Грудь Вермеера вздымалась регулярно, в ритме, диктуемом прибором для искусственного дыхания. Валентина долго не могла отвести глаз от его лишенного растительности лица — санитарки побрили Вермеера, когда тот поступил в реанимационное отделение. Без бороды Хьюго походил на большого пышнощекого младенца. Он, который обычно никак не мог усидеть на месте, выглядел сейчас спокойным, почти безмятежным, и, если бы не трубка, вставленная в горло, можно было решить, что он спит.

Валентина провела по щеке друга тыльной стороной ладони. Вермеер никак не отреагировал.

— Только не слишком долго изображай из себя спящую красавицу, — прошептала она ему на ухо. — Ты мне очень нужен.

Она поцеловала его в лоб, прислушалась к монотонному жужжанию респиратора, а затем резко выпрямилась. Губы едва слышно произнесли «до завтра», и она тихонько притворила за собой дверь.

Напротив входа в больницу Кошен, у тротуара, стоял черный «мерседес», абсолютно идентичный тому, что взорвался тремя неделями ранее неподалеку от башни Монпарнас. Мужчина с суровым лицом и фигурой атлета, одетый, как и Франк, в темный костюм, ничем не отличавшийся от того, что носил покойный водитель, открыл дверцу лимузина и обратился к Валентине голосом вежливым, но твердым:

— Он ждет вас в машине, мадемуазель Сави.

Валентина опустилась на заднее сиденье «мерседеса», рядом с Элиасом Штерном.

— Вы, как я вижу, поборник преемственности, — заметила она. — Как зовут этого?

— Я старый человек, Валентина, и у меня свои привычки. Его зовут Жак. Как дела у вашего друга Вермеера?

— Хьюго все еще в коме. Врачи настроены скорее оптимистически, но не могут сказать, когда он очнется. Есть новости от Давида?

— Его научная поездка на средства Фонда проходит очень хорошо. Он приходит в себя после пережитого в тихом, спокойном месте. Не волнуйтесь, вскоре он вам позвонит. Смотрели сегодня новости?

— Вы о том самолете, который разбился? На нем ведь был Зерка?

Штерн кивнул.

— Руководители Сореля не могут позволить кому бы то ни было безнаказанно убивать их агентов. В таких ситуациях они просто обязаны демонстрировать силу для того, чтобы подобное больше не повторялось. Зерка полагал, что сможет уйти от их возмездия, но эти люди способны настичь вас везде, где бы вы ни были, и, главное, кем бы вы ни были. Считая себя неприкасаемым, Зерка ошибался.

— Вы это знали еще тогда, когда он приезжал за Кодексом, не так ли?

Старый торговец безрадостно улыбнулся.

— Я догадывался, что жить ему осталось недолго. Я знаю, как они работают. До поры до времени соблюдают приличия, но стоит вывести их из себя, как они переходят к менее консенсуальным формам воздействия. Они предпочитают всегда оставлять последнее слово за собой.

— На кого работал Сорель? Кто эти люди, Элиас?

— Я не уверен, что вы готовы это услышать.

Валентина ничего не ответила, тем не менее по лицу ее Штерн понял, что ее что-то беспокоит.

— Не молчите, — проронил он. — Мне-то уж вы можете сказать, что вас тревожит.

— Как вы можете мириться с этим? Я хочу сказать… Они ведь действовали теми же методами, что и сам Зерка, разве нет? Они ведь его убили.

— С такими людьми, как Зерка, нельзя ограничиваться полумерами. Я бы предпочел увидеть его арестованным, но раз уж так получилось… Главное, они избавили мир от этого негодяя, а то, что я думаю об их методах, не имеет никакого значения.

— А рукопись?

— К несчастью, мы потеряли ее следы. Еще до официального сообщения о смерти Зерка мы перекопали все в его офисе и многочисленных домах. Обнаружили рисунок Боттичелли, а также несколько других украденных произведений, которые будут тайно возвращены прежним владельцам, но ни Кодекса, ни листка, вырванного Тишендорфом, так и не нашли. Мы полагаем, что Зерка захватил их с собой в самолет.

