дам", очень кстати завалился Караваев. С собою он привел белокурое создание, которое представил как Олю. Создание щебетало ангельским голоском и умопомрачительно взмахивало ресницами, однако водку трескало наравне с мужиками. Это особенно умилило старшего следователя Кузякина.
Склонившись к Витьку, он восхищенно зашептал:
– Какая девочка! Наша? Откуда она?
– Из пресс-службы.
– Что-о-о?! Она?
– Да.
– Не может быть!
– Точно тебе говорю.
– Вот эта?! И она – прессует? Надо же…
Пришлось объяснять, что пресс-служба и пресс-хата – это несколько разные вещи.
Закупка водочки была поручена мудрому Бажанову. С этой непростой задачей он блестяще справился.
Непростой – потому что подавляющее большинство продаваемой в ларьках водки не имело ничего общего с исконно русским напитком. В лучшем случае – разбавленный спирт, в худшем можно было нарваться и на отраву. Статистика несчастных случаев по городу убедительно свидетельствовала, что к покупке спиртного следует подходить предельно серьезно. И майор подошел. Заявившись в ларек, он первым делом предъявил удостоверение и попросил чего-нибудь крепкого, предупредив продавца, что они это будут пить. Сами. И если что…
Продавец торопливо закивал и полез куда-то вглубь своих закромов. После десяти минут возни он извлек из недр несколько бутылок водки, по виду точь-в-точь как на прилавке. И заявил, что на это дает гарантию.
Водка оказалась действительно качественной, но подействовала на всех по-разному. Следователь Лососев, например, впал в пессимизм.
С горечью в голосе он толковал Караваеву:
– В девяносто четвертом прокуратура неожиданно взяла все хозяйственные дела и… Представляешь: все до одного – "за отсутствием состава", "за отсутствием состава"… Амнистировали всех подчистую, все хозяйственные статьи. Указания… Падлы…
Мы тогда только одного директора завода засадили. Год работали, представляешь! У него одного золота на двести тридцать миллионов изъяли. Через полгода возвращается – мне в лицо смеется, сука. И в должности восстановили!.. Всех, понимаешь, без разбора…
Не было у нас хозяйственных преступлений, понимаешь, все налоговики поганые придумали…
Караваев уважительно выслушивал излияния, время от времени сочувственно кивая.
Бажанов же, напротив, воспрял духом. Обнявшись с пресс-дивой, они на пару горланили срамные частушки.
– Спой что-нибудь нормальное! – у Баранова, видимо, проснулось и запротестовало его эстетическое чувство потомственного интеллигента.
– Действительно, – поддержал кто-то из присутствующих. – Давай что-нибудь наше.
К всеобщему одобрению Бажанов затянул "Мурку".
Как ни странно, но среди личного состава бытовали, на первый взгляд, довольно странные музыкальные пристрастия.
"Наша служба и опасна, и трудна" никогда не пели, хотя слушали с удовольствием. Наиболее популярны были такие вещи, как "Мурка", "На поле танки грохотали…" и, конечно же, знаменитая "Таганка". Раздумывая над причинами таких предпочтений, Караваев сначала подумал, что вкусы формируются по принципу "с кем поведешься…". Но он чувствовал, что ребята как бы вкладывают в блатные песни иной смысл, и те звучат совсем не поблатному. Атмосфера, что ли, иная. Вроде костюма пирата на маскараде – из воплощенного зла получается шутка.
Музыка, кажется, вернула Лососеву жизненный оптимизм.
Отбросив свое похоронное настроение, он протянул руку за гитарой:
– Ну-ка, дай-ка. Я тут на днях классную вещь слышал. Не знаю, кто написал, но – наш человек, точно. За душу берет.
Он посерьезнел, настроил инструмент, и в наступившей тишине зазвучали аккорды:
Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел – не сберег, что любил – потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.
И носило меня, как осенний листок.
Я менял имена, я менял города.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахнут цветы, не светила луна.
И окурки я за борт бросал в океан,
Проклинал красоту островов и морей,
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.
Зачеркнуть бы всю жизнь да с начала начать, Полететь к ненаглядной певунье своей.
Да вот только узнает ли родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?
Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел – не сберег, что любил – потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.
Выслушав благодарности и пообещав всем желающим потом записать слова, исполнитель снова заметно погрустнел.
Задумчиво рассматривая свой захватанный стакан, он заметил:
– Между прочим, стаканы надо мыть с обеих сторон.
– Во-во! – поддержал Караваев. – Изнутри тоже!
