В порыве внезапного вдохновения Вермеер резко вывернул баранку, и шедший с тридцатикилометровым превышением максимально допустимой скорости «мазерати 3500 GT» мгновенно перестроился из центрального ряда окружной дороги в левый, не задев ничей автомобиль, что в этот вечерний час было сродни чуду.

Сигналы водителя подрезанного им внедорожника, который несколько раз переключил свет, Вермеер гордо проигнорировал. Когда находишься за рулем турецкой сборки «мазерати» 1956 года, то имеешь полное право относиться ко всему остальному человечеству с пренебрежением. Вермеер всегда придерживался этого принципа, пусть тот и не был текстуально прописан в правилах дорожного движения.

Не скидывая скорости, голландец отпустил руль, закурил косячок и протянул Валентине. Та сигарету взяла, но пробовать не стала.

— Я думала, «мазерати» ты продал, — сказала она.

— Шутишь? Такую бомбу! Я просто на какое-то время поставил его на прикол.

— А как же твои благие намерения?

— Какие?

— Скромность, честность, воздержанность, соблюдение ПДД…

— Не помню, чтобы я когда-либо говорил о воздержанности.

— Знаю. Просто проверяю твой уровень внимания. Как насчет всего остального?

— Хватит, надоело. Как только начинаю загонять себя в те или иные рамки, такая скукотища накатывает… Мне недостает адреналина.

— Я думала, за последние два дня у тебя его прибавилось.

— Угу… Вот только твоя подруга Нора изуродовала мне спину.

— До сих пор не могу поверить, что она тебя отметелила.

Вермеер забрал у нее косяк и глубоко затянулся.

— Твоя наивность меня просто поражает, — сказал он, выдохнув дым в окно. — Эта девчонка — настоящий порох. Достаточно лишь посмотреть на нее, чтобы в этом убедиться.

Внезапно он резко сбросил скорость. Позади душераздирающе заскрежетали шины внедорожника, не позволив тому въехать «мазерати» в зад.

Не обращая внимания на разъяренные гудки клаксона, Вермеер продолжил медленно катиться по полосе, отведенной для скоростных автомобилей. Метров через пятьдесят он выбросил «бычок» в окно, адресовал непристойный жест стоявшему на центральной разделительной полосе радару и сильно вдавил педаль газа. Синий болид взревел и стремительно рванул вперед, оставив внедорожник далеко позади.

С застопоренным на ста сорока спидометром «мазерати» лавировал в потоке машин еще несколько километров. Вермеер переходил из одного ряда в другой, когда ему самому того хотелось, словно дорога была пустыней. Наконец впереди возник съезд с магистрали, и они влетели в Париж.

Двадцатью минутами позже Вермеер припарковал старый «мазерати» у гостиницы «Лютеция» и со сноровкой человека, проделывавшего это еще в ту пору, когда гонял на своем первом велосипеде, бросил ключи парковщику. Тот поймал их на лету и поспешил занять место за баранкой.

Выбравшись из автомобиля, Валентина первым делом осмотрела ушибленные колени. Желудок пребывал в еще более плачевном состоянии. Она как будто побывала в гигантском шейкере, запущенном на полную мощность. На ватных ногах она кое-как проследовала за Вермеером через холл гостиницы.

Как оказалось, шли они в бар. Небольшой зал с зеркальными стенами и обитыми красным бархатом креслами был переполнен. Облокотившись на барную стойку, не вылезающий из телевизора писатель выпивал с молоденькой актрисой, славящейся идеальным телом и куриными мозгами. Всего пару дней назад в одной из газет Валентина читала интервью с этим писателем, в котором тот ужасался низким культурным уровнем старлеток, выставляемых напоказ средствами массовой информации. По всей вероятности, когда речь заходила о личном использовании, писатель оказывался не таким разборчивым — актрисочку он пригласил сюда определенно не для разговоров о литературе.

— Отойду на минутку, — сказал Вермеер. — Подожди здесь.

Он пробрался к парочке, поцеловал в щечку писателя и шепнул пару слов на ухо декоративному растению, не забыв бросить оценивающий взгляд в декольте собеседницы. Та покраснела, на долю секунды задумалась и наконец разразилась звонким смехом.

Вермеер тотчас же вновь стал серьезным. Коротко переговорив с писателем, он распрощался с ним, бросил последний взгляд на грудь старлетки и удалился.

С трудом протискиваясь между столами и отвечая на приветствия многочисленных знакомых дружескими жестами, он наконец добрался до Валентины.