— Значит, Вазалис окончательно мертв?

Вместо ответа Штерн протянул ей внушительных размеров конверт.

— Что это?

— Ваше трудовое соглашение. Финансовые условия те же, что и прежде, но этот договор — бессрочный. Фонд нуждается в таких людях, как вы. Мы не собираемся прекращать деятельность только потому, что потерпели неудачу. Все только начинается. Вы помните, что сказал Зерка: он такой не один. Работой вы обеспечены на ближайшие несколько лет.

Валентина взвесила конверт на руке. Слишком тяжелый, чтобы содержать одни лишь документы. Она бросила на Штерна вопрошающий взгляд.

— Я добавил туда небольшой подарок, — пояснил тот. — Сувенир, никак не связанный с контрактом. Он останется у вас вне зависимости от того, каким будет ваше решение.

Валентина надорвала верх конверта. Вытащив договор, она положила бумаги на сиденье рядом с собой, после чего вновь запустила руку в конверт. В нем обнаружился палисандровый футляр, в котором в тот день, когда Штерн явился в ее мастерскую, находился Кодекс.

— Настоящий подарок вы найдете внутри, — уточнил Штерн.

Расстегнув велюровый фермуар, Валентина приподняла крышку. Футляр содержал в себе небольшую книжечку, на потемневшем от времени переплете которой не было никакой надписи. Дрожащей рукой она перевернула обложку.

Первые страницы были покрыты мелким текстом, написанным темными чернилами, местами немного выцветшими, но вполне разборчивыми. Изложенный примитивной готической латынью, текст занимал всю поверхность листа, нигде не делясь на абзацы. Бросалось в глаза и отсутствие на страницах полей.

— Советую вам сразу же перейти к колофону, — сказал Штерн.

Молодая женщина одну за другой начала переворачивать страницы, пока наконец не дошла до имени автора, которое было указано в конце рукописи. Разобрать его оказалось не сложно.

— Климент, — прочла она вслух.

За подписью папы следовала дата — 5 марта 1267 года.

Валентина почувствовала, что у нее пересохло в горле.

— Эта рукопись как-то связана с Вазалисом?

На устах Штерна заиграла лукавая улыбка.

— Несмотря на вашу дружбу с Вермеером у вас напрочь отсутствует воображение, моя дорогая. Эта книжечка и есть Вазалис.

Валентина смерила старика ничего не понимающим взглядом.

— Как это?

— Что вам известно о Вильгельме Мербеке?

Это имя встречалось Валентине в досье на Вазалиса, присланном ей Вермеером.

— Если не ошибаюсь, он был ученым, одним из первых переводчиков Аристотеля.

— И, кроме того, доверенным лицом Климента IV. Тем, с кем папа делился всеми своими тайнами и кому, в случае необходимости, поручал свои секретные миссии.

Он сделал паузу, словно ожидал от Валентины какой-то реакции, но ее не последовало. Реставратор не могла оторвать глаз от подписи папы.

— Нора ведь рассказывала вам о моем пристрастии к древним книгам?

Сбитая с толку столь резкой переменой темы, Валентина отложила рукопись в сторону и повернулась к торговцу.

— Эту любовь я унаследовал от моего деда, — продолжал Штерн. — Именно он начал собирать ту коллекцию, которую вы видели в моей библиотеке. В 1912 году ему удалось заполучить авторский экземпляр переведенных Мербеке с латыни «Начал теологии» Прокла. Во время реставрации тома дед обнаружил внутри переплета эту самую книжицу. В ней содержатся секретные распоряжения, отданные Мербеке Климентом IV в отношении Вазалиса. Статья Хайберга вышла немногим позднее. Вазалис тогда еще не был столь популярным.

— Значит, теория Хьюго была верна… Климент избавился от Вазалиса и приказал Мербеке изъять все экземпляры «De forma mundi». Это так?

Штерн покачал головой.

— Отнюдь. Климент попросил Мербеке не уничтожить следы существования Вазалиса, а, напротив, помочь тому появиться из безвестности. Климент и Мербеке выдумали этого персонажа.