– Да, прекрасного полу у нас маловато, надо было бы из райсуда девиц пригласить, они и стол помогли бы накрывать. И все такое…
– Лососев потянулся.
– Да нет уж, Леша, давайте забудем, – запротестовал Баранов.
– А зачем забывать, мальчики? – мило поинтересовалась пресс-офицерша. – В каком суде, говорите, дело?
– В Перовском, – машинально отозвался Лососев и тут же, вспомнив прошлогоднюю печальную историю, добавил: – Только не вздумайте звонить Мариночке! Не хватало нам еще одного скандала.
Лососев намекал на секретаршу Перовского райсуда Марину Чумакову. Полненькая и на вид вполне добродушная Мариночка втихомолку подрабатывала охраной ценных грузов. В кабине трейлера все принимали ее за обычную плечевую. Правду, по слухам, узнавали лишь те, кто пытался напасть на груз, но они уже никому ничего не могли рассказать. В качестве вооружения Мариночка преспокойно использовала приложенные к уголовным делам "пушки" и потом, возвращая на место, частенько путала их. Из-за этого, собственно, история и выплыла на свет.
***
В один из весенних дней в райотдел поступили данные о том, что на их территории произойдет весьма крупная сделка между лицами южной национальности по левому коньяку. Место и время сделки известны.
Желдак связался с управлением, чтобы те помогли зафиксировать это событие. Управление помогло рекомендацией обойтись своими силами. Лимиты времени на подготовку были уже давно исчерпаны, начальник райотдела собрал совещание с операми по единственному вопросу, который не давал покоя ни Ленину, ни Чернышевскому: "Что делать?" В результате Караваеву торжественно был вручен фотоаппарат "Зенит" с объективом, более подходящим для фотоохоты, чем для оперативной съемки. Но тут, как говорится, и рак рыба.
Приехав с группой на место, Витек с огорчением наблюдает, что место "южане" выбрали крайне удачное – точек для съемки практически нет. Но! Рядом стоит шестнадцатиэтажка! Белкой он скачет на чердак и мощной "зеркалкой" аккуратно отщелкивает весь процесс сделки. После этого на сцену вылетают молодые орлы из физзащиты и производят задержание главных действующих лиц.
Срочно отпечатав фотографии в местном ателье, он прибыл в райотдел, где сам Желдак с гиканьем и улюлюканьем колол продавца.
Тот упирался рогом и колоться явно не желал: "Нэ знаю, начальнык, савсэм ничэво нэ знаю!" Перед ним раскладывается веер фотографий. Дитя гор понимает, что влип, но по инерции продолжает упираться. Тут до него медленно доходит необычный ракурс съемки, и он спрашивает, мол, откуда снимали-то?
Витек посмотрел на него как на ребенка и, пожимая плечами, ответил: "Спутник… специально с ФСБ договорились".
В усмерть перепуганный продавец лихорадочно строчит чистосердечное признание.
***
Майор Баранов объявил войну.
Нет, не всей экономической преступности в целом, и даже не самым ярким ее представителям – продавцам оптовых партий суррогатной водки. Противник майора, скорее, проходил по статьям УК.
Противник был ловок и изворотлив, Баранов – терпелив и изобретателен. Супостат ловко обходил все ловушки, расставленные опером, оставлял следы своих грязных делишек, но был неуловим.
Наступала крайняя фаза эскалации конфликта, чреватая новым скачком напряженности и кровавой развязкой.
Четвероногий злодей не подозревал, какие над ним сгущаются тучи. Именно четвероногий, поскольку бравый майор вел неравный бой с мышью. Не просто с мышью, а мышью с большой буквы "М".
Все началось с того, что начальник райотдела, решив расширить полезную площадь вверенных ему помещений, провел ремонт крошечной пристройки наподобие флигеля, выгородив там уголок для кабинетов отдела налоговых проверок.
После евроремонта операм пришлось "принимать в эксплуатацию " новое помещение. Все было бы замечательно, вот только находилось оно на высоте полутора метров от уровня пола, и вела в него железная, сваренная из уголков лестница. Без перил. Под углом примерно 85 градусов. На вопрос "Зачем такой крутой подъем сделали? Неудобно ведь!" полковник ответил: "Чтобы вы не напивались на работе. Напьетесь – ни слезть, ни залезть не сможете!
"
Уже через четыре часа после данного разговора старший опер Бажанов, принявший активное участие в праздновании новоселья, поднялся по этой лестнице, неся в каждой руке по чашке горячего кофе и по две бутылки пива. Не пролив ни одной капли, ставя оные на стол, он пренебрежительно фыркнул: "Не залезете…
Не слезете… да я три года на флоте служил!" Так вот, отдел налоговых проверок, лишив бедное животное территории обитания, вынудил мышь осесть в кабинете майора Баранова, расположенном аккурат снизу.
