Преподобный Троуэр редко позволял себе потворствовать слабостям, но перед ужинами у Виверов по пятницам он устоять не мог. Вернее было бы сказать, обедами, потому что держащие лавку с мастерской Виверы прекращали днем работу только на несколько минут, чтобы перекусить в полдень. И отнюдь не количество еды, а качество ее заставляли Троуэра приходить сюда каждую пятницу. Говорили, что у Элеонор Вивер и старая деревяшка будет иметь вкус тушеного кролика. К тому же Армор-оф-Год Вивер «Армор-оф-Год (ARMOR-OF-GOD) – Доспех Господа» был примерным прихожанином и с ним было можно отвести душу в достойной беседе. Не столь изощренной, конечно, как с высокообразованным прихожанином, но это было лучшее, что было доступно ему в этой варварской глуши.
Обычно они обедали в задней комнате виверовской лавки, которая была одновременно кухней, мастерской и библиотекой. Время от времени Элеонор помешивала что-то в кастрюлях и тогда ароматы дневной выпечки и варящейся оленины смешивались с запахами варящегося мыла и жира, используемого в этих местах для изготовления свечей. «О, у нас тут всего понемножку», сказал Армор, когда преподобный Троуэр посетил его впервые. «Мы делаем веши, которые каждый фермер в округе может сделать сам, – но мы делаем их лучше и поэтому, покупая их у нас, они экономят время, нужное им для того, чтобы расчистить, вспахать и засеять больше земли». Сама лавка была уставлена до потолка полками, которые были полны товарами, привезенными фургонами с востока. Хлопковые ткани, спряденные прялками и паровыми ткацкими станками Ирраквы, оловянные тарелки, железные кастрюли и кухонные плиты из литейных цехов Пенсильвании, тонкая керамика, шкафчики и сундучки от мастеров Новой Англии, и даже несколько драгоценных мешков со специями, привезенными в Новый Амстердам из Азии. Армор Вивер признался однажды, что закупить все эти товары стоило ему всех его сбережений, и нет никакой уверенности, что он сможет преуспеть здесь, на этих малозаселенных землях. Но преподобный Троуэр заметил, что у его лавки неизменно скапливается множество фургонов, съезжающихся сюда с низин Уоббиш, и даже несколько с запада, с далекой Нойзи-ривер. И теперь, пока они ждали когда Элеонор объявит, что тушеная оленина готова, преподобный Троуэр задал беспокоивший его уже долгое время вопрос. «Я видел, как они увозят товар», сказал он. «Но я никак не пойму, чем же они расплачиваются. Никто в этих краях не зарабатывает денег, и на восток тут тоже много не наторгуешь».
«Они платят салом и углем, древесиной и, конечно же, провизией для Элеонор, меня и… еще для кое-кого, кто скоро может появиться». И дураку стало бы понятно, что Элеонор уже так располнела, что прошло уже не менее половины срока беременности. «Но в основном», сказал Армор. «Они берут в кредит».
«В кредит! И это фермеры, чьи скальпы, может так случится, уже следующей зимой будут проданы в Форт-Детройте за мушкеты или выпивку?» «Тут у нас больше разговоров о Краснокожих, чем настоящей опасности», сказал Армор. «Здешние Краснокожие вовсе не дураки. Они слышали про Ирракву, и что там у них есть места в Конгрессе, как и у Белых, и что они имеют такие же мушкеты, лошадей, фермы, поля и города, как и в Пенсильвании, Саскуахэнни или Нью-Орэндж. Они знают и об индейцах-чероки в Аппалачах, обрабатывающих там землю и сражающихся рука об руку с Белыми повстанцами Тома Джефферсона за то, чтобы их страна была независима от Короля и французов». «Я думаю, они могли бы также заметить постоянный поток лодок, плывущих вниз по Хио, движущихся на Запад фургонов, срубленные деревья и растущие бревенчатые дома».
