Когда Макиавелли обернулся, ему внезапно открылось, как должен выглядеть ангел. Перед ним действительно было самое прекрасное божье создание, какое только ему доводилось видеть. В тот миг он ясно осознавал, какое чувство испытал Данте, впервые узрев Беатриче в ореоле ее сияющей красоты.
Он с изумлением, как зачарованный, рассматривал молодую женщину. Казалось, она привыкла к тому впечатлению, которое производит на мужчин, поэтому только сдвинула брови.
— Зачем донна Стефания тебя прислала?
Голос ее больше не был суровым. Ее безупречно прекрасный рот выговаривал звуки с легким акцентом. Смущенный и взволнованный сверкающими изумрудами, которые пристально смотрели на него, Макиавелли не мог произнести ни слова.
Девушка потрясла его за руку. До него снова донеслись отзвуки пушечных выстрелов.
— Я ищу Боккадоро, — с трудом выговорил он.
— Что тебе от нее нужно?
— Вас это не касается. Отведите меня к ней, если знаете, где она.
— Докажи, что ты действительно пришел от донны Стефании.
— А как иначе, по-вашему, я мог узнать про этот ход? Вы что, считаете, что она открыла бы тайну человеку, в котором не была уверена?
В зрачках молодой женщины промелькнул интерес. Макиавелли понял, что эту партию он выиграл.
— Я должен с ней поговорить. Мы и так потеряли слишком много времени… Нельзя допустить, чтобы из-за вас с ней случилась беда.
Девушка раздраженно пожала плечами. Макиавелли с наслаждением почувствовал, как по его телу пробежала дрожь.
— И хватит угрожать мне ножом, а не то сами порежетесь!
Если девушка и обиделась, то не подала виду. Поколебавшись немного, она быстрым движением убрала оружие.
— Так-то лучше!
— Зачем ты ищешь Боккадоро?
— Это я скажу, только когда ее увижу.
— Как же вы все глупы, что ты, что другие…
— Что?
— Вы, мужчины, не способны видеть дальше кончика своих грязных сапог.
— Почему это? Что я должен видеть?
— Я и есть Боккадоро!
Пристыженный тем, что не смог распознать красоту, о которой шумел весь город, он понял, в чем причина странного очарования, исходившего от молодой женщины. От ее красоты не просто захватывало дыхание, в ней еще чувствовалась дикая, необузданная сила. Ее ремесло не сломило ее волю: напротив, оно позволяло Боккадоро навсегда запечатлеть свой образ в самой глубине мужских сердец.
Он ощутил, как это обаяние все сильнее овладевает им. Его взгляд скользнул по бедрам, затянутым в красный бархат, поднялся к грудям, чудесную форму которых почти не скрывал глубоко вырезанный лиф. Затем его глаза проследили, как бьется тонкая голубоватая жилка у нее на шее, и задержались на губах.
— Отвечай! Зачем тебя послала донна Стефания?
Макиавелли не знал, с чего начать. Наконец он выбрал самый краткий путь:
— Кьяра мертва.
— Кьяра? Как это случилось?
— Ее нашли мертвой вчера утром в церкви Санта-Кроче. Ее пытали.
— Боже мой, она была такой юной! Кто же это сделал?
— Те, от которых ты скрываешься.
— Тогда они знают, где я…
— Без всякого сомнения. Кьяра не могла долго выдержать такие пытки. Она тебя проводила до самого тайного хода?
— Нет, лучше было, чтобы она не знала, где находится вход в подземелье. Донна Стефания велела ей расстаться со мной в двух милях от Пизы.
— Значит, убийцам неизвестно, как до тебя добраться. Зато когда город падет, они смогут в него войти, смешавшись с солдатами. Надо ехать немедленно.
— Я не могу. Я должна предупредить донну Мартину.
— Кто это?
— Сестра донны Стефании. Она приютила меня и была так добра ко мне…
— Это опасно. Мы больше не можем терять время.
— Я никуда не пойду, пока не поблагодарю ее.
— Где она живет?
— Прямо на углу улицы. Надо только выйти из сада.
Боккадоро решительно пошла прочь раньше, чем закончила фразу. Макиавелли удержал ее за руку.
— Послушай!
— Я ничего не слышу.
— Вот именно. Ни пушек, ни криков… Все тихо. Значит, город пал. Мы должны бежать немедленно.
— Нет, только после того, как зайдем к донне Мартине.
Макиавелли колебался. Неразумно было дольше оставаться в Пизе. Но после того что он пережил за последние дни, сама мысль о разуме утратила для него почти всякий смысл.