— Ты что, здесь всех знаешь? — спросила она.

— Некоторые из моих предков провели здесь всю жизнь, так сказать. Их призраки, должно быть, и сейчас бродят в этих местах. Если же говорить серьезно, то, в плане бизнеса, это отличное место.

— Какого рода бизнеса?

— Уж лучше я промолчу, не то ты покраснеешь. Я тебя знаю.

— Ты невыносим, Хьюго.

— Неужели?

Вермеер посмотрел на подругу с выражением святой невинности. На такое он был мастак и мордочку испуганного мышонка демонстрировал Валентине сотни раз — и небезуспешно.

Она тотчас же отказалась от идеи дать Хьюго бой и переменила тему.

— Зачем ты притащил меня сюда? Подобным бизнесом я не занимаюсь.

— Хочу кое с кем познакомить.

— Полагаю, больше ты мне ничего не скажешь — чтобы не расслаблялась?

— Правильно полагаешь.

Валентина уже начала сожалеть, что последовала за другом, не задав предварительно парочки вопросов. В столь роскошной среде она чувствовала себя весьма не комфортно. Вот Вермеер здесь был как рыба в воде. После их отъезда из дома Штерна он переоделся и теперь, в костюме «Босс» и мокасинах «Берлути», выглядел именно тем, кем и являлся на самом деле: богатым выходцем из хорошей семьи, надменным и потенциально заслуживающим ненависти.

Если бы Валентина знала, куда он ее везет, она, по крайней мере, тоже переоделась бы, потому что джинсы и потертая кожаная куртка как-то не вязались с этой изысканной обстановкой.

Уже и метрдотель настойчиво сверлил ее взглядом, значение которого было предельно ясным: в данное заведение вы можете являться в любом виде, при условии, что обладаете хотя бы минимальной известностью. Безымянным же замарашкам вход сюда воспрещен.

Валентина наградила его неотразимой улыбкой а-ля Келли МакГиллис. Той самой, из «Топгана», когда Келли, с распущенными волосами и в очках «рейбен» в пол-лица, заигрывает с Томом Крузом, стоя рядом с его крутым мотоциклом.

По-видимому, метрдотель был не в восторге от этого фильма или же видел более свежую фотографию Келли МакГиллис. Свою мысль он выразил, поиграв бровями: безымянных нерях просим немедленно покинуть помещение.

Валентина погасила улыбку и подчеркнуто приблизилась к Вермееру. Поняв месседж, метрдотель пренебрежительно скривился и отвернулся.

Вермеер направился в глубь зала, где за погруженным в сумерки столиком, небрежно листая каталог известного аукционного дома и одновременно разговаривая по телефону, сидел одинокий мужчина лет пятидесяти пяти. На столике перед ним стоял странного розового цвета коктейль, в котором плавали кусочки фруктов.

— Вот тот, кто нам нужен, — сказал Вермеер.

— И кто он?

— Один старый друг.

— А конкретнее?

— Шпик, который хотел меня арестовать.

От удивления Валентина потеряла дар речи. Не в состоянии понять, шутка это или же нет, она застыла на месте и, скрестив руки на груди, смотрела, как Вермеер подходит к полицейскому.

Последний продолжал невозмутимо болтать по телефону. Массивное тело голландца загородило весь вид, но это его, похоже, ничуть не смутило. Он пару раз покачал головой, что-то буркнул, завершил разговор фразой «слушай, я тебе перезвоню попозже» и положил трубку на стол.

Казалось, только теперь он заметил Вермеера.

— Хьюго Вермеер… Не могу сказать, что очень рад вас видеть.

— Привет, комиссар. Много воды утекло.

— Не очень. Я бы предпочел узнать, что вас обнаружили на дне Сены в бетонных сапогах. Ваша живучесть не перестает меня поражать. Я-то думал, что таким мерзавцам, как вы, не протянуть в этом жестоком мире и недели.

— Не понимаю, комиссар, почему вы так меня ненавидите?

— Может быть, потому что вы прилично подпортили мне конец карьеры? Или потому, что я сейчас разговариваю с грязным жуликом, промышляющим продажей украденных произведений искусства? А может, чисто из удовольствия, потому что мне нравится ваша физиономия претенциозного денди. Причин хватает… Не знаю, какую и выбрать.

— Я изменился, и вам это прекрасно известно. Остепенился.