«Я думаю, вы отчасти правы, Ваше Преподобие», сказал Армор. «Я думаю, Краснокожие могут выбрать любой из двух путей. Могут постараться поубивать нас всех или поселиться и жить среди нас. Жить с нами будет для них нелегко – они не привыкли к жизни в городах, а это самый привычный Белым образ жизни. Но бороться с нами еще хуже, потому что тогда они все погибнут. Им может показаться, что убивая одних Белых, они испугают остальных и заставят их уйти. Ведь они не знают, как обстоят дела в Европе, как мечта о собственной земле гонит людей за 5000 миль, где им предстоит работать тяжелее, чем когда-либо приходилось в их жизни, хоронить детей, которые могли бы выжить на родине, и рисковать получить томагавком по голове, потому что лучше быть самому себе хозяином, чем служить любому господину. Кроме Господа Бога».
«И с вами тоже было так?», спросил Троуэр. «Вы рискнули всем из-за земли?»
Армор посмотрел на свою жену Элеонор и улыбнулся. Троуэр заметил, что она не улыбнулась в ответ, но также заметил и ее прекрасные и глубокие глаза, как будто она знала секрет, как оставаться серьезной, даже если сердце полно радостью."
«Нет, не из-за земли, как это понимает фермер. Я ведь, знаете ли, не фермер», ответил Армор. «Есть и другие способы быть хозяином. Знаете, преподобный Троуэр, я даю им кредит, потому что я верю в эту страну. Когда они приходят ко мне что-нибудь выменять, я прошу их назвать имена всех своих соседей и нарисовать приблизительные карты ферм и рек, на которых они живут. Я прошу их отвезти письма, которые пишут другие люди или пишу эти письма для них, отправляю их с кораблями на Восток к тем людям, которых они там оставили. Я знаю все, всех, и как найти дорогу в любое место Нойзи-ривер и верхней Уоббиш».
Преподобный Троуэр прищурился и улыбнулся. «Иными словами, брат Армор, вы здесь правительство».
«Скажем так, когда придет такое время, что правительство здесь понадобится, я буду готов послужить», сказал Армор. «Пройдет еще два-три года, все больше и больше людей будет приезжать и многие из них станут делать разные веши вроде кирпичей и кастрюль, кузнечных изделий, шкафов и бочек, пива, сыра и фуража, так где же вы думаете они будут продавать и покупать все это? Да в той самой лавке, что предоставляла им кредит, когда женам их были нужны ткани для шитья ярких платьев, котлы и печи, чтобы не замерзнуть зимой».
Филадельфия Троуэр счел лучшим оставить при себе свои соображения о том, что благодарность фермеров вещь не особо надежная. Кроме того, подумал Троуэр, может я и не прав. Ведь говорил же Спаситель, что мы должны разбрасывать хлеб наш над водами. И даже если Армор не достигнет всего, о чем мечтает, все равно он делает благое дело и помогает открыть эти земли цивилизации.
Еда была готова. Элеонор разложила оленину по тарелкам. И когда она поставила красивую белую тарелку перед ним, преподобный Троуэр улыбнулся. "Вы должны гордиться своим мужем, всем тем, что он создал. Вместо того, чтобы застенчиво улыбнуться, как ожидал того Троуэр, Элеонор чуть громко не рассмеялась. А Армор-оф-год даже не был столь деликатен. Он просто громко расхохотался. «Преподобный Троуэр, вы заблуждаетесь. Когда я по локоть в свечном жире, Элеонор вся вымазана в мыле. Пока я пишу письма для фермеров и отправляю их, Элеонор вырисовывает карты или записывает новые имена в нашу книгу переписи населения. Что бы я ни делал, она всегда рядом со мной, и что бы ни делала она, я рядом с ней. Кроме, может, ее цветника, который заботит ее куда больше, чем меня. И чтения Библии, которое интересует меня больше, чем ее.» «Что ж, хорошо, что она такая добрая помощница своему мужу», сказал преподобный Троуэр.
«Мы добрые помощники друг для друга», сказал Армор-оф-Год. «Не забывайте об этом».
