СОЛДАТ РЕВОЛЮЦИИ
Ноябрьское утро было сумрачным. Когда приезжие вышли на Знаменскую площадь, снег валил не переставая густыми липкими хлопьями. Народу на привокзальной площади немного, прохожие толпились только около мальчишек-газетчиков. Ворошилов прислушался и поспешил к ближайшему — хриплым, надтреснутым голосом мальчишка вопил:
— Сегодня контрреволюционное выступление! Ожидается контрреволюционное выступление!
— Что такое? Давай скорее газету!
В руках у Ворошилова «Известия Центрального Исполнительного Комитета и Петроградского Совета». На первой странице в глаза бьет воззвание «К рабочим и солдатам Петрограда»; жирно набранные строчки: «Темные силы буржуазии под видом празднования дня созыва Учредительного Собрания готовят сегодня контрреволюционное выступление. Петроградский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов по этому поводу постановляет: Всем рабочим и солдатам воздержаться от участия в сегодняшних демонстрациях»… Ворошилов и Лутовинов бросились к извозчику:
— Быстрее к Смольному!
Так с первых же минут по приезде в Петроград Ворошилов погрузился в водоворот событий, оказался в самом центре его. Действительно, в этот день состоялись манифестации мелкобуржуазных слоев населения, чиновничества, интеллигенции. Они требовали немедленного открытия Учредительного собрания. Политическая подоплека лозунга была проста: подменить власть Советов буржуазным парламентом. Рабочие и солдаты в манифестациях не участвовали…
Как член ЦИК Советов Ворошилов сразу же вовлекается в работу. Людей, которых можно было бы назначить на самые важные, ключевые посты, тогда в большевистской партии, ставшей правящей партией, не хватало: управление гигантским государством, именовавшимся ранее Российской империей, дело сложное и многообразное. Ворошилову сразу же достается трудная и хлопотливая должность — 2 декабря 1917 года его назначают председателем комитета по охране Петрограда.
…Город жил очень неспокойно. Именно с конца ноября началась волна так называемых «пьяных погромов». Уголовники и деклассированные личности, а их немало было тогда в столице, нападали на многочисленные винные заводы и склады, вовлекая в погромы часть горожан и солдат. Наибольшего размаха погромы достигли в ночь на 4 декабря, когда по городу было зарегистрировано 69 нападений на винные лавки. Лишь к концу декабря благодаря усилиям и выдержке революционных рабочих-красногвардейцев и матросов погромы были пресечены.
Немало совершалось в городе и уголовных преступлений: за декабрь возглавляемая Ворошиловым комиссия зарегистрировала 1368 нарушений революционного порядка. Благодаря принятым мерам, благодаря упрочению сурового революционного порядка в январе 1918 года их количество резко снизилось — до 699 случаев. Теперь в городе ежедневно происходило значительно меньше преступлений, чем до революции; если в среднем в начале октября 1917 года в городе насчитывалось максимально 198–205 крупных преступлений, то в январе — 34–54. Тем не менее уголовники доставляли немало хлопот стражам революционного порядка. Бандиты в одиночку и группами действовали с чрезвычайной наглостью, нападая как на частных лиц и их квартиры, так и на государственные учреждения. В январе грабители среди бела дня сняли шубу с будущего председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого, когда он на извозчике следовал в Таврический дворец. 22 января у самых дверей комиссариата юстиции бандиты остановили извозчика, на котором три сотрудника комиссариата привезли из казначейства крупную сумму денег для выплаты жалованья служащим. Угрожая оружием, налетчики отобрали деньги и скрылись на автомобиле…
До революции охрана порядка в столице исполнялась Петроградским градоначальством. И в этом важном государственном учреждении, так же как и во всех прочих, появление большевиков чиновники встречали в штыки, отказывались выполнять распоряжения комиссаров. 5 декабря 1917 года СНК на своем заседании постановил: «Поручить тов. Ворошилову ликвидацию бывшего Петроградского градоначальства согласно плану тов. Дзержинского и организацию специального органа для поддержания спокойствия и порядка в Петрограде…»
Ворошилов немедленно стал принимать дела, имущество, кассу и здание градоначальства. Дело было хлопотное. Чтобы читатель мог представить характер и разнообразие забот Ворошилова, приведем несколько пунктов из его доклада на коллегии Наркомата внутренних дел 14 декабря. Ворошилов предлагал:
«1) Адресный стол из градоначальства передать в ведение Городского самоуправления.
2) Типографию взять в свое распоряжение Комиссариату внутренних дел, так как типография прекрасно оборудована…
3) Уголовно-розыскное отделение немедленно ликвидируется. Это «милое» учреждение мало чем отличается от охранки, никогда не служило рабочим и крестьянам и теперь будет служить не им, а против них. Если же нам потребуется когда-нибудь создавать такие паскудные учреждения, то мы их создадим такими, какие нам потребуются.
4) Полицейский архив придется временно взять под охрану…
5) Собачий питомник необходимо сохранить…»
И так далее, и тому подобное, всего около 20 пунктов. В заключение Ворошилов отмечал, что у градоначальства имеется 8 автомобилей, 2 лошади и «битком набит весь дом всякой мебелью и домашней утварью»…
По роду своей деятельности Ворошилов в этот период нередко встречается с В. И. Лениным, Я. М. Свердловым, И. В. Сталиным. Общие дела связывают его постоянно с М. И. Калининым, который был городским головой Петрограда, и Г. И. Петровским, возглавившим Народный комиссариат внутренних дел. Порученные Ворошилову обязанности сложны и непривычны для него. Поэтому он часто обращается за советом и помощью к Ф. Э. Дзержинскому.
Председатель ВЧК по горло завален важными и неотложными делами, но никогда не отказывается помочь товарищу. Аппарат Чрезвычайной комиссии в декабре еще только складывается — к концу года в нем насчитывалось всего 23 человека. «Канцелярия» помещалась в портфеле Дзержинского, а касса — тысяча рублей — в ящике стола Я. X. Петерса. Не было и помещения, а оно требовалось. Однажды, во время очередной встречи, Дзержинский спросил:
— Послушайте, я узнал, что в градоначальстве есть «внутренняя тюрьма»?
— Есть, там огромный дом, — подтвердил Ворошилов.
— Давайте работать вместе. Нам необходимо помещение, вот и переедем к вам.
Так ВЧК перебралась в ставший впоследствии знаменитым дом на Гороховой улице № 2 (теперь улица Дзержинского). Вскоре и Ворошилов был введен в состав ВЧК. Теперь они встречались с Дзержинским по нескольку раз в день.
На сотрудников Чрезвычайной комиссии были возложены труднейшие обязанности. Они должны были пресечь саботаж — все бывшие государственные служащие, начиная с министров и кончая делопроизводителями и машинистками, устроили стачку, игнорируя новую власть и ее комиссаров. Чекисты должны были бороться со спекуляцией — в Петрограде после Октябрьской революции продовольствия оставалось до страшного мало, и все торговцы использовали подходящий случай, чтобы поживиться, набить карман. Но, конечно, главным, самым сложным и опасным делом ВЧК была борьба с контрреволюцией: Петроград наполнен офицерами, юнкерами, чиновниками, строящими планы свержения «хамской власти»; легально существуют и действуют буржуазные и мелкобуржуазные организации и партии, их печать извергает клевету на большевиков, на Советскую власть.
Контрреволюция собирала силы, переходила к действиям. Одним из первых проявлений ее активности было покушение 1 января 1918 года на Ленина, возвращавшегося с митинга. Террористы несколько раз выстрелили по его машине, но он остался невредим. 2 января Дзержинский подписал ордер на обыск в военной гостинице «Астория». Было арестовано несколько человек. В следствии участвовал и Ворошилов — сохранился протокол допроса, который он проводил в ту пору.
Работа Ворошилова в Петрограде, однако, скоро прервалась.
Советская власть, бесспорно признанная трудящимся народом России, триумфально шествовала по ее градам и весям. Не бывают, не могут быть бескровными великие революции. Правда, Октябрьское вооруженное восстание в столице прошло почти без жертв, было убито лишь несколько человек, но в других городах — в Москве, Киеве, к примеру, — жертвы были, и немалые. Тем не менее установление Советской власти во всей огромной стране ни в коем случае нельзя охарактеризовать как потребовавшее исключительных жертв — настолько един был порыв трудового народа России. С каждой неделей Советская власть утверждалась, крепла и в центре, и на окраинах. Внутренняя, собственная контрреволюция пыталась ей сопротивляться, но была эта контрреволюция настолько слаба, неорганизованна, настолько оказалась не в силах противостоять почти поголовному стремлению населения России к новой, лучшей жизни, что терпела жестокие поражения. Не может удержаться в Киеве националистическая Рада, разбиты на Дону отряды генерала Каледина, и сам он застрелился, бежит в оренбургские степи атаман Дутов…
Близится весна 1918 года, и Советская власть день ото дня становится сильнее. Но этот новый путь, сулящий человечеству освобождение от власти капитала, не нравится, не может нравиться Ротшильдам и Дюпонам, Рокфеллерам и Нобиле… И, повинуясь их воле, правительства Германии и Австро-Венгрии, с одной стороны, Англии, Франции, США и Японии — с другой, объединяются в неприкрытом, яростном, животном желании подавить революцию в России, навязать ее народам свою волю. Но сделать это можно только одним путем — развязав в стране гражданскую войну. Они готовы пойти на все, на любые траты, на невиданные преступления, лишь бы остановить, задушить, распять этот непонятный, проклятый народ России, народ, взявший на себя бремя спасения человечества от ига золотого тельца. И развязанная, поддержанная, прикормленная империалистами гражданская война расползается, растекается, раскатывается по просторам страны.
Первыми — они всегда спешили быть первыми в таких случаях — начинают германские милитаристы. Уничтожение Советской республики для них дело жизни или смерти, ибо народная революция назревала в самой Германии.
Из сообщений газет, из рассказов и писем товарищей с Украины Ворошилов знал уже многое. Националистическая Центральная Рада 27 января 1918 года, на следующий день после того, как красногвардейцы выбили ее из Киева, подписала мирный договор со странами Четверного союза. Теперь в обмен на хлеб и сало Украины националисты могли рассчитывать на австро-германские штыки против «своих» рабочих и крестьян.
28 января советской делегации в Бресте был предъявлен ультиматум: либо признание захватнического мира, либо война. Преступная политика Троцкого, который вопреки прямым указаниям Ленина на переговорах проводил свой лозунг «ни мира, ни войны», привела к тому, что 18 февраля 1918 года австро-немецкие войска начали наступление. Они захватили Прибалтику, Белоруссию, двинулись на Украину.
21 февраля Совет Народных Комиссаров РСФСР принял декрет «Социалистическое отечество в опасности!». Пролетарский Донбасс должен был стать центром сбора сил для отпора нашествию захватчиков. Ворошилова направляют в Донбасс.
В конце февраля он уже в Харькове. Сразу же обнаруживается, что среди украинских партийных работников налицо довольно сильное течение против заключения мира с Германией. В спорах с ними, в особенности на совещании областного партийного актива, Ворошилов отстаивает ленинскую позицию.
Тем временем немецкие войска наступали; продажная Центральная Рада следовала в их обозе. 1 марта немцы заняли Киев и двигались на восток. Советские власти Украины располагали лишь разрозненными, отдельными отрядами, которые ни по численности, ни по боевой выучке не могли противостоять регулярным войскам захватчиков. Для спасения революции требовалось, чтобы все, кто имел силы, шли в армию. «Мы, — писал В. И. Ленин, — оборонцы теперь, с 25 октября 1917 г…Мы — за защиту Советской социалистической республики России».
Ворошилов едет в Луганск. Еще в феврале на заводе Гартмана начали строительство бронепоездов, и к моменту возвращения Ворошилова они готовы. Впрочем, грозное слово «бронепоезд» могло быть употреблено с большой натяжкой: железные полуоткрытые вагоны обшивали изнутри досками, в промежутки засыпали песок, устраивали площадки для пулеметов и орудий — и готово! Разумеется, такие бронепоезда могли защитить только от ружейного и пулеметного огня, да и то не всегда.
В здании Совета шла запись добровольцев. Их немало, около тысячи, и Ворошилов, понимая всю сложность и опасность предстоящего, стремился отобрать наиболее подходящих.
— Лучше скажи сразу, — говорил он, — не боишься умереть — возьмем, если боишься — оставайся дома, тут тоже дела есть.
С помощью своих старых товарищей и друзей — А. Я. Пархоменко, Д. Ф. Рудя, Ф. Р. Якубовского, А. В. Медведева и других — Ворошилову удалось быстро сформировать отряд. Кой-кого, несмотря на все просьбы, Ворошилов не взял с собой.
Настал день отъезда — 10 марта 1918 года. Около трех часов пополудни по улицам Луганска колонной прошел 1-й Луганский социалистический партизанский отряд — всего 640 бойцов. Впереди ехал комиссар — Ворошилов. Гремел оркестр, за колонной шли родные и товарищи, несколько тысяч человек.
Звучали приветственные речи, настроение ораторов было торжественным. Один за другим партизаны говорили о готовности сражаться и умереть за революцию. Провожающие желали побед… Ни те, ни другие не могли представить, каким долгим, трудным и кровавым будет путь к победе. Не знал этого и Ворошилов.
Не обошлось и без комичного происшествия. Комиссара отозвал в сторону один из товарищей:
— Климент Ефремович, тут вот какое дело… Ребята меньшевиков арестовали, так надо бы их выпустить.
— Почему арестовали? — удивился комиссар.
— Да говорят: «Они ведь кричали «война до победы», так мы их возьмем с собой, посмотрим, как они от пуль бегать будут».
— Вот еще, их только мне и не хватает! Скажи, что я приказал отпустить.
Красногвардейцы отпустили соглашателей с большой неохотой.
Бронепоезд и эшелон с бойцами трогаются…
В Харьков прибыли 13 марта, движение по железным дорогам уже и тогда стало медленным. Было ясно, что отряду надо довооружиться, хоть немного попрактиковаться в обращении с оружием. Но бойцы рвались вперед. Характерный пример: на вокзале в Харькове Ворошилов увидел человек 30 знакомых рабочих, которые, как он помнил, не числились в отряде.
— Вы что тут делаете? — поинтересовался он.
— Да мы, товарищ Ворошилов, — посмеиваются, переминаются ребята, — решили на свой риск от вас не отставать.
Выяснилось, что это были красногвардейцы, которые не попали в списки отряда. До Харькова они добрались на крышах вагонов и тормозных площадках.
— Ну ладно, — соглашается Ворошилов, — делать нечего. — И, обращаясь к коменданту эшелона Корочаеву, приказывает: — Разместить их в вагонах.
Главнокомандующий вооруженных сил Украины В. А. Антонов-Овсеенко не мог предоставить луганцам, как и другим отрядам, дополнительного времени для формирования и обучения. Против 300-тысячной армии немецких оккупантов он мог выставить не более 15 тысяч бойцов, разбросанных на огромном пространстве. На счету был каждый человек, и поэтому вечером следующего дня, 14 марта, луганский отряд направляется в состав 5-й армии Р. Ф. Сиверса, которой было дано задание прикрыть направление Бахмач — Конотоп.
18 марта отряд прибыл на станцию Ворожба. Здесь уже собралось с полдюжины отрядов, в большинстве называвшихся по фамилии своих начальников и размещавшихся в эшелонах. Ситуация была очень своеобразной и характерной для начального периода гражданской войны. Каждый отряд имел своего выборного командира, и этот командир, как правило, не желал подчиняться не только ближайшему начальнику, но и главкому Антонову-Овсеенко, предпочитая действовать самостоятельно. Состав отрядов, их вооружение, наличие боеприпасов — все было невероятно пестрым. В таких отрядах, как луганский, где царило боевое воодушевление, нередко бойцы не имели необходимых военных навыков. В других же отрядах, состоявших из солдат старой армии, отсутствовала спайка и политическая сплоченность. Попадались отряды с большим числом эсеров и анархистов, а иногда и просто уголовников. Эти последние имели только одну цель: «шикарно» пожить, попьянствовать, пограбить. И в отряде Ворошилова обнаружились такие: еще по дороге в Харьков он арестовал и отослал в Луганск десяток человек, явно непригодных для революционной войны, — они устроили дебош на станции.
В Ворожбе выяснилось, что ситуация и грозная и неясная: немцы заняли Бахмач и Конотоп, но где они — точно неизвестно, поскольку разведки не ведется. Неизвестно также положение соседей, никто не объединяет действия разрозненных отрядов. Трудно в таких условиях сражаться с регулярными, хорошо вооруженными и опытными дивизиями 27-го германского корпуса. И все же Ворошилов решает воевать.
Он созывает партизанских вождей на совет. Решено ни мало ни много — перейти в наступление, попытаться захватить Конотоп. В решении этом, как в капле, отразилась неповторимая, героическая та эпоха, пора отчаянной смелости революционного народа.
Надо бы провести разведку, и Ворошилов на бронепоезде отправляется вперед. Удается определить, что немцы в Конотопе, но пока не двигаются к востоку. Вдруг неожиданность: со стороны немцев по проселочной дороге вдоль железнодорожного полотна клубится пыль. Идет колонна солдат.
— Немцы? — спрашивает Ворошилов и тут же приказывает: — А ну-ка кинь пару снарядов!
Колонна рассыпалась, разбилась на небольшие группы, но движение их в сторону бронепоезда не прекращается.
— Что за черт? На немцев непохоже, — сомневается Ворошилов и высылает разведку. Спустя короткое время разведчики возвращаются.
— Товарищ Ворошилов, это не немцы, это наши, русские солдаты, с румынского фронта идут.
Через полчаса Ворошилов разговаривает с ними. Сотни верст за спиной у этих людей. Они измождены, устали. Хотят только одного: скорее домой, домой к родным селам и хатам.
— Как вы прошли через фронт? Где немцы? — допытывается комиссар и не получает вразумительного ответа. Он пытается организовать митинг, но ничего не выходит даже у него. 400–500 ко всему безразличных, тоскливо глядящих людей лежат вповалку и не спорят, даже не разговаривают с задержавшими их красногвардейцами.
— Может, кто-нибудь из вас хочет вступить в наш отряд? — спрашивает Ворошилов. И не получает ответа.
— Хватэ з нас, навоювалысь, годи, — слышится лишь. Солдат не интересует, кто перед ними, кто в кого стреляет. Да и саму стрельбу они воспринимают как нечто совершенно неизбежное. Они лишь рвутся домой, к семьям.
День боевого крещения Клима Ворошилова — 27 марта 1918 года. Разъезд Дубовязовка, в 15 верстах к востоку от Конотопа.
Морозной мартовской ночью эшелоны, возглавляемые бронепоездом, двинулись к Конотопу. На разъезде пехота была высажена, развернута в цепь. На землю скатили самое грозное оружие, две шестидюймовые пушки. Сочувствовавший большевикам бывший офицер-фронтовик повел цепь. Комиссар же отряда вместе с И. И. Межлауком на передней площадке самодельного бронепоезда отправился на разведку.
Представим себе положение Ворошилова и его товарищей. В этом первом для молодой армии сражении огнем пулеметов мог управлять лишь матрос Львов, бывший фейерверкер — теперь начальник артиллерии — сам наводил трехдюймовку. Старшим по чину был Межлаук — он успел дослужиться до ефрейтора. В помине не было ни оперативного плана, ни связи. При этом защитники Советской республики понимали, что противник у них очень, очень серьезный. Какой же великой верой в правоту своего дела они обладали, если не колеблясь шли в бой!
Через несколько верст Ворошилов, стоявший на передней площадке бронепоезда с биноклем, обернулся к Межлауку:
— Смотри! — Голос его не был тревожным.
В окуляры бинокля, покачивающиеся от тряски поезда, Межлаук увидел мощное, приземистое туловище немецкого бронепоезда, сливающееся с голыми ветвями придорожных посадок. Это был грозный противник, и он не замедлил обнаружить свои намерения. В воздухе что-то просвистело, справа, под откосом, вырос фонтан земли.
— Задний ход! — закричал Ворошилов, его команду тут же передали машинисту, — А ты чего ждешь? — повернулся он к артиллеристу. — Огонь!
— Слушаюсь! — по привычке козырнул тот.
В начавшейся артиллерийской дуэли видимый перевес был на стороне противника. Но со второго выстрела русский артиллерист сумел поразить паровоз врага, и немецкий бронепоезд на время потерял способность передвижения.
Силы все же были неравны. Снаряды один за одним стали обрушиваться рядом с луганским бронепоездом. Появились раненые, убитые. Комиссар хотел подняться на площадку к орудию, откуда артиллеристы лихорадочно вели огонь. В это мгновенье тяжелый удар потряс бронепоезд, Ворошилова отбросило к стенке… Открыв глаза, он увидел, что орудие разбито прямым попаданием. У противоположной стенки Межлаук протирал глаза: осколком снаряда оторвало голову пулеметчику, и кровь его забрызгала Межлаука.
К счастью, паровоз остался цел, и бронепоезду удалось выйти из-под огня противника, так как тот все еще не мог двигаться. Медленно отползли к разъезду. Но к этому времени вражеский бронепоезд обрел способность передвижения, на разъезд полетели его снаряды, а в поле на расстоянии версты появились фигурки ландштурмистов…
Один из немецких снарядов поджег вагон с боеприпасами, прицепленный к бронепоезду, раздался взрыв. Возникла паника, бойцы начали покидать позиции. В довершение отступающие эшелоны столкнулись на стрелке, произошло крушение. Артиллерийский и пулеметный огонь, пожар, взрывы, крушение — это уж было слишком для необстрелянных красногвардейцев. И они побежали. Напрасно метался выборный командир:
— Стой, стой, куда? Назад! — кричал он, но ничто не помогало, все стремились поскорее попасть в эшелоны — и прочь с разъезда. После тщетных попыток остановить бегущих командир сел на землю и истерически зарыдал.
Не бежали только луганцы. Правда, и они попятились было, начали покидать позиции, но остановились: с карабином в руках навстречу отступающим спешил комиссар:
— Назад ни шагу! Кто уходит — сейчас застрелю! Ворочайся!
Воротились. Пулеметным огнем отбили ландштурмистов, несколькими выстрелами из шестидюймовок заставили попятиться бронепоезд врага. Близился вечер. Положение оставалось опасным, луганцы одни удерживали разъезд, и отступать все же следовало. Жалко было только оставлять свое детище — самодельный бронепоезд.
— Кто охотник выручать броневик? — спрашивает Ворошилов.
Охотники находятся — человек пятнадцать. С ними и комиссар. Сели на паровоз, поехали. Но выручить бронепоезд не удалось: его паровоз был разбит. Сняли луганцы с бронеплощадок пулеметы, вкатили на руках в вагоны шестидюймовки, подобрали рапеных и убитых и в полном порядке отошли.
Утром на следующий день Р. Ф. Сиверс докладывал в Харьков: «На Конотопском направлении противник наступал в течение вчерашнего дня на Грузское. Наши немногочисленные части стойко сопротивлялись. Под действительным арт. огнем противника, нанеся ему серьезные потери пулеметным огнем, к вечеру вынуждены были, однако, отойти к востоку и югу от станции Грузское, взорвав последнюю. Отмечаю мужественное поведение Луганского отряда, сражающегося на передовой линии…»
Таким был первый боевой день Клима Ворошилова.
В последующие дни германские войска развернули наступление в сторону Харькова. Силы были слишком неравны, потому приходилось отступать. Но красные части отступали огрызаясь. Ежедневно следовали стычки с немцами, артиллерийские дуэли бронепоездов. Отряд Ворошилова нес потери.
Воина на Украине в тот период была особой. Сплошного фронта не существовало. Германские войска, располагая 10—15-кратным перевесом, вели методическое наступление вдоль железных и грунтовых дорог, к транспортным узлам. Одновременно кавалерийские части врага обходили эти узлы. Столкновения происходили почти исключительно на станциях железных дорог, забитых бесчисленными составами.
В конце первой недели апреля германские войска стали окружать Харьков. В городе шла эвакуация. Артем, В. И. Межлаук, Н. А. Руднев отправляли ценности, имущество, людей. Чтобы хоть как-то задержать противника, были выделены специальные отряды, защищавшие подступы к городу. Оборонять его предместье, район станции Основа, было доверено отряду Ворошилова.
Тем временем к 1-му Луганскому отряду присоединился и второй, под командованием Латышева, сформированный также из рабочих Луганска. Вместе с Харьковским коммунистическим отрядом и бронепоездом «Черепаха» (настоящим, не самодельным), они и составили силы, оборонявшие станцию. Общее руководство взял на себя Ворошилов.
Весь день 8 апреля гремела канонада: это с севера наступали германские войска. К концу дня стало ясно — Харьков не удержать, и около часа ночи, когда противник был уже на Холодной горе, последние эшелоны покинули город. Перед отъездом спохватились: нигде нет Коли Руднева (так звали Руднева все, ибо было ему всего 24 года). Нашли его беспробудно спящим на диване начальника станции. Смертельно усталый Руднев не проснулся, даже когда его на руках перенесли в вагон.
На станции Основа ночь с 8 на 9 апреля прошла тревожно. Получено известие, что немцы уже перерезали путь отступления, захватив станцию Змиев, что железнодорожное полотно взорвано. Долго совещались, как быть, решили с боем прорываться через Змиев.
Едва начало сереть небо, как разведчики на велосипедах во главе с И. Локотошем ушли вперед. Следом ползла «Черепаха», сопровождаемая командой для восстановления пути, сбоку, низиной, двигалась пехота, прикрывая эшелоны. Оба луганских отряда — в арьергарде. Они расположились цепью вправо и влево от Основы. Здесь было наиболее опасно, и Ворошилов, конечно, был тут, с товарищами.
Рассвело. Со стороны Змиева раздались артиллерийские выстрелы — это «Черепаха» выбивала немцев со станции. Тронулись вслед за бронепоездом и эшелоны. Но от Харькова по правому флангу луганцев нанесли удар немцы.
Под артиллерийским и пулеметным огнем, отстреливаясь, отходит цепь. В цепи Ворошилов, он как будто всю жизнь провел под огнем артиллерии.
— Спокойно, товарищи! Спокойно! — Хрипловатый его голос прорывается сквозь хаос боя, хладнокровие комиссара успокаивает людей.
Много лет спустя Семен Михайлович Буденный, боевой товарищ Ворошилова и сам храбрец не из последних, напишет: «Интересные бывают люди! Климент Ефремович — по натуре горячий, в бою же менялся и становился необычно хладнокровным. В самый разгар рубки он мог говорить самые обыкновенные вещи, высказывать свое впечатление о бое… По виду его казалось, что участвует он не в атаке, где могут убить, а словно бы в спортивном состязании».
Залп, перебежка… Залп, перебежка…
Но немцы все ближе, и все явственнее их намерение отрезать арьергард от ушедших вперед, к Змиеву, эшелонов. И вот:
— Товарищи! — кричит Ворошилов. — По вагонам! Быстрее! Скорее по вагонам!
А сам с наиболее стойкими продолжает дело: залп, другой, перебежка…
Вышло так: основная часть луганцев успела сесть в эшелоны и вслед за «Черепахой» прорваться под огнем противника мимо Змиева. Но человек двести во главе с Ворошиловым были отрезаны.
Спасение одно — прочь от железной дороги, по которой движутся главные силы врага. И вот отряд Ворошилова, отстреливаясь, отходит, используя каждую складку на местности, каждый перелесок. Луганцам удается оторваться от противника. Привал.
Ситуация, хорошо известная в современной войне, — окружение. Враг, как кажется, везде. И более опытные люди, случалось, теряли голову, попав в такую передрягу. Растерян и кое-кто в отряде.
Спокоен и уверен вожак, комиссар Ворошилов.