— Ничего не понимаю, — призналась Валентина, совершенно запутавшись в объяснениях Штерна. — По словам Хьюго, Климент сделал все для того, чтобы о Вазалисе вскоре никто и не вспомнил. То, о чем вы говорите, лишено всякого смысла.

— Только не для того, кто хорошо знает, каким человеком был папа. Климент оказался на папском престоле лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств. Он показал себя компетентным и честным понтификом, но быстро столкнулся с враждебностью со стороны некоторых членов курии. Следует сказать, что Климент совершенно не соответствовал папским канонам: мало того, что был французом и вдовцом, так еще и изучал право в Сорбонне, что лишало окружавших папу богословов даже малейшей возможности диктовать ему правила поведения на троне.

В досье Вермеера Валентина читала, что после избрания Климент был вынужден добираться до Витербе, где тогда размещался папский двор, в монашеских одеждах. Не прими папа подобной меры предосторожности, вероятно, живым бы он туда никогда не попал.

— Будучи ярым приверженцем учения Аристотеля, — продолжал Штерн, — Климент собрал вокруг себя основных распространителей этого учения. Так, Мербеке несколькими годами ранее, по просьбе Фомы Аквинского, с которым Климент дружил еще со времен Сорбонны, перевел аристотелеву «Политику». Именно Фома являлся главной мишенью консервативных теологов, которые и слышать ничего не желали об Аристотеле, а самого Фому Аквинского открыто называли еретиком. Став папой, Климент попытался защитить друга от этих нападок, призвав Фому к себе в Витербе, но гнев его врагов оттого лишь усилился.

Наконец-то за всеми этими элементами начала проступать некая логика.

— Климент попал меж двух огней, — воскликнула она. — Он не хотел жертвовать Фомой Аквинским, но и не мог больше отталкивать от себя членов курии.

Штерн кивнул.

— Чтобы отвлечь от Фомы внимание богословов, он попросил Мербеке подкинуть им еще более толстую кость. Так и родился Вазалис. Мербеке сделал его автором объявленного возмутительным трактата — «De forma mundi». Тот факт, что никто этот трактат не читал и о человеке, его написавшем, никогда не слышал, ничего не менял. Под предлогом уничтожения этого скандального труда Вазалиса, папа разослал по всей Европе людей, которым было поручено распространять экземпляры «De forma mundi». To, конечно же, была фальшивка, написанная Мербеке.

— Значит, Метохионский кодекс — тоже подделка?

— Разумеется. Теперь оставалось лишь нанести финальный мазок: с помпой казнить Вазалиса или, если верить содержащимся в книжице инструкциям, некого безымянного узника, на протяжении долгих лет гнившего в одной из папских темниц. Угрозы Климента против тех, кому бы вздумалось вспомнить о Вазалисе, помогли этому персонажу принять еще более реальные очертания. Если уж сам папа опасался его до такой степени, кому бы пришло в голову, что такого человека никогда не существовало.

— А что стало с Фомой Аквинским?

— На какое-то время гонения на него прекратились, и в 1268 году он даже вернулся на свою кафедру в Сорбонну, но, к несчастью, через несколько месяцев Климент умер, и с 1270 года факультет гуманитарных наук начал подвергаться жесточайшим репрессиям со стороны Этьена Тампье, тогдашнего епископа Парижа. Фома предпринял тогда последний маневр. Все свои силы он бросил на то, чтобы сделать из Вазалиса символ отстаиваемой им интеллектуальной свободы. После смерти Фомы Аквинского увековечить этот идеал удалось его последователям.

— Братству Сорбонны! — воскликнула Валентина. — Значит, оно действительно существовало!

— Вероятно, не под этим названием и не в виде организованной группы, но, да, легенда о Вазалисе веками передавалась в недрах университета из поколения в поколение.

Валентина внезапно осознала, к чему сводятся объяснения Штерна.

— Так вам никогда и не нужно было, чтобы я расшифровывала этот палимпсест, не так ли?

— Даже столь талантливому реставратору, как вы, Валентина, не по силам сотворить чудо. Вы сами сказали мне это, когда впервые увидели Кодекс. Он был слишком поврежден для того, чтобы вы могли хоть что-то исправить, и я знал это еще до того, как вошел в вашу мастерскую.

