1

В тени Великана

Космический корабль «Геродот» покинул Землю в 2210 году с четырьмя пассажирами на борту. Разогнавшись почти до скорости света, он продолжал свой полет, отдавшись на волю релятивистских эффектов.

На «Геродоте» прошло всего пять лет, но на Земле за это время миновал четыреста двадцать один год.

Трое тринадцатимесячных младенцев на борту превратились в шестилетних детей, а Великан пережил отпущенное ему время на два года.

Стартовавшие с Земли звездолеты обнаружили девяносто три колонии — сперва планеты, когда-то колонизированные жукерами, а потом и другие, пригодные для жизни.

Шестилетние дети на «Геродоте» хоть и были малы ростом для своего возраста, но отличались выдающимся не по годам умом, как и сам Великан в детстве, — у всех четверых был задействован ключ Антона, одновременно являвшийся как генетическим дефектом, так и генетическим достоинством. Умом они превосходили специалистов в любой области, не страдая при этом какими-либо симптомами аутизма. Но рост их тел не прекращался. Сейчас они были еще малышами, однако к двадцати двум годам им предстояло достичь размеров Великана, которого к тому времени давно уже не будет в живых, ибо он умирал, и после его смерти дети должны были остаться одни.

Эндрю Дельфики по прозвищу Эндер сидел в рубке ансибля «Геродота», взгромоздившись на стопку из трех книг в рассчитанном на взрослых кресле: так детям приходилось работать с главным компьютером, обеспечивавшим связь посредством ансибля, устройства мгновенной связи, которое соединяло «Геродот» со всеми компьютерными сетями девяноста четырех планет Межзвездного конгресса.

Эндер просматривал внушавший некоторую надежду отчет об исследованиях в области генной терапии, когда в рубку вошла Карлотта:

— Сержант устраивает семейный сбор.

— Ты же меня нашла, — сказал Эндер. — Значит, и он может, если захочет.

Карлотта взглянула через его плечо на голодисплей.

— И толку тебе с того? — спросила она. — Лекарства все равно нет. Никто его даже больше не ищет.

— Для нас одно лекарство — просто взять и умереть, — сказал Эндер. — И тогда человечество никогда не пострадает от синдрома Антона.

— Мы все равно рано или поздно умрем, — заметила Карлотта. — Великан уже умирает.

— Сама знаешь, это единственное, о чем хотел бы поговорить Сержант.

— А разве не стоит поговорить?

— Да, в общем-то, незачем. Когда это случится — тогда и будем решать, что делать.

Эндеру не хотелось думать о смерти Великана. Она и без того уже задержалась, но, пока Великан был жив, оставалась надежда, что удастся его спасти — или, по крайней мере, успеть сообщить хорошие новости, прежде чем он умрет.

— Не можем же мы обсуждать это при Великане, — сказала Карлотта.

— Здесь, в рубке, его нет, — заметил Эндер.

— Ты же знаешь — если он захочет, может нас слышать.

Чем больше времени Карлотта проводила в обществе Сержанта, тем больше становилась похожа на него. Паранойя. Мол, Великан их слышит.

— Если он сейчас нас слышит, то знает, что у нас собрание, и на какую тему — тоже знает, так что все равно станет нас слушать, где бы мы ни были.

— Сержант предпочитает подстраховаться. Так он лучше себя чувствует.

— А я лучше себя чувствую, когда мне не мешают заниматься своим делом.

— Ни у кого во всей вселенной нет синдрома Антона, кроме нас, — сказала Карлотта, — так что ученые давно прекратили им заниматься, даже если у них вечное финансирование. Прими как данность.

— Может, они и прекратили, но не я, — возразил Эндер.

— Как можно заниматься научной работой без лабораторного оборудования, без подопытных, вообще без ничего?

— Зато я невероятно умный, — весело заявил Эндер. — Я просматриваю все данные об исследованиях в области генетики и ищу связь с тем, что нам уже известно про ключ Антона с тех времен, когда над проблемой трудились выдающиеся ученые. И связь эту я могу найти там, где людям ее никогда не увидеть.

— Мы — люди, — устало вздохнула Карлотта.

— Если у меня все получится — наши дети ими уже не будут, — сказал Эндер.

— Никаких детей у нас на самом деле быть не может, — возразила Карлотта. — Не стану же я спариваться с кем-то из моих братьев, и с тобой в том числе? Никогда и ни за что. Меня от одной только мысли тошнит.

— Тебя тошнит при мысли о сексе, — ответил Эндер. — Но я подразумеваю под «нашими детьми» вовсе не тех, что могут у нас родиться. Я имею в виду детей, которые у нас появятся, когда мы воссоединимся с человечеством, — и вовсе не обычных детей вроде наших давно умерших братьев и сестер, которые остались с матерью, женились и родили собственных детей. Я про детей со взведенным ключом, таких же маленьких и умных, как и мы. Если я найду для них лекарство…

— Лекарство — избавиться от всех детей вроде нас, оставив только нормальных. И тогда хлоп — и синдрома Антона больше нет.

Карлотта постоянно возвращалась к одному и тому же аргументу.

— Это не лекарство. Это истребление нашего нового биологического вида.

— Никакой мы не вид, раз можем скрещиваться с людьми.

— Станем видом, как только придумаем, как передать по наследству наш выдающийся ум без смертельного гигантизма.

— Великан вроде как ничуть не глупее нас. Пусть и займется ключом Антона. А теперь — давай, пойдем, пока Сержант не разозлился.

— И что, мы должны позволять ему командовать лишь потому, что он злится, если мы его не слушаемся?

— Речь смельчака, — усмехнулась Карлотта. — Ты же всегда первый уступаешь.

— Только не сейчас.

— Если бы Сержант явился сюда сам, ты бы тут же извинился, все бросил и пошел. А тянешь лишь потому, что не боишься рассердить меня.

— Точно так же, как и ты не боишься меня рассердить.

— Пойдем, я сказала.

— Куда? Подойду попозже.

— Если скажу куда — Великан услышит.

— Великан в любом случае станет за нами следить. Если Сержант прав и Великан все время за нами шпионит, нам все равно никуда не спрятаться.

— Сержант считает, что есть куда.

— И Сержант, конечно же, всегда прав.

— Может, Сержант и прав. А мы можем его ублажить, и это ничего нам не стоит.

— Ненавижу ползать по воздуховодам, — сказал Эндер. — Может, вам двоим и нравится, но я терпеть этого не могу.

— Сержант сегодня настолько милостив, что выбрал место, куда можно попасть без всяких воздуховодов.

— И где же оно?

— Если я скажу, мне придется тебя убить, — заявила Карлотта.

— С каждой минутой, что ты отвлекаешь меня от моих генетических исследований, ты куда больше приближаешь нашу смерть.

— Ты уже все мне объяснил, и я прекрасно тебя поняла. Вот только мне плевать, и если ты не пойдешь на собрание, мне придется тащить тебя туда по кусочкам.

— Если считаешь, будто я всего лишь расходный материал, — устраивайте свое собрание без меня.

— Ты согласишься с тем, что решим мы с Сержантом?

— Если под «согласишься» ты имеешь в виду «полностью проигнорируешь» — тогда да. Именно этого заслуживают все ваши планы.

— У нас пока нет никаких планов.

— Сегодня — пока нет.

— Все наши остальные планы провалились, потому что ты не стал им следовать.

— Я следовал каждому плану, с которым соглашался.

— У нас численный перевес, Эндер.

— Потому я всегда и был против правила большинства.

— Тогда кто в таком случае главный?

— Никто. Великан.

— Он не может покинуть грузовой отсек. Никакой он не главный.

— Тогда почему вы с Сержантом так боитесь, что он может подслушать?

— Потому что главная его забота — это мы, и ему все равно нечего делать, кроме как за нами шпионить.

— Он занимается исследованиями, как и я, — сказал Эндер.

— Этого-то я и боюсь. Результатов — ноль. Потраченное время — все, какое только было.

— Вряд ли ты станешь так считать, когда я создам вирус, который распространяет лекарство от гигантизма по всем клеткам твоего тела, после чего ты достигаешь нормального человеческого роста и перестаешь расти дальше.

— С моим-то везением? Скорее, ты просто отключишь ключ Антона, и мы все поглупеем.

— Нормальные люди вовсе не глупые. Они просто нормальные.

— И они о нас забыли, — горько проговорила Карлотта. — Если бы они снова нас увидели, они бы решили, что мы всего лишь дети.

— Мы и есть дети.

— Дети в нашем возрасте только учатся читать, писать и считать, — сказала Карлотта. — Мы прожили больше четверти отпущенного нам срока. С их точки зрения, нам должно быть лет по двадцать пять.

Эндер терпеть не мог, когда она бросала ему в лицо его же собственные аргументы. Именно он утверждал, что они — новый вид, новая ступень человеческой эволюции, «человек антоновый» или, может быть, «человек бобовый», в честь Великана, который бо́льшую часть своего детства пользовался именем Боб.

— Они никогда нас больше не увидят, так что не станут относиться к нам как к детям, — сказал Эндер. — Меня не устраивает продолжительность жизни в двадцать лет, как и смерть от того, что перерастаешь возможности собственного сердца. Я не намерен умирать, задыхаясь, пока мой мозг погибает, оттого что сердце не может снабдить его достаточным количеством крови. У меня есть работа и абсолютный крайний срок, к которому я должен ее сделать.

Карлотта, похоже, устала от словесной перепалки.

— Великан умирает, — прошептала она, наклонившись ближе. — Нужно что-то решать. Если не хочешь в этом участвовать — тогда, конечно, можешь пропустить собрание.

Эндеру была ненавистна сама мысль о смерти Великана. Это означало бы, что у него, Эндера, ничего не вышло и, даже если он что-то потом узнает, будет уже слишком поздно.

И еще он ощущал иное, более глубокое чувство, нежели разочарование, вызванное так и не достигнутой целью. Эндер читал про человеческие чувства, и самыми близкими подходящими словами ему казались «тоска» и «грусть». Говорить об этом он, однако, не мог, поскольку знал, что́ Сержант скажет в ответ: «Да брось, Эндер, ты просто так говоришь, потому что любишь этого старого монстра». Притом что все они знали: любовь — часть их человеческой составляющей, полученная от матери, а мать решила остаться на Земле, чтобы ее человеческие отпрыски могли жить нормальной человеческой жизнью.

Если бы любовь что-то значила, как давно пришли к выводу дети, мама вместе с их обычными братьями и сестрами осталась бы с ними на этом корабле и они бы все вместе искали лекарство и новую планету, где могли бы жить одной семьей.

Когда им не исполнилось еще и двух лет, они сказали об этом отцу. Он сильно разозлился и запретил им критиковать мать. «Это был правильный выбор, — сказал он. — Вы понятия не имеете, что такое любовь».

Именно тогда они перестали называть его отцом. Как сказал Сержант: «Это было их решение — разбить семью. Если у нас нет матери, то нет и отца». С тех пор отец стал «Великаном». А о матери они вообще больше не говорили.

Но Эндер о ней думал. «Чувствовала ли она, когда мы улетели, то же самое, что я чувствую сейчас, зная, что Великан умирает? — размышлял он. — Тоску? Грусть?» Они решили поступить так, как считали лучше. Какой стала бы жизнь нормальных детей на этом корабле, останься их семья вместе? Они были бы выше ростом, чем Сержант, Карлотта и Эндер, но выглядели бы полными болванами, не в силах угнаться за антонинами — или бобитами, в зависимости от того, как те решили бы себя называть. Мать и Великан были правы, разделив семью, правы во всем. Но Эндер никогда не сказал бы этого Сержанту.

Никто никогда не сказал бы Сержанту того, чего тот не хотел слышать.

Здесь, на «Геродоте», вкратце повторилась история человечества: самый злой, агрессивный и жестокий из троих всегда добивался своего. «Если мы действительно новый вид, — думал Эндер, — мы стали лишь немногим лучше. В нас сохранилась вся эта альфа-самцовая чушь, оставшаяся от шимпанзе и горилл».

Карлотта повернулась и направилась к выходу.

— Погоди, — сказал Эндер. — Можешь хоть объяснить, в чем вообще дело? Почему ты всегда в курсе происходящего, а на меня все сваливается как снег на голову, когда вы оба уже во всем согласны, и я даже не успеваю хоть что-то понять или даже просто возразить?

К ее чести, Карлотта слегка смутилась:

— Сержант делает все, что захочет.

— Но ты всегда у него в союзниках, — сказал Эндер.

— Ты тоже мог бы, если бы постоянно не возражал.

— Он не дает мне даже шанса возразить — он просто не слушает. Я — другой самец, понимаешь? Он подчиняет тебя себе, а меня держит поодаль, поскольку намерен стать альфой.

Карлотта нахмурилась:

— До этого еще далеко.

— Все определяется нашим выбором уже сейчас. Думаешь, Сержант всерьез воспримет ответ «нет»?

— Мы ему такого не позволим.

— Мы? — переспросил Эндер. — Кто это — мы? Есть ты и он, и есть я. Думаешь, ты и я вдруг превратимся в «мы» лишь потому, что тебе не хочется от него детей? Если сейчас мы — не «мы», то с чего ты взяла, что я потом стану рисковать жизнью, чтобы тебя спасти?

Карлотта залилась румянцем:

— Не хочу об этом говорить.

«Но ты будешь об этом думать, — решил про себя Эндер. — Я заставил тебя об этом подумать, и тебе никуда не деться. Союзы, которые мы заключим сейчас, останутся таковыми и после. Он станет альфа-самцом, ты — его преданной самкой, а я — подчиненным самцом без права на пару, который бессилен сделать что-либо без приказа альфы. Если он еще раньше меня не убьет. И именно такой выбор ты сейчас делаешь».

— Пойдем послушаем Сержанта, — сказал он вслух. — Только не говори, будто уже не знаешь, о чем речь.

— Я и правда не знаю, — ответила Карлотта. — Его мысли известны мне не больше, чем тебе.

Эндер не стал с ней спорить, но это просто не могло быть правдой. Или если она действительно не знала, значит ей хватало сообразительности придумать оправдание любой чуши, которую пытался предложить Сержант. Она всегда вела себя так, будто соглашалась с планами Сержанта еще до того, как он их изложит.

«Мы все те же приматы, — подумал Эндер, — и лишь на несколько генов отстоим от безволосых обезьян, которые начали готовить пищу на огне, оставляя у костра женщин, пока их моногамные мужья бродили по лесам, чтобы добыть на охоте мясо. И всего на несколько генов дальше от волосатых шимпанзе, которые спаривались при первой же возможности, обычно насильно, и жили в страхе перед недовольством альфа-самца.

Главное различие в том, что у нас есть оправдания и объяснения и мы манипулируем друг другом с помощью слов, а не проявлений жестокости или нежных ухаживаний. Или, вернее, наши проявления жестокости и нежные ухаживания облечены в форму слов и потому требуют меньше энергии, но по сути делают то же самое».

— Будем считать, что я тебе поверил, — сказал он вслух. — Сделаю вид, будто мое присутствие на собрании у Сержанта вовсе не имеет целью подтвердить, что он — главный в нашем жалком маленьком племени.

— Мы — семья, — сказала Карлотта.

— Наш вид существует слишком недолго, чтобы в нем возникло понятие семьи, — возразил Эндер, хотя на самом деле ему просто хотелось поворчать.

Он последовал за Карлоттой на мостик, где она повернула рычаг, открывая люк, ведущий к служебным шахтам вокруг плазмопроводов, коллектора магнитной ловушки и гравитационной линзы.

— Да уж, если проводить тут многие часы, об основании нового вида можно забыть, — заметил Эндер.

— Защита работает, да и поток ионов небольшой, и вообще заткнись, — отозвалась Карлотта.

Они спустились в инженерный отсек — вотчину Карлотты. В то время как Эндер трудился над генетическими исследованиями, составлявшими главный повод для самого полета, Карлотта стала специалистом в области механики, физики плазмы, гравитационной фокусировки и всего прочего, необходимого для нормальной работы корабля. «Это наш мир, — часто говорила она, — и нам стоит знать, как он устроен». А чуть позже уже хвасталась: «Если бы пришлось, я бы построила весь корабль с нуля».

«В смысле — из запчастей?» — спрашивал Сержант. «Из руды в горах на какой-нибудь неоткрытой планете, — отвечала Карлотта. — Из металлов на двух астероидах и комете. Из обломков этого корабля после столкновения с метеором». Сержант смеялся, но Эндер ей верил.

Карлотта направилась в сторону нижней лаборатории.

— Мы могли бы пройти по коридору в верхнюю лабораторию и не связываться с люком, — заметил Эндер.

— Великан может услышать оттуда наши шаги.

— Думаешь, он не может слышать что угодно и где угодно?

— Не может, я знаю, — ответила Карлотта. — По всему кораблю есть мертвые зоны, где он ничего не слышит.

— Много ты знаешь.

Карлотта не удостоила его ответом. Оба понимали, что Эндера на самом деле не волнует, слышит их Великан или нет, — это Сержанту приходилось все скрывать или, по крайней мере, верить, будто он может скрыться сам.

В задней части нижней лаборатории находился лифт, ведший к системам жизнеобеспечения. Во время фаз резкого ускорения кормовая часть корабля становилась дном глубокого колодца, и лифт позволял спуститься к системе жизнеобеспечения внизу, а затем снова подняться наверх. Но во время полета сила гравитации поляризовалась в другом направлении, так что лифт превращался в обычный переход с силой тяжести в десять процентов от земной, ведший на корму.

Грузовой отсек корабля, где жил Великан, поскольку нигде больше не помещался, находился прямо над ними. Они шли медленно и осторожно, стараясь не шуметь. Если бы Сержант их услышал, он наверняка разозлился бы, поскольку это означало, что и Великан тоже может их услышать.

Сержанта в отсеке жизнеобеспечения не было, хотя он включил на полную мощность вентиляторы, чтобы закачать в трубы свежий, насыщенный кислородом воздух и заглушить звуки. Эндер так и не смог решить, пахнет тут свежестью или гнилью, — лишайники и водоросли, обитавшие в сотнях больших лотков под искусственным солнечным светом, постоянно умирали, после чего их протоплазма включалась в непрерывный цикл воспроизводства.

— Знаешь, чего тут не хватает? — сказала Карлотта. — Дохлой рыбы для запаха.

— Откуда тебе знать, как пахнет дохлая рыба? — спросил Эндер. — Мы никогда не видели рыбу.

— Я видела картинки, и во всех книгах говорится, что рыба плохо пахнет, когда гниет.

— Хуже, чем гниющие водоросли, — поддержал Эндер.

— Ты этого не знаешь, — возразила Карлотта.

— Если бы гниющие водоросли пахли хуже, тогда поговорка была бы: «Водоросли и гости начинают пахнуть на третий день».

— Похоже, мы вообще не понимаем, о чем говорим, — заметила Карлотта.

— И все равно продолжаем разговаривать.

Эндер ожидал найти Сержанта в «Щенке» — служебном кораблике, который Великан запрограммировал так, чтобы тот оставался в пяти метрах от поверхности «Геродота», какие бы противоположные инструкции ему ни давали. Эндер знал, что Карлотта несколько месяцев пыталась освободить «Щенка» от привязи, но так и не сумела победить программу.

После подобного Эндеру — если не остальным двоим — стало ясно, что Великан нисколько не глупее их и у него за спиной многие годы опыта. Все предосторожности Сержанта не имели никакого смысла, поскольку за своим громадным пультом в грузовом отсеке Великан мог делать все, что хотел, слышать, видеть и, вероятно, обонять все, что хотел, а его дети ничего не могли поделать, даже обнаружить его слежку.

Остальные отказывались в это верить, но Эндер понимал, что они всего лишь дети. Ключ Антона означал, что их мозг продолжает расти — как и мозг Великана. Его способности настолько превосходили их собственные, что смешно было даже думать о том, чтобы его перехитрить. Но таков уж был состязательный дух Сержанта — он верил не только что может перехитрить Великана, но и что ему это уже удалось.

«Он бредит, — подумал Эндер. — Один из твоих детей безумен, о Великан, и это не я и не девочка. Что ты намерен с этим делать?»

Ладно, пусть не безумен. Просто… слишком воинствен. Пока Карлотта изучала устройство корабля, а Эндер — человеческий геном и методы его изменения, Сержант познавал оружие, войны и средства убийства. Он пришел к этому естественным путем — Великан был великим военным командиром на Земле, возможно, лучшим из всех когда-либо живших, хотя и мать тоже недалеко от него отставала. Боб и Петра — самое могущественное оружие в арсенале Гегемона, объединившего мир под властью единого правительства. Следовало ожидать, что кто-то из их детей окажется воином в душе, и таким оказался Сержант.

Даже Карлотта была воинственнее Эндера.

Эндер ненавидел насилие, ненавидел вражду. Ему просто хотелось заниматься своим делом и чтобы его оставили в покое. Он мог замечать, как брат и сестра совершают нечто выдающееся, но у него не было никакого желания сравниться с ними или превзойти их, — напротив, он ими гордился или опасался за них, в зависимости от того, одобрял ли их поступки.

Карлотта сняла узкую панель в задней части потолка служебной шахты.

— Только не это, — проговорил Эндер.

— Мы вполне там поместимся, — заверила Карлотта. — Ты же не страдаешь клаустрофобией?

— Там поле гравитационной фокусировки. И оно активно.

— Это всего лишь гравитация. Десять процентов от земной. И мы зажаты между двумя пластинами, так что вряд ли упадем.

— Ненавижу эти ощущения.

Они играли в том месте, когда им было два года. Казалось, будто тебя крутит, пока не закружится голова. Или что еще похуже.

— Ничего, переживешь, — сказала Карлотта. — Мы проверяли — звуков тут вообще не слышно.

— И как же мы будем слышать друг друга? — спросил Эндер.

— По телефону из консервных банок.

Конечно, это были вовсе не те игрушечные передатчики звука, которые они смастерили, когда были совсем малышами. Карлотта давно их переделала так, чтобы они без какого-либо источника питания отчетливо передавали звук по десяти метрам тонкого провода, даже если тот сворачивал за угол или оказывался защемленным дверью.

И действительно, Сержант был там. Закрыв глаза, он «медитировал» — по мнению Эндера, строя планы захвата всех человеческих планет до того, как умрет от гигантизма в возрасте двадцати лет.

— Молодцы, что пришли, — сказал Сержант.

Эндер не мог его слышать, но мог прочесть по губам, к тому же он уже знал, что, скорее всего, Сержант именно так и скажет.

Вскоре они установили трехстороннюю связь с помощью консервных банок Карлотты. Всем им приходилось лежать в ряд, повернув головы, — Эндер между Карлоттой и Сержантом, чтобы он не мог вдруг решить закончить разговор и ускользнуть.

Едва Эндер заполз в гравитационное поле, он почувствовал себя так, словно катится с вершины водопада или прыгнул с моста. «Вниз, вниз, вниз», — говорило его чувство равновесия. «Падаю!» — предупреждал охваченный паникой лимбический узел. Первые несколько минут Эндер то и дело невольно размахивал руками, и Карлотте пришлось закрепить жестянку на его лице клейкой лентой, чтобы он ее не сбросил.

— Давай быстрее, — мрачно буркнул Эндер. — У меня есть работа, а тут я чувствую себя так, будто все время умираю.

— Это же круто, — сказал Сержант. — Люди тратят деньги, чтобы попасть в гравитационное поле ради дозы адреналина, а тут мы получаем ее бесплатно.

Эндер промолчал, понимая, что чем больше он будет настаивать, тем больше Сержант будет тянуть время.

— Хоть раз я согласна с Эндером, — заметила Карлотта. — Это я программировала турбулентность линзы, и мне от нее не по себе.

Значит, Эндер был прав — сейчас он действительно чувствовал себя хуже, чем обычно. В десятитысячный раз за свою жизнь он пожалел, что не выбил из Сержанта всю дурь, когда они впервые встретились. Тогда иерархия сложилась бы совсем иначе.

Но вместо этого Эндер внимал словам матери, которая раз за разом говорила ему, что другие дети — «такие же наши настоящие дети, как и ты», хотя по-настоящему она родила только Эндера, а остальных подсадили в матки суррогатных матерей.

Для нормальных детей это не имело особого значения — у них все равно не осталось бы воспоминаний о прежней жизни. Но антонины, Сержант и Карлотта, все понимали уже в полгода, а не в три. Они помнили свои суррогатные семьи и чувствовали себя чужими с матерью и отцом.

Эндер мог задирать их и командовать ими, но не стал этого делать, стараясь ничем не подавать виду, будто считает себя «настоящим» ребенком, хотя в годовалом возрасте, естественно, уже это понимал. Сержант же в подобной ситуации пытался самоутвердиться и захватить власть. Вероятно, он доставлял суррогатным родителям адские мучения. Они наверняка понятия не имели, что делать с ребенком, который связно говорил уже в полгода, к девяти месяцам везде лазил и ввязывался в драки, а к году научился читать.

Карлотта же была спокойной и молчаливой малышкой; ее суррогатные родители могли просто не догадываться, на сколь многое она способна в столь раннем возрасте. Когда отец с матерью привезли ее домой, она сильно робела в новой обстановке, и они с Эндером быстро подружились. Сержант, почувствовав угрозу, был вынужден обратить все в соперничество — или в драку.

Эндер по большей части избегал воинственного нрава Сержанта. К несчастью, тот воспринял это как подчинение — не считая случаев, когда воспринимал как высокомерие. «Ты не сражаешься, потому что думаешь, будто уже все завоевал».

Эндер не считал себя победителем. Соперничество с Сержантом казалось ему отвлекающей помехой, пустой тратой времени. Какой интерес играть с тем, кто каждый раз обязательно должен победить?

— Что-то долго умирает Великан, — сказал Сержант.

Эндер мгновенно понял весь смысл собрания. Сержант начал терять терпение. Он был сыном короля, готовым унаследовать трон. Сколько раз подобный сценарий повторялся в истории человечества?

— И что ты предлагаешь? — бесстрастно спросил Эндер. — Выпустить воздух из грузового отсека? Отравить его воду или еду? Или настаиваешь, чтобы мы все взяли ножи и закололи его насмерть?

— Давай без мелодрам, — бросил Сержант. — Чем больше он растет, тем тяжелее будет избавиться от трупа.

— Открыть грузовой люк и выбросить его в космос, — сказала Карлотта.

— Нет, — возразил Сержант. — Его тело потребляет больше половины наших питательных веществ, и система жизнеобеспечения уже не справляется. Мы должны вернуть эти вещества, чтобы нам было что есть и чем дышать, пока мы сами будем расти.

— Порубим его на бифштексы? — уточнил Эндер.

— Я так и знал, что ты это скажешь, — спокойно отозвался Сержант. — Нет, есть мы его не станем, по крайней мере не напрямую. Мы просто порежем его на куски и положим в лотки. Бактерии растворят его, и рост лишайников ускорится.

— А потом — двойной рацион для каждого, — подхватил Эндер.

— Все, что я предлагаю, — перестать скармливать ему полную ежедневную норму калорий. К тому времени, когда он что-то заметит, он настолько ослабеет, что не сможет ничего поделать.

— Он и не станет ничего делать, — заметил Эндер. — Как только он поймет, что мы пытаемся его убить, он захочет умереть.

— Опять мелодрама! — буркнул Сержант. — Никто не хочет умирать, если он только не сумасшедший. Великан хочет жить. И он не так сентиментален, как ты, Эндер. Он убьет нас прежде, чем позволит нам убить его.

— С чего ты взял, что Великан — такое же чудовище, как ты сам? — спросил Эндер.

Карлотта потянула его за ногу:

— Не зарывайся.

Эндер знал, чем все закончится. Карлотта, пусть и с сожалением, согласится с Сержантом. Если Эндер попытается дать Великану дополнительные калории, Сержант его побьет, а Карлотта будет стоять в стороне или даже поможет его держать. Впрочем, побои никогда не длились долго — Эндеру просто неинтересно было драться, и он никогда не защищался, сдаваясь после нескольких ударов.

Но сейчас все было по-другому. Великан так или иначе умирал, и мысль об этом и без того причиняла Эндеру немало мук. А уж идея ускорить процесс казалась вовсе невыносимой. Ничего подобного никто никогда прежде не предлагал. И последовавшая реакция удивила даже его самого. Точнее — в особенности его самого.

Голова Сержанта находилась совсем рядом, прямо над головой Эндера. Выбросив вверх руку, Эндер изо всех сил приложил его затылком о стену. Брат немедленно изготовился к драке, но Эндер застиг его врасплох — никто еще никогда не пытался ударить Сержанта, и он не привык к боли. Сержант попытался удержать Эндера за руки, но тот обхватил ногами гравитационную шахту и с размаху ударил противника основанием ладони в нос.

Брызнула кровь, расплываясь красными шариками в гравитационном поле. Хватка Сержанта ослабла. Боль оказалась серьезной — Эндер слышал, как он яростно орет в жестянку.

Сжав кулак, Эндер вонзил костяшки пальцев в глаз Сержанта.

Тот дико завопил. Карлотта вцепилась в ногу Эндера, крича:

— Что ты делаешь? С ума сошел?

Размахнувшись, Эндер врезал ребром ладони брату по горлу.

Сержант захрипел и закашлялся.

Эндер ударил еще раз.

Сержант перестал дышать, глаза его в ужасе вылезли из орбит.

Эндер подтянулся вперед, так что его рот оказался над ртом Сержанта. Прижавшись губами к его губам, он с силой подул Сержанту в рот. В рот ему попала кровь и слизь из носа Сержанта, но этого было не избежать — Эндер еще не решил, стоит ли убивать брата. Здравомыслящая его часть, которая до сего момента всегда одерживала верх, вновь начинала брать свое.

— Вот так-то, — бросил Эндер. — Твоему разнузданному террору пришел конец. Ты предлагал убийство, причем всерьез.

— Он не это имел в виду, — заступилась Карлотта.

Эндер лягнул ногой назад, попав ей в рот. Она вскрикнула и заплакала.

— Имел, и ты готова была ему помочь, — сказал он. — До сих пор я терпел все это дерьмо, но в конце концов вы перешли черту. Сержант, ты больше не главный. Если снова попытаешься кому-то приказывать — я тебя убью. Понял?

— Эндер, он же прямо сейчас тебя прикончит! — сквозь слезы крикнула Карлотта. — Что с тобой случилось?

— Сержант меня не убьет, — ответил Эндер. — Потому что Сержант знает, что я только что стал его командиром. Ему до смерти этого хотелось, а Великан на эту роль не подходит, так что ее буду исполнять я. Поскольку своей совести у тебя нет, Сержант, с этой минуты будешь полагаться на мою. Никакого насилия, никаких опасных поступков без моего разрешения. Если замечу, что ты замышляешь что-то дурное по отношению ко мне или кому-то еще, я сразу это пойму, поскольку могу читать язык твоего тела, словно книгу с большими буквами.

— Нет, не можешь, — возразила Карлотта.

— Я могу читать человеческое тело точно так же, как ты читаешь оборудование корабля, Карлотта, — сказал Эндер. — Я всегда знаю, что замышляет Сержант, просто до сих пор меня это не настолько волновало, чтобы ему мешать. Когда умрет Великан — сам по себе, в свое время, — вероятно, мы поступим примерно так, как ты предлагал, Сержант, поскольку питательных веществ нам терять нельзя. Но сейчас мы в них не нуждаемся и не будем нуждаться еще много лет. А пока что я сделаю все возможное, чтобы Великан оставался жив.

— Ты никогда не смог бы меня убить, — прохрипел Сержант.

— Убийство отца во много раз хуже убийства брата, — ответил Эндер, — и я даже не стал бы колебаться. Тебе незачем было переходить черту, но ты ее перешел, и, думаю, ты знал, как я поступлю. Полагаю, ты этого даже хотел. Тебя повергало в ужас, что никто никогда не пытался тебя остановить. Что ж, нынче тебе повезло. С сегодняшнего дня тебя останавливаю я. Вместе со всем твоим оружием и военными играми. Я знаю, как причинить вред человеческому телу, и могу гарантировать тебе, Сержант: я навсегда изменил твой голос и твой нос. Каждый раз, когда ты взглянешь в зеркало, и каждый раз, когда услышишь собственную речь, ты вспомнишь: Эндер здесь главный, и Сержант будет делать то, что Эндер ему скажет. Понятно?

Словно подчеркивая собственные слова, он вывернул явно сломанный нос Сержанта. Тот вскрикнул, но от невыносимой боли в горле тотчас же захрипел, забулькал и закашлялся.

— Великан наверняка спросит, что случилось, — встряла Карлотта.

— Ему незачем спрашивать, — ответил Эндер. — Я намерен пересказать ему наш разговор слово в слово, и вы двое будете при этом присутствовать. А теперь, Карлотта, вылезай отсюда, чтобы я мог вытащить жалкую тушку Сержанта туда, где мы сможем остановить кровь.

 

2

Взгляд в будущее

Боб смотрел на своих троих детей, с трудом скрывая печаль и страх. Он знал, что его смерть — лишь вопрос времени, и, хотя был рад, что Эндер наконец очнулся от своей долгой пацифистской дремы, покончив с главенством Сержанта, он понимал, что это лишь начало будущего конфликта. «Что будет, когда меня не станет? — подумал Боб. — Петра, у меня ничего толком не вышло, но я не знаю, могло ли быть лучше. У них было слишком много свободы, но не мог же я гоняться за ними по коридорам, куда мое тело больше не помещалось».

— Эндрю, — сказал Боб, — я ценю твою преданность мне, а также тот факт, что ты дословно повторил весь разговор, включая твои собственные невероятно глупые и опасные слова.

Боб заметил, что Эндер слегка покраснел — не от замешательства, но от злости. Он видел также, что Карлотта слегка повеселела, а в глазах Цинцинната — Боб терпеть не мог прозвища Сержант — внезапно вспыхнула торжествующая надежда. Эти дети понятия не имели, что он видит их насквозь. Сколь бы умным ни был ребенок, ему требовалось время, чтобы научиться читать мысли и чувства других. Хотя, возможно, им это удавалось куда лучше, чем полагал Боб. Что, если они точно знали, чего он от них ожидает, и лишь умело притворялись?

«Петра, — подумал Боб, — тебе выпала намного более легкая доля. Никогда не думал, как тяжело окажется воспитывать детей, которые столь полны мрачной решимости выжить — что бы они под этим ни подразумевали — и сверхъестественно быстро обучаются всему, что для этого требуется.

Вряд ли я в их возрасте производил столь пугающее впечатление. Если бы Ахилл чуть лучше меня понимал, он бы убил меня, а не Проныру. Но Ахилл был сумасшедшим и убивал, руководствуясь лишь своими желаниями, а не логикой».

Эндеру хватало самообладания, чтобы не пытаться защищаться, несмотря на критику, и не обвинять других больше, чем они того заслуживали. Он лишь продолжал молча стоять, и румянец на его щеках уже начал блекнуть.

— Белла, — обратился Боб к Карлотте.

— Меня зовут не так, — угрюмо буркнула она.

— Так записано в твоем свидетельстве о рождении.

— На планете, которую я никогда больше не увижу.

— Значит, Карлотта, — согласился Боб. — Ты прекрасно понимаешь — невозможно избегать конфликта, постоянно вступая в союз с более сильным братом, потому что мальчики равны друг другу по силе.

— Никто этого до сегодняшнего дня не знал, — сказала Карлотта.

— Я знал, — возразил Боб.

— А я и сейчас не знаю, — бросил Сержант.

— В таком случае ты нисколько не заслуживаешь столь абсурдной самооценки, Цинциннат. Ты весьма неосторожно полагал, будто Эндер — лишь тот, кем кажется. Хотя будь он на самом деле убийцей, ты уже был бы мертв, застигнутый врасплох.

Сержант едва заметно улыбнулся.

— Нет, Цинциннат, — сказал Боб. — То, что Эндер не убийца, вовсе не означает, что он тебя не убьет, если сочтет нужным. Видишь ли, ты — атакующая сторона, конкурент, и ты не понимаешь, что Эндер — защитник, как и тот мальчик, в честь которого я его назвал. То, что он не испытывает потребности управлять другими, вовсе не означает, что он позволит тебе забрать то, что тебе не принадлежит, — в том числе мою жизнь. В том числе его собственную.

— Спасибо за урок, отец, — ответил Сержант. — После твоих поучений я всегда становлюсь умнее.

Боб издал долгий и протяжный рев, от которого содрогнулся весь грузовой отсек. Дети явно струсили. Еще недавно они упали бы на колени чисто рефлекторно — Боб никогда их об этом не просил.

— Ты собирался убить меня, Цинциннат. Вот только я не слышу в твоем голосе сожаления. Одну лишь откровенную наглость.

— И что ты намерен делать, отец? Убить меня? Ты же знаешь, что я был прав. Ты лишь бессмысленно расходуешь наши…

— Да, знаю — ты еще настолько юн и невежествен, что думаешь, будто я тебе больше не нужен, — сказал Боб. — Но когда-нибудь ты вновь вернешься в человеческую вселенную, совершенно не готовый к тому, что там встретишь, — ибо ты настолько полон высокомерия, что тебе даже в голову не приходит, что есть немало тех, кто во многом тебя превосходит.

Сержант промолчал.

— Я жил среди них. В детстве, на улицах Роттердама, я сумел выжить среди самых диких человеческих существ и встретил среди них самых лучших и самых цивилизованных. Я знаю, как люди развязывают войны. Я знаю, как они замышляют убийства. Я знаю, что их интересует: множество вещей, о которых ты даже понятия не имеешь. И ты хочешь убить меня, когда я еще почти ничему тебя не научил…

— Почему же ты нас не учил? — требовательно спросила Карлотта. — Ты даже не объяснил нам, что мы еще многого не знаем.

— Мне казалось, что вы еще не готовы или вам просто неинтересно, — ответил Боб. — Но поскольку мое сердце может отказать в любой момент, возможно, уже стоит давать вам уроки. Начнем с того, что люди крайне недовольны, когда их пытаются убить.

— Прости, что вызвал твое недовольство, — сказал Сержант; ему уже лучше удавалось изображать сожаление, но все же не совсем.

— Как правило, они будут пытаться убить тебя. Ты умен, Цинциннат, но слишком мал. Обычный десятилетний мальчишка мог бы тебя прикончить без особых усилий. А взрослый вообще заломал бы голыми руками.

— Что, правда? — не поверил Сержант. — По моим сведениям, мало кто готов убить ребенка.

— В таком случае твои сведения неверны. Альфа-самцы определенного типа убивают детей инстинктивно, и требуются усилия всего общества, чтобы помешать им это делать по любому малейшему поводу. А ты дал повод куда более серьезный.

— Мы — твои дети, — сказала Карлотта. — Ты рассказывал нам историю про Проныру и Ахилла, про то, как ты первый раз привел Ахилла в свой джиш и велел Проныре его убить.

— Тогда мы называли это «семьей» — джиш был уже потом, позже. И — да, я велел ей убить Ахилла и был прав, поскольку Ахилл оказался социопатом, готовым убить каждого, кто его унижал. Я сам этого не знал, пока не увидел его поверженным и униженным, и только тогда понял. От него исходила непосредственная угроза. Он должен был умереть — ради безопасности Проныры и детей, которых она защищала. Но она его не убила, и в конце концов он задушил ее и бросил в Рейн. Как это соотносится с нашей нынешней ситуацией?

— Ты потребляешь слишком много наших ресурсов… — начал Сержант.

— Я потребляю ровно вдвое больше калорий, чем обычный взрослый человек, а вы втроем потребляете столько же, сколько один взрослый, — в сумме получается потребление на троих на корабле, который может обеспечить существование двадцати взрослых в течение десяти лет или пяти в течение сорока лет. Ты меня озадачиваешь, Сержант. Почему ты считаешь, что я должен умереть? Неужели я стал слишком обременителен?

— Я высказала свою мысль, — сказала Карлотта. — А ты, как всегда, отвлекся на разговоры с одним из мальчишек.