На первых порах серый воришка был даже рад, поскольку майор не бегал в столовку вместе с операми, а пробавлялся домашней пищей, вкусно приготовленной любящей женой. Однако стоило ему прогрызть несколько свертков и серьезно уменьшить количество овсяного печенья, которым Баранов любил закусывать чай, ему была объявлена война, война на уничтожение.
В один прекрасный день в кабинете, расположенном по соседству со штаб-квартирой майора, опер Саша Пастухов опрашивал наглого, как стая бездомных дворняжек, клиента.
Караваев сидел рядом и перебирал бумаги на столе, делая умный вид. Санек флегматично, с чувством собственного достоинства заполнял шапку протокола:
– Фамилия, имя, отчество… год и место рождения…
Клиент, развалившись на стуле, напялив на себя маску хозяина мира, делал одолжение – отвечал. В этот момент из кабинета сверху раздался душераздирающий вопль.
Оказалось, что с четверть часа до этого сила человеческого разума в лице майора Баранова взяла верх, мышь была поймана в коварно расставленный капкан, и гордый опер решил продемонстрировать свой трофей женской половине райотдела – старшему лейтенанту Ирочке, зашедшей в отдел налоговых проверок выкурить в приятной компании сигаретку.
Прошедшая суровую школу оперативной работы еще в Управлении КГБ по городу Москве, не уступавшая операм в рукопашной и превосходившая многих мужчин в результатах тренировочных стрельб, Ирина панически боялась мышей.
Ее переходящий в ультразвук вопль заставил стоящих рядом присесть.
Начальник райотдела Желдак подавился чаем, а в коридор стали выглядывать потревоженные опера.
В это время Санек, пропуская мимо ушей душераздирающие крики, работал дальше.
– Что можете сказать… – задал он очередной вопрос все тем же спокойным тоном без всякого интереса.
Второй вопль, как показалось Караваеву, был поярче и понасыщеннее.
Клиент все так же нагло задает встречный вопрос:
– Та што, блин, за вопли?
На что Санек бесстрастно, не поднимая глаз от бумаги, пробормотал:
– Какие? А… эти. Не обращайте внимания, это отдел принудительного взыскания работает.
Ответы стали предельно четкими, клиент – просто шелковым.
***
Не угадать иногда, где и что тебя поджидает. Так и случилось с лейтенантом налоговой полиции Моториным. Нежданно-негаданно он стал чуть ли не главным борцом с преступностью и образцом поведения сотрудника в быту, хотя все предшествовавшие события обещали совсем другой исход. Да и сам Моторин не думал тогда, что таким образом в лучшую сторону изменится его карьера.
А случилось вот что.
Однажды в выходной день Моторин сильно выпил.
К слову, потребление почти летальных доз соединения спирта и воды было для него привычным, даже любимым занятием.
Как-то раз в очередную пятницу опера пошли в баню. Да, оперативные сотрудники налоговой полиции тоже ходят в баню. Они моются в бане. Ну, по крайней мере, это версия для жен… Ну и как водится, по обыкновению у них с собою было. Причем немало.
Парились, выпивали, пьянели и вновь в парной выгоняли из себя алкоголь, принятый вовнутрь, периодически восклицая при очередной рюмке: "Изыди, нечистая сила, останься чистый спирт!" К глубокой ночи все были в относительно трезвом состоянии, но Моторин не сумел удержаться и "поддерживал компанию" в прямом смысле практически до потери сознательности.
Однако дружба – штука крепкая, и, несмотря на известную злобность и агрессивность супруги "укушавшегося" товарища (из-за того к нему в гости и не ходили), все же решили…его…доставить прямо домой, ибо дверь он бы сам не открыл…
Добравшись на такси и предварительно нашарив в кармане у товарища ключи, тело начали поднимать на третий этаж. В подъезде по закону подлости было темно. То ли лампочки погорели, то ли их формально сперли. Одним словом, во избежание контакта с взбешенной состоянием главы семейства супругой было принято решение: открыв дверь, впихнуть товарища в хату, закрыть дверь, а ключи отдать ему утром по приходу на работу. Сказано – сдела но… Резким движением впихнули товарища в хату. дверь так же быстро и с усилием захлопнулась, а замок щелкнул два раза, известив, что теперь никто никуда не вырвется.
