«Сегодня, когда время для переосмысления произошедшего наконец-то пришло, во дни, когда нам требуется снова, внимательно и скрупулезно, пересмотреть каждый лист хроник и каждое материальное свидетельство тех с точки зрения Истории недавних, но одновременно столь далеких от новой цивилизации дней, мы неожиданно начинаем понимать, что большинство имеющихся в архивах данных обрывочны, предположительны, недоказуемы и неточны. Что Знание о событиях 259—270 годов ВЛ, наиболее значительных за все тысячелетие, прошедшее с момента первого Открытия Врат, практически недоступно оттого, что чуть ли не полностью утеряно!

Долгое время правители Империи довольствовались официальными теориями, закрепленными в хрониках, из которых и нам приходится исходить. Однако недавние события отчетливо показали, что из-за этого общегосударственного равнодушия вся полнота информации, которой обладает мир, есть не что иное, как скопление разрозненных сведений, домыслов и гипотез, до сих пор не объединенных в единое, целостное во всех смыслах полотно, неоднократно проверенное фактически и аналитически соответствующими уровню значимости профессионалами!..

Между тем именно сейчас, когда после долгого периода смуты наступили и укрепились времена спокойствия, уверенности и равновесия, Империи и ее гражданам требуется понять, что же происходило тогда, разобраться с тысячами преувеличений и мифов, раскопать знания, запорошенные песком времени и более поздних событий, и вывести под свет чистых небес то, что ныне в среде ученых называется Безымянными Хрониками. А в народе получило стойкое название Истории... Истории Опустошенных Земель.

Я счастлив, что именно мне и моей группе выпала честь провести это столь долго ожидаемое расследование. От имени каждого из комиссии я могу обещать, что ни одна из сотен гипотез, бытующих в любом из людских сообществ, не останется без тщательного рассмотрения и анализа; более того, каждый из нас будет стремиться к рассмотрению даже заранее неправдоподобных версий и рассказов, ибо в каждом из них, возможно, есть отблеск того, что было на самом деле и что мы теперь с таким трудом пытаемся восстановить.

* * *

Теперь о результатах.

Предварительных, но в то же время весьма многозначащих для всех нас.

Сразу же хочу предупредить: направляемые Советом, Храмами, Конклавом и самим Светлым Престолом, мы действуем пока еще собирательно, на ощупь, пытаясь рассматривать сразу все возможные версии произошедшего. Однако, исходя даже из небольшой части данных, собранных по территории всего севера и рассмотренных в столь короткий срок, мы уже начинаем постепенно нащупывать — нет, даже не почву под ногами, — а контуры, общие контуры того, что происходило на территории Северных Княжеств и затронуло в результате весь континент, и то, что разрастается, раздается вширь под нашими пока еще слепыми, неуверенными и чуткими руками, все сильнее поражает всех нас, затягивает все глубже.

Мы начинаем понимать, что истинное значение событий 259—270 годов преуменьшено не просто в силу обстоятельств, сложившихся стихийно, исторически, а намеренно! И вся неполнота официальных версий произошедшего в Гаральде, в Империи, а затем на территории Опустошенных Земель, вся пока еще нераскрытая для нас темень, укрывающая одиннадцать главных в последнем тысячелетии лет, была порождена недоброй волей тех, кто сумел скрыть истину от Совета и Империи намеренно.

Да, господа, я заявляю об этом всем вам, с полной ответственностью и уверенностью, которую даруют мне источники, происходящие из...

<...>

Само начало активных действий, та жуткая и до сих пор, по имеющимся у меня сведениям, неизученная Волна, захлестнувшая в едином порыве весь Север и приведшая к фактически моментальному захвату северных пограничных территорий Гаральда, началась ранним утром, еще до рассвета, двадцать первого октября 259 года. В день, который позже был назван днем Вторжения.

И первой на пути Орды Второго Нашествия была...»

Выдержка из вступления к отчету Глена Кирдана, председателя специальной комиссии по исследованию причин распада ОСВ и последующего уничтожения Гаральда в ходе Второго Нашествия Орды; датировано 24 октября 361 года; строго секретно, предназначено только для категорий доступа «В» и «А». Библиотека Дэртара, седьмой холл.

 

4

Алеющий рассвет вставал над широким полем, поднимаясь над оврагами, изрезавшими морщинистое лицо земли, медленно перетекающей волной света заливая ее тело, одетое сорной травой.

Зеленые курчавые волосы Великой Матери начинались у них за спиной, — темной громадой возвышающегося леса, печать извечности которого неотступно преследовала их в последние два дня. Судя по Солнцу, они стояли спиной к северо-востоку; сзади и далеко справа от них темнела бесконечная непрерывно ветвистая полоса. Но теперь Хельтавар кончился, а потому впереди и слева, на юго-запад и просто на юг, расстилались волнистые, чуть всхолмленные поля, за которыми, быть может, начинались земли, населенные людьми.

Несколько минут они стояли молча, почти неподвижно, но алчущие крови комары быстро привели их в себя. Ллейн махнул плащом, отгоняя их, и косо глянул на Вайру. Та едва заметно кивнула и, прикрыв на мгновение глаза, застыла, взывая к силе, подвластной ей.

Элейни с удивлением увидела, как жужжащая прямо в нее маленькая тварь резко остановилась, словно лбом ударившись о невидимую стену, и принялась тыкаться, пытаясь пробиться к манящему человеческому теплу. Лицо и руки девочки тем не менее уже зудели от нескольких укусов. Кроме того, было холодно; она ведь по-прежнему шла по земле чужого мира в тонком платьице на голое тело и простых сандалиях, в которые постоянно набивались камешки и трава.

А дарованная Мариттой молитва о тепле сейчас, после переноса, выветрилась, будто ее и не было.

— Знобит? — заметил внимательный Герт, снимая с плеч свой меховой плащ и укрывая ее.

— Где же они? — удрученно и жалобно спросила Элейни, вытирая слезы, кутаясь в тяжелое одеяние воина, невольно продолжая играть роль маленькой девочки, не в силах снять надетой маски, — чувствуя, что не доверяет никому из них настолько, насколько доверилась старому Илламу, за краткие сутки ставшему единственным в мире близким для нее существом.

— Маритта, господин Иллам и ученик Венал, — пробормотал Герт, поежившись и так же вопросительно посмотрев на Ллейна, — как вы думаете, господин лучник, они остались там или перенеслись куда-то еще?

— Бесполезно гадать об этом, — пожав плечами, ответил эльф, поправляя перевязь и привычно проверяя, все ли в порядке с его луком, — важнее узнать, где оказались вы. И понять, каков смысл ответа, дарованного Камнем Времен.

— Если это ответ, то весьма загадочный. Больше похожий на очередной вопрос, — нарушила свое молчание до того замершая с внимательным прищуром Вайра, лицо которой было немного бледно.

— Ты считаешь, Камень не дал нам намека или знака? — спокойно поинтересовался эльф, отрешенно и задумчиво разглядывая ее.

— Думаю, твои Братья ожидали чего-то более конкретного и простого, — пожав широкими плечами, ответила женщина. — Кроме того, вопрос, который был только что поставлен передо мной, перечеркивает полезность и достоверность информации, которую можно извлечь из случившегося с нами... Путем построения абстрактно-логических или любых теистических теорий.

— Какой именно?

— Где мы? В каком краю? В Элиде или уже нет? — громко и смело спросила женщина, словно обращаясь к невидимому собеседнику, вызывая его вступить в диалог.

Но невидимый собеседник никак не проявился, предпочитая, возможно, не вмешиваться в размышления смертных и оставляя открытым интересующий всех заданный вопрос.

Отверженная вздохнула.

— Что будем делать? — спросил Ллейн, обращаясь сразу ко всем. — Есть у кого-нибудь пожелания, идеи или озарения, способные снабдить нас хотя бы крошечным знанием? — При этом лучник мельком взглянул на Элейни, и у девочки от его проницательного, видящего сквозь нее взгляда по коже прошел мороз. Она поняла, что остроглазый лучник, поливая Черных Тварей дождем бесполезных и смертоносных стрел, успел заметить, как попятилась от Элейни ее собственная Холодная Тень; кроме того, вполне возможно, он видел, как внимательно прислушивается к ее словам Иллам. И, наконец, он наверняка слышал тогда, на поляне, неся неусыпную стражу, что именно она посоветовала Маритте обратиться к Милосердной Элис... Значит, считал ее не такой уж маленькой и глупой. Но он не мог знать, что малозаметное, пронизывающее весь ее разум шестое чувство исчезло уже много часов назад — в момент появления Шестого, Прошедшего Врата.

Элейни покраснела и опустила голову, отрицательно покачав головой.

— Есть, — неожиданно ответила за нее Вайра, разглядывая лежащие впереди холмы.

— Что? — тут же спросил лучник, пытаясь проследить направление ее пристального взгляда.

— Ничего хорошего.

Повернувшись к ним, женщина скривила губы, и Элейни заметила, как расслабились ее до того напряженные руки. Мгновение она колебалась, мельком пройдясь по лицам Герта и самой девочки, затем пожала плечами и ответила на вопросительные взгляды всех троих:

— Я пыталась связаться с Видящими, призвать их силу и знания к нам, чтобы понять, где мы и что происходит вокруг. Использовала несколько наиболее сильных и точных способов, И не почувствовала ничего. Либо мы перенеслись слишком далеко, за тысячи миль от крайнего из Убежищ, либо...

— Либо попали в иное время, — ответил Ллейн, лицо которого оставалось спокойным и непроницаемым, — в тот год, когда ни о каких Отверженных еще не было и мысли, даже у Троих Творцов. Помните, что мы были направлены сюда Камнем Времени.

Элейни была уверена, что взрослые должны быть умнее ее; обратного мнения не допускала вколоченная в нее неполноценность, забитость и пригоршня страхов; одним из них был страх нескромности, за которую обязательно накажут, — не взрослые, так Судьба. А потому девочка с удовлетворением кивнула, решив про себя, что эльф замечательно, великолепно умен: раз, во-первых, сумел разгадать загадку Серого Камня, а во- вторых, раз счел нужным поделиться ею со всеми, без колебаний, которые испытала Вайра. Тем самым показав, что отныне они вместе, все четверо, будут думать и решать, прислушиваясь к словам и мыслям друг друга. По крайней мере девочке хотелось думать, что в словах его крылся именно этот смысл.

— Тогда, может быть, — неожиданно высказался взволнованный Терт, — ответ, который должен был дать Камень, это именно то, что нас перенесло сюда? И только здесь мы сможем повлиять на ход вашей истории, потому что уже знаем, что произойдет, а чего нужно не допустить, и сможем спасти то, ради чего нас призвали?

— Никаких особенных событий былого, в которых мы своими силами могли бы повернуть ход истории в иное русло, так, чтобы будущее стало безопаснее, мне на ум не приходит, — без насмешки ответил Ллейн, вынимая из-под рубахи маленькое серебряное деревце, которое, как знала Элейни, было напитано магией живой природы и служило, кроме всего прочего, для разговора на расстоянии, — с Братьями, пославшими эльфа и великана Вельха их спасти.

— Будем надеяться, что нас перенесло не в годы войны Высших Рас и что нам не предстоит закрыть Врата Небес, перед тем как мои предки войдут в Элиду сквозь них, — мрачно усмехнувшись, кивнула Вайра. Затем вздохнула, поежившись, вглядываясь в темноту, колышущуюся впереди между холмами, и справа, за кромкой Хельтавара, — в темноту, еще не разогнанную восходящим светилом.

Элейни вдруг очень захотелось подружиться с ней, узнать Отверженную получше. Она посмотрела на женщину, пытаясь поймать глазами ее лицо, и, встретив темные зрачки, слабо вздрогнув от этого внимательного, цепкого взгляда, робко предложила:

— Возьмите Гертов плащ, госпожа Вайра. Мне он слишком тяжел, — и, не дожидаясь, пока кто-нибудь из них возразит, сняла его с себя, не без труда протягивая женщине в платье синем, как ночь.

Отверженная скупо улыбнулась.

— Иди сюда, — сказала она, рассматривая девочку спокойно и доброжелательно, — тут хватит места нам обеим. Спасибо тебе, воин Герт.

В голосе ее не было насмешки, даже доброй, но Элейни была уверена: Вайра дала молодому охраннику понять, что видит его симпатии и желания насквозь. Вот только, подумала девочка, до него все это так и не дошло. Кивнув женщине, с широкой белозубой улыбкой он посмотрел на Ллейна, изучающего поля впереди, и спросил:

— Может быть, нам лучше быстрее идти туда? Если здесь найдется какое-нибудь поселение, мы, наверное, быстро узнаем, где оказались... И когда.

— Ты прав, — обернувшись, кивнул до того момента молчавший, даже прикрывший глаза эльф, обеими руками сжимавший серебряный амулет, — мудрые не ждут солнечного ветра в краю вечной ночи. Мои новости также нерадостны. Никто из Братьев не отвечает на мой зов. И это никак нельзя объяснить простой удаленностью... Очаги Тейо раскиданы по всему миру и связаны в единую неразрывную сеть. Вернее, весь мир является ею. И только в мертвой земле невозможна или трудна связь одной Обители со всеми остальными. А вокруг нас явно живая земля.

Все трое, люди вздрогнули от того, как это прозвучало. Элейни замерла, боясь пошевелиться, и кровь прилила к щекам. В словах Ллейна она услышала что-то, недоступное ее пониманию сейчас, но оставшееся в глубине сознания... до поры, до времени.

— Дитя, возьми мой плащ, — сказал он, снимая с себя и протягивая ошарашенной Элейни серую шерстяную накидку, тонкую и легкую, как шелк, теплую с виду и уж тем более на ощупь. — Идемте.

Вайра улыбнулась своим мыслям, выпустила девочку из-под тяжелого гертовского одеяния и поправила эльфийский плащ на ее узких плечах. Затем приподняла волочащийся по земле подол и подоткнула его.

— Идемте, — согласно кивнула она.

Элейни, получившая из рук столь красивого, далекого от нее и настолько величественного эльфа шерстяной дар, молчала, приходя в себя.

Тропинок в этом безлюдном краю, похоже, не было совсем. Они шли вперед, огибая частые овраги, по колено утопая в траве, которая невысокой Элейни касалась то бедер, то даже пояса; вокруг было свежо, и носились, подгоняемые свистящим ветром, смешанные запахи цветов и трав.

Солнце встало почти наполовину, широким диском показываясь из-за горизонта; Элейни поняла, что здесь, в Элиде, оно гораздо больше и краснее, чем в Кталле, — но отчего-то не ощутила очередного укола тоски по против воли покинутому дому... наверное, оттого, что дома-то никакого у нее почти никогда и не было. Лет с пяти.

— ...По крайней мере в десятке лиг отсюда никто из людей не живет, — через двадцать минут ходьбы, когда они забрались на третий невысокий и пологий холм, констатировал Ллейн, осматривая окрестности. — Иначе были бы хоть какие-то следы.

— Точно, — кивнула Вайра, минутой ранее закончившая изучать окружающее их пространство, заполненное алым светом восходящего светила и волнующимся морем бесчисленных цветов и трав. — Никаких скоплений. Ничего разумного. Только растения и звери. Между прочим, крупное стадо вон там, впереди, милях в трех.

— Пройдем до обеда и устроим привал, — решил Ллейн, начиная неторопливо спускаться с холма.

И вот тогда-то Элейни почувствовала, как земля и небо вокруг нее наполняются звуками, запахами, деталями, которых мгновение назад было просто не разглядеть, и как чуткость ее оглушающим скачком возрастает в несколько раз. Так, подобно открытию третьего глаза у отшельников, познающих Вселенную, к девочке вернулось дарованное у Серого Камня неосязаемое тонкое чутье, с присутствием которого мир менялся мгновенно и безвозвратно.

Небо над ними, клокочущее алыми облаками вокруг встающего из-за леса Солнца, неожиданно показалось Элейни живым. Вскинув глаза, девочка зажмурилась, пытаясь из-под прикрытых век разглядеть пылающий диск, на фоне которого за краткое мгновение она узрела крылатую черную тень; но глаза лишь слезились и не могли выделить из красного марева ничего. Пытаясь отыскать ускользнувшую от нее птицу (птицу?), девочка развернулась вправо — туда, где прятались от мощи наступающего дня клубящиеся над полосой леса серые облака, остатки ночного одеяния Луны, — и неожиданно для самой себя почувствовала идущий оттуда, из-за края горизонта, где еще царила Ночь, из темных, недоступных прямому взгляду лесных недр и черненых небес над Хельтаваром, — холод и темноту...

Там было холодно и темно. И еще там, в безлюдной, полумертвой небесной пустоте, в покрове вкрадчивого, пронизанного свистящим ледяным ветром сумрака, под пристальным взглядом Элейни прямо сейчас медленно, едва заметно, но неостановимо исходило из толщи звездных небес Нечто — живое, крылатое, бесформенное и огромное.

На мгновение девочке показалось, что, привлеченное ее вниманием, Это медленно потянулось к ней, прямо сюда, — и резко отпрянуло, встретившись жалящими алыми лучами.