— Хорошо, только быстро!
Боккадоро потянула его за собой на улицу. Там стояла гнетущая тишина. В тщетной надежде избежать мстительности солдат жители попытались укрыться в своих домах. Состоящие в основном из наемников, флорентийские войска получали плату только после того, как одерживали победу. На несколько часов город отдавали им на разграбление.
Молодые люди бегом преодолели небольшое расстояние, отделявшее их от дома донны Мартины. Когда дверь приоткрылась, Макиавелли не смог сдержать изумленный возглас:
— Донна Стефания!
— И впрямь, Господу было угодно, чтобы мы родились одинаковыми. Мы с ней близняшки. Входите и поторапливайтесь, они скоро будут здесь. Снаружи оставаться нельзя.
— Мы не можем остаться, — сказала Боккадоро. — Я только хотела поблагодарить вас и проститься.
— Но вы не можете уйти сейчас, там же повсюду солдаты!
— Боккадоро подстерегает куда большая опасность, — вступил в разговор Макиавелли. — Те, кто ее ищет, очень скоро будут здесь.
Не оставляя донне Мартине времени на дальнейшие протесты, Боккадоро взяла руки хозяйки в свои:
— Я никогда не забуду вашей доброты!
Они обнялись. По щекам у них текли слезы.
— Береги себя, моя красавица. А ты, юноша, защищай ее, как того требует долг!
Макиавелли молча кивнул, и донна Мартина опасливо выглянула на улицу.
— Кажется, все спокойно. Торопитесь!
— Спасибо, и да хранит вас Бог!
— Теперь бегите!
Макиавелли увлек Боккадоро в сторону хода. Вдруг сотни страдальческих воплей одновременно взвились над Пизой.
— Ну вот и все! Они ворвались в город.
Макиавелли почувствовал, как рука Боккадоро сжала его ладонь.
— Я оставил лошадей у выхода из подземелья. Если нам удастся добраться до сада, мы спасены.
От спасения их отделяло меньше пятидесяти шагов. Молодые люди бросились бежать. Они явственно различали ржание лошадей и крики солдат.
Перед домом донны Мартины галопом проскакали всадники. Их командир, крепкий бранденбуржец, занес шпагу, готовый на полном скаку сразить беглецов. Вот-вот он заставит этих проклятых пизанцев заплатить за долгое вынужденное воздержание. Пусть сначала прольется кровь, а затем он вновь насладится ароматом женщин и выпивкой.
Бранденбуржцу нравилось ощущать клокочущую в нем страшную ненависть. Он знал, что тогда ничто не сможет остановить его карающую длань. Мгновения, когда он испытывал это чувство, сами по себе служили наградой за все лишения и страдания, пережитые во время осады. Ради них он готов был проскакать всю Италию и ждать сколько потребуется у стен осажденной крепости. Ради этих нескольких мгновений вечности он даже готов был умереть.
Беглецы были почти у него в руках. Он уже различал их искаженные лица и вдыхал запах их страха. Он слегка придержал удар, зная, что он станет одновременно вершиной и концом его наслаждения, а затем оружие рассекло воздух.
Шпага уже опускалась, когда молодые люди обернулись. Наверное, бросая последний вызов судьбе, они хотели встретить смерть лицом к лицу. В отчаянном порыве юноша попытался закрыть спутницу своим телом, надеясь ее защитить. Она оттолкнула его и движением столь плавным, что наемник не поверил своим глазам, выхватила из-под платья нож.
Клинок бранденбуржца не успел до конца начертить смертоносную дугу. Он выпал у него из рук и переломился, ударившись о землю. Солдат ошалело уставился на зияющую рану в верхней части бедра, а потом медленно сполз с седла и рухнул на землю.
Вытянувшись на земле, он смотрел, как из ноги потоком хлещет кровь, сначала медленно, потом все быстрее. Жизнь покидала его с той же скоростью, что и алая жидкость.
Его охватило странное оцепенение. Он не чувствовал боли. Несмотря на усталость, от которой слипались глаза, он хотел наслаждаться жизнью до последнего мгновения.
Женская фигура промелькнула у него перед глазами и скрылась в саду. Он решил, что это ангел зовет его за собой в рай. И он попытался доползти до Эдема, но врата захлопнулись, прежде чем он их достиг.