Он произнес это с улыбкой, и Троуэр улыбнулся в ответ, хотя и был несколько обескуражен тем, насколько Армор попал под башмак своей жены, ведь он даже не постыдился открыто заявить, что не полновластный хозяин своему делу и в своем доме. Но чего еще можно было ждать, учитывая, что Элеонор выросла в этой странной семье Миллеров? От старшей дочери Алвина и Фэйт Миллер вряд ли можно ожидать, что она будет почитать мужа своего, как предназначено Господом.
Как бы то ни было, оленина была невероятно вкусной. «Нет никакого привкуса, характерного для дичи», сказал он. «Никогда бы не подумал, что у оленя может быть такой вкус.»
«Она отрезает жир и добавляет немного куриного», сказал Армор. «Теперь, когда вы это объяснили», сказал Троуэр «Я чувствую его вкус в подливке.»
«А олений жир идет на мыло», сказал Армор. «Мы никогда ничего не выбрасываем, если можем придумать хоть какое-нибудь применение отходам.» «Как завешано нам Господом», сказал Троуэр. И принялся за еду. Он уже приступил к второй миске оленины и третьему ломтю хлеба, когда отпустил замечание, которое по его мнению было шутливым комплиментом. «Миссис Вивер, ваша стряпня так хороша, что я почти готов поверить в колдовство.» Самое большее, чего ожидал Троуэр, это смешок. Вместо этого Элеонор уставилась в стол, как будто он обвинил ее не менее чем в супружеской измене. А Армор-оф-Год застыл чопорно и неподвижно на своем стуле. «Я буду благодарен вам, если вы никогда не будете упоминать эту тему в моем доме», сказал он.
Преподобный Троуэр попытался извиниться. «Я ведь это не серьезно», сказал он. "Среди разумных христиан подобные веши не более чем шутка, не так ли? Это же обычные суеверия и я…
Элеонор встала из-за стола и покинула комнату.
«Что я сказал?» – спросил Троуэр.
Армор кивнул. «О, вы можете не знать», сказал он. «Эта ссора восходит еще к тем временам, когда мы не были женаты, а я впервые приехал на эту землю. Я встретил Элеонор, когда она вместе со своими братьями пришла помочь построить мою первую хижину – сейчас это мыловарня. Она принялась разбрасывать мяту и произносить какие-то заклинания, а я закричал на нее, чтобы она это прекратила и убиралась из моего дома. Я стал цитировать Библию, где говорится, что ведьме нельзя позволить жить среди честных христиан. И занимался этим добрых полчаса, можете быть уверены.» «Вы назвали ее ведьмой, а она вышла замуж за вас?»
«Мы несколько раз обсуждали это.»
«Она больше не верит в подобные веши, не так ли?»
Армор нахмурил брови. «Тут вопрос не в вере, а в делании, Преподобный. Она больше этого не делает. Ни здесь и нигде больше. И когда получилось так, что вы почти что обвинили ее в колдовстве, это ее огорчило. Потому что, понимаете, она обещала мне.»
«Но когда я извинился, почему она…»
«Опять вы об этом… У вас свои воззрения, но вряд ли вы сможете объяснить ей, что приворотные зелья, травы и заклинания не имеют силы, потому что она сама видела многие веши, которые вы не способны просто так объяснить.»
