Хьюго Вермеер ожидал подобного визита, но не так скоро.

Женщина позвонила в дверь бутика уже спустя минуту после открытия. Вермеер только-только поднял металлическую штору витрины и рассчитывал выпить третий за утро эспрессо, который позволил бы вступить в день с относительным оптимизмом. Когда электронный звонок вывел первые ноты «Арии Холода» Перселла в наводящем ужас исполнении Клауса Номи, голландец находился в хранилище, расположенном в задней части магазина. Хранилище служило временным складом для последних приобретений; там он их тщательно осматривал и определял, нуждаются ли они в реставрации. Обычно там же он держал и кофейник с гостинцами, которые помогали ему разогнать неизбежную утреннюю скуку и скоротать время.

Вермееру не очень хотелось расставаться с чашкой горячего кофе и пакетом миндальных кантучини, которые регулярно присылали из одной восхитительной кондитерской Сиены. Он плохо спал ночью, и в столь ранний час небольшая доза кофеина представляла для него прямо-таки жизненную необходимость.

Тем не менее профессиональная добросовестность вынудила голландца поставить чашку рядом с кофейником и неторопливой походкой направиться к входной двери.

Первый же, брошенный с довольно-таки приличного расстояния, взгляд на посетительницу заставил его пойти еще медленнее. Он поморщился от неудовольствия при виде кожаной куртки с меховым воротником и сумочки «Вюиттон», которую украшал кричащий логотип, придуманный Такаши Мураками. Особа, способная выложить возмутительную сумму денег за сумочку столь сильно переоцененного мастера, вряд ли могла оценить величие кресла, изготовленного из массива акажу Эженом Гайяром, или тонкое изящество трельяжа работы Шарля Плюме. И потом, насколько Вермеер мог судить по лицу, наполовину скрытому большими солнцезащитными очками, посетительница была молода — лет тридцать с небольшим, а то и меньше.

Этот критерий тоже играл не в ее пользу. Как гласит один старый принцип, покупательная способность увеличивается с возрастом.

Вермеер был готов заключить пари: она походит по бутику с добрых четверть часа, попросит выдвинуть ящики всех находящихся в магазине комодов, проведет рукой по ширме, покрытой кожей ската, попытается присесть на стул из «Комнаты улиток» Карло Бугатти, а затем удалится, так ничего и не купив.

Женщина, да еще одна, в десять часов утра покупок не делает. Никогда. В лучшем случае она приходит прицениться, в худшем — просто убить время в ожидании визита к маникюрше. Несмотря на естественную склонность Вермеера к женоненавистничеству, то был многократно подтверждавшийся факт.

Настоящие клиенты, те, которые готовы отдать сорок тысяч евро за шкаф из черешневого дерева работы Бернхарда Панкока, приходили с супругами и в наиболее подходящие для этого вида деятельности часы, то есть в обеденное время или ближе к вечеру, после закрытия биржи. У каждого своя роль: жена томным жестом указывала на ту или иную вещицу, муж без возражений платил, чтобы его оставили в покое хотя бы на пару недель, попутно спрашивая себя, куда бы ему запихнуть эту штуковину. Жена желала — муж платил по счету.

Таково главное, незыблемое во все времена правило профессии антиквара: женщины созданы для того, чтобы быть соблазненными, мужчины — чтобы быть обобранными.

Итак, одинокая клиентка в десять часов утра представляла для Хьюго Вермеера прежде всего потерю времени, а главное — невозможность спокойно насладиться сдобренными эспрессо кантучини. Однако же в тот самый миг, когда голландец открыл дверь магазина, презрительная гримаса сменилась безупречной улыбкой профессионала и он приветствовал посетительницу благовоспитанным кивком.

Вместо ответа та опустила руку в сумочку фирмы «Вюиттон» и вытащила пистолет, который тут же приставила ко лбу антиквара.

Ледяное соприкосновение стального кружка с кожей удовольствия не доставило, но голландец не выказал никакого удивления, даже не моргнул. Ему доводилось видеть и не такое. В руке чеченского убийцы, нанятого одним его русским конкурентом, оружие смотрелось гораздо более угрожающе.

Женщина явно знала, что делала. Во всех ее движениях сквозила уверенность, и теперь, когда дуло упиралось в его лоб, у Вермеера не было ни малейшего шанса выбить оружие.

Она заперла за собой входную дверь.

— В глубь комнаты!

Вермеер, пятясь, отступил. Женщина подтолкнула его к небольшому закутку, расположенному за прилавком, и указала на кресло из полированного бука.

— Сядь… — приказала она тоном, не подразумевавшим никаких возражений.

Вермеер подчинился. Свободной рукой она извлекла из сумочки две пары наручников и пристегнула его запястья к подлокотникам. К несчастью, кресло создавалось для персон менее тучных, нежели голландец, поэтому ему с трудом удалось подобрать удобную позу. Состоящая из четырех изогнутых перекладин спинка врезалась в поясницу. Оторвав от сиденья зад, Вермеер придвинулся к краю кресла и максимально выгнул спину, но даже в таком положении испытывал неприятные ощущения при каждом вдохе.

Кресло принадлежало к мебельной серии, которая пользовалась невероятным успехом среди австрийского среднего класса в годы, предшествующие Первой мировой войне. Экземпляр, попавший в руки Вермеера, являлся при всем этом одним из самых первых прототипов, вышедших из мастерских знаменитой фирмы «Якоб и Йозеф Кон». Он был изготовлен по эскизу Йозефа Хофмана для одного венского кабаре, «Фледермауса» , именем которого и была названа серия.