Настало утро, и товарища на работе не узрели. К обеду он тоже не появился и не позвонил… Стало ясно, что тут последствиями от бодуна дело не обошлось. Участники вчерашнего сабантуя, встревоженные не на шутку, прыгают в машину и мчат на адрес.
После нескольких звонков и ударов в дверь они слышат голос, который слабо походил на известного им ранее бодрого и зычного опера. Однако, поняв, кто звонит в дверь, голос сразу окреп и поведал:
– Да херово… Нет, дома никого, все на даче… да лежу… причем в позе цыпленка табака… Почему? Да потому что вам, козлам, смотреть надо было, что у меня дверь двойная!
Теперь по существу. Повторюсь: однажды в выходной день Моторин сильно выпил. И устроил дома скандал. Вел он себя в этот момент несколько не так, как подобает офицеру, да и просто законопослушному гражданину.
Дабы утихомирить комнатного хулигана, тесть огрел его сковородой по голове, в тот момент не украшенной форменной фуражкой.
На том вроде бы дело и кончилось, дебошир упал и заснул.
Но вот утром здоровье работника налоговых органов дало серьезный сбой. Как никак, а сотрясение мозга он заработал. Да еще тяжкое похмелье. Какая уж тут служба?
Доставили пострадавшего в больницу и, пока ему медицинскую помощь оказывали, вызвали его коллег: как никак, а случай серьезный, налоговый полицейский – и с травмой головы, мало ли что?
Увидев сотрудника уголовного розыска, прибывшего по вызову, Моторин несколько струсил, как бы не наказали его за пьянку да дебош, устроенный дома.
Но, видно, чугунная сковорода благотворно подействовала на мыслительные способности, и он не растерялся, а поведал душещипательную историю, зафиксированную официально:
– Поздно вечером, возвращаясь домой из магазина, я увидел драку на улице. Группа подростков в количестве пяти человек избивала лежавшего на земле гражданина. Как сотрудник органов, я представился, показал служебное удостоверение и потребовал прекратить нарушение общественного порядка. Однако правонарушители мало того что не прекратили свои противоправные действия, но еще набросились на меня и стали наносить мне удары руками и ногами в жизненно важные органы, в том числе и голову.
Оперуполномоченный скептически отнесся к словам лейтенанта, но так как других свидетельств случившегося не было, записал показания потерпевшего, который на чем свет стоит бранил уличное хулиганье, не дающее жизни простым людям и даже работникам правоохранительных органов.
А далее дело приобрело совсем фантастический оборот, который Моторин и не предвидел вовсе. Да и как ему было предвидеть, если далее составления протоколов за нарушение правил торговли его юридическая мысль не шла. Ведь что получается? Группа подростков избила работника налоговой полиции, при этом покушались на его жизнь, нанося удары по голове. Вот такой слон раздулся из мухи.
В райотделе смекнули, конечно, что все тут вранье, а как опровергнуть?
Вранье не вранье, а официальный документ есть. И так просто от него не отмахнешься.
Моторина снова хотели опросить и попытаться склонить его к правдивости, или пусть уж что-либо другое придумает. Хватились его искать, а тот из больницы выписался, больничный взял и был таков, где-то загулял. Пришлось дать бумаге официальный ход. А это уже дело нешуточное. О подобных случаях сообщается в управление в Москву. Дело берется на особый контроль. Как никак, а случай вопиющий и преступление тяжкое.
Милицию соответственно мобилизуют и совместными силами принимают меры к розыску и наказанию виновных.
Пока в отделе кипели страсти, Моторин десять раз уже помирился с тестем и ушел в подполье, решив, пока "болеет", отдохнуть от всех служебных дел. Тем временем дело о нападении дошло уже до самых высоких сфер.
И вот наступил день, когда бравый налоговый полицейский вышел на службу. Тут на него смотрели косо. Вроде он герой, не на службе был, а за гражданина избиваемого заступился, но, с другой стороны, кто в такую чепуху поверит из коллег?
Вот тут Моторин понял, что теперь он либо пан, либо пропал, и решил продолжать настаивать на своем: "Я защищал общественный порядок. За то и пострадал. Наказать негодяев по всей строгости!" – Да меня затаскали по твоему делу, каждый день отчеты требуют.
Оно в Москве на контроле, – чуть не плакал начальник райотдела.
Тут до лейтенанта дошло, какую кашу он заварил. А что делать, скажите на милость? Признайся он, что соврал в больнице, начальство может и стружку снять. Вот он и решил идти до конца. Несколько раз ездил в рейды по тому месту, где его "зверски избили ", на опознания всякие ходил и, конечно, никого не опознал.