«Я уверен в том, что человек вроде вас, начитанный в Писании и повидавший мир, может убедить свою жену расстаться с детскими суевериями.» Армор осторожно положил руку на запястье преподобного Троуэра. «Преподобный, я должен сказать вам вещь, которую до этого мне никогда не пришло бы в голову говорить взрослому человеку. Хороший христианин отказывается от подобных вашей в своей жизни, потому что единственно истинный путь пробудить в себе скрытые силы лежит через молитву и милость Господа Иисуса. А не потому, что они не действуют.» «Но они не действуют», сказал Троуэр. «Силы небесные реальны, так же как и видения и явления ангелов и все чудеса, о которых рассказывается в Писании. Но силы небесные не имеют никакого отношения к молодым парочкам, занимающимся приворотными чарами, к лечению крупа, усыплению кур и всем этим маленьким глупостям, которые невежественные простаки называют своим скрытым знанием. Чем бы ни занимались все эти ведьмы и колдуны, в этом нет ничего, что не объяснялось бы при обычном научном исследовании». Довольно долго Армор просидел молча и неподвижно. Тишина заставила Троуэра почувствовать себя неуютно, но он не знал, что еще сказать. До сих пор ему не приходило в голову, что Армор мог верить во всю эту ерунду. Это было бы пугающей перспективой. Одно дело избегать колдовства, считая его выдумкой, и совсем другое верить в него и сторониться его, потому что оно греховно. Троуэр подумал, что если они придерживаются последней точки зрения, то с их стороны это даже более благородно: для Троуэра пренебрежение, испытываемое им по отношению к колдовству, было не более чем проявлением здравого смысла, а для Армора и Элеонор это было самой настоящей жертвой.
Как бы то ни было, пока он пытался подобрать слова, чтобы высказать эту свою идею, Армор откинулся на стул и повел беседу совершенно в другом ключе. «Мне кажется, ваша церковь уже почти окончена», сказал он. Преподобный Троуэр с облегчением подхватил эту безопасную тему. «Вчера крыша была закончена и сегодня они даже успели обшить досками стены. Так что завтра вода уже не будет заливать полы при закрытых ставнях, и когда мы застеклим окна и навесим двери, церковь будет в полном порядке». «Я раздобыл стекло, оно скоро будет доставлено по воде», сказал Армор.
Тут он подмигнул «Я решил проблему судоходства по озеру Эри». «Но как вам удалось это? Ведь французы топят каждый третий корабль, даже если он из Ирраквы!»
«Очень просто. Я заказал стекло в Монреале».
«Французское стекло в окнах британской церкви!» «Американской церкви», сказал Армор. «И Монреаль тоже находится в Америке. Как бы то ни было, французы конечно стараются от нас избавиться, и в то же время мы для них – неплохой рынок для сбыта их промышленных товаров, поэтому их Губернатор, маркиз Де Ла Фойетт, не против того, чтобы его люди извлекали выгоду от торговли с нами. Они собираются сплавить стекло в озеро Мичиган, затем баржей вверх по реке святого Джозефа и вниз по Типпи-Каноэ.» «А они успеют до того, как погода испортится?»
«Я думаю, да», сказал Армор. «Иначе они не получат ни гроша». «Вы удивительный человек», сказал Троуэр. «Но мне странно, что у вас так мало лояльности к Британскому Протекторату». «Ну, знаете ли, так у нас настроены все», сказал Армор. «Вы выросли под Протекторатом и до сих пор рассуждаете как англичанин». «Я шотландец, сэр».
«Неважно, главное, что британец. У вас любой, кто хотя бы подозревается во владении скрытыми силами, изгоняется из страны, дело даже до суда не доходит, верно?»
«Мы пытаемся быть справедливыми, но церковные суды работают быстро и их приговоры обжалованию не подлежат».
«Хорошо, теперь задумайтесь вот о чем. Если годами все, имеющие хоть какой-то дар в тайных искусствах, высылались в американские колонии, откуда вам в молодости быть знакомым хоть с малейшим проявлением „колдовства“?» «Я не видел этого, потому что этого не существует». "Не существует в Британии. Но это проклятие для добрых христиан в Америке, потому что все мы здесь по горло завязли в ведьмах, колдунах, заклинателях духов, чародеях и ни один ребенок не дорастает и до четырех футов без того, чтобы набить шишку о чье-нибудь заклятие «убирайся-прочь!» или чтобы пойматься на заклятие «говори-что-хочешь!» и тогда он начинает нести что взбредет в голову и обзывать всех в десятимильной округе. «Заклятие „говори-что-хочешь!“! Брат Армор, я уверен, что вы наблюдали примеры того, как немного спиртного производит тот же эффект». «Только не на двенадцатилетнего мальчика, который и в жизни своей не взял в рот и капли спиртного».
