Из всех жителей Капитолия только Матери дозволялось просыпаться в собственной постели, в постели, которую восемь сотен лет назад она делила с Селвоком Грэем. Она не знала, что настоящая постель превратилась в пыль много столетий назад; ложе постоянно обновлялось и реставрировалось, вплоть до мельчайших царапинок на спинке, чтобы она могла проснуться и пару-другую мгновений понежиться в одиночестве, вспоминая прошлое.

Рядом с ней не сновали переговаривающиеся друг с другом служащие Зал. Ее не торопили, не подгоняли. Из всех жителей Капитолия только Мать получала особую комбинацию лекарств, которая делала пробуждение особенно приятным и желанным — так что на каждое ее пробуждение расходовалась сумма, равняющаяся стоимости целого корабля-колонии.

Она потянулась в постели, тело ее, практически не постаревшее, овевал прохладный ветерок. «Сколько же мне лет? — подумала она и решила, что ей, наверное, под сорок. — Я еще в самом расцвете», — сказала она самой себе и раздвинула ноги, коснувшись пятками обеих сторон кровати.

Она провела руками по обнаженному животику. Он уже начал терять свою форму и был далеко не так упруг, как в тот день, когда Селвок заехал в гости к Джерри Кроуву и между делом соблазнил его пятнадцатилетнюю внучку. Хотя кто кого соблазнил? Селвок об этом так и не узнал — ведь это Мать выбрала его. Он должен был стать человеком, который исполнит то, чего не мог добиться ни ее дед, который был слишком добр, ни отец, который был слишком слаб. Речь шла о покорении и объединении человеческой расы.

«Это была моя мечта, — произнесла она про себя. — Моя мечта, и Селвок должен был исполнить ее. Он развязал дюжины межпланетных войн, флоты под его командованием сновали во всех направлениях, но за всем этим стояла я, именно я приводила шестеренки в движение, по мановению моей руки сжигались космические корабли, флотилии разлетались во все концы галактики. Подкупом, шантажом и убийствами я добыла деньги».

Но в день, когда Селвок уже торжествовал победу, какая-то русская сволочь пристрелила его из какого-то жалкого пистолетика, и Мать осталась одна.

Она лежала на кровати и вспоминала, как его рука гладила ее плоть, такая жесткая и в то же время нежная. Она скучала по нему. Правда, ей он был уже не нужен. Ибо теперь она правила вселенной, и любое, даже самое безумное ее пожелание тотчас же исполнялось.

***

Дент Харбок сидел у пульта управления и следил за монитором. Мать нежилась в постели. «Вот бы пустить это представление по головидению! — подумал он. — Спустя час на всех планетах вспыхнула бы всеобщая революция. А может, и нет. Может быть, о ней и в самом деле думают, как о…, как там Наб назвал ее?., как о Матери-Земле, как о богине плодородия. Если ж она такая плодородная, почему у нее нет детей?»

В комнату вошел Наб:

— Ну что, как там старая сучка поживает?

— Мечтает о хорошем самце. Слушай, а почему у нее нет детей?

— Ты веришь в Бога? Вот и поблагодари Его за это. Так спокойнее. Вся власть во вселенной сосредоточена в руках одной-единственной женщины, которую мы должны будить ровно на один день раз в пять лет. Ни тебе семейных раздоров. Ни войн за право наследования. И никто не указывает правительству, что делать.

Дент рассмеялся.

— Давай, заводи шарманку. Нам предстоит нелегкий денек.

***

Зазвучала музыка, и Мать невольно вздрогнула. А, да.

Время. Быть Императрицей — это вовсе не означает, что все время ты будешь утопать в роскоши и предаваться приятным воспоминаниям. Как на императрицу, на тебя падает огромная ответственность. Ты должна исполнять свои обязанности.

«С тех пор как власть очутилась в моих руках, я что-то разленилась, — подумала она. — Но я должна следить за тем, чтобы шестеренки не останавливались. Я должна знать, что происходит».

Она встала и накинула на плечи простую тунику, которую носила всегда.

***

— И что, она действительно собирается это носить?

— Такая была мода, когда она пришла к власти. Закоренелые Спящие все так ходят — это позволяет им выделяться из толпы и сразу отличать друг друга.

— Но, Наб, она похожа на какой-то реликт периода плейстоцена.

— Зато она счастлива и довольна собой. Мы же не хотим, чтобы она сердилась.

***

Первым в расписании стояло знакомство с донесениями различных кабинетов. Министры должны были собственноручно составлять отчеты, а новые министры, назначенные уже после того, как она заснула, должны были предстать перед ней для личного собеседования. Так, первыми идут министр космического флота, министр наземных войск и министр, отвечающий за мирные отношения между планетами. Из их отчетов она и узнала о войне.

— Ну и с кем мы теперь воюем? — поинтересовалась она.

— Ни с кем, — невинно пожал плечами министр наземных войск.

— Ваш бюджет, сэр, удвоился, и число новобранцев увеличилось в два раза по сравнению с тем, что было вчера.

Чересчур много перемен для пяти лет. Только не надо вешать мне лапшу на уши, заливая об инфляции. С кем, мои дорогие друзья, мы воюем?

Они переглянулись, бешенство сквозило в их взглядах.