— Жаль, что твоя мать воспитывала тебя в духе феминизма. Ты лишь попусту обижаешься, Карлотта. Ты вспомнила, как я настаивал на том, чтобы убить Ахилла, но вряд ли имела в виду, что, если в твоем возрасте мне хотелось убить опасного врага, вы тоже должны замышлять убийства.

— Собственно, именно это я и имела в виду, — невозмутимо заявила Карлотта. — В некотором смысле.

— Я тебе ответил. Почему ты не слушаешь? На улицах Роттердама все было просто — или убью я, или убьют меня. Если бы мы не убили Ахилла, он убил бы нас. В итоге он успел натворить немало ужасного до того, как умер. Вас же не устраивает только одно — потребляемые мной ресурсы. Если уж проводить аналогии, я пришел в компанию Проныры умирающим от голода малышом.

— Таким же, как мы? — скептически уточнила Карлотта.

— Даже меньше, — вмешался Эндер. — Я читал его показатели, когда он проходил испытания для Боевой школы, а это было уже после того, как его компания несколько месяцев хорошо питалась. По сравнению с ним мы в том же возрасте были здоровяками.

— Ты изучал его данные? — спросила Карлотта.

— Подлиза, — буркнул Сержант.

— Он — единственный случай синдрома Антона до нас, — пояснил Эндер. — Естественно, я изучил всю информацию о его физическом и умственном развитии.

— Продолжая мой ответ на ложное сравнение Карлотты, — сказал Боб, — я был еще одним голодным ртом, который пришлось бы кормить Проныре, и вряд ли мог чем-то пригодиться ее небольшой компании ребятишек. Проныра могла вышвырнуть меня вон — меня могли бы избить до смерти даже за попытку к ним присоединиться. Такое бывало во многих компаниях и даже хуже. Понаблюдав за ней, я понял, что она мне сочувствует — в той степени, в какой позволяли жестокие условия жизни на улице. В отличие от меня сегодняшнего, я представлял несомненную угрозу для их выживания — истощал ресурсы и вряд ли мог помочь найти новые. Но она меня выслушала и поняла. Понимаешь? Ее первой реакцией на угрозу было вовсе не желание убить. Она дала мне шанс.

— И ее сострадание в конце концов ее же и погубило, — заметил Сержант.

— Но не ее сострадание ко мне, — возразил Боб.

— Как раз ее сострадание к тебе, — заявил Сержант. — Ты ведь уговорил ее, предложив найти мальчишку постарше, который будет тебя защищать, чтобы ты смог пробраться на суповую кухню и раздобыть там приличной еды, верно?

Боб понимал, к чему тот клонит, но дал ему закончить.

— Верно.

— И ты даже предложил в качестве такого мальчишки Ахилла, поскольку он был рослый, но хромой, и потому ему нужна была компания Проныры, которая помогала бы ему прокормиться, точно так же, как он был нужен тебе в качестве защиты от хулиганов и воров.

— Я был прав во всем, кроме того, что выбрал Ахилла, и ошибся в нем лишь потому, что не мог ничего знать, пока не увидел его реакцию на наши попытки его задирать и издеваться над ним.

— Но если бы она с самого начала тебя прогнала, она бы не погибла.

Боб вздохнул:

— Что тогда можно было предвидеть, Сержант? Мой план отлично сработал, и все стали лучше питаться. Возможно, если бы я не ошибся, Проныра прожила бы дольше, но все те ребята и так существовали на грани выживания, и некоторые наверняка бы умерли. Я не предвидел убийства — но в точности понял социальную динамику.

— Думаю, Карлотта привела удачный пример, — сказал Сержант. — Когда ты окружен врагами, приходится быть безжалостным.

Боб снова взревел:

— Где твои враги, придурок?

Сержант слегка съежился, но все же набрался храбрости.

— Вся человеческая вселенная! — заорал он.

— Вся человеческая вселенная либо не догадывается о твоем существовании, либо ты нисколько ее не интересуешь, — спокойно сказал Эндер.

— А стоило бы догадываться! — крикнул Сержант, разворачиваясь к брату. — Они дали обещание и не сдержали его! Они нас бросили!

— Вовсе нет, — возразил Боб. — Те, кто дал обещание, на самом деле его сдержали, так же как и следующее поколение, и следующее за ним.

— Но они так ничего и не нашли, — сказал Сержант.

— Они нашли больше двухсот возможностей, которые не сработали, хотя некоторые и дают определенную надежду. Для того, кто знает, как работает наука, это немало. Возможно, нам придется найти пятьсот тупиковых вариантов, прежде чем мы получим нужный ответ, и они оказали нам огромную помощь.

— Но они перестали искать. — Карлотта была столь же упряма, как и Сержант.

— От этого они не становятся нашими врагами. В конце концов, Карлотта, вы с Сержантом не сделали абсолютно ничего, чтобы помочь нам с Эндером в наших исследованиях. Если верить твоим аргументам, вы — точно такие же наши враги, поскольку игнорируете наши жизненные интересы.

— Этот корабль — наш мир, — горячо отозвалась Карлотта. — Откуда нам знать, может, мы проживем здесь всю жизнь. Кто-то же должен уметь починить и наладить все, что для нее требуется.

— Я тоже умею, — сказал Боб.

— Но ты ничего не делаешь, ты просто живешь в этом ящике, боясь пошевелиться, чтобы не умереть от сердечного приступа.

— Я могу управлять отсюда «Щенком», что и делал несколько раз, когда требовался ремонт.

— А когда ты умрешь, кто будет это делать? Я, — сказала Карлотта. — Я вовсе не забросила твой проект по излечению синдрома Антона, я тоже в нем участвую — в той степени, в какой это необходимо для нашего выживания.

— Верно, — согласился Боб. — И я это одобряю. Не стоило мне валить тебя в одну кучу с Сержантом, когда я обратил его обвинения против него самого.

— А я готовлюсь защищать нас от врагов, — сказал Сержант.

— Полная чушь, — возразил Боб. — Тебе понадобилось дня три, чтобы понять, как сделать из корабельного оборудования оружие, и ты тренировался по несколько минут в день, чтобы стать сильным и ловким на случай сражения с врагами — если нам вдруг попадутся враги маленького роста, которые не застигнут тебя врасплох и будут нападать только по одному, как на видео. Все остальное время ты фантазировал о несуществующих врагах, а потом пытался заставить брата и сестру жить в твоей параноидальной вселенной.

— Когда нам встретятся враги, ты будешь только рад, что я…

— Вы же все гении, — резко бросил Боб. — Когда появится враг, любой из вас сможет его перехитрить, не тратя неделю за неделей на жизнь в полном безумии.

— Ты называешь меня сумасшедшим? — уточнил Сержант. — И это слова великого воина, который посадил Питера Виггина на пост Гегемона? — Он повернулся к Эндеру. — Я не изучал медицинские данные Великана, я изучал его сражения.

— Я не сажал Питера ни на какой пост, — возразил Боб. — Я помог ему покончить с войнами, угрожавшими уничтожить человечество после того, как мы победили жукеров.

— Кстати, если уж об этом зашла речь, — заметил Сержант, — ты был вдвое лучшим стратегом и тактиком, чем мальчишка, в честь которого ты назвал Эндера.

— Но я был куда худшим командиром, поскольку не умел никого любить и никому доверять, пока не научился этому много лет спустя от вашей матери. Невозможно командовать людьми на войне, если не умеешь доверять, и невозможно победить врага, если не умеешь любить.

— Мне незачем кем-то командовать в бою — командовать просто некем. Есть только я сам.

— Тебе некем командовать, но при этом ты всю свою жизнь командуешь братом и сестрой и манипулируешь ими. Ты скорее противоположность хорошему командиру — тиран, которого слишком пугают воображаемые угрозы, чтобы он мог услышать и понять разумный совет.

— Самое худшее, что сделала мама, — позволила тебе воспитывать нас одному, — сказал Сержант. — Еще и обзываешься.

— Как я еще могу назвать сына, который замышлял меня убить? — отозвался Боб. — Впрочем, на самом деле ты просто дурак. Посмотри на себя — ты якобы готов противостоять любому врагу, и при этом твой брат только что расквасил тебе физиономию и горло, так что ты похож на котлету и скрипишь, словно несмазанная дверь.

— Он набросился на меня ни с того ни с сего! — крикнул Сержант.

— Опять глупость. Ты ввел в свой маленький мирок совершенно новый элемент — убийство отца Эндера. И тебе настолько было на него наплевать, что даже в голову не пришло: на эту угрозу он может реагировать иначе, чем на все твои предыдущие нападки.

— Он не был мне врагом, — заявил Сержант.

— Он был твоим единственным врагом с тех пор, как вы впервые встретились после того, как мы с Петрой наконец нашли вас всех и собрали вместе, когда вам был год от роду. Еще один самец-антонин, соперник. Все, что ты делал последние пять лет, — пытался полностью его себе подчинить. Все твои воображаемые враги — суррогаты Эндрю Дельфики. Ты придумывал для него все новые и новые унижения, манипулируя сестрой, чтобы та встала на твою сторону против Эндера, и вот печальный результат. Эндер и Карлотта — полезные члены нашего маленького сообщества из четырех человек, как и я. Но ты, Цинциннат Дельфики, впустую тратишь наши ресурсы, не производя ничего ценного и мешая жить остальным. Не говоря уже о заговоре с целью совершить убийство первой степени.

К удивлению Боба, глаза Сержанта наполнились слезами.

— Я не просил брать меня в этот полет! Я не хотел лететь! Мне не нравился ты, мне нравилась Петра, но ты никогда даже не спрашивал, чего мне хочется!

— Тебе был всего год, — сказал Боб.

— Что это значит для антонина? Тебе даже года не было, когда ты сбежал из лаборатории, где избавлялись от таких же последствий эксперимента, как ты! Мы могли говорить, мы могли думать, у нас были чувства, а ты, даже ничего не спросив, вырвал нас из наших домов, и вы с Петрой объявили, будто вы наши настоящие родители — большой уродливый великан и военный гений-армянка. Я хотел остаться с семьей, которая меня растила, с женщиной, которую я называл мамой, с обычным работящим мужчиной, которого я называл отцом, — но нет, ты и твоя жена решили, что мы должны вам принадлежать. Как рабы. Тут взяли, туда забрали — как собственность. И в итоге я оказался здесь. В космосе, летя почти со скоростью света, пока остальное человечество движется во времени в восемьдесят пять раз быстрее нас. Каждый год нашей жизни — целая жизнь для остальных. И ты говоришь мне о моих преступлениях? Я скажу тебе, почему я хочу твоей смерти. Ты украл меня у моей настоящей семьи! Ты дал мне свой чертов ключ Антона, а потом отобрал у меня всех, кто обо мне заботился, и запер меня здесь вместе с неповоротливым великаном и парой слабаков, которым даже не хватает ума понять, что они рабы!

Боб не знал, что ответить. За пять лет полета ему ни разу не приходило в голову, что дети могут помнить матерей, которые родили их после того, как их похитили еще в виде эмбрионов и рассеяли по всему миру, подсадив в матки женщин, у которых не было никаких причин подозревать, что они вынашивают потомство великих генералов Джулиана Дельфики и Петры Арканян.

— Черт побери, — наконец сказал он. — Почему ты раньше молчал?

— Потому что до сих пор не знал, что именно это его больше всего бесит, — ответил Эндер.

— Я все с самого начала знал! — попытался крикнуть Сержант, но поврежденное горло подвело, и получился лишь хрип.

— Вряд ли голос к тебе вернется раньше чем через месяц, — спокойно заметила Карлотта.

— Все родные семьи были глупые, — сказал Эндер, — кроме моей. Остальные нас страшно боялись. И твои точно так же. Они боялись даже до тебя дотронуться, считали тебя чудовищем — ты сам говорил.

— А эта семья что, лучше? — яростно прошептал Сержант. — Отец — говорящая гора в грузовом отсеке, а мать — голограмма, которая все время твердит одно и то же, одно и то же.

— По-другому она не может, — объяснила Карлотта. — Она умерла.

— Другие ее знали, жили с ней, она каждый день с ними разговаривала, — продолжал Сержант. — А у нас только Великан.

Боб лег на спину, глядя в потолок, а потом закрыл глаза, поскольку потолка все равно не видел из-за слез.

— Это было страшное решение, — тихо проговорил он. — Что бы мы ни делали — все оказывалось не так. Вам мы ничего не говорили, потому что вам не хватало жизненного опыта для разумного выбора. Вы трое были обречены умереть в возрасте около двадцати лет. Мы думали, что нам удастся быстро найти лекарство — лет за десять-двадцать — и вы сможете вернуться на Землю еще достаточно молодыми, чтобы впереди у вас оставалась вся жизнь.

— Генетическая проблема оказалась слишком сложной, — сказал Эндер.

— Если бы мы остались на Земле, вы бы давно уже умерли. До каких лет дожили ваши нормальные братья и сестры — до ста десяти?

— Двое, — ответил Эндер. — Все прожили по крайней мере по сто лет.

— А вы трое остались бы печальным воспоминанием о детях, которые прожили лишь одну пятую жизни из-за трагического генетического дефекта.

— Одна пятая жизни лучше, чем это, — прошептал Сержант.

— Нет, — возразил Боб. — Я уже прожил одну пятую жизни, и этого недостаточно.

— Ты изменил мир, — сказал Эндер. — Ты дважды его спас.

— Но мне никогда не дожить до дня, когда вы поженитесь и у вас будут дети.

— Не беспокойся. Если вы с Эндером не найдете лекарство, у меня никогда не будет детей, — заверила Карлотта. — Я не стану никому передавать эту дрянь.

— О том и речь. Когда мы с Петрой зачали вас, считали, что есть ученый, который сможет все решить. Именно он в первую очередь повернул во мне ключ Антона. Именно он убил всех моих собратьев по эксперименту. Мы вовсе не собирались с вами так поступать. Но что случилось — то случилось, и больше нам ничего не оставалось — только найти любую возможность дать вам настоящую жизнь.

— Твоя жизнь настоящая, — сказал Эндер. — Меня бы такая жизнь вполне устроила.

— Я живу в ящике, который никогда не смогу покинуть, — парировал Боб, сжимая кулаки. Он никогда не думал, что придется сказать им нечто подобное. Жалость к себе невыносимо унижала, но им следовало понять, что он был прав, сделав все возможное, чтобы они не оказались обманутыми, как он сам. — Если вы проведете первые пять или десять лет жизни в космосе — что с того? По крайней мере, впереди у вас будут еще девяносто лет, и дети, которые проживут свой век, и внуки. Я никогда этого не увижу — зато увидите вы.

— Нет, не увидим, — прошептал Сержант. — Лекарства нет. Мы — новый вид с продолжительностью жизни примерно в двадцать два года при условии, что проведем последние пять лет при силе тяжести в десять процентов от земной.

— Тогда почему ты хочешь меня убить? — спросил Боб. — Разве моя жизнь для тебя не достаточно коротка?

Вместо ответа Сержант прильнул к рукаву Боба и заплакал. Эндер и Карлотта смотрели на них, взявшись за руки. Боб не знал, что они чувствуют. Он даже не знал, из-за чего плачет Сержант. Он никого из них не понимал, не понимал никогда. Он не был Эндером Виггином.

Боб иногда следил за перемещениями Эндера Виггина, сверяясь посредством ансибля с компьютерными сетями, и, насколько он мог понять, у того тоже не было особой жизни. Холостой и бездетный, он летал от планеты к планете, нигде надолго не задерживаясь, а затем вновь возвращался к околосветовой скорости, оставаясь молодым, пока все человечество старело.

«Совсем как я, — подумал Боб. — Эндер Виггин и я сделали один и тот же выбор — остаться в стороне от человечества».

Боб не мог даже предположить, почему Эндер Виггин прячется от жизни. У Боба был пусть короткий, но прекрасный брак с Петрой. У Боба были несчастные, но вместе с тем чудесные и невероятные дети. А у Эндера Виггина не было ничего.

«Жизнь хороша, — думал Боб, — и я не хочу, чтобы она закончилась. Я боюсь того, что случится с этими ребятишками, когда меня не станет. Я не могу их сейчас оставить — и у меня нет выбора. Я люблю их больше всего на свете — и не могу их спасти. Они несчастны — и я ничем не могу им помочь. Вот почему я плачу».

 

3

Наблюдая за небом

Карлотта занималась калибровкой гравитационного поля в кормовой части корабля, когда Эндер появился в отсеке жизнеобеспечения, находившемся прямо над ней — или перед ней, в зависимости от того, как воспринимать положение в пространстве.

Из-за системы гравитационной фокусировки понятие верха и низа постоянно путалось. Лотки с лишайниками, водорослями и бактериями, генерировавшими кислород и сырье для переработки в пищу, должны были оставаться в горизонтальном положении независимо от того, что происходило с кораблем. Во время ускорения вообще ничего не нужно было делать — сила инерции обеспечивала нужную ориентацию, при которой «низ» был направлен в сторону кормы. Но в нормальном полете они оказывались в состоянии невесомости, и потому поле приходилось настраивать так, чтобы направление отвеса для лотков не менялось.

Более того, лишайникам требовалась сила тяжести по крайней мере в половину земной. Но в грузовом отсеке, находившемся прямо перед — или над — системой жизнеобеспечения, половина g убила бы отца примерно за час. У него просто не выдержало бы сердце. А поскольку линза фокусировала гравитацию от тысяч звезд и ее требовалось подстраивать по мере приближения или удаления от наиболее массивных из них, настройки приходилось производить постоянно.

Карлотта взяла на себя задачу следить за тем, чтобы датчики всегда были идеально откалиброваны и компьютеры корабля могли работать с точными данными о внешней и сфокусированной гравитации в различных частях корабля. Она подключила к грузовому отсеку столько систем безопасности, что тревога срабатывала при малейших изменениях, которые могли бы повредить отцу. Здесь, в отсеке жизнеобеспечения, допустимый разброс был куда больше, но ей все равно приходилось следить, чтобы лишайники не росли слишком высоко, затеняя нижние уровни лотков и препятствуя фотосинтезу, который обеспечивали водоросли в самом низу.

Каждый лоток, по сути, представлял собой дождевой лес диаметром шесть сантиметров, где вместо деревьев росли лишайники, сплетаясь в замысловатую сеть, сквозь которую сочился свет в медленно текущую реку, где несколько разновидностей водорослей создавали микросреду для сотен разнообразных бактерий, живущих в условиях постоянно меняющегося симбиоза. Все переработанные отходы жизнедеятельности четырех человек — в основном отца, хотя и тем, что давали дети, тоже уже нельзя было пренебречь, — более или менее равномерно стекали в лотки, где бактерии разлагали их, превращая в питательный бульон, за счет которого могли существовать водоросли и в конечном счете лишайники.

Бактерии также поглощали гниющие лишайники и водоросли, а кроме того, и друг друга. Это был мир всеобщего пожирания, полностью замкнутый, где ничто не пропадало впустую. Затем лотки один за другим автоматически извлекались наружу, где с них собирали бо́льшую часть лишайников и водорослей, и заменялись новыми, в которых возобновлялся двухнедельный цикл роста. Все собранное становилось пищей.

Будь на борту больше людей, процесс шел бы быстрее — урожай можно было бы собирать с десяти лотков в день, но было бы больше и отходов для удобрения лотков, что ускоряло бы рост их содержимого.

Для поддержания жизнедеятельности системы требовались также небольшие количества невозобновляемых минералов, которые приходилось вносить, когда растительность слишком истощалась. Подобное шаткое равновесие можно было сохранять в течение столетий, пока поддерживалось в порядке оборудование и гравитация не выходила за допустимые пределы.

На корабле имелся также овощной огород, за которым нужно было ухаживать. Этот процесс был не столь автоматизирован, как в системе жизнеобеспечения, но без него всю их еду составляли бы отвратительная на вкус паста или столь же отвратительные галеты. Карлотта тоже взяла эту задачу на себя, поскольку отец больше не мог добраться до огорода. К тому же его руки стали столь велики, что он с трудом управлялся с маленькими листочками. Под конец своей карьеры корабельного фермера отец вырывал половину растений с корнем, от чего огород сильно страдал.

Мальчиков вполне устраивало, что подобными проблемами занималась сестра. В итоге, как она отметила со смешанным чувством гордости и горечи, она косвенно оказалась в традиционной роли женщины, ведущей хозяйство и готовящей еду.

Для столь однообразной работы требовалась определенная сила воли, и Карлотта сомневалась, что смогла бы доверить ее кому-то из братьев. Она не знала точно, что тому причиной — присущие человеку половые различия или попросту личные качества всех троих, но для Эндера, несмотря на его бескрайнее терпение и усидчивость, всегда существовала определенная цель, в то время как Сержант мог сосредоточиться на чем-то одном не в большей степени, чем… шестилетний ребенок.

На самом деле у Карлотты имелась теория, что Сержант больше всего из них троих похож на человека — на обычного ребенка. Он отличался изменчивым настроением, нуждался в постоянном стимуле, ему хотелось действовать, что-то менять, что-то делать — чего нынешняя жизнь предложить ему не могла. Критических ситуаций ни разу не случалось. Исследования Эндера двигались со скоростью черепахи, принося в основном отрицательный результат, а деятельность Карлотты вообще не приносила никаких перемен, кроме как в ее собственных знаниях, умениях и понимании всего, что происходит на корабле.

«Бедный Сержант, — подумала Карлотта. — Он больше всех нас остается ребенком и потому больше всего страдает из-за того, что наша жизнь крайне скучна. Неудивительно, что он постоянно фантазирует о врагах и критических ситуациях. Он готов был пойти даже на убийство отца — чудовищный, невероятно глупый и нецивилизованный поступок, но это как раз то, что могло бы прийти в голову ребенку».

Что ж, столь желаемый им кризис все же случился, после того как Эндер расквасил ему нос и едва его не задушил. Но рано или поздно все заживет, и его снова, словно гнойный нарыв, начнут мучить тоска и отчаяние. Что он придумает в следующий раз? Рано или поздно случится нечто ужасное. Для того чтобы внести в жизнь разнообразие, на корабле попросту было слишком мало народа.

— Сержанту нужна собака, — сказала Карлотта.

Эндер едва не подпрыгнул.

— Что ты там делаешь?

— Работаю, — ответила Карлотта. — А ты что делаешь?

— Беру образцы. Мы долго работали с вирусами для сращивания генов, но тут намечается кое-что интересное с инкубационным периодом бактерий и химическими триггерами. Самая большая проблема — как одновременно изменить каждую клетку тела и не дать при этом иммунной системе отторгнуть саму себя. У нас тут в лотках есть кое-какие бактерии, и я хочу попытаться скомбинировать их с нашими кишечными бактериями. Может, что-то и получится.

Он был по-настоящему счастлив.

— Надеюсь, ты понимаешь, что Сержант никогда не забудет о случившемся?

— В смысле, о том, что я его поколотил? — уточнил Эндер. — Я и не ожидал, что он забудет. Более того — надеюсь, он хорошенько это запомнит.

— На этот раз тебе повезло — ты застал его врасплох. Больше тебе это не удастся.

Эндер вздохнул и промолчал.

— Как я уже сказала, — продолжала Карлотта, — Сержанту нужна собака.

— Теоретически я, может, и сумел бы воспроизвести всю эволюцию и создать какого-нибудь зверька, с которым он мог бы забавляться. К несчастью, на это потребуется больше времени, чем вся наша жизнь, да и то получится в лучшем случае что-нибудь вроде каракатицы. Чтобы создать позвоночное, времени понадобится еще больше, и я не уверен, что результат не выйдет из-под контроля.

— Ему нужен кто-то, кого он мог бы любить и кто бы в то же время ему подчинялся.

— Я думал, для этого есть ты, — сказал Эндер.

— Я ему не подчиняюсь.

— Серьезно? Похоже, марионетка не осознает своих веревочек.

— Я осознаю все то же самое, что и ты, — возразила Карлотта. — И за веревочки меня никто не дергает — я просто пытаюсь не дать Сержанту свихнуться.

— Похоже, твои усилия ничего не дали, если он решил убить Великана, — презрительно бросил Эндер.

— Я бы ему этого не позволила. А ты хоть раз ему в чем-то помешал?

Ей вдруг захотелось причинить Эндеру боль. Совсем небольшую. Скажем, сделать ему во сне биопсию печени — маленькая ранка, острая боль, быстрое заживление.

— Если бы ты хоть иногда общался с кем-то еще, кроме тех, кто занимается генетическими исследованиями в сотнях световых лет от нас, ты бы знал, от скольких безумных поступков я сумела его удержать. Собственно, ты и сейчас-то обо всем узнал только потому, что он скрывал от меня свои намерения, пока не выложил их тебе, и ты расквасил ему лицо.

— Он этого заслужил, — сказал Эндер.

— Ты добился лишь одного — стал его главным врагом. Не поворачивайся к нему спиной, Эндер.

— Я уже трачу часть своего времени, следя за поведением Сержанта.

— Ты настолько от него отстал, что могу тебя заверить: за чем бы ты ни следил, это не Сержант. Или, скорее, ты видишь лишь то, что хочет он.

— Но я могу узнать многое и из того, что он хочет мне показать. Карлотта, у меня сейчас куча дел, и голова совершенно не тем занята. Может, отложим наш разговор до более подходящего времени?

— Сержанту нужно чем-то заняться.

— Он ничего не умеет, кроме как применять силу и драться насмерть.

— Если подумать, мы с тобой занимаемся тем же самым. Ты пытаешься победить наш генетически закодированный гигантизм, прежде чем он загонит в грузовой отсек нас самих, а я стараюсь обеспечить работу всех систем корабля, чтобы мы не погибли от какой-нибудь неисправности или аварии.

— Собственно, и я о том же, — заметил Эндер. — Сержант мог бы заняться чем-то действительно важным, если бы взялся за ум. А ума ему хватает — я мог бы натаскать его по генетике за несколько месяцев.

— Он не хочет работать ни на тебя, ни на меня. Сержант — не прирожденный подчиненный.

— Как и большинство параноидальных шизофреников.

— Никогда такого не говори! — возмутилась Карлотта. — Это настоящая болезнь, и у Сержанта ее нет, а если ты станешь к нему так относиться…

— У тебя есть хоть частичка чувства юмора? — спросил Эндер.

— В том, во что превращает Сержанта жизнь на корабле, нет ничего смешного.

— Если я не стану смеяться, мне придется отнестись к нему всерьез, а это отвлечет меня от работы.

— Я надеялась, что ты поможешь мне что-нибудь придумать, чтобы облегчить жизнь Сержанту. Он больше страдает от одиночества, чем ты и я. Они с отцом очень похожи.

— Великан и Сержант? Никогда об этом не думал, но, пожалуй, ты права. Сержанту вполне подходит роль уличного мальчишки, которому постоянно угрожает опасность умереть от голода или погибнуть. Это отлично его займет. Так что на самом деле ему нужна не собака, а скорее саблезубый тигр. Нечто такое, что будет постоянно его преследовать, и он сможет посвятить себя борьбе с реальной опасностью, не придумывая себе вымышленных.

— Я имела в виду компаньона, который расширил бы его жизнь за пределы корабля.

— Собака на другой планете?

— У нас столько денег в человеческом мире, что просто смешно. Этот самый Графф столь хорошо вложил финансы отца, что никто даже не догадывается, насколько мы богаты, — усмехнулась Карлотта.

— Все деньги, что нам нужны, поместились бы у меня в кулаке, — сказал Эндер.

— Пока они нам ни к чему, хотя, может быть, мы могли бы купить что-нибудь такое, за чем Сержант мог бы ухаживать виртуально, посредством ансибля. Может, подсадить некий имплантат какому-нибудь животному на одной из колоний, где много дикой местности. Может, даже хищнику: твоя шутка насчет саблезубого тигра — не такая уж и плохая идея.

Эндер перестал собирать образцы и на мгновение задумался.

— Он не потерпит даже мысли о подарке от нас. Решит, будто мы пытаемся его лечить, что на самом деле правда, хотя сам он считает, что никаких проблем у него нет.

— Знаю, — кивнула Карлотта, хотя в действительности так не думала, пока Эндер об этом не сказал.

— Ты всегда говоришь так, будто все знаешь, но вряд ли знала и об этом, — сказал Эндер.

— Я знала, что ты об этом скажешь, — ответила Карлотта.

— Всеведущая и всезнающая Карлотта Великолепная.

— Только сейчас понял?

— На нескольких планетах есть исследовательские биолаборатории, где изучают разную ксенофауну. Как я понимаю, ты предлагаешь мне сделать вид, будто это какой-то мой проект, о котором я буду с восторгом рассказывать, и тогда Сержант решит, что ему удалось за моей спиной подчинить существо себе и использовать его в своих целях?

— Вроде того, — протянула Карлотта, мысли которой столь далеко не заходили, поскольку план пришел ей в голову только что. — Вряд ли мне удастся придумать что-то правдоподобное — вся моя работа здесь, на корабле. Но у тебя столько контактов по ансиблю…

— Никто из них понятия не имеет, что я — шестилетний антонин на космическом корабле. Для каждого из них я — другой человек, а из-за разницы во времени я в основном занимаюсь сбором данных. И ни с кем из них я не поддерживаю отношений.

— Я никогда такого и не думала.

— Просто не хочу, чтобы ты считала, будто у меня обширная сеть друзей в человеческой вселенной. Если они узнают, кто я и где мы, вероятно, мы станем объектом внимания прессы, а потом кто-нибудь заинтересуется нашими финансами, а еще кто-нибудь найдет повод признать их незаконными и отберет у нас бо́льшую часть денег.

— Их никто не найдет, — сказала Карлотта.

— Так утверждает наша программа и наши агенты, — возразил Эндер. — Но это вовсе не значит, что при наличии ресурсов кто-нибудь не сможет застичь их врасплох. Однако вернемся к тому, что ты говорила, — да, я мог бы что-то такое сделать. Вряд ли получится, но попытаться стоит. А ты сама не хочешь питомца?

— Может, просто связь с каким-нибудь домашним роботом, чтобы наблюдать, как кто-то, как и я, день за днем, год за годом занимается рутинной работой, и напоминать себе, что у машин бывает жизнь поинтереснее моей?

— То есть ты точно так же себя жалеешь, как и все мы, — констатировал Эндер. — Как будто мы все не страдаем.

— Ты так говоришь, будто это ничего не значит, — заметила Карлотта.

— По крайней мере, я не живу так, будто это ничего не значит. Но порой моя работа настолько мне надоедает, что я жалею, что не могу умереть вместе с Великаном.

— Ты знаешь, почему Великан не хочет умирать? — спросила Карлотта.

— Потому что он нас любит, — ответил Эндер, — и его работа не завершена, пока он не будет уверен, что у нас появился шанс найти счастье. Каким бы оно ни было.

— Вообще-то, ему вовсе незачем было нас любить, — сказала Карлотта. — Ты так говоришь, будто это столь же естественно, как дышать.

Эндер обвел рукой окружавшую его систему жизнеобеспечения:

— Мы дышим таким воздухом, что в этом нет ничего естественного.

— Отец — хороший человек. Благородный. По-настоящему бескорыстный.

— Неправда. Отец — мальчишка-дикарь, который восторгался монахиней по имени сестра Карлотта и мальчиком постарше по имени Эндер Виггин и которому хотелось стать таким же, какими он представлял себе их. И потому он всю жизнь пытался притворяться настоящим, а теперь продолжает действовать по тому же сценарию, потому что боится вновь оказаться тем же самым умирающим от голода бродягой, который каким-то образом выжил на улицах Роттердама.

Карлотта рассмеялась:

— Тебе не приходит в голову, что, возможно, именно роль мальчишки-дикаря ему навязали, а тот добрый человек в нашем грузовом отсеке и есть настоящий Джулиан Дельфики?

— Какая разница? Мы все дети-дикари — под «нами» я имею в виду все человечество во всех его разновидностях. Мы едва начали эволюционировать в существ, которым действительно нравится цивилизация и которые в ней нуждаются. Всем нам приходится подавлять в себе агрессивного альфа-самца и яростно защищающую детенышей мать, чтобы иметь возможность жить рядом друг с другом.

— Что мы и делаем на этом корабле, — сказала Карлотта.

— Я поищу питомца для Сержанта.

— И для себя тоже, — добавила Карлотта. — И для меня. Кто знает — может, и отец протянет подольше, если сможет общаться с кем-то живым вне корабля.

— Чтобы играть с животными на других планетах, потребуется достаточно широкий канал связи.

— Мы можем позволить себе его оплатить.

— Ладно, займусь, — сказал Эндер.

— Постарайся сделать вид, будто это очень важно, — попросила Карлотта. — И что время не терпит.

Эндер молча закрыл крышку последнего контейнера с образцами и вышел из отсека жизнеобеспечения. Карлотта уже закончила проверять показания приборов. Как всегда, все работало отлично.

Какой бы рутинной, утомительной и скучной работой еще заняться? Она довольно давно не проверяла программу слежения — несколько недель, дней? По крайней мере, дней. Закрыв панель в полу над датчиками гравитационного поля, она направилась к шахте лифта.

Когда девочка шагнула на платформу, та выглядела маленькой площадкой под ее ногами. Но, двигаясь вверх, платформа вошла в зону флуктуации, и Карлотте показалось, будто она падает во все стороны сразу. К этому она уже привыкла, хотя все равно ощущала краткий прилив адреналина, сопровождавшийся мимолетной паникой. Лимбический узел в ее мозгу не понимал, что она больше не живет на дереве и ей незачем бояться упасть.

Крепко держась за поручень лифта, она вскоре оказалась в зоне, где сила тяжести была ориентирована таким образом, что система жизнеобеспечения имела в качестве низа корму корабля, а не его нижнюю часть. В этой зоне шахта лифта шла вдоль киля корабля, если пользоваться морской аналогией, так что грузовой отсек, где жил отец, находился над Карлоттой, а сама она лежала на спине, держась за поручень, пока лифт продолжал скользить вперед. Держаться было достаточно легко — сила тяжести у отца была примерно такой же, как и на Луне, составляя одну десятую от земной.

Когда она добралась до нижней лаборатории, Эндер уже был там. Ей потребовалось несколько шагов, чтобы полностью оказаться в зоне нормальной земной гравитации, которая поддерживалась в передних отсеках корабля, куда отец попасть в любом случае не мог. Эндер даже не поднял взгляд — он был всецело поглощен тем, что закладывал образцы в разные приборы, — некоторые для замораживания, некоторые для работы прямо сейчас. На Карлотту у него просто не было времени.

Порой она завидовала его упорству. В отличие от упрямства Сержанта, оно было вполне оправданно — время поджимало. Карлотта ни на мгновение не верила, что есть хоть какой-то шанс спасти жизнь отца, но для троих детей оставалась надежда, которой Эндер никогда не терял. В душе она понимала, что Эндер — единственный, кто занят действительно важным для всех делом. Но они с отцом настолько ушли с головой в исследования, настолько владели предметом, что Карлотте никогда не хватило бы знаний, чтобы стать их коллегой. Ей приходилось довольствоваться ролью опоздавшей.

И тем не менее она готова была бросить любую работу, если бы они ее позвали, дали ей любое задание, пусть даже не требовавшее особого мастерства. Возражать она бы не стала. Но о помощи ее никогда не просили.

Молча пройдя мимо Эндера, сестра поднялась в верхнюю лабораторию. Сев за терминал компьютера, она вывела голографические карты и начала просматривать все звездные системы, оказывавшиеся на их будущем пути, начиная со звезд, которые им предстояло миновать в ближайшее время. Компьютер искал распределение масс в каждой системе, чтобы оценить, какая подстройка может потребоваться для фокусировки гравитатора.

Карлотта смотрела уже на сороковую звезду — до нее оставалось еще несколько месяцев пути, но они должны были пройти достаточно близко, — когда компьютер обнаружил аномалию, некий объект, который мог принадлежать к этой звездной системе, но, судя по данным компьютера, масса его постоянно менялась.

Такого, естественно, не могло быть — всего лишь какой-то сбой в данных. На самом деле ничего не менялось, просто так сообщал компьютер. В действительности же объект двигался не по той траектории, которую можно было предсказать на основании известных масс звезды и ее самых больших планет, и программа меняла оценку в соответствии с его последними перемещениями.

И вообще, это был не просто объект. Он использовал собственную энергию для движения по избранной им самим траектории независимо от гравитационного поля звезды и ее планет.

Карлотта велела программе считать объект космическим кораблем.

Данные о его последних перемещениях тотчас же полностью изменились. Корабль теперь обладал постоянной массой — более чем в тысячу раз превосходившей массу «Геродота», а его траектория приобрела осмысленность. Корабль замедлялся, входя в звездную систему. Он направлялся не к самой звезде, но к каменистой планете земного типа.

Даже самые большие человеческие колонистские суда не могли сравниться с ним по размерам, но они взяли бы именно такой курс. Если бы «Геродот» занимался разведкой пригодных для жизни планет, уже сработала бы соответствующая сигнализация. Так или иначе, все собранные астрономические данные отправлялись по ансиблю хранителям главных космических карт. Изначально ими занимался Межзвездный флот, но в последние столетия за постоянным обновлением наблюдал Межзвездный конгресс.

В предварительном отчете отмечалось, что планета имеет массу в одну целую и две десятых земной. Для планеты земного типа это означало, что она определенно обладает атмосферой, хотя, учитывая, что она удерживала при себе больше водорода, чем Земля, и не имела подобного земной Луне спутника, предсказать состав атмосферы пока не представлялось возможным. Чтобы собрать больше информации, требовалось еще около четверти века по земному времени.

Однако Карлотту это не особо интересовало. От планет им не было никакой пользы — отец не выдержал бы даже половины земной силы тяжести, не говоря уже об одной целой и двух десятых. Судя по тому, что чужой корабль приближался к планете, атмосфера выглядела достаточно привлекательно для существ, которым он принадлежал. Но главное значение имел сам факт его существования.

У расы, способной путешествовать среди звезд, наверняка имелись приборы, которые сразу же обнаружили бы пролетающий мимо «Геродот». Магнитная ловушка и выбросы плазмы могли представлять опасность для чужого корабля, хотя их траектории не пересекались.

Поскольку чужой корабль замедлялся, приближаясь к планете, Карлотта никак не могла определить, может ли он сам — или, возможно, какой-нибудь корабль поменьше внутри его — разогнаться до скорости, равной скорости «Геродота».

Теперь, после того как она поняла, что это чужой корабль, у них имелось на выбор несколько вариантов. «Геродот» мог слегка повернуть, чтобы не проходить столь близко от звездной системы. На чужом корабле их все равно бы заметили, но снижалась вероятность, что чужаки сочтут необходимым идти на перехват. Однако поворот, пусть даже небольшой, требовал значительного замедления. Объекты, движущиеся почти со скоростью света, просто не могли поворачивать на ходу. Чтобы даже слегка искривить траекторию, пришлось бы сбросить скорость до менее чем восьмидесяти процентов от световой, а чтобы повернуть на градус или больше, скорость требовалось уменьшить наполовину.

В этом случае они вернулись бы к нормальному течению времени — релятивистские эффекты на более низких скоростях проявлялись слабо. Это означало, что генетические исследования на человеческих планетах перестанут продвигаться скачкообразно по отношению к «Геродоту», но будут ползти примерно два дня за один, а может, и меньше.

А есть ли разница? На человеческих планетах никто больше не трудился непосредственно над ключом Антона — этим занимались только отец и Эндер, а их работа нисколько бы не замедлилась, независимо от скорости корабля. Возможно, в исследованиях и мог случиться какой-то прорыв, который оказался бы отсроченным на некоторое время, но за четыре с лишним столетия все подобные прорывы оказывались в лучшем случае небольшими достижениями. Появлялись новые интересные направления исследований, но ничего по-настоящему важного пока не произошло.

Однако Карлотта знала, что их выбор не ограничивается двумя вариантами — продолжать лететь по прямой с околосветовой или замедлиться в достаточной степени, чтобы сменить курс, а затем как можно быстрее вернуться к прежней скорости. Был и третий вариант — они могли остановиться и встретиться с чужим кораблем.