Элейни продрал быстрый, сильный озноб, и девочка едва не вскрикнула от испуга... Но ощущение давящего, сковывающего волю наблюдения уже исчезло.

Элейни вздрогнула, покрываясь мурашками, часто задышала, словно после долгого бега, спотыкаясь, отступила назад и услышала удивленный окрик Терта, ушедшего уже на десять шагов вперед:

— Эй, ты что?..

Сглотнув, все еще чувствуя тянущийся к ним беспросветный, мрачный и сильный взгляд гигантского бесформенного глаза в ночных небесах, девочка растерянно взглянула на остановившихся троих, каждый из которых смотрел на нее по-своему... И вдруг тонко почувствовала суть, четкую эмоцию взгляда каждого: цепкую, молниеносную, неожиданную и очень подозрительную мысль Вайры, спокойный и внимательный интерес Ллейна и непонимание, настороженность, свитые с некоторой обидой и каким-то мальчишеским желанием, исходящие от пылающего изнутри Герта.

Мгновенно покраснев, девочка тем не менее тут же ощутила себя гораздо увереннее и сильнее, и вздохнула с облегчением, осознав, что шестое чувство вернулось к ней сполна.

— Что ты видела? — негромко спросил Ллейн, мельком пройдясь взглядом по небесам.

Мгновение Элейни размышляла, отвечать ли при Вайре, которая, оказывается, думала о ней что-то не очень понятное и точно не совсем хорошее... но вспомнила, что сама двадцатью минутами назад желала, чтобы решения среди них принимались сообща и чтобы каждый высказывал пришедшее ему на ум вслух, для остальных. Затем страх почувствованного вернулся к ней, и девочка превратилась в саму себя. Не слишком уверенно ответила, слегка запинаясь:

— Мне показалось, что там, — она указала на солнечный диск, — пролетел кто-то крылатый... будто большая птица или... дракон. Я посмотрела туда, но ничего не разглядела. Потом обернулась назад, туда, где еще темнота... — Элейни запнулась, собираясь с мыслями и не зная, каким образом правильно описать почувствованное и увиденное. — Там, в темноте, — понизив тон почти до шепота, сказала она, — есть что-то, которое очень хочет увидеть нас. Но не может, потому что Солнце мешает ему.

Герт, уроженец Империи Хор, народ которой прежде появления Богов Союза поклонялся Великому Солнцу, тут же сотворил солнечный знак, призывая небесного хозяина в защиту и одновременно благодаря за нее.

— Он был такой большой-большой и совсем не имел... никакой формы. Как облако, — добавила Элей- ни, — только одно: почти весь он, кажется, был огромный Глаз. Вот. Все.

Вайра подошла к ней (Герт и Ллейн также двинулись назад) и посмотрела, куда указывала тонкая девочкина рука. На несколько секунд лицо ее стало светлее, словно из-под темной кожи высвечивалась разгорающаяся сила, а глаза и вовсе сияли двумя яркими звездами; брови Отверженной сошлись к переносице, между ними пролегла отчетливая короткая линия яркого напряжения. Черты лица ее на несколько мгновений утончились, женщина стала странной, светящейся изнутри, красивой...

Затем она осунулась, побледнела. Дыхание ее резко замедлилось. Элейни показалось вдруг, что душа ее начинает выплывать из тела, белесым, прозрачным призраком поднимаясь ввысь, в черненые небеса той земли, все еще находящейся во власти Ночи, и что там встает, проявляется, разрастается ей навстречу огромный, завешанный грязными облаками, сереюще белесый Зев.

— Стойте! — звонко крикнула Элейни, хватаясь за рукав облегающего темно-синего платья и дергая Вайру назад. Женщина сильно вздрогнула, хватаясь за Элейнино плечо и до боли сжимая его; эльф, что-то почувствовав, стремительно шагнул вперед и схватил ее за руку; Отверженная качнулась, словно начиная падать в разверзшуюся перед ней пропасть, и вдруг, очнувшись, обессиленная, рухнула на колени, тяжело дыша, снова до боли сжала плечо девочки, опуская глаза.

— Что с вами?! — через силу прошептала Элейни, в которой снова дрожал, перекатываясь, переливаясь, разрастаясь, ее извечный страх.

— Не знаю, — честно ответила Вайра, размеренно и глубоко дыша, восстанавливая мгновенно растраченные силы. Ллейн отпустил ее руку, отошел немного назад, осматриваясь вокруг. Герт, придя в себя, с тяжелым, испуганным, покрасневшим от мелькнувшей мысли о собственном бессилии лицом, последовал его примеру.

— Очень странно... — отдышавшись наконец, продолжила Вайра, вставая, глядя на Элейни и отвечая в первую очередь именно ей. — Там будто есть кто-то, и в то же время его словно нет. Я почувствовала шевеление... а затем почти провалилась в бездну, в разверстую пропасть ночной темноты... и там кто-то ждал меня... — Ее передернуло.

— Там было холодно, — странным тоном заметила Элейни, все еще часто вздрагивая в такт частому биению собственного сердца.

— Да, было холодно, — кивнула Вайра, поворачиваясь к Ллейну и Герту. i

— Думаю, нам нужно спешить, — пальцами потирая виски, сказала она, — что-то зловещее и непостижимое там... в лесах. В недрах Хельтавара. Что-то, чего я так и не смогла ощутить. Не могу пока понять. Даже на уровне базовых эманаций.

— Может быть, стоит пойти прямо на юг? — задумчиво спросил Ллейн. — Чтобы удаляться от опасности в прямо противоположную сторону?

— Оказавшись к ней спиной? — тут же возразила Вайра, но в голосе ее не было однозначной решимости.

— Мне кажется, — довольно неуверенно подал голос Герт, — что если Камень перенес нас так... стоящими лицом на юго-запад, то, наверное, идти следует именно туда. Не сворачивая.

— Кстати, да, — тут же поддержала его Вайра, — в этом есть смысл, согласись, лучник.

Ллейн задумчиво кивнул и посмотрел на Элейни.

— Что думаешь ты, дитя? — непроницаемо спросил он.

— Не знаю, — поежившись, ответила девочка, — мне... мне очень хочется есть и пить. Простите. — Она опустила голову.

— Мне, кстати, тоже, — тут же кивнула Вайра, и, не видя ее лица, Элейни была уверена, что хотя бы глазами Отверженная улыбнулась, поддерживая ее, — сейчас я очень слаба, и было бы совсем не плохо пару часов отдохнуть.

— Понимаю, — сухо кивнул лучник, — но мне это не нравится. Давайте перекусим на ходу и... — тут он на мгновение раздумчиво умолк и, решившись на что- то, кивнул самому себе, заканчивая фразу, — хотя нет. Действительно, постарайтесь быстро поесть и отдохнуть, а затем отправимся дальше на юго-запад, потому что Герт скорее всего прав, — здесь тон его изменился, став несколько спокойнее и глуше. — Пока вы отдыхаете, я постараюсь призвать для нас кого-нибудь, кто мог бы в этом помочь. Но учтите, на отдых у вас самое большее — полчаса.

С этими словами он подал Герту поясную сумку, в которой хранились яблочки-рационы и немного обычной еды, снял с плеча завернутый в холщовую ткань лук и оба колчана, поправил перевязь и направился вниз, сходя с вершины холма.

— Далеко? — спросила Вайра, бросив плащ Герта на траву и явно собираясь на него опуститься.

— Нет, — эльф отрицательно покачал головой, — шагов сто пятьдесят.

Элейни неожиданно увидела лицо Герта и поняла, что воин очень хотел бы попросить лучника разрешения идти вместе с ним, но не решается.

— Герт, — особенным голосом позвала она, — идем кушать... садись! — И улыбнулась ему.

Сердце отчего-то сжалось, когда мрачноватый мужчина, словно ласковый пес, радостно улыбнулся в ответ широкой открытой улыбкой и двинулся к ним.

 

5

Ллейн неторопливо спустился с холма, размышляя о своем. Больше всего его волновало не бессилие Вайры отыскать своих братьев и не странное чутье Элейни, способной открывать невидимое и непонятное другим, и даже не обретение камнем, брошенным друидами в цель, неожиданной и, быть может, опасной свободы. Более всего этого, больше непредсказуемости и неизвестности нынешнего положения лучника волновал хаос, подступающий к тому, что раньше было размеренным, спокойным и постоянным.

К Империи и Княжествам, к Конклаву, к братствам друидов и Отверженных, столь различным между собой, к лесам и полям, равнинам и холмам, к рекам и ущельям, предгорьям и болотам, — ко всему, что лучник знал, сейчас подступал невидимый, крадущийся Хаос, за которым следовали, вполне вероятно, смерть, страдания и боль.

Никто не мог сказать, что происходит, хотя многие чувствовали надвигающуюся угрозу; обладающий врожденным расовым и развитым профессиональным чутьем охотника-следопыта, Ллейн, так же как и Братья, ощущал грядущие изменения, видел по ночам сны, полные бегущих с насиженных мест сотен тысяч теней...

«Что же ты? — думал он, спускаясь в лощину меж двух холмов и направляясь дальше, в еще более низкую, ровную ложбину, мимо которой они минут десять назад прошли. — Где же твоя мудрость и сила, так необходимые сейчас? Почему же ты беспробудно пьян своей тоской?»

Тот, к кому лучник обращался, не отвечал ему, потому что не слышал его, и слышать не мог. Но Ллейн и не ждал ответа. Он всего лишь размышлял о своем.

Трава колыхалась, ласково касаясь его колен, поглаживая его, склоняясь ему вслед. Ллейн спустился в низину, осмотрелся, убеждаясь, что вокруг никого нет, и, остановившись, достал из-под кожаной рубашки, укрывающей тонкую эльфийскую кольчугу из адамантита, амулет призыва, в который старший из Братьев, седоволосый хейрофант, вложил несколько могущественных заклинаний-молитв... ставших наименьшей из сил, которыми амулет распоряжался до того.

Несколько секунд эльф держал в руках серебряный прямоугольник с чеканным узором переплетенных листьев и стеблей, постепенно оживающий от его тепла, — он никак не мог решить, к кому именно обратить свой зов.

Друиды призывали существ не совсем так, как большинство из жрецов, и уж точно не так, как маги. Те чаще всего шли путем мгновенного переброса, который «выдергивал» искомое существо из его окружения и телепортировал его в нужную призывающему точку; воля его подавлялась силами добавочного заклинания, если в этом была нужна, и полностью послушное существо представало перед магом, готовое выполнять все команды, кроме, возможно, тех, что ведут к смерти, увечью или связаны с получением прямых повреждений. Однако призвать таким образом существо сильнее обыкновенной лошади или собаки мог бы только весьма искусный маг, потратив на преодоление пространства и воли призванного немало сил. Друиды действовали по-другому.

Они уважали мир, окружающий их и дающий им все, для того, чтобы жить, а потому их магия призыва действовала зачастую гораздо эффективнее, при меньших затратах позволяя добиться большего. Она была более вариативна и связана с меньшим вредом для природы.

Однако наполнять силой вещи они умели несколько хуже, чем маги, более искусные в манипуляциях с чистой энергией. Поэтому сила, заключенная в предмет, полученный Ллейном, в несколько раз уступала силе создателя амулета, примерно приравниваясь к силе последнего его владельца — самого хейрофанта. Кроме того, было еще множество оговорок, условий и условностей, затрудняющих окончательный выбор для того, кто решился воспользоваться серебряным прямоугольником с чеканкой из листьев и стеблей.

Амулет Брата был способен призвать множество совершенно различных существ, как магических, так и совершенно обычных, но их количество, дружелюбность, быстрота их появления зависели от местности, из которой шел призыв. Довольно легко кинуть клич нескольким лошадям, находясь в степи, — они просто прискачут из ближайшего табуна, причем скорее всего силы заклинания хватит на призыв лучших из них; однако попытка вызвать гидру, находясь вне болот, неразумна и жестока по определению: многоглавая королева болот погибнет, так и не преодолев расстояния, которое должна проползти. Если призываешь существо летающее, например пегаса, сложностей еще больше, — крылатые кони сильнее обычных, врожденная магия позволяет им более успешно сопротивляться призыву, да и лететь им издалека, — в результате прилетают наиболее слабые из них, через долгое время, часто равное дням или даже неделям.

Те из существ, что могли телепортироваться — прежде всего Единороги, — были разумны и очень разборчивы; вряд ли любой из них, даже будучи призван, согласился нести кого-нибудь, кроме Ллейна и девочки Элейни...

Исходя из ситуации, в которой они оказались, эльфу нужно было вызвать тех, кто придет быстро, сами по себе будут способны нести всех четверых как можно быстрее, и будут подчинены настолько, чтобы не опасаться бегства, продиктованного животным страхом. Дикие лошади пугливы, пегасы практически недостижимы, тролли жестоки и в отдельных ситуациях полностью неуправляемы... Грифоны очень неплохи, но живут в более южных землях, здесь не встречаются практически никогда, и только самому неопытному взбредет в голову вызывать химер, когда перенести нужно не одного тебя. Воли вызвавшего может не хватить, чтобы защитить своих спутников, и химера сожрет их.

В большинстве своем перспективы, ожидающие их маленький отряд, были совершенно безрадостны.

Поэтому Ллейн подумал о том, чтобы использовать вторую из возможностей амулета. Изначальную. Дарованную тем, кто создал его. Очень сильную, сбалансированную, но, вполне вероятно, и очень опасную.

Призвать существо с мгновенной телепортацией его сюда, но без подчинения его воли, как это принято у магов. Потому что воля того, к кому будет обращен Зов, сведена с волей призывающего с самого сотворения амулета... То есть Ллейн раздумывал над тем, чтобы послать клич одному из созданий Отцов. Тому, кто не подчинен, но является сыном, другом, союзником и учеником. Хотя для кого-то вполне может явиться и учителем.

Ллейн практически никогда не встречался ни с одним из созданных Отцами существ. У друидов на его памяти никогда не было повода призывать их, потому что очень давно, двести пятьдесят девять лет назад, была побеждена последняя из опасностей, грозивших ордену и природе впрямую. Орда Второго Нашествия. И с тех пор, с момента, когда на троне воссел Император Эйрканн, ни одного значимого столкновения между представителями различных отделений Лиги Чудотворцев, ни одного чреватого серьезной опасностью конфликта так и не произошло. Император, Хранитель и Глава Конклава втроем следили за этим неукоснительно, а с небес наблюдал за ними Всевидящий Брадалл.

Создания Братьев (тот же, к слову, древесный страж) были гораздо менее значительны, уступая детям Отцов практически во всем.

Сказать, что лучник был удивлен, получив из рук хейрофанта возможность призвать могущественное и древнее существо, значило не сказать ничего...

Ллейн не знал о Созданном практически ничего, так как практически ничего не знал о нем дарующий амулет Брат.

«Я лишь добавил туда свои собственные чары, — кратко пояснил он, глядя Ллейну в лицо, — и не могу предсказать, каков будет эффект призыва... По крайней мере до тех пор, пока мы не разбудим Отцов. Помни: тот, кому ты пошлешь свой Зов, обладает очень сильным духом, кристально чистым разумом. Нерушимым, нечеловеческим и мудрым. Но я не знаю, насколько при этом он умен, хотя абсолютно точно знаю, что совершенно бесчеловечен...»

Однако опасность, о которой думал сейчас Ллейн, исходила вовсе не из неизвестности характеристик древнего существа. Эльф не опасался создания Высших Друидов, потому что оно, по определению, не могло причинить вред тому, кто не был виновен перед Тейо и Кругом. Нет, опасность была иного характера.

Лучник не знал, где они и даже когда они. В будущем или в прошлом. В Элиде или в Кталле, в привычной Вселенной или в планах иного бытия... Хельтавар казался самим собою, но, кто знает, в скольких тысячах миров на севере царили подобные ему древние великаны-леса?.. Здесь просто могло не быть ни друидов, ни их детей. А значит, посланный Зов вполне мог пронзить лишь пустоту, не отыскав того, кто был Именован. Ллейн не хотел бы истратить мощнейшее из дарованных ему средств впустую. У него не было на это никакого права. Но обстоятельства складывались таким образом, что выбора у него не было.

Эльф, не подавший своим спутникам ни малейшего знака собственной озабоченности, напряжения и испуга, задумчиво-непроницаемый, тем не менее был очень серьезно взволнован. Он чувствовал опасность, окружающую их. И ясным колоколом, громким воплем посреди застоявшейся тишины было видение этого странного ребенка, укрытого, по словам Вайры, непроницаемой Тьмой, а затем неожиданный транс самой псионички.

Ллейн понимал, что кроме сил, направляющих их, есть силы, страстно желающие им помешать. Светловолосый эльф никогда не верил в превосходство сил света и добра, несмотря на то что Светлая Империя правила окружающим его миром, и давным-давно уже были фактически нейтрализованы воздействия на людские сообщества Ррарга, Хратту, Тармаамрата и Ардат, равно как и более мелких темных Богов и божков, демонов и духов.

Проживший довольно долгую, очень одинокую и полную самостоятельно выбранных испытаний жизнь, он научился распознавать приметы, предвещающие смену порядка хаосом. И в последние годы наблюдал их все больше и больше, чаще и чаще, яснее и яснее.