— Никакой паники. Мы на своей земле, нам здесь каждый куст родной, а они — чужие…
Он смотрит карту.
— Пойдем на восток, на Чугуев, оттуда к Купянску. Тут не так далеко. Вряд ли немцы уже туда добрались. А оттуда поездом в Лисичанск — и мы дома.
Он окидывает взглядом бойцов, видит надежду на лицах, усмехается:
— Идти, конечно, придется ночью, по-волчьи, без дорог.
После нескольких изнурительных ночных маршей Ворошилов почти без потерь довел свой отряд до Купянска и затем, уже в Изюме, присоединился к отступавшим от Змиева основным силам красных.
К тому времени их положение стало еще запутаннее. Надежды руководителей Донецко-Криворожской республики на то, что немцы не сочтут территорию республики входящей в состав Украины, явно не сбывались. Германские войска продолжали движение на восток, и где они остановятся — было неизвестно. Надо обороняться.
Для этого в первую очередь следовало сконцентрировать свои силы. Драться с грозным врагом по-прежнему, отдельными отрядами и отрядиками, бессмысленно, это пустая трата сил.
Идут переговоры о том, кого назначить командующим вновь формируемой 5-й армией. 15 апреля в ответ на запрос Антонов-Овсеенко получает телеграмму: «Сообщаю народным комиссарам Донецкой республики о разговоре с вами и о предложении принять на себя командование 5-й армией. Я согласен и прошу о телеграфном предписании тов. Сиверсу сдать мне армию со всеми поездами снабжения, вооружения, обмундирования, штаба и денежных сумм. Сегодня выезжаю в направлении Купянска. Ворошилов».
Ответственность, которую Ворошилов взял на себя, огромна. Предстояло защищать самое сердце Донбасса, а сил для этого было слишком мало. 5-й армии практически не существовало, ее следовало сформировать, а поступавшие в распоряжение командарма разновременно, поэшелонно отдельные отряды и отрядики находились в таком состоянии, что для их приведения в порядок потребовалось бы немало времени. Его у Ворошилова не было — немцы наступали, и Антонов-Овсеенко уже 17 апреля телеграфировал командарму-5: «Ваш участок имеет исключительно важное значение. У Сватово вы прикрываете Юго-восточную ж. д. Луганск — Миллерово…»
Однако к началу боя у Сватова отряды Ворошилова не поспели. У станции Кабанье луганцы встретили остатки отряда, защищавшего Сватово. Ворошилов немедленно выслал навстречу немцам бронепоезд, а прибывший с ним отряд харьковчан и луганцев развернул в цепь и сам отправился с ней.
Прошли несколько верст, поднялись на холмы у Сватова, начали окапываться. Дул резкий и холодный апрельский ветер, согреться трудно. От Сватова стали изредка прилетать снаряды. Необстрелянные бойцы тревожно поглядывали в ту сторону. А тут еще в небе заурчал аэроплан. Многие из красногвардейцев впервые видели такую боевую машину, и когда аэроплан, спустившись пониже, начал обстреливать цепь из пулемета, среди бойцов чуть было не началась паника.
Ворошилов, убедившись, что его отряд в состоянии хоть ненадолго задержать немцев, возвратился в тыл, где попытался отправить на позиции и другие отряды. Добиться этого было нелегко. Под напором немецких войск кругом все отступают, фланги луганско-харьковского отряда не прикрыты, и командиры других отрядов не проявляют желания идти в бой. С ними приходится спорить, уговаривать, требовать, нередко и грозить.
Тем временем немцы, попытавшись наступать в лоб, от Сватова, и получив отпор, предприняли обходный маневр с востока. Есть сведения, что они то ли захватили, то ли в ближайшее время захватят мост через Северский Донец у Лисичанска и тем отрежут пути отступления 5-й армии. Приходится уходить.
Эшелоны идут одновременно по двум путям. На рассвете — остановка. Командарм выскакивает из бронепоезда, бежит вперед. Около эшелонов — толпа, шум…
— В чем дело? Почему стоим?
Оказывается, эшелон, двигавшийся по нечетному пути, был поспешно и неправильно загружен, на повороте зацепился за соседний эшелон, и в результате в одном составе сошла с рельсов платформа с броневиком, а в другом — платформа с грузом. Задержка нервирует людей, уже слышны голоса:
— Какого черта ждать! Под откос их, и баста! Надо двигаться…
— Как так под откос? — вмешивается Ворошилов. — Вы что? Ни одного гвоздя врагу! А здесь броневик! Что стоите? Немедленно поднять платформы на рельсы. Домкраты, веревки сюда!
Повинуясь властному голосу, те, кто только что требовал сбросить платформы, берутся за дело вместе с командармом. Сноровисто, ловко подводит он домкраты под оси платформ, рискуя, что броневик свалится на него, тащит камни и обрубки под рычаги… Дело идет споро, рубашки у людей потемнели от пота… Через час эшелоны вновь в движении.
Мост через Донец миновали благополучно, хотя и под огнем немецкой артиллерии.
Бронепоезд со штабом отходит в числе последних. Мимо тихо проплывают знакомые с детства места, скоро будет Верхнее, родина командарма. Вот и будка на скате насыпи… Тяжело уходить, но ипаче нельзя — то и дело над эшелонами гремят разрывы германских снарядов. Врагу отвечают орудия бронепоезда. Тяжело, но он еще сюда вернется, он уверен в этом, что бы ни случилось.
…В 20-х числах апреля эшелоны 5-й армии отошли к станции Родаково. Здесь уже собралось немало различных украинских и донецких отрядов, оттесненных непрерывным напором германских дивизий. Настроение в отрядах, бойцы которых были утомлены, обессилены, разобщены, оставляло желать лучшего. Враг был близко, артиллерийская канонада не прекращалась, над станцией летали вражеские самолеты и бомбили ее.
В довершение к этому времени отряды в Родакове полностью лишились руководства со стороны главного командования. И ранее это руководство было не слишком-то конкретным и действенным, чаще всего ограничивалось указанием путей отхода, а теперь связь со штабом и вовсе прекратилась. Неясно, кому же и кто должен подчиняться. Требовалась решительная и твердая рука, иначе гибель грозила всем отрядам.
Инициативу и здесь проявил Ворошилов. В здании вокзала в Родакове он созвал совещание командиров красногвардейских отрядов Украины и Донбасса. После того как командиры рассказали о положении отрядов, выступил Ворошилов:
— Нам придется отступать, товарищи, ничего тут не поделаешь. Но отступать надо с умом, организованно, Так, как это делается сейчас, отступать нельзя. Надо учиться у врага, хоть и приходится за эту выучку дорого платить. Но если мы будем отступать в таком беспорядке, — Ворошилов кивнул в сторону окна, в которое видна была суматоха переполненной составами и людьми станции, — если мы не наведем порядка, то и сами пропадем, и людей погубим…
Тут было не до споров — все командиры согласились подчиняться командарму-5. Закончилось совещание под разрывы бомб: германские самолеты безнаказанно, с низкой высоты осыпали ими эшелоны с красногвардейцами.
Ночью Ворошилов и Руднев (последний в силу своего опыта — все же прапорщик старой армии — был назначен начальником штаба) подсчитывали людей, вооружение, боеприпасы, продовольствие. Мелкие отряды сводили в более крупные, чтобы можно было поручить им оборону отдельных боевых участков, а те, в которых заправляли анархисты, расформировывали и даже разоружали.
После бессонной ночи, дав приказ изготовиться к встрече врага, командарм поспешил в Луганск, где еще не закончилась эвакуация. Утренние часы прошли в лихорадке эвакуации, а после полудня с запада стали доноситься раскаты артиллерийского грома. Вскоре прибыл посланец от Руднева с просьбой срочно возвратиться.
Ворошилов на паровозе поехал к войскам. Здесь он узнал, что днем немцы крупными силами атаковали его отряды и оттеснили их к станции Меловая. Но именно оттеснили, не более: уже сказались меры по реорганизации отрядов, большинство их сражалось храбро и упорно, лишь несколько частей самовольно покинули боевые участки.
Вечером отряды, составлявшие 5-ю армию, при поддержке артиллерии перешли в наступление. И вот успех: немцы отошли, оставив на поле боя убитых, около 20 пулеметов, 2 батареи и 2 подбитых самолета. После долгих недель отступления это была первая победа!
Тем не менее приходилось продолжать отступление. 5-я армия оказалась в мешке: немецкие войска охватили ее с севера, запада и юга. Поэтому Ворошилов 27 апреля приказывает оставить Луганск и отходить на северо-восток, к станции Миллерово, чтобы затем двигаться в направлении Воронежа, в пределы РСФСР, куда, по Брестскому договору, немцы не должны были бы вторгаться.
За частями, перемешавшись с ними, шли составы с семьями рабочих, луганских металлистов, донецких шахтеров. Они везли с собой немудрящий скарб: перины, подушки, самовары, домашнюю птицу, даже телят. Огромный эшелон в несколько сот вагонов, десятки тысяч людей потянулись на Миллерово. Над этим городом на колесах, как коршун над добычей, кружился немецкий аэроплан. К нему привыкли, он уже не вызывал паники, лишь иногда бойцы постреливали вверх из винтовок, впрочем, без особой надежды попасть.
В Миллерове, где все эшелоны собрались 29 апреля, было столпотворение. Через станцию двигались и другие украинские отряды, они не слушали предупреждений командования 5-й армии о близости немцев и рвались на север. Самолеты врага в этот же день начали бомбить станцию, где каждый клочок земли был выгодной и беззащитной целью. 30 апреля Ворошилов узнал, что пути на север нет: германские войска заняли станцию Чертково. Положение 5-й армии стало катастрофическим. Дело в том, что после отхода из Луганска 5-я армия вступила на землю Войска Донского.
Так сложилось в истории России, что эта ее часть на протяжении долгого времени была предметом особых забот русских самодержцев. Отсюда, от окраин государства, к Москве белокаменной прорывались ватаги удальцов, их приближение несло смертельную угрозу правящему классу — достаточно вспомнить Степана Разина. Шли десятилетия, века, и донское казачество, когда-то ревниво отстаивавшее вольность свою, вынуждено было поступиться ею в обмен на призрачную автономию и несомненную обеспеченность. Верой и правдой служило казачество русским императорам и, к сожалению, не только на полях сражений, так что слово «казак», символ гордой вольности в народных песнях, стало дополнять понятия «гнет» и «произвол».
На Дону, как и по всей России, шла острая классовая борьба. Казачья верхушка — богатое, сословно замкнутое кулачество, офицерство — с лютой ненавистью встретила Советскую власть, так как революционная буря грозила ей лишением привилегий. Беднейшие казаки и «иногородние» видели в Советах защиту от притеснений богатеев. Все же баланс классовых сил на Дону сложился не в пользу большевиков: значительная часть рядовых казаков пошла за антисоветской верхушкой. В химерической надежде сохранить свою обособленность антисоветское большинство казачества выступило против революции, противопоставило себя воле трудового народа России — и было разбито. Схватка, в самом начале которой мы сейчас находимся, дорого обошлась и самому казачеству, и его противникам.
Таким образом, с запада и севера армии Ворошилова угрожали немцы, а на юге и востоке находились враждебные белоказачьи станицы. Однако было известно, что в районе станицы Каменской красноказачьи и шахтерские отряды Е. А. Щаденко ведут упорнейшие бои с отрядами генерала Гусельщикова. Рассчитывая на помощь отрядов Щаденко, командование 5-й армии решило направить свои эшелоны к югу, через Каменскую-Лихую, чтобы затем повернуть на восток и пробиваться к Царицыну. Решение это было совершенно, единственно правильным, но оно требовало и крайнего напряжения сил, и настоящего героизма. В первую очередь — от командарма.
Был установлен строгий порядок передвижения. Впереди шел бронепоезд, по бокам, по грунтовым дорогам, охраняя эшелоны, — броневики. Несколько пульмановских вагонов, переоборудованных в бронеплощадки, замыкали шествие. И вот, растянувшись на 20 верст, все 80 эшелонов армии поползли к югу.
2 мая эшелоны армии приблизились к Каменской. Здесь Ворошилову стало известно, что казаки намереваются атаковать эшелоны в районе моста через Донец. Тогда он сам решил нанести упреждающий удар.
У станции Глубокая отряды 5-й армии были высажены из составов и вместе с Каменскими красногвардейцами атаковали станицу Гундоровскую. Удар был так неожидан и энергичен, что казаки побежали и оставили станицу. В двух-трех верстах за Гундоровской, расположившись на высотах, красногвардейцы начинали окапываться. В их рядах ликование, слышны возгласы:
— Даешь Луганск!
Но положение вскоре резко меняется.
Удивительно, как быстро казачьи генералы-монархисты нашли общий язык с заклятыми врагами России — германскими милитаристами. Тяжелая немецкая артиллерия принялась громить окопы красногвардейцев, по балкам и буеракам казаки и немцы начали обходить позиции красных, которые еще не умели тогда вести разведки, не держали связи между отрядами, иногда даже не выставляли охранения.
Ворошилов тотчас увидел угрозу, разослал ординарцев с приказанием отступать к станице Каменской, а сам поскакал к Луганскому отряду, вырвавшемуся вперед и уже почти окруженному.
Командарм взлетел на курган, где окопались луганцы, конь его был весь в пене:
— Вы что, не видите — вас обходят справа, от Донца! Немедленно отходить! Не успеете — всех порубят!
Отстреливаясь, цепью отходили луганцы через горящую Гундоровскую станицу, а командарм уже в других отрядах. Артиллерийский огонь и настойчивые атаки противника вызвали панику среди необстрелянных бойцов. Смешались отступающие цепи, люди бежали, падали, поднимались и вновь бежали. Почти единственным, кто не потерял присутствия духа посреди этого хаоса, был Клим Ворошилов. Верхом на коне, не обращая внимания на огонь, метался он среди бегущих людей. С ним — неустрашимый Александр Пархоменко. Они выхватывают в толпе наиболее стойких людей, заставляют их остановиться, залечь, открыть огонь. И вот уже первая, еще жидкая, цепь отстреливается. А Ворошилов устанавливает вторую…
К вечеру после отчаянных усилий Ворошилову удается восстановить порядок, начать медленный отход к Каменской. Окопавшись здесь, его отряды пытаются задержать врага, тобы позволить эшелонам пройти через станцию Лихая.
Но здесь армию ждало новое испытание.
Вокруг станции и на железнодорожных путях творилось нечто трудноописуемое. К Лихой с различных направлений стекались эшелоны других украинских армий, в основном 3-й армии. На путях не слишком-то большой станции скопилось столько паровозов и вагонов с людьми, вооружением, боеприпасами, имуществом, что не было никакой возможности быстро протолкнуть их на восток. К тому же мост через Донец у Белой Калитвы был взорван, и для его восстановления требовалось время. Беспорядок и неразбериха усиливались вражеской бомбардировкой с воздуха.
Начальники различных отрядов, застрявших в Лихой и все еще прибывающих туда, из-за всего пережитого в последние недели находились в несколько нервном состоянии. Не желая никому подчиняться, они в то же время требовали без промедления пропустить на восток именно их отряды и требования эти сплошь и рядом подкрепляли угрозой применения оружия. Безначалие царило на станции, и это грозило полным уничтожением всех красных войск.
Ворошилов и его товарищи — Артем, Руднев, Пархоменко, Щаденко, Кулик, Алябьев — начинают действовать. Выставив сильные заслоны к северу против казаков и к западу — против немцев, командование 5-й армии буквально проталкивает составы через запруженную станцию на восток.
Пожалуй, это были самые критические часы в семидесятидневном походе к Царицыну. С утра 4 мая немцы стали обстреливать Лихую из орудий, 5 мая обстрел усилился. Горели вагоны, рвались боеприпасы. «На самой станции, — писали свидетели этого боя, — оставаться было почти невозможно… Чуть забрезжил рассвет… Обстрел усилился… К полудню положение создалось невообразимое. Мчались группами, в одиночку кавалеристы, пехота, артиллерия, на ходу рубились постромки, бросались орудия, пулеметы. Трудно было установить, кто же бегущие…»
И все же в Лихой были люди, сохранявшие и голову, и выдержку, и силы… Трое суток под огнем вражеской артиллерии, среди пожаров, взрывов, руководил командарм обороной. Не раз он ходил в атаку, чтобы отбросить и задержать врага, дать возможность уйти большему числу эшелонов. И лишь когда противник подошел вплотную к станции, Ворошилов приказал взрывать и поджигать оставшиеся вагоны. Под пулеметным огнем Ворошилов поскакал вслед за эшелонами, на Белую Калитву.
«По дороге, — вспоминал очевидец, — тов. Ворошилов подбирал пулеметы. В это время его настиг (всегда нюхом его отыскивающий) Пархоменко. Последний тоже мне говорил, что, когда все побежало, смешалось, его забеспокоила мысль — что с Климом, и он пустился на поиски его, сдерживая по дороге бегущих и заставляя подбирать оружие».
Не только личной храбростью и выдержкой привлекал людей командарм: ему по-прежнему свойственны чуткость и обаяние, которые, подобно магниту, притягивают к себе сердца шахтера и крестьянина, грузчика и казака, С русским он говорит по-русски, с украинцем — по-украински. С каждым он находит общий язык, с каждым беседует о том, что волнует.
До Белой Калитвы, до переправы через Донец, наиболее опасным противником 5-й армии были германские оккупанты. Будут ли они преследовать армию или же придется иметь дело с казачьими полками? Вопрос этот обсуждался 7 мая на совещании командиров отрядов в вагоне Ворошилова. Собрались Руднев, Щаденко, Пархоменко, Кулик, Латышев, Локотош, Михайловский.
— Думаю, — говорил командарм, — что немцы за Донец не пойдут, драться будем с казаками. Давайте думать, как пробиться к Царицыну.
Обнаруживается, что налицо разногласие:
— Надо бросить составы, идти пешим порядком, — высказывается один из командиров. — Впереди взорваны мосты, мы не сможем двигаться быстро. А если сколотим крепкие отряды — быстро проскочим через Донскую область.
Такого же мнения держались и некоторые другие командиры, но против него категорически возражал Ворошилов:
— Я тоже знаю, товарищи, что поход в эшелонах будет и долгим, и трудным, но предложение идти пешим порядком гибельное. Сколотим крепкие отряды, говорите вы. А где их сразу возьмешь? Как только выйдем в степь, лишимся прикрытия бронепоездов — нас со всех сторон обложат казаки, и попробуй тогда сохрани дисциплину и порядок! У меня Лихая до сих пор в глазах! А куда мы денем женщин и детей? Ведь их тысяч двадцать! И наконец, у нас сотня паровозов, три тысячи вагонов, столько груза. Неужто это все бросать, к чертовой матери, казакам? Нет, товарищи, я решительно против.
Мнение Ворошилова возобладало в совете, и огромная, 50-тысячная масса людей двинулась на восток. Кроме луганских металлистов, здесь были отряды харьковских рабочих, донецких шахтеров, Полтавский, Нежинский, Изюмский, Киевский, Одесский отряды (последний состоял из черноморских моряков и одесских грузчиков). В Каменской в 5-ю армию вошли иногородние и казаки под командованием Щаденко, в Белой Калитве — богураевские горняки и т. д. Пестрота, разнообразие людского состава этих отрядов, разнохарактерность командиров, часто их строптивость, упрямство делали чрезвычайно сложным управление такой армией. Кроме того, от Лихой вместе с отрядами Ворошилова двигались эшелоны 3-й украинской армии, командиры которой не желали признавать ничьего руководства. Попадались анархически настроенные отряды и отрядики. Заставить их признать общее руководство — почти невыполнимая задача. Только с энергией Ворошилова, его решительностью, настойчивостью и твердостью можно было сплотить эту массу людей, вести ее в бой.
Впрочем, такое же положение сложилось в ту весну 1918 года на всех зарождающихся фронтах гражданской войны, будь то Северный Кавказ, Урал или Дальний Восток. Сам этот период гражданской войны с полным правом позднее назвали «отрядным периодом».
Ворошилову и его соратникам приходилось создавать дисциплинированное, способное к боевым столкновениям воинское объединение на ходу, в обстановке, когда каждую минуту следовало ожидать нападения коварного и жестокого врага.
Впереди вереницы составов, двигавшийся со скоростью 3–5 километров в день, шел бронепоезд «Черепаха» и бронеплатформы с орудиями и пулеметами. Их сопровождали сильные отряды рабочих. Затем следовали эшелоны с людьми и грузами. По обе стороны, на небольшом удалении, походным порядком шли небольшие, хорошо вооруженные отряды. В арьергарде, замыкая это необычайное даже для гражданской войны шествие, находились Луганский и Одесский отряды, располагавшие броневыми платформами с орудиями. Это ощетинившееся во все стороны оружием «каре», по мысли его организаторов, должно было обеспечить, и действительно обеспечило, продвижение 50 тысяч людей сквозь враждебные донские станицы.
Начиная от Белой Калитвы, казаки не оставили в сохранности ни одной станции, разъезда, водокачки. Они взрывали мосты, стрелки, на протяжении нескольких верст разбирали железнодорожные пути, жгли шпалы, гнули рельсы, утаскивали их в степные балки. Пришлось создать специальные восстановительные отряды, они разбирали путь сзади эшелонов и укладывали его заново впереди. Это крайне задерживало продвижение эшелонов армии.
Население эшелонов так пообжилось на колесах, что чувствовало себя почти как дома. Во время стоянок у составов, не обращая внимания на стрельбу, играли ребятишки, женщины стирали и сушилн белье, стряпали под откосом на кострах. Случалось, что, когда эшелоны наконец начинали двигаться, обитатели города на колесах протестовали и требовали обождать, пока они доварят обед.
На всем пути в степном, маловодном краю армия страдала от недостатка воды и топлива, из-за их отсутствия паровозы часто останавливались. Поскольку водокачки были взорваны, до ближайших речек или колодцев расставляли цепочки из бойцов, женщин и подростков длиною в два-три километра и по ним из рук в руки передавали ведра и котелки с водой. В топливо же шло все, что попадалось: тысячи людей разбредались по степи, собирали дрова, ветки, ломали заборы, строения.
Не хватало продовольствия. Агитаторы белых, поднимая казаков окружающих станиц на поход против эшелонов 5-й армии, соблазняли их тем, что в этих эшелонах будто бы красные увозили много продовольствия, мануфактуры, обуви, сахара, табаку и даже денег. На самом же деле груз состоял из ценного оборудования луганских заводов, орудий, пулеметов, снарядов, патронов. Продовольствия, за исключением сахара и крахмала, было очень мало, его следовало расходовать экономно. Именно из-за попыток учесть продовольствие в станице Морозовской у Ворошилова возник конфликт с командирами отрядов 3-й армии.
Станица Морозовская была одной из наиболее революционных в Донской области, здесь возникли крупные отряды местной Красной гвардии и сохранилась Советская власть. Когда во второй декаде мая 5-я армия достигла станицы и на несколько дней задержалась здесь, возник вопрос: как быть дальше? На совещании командиров вновь прозвучало предложение покинуть эшелоны и прямо по степи идти к Царицыну, до которого оставалось 180 километров. Местные морозовские руководители вообще не склонны были покидать станицу, намереваясь защищать ее собственными стами.
Ворошилов сумел настоять: поход будет продолжен в эшелонах, морозовские же отряды получат вооружение — 10 тысяч винтовок, пулеметы, патроны — и будут защищать станицу до тех пор, пока смогут. Он выставил и еще условие — надо ввести строжайшую экономию продовольствия, боеприпасов, учесть их, централизовать расход. Это вызвало недовольство командиров отрядов 3-й армии: ворошиловская армия, как более сильная и дружная, хочет таким путем, утверждали они, забрать все в свои руки.
— Оставить все так, как есть, — агитировали противники Ворошилова в отрядах.
Конфликт зашел так далеко, что Ворошилов был вынужден арестовать левого эсера Вишневского, командовавшего 3-й армией. Тотчас же у штабного вагона собралась толпа возбужденных бойцов, требовавшая выпустить Вишневского. Ворошилов вышел к ним и объяснил, что Вишневский арестовал ввиду его дезорганизаторских действий и что ко всем, кто будет проявлять неподчинение, командование не замедлит принять строгие меры. Предупреждение подействовало.
Одной из главных тревог Ворошилова было полное отсутствие связи с центром. Больше месяца 5-я армия была оторвана от Советской республики, никаких газет никто не видел, распространялись слухи, что Советской власти нет уже и в Москве, и в Петрограде. Положение в Царицыне, куда с таким трудом прорывалась 5-я армия, оставалось также неясным, в эшелонах поговаривали, что все прибывающие в город отряды царицынские власти разоружают, а кое-кого и расстреливают. В Царицын была послана делегация во главе с Артемом.
С трудом, с опасностью и приключениями, она пробилась в город на Волге. Здесь Артем встретил Г. К. Орджоникидзе, чрезвычайного комиссара южного района. По сохранившейся телеграфной линии Орджоникидзе и Артем вызвали Ворошилова на станцию Чир для встречи. Ворошилов собрался ехать. Но преже чем поехать самому, он отправил в Царицып под прикрытием «Черепахи» и небольшого отряда красногвардейцев эшелон с несколькими сотнями раненых.
Считалось, что линия, вплоть до станции Чир, была свободна. Поэтому, когда вечером 22 мая поезд, проделав значительную часть пути, остановился на ночь у станции Суровикино, раненые не волновались. Ночью бронепоезд ушел, а в четыре-пять часов утра станцию атаковали казачьи отряды полковника Попова. Охрана поезда и небольшой местный суровикинский отряд героически защищались, но все же около девяти часов утра казаки ворвались на станцию. Немедленно началась расправа с ранеными: беззащитных людей расстреливали и прикалывали штыками, рубили шашками. От этого гнусного занятия казаков отвлекла лишь возможность грабежа имущества, находившегося в вагонах.
Вдруг около десяти часов утра с запада, со стороны станции Обливская, появился дымок паровоза. Это была так называемая «бронелетучка», состоявшая из нескольких больших, кустарно забронированных американских платформ. На тамбуре передней площадки виднелась крепкая фигура человека в кожаной куртке, опоясанной ремнем. Это Ворошилов вместе с Пархоменко и Рудневым спешили на станцию Чир. Но попасть туда им в этот день не привелось.
В трех-четырех верстах западнее Суровикина, у мостика через речку Осиновую, на бронелетучку напали казаки. Несколько часов, до полудня, шла ожесточенная перестрелка, и все же Ворошилову с товарищами удалось пробиться на станцию. Санитарный поезд стоял в тупике, и прицепить его к паровозу было невозможно. Тогда под градом пуль Ворошилов, Руднев, Пархоменко бросились перетаскивать уцелевших раненых в бронелетучку, при этом Пархоменко ранили в плечо. Следовало торопиться: казаки могли разобрать путь, и гибель стала бы неизбежной. Раненые ковыляли, ползли, цеплялись за колеса, лезли на буфера. Отстреливаясь, бронелетучка, обвешанная людьми, все же вырвалась со станции.
Вернувшись в Обливскую, где к тому времени уже находились основные силы армии, Ворошилов принимает меры к захвату станции Суровикино. Однако за станцию пришлось вести упорные бои, и лишь 27 мая красные части очистили ее от казаков. В последующие дни мая, отбивая атаки врага и восстанавливая разрушенный им путь, 5-я армия продвинулась к станции Чир. Но тут ее ждало новое испытание: 600-метровый мост через Дон был взорван. 5-я армия опять оказалась в западне.
Со всех сторон ее окружали враги, и с каждым днем они становились сильнее, увереннее и предприимчивее. К этому времени казачья контрреволюция успела упрочиться. 16 мая 1918 года собравшийся в Новочеркасске «Круг спасения Дона» избрал генерала П. Н. Краснова войсковым атаманом. Выполняя его приказы, казачьи полки генералов Фицхелаурова и Мамонтова стремились расправиться с 5-й армией.