Огонь на себя принял министр флота:

— Мы не хотели беспокоить вас подобной мелочью. Так, обыкновенный пограничный конфликт. Пару лет назад восстал губернатор Седуэя, ему удалось заручиться кое-какой поддержкой. Максимум через два года все придет в норму.

— Да, отличный из вас министр, — фыркнула она. — Интересно, как вы собираетесь за два года справиться с конфликтом, если даже на наших кораблях лететь дотуда минимум лет двадцать — тридцать?

Министру флота сказать было нечего. Тогда вступил министр наземных войск:

— Мы имели в виду, что восстание будет подавлено спустя два года после того, как на место прибудут наши суда.

— Пограничный конфликт, говорите? Зачем тогда удваивать армию?

— Ну, она была очень маленькой…

— Я покорила — мой муж покорил всю известную галактику с десятой частью тех солдат, что у вас, сэр, имеются. И наша армия считалась огромной. Мне кажется, вы мне лжете, джентльмены. Я думаю, вы пытаетесь что-то скрыть от меня. Война наверняка куда более серьезна, чем вы говорите.

Они запротестовали. Но даже их невозмутимые лица, испытавшие на себе все новинки пластической хирургии, не смогли обмануть ее.

***

Наб расхохотался:

— Говорил же им, только не врите ей. Все почему-то думают, что стареющую женщину, большую часть времени проводящую во сне, ничего не стоит перехитрить, но эта сучка чертовски умна. Спорим на пятерку, что она их выгонит.

— Разве она это может?

— Может. И непременно сделает. Это единственная власть, которой она обладает. И дураки, считающие, что справятся с отчетами и без моего совета, всегда кончают тем, что вылетают с работы.

Дент выглядел озадаченным.

— Но, Наб, если она их все-таки уволит, они же могут никуда не уходить, а посылать отчитываться своего помощника…

— Да, как-то раз один министр попробовал провернуть такую авантюру. Это случилось еще до твоего рождения, мальчик мой. Задав всего три вопроса, она поняла, что этот помощник не привык отдавать приказы, а спустя еще три вопроса разоблачила министра. Она приказала доставить беднягу, что пытался обмануть ее, к себе в кабинет и, обвинив министра и помощника в предательстве, вынесла приговор — расстрел на месте.

— Ты шутишь.

— Ага, шучу. А чтобы получше растолковать тебе соль шутки, скажу, что после этого ее целых два часа убеждали в том, что ей не стоит лично расстреливать их. Она никак не отступалась, утверждая, что должна лично удостовериться в точном исполнении приговора.

— И что потом?

— Министра и помощника лишили сомека и выслали на какую-то провинциальную планетку.

— Что, им даже не разрешили остаться на Капитолии?

— Она настояла на этом.

— Значит…, значит, она действительно правит вселенной!

— Вот именно.

***

Министр колонизации шел последним. Его только что назначили на эту должность, поэтому он был перепуган до смерти. По крайней мере, ему хватило ума последовать советам Наба.

— Доброе утро, — поздоровался он.

— Вы что, хотите произвести на меня впечатление? Терпеть не могу восторженные пожелания доброго утра. Садитесь. Давайте отчет.

Дрожащей рукой он передал отчет. Она быстро пробежала по нему глазами, отмечая наиболее важные места, после чего, изогнув бровь, посмотрела на министра.

— Кто придумал этот идиотизм?

— Ну… — начал было он.

— Что ну?

— Эта программа ведется уже давно…

— Давно?

— Я думал, вам известно о ней. Мои предшественники должны были сообщать о результатах в своих отчетах.

— Мне действительно известно о ней. Уникальный способ ведения войн. Разгромить противника численностью населения. Развитие колоний. Отличный план. Но плоды он начал приносить только сейчас, идиот! Итак, кто это придумал?!

— Я и в самом деле не знаю, — жалобно пролепетал министр.

Она расхохоталась:

— Тоже мне, ценный сотрудник. Не кабинет, а сборище недоумков, а ты самый тупой из всех. Хорошо, тебе кто рассказал об этой программе?

Он заерзал на месте:

— Мой помощник, Мать.

— Имя?

— Дун. Абнер Дун.

— Убирайся с глаз моих долой и передай лорду-канцлеру, что я хочу встретиться с этим Абнером Дуном.

Министр колонизации поднялся и вышел.

Мать осталась сидеть в своем кресле, мрачно оглядывая стены. Она начала терять контроль над ситуацией. Она чувствовала это. В прошлое пробуждение такого не было. Так, кое-какие намеки. А на этот раз ей попытались наврать сразу несколько человек.

Похоже, этим негодяям нужна встряска. «И я хорошенько здесь все перетряхну, — решила она. — Если понадобится, я прободрствую два дня. Или целую неделю». Эта перспектива возбуждала ее. Целых несколько дней бродить по дворцу — весьма привлекательная мысль.

— Приведите мне девочку, — сказала она. — Лет шестнадцати. Я хочу поговорить с кем-нибудь, кто сможет меня понять.

***

— Твоя очередь, Ханна, — сказал Дент. Ханна немного нервничала. — Не беспокойся, малышка. Она не извращенка, ничего такого. Просто хочет поговорить. Но помни, что тебе говорил Наб. Только не лгать. Говори правду и только правду.

— Быстрее. Она ждет, — перебил его излияния Наб.

Девушка вышла из операторской и направилась по коридору к двери. Тихонько постучалась.

***

— Заходи, — мягко произнесла Мать. — Заходи.