Было очевидно, что Армор говорит о своем собственном опыте, но это не меняло сути дела. «Всегда есть какое-нибудь еще объяснение». «Есть куча объяснений, которые всегда можно придумать для всего происходящего. Но вот что я вам скажу. Вы можете проклинать чародейство в молитвах и ваш приход будет с вами. Но если вы будете продолжать утверждать, что чародейства не существует, ну что ж, я думаю тогда большинство здешнего народа задумается, стоит ли им проходить всю эту дорогу до церкви, чтобы выслушивать молитвы полного идиота».
«Я должен говорить правду, как я вижу ее», сказал Троуэр. «Вы можете видеть, как кто-то ведет себя нечестно, но вы ведь не упоминаете его имя с кафедры, верно? Нет, сэр, вы продолжаете читать проповеди о честности и надеетесь, что они окажут свое влияние». «Вы говорите о том, что я должен использовать окольные пути». «У нас будет прекрасная церковь, преподобный Троуэр, и она не была бы и наполовину так прекрасна, если бы не ваши мечты о том, какой она должна быть. Но местный народ считает, что это их церковь. Они срубили деревья, они ее строили и стоит она на обшей земле. И будет просто ужасно, если вы станете упорствовать и они возмутятся и отдадут вашу кафедру другому проповеднику».
Преподобный Троуэр долго смотрел на остатки обеда. Он думал о церкви, не о той неокрашенной и неотделанной деревянной церкви, какой она была сейчас, а о законченной, с установленными скамьями и высоко вздымающейся кафедрой, залитой солнечным светом из чисто вымытых окон. Само по себе это место ничего не значит, сказал он про себя, важно то, чего я смогу достигнуть здесь. Я изменю своему христианскому долгу, если позволю, чтобы это место оказалось в руках суеверных дураков, вроде Алвина Миллера, и, вероятно, всей его семьи. Если моя миссия здесь состоит в том, чтобы уничтожить зло и суеверие, я должен ужиться с невежественными и суеверными. Постепенно я подведу их к постижению истины. И если я не смогу переубедить родителей, то придет время и я смогу обратить детей. Это работа целой жизни, цель пасторского служения, почему же я должен отбросить ее ради того только, чтобы на несколько коротких мгновений сказать им правду? «Вы мудрый человек, брат Армор».
«Вы тоже, преподобный Троуэр. В конце концов, даже если мы несогласны по многим вопросам, мне кажется, что оба мы стремимся к одной цели. Мы хотим, чтобы вся эта страна стала цивилизованной и христианской. и ни один из нас не будет против, если Вигор-черч „Вигор-черч (VIGOR-CHURCH) – церковь Вигора“ станет Вигор-Сити, а Вигор-Сити станет столицей всей территории Уоббиш. Ведь в Филадельфии были даже разговоры о том, чтобы предложить Хио стать полноправным штатом и я уверен, что такое же предложение будет сделано для территории Аппалачи. Так почему бы когда-нибудь им не сделать того же и для Уоббиш? Почему бы не создать страну, которая будет лежать от моря и до моря, которую будут населять и Белые, и Краснокожие, и каждый из них сможет голосовать за то правительство, которого хотим мы и которое примет законы, которым мы будем подчиняться?» Это была хорошая мечта. И в ней Троуэр видел место и для себя. Человек, обладающий кафедрой в величайшей церкви величайшего города территории, станет духовным лидером целого народа. На несколько минут он уверился в реальности этой мечты так сильно, что когда он вежливо поблагодарил Армора за угощение и вышел вон, его изумило что сейчас поселок Вигор целиком состоит из большой лавки Армора с ее хозяйственными строениями, огороженного пастбища, на котором паслась дюжина овец, и неотделанного деревянного корпуса большой новой церкви.