Оказавшись перед новым препятствием, командарм так же настойчив и целеустремлен, как и прежде. Он беседует с путейским инженером:
— Сколько времени потребуется для восстановления моста?
— Трудно сказать, — колеблется тот, — но думаю, что месяца полтора-два, не менее. И то, — торопится уточнить инженер, — если из Царицына помогут.
После многих недель невзгод и мучений еще столько же стоять в голой степи! Кто знает, что намерены предпринять казачьи генералы, какими силами они будут располагать через месяц! Да и помощь из Царицына, будет ли она, бабушка надвое сказала.
Нет, надо восстановить мост, да побыстрее. Но сомневаются в успехе этого предприятия многие, в том числе и старик сторож, будка которого рядом с берегом реки.
— Ни, нэ можна, нэ выйдэ, — уверяет он, — Дон тут без дна, всэ унесэ, аж до Ростова!
— Выйдет, у большевиков выйдет, — смеется Ворошилов, — поедем по мосту и тебя, отец, прокатим!
Несколько тысяч людей начали земляные работы. Было много шума, неразберихи, но постепенно установился порядок. Весь день возили к мосту на подводах, носили на носилках, ведрами землю, песок и камни, бросали в реку, а она, казалось, бесследно поглощала, уносила их в бездну. Весь день Ворошилов у моста организовывал работу, руководил людьми, сам таскал носилки и ведра… Шесть, восемь, десять долгих дней беспрерывно штурмовали люди реку. Наконец начала проглядывать насыпь, ее закрепляли, разравнивали. Из бревен сколачивали клети, укладывали их, скрепляли…
Поначалу казаки не верили, что красным удастся восстановить мост, и постреливали так, для острастки. На разрывы снарядов никто не обращал внимания. Если же они попадали в воду и белые брюшки оглушенной рыбы покрывали поверхность реки, строители бросали работу и спешили выловить неожиданную добычу…
По мере того как строительство продвигалось вперед, казачьи генералы стали понимать, что красные уходят от них, и попытались еще до переправы уничтожить войска 5-й армии. Они вынудили морозовских красногвардейцев покинуть станицу и присоединиться к Ворошилову. Окружив отряды 5-й армии плотным кольцом, казаки непрестанно атаковали их. Бои сплошь и рядом завершались рукопашными схватками.
В боях казаки придерживались примерно одной методы: около рассвета или же на вечерней зорьке внезапно появлялась конница и пыталась совершить набег, вслед за нею наступали цепи пластунов. Если намечался успех, для преследования противника высылалось уже несколько конных сотен. Такие атаки происходили по всему фронту, казачье командование искало слабые места у врага.
Так как слабых мест в кольце обороны было достаточно, Ворошилов целыми днями скакал из одного отряда в другой. В одном месте приказывал, в другом советовал, в третьем помогал. И никогда не уклонялся от личного участия в бою.
Однажды он со своим адъютантом Михайловским оказался в цепи Харьковского отряда. Под возом, шагах в двенадцати-пятнадцати от окопавшихся бойцов Иван Локотош стал поить начальство чаем из закопченного, видимо никогда еще не чищенного казанка. Беседа, разумеется, пошла о восстановлении моста. Вдруг из цепи крики:
— Товарищ командир, казаки!
Поднялись, посмотрели — верно, казаки, несколько цепей пехоты и справа, по балке, колонна конницы.
— Не стрелять без приказа! Пусть поближе подойдут! — распоряжается Ворошилов и обращается к Григорию Кулику, начальнику артиллерии армии: — Изготовь орудия, картечью!
Команда «Не стрелять!» передается по цепи. Лежат бойцы, ждут приближения врага, видно, как многие торопят: скорее бы, скорее, скорее…
Слышна команда казачьего офицера:
— На краснюков, в атаку, ур-р-ра-а! — И конница кидается вперед. Раздается зычная команда Ворошилова:
— Пли! — И цепь открывает огонь, настолько плотный, что казаки, сталкиваясь и падая, поворачивают назад. Под разрывами картечи смешались и пехотные цепи…
— Товарищи, за мной, вперед! Ур-а-а! — поднимается Ворошилов, и за ним, как один человек, встает цепь.
Страшна штыковая атака русской пехоты, никогда не выносили, боялись ее враги. Но здесь, в донских степях, как и по всей огромной России, от одного ее конца до другого, в то лето и еще два с лишним года подряд сходились в штыковых атаках противники, люди, поставленные законами классовой борьбы друг против друга.
Не выдержали казаки, побежали. Вслед за ними, стреляя на ходу, бегут Ворошилов, Михайловский, Локотош. Вдруг на Локотоша налетает всадник в полковничьей форме, стреляет в упор из нагана — промах. Стреляет и Локотош, но в обойме уже нет патронов:
— Клим, Клим, стреляй… его мать! — не кричит, взвизгивает высоким фальцетом Локотош.
Вскидывает карабин Ворошилов, выстрел, валится с седла и виснет в стременах казачий офицер, прочь уносит его лошадь…
После боя к Ворошилову подходит красногвардеец:
— Это вам, товарищ командарм, — и протягивает шашку чудесной работы, украшенную серебряными насечками. — С полковника сняли.
…Это лишь один эпизод тогдашней жизни командарма, запечатленный очевидцами, а сколько их было?.. Никто не считал тогда подвигов, воевали ведь не для славы…
Стало известно Ворошилову, что в станине Пятиизбянской генерал Фицхелауров собирает войска, видимо, для нападения на строителей моста. Каково расположение казаков, далеко ли они — неизвестно. Не думает долго командарм, садится в броневик и по пыльной степной дороге катит в разведку.
На пути казачий хуторок. Онкак вымер, не видно ни людей, ни скота. Может, жители покинули его в предчувствии прихода войны? На полном ходу броневик выезжает на пустую хуторскую улочку, поднимая пыль, поворачивает в другую… И вдруг стоп, впереди тупик, надо разворачиваться. Вот тут-то и ожил хутор. Из-за углов, плетней, с крыш посыпались выстрелы, защелкали о броню пули. Притаились, схитрили казаки. Шофер растерялся:
— Товарищ Ворошилов, — а у самого капелька пота на верхней губе и дрожит губа, как у зайца, — товарищ Ворошилов, задний ход-то, задний ход… того, барахлит он, не выбраться нам…
Но Ворошилов не успел ответить: броневик наполнился грохотом пулемета и запахом горелого пороха. Это пулеметчик, заприметив, что казаки осмелели и высовываются над плетнями, дал длинную, почти круговую очередь.
— Знай наших! — осипло (и у него перехватило горло) кричит Ворошилов. И обращается к шоферу: — Ты успокойся, давай разворачивай, да не торопись… А ты, — поднял он голову к пулеметчику, — береги патроны. Расстреляешь, тогда нам… понимаешь, крышка.
Каждый видел, как разворачивается в узком переулке тяжелый грузовик. Два метра вперед, полметра вправо, два метра назад, полметра влево… Так и здесь, только под непрерывный грохот пуль по броне и крики казаков:
— Сдавайтесь, антихристы, все равно не уйдете…
— Попробуйте возьмите! — кричит в ответ Ворошилов.
Пять минут, десять, двадцать…
— Только бы не догадались они перекопать дорогу, только бы не догадались! — шепчет сквозь зубы шофер.
Не догадались. Броневик взревел, наддал ходу и вырвался на улицу. Напоследок, не жалея патронов, бил пулеметчик по хуторским плетням и сараям.
Когда командарм вылез из броневика, все лицо его и руки были в струйках крови: казачьи пули, бившие в упор, откалывали крошечные кусочки металла внутри броневика, и они иссекли лицо и руки Ворошилова.
Восстановление моста шло успешно, и в первых числах июля 1918 года наступил день, когда по мосту медленно, осторожно пополз состав. Напрасны были страхи — выдержал мост состав, выдержал и бронепоезд. Один за другим уходили эшелоны на левый берег Дона, уходили под обстрелом озверевших от бессилия казаков. 5-я армия прорвалась к Царицыну.
Свидетельство врага иногда дороже многих аттестаций начальства и похвал друзей. 3 февраля 1919 года в белогвардейском журнале «Донская волна» № 6 были помещены следующие строки: «Ворошилов — бывший слесарь, выдвинувшийся благодаря революции. Под станцией Морозовской его войска были окружены казаками со всех сторон, но благодаря его энергии и помощи Сталина он пробивается к Дону, восстанавливает связь с Царицыном, восстанавливает железнодорожный мост и наконец соединяется с царицынским гарнизоном, приведя ему свыше 15 тыс. штыков и многочисленные запасы. Эти заслуги, а вместе с тем ясный ум, здравые военные рассуждения сделали то, что Ворошилов через короткое время занимает выдающийся пост командующего X армией Южного фронта».
Мы немного опережаем события. Нет еще ни Южного фронта, ни 10-й армии, и отряды «группы войск Ворошилова» все еще переправляются через Дон, отбивая атаки казаков. Закончился героический поход от Харькова до Царицына, в котором бойцы и командиры 5-й армии набрались опыта, закалились душой. Они теперь на многое способны, и здесь, под Царицыном, их ждут новые бои и новые подвиги.
31 мая 1918 года в «Правде», рядом с воззванием Совета Народных Комиссаров к казачеству, рядом с обращением о борьбе с голодом, рядом с призывом организовывать продовольственные рабочие отряды, было опубликовано сообщение о том, что в Царицын с чрезвычайными полномочиями направляется Сталин. Сталин немедленно выезжает в Царицын. Сразу же по приезде он убеждается, что успех порученного ему дела в первую очередь и главным образом зависит от военной обстановки на юге России. Обстановка же эта со дня да день становилась все хуже и хуже.
На Северном Кавказе Добровольческая армия генерала Деникина, отдохнув и перестроившись после апрельского поражения, изготовилась к наступлению на Кубань. В Донской области белоказачьи войска перешли к активным действиям против Царицына, стремясь отрезать город и от центра страны, и от Северного Кавказа. 25 июня они, захватив станцию Торговая, прервали сообщение по линии Царицын — Тихорецкая. Таким образом, Северный Кавказ, основной источник пополнения хлебом, был потерян. В Царицыне не было ни подготовленных людских резервов, ни соответствующей организации. Кроме того, многие из людей, отвечавших за военные дела, либо не годились для этого, либо вызывали сомнения в своей благонадежности, и, как мы увидим позднее, не без основания. В первую очередь это относилось к военным специалистам из старых офицеров, присланным в Царицын Троцким. Вот почему Сталин внимательно следил за продвижением 5-й армии к Царицыну.
Еще до того, как по восстановленному мосту двинулись эшелоны, 22 июня, Ворошилов выехал в Царицын. Здесь его уже давно ждала Екатерина Давыдовна. Она очень волновалась за мужа, вестей от него не было долго, а слухи бродили всякие… Следующим днем датирован приказ № 4 по войскам Северо-Кавказского военного округа:
«1. Все оставшиеся части бывших 3-й и 5-й армий, части бывшей армии Царицынского фронта и части, сформированные из населения Морозовского и Донецкого округов, объединить в одну группу, командующим которой назначается бывший командующий 5-й армией тов. Климент Ефремович Ворошилов.
2. Всем названным выше воинским частям впредь именоваться «Группой войск тов. Ворошилова».
3. Все начальники частей, отрядов и армий, перечисленных выше, в § 1, обязуются беспрекословно подчиняться всем приказам тов. Ворошилова; предупреждается, что неповинующиеся будут предаваться Военно-революционному трибуналу…»
Командующему «группой войск» следовало в первую очередь заняться переформированием частей. В этом ему активно помогали как царицынские большевики, в первую очередь С. К. Минин, так и старые боевые товарищи: Н. А. Руднев стал формировать резервные части, А. Я. Пархоменко был назначен особоуполномоченным по поручениям Военного Совета, луганский большевик А. И. Червяков возглавил царицынскую ЧК. Проблемы, вставшие здесь перед Ворошиловым, очень специфичны. Бойцы, к примеру, не хотели покидать эшелоны, соглашались сражаться только рядом с ними. Вызвано это было главным образом тем, что в эшелонах у большинства находились семьи. Ворошилову и Сталину, специально приехавшему в Кривую Музгу, пришлось потратить немало времени и красноречия, чтобы убедить бойцов расстаться с семьями. Женщины и дети были расселены вокруг Царицына. Из отрядов, приведенных Ворошиловым, возникают две дивизии, послужившие костяком будущей 10-й армии: Коммунистическая дивизия и Морозовско-Донецкая, каждая численностью примерно в 12 тысяч человек. Ворошилов сколачивает партизанские отряды в подлинно регулярные части, способные перейти в наступление на казаков. Во главе частей и соединений были поставлены авторитетные среди бойцов командиры, проявившие себя в боях, — О. И. Городовиков, И. М. Мухоперец, А. Я. Пархоменко, С. К. Тимошенко.
Эти последние тем временем усиливали свои атаки на Царицын. На юге войска Деникина 14 июля взяли Тихорецкую, и советские армии на Северном Кавказе окончательно были оторвапы от остальной страны. Это не могло не вызывать тревоги.
Не откладывая дела, Сталин и Ворошилов 16 июля в сопровождении технического отряда отправляются па бронепоезде по линии Котельниково — Тихорецкая. От станции Гашунь им пришлось вести перестрелку с казаками. Тем не менее, исправив путь четырежды на расстоянии 15 верст, они добрались до Зимовников (в 270 километрах от Царицына). Это вызвало у них предположение, что железнодорожную линию можно было бы очистить, если бы двинуть по ней крупные, хорошо организованные части. Беда в том, что таких частей у Ворошилова не было, их предстояло еще собрать, сколотить.
Ворошилов по-прежнему с охотой участвует в самых рискованных предприятиях. Он любит опасность, заражая своей удалью других. Ему становится известно, что в нескольких десятках верст, в слободе Мартыновке, на правом берегу реки Сал, уже около месяца отбивает атаки белоказаков советский отряд Ковалева, состоящий из украинцев — жителей слободы. Мартыновцы окружили себя окопами, вооружили всех, кто мог носить оружие. С первых чисел июля их отряд (около 3 тысяч бойцов) подвергался самой настоящей осаде, но, несмотря на ежедневные обстрелы и атаки, держался упорно. Когда иссякли патроны, их стали изготовлять в самодельной мастерской. Было ясно, однако, что белые рано или поздно раздавят мартыновцев. Храбрецов следовало спасти во что бы то ни стало. Единственный путь — кавалерийский рейд в тыл противника.
Регулярных кавалерийских частей тогда на Царицынском фронте, как и вообще в Красной Армии, было очень мало. Если обучение и формирование стрелковых частей — трудоемкое дело, то создание кавалерийских частей сложно вдвойне: тут требовались не только специально обученные люди, но и вышколенные кавалерийские лошади. Между тем значительную долю успеха казачьих войск в сражениях с красными и можно было отнести на счет многочисленной конницы. Веками привыкшие к лихим кавалерийским налетам, донские и кубанские казаки благодаря своим стремительным и дерзким передвижениям нередко получали преимущества перед красной пехотой.
В то же время на Дону и Северном Кавказе в распоряжении красного командования имелось достаточное для сформирования кавалерийских частей количество и лошадей, и опытных кавалеристов, бойцов и командиров. Об одном из них, заместителе командира 1-го социалистического кавалерийского полка, рассказал Ворошилову Сталин после того, как он побывал в частях 1-й Донской стрелковой дивизии.
Заместителя командира кавалерийского полка Ворошилов застал за интересным занятием, полностью его захватившим, — он выезжал молодую лошадь. Впоследствии Ворошилов узнал, что это было любимым его отдыхом.
Когда один из бойцов сообщил замкомполка о приезде начальства, тот соскочил с лошади и, чуть раскачиваясь при ходьбе, направился к приехавшим. Протянув руку Ворошилову, он представился:
— Буденный.
Все во внешности этого человека говорило, что он врожденный кавалерист. Крепкое, ладное, очевидно физически очень сильное тело, резкий, гордый поворот головы, загорелое, обожженное степным солнцем лицо, на котором выделялись темные, с хитринкой глаза и огромные, залихватские усы… Человек этот был заметен и сразу же стал симпатичен Ворошилову.
Они познакомились, Ворошилов также понравился Буденному. Был организован митинг для бойцов полка. Потом Ворошилов обсудил с начальником дивизии Шевкоплясовым и командиром полка Думенко, как помочь мартыновцам. Было решено совершить рейд в тыл врага, и Ворошилов отправился с полком.
Рейд прошел очень успешно. Проведя своих кавалеристов хорошо знакомыми местами, незаметно от врагов, Буденный внезапно с тыла напал на казаков, осаждавших Мартыновку. Поддержанные мартыновцами, конники Буденного обратили врага в бегство и торжественно вступили в слободу. Не было предела радости освобожденных — толпа измученных многодневной осадой бойцов, женщин, детей окружила Ворошилова и Буденного. В начале августа все население слободы вместе с буденновцами вышло в расположение красных войск, в район Куберле.
Так закончилась первая совместная операция Ворошилова и Буденного. Этому содружеству впоследствии суждено было принести нашей армии немало побед.
Всю вторую половину июля и начало августа Ворошилов находился на южном участке фронта, переформировывая отдельные отряды в регулярные части. Вскоре, однако, положение резко обострилось.
Белоказачьи полки перешли в решительное наступление с целью захвата города. 9 августа красные были вынуждены оставить Калач и далее, под напором белых, попятились к Волге. 14 августа противник находился всего в 15 километрах от Царицына. Подковообразный фронт, упиравшийся флангами в Волгу, все время сжимался.
От беспрерывного гула орудий в окнах лопались стекла; ночью было светло как днем: в городе начались пожары, горели дома и лесные пристани.
Как только обнаружилась угроза Царицыну, Ворошилов возвратился с юга и сразу же приступил к руководству войсками. Он перегруппировывает части, формирует новые, без колебаний и промедления устраняет трусов и паникеров. Он бросается на самые горячие участки. Если необходимо — он сам становится во главе лучших, испытанных бойцов и с ними идет в атаку.
15 августа 1918 года. Самый напряженный, самый решающий день. Рано утром Ворошилов и Щаденко едут в автомобиле по направлению к станции Воропоново. Над ней клубы дыма от пожаров, рвутся снаряды.
Навстречу по дороге тащатся фуры с ранеными, бредут одиночные бойцы со свежими перевязками. Автомобиль подъезжает к позициям Коммунистической дивизии. Ворошилов смотрит на своих товарищей, с ними он пришел сюда из Донбасса. На всех лицах печать безмерной усталости. Но он должен заставить их идти в бой. Он поднимается на сиденье машины.
— Товарищи! — Голос его сиповат. — Товарищи, нам нельзя отступать… Некуда отступать! Сзади Волга… Не для того мы сюда пришли, с Донбасса пришли, чтобы отступать… Вперед, товарищи! За мной, сыны революции! — кричит он, из последних сил напрягая голос.
С карабином в руке он выскакивает из машины, и бойцы идут за ним. Идут, потому что за такими вожаками люди последуют в огонь и в воду.
Отрезанные врагами на железной дороге бронепоезда Алябьева не сдаются, громят казаков из орудий и пулеметов. Вслед за бойцами Коммунистической дивизии в наступление переходит Донецко-Морозовская, и вот весь фронт в движении. Белые вновь, в который уже раз, откатываются…
— Теперь на другой участок, — торопит Ворошилов шофера Цыбаненко.
Проехали несколько верст. С высокого кургана в бинокль Ворошилов осматривает степь. Вдали, слева, у застывшего на путях бронепоезда, рвутся снаряды, звук разрывов перемежается с озлобленными криками «ура». Справа блестит озеро, около него ясно видна батарея, фигурки артиллеристов и лошадей.
— Это, конечно, твои морозовцы, — хмурится Ворошилов, обернувшись через плечо к Щаденко, — только уехали, они уже и остановились, невелик у них порыв…
— Да, может, не они, отсюда не видно, — защищается Щаденко.
— Как же не они! Поехали, сдвинем их с места, а то, глядишь, в обратную сторону начнут наступать…
«Фиат» направился к батарее. По мере приближения к ней, однако, сомнения начинают одолевать сидящих в машине: «А вдруг это враг?» Никто, правда, не высказывает это вслух — стыдно перед Ворошиловым, — но пальцы Щаденко непроизвольно сжали винтовку, Пархоменко начал вдруг проверять магазин пулемета.
Цыбаненко, чувствуя себя больше всех ответственным за безопасность командарма, набрался храбрости:
— Товарищ Ворошилов, а что, если того — повернуть нам машину… Она ведь задним ходом идет так же, как и передним. Надо будет — и задом подъедем…
— Пожалуй, — соглашается командарм.
Не доезжая до батареи, машина разворачивается. Прямо у дороги сестра милосердая с крестом на груди. Белые!
— Чья батарея? — громко спрашивает, почти кричит Ворошилов. Но сестра не в состоянии вымолвить слово, глаза на ее красивом личике округлились от ужаса, она не может отвести их от звезды на фуражке Ворошилова. На батарее же человек сорок прислуги машут руками и фуражками, принимая, видимо, автомобиль за свой.
Ворошилов, поднявшись в автомобиле, тоже машет рукой и кричит:
— Что же вы там пораскрыли рты? Идите сюда кто-нибудь!
Вахмистр на здоровенном темно-гнедом коне оторвался от толпы, полевым галопом поскакал к машине. За ним еще двое…
— Смотри, смотри, — шепчет Щаденко, — урядник, погоны на нем…
Осадив коня, вахмистр взял было под козырек, но в тот же момент Ворошилов, державший в руке опущенный карабин наготове, вскинул его и выстрелил в упор. Вахмистр полетел с лошади, товарищи Ворошилова дали залп из трех винтовок, шофер включил полный газ… За машиной погнались верховые, но догнать не догнали.
Спутники Ворошилова радостно пересмеивались.
— Но рисковать так нельзя, товарищ командарм, — заметил адъютант.
— Чудак ты, — загорелся румянцем Ворошилов, — как же на войне, да без риска? Зато теперь знаем, где белые.
Машина командарма помчалась на север.
В этот и последующие три дня, 16–18 августа, атаки казаков были особенно ожесточенными, 17 августа они даже захватили Ерзовку на Волге и пытались помешать движению судов на реке, но были отбиты. Положение оставалось крайне напряженным.
И вот в это время, в ночь с 17 на 18 августа, контрреволюционная организация предполагала начать выступление в городе. О том, что в Царицыне имеется широко разветвленное и довольно многочисленное антисоветское подполье, можно было подозревать давно. Трудно было только представить, что одним из руководителей заговора был присланный сюда Троцким еще в мае для «организации штабной работы» начальник оперативного управления армии, бывший полковник Носович. Главой же заговора стал инженер Алексеев, прибывший в Царицын в июле, также с мандатом от Троцкого, в качестве «спеца-организатора по транспортированию нефтетоплива с Кавказа».
На протяжении двух месяцев Носович довольно беспрепятственно, пользуясь безнадзорностью со стороны советских властей и беспорядком, царившим в военных учреждениях Царицына, вел конспираторскую работу. Положение изменилось, когда 19 июля был создан Военный Совет Северо-Кавказского военного округа, в состав которого вошли И. В. Сталин, К, Е. Ворошилов и председатель Царицынского Совета С. К. Минин. Саботаж был раскрыт, и в результате 10 августа Носович и группа «военспецов» оказались на барже у берега Волги, где царицынская ЧК держала наиболее опасных преступников.
Только благодаря прямому заступничеству Троцкого Носович был освобожден. Заговор же был раскрыт спустя несколько дней из-за неосторожности Алексеева. Группу контрреволюционеров арестовали и расстреляли.
Расчеты врага на захват города не оправдались. С 20 августа Красная Армия под Царицыном перешла в наступление. Противник поначалу ожесточенно сопротивлялся, а затем покатился прочь от города. К 1 сентября левый берег Дона был очищен от казаков.
В боях под Царицыном отличились многие бойцы, командиры и целые части. Для награждения их Военный Совет 10 сентября устроил праздник. Сначала состоялся парад, затем концерт. В перерыве Ворошилов выступил с речью о международном положении. Он завершил ее такими словами:
— Когда мы очистим Дон от контрреволюции, украинская буржуазия лишится помощи с этой стороны, и мы перебросим свои войска на Украину на помощь страдающим от ига буржуазии братьям…
Настанет время, когда мы сумеем устраивать праздники, как в мирных свободных условиях. Теперь же у вас торчат штыки, и это наша гордость, ибо мы исполняем свой социалистический долг…
Я горжусь, что состою в рядах столь доблестных, героических революционных войск!
От Конотопа я шел вместе с вами (гром аплодисментов) и вместе с вами буду продолжать борьбу до конца! (Продолжительные, восторженные аплодисменты.)
Ворошилов не ошибся — возвращение на Украину было не за горами. Но до этого ему в Царицыне предстояло еще многое совершить и немало пережить.
С 20 сентября войска Краснова, отдохнув и пополнившись, начали второе наступление на Царицын, и положение красных войск стало очень серьезным.
Опасность усугублялась тем, что красные части под Царицыном, и ранее страдавшие от недостатка боеприпасов и снаряжения, в сентябре 1918 года вообще оказались на голодном пайке. Боеприпасы, снаряжение и обмундирование в ту пору требовались повсюду, их не хватало, и раздираемая гражданской войной Советская республика не могла полностью снабдить своих защитников. Но и на фоне общего недостатка положение войск 10-й армии выглядело катастрофическим.
Сталин и Ворошилов много раз обращались в высшие инстанции, прося, настаивая, требуя. Но там их обращения не только не встречали должного внимания, но, более того, вызывали странную реакцию. Речь в первую очередь идет о Троцком, занимавшем тогда пост председателя Революционного Военного Совета (РВС) Республики.
Этому крайне амбициозному и тщеславному человеку, в сугубо карьеристских целях примазавшемуся к партии большевиков, внутренне всегда чуждому делу революции, не понравилось обхождение Сталина и Ворошилова в августе 1918 года с присланными им, Троцким, военными специалистами. В данном конкретном случае недоверчивое отношение Сталина и Ворошилова к тем «специалистам» имело совершенно определенное основание: ведь и заговор существовал, и мятеж был подготовлен, и Носович перебежал к белым.
В своих действиях руководители обороны Царицына исходили из целесообразности и знаний местных условий, а потому далеко не всегда соблюдали многочисленные и многословные инструкции Троцкого. Сталин, хорошо знавший Троцкого и его методы работы, уже неоднократно вступал в конфликт с ним. Ворошилов же впервые столкнулся с Троцким. Со своей стороны, Троцкий, посылая в Царицын грозные и путаные приказы, прибегнул к испытанному средству авантюристов — клевете. В телеграммах Ленину и Свердлову он всячески пытался опорочить работу Сталина и Ворошилова, искажая и подтасовывая факты, обвиняя их в недисциплинированности и партизанщине, в срыве обороны города.
Эти утверждения Троцкого тем более несправедливы, что именно Ворошилов и Сталин были главными лицами в Царицыне, не на словах, а на деле устанавливавшими дисциплину в войсках, стремившимися превратить революционные отряды в регулярные части. Конечно, они могли в азарте спора допускать неверные суждения. Но кто не ошибается!
Столкновение обострялось, вылившись в конце сентября 1918 года в так называемый конфликт в Реввоенсовете Южного фронта.
Реввоенсовет Южного фронта был учрежден 17 сентября 1918 года. В состав его вошли Сталин, командующий фронтом П. П. Сытин, его помощник — Ворошилов и Минин. Положение Царицына оставалось угрожающим. В докладе Сталина и Ворошилова от 27 сентября в РВС Республики сообщалось, что казаки возобновили наступление, а войска «не одеты и не вооружены. Обещанных же в Москве винтовок и обмундирования до сих пор нет… В настоящее время в царицынских складах: 1) Нет снарядов (осталось 150 — сто пятьдесят штук). 2) Нет ни одного пулемета. 3) Нет обмундирования (осталось 500 комплектов). 4) Нет патронов (осталось всего миллион патронов)».