Девочка была очень миленькой, ее рыжие волосы были нежными и длинными, она смешно стеснялась и прятала глаза.

— Подойди сюда, малышка. Как тебя зовут?

— Ханна.

Так завязался разговор. Странный был разговор, в особенности для Ханны, которая всю свою жизнь провела среди детей высшего общества Капитолия. Женщина делилась с ней воспоминаниями, а Ханна не знала, что сказать. Однако довольно быстро она поняла, что говорить, собствен но, ничего и не надо. Надо только слушать и временами поддакивать.

А спустя какое-то время интерес стал непритворным.

Мать представляла собой реликт давно ушедших дней, того необычного времени, когда на Капитолии еще росли деревья, а сама планета называлась Кроув.

— Ты девственница? — поинтересовалась Мать.

Только не лги, вспомнила Ханна.

— Нет.

— Кому ты отдалась?

Какая разница? Все равно она его не знает.

— Одному художнику. Его зовут Фриц.

— Ну и как он?

— Все, что он делает, прекрасно. Его картины продаются…

— Я имею в виду, как он в постели?

Ханна залилась краской:

— Это было всего один раз. Я проявила себя не с лучшей стороны. Он был добр со мной.

— Добр! — презрительно фыркнула Мать. — Добр… В мужчине главное не доброта.

— Не правда, — вспыхнула Ханна.

— Моя дорогая, если мужчина добр, это означает, что он пребывает в плену у собственных чувств. Ты упустила отличную возможность. Я отдала свою девственность Селвоку. Для тебя, девочка, это уже история, но мне кажется, что это случилось вчера. Уже тогда я была расчетливой маленькой стервочкой. Я твердо знала, что тот, кому я отдамся, будет у меня в неоплатном долгу. И когда я увидела Селвока Грэя, то сразу поняла, что именно этому мужчине я хочу принадлежать.

Я заманила его на конную прогулку. Ты никогда не видела лошадей, на Капитолии их больше не осталось, а жаль.

Проехав несколько километров, я попросила его расседлать лошадей. Спустя еще несколько километров я заставила его раздеться и разделась сама. Это ощущение ни с чем не сравнится — мчишься на лошади, а твои обнаженные груди овевает ветер… А потом, до сих пор не могу поверить в это, я пустила лошадь рысью. Мужчины терпеть не могут ездить рысью, даже когда под ними седло, а без седла и без одежды бедный Селвок весь измучился. Тряска чуть не кастрировала его. Но он был слишком горд, чтобы жаловаться.

Лишь крепче вцепился в поводья. Лицо его было белее мела.

Наконец я пожалела его и пустила лошадь во весь опор.

Я словно летела. Мускулы лошади, сокращающиеся у тебя между ногами, похожи на нежные пальцы любовника.

Когда мы наконец остановились, и он, и я были с головы до ног покрыты лошадиным потом, но он так возбудился, что не мог ждать ни секунды. Он взял меня прямо на камне утеса. Тогда на Кроуве еще встречались утесы. Нельзя сказать, что я была шикарна, ведь для меня все было в новинку, но я знала, что делаю. Я так возбудила его, что он даже не заметил моей беспомощности. А своей кровью я залила все вокруг. Он был невероятно нежен со мной. Обратно мы возвращались не торопясь, я не могла оседлать лошадь нормально. Мы отыскали одежду и перед самым домом еще раз занялись любовью. После этого он не мог меня бросить. У него была уйма женщин, но каждый раз он возвращался ко мне.

Этот мир был невероятно далек от Ханны. Она не представляла себе, как это можно оседлать животное, проскакать на нем многие километры по безлюдной равнине, а затем заняться любовью на утесе.

— По-моему, это должно быть очень больно, заниматься любовью на голом камне? Он, наверное, впивается в тело?…

— Чертовски больно. После этого я несколько дней подряд выковыривала крошку из спины, — рассмеялась Мать. — Ты слишком легко отдалась. Могла бы приберечь себя для большего.

Ханна с тоской посмотрела на нее:

— Теперь таких мужчин уже не осталось.

— Ханна, девочка моя, ты сама себя обманываешь. Да таких мужчин вокруг сколько угодно.

Они проговорили еще час, но потом Мать вдруг вспомнила, что у нее еще есть дела, и отослала девочку.

***

— Молодец, Ханна. Ты настоящая актриса.

— Все оказалось не так страшно, как я думала, — ответила девушка. — Она мне даже понравилась.

— Ага, очень милая дамочка, — расхохотался Дент.

— Это действительно так, — начала оправдываться Ханна.

Наб пристально посмотрел ей в глаза:

— Своими собственными руками она убила несколько десятков человек. И приговорила к смерти еще сотни и сотни. Это не считая войн.

— Значит, они заслуживали смерти! — рассердилась Ханна.

Наб улыбнулся.

— Да, старая паучиха не разучилась ткать сети. Ловко она тебя поймала. Ладно, не важно. Теперь ты имеешь право пользоваться сомеком, на три года раньше положенного.

Наслаждайся жизнью. Только одной девушке раз в пять лет выпадает возможность встретиться с Матерью. Но рассказывать об этом ты не имеешь права.

— Знаю, — сказала она. И неожиданно расплакалась.