Тот, кто вел их сюда, кто открыл Врата Небес, поборов непобедимых Стражей, вполне возможно, желал Империи и человечеству добра. Но помимо Него аксиоматично существовали силы, не уступающие Ему в могуществе, которые противостояли порядку, желая уничтожить и Империю, и Конклав и в первую очередь Императора Эйрканна. Не говоря уже о силах надмировых — о Темных Творцах, которых, в отличие от Элис, было двое, — о Властелине и Госпоже.

Ллейн безапелляционно считал, что он сам, Вельх Гленран и остальные члены странной компании-команды, сейчас разбросанной по разным пространствам и временам, являются одним из важнейших узловых звеньев единой цепи, которой, вполне возможно, руководит сам Император, и понимал, что за ними скорее всего ведется прямая, хорошо подготовленная охота.

Дьявол, нужно было как можно скорее убираться отсюда!.. Отыскать то, ради чего они были присланы сюда, и совершить то, что от них требуется. Не дать погибнуть никому из них... Особенно ребенку. Человеческой девочке с душой маленькой эльфийки. Бывшей, кажется, сообразительнее и умнее, чем сорок юных эльфиек, вместе взятых...

Постояв еще несколько секунд, в последний раз взвешивая все «за» и «против», он наконец решился.

Трава колыхалась по ветру, солнце уже поднялось над кромкой леса, став желтее. Возможно, у другого мира было бы другое Солнце. Или несколько Солнц.

Ллейн вздохнул полной грудью, рассматривая вздымающиеся вокруг него холмы, чувствуя открывающийся во все стороны, кроме северо-восточной, которую ограничивал Хельтавар, светлый луговой простор... И улыбнулся.

Закрыв глаза, он поднес амулет к губам, согревая горячим дыханием и почувствовав, как дрогнули серебряные стебли и листья, на краткое мгновение превращаясь в живые, вдохнул слабый, немного терпкий и очень нежный аромат, а затем прошептал нужные слова:

— Хистар, — сказал он, — приди.

Никаких иных добавлений не требовалось. Ни сложных двойных пространственных формул, ни точных описаний искомого объекта, ни защитных чар.

Ллейн замолчал и замер, сжав амулет в руке, чувствуя краткую, быструю пульсацию, ощущая исходящий из него жар. Он знал, что неслышимый уху смертного Зов сейчас повторяется вновь и вновь, следуя туда, куда он должен был прийти.

Он чувствовал, как посланный неумолкающий, он находит того, для кого предназначен, пробуждая и направляя его...

Тишина длилась около пяти минут. По неподвижному лицу Ллейна стекал пот. Ветер гулял вокруг, насмешливо завывая. Солнце начинало довольно неплохо греть. Комары, воспользовавшись отсутствием невидимого барьера и неподвижностью замершего носителя крови и тепла, вились вокруг него, поминутно кусая.

Больше не происходило ничего.

Еще минуту спустя пульсация ослабла, словно обессиленная, Зов начал стихать... и смолк окончательно.

Эльф медленно опустился на траву, слабой рукой отгоняя комаров. Перед глазами у него все плыло. Он слишком надеялся на ответ и слишком много вложил в Зов, пытаясь усилить его. Но ничего не вышло.

— Хистар, — пробормотал он, утирая пот и отгоняя рукой жужжащих тварей, — кто же ты такой?..

Хистар не ответил ему.

Ллейн посидел так еще несколько минут, набираясь сил и восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие.

Затем он легко встал, поправляя одежду, коснулся амулета губами, выражая свою благодарность, и, согрев его дыханием снова, прошептал несколько более сложную формулу гораздо более простого призыва. Затем, не беспокоясь о его результате, лишь продолжая сжимать пульсирующую серебряно-живую пластину в левой руке, он направился обратно к оставленным троим.

 

6

Элейни увидела его первой, так как Вайра отдыхала, лежа на гертовском плаще, а сам воин смотрел по большей части именно на девочку.

Ей же было одновременно приятно и неловко. Она прекрасно понимала суть чувств, испытываемых молодым воином, и знала, что не совсем хотела бы отвечать на них чем-то, немного большим, чем улыбка и дружеское слово. Кокетство было не в счет, хотя Элейни не слишком часто принималась кокетничать, прежде всего, потому что было робко и страшно.

В самый первый момент их знакомства Герт очень понравился ей, но теперь она видела, насколько он неглубок, прост, что в свои двадцать с хвостиком он ребенок по сравнению с тем же Ллейном, и это огорчало ее — не то, что было в Герте, а то, что крылось в ней. Кто она такая, чтобы так думать о старших? Кто она вообще такая, чтобы оценивать кого-то, даже смешного и странного Венала?..

Иногда она казалась себе чудовищем, расчетливой и себялюбивой стервой, каких поискать. Но решительно не хотела принимать ухаживаний Герта... хотя было приятно. Даже очень приятно. И она постоянно краснела.

Увидев поднимающегося эльфа, Элейни нахмурилась, еще не совсем осознав, что же ей в нем не нравится... Затем она поняла, что светловолосый был выжат, как отчим, отдавший себя двум девицам из дальнего кабака... или как маг, кастовавший несколько часов подряд.

Невозмутимое, непроницаемое, классически правильное, очень, очень красивое, лицо его тем не менее хранило отпечаток произошедшего с ним в те двадцать минут, пока они тут отдыхали и доедали три его рациона вместе с зелеными яблочками, по одному на каждого.

Вайра приподнялась, услышав его тихие шаги, Герт проследил направление озадаченного взгляда Элейни.

— О, — сказал он, вскакивая и вопросительно уставившись на эльфа.

Тот кивнул, подходя ближе, и ответил:

— Я послал призыв трем ближайшим лошадям, скорее всего диким. Думаю, в пределах часа они найдут нас, а мы сможем оседлать их. Еще десять минут отдыха, и мы отправляемся в путь.

Элейни удивилась, не понимая, почему бы просто не подождать лошадей тут, но затем подумала, что, вполне возможно, они скачут с определенной из сторон, и маленький отряд двинется им навстречу. Она вспомнила: когда Вайра говорила про пасущееся в трех милях стадо, то неопределенно махнула рукой налево и вперед. Ллейн, наверное, запомнил этот жест и принял решение, согласуясь с ним. А то, что стадо — именно лошади, он узнал, видимо, отыскав или просто увидев хорошо для него заметные всякие разные звериные следы, которыми, наверное, земля у них под ногами была полна.

Элейни кивнула, внутренне соглашаясь с этой логикой, и присела на край мехового плаща.

— Отлично, — обрадованно заметил Герт, в присутствии Япейна казавшийся возбужденным даже больше, чем когда сидел рядом с Элейни, — поешьте, мы оставили вам немного.

— Благодарю, — без улыбки отозвался Ллейн, присаживаясь и принимаясь за еду.

— Воды мало, — заметила Вайра, — я решила, что это ваша друидская, и мы пили понемногу, но все равно ее осталось меньше половины.

— Плохо, — кивнул эльф, продолжая думать о своем и вынимая из сумки последнее зеленое яблочко, — в округе я не заметил никаких признаков близкой воды.

— Может, мне сходить к лесу и посмотреть там ручьи? — с готовностью предложил Герт.

Вайра, Ллейн и Элейни одновременно уставились на него.

— Нет, — сказала Отверженная, — в лес не надо.

Воин смутился и пожал плечами, опуская взгляд.

— Ничего, — успокоил их эльф, — когда пойдем вперед, я буду смотреть признаки воды. К вечеру найдем. Придется потерпеть часов пять-шесть.

Вайра снова подумала что-то не очень хорошее; Элейни ощутила ее мысль, касавшуюся призыва и крови, вздрогнула от неожиданности, удивления и отвращения. Но покоситься на Вайру не осмелилась, потому что была уверена: псионичка почувствует направленное на нее внимание.

Эта женщина немного пугала ее. В некоторые мгновения она была совершенно непонятна, очень чужда и темна. Иногда, наоборот, открыта и доброжелательна по отношению к девочке... если только это не было тщательно сыгранным вниманием.

Элейни вздохнула, понимая, что ничего определенного решить на данную тему не может, в очередной раз убеждаясь, что оказалась в мире чужом, непонятном и враждебном.

«Еще неизвестно, где окажется хуже. Может быть, здесь», — подумала она, вставая с гертовского плаща и поправляя укрывающий ее эльфийский.

Девочке было на удивление тепло, словно в тонкой шерсти, сплетенной тонкими пальцами эльфийского мастера, крылась мягкая, немного шершавая, чуть-чуть колючеватая магия, защищающая ее. Будто к бокам и спине прижались живые коричневые зверьки, хором сопящие исключительно для того, чтобы Элейни было тепло.

— Пойдемте, — вставая, сказал быстро позавтракавший Ллейн, аккуратными и точными движениями закидывая на спину лук и оба колчана, вынимая из второй поясной сумки абсолютно такой же темно-коричневый шерстяной плащ и накидывая себе на плечи.

Солнце уже совсем встало и плыло в рваном кружеве редких белесых облаков. Становилось теплее. Тем ное небо и звезды над Хельтаваром исчезли, и это позволило Элейни перевести дух.

«Не боюсь! — с вызовом сказал она. — Ничего не боюсь! Ведь все хорошо! Мы вместе! Мы идем вперед, подальше от Него... — сердце ее дрогнуло. — Етим Милосердный, спаси меня...»

При воспоминании об Этом, что напугало девочку, Элейни, как обычно, снова стало страшно.

Вайра, внимательно посмотрела в ее нежное, отрешенное лицо и встала, накидывая на себя гертовский плащ.

— Пойдемте, — кивнула она и начала спускаться вслед за эльфом.

Они прошли не более десяти минут, преодолев около трети мили, когда из-за холма впереди послышался перестук копыт, и несколько мгновений спустя оттуда выскочили трое коней.

Темно-коричневые, бока их лоснились от пота и утренней росы, — наверное, трава в том месте, откуда они прискакали, была очень высока.

Увидев людей, конь, скачущий впереди, призывно и громко заржал — голос его слабым дальним эхом разнесся над холмами — и устремился вперед.

Ллейн улыбнулся, едва заметно ускоряя ход.

Элейни широко раскрыла глаза, рассматривая мчащихся к ним великолепных гнедых коней, и сердце ее, вздрогнув в сладкой истоме, забилось чаще.

Они были красивы, эти три жеребца, красивы и сильны, быстры, как ветер, независимы и вольны; свобода была в каждом их движении.

Земля дрожала от их быстрого бега, и минуту спустя они приблизились к двуногим на двадцать, пятнадцать... десять широких шагов.

— Тпру, — громко сказал Ллейн, выходя вперед, делая остальным знак остановиться и подождать. И те и другие замерли втроем, послушно оставаясь на местах; гнедые волновались, а люди смотрели, как эльф уверенными, ласковыми движениями превращает свободных, полных нерастраченной силы и резвости коней, фыркающих, переступающих с ноги на ногу, трясущих головами, бьющих хвостами по крупам, отступающих назад даже от его уверенной руки, в смирных, послушных, доверчивых зверей с большими умными глазами, в которых игривое лукавство смешивалось с вечным удивлением, весельем и добротой, а также с глубоко запрятанными печалью и тоской, вечно горящей внутри каждого из рода коней. Эльф быстро справился со своим делом, успокоив жеребцов, и сделав их вполне послушными.

— Какие красивые, — шепотом выдохнула Элейни.

— Да, — ответила Вайра, опуская сильную руку ей на плечо. Девочке сделалось вдруг очень приятно, щеки ее запылали от того, что захотелось сильно прижаться к женщине, укутаться в складках мехового плаща и стоять так, ощущая тепло и силу ее рук...

Вайра сделала маленький шажок, и Элейни оказалась мягко прижатой к тяжелому гертовскому плащу; вторая рука Отверженной опустилась девочке на лоб — она была очень легкая, практически невесомая, эта рука, — и начала легонько гладить ее.

Элейни сдержала подступившие слезы и лишь взволнованно сопела, успокаиваясь.

— Тише, тише, — негромко бормотал тем временем Ллейн, осаживая самого мощного, громко фыркающего жеребца, — тише, Гром, тише. — Он хлопал его по крупу, поглаживал по холке и даже угостил горсткой высушенных фруктов из своего почти доеденного трехдневного пайка, разделив все сморщенные темно-коричневые яблочные ломтики на двенадцать равных частей.

Когда первый из ритуалов угощения был закончен и жеребцы успокоились, эльф повернулся к ожидающим людям.

— Вайра, — сказал он, — иди сюда. Пора познакомить вас.

Элейни выпустила Отверженную из своих объятий и только сейчас поняла, что крепко сжимала ее руками, словно тонущий, судорожно ухватившийся за того, кто пытается его спасти. Она вздохнула и молча смотрела, как гнедые обнюхивают Вайру, и как осторожно, по очереди берут мягкими губами кусочки сухих яблок из ее раскрытых протянутых рук.

Элейни почему-то показалось, что в ладонях Отверженной было какое-то напряжение. Быть может, в том, что пришлось раскрыть их и подставить солнцу?.. Мимолетное ощущение непривычности было в этом жесте. Непривычности и незащищенности. Вайра нервничала, держа руки раскрытыми, ладонями вверх.

Элейни приказала себе запомнить это.

— Вот этот мне нравится больше, — похлопывая по холке невысокого, крепкого коня, более темного, чем остальные два, сказала Вайра. Элейни заметила, что сильный жеребец фыркает с явным удовольствием, медленно помахивая хвостом и подставляя под руку женщины свою шею.

— Бери, — согласно кивнул Ллейн, улыбнувшись (Элейни поразилась, насколько улыбка не шла этому холодному, привыкшему к сосредоточенности или задумчивости очень правильному и красивому лицу). — Придумай ему имя.

— Малыш, — не раздумывая отозвалась Вайра, — кто же еще?..

— Малыш так Малыш, — кивнул эльф. — Герт, иди.

Воин быстро и четко проделал все, что делала до него Вайра, будто следуя определенному ритуалу и опасаясь нарушить хотя бы один из многочисленных жестов, похлопываний, тихих и ласковых, успокаивающих слов.

Кони послушно обнюхали его, причем Гром сразу же отвернулся к Ллейну, который держал его за холку рукой, не отпуская, и искоса взглянул на эльфа. Элейни расценила это как немой вопрос-пожелание. Конь явно не хотел доставаться этому рослому слегка пришибленному человеку. Девочка едва заметно улыбнулась. Затем не сдержалась и хихикнула, но, к счастью, сосредоточенный Герт этого не расслышал.

У него, похоже, в прошлом были довольно натянутые отношения со всеми лошадьми, и сейчас он слегка побаивался предстоящей скачки.

Элейни, которая вообще никогда в жизни не скакала на лошади без седла, да и вообще лишь пару раз без отчима, одна, на старой, безразличной ко всему кобыле, тоже немного боялась. Но уверенный вид эльфа, веселые, мягкие огоньки в глазах коней почему-то вселяли в нее разрастающийся, захватывающий все ее существо восторг. Девочка предчувствовала свободный полет над зеленым колышущимся ковром...

Герту достался третий, самый молодой из коней, тот, что прискакал сюда первым, — горячий, порывистый, легконогий и довольно высокий, хотя и не такой мощный, как Ллейнов великан — Гром.

— Как же тебя зовут? — задумчиво и, кажется, непривычно-ласково спросил он, вопросительно посмотрев на Ллейна, видимо ища его подсказки.

— Вихрь, — внезапно сказала Элейни, подумавшая, что раз в ногах у этого коня огненный ветер, в глазах пылающая буря, а в груди горячий ураган, зваться он должен именно так.

— Вихрь, — повторил Герт, глядя на Элейни с отсутствующим выражением лица. Конь зафыркал, выражая свое нетерпение. Видно, ему хотелось скорее в путь.

— Вихрь, — кивнул Ллейн.

— Похоже на него, — согласилась Вайра, усмехаясь в свойственной ей манере — не разжимая губ. — Уж точно не Ветерок.

— Хорошо, — кивнул Герт, не слишком решительно улыбнувшись девочке, — Вихрь так Вихрь.

Он казался сбитым с толку и сейчас напоминал Ве- нала, потерянного по воле Камня где-то там, позади.

Элейни, не дожидаясь, подошла к Ллейну сама и послушно протянула ладони к потянувшимся к ней мордам коней. Они обнюхали ее, сосредоточенно и ласково, с неторопливым, фыркающим любопытством. Им, кажется, было смешно.

Губы у них были мягкие, влажные и шершавые. И последние оставшиеся у Ллейна сухие яблочки с ее тонких, замерших рук они прибрали с удовольствием.

— Ой, — сказала Элейни, подавившая дрожь подкравшегося и обнявшего ее волнения и страха, — какие вы милые!..

Жеребцы переглянулись, зафыркали, как один, замотали хвостами, будто бы отгоняя комаров, и Гром вдруг негромко и очень протяжно заржал.

— И-и-и-и! — вибрирующе пропел он. — И-и-и-и!

— Рады знакомству с тобой, — перевел Ллейн, похлопав своего коня по крупу и кивнув своим мыслям. Затем принял какое-то решение и, подняв взгляд на Элейни, спросил девочку:

— Ты хотела бы ехать со мной?