Но все закончилось для него как нельзя лучше. Надо же какое.то решение по делу принимать? Вот руководство и приняло наиболее разумное, на их взгляд.
За проявленное мужество и инициативу лейтенант налоговой полиции Моторин досрочно получил звание старший лейтенант, и хотя все понимали, что дело липовое, но ведь обратного-то не докажешь. Почти как с легендарным поручиком Киже дело вышло.
***
Налоговым полицейским Москвы в конце 90-х крупно везло на начальников. Заместителем по оперативной работе чекиста Добрушкина некоторое время был бывший партийный активист Михаил Слинько. И хотя рулил он весьма и весьма недолго, тем не менее прославиться успел. Как-то вычитав в одном из служебных документов, что у оперативников имеется спецконтингент, он собрал начальников райотделов и заявил: "Я тут узнал, что у вас там агенты и резиденты всякие имеются. Велите-ка собрать их всех в ближайший вторник, я им лекцию прочитаю о необходимости усиления борьбы с налоговой преступностью". Бедные начальники дар речи потеряли от такого вопиющего нарушения конспирации.
Также он прославился тем, что, разъезжая по районным службам и отделам, снимал на видео окурки и повелел везде, где только можно, повесить огнетушители.
Этот генерал сразу же приказал в срочном порядке перекрасить все стены, сейфы и часть прочей мебели в белый или бежевый цвет, всеми способами блюдя пожарную безопасность, умудрился швырнуть непотушенный окурок в урну и дотла спалить собственный кабинет, перед этим отремонтированный, а также провести еще массу различных мероприятий, которые отнюдь не способствовали улучшению работы налоговой полиции.
Очень любил он и различные широкомасштабные операции и рейды.
В один из весенних дней Караваев и Валера, товарищи и соратники по райотделу, попали, что называется, "под замес". Шеф вызвал их в кабинет и сказал, что завтра вечером им необходимо прибыть во 2-й отдел управления на Азовскую для участия в каком-то очередном рейде. Причем посоветовал одеться попроще, ибо проверять придется подвалы и чердаки.
В управлении Караваева сразу взял в оборот замначальника отдела с настоятельными напоминаниями о том, что им показатели тоже нужны, и поэтому Витьку просто необходимо поговорить с тремя товарищами, просто поговорить, и можно быть свободным на сегодня.
Все складывалось удачно. Однако, распахивая дверь кабинета, Витек понял сразу, что глубоко ошибался. В углу на диванчике сидели иностранцы, их было трое, причем двое из них могли бы смело рассказать доморощенным мачо, как надо выглядеть. Широкоплечие, мускулистые, с длинными волосами, в белых футболках и потертых джинсах. Третий же был типичным представителем бизнес-элиты: костюм, рубашка, глянцевые туфли и галстук в тон костюму. Поздоровавшись с опером, все знание языков которого сводилось к "айн, цвай полицай", Караваев приступил к делу:
– Добрый вечер, дамы и господа, владеет ли кто-нибудь из вас английским языком?
Глаза иноземцев засветились необычайной радостью и счастьем, как будто бы они все вместе выиграли один миллион долларов в национальную лотерею. Вскочивший бизнесмен был резв, как двоечник на уроке, выучивший на пятерку домашнее задание с помощью отцовского солдатского ремня.
– Да, сэр, мы все знаем английский.
– О'кей, сообщите, пожалуйста, ваши имена, гражданство, цель пребывания в нашей стране и причину, по которой вы были задержаны. Если наша страна имеет дипломатические отношения с вашей страной, я могу пригласить вам консула. если язык нашего общения для вас труден, на основании нашего законодательства вам может быть предоставлен переводчик (ага разбежались, только кто его оплачивать будет). Кроме этого я хотел бы увидеть ваши паспорта либо документы, удостоверяющие вашу личность.
Ситуация начала проясняться. Оказалось, что сей бизнесмен только недавно прибыл в Москву, он испанец и совладелец какого-то СП. К нему приехала дочь и ее друзья, и он поселил их на квартире, которую снял у знакомого своего партнера. Тот в городе почти не живет. Вот этот-то знакомый и проходил по материалам отдела как важное звено в цепочке "черного нала".
– Да, сэр, скажите, а вы кто? Переводчик или сотрудник МИДа?
– Почти…
Прежде всего Витек почувствовал себя идиотом, поверившим в свое счастье, как Шарик в то, что его бабушка согрешила с водолазом, и поменявшим холодное пиво и недосмотренного "Английского пациента" на этот внеплановый геморрой.
Домой он попал под утро, еле шевеля языком. Ночью ему снились кошмары, участники которых изъяснялись исключительно на английском.