Макиавелли и Боккадоро хватило двадцати минут, чтобы пробежать по подземному ходу. Потрясенная девушка все еще сжимала в руке нож. Она судорожно вцепилась в руку молодого человека, когда они вышли на дневной свет. Не оборачиваясь, чтобы взглянуть на горящий город, они пустились в путь к Флоренции.
Долго они скакали галопом, не произнося ни слова. Вдруг Макиавелли обернулся и что-то прокричал. Но ветер унес его слова. Девушка ударила лошадь каблуком и подъехала к нему.
— Могу я тебя кое о чем спросить, Боккадоро?
— Да, конечно…
— Что ты делала тогда в саду? Ты ведь должна была сидеть взаперти у донны Мартины, верно?
Краска залила ее щеки.
— Сказать по правде, я и сама не знаю, зачем я туда пошла. У меня было какое-то предчувствие. Не могу объяснить. Может быть, нашим судьбам было суждено пересечься сегодня…
Она замолчала, а затем спросила в свою очередь:
— Послушай, а как тебя зовут?
— Никколо.
Порыв ветра отбросил ее темные волосы на лицо. Нервным движением она откинула их назад.
— Спасибо, Никколо, за то, что вытащил меня оттуда.
— Не стоит… Поехали скорее…
Путешествие прошло благополучно и без лишних разговоров. Солнце уже опускалось за горизонт, когда они въехали в северные ворота города.
Флоренция словно вымерла. Даже караульные покинули свои посты. Возбуждение предыдущих дней уступило место всеобщей усталости.
Они спешились и дошли до Понте Веккио. Мясные ряды, где в это время дня обычно кипела бурная жизнь, печально выставляли на обозрение пустые прилавки.
Подходя к баптистерию, они увидели первые толпы народа. Разделившись на небольшие группки, сотни людей переговаривались вполголоса.
— Что происходит? — спросил Макиавелли у юной прачки.
— Вы что, ничего не знаете? Вы одни, наверно, еще не слышали!
— Мы только что приехали.
— Сегодня нашли еще одно тело перед Оспедале делла Карита. Труп маленькой девочки.
— Только на этот раз, — добавила морщинистая старуха, — убийц видели.
— Как это?
— Все произошло на рассвете, когда все еще спали. Монастырская привратница услышала стук в дверь, пошла посмотреть, что там происходит, и нос к носу столкнулась с убийцами. Она так громко закричала, что они тут же убежали. Девочка была распята на двери, прибитая гвоздями за руки и за ноги, как Христос. Они забрали только глаза.
— Хуже всего то, — снова заговорила прачка, — что бедняжка умерла не сразу. Когда ее сняли с двери, она пришла в себя!
Слова застряли у нее в горле. Не в состоянии продолжать, она отвернулась и подняла взор к куполу собора. По легкому шевелению ее губ Макиавелли понял, что она молилась.
— Вы знаете, что видела та монашка?
За прачку ответила старуха:
— Она заметила, что убийц было несколько. Один очень высокий, а другой куда меньше ростом.
— Их было только двое?
— Нет, — прошептала она еще тише, — был еще один. Монах! Монах из монастыря Сан-Марко!
— Она его узнала?
— Нет, но она видела его сутану. Черно-белую!
Старуха уже не говорила, а изрыгала слова. Человек с изрытым оспой лицом присоединился к их разговору:
— Это может быть только проклятый доминиканец! Все по горло сыты им и его приспешниками. Они уже сожгли наши публичные дома и трактиры, а теперь убивают наших дочерей!
— Верно, — усердствовала старуха, — пора этому положить конец! Они за все поплатятся!
Ропот толпы постепенно усиливался, пока не перешел в глухой рокот. Со всех сторон раздавались гневные выкрики:
— Смерть монаху!
— Повесим их всех!
— Савонарола, убийца детей, ты заплатишь за все преступления!
Испуганный силой народного негодования, Макиавелли оттеснил Боккадоро в самый дальний угол площади.
Многие из этих людей слушали проповеди Савонаролы и участвовали в его шествиях. Еще неделю назад они были готовы защищать его любой ценой, и вот теперь в их выкриках звучала ненависть и жажда мести. Бесчинства Валори и его сторонников вызвали мощное сопротивление. Их ярость оборачивалась против них самих. Одно неудержимо вытекало из другого, и слишком очевиден был неотвратимый исход.
Надо было найти убежище для Боккадоро, пока народный гнев не стал неуправляемым. Уходя, Макиавелли еще раз обернулся и посмотрел на все прибывавшую толпу перед баптистерием.
Подозрение превратилось в уверенность: уже слишком поздно.