Элейни почувствовала, как приливает к щекам кровь, как они начинают жарко пылать.

— Да, — сглотнув, сказала она, будучи одновременно испуганной и восхищенной. Светловолосый эльф, создание высокое, сильное, стройное и прекрасное, таинственное и очень-очень будоражащее ее воображение, был недоступен, загадочен и молчалив. Ранее их отношения были... никакими. Они ведь только что познакомились, и у обоих было с кем разговаривать о важном для каждого из них. Теперь же светловолосый красавец-эльф выказывал девочке знаки внимания, которые можно было истолковать...

«Перестань, дура! — Элейни тут же одернула себя. — Надо же, всем так нужна, все в нее влюбляются! Дурочка глупая! Малолетняя... малолетка!..» Слово, непривычное, нелюбимое, говоренное о ней несколько раз в воспоминаниях темных и далеких, запрятанных глубоко, как самый тяжкий ночной кошмар, сейчас нахлынувший на девочку с новой силой, вызвало в ней яркое негодование, смешанное с испугом.

Она вспыхнула так, что ощутила пылание лба, шеи, губ и щек.

«Тихо, тихо, — сказала она себе, опуская взгляд и делая вид, что поправляет эльфийский плащ, — успокойся, успокойся...» Ей захотелось стукнуть кулаком о стену, выражая 1; внезапно вспыхнувшую злость, злость маленького зверька, вынужденного опасаться всех и вся и страстно желающего отыскать место и время, в котором можно было бы просто, спокойно и хорошо жить, не опасаясь каждого шороха и каждой приходящей в голову мысли...

Слезы все-таки появились в зажмуренных глазах; они даже хотели потечь вниз, но девочка внезапно отыскала в траве примятый белый цветок и тут же наклонилась поднять его, смахивая капли с длинных ресниц.

— Конь Вайры слишком мал, — тихо сказал эльф, и Элейни побледнела, резко распрямилась, бледная, с раненым цветком в руках, понимая, что ни одна из ее мыслей не осталась для него тайной.

— Мой сильнее и выносливее его, — продолжал эльф. — Ты могла бы ехать с Тертом, но... он будет слишком сильно отвлекаться.

— Да, — прошептала Элейни, не в силах говорить громче и четче, чувствуя стекающую по щекам соль.

Вайра и Терт молчали, из чего девочка заключила, что ее плач стал заметен всем.

— Простите, — собираясь с силами и утирая алое лицо, попросила она, — мне просто стало страшно...

— Не бойся, — сказала Вайра, — давай я помогу тебе сесть.

— Спасибо, — ответила Элейни, стараясь не смотреть Герту в глаза.

Она чувствовала себя очень скверно. И самое главное, сама толком не знала почему.

Эльф легко взлетел на спину Грому. Тот замер, перестав даже фыркать и переступать с ноги на ногу. Затем искоса глянул, пытаясь понять, всем ли доволен хозяин. Светловолосый погладил его гриву, длинными тонкими пальцами, словно гребнем, расчесывая ее.

— Садись, — сказал он, указывая Элейни впереди себя.

Отчим всегда катал ее именно так, хотя это было не совсем удобно; здесь же, без седла, так было лучше, чем ехать, обхватив лучника за талию руками. Элейни и так боялась свалиться с коня во время какого-нибудь неожиданного прыжка...

Вайра легко-легко подняла ее, словно невесомую (она была все-таки очень сильной женщиной), и Ллейн подхватил одной рукой, усаживая впереди себя.

— Держись ногами, — сказал он, — и ничего не бойся. Я тоже буду крепко тебя держать.

Элейни глубоко вздохнула и, прижавшись спиной к его груди, внезапно успокоилась.

«Сколько можно бояться, — как-то совсем спокойно подумала она, — они ведь все так заботятся обо мне... Наверное, лучше, что я попала сюда. Очень даже хорошо».

Вдыхая запах кожи, идущий от него, смешанный с тонким, холодным запахом какого-то растительного сока, и даже не обращая никакого внимания на ревнивый и почти обиженный взгляд Герта откуда-то сбоку, она прикрыла глаза, стараясь сидеть неподвижно и крепче сжимать ноги, ожидая начала скачки.

«У меня все будет потом болеть, — подумала она, —j я ведь никогда долго не скакала...»

Гром, кажется, был вполне доволен своей ношей, по крайней мере его фырканья и нетерпеливые переступания возобновились; уши его шевелились, следуя за звуками, идущими со всех сторон, а хвост, судя во шелесту, все так же качался из стороны в сторону, похлестывая коня по бокам, отгоняя назойливых комаров, которые каким-то чудом изредка проникали сквозь невидимый барьер, поставленный Вайрой.

Герт тем временем взобрался на Вихря, который сначала заржал, чем-то недовольный, но затем, повинуясь легкому касанию и тихому слову изогнувшегося и дотронувшегося до его шеи Ллейна, успокоился, гарцуя на одном месте.

Вайра коснулась головы Малыша, тот удивленно посмотрел на нее, словно спрашивая: «Что, я правильно расслышал? Именно так?..», а затем, получив утвердительный кивок головой (и скорее всего мысленный импульс Отверженной), медленно, осторожно, немного неуклюже опустился на колени, позволяя женщине без труда вскочить себе на спину. Потом двумя рывками поднялся, потоптался на месте, привыкая к новой, совсем незнакомой тяжести, и замер, вопросительно глядя на нового, светловолосого и двуногого вожака.

— Но! — повелительно бросил Ллейн, направляя коней вперед. — Но-о!..

Глаза его при этом вспыхнули странным, неожиданно мальчишеским задором, а Вайра, удивленная, невольно усмехнулась. Увидевшая это Элейни, поразмыслив, решила, что эти двое — совершенно не подходящая друг другу пара. Тем более что эльфы, как сказала Маритта, в отличие от людей, живут по нескольку сотен лет. Вот уж действительно, раса Высоких, хотя и не бессмертных...

И они тронулись, увеличивая скорость, начиная свой путь, петляющий между холмами.

Никто из них тогда не знал, на сколько часов, дней или лет растянется эта дорога, начавшаяся с бездорожья, и чем она закончится для каждого из ступивших на нее.

 

7

Ветер свистел в ушах, голова уже кружилась от быстрой скачки.

Сначала были два с половиной часа неспешного хода среди холмов. Потом обширные всхолмленные земли закончились, и теперь основные, частые и пересекающиеся ряды холмов остались у них позади, впереди встречаясь лишь изредка. Кони, ступив на ровную землю, резво рванули, и Ллейн даже не стал успокаивать их. Жеребцы, призванные силой друидского волшебства, были словно выкованы из старой темной бронзы: неторопливо проскакав два с половиной часа без отдыха, они даже не притомились, а, наоборот, только и ждали ровной земли, чтобы) показать хозяину свою прыть.

Как только под их копытами оказались устеленные высокой травой луга, все трое, не дожидаясь слов эльфа, устремились вперед, издавая громкие протяжные ржания, вскидывая головы, словно стремясь освободиться от невидимой уздечки или просто стараясь в полную грудь дышать солнечным светом и переходя чуть ли не на галоп.

Но час или около того спустя они все же устали, резко перешли на рысь, затем на шаг. Ллейн остановил их и устроил привал; отдохнув около трех часов, они снова пустились в неспешный путь, который длился вот уже два часа.

У Элейни болели руки, болели ноги, страшно ныли поясница й спина. На каждом из трех кратких привалов Вайра немного успокаивала ноющую боль легкими касаниями руки, и путники ехали дальше.

За это время они не нашли ни реки, ни ручья, хотя Ллейн и не особенно старался. По крайней мере он ни разу не приказал коням свернуть в сторону от выбранного направления, и все время они скакали точно на юго-запад.

Вода из друидских источников тем не менее унимала жажду быстро и надолго, так что Элейни до сих пор почти совсем не хотелось пить.

После примерно пяти миль небыстрого хода был устроен второй большой привал, и все отдыхали еще один спокойный час. Сейчас Солнце клонилось к закату, становясь все более алым, и тени удлинялись налево от путников. До заката, по словам Ллейна, оставалось еще почти полтора-два часа. То есть сейчас было около четырех вечера.

Именно в этот момент уставшие жеребцы, казалось, обрели второе дыхание. Элейни пропустила момент и не увидела, что именно сделал Ллейн, но после небольшой остановки, во время которой никто с коней не слезал, они все трое вдруг начали громко фыркать, весело ржать и внезапно ринулись вперед, будто хозяева направляли их мчаться наперегонки или словно у них был весенний гон.

Элейни, уже достаточно долгое время мирно дремавшая, опершись на Ллейна, чувствующая крепкие руки, обнимающие ее, и успокаивающий жар стройного, гибкого мужского тела, теперь встрепенулась, резко просыпаясь и с испугом оглядываясь на лучника, уверенная, что, не будь рядом его, она уже давно упала бы в траву.

Тот спал! Он как будто и не заметил тряски от чрезмерной резвости гнедых коней, внезапно снова ставших молодыми и сильными!

Элейни была так потрясена этим, что неожиданно хмыкнула и тут же рассмеялась.

Эльф едва заметно улыбнулся, открывая глаза. Лицо его было теперь гораздо более уверенным и свежим. Столь же непроницаемо-спокойным, как раньше.

— Все хорошо, — сказал он, чуть отстраняясь и раз^ глядывая девочку своими глубокими темно-серыми глазами, чей взгляд был тверд и пронзителен... — как наконечник стрелы, подумала поэтичная Элейни.

Потом до нее дошло, что она сидит к нему вплотную и что впервые так близко рассматривает лицо настолько красивого человека, то есть эльфа, то есть совершенно прекрасное лицо этого красавца: нос у него был прямой, скулы высокие, а губы — само совершенство. Затем она сообразила, что ее рот полуоткрыт от изумления, и поняла, что выглядит крайне выразительно.

— Ой, — сказала она, для того чтобы что-нибудь сказать, и осторожно закрыла его.

— Я держу тебя, — мелодично и спокойно заметил эльф, глядя на нее, и почему-то ему не понадобилось повышать голос, чтобы свист ветра и топот копыт не заглушал его, — не бойся.

— Я не боюсь... Почти совсем, господин Ллейн, — громко ответила она, заставляя себя повернуться вперед и не любоваться его лицом, не краснеть при виде его мерцающих серых глаз, — только чего они помчались?

— Я приказал им, — чуть наклонившись, почти на ухо девочке ответил он. — Нам нужно как можно быстрее уйти от леса. Ты же помнишь, что там.

— Да, — кивнула она.

— Тебе больше не страшно? — Элейни широко улыбнулась. Обернулась, посмотрев вокруг. Ветер бил ей в лицо, вокруг, сколько хватало взгляда, тянулись бесконечные луга и поля. Холмы были вокруг, но совсем нечасто, и большая часть пространства являлась равниной.

Вайра скакала на своем Малыше, немного отстав от остальных, и казалась королевой, за которой вьется по ветру широкий шлейф; она совсем не держалась за своего крепыша руками, в то время как Герт, вырвавшийся на быстроногом Вихре уже довольно далеко вперед, даже пригнулся к шее жеребца, обхватив ее руками у основания, чтобы не упасть. Элейни на мгновение почувствовала его напряжение и усталость, но свежий, холодный ветер сразу же смыл их, будто ничего и не было только что...

Они скакали вперед.

Вперед, и Солнце светило на них с небес, червонным золотом раскрашивая всадников и мир, несущийся под копытами их коней.

Ветер свистел в ушах, голова уже кружилась от быстрой скачки. Элейни быстро стало холодно. Плащ и до того не защищал ее голых голеней и икр, а теперь ветер выстудил даже жар, идущий от разгоряченного бока гнедого.

— Замерзла? — тут же спросил эльф, и Элейни снова порадовалась его чуткости.

— Да, — неловко пожав плечами, ответила она, — ногам холодно...

— Подожди, — не сделав ни одного движения, но почти вдвое замедлив бег своего коня, лучник отнял левую руку от ее плеча и достал что-то из правой поясной сумки.

— Возьми, — сказал он, — съешь.

— А... что это? — спросила она, даже при медленной рысце с трудом заставляя себя отпустить единственную опору (в виде его правой руки) и принимая полосатую светло-желтую, полупрозрачную ягоду величиной с ноготь большого пальца.

— Желтый крыжовник. Живое тепло, — ответил эльф, — одно из творений Брата-зеленщика. Попробуй.

Элейни несколько мгновений рассматривала чуть золотистую ягоду, затем, решившись, осторожно раскусила ее.

— Оу-у-оу-у! — воскликнула она мгновение спустя, не разжимая рта, в котором брызнул горячий, прямо- таки пылающий сок, кислый, как клюква, и даже еще сильнее, сводящий, вяжущий десны и нёбо; по всем членам от этой горячей кислости прошла судорожная дрожь, Элейни проглотила его и почувствовала, как разливается по телу волна жара, как гудит и слегка кружится голова.

— Спелый, — спокойно констатировал эльф, наверное чуть заметно улыбаясь у нее за спиной.

— Ой-ей-ей!.. — ответила Элейни, рот которой по- прежнему наполнял вяжущий, терпкий и кислый вкус. Ничего, — добавил Ллейн, — сейчас пройдет. Волна жара из живота и солнечного сплетения поднялась к плечам, обнимая их, охватывая бока и спину, а кровь, пульсируя, разносила ее еще дальше — в руки и ноги.

— И правда, — ответила Элейни несколько биений сердца спустя, — тепло. Так тепло...

Руки и ноги ее совсем не чувствовали холода, а северный ветер, всепроникающий и настойчивый, нес лишь приятную свежесть.

— Здорово, — воскликнула девочка, чувствуя, как учащенно бьется сердце, как успокаивается, замирает равномерно разлитый по всему телу жар, — как здорово!.. Спасибо вам, господин Ллейн!..

Вопреки ее ожиданиям, эльф не поправил ее и не попросил обращаться к нему только по имени, впредь опуская слово почтения. Наверное, подумала Элейни, он к такому привык. Верно, эльфы здесь в большом почете среди людей. Как Верны или Гуры в Империи Хор.

Но думать и вспоминать сейчас ей не хотелось; свободная и незамутненная радость билась в ее сердце, и постепенно внутри нее нарастало чистое, всепоглощающее ликование.

Она скакала на коне, не чувствуя даже удерживающих ее рук, и скачка эта, быстрая, страстная, радостная, с частыми, громкими перекрикиваниями каждого из троих несущихся вперед коней, делала ее счастливой.

Земля, одетая в живой зеленый плащ, неслась ей навстречу, и там, впереди, за новой грядой высоких, коричневатых холмов, плотным строем вырастающих из ровной скатерти полей, прилипших друг к другу и образующих вытянутое полукольцо, загнутое остриями туда, вперед, поросших деревьями и кустами, их ждало...

— А-а-ах! — воскликнула Элейни, резко и громко дернувшись во внезапном напряжении и едва не свалившись с коня.

«Мама! — мысленно крикнула она. — Мамочка!»

Эльф остановил коней кратким словом-командой, которая прервала их бег в очередном прыжке; они словно врезались в невидимую преграду. Вскочив на дыбы, Вихрь чуть не сбросил вцепившегося в него Герта, и только резкая команда Ллейна более или менее успокоила его. Малыш остановился, нервно переступая с ноги на ногу и крупно дрожа; в глазах его был испуг. Гром встал как вкопанный, не смея двигаться до сих пор, и весь вид его выражал удивление и страх. Он не мог понять, что так разгневало хозяина.

— Тише! Стоять! Успокойтесь! — Не повышая голоса, ясным, напевно-плавным, властным тоном Ллейн приказал всем троим, особенно громко ржущему недовольному Вихрю, стихнуть и замереть.

Они так и сделали, и даже жеребец Герта, горячий и молодой, лишь фыркал от волнения, никак не в силах успокоиться. Сам Герт с серым от неожиданного испуга лицом оглядывался, пытаясь подвести вырвавшегося вперед коня к остальным, вставшим довольно близко друг к другу.

— Что там? — спросила Вайра, тут же догадавшаяся о причине внезапной остановки. Лицо ее было довольно спокойным, она казалась очень заинтересованной и ничуть не смущенной.

Ллейн вместо ответа кивнул на Элейни, которая с расширенными глазами, замерев, вглядывалась вперед, в возвышающуюся стену холмов.

Тут же, почувствовав направленное на нее внимание, девочка вздрогнула, словно просыпаясь, и растерянным, отсутствующим взглядом прошлась по лицам всех троих.

— Мама, — отчетливо повторила она и замолчала, глядя на Вайру. Словно придя в себя.

— Что, дочка? — не улыбаясь, серьезно и спокойно спросила та. Лицо ее едва заметно напряглось, глаза сузились, четкая напряженная линия обозначилась на переносице между сведенными бровями...

Но что-то мешало Отверженной проникнуть в сознание столь интересующей ее тайны, что-то укрывало от мысленного взора талантливой, очень сильной псионички сущность дум маленькой девочки.

— Там, на холмах, — поворачиваясь, словно во сне, продолжая смотреть вперед и наверх, сказала Элейни, — люди. Много людей.