— Вы использовали меня. С самого начала.

— Не сердитесь, Валентина. Я хотел лишь убедить вас поступить на работу в Фонд, и Кодекс был самой соблазнительной приманкой из тех, что я имел под рукой.

Ее захлестнула волна горечи. Она как будто снова увидела входящего в мастерскую Элиаса Штерна — с его неизменной тростью, в старомодным костюме. В тот день она приняла его за безобидного старика, но теперь понимала, как обманчива была внешняя дряхлость. Притворяясь увядшей розой, Элиас Штерн скрывал острые, как лезвия бритвы, шипы.

— Если вы знали, что «De forma mundi» был фальшивкой, почему молчали об этом? Када искалечил свою жизнь, разыскивая этот трактат. Вы могли бы избавить его от столь бессмысленных поисков.

Старый торговец откинулся на спинку сиденья и, отвернувшись к тонированному стеклу, посмотрел на карету скорой помощи, которая, завывая сиренами, стремительно промчалась мимо.

— Для таких, как Када, важен не столько объект поиска, сколько сам поиск. Узнай он правду о «De forma mundi» — тотчас бы начал охотиться за новой химерой. Это ничего бы не изменило.

Валентина озадаченно потерла лоб.

— И все равно, я никак не могу понять, зачем вам понадобилось тратить кучу денег на этот палимпсест, если вы знали, что он не представляет никакого интереса.

— Когда Сорель предложил свой план, я ничего не сказал ему об этой книжице. Он искренне верил, что трактат находится в Кодексе Марии Жервекс. Впрочем, до самого трактата ему не было никакого дела. Рукопись являлась для него той наживкой, на которую должен был клюнуть Зерка. В то время ирония ситуации показалась мне весьма забавной, сейчас же я крайне сожалею, что позволил себе эту небольшую шутку. Сорель потерял контроль над ситуацией и поплатился за это своей жизнью, но сколько людей погибло вместе с ним… Я бы никогда не ввязался в эту авантюру, если бы знал, каковы будут ее последствия.

Впервые с начала их разговора Валентина прочитала во взгляде старика искреннюю печаль.

Она вернула книжечку на прежнее место и протянула футляр Штерну.

— Я не могу взять ваш подарок.

Штерн даже не пошевелился.

— Вазалис — это символ, Валентина. Восхитительный символ интеллектуальной свободы. Если кто и достоин им обладать, то это вы.

«Мерседес» подъехал к мастерской Валентины.

— Кстати… — проговорил Штерн, когда машина остановилась у тротуара. — Вашего бывшего коллегу вчера выставили из Лувра. Я хотел, чтобы вы первой узнали эту новость. Я попытался использовать свои связи для того, чтобы вас восстановили в должности, но это оказалось невозможно. Дирекция не пожелала воскрешать скандал. Мне очень жаль.

— Благодарю. Вы не обязаны были это делать.

— Попробовать стоило. И насчет работы в Фонде… Каким будет ваш ответ?

— Пока что не знаю. Я должна хорошенько все обдумать.

— Не торопитесь. Мой номер вам известен.

Он положил руку на плечо водителя.

— Жак, будьте любезны…

Водитель покинул свое место и распахнул заднюю дверцу.

— ФБР. Отдел по подделкам и хищениям предметов искусства, — промолвил Штерн, когда Валентина уже начала выбираться из машины.

Она замерла — одна нога на тротуаре, другая — все еще внутри автомобиля.

— Простите?

— Сорель был их представителем в Европе. Предполагалось, что вы не должны это знать. Как видите, я от вас ничего не скрываю. Надеюсь, вы примете сей факт во внимание, когда будете размышлять над моим предложением.

Валентина кивнула, вышла из лимузина и захлопнула дверцу. Водитель тотчас же газанул.

Прижимая палисандровый футляр к груди, Валентина смотрела вслед удалявшемуся «мерседесу» до тех пор, пока тот не скрылся из виду. Она еще не знала, каким будет решение, но уже при одной лишь мысли о том, что у нее наконец-то появился выбор, сердце наполнялось радостью.