Это было опасно, а возможно, и гибельно. Человечество до сих пор встретило лишь одну чужую расу, с которой вело войну на уничтожение. Судя по истории, рассказанной автором «Королевы улья» под псевдонимом Говорящий от Имени Мертвых, жукеры вовсе не собирались подчистую уничтожать человечество. Но Карлотта в это не верила — легко приписать добрые мотивы чужой расе, которой больше не существует.

Итак, замедлиться и встретиться с чужаками было крайне опасно, а возможно, и гибельно. Первый колонистский корабль жукеров, вошедший в Солнечную систему, нес смерть. Как первые встречи в поясе Койпера, а затем в поясе астероидов, так и высадка на Землю, где жукеры пытались заменить земную флору и фауну на их собственную, погубили тысячи людей. Война за спасение Земли велась не на жизнь, а на смерть, и ее исход невозможно было предсказать до самого конца.

Технология жукеров была более развитой, чем человеческая, но в их образе мышления имелись пробелы, которыми воспользовались люди, чтобы пресечь первую попытку колонизации. К тому времени когда Международный флот добрался до всех колоний жукеров, технологии практически сравнялись, за исключением того, что у людей имелись молекулярные дезинтеграторы, использовавшиеся в межзвездных двигателях. Превратив дезинтеграторы в оружие, с их помощью окончательно уничтожили родную планету жукеров, а вместе с ней и всех королев ульев.

Что, если у этих чужаков есть технология, столь же смертоносная для людей, как и молекулярные дезинтеграторы для жукеров? Даже если уровень технологий более или менее одинаков — что, если они еще более злобные и безжалостные, чем жукеры?

Проблема заключалась в том, что пытаться избежать встречи было слишком поздно. Что бы ни делал «Геродот», его наверняка обнаружат, а его плазменный след можно было проследить вплоть до точки, где тот полностью исчезал. А поскольку они летели прямо, как стрела, с тех пор как достигли околосветовой скорости, чужакам, чтобы найти родную планету людей, требовалось лишь двигаться дальше по прямой вдоль пути, отмеченного плазменными выбросами «Геродота», даже после того, как тот окончательно иссякнет.

У Великана и его детей имелась своя задача — оставаться на околосветовой скорости, пока они работают над спасением собственной разновидности человеческой расы. И при возможности — над спасением собственной жизни.

Но какой в том смысл, если тем временем уничтожат все остальное человечество?

Куда разумнее было бы замедлиться и остановиться, но не поворачивать — чтобы узнать как можно больше о чужом корабле и его обитателях. С помощью ансибля они могли во всех подробностях передавать полученную информацию — вплоть до момента, когда уничтожат их самих. У человечества осталось бы время подготовиться к встрече с чужаками, когда те направятся к Земле по следу «Геродота».

И всегда оставался шанс, что технология у этих чужаков слабее. Возможно, они окажутся дружелюбными. Может, вообще будут их боготворить.

В любом случае было весьма вероятно, по крайней мере с точки зрения Карлотты, что, возможно, у всего человечества появится повод отблагодарить небольшой корабль с экипажем из антонинов — или бобитов, если вспомнить шутку Эндера насчет прозвища отца. Если бы человечество выбирало своих первых послов к новой инопланетной расе, вряд ли оно могло найти кого-то лучше, чем великий воин Джулиан Дельфики и трое его выдающихся детей. Если кто-то из людей и мог сравниться с этими чужаками, то только обреченные гении на маленьком одиноком корабле.

Заодно и Сержант мог бы заняться чем-нибудь полезным, вместо того чтобы замышлять очередной способ убить отца — или того, кого он сегодня считал своим врагом.

Карлотта послала сообщение Эндеру и Сержанту:

ПРИХОДИТЕ. НУЖНО ПОГОВОРИТЬ С ВЕЛИКАНОМ. СЛУЧИЛОСЬ НЕЧТО ВАЖНОЕ.

Затем она скопировала соответствующие карты и отчеты на голотоп отца.

 

4

Чужак — значит враг

Если бы Цинцинната позвал к себе Великан или Эндер, он, возможно, проигнорировал бы вызов. Но он ничего не имел против Карлотты — ей хватало уважения не отнимать у него зря время. Эндер же и Великан полагали, будто все, чем занимается Сержант, не имеет никакого смысла и потому его можно запросто отвлекать.

Великан всегда спал в грузовом отсеке, но Сержант помнил времена, когда тот заходил в лаборатории и на мостик. Лишь по прошествии примерно года полета Великан слишком вырос, чтобы помещаться даже в коридорах, специально переделанных под его громадное тело. Цинциннат помнил, как ему стало тоскливо, когда Великан превратился в пленника грузового отсека.

В прошлый раз, когда Сержант там был, он мучительно страдал от последствий предательского нападения Эндера. Теперь боль прошла, следы почти исчезли. Эндер вел себя так, как будто вообще ничего не произошло. Вероятно, он уже обо всем забыл, как о некоей досадной мелочи.

Но Цинциннат думал об этом постоянно. Его жгло изнутри от злости и стыда. Ему хотелось как-то избавиться от этой боли, но он не знал как. Нападать на брата или сестру он точно не собирался — подобный путь привел бы к гибели их нового вида до того, как у него появится хоть какой-то шанс выжить. Эндер мог считать гены Цинцинната бесполезными, но тот понимал, что Эндер — лучший из них и именно его гены наиболее важны для передачи следующему поколению. Как бы ни был зол Цинциннат, он никогда не терял голову, если дело касалось чего-то важного.

По просьбе Карлотты Великан подключил свой голотоп к большому голодисплею, на котором она теперь показывала перемещения чужого корабля в системе, к которой они приближались.

Цинциннату не требовалась помощь Карлотты, чтобы перечислить имеющиеся у них варианты.

— Конечно, нужно остановиться и попробовать с ними связаться, — сказал он. — Выбора у нас просто нет. Не можем же мы пролететь мимо потенциальной угрозы, не изучив ее?

Остальные кивнули. Очевидные варианты в столь умном коллективе в обсуждении не нуждались.

— Эндеру вовсе незачем прекращать работу над генетической проблемой, — сказал Великан. — Мы исследуем интересное направление, касающееся инкубационного периода бактерий. Карлотта вполне справится с замедлением, сближением и связью.

Цинциннат, как обычно, пришел в отчаяние. Никто даже не подумал найти занятие и для него. Но Карлотта — да благословит Господь ее душу — сжалилась над ним. Он едва ее не возненавидел — ему вовсе не хотелось, чтобы кто-то обращал его позор в слова.

— Как насчет Сержанта?

Великан посмотрел на нее как на идиотку:

— Ему предстоит вооружить «Геродот» до зубов, чтобы мы в случае чего могли превратить корабль чужаков в пыль.

Вот так. Впервые в жизни Цинциннат оказался кому-то нужен. У Великана нашлось для него дело.

Эндер, естественно, воспринял предложение скептически:

— Не хотелось бы, чтобы он начал палить из пушек.

Отец вздохнул, на этот раз взглянув с тем же выражением уже на Эндера:

— Эндрю, порой мне кажется, ты забываешь, что каждый из нас ничуть не глупее других. Цинциннат не станет применять оружие против врага, возможностей которого мы пока не знаем. И даже когда мы их узнаем, он не станет проявлять враждебных намерений. Нам не нужна война. Нам нужно их оценить. Однако если они решат вступить в бой, мы будем настолько к нему готовы, что победить или взять нас в плен удастся только с помощью технологии, многократно превосходящей нашу.

Цинциннату больше не требовалось ничего говорить. У него появилась работа, и притом важная. Более того — Великан ему доверял.

Доверял настолько, что в последующие несколько недель изучил все предложения сына и одобрил их лишь с несколькими замечаниями. Карлотта помогла ему поставить маломощный молекулярный дезинтегратор в передней части «Щенка» в качестве защиты и потенциального оружия. Цинциннат потратил многие часы тонкой работы, превращая маленькие атмосферные зонды в оружие, так чтобы они могли причинять повреждения различной тяжести. Крайне важно было иметь арсенал, способный реагировать на разный уровень угрозы. Полное уничтожение являлось наименее желательным вариантом. Сколько чужих рас они могли встретить на своем пути? Было бы весьма неплохо, если бы остался некий материал для изучения, даже если придется всех убить. И только в самом крайнем случае чужаков и их корабль можно было превратить в облако неотличимых друг от друга атомов.

Именно к этому готовил себя Цинциннат. Для него это стало ясно сразу же, как только он занялся самообразованием. Великан выжил на улицах Роттердама, находя способы защититься от намного превосходящих его врагов с помощью ума, жестокости и расчетливости. А потом его нашла сестра Карлотта, и он попал в Боевую школу, став лучшим во всех отношениях.

Цинциннат изучил описания великих сражений, в которых участвовал Великан под командованием Эндера Виггина, и с каждым разом ему становилось яснее, что Великан был лучшим. Виггин тоже прекрасно это понимал, поручая тому самые сложные задачи и доверяя его советам.

Одного из братьев назвали в честь Эндрю Виггина. Что ж, пусть — Великан любил его и во всем ему помогал. Свою дочь он назвал Карлоттой в память о монахине, которая спасла его, поняла, чем он ценен, и послала на войну. Но Цинциннат получил свое имя не в честь кого-то из прошлого Великана. Его назвали именем великого римского генерала, который спас свою страну, а потом сложил с себя власть и мирно дожил свои дни, занимаясь сельским хозяйством.

Именно об этом мечтал Великан, и именно это значило для него их путешествие — попытка мирно закончить свои дни, посвятив себя спасению жизней собственных детей.

Для Цинцинната все было абсолютно ясно с самого начала. «Ты солдат, — говорил ему Великан. — Ты последуешь моим путем воина. Я отказался от военной жизни и отдаю ее тебе».

И Цинциннат неустанно изучал военное дело и все с ним связанное, от оружия до тактики, от стратегии до логистики. Каждый период, каждое сражение, каждого военачальника, будь они плохими или хорошими. Он видел все сквозь призму войны. Он к ней готовился.

И что же получил взамен? Прозвище Сержант, как будто он всего лишь младший командир, которому никогда не стать полководцем.

Но Цинциннат терпел и это, и пренебрежительное отношение других. Он упорно следовал своим путем, уверяя себя, что Великан страдал от куда больших унижений, когда был самым маленьким беспризорником на улицах Роттердама, а потом самым маленьким учеником Боевой школы. «Великан меня испытывает, — думал он. — Я докажу ему, что меня ничем не согнуть и уж точно не сломить».

Великан постоянно совещался с остальными двумя: с Эндером — насчет генетики, с Карлоттой — насчет корабля. Цинцинната предоставили самому себе, отчего тот пребывал в отчаянии. Он пытался понять по молчанию Великана, что от него требуется. Наконец мальчик пришел к выводу, что Великан не верит в возможность повернуть назад ключ Антона. Последнее задание, которое он сам себе поставил, закончилось неудачей. Ему, словно римлянину, проигравшему крупное сражение, ничего не оставалось — лишь сесть в ванну и вскрыть себе вены. Вот только солдаты так не поступают. Великий солдат, подобный Великану, приказал бы другому солдату пронзить его мечом и умер бы, как подобает, в бою.

Так казалось Цинциннату. Но похоже, он ошибался.

«А как я мог не ошибаться? — мысленно кричал он Великану. — Ты никогда со мной не разговаривал, никогда не говорил мне, чего тебе хочется. Я столь точно следовал твоим путем, что могу наизусть повторить ход любого сражения, в котором ты участвовал. Но ты даже не намекнул мне, что ценишь меня или мой труд. Ты бросил меня одного, как бросили тебя самого на городских улицах».

Когда Эндер расквасил ему нос и повредил горло — едва не убив, — Цинциннат окончательно отчаялся. Он чувствовал себя блудным сыном, который промотал свое наследство и стал теперь лишь простым слугой в доме Великана.

Лишь тогда, в самый худший момент его прошедшей впустую юной жизни, на далеком горизонте появился враг. Только тогда Великан удостоил взглядом своего военного наследника и короновал его. Конечно же, именно он, Цинциннат, создаст новое оружие! Конечно, именно он подготовится к войне.

И Цинциннат был к ней готов. Он уже составил план, как превратить в оружие практически все, что имелось на корабле. Он разработал программы, которые должны были нацелить плазменные сопла так, чтобы те поджарили любой приблизившийся к «Геродоту» объект, и превратить магнитную ловушку в настоящий таран, создававший дезинтегрирующее поле, способное поглотить все, что окажется поблизости. Цинциннат давно изучил все базы данных старого Международного флота и нового Межзвездного конгресса и не сомневался, что в случае необходимости сумеет уничтожить один за другим любой корабль, который могло бы бросить против него человечество, ибо всегда полагал, что самая серьезная опасность в конечном счете будет исходить от людей, решивших, что бобитов следует истребить, прежде чем те сумеют вытеснить человека разумного, став доминирующей формой жизни во вселенной.

Но вместо этого им встретился инопланетный корабль, к которому они приближались, сбрасывая скорость. Цинциннату следовало бы ликовать, что Великан оказал ему такое доверие, но он не чувствовал ничего, кроме облегчения и легкой горечи. «Ну наконец-то! — думал он. — А до этого ты не мог хотя бы намекнуть, что тебе нужен сын-воин?»

Впрочем, горечь вскоре прошла, и мальчик начал постепенно осознавать, что ощущает нарастающий день ото дня страх. Даже не страх — настоящий, неподдельный ужас. Все его военные познания и планы носили чисто теоретический или исторический характер. Теперь же он столкнулся лицом к лицу с реальностью.

Если Цинциннат не справится, все могут погибнуть. Если он слишком рано прибегнет к смертоносной силе, может последовать сокрушительная расплата; но если он будет медлить, упреждающий удар врага может их уничтожить, так и не дав воспользоваться оружием. Если он не сумеет на лету распознать неожиданную тактику врага, их, возможно, ждет смерть.

Великан всегда мог позволить себе роскошь не возлагать ответственность полностью на собственные плечи. Над ним стоял Эндер или, позднее, Питер Гегемон. У Цинцинната был Великан, но Великан удалился в свою деревню. Великан был медлителен, и сердце его могло не выдержать напряжения, которого требовал бой. Он мог умереть. Цинциннату приходилось быть готовым сражаться в одиночку, чтобы сохранить жизнь сестры и брата.

Когда Эндер совершал ошибку или оказывался в тупике, он просто вздыхал и начинал все сначала. Ему нечего было терять, кроме времени.

Но ошибка Цинцинната могла оказаться гибельной.

Ни о каких испытаниях, играх или тестах не могло быть и речи. Да и как иначе? Когда Великан учился в Боевой школе, все хорошо знали, что собой представляют жукеры. Им было на чем тренироваться. Но об этих новых чужаках никто ничего не знал. На чем ему было обучаться?

Цинциннат вдруг понял, что порой не делает абсолютно ничего по полчаса и даже по часу, проигрывая в голове воображаемые сценарии, всегда ведшие к катастрофе и всегда по его вине. Он задыхался, обливался холодным потом и впадал в панику, оставляя брата и сестру на милость врага.

Все на него рассчитывали, и, с их точки зрения, он был полностью готов к решению поставленной перед ним задачи. Корабль был снаряжен для войны, все программы проверены и идеально работали. Никто не знал только одного: что мысленно Цинциннат сходит с ума от страха.

«Может, просто сказать им? — думал он. — Сказать Великану: „Я не могу. Я не твой наследник. Я всего лишь жалкая ошибка. Неудача. Если дело дойдет до войны, на меня вообще нельзя полагаться“».

Он несколько раз решался и шел к отцу, но в итоге они лишь обсуждали былые сражения. «Почему ты поступил именно так? Почему так поступил Эндер Виггин?» И Великану, похоже, нравились эти разговоры.

— Главным для Эндера Виггина было то, что он понимал своих врагов — мальчишек, с которыми он сражался в Боевой школе, а потом и самих жукеров. Конечно, он не знал, что воюет с жукерами. Он считал, что его противник — Мэйзер Рэкхем, единственный, кто сумел разгадать тайну королев ульев и использовать свои знания для победы во Второй войне с жукерами. Так что Эндер сражался с Мэйзером Рэкхемом, как если бы тот был королевой улья, и думал, что тому просто отлично удается имитировать тактику и стратегию жукеров. И Эндер пытался понять не самого Мэйзера Рэкхема, но жукеров, поведение которых тот якобы моделировал.

— Ты ведь тоже в этом участвовал? — спросил Цинциннат.

— Нет, — ответил Великан. — Я тогда был еще совсем юн. Я ненавидел врага, и мною двигал страх перед ним. Что бы он ни делал, куда бы он ни двинулся, что бы он ни замышлял, — я должен быть готов ему противостоять. И у меня действительно хорошо получалось. Я был весьма сообразителен и изобретателен. Но Эндер думал совершенно иначе: «Чего хочет враг и что ему нужно? Как я могу дать ему то, в чем он нуждается, но так, чтобы он не стал от этого менее уязвимым? Как мне лишить врага воли или способности сражаться?» Совершенно другой образ мыслей.

— Почему же ты его не перенял?

— Тогда я еще этого не знал. Он был единственным, с кем я дружил, — с твоей матерью мы в то время лишь терпели друг друга. Но я не понимал, что то, что он делает, столь коренным образом отличается от того, что делаю я. Просто считал, что все его идеи, его приказы — плод чистого гения. Иногда они казались мне безумными, но всегда срабатывали, и потому я восхищался его умом.

— Почему ты не мог думать так же, как он?

— Потому что Эндер знал, что такое любовь. Я не говорю про всякие теплые липкие чувства — хотя не испытывал даже их. Я имею в виду иное — когда ты можешь поставить себя на место другого, осознать его нужды, понять, чего он жаждет и что для него будет по-настоящему хорошо. Понять других лучше, чем они понимают сами себя, — как мать, которая чувствует, что ее ребенку хочется спать, хотя сам ребенок полностью это отрицает. Именно так Эндер поступал со своими противниками, видя их насквозь и в их истинном облике. А потом он помогал им осознать правду о самих себе — что они не воины. Что у них нет для этого таланта. Он открывал им истину, что война — не их путь, что всегда было правдой. Война — неправильный путь. Если ты любишь войну — ты потерпишь неудачу, в отличие от кого-то подобного Эндеру, который настолько ее ненавидит, что готов на все, лишь бы победить и положить войне конец.

— Ненавидеть войну, чтобы в ней победить? Любить врага, чтобы его уничтожить? Не люблю парадоксы — все время кажется, будто кто-то пытается меня обмануть.

— Обычно это всего лишь самообман. Но в данном случае это не совсем парадоксы. Тот, кто считает, что он любит войну, всегда не прав, поскольку война уничтожает все, к чему прикасается. Она только разрушает. Так что когда войны не избежать, ты сражаешься так, чтобы показать врагу, как война уничтожает его самого. И когда он наконец это понимает — он останавливается.

— Вот только Эндер убивал врагов. Что даже еще лучше.

— Нет, — ответил Великан. — У него не было цели убивать. Не забывай: когда он сражался с королевами ульев, он считал, что это всего лишь тренировка. Он думал, что его испытывает Мэйзер Рэкхем. Его целью было доказать учителю, насколько разрушителен сам процесс испытаний. Он сражался так, как если бы сражался с жукерами, но безжалостен был лишь внутри смоделированной ситуации.

— Но он же убил того парня в Боевой школе?

— Он защищался. Жестоко и беспощадно. Но убийство не было его целью. Ему просто хотелось показать Бонзо, что война, на которой тот настаивал, разрушительна. На самом деле парень ему нравился. Эндер восхищался его гордостью, его чувством чести. Он пытался спасти Бонзо от его собственного разрушительного воздействия.

— Пожалуй, ты был бы лучшим командиром.

— Я был сообразительнее, чем Эндер, и безжалостнее, чем он, — вздохнул Великан. — Но с каждым новым сражением я все больше понимал, что Эндер выбрал правильный путь. А когда мне наконец стало ясно, что именно он делает, я попытался тоже. Я просто… оказался неспособен полюбить врага. Я вполне понимал Ахилла, но я его не любил. Я его лишь боялся — до самого конца. Но у меня не оставалось иного выбора, кроме как убить его, — это я, по крайней мере, понял. Ахилл был не таким, как Бонзо. Ахилл никогда не остановился бы из-за того, что кто-то показал ему, насколько разрушительны его войны. Разрушение было его целью. Он любил разрушать. Он был настоящим злом.

— И как бы в таком случае поступил с ним Эндер?

— Так же как и я. Он бы его убил — или хотя бы попытался. Ахилл был хитер и сообразителен. Он вполне мог победить Эндера.

— Но не смог победить тебя.

— Не знаю насчет «смог». Он меня не победил.

Цинциннату во время подобных разговоров не раз хотелось сказать: «Ты тогда боялся? Мне сейчас очень страшно».

Но об этом он молчал. Он спрашивал и слушал, и его снова охватывал ужас при мысли, что он готовится к войне, для которой у него не хватает опыта.

Ему начали сниться кошмары — жукеры раздирали на части Эндера, Карлотту или Великана, пока те кричали: «Сержант! Помоги! Спаси меня, Сержант!» В его руках было мощное оружие, но он не мог прицелиться, не мог выстрелить — лишь стоял и смотрел, как гибнет его семья.

Все трое спали вместе в верхней лаборатории, но когда начались кошмарные сны, Сержант стал ночевать в «Щенке» или в других местах корабля, где он мог свернуться в клубок и подремать несколько часов, прежде чем на него нахлынут жуткие видения.

Он раз за разом проверял оружие, зная, что оно прекрасно работает — промахнуться мог только сам солдат.

К тому времени, когда начали поступать изображения с крошечных зондов, которые они послали впереди «Геродота», Цинциннат уже был настолько напуган, что с трудом мог дышать. Он был не в состоянии поверить, что другие этого не видят, но те действительно ничего не замечали, продолжая интересоваться его мнением при обсуждении возможных стратегий. А когда им стали ясны гигантские размеры чудовищного корабля, они уже не скрывали своего страха, нервно смеясь и отпуская неудачные шутки. Но Цинциннат ничем не показывал охватившего его ужаса, и все продолжали на него полагаться.

Но, как ни странно, хотя Цинциннат не мог совладать со своими страхами, аналитическая часть его ума продолжала работать по-прежнему.

— Не похоже, чтобы чужак заметил наши зонды, — сказал он. — Собственно, не похоже даже, чтобы они вообще занимались какой-либо разведкой на планете, хотя и висят на стационарной орбите.

— Может, их приборам не требуется проникать в атмосферу, — предположила Карлотта. — В конце концов, у нас ведь тоже есть такие.

— Мы можем определить содержание кислорода в атмосфере и потому знаем, что на планете есть растительность, — сказал Цинциннат. — Но если бы мы хотели там обосноваться, мы бы послали зонды, чтобы собрать образцы местной жизни и выяснить, совместима ли она с нашей.

Великан протяжно хмыкнул.

— Жукерам это было ни к чему — когда они колонизировали планеты, они применяли газ, превращавший любую жизнь в протоплазменную слизь. Их стратегия заключалась в том, чтобы избавиться от местной флоры и фауны, а затем заменить их собственной быстрорастущей флорой.

— Значит, когда жукеры прилетели на Землю, они вообще не посылали зондов и не брали проб? — спросила Карлотта.

— Насколько нам известно — нет, — ответил Цинциннат. — За последние пару месяцев я изучил историю тех времен — жукеры вели себя совершенно не так, как мы могли бы ожидать. Теперь нам ясно почему, но тогда мы понятия не имели об их целях.

— Ты так говоришь «мы», как будто сам там был, — заметил Эндер.

— Мы — в смысле люди. Мы — в смысле военные, — сказал Цинциннат. — Точно так же, как ты сам говоришь «мы» об ученых вообще.

— То есть ты хочешь сказать, что эти чужаки похожи на жукеров? — уточнила Карлотта.

— Нет, — возразил Цинциннат.

— Как такое может быть? — раздраженно бросил Эндер, словно вопрос Карлотты показался ему полной глупостью. — Только представь, насколько жукеры отличались от людей. И эти чужаки наверняка совсем не такие, как жукеры или мы.

— Цинциннат имел в виду другое, — снова заговорил Великан.

Эндер и Карлотта посмотрели на брата:

— И что же ты имел в виду?

Цинциннат взглянул на Великана:

— А по-твоему — что?

— Просто скажи, — посоветовал Великан. — Моего одобрения вовсе не требуется.

Естественно, подразумевалось, что одобрение отца Цинциннат уже получил.

— Мне кажется, — сказал Цинциннат, — что этот корабль не похож на корабль жукеров. Это и есть жукеры.

Эндер удивленно рассмеялся, а Карлотта даже презрительно фыркнула:

— Все жукеры давно мертвы.

Цинциннат пожал плечами. Ему было все равно, верят ему или нет. Может, он действительно ошибся.

— Помоги им, — сказал Великан.

— Корабль не излучает никаких радиоволн, не посылает зонды, не берет пробы. Двигатели лишь вывели его на орбиту — и все. Возможно ли такое для человеческого корабля?

— Мы никогда и не думали, что он человеческий, — возразил Эндер.

— Кто бы ни был на этом корабле, они не пользуются электромагнитными волнами для связи.

— Значит, у них есть ансибли, — предположила Карлотта.

— Более того, — продолжал Цинциннат, — он выглядит как корабль жукеров. Не из тех, что прилетели на Землю, но эстетика точно такая же.

— Вообще никакой эстетики, — заметила Карлотта.

— Типично для жукеров. Никакого изящества или пропорций. Взгляни на их люки. Смогли бы ими пользоваться взрослые люди? Они низкие и широкие — в самый раз для жукеров-рабочих. Такие же, как на колонистских кораблях жукеров. Корабли, которые они послали с экспедицией на Землю, были новой модели — меньше и стройнее, чем этот. И быстрее тоже. Не околосветовые, как «Геродот», но достаточно быстрые, чтобы использовать преимущества релятивистских эффектов. Но этот корабль… способен ли он вообще летать с релятивистскими скоростями?

Карлотта залилась румянцем:

— Я об этом даже не подумала. Нет, конечно. Защитный экран из камня, магнитной ловушки нет. На нем должно быть достаточно топлива, чтобы разогнать эту каменную глыбу, а потом замедлить ее в конце пути. Это медленный корабль.

— Практически астероид, — заметил Эндер.

— Во время первой волны колонизации жукеры вынуждены были посылать именно такие корабли, — констатировал Цинциннат. — Огромные — потому что в них приходилось поддерживать экосистему в течение десятилетий полета, а не всего лишь нескольких лет. Каменная защита — от столкновений с метеоритами, а не от радиации. Вероятно, именно на таких кораблях они основывали самые первые свои колонии.

— И как долго в таком случае путешествует этот?

— Со скоростью в десять процентов от световой… для этого нужно немало топлива, верно, Карлотта?

Та пожала плечами:

— Вероятно.

— Возможно, они летят уже семьсот лет, может, даже тысячу. Взгляни, насколько изрыта кратерами их оболочка. Сколько столкновений им пришлось пережить?

— И все это время они поддерживают замкнутую экосистему? — спросила Карлотта.

— Если это действительно корабль жукеров, — ответил Цинциннат, — и он действительно летит уже семь, восемь или десять веков, могла случиться эпидемия, могли исчерпаться запасы невосстановимых микроэлементов, вообще что угодно. Думаю, они достигли своей изначальной цели столетия назад, но она оказалась непригодной для жизни, и они отправились дальше, на поиски другой планеты. Возможно, это первая, которую они нашли.

Карлотта покачала головой:

— Когда жукеры прилетели на Землю, они сразу же высадились на поверхность и начали ее переделывать. А тут они не делают ничего. Думаю, они все умерли.

— Тогда как корабль вышел на стационарную орбиту? Жукеры так и не изобрели компьютеры, поскольку для хранения и обработки данных у них имелись мозги всех рабочих. У них не было известных нам автоматизированных систем. Кто-то же обнаружил планету и привел к ней корабль?

— В таком случае почему они никак себя не проявляют? — спросил Эндер.

— Потому что увидели нас, — объяснил Цинциннат.

— Да брось, — усмехнулся Эндер. — Когда они прилетели на Землю, наших кораблей было полно везде, до самого пояса Койпера!

— Но для них наши корабли ничего не значили, — сказал Цинциннат. — Слишком медленные. У них к тому времени были релятивистские боевые корабли, а мы даже не покинули пределов Солнечной системы. А что мы только что продемонстрировали этим чужакам? Корабль, который способен лететь со скоростью, которая жукерам даже и не снилась. А у них — старый дорелятивистский ковчег. Они просто ни на что не осмеливаются, дожидаясь, что станем делать мы.

— По крайней мере, можно предполагать именно это, — подал голос Великан.

Цинциннат ощутил радостную дрожь. Вероятно, отец сам пришел к точно такому же заключению — и, скорее всего, даже быстрее. Но он посчитал верными именно выводы Цинцинната, а не остальных.

— Так… что будем делать? — спросила Карлотта.

— Нет, мы пока еще не готовы, — отозвался Цинциннат, заметив, что Великан слегка улыбнулся. — Не забывайте, что жукеры общаются друг с другом, непосредственно обмениваясь мыслями. На этом корабле наверняка есть королева, иначе не было бы никакого смысла посылать колонию. Так что, если это такая же королева улья, как и те, что прилетели на Землю, то она будет ждать, когда с ней начнет общаться королева на «Геродоте».

— Нет, — сказал Великан. — Близко, но ты кое-что упустил.

Цинциннат почувствовал, как заливается краской, однако сразу же понял, что имел в виду Великан:

— Конечно, я забыл. Эта королева должна иметь связь со всеми королевами на уже заселенных мирах-колониях и на родной планете. Они знали, что она в космосе и ищет еще одну планету. Если бы она умерла и ее сменила дочь, они знали бы и о дочери. Расстояние для них ничего не значит. Так что когда эта королева поймет, что мы — люди, она точно так же поймет, что мы убили всех других королев.

— Ну да, — кивнул Эндер. — Мы по уши в дерьме. Ей незнаком наш корабль, поскольку подобную конструкцию ни одна королева никогда не видела. Так что она считает, что, возможно, мы представители какого-то другого вида. Но как только она поймет, что мы люди, она сочтет нас самым жутким и безжалостным врагом из всех, каких когда-либо встречала. Решит, будто мы собираемся ее убить.

— А что она еще может решить? — спросила Карлотта.

— Если только… — протянул Великан.

— Если только что? — поинтересовалась Карлотта.

Цинциннат понятия не имел, что тот имеет в виду.

— Может, она просто не знает?

— Не гадай, — сказал отец. — Думай.

Но Карлотта его опередила:

— Говорящий от Имени Мертвых!

— Это же вымысел, — возразил Эндер.

— Твои ученые друзья считают, будто это вымысел, — сказал Великан. — Но миллионы людей верят, что «Королева улья» — священная истина.

— Что ты еще знаешь такого, чего не знаем мы? — спросил Цинциннат.

— Я знаю, кто такой Говорящий от Имени Мертвых, — ответил отец. — Потому что он написал еще одну книгу — «Гегемон». В человеческом космосе обе книги теперь издают под одной обложкой. Я знал Питера Виггина и могу сказать, что каждое слово, которое написал о нем Говорящий от Имени Мертвых, — правда. И точно такой же правдой является каждое слово о вашей матери. Когда он писал «Королеву улья», он был не менее точен.

— Но как он мог? — изумилась Карлотта. — Они же все давно умерли.

— Видимо, не все, — пояснил Великан. — Говорящий от Имени Мертвых основывается на реальных данных.

— Это все фантастика, — заявил Эндер.

— Слова шестилетки, — сказал отец. — Я более чем втрое старше и знаю, о чем говорю, — в отличие от тебя. Если ты прочтешь «Королеву улья», то поймешь, что жукеры осознали свою ошибку и глубоко сожалели о том, что убили столько самостоятельных существ, прилетев на Землю. Они полагали, будто все мы просто рабочие особи и с моральной точки зрения их убийство мало что значит — примерно как подрезать кому-нибудь ногти. Когда они поняли, что каждый из нас — независимое, незаменимое существо, они отказались от экспансии в наш космос. Вот только сказать об этом они нам никак не могли, не имея языка, а к их разуму мы были глухи.

— Еще одна причина, по которой «Королева улья» — наверняка вымысел, — не сдавался Эндер.

— В итоге война продолжилась, и мы их всех уничтожили, — закончил Великан. — Королева на этом корабле наверняка знает обо всех шагах, которые они пытались предпринять, так что когда ей станет ясно, что мы — люди, она нас испугается. Иначе и быть не может, если она в своем уме. Но возможно, она будет полна раскаяния и с готовностью продемонстрирует свои мирные намерения.

— Или захочет отомстить, поскольку мы, люди, убили ее сестер, хотя на Землю они больше не вторгались, — предположил Цинциннат.

— Тоже возможно, — согласился Великан. — И у нее было полно времени, чтобы решить, что делать с людьми, если она вдруг на них наткнется. Можно униженно попросить прощения. Можно обманом заманить нас в ловушку. Можно атаковать на уничтожение, как только она поймет, кто мы.

— А может, все на том корабле мертвы, — продолжал развивать идею Цинциннат.

— Ты забываешь, что он вышел на стационарную орбиту, — возразила Карлотта.

— Я ничего не забываю, — отрезал брат. — Когда видишь нечто, кажущееся мертвым, иногда оно притворяется, иногда — просто молчит, а иногда и в самом деле мертво.

— Итак, — подытожил Великан, — этот корабль может быть до краев набит разъяренными жукерами-солдатами. Или может быть пуст. Или на нем может оказаться королева улья, которой просто хочется с нами подружиться.

— Так что будем делать? — спросила Карлотта. — Если это действительно корабль жукеров, мы же не можем просто связаться с ним, назвав свой позывной?

— Думаю, нам ничего не остается, как отправить посла, — ответил Великан. — Или, если предпочитаете более точную терминологию, шпиона.

— Кого? — спросил Эндер.

Цинциннат с удовольствием отметил, что особого энтузиазма тот не проявляет.

— Ну, я в «Щенок» не помещусь, — протянул Великан, — так что придется кому-то из вас.

— Я отправлюсь, — заявил Цинциннат. — Я самый подготовленный на случай, если что-то пойдет не так, а если станет по-настоящему плохо — я самый бесполезный из всех.

Он заметил, что брат считает его идею невероятно глупой, а сестра полна сомнений. Но отца, похоже, подобный вариант вполне устраивал.

— Облети корабль и посмотри, какая будет реакция, — сказал он. — Сядь на его поверхность. Если сможешь открыть люк — открой и покажись им. Если почувствуешь, что опасность слишком велика, — сматывайся. А если никакой реакции не будет, все равно уходи. Достаточно лишь открыть люк. Внутрь один не заходи. Постарайся выманить обитателей корабля, по возможности ничем им не угрожая, и начать с ними общаться. Но не входи внутрь.

— Я и не собираюсь входить, — заверил Цинциннат.

— Он обязательно войдет, — возразил Эндер. — Кто бы сомневался? Он же Сержант.

— Ты вообще меня не знаешь, если думаешь, будто я ослушаюсь приказа, — возмутился Цинциннат.

— Он поступит в точности так, как требуется, — сказал Великан. — А если даже и нет — вреда от него будет не больше, чем от любого из вас.

Эндеру и Карлотте ответить было нечего. Великан высказался ясно и по существу. Если бы только он на этом еще и закончил…

— Кроме того, — продолжал отец, — Цинциннат не пойдет внутрь, потому что одна лишь мысль, чтобы войти туда одному, повергает его в ужас.

«Он все понимает, — в отчаянии крикнул про себя Цинциннат. — Я могу скрыть свой страх от брата и сестры, но не от Великана».

— Я знаю, что ему страшно, — сказал отец, — потому что так же страшно мне. Любой, кому не страшно, слишком глуп, чтобы доверять ему столь важное дело.

«Он знает меня, — подумал Цинциннат, — и тем не менее мне доверяет».

— Значит, ничего такого, если мне придется постирать трусы, когда я вернусь? — уточнил он.

— Будь любезен, — усмехнулся Великан, — до того, как явишься ко мне.

 

5

Ничего не сделать

Эндер знал, что Сержант облетает на «Щенке» чужой корабль. Какое-то время его маленькое изображение даже оставалось в углу голодисплея, но оно отвлекало Эндера от генетических моделей, только что поступивших от исследовательской группы, которую финансировал один из их фондов.

Чужой корабль — что ж, это, конечно, интересно, может быть, даже архиважно для выживания человечества. Встреча с ним происходила в реальном времени, так что последствия любой ошибки могли стать немедленными и необратимыми.

Но то, с чем только что столкнулся Эндер, могло стать столь же необратимым и гибельным. Как оказалось, способа повернуть назад ту часть ключа Антона, которая вызывала постоянный рост Великана и его детей в течение всей жизни, не обратив также процесс, позволявший ускоренно развиваться новым нервным клеткам и структурам, попросту не существовало. Даже если бы удалось создать механизм для одновременного изменения генетических молекул в каждой клетке их тел — что выглядело маловероятным без причинения серьезного вреда, — никаким простым изменением в ДНК не удалось бы остановить гигантизм, не превратив их одновременно в глупцов.

Нет, не в глупцов — в нормальных людей. Но подобная альтернатива казалась невыносимой. Поворот ключа Антона являлся сутью эксперимента, создавшего Великана и его погибших братьев и сестер в нелегальной лаборатории Волеску двадцать два года назад. Но включить или выключить только его часть было невозможно. Сегменты белковой структуры, выполнявшие две главные задачи, оказались неразделимы.

Однако год назад Эндер начал исследования в другом направлении. Вместо того чтобы повернуть назад ключ Антона или любую его часть, можно было создать код нормальных человеческих темпов роста — быстрый рост в раннем детстве, замедляющийся вплоть до нового рывка в подростковом возрасте, а затем остающийся неизменным в течение всей остальной жизни, — и ввести его куда-то еще.

Проблема заключалась в том, что, хотя ДНК и содержала в себе схему, клетка, которой она управляла, должна была уметь эту схему читать. При задействованном ключе Антона ввод кода для нормальных темпов роста приводил к посылке конфликтующих сигналов, создававших помеху друг для друга. В результате в клетке образовывались мусорные белки, для которых не существовало механизмов сбора и утилизации, и клетка погибала в течение суток.

И теперь Эндер получил подтверждение, что ввод кода для создания программ сбора мусора также убивал белки, требовавшиеся для ключа Антона. Обе задачи просто не могли выполняться одновременно в ядре одной и той же клетки.

Спонсируемые их командой исследования творили чудеса медицины для людей, страдавших от множества генетических нарушений. Их результаты изменили жизни миллионов. Но главной цели, для которой и предназначались исследования, достичь так и не удалось. Их корабль летел в пустоту. С тем же успехом они могли вернуться домой и там умереть.

Возможно, Сержант был прав. Возможно, куда милосерднее было бы позволить Великану покинуть этот мир, пока он еще считал, что его детей можно спасти.

Эндер проверял данные снова и снова, пытаясь найти какой-нибудь изъян, некий незаданный вопрос, некое альтернативное объяснение, изобретательный механизм в духе машины Голдберга, который мог бы компенсировать каскад ошибок, ставших результатом их напряженных трудов.

Но закон непредвиденных последствий уже ставил под угрозу весь проект. Ни одна часть человеческого генома не выполняла лишь одну задачу. Любое внесенное изменение причиняло вред, а попытка его компенсировать вызывала новый вред, пока вероятность того, что удастся безопасно и действенно преобразовать клетку, не падала настолько, что продолжать уже не имело никакого смысла.

— Он уже там, — тихо сказала Карлотта.

— Отстань, — бросил Эндер.

— Он рискует ради нас жизнью, а тебе как будто все равно? Ты что, настолько его ненавидишь?