Глаза Отверженной мгновенно расширились. Вайра метнула наверх сосредоточенный, хлесткий и сильный взгляд, словно пытаясь пробить невидимую защиту... и выдохнула с удивлением:

— Силы! Точно!.. — Лицо ее в этот момент было не совсем непроницаемым, и светловолосый эльф прочел вспыхнувший на нем изумленный вопрос: «Как же я не разглядела?»

— Сколько? — тут же спросил Ллейн, правой рукой сосредоточенно поглаживая Грома и левой прижимая к себе Элейни.

Девочка не знала сколько, поэтому, кинув на нее внимательный косой взгляд, на вопрос ответила Вайра:

— Больше ста. Может быть, больше двухсот. Раскиданы по большому пространству, от дальнего правого холма до вон того, слева. — Она указала рукой, очерчивая примерные границы. — И почти ни в одном месте не больше десятка.

— Деревня?

— Тогда довольно большая. И до странного разрозненная по малым дворам.

— Значит, форт, — решил Ллейн, соскакивая с Грома на траву и снимая с него Элейни. — Очень похоже на одну из малых пограничных крепостей Гаральда. Кочующих, я имею в виду... Если вокруг нас все-таки... Элида.

— Попробую узнать точно, — дернув уголком рта, решила Вайра, касаясь головы Малыша рукой.

Жеребец преклонил колени, опускаясь, и женщина сошла с него на траву.

Но впадать в псионический транс и посылать свою тренированную мысль, придавая ей форму невидимого глаза, для поиска кого-нибудь из людей, чьи мысли могли бы дать им необходимую информацию, Отверженной не пришлось. Потому что в эту минуту каждый из четверых заметил, как далеко впереди, примерно в полумиле от них, на вершине одного из холмов, формировавших вершинами плотную, довольно ровную гряду, появился небольшой отряд.

— Десять пеших, — констатировал Ллейн, прищурившись, разглядывая их. — Из них двое полуросликов, один дварф. Остальные люди... Командует один из людей... Хотя среди них полурослик, который сейчас отдал ему приказ... Остальные слушают его.

— Мы как на ладони, — подал голос Герт, — как считаете, это друзья или враги?

— Нейтральны или спокойны, — ответил эльф, — раз появились открыто.

— А как бы они подкрались? — спросил Герт. — Вокруг пусто.

— Могли бы просто подождать, пока подойдем поближе, — пожал плечами светловолосый лучник, поправляя перевязь, — и расстрелять нас сверху. Если бы хотели. Луки есть у каждого... Нет. У дварфа ручной арбалет. Кажется, двойной... Да, точно двойной.

— Как вы увидели? — спросил изумленный Герт, который с такого расстояния, даже прищурившись изо всех сил, мог выделить из цветастого фона лишь крошечные темные фигурки-точки, быстро спускающиеся по незаметным тропинкам вниз, мелькающие среди не слишком густых зарослей деревьев и кустов.

— Создательница наделила нас острым зрением и развитыми чувствами, — поглядев на него, ответил эльф, лицо которого в этот момент было совершенно спокойным и немного отрешенным, словно у воина перед поединком, от которого зависели его честь и судьба, или словно у поэта, вспоминающего возлюбленную; он выглядел еще красивее, чем обычно. — У меня они от рождения были очень хороши. Братья и долгая жизнь развили их до возможного предела.

— Такого зрения нет, наверное, даже у орлов, — с восхищением выразил Герт, покачав головой.

— У них вообще не очень хорошее зрение, — вежливо ответил Ллейн, отворачиваясь и продолжая рассматривать спускающихся к ним, — они хорошо различают движение. Только и всего... У одного из людей восемь или десять поясных сумок; карманов в несколько раз больше, чем у остальных.

— Вы хотите сказать, маг? — встрепенулся Герт, и рука его скользнула туда, где прежде качалась на перевязи рукоять меча, сжалась и неловко остановилась, сконфуженная, не найдя его. Элейни, осматриваясь вокруг, ничего, кроме группы спускающихся напрямик людей, не обнаружила, но заметила вдруг, что высоко в небе движутся, словно танцуя, две черные точки.

— Смотрите, — указала она, но Ллейн уже и так глянул вверх; теперь он щурился, пытаясь разглядеть, что же там такое.

— Пара птиц, — сказал он немного спустя. — Ястребы или соколы, но слишком темные. Почти черные.

— Ага! — в тот момент громко сказала Вайра, до того застывшая, молчащая и, замерев на месте, изучавшая приближающихся десятерых.

Все трое, и, что интересно, еще и все три жеребца, повернулись к ней.

— Полурослик из нашего Братства! — уверенно и не скрывая изумленного удовлетворения, сказала Вайра. — Совсем еще неопытный и юный. Один из учеников.

Глаза ее блестели. Элейни понимала отчего: теперь точно было ясно, что вокруг них расстилались земли Элиды. Мира, родного и привычного Отверженной и эльфу. А в семи-восьми сотнях шагов шел, спускаясь, один из ордена Вайры. Вернее, один из тех, кем Орден управлял.

Элейни, сердце которой к тому времени уже почти успокоилось, показалось, что в непроницаемом лице Ллейна в ответ на слова женщины что-то мелькнуло. Но он не шевельнулся и совсем ничего не сказал, поэтому промолчала и она.

Но не это беспокоило девочку, равно как и не все остальное из происходившего сейчас вокруг. Нет, Элейни пыталась понять, что же так испугало ее насколько минут назад, какое именно предчувствие, бесформенное видение? Что за туманный образ заставил ее вскрикнуть, а вслед за тем исчез, так и не отпечатавшись у нее в голове?

Нет, не люди там, на холмах, а то, что было рядом с ними, вместе с ними, в них, так взбудоражило, испугало ее и тут же растаяло, не успев запомниться, далекое и неосознанное, словно жидкий, молочно-белый туман ранним утром, на дальнем конца широкого поля, разогнанный холодным и резким порывом сильного ветра.

Девочка, стараясь не отвлекаться, смотрела вперед, но не на спускающихся десятерых, а дальше, сквозь них, через поросшие редким лесом склоны, через пласты и толщи темной разных оттенков земли... и не видела ничего.

Вздохнув, она опустила глаза.

— Там, наверху, два сокола, — сказала Вайра, обращаясь к Ллейну, — оба связаны с ними, — она указала на спускающихся с холма. — Один с тамошним магом, другой с учеником Братства.

— Ясно, — безэмоционально кивнул эльф, затем плавно передернул плечами, словно кот, пробуждающийся ото сна и стряхивающий с себя сонливость, — давайте по коням. Поедем навстречу.

Вайра и Герт, не задавая вопросов, кивнули. Воин вскочил на Вихря, который, кажется, уже смирился с необходимостью нести на себе седока и только попятился сначала, но затем замер, позволяя человеку устроиться у себя на спине поудобнее; Малыш, не дожидаясь касания, преклонил колени перед Отверженной.

Ллейн чуть удивленно посмотрел на него, наверное отдавая должное сообразительности молодого жеребца.

— Идем, — кивнул он вопросительно глядящей на него Элейни, затем подхватил ее на руки, усадил на Грома и сам взлетел на коня у девочки за спиной.

— Но, — тихо сказал он, и кони дружно, единым строем двинулись навстречу тем, кто уже почти одолел довольно крутой спуск.

— Ага! — неожиданно радостно и громко воскликнула Вайра, черные глаза которой сияли, словно драгоценные камни, а грудь вздымалась взволнованно и часто. — Это Гаральд! Приграничная кочевая, как ты и сказал.. Сто восемьдесят шесть человек. Стоят здесь около недели, уже неплохо укрепились... Хотя место старое, подготовленное и без того очень хорошо... Разведчики заметили нас, послали весть капитану, тот приказал спуститься и привести к нему. Мы вызвали сильное удивление: здесь никого не должно в это время быть — здешние поселенцы в такую даль не забредают, а севернее вообще никто из нормальных не живет. Поэтому они очень удивлены, но пока не враждебны... Хотя... — она вытянула шею, всматриваясь в спустившихся в поле и шедших навстречу десятерых, — странно. Теперь отчетливо вижу. Они чем-то сильно обеспокоены. Сейчас... Да, есть. Капитан отряда получил какой-то приказ через магическую проекцию. Теперь все на военном положении, хотя никакой войны нет. Чего-то ждут, сами не знают чего. Они вообще ничего не знают о том, что происходит, поэтому постоянные нервы, а тут еще и мы... Один из них час назад переспал с какой-то из здешних дам, ее зовут Миленн, и у нее большая и крепкая грудь... У жены не такая.

Терт глянул на нее ошарашенно, затем на его лице расцвела широкая улыбка. Немного смущенная, но вполне довольная, судя по всему, и Вайра, и шутка ее воину нравились. Эльф едва заметно усмехнулся. Элей- ни почувствовала, как слегка вытягивается в удивленно-веселой гримасе ее лицо и как мысли, бесцельно шатающиеся в ее голове, постепенно разбредаются кто куда, оставляя ее в пустоте и в относительном покое.

Но тут в ней мелькнула одна догадка.

— Вы читаете их мысли, госпожа Вайра? — вежливо, пытаясь не показать своего волнения, спросила она.

Женщина кивнула, и во внимательном взгляде ее Элейни ощутила скрытое напряжение. Словно Отверженная ожидала от нее какого-то подвоха.

— А мысли того, который ученик вашего Братства, вы не читаете? — Каждый из нас умеет скрывать свои мысли, — ответила Вайра, и в четкой речи ее слышалась некоторая взвешенность, осторожность, словно у ученицы, отвечающей на экзамене отлично выученный предмет, но опасливой из-за каверзы, вполне возможной от этого экзаменатора. — Прочесть его для меня не составляет особого труда, но сил на это потратится все же больше. Поэтому я не читаю его.

— Просто, — слегка порозовев, борясь с пронизывающей ее нерешительностью, Элейни попыталась объяснить, — если вы умеете читать мысли, может, и он умеет... Может быть, он уже знает, какой приказ получил капитан.

Сказав это, девочка быстро опустила глаза и утерла выступивший на висках пот. В мыслях она была храбрее, чем на деле.

Отверженная несколько мгновений смотрела на нее, и девочка чувствовала этот сосредоточенный, сфокусированный, пронизывающий взгляд. От самой Вайры не исходило в этот момент ничего. Совсем ничего. Словно глухая стена отделяла ее от Элейни.

— Хорошо, — ровным голосом сказала она, — это интересная мысль. Может быть, я недооценила его, и он уже овладел этим умением. Сейчас посмотрю.

— Только быстрее, — заметил Ллейн, наблюдавший за приближающимися воинами границ, до которых оставалось сейчас уже не более пятисот шагов, — минуты через две мы с ними сойдемся.

Женщина кивнула и, закрыв глаза, опустила голову. Поплотнее закуталась в плащ. Черные волосы, убранные в хвост, свисали с ее плеча справа, падая ей на грудь.

— Что мне делать, если будет... столкновение? — неожиданно спросил Герт, внимательно присматриваясь к вооружению и доспехам приближающихся людей, полуросликов и дварфа.

— Возьмешь дитя и поскачешь обратно, — тут же не раздумывая ответил Ллейн, — ярдах в двухстах будешь дожидаться нас.

— Ясно. — Воин кивнул.

Элейни посмотрела на Герта, и вдруг в ней возникло яркое и сильное желание радости, нежности, дружбы, если уж для них невозможен покой. Ей захотелось сказать ему что-то хорошее, но она не знала что, а потому она просто смотрела на него и почти улыбалась; воин встретил взгляд и немного печально улыбнулся в ответ. В этот момент он выглядел взрослее и казался очень похожим на того телохранителя, который вошел на поляну в темном лесу, зычным, уверенным гласом сказав: «Теперь можно встать, господин. Пойдемте», — и который так понравился ей...

Девочка кивнула ему, затем повернулась в сторону Вайры и посмотрела на нее, зная, что Отверженная этого не увидит, но надеясь, что почувствует; потом обернулась и взглянула на Ллейна, который задумчиво разглядывал кого-то из шедших навстречу. Он был в этот момент так красив, что Элейни, не удержавшись, не успев даже осознать свой порыв, коснулась его щеки дрогнувшей рукой и нежно погладила его.

Тут же девочка поняла, что она сделала... снова испугалась, опустила голову, покраснела, словно предчувствуя, как насмешливо рассмеется кто-то бесчувственный и жестокий, указывая на ее чувства тонким и длинным пальцем.

Эльф никак не среагировал на ее движение, будто его и не было вовсе, но Элейни, подумав, уверилась: этим лучник показал, что он понял его значение. Она глубоко вздохнула, приводя в порядок взволнованные чувства, взглянула вперед и неожиданно улыбнулась снова. Противоречивые, привычно-сложные, мысли раздирали ее.

Ей было не по себе. Казалось, шестое чувство предупреждает ее об опасности, но в последние два дня, с тех пор как она побежала к реке, все только и говорили о надвигающейся грозе. Элейни почувствовала, что очень устала. Ей хотелось скорее уснуть и забыть о напряжении, окружающем их всех. Но еще неизвестно было, чем закончится встреча с десятью, сошедшими с холма.

Пока они подходили, Элейни молчала, устало прикрыв глаза, все время пытаясь услышать и постоянно ощущая где-то совсем далеко, на грани своей странной чувствительности какую-то невысказанную, повисшую в воздухе тревогу, невидимый звездный свет, неслышимый шепот духов времени, предвещавших миру что- то непонятное, неразборчиво-темное, неясное. Она печально опустила голову, закусила губу. Снова вздохнула, отчетливо ощущая свою крошечность, свои ничегонезнание и бессилие...

Но чувствуя одновременно, как крепко и вместе с тем ласково руки эльфа сжали ее плечи, как появилась и медленно крепнет в сердце надежда на «все-будет- хорошо» и как в солнечном сплетении мерцает теплый, добрый и хороший огонек, а потому желая, перед тем как всколыхнется, пропуская пришедших, завеса серого, непрозрачного и холодного тумана, ждущая впереди, дать своим спутникам хоть что-то, кроме страха и печали, дать каждому миг от своей радости, искорку своей любви.

«Я люблю вас, — подумала она, чувствуя, как колышется впереди туманная завеса, как приближается невидимый порог, переступив через который они, Прошедшие сквозь Врата, пришедшие к Камню и чужой волей посланные сюда, смогут хоть что-то понять, вместе с тем что-то иное теряя навсегда... — Я люблю вас»,

— Вот! — внезапно сказала Вайра, выпрямляясь широко раскрывая глаза, и в голосе ее слышалось торжество; Элейни, вскинувшей голову и успевшей внимательно рассмотреть ее лицо, показалось, что в глубине ее угольно-черных зрачков мелькнуло, угасая, ярко-синее сияние, краткий отблеск таящейся Силы. Ллейн и Герт сразу же повернулись к Отверженной, ожидая ее слов, которые сейчас значили, возможно, очень многое.

— Во всех Великих Княжествах военное положение, уже примерно неделю. В Империи что-то серьезно изменилось, но я пока не поняла что. Почему мои и твои собратья не отвечают нам, не знаю. Ученик не смог полностью разобраться в мыслях капитана, но понял, что приказ касался постоянного наблюдения за границами Хельтавара. Он что-то подозревает, но ученик так и не узнал что. Весь лагерь подозрителен, испуган и напряжен. Соответственно солдаты злы и агрессивны, у каждого по этому поводу свои теории, каждая из которых глупее предыдущей, — и никто не знает правды... Кроме всего прочего, ученик подозревает, что действия Гаральдских войск и, в частности, этот отряд направляются прямо из Империи. Так что дела вокруг очень и очень запутаны.

— Значит, Император объявил военное положение, — услышав это, ответил Ллейн, глаза которого немного сузились, словно он поймал и ухватил за хвост какую-то весьма щекотливую и скользкую мысль. — Иначе даже у Военного Диктатора не было бы на это никаких полномочий.

Меж тем расстояние до приближающихся десятерых неуклонно сокращалось, и между двумя шедшими друг к другу группами было уже примерно триста шагов. Ллейн кратко буркнул что-то, и кони пошли тише. Они переглядывались, косясь на людей. Негромко, но, кажется, осмысленно фыркали, словно вели разговор из кратких, отрывистых слов-фраз. И в фырканье их Элейни расслышала опаску.

Вайра продолжала, не обращая на них никакого внимания, обращаясь в основном к Ллейну:

— Что все это значит и что происходит на континенте, я так и не поняла. Нет ни крупной войны, ни одного серьезного бедствия. При этом все напряжены и чего-то постоянно подсознательно ожидают. Но, главное, я узнала время.

«Ну?!» — спрашивали взгляды остальных, потому что эта новость была, возможно, даже важнее других. Даже Малыш обернулся и озабоченно заглянул женщине в лицо, словно названные день, месяц и год могли бы лишить его жизни или спасти.

— Двадцатое октября двести пятьдесят девятого... Камень Времени перенес нас всего на три месяца вперед!

Это было непонятно. Совершенно непонятно, но в то же время ответ скрывался так близко, что у Элейни, в первый момент, когда она это услышала, закружилась от волнения голова.