Может быть, потому, что за время разговора успела полюбить Мать. А может, потому, что лошадей на Капитолии больше не осталось, и в первый раз она узнала, что такое любовь, в родительской спальне, когда ее предки ушли к кому-то в гости. У нее словно что-то украли, она не могла отдаться по собственной воле на камнях утеса, омываемая солнечными лучами. Она нарисовала в уме картину утеса.

Представила себя, стоящую на вершине и смотрящую вниз.

Под ней раскинулась глубокая пропасть. Бесконечные метры скалы скрывались в туманной дымке. Она встряхнула головой, прогоняя видение. Утесы остались в далеком прошлом.

***

— Значит, вы и есть Абнер Дун.

Он кивнул. Рука его не дрожала. Он твердо смотрел на нее. Глаза, казалось, видели ее насквозь. Она начала испытывать некоторое неудобство. Мать не привыкла к тому, чтобы ее эдак беспардонно рассматривали. Она попыталась внушить себе, что взгляд его полон дружелюбия.

— Насколько я поняла, это именно вы придумали колонизировать планеты прямо у врага за спиной.

— Мне это показалось разумным выходом из положения. Мы положили конец ненужным смертям.

— Враг отступает перед количеством колонизированных планет. Должна сказать, это весьма оригинальная мысль. — Она подперла голову рукой и подумала, почему же ей так не хочется нападать на этого человека. Может быть, потому, что он ей понравился. Но она прекрасно изучила себя, чтобы обмануться этим заманчивым предположением — она не нападала, потому что не была уверена, куда именно ей следует нанести удар. — Скажите мне, Абнер, насколько широко распространилось влияние врага.

— Примерно на одну треть населенных планет, — ответил Дун.

***

Дент задохнулся от изумления, затем в бешенстве развернулся к Набу:

— Он сказал ей! Взял и сказал! Лорд-канцлер голову ему оторвет.

— Никто ему ничего отрывать не будет. Не знаю, как ему это удалось, но он и эта девчонка, Ханна, — они сумели понять ее. Правило одно: будь точен, даже когда лжешь.

— Но он все испортит!

— Нет, Дент. Испортили все другие министры. Зачем же ему тонуть вместе с ними? Этот тип оказался изворотливее, чем я думал.

***

Она продержала Дуна целых пятнадцать минут — неслыханно, даже настоящие министры, и те редко когда удостаивались столь длительной беседы. За дверью лорд-канцлер сходил с ума от беспокойства.

— Мистер Дун, вы невероятно маленького роста, вас это не беспокоит?

Наконец-то этот Дун был захвачен врасплох, и она порадовалась своей маленькой победе.

— Маленького роста? — переспросил он. — Да, вообще-то я невысок. Но эта область мне неподвластна, поэтому я даже не думаю об этом.

— А что вам подвластно?

— Одна из секций министерства колонизации, отвечающая за пункт приписки колонистов, — отрапортовался он.

— Но это же далеко не полный перечень ваших возможностей, мистер Дун, я не ошиблась? — рассмеялась она.

Он по-птичьи склонил голову набок:

— Вы действительно хотите, чтобы я ответил на этот вопрос?

— О да, мистер Дун. И я с нетерпением жду ответа.

— Только я не отвечу, Мать. Во всяком случае, не буду отвечать здесь, в этой зале.

— Почему же?

— Потому, что в специальной комнатке сидят двое человек, которые прослушивают весь наш разговор и записывают на камеру все наши действия. Я смогу говорить откровенно, только когда мы останемся наедине.

— Я запрещу им подслушивать.

Дун улыбнулся.

— А, понимаю. Может, я и правлю Империей, но не всегда моим приказам следуют, это вы хотите сказать? Ладно, посмотрим. Покажите-ка мне эту комнатку.

Дун поднялся и вышел, она последовала за ним.

***

— Наб, Наб! Он ведет ее прямо сюда! Что нам делать?

— Веди себя естественно, Дент. И постарайся не наблевать на петлекамеру.

Дверь распахнулась, и Дун, отступив в сторону, пропустил Мать в комнату.

— День добрый, джентльмены, — кивнула она.

— Добрый день, Мать. Меня зовут Наб, а эта перетрусившая тварь в углу — мой помощник, Дент.

— Так вот, значит, кто меня слушает и исполняет каждое мое пожелание.

— Стараемся. — Наб был сама уверенность.

— Мониторы. Телевидение! Надо же, как необычно!

— Мы решили, что петлекамеры здесь несколько неуместны.

— Дерьмо собачье, Наб, — мило проворковала Мать. — Вон одна из петлекамер.

— Это специально для записи исторических моментов.

Никто не просматривает эти петли.

— Что ж, я рада, что наконец узнала, насколько внимательно за мной следят. Впредь во время утреннего туалета постараюсь быть поосторожнее. — Она повернулась к Дуну. — Что вы можете предложить? У меня такое впечатление, что, очутись мы сейчас в лесу, за нами будут следить птицы и шпионить деревья.

— Ну, на самом деле, — произнес Дун, — есть у меня одно местечко. Самый настоящий лес с живыми птицами и настоящими деревьями. Единственный на всем Кроуве.

— Что, птицы и вправду живые? — поразилась она.

— Живехонькие, так что, когда будете там, остерегайтесь сюрпризов сверху. И смотрите под ноги.