Рискует жизнью. Какой жизнью? Но Эндер не смог заставить себя сказать это вслух. Вместо этого он переключил дисплей, и перед ними появился «Щенок», закрепленный на «теле» чужого корабля возле чего-то похожего на люк. Эндер увеличил изображение, и висящий над кораблем зонд показал Сержанта, выходящего в скафандре из «Щенка». Он удерживался на поверхности с помощью магнитных подошв, а не имевшегося на «Щенке» мини-гравитатора, поскольку им не хотелось рисковать, фокусируя гравитацию на противоположной стороне корабля, — кто мог знать, к каким повреждениям или хаосу это могло привести? Магниты позволяли передвигаться лишь медленно и неуклюже, но, по крайней мере, они ничему не могли повредить.

«Зачем так осторожничать, Сержант? — хотелось сказать Эндеру. — Если ты сейчас погибнешь, невелика потеря. Впрочем, тебе и без того не так уж долго осталось».

Эндер понимал, что это просто глупо, — разочарование сменялось отчаянием и жалостью к себе. Неразумно, да и пользы никакой. Да, четверо малозначительных людей страдали неизлечимой болезнью, сокращавшей срок их жизни. Но это вовсе не означало, что они не могли стать основателями короткоживущей расы, обладающей выдающимся умом. Возможно, эволюция могла бы сделать то, что не смогла генетическая манипуляция, — найти механизмы, способные продлить их жизнь или свести к минимуму гигантизм. Не так уж все и безнадежно.

Главное сейчас — Сержант и чужой корабль.

Легко сказать. Избавиться от отчаяния куда тяжелее.

Кто бы мог подумать, что полезным окажется Сержант, а вовсе не Эндер?

Сержанту потребовалось всего несколько минут, чтобы открыть люк.

— Похоже, у них нет никаких замков, — сказал он. Голос звучал тихо и, возможно, даже слегка дрожал. Неужели Сержанту могло быть страшно? — Достаточно было слегка поддеть, и люк открылся.

— Сколько вышло воздуха? — спросила Карлотта.

— Вообще нисколько.

— Может, в таком случае мы в необитаемой части корабля, — сказала сестра. — Не мог же из него вытечь весь воздух. Никаких пробоин в корпусе нет.

— Иди внутрь, — велел Эндер.

— Нет! — тотчас же послышался настойчивый голос Великана. — Не ходи!

— Снаружи все равно ничего не увидеть, — возразил Эндер. — Если не выяснить, есть ли там кто-нибудь живой, остается просто возвращаться назад.

— Но не в одиночку, — отрезал Великан. — Одному внутрь идти нельзя.

— Возвращайся, — сказала Карлотта, — и я пойду с тобой.

— Чтобы узнать, отчего я погибну? — нервно рассмеялся Сержант.

— Отправь туда краулер, — посоветовал отец.

— Там сплошные провода и датчики, — проговорил Сержант. — Это не вход в корабль, это просто служебный люк. Попробую другой.

— Хорошо, — облегченно вздохнул Великан.

— Есть что-то похожее метрах в десяти впереди тебя и в трех шагах левее, — сказала Карлотта.

— Почему ты так считаешь? — спросил Сержант.

— Там намного более сложный запор.

— Для защиты атмосферы?

— Вероятно.

— Вернись в «Щенок», — настаивал Великан.

— Там всего несколько шагов, — заметила Карлотта.

— Ему могут потребоваться инструменты, а он не знает, какие именно, — объяснил отец.

— К тому же лучше иметь возможность побыстрее смыться, — добавил Эндер. — Когда оттуда вылезут омерзительные чужаки, чтобы тебя сожрать.

— Сейчас не до шуток, — заметил Великан.

— Это не шутка, — возразил Эндер, чувствуя мрачное, извращенное удовольствие от возможности досадить отцу.

Скоро придется рассказать ему о неудаче, которой завершились испытания, о смертном приговоре. Почему бы немного не пошутить на эшафоте?

На голодисплее Эндера появились слова, — видимо, Великан хотел что-то сказать ему так, чтобы не слышали другие.

«Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ВЫЯСНИЛ, — гласил текст. — ЭТО БЫЛО ОЧЕВИДНО ЕЩЕ ДО ТОГО, КАК ТЫ НАЧАЛ».

— Мог бы и сказать, — произнес Эндер вслух.

«Я ГОВОРИЛ. ТЫ НЕ СЛУШАЛ».

— Что сказать? — спросила Карлотта. — Вы о чем?

Эндер напечатал ответ:

«ВЫХОДИТ, ИЗ-ЗА ТЕБЯ Я ЗРЯ ТЕРЯЛ ВРЕМЯ».

Карлотта услышала звук нажатия клавиш.

— А, так у вас приватная беседа, — пренебрежительно бросила она. — Что, Великан велит тебе заткнуться?

«ЭТО БЫЛО ТВОЕ ВРЕМЯ. ТЫ САМ ЕГО ТРАТИЛ».

— Я хотел, чтобы у меня все получилось, — сказал Эндер.

«ТАК ОНО И ВЫШЛО. ТЕПЕРЬ МЫ ТОЧНО ЗНАЕМ».

— У вас там что, сеанс терапии? — спросила Карлотта. — Не можете сосредоточиться на Сержанте? Больше нет времени поговорить о своем? У вас вообще есть чувства?

«МОЖНО МНЕ УБИТЬ КАРЛОТТУ?» — напечатал Эндер.

«НЕ РАЗРЕШАЮ».

Сержант вернулся в «Щенка» и, слегка приподнявшись над поверхностью, скользнул вдоль нее к замеченному Карлоттой входу. Люк здесь открывался внутрь, и никакого запирающего механизма видно не было.

— Может, постучать? — задумчиво протянул Сержант. — Он открывается только изнутри.

— Никакого замка, клавиш, датчика для ладони? — спросила Карлотта.

— Если это жукеры, им подобное ни к чему, — сказал Эндер. — Королева улья сразу поймет, что кто-то хочет войти, и пошлет другую рабочую особь, чтобы та открыла.

— Если я сломаю замок, — проговорил Сержант, — те, кто внутри, могут серьезно пострадать.

— Вряд ли у них настолько неудачная конструкция, что даже шлюза нет, — заметила Карлотта.

— Возможно, внутренний люк открыт, — сказал Сержант. — Мы же не знаем, что там происходит.

— Может, полсотни тяжеловооруженных солдат только и ждут, чтобы тебя испепелить, — заявил Эндер.

«ЗАТКНИСЬ».

Что-то Великан стал чересчур суров.

— Попробую поддеть его рычагом, — сказал Сержант. — Может, просто откроется.

— Ты и впрямь в это веришь? — скептически заметила Карлотта.

Но Сержант уже снимал с корпуса «Щенка» стальной ломик.

— Слегка поддается, — послышался через несколько минут его голос, — но, похоже, люк не на петлях. Похоже, он скользит вбок.

— Уже лучше, — сказала Карлотта.

— Ну так взломай его, — предложил Эндер. — Подсоедини магниты помощнее, и пусть «Щенок» его тянет.

— В какую сторону? — спросил Сержант.

— Попробуй в обе, — сказала Карлотта.

На попытку тянуть люк в одну сторону ушло десять минут. Потом еще десять — в другую.

— Не получается, — вздохнул Сержант.

— Да брось, — рассмеялся Эндер. — Думай как жукер! Ты пытаешься открыть люк, как если бы он был предназначен для людей. А туннели жукеров низкие и широкие.

Пробормотав несколько неприличных слов, Сержант начал перецеплять тросы, чтобы «Щенок» тянул люк в сторону, которую они считали низом.

Процесс шел медленно — внутренний механизм отчаянно сопротивлялся. Но люк все же открылся.

— На этот раз вылетело облачко воздуха, — заметил Сержант.

— Но постоянного потока нет?

— Это действительно шлюз. Отлично, Карлотта.

Что ж, сестра удостоилась похвалы за то, что нашла люк, но ни слова благодарности для брата, сообразившего, в какую сторону тот открывается. Как всегда.

— Заходи внутрь, — сказал Эндер.

Он ожидал возражений Великана, но отмены приказа не последовало.

Сержант стоял над входом в шлюз, не двигаясь с места.

— Входи, — повторил Эндер.

— Сперва осмотрюсь, — отозвался Сержант.

— Если бы там что-то было, оно вылетело бы вместе с воздухом, — успокоил брат.

Сержант присел у люка, оторвал от поверхности корабля магнитные подошвы и опустился в шлюз.

— Пусто, — сразу же сказал он.

То же подтверждал и прямоугольник на дисплее, показывавший картинку со шлема Сержанта.

— Сложно открыть внутренний люк? — спросила Карлотта.

— Там есть рычаг. Не знаю, электрический или механический. Для первого — слишком большой, для второго — слишком маленький.

— Попробуй, и узнаешь, — сказал Эндер.

— Нет, — возразил Великан. — Выпустишь весь воздух.

— Тогда сперва закрой внешний люк, — предложил Эндер.

Наступила тишина. Все понимали: тогда путь отступления к «Щенку» будет отрезан.

— Не нравится мне это, — пробормотал Великан.

— Если не попробую — ничего не узнаю, — откликнулся Сержант; голос его снова слегка дрогнул.

Внешний люк закрылся.

— У него электрический замок, так что и у внутреннего, скорее всего, тоже. Механизм не пострадал, хоть я и вскрывал его силой.

— А может, и пострадал. Узнаешь, когда попытаешься открыть, — отозвался Эндер.

«Я СЕЙЧАС ОТКЛЮЧУ ТВОЙ ТЕРМИНАЛ».

Эндер поднялся и, подойдя к Карлотте, сел рядом с ней.

— Великану не нравятся мои идеи, — сказал он.

— Мне тоже.

— Открываю, — сказал Сержант; корпус корабля нисколько не влиял на качество сигнала.

На картинке со шлема почти ничего не было видно, даже когда Карлотта увеличила ее до максимума.

— Включи свет, — порекомендовал Эндер.

— Включаю, — раздраженно бросил Сержант.

Похоже, очевидные советы Эндера ему не нравились. Бедный мальчик.

Картинка теперь показывала низкий туннель, от которого в разных направлениях расходились другие.

— Никто тебя не встречает, — сказала Карлотта. — Все умерли.

— Или подстроили ловушку, — заметил Эндер. — Иди дальше — узнаешь.

Дисплей компьютера Карлотты погас.

— Эй! — запротестовала девочка.

— Я тебя предупреждал, Эндер, — сказал Великан.

— А меня-то за что? — возмутилась Карлотта.

— Да ладно, — бросил Эндер, — все мертвы, никакой опасности нет.

— Ошибаешься, — возразил Великан.

Дисплей включился снова. Судя по всему, Сержант действительно скользнул в низкий туннель. Похоже, высоты потолка хватало, чтобы он мог сесть.

— Я только что заметил какое-то движение, — сказал Великан. — Пока вы впустую тратили время на свои инфантильные выходки.

— На инфантильные выходки Эндера, — поправила Карлотта.

— Ты ничем не лучше, — возразил отец. — Сержанту может грозить опасность, а ты…

На дисплее возникло движение, и довольно оживленное. Из боковых туннелей появилось около десятка маленьких существ, которые устремились к мальчику.

— Сматывайся! — велел Великан.

Изображение на дисплее тошнотворно закачалось и закрутилось — Сержант бросился ногами вперед в шлюз. Люк закрылся наполовину, когда в него метнулись два существа. Одно кинулось к телу Сержанта, другое к его шлему, закрыв как минимум одну из камер, отчего изображение потеряло глубину и стало плоским.

— Открой шлюз! — крикнула Карлотта.

Сержанту, похоже, все же хватило ума сообразить, где находится рычаг управления внешним люком.

— Хватай одного и держи крепче, — сказал Эндер.

— Хладнокровия тебе не занимать, — без тени восхищения заметила Карлотта. Однако оба понимали, что предложение вполне разумно.

Существо, частично перекрывавшее камеры в шлеме, улетело прочь.

— Одно из них сидит на мне, — доложил Сержант. — Пытается прогрызть мой скафандр.

— Избавься от него, — настойчиво потребовал Великан.

— Нет, я сейчас держу его за спину, челюстями от себя. Оно просто извивается. Неразумная тварь.

— Откуда ты знаешь? — спросил отец.

— Потому что оно глупое. Проворное, но тупое, вроде краба.

— Возвращайся в «Щенка».

— Оно дышит воздухом, — продолжал Сержант. — Или, может, ему просто не нравится вакуум, потому что оно наконец перестало дергаться.

— Быстрая заморозка, — сказал Эндер. — Хороший способ сбора образцов. Вот только все клетки тела разрушаются.

— Все равно мы сумеем многое о нем узнать, — заметила Карлотта. — Когда Сержант его сюда притащит.

— Ты имела в виду — я многое сумею узнать? — поправил Эндер.

— Так и будешь хранить все в тайне, — спросил Сержант, — или все-таки расскажешь нам?

— Да он просто придуривается, — усмехнулась Карлотта. — Не знаю, что на него нашло.

— Он завидует, что мне наконец-то поручили нечто важное, — сказал Сержант.

Слова его больно укололи Эндера, поскольку были более чем правдой.

— Похоже, — заявил он, — корабль захватили крысы.

— Это уже чересчур! — Карлотта встала и возмущенно повернулась к Эндеру. — Сержант рискует жизнью, а ты сидишь здесь в тепле и уюте и…

— Карлотта, успокойся, — послышался голос Великана, на этот раз по интеркому, а не через компьютер. — Эндер имел в виду не наш корабль.

Девочка тотчас же поняла:

— Значит, ты думаешь, существо, которое поймал Сержант, просто… вредитель?

— Может, раньше у него была какая-то другая функция, — ответил Эндер, — иначе их не держали бы на корабле. Но теперь — да, они вредители.

— Не передовая линия обороны?

— Обороны от чего? Не похоже, что они ожидали встретить кого-нибудь, кроме собственной команды.

— Значит… вредители вышли из-под контроля, потому что разумные хозяева корабля все умерли? Чем же они питаются?

— Пока не знаю. Но это корабль поколений, а не релятивистский. На нем должна быть какая-то внутренняя экосистема. А эти создания получили полную свободу.

— И откуда ты все это знаешь?

— Просто предположил, — ответил Эндер.

— Рад, что ты наконец занялся делом, Эндер, — снова заговорил Великан. — Давайте воздержимся от споров, пока не вернется Сержант с образцом.

— Вы уже доложили Межзвездному конгрессу? — спросил Сержант уже изнутри «Щенка».

— Это происходит автоматически, — ответила Карлотта.

— Вовсе нет, — сказал Великан. — Я отключил автоматические отчеты, как только ты заметила корабль.

— Ты не сообщил им о чужаках? — удивленно спросил Эндер.

— Я даже не сообщил об этой планете, — ответил Великан. — Вообще ничего.

— Но почему?! — ошеломленно воскликнула Карлотта. — Если чужой корабль окажется враждебным…

— У меня сохранена вся информация. Если они нападут, я мгновенно отправлю ее по ансиблю. А пока это наш маленький секрет.

— А какой-нибудь план, вообще, есть? — спросил Эндер. — Если есть, может, расскажешь и остальным? Тебя же в любой момент может удар хватить.

Карлотта крепко его стукнула:

— Не смей так с ним разговаривать!

— Не распускай руки! — рассерженно бросил Эндер. — Это действительно правда, а ведь великий Джулиан Дельфики готов к любой правде, не так ли, отец?

— План есть, — спокойно ответил Великан. — Не заводись, Карлотта. Что ты, в самом деле, как пятилетняя?

— Мне шесть, — пробормотала Карлотта.

— Тогда веди себя соответственно своему возрасту. Дети учатся сдерживать себя еще в первом классе.

Сравнение с обычными школьниками настолько оскорбило девочку, что она плюхнулась обратно в кресло и вывела на экран какие-то бессмысленные технические отчеты.

— Думаю, нам стоит изолировать образец, — сказал Эндер. — Чтобы не занести какую-нибудь инопланетную заразу.

— Мы давным-давно убедились, что биология жукеров в достаточной степени отличается от нашей, чтобы на нас не действовали их болезни, и наоборот.

— А если на этом корабле они подцепили что-то новое? — не унимался Эндер. — Если они умерли от эпидемии?

— Тогда на нас это никак не подействует, — успокоил отец.

— А если это вообще не жукеры? — спросил Эндер. — Тогда вся твоя уверенность ничего не стоит.

— Неважно, — сказал Великан. — Даже если наш образец был переносчиком микробов, они погибли в космическом вакууме.

— Есть вирусы, способные выжить в космосе, — настаивал мальчик.

— Нам все равно никак его не изолировать. Остатки в любом случае попали на скафандр Сержанта, и тут уж ничего не поделаешь. Придется рискнуть. Наш корабль не рассчитан на работу с инопланетными формами жизни, никто не предполагал, что мы займемся космическими исследованиями.

Эндер знал, что Великан прав. Он заговорил сразу же, едва ему в голову пришла мысль о возможной заразе, но дальше его идеи не простирались. Глупо и стыдно.

— Может, нам повезет, — сказал Эндер, — и эпидемия положит конец нашим мучениям.

— Да что на тебя нашло?! — возмутилась Карлотта.

Великан тут же дал ответ:

— Эндер только что выяснил, что от генетического дефекта, ведущего к самоуничтожению, никого из нас не излечить, не лишив его интеллекта, а может, и вообще никак. Ничего не сделать.

— Я-то думал, как вам об этом сообщить, — сказал Эндер, — а ты просто все взял и выложил.

— Я уже пытался мягко сказать тебе месяц назад, но ты мне не поверил.

Вид у Карлотты был полностью опустошенный.

— Значит, никакой надежды нет?

— Мы все вымахаем, как Великан, — подтвердил Эндер, — а потом умрем.

— В ближайшие пятнадцать лет вы еще многое сможете сделать, — заметил Великан. — Я же смог.

— Но ты не сидел взаперти в космическом корабле в триллионе километров от ближайшего человека, — горько проговорила девочка. — Это не жизнь.

— Это именно жизнь, — возразил отец. — Единственная, которая у вас есть. А теперь за дело. Сержант через минуту вернется, и нам нужно разобрать это существо на части и как следует его изучить. И прошу не забывать, что кто-то вывел чужой корабль на стационарную орбиту. Пока не узнаем, кто это сделал, мы понятия не имеем, с какими опасностями или возможностями довелось столкнуться.

 

6

Рассказать и показать

Когда Боб разговаривал с детьми об истории, науке или технологиях, с трудом удавалось опережать их по уровню знаний. В конце концов, в детстве он учился только военному делу, а став взрослым — если это можно так назвать, — по-настоящему вел войска в бой или пытался на шаг опередить Ахилла, решая проблемы реального мира.

Здесь, на «Геродоте», он мало в чем мог превзойти детей. Единственное, на что хватало способностей, — отслеживать, чем они занимаются и что изучают, пытаясь вести собственные исследования в неохваченных ими областях. К счастью, дети не считали конкурентами ни его, ни друг друга. Они воспринимали происходящее как игру — роскошь, которой Боб в свое время был лишен.

Они вели с ним интеллектуальные беседы на равных, как и он с ними, учась вместе и уча друг друга. И они действительно чувствовали это равенство, будто не имея никакого понятия, что на самом деле они еще малыши.

Дети называли его Великаном, пытались от него спрятаться. Он понимал их стремление уединиться, чувствовал их недовольство — и соглашался с ним. Точно так же он сам ненавидел Волеску, когда наконец узнал, что стал жертвой его эксперимента.

Они не понимали, насколько по-детски выглядит их реакция, считая себя просто людьми. Дети никогда не осознают, что они дети.

Но опять-таки нельзя было сказать, что они не чувствовали всего того же самого, что взрослые, просто еще не научились скрывать свои чувства — не настолько хорошо умели лгать.

Ребячество, однако, проявлялось не только в этом. Они не умели сдерживать свои чувства, позволяя им влиять на поступки и действия. Разве не в этом и заключается определение взрослости? Тебе хочется одного, но ты поступаешь иначе, зная, что это хорошо, правильно и намного для тебя важнее, чем то, чего тебе хотелось на самом деле.

Дальновидности — вот чего не хватало этим детям. Но любая попытка им об этом сказать лишь повергла бы их в недоумение. Они прекрасно умели заглядывать вдаль, просто не понимали, какое это имеет отношение к решениям, принимаемым здесь и сейчас.

Да и зачем им было это понимать? Они учились сдержанности и самоконтролю так же, как и все дети, — сталкиваясь с несдержанным и неуправляемым поведением других детей. И все же Боб за них боялся, поскольку ему не так уж долго оставалось жить. Он постоянно чувствовал тяжелое сердцебиение, из-за чего с трудом мог заснуть, и знал, что умрет задолго до того, как они достаточно повзрослеют, чтобы сдерживать свои порывы, и научатся уживаться друг с другом.

Все они считали, будто понимают друг друга, и во многом это действительно было так. Чего никто из них постичь не мог, так это собственного характера. В силу крайне юного возраста они до сих пор полагали, что известный им мотив — на самом деле реальная причина их поступков. Взрослый мог сказать: «Нет, я не стану такого говорить, поскольку просто ему завидую, и ничего плохого в том, что сделал он, на самом деле нет». Но ребенок не осознавал чувства зависти, ощущая лишь злость, и все заканчивалось оскорблениями и насмешками. Доверие разбивалось вдребезги.

Подобного допустить было нельзя. Либо им придется рассчитывать друг на друга, либо у них нет будущего. Но если они сумеют остаться в живых и будут работать вместе — какое прекрасное будущее их ждет! Боб пока не мог объяснить им, что он имел в виду. Вернее, конечно, мог, но это окончательно лишило бы их детства, и на них постоянно давило бы знание, что их судьба расписана наперед.

Каждый по отдельности был практически обречен, но вместе они могли стать основателями новой разновидности человечества. Однако если маленькие гении не сумеют решить проблему гигантизма и ранней смерти, представители новой расы обречены умирать, едва почувствовав вкус взрослой жизни. Они окажутся в ловушке вечного детства или в лучшем случае юности. Нет — в худшем случае. Разве может новая цивилизация основываться на выборе, сделанном подростками, которым навязали их роль другие? Подростки редко что-то строили, обычно лишь разрушали.

Тем временем крайне увлекательно было наблюдать за детьми, заинтересовавшимися очередной проблемой. Крошечные ручонки, маленькие даже для шестилеток, держали инструменты, печатали инструкции, манипулировали данными в голопространстве; а разум быстро делал заключения — как правило, верные — и строил на их основании выводы. Казалось, будто находишься в одной комнате с тремя Ньютонами. Но эти Ньютоны и Эйнштейны были преисполнены детского эгоизма. И так будет всегда.

«Возможно, лучшим вариантом стала бы неудача, — думал Боб. — Возможно, если мы не сумеем выжить, если нас уничтожат существа с чужого корабля, будет лучше для человечества. Ибо то, что создаю здесь я вместе со своими сыновьями и дочерью, — раса могущественных детей, преисполненных злобы, страха и жалости к себе. Я могу лишь помочь им понять, что есть лучший образ поведения, чем тот, который они считают естественным. Либо они с ним согласятся, либо нет. Я не в состоянии ничего поделать».

Удачно получилось хотя бы, что каждый из детей имел специализацию, которую выбрал для себя сам. Пока Эндер анализировал наполовину разорванную тушку инопланетного крысокраба, Карлотта и Цинциннат совершили несколько полетов на «Щенке» к чужому кораблю. К шлюзу они не возвращались. Вместо этого Карлотта, пока Сержант защищал ее на случай, если чужаки вдруг начнут обороняться против их вторжения, открыла все служебные люки, после чего занялась измерениями, составлением схем и прочим, позволявшим выяснить, как устроен корабль, и при возможности получить некоторое представление о том, что ждет их внутри.

Результаты оказались впечатляющими. Боб связывался с детьми примерно каждый час, держа включенным аудиоканал, чтобы иметь возможность ответить на любую их реплику, отчего им казалось, будто он заглядывает им через плечо.

Хотя на самом деле у него была своя задача. С помощью зондов и приборов «Геродота» он изучал планету, на орбите которой они находились.

Планета имела кислородную атмосферу. Это означало, что в больших океанах уже произошла бактериальная революция и значительная часть растительности переместилась на сушу. Сканирование различных участков показало отсутствие деревьев — в основном папоротники и грибы. Сила тяжести, на две десятых превосходившая земную, не препятствовала развитию стеблей, которые могли превратиться в массивные стволы, так что отсутствие древесины на планете свидетельствовало, что она еще очень молода.

И никаких следов животной жизни — даже насекомых или червей, — хотя зонды, которые он посылал, были рассчитаны на ее обнаружение. Планета вполне созрела для того, чтобы основать на ней колонию, не беспокоясь по поводу местной фауны; в соответствии с указом Межзвездного конгресса растения требовалось сохранять лишь в виде семян, образцов и данных, с животными же все было иначе, и на колониях приходилось выделять обширные заповедники, обычно целые континенты, чтобы эволюция шла своим чередом.

Дети не могли знать, что находка чужого корабля — лишь счастливая случайность, хотя если двум кораблям и суждено встретиться в космосе, то куда вероятнее, что это произойдет в окрестностях пригодной для жизни планеты, чем где-либо еще. Боб и без того направлялся сюда — как только датчики корабля определили наличие планеты земного типа с атмосферой, он слегка изменил курс в ее сторону.

Если бы их внимание не привлек чужой корабль, Боб бы предложил сделать остановку и исследовать планету чисто ради науки, ибо он прекрасно понимал, что дети не могут провести на корабле всю жизнь. Им нужен был проект, который мог бы их занять. Им требовалось место, где они могли бы создавать отпрысков в пробирке и выращивать с такой скоростью, с какой позволяли искусственные матки — о которых Карлотта не знала, хотя и считала, будто в ее распоряжении имеется полная карта и полный перечень всего, что есть на корабле.

Но Петра и Боб с самого начала планировали, что независимо от того, найдется ли лекарство от смертельного гигантизма, их выдающимся детям понадобится дом, место, где сможет безопасно развиваться новый генотип. Мир, которого еще нет на карте.

Если бы только Боб знал, сколько ему еще осталось! Пока что ему удавалось поддерживать функционирование собственного тела, в основном стараясь как можно меньше двигать руками и ногами и лишь слегка разминая их, чтобы не застаивалась кровь. Чрезмерные нагрузки могли его убить, но точно так же могло убить его и бездействие. Он не мог позволить себе умереть, пока не удостоверится, что дети останутся на планете.

В свое время он рассчитывал, что при необходимости сможет заставить их остаться силой, повредив корабль, теперь же сомневался, что сумеет из своего грузового отсека сделать хоть что-то, чего Карлотта не в состоянии исправить. Так что вместо того, чтобы ставить их в безвыходное положение, предстояло их убедить. А этого он сделать не мог, не имея никаких осмысленных планов, которые мог бы им предложить и которые могли бы их всерьез заинтересовать.

Чужой корабль все изменил. На нем имелись потенциальные соперники — флора и фауна, с которыми предстояло сразиться. Если на борту находились разумные существа — к примеру, спящие в анабиозе колонисты, — тогда, возможно, на этой планете дети уже не могли безопасно вырасти сами и вырастить собственные семьи.

Бобу не хватило бы оставшейся жизни, чтобы найти другую планету. А если он умрет до того, как они смогут где-то пустить корни, вполне вероятно, что дети вернутся на Сто Планет, лишившись всех шансов. Если они доживут до взрослого возраста, их геном будет считаться дефектным. Скорее всего, им запретят размножаться, — по крайней мере, так гласили законы большинства цивилизованных миров.

Петры давно не было в живых, но обещание, которое дал ей Боб, оставалось в силе. Они решили, что таков лучший выход для детей-антонинов, и он не собирался менять свое мнение на этот счет. Но он не мог помешать детям поступить так, как хотелось им. Он еще успевал до какой-то степени сформировать их мировоззрение, утаивая информацию, но это были не обычные шестилетки, готовые поверить в магию и привидения из рассказов взрослых. Единственное, что он мог надежно держать от них в секрете, — собственные планы и намерения. И он все еще обладал достаточной властью над кораблем и над детьми, чтобы эти планы и намерения оставались главным смыслом их существования, пока он не умрет.

После двух дней напряженной работы Эндер подготовил отчет о своих исследованиях. То же самое сделали и Карлотта с Сержантом. Все собрались в грузовом отсеке, чтобы показать результаты и рассказать о них.

Первым начал Эндер.

— Это корабль жукеров, — сказал он. — В белковых структурах крысокраба содержится полный набор белков с планеты жукеров, без каких-либо исключений. Но есть и нечто странное. ДНК почти идентична геному жукеров, собранному и записанному с использованием биоматериалов, полученных из многочисленных трупов врага после войны. Имеются ключевые различия, но они носят локальный характер. Такое впечатление, будто жукеры подверглись извращенной деградации; эти крысокрабы напоминают ранние стадии развития — с острыми клешнями и жестким панцирем, который у взрослых жукеров рудиментарен.

Карлотта и Сержант сразу же поняли, к чему он клонит.

— Значит, королевы ульев могут модифицировать собственное потомство, — сказал Сержант. — И они решили, что часть их детишек станет такими вот маленькими чудовищами.

— Сомневаюсь, что они вообще считали их своими детьми, — возразила Карлотта. — Когда у тебя тысячи малышей, наверняка не видишь ничего особенного в том, чтобы воспринимать часть их как животных.

Боб воздержался от очевидного сравнения — его шутку вряд ли бы оценили.

— Есть мысли, каким образом они размножаются? — спросила Карлотта у Эндера.

— Этот экземпляр — самка, — ответил тот. — Похоже, она вполне способна к размножению, но не в больших масштабах, и внутри у нее нет недоразвитых яиц. — Он повернулся к Сержанту. — Другие от нее чем-то отличались?

— В основном они все были похожи, — сказал Сержант. — Слишком уж быстро двигались и неслись прямо ко мне. Я сумел лишь примерно оценить их размер, но он у всех более или менее одинаковый.

— Может, они все самки, как жукеры-рабочие? — предположил Эндер. — Или там присутствовали оба пола, но половые различия минимальны, как и у людей? Вполне разумно, что их королева не хочет, чтобы у этих существ были свои доминантные королевы. Так что все они могут размножаться.

— Они размножаются, словно крысы, — сказала Карлотта.

— Что-то должно ограничивать их популяцию, — заметил Сержант. — Или так задумывала создавшая их королева. Возможно, это вообще не королева этой колонии. Их могли создать давным-давно, а потом они размножились естественным путем. Жукеры могли даже забыть, что крысокрабы когда-то были их родственниками.

— Как думаешь, они съедобны? — поинтересовалась сестра. — Не для нас, а…

— У них мясистое тело, — ответил Эндер. — Ты права, это может быть просто ходячий обед.

— Зачем им тогда такие клешни? — спросил Сержант.

— Одна клешня — чтобы ломать и дробить. Она может с легкостью размозжить любую кость в наших телах. Что касается Великана, пожалуй, им пришлось бы прибегнуть к помощи второй клешни, предназначенной для того, чтобы хватать и терзать. Сперва они ломают жертве кости первой клешней, а потом удерживают ее, раздирая на куски второй.

— Значит, они плотоядные? — спросил Боб.

— Или питаются особо твердыми фруктами или орехами, — сказал Эндер. — Мы не узнаем, пока не увидим их в среде обитания.

— Каковой в настоящее время является огромный космический корабль, — заметил Боб.

— Что, уже моя очередь? — спросила Карлотта.

— Ты закончил, Эндер? — поинтересовался Великан.

— В основном да. Они состоят из белков жукеров и, вероятно, происходят от самих жукеров. Сержант выяснил, что они опасны, сильны и проворны. И я не знаю, как долго может выдержать против них скафандр.

— Что может их убить? — спросил Сержант.

— Что угодно. Их панцирь не защищает даже от зубов некрупных животных. Они могут убить друг друга, и их можно расплющить камнем размером с кулак. Так что лучше сам расскажи, каким оружием нам воспользоваться, чтобы держать их на безопасном расстоянии.

Сержант кивнул:

— Понятно, что на корабле ни о каких пулях не может быть и речи. Может, усыпляющий газ?

— Мне нужен живой образец, чтобы понять, что именно на них действует, — сказал Эндер. — Но на некоторых планетах-колониях жукеров против местной фауны действительно использовали усыпляющий газ. Могу приготовить смесь, которая не действует на людей.

— Мне просто не хочется убивать их всех и сразу, — заметил Сержант. — Поскольку теперь мы знаем, что они происходят от жукеров, вполне возможно, что они и есть пилоты этого корабля.

— Слишком маленький мозг, — выразил сомнение Эндер.

— Но у них могут быть королевы, — не сдавался Сержант, — или некий коллективный разум, умнее каждого по отдельности. Мне кажется, не стоит их убивать. Сразу вспоминаются старые видео о жукерах во время зачистки Китая, про тот зловещий туман, который превращал живые существа в лужи и груды протоплазменной слизи.

— Значит, будем иметь усыпляющий газ наготове, — оборвал их спор Боб, — и надежный резервный план — скажем, распылитель с кислотой. Будь они даже разумны или полуразумны, если они захотят нас убить, мы ударим первыми и уничтожим всех.

— Как в природе — все решают клыки и когти, — заметила Карлотта.

— Не стоит испытывать сантименты по отношению к тому, кто хочет с тобой разделаться, — поддержал Сержант.

— Никакой сентиментальности, — согласилась Карлотта. — Я готова драться зубами и когтями, если речь пойдет о выживании. Ведь все мы — дети Великана, верно? Мы не кровожадны, но не постесняемся убивать, если потребуется. В отличие от того слабака, в честь которого назвали Эндера.

— Не стоит так говорить о моем друге, — предупредил Боб.

— Он не наш друг, — парировала Карлотта.

— Если уж на то пошло, — сказал Боб, — для вас не было бы лучшего друга или защитника. Но вы никогда этого не испытаете, поскольку никогда с ним не встретитесь.

— Ты так говоришь, будто он до сих пор жив, — заметил Эндер.

— А с чего ты решил, что его нет в живых? — спросил Боб.

— Потому что после войны прошло четыреста с лишним лет.

— Мы не единственные, кому известно, что космический полет позволяет избежать старения с той же скоростью, что и остальное человечество.

— Но мы же сумасшедшие, — сказал Сержант. — Никто в здравом уме так бы не поступил.

— Мы — новый вид, который борется за выживание, — поддержал его Эндер. — Зачем великому Эндеру Виггину становиться космическим бродягой?

Бобу не хотелось дальше уводить разговор в эту сторону. У него имелись свои подозрения с тех пор, как он прочитал «Королеву улья», но не было желания облекать их в слова, по крайней мере пока рядом был древний колонистский корабль жукеров.

— Карлотта, — спросил он, — что нам известно насчет чужого корабля?

— Явно старая технология. И это технология жукеров — никаких надписей, только цветовая кодировка. Множество маленьких моторчиков — для того им и нужны все эти служебные люки. Естественно, в более поздних кораблях, когда они перешли к релятивистским скоростям, от большинства люков пришлось избавиться — совершенно неподходящая конструкция. Думаю, они построили корабль прямо в космосе, закрепив все необходимое на астероиде, которому придали нужную форму. Вероятно, бо́льшая часть металла в каркасе и оболочке — железо, никель и тому подобное из остатков астероида. Но это не непробиваемый сплав, который они использовали в кораблях, вторгшихся на Землю в две тысячи сотых годах.

— При скорости в десять процентов от световой он просто не нужен, — заметил Сержант.

— Верно, — кивнула Карлотта. — Пожалуй, этот корабль решает спор.

Имелся в виду давний диспут среди историков о невероятно прочном сплаве, из которого состояла оболочка всех кораблей, с которыми сражался Межзвездный флот во время войн с жукерами. Был ли он изначально разработан как защита от вражеских атак? Из этого следовало, что либо жукеры сражались друг с другом в космосе, либо столкнулись с другими инопланетными расами, которых человечество еще не встретило, либо прилетели на Землю, намереваясь вступить в бой с людьми.

С другой стороны, если оболочка прочнее алмаза предназначалась лишь для защиты от радиации во время полетов с околосветовой скоростью, можно было сделать вывод, что жукеры прилетели на Землю не готовыми к войне, а непробиваемость их брони была лишь случайным совпадением.

Теперь же становилось ясно, что жукеры посылали свои колонистские корабли без какой-либо защиты от нападения, лишь с примитивным экраном спереди. Чужаки оказались сокрушительным и грозным противником, но когда они прибыли на Землю, война определенно не входила в их намерения.

— Интересно, — заметил Боб. — К счастью, этот спор давно не имеет никакого значения. Что-нибудь еще?

— Конструкцию корабля поддерживают вертикальные каменные колонны, словно гигантский небоскреб, но при этом полые. У них ракетные двигатели, на борту есть топливо — не радиоактивное, со множеством следов углерода. Вероятно, топливо весьма эффективное — даже если в камне есть огромные резервуары, вряд ли корабль можно посадить на планету, чтобы добыть топливо из местного источника.

— Много и не требуется, — вставил Боб. — Это корабль поколений, так что особо ускоряться им не нужно. Пока они пытаются достигнуть крейсерской скорости, топливо выгорает медленно, а потом в нем вообще нет нужды вплоть до замедления.

— Мы не знаем, сколько у них осталось. Может, эта планета — их последняя надежда, а может, они просто прилетели посмотреть, подойдет ли она им. Техника, которую я видела, довольно старая, но отлично работает.

— Старая — в смысле, тысячелетней давности? — поинтересовался отец.

— Нет, скорее столетней. Думаю, ее постоянно заменяют во время полета. Многое указывает на то, что ее часто обслуживали, но не в последнее время.

— Есть какие-то точные даты?

— Только оценка общего износа. Некоторые части не меняли ни разу, на других есть следы многократных замен. Множество остатков смазки, но достаточно старой.

— Значит, около ста лет назад с кораблем случилась какая-то катастрофа, — предположил Сержант. — После которой главными на нем остались крысокрабы.

— С одной стороны, технику никто не обслуживает, — заметила Карлотта, — а с другой — на корабле есть пилот, который знает, как вывести его на стационарную орбиту.

— Что-нибудь еще, кроме колонн?

— Я припасла самое интересное под конец. Огромное сооружение в виде бочки, окруженное колоннами, — на самом деле кожух вокруг гигантского вращающегося цилиндра.

— Выходит, вместо того чтобы вращать весь корабль, они вращают внутри его барабан? Глупо, — сказал Эндер.

— Я тоже так подумала, — поддержала Карлотта. — Но жукеры вовсе необязательно реагируют на невесомость так же, как мы, — у них хрящевой скелет, а не костный, и отсутствие силы тяжести не настолько влияет на него, как на наш. Вряд ли жукеры вращают цилиндр, чтобы создать центробежную гравитацию для себя, скорее, для их системы жизнеобеспечения.

— Растения? — уточнил Сержант.

— В пространстве такого объема могут расти даже деревья. По-настоящему высокие, — заметил Эндер.

— Дождевой лес, — сказала Карлотта. — Или даже разные зоны, где обитает весь спектр полезных форм жизни. Постоянно возобновляемый урожай. Возможно, крысокрабы — часть системы по его сбору. Полноценная среда обитания для всей флоры и фауны, которая требуется жукерам, чтобы обосноваться в новом мире.

— Возможно, самые плодовитые ее виды, — добавил Эндер. — Чтобы быстро захватить всю планету.

— И конечно, заодно система генерирует кислород для всего корабля, — продолжала Карлотта.

— Значит, вместо наших лотков под ультрафиолетовыми лучами у них огромный вращающийся барабан?

— Но остальная часть корабля не вращается вообще. Я смогла пролезть в один из служебных люков и видела движущийся цилиндр. На мой взгляд, скорость вращения дает примерно три четверти от земной силы тяжести на его внутренней поверхности.

— Этого достаточно, чтобы преодолеть воздействие ускорения? — спросил Боб.