Тем не менее, церковь была вполне реальна. Она была почти готова, стены уже стояли и крыша была настелена. Преподобный Троуэр был человеком рациональным. Прежде чем поверить в любую мечту, он должен был иметь нечто осязаемое и церковь была вполне осязаемой, а это значило что вместе с Армором они смогут добиться осуществления своей мечты. Надо было лишь привлечь сюда людей и сделать этот город центром территории. Его церковь была достаточно большой, не только для церковных собраний, но и для городских. А чем он будет заниматься по будням? Если он не сможет организовать в этих местах школу для детей, это значит что все его образование было дано ему впустую. Учить их читать, писать, считать и, прежде всего, думать, изгнать из их голов все суеверия, не оставляя в них ничего, кроме чистого знания и веры в Спасителя. Он был так поглощен этими мыслями, что даже не заметил, что направляется вовсе не на ферму Питера Мак-Коя, где его ждала кровать в старой бревенчатой хижине. Он шел опять назад, вверх по холму, по направлению к церкви. И только запалив несколько свечей, он понял, что, наверное, проведет ночь здесь. Это был его дом, эти голые деревянные стены, и не было в мире другого места, которое могло бы стать для него домом. Густой запах заставил его почти обезуметь, ему захотелось петь никогда прежде не слышанные им гимны и он сидел, напевая сквозь зубы, переворачивая пальцем страницы Ветхого Завета, даже не замечая написанных на них слов. Он не услышал их, пока они не зашагали по деревянному полу. Только тогда он поднял глаза и увидел, к своему изумлению, несущую светильник миссис Фэйт, за которой следовали восемнадцатилетние близнецы, Вэйстнот и Вонтнот. Они несли большую деревянную коробку. Прошло некоторое время, прежде чем он догадался, что эта коробка должна служить алтарем. И надо признать, что это был очень хороший алтарь, дерево было обработано так тщательно, как смог бы сделать только настоящий мастер-плотник, и отлично окрашено. И на досках, закрывающих верх алтаря, были выжжены два ряда крестов.
«Где вы хотите, чтобы он стоял?», спросил Вэйстнот. «Отец сказал, что мы должны принести его вечером, когда стены и крыша будут закончены».
«Отец?» спросил Троуэр.
«Он сделал это специально для вас», сказал Вэйстнот. «И маленький Ал сам выжег эти кресты, раз уж ему больше не разрешается приходить сюда». Теперь Троуэр стоял вместе с ними и мог убедиться, что алтарь был любовно отделан. Менее всего он мог ожидать этого от Алвина Миллера. Даже присмотревшись к крестам, трудно было поверить, что это работа шестилетнего мальчика.
«Сюда», сказал он, ведя их на место, предназначенное им для алтаря. Алтарь этот стал единственным предметом обстановки в пустой церкви и, будучи свежеокрашенным, он был темнее стен и пола из свежеспиленного дерева. Все это было так замечательно, что слезы подступили к глазам Троуэра. «Скажите им, что он великолепен». Фэйт с мальчиками заулыбались так широко, как только могли. «Вы видите, он не враг вам», сказала Фэйт, и Троуэру оставалось только согласиться.
«Я тоже не враг ему», сказал он. Но при этом он не сказал того, что подумал в этот момент: я одолею его любовью и терпением, рано или поздно, но я одолею его, и этот алтарь явное знамение того, что в глубине своего сердца он тайно взывает ко мне, чтобы я освободил его из тьмы невежества. Не задерживаясь, они поспешили в ночь, домой. Троуэр поставил подсвечник на пол у алтаря, – не на алтарь, потому что это была бы папистская ересь, – и встал на колени для молитвы. Церковь почти готова, в ней есть уже прекрасный алтарь, построенный человеком, которого он боялся больше всего, и на алтаре кресты выжжены руками странного ребенка, символизировавшего непреодолимые суеверия этих невежественных людей. «Значит, ты полон гордости», произнес голос за его спиной.
Он повернулся, заранее улыбаясь, потому что был рад появлению Гостя.
Но Гость не улыбался. «Столь полон гордости». «Прости меня», сказал Троуэр. «Я уже раскаиваюсь в этом. И все же, что я могу поделать с собой, если я так рад великому труду, начинающемуся в этих местах?»