— Ну так что же вы?! Отведите меня туда! — срывающимся от нетерпения голосом проговорила она. И повернулась к Набу с Дентом. — А вы двое пока демонтируйте эту петлекамеру. Можете подслушивать, подсматривайте на здоровье, но никакой записи. Поняли меня?

— К вашему возвращению все будет исполнено, — вытянулся в струнку Наб.

— Наб, вы ж даже пальцем не шевельнете, — фыркнула она. — Вы что, думаете, я дура?

И вышла в услужливо распахнутую Дуном дверь.

Когда дверь захлопнулась, Дент опрометью бросился к корзине для мусора и склонился над нею в три погибели.

Наб бесстрастно наблюдал за ним.

— Эх, Дент, ничему-то ты не научился. Нашел, понимаешь, кого бояться.

Дент только покачал головой и вытер губы. Желудочная кислота огнем ела рот и горло.

— Пойди, позови технарей. Мы должны перенести камеру в другое место. Да, и высверлите пару дырок в стенах, пускай ими займутся рабочие. Надо создать впечатление, будто лазеры все убраны. И побыстрее, мальчик мой!

У двери Дент остановился.

— А что будет с этим Дуном?

— Ничего. Он понравился Матери. Мы будем использовать его каждый раз, когда потребуется привести ее в хорошее настроение. Этот человек пустое место.

***

Мать замечала, как поднимается настроение Дуна, когда, окруженные толпой телохранителей, они следовали по коридорам, которые загодя специально расчистили для них.

Наконец они остановились у какой-то двери, и Дун приказал Маменькиным Сынкам пойти пока где-нибудь погулять.

— Это должно быть здорово, Дун, — сказала Мать. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, как это здорово.

— Да, идти стоило. Хотя, наверное, в детстве вы забредали куда дальше, — ответил он.

— О, я убегала за многие километры от дома, — мечтательно улыбнулась она. — Какое чудесное слово. Услышав его, словно наяву вспоминаешь, как когда-то носилась по холмам вверх-вниз. Слово, которое таит в себе путешествие.

Километры. Покажите мне наконец это место, где птицы поют на деревьях.

И Дун открыл дверь.

Она быстро вошла, затем шаг ее замедлился, и вот она остановилась. Помедлив в нерешительности, она медленно пошла между деревьев, скинула туфли и зарылась пальцами ног в траву и влажную почву. Мимо порхнула птичка. Ветерок играл ее волосами. Она расхохоталась.

Продолжая смеяться, она прислонилась к дереву, провела руками по коре, сползла по стволу и уселась прямо на траву. Над ее головой ярко светило солнце.

— Как вам это удалось? Где вы откопали этот клочок земли? Последний раз я ходила босиком по земле, когда мне было двадцать, и было это в одном из последних парков Капитолия.

— Это все ненастоящее, — ответил Дун. — Вернее, не все. Деревья, птицы, трава — они настоящие, но небо — это купол, а солнце — всего лишь иллюзия. Хотя вы можете обгореть.

— На солнце я покрывалась веснушками. Но при этом всегда говорила: «К черту веснушки, я поклоняюсь солнцу!»

— Понимаю, — кивнул Дун. — Остальным я говорю, что здесь воссоздано одно местечко на планете Сад. Там давным-давно не принимают иммигрантов, а промышленность сведена к минимуму. Но вы-то знаете, что это такое на самом деле.

— Кроув, — произнесла она. — Мир моего деда! Такой была эта планета до того, как ее заковали в металл. Сталь опоясала ее, подобно громадному поясу целомудрия, навсегда изгнав отсюда жизнь. О Дун, я дам вам все, что пожелаете, только позвольте мне приходить сюда. Вы получите все, что угодно, если в каждое пробуждение я буду проводить здесь по несколько часов!

— Я буду рад принимать вас здесь. Но, надеюсь, вы понимаете, что это означает.

— Вы же все равно чего-то добиваетесь от меня, — парировала она.

— Хотите искупаться? — улыбнулся он.

— Здесь есть вода?

— Озеро. С кристально чистой водой. Правда, немного холодноватой.

— Где?!

Он провел ее к озеру. Она без малейших колебаний сбросила одежду и нырнула. Дун нагнал ее посредине озера, она плыла на спине, любуясь проплывающим по небу облаком.

— Наверное, я умерла, — сказала она. — И очутилась в раю.

— Вы верующая? — удивился Дун.

— Да. Но верующая в себя. Каждый человек создает свой собственный рай. И насколько я вижу, Дун, ваш рай удался на славу. Ну, Дун, должна вам сказать, вы мне понравились. Все остальные, с кем я переговорила сегодня, полные задницы.

— Я не стремлюсь к вершинам власти.

Она усмехнулась и, взмахнув руками, перевернулась. Дун качался на спине рядом с ней, и слова смешивались с шумом воды, плескающейся вокруг них.

— А теперь полный перечень, мистер Дун, — сказала она.

— Ну, — начал он, — как я уже говорил, мне принадлежит один из отделов министерства колонизации.

— Дальше.

— А также все остальные отделы министерства. Плюс все остальные министерства.

— Все до единого? — спросила она.

— В большей или меньшей степени. Хотя этого никто не знает. Я просто владею людьми, которые владеют теми, кто управляет этими министерствами. Так что неотложных дел у меня не так уж и много.

— Умный ход. Пускай себе думают, что свободны. А дальше?

— Дальше?

— Ну, дальнейший список.