— В зависимости от того, насколько постепенным будет ускорение и замедление, — ответила Карлотта. — Возможно, при изменениях скорости барабан вращается быстрее.

— Я просто подумал, что иначе им при каждом ускорении пришлось бы переносить всю почву на основание цилиндра, — сказал отец.

— Но во всех остальных помещениях корабля либо нет гравитации вообще, либо «низ» направлен в сторону от его основной массы, к двигателям, — заметила девочка.

— И еще коридоры, — добавил Сержант. — Жукерам явно приходилось передвигаться по ним на всех шести конечностях. Даже при нашем маленьком росте я не мог выпрямиться в их туннелях. Взрослому пришлось бы ползти на животе, и ему нелегко было бы воспользоваться оружием.

— Такие же туннели были на Эросе, — сказал Боб. — Жукеры любят низкие потолки.

— Что ж, в невесомости это вполне разумно, — кивнула Карлотта. — Стена или потолок всегда рядом.

— Но поскольку в коридорах невесомость, — продолжал Сержант, — мы можем поступить по-другому. Туннели достаточно широки, чтобы по ним могли пройти два жукера, так что коротышка вроде нас вполне может стоять во весь рост на стене. Придется лишь перепрыгивать через входы в боковые туннели.

— Сумеешь прыгать в магнитных ботинках? — спросил Боб.

— Уменьшим силу их притяжения до минимума — нам незачем цепляться за поверхность корабля, как в открытом космосе. Достаточно, чтобы ноги могли достать до пола.

— Вы все неплохо поработали, — подытожил отец. — Знаю, в ваших отчетах есть много чего еще, и я просматривал ваши данные, пока вы их собирали. Думаю, мы смогли получить всю полезную информацию с корабля и из того замерзшего крыба, которого притащил Сержант.

— Крыб, — хихикнув, повторил Сержант. — Крысокраб.

— Или кроликорыба, — предложила Карлотта.

— Пусть будет крыб, — согласился Эндер, — пока они сами не скажут, как себя называют.

— Когда снова вернетесь на корабль, — сказал Боб, — не забывайте, что подобные жукерам существа, вероятно, в той или иной степени способны к мысленному общению. Даже если всего лишь обмениваются импульсами, желаниями и предупреждениями, они могут сообщить друг другу все, что нужно, и если кто-то из крыбов вас заметит, о вашем присутствии узнают все. Возможно, они достаточно умны, чтобы устроить ловушку. Так что будьте начеку. А если станет по-настоящему опасно — уходите. Заменить вас некем. Поняли?

Сержант кивнул. Карлотта судорожно сглотнула. Эндер устало смотрел в пространство.

— Эндер, — спросил отец, — ты что, решил, будто не пойдешь с остальными?

— Я? — Слова Боба вернули его к реальности.

— Пойдут все трое. Я бы тоже пошел, но вы знаете мои ограничения.

— Но я же биолог, — попытался возразить Эндер.

— Именно потому ты и должен пойти, — объяснил Боб. — Минимум для обороны — в любом случае трое, но вдобавок ты многое сможешь узнать на месте, а не ждать, когда тебе принесут образцы для исследования.

— Но я… я не готовился…

Сержант бросил на него презрительный взгляд:

— Думаешь, тебе удастся не замарать руки?

— Я и так замарал их по локоть в крови крысокраба, — огрызнулся Эндер.

— Он не имел в виду буквально замарать, — заметила Карлотта. — Ты считаешь, будто мы расходный материал, зато ты незаменим.

— Все незаменимы, — возразил Эндер. — От меня просто будет мало толку.

— Ты же меня поколотил, — сухо бросил Сержант. — Не притворяйся, будто ты такой уж беспомощный.

— Он боится, — заявил Боб. — Только и всего.

— Я не трус, — холодно возразил Эндер.

— Мы все боимся, — сказала Карлотта.

— До ужаса, — кивнул Сержант. — Когда эти уроды-крыбы кинулись ко мне, я едва не обделался в скафандре. Кто в здравом уме не испугался бы, оказавшись на незнакомой территории с быстро движущимся врагом, о котором ничего не известно?

— Тогда зачем нам это? — спросил Эндер. — Корабль мертв, вряд ли он отправится по нашему следу на Землю. Угрозы человечеству нет. Давайте просто отправим отчет и полетим дальше.

Этого Боб опасался больше всего — вполне разумного предложения убраться. Но, зная собственных детей, он предпочел не возражать:

— Эндер прав. Больше на этом корабле исследовать нечего.

Сержант и Карлотта, похоже, слегка приуныли, но все же облегченно вздохнули. Спорить они не стали.

Однако Боб знал, что Эндер на этом не остановится.

— Что ж, прекрасно, — сказал тот. — Межзвездный конгресс пришлет сюда настоящих подготовленных солдат, и они обследуют корабль.

— Настоящих подготовленных солдат? — ощетинился Сержант. — Да они в коридорах стоять не смогут, даже боком.

— Вероятно, они просто его взорвут и уничтожат все живое, — предположила Карлотта.

— К тому времени уничтожать все равно будет нечего, — заметил Эндер. — Если сто лет назад у них что-то пошло не так, то, скорее всего, продолжается и сейчас. Так что когда они доберутся сюда, на корабле все погибнет и он уже будет безопасным.

— И ты полагаешь это нормальным? — возмутилась Карлотта. — Сейчас там есть жизнь, а ты считаешь, что вся она должна погибнуть?

— А что с ней еще может случиться? — удивился Эндер. — Не станем же мы пересаживать дождевой лес жукеров на поверхность этой планеты? Это просто музей.

— Живой музей, — возразила Карлотта. — Нужно собрать информацию обо всем, что там есть, пока оно не погибло!

— У нас есть каталоги флоры и фауны жукеров с планет-колоний, — сказал Эндер.

— Но никаких крыбов мы никогда не видели, — заметил Сержант. — Мы вообще даже не знали, что жукеры занимались генетическими манипуляциями.

— Знали, — возразил Эндер. — У них были золотые и железные жуки, пожиравшие металл, на той планете… как ее… Шекспир?

— Это лишь единичный пример, — сказал Сержант. — Тебе не кажется, что стоит все-таки собрать данные, пока там сохраняется некая разновидность экосистемы?

— Значит, мы рискуем жизнью ради науки? — уточнил Эндер.

— Не ради науки, — поправил Боб. — Ради выживания.

— Флора и фауна жукеров нам для выживания ни к чему, — скептически заявил Эндер.

Боб вздохнул. Становилось ясно, что им так или иначе придется все рассказать, прежде чем он умрет — что могло случиться через час.

— Да, мы не можем питаться растениями и животными жукеров в том виде, как они есть, — сказал он.

Все сразу же поняли намек.

— Ты имеешь в виду, что их можно приспособить к нашим потребностям в белке?

— Углероды остаются углеродами, — ответил Боб. — Я просматривал данные по липидам, которые Эндер получил, исследуя крыба, и мне кажется, что они съедобны, особенно если изменить часть наших кишечных бактерий. Так что проблема действительно в белках.

— Зачем нам вообще есть белки жукеров? — спросила Карлотта, которую, похоже, при подобной мысли слегка затошнило.

— Затем, что в генетической базе здесь, на корабле, не хватает разнообразия земных растений и животных.

— Я даже не знала, что она у нас вообще есть, — сказала девочка.

— И тем не менее, — продолжал Боб, — жизненно важные растения, несколько ключевых видов животных — например, пчелы для опыления. Но мясных животных нет. Есть рис, бобы, кукуруза и картофель, но кто знает, выдержат ли они конкуренцию с местной растительностью этой планеты или с флорой на корабле жукеров?

— Зачем им вообще с кем-то конкурировать? — спросила Карлотта.

— Он хочет, чтобы мы тут остались, — бесстрастно проговорил Сержант.

— Ты с самого начала вел нас к этой планете, — сообразил Эндер.

— Как только я понял, что она земного типа, мне захотелось взглянуть на нее поближе, — сказал Боб. — Лекарства нет. Зрелость все равно наступит в обычном возрасте. Соответственно, биологическое детство займет больше половины вашей жизни, и вряд ли вы сможете прожить достаточно долго, чтобы увидеть собственных внуков. А это означает, что любые ваши дети станут родителями, не имея родителей из предыдущего поколения, которые могли бы учить их жизни.

— Меня сейчас стошнит, — проговорила Карлотта. — Я никому из них не позволю…

— Нет, конечно, — успокоил Боб. — Дети из пробирки. Именно так были зачаты вы сами, дорогие мои. А на борту есть несколько искусственных маток.

— Где? — требовательно спросила девочка.

— Там, где вы не сможете их повредить, пока не повзрослеете достаточно, чтобы понять, что это — ваша единственная надежда. Вам не спасти свою жизнь, и мне не спасти вашу — ничего не поделаешь. Но вид как таковой сможет выжить благодаря вашему выдающемуся уму. Хотя половая зрелость по отношению к нашей продолжительности жизни наступает поздно, интеллектуальная приходит в весьма юном возрасте. Так что у вас будут годы, чтобы обучить своих детей. Вы сможете поддерживать высокий уровень цивилизации, технологии, истории, морали. Вы сможете выжить.

— Но мы же все умрем! — воскликнул Сержант.

— Разве жизнь на этом корабле можно назвать жизнью? — спросил Боб.

— Я всегда думал, что мы вернемся… — Эндер замолчал, не договорив.

— К людям, — закончил Боб. — И как ты себе это представляешь? Я преуспел лишь потому, что оказался им полезен. Нужно было выиграть войну, а Эндеру Виггину не хватило командирских качеств, и как запасной вариант использовали меня. Потом я потребовался Питеру Гегемону для борьбы с Ахиллом. А после стал уродом, великаном. Меня не боялись только потому, что меня в любом случае ждала смерть от гигантизма. И я больше не помещался в танк или в кабину самолета.

— Хочешь сказать, они бы нас убили? — спросил Сержант.

— Не знаю, что бы они сделали. Может, стали бы изучать вас. Но в любом случае вам не позволили бы создать семью с обычными людьми или родить детей — чистых антонинов.

— Бобитов, — поправил Эндер. — «Человек бобовый» нам нравится больше.

— Тронут, — улыбнулся Боб, и это действительно была правда. Им хотелось использовать некую форму его имени в качестве их собственного. — Суть в том, что вам нужна своя планета. Вам придется плодиться как кроликам, пока вы еще молоды и можете обучить своих детей. Дайте им шанс постоять за себя, когда эту планету найдет остальное человечество.

— Люди наверняка уже планируют сюда прилететь, — сказал Сержант.

— Каким образом? — спросил Боб. — Про эту планету я никому не говорил.

Наступила ошеломленная тишина. Затем Эндер рассмеялся, а за ним остальные.

— Ну и хитрый же ты паук, — сказал он. — Когда ты собирался нам все рассказать?

— Когда решил, что вы станете меня слушать, — ответил отец. — Желательно до того, как умру. Но у меня на всякий случай все записано.

— Я никогда на это не пойду, — заявила Карлотта. — Даже если мы не будем заниматься сексом — никогда, никогда, никогда! — Она яростно посмотрела на братьев. — Сексом придется заниматься нашим детям, а это просто отвратительно!

— Нет, — сказал Боб. — Если воспитывать их раздельно — нет. На корабле хватает маток, чтобы каждый из вас мог воспитывать ребенка отдельно от других. Каждый год у них будут появляться братья и сестры. Через пару лет они достаточно поумнеют, чтобы приносить пользу. У вас появится три отдельных выводка детей, которые не будут знать, что они братья и сестры друг другу. И они не станут инстинктивно избегать близкородственного скрещивания.

— Но они же все равно остаются братьями и сестрами! — настаивала Карлотта.

— Генетически — да. Но отвращение вызывает вовсе не это. Приматам неприятна лишь мысль о спаривании с партнером, о котором известно, что он родной брат или сестра, воспитанный теми же родителями. Если этого не знаешь — никакого отвращения не возникает.

— То есть нам придется им лгать? — спросила Карлотта.

— Вам придется их разлучить, — поправил Боб.

— Лгать, — настаивал Сержант.

— На самом деле это половина того, чем занимаются все родители, — объяснил Боб. — Порой приходится ограничивать мир, в котором живут твои дети, рассказывая лишь то, что им следует знать.

— В таком случае ты — выдающийся родитель, — сказал Эндер. — Бесподобно выдающийся.

— В смысле — что я чемпион по лжи? — уточнил отец. — Что ж — да, конечно. Можно подумать, вы половину жизни не врете мне и друг другу. Для этого и придуман язык. Бедные жукеры — они просто неспособны лгать.

— Я не собираюсь врать! — настаивала Карлотта.

— Это ложь, — спокойно возразил Боб. — Хорошо — пусть не ложь. Пусть это будут истории. Когда что-то случается, мы придумываем историю о том, почему это произошло. Вся суть науки — в историях о том, почему случается или случилось то или иное. И истории эти никогда не являются правдой — они всегда неполны и хотя бы чуточку лживы, и мы об этом знаем. Но в них достаточно правды, чтобы от них была польза. Вряд ли наш разум способен постичь истину о чем бы то ни было — слишком широко простерлись сети причинных связей, чтобы их смог осознать единичный мозг. Но мы делимся историями и полезной ложью, передавая их дальше, а когда узнаем больше, мы улучшаем их. Или, когда в новых обстоятельствах нам нужны другие истории, меняем и делаем вид, будто всегда так и было.

Эндер закрыл лицо руками:

— Как же это тяжело…

— Лгать? — спросил Сержант.

— Воспитывать детей, — ответил Эндер. — Единственный родитель, которого мы знали, совершенно с этим не справляется, и я не понимаю, как мы могли бы справиться лучше.

— Спасибо большое, — сказал Боб. — Как бы там ни было, вы худшие дети на свете, а помочь мне было некому.

— О да, ты сделал все, что мог, — усмехнулся Эндер. — Мы провели с тобой на корабле пять лет, и что мы знаем? Слишком мало! Вообще ничего! Если ты завтра умрешь, у нас не останется никакой надежды.

— У вас есть ансибль. На человеческих планетах наша маленькая семья невероятно богата и на нас работают агенты, которые даже не знают о нашем существовании, но после моей смерти все будет продолжаться, как и прежде. Я позаботился о том, чтобы вы знали, как выходить с ними на связь, и научил вас всегда скрывать, что вы — не обычные люди откуда-то со Ста Планет.

— Да уж, — бросил Сержант. — Верно. Все-таки мы подготовленные и обученные лжецы.

— В вашем распоряжении будут все библиотеки мира. Главное — научиться правильно жить. Выращивать растения. Поддерживать жизнеспособную экосистему. Не гадить в питьевую воду. Обеспечить себе нормальное существование, чтобы оставалось время учить других и учиться самим, писать и творить, поддерживать технологию и совершенствовать ее. Вы это можете. Или смогут ваши дети, а потом их дети.

— Я сам ребенок, — проговорил Сержант, и внезапно на его глазах выступили слезы. — Я не могу командовать детьми.

— Ты всегда пытался командовать нами, — ехидно заметил Эндер.

— Вы не мои дети, — возразил Сержант, — я за вас не отвечаю.

— А ведь ему предстоит стать взрослым, — сказал Боб. — Хватит об этом, мои малыши. Всего сразу вам все равно не воспринять, да и заставить вас я все равно не могу. Но именно поэтому я хочу, чтобы вы прямо сейчас отправились на корабль жукеров, чтобы затем подчинить его себе и начать приспосабливать любую жизнь, которая там есть, к сосуществованию с растениями и животными, которыми вы и ваши дети можете питаться. А потом вам придется перенести на эту планету экосистему, которую сами создадите, и жить в ней. Вы хоть представляете, сколько времени это займет?

— Вряд ли это вообще возможно, — отозвался Эндер. — Думаю, мы все трое просто умрем на корабле чужаков, подготавливая растения и животных. И планету заселят уже наши дети или внуки.

— Если даже я на все это соглашусь, — заявила Карлотта, — не забывайте, что яйцеклетки есть только у меня!

— Да ну, — сказал Боб. — Сама знаешь — есть технология, позволяющая превратить в действующую яйцеклетку любую другую клетку тела. У мужчин есть как X-, так и Y-хромосомы. Если станешь упрямиться, в матки можно поместить зародыши, которые не будут иметь с тобой ничего общего. Так что если хочешь стать генетической тупиковой ветвью — твой выбор. Но воспользоваться своей яйцеклеткой в качестве орудия шантажа тебе не удастся.

Карлотта от злости расплакалась:

— Так вы уже все спланировали без меня?!

Боб с трудом протянул руку, но не осмелился коснуться дочери, боясь ей повредить. Его ладонь была такой огромной, а ее тело — таким маленьким… Но она обняла его руку и разрыдалась, уткнувшись в нее. Как бы она ни злилась, она все равно оставалась его ребенком.

— Я планирую дать вам свободу выбора, независимо друг от друга. Но будет намного лучше, если вы решите совместно развивать колонию, не устраивая драку. Ради вашей чудесной новой расы, проклятого племени короткоживущих полубогов.

— Звучит героически, — заметил Сержант.

— Вы — Зевс, Аполлон и Гера вашего племени, — сказал Боб.

— Афродита, — поправила Карлотта.

— Ну да, как же, — усмехнулся Эндер. — И это говорит девчонка, которая заявляет, будто никогда, никогда, никогда не займется сексом?

— Тогда Афина, — сказала Карлотта. — Не хочу быть Герой.

Все-таки они оставались детьми, которым хотелось обратить все в игру. Но похоже, с самой идеей они смирились — или, по крайней мере, пытались. Отец не мог точно сказать, каким в конце концов будет решение, но на открытый мятеж они не пошли — пока. Он сумел изложить отпрыскам свои мысли в виде великого эпоса. В жизни, однако, их не ждало ничего героического — лишь тяжкий труд, опасности, неудачи, потери и горе, как и в жизни любых других людей.

— И не забывайте, — сказал Боб, — что вы остаетесь людьми. Учите ваших детей, что вы — люди. Другой разновидности, но намного ближе к человеку разумному, чем неандертальцы или австралопитеки. Не позволяйте вашим детям считать людей другими — врагами, чужаками. Прошу вас.

— Они все равно будут так считать, — заявил Сержант, — что бы мы ни делали.

— Пусть это станет их религией, — сказал Боб. — Пусть верят, что они — благословение для человечества. Я доставил вас сюда, не чтобы вы уничтожили человечество, но чтобы вы сделали его лучше.

— Весьма благородно, — заметил Эндер, — но мне кажется, теперь нам тем более ясно, чего стоят подобные истории и как надолго их хватает.

— Их хватает до тех пор, пока от них есть польза, — сказал Сержант.

Наступила долгая тишина. Бобу нечего было добавить, по крайней мере сейчас. Нужно было дать им время подумать.

— Ну что, захватим корабль чужаков? — наконец подал голос Сержант.

— Пойду поработаю над усыпляющим газом, — сказал Эндер.

— А я съем чего-нибудь из пригодных в пищу растений, а потом лягу и поплачу над моими бедными малышами, которых станут воспитывать эти кретины.

 

7

На ковчег

Цинциннат намекнул Эндеру, что неплохо бы тому испытать усыпляющий коктейль на себе, прежде чем брать его на корабль жукеров.

Эндер закатил глаза:

— Думаешь, я не испытывал?

— Просто хотел удостовериться, что оружие не сработает против меня, — сказал Цинциннат.

— Я даже точно не знаю, сработает ли оно против врага, — ответил Эндер.

— Не важно, — вмешалась Карлотта. — Я на всякий случай приготовила порцию напалма.

— Ты всерьез решила устроить на корабле пожар?

На этот раз глаза закатила Карлотта:

— У него нет никакого чувства юмора.

— Только не в отношении оружия, — сказал Эндер. — Что у тебя в качестве резерва?

Цинциннат показал на дробовик, прислоненный к посадочному модулю «Геродота», который давным-давно прозвали «Псом», поскольку он был намного больше «Щенка». Им ни разу не приходилось его пилотировать и даже отводить от корабля, так что Великан намеревался управлять им удаленно, а детям оставалось довольствоваться ролью пассажиров.

— Чем он стреляет? — спросил Эндер.

— Пластиковыми пулями, — ответил Цинциннат. — Они пробивают панцири и застревают внутри. А от стен просто отскакивают.

— А потом попадают в нас, — саркастично добавил брат.

Цинциннат вздохнул:

— Эндер, пока ты изучал генетику, я занимался оружием и защитой. В наших шлемах есть забрала, и на нас будут перчатки, куртки и штаны. Не могу поклясться, что крыбы не в состоянии их прогрызть, но на это потребуется время, а любая пластиковая пуля, которая срикошетирует и попадет в скафандр, просто остановится и либо прилипнет, либо отвалится. В любом случае — никакого вреда.

— Весьма избирательное оружие, — заметила Карлотта.

— Каждой работе — свой инструмент, — ответил Цинциннат. — Меня в свое время научила этому принципу моя сестра.

— Так какова наша цель? — спросил Эндер.

— У нас их две, — ответила Карлотта. — Кроме того, чтобы остаться в живых и вернуться невредимыми.

— Я знаю, что у нас две цели, — сказал Эндер. — Просто хотел уточнить приоритет.

— Сперва нужно найти пилота, — вступил Цинциннат. — Кто бы ни вывел ковчег на орбиту, именно он всего опаснее для нас. А когда завладеем ковчегом, войдем в экосистему и посмотрим, что там у них за флора и фауна.

Эндер кивнул. Цинциннат облегченно вздохнул, с удивлением поняв, что брат, похоже, даже не собирается командовать. По сути, и он, и Карлотта передали бразды правления Цинциннату. Трудно было поверить, что всего несколько недель назад они дрались.

Но точно так же трудно было поверить, что Цинциннат всерьез предлагал убить Великана. Мальчик отчетливо помнил, что предлагал это вполне искренне, но ему никак не удавалось восстановить в памяти аргументы, которыми он убеждал себя, что единственный возможный вариант действий именно таков.

«Я вел себя столь же неразумно, как любой принц, решивший низложить и убить своего отца-короля, — думал он. — Авессалом или Ричард Львиное Сердце точно так же не сомневались, что поступают правильно. И столь же глупо. Мне просто хотелось что-то делать. А теперь, когда мне есть что делать и ответственность лежит на мне, вдруг отчего-то страшно».

— Карлотта, — сказал Цинциннат, — пойдешь второй. Я впереди, а Эндер — замыкающим.

— Чтобы в случае чего защитить девочку? — презрительно бросила сестра.

— Если кто-то и может понять внутреннее устройство ковчега, то именно ты, — ответил Цинциннат. — Если придется, мы будем сражаться вместе, но если нас застигнут врасплох, пострадать должен кто-то из нас двоих, а не ты — поскольку только ты можешь сказать нам, где мостик или где самое безопасное место.

— Разумно, — кивнула Карлотта. — Я просто подумала, будто вы считаете меня совсем девчонкой.

— Только не я, — возразил Цинциннат. — Я уважаю твое тайное мужское начало.

— Как и я — твое женское, — парировала сестра.

Разговаривая, они облачались в скафандры. Цинциннат помог остальным — он подогнал скафандры с помощью лазера под детский размер, но застежки выглядели слегка кустарными и не вполне понятными.

— Думаю, мы готовы, отец.

В динамиках кабины послышался голос Великана:

— Пристегнитесь ремнями к стене. Не хочу, чтобы вас швыряло во все стороны, пока я буду маневрировать.

— Хочешь похвастаться, какой ты крутой пилот? — спросил Эндер.

Цинциннат проследил, чтобы все надежно пристегнулись к стенам кабины. Посадочный модуль был рассчитан на перевозку грузов, и сиденья в нем отсутствовали. Зато на стенах можно было закрепить что угодно — как людей, так и груз.

— Эх, — проговорил Великан, — давно у меня не было шанса полетать на такой прекрасной машине, как наш «Пес».

Цинцинната, помнившего свои ощущения в «Щенке», впечатлило пилотское мастерство Великана. «Пес» отделился от «Геродота» и устремился вперед — без тряски, без внезапных перемен направления. Описав плавную параболу, они заняли позицию над все так же открытым шлюзом ковчега.

Гибкая труба, выдвинувшись из брюха «Пса», плотно прильнула к поверхности и полностью окружила люк шлюза. Наблюдавшие за происходящим на голодисплее в передней части кабины дети ощутили порыв воздуха, вырвавшегося в трубу и открытый шлюз.

— Раньше на кораблях Международного флота подобные трубы выходили сбоку, чтобы штурмовая команда могла войти на вражеский корабль в полный рост, — сказал по интеркому Великан. — Но после того как Эндер Виггин научил нас, что вражеские ворота внизу, трубу стали устанавливать с нижней стороны и мы обрушивались на врага сверху.

— Какая разница? — спросил Цинциннат. — В невесомости можно ориентировать корабль как угодно.

— Люди склонны инстинктивно ориентироваться в пространстве так, как им удобнее всего. Почему бы и технике не поддерживать то же самое?

— Значит, главное достижение гения Эндера Виггина — то, что переходные трубы выходят снизу, а не с боков?

— И еще истребление жукеров, — напомнил Боб. — А также безопасность для человечества и множество незанятых планет-колоний жукеров, где оно могло поселиться. Пожалуй, не так уж много, с точки зрения детей, выросших в преобразованной Эндером Виггином вселенной.

— Эндер Ксеноцид, — пробормотал Эндер.

— Только скажи это еще раз на моем корабле, — предупредил Великан, — и я поменяю твое имя.

— Предлагаю «Бобби», — хихикнул Цинциннат.

— Это не я его так назвал, — сказал Эндер.

— Ты только что это сделал, — отрезал Великан.

— Так его теперь называет все человечество. Из-за его книги «Королевы улья».

— Говорящий от Имени Мертвых всерьез подорвал прежнюю репутацию Эндера Виггина, — заметила Карлотта.

— Мы пристыковались к ковчегу, — перебил Великан. — Когда откроете внутренний люк, командование переходит к Цинциннату.

Спустившись по трубе первой, Карлотта убедилась, что внешний люк можно закрыть, на случай если по какой-то случайности труба оторвется от поверхности ковчега. Дважды закрыв и открыв створку, она позвала Цинцинната и Эндера, которые тоже прыгнули в шлюз с дробовиками в руках, баллонами с газом за спиной и распылителями на запястьях.

Цинциннат включил дисплей в своем шлеме, и встроенный в него компьютер начал строить схему шлюза, помечая на ней его детали. Это было самое легкое — Карлотта уже ввела в компьютер всю информацию, полученную во время первой вылазки Цинцинната. По мере продвижения вглубь ковчега девочка намеревалась вслух называть нуждавшиеся в отметке места, чтобы шлемы могли создавать на ходу карты с одними и теми же названиями объектов. Цинциннат же отвечал за датчики тепла и движения, сообщавшие, куда целиться и как быстро приближается к ним мишень.

Он занял позицию перед внутренним люком шлюза, отчасти ожидая, что за ним затаилась пара десятков крыбов, готовых наброситься на них, едва створка откроется. По крайней мере, так поступил бы он сам, если бы ему поставили задачу оборонять ковчег.

Естественно, подобное предполагало, что крыбами кто-то командовал. Как ранее отметил Эндер, те, скорее всего, одичали и представляли для пилота не меньшую опасность, чем для вторгшихся на его корабль детей. Пилот мог где-то запереться и вполне мог счесть Цинцинната и его команду своими освободителями.

«Я великий бог Кетцалькоатль, и я вернулся», — подумал Цинциннат.

— Что? — переспросила Калотта.

— Я почувствовал себя Кортесом, — ответил брат. — Извини, что шевелил губами.

— Я думала, ты что-то бормочешь себе под нос, — сказала сестра. — Мой шлем попытался расшифровать твои слова, но не сумел. «Я великий бог…» — и все.

— Кетцалькоатль, — подсказал Эндер. — Пернатый змей, вернувшийся к своему народу после долгого отсутствия.

— С усыпляющим газом и дробовиками с пластиковыми пулями, — усмехнулся Цинциннат. — Открой, пожалуйста, люк, Карлотта.

Створка ушла в сторону. Их никто не встретил.

Цинциннат скользнул в коридор, сориентировался и выпрямился в узком пространстве во весь рост. С точки зрения жукеров, он лежал на боку, стоя ногами на стене — впрочем, особого значения это не имело. Проверив, как держатся магнитные подошвы, мальчик пробормотал:

— Магниты пять.

Остальные повторили команду, настраивая магнитные подошвы так, чтобы они еще слабее прилегали к «полу». В углу дисплея в шлеме, где отображался вид сзади, Цинциннат увидел, как брат сориентировался в противоположном направлении, так что его потолок выглядел полом для Эндера. У Цинцинната возникло желание сделать Эндеру язвительное замечание, чтобы тот не дурачился, но потом он понял, что на самом деле получилось достаточно умно. Если что-то попытается свалиться на Цинцинната сверху, с позиции Эндера оно будет подниматься с пола, где его намного легче увидеть и пристрелить.

Когда Цинциннат явился сюда в прошлый раз, он почти сразу же встретил крыбов. Почему они не показываются сейчас? И что это означает?

В его ухе послышался негромкий голос Великана:

— Я предположил, что в здешней экосистеме такая же продолжительность суток, как и на родной планете жукеров. Если в прошлый раз ты был там в полдень по их времени, сейчас должна быть полночь.

— Если они ведут ночной образ жизни, то сейчас день и преимущество на нашей стороне, — тихо проговорил Эндер.

— А если они сумеречные создания, то сейчас рассвет, — добавил Цинциннат. — И нам крышка.

— Я пока никого не вижу, — сказала Карлотта.

— Мы все получаем одни и те же данные с приборов, — оборвал Цинциннат. — Так что все разговоры — только по делу. К вам это тоже относится, мистер Великан.

— Фе-фи-фо, — проговорил Великан.

— Фам, — пробормотали в ответ дети, вспомнив старую сказку из их младенчества.

Коридор, в котором они находились, шел вдоль периметра ковчега, а значит, должен был замыкаться сам на себя.

— Выходит, нам нужен туннель, ведущий в середину? — спросил Цинциннат у Карлотты.

— Здесь их нет, — ответила та. — Внутри этой части корабля цилиндр с экосистемой. Вы что, не слышите, как он вращается?

— Чувствую только легкую вибрацию, — сказал Эндер. — Так что трения наверняка нет.

— Воздушная подушка, — предположил Цинциннат.

— Жидкая смазка, — сказала Карлотта. — Или триллион шарикоподшипников.

— Неважно, — отозвался Цинциннат. — Значит, я ошибся насчет воздушной подушки.

Все снова замолчали.

— Пожалуй, надо идти дальше, — наконец сказала Карлотта. — Мостик может быть впереди или сзади, но в числе прочего он должен защищать королеву улья, значит сама она где-то возле каменной оболочки.

— Нет, — ответил Эндер. — В смысле — да, королева должна находиться в самом защищенном месте, но к мостику это отношения не имеет.

Цинциннат сразу же сообразил: любая королева, и этого корабля в том числе, была способна видеть глазами любого жукера-рабочего. И находиться она могла где угодно.

— Ну да, верно, — согласилась Карлотта. — Надо перестать мыслить по-человечески.

— Вопрос все равно остается, — сказал Цинциннат.

— Судя по тому, как шли провода, — мне кажется, что они протянуты спереди к корме. И продублированы для надежности. Думаю, в каждом из стояков полный их набор. Получается, что мостик где-то в центре, в передней части.

Цинциннат вспомнил, где находился шлюз и в какую сторону они шли по коридору вдоль периметра.

— Значит, наверху, если смотреть отсюда?

— Для тебя — да, — ответила Карлотта. — Для Эндера — внизу.

— Веди нас, Кар, — сказал Цинциннат.

— Терпеть не могу, когда меня называют «Кар», — пробормотала девочка.

— «Лотти» тебе не нравится еще больше, — прошептал Эндер.

— Я вас все равно слышу. На время нашей миссии у тебя односложное имя.

— «Кар» не звучит, — заметил Эндер. — Пусть будет «Лот».

— Лот? — переспросила Карлотта.

— А теперь прошу всех заткнуться, — сказал брат.

Они прошли под двумя ведущими вверх коридорами, но Карлотта ничего не говорила. Лишь когда они подошли к большому отверстию слева, она сказала:

— Это один из стояков.

— Там, внутри, разве не ракетные сопла? — спросил Цинциннат.

— Все провода идут между стояком и корпусом, — сказала Карлотта. — Давайте хотя бы взглянем.

Проход был отделен от шедшего по периметру коридора герметичным люком, чтобы случайная пробоина в корпусе не привела к утечке воздуха из туннелей вдоль корабля. Он открывался с помощью рычага, как и люк в шлюзе.

Внутри оказалось помещение в форме полумесяца, в котором, словно сломанные куклы, валялись четыре высохших тела жукеров-рабочих. По полу были разбросаны отвалившиеся конечности. Цинциннат невольно попятился.

— Вряд ли они умерли здесь, — почти сразу же сказал Эндер. — Вероятно, их зашвырнуло сюда при замедлении, когда ковчег приближался к планете. К тому времени они уже полностью высохли — ноги у них отвалились недавно, но сами они мертвы уже лет сто.

— Значит, они умерли, когда умерла королева улья, — предположил Цинциннат.

— Вероятно, — кивнул Эндер. — Так всегда бывает у жукеров.

— Крыбы их не съели, — заметила Карлотта.

— Возможно, они не умеют поворачивать рычаги, — сказал Цинциннат.

— Или им просто не хватает ума, — добавил Эндер. — Силы и ловкости у них достаточно.

Цинциннат взглянул в сторону уходившего вверх коридора. В отличие от туннеля по периметру, в нем имелись ребра и трубы, которые можно было использовать в качестве лестницы. Вполне разумно — когда корабль ускорялся или замедлялся, жукерам без них было не обойтись, поскольку приходилось карабкаться вверх.

Сейчас же, в невесомости, Цинциннат просто повернулся боком и скользнул в туннель. За ним последовала Карлотта, а за ней Эндер — снова вниз головой.

Они миновали еще несколько подобных помещений, но затем им встретился очередной запертый люк, по другую сторону от которого резко вверх уходил еще один туннель.

— Ответвление, — пробормотала Карлотта. — Так что вдоль всего корабля ничего не провалится.

— А какая вообще у него длина? — спросил Эндер.

Никто не удостоил его ответом. Все знали, что длина корабля жукеров составляет около тысячи двухсот метров от точки, где туннели входили в камень, до ракетных сопел в корме. Передняя четверть каждого стояка была отделена от корпуса, который в этой части сужался к каменному ядру. Именно там им предстояло вновь углубиться внутрь.

Похоже, стояк по всей длине был полностью недоступен для крыбов. Детям больше не встретилось ни трупов, ни врагов. Но когда они вышли в другой шедший по периметру коридор, все оказалось совсем по-другому.

Воздух был заполнен мусором, плававшим, словно пыльные хлопья в луче света. Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что это части тел. Тепловой датчик в шлеме Цинцинната показывал, что за поворотом коридора с обеих сторон могут быть живые существа, но пока что дети никого не видели.

Эндер шагнул вперед и начал собирать парящие куски, разглядывая их.

— Есть кусочки тел крыбов, но и других существ тоже. Крылья как у насекомых, и притом не маленькие. Множество фрагментов скелета и кожи, но я не знаю, кому они могут принадлежать.

— Мусоросборник? — предположила Карлотта.

— Или столовая для крыбов, — выдвинул версию Эндер. — Не слишком аккуратные едоки. Жукеры никогда не оставили бы после себя мусор, мешающий им нормально видеть.

В шлеме Цинцинната послышался предупреждающий сигнал.

— Либо они почуяли нас, либо уловили наше тепло, — сказал он. — У нас компания. С обеих сторон.

Эндер тотчас же занял позицию ногами к «потолку» и лицом в сторону коридора. Цинциннат повернулся в другую сторону.

— Сперва газ, Эн, но не стесняйся стрелять, если они не успокоятся. Лот, решай, куда мы отсюда двинемся.

— А в ту или другую сторону нельзя? — спросила Карлотта. — Больше никаких ходов я не вижу.

— В мою сторону, — решил Цинциннат. — Эн, оставайся рядом. Лот, можешь взять его на привязь и тащить за собой? Не хотелось бы неожиданностей.

Он не сомневался, что Карлотта его послушается, что она и сделала, прицепив трехметровый трос у себя на поясе к поясу Эндера.

Впрочем, времени на раздумья не оставалось — крыбы устремились к ним сквозь тучу мусора, отскакивая от стен к полу и потолку и разбрасывая вокруг куски костей, панцирей, крыльев и кожи. Казалось, из коридора приближаются сплетающиеся друг с другом торнадо.

Из коридора. Цинциннат сразу же понял, насколько полезной может оказаться доктрина Эндера Виггина насчет «вражеских ворот внизу». Упав на спину, он уперся ступнями в стены и выпустил порцию газа между ногами.

Газ, если вообще действовал на крыбов, распространялся очень быстро. Вылетев из сопла облачком аэрозольного тумана, он заполнил коридор по крайней мере метров на десять. Запах почти не чувствовался.

Естественно, усыпляющий газ нисколько не замедлил продвижения противника. Цинциннат тотчас же вскинул дробовик. Крыбы продолжали отскакивать от стен, но движение их было уже не столь управляемым. Вместо того чтобы всегда приземляться на лапы, они ударялись всеми частями тела, кувыркаясь в пространстве, а не летя челюстями вперед.

— Газ действует, — сказал Цинциннат.

— Угу, — отозвался Эндер.

— Тогда пошли, — бросила Карлотта.

Цинциннат на миг возмутился — кто тут вообще командует? — но сразу же понял, что она права и ему следовало отдать подобный приказ самому.

Он снова перевернулся в позицию, позволявшую идти по коридору. Одурманенные крыбы со стороны Эндера с силой ударялись о его спину, так же как и другие — спереди. Скафандры поглощали основную часть удара, но не полностью. Наверняка могли остаться синяки, а когда удар приходился в маску шлема Цинцинната, голову отбрасывало назад. Он быстро продвигался вперед, каждые десять метров выпуская короткую струю газа. Эндер не стрелял вообще — газ Цинцинната окутывал их с Карлоттой и распространялся дальше по коридору, защищая их со спины.

Цинциннат миновал большой герметичный люк справа, ведший в сторону центра ковчега. Он молча предположил, что Карлотта выберет именно его, поскольку за закрытой створкой, скорее всего, не было крыбов. И действительно, она повернула рычаг, открывая люк. Мусора внутри не оказалось, хотя часть его просочилась вместе с газом.

— В следующий раз подожди, пока я тебя прикрою, а потом уже открывай, — строго проговорил Цинциннат.

— Извини. В следующий раз так и сделаю, — ответила Карлотта.

Протолкнувшись мимо нее, Цинциннат окинул взглядом коридор. Пусто. Никакого тепла или движения.

Эндер вошел следом за Карлоттой, и она закрыла створку. Мусора внутрь попало относительно не много, и Цинциннат быстро зашагал по коридору. Остальные последовали за ним.

— Мы пока никого не убили, — заметил Эндер. — Если только они не погибают от ударов о стены.

— И никто не проник за нами в люк? — спросил Цинциннат.

— Все чисто, — ответил Эндер.

— До центра корабля придется основательно прогуляться, — сказала Карлотта.

Вскоре коридор вывел их в огромный, похожий на бутерброд отсек. Цинциннат попытался мысленно представить его с точки зрения жукеров. Между полом и потолком было не больше метра, но обе поверхности волнообразно колебались и обе были испещрены глубокими выемками.

— Спальное помещение? — предположила Карлотта.

Похоже, она была права. В каждой выемке вполне могла поместиться спящая рабочая особь жукера. От перегрузок их защищала мягкая органическая поверхность. Цинциннат опустил руку в одну из лунок и надавил. Поверхность треснула. Когда-то она была податливой, но давно высохла. Вероятно, жукеры сами увлажняли свои ячейки для сна, но теперь они рассыпались хлопьями.