«Зачем, зачем? — прыгало в голове. — Зачем впе-г ред?» Почему не в прошлое? Что они могут сделать здесь? Что они могут здесь изменить? Что им вообще здесь делать?.. Ответа, разумеется, не было. И на мгновение все, что с самого начало происходило с Прошедшими Врата, показалось Элейни лишь пустым порывом не обладающих разумом стихий.

Десятеро тем временем приблизились примерно шагов на двести пятьдесят.

— Ясно, — ответил Ллейн, но, похоже, он сказал это лишь для того, чтобы хоть как-то отреагировать на услышанную дату, и по-настоящему ему так же, как и остальным, ничего ясно не было.

— Что будем делать? — спросил практичный Герт.

— Размышлять о загадках Камня будем потом, — в голосе эльфа впервые за время их знакомства Элейни услышала резкие и напряженные нотки; он не спускал взгляда с приближающихся десятерых, и в лице его проявилась тонкая, внимательная готовность. Он стал говорить быстрее. — Сейчас нам нужно устроиться где- нибудь в центре укреплений и отдохнуть до утра. Встанем, как рассветет, поговорим, узнаем все новости, и уже исходя из них решим, что будем делать.

— Значит, я не открываю ученику ничего? — спросила Вайра, взвешивающая решение эльфа.

— Думаю, да.

— Хорошо. Это разумно. Но в таком случае я не смогу попросить его войти в открытый транс, и мне придется цедить всю имеющуюся информацию у него из головы по каплям.

— Риск оправдан.

— Риск? Что за риск?

Черты его лица обострились, словно Ллейн вот-вот ожидал чего-то, словно он в этот момент чувствовал нависшую над ними смертельную опасность.

— Не может быть, чтобы мы оказались здесь случайно, — уверенно ответил он. — Если война не началась, не значит, что ее не будет. Кто знает, может, мы имеем дело с предательством внутри Империи... Мы обязаны быть готовы ко всему.

— Я бы очень хотела прочесть капитана. Может быть, он что-нибудь знает о твоих и моих... Что бы ни случилось, призрачная сеть не может молчать. Равно как и Тейо.

— Возможно, случилось что-то действительно страшное.

— Что могло случиться такого, чтобы...

— Тише! — приказал Ллейн. — Они уже слишком близко. Герт, возьми девочку к себе.

Элейни вздрогнула от перемены в его голосе: ранее светлый, напевный и мелодичный, сейчас он сделался тихим, вкрадчивым, глухим.

Воин послушно и торопливо направил Вихря к Грому, и Элейни, стараясь не помешать лучнику, неотрывно смотрящему на подошедших уже метров на пятьдесят людей, ухватилась за сильные и большие руки Герта, которые перенесли ее и усадили впереди.

— Держись за меня, — сказал Герт, и Элейни, не смевшая в столь напряженный момент возразить, вынуждена была подчиниться и соответственно развернуться к приближающимся спиной, уткнувшись носом в куртку Герта, пахнувшую потом, кожей и табаком.

Несколько медленных, долгих шагов спустя оттуда, спереди, раздался хрипловатый, но, в общем и целом, спокойный и весьма дружелюбный, хотя и явно настороженный вопрос:

— Здравия желаем нежданным путникам. Ответа просим: кто такие, откуда будете?

Несколько мгновений над полем висела странная, никем не нарушаемая тишина. Даже жеребцы перестали фыркать, закончив свой разговор.

Элейни показалось, что сейчас разразится гроза.

— Что сказать, солдаты, у нас есть, — громким и немного глухим голосом ответил Ллейн, поднимая голову и расправляя плечи. Голос его звучал величественно и сурово. Элейни, услышав его со стороны, не узнала бы светловолосого эльфа, не увидев его лица. — Но о наших делах мы расскажем вашему капитану, не вам. Вас же просим проводить к нему.

— Проводим, ясное дело, — помедлив, ответил все тот же голос, и Элейни, видевшая сейчас только рубаху Герта и отчасти, если задрать голову, его лицо, поняла, что воин отчего-то внезапно напрягся. Он с силой втянул в себя воздух сквозь стиснутые зубы, и внутри девочки что-то резко дрогнуло.

В голосе спустившегося с холмов не было теперь и намека на дружелюбие. Наоборот, он звучал резко, вызывающе, очень недоверчиво.

— Только сложите оружие, — громко продолжил он, — и спешивайтесь. — Тут говоривший позволил себе жестко усмехнуться: — Капитан вас уж полчаса ждет.

Девочке показалось, что сейчас Ллейн ответит что- нибудь резкое и гневное, а Вайра гордо вскинет голову и даже, быть может, едва заметно шевельнет рукой, показывая солдатам, кто здесь есть кто. Но вместо презрительного ответа Ллейн спокойно выразил свое согласие, а остальные вообще не шелохнулись.

Вспомнив только что прозвучавший резкий вздох Герта, девочка догадалась, что лучники и арбалетчик- гном держат их на прицеле.

Она, правда, не могла знать, что оба взведенных болта нацелены ей прямо в спину, хотя чувствовала неладное; но все же ответ эльфа вызвал в ней удивление. Девочка была практически уверена, что силы одной Отверженной хватит на то, чтобы в несколько мгновений поставить на колени всех солдат, а затем заставить их ползти на вершину холма на карачках...

— Конечно, — ответил Ллейн, соскакивая с лошади и снимая с себя перевязь, — возьмите. Мы пойдем сами. Совершенно спокойно.

Элейни услышала, как стоящие у нее за спиной негромко усмехнулась. Они, кажется, были весьма уверены в себе.

— Сымайте свое дитя, — приказал тот самый, так же усмехнувшись, — и давайте его сюда. Ялт, слышь? Очень аккуратно возьмешь девчонку за руку и станешь за ней присматривать, пока не дойдем. Понял?

Герт спрыгнул с Вихря, снял Элейни и поставил ее на траву. Она обернулась и широко распахнутыми глазами, в которых отражались удивление и страх, воззрилась на десятерых.

Мужчины стояли полукольцом, растянувшись шагов на шесть-семь, все внешне похожие, одинаково двухцветные: в кольчугах поверх нательных стеганок с нашитыми кожами, казавших края из-под верхних серо-коричневых рубах; все подпоясанные, без плащей, с перевязями, на которых висели у кого длинные, у кого широкие короткие мечи, у кого просто кинжалы. И трое из десятерых поразили девочку сразу же, как только она посмотрела в их сторону.

Справа замер, расставив ноги, кряжистый нечеловек — он был примерно в полтора раза ниже, чем не слишком высокий Венал, но намного шире его в плечах и мощнее телом; в руках сжимал направленный прямо на Элейни арбалет. Лицо его, грубое крупными чертами, цветом темное, даже бурое, обрамляли косматые волосы, вылезающие из-под шлема, и густая черная борода, заплетенная по краям в две аккуратные косички; сам шлем имел наносник и чешуйчатый спуск, прикрывающий шею. Левую щеку уродовал неровный, рваный шрам. Глаза его, выпуклые и масляно блестящие, с холодным безразличием осматривали девочку. Он стоял совершенно неподвижно, и арбалет в его руках не дрожал, — несмотря на то что был, наверное, весьма тяжел. В отличие от остальных, поверх кольчуги он носил еще и прикрывающий грудь пластинчатый доспех, раскрашенный серо-коричными разводами; верхней рубахи на нем не было, на перевязи сбоку висели два небольших ручных чекана, с короткими, чуть изогнутыми остриями-клыками, а за из-за спины казались небольшой, пока еще непонятной формы щит, и обмотанная темной кожей рукоять короткой двуручной секиры. Выглядел этот очень пугающе, сосредоточенно и круто.

Вторым и третьим, что удивили Элейни одним своим видом, так как не были людьми, оказались двое еще меньше ростом мужичков, бывших с ней примерно вровень, даже, пожалуй, на ладонь пониже, — плотненьких, добреньких, краснощеких, больше похожих на раздобревших и рано заматеревших пацанов, — с пухлыми физиономиями, которые выражали веселье и относительное спокойствие, вернее, средней степени равнодушие, так что девочке показалось, что оба они вполне миролюбивы и дружелюбны. По росту эти полукарлики были примерно как манханы, но тот же Иллам казался выше, потому что пропорциями своими больше напоминал людей, и не был столь пухловат.

Каждый из них имел по четыре сравнительно небольших кинжала в ножнах на поясе и по дюжине в перевязях на груди. У одного на поясе висела праща, у второго — короткий матерчатый чехол размером в две ладони и толщиной в два пальца. Что это было, девочка не поняла.

Согласно словам Вайры, один из этих, как она сказала, полуросликов обладал волшебными мысленными способностями, то есть, говоря по-умному, был псиоником (Элейни, всегда внимательно и с восторгом слушавшая различные истории, легенды и сказки, с раннего детства знала, кто они такие. Равно как и все остальные дети сел и деревень юго-западной имперской окраины, точно так же, как и все дети мира, в котором рассказывают сказки про магов или жрецов, живущих с остальными людьми бок о бок.) Элейни решила, что псиоником является как раз тот, с непонятным чехлом.

Остальные из десяти казались нормальными, хотя никто из них не выглядел для Элейни обычно: она просто никогда не встречала в своей мирной деревне, равноудаленной и от центра Империи Хор, и от ее вечно меняющихся северных или напряженных восточных границ, настоящих воинов, кроме тех, кто отслужил свое и коротал век, занимаясь полученной за службу землей.

Эти все, как на подбор, были собраны, внимательны, в обмундировании одинаковы до мелочей — вплоть до набора коричневых полотняных поясных сумок или способа креплений ремней перевязи. У всех за спинами висели круглые щиты, а руки и ноги защищали наручи и поножи. Все были одинакового роста, почти все — светловолосы (как и следует происходящим с севера андарам, хотя девочке Элейни о происхождении воинов было ничего не известно) и, несмотря на разные возраст и лица, выглядели одинаково — из-за выражений.

Каждый смотрел настороженно, угрюмо, будто в любой момент ожидая хитрости или подвоха.

Может быть, это является вторым отличием настоящих солдат от сброда, мелькнуло у Элейни в голове, и она исподлобья продолжила свой быстрый осмотр.

У троих в руках были луки с наложенными на тетивы стрелами, остальные, подошедшие немного ближе, чем лучники, держали руки на рукоятях своих мечей; стоящий в самом центре был высок, весь покрыт оспинами, кожа у него бала красная, а глаза маленькие, черные, слегка навыкате . Он был мускулистым, как Герт, и даже поболее, хотя явно уступал сложением великану Вельху. Его кольчуга спускалась почти до колен, меч был больше и наверняка тяжелее, чем у большинства остальных, а на плече красовалась небольшая нашивка в виде раскинувшего крылья орла с двумя звездочками под ней. К слову, у остальных на плечах можно было увидеть такие же, но уже с одной звездочкой.

«Почему же тогда Вайра сказала, что командует ими полурослик?» — подумала озадаченная Элейни. И в этот момент увидела их мага.

Тот, что имел множество сумочек и карманов и, по словам Вайры, являлся колдуном, действительно выделялся из толпы. Он стоял позади всех, на левой стороне держа руки на поясе и пристально глядя на Отверженную, — видно, признавая в ней возможного собрата по мастерству и замерев на всякий случай в готовности мгновенно отреагировать на любое кастование с ее стороны. В плаще поверх одежды, без наручей и поножей, с сумкой через плечо, он был соломенноволос, и никакого доспеха, кроме плотной кожанки, из-под его рубахи не казалось. Тонкие черты вытянутого, худого лица делали его некрасивым. Его подбородок, в отличие от всех остальных, был гладким и безволосым, губы — тонкими и очень светлыми, кожа бледной.

Почувствовав, что на него смотрят, он на мгновение оторвался от созерцания Вайры и мельком прошелся по лицам пришедших к холмам, остановившись на Элейни. Неясно, о чем он думал в этот момент. Но мысли его предопределили многое из того, что случилось потом.

Потому что девочка, встретив его глаза, дрогнула и пошатнулась.

...Взгляд у него был бесцветный, ощутимо липкий и неожиданно пугающий, мерзкий. Элейни, встретив его, внезапно застыла в мгновенном испуге, с ужасом взирая на то, что увидела: в глубине его зрачков колыхалась клейкая, отвратительно белесая жидкость, стекающая по лицу и рукам, глаза его лихорадочно блестели на бледном, почти белом овале искаженного ужасной болью, непереносимым страданием лица, склеившиеся, слипшиеся волосы торчали в разные стороны мокрыми темно-соломенными пучками, а длинные тонкие пальцы раскрытых ладоней были обращены к ней и судорожно подергивались...

Видение мгновенно пронзило девочку, отпечатавшись в ней пульсирующим, жгущим огнем, и тут же выветрилось, исчезло. Он просто стоял, смотрел, и ничего не текло у него по лицу, а волосы были совершенно нормальные, чуть встрепанные... Но в жестоких глазах его была темнота.

Почти позабытый, в последнее время ставший привычным и не столь режущим, на нее тут же навалился душащий, вяжущий, давящий Страх. Элейни поспешно опустила голову, она вся пылала и едва сдерживала дрожь.

Страх сделался подавляющим, стискивающим горло. Она увидела незнакомого человека изнутри, мгновение лицезрела его таким, каким он был в глубине души, — и человек этот был столь отвратителен, что ужас стальными клещами рвал ей грудь, душил ее, пригибал ее к полу, вселял в руки дрожь, а в ноги подгибающую слабость.

Девочке, задыхающейся от внезапного, краткого и судорожного ужаса, казалось: соломенноволосый маг, ясно увидевший, что она разглядела все, прячущееся, гнездящееся в нем, тотчас же попытается уничтожить ее, чтобы она никому не успела об этом сказать и никуда не успела сбежать отсюда.

Ей показалось, что он сейчас едва заметно двигает рукой и...

«Он плохой! Он ужасный! — тотчас воскликнула она, всеми силами стараясь взлететь и врезаться в спокойную фигуру неподвижной Вайры, проникнуть в ее разум и передать ей все это, чтобы она услышала, увидела и поняла. — Мамочка! Он убьет меня! Пожалуйста! Спаси... те!..»

Остальные тотчас узрели результат этого невидимого удара, хотя не могли узнать обо всех его последствиях; во-первых, Вайра на спине у Малыша резко вскинула голову, словно услышав что-то, неслышимое остальным, жеребец внезапно громко, испуганно заржал, боком, заплетающимися ногами рванувшись прочь, и только сухая, краткая команда Ллейна заставила его застыть на месте с широко распахнутыми глазами, крупно дрожа; во-вторых, сама женщина сильно дрогнула и выронила удерживаемый на плечах плащ.

Тут же отовсюду послышались краткие вдохи и выдохи несдержанного удивления: взглядам замерших открылись сверкающие на темно-синем атласе семь разной величины бриллиантов, вправленных в платиновое колье, отсветы от которых, преломлявших яркие солнечные лучи, раскрашивали даже траву под ногами у Малыша.

Солдаты ахнули. Может, кто и удержался, но лица у всех стали такие, что бродящему поблизости художнику можно было бы смело начать писать картину. С названием: «Мародеры, увидевшие Чудо».

Элейни почувствовала, как державшийся на ней несколько мгновений давящий, пульсирующий взгляд мага теперь исчез, переместившись, очевидно, на Вайру, и смогла впервые за прошедшие несколько долгих мгновений сильно, в полную грудь вздохнуть. Ее по-прежнему трясла неуправляемая дрожь, но девочка заставила себя посмотреть на реакцию солдат. У всех она была практически одинакова. От изумленной к недоверчивой, затем к испуганной и подавленной.

«Аристократка, магичка или эльфка! — было написано на их лицах. — Своенравная, гордая, властная. Чего с ней делать?!.» В глазах черноволосого рябого промелькнула нескрываемая досада. Остальные начали приходить в себя, кто потирая рукой лоб, кто меняя позу.

Только дварф не высказал, мимикой или вздохом, бормотанием или ругательством, ясности, присущей реакциям остальных, а точнее, не проявил вообще никаких чувств. Он по-прежнему стоял на своем месте, не шевелясь, не меняя положения руки с арбалетом, упертой локтем в живот, и в выпуклых глазах его лишь на мгновение шевельнулся интерес, тут же сменившийся безразличием. Он казался големом, оживленным по воле колдуна и лишенным всех чувств.

Соломенноволосый маг также остался сравнительно бесстрастен: он только пожевал губами и удивленно покачал головой. Но Элейни этого не видела, потому что смотреть в его сторону она не стала бы сейчас, кажется, даже под страхом смерти.

Вайра, бледная, горящим взглядом уставившаяся в никуда, прерывисто выдохнула, словно выходя из глубокого транса, и слегка нетвердой рукой погладила трясущегося Малыша. Тот успокаивался, рывками мотая хвостом и поминутно переступая с ноги на ногу. Вихрь и Гром тихонько фыркали на него, то ли ругая, то ли пытаясь поддержать. Отверженная спустилась с коня. Ллейн, не промедлив ни мига, наклонился, поднял с земли и подал ей плащ, в который она, рассеянно кивнув, тут же завернулась.

Немая сцена на этом закончилась.