— Это все. Министерства. А уже министерства управляют всем остальным.

— Не всем. Сомек в их компетенцию не входит, — поправила она.

— Ах да, независимый, недостижимый институт. Одна лишь Мать имеет право устанавливать правила в Сонных Залах.

— Но вы и им завладели, не так ли?

— Вообще-то сомек был моей первой целью. Он позволил мне решать, кого и когда будить. Очень полезный рычаг. Кроме того, теперь я могу избавляться от нежелательных мне людей. Если они слабы, я перевожу их на самые нижние уровни сомека, и они быстро умирают. Или наоборот, закидываю на самый верх — это если они достаточно сильны. Таким образом, они не вертятся у меня под ногами.

— Так, значит, это вы правите империей?

— Верно, — ответил Дун.

— И вы привели меня сюда, чтобы убить?

Плеснув водой, Дун перевернулся на живот.

— Надеюсь, на самом деле вы так не думаете? — с тревогой спросил он. — Я бы никогда не осмелился поднять на вас руку, никогда. Я слишком вами восхищаюсь. Я построил свою жизнь на примере вашей. Вы ведь с самого начала управляли империей, тогда как все думали, что настоящий император — ваш муж, Селвок, этот озабоченный самец.

— Ну, от самца в нем было не так уж и много, — возразила Мать. — Во всяком случае, ребенка он так и не зачал.

— Именно, Мать. Поэтому вы единственная, кто может остановить меня. И я знал, что рано или поздно вы поймете, кто я такой и к чему я иду. Я с нетерпением ждал этой встречи.

— Неужели? К сожалению, для меня она явилась полным сюрпризом.

— Ну да? — Дун кролем поплыл к берегу и вылез из воды. Немного погодя Мать последовала за ним. Выйдя на берег, она обнаружила его лежащим в траве.

— Вы правы, — призналась она. — Я давно ждала встречи с вами. С тем вором, который отнимет у меня все, что я имею.

— Не все, — поправил ее Дун. — И я не вор. Всего лишь наследник.

— Я намереваюсь жить вечно, — сказала она.

— Если все пойдет, как я планирую, ваша мечта осуществится.

— Но вам же не просто нужна моя империя, Дун. Вы не хотите просто наследовать.

— Можете считать это трамплином. Если б вы не построили эту империю, мне бы пришлось строить все самому.

А так как империя уже построена, я должен буду разрушить ее и на ее останках возвести что-нибудь лучшее, более надежное, чем это.

— Более надежное, чем эта империя? — удивилась она.

— Неужели вы не чувствуете запах разложения, витающий в воздухе? На этой планете нет ничего живого. Все мертво, все бесследно сгинуло. Люди. Атмосфера, камень.

И вся Империя такая. Я собираюсь поддать ей жару.

— Поддать жару! — хихикнула она. — Так говорили старики, когда я была еще совсем маленькой!

— Я изучаю прошлое, — сказал Дун. — Прошлое будет в новинку в этом мире. Вы великая женщина. Вы создали прекрасную империю.

Она была счастлива. Солнечные лучи грели ее спину впервые за десятки лет (на самом-то деле с тех пор прошли века, но она все это время проспала и даже не заметила этого); она купалась в чистой воде; кроме того, она познакомилась с человеком, который, может быть, очень может быть, способен сравниться с ней.

— Чего вы хотите от меня? Сделать вас лордом-канцлером? Выйти за вас замуж?

Дун отрицательно помотал головой, отвергая предложенное:

— Дослушайте меня до конца. Не препятствуйте мне.

Не давите на меня. Мне нужно еще несколько столетий, и тогда все рухнет.

— И все-таки я еще могу остановить вас, — заметила она.

— Знаю, — ответил он. — Но прошу вас не делать этого.

Вас никто не мог остановить. Я хочу, чтобы вы позволили мне испытать собственные силы.

— Договорились. Но вы тоже должны кое-что пообещать мне.

— Что же?

— Когда вы исполните задуманное и все — как вы сказали — рухнет, возьмите меня с собой.

— Вы серьезно?

— В той вселенной, которую вы собираетесь построить, нет места Матери, Абнер.

— Но, может быть, там найдется местечко для Рэйчел Кроув?

Имя прозвучало, подобно раскату грома. Никто не называл ее по имени с тех пор…, с тех пор как…

Она снова превратилась в девушку, и мужчина, равный ей, лежал рядом. Она потянулась к нему, обвила его тело руками и прошептала:

— Возьми меня с собой. Возьми меня.

Что он и сделал.

Они лежали в траве и смотрели на закат. Она испытывала такое удовлетворение, которого не ведала даже тогда, на утесе планеты Кроув, в тот самый день, когда началась ее карьера покорительницы. Только на этот раз покорили ее, она знала это и была совсем не против.

— Когда я буду просыпаться, — сказала она, — каждый раз ты должен будешь посвящать меня в свои планы.

Ты должен показывать, что ты построил, и все объяснять.

— Хорошо, — согласился он. — Но ты не будешь пытаться исправить сделанное мной.

— Я даже думать об этом не буду. Ведь я нарушу наш Договор.

— А ты не очень хороша в сексе, — сказал Дун.

— Ты тоже, — рассмеялась она. — Да и какого черта?

Кому какое дело?

***

Мать вернулась всего за полчаса до своего церемониального появления на Дне Пробуждения Матери, вечеринке, которую устраивало высшее общество Капитолия. Наб рвал и метал.