Гость осторожно дотронулся до алтаря, его пальцы ощупали кресты. «Он сделал это, верно?»
«Алвин Миллер».
«И мальчик».
«Да, кресты. Я так боялся того, что они служат дьяволу…» Гость раздраженно посмотрел на него. «И ты думаешь, что, построив алтарь, они доказали, что это не так?»
Пронзенный дрожью ужаса, Троуэр прошептал: «Я не думал, что дьявол способен использовать символ креста».
«Ты также суеверен, как и все они», сказал холодно Гость. «Паписты все время крестятся. Ты что, думаешь, это заклятие против дьявола?» «Но как я смогу отличить дьявола», спросил Троуэр. «Если он способен изготовить алтарь и нарисовать крест…»
«Нет, нет, Троуэр, возлюбленный сын мой, они вовсе не бесы, ни один из них. Ты узнаешь дьявола, когда увидишь его. Там, где у всех людей на голове волосы, у дьявола бычьи рога. Где у людей ноги, у дьявола козлиные копыта. Там, где у людей руки, у дьявола огромные медвежьи когти. И можете не сомневаться: когда придет дьявол, он не станет делать для тебя алтарей.» Тут Гость возложил руки на алтарь. « Теперь это мой алтарь», сказал он. «Кто бы ни сделал его, я использую его для своей пользы.» Троуэр вздохнул с облегчением. «Освятив, ты очистил его.» И он протянул руку, чтобы дотронуться до алтаря.
«Стой!» прошептал Гость. Даже шепотом своим он заставлял стены дрожать.
«Выслушай меня вначале», сказал он.
«Я всегда слушаю тебя», сказал Троуэр. «Хотя я не могу понять, почему ты выбрал столь недостойного червя, каким являюсь я». «Даже червь может обрести величие от одного прикосновения пальца Господня», сказал Гость. «Нет, ты неправильно понял меня – я не сам Господь. Не поклоняйся мне.»
Но Троуэр не смог совладать с собой, он зарыдал в экстазе, встав на колени перед этим мудрым и могучим ангелом. Да, ангелом. У Троуэра не было никакого сомнения в этом, хотя у Гостя не было крыльев и он носил костюм, вполне уместный и в парламенте.
«Человек, построивший это, находится в смятении, но в душе его зреет убийство, и если его подтолкнуть, он совершит его. И ребенок, сделавший эти кресты – он действительно, как ты и предполагал, достоин внимания. Но еще не определено, какую жизнь проживет он, жизнь в добре или зле. Обе дороги лежат перед ним, и он открыт влиянию. Ты понял меня?» «Эта работа предстоит мне?» спросил Троуэр. «Должен ли я забыть остальное и посвятить себя обращению этого ребенка на путь истинный?» «Если ты будешь проявишь излишнюю заинтересованность в этом, то его родители заподозрят тебя. Ты будешь продолжать заниматься пастырской службой, как и собирался. Но в сердце своем ты должен направлять все свои усилия на этого необычайного ребенка, чтобы привлечь его на мою сторону. Потому что если, достигнув четырнадцатилетнего возраста, он не будет служить мне, я уничтожу его.»
Сама мысль о том, что Алвин-младший будет ранен или убит была невыносима для Троуэра. Она наполняла его таким чувством потери, которое, как представлялось ему, не могли ощущать даже отец с матерью. « Я сделаю для спасения этого ребенка все, на что способен слабый человек», воскликнул он и его голос был столь полон муки, что прозвучал почти как рыдание. Гость кивнул, улыбнулся своей прекрасной любящей улыбкой и протянул руку Троуэру.
«Я верю тебе», сказал он мягко. Его голос был подобен живительной влаге, смачивающей болящую рану. «Я знаю, ты сделаешь все как надо. А что касается дьявола, тебе нет нужды бояться его.» Троуэр потянулся к протянутой руке, намереваясь покрыть ее поцелуями; но в тот момент когда он должен был коснуться плоти, там не оказалось ничего. Гость удалился.