— Ну, — вновь подал голос тот самый, что отдавал здесь приказы, и девочка, вскинув голову, увидела, что это, оказывается, точно человек, — тот самый, с длинной кольчугой, оспинами и красным лицом, — мы, к слову сказать, сильно рады будем такой знатной госпоже, кем бы она ни была. Кхе-кхе, — лицезрея краешек прикрытого плащом сверкающего бриллиантами колье, он сильно покраснел, закашлялся и теперь постепенно приходил в себя. — Н-да... просим, э-э-э, значит, принять наше гостеприимство. Проводим с почетом, стало быть.

Вайра молчала, не проявляя никакой реакции на слова десятника. Она словно была где-то далеко, хотя прекрасно видела и слышала все вокруг. Ллейн также молчал, и Герт, разумеется, тоже. Малыш резко фыркнул на донимавших его Вихря и Грома, после чего те также разом замолчали.

Рябой постоял немного, решая, как же теперь быть и в каком тоне вести разговор, но, очевидно, вспомнил про военное положение, про опасности, утроенную бдительность, а потому продолжил более уверенно:

— Ну а ты чего стоишь, как цаца? Иди к дяде Ялту, он тебя приголубит.

Элейни в первую секунду не поняла, что обращаются именно к ней, затем медленно подняла тяжелую голову и уставилась на него.

«Чокнутая, горе милосердным, чокнутая, — явственно вспыхнуло в его глазах, — щас ка-ак завизжит, о-о, мать моя честная!..»

— Зачем? — громко и очень ровно спросила Элейни, глядя немигающе и прямо. Девочка была очень бледна, но вместе с тем пылала, щеки казались пятнами на фоне белого лица.

— Как зачем? — почему-то от всей души обрадовался рябой. — Приголубить — это ведь первое ж дело!

Никто не заржал, но некоторые заусмехались. Розовощекие полурослики одновременно переглянулись, и на лицах обоих заиграли свеженькие улыбки до ушей. Зубы у них, надо сказать, были прямо лошадиные.

Рябой тем временем, явно ожидая ответа, с ухмылкой глянул на молчаливо стоящих Вайру и Ллейна. И от выражений их лиц ухмылка его дернулась, треснула напополам раскрытым ртом, который он тут же и закрыл, передумав говорить то, что, видно, хотел сказать. И мгновенно помрачнел.

— Ну? — резко и зло рявкнул он. — Долго ждать?

Это было, словно удар ладонью по щеке; Элейни вздрогнула и вдруг услышала холодный, прямо-таки ледяной, глубокий и властный голос Вайры.

— Девочка пойдет рядом со мной, — сказала она, — это ясно?

Но десятник оказался далеко не так прост.

— Не-е-эт, — напряженно, но уверенно, издевательски и даже как-то вызывающе весело бросил он, — пойдет она не с вами, госпожа брильянтовая, а с Ялтом. Потому что так и вам, и нам спокойнее будет. И не препирайтесь давайте, а исполняйте!

Видно было, что ему очень хочется рявкнуть в полный голос, но пока еще он не решился, но еще мгновение-другое, и это произойдет.

Отверженная прищурилась еще сильнее, и Элейни, случайно глянувшая в сторону солдат, заметила, как побледнели кисти мага, с силой вцепившегося в пояс, и как столь же крепко прищурился целящийся в нее гном.

Герт увидел это, и руки его сжались, плечи слегка сгорбились, он едва заметно подался вперед, одновременно пригибаясь; остальные так же крошечно сдвигались со своих мест, молниеносно и практически незаметно меняя позы.

Над полем нависла пелена напряжения и страха. Элейни физически ощущала, как стекает по спинам практически каждого из них липкий пот...

Рябой облизал пересохшие губы, неотрывно наблюдая за Вайрой. Кажется, он боялся.

Девочка подняла лицо и расширенными глазами посмотрела на нее. Отверженная прищурила глаза и плавным, мягким жестом поправила свое колье, при движении бросившее веер бликов на ее темное лицо. Маг отшатнулся назад, оба полурослика потянули руки вверх, к перевязям с метательными кинжалами, лучники начали отступать еще на шаг, вскидывая свои луки, Рябой ухватился за торчащий из-за пояса кинжал. Губы Вайры дрогнули, начиная складывать воздух в слова, но тут раздался неожиданно ровный, предупреждающий и очень спокойный голос Ллейна.

— Дитя, — отчетливо вымолвил эльф, — иди к ним.

Все затаили дыхание.

Рот Вайры захлопнулся, она сглотнула, слегка побледнев, и бросила на лучника быстрый, непонятный по выражению взгляд. У Элейни сил сопротивляться такому голосу Ллейна не было, и просто не могло найтись, а потому она, сглотнув сухим горлом, пошла вперед. i

— Вот и хорошо, — хрипло и с трудом выдавил Рябой, горло которого пересохло точно так же, как и у остальных, если не больше. — Вот как замчатно!.. Ялт, чо стоишь, дурень?!.

— Здравствуй, девочка! — очень радостным и звонким голосом сказал тот полурослик, у которого на поясе висела праща, делая шаг вперед и нервно теребя пальцами свою косую перевязь. Глаза его бегали, перемещаясь с Вайры на Герта, затем на Ллейна, — как и взгляды всех остальных из десятки воинов Гаральда.

Но напряжение, стиснувшее сердца, начало постепенно, медленно опадать, оставляя опустошение и усталость, идущую из глубины и заставляющую мелко дрожать руки и ноги.

— Ялт, — сказал полурослик, облизываясь, судорожно выдыхая и начиная нормально, размеренно дышать, — это, стал-быть, я. Иди ж сюда, не боись! Я теперь буду тебя защищать. Потому как я тут единственный рыцарь... На белом коне.

Мужики криво заулыбались. Маг опустил руки, затем рывком поднял их и утер пот, выступивший на лбу и висках. Дварф, как и раньше, не дрогнул и не шевельнулся. Лицо у него было словно каменное.

— Замечательно, — тупо повторил Рябой, давая, видимо, краткую передышку себе и своим людям... Затем снова возвысил голос, обращаясь теперь к Ллейну: — Так мы пойдем когда-нибудь или нет?!. Тойсть... в лагерь, я сказал! Быстро!

— Как вас зовут? — все так же спокойно спросил Ллейн, разглядывая в это время дварфа, который тремя четкими движениями снял болты, уложив их в сумку, ослабил натяжной механизм и укрепил арбалет на поясе.

— Зовут? — почесав подбородок, почему-то озадаченно переспросил десятник.

— Чтобы знать, как вас называть. Если вдруг понадобится.

— Рябой, — ответил десятник, поправляя перевязь, затем перекривив лицо, словно у него зашлось в приступе больное сердце, через кольчугу и подкольчужник пытаясь массировать себе грудь. — Так меня кличут... А вас как?

Элейни едва не расплакалась. Ее трясло. До этого момента она все еще ожидала атаки: мгновенной, орущей, захлебывающейся криком, страхом и кровью.

— Не важно, — отрезал Ллейн.

— Давай лапец, девчак, — предложил Ялт, пытаясь заглянуть ей в глаза, — ийти нада, чего стоишь, как хухоль на выданье?

Элейни подняла на него глаза, и что-то в лице полурослика, мгновенно изменилось.

— Ойя, — немного посуровев, сказал он, — зачем же так пугаться-то? Не плачь, смотри. Слезами делу не поможешь. — Он взял ее тонкую руку своей пухлой, горячей и влажной, тяжелой и волосатой.

— Ну конечно, — возразил его брат-близнец, подходя к ним и говоря это намеренно громко, — испугали ребенка, охламоны, теперь совесть мучает.

«Не всех, не всех», — про себя добавила Элейни, вспоминая то, что увидела внутри мага, и вздрагивая всем телом.

— Спокойно, пятачок, — погладив ее тяжелой рукой по голове, почему-то озадаченно буркнул безымянный полурослик, искоса посматривая на Вайру, которая неотрывно наблюдала за их троицей, в то время как остальные принимали Гертово и Ллейново оружие, укладывая в ножны или вешая за спины свое. — Все путем. Не дергайся, а то штаны слетят.

— У меня нет штанов, — ответила Элейни, подумавшая о том, что раз уж все они пережили момент такого страха, то теперь они вроде друзей, и нужно завязывать хорошие отношения.

— Так то и плохо. — Безымянный с искусственной улыбкой на лице снова погладил Элейни по нежной темной головке, старательно и очень тяжело, почти даже больно. — В такую погоду в штанах-то гораздо лучше... Да и вообще, лучше бы уж пацаном...

Девочка подняла на него удивленные, непонимающие глаза, раздумывая, спросить или не спросить, кто его учил выказывать отеческие чувства и что значит его последняя загадочная фраза, но внезапно увидела взгляд Вайры... и тут же все поняла.

Он ведь был псиоником. И получив в свое распоряжение девочку, наиболее маленькую и слабую из всех четверых, рассчитывал спокойно прочесть все ее мысли и узнать, что же за гости пожаловали к ним из чащ Хельтавара, за которыми им приказано было наблюдать?..

Но Вайра, видно, защитила всех четверых, и незадачливый ученик не смог проникнуть сквозь ее защиту. Скорее всего только что он несколько раз подряд наткнулся в попытках связать свой разум с разумом девочки на непроницаемую, глухую стену, даже после прикосновений рукой к голове, вроде бы должных процесс проникновения облегчить... Это серьезно озадачило его. Но полурослик оказался очень сообразительный. Он все со столь же искусственной улыбкой повернулся к Отверженной и, глянув на нее, попробовал, наверное, тут же, с разбега, установить мысленную связь.

Вайра улыбнулась еще за секунду до того, как он начал поворачивать, и опустила голову, кутаясь в плащ, — словно не замечая ничего, а размышляя о чем-то своем.

Элейни, теперь видевшая и отчетливо понимавшая все от начала до конца, едва сдержала улыбку, увидев, как полурослик скривился, словно от зубной боли, и прошептал скомканное ругательство себе под нос, отворачиваясь.

Украдкой бросив на Отверженную новый взгляд, девочка увидела, как та с усмешкой смотрит на полурослика, а затем на саму Элейни, почти незаметно подмигнув ей, и впервые за все их знакомство не скупо, не кратко, а широко и неторопливо улыбаясь.

Краем уха девочка слышала, как спокойно, будто минуту назад ничего такого и не было, разговаривают Ллейн и Рябой, и видела, как остальные, включая и Герта, и мрачно-каменного дварфа, слушают их; Рябой пытался узнать, кто же все-таки они и откуда, а Ллейн, вежливый и предельно конкретный, в ответ выражал свое удивление тем, что регулярные пограничные войска Гаральда отстоят от его границ столь далеко, на что Рябой, пожав плечами, ответил, что земли-то ничьи, поэтому кому какое дело.

— Не нашлись бы у этих земель новые хозяева, — неожиданно бросил маг, пряча руки в карманы (ему, наверное, было немного холоднее остальных). — В этом случае всем нам может прийтись весьма несладко. Как заготовке между молотом и наковальней.

Остальные притихли, вникая в суть сказанного. Элейни поняла, что чародея здесь боятся и уважают.

— Н-да, — кашлянул Рябой, — положение тут, господин эльф, еще то. Так что вы сами должны понимать, чего мы здесь так...

— Эй, — спросил все еще потирающий лоб ученик ордена Отверженных, — так идем или нет?!. Дитя застоялось, ей хочется штаны, потому что у нее... все мерзнет, мать-перемать!

— Кха-кха, — громко закашлялся Рябой, утирая вдруг покрасневшее лицо, — идем. — И неожиданно выругался от души:

— Сучье время!

 

8

Пока они незаметными снизу, но легко различимыми здесь, протоптанными тропинками поднимались наверх, Элейни не думала ни о чем. У нее на это просто не осталось сил. Мысли, конечно, мелькали в ее голове, но все они были построены по образцу: «Хочу спать... Спать хочу... Цветочек, желтенький... Спать. А-а-а-ах... Собаки тоже зевают... И лошади... Кроватка... Спать... Хорошо...»

Единственное, кстати, о чем в ее маленькой, взлохмаченной головке мелькнула целостная, четкая мысль, были именно их настороженные, шлепающие рядом, изредка косящиеся друг на друга лошадки.

«Бедные, — подумала она, — совсем устали. Скоро баиньки...»

Силы жеребцов действительно истощились. Они уже даже почти не фыркали, хвосты их обвисли, морды клонились к земле, словно они засыпали на ходу. Вихрь, больше всех скакавший, и устал сильнее всех, поэтому плелся в хвосте. Элейни было его жалко. Малыш, ступающий осторожно и внимательно, шел рядом с ней, и шкура его потемнела от пота — подъем для коней оказался не менее трудным, чем для людей, а быть может, и более. Малыш деловито фыркал, целеустремленно топая наверх, и на морде его было написано: «Все равно дойду. Только потерпите». Хотя непонятно было, к кому это он обращается. Элейни он нравился. Гром, ступающий впереди, шел размеренно и четко, почти не выбирая, куда ставить копыто, и часто вскидывал голову, осматриваясь вокруг. Уши его шевелились, он постоянно продолжал смотреть и слушать по сторонам, не желая пропустить какую-нибудь неприятную неожиданность. Весь день он нес двоих, но устал, казалось, меньше остальных. Его Элейни уважала. Он вел себя как вожак.

Идущие наверх люди не разговаривали: подъем был довольно тяжел. Уставшие за день Герт и Вайра шли довольно быстро, но неровно, потому что все время спотыкались. Ллейн, наоборот, двигался с грацией кошки, ступающей по острым камням, — бездумно, идеально правильно, в нужном темпе. Казалось, он вообще не устал. Хотя красота его немного поблекла, и Элейни, бросившей на него краткий взгляд, подумалось, что эльф грезит о чем-то своем, бездумно продвигаясь вперед и наверх.

Сама она устала настолько, что, споткнувшись и упав в очередной раз, раздумала вставать. То есть ей показалось, что все, они уже пришли, и долгожданная постелька приняла ее в свои объятия. Герт встрепенулся, когда она упала; увидев, как Ялт недоуменно трогает девочку за плечо, желая разбудить ее и одновременно пытаясь приподнять, и воин, и Ллейн шагнули к ней, вместе оказываясь рядом.

Герт остановился в некоторой нерешительности, но Ллейн, спокойно взглянув на него, молча кивнул и, раз вернувшись, снова двинулся вперед. Воин без слов поднял девочку на руки и, прижимая ее к себе, осторожно пошел вперед.

Вайра лениво коснулась одного из маленьких бриллиантов своего колье и, прищурившись, через мгновение с легким недовольством покачала головой. Смутные мысли и образы, которые плыли сейчас в усталой голове молодого мужчины, не слишком радовали ее. Отверженная посмотрела на Ллейна, ожидая какого- либо знака, и, встретив ее взгляд, эльф несколько мгновений удерживал его. Затем, так и не сказав ни слова, даже не кивнув, отвернулся.

Вздохнув, женщина опустила глаза, заставив себя смотреть под ноги, чтобы не упасть. Непроницаемость этого существа, которое, к сожалению, неизвестным ей способом было тотально защищено даже от высших форм проникновения и сканирования, была ей очень хорошо знакома. В сущности, они ведь уже очень давно знали друг друга — с самого детства. И Вайра, пожалуй, из людей посторонних, не входящих в друидское Братство, понимала одиночку Ллейна лучше всех. Хотя бы потому, что давным-давно, многие годы назад, оба были единственными детьми в бурлящем проклятиями, очерненном невиданной катастрофой, пронизанном призрачной Смертью, умирающем Сером Лесу, из последних сил борющемся с Черным Поветрием. Выпущенным на волю по вине родителей Вайры, первых из ордена Отверженных, тогда еще не бывшего Орденом, — вместе с остальными старейшинами собравшихся в обособленный, самостоятельный клан и возомнивших себя повелителями сил, тогда еще им неподвластных.

История трагическая, захватывающая и тяжелая, в которой оказались переплетены судьбы совершенно разных существ и в которой погибла среди прочих старшая фламиника друидского Братства, Лина Белен, называемая Светлой... Ллейну тогда было четырнадцать, и десятилетняя девчонка, увидев его впервые, влюбилась без памяти, потому что решила, что встретила Бога, спустившегося на смертную землю, в омраченный лес, чтобы спасти ее от смерти, приникшей холодными губами к сердцу и пившей ее кровь. Смерть действительно отступила, изгнанная светом, что принес с собою юный эльф. Но он оказался таким холодным, недоступным, спрятавшим свое сердце так глубоко, что девочка не сумела пленить его и даже не смогла по-настоящему понять.

В те времена он любил лишь двоих: свою мать и, кажется, своего отца. Но старшая фламиника Братства погибла, спасая Омраченный Лес, вступив в битву с Черным Поветрием. И только прямое вмешательство истинного Божества, светом своим и мощью встретившего Призрачную Смерть, спасло затененные земли.

Да, в леса Хельтавара вступил сам Император Эйрканн. Только что сочетавшийся браком с юной Золой, позже принесшей ему двоих столь прекрасных детей, он сокрушил вызванное Отверженными зло и, призвав Главу Конклава с Хранителем, предал их в руки высшему суду. Результатом которого стало Отвержение.