В этом докладе есть примечательная фраза: «Командующий же Сытин, странным образом не интересующийся положением фронта в целом (если не считать Поворинский участок), видимо, не принимает или не в силах принять меры для оздоровления северных участков Южного фронта. Более того, на наш двукратный запрос о состоянии северных участков он до сих пор не ответил ни единым словом…»
Выяснение отношений произошло 29 сентября на заседании PBС фронта в Царицыне. Присутствовали Сталин, Ворошилов, прибывший накануне Сытин, член РВС Республики К. А. Мехоношин и Минин. Возник спор как по вопросам управления фронтом, так и о местопребывании РВС и штаба фронта. Поскольку Сытин настаивал на невмешательстве членов Военного Совета, то есть Сталина и Ворошилова, в оперативные вопросы и требовал перенесения штаба фронта в Козлов, с чем Сталин и Ворошилов также не соглашались, решений принято не было. Сытин и Мехоношин апеллировали в РВС Республики. Последовал обмен резкими телеграммами. 1 октября РВС Южного фронта принимает постановление: ходатайствовать перед РВС Республики о снятии Сытина с поста комфронта и назначении на его место Ворошилова. 2 октября Сталин послал в РВС Республики телеграмму, в которой, характеризуя положение Южного фронта, подчеркивал, что Царицын по-прежнему не получает боеприпасов, и ставил вопрос ребром: «1) Считаете ли вы нужным удержать за собой Юг?.. Имейте в виду, что положение под Царицыном становится все более серьезным… Мы ждем точных и безоговорочных указаний по вышеуказанным вопросам…»
Ответ Троцкого пришел незамедлительно. 3 октября в Царицыне получили телеграмму: «Приказываю тов. тов. Сталину, Минину немедленно образовать Революционный Совет Южного фронта на основании невмешательства комиссаров в оперативные дела. Штаб поместить в Козлове. Неисполнение в течение 24 часов этого предписания заставит меня предпринять суровые меры». Подобный тон, заносчивый и грубый, был характерен для обращения Троцкого с подчиненными ему работниками. Но в этом случае он не рассчитал своих сил.
В тот же день в 18 часов 30 минут из Царицына «Председательствующему ЦК партии коммунистов Ленину» была отправлена следующая телеграмма: «Мы получили телеграфный приказ Троцкого… Мы считаем, что приказ этот, писанный человеком, не имеющим никакого представления о Южном фронте, грозит отдать все дела фронта и революции на Юге в руки генерала Сытина, человека не только не нужного на фронте, но и не заслуживающего доверия и потому вредного. Губить фронт ради одного ненадежного генерала мы, конечно, не согласны. Троцкий может прикрываться фразой о дисциплине, но всякий поймет, что Троцкий не Военный Революционный Совет Республики, а приказ Троцкого не приказ Реввоенсовета Республики…
Необходимо обсудить в ЦК партии вопрос о поведении Троцкого, третирующего виднейших членов партии в угоду предателям из военных специалистов и в ущерб интеросам фронта и революции. Поставить вопрос о недопустимости издания Троцким единоличных приказов, совершенно не считающихся с условиями места и времени и грозящих фронту развалом. Пересмотреть вопрос о военных специалистах из лагеря беспартийных контрреволюционеров.
Все эти вопросы мы предлагаем ЦК партии обсудить на первоочередном заседании, на которое в случае особенной надобности мы вышлем своего представителя.
Член ЦК партии Сталин.
Член партии Ворошилов».
Резкость выражений этой телеграммы показывает, сколь решительно и страстно ее авторы защищали свою точку зрения, и это очень хорошо. Но в тексте телеграммы бросаются в глаза как категорически-отрицательная оценка деятельности Сытина, так и фразы о «предателях из военных специалистов» и необходимости «пересмотреть вопрос» об их использовании. Это была ошибка, и серьезная. К тому времени вопрос о военных специалистах был уже давно и правильно решен Лениным и партией: без использования бывших военных, без их знаний и опыта невозможно было бы строительство регулярной Красной Армии.
Поскольку конфликт оставлен неразрешенным, 6 октября Сталин выехал в Москву. К этому времени белоказачьи войска вновь вплотную приблизились к Царицыну, нависла опасность потери города.
Как и в августовские дни, все нити обороны сходились к Реввоенсовету. Помещался РВС 10-й армии в центре города, на Московской, 12. В первом этаже были телефонные станции, телеграф, комендантская команда. Во втором помещался штаб, на третьем — канцелярия РВС, квартира Минина и приемная для прибывающих командиров. Через площадку — квартира командарма. По входе в нее направо почти пустая комната — стол да стулья — для собраний и совещаний, рядом спальня Ворошиловых. Через коридорчик — темная комнатка, в которой по временам, не раздеваясь, спал политический комиссар и особоуполномоченный РВС Щаденко. Впрочем, ему редко приходилось ночевать дома, должность у него была хлопотливой.
Против входа в квартиру помещалась вместительная столовая, где, кроме семьи командарма, всегда обедали пять-шесть посторонних: члены РВС, начдивы. Распоряжалась здесь Екатерина Давыдовна. Стол был простым; спиртных напитков не водилось никогда. Самому Ворошилову далеко не каждый день удавалось обедать дома — обязанности командарма требовали его присутствия на самых различных участках фронта.
Середина октября 1918 года как раз и была таким периодом. «Объехал Морозовскую дивизию, — телеграфировал Ворошилов в Царицын 10 октября. — Приняты все меры для восстановления положения… Еду в Чапурники… Положение не так плохо, как это многим трусам и дуракам кажется…» «Я и Кулик с ног сбились, пытаясь остановить отходящих… Я напрягаю все силы и принимаю меры спасти положение. Еду опять на фронт, в цепь», — сообщал он 14 октября из Воропонова.
У этой станции на протяжении нескольких дней ходили в атаку друг на друга красноармейские и белые цепи, ходил и командарм.
15 октября в штабном вагоне на станции Воропоново он обсуждал обстановку. Над столом склонились начальник артиллерии армии чернобородый Кулик, начальник бронепоездов, горячий и отважный Алябьев. Тут же, навалившись на стол, сидел обросший щетиной, охрипший от крика начальник 1-й Коммунистической дивизии Худяков. Был он ранен, на забинтованной его ноге поверх чулка надета была огромная туфля. Время от времени он вставал, ковылял к окну и, взглянув туда, возвращался, бормоча ругательства.
Увиденное за окном не могло улучшить настроение начдива: вся станция была забита эшелонами, в теплушках которых полным-полно беженцев и раненых. Паровозов нет, вывезти их отсюда не успели, а белые близко, очень близко…
Внезапно до слуха командиров донесся дикий, пронзительный и тревожный крик, непонятно чей, мужской или женский:
— Каза-а-ки!.. Каза-а-ки!
Спустя несколько мгновений крик этот удесятерился, вырос, распространился. Когда Ворошилов и его товарищи выбежали на перрон, на станции уже царила паника. Обитатели эшелонов — простоволосые женщины, босоногие детишки с воплями и плачем выскакивали из вагонов на пути, под колеса. Из дверей теплушек вываливались забинтованные бойцы. И вся эта толпа, запрудившая станцию, стремилась убежать подальше, в степь, ровную и гладкую, не дающую никакого укрытия: всем было хорошо известно, как расправлялись казаки не только с ранеными врагами, но и с их семьями.
Хуже всего было то, что паника захватила и красноармейцев станционной охраны, многие из них тоже бросились наутек, кое-кто даже оставил винтовки. Посреди всей этой кутерьмы метался, размахивая нагайкой и извергая страшные ругательства, Худяков. Туфлю с раненой ноги он уже потерял и, кажется, даже забыл, что он ранен, настолько был охвачен желанием остановить панику и прежде всего возвратить караульных красноармейцев.
Опасность же была рядом. С юго-запада по балке рысью шла колонна казаков. Увидев ее, Ворошилов понял: еще несколько минут, и казаки ворвутся на станцию, не встретив отпора. Тогда быть беде — страшна кавалерия, преследующая бегущих, перерубят всех, скрыться в степи не удастся.
Он обвел взглядом начинавшую пустеть платформу и вдруг увидел у стены станционного здания забытый в панике пулемет! Командарм-10 бросился к «максиму», схватил за дужку хобота, выкатил за здание в канаву, развернул в сторону противника, улегся за щиток, вдел ленту, навел и… Грохот пулемета внес новый, совсем иной оттенок в станционный шум, сразу оборвал панику.
Товарищи Ворошилова один за другим прыгают в канаву, и в казаков, начавших уже было по выходе из балки разворачиваться в лаву, стреляет одна, другая, третья винтовка… Кулик и Худяков вместе с опомнившимися караульными красноармейцами тащат второй пулемет. Встреченные непрерывным пулеметным и ружейным огнем, казаки, решив, видимо, что станцию охраняет крупный гарнизон, рассыпались и скрылись в балке.
— Ну вот и все, — удовлетворенно говорит Ворошилов, отряхивая колени. — Надо только проследить, а то они могут вновь наскочить… Немедленно отправь раненых и беженцев, — обращается он к Худякову и, взяв из рук Кулика скомканную впопыхах карту, идет к вагону. За ним гурьбой, обмениваясь взволнованными замечаниями, следуют командиры.
День 15 октября был одним из самых тяжелых для защитников Царицына. Ожесточенные бои шли не только на западе от города, под Воропоновом, но и на севере, и на юге. На последнем направлении 15 октября возникла угроза прорыва врага через брешь у Бекетовки — Отрадного. Ворошилов приказал Коле Рудневу во главе вновь сформированной бригады контратаковать казаков. Руднев с честью выполнил поручение, но во время штыкового боя был ранен в живот и скончался на следующий день. Так погиб один из самых смелых и обаятельных командиров. «Памяти милейшего Коли Руднева» — так назвал Ворошилов свою заметку о погибшем. «Я знал Колю сравнительно недавно, — писал он, — всего лишь с февраля месяца, но с первых же дней нашего знакомства я почувствовал особенное влечение к этому чистому, всегда радостному и вечно занятому важными вопросами человеку…»
В последующие дни положение под Царицыном обострилось до предела. 16 октября вечером пришлось оставить Воропоново, на рассвете 17-го белые стали приближаться к Садовой. Но здесь их ждал неприятный сюрприз.
Понимая, что наступление противника достигло кульминационного пункта, и не располагая значительными людскими резервами, командование 10-й армии предприняло рискованный и смелый маневр, делающий честь и его решительности, и воинскому мастерству. Ослабив другие участки фронта, Ворошилов приказал в центре, на 4— 5-километровом отрезке, сосредоточить почти все свои артиллерийские батареи и бронепоезда. Когда утром 17 октября белоказачьи войска пошли в атаку на Садовую, их встретил огонь почти 200 орудий — концентрация, невиданная дотоле в истории гражданской войны! Сочетание столь мощного артиллерийского огня с решительными контратаками красной пехоты привело к тому, что белые части смешались, стали отступать и вскоре побежали. У Ворононова их настиг красный бронепоезд. Под огнем его пулеметов бегство противника стало паническим. Белые были разгромлены и на центральном участке.
Командующий Донской белоказачьей армией генерал Денисов, по-видимому, недооценил своего противника, рассредоточил усилия своих войск по времени и направлениям, позволив тем самым командованию 10-й армии, маневрируя силами и средствами, бить врага по частям. Так луганский рабочий Ворошилов с честью вышел из столкновения с профессиональным военным — генералом старой армии. Враг был отброшен на 30–40 километров от Царицына, и наступление красных продолжалось.
Но чтобы его продолжать, остро требовались боеприпасы. Их по-прежнему было в обрез, и не предвиделось улучшений.
20 октября Сталин вновь уезжает в Москву, пообещав обо всем проинформировать Ленина. В адрес командования фронта и главкома из Царицына одна за другой летят тревожные телеграммы: «Волга замерзает, патронов нет, — телеграфирует Ворошилов 22 октября, — распорядитесь отправить патроны, снаряды…» На следующий день, 23 октября: «Утром заморозки. Ночью 7 градусов. Каждый день Волга может стать… Патронов нет. Противник усиливается. Что вами сделано, чтобы завтра или через два дня мы получили бы патроны, снаряды и обмундирование… Я просил, требовал, большего сделать не могу…»
Но боеприпасы и обмундирование, столь необходимые войскам в преддверии надвигавшейся зимы, поступали чрезвычайно скудно, а командующий армией получал выговор за выговором от троцкистского начальства «за паникерство». Ворошилов, сознавая свою ответственность за судьбу армии, не уступал: «Я никому никаких обвинений не предъявлял, — отвечал он, — тревожных телеграмм во все учреждения давать не перестану…» Тогда «наводить порядок» в Царицыне пожаловал Троцкий.
Он, всерьез возомнивший себя стратегом, завел обыкновение разъезжать в специальном поезде, под строжайшей охраной с одного участка фронта на другой, оставаясь всегда, впрочем, на весьма почтительном расстоянии от разрывов снарядов и свиста пуль. Из этого-то поезда и летели во все концы страны длиннющие телеграммы, чаще всего требующие беспрекословного повиновения ему, Троцкому.
Ворошилов продолжал командовать 10-й армией. Снабжение ее улучшилось лишь после вмешательства Ленина. Получив от Сталина исчерпывающую информацию о положении дел и будучи взволнован телеграммами Ворошилова, Ленин совместно с Свердловым 24 октября послал запрос командующему Южным фронтом (копия Ворошилову):
«Получаем отчаянные телеграммы Ворошилова о неполучении снарядов и патронов вопреки его многократным требованиям и настояниям.
Предлагаем немедленно проверить это, Припять самые экстренные меры для удовлетворения и известить нас, что сделано. Указать ответственных в исполнении лиц.
Предсовнаркома Ленин».
С конца октября боеприпасы и обмундирование стали поступать в 10-ю армию более регулярно, и это позволило ей в течение ноября 1918 года вести активные действия.
Вся вторая половина ноября проходит для Ворошилова в хлопотах по организационному строительству войск. В 10-й армии, как и в других, формируются регулярные дивизии, каждая по две-три бригады, а в них по два-три полка. Особо следует отметить, что в 10-й армии, впервые в строительстве Советских Вооруженных Сил, была сформирована кавалерийская дивизия, которой сначала командовал Б. М. Думенко, а затем С. М. Буденный.
Одновременно с организацией регулярных дивизий Ворошилов налаживает штаб армии. Работа эта для него затруднялась тем, что Троцкий явно для надзора за «своевольным» командармом прислал в качестве члена РВС своего представителя А. И. Окулова, и тот не нашел общего языка с Ворошиловым и другими членами РВС. Итогом конфликта было письмо командования 10-й армии от 12 декабря к Ленину, Свердлову и Сталину: «…Чувствуя колоссальную ответственность перед мировой революцией, мы не считаем положение безпадежным, мы напрягаем все наше умение и все наши силы… К сожалению, в этот ответственнейший и опасный в боевом отношении момент наша внутренняя спайка, наша дружная самоотверженная работа… разрушается нетактичностью, кичливой грубостью, полным непониманием практических задач, выполняемых армией, присланного сюда в члены реввоенсовета армии Окулова… Исчерпав все меры товарищеского воздействия, мы считаем печальной необходимостью честно сознаться, что наша дальнейшая совместная работа с Окуловым невозможна, если эта воля дезорганизатора будет по-прежнему превалировать здесь благодаря поддержке Троцкого…»
Окулова убрали из Царицына. Однако Троцкий был злопамятен, и Ворошилову пришлось оставить 10-ю армию. Нелегко было ему прощаться с боевыми товарищами, вместе с которыми он так много пережил. 19 декабря 1918 года он обратился к своим бойцам с последним приказом: «С болью в сердце расстаюсь я, товарищи, с вами. Вот уже семь месяцев, сражаясь рядом с вами на Царицынском фронте, я полюбил вас, как боевых товарищей… Я верю, что и без меня вы, дорогие товарищи и братья, будете так же храбры, мужественны и тверды…»
Путь Ворошилова теперь лежал на Украину. С середины ноября там происходили важные события. Сбывалось предвидение великого Ленина, революция наконец настигла империю австрийских Габсбургов и кайзеровскую Германию. Под напором революционных войск австро-германские оккупанты уходили. Необходимо было восстанавливать Советскую власть, уничтоженную захватчиками на Украине. В 20-х числах ноября создается Временное революционное правительство Украины. Вместе с Ф. А. Сергеевым (Артемом), Э. И. Квирингом, В. К. Авериным, В. П. Затонским, Ю. М. Коцюбинским в состав его тогда же был включен и Ворошилов.
С надеждой и тревогой возвращался Ворошилов на Украину. Что его ждет там? Обстановка на Украине тогда была исключительной. По всей стране в ту пору сталкивались, перекрещивались влияния и действия самых разнообразных классовых, политических, национальных, экономических факторов, но на Украине их переплетение было необычайно сложным, формы, в которые выливалась борьба, необыкновенно острыми, а последствия — тяжелыми и кровавыми.
После ухода австро-германских войск главным противником восстановления Советской власти на Украине была националистическая Директория, пришедшая на смену полностью обанкротившемуся режиму «гетмана» Павла Скоропадского, который держался у власти только благодаря штыкам оккупационных войск. На сторону Директории, созданной в середине ноября из националистически настроенных социал-демократов (В. Винниченко и С. Петлюра) и эсеров (Ф. Швец и А. Макаренко), перешли войсковые формирования бывшего «гетмана»: атаман Балбачан захватил власть в Харькове, «серожупанская дивизия» — на Черниговщине. 14 декабря 1918 года «сичевые стрельцы» Директории вступили в Киев. Директория поспешила сговориться со странами Антанты, в первую очередь с Францией, надеясь получить у них помощь для борьбы с революционно настроенным народом Украины,-
Националисты спешили отгородить Украину от революционной России, отделить, изолировать украинский народ, противопоставить его народу русскому. Они повели оголтелую пропагандистскую кампанию, пытаясь разжечь ненависть ко всему русскому. Всерьез обсуждались планы выселения русских, возвеличивалась идея «Соборной Украины». Петлюровцы, подогревая аппетиты украинского кулачества и буржуазии, не стеснялись причислять к украинским землям территории Воронежской, Курской, Новороссийской губерний, Ставропольского края, Дона, Кубани, Бессарабии и некоторых польских областей.
Все это не имело ничего общего с чаяниями народа, настоящего хозяина «Неньки Украины». Теперь, когда солдаты оккупационных войск с красными флагами в дверях теплушек покидали Украину, украинский народ не мыслил себе иной власти, как власть Советов. Искусственное размежевание украинского и русского народов было глубоко чуждо рабочим и крестьянам: на протяжении многих столетий понимание общности судеб укоренилось в народном сознании. Не для того украинские рабочие и крестьяне совместно с русским народом сражались с врагами, чтобы теперь, в преддверии новой эры, открытой миру Октябрьской революцией, отделиться, обособиться в узконационалистической «щирой» замкнутости.
Восстания против националистической Директории одно за другим вспыхивали на Украине. А с востока, от границ РСФСР, двигались полки 1-й и 2-й украинских советских дивизий, и петлюровские «сичевые стрельцы» не могли им противостоять: 3 января 1919 года был освобожден Харьков, 12 января Чернигов, 19 января Полтава, 27 января Екатеринослав. Затем настал черед и Правобережной Украины: 5 февраля петлюровцы в панике оставили Киев. Директория бежала в Винницу…
Местом своего пребывания Временное рабоче-крестьянсков правительство Украины избрало первоначально Харьков. По приезде сюда Ворошилов был назначен народным комиссаром внутренних дел. Пост этот для тогдашнего положения на Украине был первостепенным. Органы Советской власти во многих местах еще не были восстановлены, а там, где они уже существовали, требовалось немало усилий, чтобы наладить их работу, и это было одной из главных задач наркома внутренних дел. Следовало обеспечить спокойствие и порядок, обезопасить граждан от нападений банд, и это также было прямой обязанностью Ворошилова. Он погружается в водоворот событий и не дает себе ни покоя, ни отдыха.
Ворошилов непременно участвует в совещаниях и съездах, проходивших на Украине. На Харьковском губернском съезде Советов в феврале 1919 года он говорил о государственном строительстве на Украине, призывал делегатов отдать все силы созданию советского государственного аппарата и в то же время отмечал, что на Украине этот процесс облегчается, так как «мы уже теперь имеем образец, опыт нашего старшего брата — российского советского строительства».
Особенно богатым на съезды был для Ворошилова март 1919 года. 1–6 марта он присутствует на заседаниях III съезда КП(б)У, где его избирают в состав украинского ЦК. 6 марта открылся III Всеукраинский съезд Советов. Ворошилов входил в состав Центральной избирательной комиссии. Он же оглашал регламент съезда и его порядок дня. 7 марта Ворошилов выступил с речью, в которой дал отповедь украинским левым эсерам, нападавшим на политику Временного правительства Украины.
— Господа так называемые левые эсеры, — говорил Ворошилов, — стали за последнее время обвинять нас в семи смертных грехах, и здесь представитель этой вымирающей партии не удержался от того, чтобы не указать на один из этих самых тяжких грехов. А именно: что мы, коммунисты, создали здесь правительство без желания, без ведома левых эсеров. Да, это правительство было создано исключительно партией коммунистов, ибо эта партия коммунистов здесь, на Украине, как в свое время в России, вынесла всю тяжесть организованного восстания…
Вопреки злобным нападкам левых эсеров съезд одобрил линию, проводимую коммунистами на Украине, избрал Центральный Исполнительный Комитет, в подавляющем большинстве — из коммунистов. Ворошилов был избран членом ВУЦИКа, за ним остался пост наркома внутренних дел в правительстве УССР.
Через несколько дней делегация украинских коммунистов выехала в Москву: 18 марта там предстояло открытие очередного, VIII съезда РКП (б). Предполагалось, что одним из важнейших вопросов повесткп дня высшего органа партии будут военные проблемы: гражданская война в России находилась в самом разгаре.
Еще до съезда, на предшествовавших ему партийных конференциях, в особенности армейских, обнаружились различные точки зрения по некоторым вопросам военной политики, раздавались возражения против линии, проводимой в военном строительстве, а также острая критика в адрес руководителей военного ведомства, в особенности Троцкого. На съезде дискуссия по этим вопросам приняла чрезвычайно острый характер. Более того, сложилась даже особая платформа, с которой выступила так называемая «военная оппозиция». В нее входило около 40 делегатов съезда. Был среди них и Ворошилов.
Состав «военной оппозиции» был очень неоднородным. Наряду с «левыми коммунистами», расходившимися с партией по коренным вопросам марксистской теории и практики, в нее входили коммунисты, ошибочно представлявшие пути организации армии. Оказались среди оппозиционеров и такие военные работники, которые резкое недовольство Троцким переносили на общие методы руководства армией. Вот что говорится на этот счет в «Истории Коммунистической партии Советского Союза»: «Многие делегаты, как участвовавшие в «военной оппозиции», так и стоявшие на позиции ЦК, резко и в значительной мере справедливо критиковали деятельность военных учреждений. Глава военного ведомства Троцкий не считался с мнением армейских партийных организаций, нередко игнорировал права комиссаров, проявлял к ним пренебрежительное отношение, допускал администрирование в отношениях с коммунистами-военнослужащими. Своим барским поведением и диктаторскими замашками Троцкий восстановил против себя лично многих коммунистов — военных работников, вызвал в их среде недоверие к себе».
Не приходится сомневаться, что Ворошилова нужно отнести именно к этой последней категории военных работников. Сам он и до этого, и после потратил немало энергии и сил, чтобы способствовать созданию регулярной Советской Армии, внести порядок и дисциплину в ряды революционных войск. Однако горячность, запальчивость подвели его. В особенности резко проявилось в трех выступлениях Ворошилова на заседаниях военной секции его неправильное отношение к военным специалистам. За это Ворошилова резко и справедливо критиковал Ленин.
На закрытом заседании съезда 21 марта Ленин сказал: «Когда Ворошилов говорил о громадных заслугах царицынской армии при обороне Царицына, конечно, тов. Ворошилов абсолютно прав, такой героизм трудно найти в истории. Это была действительно громаднейшая выдающаяся работа. Но сам же сейчас, рассказывая, Ворошилов приводил такие факты, которые указывают, что были страшные следы партизанщины.
…Теперь на первом плане должна быть регулярпая армия, надо перейти к регулярной армии с военными специалистами».
Критику своих ошибок Ворошилов, как и подобает настоящему коммунисту, восприпял без обиды и в дальнейшем доказал, что он искренне, не жалея сил, будет выполнять решения VIII съезда партии по военному вопросу.
Вновь Ворошилов при исполнении многотрудных обязанностей наркома внутренних дел. Основное его время занимает борьба с бандитизмом, политическим и уголовным, этим бичом жизни Украины той поры.
Весь край кишел бандами, большими и малыми, возглавляемыми атаманами с самыми дикими кличками. На Черниговщине банды атамана Ангела останавливали и грабили поезда, в Васильковском, Фастовском уездах Киевской губернии зверствовали бандиты Зеленого, в Радомышльском уезде — Соколовского и Струка… Не лучше было и в городах, в особенности в Одессе. Здесь многочисленные и наглые бандиты во главе с Мойшей Винницким («Япончиком») добились того, что богатый, многолюдный, шумный город жил затаясь, в постоянном страхе. Население боялось выходить на улицы даже днем, тем более вечером или ночью.
Примером того, какой была ситуация в украинских городах по весне 1919 года, может служить город Радомышль Киевской губернии. Вот несколько выдержек из документа того времени:
«17 февраля. В Радомышле существует Совет рабочих и крестьянских депутатов и его исполком. На город напала банда Струка. Исполком распущен. Создан ревком. Нападение банды Струка отбито.
24 февраля. Налеты банды Соколовского. Арестован советский комендант.
26 февраля. Возобновилась власть ревкома.
4 марта. Радомышль захватила банда Соколовского, устроила кровавый погром, убив 44 человека…
22 марта. После изгнания из города банды Соколовского выбран исполком… Работе исполкома мешают частые нападения банды Соколовского…»
Так было почти повсеместно. Только в апреле 1919 года Народный комиссариат внутренних дел зарегистрировал 93 кулацких восстания, в том числе на Киевщине 38, Черниговщине 19, Полтавщине 17… От угрозы бандитских налетов не были ограждены даже такие города, как Киев.
В начале апреля Ворошилов находился в Киеве. Кулацкие восстания полыхали вокруг. В пригороде — Куреневке — еще в марте обосновались петлюровцы. 7–9 апреля им удалось спровоцировать антисоветские выступления. С утра 10 апреля поступили сведения, что бандиты ворвались в Киев, разбили небольшой отряд чекистов, проникли на Подол и начали грабеж. Ворошилов немедленно отправил все наличные силы (их было очень немного) и вместе с председателем ВУЦИК Г. И. Петровским поспешил вслед.
На Подоле шел настоящий, ожесточенный бой. Горели дома. Красноармейцы, чекисты, вооруженные рабочие выбивали мятежников из зданий. Бой на улицах города — особый, специфический вид боя, тут возможны самые неожиданные ситуации. Неудивительно, что Петровский и Ворошилов внезапно попали в гущу мятежников. Хорошо, что бандиты не знали их в лицо, добыча была бы лакомой: сам председатель ВУЦИК и нарком внутренних дел! С трудом Ворошилову и Петровскому удалось ускользнуть от бандитов. Бой на Подоле продолжался весь день, и только к вечеру город удалось очистить от мятежников.