— Вы только подумайте, сколько беспокойств вы нам причинили!

Она посмотрела на него искоса и нахмурилась:

— Я провела день в хорошей компании. А вы?

Наб бросил взгляд на Дента:

— Боюсь, что не очень.

Дент нервно захихикал.

— Какого черта, парень? — зарычала на него Мать. — Ты что, вообще не умеешь сердиться? Господи, какая скука, когда все вокруг скачут на задних лапках! Ну, вечеринка уже началась? Где мой нынешний наряд?

Принесли платье, и семь женщин помогли ей одеться.

Она с изумлением посмотрела на открытую грудь:

— Что, сейчас такая мода?

Наб покачал головой:

— Скажем так, оно чуть более скромное, чем сейчас принято. Мне показалось, что сегодня вам захочется надеть что-нибудь вроде этого…

— Мне? Скромное? — Она расхохоталась. — О, это лучшее пробуждение из тех, что я помню. Лучшее за долгие-долгие годы, Наб. Ты можешь остаться, но мальчишку уволь.

Найди себе помощника посмышленее. Этот парень — задница. Да, и пришли мне лорда-канцлера.

Вошел канцлер, кланяясь как заведенный и бормоча извинения за неудачные отчеты некоторых министерств.

— Все пытались лгать мне, — сказала она. — Вот и увольте всех до единого. Хотя нет, министра колонизации оставьте. И его помощника. Эти двое произвели на меня впечатление. Их не трогайте. А что касается непосредственно вас, чтобы больше в отчете врак не было. Понятно? Если уж приходится лгать, так делайте это убедительно. А этим россказням даже пятилетний мальчишка не поверил бы.

— Я никогда не осмелюсь лгать вам, Мать.

— Я прекрасно понимаю, что Императрица я всего лишь номинально. Поэтому, мальчик мой, не надо меня опекать.

Лучше проконтролируйте, чтобы отчетов о плохой работе министерств было поменьше. Понятно?

— Все понял.

— А этот помощник министра колонизации, он умный парень. Я хочу, чтобы в следующий раз, когда я проснусь, он был готов к новой встрече со мной. И не вздумайте лишить его работы. Я, конечно, слишком к нему добра, но он мил.

Канцлер кивнул.

— А теперь возьмите меня под руку. Черт с ним, с расписанием. Мы отправляемся на вечеринку.

Наб проводил ее взглядом.

— Я что, действительно уволен? — уточнил Дент.

— Да, юноша. Я же предупреждал тебя. Будь естественным. Жаль. Из тебя мог выйти толк.

— Но что мне теперь делать?

Наб пожал плечами.

— Уволенным самой Матерью работа всегда найдется.

Не беспокойся.

— Я хочу убить ее.

— Почему? Она оказала тебе большую услугу. Теперь тебе не придется смотреть каждый раз, как она из себя корчит невесть что. Сука. Жаль, что она десять лет не Спит.

— Так вы действительно ее ненавидите? — удивился Дент.

— Ненавижу? Думаю, да. — И Наб отвернулся. — Убирайся, Дент. Если она снова увидит тебя здесь, то и меня уволит.

Дент ушел, а Наб подошел к спискам и выбрал еще одного дурака, который обязательно раздразнит Мать. Помощник очень важен. Чем он глупее, тем выгоднее он оттеняет Наба.

«Ненавижу ли я ее?» — подумал Наб.

Он не знал. Помнил только момент ее пробуждения, когда она обнаженная лежит на постели. Тогда он чувствовал отнюдь не ненависть.

***

Вечеринка была долгой и занудной, впрочем, как и всегда. Но Мать прекрасно знала, насколько это важно — временами появляться на людях. Ее должны видеть каждое пробуждение, в строго определенный день, иначе когда-нибудь она исчезнет, и никто не заметит ее отсутствия. Поэтому она ходила кругами по залам, знакомилась с девушками, которые только-только начали пользоваться сомеком, отшивала щеголей и хлыщей, которые вечно вертелись вокруг двора, раскланивалась со стариками и старухами, с которыми впервые повстречалась несколько столетий назад, когда они были молодыми.

Она казалась всем эдаким живым укором. Какого бы уровня сомека они ни достигли, как бы высоко ни поднялись, она все равно была выше. И сколько бы столетий они ни прожили, им никогда не увидеть ее стареющей. «Я буду жить вечно», — напомнила она себе.

Но здесь, среди людей, которые искренне верили в важность этой вечеринки, мысль о вечной жизни только угнетала.

— Я устала, — обратилась она к канцлеру. Тот сразу махнул кому-то рукой, и оркестр заиграл какую-то мелодию, пришедшую из седой древности («Она считалась старинной, еще когда я была маленькой», — подумала она), и гости выстроились в шеренги. Около часа она прощалась со всеми, и придворные наконец разошлись.

— Закончилось, — вздохнула она. — Наконец-то. Слава небесам.

И направилась наверх, к себе в комнату. Наверняка рабочие еще стучат там молотками, стараются. Делают вид, якобы демонтируют петлеоборудование. Ее всегда интересовало, неужели они считают, что ее так легко обмануть? И этот Наб, хитрая сволочь. Подлец, конечно, но… С такими лучше всего иметь дело. Ничего, ближайшее время он будет под рукой.