— Такие типы, как вы, никогда не меняются. В лучшем случае делают вид, что изменились, — до того дня, пока опять не начинают принимать окружающих за тупиц.

— Что мне в вас нравится, так это ваше глубокое проникновение в человеческую душу.

— Да плевать вы на меня хотели, Вермеер. Чего звонили? Нужна справка о хорошем поведении?

Не дожидаясь приглашения, Вермеер тяжело опустился в кресло, стоявшее напротив полицейского, и подал Валентине знак занять соседнее.

— Валентина, представляю тебе комиссара Лопеза, который долгое время являлся начальником уголовного розыска, пока не стал жертвой реорганизации этого славного ведомства. Это ведь так у вас называют отстранение от должности, если не ошибаюсь?

На лице Лопеза не дрогнул ни единый мускул.

Вермеер продолжал объяснения:

— Вы ведь помните Валентину Сави, комиссар, не так ли? Ваши люди долго ее обо мне расспрашивали.

— Не заставляйте меня тратить время на ваши глупости. Переходите к делу или проваливайте.

— На днях Валентину привлек к работе «Фонд Штерна». У нее есть вопросы на этот счет, и я решил, что вы могли бы предоставить ей кое-какие сведения.

— Что заставляет вас так думать?

— Вы бы даже не пошевелили своей ленивой задницей, если бы не подыхали со скуки. Не успел я упомянуть имя Штерна по телефону, как вы уже встрепенулись на другом конце линии. Стоило мне немного взбодрить вас, комиссар, как вы оказались готовы к действию, даже согласились обсудить все с таким негодяем, как я.

Лопез смерил его скептическим взглядом.

— Закончили?

— Я ведь прав, комиссар, признайтесь. Вы и так исковеркали мне всю жизнь. Доставьте же теперь хоть небольшое удовольствие.

Полицейский пригубил коктейль и недовольно поморщился.

— Представляете, — призвал он в свидетели Валентину, — эта мерзость стоила мне почти пятнадцать евро. Просто возмутительно… Иначе и не скажешь.

Пару секунд он пытался поднять при помощи меланжера кусочек ананаса, который плавал на поверхности коктейля, но в конце концов захватил его пальцами и послал в рот.

— Я с интересом следил за вашими распрями с предыдущим нанимателем, — сказал он, прожевывая кусочек ананаса. — Честно говоря, я почему-то всегда был склонен считать, что тесное общение с кретинами неизменно влечет за собой побочные неприятности.

— Мое увольнение не имеет ничего общего с нашей с Хьюго дружбой, — возразила Валентина.

— Все в этом мире взаимосвязано, мадемуазель Сави. Конечно, вас выперли из Лувра не из-за вашей близости с Вермеером, но, возможно, данный факт побудил кое-кого оказать вам минимум поддержки, когда вы попали в то дерьмо, и даже вовсе отказаться от знакомства с вами. Вы ведь были звездой в своей профессии, если не ошибаюсь? Как получилось, что никто — абсолютно никто — не пожелал вас удержать, когда это произошло? Не стоит полагать, что, если вы не видите связи между этими двумя событиями, то этой связи не существует.

Валентина ничего не ответила, но лицо ее приобрело мертвенно-бледный оттенок.

Лопез, похоже, пожалел, что был столь суров, и вновь обратился к Валентине, но на сей раз в более мягком тоне.

— Что вы хотите узнать о Штерне?

Валентина взглянула на Вермеера, и тот легким кивком подтолкнул ее к ответу.

— Этот Фонд… Не могу понять, как он функционирует, чем в действительности занимается?

Комиссар провел рукой по напомаженным, зачесанным назад волосам. Хотя подобная прическа уже лет тридцать как вышла из моды, сооружение на его голове гармонировало с помятым костюмом-тройкой и очками в толстой черепаховой оправе. В баре «Лютеции» Лопез выглядел чужеродным элементом. Еще меньше он походил на безжалостного шпика. Он напоминал скорее эстрадного певца пятидесятых годов, невесть каким образом оказавшегося в будущем. Валентина даже предположила, что ему пришлось предъявлять полицейское удостоверение, дабы преодолеть препятствие в виде метрдотеля.

— Загадочный «Фонд Штерна»… — процедил он сквозь зубы. — Сумасшедший бюджет, телохранители а-ля Робокоп, особняк, охраняемый не хуже укрепленного феодального замка и в довершение всего старый патриарх-невидимка… Определенно, мадемуазель Сави, вы любите неприятности.

— А вы не преувеличиваете?