По инициативе Ворошилова были созданы специальные войсковые части для борьбы с бандами, усилены органы ЧК. Нарком отдал приказ организовать местные резервные коммунистические отряды, ввести обязательное военное обучение всех коммунистов. Немало партийных работников было послано в уезды, чтобы помочь местным Советам. В специальном обращении к украинским рабочим и крестьянам Ворошилов призывал: «Защищайте ваши Советы от восстаний, потому что если погибнут Советы, погибнете и вы…»
Принятые меры не замедлили дать результаты. В конце апреля в районе города Лубны красноармейцы ликвидировали банду атамана Ангела, к середине мая на Киевщине был разбит Зеленый. Одна за другой гибли крупные банды на Черпиговщине, Екатеринославщине… Но в это время Советской власти на Украине пришлось столкнуться с опаснейшими антисоветскими выступлениями Григорьева и Махно.
Если Григорьев являл собой тип обыкновенного авантюриста, ограниченного и беспринципного бандита, то Нестор Иванович Махно был, с одной стороны, личностью колоритной, с другой — чрезвычайно показательной для настроепий и характеров определенного круга украинского, да и не только украинского, кулачества в эпоху гражданской войны. Опираясь на богатых украинских крестьян, Махно сумел создать «армию» (порой довольно многочисленную). Идеология рядовых махновцев была зыбкой и расплывчатой, а их «батько», именовавший себя анархистом, руководствовался прежде всего желанием расширить и упрочить свои собственные власть и влияние. Отряды Махно сражались и с австро-германскими оккупантами, и с гайдамаками гетмана Скоропадского, и с петлюровскими «сичевиками», а позднее — и с деникинцами. Но вот на Украину возвратилась Советская власть. Перед Махно стоял вопрос: что делать? Вступать с ней в конфликт опасно, да и среди рядовых махновцев-крестьян наблюдалась широкая симпатия к Красной Армии. В ней украинские крестьяне видели защитницу от белогвардейцев, от помещиков, земли которых они поделили. Поэтому Махно решил выждать, посмотреть, что будет дальше, и начал переговоры с Красной Армией.
Советское руководство решило использовать махновцев для борьбы с белогвардейцами. «Армия» Махно была преобразована в 3-ю бригаду советской Заднепровской дивизии (командовал дивизией П. Е. Дыбенко) и с февраля 1919 года держала оборону против деникинцев на рубеже Мариуполь — Волноваха.
Советское командование понимало, что махновцы — очень ненадежный союзник, что за ними нужен, как говорится, глаз да глаз. Поэтому к Махно была направлена правительственная комиссия, в которую вошел и нарком внутренних дел Украины. Махно, однако, соглашался допустить в свое расположение только одного представителя «центра» и без оружия. Ворошилов не поколебался принять эти опасные условия.
Вот он в логове «батьки». Махно, маленький, волосатый человечек, хитрит, притворяется скромным и преданным, но никаких конкретных обещаний давать не желает. Наконец Ворошилов ставит вопрос прямо:
— Либо вы будете выполнять приказы и распоряжения, либо… — Ворошилов секунду помедлил. — Мы не поколеблемся за попытку измены расстрелять и вас, и ваш штаб…
Махно не очень испуган, по делает вид, будто обижен. Пряча свои хитрые глаза, он отвечает:
— Для меня дело революции — прежде всего! С врагами народа я сам беспощаден. Даю честное слово…
Махновцы кое-как начали воевать с белыми. Но в это время вспыхнул мятеж другого «батьки» — Григорьева.
В отличие от анархиста Махно он причислял себя к эсерам, но вряд ли у него были какие-нибудь убеждения: подвизался Григорьев и в войсках Центральной Рады, служил и гетману Скоропадскому, и петлюровцам. Когда же в феврале 1919 года на Правобережье Украины пришли красные войска, Григорьев счел за благо вступить в переговоры с советским командованием. В результате отряды Григорьева были сведены сначала в бригаду, а затем в 6-ю украинскую советскую дивизию.
Но, став формально командиром Красной Армии, Григорьев по-прежнему именовал себя «атаманом партизан Херсонщины и Таврии». В частях его по-прежнему было много кулаков, националистов, просто деклассированных элементов. Распоряжения советского командования Григорьев выполнял только тогда, когда они ему нравились. Так, он охотно повел дивизию на Одессу, и здесь григорьевцы «отличились» в грабежах и мародерстве. Реввоенсовет Украинского фронта надеялся «поладить» с Григорьевым и использовать его войска для освобождения оккупированной румынами Бессарабии. Но Григорьев отвел свою дивизию из Одессы в район Александрии для «отдыха». Когда же в начале мая от него потребовали выступления к западным границам, Григорьев поднял мятеж. Располагая значительными силами и воспользовавшись отсутствием в советском тылу крупных воинских частей, мятежники захватили Екатеринослав, Кременчуг, Херсон, Николаев, обнаружили намерение двигаться на Киев и Харьков. Мятеж в тылу советских войск был чрезвычайно опасен.
10 мая ЦК КП(б)У принял срочные меры для разгрома мятежа, направив против него все имевшиеся части и поставив во главе их опытных и решительных работников. Ворошилов был назначен командующим Харьковским военным округом с подчинением ему в оперативном отношении всех войск, имевшихся в наличии. Без промедления Ворошилов собирает силы, формирует отряды добровольцев и, разумеется, сам спешит руководить подавлением мятежа.
Первоначальные успехи григорьевцев оказались непрочными. Красноармейские части действовали напористо, решительно, и мятежники не выдерживали столкновений с ними.
Поздно вечером 13 мая Ворошилов и Кулик приехали в Полтаву. В городе было тревожно: поговаривали, что мятежники уже недалеко. Ночью Ворошилов собрал партийных работников, командиров, объяснил им ситуацию, определил задачи. С утра же повел войска навстречу врагу, к Кременчугу.
Упорные бои на этом направлении шли несколько дней. Наконец 19 мая Кременчуг был очищен от мятежников; удалось захватить невредимым и мост через Днепр. Надо было не дать противнику опомниться, преследовать его, но сделать это пехотные части не могли — они слишком устали.
Взяв с собой в качестве прикрытия роту курсантов, Ворошилов и Кулик на бронепоезде «Коля Руднев», укомплектованном луганскими рабочими, преследуют бегущего противника. В районе станции Павлыш Ворошилов и Кулик самолично ведут разведку и обнаруживают, что за поворотом, в глубокой выемке, стоят замаскированные бронепоезда григорьевцев, видимо поджидая красных. Но первым открывает огонь «Коля Руднев». Давно минул бой под Дубовязовкой, и луганские артиллеристы теперь умеют стрелять: прямыми попаданиями они сразу же выводят из строя два бронепоезда противника, а оставшиеся два поспешно уходят в направлении узловой станции Корыстовка. Путь загроможден разбитыми бронепоездами. Несколько часов команда бронепоезда и курсанты во главе с Ворошиловым расчищают путь, а затем следуют к Корыстовке и занимают ее.
Отсюда железнодорожный путь раздваивается: на запад, к Знаменке, и на юго-восток, к Александрии. Под огнем «Руднева» бронепоезда мятежников бежали к Знаменке, оставив неприкрытой Александрию. Там, всего в 9 верстах от Корыстовки, находился штаб Григорьева, его главные силы, склады, скопление эшелонов… Несмотря на то, что пехотные части еще не подоспели, Ворошилов решает нанести удар по Александрии.
Наступает ночь с 21 на 22 мая 1919 года. Чтобы обезопасить тыл, путь на Знаменку разбирают. В Корыстовке оставлено небольшое число бойцов с пулеметами, и по правому железнодорожному пути, свободному от поездов, «Руднев» направляется к Александрии. Навстречу ему по левому пути, не подозревая, что в Корыстовке красные, движутся эшелоны мятежников. «Руднев» набирает скорость и на ходу начинает расстреливать из пулеметов и орудий григорьевцев. Ошеломленные мятежники, не понимая происходящего, выскакивают под огнем из двигающихся составов, бегут прочь от дороги. Создается невероятная паника, и от Корыстовки до Александрии по левому пути возникает сплошная пробка из разбитых составов.
«Руднев» на полном ходу подлетает к Александрии. Паника царит уже и здесь, сопротивления никто не оказывает, и штаб Григорьева еле успевает бежать на тачанках. Станция забита эшелонами, около них и на вокзале болтаются сотни вооруженных людей, немало пьяных. Они уже грабят вагоны с мануфактурой, обувью, спиртом, оружием. Надо срочно разоружить мятежников и прекратить грабеж. Ворошилов приказывает оставить у пулеметов и орудий только дежурных, оцепить станцию и по частям обезоруживать растерявшихся григорьевцев, загонять их в вагоны.
Григорьевцы почти не сопротивляются. Ворошилов с маузером в руке идет вдоль эшелона. Внезапно из-за вагона крик:
— Товарищи! На помощь!
Ворошилов ныряет под вагон, выскакивает с другой стороны и видит: верзила-григорьевец с дикими ругательствами рвет карабин из рук молоденького и хрупкого красноармейца. Кругом стоит толпа разоруженных мятежников, которых, как выяснилось, этот красноармеец конвоировал. Григорьевцы наблюдают за поединком, но не принимают в нем участия.
— Отойди немедленно! — кричит Ворошилов. — Отпусти карабин!
Бандит отталкивает красноармейца и тут же бросается на Ворошилова, хватает его за руку с маузером и, обладая огромной силой, начинает ее выворачивать. Ворошилов напрягается, отпихивает бандита, вскидывает маузер, стреляет… Так он спас жизнь Р. Хмельницкому, в будущем — своему адъютанту. Примечательно, что никто из разоруженных мятежников не пожелал вмешаться в схватку.
Активное участие в разгроме мятежа принимали А. С. Бубнов, П. Е. Дыбенко, А. Я. Пархоменко. Общими усилиями в две недели с Григорьевым было покончено. Однако мятеж отвлек немалые силы и как раз в тот момент, когда в борьбу на Украине вмешался, пожалуй, самый серьезный противник Красной Армии. 19 мая начали наступление в Донбассе войска Деникина, и первый удар был нанесен по махновцам.
Сражаться с регулярными частями воинство Махно было не в состоянии и бежало. Это дало возможность деникинцам нанести удар во фланг и тыл 13-й советской армии. В ближайшие дни весь Донбасс оказался во власти белых, фронт приближался к Харькову. 4 июня 1919 года РВС Советской республики отдает приказ преобразовать 2-ю Украинскую армию, присоединив к ней ряд частей, в 14-ю армию. Командармом был назначен Ворошилов, членом РВС стал В. И. Межлаук.
6 июня Ворошилов выехал в Александрову и на следующий день вступил в командование армией. Им были приняты меры к тому, чтобы остановить деникипцев и даже перейти в наступление. Но добиться этого было нелегко: формируемая армия в большинстве состояла из деморализованных, а то и анархистски настроенных отрядов, в том числе и махновских. Характерен следующий пример.
На станции Гайчур решено было, что следует провести разведку боем в направлении Гуляй-Поля, которое с 6 июня было занято белыми. Сделать это должен был «Коля Руднев», и Ворошилов, разумеется, не отказался от участия в опасном предприятии. Перед отъездом он приказал начальнику другого бронепоезда, «Освободитель», Кузьме Потерянскому оставаться на станции, защищать ее от возможного нападения и поспешить на помощь «Рудневу» в случае необходимости. Прикрывать Гайчур был назначен кавалерийский дивизион Вознесенского полка под командой Павла Пежова. Руководить обороной станции было приказано Бурбыге — заместителю начальника штаба дивизии Махно.
«Руднев» ушел в южном направлении. Как и предполагали, противник находился поблизости, началась перестрелка с его бронепоездами. «Коля Руднев» был хорошо вооружен, у него была опытная, смелая команда, и деникинцы стали отходить. Громя их, красный бронепоезд дошел до самого Гуляй-Поля. Обстреляв и станцию, стали возвращаться к Гайчуру. Но на этой станции «Руднева» встретили огнем деникинцы: красные войска покинули Гайчур. Спаслись лишь потому, что Ворошилов и команда действовали энергично. Огнем орудий и пулеметов белые были отброшены со станции, и бронепоезд прорвался на север.
К негодованию Ворошилова, ни «Освободителя», ни кавалеристов и следов не было. Только по приезде на станцию Чанлино стало ясно, что произошло. Едва от Гуляй-Поля послышались звуки артиллерийской канонады, как на станции вспыхнула паника. Бронепоезд, а за ним и кавалеристы, даже не видя противника, бежали. Бурбыга, конечно, никаких мер к их задержанию не принял и сам поспешил покинуть Гайчур. Решение Ворошилова было немедленным: Бурбыга, другой махновец Михайлов-Павленко, Потерянский, его помощник Устмединский и Пежов были арестованы, с тем чтобы предстать перед ревтрибуналом.
Но на этом дело не кончилось. Не прошло и часа после ареста паникеров, как у вагона Реввоенсовета появилось несколько десятков кавалеристов Вознесенского полка, требовавших освобождения Пежова. Поначалу Ворошилов пытался уговаривать их, но ничто не помогало, и уже раздавались угрозы применить оружие. Лишь с помощью командира Московского полка Садовникова и его красноармейцев бунтовщики были разоружены, а 35 человек — арестованы.
14-й армии противостояли тогда опытные и хорошо дисциплинированные белогвардейские соединения, сражаться с которыми было нелегко. Тем не менее борьба на Екатеринославском направлении продолжалась весь июнь, и только вечером 28 июня под натиском деникинцев войска красных оставили Екатеринослав.
Грозная опасность нависла над Украиной. Выполняя ленинские указания, Политбюро ЦК КП(б)У приняло ряд мер, направленных на усиление отпора белогвардейцам. Была объявлена всеобщая мобилизация, на фронт уходили коммунисты. Всего к сентябрю 1919 года в армию было направлено 20 тысяч членов КП(б)У, что составляло почти половину всех коммунистов на Украине. На руководящей партийно-политической работе в Красной Армии находились виднейшие партийные и государственные деятели Украины: А. С. Бубнов, В. П. Затонский, С. В. Косиор и другие.
Для Ворошилова в эти критические недели июня — июля 1919 года прибавилось новое осложнение: опять начались столкновения с Троцким. Тот не забыл прямодушного командарма-10, а Ворошилов стал еще более непримиримым в борьбе с извращениями военной политики партии. В начале июня Троцкий подписывает предложение председателю трибунала о возбуждении следствия по действиям командарма-14. В нем, в частности, говорилось, что командование 14-й армии якобы «повинно в нарушении ряда приказов и точных указаний, в преступном и небрежном отношении к существующим уставам и положениям и в применении отрядно-партизанских методов».
Конечно, из начатого Троцким «дела» против Ворошилова ничего не вышло. Даже люди, ревностно исполнявшие указания Троцкого, не смогли обнаружить «нарушений приказов и точных указаний». Более того, следствие дало неопровержимые доказательства тяжелого состояния армии, ее материальной части, отсутствия должного внимания высшего военного руководства к нуждам войск. Все же из-за интриг троцкистов Ворошилову пришлось оставить пост командарма. На пленуме ЦК КП(б)У он был избран в состав его Политбюро, затем назначен командующим войсками Внутреннего фронта Украины, командующим Киевским укрепленным районом, с 22 августа — членом РВС 12-й армии, оборонявшей Киев.
Оборонять столицу Украины приходилось не только от деникинцев, продвигавшихся с востока, но и от петлюровцев. Сами по себе националисты к июлю 1919 года не располагали достаточными для борьбы с Советской властью силами. Их положение вполне точно характеризовалось словами насмешливой песенки: «В вагоне Директория, под вагоном — территория». Но с середины июля в схватку на Украине вмешались националистические западноукраинские формирования, так называемая «Галицийская армия». Она и спасла петлюровцев в тот момент от полного уничтожения. 12 августа националисты овладели Винницей, 20 августа Житомиром, 25-го Фастовом и Белой Церковью. Угроза для Украины нависла и с северо-запада: одновременно с деникинцами оживились белополяки.
Враги наседали на 12-ю армию со всех сторон, а многие части ее были расстроены, более того — ненадежны. С тревогой отмечал Ворошилов, что среди бойцов немало кулаков, бывших махновцев, григорьевцев. В боях же против белогвардейских частей требовались войска «повышенной прочности». И Ворошилов формирует из наиболее проверенных, преданных революции людей пластунскую бригаду, хорошо проявившую себя в боях за Киев.
По должности командующего войсками Киевского укрепрайона Ворошилов постоянно в разъездах, как в тылу, так и на фронте, и по-прежнему он не очень-то заботится о своей безопасности.
Впятером — Ворошилов, А. С. Бубнов, секретарь Ворошилова С. Н. Орловский, шофер и его помощник — едут они к фронту по ухабистым, извилистым проселочным дорогам, а кое-где и без них, напрямик. Орловский пытается по карте определить, где должны находиться красные части.
— Как бы нам не въехать к белым, — озабоченно хмурит он брови и вновь водит пальцем по карте.
— Перестань, пустое дело, — останавливает Ворошилов, — сам знаешь, если в донесении сообщили, что заняли вчера такую-то деревню, то сегодня наверняка оттуда уже ушли…
— И обязательно назад! — смеется Бубнов. На окраине деревни, у оврага, остановились.
— По донесениям здесь наши, — Голос Орловского звучит неуверенно.
— Сейчас узнаем, — говорит Ворошилов и кричит старухе, замершей за плетнем от страха при виде автомобиля, вооруженных людей, пулемета: — Скажить, мамо, хто е в хуторе? Червони чи билы?
— Та ни, червоних нэма, — отвечает та, — з вечору нэма. Казаки — воны ось там, — и она указывает за овраг.
— Поворачивай немедля, — командует Ворошилов шоферу, тот начинает крутить руль и… въезжает задними колесами в плетень, прокалывает шину. Надо ставить новую, а у шофера дрожат руки.
— Успокойся, не торопись, — говорит Ворошилов, — а мы, товарищи, посмотрим, где белые. — И с винтовкой в руках идет к соседнему перекрестку. Бубнов и Орловский — к другому.
Проходит десять томительных минут, шофер сменил шину, все собрались у автомобиля, положили пулемет на заднюю спинку, уселись… И в этот момент из узенького переулка шагах в четырехстах показались всадники. Но машина уже в движении, седоки ее с заднего сиденья бьют из пулемета… Автомобиль мчит полным ходом.
— Вот тебе и «по донесениям здесь наши», — передразнивает Ворошилов своего секретаря.
Красные войска обороняли Киев упорно, давая тем самым возможность провести эвакуацию города. Однако силы их иссякли, и они покинули Киев.
Ворошилов уходил одним из последних, около десяти часов вечера. По шоссе Киев — Козелец к понтонному мосту тянулись отступающие: шли пешие, пробиралась кавалерия, громыхали артиллерийские орудия. Над хаосом отступления по временам раздавались взрывы; это рвались снаряды в киевских арсеналах.
В Броварах переночевали вместе со штабом 12-й армии. Решили переждать ночь, чтобы с утра разобраться в обстановке.
Утро это было немногим мудренее вечера: по шоссе продолжали катиться отступающие, и за ними уже надо было ждать белых. Тогда Ворошилов сам ведет в атаку пластунскую бригаду… Следует жестокий бой, бригада несет потери, отступает, но в конце концов под Козельцом удается на несколько недель стабилизировать фронт.
Как ни тяжела была утрата Киева для красных и как ни радовались тому белогвардейцы, все же основные, решающие события развернулись в эту осень не на Киевском, а на Орловско-Курском направлении. Здесь была решена судьба деникинской армии, да и всей гражданской войны.
20 сентября 1919 года деникинские войска ворвались в Курск, 6 октября конница Шкуро захватила Воронеж, 13 октября белые взяли Орел… Грозная опасность надвигалась на Москву.
Коммунистическая партия, Ленин ясно видели угрозу, созданную для Советской республики наступлением Деникина. 9 июля 1919 года ЦК РКП (б) обратился к коммунистам с написанным Лениным письмом «Все на борьбу с Деникиным!». Сурово и прямо предупреждая об опасности, вождь революции подчеркивал, что «Наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции». ЦК партии требовал от всех коммунистов мобилизовать и свои силы, и массы трудящихся для отпора врагу.
На Южный фронт шли пополнения, все материальные ресурсы страна отдавала ему. 26 сентября Пленум ЦК рассмотрел представленный главкомом стратегический план борьбы с Деникиным. Выполняя указания ЦК, 27 сентября РВС Республики в целях лучшей организации управления войсками разделил Южный фронт на два: Южный и Юго-Восточный. Чтобы укрепить командные кадры Южного фронта, в тот же день РВС Республики решил подобрать и перевести на деникинский фронт наиболее способных, опытных и преданных командиров. Членом РВС Южного фронта был назначен И. В. Сталин; 8 октября вступил в должность новый комфронта — А. И. Егоров.
13 октября 1919 года в Серпухов, где находилось командование Южного фронта, приехали Ворошилов и Бубнов. В беседе с командованием фронта шла речь и о назначении Ворошилова. Вскоре Сталин уехал в Москву, а по возвращении 17 октября предложил Ворошилову принять 61-ю дивизию. Ворошилов согласился.
На следующий день он выехал в Козлов, где сосредоточивались части 61-й дивизии. Но успела прибыть лишь одна бригада, вторая еще следовала с Восточного фронта. Знакомство с частями сразу же показало, что положение неблагополучно: плохо было с обмундированием, комсостава во многих подразделениях и частях не хватало, хромала дисциплина. Ворошилову сразу же пришлось столкнуться с неповиновением бойцов 545-го полка. С трудом он добился выполнения приказа.
Время не ждало: 20 октября был получен приказ о сформировании группы войск под командованием Ворошилова в составе 61-й и 11-й кавалерийской дивизий. Группе предстояло обеспечить стык между 13-й армией и конным корпусом Буденного, который именно в эти дни начинал свое победоносное шествие на Южном фронте.
Уже вечером 21 октября Ворошилов сумел установить связь с Буденным и сообщил тому, что стрелковые части его группы будут сосредоточиваться в Липецке, а кавалеристы займут Задонск и обеспечат фланг конного корпуса. В последующие дни Ворошилов в Липецке собирает, осматривает, готовит к бою части. Но 30 октября последовал приказ командования фронта о расформировании группы и передаче 61-й дивизии в резерв. Ее состав должен был пойти на пополнение других дивизий. В ноябре 1919 года Ворошилов получает новое назначение.
Дореволюционная «Военная энциклопедия», выходившая под редакцией знатока военного искусства генерал-лейтенанта К. И. Величко, определяла понятие «кавалерия» следующим образом: «Кавалерия (конница), род войск, предназначенный, главным образом, для действия холодным оружием с коня… Будучи вооружена огнестрельным оружием, кавалерия может вести бой и пешком. Пользуясь своим исключительным свойством — подвижностью — и искусно применяя все имеющиеся у нее средства поражения (конь, холодное оружие, огонь), она содействует другим родам войск в бою в достижении общей цели. Прочими видами деятельности кавалерии являются: разведка, устройство завесы, набеги и другие предприятия малой войны».
Из этого определения с очевидностью следует, что за кавалерией не признавалось самостоятельного стратегического значения, она должна была лишь «содействовать» другим родам войск — и только. Определение это в полной мере соответствовало взгляду на роль кавалерии, господствовавшему в высших военных кругах дореволюционной русской армии.
Первая мировая война могла только укрепить и действительно укрепила подобную оценку роли кавалерии. В условиях позиционной войны, когда боевые порядки сражающихся армий были в достаточной степени насыщены артиллерией и скорострельным оружием, кавалерии, казалось, только и оставалось, что вести разведку. Несомненно, однако, что в первый, маневренный период боевых действий на Восточном фронте, когда его линия еще не стабилизировалась и противники не успели обнести свои позиции бесчисленными проволочными заграждениями и глубокими траншеями, русская кавалерия не смогла достаточно проявить себя и потому, что ее неправильно использовали. Кавалерийские военачальники русской армии, как, впрочем, и кавалеристы других воюющих стран, оказались не на высоте.
Во время гражданской войны положение изменилось. Война эта была маневренной, и значение кавалерии в ней резко возросло. Прорывы, обходы позиций противника стали скорее правилом, чем исключением. Поскольку механизированных войск тогда еще не существовало, тот, кто располагал кавалерией, приобретал сразу же заметное преимущество в маневренности. Поначалу в распоряжении контрреволюционных сил на юге России кавалерийских частей было больше: уже в октябре 1918 года в белых войсках здесь насчитывалось 45 тысяч кавалеристов и лишь 40 тысяч пехотинцев. Донские, кубанские, терские казаки составили ядро этой кавалерии, и наличие ее в значительной степени определяло успех войск Деникина в борьбе с Красной Армией.
В распоряжении советского командования также имелось достаточное количество и бойцов-кавалеристов, и лошадей, для того чтобы сформировать крупные кавалерийские соединения. Но процесс этот шел медленно и не в последнюю очередь потому, что командование Красной Армии, особенно Троцкий, недооценивало кавалерию. Троцкий считал ее аристократическим родом войск и не раз открыто высказывал пренебрежение как к самой кавалерии, так и к кавалерийским военачальникам. Однако само положение дел на фронте требовало противопоставления многочисленной кавалерии Деникина соответствующих красных конных частей и соединений. Там, где такие соединения были созданы, они неизменно способствовали успеху красных войск. Особенно заметной была роль конного соединения Буденного.
На протяжении зимы и весны 1918–1919 годов Буденный и его кавалеристы (теперь это была 4-я кавалерийская дивизия) сражались в составе 10-й армии на Царицынском участке фронта и совершили немало славных дел. В начале лета 1919 года к 4-й дивизии была присоединена 6-я кавалерийская дивизия. Они и составили Конный корпус Буденного. В летних и осенних боях кавалеристы корпуса не раз побеждали белогвардейские войска. Их командир, всего-то старший унтер-офицер дореволюционной русской армии, приобрел весьма лестную репутацию у неоднократно битых им белых генералов. Но громкая, поистине всемирная слава ждала его еще впереди.
В первых числах сентября 1919 года Конный корпус был выведен из состава 10-й армии и брошен в погоню за конницей генерала Мамонтова, прорвавшейся в тыл Южного фронта. Рейд Мамонтова принес серьезный урон тылам красных войск и способствовал ухудшению их положения. Но столкновение с Буденным было роковым для Мамонтова. 19 октября под Воронежем конники Буденного наголову разбили корпус Шкуро, а 24 октября, после ожесточенных боев с объединенными силами Мамонтова и Шкуро, освободили Воронеж. Форсировав Дон, Конный корпус продолжал преследование яростно огрызавшегося противника. 15 ноября, в метель, Буденный вдребезги разбил врага под Касторной.
Успех действий корпуса Буденного был поразителен. Прислушавшись к мнению Буденного, который считал необходимым создать еще более крупное кавалерийское объединение, командование Южного фронта 19 ноября 1919 года отдало приказ о сформировании 1-й Конной армии.
Известие о возможности нового назначения Ворошилов получил еще 8 ноября, а 13 ноября ему сообщили, что РВС новой армии будет состоять из С. М. Буденного — командарма, К. Е. Ворошилова и Е. А. Щаденко. В Лисках пришлось задержаться до утра 28 ноября: необходимо было сдать дела по 61-й дивизии. На станции Грязи Ворошилова догнали Щаденко и Пархоменко, тоже направлявшиеся в 1-ю Конную. Вечером 29 ноября они были в Воронеже, где встретили Сталина и Егорова. Связи с Буденным не было: его армия, невзирая на оттепель и раскисшие дороги, преследовала противника. Командование фронта тоже хотело познакомиться с Конной армией, и дальше все поехали вместе. До Касторной, однако, удалось добраться лишь ранним утром 5 декабря, а к вечеру этого дня прибыли в Новый Оскол.