Она опустилась на краешек кровати и принялась расчесывать волосы. Не потому что они спутались, просто у нее было хорошее настроение. Она взглянула на себя в зеркало и с гордостью отметила, что тело ее еще в форме. Еще желанна, хоть уже и не молода. «Подходящая пара для Дуна, — сказала она себе. — Подходящая пара для любого мужика, вот только большинство мужчин в подметки мне не годятся. Я играла в их игры и выигрывала. Даже если моя власть лишь фикция, с этой фикцией следует быть осторожным. А Дун…» Он за нее. Ее сторонник. Ему можно доверять.

Ой, можно ли?

Она лежала на кровати и смотрела на потолок, на фреску, в точности повторяющую одну из тех, что еще много веков назад рассыпались в пыль на планете Земля. Обнаженный мужчина протягивал руку, пытаясь коснуться пальца Бога. Она точно знала, что это Бог, поскольку он был самым ужасным существом, нарисованным на потолке. Это Бог и никто другой. «Вот и я такой была, — подумала она. — Я тоже была творцом. Касанием пальца я оживляла планеты. Теперь меня сменил Дун. Хватит ли во вселенной места нам двоим?»

«Я посторонюсь, — решила она. — Никогда я не посмею угрожать ему. Потому что он может выиграть, и это будет ужасно, но еще более ужасный конец ждет всех нас, если выиграю я. Потому что я ленива, со мной покончено, а он в самом начале пути. Так будем же союзниками, он доверится мне, я доверюсь ему, и тогда я увижу, как во вселенной родится нечто новое. Возможно, более совершенное, чем мое творение».

— Может, и ты надеялся на это? — спросила она бородатого мужика на потолке. — Надеялся, что когда-нибудь кто-то сменит тебя? Или наоборот, каждый раз ты жестоко расправлялся с конкурентами, когда они начинали угрожать твоему величию?

Она вспомнила сказание о людях, которые хотели построить башню и добраться таким образом до звезд. Насколько она помнила, Бог остановил их. «И все-таки мы достали до звезд, но тебя там уже не было. Ты освободил место для нас. Подвинусь и я, уступая место Дуну. Но черт меня подери, я на кусочки его разорву, если он не исполнит данное мне обещание».

***

— Сука заснула, Крэйн. Зови служащих.

Новый помощник, а точнее, помощница, нервная девочка, которая долго на этом месте не задержится, вызвала персонал Сонных Зал. Они быстро и очень тихо прошли в комнату, переписали мозг Матери на кассету и ввели ей сомек. Когда Мать заснула, Наб вышел из комнаты.

— Дайте мне кассету, — сказал он. И они беспрекословно вручили ему кассету, поскольку именно он всегда запирал ее в специальное хранилище. Затем служащие вывезли Мать из спальни, дабы уложить ее в специальный гробик в сверхсекретной Сонной Зале, находящейся в противоположной части Капитолия. С надежной охраной вокруг.

Но разум ее находился в руках Наба. По ее виду он понял, что она переспала с Дуном. Что у этого типа на уме, Наб понятия не имел, но она переспала с ним, он ей понравился, и в следующее пробуждение она снова собирается встретиться с ним. Что ж, у Наба в руках ее кассета. Он ведь может случайно уничтожить ее. И когда она проснется, то не будет ничего помнить о происшедшем. Служащим Зал придется довольствоваться старой записью, той, которую они использовали в этот раз.

«Стереть кассету не составит труда», — подумал он и направился к себе в кабинет.

— Иди домой, Крэйн, — сказал он. — Я все закрою.

— Ну и денек, — сказала Крэйн на прощание.

Наб выждал, пока дверь закроется, и отыскал у себя в столе петлестиратель. Он годится и для сомеккассеты. И Наб непременно исполнил бы задуманное, если б не игла, вылетевшая из дула пистолета и убившая его на месте.

Маменькины Сынки вынесли тело и избавились от него, а кассета с записью мозга Матери была помещена в потайной сейф, охраняемый специально отобранными людьми, которые никогда в жизни не посмеют повредить императрице. Дело было закрыто. Но как Абнер Дун узнал о том, что готовится предательство? Этот человек был сущим спрутом, его щупальца проникали повсюду. Вот почему Маменькины Сынки беспрекословно повиновались ему. Он никогда не ошибался.

***

Мать вовсе не спала, она слышала легкий гул приборов, когда ее мозг переписывали на ленту. Она просто притворялась, покорно снося все процедуры.

"Сегодня я встретила своего преемника и первого мужчину, с которым изменила Селвоку. Сегодня я уволила всех своих министров, потому что они дураки и обманщики.

Сегодня я снова побывала на Кроуве, снова увидела его былую красу".

Сегодня отличалось от вчера. Отличалось от последних трех недель. От последних восьми месяцев.

Восемь месяцев назад. Всего восемь месяцев назад, всего тысячу лет назад, она решила Спать пять лет кряду и жить лишь один день. Таким образом ей была гарантирована практически вечная жизнь. В тот день, увидев первую морщинку на лице, она поняла, что тоже стареет, как и все остальные. Поэтому она решила прыгнуть через века, лишь изредка наведываясь в настоящее время, чтобы посмотреть, не случилось ли чего-нибудь такого, ради чего стоило жить.

И сегодня это случилось.

«Интересно, что мы будем делать завтра?» — подумалось ей.