— Полагаю, вам там хорошо платят?

— Не то слово.

Лопез покачал головой.

— У вашего Фонда денег куры не клюют, но официально он никогда и сантима не заработал. Не похоже, чтобы их вообще интересовала прибыль. Насколько мне известно, Фонд вообще ничего не сделал с момента основания. Эта организация работает себе в убыток. И потом, там есть Сорель, по сравнению с которым ваш друг Вермеер выглядит мальчиком из хора. Большую часть времени он проводит в Соединенных Штатах, прилетая в Париж лишь на несколько недель в году. Странно для начальника службы безопасности, вы не находите?

Казалось, Лопез мог говорить на эту тему бесконечно. Он продолжал объяснения, не давая Валентине вставить даже слово.

— Его методы тоже весьма интересны. Несколько журналистов за последние месяцы пытались нарыть хоть что-то об этом Фонде. Наиболее удачливые получили угрозы, другие же и по сей день валяются с переломами в больницах. И каждый раз то был какой-нибудь несчастный случай: падение с мотоцикла, скользкая ванна — почти весь набор. Я завел на Сореля дело и даже послал запрос в американский Госдеп, но так и не получил никакого ответа.

— Кто все это оплачивает? — спросил Вермеер.

Лопез пожал плечами.

— Кто знает… Ничего более непрозрачного мне встречать не доводилось. Как бы то ни было, мой телефон буквально разрывался от звонков высокопоставленных придурков, вежливо просивших не слишком усердствовать в отношении Элиаса Штерна. Однажды благодаря им я уже побывал в тюряге, поэтому к совету пришлось прислушаться — жизнь мне все еще дорога. Этот парень — сам Господь. Он неуязвим.

Он занялся выуживанием плававшей в коктейле дольки лимона.

— Штерн кому-то встал поперек горла, — промолвил Вермеер. — Не знаете, кто бы это мог быть?

Лопез криво ухмыльнулся.

— Нужно быть безумцем, чтобы нападать на него. Поищите в психбольницах.

Валентина поднялась на ноги и приставила стул к столу.

— Благодарю за предоставленные сведения, — сказала она, заметно раздраженная иронией комиссара.

— Всегда пожалуйста. Могу дать совет: берите деньги, делайте, без лишних вопросов, все, что они от вас требуют, и забудьте про этот Фонд. И еще одно — перестаньте таскаться с Вермеером. У вас и так сейчас не самая лучшая карма.

Лопез, казалось, нашел свою последнюю ремарку весьма забавной. Тем не менее почти тут же его довольная мимика сменилась презрительным выражением, предназначавшимся Хьюго Вермееру. Голландец, однако, на эту провокацию никак не отреагировал, и комиссар вновь погрузился в изучение различных ингредиентов, входивших в состав коктейля.

Вермеер встал и дернул подругу за рукав.

— Пойдем. Этот тип меня уже порядком достал. Не стоило нам сюда приходить.

Широкими шагами он направился к выходу. Валентина двинулась следом.

— Есть один человек…

Валентина повернулась к полицейскому. Тот продолжал безмятежно разглядывать содержимое своего коктейля.

— Его зовут Зерка. Максим Зерка. Несколько лет назад он пытался купить у Штерна одну картину. Какого-то Ван Гога, как я слышал.

— «Ирисы»… — проронила Валентина.

Лопез наконец поднял голову.

— Значит, это полотно действительно существует. Вы его видели? Оно на самом деле так прекрасно, как говорят?

Валентина прошептала едва различимое «да».

Лопез продолжал свои объяснения:

— Штерн не только отверг одно за другим все его предложения, но и повсюду раструбил, что никогда не продаст картину такому невеже. Весь Париж потешался над Зерка, как над последним придурком, и тот затаил на старика смертельную обиду. Впрочем, это было давно. Возможно, они уже примирились. От этих типов никогда не знаешь, чего ждать…

— Этот Зерка, где его можно найти?

— На небе, мадемуазель Сави. Поднимите глаза и посмотрите на небо.

Все хладнокровие Валентины мгновенно улетучилось.

— Это еще что? Загадка?

— Спросите у вашего друга Вермеера. Он ведь все знает, не так ли? Это его хлеб.

Валентина раздосадованно махнула рукой и удалилась.

Комиссар Лопез провожал ее взглядом до тех пор, пока она не исчезла за спиной метрдотеля.

Все в этом мире взаимосвязано. Вот уж удивится этот паскудник Вермеер, когда поймет что к чему.