Идти было непросто. Магнитные подошвы не помогали, а пол и потолок при попытке упереться в них трескались. Вскоре однако Цинциннат приноровился плыть в воздухе, лишь иногда слегка касаясь идущей волнами поверхности руками. Обернувшись, он увидел, что остальные поспевают за ним. Неважно, подражали ему или сообразили сами — они продвигались вперед, а это главное.

В некоторых ячейках лежали трупы жукеров, но большинство были пусты.

— Куда мы направляемся, Лот? — спросил Цинциннат. — Похоже, это никогда не кончится.

— Вероятно, эта обитель тянется до самой сердцевины. Она наверняка вмещает сотни жукеров, и…

— Около трех тысяч, — сказал Эндер. — Если везде все так же. Ну, может, еще какое-то количество в центре.

Цинцинната нисколько не удивило, что, несмотря на всю опасность момента, Эндер обрабатывает информацию о том, как жили жукеры, а не сосредоточен на главной задаче. С другой стороны, разве не такова была задача Эндера? В небоевой обстановке он изучал жизнь обитавших в ковчеге организмов, так же как Карлотта — оборудование и расположение помещений корабля. Цинциннат оставался настороже, но никакая непосредственная опасность им не грозила.

Шлем помогал Цинциннату не сбиться с ведущего к центру пути, когда он на мгновение терял ориентацию из-за колебаний пола и потолка. Они двигались достаточно быстро, и когда впереди появилась металлическая стена, тормозить было уже поздно. Он успел лишь перевернуться ногами вперед, приняв удар на согнутые колени. Силы магнитов не хватало, чтобы удержать, и его отбросило назад, хотя и намного медленнее.

— Магниты двести, — сказал Цинциннат.

Тем временем они столкнулись с Эндером, едва разминувшись с Карлоттой, и успели превратить окружавшие их спальные места жукеров в кашу, пока магниты влекли их к металлу в середине. Когда магнитные подошвы наконец коснулись стены, оба с ног до головы были покрыты хлопьями высохших спальных ячеек.

— Магниты пять, — сказал Цинциннат, чтобы можно было двигаться дальше.

В сердцевине имелись расположенные на равных расстояниях отверстия без дверей. Карлотта дала знак, что все в порядке, и Цинциннат нырнул в первое.

Они оказались в длинном коридоре, ведшем в сторону оси корабля. На этот раз вдоль туннеля — по тем его сторонам, которые жукеры считали полом и потолком, — тянулись рельсы. Вполне разумно — вагонетка не смогла бы удержаться на рельсах, идущих только по полу. Здесь что-то возили, причем регулярно — Цинциннат заметил, что металл блестит от постоянного использования.

— Похоже, поезда ходят до сих пор, — заметила Карлотта.

В то же мгновение, словно по сигналу, сзади послышался голос Эндера:

— Всем вжаться в углы, поезд идет!

Цинциннат бросился на «пол», по которому шел, и вытянулся на нем. Секунду спустя появилась вагонетка, колеса которой катились по обеим парам рельсов. Внешне она напоминала клетку из мелкой проволочной сетки, туго набитую какой-то органикой. Растения? Нет — какие-то существа, которые извивались и бились о сетку, безуспешно пытаясь выбраться.

Это были не крыбы, даже не что-то на них похожее — мягкотелые создания вроде слизней, но потолще и с неким подобием волос или щетинок. Гусеницы? Вряд ли тут бы подошли аналогии с земной фауной. В любом случае это дело Эндера.

Цинциннат последовал за вагонеткой, но не пытался ее догнать. Она явно действовала автоматически, и вопрос заключался только в том, ездит она по кругу или вернется назад за очередной порцией груза.

Вагонетка не возвращалась. Вскоре Цинциннат обнаружил, что рельсы изгибаются, уходя в сторону центра. Идя дальше, он наткнулся на заднюю часть вагонетки, остановившейся точно над отверстием, из которого исходил тошнотворный запах.

Сквозь сетку Цинциннат увидел, что кто-то чистит клетку. Это оказался крыб — но он ничего не ел, лишь выскребал последних застрявших в ней слизней. Затем отверстие закрылось и в туннеле вновь потемнело, не считая фонаря в шлеме Цинцинната. Вместо того чтобы вернуться, вагонетка двинулась дальше в том же направлении. Значит, она все-таки ездила по кругу, доставляя свой груз.

Цинциннат собрал всех вокруг того места, где до этого было отверстие. Никакого рычага, позволявшего открыть люк, видно не было.

— Что дальше, Лот? — спросил он. — С той стороны был по крайней мере один крыб, но он не ел этих слизней, просто затаскивал их внутрь.

— Не для этого ли предназначена их хватательная клешня? — предположил Эндер.

— Вряд ли сейчас это важно, но… да, — согласился Цинциннат, — возможно, крыбы специально созданы для этой работы.

— А пока, — сказала Карлотта, — думаю, можно имитировать сигнал, который сообщает системе о прибытии вагонетки и открывает люк. Устройство чисто механическое — смотрите сами. Колесо проходит над педалью, от которой срабатывает переключатель. — Она посмотрела на Цинцинната. — Готов, чтобы я открыла?

— Приготовь газ, — сказал тот Эндеру, и оба направили распылители в сторону люка. — Предупреждаю: там воняет. Давай, Лот.

Люк открылся. Смрад ударил им в лицо, а когда они вошли во влажное жаркое помещение, стал еще хуже.

Неподалеку собралось полдюжины крыбов, но они были заняты тем, что гнали слизней по плавно уходящему вверх металлическому пандусу. Один из них заметил Цинцинната и повернулся к нему, но не бросился в атаку — просто направился к люку и повернул закрывавший его рычаг. Но к тому времени Цинциннат, Карлотта и Эндер уже были внутри помещения.

Нет, не помещения — пещеры. В отличие от спальни жукеров-рабочих, потолок здесь был намного выше — метров пять или около того. К нему поднимались или с него свисали, подобно сталактитам и сталагмитам, горы той же органической материи, но на этот раз губчатой и податливой. И выемки в ней были намного уже.

Крыбы толкали слизней вверх по пандусу к центру пещеры, где стояло возвышение, на которое с нескольких сторон падал мягкий свет. Похоже, оно являлось центром зала.

По мере того как дети продвигались по пандусу, запах становился все хуже, но они постепенно начинали к нему привыкать. Слегка помогали и фильтры, очищавшие воздух в шлемах.

Слизни прилипали к пандусу, а крыбы цеплялись за его края. Магнитные подошвы позволяли стоять во весь рост.

— Похоже на тронный зал, — сказала Карлотта.

— Лунки для яиц, — добавил Эндер. — Покои королевы улья.

Но никаких яиц не было. Чем ближе они подходили к возвышению в центре, тем больше им попадалось камер, заполненных коричневой слизью с зеленоватыми прожилками. Гниль и разложение.

В конце пандуса слизней заталкивали на возвышение. Но поскольку оно и без того уже было забито этими существами, в основном мертвыми, новые сваливались, плюхаясь в слизь внизу. Они плавали подобно угрям, но деться им было некуда, кроме как в заполненные жижей лунки.

— Они кормят королеву, — сказал Эндер. — Вот только ее здесь нет.

Цинциннат уже пробирался к середине возвышения. Там, где сходились лучи, низкая стена огораживала от слизней трехметровый круг точно в центре. А за этой стеной, свернувшись в клубок среди все той же органической материи, лежал серый высохший труп крылатого существа размером, по крайней мере, с Великана.

— Все-таки она здесь, — проговорил Цинциннат. — Но она больше не голодна.

 

8

На мостике

Карлотта ненавидела королеву улья, даже мертвую. Способность королев мысленно общаться со своими дочерьми означала, что ни в каких системах связи они не нуждались. Королева могла пилотировать корабль, находясь где угодно. Самка-пилот тоже могла находиться где угодно, не нуждаясь в каких-либо приборах, поскольку все, что узнавала королева от кого-то из своих дочерей, становилось известно и всем остальным.

Соответственно, Карлотта не могла найти мостик, отслеживая проводку или источники радиосигналов. Он мог находиться вовсе не там, откуда можно было что-то увидеть.

Девочка стояла над телом королевы, пока Эндер делал голографические снимки.

— Не трогай ее, — предупредил Эндер. — Рассыплется в пыль.

— Как я понимаю, допрашивать ее бесполезно, — с сарказмом произнесла Карлотта.

— Давай — попробуй спроси ее о чем-нибудь, — предложил Сержант.

Карлотте было уже не до шуток.

— Кто-то же пилотировал корабль, и это не она. Но отследить систему связи я не могу, поскольку таковой просто нет.

Эндера их заботы словно не волновали.

— Я сделал все снимки, какие смог, и отправил их на «Геродот». Так что теперь возьму образец.

— Как насчет «рассыплется в пыль»? — напомнил Сержант.

— Я осторожно, — сказал Эндер.

— Наверное, он думал, что нам придется от нее отбиваться, — усмехнулся Сержант.

— Меня не волнуют ваши разборки, мальчики, — сказала Карлотта. — Мы нашли сердце корабля — вот только там ничего нет, кроме гниющих тел, которые когда-то были королевской пищей.

— Здешняя система настолько устойчива, что продолжает работать даже без королевы! — Эндер не скрывал восхищения, даже гордости, словно сам эту систему разработал. — Никаких роботов, никаких компьютеров, просто специально выращенные для определенной задачи животные.

— Вроде нас, — вставил Сержант.

— Это Великана вырастили, — возразил Эндер. — А мы родились.

— Всего лишь продолжение эксперимента, — заявил Сержант. — Вот только наш разработчик оказался куда хуже тех, что были у королевы.

Карлотта заметила, насколько аккуратно работает Эндер: он лишь приподнимал высохшие части тела королевы улья, но умудрялся ничего не повредить и даже не вдавить внутрь, отделяя крошечные кусочки и помещая их в самозаклеивающиеся пакетики для образцов. Только потом до нее дошли слова Сержанта, и она поняла, что они дошли и до Эндера: тот убрал руку от трупа, и лицо его приобрело задумчивое выражение.

— Жукеры были отличными спецами по генетике, — сказала Карлотта.

— Но тут нет никакой лаборатории, — отозвался Эндер. — Или их лаборатория — яичники самой королевы. Она могла по собственному желанию решить, когда отложить яйцо, из которого появится новая королева. Или яйцо, из которого получится крыб, а не рабочая особь.

— Это точно не инстинкт, — заметил Сержант. — У нее имелся план действий, по крайней мере когда она создавала крыбов.

— А пока она этим занималась, — спросила Карлотта, — кто пилотировал корабль?

— Она сама, — ответил Эндер.

— А кто ухаживал за экосистемой, кто обслуживал технику, кто посылал доклады другим королевам на других планетах?

— Она сама, — сказал Сержант. — Королевы ульев поумнее нас.

— Многозадачность, конечно, хорошая штука, но неужели она могла одновременно видеть и слышать все, что видели и слышали ее рабочие? Или она сосредоточивалась только на том, что требовалось реально? Должен же быть какой-то предел тому, насколько она могла распределять свое внимание?

— А почему должен быть какой-то предел? — спросил Эндер.

— Представь на минуту, будто я такая же умная, как ты, и подумай вместе со мной, — сказала Карлотта. — У жукеров-рабочих тоже есть мозги. Сам видишь — она мертва, но система работает и без нее.

— Это не жукеры, это крыбы, — возразил Эндер. — По сути, овчарки.

— Но ведь она могла бы поручить эту работу и жукерам-рабочим? Какой смысл создавать для этого самовоспроизводящихся существ?

Сержант и Эндер наконец поняли, к чему она клонит.

— Королева не может до бесконечности рассеивать свое внимание, — сказал Сержант. — Ей нужно, чтобы часть задач выполнялась автоматически, без ее участия. Чтобы ей не приходилось ни о чем думать и ничего решать.

— Данная задача была тупой и однообразной, — кивнула Карлотта. — Но когда обслуживаешь технику корабля, нужно понимать, что ты делаешь. Приходилось ли королеве одновременно управлять всеми рабочими, какую бы работу они ни выполняли? Или они становились самостоятельными, как только узнавали, что им делать?

— То есть отдельная рабочая особь — не просто продолжение разума королевы, — проговорил Сержант. — Не как руки и ноги, а скорее как идеально послушные… дети.

— Кто-то пилотировал корабль, — продолжала Карлотта, — хотя королевы уже давно не было. Что, если кто-то из жукеров-рабочих пережил ее смерть? Если она не управляла каждой мыслью в их головах, если они могли понять свою задачу и выполнять ее даже без участия королевы, то они могли продолжать и после ее гибели.

— Нет, — возразил Сержант. — На первый взгляд разумно, но мы знаем, что, когда умирали королевы, умирали и все до единого рабочие. Когда Виггин уничтожил королев, на некоторых планетах жукеров находились штурмовые команды, и солдаты докладывали, что все жукеры сразу же перестали сражаться. Перестали бегать, перестали вообще хоть что-либо делать. Просто легли и умерли.

— Но все-таки они легли, — заметила Карлотта.

— Упали замертво, — поправился Сержант.

— Я читал те доклады, — сказал Эндер. — Они именно легли. Некоторые подавали признаки жизни еще целых полчаса. Так что Карлотта права: по крайней мере часть жизненных функций рабочих сохранялась еще какое-то время после смерти королевы.

— Что, если эта королева, зная, что умрет, поручила кому-то из рабочих пилотировать корабль? — предположила девочка.

Братья синхронно кивнули.

— Мы не знаем, какой механизм заставляет жукеров умирать, когда умирает королева, — сказал Эндер. — Возможно, это исключение.

— Давайте найдем мостик и посмотрим, — предложил Сержант.

— В том-то и проблема, — вздохнула Карлотта. — Я не знаю, где его искать. Не пытаться же открыть каждый люк?

— Если рабочие способны мыслить самостоятельно, — сказал Сержант, — и королеве не требовалось постоянно передавать информацию от жукеров-наблюдателей к жукерам-пилотам, то какая-то система связи, возможно, все-таки есть.

— Или ее дочь, исполнявшая роль пилота, должна была в любой момент находиться там, где могла увидеть хотя бы показания приборов. Ей требовалось знать, когда она окажется в точности на нужном расстоянии от планеты. А если королева не передавала ей эту информацию постоянно, значит где-то должны быть приборы, местонахождение которых я могу отследить.

— Почему бы просто не найти механизмы управления всеми двигателями? — спросил Эндер. — К ним пилот точно должен иметь доступ.

— Потому что это самая угрожающая часть корабля, — объяснила Карлотта, — и отслеживать их местоположение куда рискованней, чем искать приборы. Может, пилот только и ждет, когда мы окажемся рядом с двигателями, чтобы нас сжечь.

Представления о существе женского пола плохо ассоциировались с жестокостью. Но все жукеры, которых когда-либо видело или знало человечество, были самками, и они были крайне опасны. Как там говорил Киплинг? Самка любого вида куда опаснее самца. И о жукерах это можно было сказать со всей определенностью.

— Все, что может убить нас, может повредить и корабль, — заметил Эндер.

— У них повсюду системы с многократной надежностью. Некоторый вред они переживут. В отличие от нас.

— Тогда давайте открывать каждый люк, а если наткнемся на систему сбора данных, сможем отследить проводку, — предложил Сержант.

— Корабль большой, — сказал Эндер. — На нем полно люков.

— Но бо́льшая его часть — цилиндр экосистемы, — заметил Сержант.

— Его диаметр больше километра, — не сдавался Эндер. — Здешние крыбы вполне мирные, но в других местах наверняка хватает одичавших. Наши запасы газа не бесконечны, и его действие со временем проходит. Так что может получиться как в видеоигре — когда все монстры вдруг оживают и набрасываются на тебя. И игре конец.

Карлотта взглянула на окружавшее ее море гниющей слизи.

— Дом, милый дом, — проговорила она. — Пытаюсь представить, как все это видела королева, когда была жива. Маленькие лунки — словно утробы для ее яиц. Слизняков сгоняли сюда, чтобы кормить ее и ее малышей.

Эндер показал вверх:

— Не забывай про потолок.

Карлотта подняла взгляд. С самых высоких точек потолка свисало множество жилистых стеблей, некоторые из которых заканчивались шарами размером с дыню.

— Что это? — спросила Карлотта.

— Коконы. Наверняка они все мертвы, но мне хотелось бы забрать один в лабораторию для исследования. Все, что на полу, загрязнено гнилостными бактериями. Но личинки в коконах могут содержать в себе чистый генетический материал.

— Для нас это сейчас не высший приоритет, — сказал Сержант.

— Но и не низший, — возразил Эндер. — Находится же у нас время остановиться и поболтать? Так что давайте возьмем пару образцов, прежде чем покинем эту обитель слизи.

— Может, хочешь забрать еще и слизня? И бактерии? — спросил Сержант.

— Эти образцы я уже собрал по пути сюда.

— Ты должен был охранять нас с тыла, а не играть в натуралиста.

— Сзади на нас никто не нападал, — парировал Эндер. — Королевы ульев — не единственные, кто способен делать сразу несколько дел.

— Мальчики, — заметила Карлотта, — вы что, всю жизнь будете друг друга поддевать?

— Давайте внесем ясность, — сказал Эндер. — Если кто тут кого и поддевает, то это вовсе не я. Я беспрекословно выполнял каждый приказ, я ничего не критиковал. Это Сержант полон решимости на чем-нибудь меня подловить. Но не я. Как сказала Карлотта, королевы ульев — спецы по генетике, и они изменили собственный геном, создав крыбов. Так что собранные мной образцы могут помочь нам узнать многое из того, что еще неизвестно человечеству. Возможно, даже спасти нам жизнь.

— Возможно, — усмехнулся Сержант.

— Опять ты за свое, — бросил Эндер. — Так что никакие не «мальчики», Карлотта, а только Сержант.

— Нам нужно найти пилота, — сказал Сержант, — и ждать мы не станем.

— Всего пятнадцать минут, — попросил Эндер. — Ты собьешь один кокон, а мы с Карлоттой его поймаем.

— Чем? Усыпляющим газом? Выстрелом из дробовика? — Сержант торжествующе посмотрел на него.

— Лазерным резаком, который ты прячешь в своей сумке, — ответил Эндер.

Карлотта даже этого не заметила, зато брат оказался куда наблюдательнее.

— Так, значит, ты вооружен лучше, чем мы, Сержант? — спросила она.

— Я подумал, вдруг нам придется столкнуться с живой королевой, — отозвался тот.

— Но только у тебя было оружие, способное ее убить? — уточнил брат.

— Ну вот, опять. А сам что говорил?

— Хватит, — сказала Карлотта. — Великан слышит все наши разговоры. Мы впустую тратим время на споры о том, есть ли у нас время для пустых трат. У нас его нет. Но забрать кокон — не пустая трата времени, так что давайте это сделаем, а потом пойдем искать мостик.

Мальчишки яростно посмотрели на нее, но спорить не стали — напоминания, что Великан их слышит, вполне хватило.

— Вы оба настолько глупые, что аж больно смотреть, — продолжала Карлотта. — Иллюзия оказалась столь хороша, что полностью вас одурачила.

— Какая иллюзия? — спросил Сержант.

— Иллюзия гравитации.

Она торжествующе взглянула на них, и оба поняли — кокон вовсе не упадет, когда его срежут.

— Но другие же коконы упали, — запинаясь, пробормотал Эндер.

— Во время замедления, — объяснила Карлотта. — Корабль развернулся, и двигатели замедлили его скорость. Тогда коконы и свалились.

— Но ведь вся эта жидкость как-то остается на полу, — заметил Сержант.

— Она остается в лунках для яиц. Это не жидкость, это слизь. Бо́льшая часть полета проходит в невесомости. Если яйцам и личинкам для развития нужна жидкость, она может быть только желеобразной, иначе королева бы в ней утонула.

Эндер, естественно, уже делал выводы.

— Королеве улья нужна такая же среда обитания, как и на ее родине, — сказал он. — На планете жидкостью вполне может быть вода, а личинки заползают на потолок, чтобы свить коконы. Так что они постарались, чтобы здесь все функционировало точно так же даже в отсутствие гравитации.

— Ты, конечно, гений, — заметил Сержант, — но не подумал об этом, пока Карлотта…

Сержант не договорил — Карлотта встала между ним и Эндером, яростно уставившись Сержанту в лицо.

— Магниты ноль, — сказал Сержант.

Мгновение спустя он уже плавно подплыл к ближайшему кокону. Ловко перерезав стебель с помощью лазерного пистолета, он поплыл назад, держа кокон за оставшуюся половинку стебля.

Эндер положил добычу в пластиковый мешок и убрал в сумку для образцов.

— Спасибо, — сказал он.

— Теперь тебе придется с ним нянчиться, чтобы не повредить, — сказал Сержант. — А это означает, что в бою от тебя будет мало толку.

— Сержант, — заметила Карлотта, — он многое узнал, проанализировав разорванного крыба, который ты привез на «Щенке», и точно так же многое сможет узнать из ДНК в раздавленном коконе. Так что Эндер собирается не нянчиться с ним, а просто делать свое дело.

— Он собирался с ним нянчиться, — возразил Сержант, — пока ты этого не сказала.

Эндер с силой ударил по своей сумке для образцов.

— Эх, — вздохнул он, — Эндрю Дельфики к выполнению боевой задачи готов, сэр.

Сержант не сумел сдержать улыбки:

— Вольно. Ладно, Карлотта, куда ты хочешь идти?

— Чего я боюсь, — сказала сестренка, — так это того, что выйду не через ту дверь и впущу сюда стаю диких крыбов. Они накинутся на новых слизней и сделают фарш из крыбов-рабочих, если те попытаются вмешаться.

— Если их усыпить, они увязнут в бактериальном бульоне, — заметил Эндер. — Не утонут, так растворятся.

— Постараемся причинять как можно меньше вреда, — сказал Сержант, — но возвращаться тем же путем, которым мы пришли, нет никакого смысла — рельсы просто идут по кругу, пока не достигнут исходной точки.

Карлотта согласилась, но куда идти, все равно не знала.

— Вопрос в том, находится ли мостик в сердцевине, на равном удалении от всех двигателей и датчиков, так что все провода и линии связи одной длины? Или на краю, где могут быть иллюминаторы?

— Если там есть иллюминаторы, — сказал Сержант, — тогда они должны быть как можно дальше впереди, чтобы камень обеспечивал им максимальную защиту.

— Но какой смысл в иллюминаторах, которые смотрят только в одну сторону? — спросила Карлотта. — У этого корабля круговая симметрия, у него нет брюха или спины, как у наших.

— Значит, на мостике иллюминаторы со всех сторон? — спросил Эндер.

— Даже в самом узком месте, под самым камнем, диаметр составляет почти девятьсот метров, — ответил Сержант. — Многовато для центра управления.

— То есть про иллюминаторы можно забыть?

— Нет, — сказала Карлотта. — Пять колонн полностью дублируют друг друга. Избыточная надежность. Думаю, центров управления тоже пять, все они подсоединены ко всем устройствам корабля и во всех есть иллюминаторы на случай отказа внешних датчиков.

Сержант кивнул:

— И все отделены друг от друга, чтобы повреждение в одном не привело к разгерметизации другого.

— Пилоты могут просто прятаться в одном из центров управления от одичавших крыбов, — заметила Карлотта.

— Значит, пойдем до упора вперед, — подытожил Сержант, — а потом попытаемся поискать центры управления по периметру, точно посередине между стояками.

— Лучший вариант, — согласилась Карлотта.

— Если жукеры-рабочие тоже питались этими слизнями, — предположил Сержант, — не ведет ли какая-нибудь линия доставки и туда?

— Вряд ли, — отозвался Эндер. — Королева улья всегда рядом с яйцами, и пища сама идет к ней. Но рабочие ловят себе еду в перерывах между сменами.

— Значит, дальше просто коридоры, никаких рельсов, — сказала Карлотта.

— Интересно, насколько далеко мы уже зашли?

Хороший вопрос. Они проделали немалый путь по туннелю для вагонеток.

— Карта, — сказала Карлотта.

В полуметре от нее возникла трехмерная модель корабля. На самом деле там, конечно, ничего не было — лишь иллюзия на экране ее шлема. Шлем определял, в какую сторону она смотрит, а когда она слегка чмокала губами, картинка увеличивалась. Щелчок языком уменьшал картинку.

— На самом деле мы ближе к передней части камня, чем к задней, — сказала она. — Королева улья окружена камнем сверху и с боков. Так что если где-то и есть иллюминаторы, они должны быть в стороне кормы.

— Значит, мы проскочили мостик, пока шли сюда, — разочарованно проговорил Сержант.

— Зато многое узнали, — возразила Карлотта. — О том, что королева мертва, для чего нужны крыбы и так далее.

— К тому же мы были в туннеле, — заметил Эндер. — Мы можем идти только туда, куда ведут коридоры.

Сержант не ответил, направившись к одному из пяти люков по периметру.

— Почему ты выбрал именно этот? — спросила Карлотта.

— Наугад, — ответил мальчик.

За люком они вновь обнаружили облако мусора и несколько жаждущих их крови крыбов. Сержант прыснул газом, и Карлотта закрыла люк. За следующим оказалось то же самое, но на этот раз Сержант повел всех внутрь. Закрыв за собой люк, они с помощью газа проложили себе путь по ведущему в сторону кормы коридору — вниз, с точки зрения жукеров, или направо, с точки зрения их самих, шедших по стене низкого широкого туннеля.

В коридоре повсюду плавали останки одичавших крыбов.

— Чем они питаются? — спросила Карлотта.

— Здесь нет ничего, кроме частей тела самих крыбов, — ответил Эндер. — Они едят друг друга.

— Кто-то же должен снабжать систему питательными веществами, — презрительно заметил Сержант.

— Кто-то грабит кладовую, — сказал Эндер. — С трона королевы ведут пять пандусов к пяти люкам, к которым прибывают вагонетки. Но только через тот, в который мы вошли, поступают живые слизни. Хотя это вовсе не означает, что система не поставляет слизней ко всем пяти вагонеткам. Одичавшие крыбы могут пожирать четыре пятых всей еды в самом начале ее пути.

— Может, слизни поступают из экосистемы? — спросила Карлотта. — Именно оттуда их и забирают. Но слизни не оставляют плавающих в туннелях кусков скелета.

— Рано или поздно все выяснится, — сказал Сержант, — но пока что давайте думать о деле.

Сейчас они находились на уровне, который, судя по карте Карлотты, располагался ближе к корме от пересечения камня с корпусом.

— Если иллюминаторы вообще есть, они могут начинаться как раз здесь.

— Максимальная защита, — кивнул Сержант. — Давайте взглянем.

Заполнив коридор газом, они двинулись по кругу. Однако все встречавшиеся им люки вели внутрь, в сторону сердцевины.

— Может, мы ошибаемся и центр управления находится в сердцевине? — задумчиво протянула Карлотта.

— Почему бы не посмотреть? — понял ее Сержант.

Они заняли обычную позицию у люка, и девочка открыла его.

Казалось, на нее накинулись все крыбы, какие только были на корабле.

Карлотту отбросило к противоположной стене. Сержант и Эндер начали отчаянно распылять газ, но крыбам потребовалось несколько секунд, чтобы впасть в ступор, и за это время двое успели вонзить клешни под шлем Карлотты. Если бы они знали человеческую анатомию, могли бы перерезать ей сонную артерию, но вместо этого вцепились в мягкие ткани под челюстью. Боль была невыносимой.

Карлотта попыталась уползти, но что-то держало ее за ногу и не отпускало.

Сержант. Ее держал Сержант. Все крыбы, хлынувшие из-за люка, безвольно плавали в воздухе, по инерции ударяясь о стены. Эндер продолжал заливать помещение газом. Оттуда больше никто не появлялся.

— Кровищи-то сколько, — пробормотал Сержант. — Кто бы мог подумать, что в девчонке так много крови?!

Он перефразировал «Макбета» — то ли пытаясь ее отвлечь, то ли справиться с собственным страхом. Карлотта потянулась к шлему, чтобы его снять, но это уже сделал Сержант, а она и не заметила — боль была такая, будто ей с размаху врезали молотком в челюсть. Минуту спустя брат уже наложил повязку с коагулянтом и ввел обезболивающее.

— Говорить можешь? — спросил он.

Карлотта попробовала пошевелить языком. От анестезии тот слегка онемел, но все же двигался.

— Все нормально, — ответила она.

— Ну, раз можно разобрать, что ты бормочешь, значит ничего серьезного.

— Вот ведь сволочи эти крыбы, — сказала, точнее, попробовала сказать Карлотта.

— Забавно вышло, — отозвался Сержант.

Значит, он ее хоть как-то понимал.

— Операция отменяется? — спросила девочка.

— С ума сошла? — удивился Сержант. — Поглядим, как ты будешь себя чувствовать через минуту, когда подействуют лекарства. Где твой придурок-брат?

«Прямо передо мной», — хотела ответить сестренка, но решила воздержаться от оскорблений, особенно после того, как он перевязывал ее раны.

Тут как раз вернулся Эндер:

— Как она?

— Всего лишь повреждение мягких тканей под челюстью. Горло цело, через пару часов все заживет.

— Если бы еще знать, как долго будет действовать газ… — проговорил Эндер.

— Что ты там делал? — спросил Сержант.

Только теперь Карлотта поняла, что Эндер, судя по всему, заходил в помещение, откуда появились крыбы.

— Они устроили там ясли. И защищали своих детенышей.

— Без королев? — спросил Сержант.

— Как тюлени — матери и собравшиеся вокруг них малыши. Помещение просто огромное.

— Для чего оно предназначалось? — спросила Карлотта; слова ее прозвучали не слишком разборчиво, но, видимо, ее гениальным братьям этого хватило.

— Думаю, это центр управления, — ответил Эндер. — Сюда идут все провода. Повсюду каналы с кабелями и множество служебных люков.

— Крыбов они хоть как-то интересуют? — спросил Сержант.

— Все люки были закрыты, — ответил Эндер. — Те, которые открывал, я тоже потом закрыл. Крыбам не хватает на это ума.

— Может, их специально выводили так, чтобы они не умели открывать двери, — предположил Сержант.

— Но они точно знали, что нужно собраться у люка, который открыли мы, — заметил Эндер.

— Может, услышали, как мы идем, — сказала Карлотта.

— Вероятно, — согласился Сержант. — Мы пытались напасть на мамаш с детенышами, и с нами следовало разделаться.

— Одно точно — пилота там нет, — сказал Эндер.

— Значит, это не мостик?

Эндер даже не удостоил брата ответом.

«Не могли же крыбы случайно вывести корабль на стационарную орбиту, просто тупо натыкаясь на кнопки? — подумала Карлотта. — Что, если никакого пилота вообще нет, а вместо него — автоматическая орбитальная программа?»

Нет — у королев ульев не было компьютеров. Вся их техника была биологической и механической, но не электронной. Когда королевам требовалось, чтобы что-то работало автоматически, они создавали для этого специальных существ.

В голове у нее прояснилось, шок прошел. Миновало пятнадцать минут, и она чувствовала, что рана под челюстью заживает. Карлотта потянулась к шлему. Сержант попытался ее удержать, но лишь на мгновение.

— Уверена? — спросил он.

— Угу.

Надев шлем, девочка смогла видеть информацию о том, как идет заживление.

— Хорошая работа, Сержант, — послышался голов Великана. — Эндер, отличная разведка. Карлотта, у тебя железные нервы.

— Надеюсь, — отозвалась она.

— Пошли отсюда, пока они не очнулись, — сказал Сержант. — Если все провода идут через сердцевину, они должны где-то начинаться и где-то заканчиваться. Думаю, мы все-таки на том же уровне, что и мостик — или мостики.

Но мостик оказался на следующем уровне возле кормы. Добирались они туда час и заодно узнали, что усыпляющий газ действует дольше, поскольку никто из крыбов за это время в себя не пришел. Возможно, газ вообще был смертельно ядовит.

Увидев люк, Карлотта сразу же поняла, что это вход на мостик. Он находился в полу у них под ногами, необычно широкий и высокий. В люке также имелось окно, и с другой стороны исходил яркий, похожий на солнечный свет. Они находились на стороне корабля, обращенной к солнцу.

— Это не то, — сказала она. — Солнце светит прямо в иллюминатор, и никто его не закрыл. Но дальше наверняка будет еще одно похожее помещение.

Им приходилось прокладывать себе путь вокруг корабля, распыляя в коридорах газ, хотя мусора в них плавало намного меньше. Внезапно Карлотта что-то сообразила, и все остановились.

— Газ должен подействовать и на пилотов — они наверняка биологические родственники жукеров, даже если сами и не жукеры. Прежде чем открыть люк, придется подождать, пока усыпитель рассеется.

— Вентиляция работает медленно, — заметил Эндер.

— Возможно, все же стоит дать им небольшую дозу снотворного, — сказал Сержант. — Не в полную силу, но что-то же просочится из коридора.

— Вряд ли им это понравится, — возразила Карлотта.

— Если они будут спать, им будет все равно, — парировал Сержант.

— Дай нам шанс взглянуть на них, пока они нас не видят, — добавил Эндер.

— И пока они не увели корабль с орбиты, вынудив Великана нас искать, — закончил его брат.

Карлотта согласилась, хотя ей это было и не слишком по душе. Они открыли очередной люк на мостик, пятый по счету, где солнце светило не столь ярко. Это действительно оказался мостик с несколькими рассчитанными на жукеров насестами и пультами управления и множеством циферблатов и дисплеев без подписей, среди которых мерцали крошечные огоньки. Перед иллюминаторами тоже стояли насесты, где могли расположиться наблюдатели.

Но в помещении не было ни души, даже ни единого трупа.

— В любом случае мы получили доказательство, — сказал Сержант, — и теперь знаем, что рубки управления расположены симметрично вокруг корпуса, а не спрятаны в сердцевине.

— И еще знаем, что жукеры хотели видеть происходящее, а не просто получать данные от королевы, — добавил Эндер.

— Или именно так она получала свои данные, — предположила Карлотта.

— Возможно, — кивнул Сержант. — Наблюдатели во всех рубках, но пилоты — только в одной.

— Тогда пойдем их поищем, — сказала она.

Сержант, похоже, не обратил внимания на нарушение субординации с ее стороны, и все снова вышли в коридор. Газ больше не требовался — хватало и того, что распространился по коридору вокруг корабля. В меньших концентрациях он действовал не столь быстро — им попадались крыбы, еще шевелившие конечностями и челюстями. Но Сержант и Эндер не стали опрыскивать их еще раз — эти твари ни на кого не пытались напасть, лишь остаться в живых, но безуспешно.

На третьем мостике было темно — ночная сторона. Но когда Карлотта посветила фонарем шлема в люк, на металле возле нижнего и верхнего порогов что-то блеснуло. В последние годы его открывали несколько раз.

Они заняли позицию. Карлотта, наученная горьким уроком, отошла в сторону и повернула рычаг. Створка отодвинулась.

Никто не появился. Изнутри не доносилось ни звука.

Сержант проник в помещение и поплыл вниз, к стене с иллюминаторами, светя вокруг лучом фонаря.

— Никого не видно, — тихо проговорил он, — но откуда-то исходит тепло.

Карлотта последовала за ним. Эндер поколебался на пороге.

— Может, постоять на страже? — спросил он.

— Входи и закрой за собой дверь, — ответил Сержант. — Возможно, мы нашли наших пилотов.

Сестра добралась до стены с иллюминаторами, а затем последовала за Сержантом, который направился к отсеку управления.

К пульту недвижно прильнули несколько маленьких существ, окрашенных в радужные цвета. Они были меньше Карлотты, примерно вполовину ее роста, но крупнее крыбов. У них имелись крылья — именно от них исходило радужное сияние. Клешни отсутствовали. Две передние конечности с каждой стороны выглядели сросшимися, разделяясь лишь на конце, но, судя по их виду, они вполне могли управляться с рычагами и кнопками. Впрочем, не менее хваткими были и челюсти, такие же, как у жукеров. Глаза, располагавшиеся в странных местах — на макушке, не на стебельках, но и не внутри черепа — пристально следили за тремя пришельцами.

— Кто это? — тихо спросила Карлотта. — Королевы вывели специальную породу пилотов?

— Вряд ли, — столь же тихо ответил Эндер. — Смотри, какие они худые и слабые на вид. У них крючья на задних ногах и глаза на макушке. Их явно не создавали специально как пилотов.

— Тогда кто они? — спросил Сержант.

— Их вообще никто специально не создавал. Кроме эволюции.

— Откуда ты знаешь?

— Судя по строению их тела, они должны за что-то цепляться. Крючья на задних ногах у них вовсе не для ходьбы. А крылья, похоже, действующие. Они летают — потому и худые.

— Зато у них большие головы, — заметила Карлотта.

— Умные? — спросил Сержант.

— Достаточно умные, чтобы вывести корабль на орбиту, — ответил Эндер.

— И чтобы понять, о чем мы говорим? — добавил Сержант.

— Возможно, если бы у них были уши, — сказал Эндер. — Но у жукеров нет органов слуха, они лишь ощущают вибрацию. Они знают, что мы издаем звуки, но не понимают зачем.

— Жукеры? — спросил Сержант. — Это жукеры?

— Наверняка.

— Почему они не умерли вместе с королевой? — спросила Карлотта.

— Интересный вопрос, — заметил Эндер. — Может, они реагируют на ее смерть не так, как рабочие. Может, когда королева умирает, они остаются живы, чтобы прицепиться к новой.

— Прицепиться? — спросила Карлотта. — Они что, паразиты?

— Полезные паразиты. Думаю, это жукеры-самцы. Они проводят всю жизнь в неразрывной связи с королевой улья, так что она в любой момент может воспользоваться их генами.

— Но ведь она была такая большая, — заметила Карлотта.

— Половой диморфизм, — объяснил Сержант.

— Погодите, — сказал Эндер. — Похоже, мы подошли чересчур близко. Один из них собирается взлететь.

Карлотта тоже заметила, как расправляются крылья и выдвигаются из головы глаза.

— С ними хоть как-то можно общаться? — спросила она.

— Надеюсь, удастся дать им понять, что мы для них не представляем опасности. Не показывайте на них руками. Опустите оружие.

— Нет, — возразил Сержант.

— Ты прав, — согласился Эндер. — Тогда хотя бы отойдите назад, ладно? Пойду к ним сам, один и без оружия.

Карлотта тотчас же послушалась, а мгновение спустя к тому же выводу пришел и Сержант. Эндер отпустил дробовик, и тот медленно поплыл в сторону брата. Сняв шлем, он подтолкнул его к Карлотте, а затем перевернулся на спину.

Поймав летящий к ней шлем, Карлотта сообразила, что таким образом глаза Эндера оказались расположены на голове так же, как и у жукеров. Держа руки вдоль боков, Эндер направился к пульту, где ждали жукеры. Карлотта поняла, что он изображает с помощью рук сложенные крылья, имитируя их позу. «Поза покорности? — предположила девочка. — Они покорились нам, а теперь Эндер покоряется им?»

Когда Эндер подплыл ближе к жукерам, те зашевелились. Продолжая цепляться за разные приборы и кнопки, явно для них не предназначенные, три из пяти потянулись к голове ребенка.

Карлотта услышала судорожный вздох Сержанта.

— Пусть, — прозвучал в шлемах негромкий голос Великана. — Придется рискнуть.

Карлотта не могла скрыть восхищения хладнокровием Эндера. Жукеры-самцы мягко остановили его, коснувшись головы, и их клешни и челюсти оказались совсем рядом с его лицом. Легкая боль под подбородком напомнила ей, насколько иногда опасно близко подпускать всяких инопланетных созданий.

Три державших Эндера жукера приблизили к его голове ротовые отверстия. Оставшиеся два, похоже, стояли на страже.

Острые концы их челюстей прижались к плоти Эндера. Тот издал негромкий стон, похожий на всхлип.

Сержант метнулся вперед.

— Нет, — сказал Великан.