Поезду приходилось двигаться крайне осторожно, останавливаться и стоять подолгу: полотно дороги и мосты были разрушены во время боев, их еще только восстанавливали, и не всегда надежно. Такое положение было повсеместным на юге России, ставшем на несколько лет ареной ожесточенных сражений. От этого чрезвычайно страдало снабжение войск; боеприпасы, продовольствие, фураж чаще всего доставлялись к фронту на крестьянских подводах.
В Новом Осколе командование фронта ожидали сани, запряженные тройкой лихих рысаков, и полуэскадрон кавалеристов: так распорядился командарм Конной, он ждал начальство в Велико-Михайловке. Прибыли поздно ночью.
Утром 6 декабря впервые собрался РВС 1-й Конной армии. Буденный докладывал:
— Противник после нанесенных ему жестоких поражений подавлен морально и физически. Как только появляются наши передовые части, его полевые караулы и разъезды отходят, боя не принимают. Если верить пленным, а они в этом единодушны, как конные, так и пехотные части белых малочисленны…
Заседали долго, в два приема — утром и после обеда Поскольку тут же присутствовало командование фронта, были разрешены самые насущные и важные дела: определена организационная структура армии, штаты, вопросы снабжения. Егоров охарактеризовал задачу армии. В заключение же был составлен и подписан приказ № 1 по Конной армии. «Мы твердо уверены, — говорилось там, — что задача будет выполнена и армия, сильная не только порывами, но сознанием и духом, идя навстречу победе, беспощадно уничтожая железными полками и дивизиями банды Деникина, впишет еще много славных страниц в историю борьбы за рабоче-крестьянскую Советскую власть». Слова эти были пророческими.
На следующий день командование фронта пожелало посмотреть армию в деле. Егоров и Сталин поехали в санях, Буденный, Ворошилов, Щаденко — верхом. Был ясный морозный день. Ничто не предвещало опасности — и вдруг пулеметные очереди, разрывы снарядов. Выяснилось, что угодили ненароком прямо к полю сражения, на котором в очередной раз конница Мамонтова столкнулась с кавалеристами Буденного и в очередной раз была бита.
С высокого холма в бинокли следили Сталин, Егоров и Ворошилов за тем, как сходились в рубке конные массы. Довелось им увидеть и самого командарма, бросившегося во главе резервного дивизиона на мамонтовцев. Поле боя осталось за буденновцами, и командование направилось дальше. Ехали молча, так как окружающее не возбуждало желания разговаривать. Страшен был вид холмов и лощин, где снег был примят, растоптан и устлан телами убитых и раненых людей и лошадей.
Вечером командование фронта на бронепоезде уехало, и Ворошилов приступил к исполнению своих новых обязанностей. Хозяйство у него теперь было большим и хлопотливым.
Конная армия состояла из трех кавалерийских дивизий — 4, 6 и 11-й, — начальниками которых были соответственно О. И. Городовиков, С. К. Тимошенко и В. И. Матузенко. Каждая кавалерийская дивизия имела три бригады двухполкового состава, одну конную артиллерийскую батарею и один автобронеотряд. Полк состоял из пяти сабельных и одного пулеметного эскадрона. В распоряжении командарма имелись бронепоезда, авиаотряд. Как правило, Конной армии придавали и пехотные дивизии. На совещании 6 декабря, к примеру, комфронта распорядился придать Конной армии для усиления 9-ю и 12-ю стрелковые дивизии.
Это была крупная боевая единица, она требовала особого управления, особого аппарата, а его не было. Поскольку военными операциями занимался командарм, Ворошилов стал создавать и налаживать армейский аппарат. Организационный опыт Ворошилова огромен, и это позволяет ему в кратчайший срок наладить работу. Вскоре штаб, Политуправление армии (Пуарм) по своей организованности, постановке работы, материальному состоянию были таковы, что им завидовали командующие другими армиями. Ворошилов не склонен был придерживаться формальностей и не колеблясь пренебрегал ими, если того требовали интересы дела. К примеру, с первых же дней встал вопрос о пополнениях. Конная армия ниоткуда не получала плановых пополнений, она укомплектовывалась в боях, за счет добровольцев, отчасти — пленных. Особенно ощутим бывал недостаток в командном составе. Не получая ничего из центра, РВС Конной по предложению Ворошилова создал Управление формирований (Упраформ). До конца войны Конная армия получала от этого не предусмотренного штатами учреждения командный состав, маршевые эскадроны, батареи, пулеметные команды.
Очень много сил отнимало у Ворошилова и снабжение. Дивизии армии все время находились в движении, никакие, даже самые расторопные, снабженцы за ними не поспевали, особенно при той разрухе, которая царила на железнодорожном транспорте. Оставлять же огромную массу людей и лошадей, так сказать, «на подножном корму» было и невозможно, и рискованно. Всегда существовала опасность того, что реквизиции могут перерасти в мародерство, как это и происходило в белой армии. Люди требовали продовольствия, а лошади — фуража, и Ворошилов со всей энергией налаживает снабжение. Выполнить это оказалось нелегко — уж очень тяжелым было состояние страны в ту пору.
Но, конечно, главной обязанностью Ворошилова, как члена PBG армии, была политическая работа среди бойцов и командиров. Основное ядро Конной армии составляли казачья беднота и иногородние крестьяне Донской, Кубанской областей и Ставрополья. Только в 11-й дивизии большинство бойцов были из центральных губерний России. Крестьян в армии было 62 процента, казачьей бедноты — 14 процентов и рабочих — 24 процента. Словом, на три четверти Конная армия состояла из крестьян.
Командиры армии, как правило, в прошлом также были рабочими, батраками, деревенскими бедняками. Военная подготовка их ограничивалась службой в царской армии. В массе и бойцы, и командиры обладали блестящими боевыми качествами, были охвачены ненавистью к врагам революции, но ненависть эта была чаще всего стихийной. Принеся с собой в армию психологию мелкого крестьянина, кавалеристы далеко не всегда были политически и морально устойчивы.
Партизанская вольница первых месяцев гражданской войны, ее традиции сказывались еще на психологии бойцов, были свойственны и некоторым командирам. Высшим критерием ценности конармейца, в особенности командира, считалась личная смелость, даже лихость, в бою. Ею, как правило, и ограничивались при оценке достоинств командира, а этого, конечно, далеко не достаточно в любой войне и особенно в войне гражданской, когда каждый из борющихся должен понимать, за что он сражается, какие идеалы отстаивает.
Вносить это понимание в умы рядовых бойцов было долгом комиссаров и политработников. Надо сказать, однако, что институт военных комиссаров, уже достаточно окрепший и завоевавший авторитет в других формированиях Красной Армии, в 1-й Конной не сразу достиг необходимого уровня. Политсостав армии был немногочислен и слаб, в отношениях к комиссарам и политрукам со стороны командиров сквозило ревнивое недоброжелательство. Иные кавалеристы-рубаки не могли примириться с тем, что к ним, считающим себя большевиками, приставляют каких-то политических контролеров. Нередки бывали утверждения, широко распространенные тогда и в крестьянской среде, что мы, мол, большевики, но отнюдь не коммунисты, мы против «коммунии».
Да и самих коммунистов в Канной армии насчитывалось очень мало: к моменту ее организации 200–300 человек. Ворошилов сразу же обратил на это внимание. Кропотливая каждодневная работа дала свои результаты. Забегая вперед, можно сказать, что к 1 марта 1920 года в Конной армии имелось уже 1300 коммунистов и кандидатов в члены партии, а на 15 мая — 3153. Ворошилов всю свою неистовую энергию и волю направил на то, чтобы закрепить за революцией талантливых командиров, рожденных в партизанских отрядах, сделать их последовательными большевиками, способными повести за собой массу рядовых бойцов.
В борьбе с политической отсталостью Ворошилов умело использовал печать и в первую очередь свое детище — газету «Красный кавалерист». Этому средству воспитания и партийного влияния на кавалеристов Климент Ефремович отдавал много времени. Под опытньш руководством Ворошилова армейская газета оказалась совершенным инструментом. Была газета такой же лихой и напористой, как и ее пропагандист Ворошилов, как и ее читатели. Номера «Красного кавалериста» неизменно зачитывались до дыр.
В обстановке непрерывных боев Ворошилов сумел открыть школы, чтобы ликвидировать неграмотность и наладить другие формы политико-воспитательной и культурной работы. Часто эта работа приобретала своеобразный характер. К примеру, в армии использовали свой собственный метод ликвидации неграмотности. Какой-то дотошный «ликвидатор», не удовлетворенный результатом, достигнутым в обучении грамоте бойцов на дневках, решил продолжить занятия в походах. Для этого один из бойцов выезжал вперед эскадрона. На спину ему привешивали лист с громадной буквой, которую учили неграмотные бойцы. Эскадрон хором распевал ее, если буква была гласной, или бубнил, если она была согласной…
Трудности в армейской политической работе были непомерны, и справлялся с ними Ворошилов лишь потому, что умело подобрал политаппарат и постоянно руководил им. Активную работу в частях 1-й Конной вела и жена Ворошилова Екатерина Давыдовна.
Работать ему приходилось не в тыловой обстановке, даже не в условиях затишья на фронте — 1-я Конная продолжала наступать.
Красная Армия гнала деникинцев по всему фронту. Еще недавно, еще несколько недель назад, столь грозно надвигавшиеся на Москву белогвардейцы теперь отступали, и нетрудно было предвидеть, что отступление это завершится их гибелью.
Решение командования Южного фронта использовать Конную армию в качестве маневренного соединения, призванного расколоть фронт деникинцев, было чрезвычайно удачным. Конная армия непрерывно и успешно наступала. 16 декабря белые были разбиты под станцией Сватово, в ночь на 23 декабря красные кавалеристы форсировали Северский Донец и овладели Лисичанском, 27 декабря — Бахмутом, 29 декабря — Дебальцевом…
Вновь Ворошилов воевал в родных местах. Радостно было видеть счастливые лица своих товарищей — рабочих Донбасса, которым бойцы Конной принесли освобождение. Население пролетарского Донбасса помогало красноармейцам чем только могло. С оружием в руках рабочие освобождали целые районы, города, громили штабы и тылы белогвардейцев. Но самой главной помощью Красной Армии был приток в нее добровольцев. 7 тысяч сабель насчитывалось в Конной армии в момент ее образования, а к началу января 1920 года в ней, несмотря на потери в боях, состояло уже 12 тысяч бойцов. Прямым долгом Ворошилова было добиться того, чтобы пополнение немедленно в ходе боев использовалось полностью.
Не давая противнику опомниться от поражения в Донбассе, Конная армия преследовала его. В ночь на 7 января 11-я кавдивизия ворвалась в Таганрог. Это был огромный успех: отныне армии Деникина оказались разрезанными на две части. В тот же день, 7 января, 4-я и 6-я кавдивизии завязали бой на подступах к Ростову-на-Дону.
Два дня с переменным успехом шел бой. Белые части настойчиво сопротивлялись, и их командование рассчитывало удержать город, но вечером 8 января 4-я кавдивизия заняла Нахичевань, а 6-я ворвалась в Ростов.
Буденный и Ворошилов не стали ждать, пока кавалеристы очистят город, поздним январским вечером они въехали в Ростов. Не видно ни зги, и только горизонт на севере освещается заревом пожаров. В городе спокойно, никто не ждет красных, а командование Конной армии в одиннадцать вечера уже собирается ужинать в доме какого-то коннозаводчика: к столу подан праздничный рождественский гусь. В штаб одного за другим приводят растерянных белогвардейских офицеров — всю ночь кавалеристы Буденного без лишнего шума громят белые штабы.
Проходит тревожная бессонная ночь. Рассвет 9 января ознаменован разрывом снаряда у дома, где расположился PBG армии. Вновь начинается бой. С чердаков, с крыш, из окон, из-за углов летят пули в конармейцев. На улицах рвутся снаряды, а юркие, как воробьи, мальчишки-газетчики пытаются продать вчерашние номера белогвардейских газет, в которых под рубрикой «Сообщения с фронта» напечатаны статьи об успехе белых к северу от Ростова, где им удалось потеснить части 8-й армии.
Бой продолжался весь день; к вечеру с помощью 33-й стрелковой дивизии сопротивление деникинцев подавлено, и 10 января в Ростове уже нет белых. Они понесли крупные потери. Следы ожесточенного сражения особенно заметны в районе железнодорожной станции. Здесь, взорванные, свалившиеся с рельсов и обгоревшие, лежат бронепоезда белых — «Генерал Каледин», «Иван Калита». Продолжают гореть и распространять удушающий смрад вагоны с мукой и сахаром. Время от времени весь город вздрагивает от мощных взрывов — это рвутся вагоны со снарядами. Ночь озаряют вспышки выстрелов орудий красных бронепоездов, обстреливающих противника, который отошел за Дон, в Батайск.
10 января Южный фронт переименовывается в Юго-Западный, Юго-Восточный же чуть позднее, 16 января, становится Кавказским, и Конная армия входит в его состав. 14 января она вместе с 8-й армией получает приказ форсировать Дон и сбить противника с его позиций у Батайска.
Не следует думать, что после поражения в Донбассе, после отхода за Дон в рядах белой армии наступило полное разложение, что она совершенно потеряла боеспособность и не оказывала красным войскам сопротивления. Многократно битые и отступающие деникинцы сумели сохранить боевой дух, они все еще имели достаточно штыков и сабель, чтобы противопоставлять их частям Красной Армии. Военные действия на Северном Кавказе в январе — феврале 1920 года доказали это в полной мере.
Преследовать отступившего за Дон противника сразу же после взятия Ростова Конная армия не смогла, и это дало ему возможность закрепиться, подготовиться. Когда же 17 января 1920 года Буденный начал наступление на Батайск, то оно не принесло успеха. Используя благоприятную для обороны местность, противник отбил все атаки конармейцев и в этот, и в последующие дни. Поймы рек Дон и Койсуг были затоплены водой и покрыты тонким льдом, что крайне мешало наступлению кавалерии, она теряла в такой местности свою главную силу — маневренность. Ни артиллерия, ни пулеметные тачанки не могли последовать за бойцами, которые в пешем строю вынуждены были пробиваться через топь, сплошное месиво из воды, грязи и льда. В то же время противник, занимая господствующие высоты, наносил контрудары сильными группировками.
Несколько раз Буденный и Ворошилов во главе бойцов ходили на врага, но успеха не было. Не пришел он и
21 января, когда атака Батайска возобновилась. Ворошилов снова был в передовых цепях и в конце дня чуть не погиб: близкий разрыв снаряда взломал и без того хрупкий лед, Ворошилов вместе с лошадью провалился в воду. Цепляясь руками за края льдины, он все же сумел выбраться из полыньи; лошадь же вытащили бойцы.
Убедившись в бесполезности лобовых атак на Батайск, Буденный и Ворошилов поставили перед командованием вопрос о перемене способа действий. Будучи уверены, что Конную армию используют неправильно, заставляя в пешем строю атаковать врага, не используя ее маневренности, члены РВС Конной армии предлагали прекратить наступление. 2 февраля в РВС Республики, главкому и в копии комфронта была отправлена следующая телеграмма: «С 12 января последними директивами командующего Кавказским фронтом Конная армия была брошена одна в бой без общего наступления всех армий. В ожесточенных боях между 12 января и 2 февраля Конармия потеряла 3000 кавалеристов и лошадей. Необходимы срочные меры по усилению пехотных частей Азов — Манычевская и немедленный переход в наступление по всему фронту. Красная кавалерия истекает кровью в неравных боях. Консостав уменьшился вдвое и приходит в полную негодность. Только безотлагательные, экстренные меры могут спасти положение. Все мои обращения к командующему фронтом остались без результатов. Жду срочных распоряжений.
Командарм I Буденный. Члены РВС Ворошилов, Щаденко».
Не ограничиваясь этим, Буденный написал личное письмо Владимиру Ильичу Ленину, вместе с Ворошиловым они отправили подробный доклад главкому С. С. Каменеву, несколько раз говорили по телеграфу со Сталиным. Вскоре командующим фронтом был назначен M. H. Тухачевский, в РВС фронта включен Г. К. Орджоникидзе. Новый комфронта изменил план наступления: Конной армии предстояло, перегруппировавшись в район станицы Платовской и действуя в стык Донской и Кавказской армий противника, прорваться к станции Тихорецкая. Это было смелое и, как показали события, правильное решение. Оно ориентировало Конную армию на достижение главной цели — уничтожение сил противника путем искусного маневра. Результатом его были разгром основных сил конницы противника и решительное изменение обстановки.
11 февраля Конармия начала движение и к вечеру 14 февраля, проделав 130-километровый путь, достигла Платовской. Марш был исключительно тяжелым; шли без дорог, по левому берегу реки Сал. В рыхлом, метровом снегу тонули лошади, артиллерия, обозы. Лошадей буденновцы кормили неубранной пшеницей; чтобы добыть ее, приходилось разрывать снег.
15 февраля Конармия переправилась через Маныч, в ночь на 17 февраля совместно с пехотой 10-й армии очистила от белогвардейцев станцию Торговая и село Воронцово-Николаевка. К этому времени круто переменилась погода. После оттепели с обильным снегопадом ударил мороз: 15, 20, 25 градусов… Снег покрылся ледяной коркой, лошади, проваливаясь в сугробы во время марша по бездорожью, обдирали ноги, бойцы, в большинстве плохо одетые, обмораживались. Поэтому 17 и 18 февраля красные части отдыхали.
Командование Конармии не знало, что уже три дня навстречу ей движутся крупные силы противника. Получив сведения о переброске армии Буденного в район станицы Платовской, белое командование срочно объединило все наличные кавалерийские части, в том числе и отборные «мамонтовские полки» (в общем 10–12 тысяч сабель), под командованием генерала Павлова и бросило их в направлении станицы Великокняжеской, чтобы ударить в тыл армии Буденного.
Для того времени это была огромная сила. На марше белая конница всей массой обрушилась на 1-ю Кавказскую кавалерийскую дивизию Г. Гая и 28-ю стрелковую дивизию В. М. Азина. После скоротечного, но жестокого боя дивизия Гая, понеся очень большие потери, отступила. 28-я дивизия, одна из прославленных дивизий Восточного фронта, была окружена конницей в открытом заснеженном поле и практически уничтожена: из боя вышло лишь 160 пехотинцев и 174 кавалериста. Был захвачен в плен и замучен начдив Азии.
По бездорожью, в лютый мороз, без отдыха гнал вперед своих кавалеристов генерал Павлов. К вечеру 18 февраля измученная, полузамерзшая белая конница, заблудившись в степи, вместо Великокняжеской вышла на Торговую и завязала бой со сторожевыми заставами красных частей.
Ночь морозная, с сильным ветром. Издалека слышится редкая перестрелка — дело обычное, никто на нее не обращает внимания. В двухэтажном доме, где расположился РВС Конармии, полно людей. В небольшой, жарко натопленной комнате Буденный и Ворошилов разбирают донесения частей. Все, кажется, в порядке, Ворошилов оживлен, шутит. Вдруг докладывают: прибыл начальник 20-й стрелковой дивизии М. Д. Великанов и его начштаба Б. В. Майстрах. У них важные сведения:
— Мы только что захватили пленных, — докладывает начдив-20,— на Великокняжескую идет мамонтовская конница.
— Значит, в тыл нам, — полуутвердительно, полувопросительно думает вслух Буденный. — Если все корпуса, то это тысяч десять бойцов, да артиллерия, да пулеметы… Сила немалая. — И он смотрит на Ворошилова.
— Не раз били, взгреем их и сейчас, — отвечает тот. Приводят казака-разведчика, захваченного почти у Торговой, допрашивают. Казаку и страшно в плену, и радостно — он в тепле.
— Конные корпуса идут на Торговую… — подтверждает он. — Сегодня верст сорок сделали… Уже четыре дня идем. Кони замучились, люди два дня без горячей пищи, немало и померзло уже…
— С ума он сошел, — удивляется Буденный, имея в виду Павлова, — четверо суток по сорок верст… По такой погоде!
— Тем хуже для него, — суровеет Ворошилов.
Пленного уводят, и члены РВС продолжают свои дела. Но около одиннадцати часов вечера ружейная перестрелка внезапно усиливается и одновременно с нескольких сторон охватывает станицу. В сенях шум, и двое буденновцев в бурках и папахах врываются в комнату:
— Белые в Торговой!.. Тут, неподалеку!
Одеваясь на ходу, хватая оружие, все выбегают на улицу.
Произошло же следующее: понадеявшись на то, что в такой мороз белые не станут наступать, кое-кто из красных командиров ослабил сторожевое охранение. Мамонтовцы, не зная, что Торговая занята красными, еле живые от усталости и мороза, добравшись наконец до жилья, оставляли оседланных лошадей во дворах и бросались скорее в хаты. Но в хаты эти уже набилось по 30–40 красноармейцев… Между мамонтовцами, рвавшимися к теплу, и красноармейцами начались драки, переходившие, по мере того как выяснялась обстановка, в рукопашный бой.
Вспыхнула паника. По улицам уже неслись напролом обозные повозки, артиллерийские упряжки, давя друг друга, ломая пулеметные тачанки. Ездовые, дико настегивая лошадей, осатанело кричали: «Белые в станице! Белые!» Вдоль улиц безостановочно строчили пулеметы белых.
Буденный и Ворошилов бросились к бойцам. Начальники дивизий — Городовиков и Тимошенко — уже разворачивали боевые порядки. И вот Ворошилов на своем Маузере крутится на площади перед залегшими конармейцами:
— Вперед, товарищи! Ни шагу назад! Отступление — гибель!
Появление командиров так много значило, а дисциплинированность буденновцев была так велика, что они вскоре выбили белогвардейцев из Торговой. Тем, однако, деваться некуда: страшно ночевать в морозной, ветреной степи! Кавалеристы Павлова атаковали село. Но с каждой минутой сопротивление красных частей становилось организованнее, они перешли в наступление, начали преследовать отходящих казаков…
К двум часам ночи все стихло. Отчаявшись взять Торговую, Павлов увел свою конницу в сторону Крученой Балки и села Средний Егорлык. Всю ночь, до позднего утра зарево освещало степь: это казаки в тщетной надежде согреться жгли телеги, стога соломы…
Утром 19 февраля Конармия выступила в том же направлении, что и отошедшие белые. Многое пережил Ворошилов за два года гражданской войны, но картина степи после ночного боя превосходила все до того увиденное им. День выдался солнечным, ярким, стоял мороз 18–20 градусов. На снежном просторе, среди умиротворяющей душу белизны, чернели брошенные орудия и пулеметы, зарядные ящики и обозные повозки, а возле них, свернувшись в клубок, стоя на коленях, распластавшись во весь рост, лежали люди рядом с застывшими лошадьми… Специальная комиссия Конармии, обследовавшая поле боя в районе Торговая, Средний Егорлык, насчитала пять тысяч убитых и замерзших казаков, 2300 лошадей.
Разбив под Средним Егорлыком и отбросив на запад главную ударную силу белых — конницу Павлова, Буденный, верный своему правилу бить врага по частям, решил разгромить 1-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Крыжановского и тем обеспечить свой левый фланг. Корпус под прикрытием трех бронепоездов оборонялся в районе станции Белая Глина.
В семь утра 22 февраля 4-я кавдивизия Городовикова начала обход противника в направлении на Горькую Балку. Здесь она натолкнулась на сводно-гренадерскую дивизию белых, разгромила ее и взяла в плен около трех тысяч человек. Взорвав железнодорожное полотно, красноармейцы отрезали путь отступления бронепоездам. К этому же времени 6-я кавдивизия Тимошенко выбила врага из Белой Глины. Штаб белого корпуса под прикрытием бронепоездов пытался прорваться на Тихорецкую, но эшелоны, дойдя до взорванного полотна, принуждены были остановиться.
Ворошилов и Буденный в бинокли следили за тем, как маневрируют бронепоезда. Было видно, что офицеры, покинув штабные вагоны, под огнем красных перебегали к бронепоезду.
— Будут отбиваться, — щурясь от солнца, заметил Ворошилов.
— Да, верно, не сдадутся, — кусая ус, проворчал Буденный. — Смотри, смотри!
По степи к бронепоезду мчались кавалеристы.
— Что они, с ума сошли, перестреляют же! — закричал Ворошилов.
И верно, подпустив красноармейцев ближе, команда бронепоезда ударила из пулеметов. На глазах у Ворошилова падает один, другой, еще, еще… Остальные поворачивают, несутся прочь и падают, падают… Через несколько минут подскакал начдив-4 Городовиков. Его калмыцкое лицо сурово:
— Мироненко убит!
Оказывается, это комбриг-2 Григорий Мироненко в конном строю атаковал бронепоезд.
— Сколько можно говорить! К чему это безрассудство! — Ворошилов огорчен и взволнован.
— Артиллерию сюда! — приказывает Буденный. Через полчаса прискакала батарея. Несколько выстрелов прямой наводкой — и бронепоезд загорелся. Но офицеры штаба Крыжановского не сдаются. В бинокль видно, как они, покинув горящую крепость на колесах, с винтовками в руках бегут в южном направлении, в степь.
— Преследовать! Не упустить! — кричит Буденный.
Далеко уйти белым не удалось, их окружили кавалеристы Городовикова. Попытка взять деникинцев живыми сорвалась: заняв круговую оборону, дружным залповым огнем офицеры отбивали атаки, красноармейцы вновь несли потери. Тогда вперед вылетели тачанки, пулеметы со всех сторон застрочили по оборонявшимся, а затем кавалеристы во главе с начдивом-4 бросились на белых. Все офицеры штаба и команды бронепоездов были зарублены. Генерал Крыжановский застрелился.
После разгрома врага у Белой Глины конармия повернула на север и северо-запад, чтобы покончить с основной группировкой противника — конницей Павлова, получившей к тому времени усиление. 25 февраля под Средне-Егорлыкской во встречном бою кавалеристы Павлова были разбиты. В боевых порядках 1-й бригады 4-й кавдивизии Ворошилов и Буденный преследовали бегущих деникинцев. Поражение их было сокрушительным: 29 исправных орудий с зарядными ящиками, более 100 пулеметов, до 1000 подвод обоза — такова была добыча конармейцев.
Покончено с белой конницей было 1 марта в сражении под Атаман-Егорлыкской. Бой начался в десять утра и продолжался весь день. Не один раз белые и красные ходили в атаку друг на друга, и Ворошилову неоднократно пришлось участвовать в рубке. К вечеру белогвардейская конница была разгромлена. Инициатива окончательно была выбита из рук белого командования, и деникинцы отныне только отступали, изредка пытаясь задерживаться на удобных рубежах.
Ворошилов в этих боях проявил себя и как военачальник, и как храбрый воин. В приказе РВС Республики за № 314 от 26 июня 1920 года значилось: «Объявляется о награждении по постановлению Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов члена Реввоенсовета Конной армии тов. Ворошилова К. Е. орденом Красного Знамени за проявленные им мужество и доблесть в боях Конармии на Кавфронте, закончившихся полным разгромом противника и захватом в плен первого Кубанского корпуса».
То была первая боевая награда Ворошилова — первая среди множества последующих.
В разгроме деникинских войск на Северном Кавказе роль Конной армии, несомненно, велика. Что же позволяло красным кавалеристам одерживать верх в столкновениях с сильной, часто более многочисленной белой конницей? Прежде всего преимущество красной конницы, обладавшей талантливыми командирами, заключалось в том, что они правильно понимали сущность конного боя, без стеснения отвергали устаревшие приемы его и смело вводили новаторские. Это признавали и враги. Вот свидетельство одного из них — начальника штаба казачьей Донской армии генерала Келчевского.