Вермеер не знал, что его ожидает, но уже одна мысль о том, что он умрет на историческом кресле — если ему суждено было умереть, — несла утешение. Утешение, конечно, слабое, но он был не в том положении, чтобы капризничать.

И все же Вермеер не слишком верил в перспективу скорой смерти. Женщина не собиралась спускать курок, по крайней мере, сразу. В данный момент он нужен был ей живым. У нее имелись к нему вопросы, иначе она бы уже выстрелила.

Он задержал дыхание и сосредоточился на лице незнакомки, пытаясь понять ее намерения, заглянуть в глаза через солнцезащитные очки, но преодолеть блокировку дымчатых стекол оказалось невозможно. Ему не удалось даже различить цвет ее глаз.

С чеченцами эта проблема отсутствовала: им не нужно было скрывать лицо, так как после их ухода жертва уже никого не могла опознать. В случае провала задания на дне какой-нибудь канавы, с пулей в голове, находили уже их самих. Вермеер лишь чудом ускользнул от одного из них, когда занимался торговлей иконами. Мало кто мог похвастаться тем же. Чтобы не искушать судьбу вновь, голландец предпочел закончить со своей деятельностью в России. Он и предположить не мог, что несколько лет спустя окажется в схожей ситуации.

Распространив в Интернете слух о том, что Штерн откопал где-то «De forma mundi», голландец был готов к тому, что ему придется за это ответить. Цель маневра как раз и заключалась в том, чтобы побудить заинтересованных в Вазалисе людей раскрыться и выйти из тени.

Вермеер знал, что его ждут определенные неприятности, и был к ним готов. По правде сказать, он полагал, что в первую очередь на него обрушится гнев Валентины, но даже представить себе не мог, что ему будет угрожать пистолетом в его же бутике какая-то незнакомка, да еще всего спустя два дня после публикации информации на сайте.

— Могу я узнать, чего вы хотите? — обратился он к молодой женщине раздраженным тоном. — И уберите эту пушку от моей головы! Я прикован к креслу. Что, по-вашему, я могу сделать? Это ведь подлинный «Фледермаус»! Не стану же я выдирать подлокотники, чтобы сбежать!

Последний аргумент, похоже, убедил женщину. Она отвела пистолет от его лба и положила на стол, рядом с кофейником и пакетом кантучини.

— Что вам известно о Вазалисе? — спросила она.

— Только то, что я читал про него в Интернете. Замечательный источник информации. Порой там можно обнаружить действительно интересные вещи, не говоря уж о порно…

Подойдя ближе, женщина резко толкнула кресло ногой.

Вермеер упал навзничь. Голова его с глухим звуком ударилась о пол, и он почувствовал, как где-то на затылке рвется кожа. Одна из перекладин спинки сломалась и вошла на несколько миллиметров в заплывший жиром зад. Из уст голландца вырвался приглушенный стон.

— Повторяю вопрос еще раз, — сказала женщина. — Он же будет и последним. Что вам известно о Вазалисе? Предупреждаю: следующий этап рискует окончательно лишить вас чувства юмора.

Вермеер уже начал сожалеть об убийцах-чеченцах — у тех, по крайней мере, казни проходили аккуратно. Имущество они не трогали.

— Подлинный «Фледермаус!» — простонал он. — Куда его теперь, на свалку?

— Если мне придется взять все вещи, что находятся в вашем бутике, и разбить их одну за другой о вашу голову, я это сделаю. Уж поверьте.

Она сняла и небрежно уронила на пол куртку, а затем опустилась на корточки рядом с Вермеером. На ней была облегающая футболка, под которой проступали четкие очертания бицепсов.

Положив руку на подбородок антиквара, она грубо повернула лицо в сторону, прижав к полу.

— Это мое последнее предупреждение, — промолвила незнакомка, еще сильнее надавив на затылок Вермеера.

Она произнесла эти слова бесцветным, лишенным всяких эмоций голосом. Голосом, леденящим, способным нагнать страх даже на такого пройдоху, как Вермеер, голосом, который вызывает у вас тетанус и от которого вам хочется выблевать всю свою желчь.

Вдавленный в паркет, Вермеер едва мог дышать по причине воткнувшейся в ягодицу планки. Тем не менее он нашел в себе силы пробормотать сквозь зубы:

— Да пошла ты, сука… Больше не скажу ни слова.

— Как это кстати! Я и не желаю больше ничего слышать.

Возразить Вермеер не успел: в шею, прямо под ухом, у основания черепа, вошла игла, и голландец размяк, словно в вены ему впрыснули огромную дозу каннабиса. Разум витал где-то, будто желая вырваться из-под телесной оболочки. Вермеер даже не попытался его удержать, напротив, позволил ему уйти в свободное плавание. Подобные пузырькам воздуха, возникающим и взрывающимся на поверхности озера, нахлынули обрывки старых воспоминаний. Вермеер ощутил странное блаженство, губы расплылись в исступленной улыбке.

Вскоре дали о себе знать побочные эффекты. Все началось с легкого покалывания в ногах, которое поднялось к тазу и постепенно дошло до кончиков пальцев.

Внезапно покалывание превратилось в резкий электрический разряд. Тело сжалось, выгнулось в дугу, так что один из подлокотников кресла с сухим треском сломался.

Вермеер не успел даже всплакнуть по «Фледермаусу». Ослепительная вспышка разорвала мозг, и он потерял сознание.