Поймав брата, Карлотта помогла ему вновь закрепиться магнитными подошвами на полу. Эндер опять вздохнул, потом еще раз. А затем послышался его лихорадочный шепот:

— Не трогайте их. Они мне все показывают.

— Что показывают? — спросила сестра, изо всех сил стараясь, чтобы в ее голосе не чувствовался страх: кто знает, как реагируют жукеры на звуки, которые им удается услышать?

— Все, — отозвался Эндер. — Про то, как они жили после смерти королевы.

 

9

Трутни и рабочие

Эндер ни разу еще настолько не терял контроль над собственным рассудком. Даже в кошмарных снах, когда все идет совсем не так, как тебе хочется, ты все же понимаешь, откуда возникают видения, и осознаешь, что видишь. Но образы, которые начали возникать у него в мозгу, как только до него дотронулись жукеры-самцы, были хаотичными и странными. Бо́льшую часть времени он даже не понимал, что это, собственно, такое.

«Помедленнее!» — мысленно кричал мальчик, но чужаки никак не реагировали. Он видел живую королеву, летающих вокруг нее маленьких самцов. Они садились на нее, и некоторых она отгоняла, но другим помогала удержаться на месте, собственноручно поднося слизней к их ртам.

Эндеру казалось, будто слизни оказываются во рту у него самого. Он чувствовал их запах, видел, как они извиваются, и рот его наполнялся слюной. Он был страшно голоден.

Как только он начинал что-то понимать, картинка менялась. Осознавали ли они, что ему все понятно, и продолжали показывать дальше? Но почему тогда не слышали просьб не спешить?

«Потому что ты облекаешь их в слова, идиот», — сообразил Эндер.

Он попытался представить медленно движущуюся фигуру, но все забивали передаваемые жукерами картинки. Отчаявшись, мальчик попробовал изобразить, как на него накатывает лень, как тяжелеют веки, как нарастает усталость.

Он ощутил сильный всплеск эмоций, который наверняка бы его разбудил, если бы он действительно спал. Нет, не злость — скорее, прилив бодрости. Они целенаправленно посылали ему те чувства, которые хотелось им.

Эндер попробовал иначе. Представив очередную полученную от них картинку — на сей раз это были скачущие по коридору крыбы, — он попытался ее заморозить, удержав в памяти неподвижный кадр.

Картинку тотчас же послали еще раз. Он снова ее заморозил и начал внимательно изучать.

И они наконец поняли. Следующая картинка уже не двигалась, изображая застывшее мгновение.

«У них есть свой язык, — подумал Эндер. — Они могут возбужденно тараторить, но могут также говорить спокойно и методично. Картинки вовсе не случайны — я не получаю полный слепок их памяти. Они посылают мне не просто образы, но также желания и реакции. Они чувствуют и мои мысли, реагируя на них».

Кто знает, возможно, подобный способ общения обладал собственной грамматикой и он говорил с ними с неким подобием чужого акцента? Впрочем, пока они общались с ним достаточно медленно, особого значения это не имело.

В его мозгу возник образ королевы улья, высокой и величественной; его влекло к ней то же чувство безграничной преданности, которое испытывали и они, но вместе с тем — голод. Им необходимо было всегда находиться рядом с ней.

Королеву целиком покрывали трутни. Если бы Эндер не видел ее без самцов, он бы решил, что их спины и есть ее брюхо — настолько плотным слоем они ее окутывали.

Потом он почувствовал себя одним из трутней. Снова возникла картина, как королева его кормит, но, поднеся к его рту слизня, она тут же его отпустила, и тот свалился куда-то в сторону.

Казалось, мир вокруг покачнулся, но на самом деле покачнулась королева. Затем она легла, наполовину свернувшись в своем личном кругу, но даже при этом не раздавила ни одного самца. Она защищала их, любила до самого конца.

Эндер вдруг почувствовал, как из его разума исчезает нечто жизненно важное. Он понял, что тепло и свет, которые он ощущал, — разум самой королевы. Но теперь ее не стало.

Самцы один за другим отделялись. Будучи одним из них, Эндер понял, что пришла пора искать новую королеву. Она их не съела — значит, они высоко ценились и им дозволялось помочь новой королеве оплодотворить улей.

Они взмыли в воздух и полетели. Вокруг бурлила масса из слизней и крыбов, поднимавшихся по всем пандусам.

Эндер заметил кое-что еще — безвольные тела жукеров-рабочих. В отличие от королевы, они не лежали на полу, а парили, поднимаясь и опускаясь в потоках воздуха.

Изображения возникали в его мозгу в виде неподвижных картинок, одно за другим. Только что он был трутнем при королеве, а теперь стал летающим.

Королевы больше не было. Остались только рабочие, и они умирали. Все до одного.

Трутни кружили в воздухе, обследуя зал. Эндер понял, что все они обмениваются друг с другом мысленными образами. Какофонию картинок практически невозможно было понять, но самцам явно хватало ума в ней разобраться.

Эндеру стало ясно, что хаос, который он ощущал раньше, возник из-за того, что каждый трутень одновременно транслировал в его мозг собственную версию своего послания и своих воспоминаний, а сам он не мог мысленным усилием выделить что-то одно. А потом они попросту поручили одному говорить за всех — именно тогда Эндеру показалось, что темп их телепатического повествования замедлился. Образы теперь передавал только один самец, но поскольку сейчас он описывал отчаянные поиски новой королевы и обмен мыслями между трутнями, то же самое воспринимал и Эндер.

Эндер снова попытался заморозить картинку, однако трутень уже перешел к следующей. На мальчика нахлынуло ощущение пустоты и утраты, и дело было не только в смерти королевы. До этого трутни показывали ему все отсеки корабля, многие из которых были Эндеру знакомы. Но внезапно все исчезло, и он на мгновение ослеп.

Он понял, что они хотят сказать ему на своем языке образов. Трутни точно так же были связаны со всеми жукерами-рабочими, как и королева. И точно так же она делилась всем с ними.

Им был знаком корабль целиком, они могли в любой момент наблюдать за любой его частью. После смерти королевы они продолжали бы поддерживать связь с жукерами-рабочими, но те умерли вместе с королевой. Все, что оставалось трутням, — то, что видели они сами, но поскольку все они находились в одном и том же помещении, это было одно и то же: мертвая королева, крыбы, загоняющие слизней на пандусы, мертвые жукеры-рабочие.

Они направились к люку. Им никогда прежде не приходилось открывать створки самим, но у всех имелся мысленный образ делающей это рабочей особи. Они точно знали, где находится рычаг и куда его поворачивать. Вот только это оказалось нелегко — конечность трутня дважды соскользнула, и Эндер, словно в кошмарном сне, почувствовал, будто соскальзывает его собственная рука.

Створка наконец открылась, и они вылетели наружу. Один из них задержался, чтобы закрыть люк. Эндер на мгновение оказался в его теле, а миг спустя — уже в другом.

Цель у всех была одна — мостик. Мальчик знал, что означало это место для трутней — жизненно важный центр всей колонии. Чем бы ни занималась королева, кто-то из трутней всегда смотрел глазами сидевшей на мостике рабочей особи, наблюдая за ее решениями и действиями и участвуя в управлении кораблем и поддержании его жизнеспособности.

Внезапно Эндер все понял и содрогнулся. Так же как каждый трутень обладал собственным разумом, независимым от разума королевы, несмотря на всю существовавшую между ними связь, обладала собственным разумом и волей и управлявшая кораблем самка-жукер. Она действительно пилотировала корабль. Королева улья отдала приказ — образ того, что ей требовалось, — но рабочая особь выполняла свою задачу сама. Она понимала, что должна делать. Трутни ею не управляли, они просто сидели у нее в мозгу и наблюдали, время от времени давая указания, но все делала именно она.

Жукеры-рабочие были не просто продолжением королевы. Сила ее разума подчиняла их, не оставляя иного выбора. А когда королева не уделяла непосредственного внимания самке-пилоту, за ней наблюдал один или несколько трутней.

Почему? Потому что этого хотела от них королева.

А почему она этого от них хотела? Чего она опасалась в противном случае?

Не имея возможности сформулировать вопрос, Эндеру оставалось лишь строить предположения. Если рабочие обладали собственным разумом, возможно, некоторые из них могли сопротивляться. Возможно, существовали свободные рабочие.

Мысль о свободных рабочих тут же навела его на другую — что рабочие, полностью слушавшиеся королеву, были рабами. Они были ее дочерьми, но она отказывала им в праве иметь собственный интеллект.

Однако корабль пилотировала рабочая особь. Она не знала астрофизики и математики, но понимала планы и приказы королевы и исполняла их, пользуясь собственным разумом, умениями, навыками и опытом.

«Мы так и не сумели их понять, — подумал Эндер. — Мы считали королеву улья разумом всей колонии. Но все оказалось иначе».

Они обладали собственной волей, как и люди, но королева своей властью заставляла их повиноваться. А когда она за ними не следила, этим занимались трутни.

Трутни тоже имели собственный разум, более развитый, чем разум рабочих. Их способность устанавливать мысленную связь была даже сильнее, чем у королевы.

Такую информацию мальчик получил от трутней, которые знали это и гордились этим. Потому что, наблюдая за его мыслями, они воспринимали их и отвечали на них.

Эндер уже больше не пытался мысленно выкрикивать обращенные к ним слова. Он все понимал на основе лишь обрывков фраз, сопровождавшихся образами и чувствами, проносившимися у него в мозгу. «Не так ли, собственно, мы все думаем? — размышлял он. — Человеческий разум намного старше языка, и он подобен разуму королевы улья. Язык — всего лишь надстройка, настолько громкая, что обычно заглушает мысли. Когда я о чем-то думаю, я облекаю свои мысли в слова. Со мной говорит именно язык. Но язык пришел извне. Мне кажется, будто я могу им управлять, но на самом деле он управляет мной. Как и мысли королевы улья в мозгу трутней, язык становится частью фонового шума, воздуха, которым я дышу, силы тяжести; он просто есть — пока не исчезнет. Язык действует в человеческом мозгу точно так же, как действует королева в мозгу других жукеров. Он формирует наши мысли, хотя мы даже этого не осознаем. Когда королева мысленно сообщает рабочей особи о своем желании, особь считает это желание своим собственным».

Точно так же тысячи звуков и слов языка формировали мысли Эндера, хотя сам он этого не осознавал. Лишь когда слова смолкли, а потом вернулись, к нему пришло понимание.

Способ, которым королева улья управляла своими дочерьми-рабочими, не отличался изысканностью. Она полностью подавляла их разум. И даже когда в нем оставались только трутни, они точно так же подавляли рабочую особь. В каком-то смысле их мысленное присутствие в мозгу рабочих было даже сильнее, поскольку все внимание было посвящено непосредственной задаче.

Когда рабочие умерли, трутни оказались предоставленными самим себе. Они лишились своей королевы. В отличие от рабочих, они воспринимали ее не как подавляющую силу, но скорее как подобное ангелу создание света. Она любила их, и они никогда не смогли бы об этом забыть. Но потеряв королеву, они лишились и рабочих, утратив способность видеть весь корабль.

Потому трутни и отправились на мостик. Для них это стало самой важной задачей. Добравшись туда — то есть сюда, понял Эндер, — они стащили тела рабочих с насестов и заняли их место, отправив трупы в свободное плавание. Они помнили все задачи, которые выполняли рабочие, пока их разумом управляли трутни, и стали выполнять их сами — проверять показания приборов, смотреть в иллюминаторы.

Это была их работа, и трутней не интересовало, есть ли в ней какой-то смысл в отсутствие королевы, способной вновь населить корабль рабочими. Они делали то, что требовалось делать, пока это было в их силах.

Сперва самцы даже пытались заниматься ремонтом, но от этой работы пришлось быстро отказаться — начали дичать крыбы-уборщики, задача которых заключалась в том, чтобы поедать мусор и мертвые тела в коридорах. Когда погибла королева и все рабочие, они устроили гигантское пиршество на телах мертвых жукеров по всему кораблю — такова была их работа. Трутни даже впустили их на мостик, чтобы очистить его.

Не испытывая недостатка в пище, уборщики активно размножались. Потом мертвые жукеры кончились, а крыбы остались. Их задача была записана у них в генах — сгонять слизней и поедать отбросы. Они также были обучены испражняться только в экосистеме — или, с их точки зрения, на природе. Сожрав последнее, крыбы обнаружили, что их популяция чересчур разрослась. Еды не хватало, и они начали голодать.

Королева улья никогда бы такого не допустила — власть ее разума над крыбами была столь сильна, что она была в состоянии убить лишних, просто о них подумав.

Но трутни, хотя и могли с легкостью заглянуть в разум крыба, не обладали разрушительной мощью королевы. И крыбы были слишком глупы, чтобы самцы могли ими управлять. Они даже не могли воспринять и запомнить приказ.

И крыбы одичали. Вернее, одичали лишь некоторые, однако через несколько поколений в коридорах корабля продолжали размножаться только дикие особи.

Вовремя сообразив, что происходит, трутни наглухо закрыли зал королевы и собственный мостик. Закрыли они и люки, ведшие «наружу», или в экосистему.

Крыбы окончательно обезумели. Отрезанные не только от новых трупов, но и лишенные доступа к слизням, они начали пожирать друг друга и собственных детенышей.

Охваченные бешенством прорвались в четыре из пяти туннелей с рельсами для вагонеток. Крыбы внутри экосистемы, собиравшие слизней и грузившие их в вагонетки, теперь, по сути, кормили диких крыбов. Последняя вагонетка продолжала доставлять уже ненужных слизней в логово королевы. Крыбы не трогали ее лишь потому, что им хватало еды из остальных четырех, — просто не пришло в голову поискать еще.

Все это Эндер понял из образов и ощущений, поступавших в его мозг. Приходилось прилагать немало усилий, чтобы осознать их смысл, но он ни разу не терял нить повествования, которое вели трутни посредством одного из них.

Они знали, кто он. Вернее, знали, кто такие люди. Они хорошо помнили горе королевы улья, когда она ощутила потерю остальных королев, после того как человеческий флот опустошил родную планету жукеров столетия назад. Эндер не понял, жили ли они в то время или им просто передались воспоминания королевы о трагедии. Возможно, не знали этого и сами трутни.

Главное — самцам что-то срочно требовалось от людей, пришедших на их корабль.

Наконец Эндер понял, чего они хотели.

«Дайте нам королеву улья».

«Какую?» — попытался он сформулировать вопрос, представив себе облик королевы, но у него ничего не получилось, — по сути, он у них спрашивал то же, что и они у него: «Где она?»

Мальчик попробовал по-другому, мысленно представив брата и сестру и показав, что они тоже ищут королеву улья, обыскивая весь «Геродот», но ничего не находят. Он надеялся, что трутни его поймут: «Королевы у нас нет».

В ответ в его мозгу возникла отчетливая картинка: молодой человек, стоящий под открытым небом с коконом в руках, таким же, как тот, что лежал у Эндера в сумке для образцов.

— Им нужен кокон, — сказал мальчик. — Достаньте кокон, который мы забрали, и отдайте им.

Трутни отпустили его, и к нему вернулся его собственный разум. Нет — на самом деле его разум никуда не девался, Эндер просто потерял над ним контроль, пока самцы не оставили его в покое. Он чувствовал себя маленьким и опустошенным. Раньше он никогда по-настоящему не считал себя ребенком, поскольку вся его жизнь проходила в обществе детей такого же возраста и Великана, который никак не мог служить примером для сравнения. Теперь же Эндер ощущал себя страшно одиноким, запертым внутри собственного разума, где компанию ему составлял лишь язык.

Открыв глаза, он повернулся к Карлотте, которая расстегнула сумку и достала из нее кокон.

Трутни тотчас же накинулись на находку, схватили ее и полетели в центр помещения, прижимаясь всем телом. После долгой паузы они отпустили кокон и отлетели в угол, где сбились в рой, сталкиваясь друг с другом с такой силой, что у человека наверняка остался бы синяк.

«Они горюют, — понял Эндер. — Так они выражают свою печаль».

Кокон продолжал парить в воздухе. Эндер поймал его и вернул на место.

Едва он закрыл сумку, к нему подлетел трутень — так быстро, что мальчик подумал, будто тот собирается напасть. Он успел заметить, что бдительный Сержант целится в самца из распылителя, но ему даже не пришлось ничего говорить — Карлотта подняла руку, останавливая брата.

Трутень сел на Эндера и коснулся его челюстями. Разум вновь заполнили образы, но куда более упорядоченные. В послании чувствовалось отчаяние и жажда, но не злость — как и у других трутней, которые, как чувствовал Эндер, тоже внесли в сообщение свой вклад. Кокон, который предложил им Эндер, был пуст и мертв, как и другие коконы из зала королевы — все они погибли вместе с ней.

Но они знали, что есть живая королева, которой никогда не было на этом корабле. И теперь она была им нужна. Королева находилась в руках какого-то человека — они смогли даже показать Эндеру его лицо, но он понятия не имел, кто это.

Они продемонстрировали ему экосистему, все растения, мелких животных: насекомых, траву, цветы, корни, маленькие лазающие и ползающие существа — все внутри цилиндра.

Показали, как жукеры-рабочие загружают флору и фауну в огромные, похожие на насекомых посадочные модули и отправляют на планету, где рабочие заселяли ее поверхность новой жизнью, предварительно превратив местную в протоплазменную слизь, похожую на зловещую жидкость в логове королевы.

Тем же самым они занимались на Земле во время зачистки Китая — превращая местные формы жизни в богатый питательными веществами бульон, а затем выращивая в нем полезные для жукеров растения и животных.

Но как только стало ясно, что Эндер все понял, трутень многозначительно заставил жукеров-рабочих исчезнуть и появилось другое изображение — открывающегося посадочного модуля. На этот раз вместо рабочего из него вышел трутень. Но он не летел, а полз, придавленный гравитацией. Он умирал.

Им нужна была королева улья. Они не могли жить на планете, не прильнув к королеве.

Самцы снова показали Эндеру молодого человека с коконом, но на этот раз кокон открывался под ярким солнцем на полной жизни планете, а когда он открылся полностью, из него вышла королева улья.

Эндер мысленно стер эту картинку, словно говоря: «У меня нет для вас королевы в коконе». Вместо этого он попытался показать изображения самого себя, Сержанта и Карлотты, которые разгружали посадочный модуль и высаживали растения. Но трутень отверг его послание, заменив его на картинку сотен жукеров-рабочих на поверхности планеты, возделывавших поля, таскавших грузы, возводивших сооружения, а потом стер.

Отчего-то они не хотели примириться с мыслью, что люди могут заселить планету своей флорой и фауной.

Нет, Эндер не понял сути, пытаясь думать как человек. Они старались показать ему, что все это бессмысленно, если у них не будет королевы, чтобы населить планету.

Мальчик уже несколько освоился с языком образов и повторил им картинку с рабочими, умирающими вместе с королевой. «Почему? — задал он настойчивый вопрос. — Почему жукеры-рабочие умерли?»

Ему ответили, показав мертвую королеву улья.

«Почему смерть королевы улья вызывает смерть рабочих?»

Похоже, его опять не поняли, вновь показав мертвую королеву.

Эндер попытался прибегнуть к сравнению. Он вспомнил труп королевы, затем умирающих жукеров, а потом противопоставил им роящихся трутней. Умирающие рабочие, живые трутни, умирающие рабочие… и все это время — столь же настойчивый вопрос.

После того как он повторил попытку несколько раз, трутень-связной отпустил его и отлетел в дальний угол, где его ждали остальные.

— Что ты им сказал? — спросил Сержант. — Напугал до смерти?

— Они знают, что этот кокон мертв, — ответил Эндер, — и им нужен живой.

— Абракадабра, — проговорила Карлотта. — Они что, думают, мы волшебники?

— Они думают, что где-то есть живая королева в коконе. У какого-то человека. Я видел его — они знают его в лицо, оно каждый раз одно и то же. Увидев наш корабль и поняв, что мы люди, они решили, что кокон у нас. Что именно он лежит у меня в сумке.

— Жаль, что мы их разочаровали, — сказал Сержант. — С чего они взяли, что какой-то из коконов уцелел?

Двое в шлемах вдруг замолчали, прислушиваясь.

— Великан смеется, — сказала Карлотта.

— Надень шлем, — посоветовал Сержант. — Тебе стоит послушать.

— Если я надену шлем, они подумают, что я закончил с ними говорить. А я еще не закончил.

Брат вздохнул, но сестра подошла ближе к Эндеру и села рядом, так что он мог слышать слабый голос Великана.

— Это Говорящий от Имени Мертвых, — сказал тот. — Именно у него этот кокон, и внутри кокона живая королева. Вот почему он мог задавать ей вопросы и писать свою книгу.

Значит, «Королева улья» все-таки была основана на реальности. И здешние жукеры об этом знали, поскольку все королевы постоянно общались друг с другом.

Но не трутни. Эндер понял, что после смерти королевы самцы общались только между собой. Их мысленные способности были намного сильнее, чем у рабочих, но они не могли сравниться со способностью королевы передавать мысли на кажущиеся бесконечными расстояния. Трутням требовалось находиться поблизости.

Связной вернулся и вновь коснулся головы Эндера.

На этот раз послание было другим. Мальчик увидел всю жизнь трутней за прошедшее столетие. Изначально их было двадцать, но осталось только пять.

Эндеру показали смерть каждого из них, и каждая выглядела практически одинаково. Они открывали люк, и пока бо́льшая часть трутней отражала атаку крыбов, некоторые пролетали мимо них и летели к экосистеме, попадая в нее через известный только им одним люк. Дикие крыбы не могли через него проникнуть.

Внутри экосистемы самцы собирали всех слизней, каких только удавалось, а затем с грузом медленно летели назад.

Приближаясь к мостику, они отрывали одного или двух слизней и бросали их рядом со стаей крыбов, наседавших на люк. Крыбы немедленно начинали драться за добычу. Люк снова открывался, и трутни влетали с оставшимися слизнями внутрь.

Однако иногда их замечал крыб и прыгал вверх, щелкая клешнями. В течение столетий трутни погибали один за другим. И чем меньше их оставалось, тем тяжелее и опаснее становилось отражать нападения.

Экспедиции в экосистему закончились. Вместо этого самцы чуть приоткрывали люк и тут же его закрывали. Затем они дрались с прорвавшимися внутрь крыбами, убивали их, чистили и ели.

Но мясо крыбов было тошнотворным на вкус, и, что еще хуже, трутни продолжали терять в сражениях собратьев. Затем пришел день, когда они перестали отваживаться на охоту, и два самца погибли от голода. Оставшиеся съели их тела — ничего странного, с точки зрения жукеров, поскольку королева сама поедала трутней, в которых больше не нуждалась, а затем откладывала яйцо, из которого рождался новый самец, занимавший место съеденного. Короче говоря, трутни считались деликатесом.

Именно так сумели выжить пятеро оставшихся.

Эндер достал из своей сумки двух слизней, которых взял в качестве образцов. Те были еще вполне живы. Мальчик отчетливо помнил образы пожирающих слизней трутней и решил, что это настоящее лакомство, хотя люди, конечно, не смогли бы переварить и половины белков, содержавшихся в их извивающихся телах.

Трутень, который с ним разговаривал, ждал до последнего, предоставив остальным возможность насытиться первыми. Самцы были невелики размером, и Эндер понял, что даже часть слизня дли них — сытная еда.

Большую часть обоих слизней они оставили связному, который поел последним, но лучше всех.

Пока трутни утоляли голод, Эндер вкратце рассказал обо всем, что узнал.

— Думаю, эта еда спасла им жизнь, — сказал он.

— Что-то эти слизни мне не по вкусу, — заметил Сержант.

— Пожалуй, с корицей было бы лучше, — сказала Карлотта.

Эндер не обращал внимания на их шутки. У жукеров не существовало чувства юмора, а он сейчас чувствовал себя почти жукером.

— Им нет никакого смысла заселять планету без королевы. А у нас ее нет.

— По крайней мере, мы можем дать им еду, — сказал Сержант. — И укротить диких крыбов. Собственно, мы можем даже их убить, если трутни не против. Корабль принадлежит им, значит и крыбы принадлежат им, а если они хотят от них избавиться, мы можем их усыпить, а потом всех сжечь. И корабль снова станет безопасным для трутней.

— Я им предложу, — кивнул Эндер. — Но от этого их жизнь не станет менее бессмысленной.

— Как и наша, — заметил Сержант.

 

10

Великан переезжает

Все время, пока дети были на ковчеге, Боб изо всех сил старался молчать. Ему столько раз приходилось командовать в бою, что роль молчаливого наблюдателя его почти убивала. Проблема заключалась в том, что, о чем бы он ни подумал, Цинциннат или кто-то другой из детей почти всегда именно так и поступали.

Шлемы передавали данные на один из компьютеров «Геродота», создавая трехмерную модель их передвижений на голодисплее главного компьютера Боба. Картинка оставалась неполной — камеры шлемов охватывали далеко не все, — но на этой основе начинала возникать карта ковчега. Хоть какая-то польза.

Когда крыбы в своих яслях набросились на детей и Боб увидел, как два существа вонзают клешни под шлем Карлотты, он едва не умер. Сердце несколько раз тяжело подпрыгнуло в груди и зловеще замерло. Сработало несколько сигналов тревоги. Боб даже почувствовал пронизывающую боль в левом плече и руке — предвестник конца.

Но автоматика ввела лекарства в его вены, и пульс пришел в норму.

«Какая нелепость — крыбы могли убить меня самого лишь потому, что мне хотелось постоянно наблюдать за детьми», — подумал он.

Отец боялся за детей и одновременно ими гордился. Не зная никого, кроме друг друга и Великана в течение пяти из шести лет своей жизни, они понятия не имели, насколько маленькими на самом деле кажутся. Слова, которые они произносили, до сих пор приводили его в изумление, аналитические способности и сообразительность казались просто невероятными. «Если я выглядел таким же на улицах Роттердама, — подумал Боб, — неудивительно, что сестра Карлотта меня спасла. Я не принадлежал к тому миру».

Точно так же эти дети смотрелись бы совершенно неуместно в первом классе американской школы или в Финляндии — пережидая, пока им не исполнится семь. Карлотта могла бы получить любой диплом инженера, Эндер — защитить докторскую, поскольку бо́льшая часть его работы годилась на диссертацию, если бы Боб сумел заставить его как следует ее написать. Цинциннат был способен поступить в любую военную академию мира и стать лучшим курсантом, если бы не его возраст и рост, а также тот факт, что никто из взрослых бы за ним не пошел.

И тем не менее взрослые пошли за детьми во время последней Третьей войны с жукерами. И одним из этих детей был он, Боб. Он посылал людей на смерть и, в отличие от Эндера, знал об этом.

Но одно дело — посылать взрослых солдат, каждый из которых был добровольцем, в бой, где высока вероятность погибнуть. Посылать же шестилетних, пусть даже самых умных, единственную надежду новой расы, — подобное невозможно было даже представить.

И все же Боб их послал, поскольку знал, что они должны испытать себя. Когда он умрет, им придется взять на себя всю ответственность за мощный корабль, а если все получится так, как он задумывал, — также за ковчег жукеров и новую планету. Теперь он знал, что они к этому готовы.

Его, однако, бросало в холод при мысли о том, что сообщал Эндер о своем разговоре с трутнями. Как же быстро он научился понимать тех, кто не имеет языка! И какую отвагу проявил, позволив им проникнуть в свой разум! Но то, что они ему рассказали, выглядело просто невероятным. Жукеры-рабочие обладают собственным разумом? И королевы ульев его подавляют?

Подобное даже не упоминалось в книге Эндера Виггина «Королева улья». Либо Эндер, сын Боба, чего-то не понял, либо его другу Эндеру Виггину лгала королева в коконе, которую он возил с собой от планеты к планете.

«Бедняга Эндер! — подумал Боб. — Как они тебя нашли? Как отдали в твои руки сокровище своей расы? И почему ты взял на себя такую ответственность?»

«Королева улья» изменила мнение большинства людей, так что теперь Эндера Виггина называли Эндером Ксеноцидом, а его победа стала известна как чудовищное военное преступление. И все это Эндеру Виггину пришлось вынести, чтобы поменять представление о народе, который, как он считал, он полностью уничтожил.

Однако когда жукеры встретили Виггина и когда он писал «Королеву улья», королева, с которой он разговаривал, должна была знать про этот ковчег. Королева на колонистском корабле тогда еще не умерла. Однако Виггина заставили поверить, что единственный выживший представитель вида жукеров находится в его руках. Сколько еще было таких же древних кораблей? Сколько их послали жукеры за те годы, пока Межзвездный флот добирался до всех их известных колоний? Кто знает — возможно, у чужаков уже имелась сотня планет и они просто пережидали.

Одно можно было сказать точно: Бобу требовалось самому поговорить с этими трутнями. Ему нужно было знать все, что знали они, ибо, похоже, они знали все, что знала королева улья.

А может, и нет. Возможно, она лишь использовала их для слежения за кораблем и управления рабочими. Она могла многое от них утаить. Зачем ей рассказывать им все? Таким образом она общалась с другими живыми королевами, но зачем ей поступать так же с низшими существами — орудиями, рабами?

И все же он должен был выяснить, что знают трутни, — хотя бы для самого себя. Не то чтобы он не верил сообщениям Эндера — мальчик попросту слишком многого не понимал, для того чтобы вести содержательную мысленную беседу.

Проблема заключалась в том, что вряд ли трутни сами явились бы к Бобу. Покинуть корабль? Именно ответственность за него поддерживала их жизнь в течение столетия, прошедшего после смерти королевы. Даже сейчас они жили надеждой, что сумеют спасти ковчег, найдя другую королеву. Оставить корабль они никак не могли. Что мог предложить им Боб?

Если он намерен узнать правду о королевах ульев, ему придется самому отправиться к ним.

На корабле дети выполняли просьбу трутней, уничтожая одичавших крыбов. В экосистеме и покоях королевы вполне хватало домашних крыбов, и после истребления диких жизнь самцов могла стать более терпимой. Они получали возможность вдоволь есть слизней, и их благодарность людям — вернее, антонинам (или бобитам) — наверняка не знала границ.

Если, конечно, жукеры вообще могли испытывать благодарность. Неужели трутни тоже вводили их в заблуждение?

Детям потребовалось несколько часов, чтобы очистить корабль под руководством самцов, показывавших им каждый закоулок, где могли таиться дикие крыбы. В итоге Боб узнал кое-что еще — ментальные способности трутней позволяли им ощущать присутствие крошечных мозгов крыбов. На что были бы способны рабочие, если бы королева улья оставила их в покое? Возможно, они вполне могли сравниться с трутнями.

«Переговаривались» ли они непосредственно друг с другом? Или королева сразу же почувствовала бы подобную беседу и прекратила ее?

Почему они погибли, когда умерла королева? Почему трутни остались живы? Если уж на то пошло, они были от нее более зависимы, и тем не менее, когда она легла и умерла, они улетели.

Слишком много вопросов.

— Задание выполнено, — сообщил Цинциннат. — Прошу разрешения вернуться на «Геродот».

«Отлично, — хотелось сказать Бобу. — Дай обниму тебя, мой мальчик!» Но если он действительно хотел сделать то, что собирался сделать до того, как умрет, ему требовалось больше информации.

— Вы очень устали? — спросил он. — День был долгим.

Цинциннат оглянулся на остальных:

— Устали, но… это ты к чему?

— Нужно сделать еще две вещи, — сказал Боб. — Эндер должен взять образец у трутней, которого хватило бы, чтобы выделить их геном и сравнить его с геномом из мертвого кокона. Таким образом мы сможем сравнить самца и самку, трутня и рабочую особь.

— Ты хочешь выяснить, почему трутни не умерли? — спросил Эндер.

— Возможно, это какая-то болезнь, поражающая только самок. Но в таком случае почему рабочие умерли только после смерти королевы, причем все сразу?

— Может, они уже умирали. Трутни мне об этом не говорили.

— Но трутни ведь не умерли, — сказал Боб.

— Попробую с ними договориться, чтобы они дали мне сделать биопсию какой-нибудь части тела, содержащей их геном. Может, у них сохранились какие-нибудь останки.

— Соплеменников, которых они ели?

— Разные виды — разные правила, — вырвалось у Карлотты.

— А ты, Карлотта… — начал отец.

— Тебе следовало помолчать, — бросил ей Цинциннат.

— Я уже все спланировал, — сказал Боб. — Карлотта, пока Эндер будет брать образцы, ты должна придумать, как мне попасть в их экосистему.

Дети замолчали.

— Нет, — наконец проговорила Карлотта.

— Когда они строили свой ковчег, наверняка предполагали, что придется в больших количествах выгружать с корабля растения и животных, чтобы доставить их на планету. А значит, точно таким же путем я могу попасть внутрь.

— Это тебя убьет, — сказал Эндер.

— Ты состыкуешь «Пса» с грузовым отсеком «Геродота». Если открыть оба люка и отключить гравитацию, любой шестилетка сумеет затолкать меня в «Пса».

Шутка насчет шестилетки нисколько не позабавила детей.

— Отец, — сказал Цинциннат, — ты слишком слаб. Что тебе тут нужно такого, чего не можем сделать мы?

— Поговорить с трутнями, используя весь мой запас знаний, — честно ответил Боб.

— А мы не можем доставить их к тебе?

— Даже намекнуть не пытайтесь. Если ты предложишь забрать их с ковчега, они запросто могут решить, будто мы пытаемся похитить у них корабль. Они могли бы сами вас попросить, но они только что видели, как вы подчистую истребили всех диких крыбов. И они помнят все то, что помнила их королева о смертях всех остальных королев ульев во время Третьей войны с жукерами. Почему бы им не предположить, что на уме у нас только смерть?

— Если ты умрешь в пути… — начала Карлотта.

— Я мог умереть год или два назад. Я радуюсь каждой минуте своей жизни, пока могу видеть, как вы становитесь теми, кем должны стать.

— Что-то Великан расчувствовался, — заметил Цинциннат.

— Смотри, не утони в собственных великанских слезах, — сказал Эндер.

Старые шутки, семейные привычки…

— Вы знаете, чего я от вас хочу. Если я умру, пытаясь добыть для вас больше данных, — что ж, пусть будет так. Вы прекрасно обойдетесь и без них или в конце концов выясните все сами. Но я могу и не умереть, из чего мы и будем исходить. Думаю, вы будете очень рады узнать то, что узнаю я — если доживу.

Все снова замолчали. На голодисплее Боб увидел, как они снимают шлемы, думая, что так он не будет их слышать. Обычная детская наивность.

Разговор их был коротким, но в основном сводился к тому, как уговорить Великана отказаться от своей затеи.

Когда они снова надели шлемы, Боб не дал им сказать ни слова.

— У вас есть работа, — сказал он. — Карлотта, возвращайся с планом, как мне попасть в экосистему, или не возвращайся вообще. Эндер, возьми образец.

— А что делать мне? — спросил Цинциннат.

— Оставайся с Эндером и охраняй его. Вряд ли Карлотте что-то угрожает.

— Нет, сэр, — возразил Цинциннат, — мы останемся вместе и будем охранять Эндера, пока он берет образец у трутней — если сумеет. А потом пойдем с Карлоттой.

— На это потребуется больше времени, а вы уже устали.

— Как ты сам сказал, на корабле теперь безопасно. Мы можем поспать, а завтра заняться делом.

Цинциннат был прав. Да и как Боб мог сказать: «Вы должны как можно скорее все сделать и вернуться, поскольку до завтра я могу не дожить»? Главный его аргумент заключался именно в том, что умирать он не собирался.

— Великан думает, — заметил Цинциннат.

— Угу, мысленные волны проходят сквозь вакуум, и от них мне хочется в туалет, — сказал Эндер.

— Ну вот, опять, — вздохнула Карлотта.

— Думаю, вполне нормально напустить в штаны, когда кто-то впервые проникает в твой разум, — сказал Эндер. — Если этого еще не случилось, то вполне может случиться сейчас.

Они вели себя так по-детски и вместе с тем так по-взрослому. На их плечах лежало бремя целой расы. Но все равно это были дети, добродушно подшучивавшие над своим старым калекой-отцом.

— Делайте, что было сказано, и поскорее возвращайтесь, — велел Боб.

— Скажи «пожалуйста», — попросила дочь.

— Скажи «есть, сэр», — парировал отец.

Последовала короткая пауза.

— Есть, сэр, — сказала Карлотта.

— Вот так мне уже больше нравится, — похвалил Боб.

— Это не считается как «пожалуйста»! — возмутилась Карлотта.

— Все равно ничего больше не получишь.

Боб тоже порой умел пошутить.

В конце концов обе проблемы решили трутни. Когда Эндер попросил у них образцы, они тут же отодрали кусочки собственной кожи. Если им и было больно, самцы ничем этого не выдали. А потом они повели Карлотту в ту часть корабля, где проходили погрузочные операции.

Спроектирована она была весьма искусно. С передним краем огромного цилиндра экосистемы соединялось второе колесо, почти такого же диаметра, но намного меньшей глубины. Оно могло вращаться как вместе с экосистемой, так и независимо от нее, замедляясь и останавливаясь по отношению к остальному кораблю. Движение его было эквивалентно действию шлюза.

Вагонетки входили в колесо по его краям с пяти рельсов, ведших к покоям королевы. Как только вагонетка оказывалась полностью внутри колеса, оно начинало вращаться, пока его скорость не уравнивалась со скоростью вращения экосистемы. Затем внутрь экосистемы открывались люки — и домашние крыбы заполняли вагонетки слизнями. Когда люк закрывался, колесо останавливалось, воссоединяясь с кораблем.

С грузом все происходило иначе. Над рельсами, ближе к сердцевине, располагались пять громадных люков размером шесть на шесть метров, движение которых синхронизировалось между колесом и экосистемой. Однако по другую сторону колеса все пять выходили в громадный грузовой отсек. Поскольку он не вращался, там была невесомость, и в отсеки вокруг можно было загрузить предметы намного более длинные, чем глубина колеса.

В свою очередь, в грузовой отсек можно было попасть через два столь же огромных шлюза. Карлотта велела шлему провести подробные расчеты, после чего пришла к выводу, что «Пес» вполне поместится в тот из шлюзов, что побольше.

— Мы можем завести «Пса» целиком в грузовой отсек, а потом в невесомости переместить тебя через грузовые люки в экосистему, — сообщила она.

— Значит, не так уж это и невозможно, — сказал Боб. — И может быть, я даже это переживу.

— Нет, не переживешь, — отозвалась Карлотта. — Центробежная сила внутри экосистемы создает слишком мощный гравитационный эффект — втрое больше, чем ты испытываешь сейчас. Когда ты вплывешь в экосистему, с тобой ничего не случится — ты ничего не будешь весить. Но потом тебе придется спуститься на ее поверхность. Если мы просто тебя отпустим, ты будешь двигаться не с той же скоростью, что и поверхность цилиндра, и удар тебя убьет. Или ты можешь спуститься по лестницам, которые используют жукеры, постепенно приобретая скорость вращения цилиндра и спокойно добираясь до пола. Вот только способен ли ты карабкаться?

— А замедлить вращение они не могут? — спросил Боб.

— Можно спросить, но… они выбрали такую скорость не просто так. Она лучше всего подходит для растений.

— И ты считаешь, что растениями они рисковать не станут?

— Экосистема — часть их миссии. Мы не только не принесли им королеву в коконе, которая, как они полагают, находится в руках людей, но еще и собираемся подвергнуть опасности их растения?

— Вероятно, они уже читают картинки у нас в голове, — прервал ее Эндер.

— У меня нет никаких картинок.

— Нет, есть, — возразил Эндер.

— Правда? — спросил Боб. — Ладно, давайте так. Представьте, будто стоите рядом со мной. Вы своего роста, я — своего. Я лежу здесь, в грузовом отсеке, а вы стоите рядом. Вообразите это.

— Уже вообразили, — сказала Карлотта. — Нам ничего больше не оставалось.

— И что это дало? — спросил Цинциннат.

— Подумайте, — предложил Боб.