«Красная конница, — писал он, — во все внесла новые приемы, начиная с разведки. Высылая в разведку редко по одному, а большей частью по два и даже по три эскадрона на каждое направление, они снабжали эти эскадроны большим количеством пулеметов на тачанках, чего раньше никогда не бывало, они сбивали не только разъезды противника, но и крупные его части и всегда добивались цели разведки. Благодаря этому они подходили к полю боя и вступали в бой всегда с открытыми… глазами. Дальше, ведя главные силы в бой, они назначали в авангард полк и даже бригаду от дивизии. Главные силы, подходя к бою и сойдясь на дистанцию действительного артиллерийского огня, не прятали, а смело выдвигали вперед могучую артиллерию с огромным числом ездящих пулеметов (на тачанках) и с броневиками, которые, смело выдвигаясь, расстреливали головные части конницы противника. Во время действия своей артиллерии красные конные дивизии на широких аллюрах и огромными массами развертывались и безостановочно шли в атаку. Кавалерийские начальники красных никогда не боялись неудачи в атаке своих головных полков. Они часто даже пользовались этой неудачей. Когда противник начинал преследование этих головных полков при их неудаче, главные силы красной конницы, дав ему увлечься, наносили могучие удары, а часто окружали конницу противника своими шедшими на уступе лучшими и отборными полками. Если противник, потерпев неудачу, давал тыл, они жестоко преследовали его на десятки верст, сперва отборными по конскому составу полками, затем отдельными эскадронами и броневиками. Преследование велось на один, на два перехода без боязни очутиться далеко в тылу превосходящих сил противника. По окончании успешного боя конница обычно шла на отдых в неглубокий тыл. Это у Буденного было введено в разумное правило, причем, в то время пока конница отдыхала, пехота, которая придавалась Конной армии, чего тоже до сих пор никогда не бывало, держала фронт, служа как бы щитом хорошо поработавшей коннице. Но стоило только врагу поднажать, как конница решительно выдвигалась вперед, наносила удар и дальше или преследовала врага, или вновь заслонялась пехотой. А пока конница преследовала противника или билась с ним, пехота совершала марш вполне спокойно и спокойно занимала указанные ей пункты, чтобы опять послужить щитом коннице. И вот благодаря умелому сочетанию действий пехоты и конницы не только пехота, но и конница всегда находилась в отличном порядке. Люди бодры и веселы, лошади сыты и хорошо убраны».
Так свидетельствовал сильный и опытный враг, которому на собственном опыте пришлось испытать мощь ударов Конной армии. Вскоре эту мощь довелось оценить и иностранным захватчикам.
Середину марта 1920 года Конармия пробыла в районе Егорлыкской. Отдохнув здесь, она 19 марта двинулась на Майкоп, куда и вступила 22 марта. Правда, город этот еще 20 марта был освобожден войсками красно-зеленой армии под командованием И. Б. Шевцова. Этим завершились боевые действия армии на Северном Кавказе. Не за горами были другие бои, и, пока конармейцы отдыхали, их начальники уехали сначала в Ростов, а затем в Москву.
Весной 1920 года Советской России выпала мирная передышка. Она оказалась кратковременной…
Воспользовавшись исключительно тяжелым положением Советской России, правящие круги буржуазно-помещичьей Польши захватили в 1919 году Западную Украину и Западную Белоруссию. Но этого им было мало, раздавались призывы к дальнейшим захватам украинских и белорусских земель, к восстановлению власти польских панов в границах XVIII века. Советское правительство еще 29 августа 1918 года торжественно признало право польского народа на восстановление единства, на образование самостоятельного государства и многократно предлагало польскому правительству урегулировать все спорные вопросы мирным путем. Но Пилсудский и его генералы, получая поддержку стран Антанты, главным образом Франции, не желали и слышать о переговорах. Рассчитывая на силу своей армии, они явно готовились к вооруженному конфликту. В таких обстоятельствах Советское правительство, располагавшее на западных рубежах весьма ограниченными вооруженными силами, считало необходимым перебросить туда некоторые освободившиеся после разгрома Колчака и Деникина соединения.
О том, что Конармии предстоит переброска в распоряжение командования Юго-Западного фронта, и шла речь в штабе Кавказского фронта, куда Ворошилов и Буденный прибыли 29 марта. Труднее всего было решить, каким образом перебрасывать армию: по железной дороге или же походным порядком. Члены PBG армии считали, что транспортировка армии по железной дороге практически невозможна. Того же мнения придерживался и M. H. Тухачевский.
В своей правоте Ворошилов и Буденный укрепились еще более по пути в Москву. Их поезд «особого назначения» тащился от Ростова до Москвы несколько суток: то железнодорожное полотно было неисправно, то чинили мост, то не было топлива, то воды для паровоза. Поэтому в полевом штабе РВС Республики, где их приняли главком, начштаба и начальник оперативного управления, представители Конармии аргументированно отстаивали необходимость переброски Конармии походным порядком. Ворошилов, в частности, говорил:
— Нам не удастся перевезти армию по железной дороге быстрее чем за четыре месяца, и это со всей очевидностью явствует из представленных нами сведений о боевом и численном составе армии. Чтобы погрузить людей, лошадей и вооружение, необходимо девяносто два эшелона по 50 вагонов в каждом; чтобы перевезти автоброне-отряды, авиацию, тылы, штабы — еще 15–20 эшелонов; итого около 110 составов. В день мы будем в состоянии отправлять не более одного, в этом мы только что убедились по пути в Москву. Вот и получается: не ранее чем через четыре месяца, где-нибудь в конце июля, Конная сможет собраться в назначенном районе…
Доводы Ворошилова и Буденного поколебали было главкома, но все же окончательного решения он тогда не принял. Причина его нерешительности стала известна лишь впоследствии: против такой переброски Конармии возражал Троцкий. Не удовлетворенные исходом беседы в штабе, Ворошилов и Буденный пытались попасть к Троцкому на прием, но он не принял их, сославшись на то, что занят на IX съезде партии, заседания которого тогда происходили в Москве. Но не такими людьми были члены PBG Конармии, чтобы не попытаться отстоять свою точку зрения. Буденный позвонил Сталину и рассказал ему о своих заботах. Тот обещал организовать встречу конармейцев с Лениным и слово свое сдержал.
Ворошилов и Буденный были приглашены на съезд в Кремль. Они слушали выступление Ленина, а затем имели с ним длительную беседу. В заключение Ленин просил Ворошилова и Буденного передать главкому, что он склонен поддержать их предложение. Слово Ленина было решающим. 7 апреля дивизии Конармии сосредоточились на правобережье Кубани, а 11 апреля — двинулись к Ростову.
Ворошилов возвратился в Ростов 17 апреля. День его был заполнен до предела всевозможными делами. Конная армия была сложным для того времени боевым организмом. О числе ее бойцов и вооружении в мае 1920 года можно судить из следующей таблицы:
Дивизии различались по составу и оснащенности, поэтому командование расформировало 9-ю кавдивизию, и состав ее пошел на пополнение других дивизий, в основном 11-й. С весенних дней 1920 года в Конармии сражалась и вновь организованная 14-я кавдивизия. Кохмандовать ею стал А. Я. Пархоменко.
Назначение Пархоменко начдивом-14 особенно примечательно потому, что оно характерно для отношений Ворошилова с людьми. Незадолго до того, в марте 1920 года, Пархоменко совершил серьезный проступок и попал в ревтрибунал. Ворошилов был знаком с Пархоменко уже лет пятнадцать, с 1905 года, он знал Пархоменко как преданного революции до самозабвения и безумно смелого, но в то же время и горячего, не всегда владеющего собой человека. Буденный, мягкий по характеру, был готов пойти навстречу просьбам окружающих, любивших этого героического человека, и заступиться за Пархоменко. Но Ворошилов, сам всегда очень требовательно относившийся к исполнению обязанностей, требовал того же от других и тем более не прощал дисциплинарных провинностей. Было бы даже вернее сказать, что чем более он уважал и любил того или иного человека, тем более требователен был к нему, тем менее был склонен к прощению ошибок. Под эту категорию людей подпадал и Пархоменко: на все просьбы о смягчении участи особоуполномоченного РВС армии Ворошилов отвечал, что он не считает возможным вмешаться в это дело, поскольку суд подчинен ему. Пархоменко был судим и приговорен к расстрелу. Но за него заступились Сталин и Орджоникидзе, они ходатайствовали перед ВЦИК, и Пархоменко был помилован. Его возвратили в Конармию. Ворошилов, никогда не отталкивавший товарища, совершившего ошибку, всегда предоставлявший такому человеку возможность исправиться, если была хоть малейшая надежда на исправление, не возражал против назначения Пархоменко начдивом-14. Он не ошибся: именно такой командир был нужен 14-й кавдивизии, составленной из добровольцев — шахтеров и металлистов Донбасса, и под водительством Пархоменко она совершила немало славных дел.
21 апреля Конармия сосредоточилась северо-западнее Ростова и отсюда двинулась на запад. Под ласковыми лучами весеннего солнца по раздольной степи, знакомой Ворошилову с того момента, как он стал помнить себя, едут конармейцы навстречу новым боям и новой славе. Несколькими колоннами льется по степи конница, грохочут знаменитые пулеметные тачанки, щеголевато нахлестывают упряжки ездовые. Зрелище и внушительное, и пестрое. В колоннах можно увидеть буденновцев во всевозможном обмундировании: от старых русских шинелей и кавказских бурок до немецких мундиров и английских френчей. Встречаются бойцы и без военной формы, просто в рабочих и крестьянских костюмах. Что поделать: Республика Советов бедна, она не может еще одеть своих защитников в одинаковую, добротную, новую армейскую форму. Впрочем, форма не так уж и важна.
Столь же колоритны и лошади под кавалеристами, всевозможных пород и мастей: и вышколенные кавалерийские, и рысистые, и тяжелые ардэны, и добрые обозные, чистокровные и полукровные жеребцы, по временам — и матки с лошаками. Седла тоже разные: офицерского образца, казачьи, драгунские, канадские. Отделка и украшения самые различные.
Вооружение буденновцев более единообразно: винтовки или карабины, шашки, револьверы. Пик мало, они не в почете у бойцов. Любимое их оружие ближнего боя — револьверы. Стрельба с коня на полном скаку — обычное дело в Конармии. Не последними стрелками числятся в Конармии и сам командарм, и член Реввоенсовета.
Пестр и людской состав армии: в большинстве это русские и украинцы, главным образом уроженцы южных областей России, но есть калмыки и немцы, татары и латыши, сербы и венгры… Вся эта многоликая, казалось бы, имеющая мало общего масса людей объединена единым революционным духом, сознанием общности справедливого дела, ради которого приходится проливать чужую и свою кровь, и единой волей командиров — Буденного и Ворошилова.
Высокий моральный уровень, отличный боевой дух конармейцев, спешащих навстречу неизвестности, навстречу тяжелым и опасным боям, еще более усиливаются благодаря радостным встречам, которые они испытали на своем пути с Кубани. Репутация Конармии у трудящихся страны уже огромна. Во всех городах и селах, через которые следует армия, на улицах шпалерами стоят люди, взрослые и дети, приветствуя буденновцев. Хорошо встречал Конармию Ростов, но особенно памятен Екатеринослав: весь он был украшен флагами, транспарантами, приветственными лозунгами, десятки тысяч людей стояли на тротуарах, букеты цветов летели под копыта лошадей из окон, с балконов и крыш. На торжественном вечере Буденного и Ворошилова буквально завалили цветами.
Но не все и не всюду ждали Конармию с любовью и радостью. На Украине, еще до подхода к Екатеринославу, первыми, с кем переведались конармейцы языком оружия, были махновцы. При подходе двигавшихся широким фронтом дивизий к Гуляй-Полю, «столице» Махно, бандиты всполошились. Не могло быть и речи об организованном сопротивлении, в столкновениях с буденновцами 28–30 апреля бандиты не выдерживали и десятиминутного боя, несли большие потери и разбегались. Тогда Махно применил испытанное средство: разделив банду на мелкие отряды, он со своими основными соратниками уклонился от прямой встречи с армией Буденного.
У Конармии не было времени окончательно расправиться с махновцами: 25 апреля польские войска начали наступление, малочисленные дивизии 12-й и 14-й армий, оборонявших Украину, не могли их остановить, и положение ухудшалось с каждым днем. 6 мая польские войска захватили Киев. Конармии следовало спешить, спешить…
Переправившись на правый берег Днепра, буденновцы основательно потрепали и петлюровских бандитов. С этими было проще, чем с махновцами: и по численности их банды были меньше, и вооружены они были хуже, и атаманы их были поплоше, да к тому же атаманы эти грызлись друг с другом как голодные собаки. Националистические атаманы находились в услужении у белополяков, и банды их образовывали своего рода сторожевое охранение перед боевыми порядками польских войск. Командование последних имело сведения о приближении Конармии и готовилось к встрече. Впрочем, польские генералы и в первую очередь сам Пилсудский, не верили в возможность успешного использования крупных конных масс в современной войне. Пилсудский даже называл Конармию «стратегической нелепостью». В этом нет ничего удивительного, Пилсудский только следовал установившимся взглядам на роль конницы. Впоследствии немецкий исследователь фон Фор писал: «По существу (в мировую войну), не было ни одного военачальника, который имел бы доктрину вождения больших масс конницы и который осмелился бы эту доктрину применять. Единственный, кто посмел, был генерал русской кавалерии, без образования, вышедший из рядовых, генерал Буденный. Он достиг потрясающего успеха…»
К 25 мая 1920 года Конармия сосредоточилась близ Умани. Был совершен более чем тысячеверстный поход — событие само по себе выдающееся. Но, главное, этот невиданный в истории современных войн переход конницы не привел к ее истощению, части прибывали в места сосредоточения готовыми к бою.
27 мая Конармия перешла в наступление.
Первые дни прошли в упорных боях, принесших значительный успех Конармии, но все же польский фронт ей прорвать не удалось. К тому были важные причины: сражаться теперь приходилось в изменившихся условиях. Вместо открытых, степных, почти безлесных просторов, на которых привыкли действовать буденновцы, пересеченная, с большими лесами, болотами, многочисленными реками местность. Взамен встречных боев, обходов, маневров — необходимость прорывать заранее подготовленную, снабженную траншеями, проволочными заграждениями оборону. И наконец, сам противник, хорошо обученный, технически гораздо более оснащенный, чем красноармейцы. К тому же польские солдаты дрались с отчаянным упорством. Это объяснялось как шовинистическим угаром, охватившим значительные круги населения Польши, так и влиянием пропаганды, бесстыдно клеветавшей на Красную Армию. От Буденного и Ворошилова требовалось в считанные дни учесть изменение обстановки и в корне перестроить как тактические формы действия кавалерии, так и в значительной степени методы ведения пропагандистской работы в частях. Это было немедленно сделано.
PBG армии 4 июня издал приказ, в котором разбирались итоги первых боев с поляками и излагались указания по тактике конницы в новых условиях. Чтобы не допустить излишних потерь, которые имели место в первые дни, Буденный и Ворошилов приказывали применять лобовую атаку лишь как исключение. Главными формами действий должны были оставаться обходы и обхваты польских укреплений, удары в стыке частей и соединений. В наступлении все командиры обязаны были иметь резервы и обязательно завершать бой ударами по ближним тылам противника, чтобы вызвать панику. Командный и политический состав в Конармии был опытным, и эти указания немедленно принимались к исполнению.
Перегруппировав войска, собрав их в мощный кулак в районе села Самгородок, Ворошилов и Буденный выехали в передовые части, чтобы руководить прорывом. Весь день 4 июня шел дождь. Серая его пелена затянула поле и лощины. Промокшие и продрогшие бойцы в колоннах на чем свет стоит кляли непогоду.
К вечеру дождь ослаб, а потом и вовсе прекратился. Поужинав, Ворошилов и Буденный собрались спать. Ворошилов постелил было на лавку свою потертую кожаную тужурку, улегся. Но сон не брал его. Не спал и Буденный. Одни и те же мысли одолевали их. Удастся ли прорыв?
Ворошилов сел, потом стал растирать большими пальцами виски. Буденный уже знал — это признак начинающейся головной боли.
— Выйдем во двор, все равно не спится, — предложил он.
Во дворе было сыро и прохладно, лошади хрустели сеном, под сараем переговаривались бойцы. Им тоже не спалось — завтра в бой. Так просидели до утра.
Перед зарей густой туман окутал все, и когда Ворошилов вместе с Буденным взобрались на колокольню, чтобы осмотреть местность, то они ничего не смогли разглядеть, кроме вспышек выстрелов артиллерийских орудий. Бой уже начался. Прорвав фронт врага, кавалеристы Буденного в этот день на 25 километров углубились в его тыл, громя по пути небольшие гарнизоны, обозы. За день и Ворошилов, и Буденный по нескольку раз вместе с бойцами ходили в атаку. Вечером же, вплоть до рассвета, изучали в штабе донесения начдивов и данные разведки.
Едва забрезжил рассвет, Конармия двинулась дальше. Уже к полудню 6 июня 4-я кавдивизия ворвалась на станцию Попельня. Польский бронепоезд «Генерал Довбор-Мусницкий» успел удрать в направлении Казатина, но кавалеристы опередили его, разобрали путь, и бронепоезд сошел с рельсов. Со штабным эскадроном Буденный и Ворошилов прискакали к месту крушения: добыча была крупной. Однако поляки встретили их пулеметным огнем, и пришлось скрыться от него в лесу. Но вскоре команда бронепоезда — сотня солдат и офицеров — сочла за благо сдаться.
Главное было сделано. «Как вода смыкается, покрывая уходящий на дно камень, — писал позднее польский военный историк Клеберг, — так и польский фронт восстанавливается в тылу красной конницы. Но Буденный мало об этом заботится. Он достиг своей первоначальной цели; он в тылу польских позиций и в настоящее время не видит перед собой ни одной части противника, способной его остановить. Он тщательно избегает всякой задержки, уклоняется от всякого боя, стремясь прямо к своей основной цели: с одной стороны — к Житомиру, главной квартире командующего Украинской группой армий, с другой — к польским войскам, прикрывающим район Киева».
Рейд Конармии становился все стремительнее. 7 июня 4-я кавдивизия овладела Житомиром. Уничтожив польский гарнизон, красноармейцы освободили из плена 5 тысяч своих товарищей и 2 тысячи заключенных тюрьмы. В этот же день 11-я кавдивизия после ожесточенного боя захватила Бердичев. К 8 июня прорыв Конармии в расположение противника достиг 120–140 километров, польский фронт оказался расколотым на две части, а его 3-я армия в районе Киева под угрозой окружения. Атакуемые с востока и севера войсками 12-й армии поляки 12 июня оставили Киев. В последний раз за гражданскую войну переменилась власть в этом многострадальном городе, переменилась окончательно.
3-я польская армия понесла большой урон, все успехи польских войск на Украине были сведены на нет прорывом красной конницы, и захватчикам пришлось поспешно отступать, оставляя обозы и раненых. По временам это отступление становилось паническим: так велик был теперь страх перед кавалеристами Буденного.
В лесисто-болотистой местности на реке Уж, притоке Припяти, белополяки попытались задержаться, но после упорных боев были отброшены. 27 июня после ожесточенного пятидневного сражения был занят Новоград-Волын-ский. Разгромив во встречном бою 2 июля польскую группировку, пытавшуюся уничтожить Конармию, буденновцы 3 июля освобождают Острог, 4 июля достигают Ровно. Но поляки ожесточенно сопротивляются, контратакуют, Ровно переходит из рук в руки и лишь 10 июля окончательно закрепляется за буденновцами.
Этот успех дорого стоил Конармии. На следующий день Буденный и Ворошилов телеграфировали в Кременчуг, где находился командующий Юго-Западным фронтом: «Армии абсолютно необходим кратковременный, не менее семи дней, отдых, в течение которого возможно будет хотя бы отчасти пополнить убыль техники, подтянуть снабжение, восстановить боеспособность…»
Но отдохнуть не пришлось — к вечеру 11 июля была получена директива А. И. Егорова: «…Конармии, составляющей с частями 45-й стрелковой дивизии ударную группу фронта, стремительно преследовать отступающего противника, нанося главный удар в обход Брест-Литовского района в общем направлении на Луцк — Грубешов — Люблин — Луков». Тем самым Конармия должна была способствовать наступлению войск Западного фронта: они 11 июля освободили Минск, 14 июля Вильну, 19 июля Гродно и развернули наступление на Варшаву.
Армия Буденного начала выполнять директиву, но противник и не думал отступать без боя. Лишь после упорных сражений с белополяками буденновцы 19 июля освободили Дубно, 21 июля — Кременец, затем форсировали Стырь. Наступление давалось нелегко, и Ворошилов постоянно находился в передовых частях, принимал участие в схватках с врагами. Пристально присматриваясь ко всему в армии, он отмечал и успехи, и недостатки. Вот несколько его записей того периода:
«17 июля 1920 года, с. Уженец, р. Стырь.
Посетил 31-й полк 6-й дивизии, убедился еще раз, что наши командиры по-прежнему не ведут должной разведки и охранения, вследствие чего противник смог сегодня утром целыми тремя пехотными полками уйти на шоссе из леса, где стоял наш 31-й полк».
«18 июля 1920 года, г. Млынов.
По-прежнему мы страдаем от отсутствия руководства, связи и действительной разведки. Красноармейцы выше всяких похвал. Комсостав лично безумно храбр и предан делу, тогда как многие руководители ниже всякой критики».
«19 июля 1920 года.
Противник, отбив атаку конницы 14-й кавдивизии, бросился в контратаку и, сбив наши пешие цепи, занял высоту, что на южной стороне д. Смордва… Наши командиры медлительны, нерешительны и плохо ориентируются в обстановке. Связь до сих пор налажена плохо. Рядом действующие дивизии не знают друг о друге. Сторожевое охранение отсутствует. Начдивы до безумия храбры, как и весь комсостав, но плохо справляются с управлением. Этому причиной еще и новая, незнакомая местность. Степи, равнины — вот родина нашей конницы».
19 июля сделана и такая запись: «Вечером, возвращаясь с позиции у Смордва, на лугу один из ординарцев заметил лошадиную голову, торчащую из колодца. Я предложил С. М. Буденному вытащить лошадь, которая оказалась живой. Торчала одна голова. За уши, за гриву с большим трудом мы извлекли серенькую, небольшую, но хорошенькую лошадку. На ногах стоять не могла, поддерживали некоторое время руками. Вероятно, была в воде не менее 6–8 часов. Через 5 минут, взятая на чом-бур, поплелась за нами извлеченная буквально из пасти смерти наша маленькая лошадка. Это может служить минимальной компенсацией лошадиной породе за ее беззаветную и величайшую службу нашему делу. Кстати, лошадей гибнет у нас много, а пополнение ниоткуда не поступает…»
23 июля командование фронта изменило задачу Конармии. Теперь директива требовала от нее, разгромив дубно-кременецкую группировку противника, овладеть после стремительного рейда районом Львов — Рава-Русская и выбросить передовые части для захвата переправ через Сан в районе Сенява — Перемышль.
Новая задача была нелегкой. Польские войска, оборонявшиеся на сильно пересеченной местности и использовавшие окопы и укрепления, созданные здесь во время мировой войны, стремились задержать буденновцев. Бои были исключительно упорными, и лишь 26 июля Конармия заняла Броды. После этого ей пришлось выдержать встречное сражение с войсками 2-й польской армии, намеревавшимися разгромить красную конницу. Намерения этого они исполнить не смогли, но продвижение Конармии на Львов замедлилось. Броды несколько раз переходили из рук в руки.
После беспрерывных боев и маршей, продолжавшихся уже два месяца, общее состояние Конармии было таково, что 4 августа ее командование сочло необходимым сообщить в штаб фронта: «В последний период боев в Дубно-Бродском районе противник сосредоточил не менее четырых пехотных и трех кавалерийских дивизий и, прорвавшись к нам в тыл, парализовал подвоз грузов. Дивизии почти не получают хлеба и фуража, крайний недостаток в боеприпасах. Люди питаются картошкой и зелеными яблоками… Лошади настолько изнурены, что не в состоянии даже отгонять разъедающих их кожу мух… РВС Конной с полным сознанием ответственности заявляет, что, каковы бы ни были политические задачи дня, но Конармия свыше сил сделать ничего не может…» Однако комфронта 6 августа потребовал «с неослабной энергией выполнять боевую задачу по ликвидации львовской группы противника».
Прямой связи со штабом фронта не было, и Ворошилов в тот же день выехал в Бердичев, откуда имелась возможность переговорить с РВС фронта, проинформировать его о положении в армии. Кроме того, надо было позаботиться, чтобы тыловые армейские учреждения ускорили переброску боеприпасов и продовольствия. В результате разговора Ворошилова с начальством Конармии была предоставлена кратковременная передышка.
Возвратился к товарищам Ворошилов 10 августа с важными новостями: Конармию передавали в состав Западного фронта. Но пока она оставалась в прежнем подчинении. 12 августа была получена очередная директива: «Конной армии в самый кратчайший срок мощным стремительным ударом уничтожить противника на правом берегу реки Буг, форсировать реку и на плечах бегущих остатков 3-й и 6-й польских армий захватить город Львов».
Таким образом, задача оставалась прежней, и с 13 августа дивизии Конармии приступили к ее выполнению. На следующий день 11-я кавдивизия овладела Бродами, 16 августа был форсирован Западный Буг, и к вечеру передовые части армии находились в 15 километрах от Львова.
Противник сопротивлялся чрезвычайно, небывало упорно, и каждый шаг вперед доставался конармейцам после тяжелого боя в пешем строю. Бронепоезда поляков, маневрируя вокруг большого города, вели плотный огонь. Боевые самолеты враги, которых у него благодаря французской йомощи было немало, сбрасывали бомбы и обстреливали кавалерию с воздуха.
Буденный и Ворошилов все эти дни были непосредственно в боевых порядках частей, атакующих Львов. Они видели, с каким воодушевлением рвались вперед их бойцы, какие потери они несли. 19 августа красные части достигли старых фортов крепости Львов, расположенных в 7–8 верстах от города. С трех сторон красные кавалеристы охватили его. Невооруженным глазом Ворошилов отчетливо видел купола львовских соборов. Казалось, еще одно усилие — и Львов будет взят.
В 21 час 15 минут 19 августа Буденный и Ворошилов получили директиву нового начальства. Командующий Западным фронтом M. H. Тухачевский предписывал Конармии немедленно прекратить бои под Львовом и сосредоточиться в районе Владимир-Волынский — Устилуг, чтобы затем наступать в тыл ударной группировке противника.
Можно по-человечески понять Буденного и Ворошилова: после нескольких недель упорных боев их войска были так близки от Львова, огромный успех был совсем рядом. Поэтому они в телеграмме Тухачевскому попытались доказать необходимость продолжения боев за Львов и его захвата. Но командующий Западным фронтом подтвердил свою директиву. Утром 21 августа Конармия отошла за Буг.
Что же произошло, что заставляло командование Западного фронта снять Конармию из-под Львова и перебросить ее в северо-западном направлении?
С 13 августа войска Западного фронта начали операцию по овладению Варшавой и в тот же день заняли Радимин, что всего в 25 верстах от польской столицы. И здесь, как и под Львовом, успех красных войск казался близким и несомненным.
Тревога охватила правительства буржуазного Запада. Что будет, если красные разгромят армию Пилсудского, возьмут Варшаву, Львов и революция распространится на Польшу? Что произойдет, если Красная Армия выйдет к границам Германии? Положение в ней очень неспокойно: забастовки, демонстрации, восстания… А Венгрия? Революцию здесь удалось задушить, но кто может поручиться, что она не вспыхнет вновь, как только кавалеристы Буденного в шлемах русских витязей появятся в Закарпатье? Да и в самих странах-победительницах очень уж тревожно, трудящиеся открыто демонстрируют свои симпатии к революционному народу России. В страхе за свою судьбу правительства Запада начинают действовать.
Они посылают в Польшу своих советников и инструкторов, в изобилии снабжают польскую армию оружиэм и боеприпасами, оставшимися от мировой войны; они угрожают Советскому правительству открытой интервенцией, если оно не остановит свои войска и не начнет переговоры.
И в этот момент на советско-польском фронте наступает изменение обстановки: сумев задержать красные войска, белополяки под Варшавой переходят 16 августа в наступление, и армии Западного фронта не могут его остановить.
Причины поражения Красной Армии под Варшавой многообразны и сложны. Несомненно, следует учитывать усталость красных войск, их потери и малочисленность, отрыв от баз снабжения, ошибки командования и чрезмерность задач, поставленных столь ограниченным силам; надо помнить о Врангеле, вылезшем из Крыма и грозившем повторить поход Деникина; не нужно упускать из вида и некоторый политический просчет: настроение польского населения и соответственно польских солдат не было уж столь благоприятным, как это тогда изображалось «ультрареволюционерами» из окружения Троцкого. Польскому политическому и военному руководству при помощи националистических лозунгов и угрозы нового «порабощения» удалось в значительной мере сдержать, нейтрализовать революционные настроения рабочих и крестьян Польши.
Но была и еще одна причина отступления красных войск, пожалуй, самая главная, и ее тогда же указал Ленин: «…нам не хватило сил довести войну до конца. Но нужно помнить, что наши рабочие и крестьяне были разуты и раздеты, но они шли все-таки вперед и преодолевали такие трудности и воевали при таких условиях, при каких не приходилось воевать ни одной армии во всем мире». Страна была необычайно, небывало изнурена шестилетней войной, сначала империалистической, затем гражданской, и эта последняя отнюдь еще не кончилась. Вести в таких условиях внешнюю войну и рассчитывать на ее успех было бы нереалистично. Поэтому Советское правительство, все время изъявлявшее желание покончить конфликт мирными средствами, 17 августа 1920 года, немедленно по прибытии польской делегации в Минск, вступает в переговоры.
Тем временем Конная армия движется к Замостью. Настроение подавленное и у бойцов, и у командиров: взятие Львова, к которому так долго стремились и за овладение которыми принесены немалые жертвы, не свершилось. Исполнение приказа вышестоящего начальства — закон, на котором зиждется армия, но, выполняя приказ, подчиненный имеет право и даже обязан высказать свое мнение в более высокостоящих инстанциях в случае, если он считает почему-либо приказ ошибочным. 21 августа Ворошилов направил в РВС Республики обстоятельный доклад, где объяснял, почему Конармия задержалась с выполнением директивы командования Западного фронта о выходе в район Владимир-Волынский — Устилуг. Он писал:
«В момент получения директивы командзапфронта от 15 августа № 0361/сек. армия вела жестокие бои, и снять армию не представлялось никакой возможности, так как противник немедленно же перешел бы в решительное наступление и ударил бы нам в тыл… С отходом Конармии из Львовского района противник получает полную свободу действия не только в восточном, но и южном направлении.
В заключение позволю себе заметить, что, по моему глубокому убеждению, основанному на опыте, снятие Конармии с Львовского фронта в момент, когда армия подошла вплотную к городу, приковав к себе до семи дивизий противника, является крупнейшей ошибкой, чреватой значительными последствиями. Я не буду говорить о том, какое моральное действие оказывает подобный отход на армию. Вы это учтете сами, если вспомните огромные наши потери в последних боях, но я должен сказать, что, продолжая бои за овладение Львовом, мы не только служили бы магнитом для противника, но в то же время самой серьезной угрозой тылу его ударной группы, которой мы всегда смогли бы через Люблин нанести сокрушительный удар…»
Движение к Замостью продолжалось под непрекращающимся дождем. Дороги размокли, обозы с превеликим трудом пробивались сквозь грязь. Нелегко было и частям. Польское командование бросало навстречу буденновцам все, что имело под рукой. И тем не менее 28 августа Конармия была уже в районе Замостья и начала бои за овладение им. Но к этому времени положение войск Западного фронта еще более ухудшилось, они отступали по всему фронту, инициатива полностью находилась в руках польского командования. Конармия была единственным объединением Красной Армии, продолжавшим наступление. Она оказалась глубоко в тылу польских войск, и чтобы устранить эту угрозу, польское командование не жалеет ни сил, ни средств. 30 августа командующий 3-й польской армией генерал Сикорский отдает приказ окружить и уничтожить армию Буденного в районе Замостья.
Со всех сторон враги обрушились на кавалеристов Буденного, но разгромить их белополякам не удалось. Отбивая атаки противника, нанося ему мощные удары, Конармия к 1 сентября вырвалась из окружения. Много раз в эти дни Ворошилов поражался, с какой выдержкой, героизмом сражались его бойцы. Их боевой дух оставался непоколебимым, и в этом Ворошилов видел подтверждение их идейной, революционной стойкости.
1-я Конная вышла из окружения организованно, сохранив всю материальную часть. Но противник продолжал нажимать, и после кратковременной передышки, с 12 сентября она вновь в сражениях. В частях ощущается острый недостаток продовольствия, боеприпасов, обмундирования, и Ворошилов, покинув на время поля сражений, в армейском тылу организует снабжение армии.
На протяжении двух недель конармейцы медленно отходили под напором превосходящих сил белополяков. Лишь 26 сентября главком С. С. Каменев отдал директиву: «С 24-х часов 26 сентября 1-я Конная армия в составе всех входящих в нее конных частей переходит в мой резерв и в мое непосредственное подчинение. Имея в виду использовать всю силу грозной Конной армии для окончательной ликвидации Врангеля, рассчитываю, что она в полной мере оправдает надежды, возлагаемые на нее Рабоче-Крестьянской Республикой…»
На Южном фронте (он был образован 21 сентября 1920 года) 1-ю Конную ждали с нетерпением. На протяжении лета 1920 года красным войскам приходилось отбивать настойчивые попытки врагов продвинуться к северу. С 14 сентября врангелевцы наступали в Донбассе, 28–29 сентября им удалось овладеть Волновахой и Мариуполем. Можно было ожидать, что в ближайшее время белогвардейцы попытаются перебраться и на правобережье Днепра, поэтому появление на советско-врангелевском фронте 1-й Конной было бы очень кстати. По выходе из боев с белополяками ей предстояло сосредоточиться в районе Бердичева и в короткий срок (20–25 суток) совершить марш в район Берислава, чтобы затем нанести удар по врагу.
Широким фронтом (120–150 километров) спешили на Врангеля дивизии 1-й Конной. У ее командования немало хлопот: нужно пополнить ряды бойцов, раздобыть новых лошадей, обеспечить людей питанием и зимним обмундированием, а лошадей фуражом; к зиме их надо перековать… Все это надо сделать на марше, нигде не задерживаясь. К тому же буденновцы изо дня в день сталкивались с бандами, в огромном числе расплодившимися на Правобережной Украине. Немало времени у Ворошилова, как и всегда, занимала политическая работа в войсках, и эту работу в тот период следовало усилить: в некоторых частях 1-й Конной наблюдалось падение дисциплины, кое-где происходили случаи насилия и грабежа.
В тревогах и заботах летели день за днем, и лишь изредка у Ворошилова и его товарищей выдавалось свободное время, когда можно было поговорить по душам.
В Знаменке, где к вечеру 21 октября расположился РВС армии, такой разговор затеял секретарь PBG С. Орловский. В присутствии Ворошилова, Буденного и Минина он заявил, что если бы каждый человек стал откровенно говорить все, что думает, не считаясь ни с чем и ни с кем, то жить такому человеку было бы невмоготу.
— У него сразу же появилось бы так много врагов, что пришлось бы отказаться от попыток откровенности…
— Ничего подобного! — горячо запротестовал Ворошилов. — Такая постановка вопроса чужда нам, большевикам. Я всегда, издавна, стремлюсь говорить и о достоинствах, и о недостатках людей, невзирая на их чины и положение, и, как видишь, жив и здоров и по сей день…
— Это интересно! — засмеялся Минин. — Может, ты попробуешь сделать это и сейчас?
— Почему бы и нет? С тебя и начну, — пригрозил Ворошилов. — Ты, мой дорогой, чересчур сух. Да, да, сухость, доктринерство и, пожалуй, формальный подход к людям — основные твои недостатки. Я даже сказал бы, что у тебя нет любви к людям, ты надолго запоминаешь мелочи, тебе неприятные, и потому злопамятен. Потому вокруг тебя не сплачиваются люди, и это мешает работе. Кроме того, иногда я вижу, что ты как будто хочешь всех перехитрить, а в результате обманываешь и самого себя.
Такая характеристика, естественно, не могла совсем удовлетворить Минина, но он согласился:
— Допустим, ты прав. Даже, — поспешил он добавить, видя, что Ворошилов намерен продолжать, — пожалуй, ты прав в основном, в главном. Но что ты скажешь о себе?
— О себе? — Ворошилов на мгновенье задумался. — Со стороны виднее, но кажется мне, что я излишне горяч, вспыльчив, что мне не хватает выдержки…
— Пожалуй, — Минин чувствовал себя удовлетворенным, — это главные твои недостатки. Ну а что ты скажешь о нем? — Тут Минин кивнул в сторону Буденного, до тех пор молчавшего и усмехавшегося в усы.
— Он, можно сказать, почти без недостатков, — обрадованно засмеялся Ворошилов, — если не считать, что характер у него чересчур мягкий. Даже странно как-то: унтер-офицер старой армии, а такой мягкий характер! И отношения со всеми хочет сохранить хорошие, не желает их портить!
— Семен Михайлович, а ты что молчишь, почему не режешь правду-матку? — Минин явно был заинтересован услышать мнение Буденного.
— Да что говорить, Клим, думаю, прав. О себе скажу только: мне его очень недоставало. С тех пор как он в армии, как мы вместе, я чувствую, что сам, как бы это сказать, — он помедлил, ища слово, — как бы «поднялся», что ли.
Спустя полвека С. М. Буденный в своих мемуарах напишет о Ворошилове: «В нашей совместной длительной работе не все было гладко. Вспыхивали порой горячие споры, длительные дискуссии. Но разногласия и жаркие схватки не заходили у нас дальше рубежа, где кончается дело и начинается личная «амбиция». Как бы спор ни развертывался жарко, он заканчивался всегда общим единым и обязательным решением. И это решение РВС дружно и совместно проводилось в жизнь.
Тут я должен отметить еще одну важную черту характера Ворошилова — если уж он сознавал свою ошибку, неправильность какого-либо решения или вывода, то никогда не пытался уклониться, славировать, а сейчас же прямо и откровенно признавал свою неправоту, принимал все меры к скорейшему ее исправлению. Прямота и даже внешняя резкость характера Ворошилова тесно переплетались в нем с большой чуткостью и сильно развитым чувством товарищества».
Командование фронта поторапливало 1-ю Конную: белые настойчиво пытались уничтожить плацдарм, занятый красными войсками у Каховки. Наступала осень, и до зимы следовало разделаться с последним серьезным врагом Республики Советов — бароном Врангелем. К 23 октября вся 1-я Конная собралась в районе Березнеговатое. На следующий день Ворошилова и Буденного вызвали к командующему фронтом на станцию Апостолово. Приказ был подписан двойной фамилией: Фрунзе-Михайлов. Буденный вспомнил, что в 1917 году в Минске встречался с Михайловым. Может, это он? Вскоре, однако, выяснилось, что и Ворошилов знал командюжа, и очень давно.
Можно представить удивление Ворошилова, когда, войдя в штабной вагон командующего Южным фронтом, он увидел «товарища Арсения», с которым познакомился еще в 1906 году на Стокгольмском съезде! Судьба революционеров развела их на 15 лет, чтобы теперь соединить и, отбросив партийные клички, оставить в истории нашей страны не «Арсения» и «Володю», но Фрунзе и Ворошилова.
В ночь на 26 октября 1920 года главком Каменев и Фрунзе во время совещания в Апостолове с командармами и членами РВС армий в деталях разобрали план разгрома войск Врангеля. 1-й Конной была отведена одна из главных ролей: с Каховского плацдарма она должна была прорваться в район Аскания-Нова — Громовка, отрезать противника от крымских перешейков, а затем совместно с 6-й и 2-й Конной армиями уничтожить главные силы противника в Северной Таврии.
Понимая, какое ответственное задание досталось им, Ворошилов и Буденный не колеблясь заверили командование, что армия выполнит приказ.
— После нескольких недель марша и боев с бандитами, — говорил Ворошилов, — в армий замечается усталость. Ведь мы прошли за месяц почти семьсот километров, и все с боями. Но боеспособность сохранена, и мы немедленно начинаем переправу на плацдарм.
Утром 26 октября Ворошилов и Буденный возвратились в армию, и вскоре кавалерийские колонны потянулись к Днепру. Ранним утром 28 октября началась переправа на левый берег. Погода была скверной: зима пожаловала в тот год рано, стоял 15-градусный мороз при сильном ветре, от которого в степи не спрячешься. Тем не менее к вечеру того же дня все дивизии 1-й Конной приготовились к наступлению.
Войска 6-й армии вели его с утра 28 октября. Бойцы прославленной 51-й дивизии В. К. Блюхера сбили противника с позиций и уже 29 октября захватили город Перекоп. К сожалению, им не удалось с ходу преодолеть укрепления Турецкого вала и ворваться в Крым…
Утром 29 октября в степные просторы Таврии рванулась и 1-я Конная. Во вражеском тылу она разделилась на две группы: северную, в составе 6-й и 11-й дивизий, и южную — 4-я и 14-я дивизии. РВС и полевой штаб армии вечером разместились уже в Аскании-Нова.
На следующий день действия конармейцев были столь же успешными, и штаб армии переместился в Отраду (в 50 километрах восточнее Аскании-Нова). После жаркого боя в пешем строю кавалеристы Буденного захватили станции Ново-Алексеевка и Сальково, перерезав последний путь отступления врангелевцев на Чонгарский перешеек. Судьба армии Врангеля могла решиться именно здесь, у Чонгара. Понимая это, Врангель, отказавшись от обороны в Северной Таврии, начал расчищать себе путь в Крым. Собрав все силы в кулак, оставляя за собой лишь заслоны, врангелевцы двинулись к югу. Единственной преградой на их пути были дивизии 1-й Конной, другие соединения красных не успели в достаточной мере помочь им. Находясь в тылу врага, буденновцы не дрогнули, но пришлось им нелегко.
С утра 30 октября ударная группа белых около Агаймана обрушилась на северную группировку 1-й Конной. Лучшее кавалерийское соединение врангелевцев — корпус генерала Барбовича, поддержанный танками и 21 броневиком, атаковал конармейцев. Многие из них никогда не видели танков — и побежали. Спасли положение начдив-11 Ф. М. Морозов и комиссар дивизии П. В. Бахтуров. Они остановили бойцов, повели их в атаку, отбросили врага… Но в бою погибли и начдив, и комиссар.
Не менее героически сражались и кавалеристы 6-й дивизии О. И. Городовикова, но все же белым удалось отбросить северную группу 1-й Конной на запад от Агаймана. Однако на их пути к Чонгару стояли 4-я и 14-я кавдивизии, и командование армии не думало уступать дорогу врагу без боя.
31 октября и 1 ноября отбивала атаки врангелевцев, двигавшихся вдоль железнодорожного полотна, 4-я дивизия Тимошенко. В районе Рождественки, окруженные с трех сторон, кавалеристы 14-й дивизии Пархоменко много раз ходили в атаку…
Полештарм (полевой штаб армии) 1-й Конной встретил врага к вечеру 31 октября в селе Отрада. При штабе находилась Особая кавбригада К. И. Степного-Спижар-ного — около тысячи человек при четырех орудиях да ординарческий кавдивизион. Буденный, предвидя близость основных сил противника, собрался в полки Особой бригады, которая расположилась на северной окраине Отрады. Командарму подали коня, но он решил еще заглянуть в штаб. У окна избы Ворошилов пришивал пуговицу к тужурке. Казалось, перестрелка, с каждой минутой приближавшаяся к Отраде, для него не существует.
— Ты что, не слышишь? — даже Буденный удивился.
— Что-нибудь случилось? — Ворошилов, откусывая нитку, совершенно спокойно взглянул исподлобья на командарма.
— Сейчас бой начнется, торопись!
— Куда же спешить, — засмеялся Ворошилов, — пуговицу успею пришить…
С тем и расстались. Бой этот, однако, мог быть и последним в жизни Ворошилова.
Кавалеристы Особой бригады отбили атаку врагов с севера, причем и сам командарм участвовал в рубке. Тогда врангелевцы пошли на село с юга, и полештарм оказался в самом центре боя. Во главе эскадрона Ворошилов схватился с белыми.
Горячая лошадь несет его вперед, прямо в гущу врагов. Навстречу, что-то крича, мчится всадник. Перекошенное от злобы лицо, пика направлена прямо в грудь ему, Ворошилову. Он стреляет в белого из револьвера — мимо. И в следующее мгновение — удар! Но воинское счастье не оставляет Ворошилова: пройдя на вершок от тела, пика застревает в толстой бурке, накинутой на плечи. Бросив пику, врангелевец хватается было за шашку, но выстрел сзади валит его с лошади. Стрелял ординарец Иван Шпитальный. Этот храбрец в июле под Ровно вынес из вражеского тыла тело убитого Олеко Дундича, а теперь вот спас жизнь Ворошилову…
Первый натиск врангелевцев удалось отбить, но к ночи на Отраду накатились основные силы врага: соединения 1-й и 2-й белых армий под командованием генерала Кутепова. Под напором превосходящих сил врангелевцев буденновцы оставляют Отраду. Прорвавшись к Сивашу, белогвардейцы спешат перебраться по мостам в Крым, а затем сжечь и взорвать их.
За укреплениями, прикрывающими перешейки, врангелевцы надеются отсидеться до весны, а там., видно будет! Но командование красных не намерено задерживаться на зиму. Бойцы и командиры Красной Армии полны решимости — пора кончать гражданскую войну!
Приближается третья годовщина Октябрьской революции. И в десять часов вечера 7 ноября 1920 года, утопая по колено в соленой грязи Сиваша, идут на штурм Литовского полуострова полки 15-й и 52-й дивизий… Наступает туманное утро 8 ноября, и к Турецкому валу катятся штурмовые волны 51-й дивизии… 8, 9, 10 ноября, не считаясь с потерями, атакуют красноармейцы люто защищающихся белых. В ночь на 11 ноября по узкому, хлипкому мостику бросаются на Чонгарские укрепления полки 30-й дивизии И. К. Грязнова…
К вечеру 11 ноября белые не выдерживают, ворота в Крым распахиваются, и тогда вслед за проложившими им путь пехотинцами вырываются кавалеристы 1-й и 2-й Конных армий. 13 ноября освобожден Симферополь, 15 ноября бойцы 1-й Конной и 6-й армий вступают в Севастополь… Спасаясь от неудержимых кавалеристов, бегут на кораблях десятки тысяч врангелевских офицеров, солдат, просто беженцы. Для красных героев наступает пора поздравлений и наград.
30 декабря 1920 года в приказе РВС Республики сообщалось «о награждении Почетным революционным оружием… члена Реввоенсовета Конной армии тов. Ворошилова Климента Ефремовича за то, что, лично участвуя во всех боях Конной армии на Южном фронте, он неустанно воодушевлял войска на подвиги, приведшие к полному разгрому армии Врангеля».
Да, Врангель был разбит, но это еще не значит, что бойцам и командирам 1-й Конной можно сложить оружие в арсеналы: существует еще немало врагов Советского государства, не желающих прекратить борьбу. На Украине главный из них Махно.
По окончании боев в Крыму 1-ю Конную перебросили в Екатеринославскую губернию, где продолжали бесчинствовать махновцы. Не следует думать, что после успешных сражений с регулярными войсками белых и поляков конармейцам ничего не стоило покончить с махновцами. Борьба с бандами — особый, нелегкий вид военных действий, требующий и специальных методов, и немалых усилий. К тому же и бандитский «батько» Махно был недюжинным противником. С конца ноября 1920 года буденновцы неотвязно гонялись за махновцами, окружали, громили, уничтожали, брали в плен, но неизменно сам Махно с ближайшими соратниками уходил. Через несколько дней вокруг него вновь собиралась немалая банда, и все начиналось сначала…
12 декабря 1920 года по инициативе Ворошилова был проведен первый съезд бойцов 1-й Конной. Делегаты съезда обсудили вопросы усиления боевой и политической учебы, обязались участвовать в налаживании мирной работы.
О борьбе с бандитизмом, о социальных причинах, порождающих его, Ворошилов и Буденный разговаривали с Лениным 22 декабря 1920 года в Москве на VIII Всероссийском съезде Советов. Поздравив конармейцев с победой над Врангелем, Ленин поинтересовался, как идет ликвидация банд Махно. Ворошилов и Буденный ответили, что это очень трудное дело, так как Махно, кроме кулачества, поддерживают и некоторые средние крестьяне, недовольные продразверсткой.
Уже тогда вождь Советского государства обдумывал, вырабатывал новый подход к вопросам экономики. Встречи с местными партийными работниками, беседы с ними помогали Ленину уяснить, выработать принципы новой политики, которая призвана была покончить и с экономическими трудностями страны, и с бандитизмом.
Между тем на Украине погоня за Махно продолжалась, и в этой погоне красноармейцы нередко несли потери. Об одной такой жертве Ворошилов и Буденный узнали сразу же по возвращении в 1-ю Конную: 3 января 1921 года вместе с группой командиров погиб от руки махновцев начдив-14 А. Я. Пархоменко. Это была невосполнимая утрата, особенно для Ворошилова, с которым Пархоменко бок о бок прошел все испытания гражданской войны. Сколько раз, презирая смерть, шел этот храбрец в огонь, и вот теперь… Очевидец рассказывал, что, услышав о гибели боевого товарища, Ворошилов схватился за голову и долго сидел, повторяя шепотом:
— Пархоменко, Пархоменко зарубили! Как же это? Вот ведь…
В Екатеринославском театре во время траурного заседания Ворошилов произнес прочувствованную речь, завершив ее словами:
— Жизнь Пархоменко как прекрасная сказка… Память о своем боевом товарище Ворошилов сохранил навсегда и трогательно заботился о сыновьях Пархоменко. Разоренная страна голодала. Такая крупная масса людей и лошадей, какой была 1-я Конная, не могла не испытывать серьезнейших затруднений в продовольствии и фураже. На месте устранить эти затруднения было просто невозможно, и Ворошилов думал добиться помощи армии в Москве, куда он выехал, будучи избран делегатом на очередной, X съезд партии.
На первом же заседании 8 марта 1921 года Ворошилов был избран в Президиум съезда. Внимательно слушал он отчет Ленина о политической деятельности ЦК и развернувшиеся прения. На пятом заседании 10 марта Ворошилов был председателем. Но в этот же день ему пришлось оставить Москву.
Еще 2 марта в Кронштадте начался контрреволюционный мятеж. Первая попытка подавить его, предпринятая 8 марта, не привела к успеху. На закрытом заседании съезда по инициативе В. И. Ленина было принято решение послать большую группу делегатов и гостей под Кронштадт. Здесь было много военных специалистов — командиров и комиссаров, активно участвовавших в войне: Я. Ф. Фабрициус, И. Ф. Федько, В. П. Затонский, А. С. Бубнов, И. С. Конев и другие. Возглавил эту группу (около 280 человек) Ворошилов.
В ночь на 11 марта делегаты выехали в Питер. Вновь после долгого перерыва видит Ворошилов этот город. Тяготы гражданской войны разительно сказались на нем. Город пуст, усталость царит на лицах редких прохожих, усталость и голод. Только что на предприятиях Петрограда окончились беспорядки — «волынки» — на почве продовольственных затруднений.
Ознакомившись с положением войск, которым предстояло совершить исключительно сложное, невиданное в истории войн дело — штурмовать по льду морскую крепость, — Ворошилов сразу же увидел, что нужна напряженная предварительная работа, так как среди бойцов распространились нежелательные настроения. Спустя сорок лет он писал: «Низкое моральное состояние отдельных частей бросалось в глаза при первом же знакомстве. Неправильно представляя себе события в стране, в частности, причины и действительные цели кронштадтского мятежа, бойцы некоторых частей поддались паническим настроениям, выражали недовольство. Безусловно, и в этих частях было много бойцов, которые без колебаний сражались за Советскую власть. Полураздетые и полуразутые, они длительное время мужественно переносили лишения, понимая, что страна разорена, бедна. Но и у таких людей необычные условия предстоящего штурма, наступление против первоклассной морской крепости по льду залива вызывали неуверенность, сомнение, страх…»
Коммунисты, возглавляемые делегатами съезда, сумели в короткий срок ликвидировать колебания в красноармейской среде, должным образом поднять боевой дух бойцов. Когда после полуночи 16 марта штурмовые колонны спустились на лед, они шли уверенно и безостановочно.
Ворошилов, назначенный комиссаром южной группы войск, в эти критические часы, разумеется, находился в боевых порядках атакующих. Не обращая внимания на огонь мятежников и потери, к утру 17 марта красные части ворвались в город.
Бой на улицах Кронштадта длился всего день. Потери штурмующих были немалыми, особенно в командном составе. Тут же на улицах делегаты съезда объединяли группы красноармейцев и вели их в бой.
Много раз за день Ворошилов с группами бойцов численностью до роты бросался в атаки, выбивая мятежников из домов. Те, в свою очередь, контратаковали, и в середине дня он вместе с Бубновым и Дыбенко был окружен в помещении, наскоро приспособленном под штаб. И на этот раз враг был отбит. Мятежники отошли, перестрелка постепенно затихла.
— Сдавайтесь, — используя затишье, закричал Ворошилов, — немедленно сдавайтесь!
Из-за каменной ограды, где укрылись мятежники, стали появляться головы. Так как никто не стрелял, вскоре наружу вылезла группа матросов.
— Ваши условия? — послышались голоса. Видно было, что мятежники колеблются. Тогда Ворошилов поднялся и направился к кучке матросов.
— Товарищ Ворошилов, опасно! — адъютант его, Р. Хмельницкий, спешил рядом, не попадая в ногу, но Ворошилов не остановился. Они прошли шагов тридцать, и вдруг слева очередь из пулемета! К счастью, каменная ограда защитила Ворошилова, но Хмельницкий был ранен. Подобное вероломство возмутило красноармейцев, они кинулись на выручку и обратили в бегство мятежников.
Ожесточенные взаимные контратаки в городе продолжались и лишь утром 18 марта стихли окончательно. Мятеж был подавлен. В тот же день в приказе по 7-й армии было сказано: «За проявленное при штурме Кронштадтской крепости исключительное мужество, смелость и искусство наградить орденом Красного Знамени комиссара Южной группы т. Ворошилова (вторым орденом)».
20 марта Ворошилов и другие делегаты вернулись в Москву. Съезд закончил работу еще 16 марта, но Ленин принял всю группу военных делегатов. Ворошилов подробно рассказал о ликвидации мятежа, о настроениях в армии и Петрограде. Ленин сообщил делегатам о решениях съезда, разъяснил значение новой экономической политики. В заключение решено было сфотографировать-ся вместе. Оживленно беседуя, вышли во двор. Фотографы стали размещать делегатов. Увидев молодого бойца в буденовке, с рукою на перевязи, Ленин спросил у Ворошилова:
— Кто это?
— Это мой адъютант Хмельницкий, Владимир Ильич, он дважды ранен под Кронштадтом…
Ленин подошел к буденновцу и пригласил его стать рядом с ним. Так они и сфотографировались: Ленин, Ворошилов, Хмельницкий в центре большой группы людей в серых шинелях.
Вскоре Ворошилов выехал на юг, в 1-ю Конную. Еле ползет поезд. За окнами разоренная, голодная, больная Россия. Тяжело видеть Родину такой. В особенности тяжело тому, кто за ее счастье шел в бой.