Они подумали, и Цинциннат сообразил первым:

— Понятно. Ты примерно такого же роста по отношению к нам, как королева улья по отношению к ним.

— Почти верно, — согласился Боб.

— И ты наш отец, — добавил Эндер. — Так же как королева улья была их матерью.

— Но не наша самка, — вмешалась Карлотта. — Никакая ты не королева улья.

— Даже не пытайтесь на это намекать, — предупредил Боб. — Просто покажите им наши размеры, скажите, что я ваш единственный оставшийся в живых родитель и могу попасть к вам в ковчег, только если они замедлят вращение экосистемы. Объясните насколько. Пусть решают, что при этом произойдет с почвой и корнями.

— Они наверняка спросят, как надолго нужно замедлить вращение, — сказал Эндер, — поскольку это повлияет на рост растений.

— Тогда скажите им — пока не умру или не вернусь на свой корабль. Скажите, что вряд ли я проживу очень долго, но хочу встретиться с ними на их ковчеге, пока жив. Если останусь жив после разговора с ними — вернусь назад, и они смогут восстановить прежнюю скорость.

— И как долго ты собираешься с ними разговаривать? — спросил Эндер.

— Не нравится мне все это, — пробормотала Карлотта.

— Пока не пойму все, что сумею, о том, что случилось с их королевой. Скажите им, что мне нужно знать, отчего она умерла, чтобы вы не заразились, когда переберетесь на ковчег.

Все трое в замешательстве переглянулись.

— Я вам уже говорил, — сказал Боб, — эта планета — ваше будущее. Вам придется целиком перенести лабораторию в экосистему и заняться созданием кишечных бактерий, способных переваривать местные белки и безвредных для вас и ваших будущих детей. Когда вы сможете жить исключительно за счет экосистемы жукеров и того, что она производит, вы будете готовы к колонизации планеты.

— А если мы не захотим? — спросил Цинциннат.

— Захотите, — ответил Боб. — Вы ведь хотите, чтобы наша раса выжила, и лучшего шанса нигде не будет. Мы это уже обсуждали. Только теперь при этом присутствуют трутни, способные видеть картинки у вас в голове.

— Почему ты думаешь, что трутни с нами согласятся? — спросил Эндер. — Их собственный вид вымирает, они последние, и у них нет надежды оставить потомство.

— Скажите им, что я ваш отец. Самец. А когда я умру, они должны усыновить вас и стать вашими отцами, научив всему, что знают сами. Скажите им, что мы не совсем люди — мы отличаемся от остальных представителей нашего вида. Так что когда вы заселите планету, вы положите начало новому разумному виду и всегда будете считать этих трутней своими отцами.

— Вряд ли они понимают, что значит «усыновить», — заметил Эндер.

— Еще как понимают. Помнишь? Ты говорил, что, когда королева улья умерла, но так их и не съела, они восприняли это как великую честь, поскольку она передала их новой королеве. Вот только найти ее они не смогли.

— Это не усыновление, это повторный брак, — поправил Цинциннат.

— Близко к тому, — согласился Боб. — И все равно — скажите им. Попытайтесь провести аналогию между их видом и нашим. Пусть попробуют понять, насколько вы малы и как коротка ваша жизнь. Вам потребуется вся возможная помощь, чтобы выжить.

— Почему бы и нет? — сказала Карлотта. — Это даже не ложь.

— Вы никогда не знали королеву улья, но с их помощью вы можете стать подобными ее детям, — продолжал Боб.

— Мы все поняли, отец, — мягко остановил его Эндер. — Не нужно объяснений.

И они приступили к переговорам. На этот раз самцы дотрагивались до всех троих, а потом дети сказали, что ощущение было потрясающее — будто они читают мысли друг друга посредством трутней, что позволяло слить воедино мысленные образы в их головах. План сработал — его одобрили представители обеих рас.

Потом дети вернулись назад. Боб снова пилотировал для них «Пса» и на этот раз пристыковал его прямо над грузовым люком — «Геродот» был рассчитан и на это. Вскоре створы открылись, и над головой Боба появился другой потолок, намного выше.

Он даже не догадывался, какой клаустрофобией страдал все эти годы и как давил на него потолок по мере того, как он все больше рос. Но когда потолка не стало, на душе у Боба сразу же полегчало и он даже почти обрадовался.

Дети, однако, не радовались — они боялись, что могут случайно его убить во время перехода.

— Это нечестно, — заявила Карлотта, — возлагать на нас такую вину.

— Вы в любом случае ни в чем не виноваты, — успокоил Боб. — Я предпочту умереть, занимаясь чем-то полезным, а не валяясь, словно дыня.

Растущую на земле дыню они никогда не видели.

До перехода предстояло еще многое сделать. Боб настоял, чтобы сперва перенесли все лабораторное оборудование. Он также показал всем троим секретные грузовые отсеки и продемонстрировал работу искусственных маток — естественно, ничего в них не вводя.

— Оплодотворение в пробирке — распространенная практика, как и извлечение яйцеклетки, — пояснил он. — Вы сможете всему научиться по ансиблю. Матки, однако, не столь распространены, поскольку на многих планетах они незаконны.

— Почему? — спросила Карлотта.

— Потому что неестественны или лишают суррогатных матерей средств к существованию. Причин много, но все они сводятся к одному: наличие искусственных маток предполагает, что женщины не нужны, а многих женщин это сильно беспокоит.

— Но женщины же все равно производят яйцеклетки, — сказала Карлотта.

— Есть способы без них обойтись. И без мужчин тоже. Ни один из полов на самом деле не нуждается в другом для воспроизводства. Некоторые общества пытались так жить, но эволюция в конце концов берет свое — растет недовольство, и общество либо возвращается к традиционным способам, либо люди его покидают, пока не остается лишь горстка фанатиков. Это человечество, Карлотта. Всегда ли есть смысл в его поступках?

С едва скрываемой тревогой Боб наблюдал, как дети учатся у трутней строить в экосистеме герметичные лаборатории. Подобная технология была на ковчеге хорошо известна, поскольку на планете им потребовалось бы немало времени, чтобы найти или выкопать туннели и пещеры. Детям приходилось использовать план временных покоев королевы — рассчитанное на взрослых оборудование никуда бы больше не поместилось.

Как только лаборатория заработала, Эндер попросту самоустранился от дальнейшего участия в подготовке к переезду отца.

— Может, в геноме жукеров найдется что-то для нас полезное. И не только для переваривания пищи.

В итоге всей подготовкой пришлось заниматься Цинциннату и Карлотте. Они всерьез обсуждали, не попытаться ли соорудить для Боба скафандр.

— На случай, если где-нибудь нарушится герметичность и произойдет утечка воздуха, — сказала Карлотта.

— Милая моя девочка, — рассмеялся Боб, — как же ты меня жалеешь! Но если случится утечка, я просто умру. Когда выходишь в космос, приходится полагаться на технику и надеяться, что она исправна.

— Но что, если…

— Карлотта, скафандр бы убил меня, даже если бы каким-то чудом работал. Он создает давление, но это не то же самое, что обычная атмосфера, и не может ею быть. Так что я все равно бы умер, а потом у тебя возникла бы проблема, как выковырять меня из скафандра, чтобы ввести мои останки в экосистему.

Карлотта расплакалась.

— Отец, — сказал Цинциннат, — ты слишком жесток к чувствам своей дочери.

— А что, она думала, что меня похоронят? Кремируют? Выбросят в космос? Ты же сам ей говорил, когда собирался от меня избавиться: в моем теле слишком много ценных ресурсов.

— Это было еще до того, как мы встретили ковчег, — покраснел Цинциннат. — И я вовсе не горжусь тем мальчишкой, которым тогда был.

— Ты все тот же мальчишка, — сказал Боб. — Ты всегда думаешь на шесть шагов наперед. И тебе не хватает терпения. Я не держу на тебя зла, но никогда ничего не забуду — особенно того, в чем ты был прав.

— Вряд ли во многом.

— Вообще говоря, вы все трое оказываетесь правы чаще обычного и учитесь на собственных ошибках.

— Великан хочет сказать, будто я идиот, но выше среднего идиота?

— Почти верно, — подтвердил Боб.

Он полагал, что сможет перебраться на ковчег всего через несколько дней, но Карлотта действовала методично и неспешно, проверяя все подряд. Она также настояла, чтобы с «Геродота» перенесли компьютеры, подключили их и соединили в сеть в экосистеме. А потом зашла речь о главном.

— Я хочу перенести ансибль, — сказала девочка.

Боб такого не ожидал.

— В конце концов ты так и поступишь, — ответил он, — но твоя сеть и так прекрасно действует между кораблями. Ты можешь подсоединиться к человеческим системам связи и оттуда.

— Я собираюсь соорудить еще один ансибль, — сказала Карлотта. — Для надежности. И он нужен мне там как образец, чтобы не мотаться туда-сюда.

— Технология ансибля — до сих пор тщательно оберегаемая тайна, — заметил Боб.

— Мы с Эндером ее взломали пару лет назад. Думали, ты рассердишься, и потому ничего тебе не говорили.

— Вы взломали те части технологии, которые было позволено взломать. Я все видел.

— Мы потом нашли остальное и тоже взломали. Пока ты спал. Уж поверь мне.

Так что времени на все ушло несколько больше, чем предполагал Боб, и он крайне тревожился за ансибль, боясь за устройство больше, чем за самого себя. Ансибль был ниточкой, связывавшей их с человечеством, а Боба — с его последним оставшимся в живых другом, Эндером Виггином. Впрочем, это вовсе не означало, что они хоть раз разговаривали или хотя бы обменивались сообщениями. Кто знает — может, Эндер Виггин вообще не вспоминал о Бобе, а если даже и вспоминал, то считал его давно умершим. Виггин скрывался от самого себя, от Эндера Ксеноцида. Теперь он говорил от имени мертвых. Никто не знал, что он именно тот самый Говорящий от Имени Мертвых, — его просто считали одним из многих, число которых постоянно росло. Возможно, для него это было и к лучшему. Но Эндеру Виггину приходилось сосредоточивать свое внимание на живых и недавно умерших, для разговоров с которыми его призывали. У него не оставалось времени на собственное прошлое. Вероятнее всего, он даже бежал от своего прошлого. Боб считал, что, если сейчас он объявится Эндеру Виггину, вряд ли тот сочтет это проявлением дружбы. Скорее всего, просто поинтересуется, что ему нужно, и пожалеет, что вообще ответил.

Но если королева улья лгала Эндеру, если книга была основана на лжи, значит Виггин посвящал всю свою жизнь защите обмана, пытаясь найти дом для представительницы чуждой расы, имевшей свои планы, но не говорившей, в чем они заключаются.

Если все это окажется правдой, решил Боб, он найдет способ послать сообщение другу, пусть даже не называя себя.

Наконец пришло время отправиться в путь.

Бобу тяжело было даже подняться на борт «Геродота» вместе с малышами, когда он оставил на Земле Петру и остальных младенцев, ибо их нормальные дети тогда действительно были младенцами, только учившимися говорить и делавшими первые неуверенные шаги. Всевозможные попытки приспособить обстановку к его потребностям не слишком его волновали — он знал, что даже более высокий стол и более просторное кресло скоро станут для него бесполезны, и не собирался делать новые, зная с самого начала, что в конечном итоге придется лежать на спине или на боку в грузовом отсеке при минимальной силе тяжести.

Но на корабль он тогда все же вошел своими ногами. Теперь же Карлотта сбросила силу тяжести до нуля, а затем включила гравитатор, который соорудила на «Псе», и его начало медленно увлекать вверх. Карлотта и Цинциннат поднимались вместе с ним, поворачивая его в воздухе, пока он не оказался на выложенном мягким материалом полу «Пса».

Все это время Бобу было очень страшно. Невесомость когда-то казалась ему почти естественной, однако при его размерах вызываемое ею ощущение падения — словно на вершине американских горок, только длившееся без конца, — повергало не в радостный трепет, но в смертельный ужас. Настоящего падения он никогда бы не пережил. Даже если бы просто споткнулся и упал, хрупкие кости разлетелись бы вдребезги и он никогда бы не выздоровел. Человеческие тела не рассчитаны на рост в четыре с половиной метра.

План Карлотты в ее совместном с Цинциннатом исполнении сработал идеально. Боб вообще ничего не почувствовал, не считая страха, — ни царапины, ни даже боли в мышцах, настолько мягко он опустился на пол «Пса».

И только теперь понял, что рядом с ним нет компьютера.

— Карлотта, — сказал он, — мы не можем взлететь, пока я не подключился к сети, чтобы управлять «Псом». Принеси мне мой голотоп.

— Мы знаем, как ты пилотируешь корабли, отец, — рассмеялась Карлотта. — У тебя это отлично получается, но траектория, которую ты каждый раз рассчитывал для нас, тебя убила бы. Корабль поведет Цинциннат, и вместо часа полет займет бо́льшую часть дня. Так что спи спокойно.

— С Цинциннатом у руля?

На самом деле Боб ощутил скорее облегчение, чем досаду. До этого он пилотировал «Пса» из неподвижной точки в грузовом отсеке «Геродота». Находясь же внутри, он двигался бы вместе с кораблем, испытывая те же перегрузки, но не находясь при этом в кресле пилота. Дети предвидели подобную проблему и нашли неплохое решение.

Впрочем, не идеальное — то и дело давала о себе знать неопытность Цинцинната. Но у него все равно получалось лучше, чем могло бы получиться у самого Боба, а когда они вплыли в открытый шлюз в боку ковчега, отец мог лишь восхищаться, как искусно сын остановил «Пса» прямо в воздухе.

Гравитатора здесь не было — фокусировка плохо работала внутри вращающихся объектов, в особенности рядом с планетой. Либо гравитационная фокусировка, либо центробежная сила, но не то и другое вместе.

Отсек внутри колеса был достаточно длинным для того, чтобы тело Боба не торчало наружу. «Хорошо спроектировано, — подумал он, — в самый раз для великанов».

Лишь когда скорость колеса сравнялась со скоростью медленно вращающегося цилиндра экосистемы, он понял, насколько изобретательными оказались дети и почему им потребовалась целая неделя. На такой высоте Боб почти не ощущал силы тяжести. Затем открылся люк, и экосистема впервые предстала его собственным глазам.

Облегчение, которое он испытал, увидев высокий потолок на «Геродоте», даже в малой степени не могло сравниться с нынешним. Окружавшее его пространство казалось огромным, а искусственное солнце в центре противоположной ступицы создавало столь идеальную иллюзию, что Бобу на одно головокружительное мгновение почудилось, будто он вернулся на Землю.

Мир вокруг изгибался вверх в обе стороны, образуя отчетливо видимый потолок над головой, с деревьями, лугами и даже маленькими озерами — на самом деле прудами. Но над ними летали птицы — разве кто-то упоминал про птиц? Хотя все деревья были с планет жукеров, Боб никогда не считал себя специалистом по земным деревьям. Ему хватало просто леса. При виде зелени у него перехватило дыхание, и даже встречавшиеся тут и там странные цвета выглядели естественно.

Этот мир не был планетой, но крайне ее напоминал. Боб никогда не думал, что ему доведется вновь оказаться среди подобного изобилия жизни.

Карлотта и Цинциннат соорудили напротив люка помост, и пока они осторожно выводили Боба из отсека в колесе, он понял, что ткань под ним — на самом деле прочная грузовая сетка со стержнями, не позволявшими ей свернуться.

Оказавшись за пределами люка, он почувствовал, что удобно покоится в покачивающемся, словно на волнах, гамаке, и его осторожно несут вниз. Иллюзия гравитации постепенно росла — мягко и естественно, словно он спускался по лестнице.

Сила тяжести была лишь чуть выше той, к которой он привык. Приходилось дышать немного глубже и чаще, но он не задыхался. Он понял, что может здесь жить, по крайней мере какое-то время.

Когда гамак осторожно опустили на землю, к нему начали слетаться птицы, и Боб понял, что это вовсе не птицы. Это были трутни.

Покружившись над ним, они опустились рядом. Затем из находившейся неподалеку лаборатории появился Эндер. Вид у него был радостный, пожалуй даже слишком, — видимо, его исследования шли неплохо. Отец старался следить за научной деятельностью сына, но сеть здесь настраивала Карлотта, и он обнаружил, что она заблокировала или просто не стала создавать черные ходы и тайные каналы, которыми он постоянно пользовался на «Геродоте». Дети лишили его возможности наблюдать за их жизнью, хотя делали вид, будто полностью послушны.

— Они хотят говорить с тобой прямо сейчас, — сообщил Эндер.

— Пока ты не умер, — сухо добавил Цинциннат.

— Тогда начнем, — сказал Боб.

Трутни взлетели ему на грудь. Казалось, они почти ничего не весят, но тут Боб понял, что бо́льшую часть своего веса они компенсируют с помощью крыльев.

— Им нельзя сидеть у меня на груди, — объяснил Боб. — Хоть они и маленькие, я не выдержу их веса — просто не смогу дышать. Но если они будут стоять рядом на земле, могут касаться моей головы, так же как касались ваших.

— Они хотят воздать тебе почести, как их новой королеве улья, — сказал Эндер, — но им не хочется тебя при этом убить.

Сын присел и коснулся головой челюстей одного из трутней, мгновенно передав сообщение. Самцы соскользнули с тела Боба и собрались вокруг его головы.

Они уже куда лучше общались с людьми, чем тогда, когда впервые пытались заговорить с Эндером. Образы появлялись медленно и мягко, ощущения напоминали, скорее, намеки.

Сперва Боб говорил вслух, что передают ему трутни. Эндер, который тоже касался их и все видел, подтвердил, что отец хорошо их понимает.

Вскоре ему составила компанию Карлотта, а потом ее сменил Цинциннат. Самцы тоже работали посменно, оставаясь с Бобом по двое.

Так продолжалось день и ночь. Трутни просыпались и засыпали. Самому Бобу казалось, будто в основном он все время спит и видит долгий, прекрасный, захватывающий сон, всю историю жизни трутней, все, что они знали о своей королеве, о других королевах, о рабочих, об истории всего. Они знали невероятно много и знали напрямую, без отвлекающего посредничества языка.

Но по мере того как сон продолжался, час за часом, день за днем, Боб замечал все больше пробелов, оставшихся в их знаниях. Он задавал вопросы и получал ответы, которые, как им казалось, он хотел услышать; они не могли видеть того, чего не могли видеть. Они считали, что знают все, но Боб теперь понимал, что королева улья скрыла от них самую жизненно важную и опасную информацию.

Как и остальное человечество, Великан полагал, что вся колония жукеров обладала единым и единственным разумом, что рабочие являлись для королевы тем же, чем пальцы или ступни для человека, — лишь ее частью, не имеющей собственного сознания. Но, как понял Боб, познав жизнь рабочих в воспоминаниях трутней, все это была ложь, невероятная, ужасная ложь. Рабочие имели интеллект, собственные мысли и желания, но королева использовала их как хотела, отбрасывая прочь как нечто несущественное, когда нужда в них отпадала. Если рабочая особь сопротивлялась воле королевы, даже предлагая лучший вариант действий, та просто прерывала с ней связь и глазами находящихся поблизости жукеров наблюдала за смертью непокорного раба.

И королеву это вполне устраивало, поскольку главным, что внушало им страх, был бунт рабочих. Трутни не помнили ни о чем подобном — да и откуда? Но Боб знал, что расслабленный вид королевы на самом деле обманчив. Она скрывала свои опасения от трутней, как скрывала от всех. Боб, однако, умел читать мысли так, как это умеют люди. Не имея возможности связываться напрямую, люди научились читать эмоции по внешним признакам. У большинства это получалось весьма хорошо, у некоторых — довольно плохо. Боб владел этим искусством великолепно, но виной тому была не любовь. Любовь притупляет наблюдательность — ты ищешь всему самое лучшее объяснение. Ненависть точно так же ослепляет — ты предполагаешь худшее. В детстве исключительно ради того, чтобы выжить, Боб научился предсказывать вероятные поступки людей по внешним намекам, которые те невольно демонстрировали. У королевы улья не было лица, выражение которого человек мог бы прочесть. Впрочем, это и не требовалось — она скрывала чувства, которые хотела скрыть, но не последующие, и Боб просто догадывался, что чувствовала королева до этого. Он был уверен, что его интерпретация полностью верна, а если даже и нет, то верна настолько, насколько это возможно.

Боб провел во сне три дня. В отличие от королев ульев, он не пытался ничего скрывать, выложив начистоту перед трутнями всю свою жизнь, дав им ощутить, что значит быть человеком, мужчиной — несущим ответственность за других, но в конечном счете самостоятельным субъектом, обладающим свободой выбора до тех пор, пока он осознает последствия этого выбора.

Трутни восхищались им, а иногда пугались — например, мыслей об убийстве. Боб дал им понять, что считает убийством разрыв связи между королевой и рабочей особью, отчего та погибала. Но трутней лишь забавляло его явное непонимание сути, — мол, она не такая, как ты, не как вы, люди, тебе просто не понять. Подобных слов они не говорили, но до него доходили их эмоции: удивление, терпение, пренебрежение, словно у взрослых, разговаривающих с не по возрасту развитыми детьми. Примерно так, как говорил с собственными детьми сам Боб, когда им еще не исполнилось двух лет и они еще не начали самостоятельно учиться.

Наконец трутни отступили, и Боб заснул по-настоящему, глубоко и спокойно. Не без сновидений, но те были обычными и приятными, как часто бывает во сне. Кошмары его не мучили.

Когда он проснулся, был ясный день. Он лежал под навесом, защищавшим его лицо от прямых солнечных лучей. Было тепло, в воздухе чувствовалась влага.

— Мы прикрыли тебя, пока ночью шел дождь, — сказала Карлотта. — Им приходится организовывать осадки по крайней мере раз в четыре дня в летний сезон, как сейчас. Но на время вашего разговора они его задержали.

— И каков итог? — спросил Боб.

— Ты меня спрашиваешь? — удивилась Карлотта.

— Я многое узнал, но самым интересным оказалось то, что кое-чего королева им никогда не показывала. Они не могли поверить, что чего-то не хватает, считали, что она была полностью с ними откровенна, но во что им еще было верить? Их жизнь была окружена ложью, которую королева для них создавала.

— Я слышала, что так поступают родители, чтобы защитить детей, — сказала Карлотта.

— Я тоже это слышал, — отозвался Боб. — Вероятно, без этого не обойтись. Просто слишком уж большое разочарование для исследователя вроде меня.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила дочь.

— Физически? Взгляни на приборы и скажи, жив я или нет.

— Сердцебиение в норме. Другие показатели тоже отличные — для человека твоего роста.

— Не похоже, чтобы я что-то ел, — заметил отец. — Но все остальное оборудование на своих местах. Я нормально испражнялся?

— Кал и моча в полном порядке. Местные черви воротили от них нос, но растения счастливы, — по крайней мере, ни одно пока не погибло.

— Значит, моя жизнь имеет смысл.

Он снова заснул, а когда проснулся в следующий раз, стояли сумерки и трое детей собрались вокруг него.

— Отец, — проговорил Эндер, — я должен тебе кое-что сказать. Плохое и хорошее. В основном хорошее.

— Тогда говори, — разрешил Боб. — Не хочу умереть во время преамбулы. Переходи сразу к сути.

— Тогда вот она: жукеры нечаянно научили меня, как излечить нашу болезнь. Мы можем запустить нормальные человеческие параметры роста и его завершения, не отключая ключ Антона.

— Как?

— Когда мы увидели, как погибают отрезанные от королевы жукеры-рабочие, я подумал — они не любят ее, их сердца вовсе не разбиты. На самом деле они должны воспринимать ее смерть как освобождение, но тем не менее они умирают. У меня возникло подозрение, что королевы каким-то образом изменили геном рабочих, так же как они изменили крыбов. Но я ошибался. Геном жукеров в высохших коконах ничем, по сути, не отличается от генома трутней и самой королевы. Разница вовсе не в геноме.

— Тогда в чем? Не заставляй меня гадать.

— Дело в органеллах, вроде наших митохондрий. Королевы могут вырабатывать бактериальный бульон в особых железах, которые у рабочих и трутней носят лишь рудиментарный характер. Потом они заражают этими бактериями яйца рабочих, и бактерии поселяются в каждой клетке их тела. Эти органеллы отвечают за мысленную связь между королевой и рабочими. Они ощущают ее присутствие, а когда она исчезает, они одновременно прекращают метаболизм во всех клетках.

— Органеллы как полиция мысли, — горько проговорила Карлотта. — Вот ведь сволочи.

— Тираны, — поправил Боб. — Они постоянно тревожились, что их дочери могут взбунтоваться. Органеллы придавали им душевное спокойствие, позволяли иметь намного больше дочерей, чем они могли бы непосредственно подчинить себе силой мысли.

— Да, — кивнул Эндер. — Трутни — результат естественной адаптации. Они способны расширять пределы мысленной досягаемости королевы. Но даже если с ней связаны двадцать самцов, она может одновременно контролировать самое большее несколько сотен рабочих. Некоторые в любом случае могли от нее ускользнуть. И некая королева изобрела порабощающую органеллу. А может, множество королев пробовали разные варианты и делились результатами, пока не остановились на одном.

— Но самцам они его так и не дали, — вставил Боб.

— Им это было ни к чему. Самцы постоянно находились в команде королевы, что бы ни случилось. Они обожали ее, льнули к ней, постоянно знали о каждой ее мысли…

— О каждой мысли, которую она считала нужным им сообщить, — снова поправил отец.

Эндер кивнул:

— Каждая королева вырабатывает в себе эту органеллу и вводит ее в яйца рабочих. Самцы же остаются такими, какими их создала эволюция. Но все рабочие подвергаются этой операции поголовно, и королевы прекрасно отдают себе отчет в том, что делают.

— Создают полностью покорных рабов, — вставил Цинциннат. — И превосходных солдат. Они сражаются и умирают по ее приказу. С теми, кто пытается возражать, она прерывает связь, и они все равно умирают. Не жизнь, а сплошное отчаяние. Возможно, когда королева всерьез уделяет им внимание, они любят ее так же, как и самцы. Но потом ее внимание переключается на что-то другое. Связь, однако, сохраняется — иначе они просто погибнут, — и они не смеют даже помыслить о том, как ее ненавидят. Но они ведь действительно ее ненавидят?

— Кто-то больше, кто-то меньше, — ответил Боб. — Это страшная тайна королев ульев. Но, Эндер, как все это может помочь решить проблему антонинов?

— Бобитов, — поправил Цинциннат.

Бобу понравилось, что они предпочитают использовать эту форму его имени.

— Органеллы. Мы пытались работать непосредственно с геномами живых индивидуумов. Волеску создал наше отклонение от нормы, когда мы были эмбрионами, всего лишь горсткой клеток. Но — живые организмы из миллионов клеток? Попытки менять геном на лету предпринимались не раз и порой даже удавались — в случае крайне простых изменений.

Эта история была Бобу знакома.

— Гигантизм неотделим от интеллекта. Значит, это невозможно.

— Но гигантизм — вовсе не результат, это отсутствие выключателя, вернее, переключателя. Мы не можем добавить выключатель, не разрушив интеллект. Но мы можем ввести переключатель в органеллу.

Так просто и после слов Эндера — даже очевидно. Нет, все же не вполне очевидно.

— Нельзя просто взять и создать органеллы для людей, — сказал Боб. — Клеточные митохондрии существовали задолго до появления человека. Они воспроизводятся при делении клеток. Королевам же приходилось вводить свои органеллы в каждое яйцо.

— Верно, — кивнул Эндер.

— Вот тут-то и начинается самое интересное, — пообещала Карлотта.

— Мы используем вирус, чтобы ввести фрагмент измененного гена в естественную митохондрию. Клетки получают выключатель, который сработает в нужное время.

— По крайней мере, мы так считаем, — вставил Цинциннат.

— Что ж, зрелости мы пока не достигли, — резюмировал Эндер. — Придется подождать. Но одно точно — изменение произошло во всех клетках наших тел.

— Так вы уже это сделали? — спросил Боб, чувствуя, как отчаянно бьется сердце.

— Спокойнее, спокойнее, отец, — проговорила Карлотта.

— Конечно сделали, — ответил Цинциннат. — Какой смысл ждать?

— Без моего разрешения?

— Мы его уже получили. Когда ты поделился с нами своими планами насчет этой планеты. Она принадлежит нам. И тела тоже принадлежат нам. Ты в любом случае бы сказал, чтобы мы как следует подумали, взвесили все за и против, а потом решали сами. Вот мы и подумали, пока ты спал, а потом решили, и Эндер впрыснул нам в легкие аэрозоль с вирусом. И пока он распространялся в наших телах, мы даже немного заболели.

— Но теперь нам уже лучше, и наши тела не отвергают перемену, — добавила Карлотта.

— А через несколько лет посмотрим, сработал ли наш план, — сказал Эндер. — Если нет — останется время попробовать еще раз. Или попробовать что-нибудь другое. Но в любом случае изменение унаследуют наши дети. Бобитам не придется принимать какие-то таблетки или как-то перестраивать свой организм, чтобы нормально расти в соответствии с заложенным в генах механизмом, который мы передадим нашим потомкам.

— Если подходить формально, — заметила Карлотта, — то передам его я.

— Не стану спорить, — согласился Эндер.

Боб почувствовал, как к глазам подступают слезы. Не стоило даже тратить силы на то, чтобы попытаться их смахнуть, — пусть увлажняют местную почву.

— Так как… хорошая работа, да? — спросил Эндер.

— Великолепная, — похвалил Боб.

— Есть один вопрос… — начал Цинциннат.

— Нет, — сказал отец.

— Ты даже не хочешь выслушать? — спросила Карлотта.

— Вы хотите предложить проделать то же самое со мной. Но уже слишком поздно. То, от чего вы лишь слегка захворали, может меня убить. А если даже и сработает? Я уже настолько вырос, что сердце сможет поддерживать мою жизнь, только если я буду лежать и существовать как растение.

— Ты же все время думаешь, — заметила Карлотта. — Значит, для твоего мозга крови хватает.

— Но мне больше незачем все время думать. Вы сделали все сами: организовали экспедицию на чужой корабль; спасли умирающих инопланетян — в той степени, в какой их вообще можно было спасти; намерены адаптироваться к питанию чужими белками…

— Земные растения и животных мы тоже собираемся разводить, — сказал Цинциннат. — Карлотта жить не может без картошки.

— И сами излечились от смертельного генетического заболевания, — закончил Боб. — Все, что от вас теперь требуется, — хранить свое существование в тайне от обычного человечества.

— Мы знаем, — кивнула Карлотта, — потому и забрали у тебя ансибль.

Воцарилась тишина.

— Ты ведь собирался рассказать своему другу Эндеру Виггину правду о королевах ульев? — наконец прервала молчание девочка.

— Да.

— Мы об этом догадывались, — сказал Цинциннат, — но Виггин не умеет держать язык за зубами. Он написал «Королеву улья». Он всегда говорит правду, даже если ее последствия ужасны.

— Нам придется скрываться и дальше, — произнес Эндер. — И этот ковчег тоже должен остаться тайной, поскольку, если Межзвездный флот о нем узнает, они обязательно предположат, что есть и другие колонистские корабли, с живыми королевами, и начнут их искать.

— Мы пообещали трутням, что не подвергнем опасности выживание расы жукеров, — добавил Цинциннат, — потому они и согласились с нами сотрудничать.

Значит, подумал Боб, посылать сообщение Эндеру Виггину все-таки не придется. Что ж, оно и к лучшему. Эндеру незачем о нем что-либо знать в последние дни его жизни. Да и что толку предупреждать? Он знал Виггина лучше, чем кого-либо другого, не считая, возможно, его сестры Валентины, и понимал, что тот в любом случае освободит заключенную в кокон королеву, как только найдет подходящее место, и никакие предупреждения не помогут.

— Даже с этим у вас все получилось на славу, — сказал Боб. — Маленькие самоуверенные ублюдки.

— Мы родились в законном браке, — возразила Карлотта. — По крайней мере, так ты нам говорил.

В ту ночь он спал лучше, чем за все пять долгих лет в космосе. Его детям больше ничто не угрожало, — возможно, они вылечились и наверняка могли сами о себе позаботиться. И всего этого он добился сам — если не напрямую, то хотя бы тем, что воспитывал их людьми, способными за себя постоять.

Утром все были слишком заняты, и Боб просто лежал, прислушиваясь к звукам природы на лугу. Он не знал названий местной живности, но в траве что-то прыгало, чирикало и квакало; какое-то мелкое создание мягко приземлилось на него самого, а потом куда-то уползло или спрыгнуло. Он стал частью местной жизни, в круговорот которой вскоре предстояло полностью включиться его телу. Пока же он был просто счастлив.

Возможно, когда он умрет, обнаружит, что та или иная религия все же была права. Может, там его будет ждать Петра, которая начнет его бранить:

«Где тебя носило?»

«Я должен был завершить свою работу».

«Все равно ведь не сумел — пришлось завершать детям».

И другие — сестра Карлотта, спасшая ему жизнь; Проныра, которая тоже спасла ему жизнь ценой собственной; его родители, хотя он впервые встретился с ними лишь после войны; его брат Николай.

Боб снова проснулся. Он даже не знал, что заснул, но дети теперь собрались вокруг, и вид у них был встревоженный.

— У тебя был легкий сердечный приступ, — сказал Цинциннат.

— Это называется «счастье», — объяснил Боб.

— Новое название, — заметила Карлотта. — Не уверена, что оно приживется.

— Но сердце ведь бьется, — сказал отец.

— Да, хотя и чересчур быстро, — кивнул Цинциннат.

— Хочу вам кое-что сказать. Больше всего в жизни я любил вашу мать.

— Мы знаем, — отозвалась Карлотта.

— Я любил и других, но ее — больше всех на свете. Потому что кое-что мы сделали вместе. Мы сделали вас.

Боб начал поворачиваться на бок.

— Эй, что ты делаешь? — требовательно спросил Цинциннат.

— Я тебе не подчиняюсь, — ответил Боб. — Я — твой отец. Я — Великан.

— У тебя только что был приступ, — сказал Эндер.

— Думаешь, я сам не чувствую?

Он осторожно приподнялся на локтях и коленях. Подобную позу он не принимал уже около года, с тех пор как перестал пытаться перевернуться. Он сомневался, что ему вообще это удастся, но все же встал на четвереньки, словно младенец, тяжело дыша.

«Не могу», — подумал Боб.

— Знаете, чего бы мне хотелось? — тихо произнес он. — Постоять на этой лужайке и пройтись под лучами солнца.

— Что же ты сразу не сказал?! — воскликнула Карлотта.

Они заставили его снова лечь на гамак, затем осторожно усадили, а потом поставили на ноги. Сила тяжести почти не ощущалась, но он все же стоял в полный рост, хотя его слегка удерживал гамак, и дышал полной грудью.

— Пройдусь, — сказал Боб.

Колени подгибались, словно ватные. К нему подлетели трутни, цепляясь за его одежду и помогая устоять. Дети собрались вокруг его ног, помогая сделать шаг, затем другой.

Он почувствовал, как его лицо согревает солнце, как проминается под ногами земля, как его поддерживают те, кто его любит.

И этого ему было вполне достаточно.

— Пожалуй, прилягу, — сказал Боб.

Он лег.

А потом умер.

 

Благодарности

Благодарю доктора Джоан Хан, специалиста по детской эндокринологии в Национальном институте здравоохранения в Бетесде, за информацию о возможном лечении, которое могло бы остановить неудержимый рост Боба. Доктор М. Джек Лонг подсказал мне несколько идей, воплотившихся в предложения Волеску о том, как обеспечить Бобу долгую жизнь. Я крайне ему за это благодарен, но с облегчением вздохнул, узнав, что он сам понял, насколько ужасны подобные идеи (его письмо заканчивалось словами: «Ох, надеюсь, такого не будет!»).

Благодарю Дэнни Сэйла за предложение насчет того, что Боб мог бы принять участие в решении переделать фантастическую игру из Боевой школы в программу, ставшую в итоге Джейн. Фара Химджи из Люисвилла, штат Техас, напомнила мне о необходимости общемировой валюты, отметив, что таковой уже является доллар. Андайе Спенсер дала мне понять, что нельзя допустить, чтобы прежние отношения Петры Арканян и Динка Микера, еще в Боевой школе, закончились без какого-либо о них упоминания.

Марк Тревор из Нью-Брансуика напомнил мне, что Питер и Эндер общались незадолго до смерти Питера, и высказал пожелание увидеть более подробное описание данной сцены, особенно с точки зрения Питера. Поскольку идея подобного завершения книги выглядела куда лучше, чем та, что имелась у меня, я сразу же с благодарностью за нее ухватился. Кое о чем мне напомнили также Рехавия Берман, моя переводчица на иврит, и Дэвид Тэйман.

У меня постоянные проблемы с хронологией и возрастом героев — в реальной жизни я просто не обращаю на подобные проблемы внимания. В ответ на просьбу, высказанную на нашем сайте Хэтрэк-ривер (www.hatrack.com), Меган Шиндель, Морин Фанта, Дженнифер Рэйдер, Сэмюель Севли, Кэрри Пенноу, Шэннон Блад, Элизабет Коэн и Сесили Кристер совместными усилиями проверили все ссылки на время и возраст в «Игре Эндера» и книгах из цикла «Сага теней», чтобы помочь мне их упорядочить. Кроме того, Джейсон Брэдшоу и К. Портер Бассет обнаружили мелкое противоречие между «Игрой Эндера» и данным романом. Я крайне благодарен читателям, которые знают мои книги лучше меня самого.

Хотел бы также выразить благодарность моим близким друзьям Эрин Эбшер, Аарону Джонстону и Кэти Кидд за то, что они с готовностью отложили другие, намного более важные дела и вместе с моей женой Кристин оценивали каждую очередную главу по мере ее написания. Меня не перестает удивлять, сколько ошибок — причем не только опечаток, но и нарушений связности сюжета или очевидных противоречий — может ускользнуть от меня и трех-четырех крайне внимательных читателей лишь затем, чтобы их обнаружили следующие. Если такого рода ошибки еще остались в данной книге — вины этих людей в том нет.

Бет Мерчем, мой редактор в издательстве «Тор», выложилась на все сто, работая над этой книгой. Все еще страдая после серьезной операции, нашпигованная болеутоляющими средствами, она читала рукопись, еще шкворчавшую битами и байтами, и давала мне прекрасные советы. Некоторые из лучших сцен романа оказались в нем именно потому, что она их предложила, а мне хватило ума сразу же распознать отличную идею.

Весь производственный отдел «Тора» приложил немало усилий, чтобы помочь нам издать книгу в срок. Ценю их терпение в отношении автора, чья оценка времени, необходимого для завершения романа, оказалась до смешного неверной.

Что касается Тома Доэрти — пожалуй, он один из самых творческих издателей в данной области. Для него не существует идей чересчур безумных, чтобы над ними хотя бы не поразмыслить. И когда он решает издать нечто необычное, например цикл «параллельных романов», он вкладывает в это всю свою энергию и добивается цели.

Преданность и творческий талант Барбары Бовы, моего агента, стали благословением для моей семьи в течение большей части моей карьеры. И вряд ли я забуду, что сага об Эндере впервые попала к читателям еще до того, как Барбара стала моим агентом, — ее муж, Бен Бова, нашел рассказ под названием «Игра Эндера» в кипе присланных текстов и после нескольких небольших правок согласился опубликовать его в августовском выпуске журнала «Аналог» за 1977 год. Одно лишь это решение (причем далеко не очевидное — другие издатели хладнокровно отвергли рукопись) обеспечило мне средства к существованию и открыло дверь перед читателями, желающими познакомиться с другими моими произведениями.

Но когда заканчивается очередной мой писательский день и я спускаюсь из своей комнаты на чердаке, один лишь вид моей жены Кристин и дочери Зины в очередной раз напоминает мне: моя работа того стоит. Спасибо им за всю любовь и радость, которые они ежедневно мне дарят. А другим моим детям — за то, что могу ими гордиться.