Но мать светловолосого Ллейна было уже не вернуть: изначально далекая и от Братства, и от обычных людей, она слишком близка была одиночеству, ее душа оказалась слишком тесно слитой с живой природой, — Тейо приняло ее. И юноша-эльф, отстраненный, независимый, погруженный в себя, холодный, остался совсем один.

Он был уже тогда очень умен, — хотя и медлителен, как все юные эльфы, — и Вайра, моложе его на четыре года, часто думала и действовала гораздо быстрее и разумнее его, но ей никогда не удавалось находить решения настолько идеальные и многогранные. Одним своим появлением разрешающие множество вопросов и проблем...

Отверженная вздохнула, глядя на тропинку и слушая, как шуршат под ногами малые веточки и жухлые листья. Ей было грустно. И, возможно, впервые с момента смерти матери и отца, потеряв теперь даже жуткого зануду Хромого, даже бессловесное, неодушевленное, пустое и затягивающее, словно в Бездну, с детства привычное Призрачное Пространство, сотворенное в древности и ставшее доступным за столетие с лишним ее жизни и исследований его, она была столь совершенно одинока, сколь шедший на расстоянии вытянутой руки молчаливый эльф.

А Ллейн, ровно ступающий вперед, по-прежнему молчал, как и все эти годы назад. Он, как и прежде, предпочитал оставаться целостным альтернативе быть любимым. И Вайра уже давно не любила его. Даже когда против воли вспоминала о ночи у тела Лины Велен, в лесу, над которым смыкалась непроглядная, последняя для них Тьма, — о первой и последней ночи, проведенной с ним вдвоем .

— Что ж вы сразу не сказали, господин эльф, что вы эльф? — немного сконфуженно поинтересовался Рябой, который, судя по всему, был уже немного пьян. — Да и вы, госпожа Инэльда, могли бы сразу... э-э-э, снять плащ. И представиться. Тогда бы мы говорили по-другому. И у девочки тогда ничего... э-э-э, не замерзло бы.

— Бирс, ты начинаешь пьянеть, — холодно заметил капитан Грант, — думаю, тебе пора спать.

— Слушаюсь, — ответил Рябой, с некоторым трудом поднимаясь на ноги и невзначай опираясь на Гертово плечо. — Во сколько сказать, чтоб завтра будили?

— Ни во сколько. Я решу потом. Иди спи.

— Есть, сэр. Так точно. Уже сплю. Мать-перемать.

Он поклонился, немного качнувшись вперед, и, ухватив руку Герта, подставленную в последний момент, устоял на ногах. Поправил расстегнутый ворот нижней рубахи (доспехи и снаряжение сразу же по приходу в лагерь принял и отнес в его палатку юноша-оружевой ), и, довольно четко, словно в строю, развернувшись, вы шел из поляницы. У самого входа посмотрев назад и еще раз помахав даме рукой.

— Он устал, господа, — спокойно объяснил капитан, разливая по оловянным кружкам горячий чай. — Бессменное патрулирование уже шесть дней. Нужно было дать человеку выпить, сами понимаете. Теперь отоспится, и завтра к утру будет как новенький.

— Тогда нужно послать кого-нибудь, чтобы отогнали от него этих чертовых сук, — я от всего сердца извиняюсь, леди Инэльда! — иного звания в нашем отряде они не заслуживают. — Тин, полурослик-псионик, почесав волосатой лапой густую темную шерсть на груди под распахнутой рубашкой, немного подумал, затем, извиняясь, совершил легкий и в общем-то довольно грациозный импровизированный поклон, не вставая со скамьи.

— Черт с ними, — пожал плечами капитан, — пусть... удовольствуется покоем, пока есть такая возможность. Итак, господа, предлагаю тост за тишину и покой. За то, чего так не хватает в столь напряженное время всем нам.

— Принимаем, — согласился Тин, широко зевнув, — тишина, покой... и сон — штуки полезные.

— За покой прекрасных дам.

— Благодарю вас, рыцарь Герт. И вас, капитан. О вас, Тинталь, как вы понимаете, и речи не идет.

— Благодарю, леди. Всех леди всегда благодарю. Непременно.

— Господин эльф, вы всем довольны?

— Спасибо. Всем. Я не пью и не ем, потому что уже сыт. И хотел бы поговорить о делах. Сэр Грант, надеюсь, вы великодушно простите мое нетерпение.

— Понимаю. Конечно, вы все очень устали, а я вас тут еще более уморил своей пародией на светскую беседу, — квадратное лицо массивного во всех отношениях капитана Гранта приняло выражение серьезное, как и подобало столь зрелому военному, командующему одним из лучших малых пограничных отрядов Га- ральда, наиболее мощного и могущественного из Великих Княжеств Севера.

— Итак, о делах, — отодвигая от себя все, кроме кружки, даже пепельницу, снимая и откладывая в сторону матерчатую салфетку, продолжил он. — Думаю, сэра Витсона нам тревожить не следует. Пусть выспится и накопит побольше сил. Завтра, вполне возможно, они всем нам будут очень кстати.

— Есть дело специально для мага? — тут же спросила Вайра, внимательно глядя на капитана, откидываясь назад и устраиваясь поудобнее в презентованном капитаном кресле, крытом парой недавно выделанных, еще пахнущих кисло и прогоркло медвежьих шкур.

Тинталь, проследив ее взгляд, попытался уловить эманации, о существовании и природе которых подозревал, но снова ничего не почувствовал, а потому лишь с прискорбием вздохнул, кривя раскрасневшуюся блиноподобную рожу, продолжая маленькими глоточками цедить крепкий капитанский чай.

Эльф промолчал, незаметно разглядывая дварфа, сидящего в самом углу и попеременно рассматривающего две небольшие карты, который до сих пор не сказал никому ни слова. Судя по всему, он имел здесь некоторую свободу, — быть может, входил в отряд как неофициальный наемник и был сам себе хозяином — б дозволенных капитаном рамках. Весьма уважаемым, судя по всему.

Сняв доспех, он так и остался очень широк, и походил на изредка шевелящуюся гору.

— Кто знает, что на уме у распоряжающихся мною? — ответил Вайре капитан, начиная неторопливо набивать темно-коричневую костяную трубку, изрезанную сетью асимметричных грубоватых узоров. — Завтра, по расписанию, я должен получить новый приказ. Возможно, мы покинем эти холмы и будем направлены в другое место. Снова наблюдать или, быть может, действовать.

— Вы ведь всего две недели в этих холмах? — вопросительно полувозразил Ллейн, так и не назвавший своего имени присутствовавшим здесь четверым из отрядной верхушки (Рябому, который, оказывается, был не только десятником, но и адъютантом капитана, самому Гранту, дварфу, странное короткое имя которого, согласно представлению, звучало как «Гор», и полурослику Тинталю).

— Да, но положение сейчас меняется очень стремительно. Так что вполне возможно, что утром господину Витсону придется готовиться к бою. Или к двусторонней телепортации — со своей стороны. Ничего более определенного на данную тему сказать не могу.

Ллейн прошелся взглядом по лицу Вайры, излучающему спокойствие, некоторую усталость и доброжелательный интерес, заметив в нем скрытую усмешку, хорошо видную ему, привыкшему изучать это странное, не подходящее под классические каноны красоты лицо. Усмешка в данном случае, как посчитал эльф, означала не то, что капитан недоговаривает или открыто врет, а то, что Отверженной уже известно, чего именно он не говорит.

— Давайте строить нашу беседу исходя из логики поступательного получения важной информации, — спокойно улыбнувшись, предложила Вайра. — Я понимаю, господа, что вам весьма интересно, кто же мы такие и что за дорога привела нас сюда, но хронологически ваша история, я уверена, начинается ранее, а потому я прошу вас рассказать сначала ее, а затем выслушать нашу. Таким образом, кроме всего прочего, мы еще немного отдохнем.

— У меня нет и не может быть сомнений в вашей правоте, госпожа Инэльда, — серьезно кивнул капитан, приподнимая кружку с чаем в ее честь, — задавайте вопросы, и вы получите исчерпывающие ответы на каждый из них. Честь ваша и ваших спутников не подлежит сомнению с того момента, как я узнал, кто вы, и получил послание от глубокоуважаемого мною генерала Виссенара де Вари. Итак, я к вашим услугам, госпожа Инэльда, господа.

Вайра спокойно улыбнулась и кивнула Тагеру Гранту, продолжая изучать его выдающееся, очень интересное для нее лицо, находя в нем все новые и новые детали, трактовать которые, кстати, даже со всем ее опытом удавалось не вполне однозначно.

Этот седеющий, почти пожилой уже, сорокавосьмилетний вояка доставлял Вайре удовольствие вот уже на протяжении часа, с тех пор как они встретились у завешанной маскировочным серо-коричневым полотном одностворчатой двери, ведущей в не слишком высокий, но довольно просторный сруб, сложенный на дне овальной впадины в месте стыка трех высоких холмов, рядом с протекающим широким ручьем. Примерно метрах в двухстах над общей плоскостью равнины.

Капитан был благороден, честен, дисциплинирован, силен, мужествен, упрям, дальновиден, проницателен и щедр. Кроме того, он был воспитан, великодушен, смел и далеко не глуп. Элейни, если бы она не спала, словно полумертвый от усталости крольчонок, этот человек был бы весьма интересен; он бы ее пленил, Вайра знала это почти наверняка.

Но девочка лежала, укрытая плащ-палаткой Тагера Гранта, на его широкой жесткой кровати за бревенчатой перегородкой, в то время как Вайра сидела в его кресле, оставляя самому вояке обыкновенное место на скамье...

Отверженная, поднимаясь сюда, уже сосредоточила свои силы, спроецировав их в камни колье так, чтобы атаковать разум капитана немедленно по всем возможным направлениям, сломить его волю, лишить его одних качеств и усилить другие, сразу же навязать ему программу действий на десяток часов до самого утра, — в которой на первом месте стоял приватный разговор с пришедшими троими... но увидев его, она не стала этого делать.

Потому что в первую же секунду их знакомства полувековой мужик, потомственный военный и, очевидно, какой-то там аристократ, склонился перед ней в сердечном поклоне и стоял так, пока она не догадалась протянуть руку для поцелуя. Затем, следуя правилам приличия и приняв незваных гостей, как, возможно, сделал бы это хозяин типичного загородного особняка неподалеку от Зеленых Ворот столицы , Тагер Грант ухаживал за ними на протяжении часа, сделав все от него зависящее, чтобы каждый из семерых (включая и не желавших поначалу покидать хозяина, волновавшихся и даже пытавшихся хамить жеребцов) чувствовал себя максимально комфортно в здешних условиях. Он устроил торжественный ужин, на котором очень быстро добился того, что инцидент с приглашением чужаков и препровождением их сюда сгладился настолько, что теперь в сознании той же Вайры был лишь досадной условностью первой встречи усталых, напряженных людей в сложной обстановке, а не диктатом обличенных властью оружия и численного превосходства солдат, которые исполняли его прямой приказ.

Он был странный, непонятный до конца, очень сильный и глубокий человек. Пробыв под покровом его очарования лишь несколько минут, Вайра поняла, что увлеклась им.

Она рассматривала это волевое, украшенное морщинами широкое лицо, его породистый, длинный и ровный нос, чуть впалые щеки, аккуратную стрижку с зачесом направо, на гладко выбритые щеки, чистую и практически не измятую одежду, начищенные сапоги, отмечала идеальный порядок на отдельном, стоящем у перегородки столе, где были разложены в несколько стопок бумаги с планами, картами и отчетами, на одежду, свисающую со специально оставленных на бревнах стены сучков; она коснулась взглядом массивного обручального кольца без единого украшения, только с гербом нового поколения старого рода — с гербом, совместившим родовые знаки его семьи и семьи его жены.

Вайра не разбиралась в геральдике Княжеств и Империи, хотя могла бы изучить их, и даже начинала заниматься этим когда-то давно, а потому по переплетению нескольких разных веточек и веток, по медведю, волку и орлу, замершим под пятизубым венцом, над волнистым полотном с вышитым на нем ровным рядом из восьми маленьких звезд, она не могла понять, что это за два рода, насколько они знатны, стары, каким имуществом и какими правами распоряжаются и чем, вполне возможно, славятся.

Если бы здесь, с ними, был тот прирученный друидами имперский телохранитель, он, возможно, смог бы прочесть по печатке, как по открытой книге, что все это значило. А так как Вайра этого сделать не могла, ей все же пришлось использовать часть подготовленной и спроецированной в бриллианты схемы воздействия. Той, что касалась проникновения и получения информации, призываемой ключевыми стимулами-словами.

Следуя путем мыслей этого человека (мыслей, кстати, предельно четких, конкретных и недвусмысленных, хотя порой и удивительно многослойных), Вайра, словно вытягивая нить из большого темного клубка, искавшая, за что зацепиться, с чего бы начать, в единый миг узнала о его взаимоотношениях с генералом де Вари и быстро создала историю с посланием, конкретного адресата которого они якобы не знали, данные получили случайно (как конкретно, она еще не придумала), и теперь не знали, что с ними делать, а потому готовы были открыть смысл заключенного в нем тому, кто окажется причастным к делу, о котором в послании идет речь.

Само послание Вайра сочинила, выудив из капитана обрывочные мысли о каких-то конфликтах Империи, Княжеств и ОСВ, что само по себе было странно, ибо даже малейшего разногласия между системами Объединенного Светлого Воинства и Дэртара Отверженная представить себе не могла. Ведь по-настоящему главную скрипку и там, и там играл Император... хотя в последние пять лет многие функции, возможно, перешли к Совету, — так что, быть может, те, кто входил в него, в своей борьбе за власть вызвали нынешние трудности, чем бы они ни выражались?..

Но времени разматывать клубок в эту сторону у Отверженной не было, и женщина решила подождать следующего дня; пока же она складывала слово за словом, фразу за фразой, создавая рассказ, который должен был дать им это время до утра.

Ухватившись за мысли о смуте, Вайра тут же выхватила из общей цепи сплетенных смутных раздумий сведения о каком-то важном секретном приказе, со дня на день должном вступить в силу на территории Гаральда и всех остальных Северных Княжеств.

Соответственно речь в якобы существовавшем послании, рассказ об истории получения которой она только что отодвинула на неопределенное время, шла именно об этом — о деле, касающемся капитана лично. Равно как, впрочем, и всех остальных капитанов подвижных приграничных крепостей, — о секретном приказе по переводу внеочередных (и довольно крупных) гранов, полученных от правителей всех четырех Северных Княжеств в усовершенствования войск почему-то одного только Гаральда, в вербовки и перевербовки новых отрядов из приграничных армий ОСВ, сейчас находящихся в полнейшем хаосе и по каким-то причинам (вполне понятным капитану, но не узнанным Вайрой, — за не достатком времени и отсутствием яркого интереса) не полностью контролируемые Империей.

Вся эта история, очевидно, была очень сложна и запутана, Вайра коснулась лишь верхушки, на ходу фабрикуя легенду, которой должно хватить, чтобы их оставили в покое до утра. Однако, даже не углубляясь в подробности, Отверженная поняла, что дело довольно странное, и с самим капитаном тут что-то совсем не чисто.

Одна вода, когда постоянные интриги, пронизывающие Империю вместе с прилежащими к ней сильными и слабыми государствами, приводили к серьезным разногласиям в воззрениях Диктатора, Императора, Совета и правителей, различных торговых, культурных и расовых сообществ, наемных объединений и независимых гильдий, — в общем, всей той мешанины сил, которая называлась отстраненными от политики Отверженными коротко и ясно: Погрязшие.

И совершенно другая вода — мутно-грязная, быть может, даже отравленная, — это тот кратенький факт, что какой-то жалкий капитан жалкого элитного отряда количеством менее двухсот человек, находящийся за северными границами Гаральда как минимум три недели, располагает информацией на данную тему. Совершенно секретной, как считает он сам и как в принципе выходит из содержимого этого предполагаемого приказа, который Вайра, даже не желая ввязываться в дела Империи, уже хотела бы подробно изучить.

Поверхностно исследовавшая его разум в момент первой встречи, женщина была удивлена, осознав, что именно она выкачивает оттуда, а потом тем, что Тагер Грант вообще знает о происходящем на высшем уровне, между Империей и Княжествами, хоть что-то.

Но времени на раздумья о том, что да как, равно как и сил, и особого желания изучать все это далее у Вайры в тот момент не было. Основной целью визита в гаральдский холмовой форт было решение Ллейна узнать в беседе с капитаном и его людьми то, что могло касаться присланных Камнем Времени четверых: то есть узнать, что сейчас происходит на континенте, а для того, чтобы сделать это, нужно было создать легенду, чем она быстро и занялась.

Старый капитан, судя по всему, был уверен в том, что этот секретный приказ будет обнародован очень скоро, действительно со дня на день, так что Вайра сделала вид, будто он обнародован уже, вернее, что именно сейчас идет фаза его рассылки и распространения (многозначная деталь: через гонцов, не через магов, верных Империи и Конклаву, — а потому и смогла попасть к ним в руки в виде обрывочного устного донесения от генерала Виссенара де Вари «кому-то из военных северных границ»).

Услышав из уст Вайры краткий рассказ в общих чертах («...речь шла о каком-то приказе, который, как я поняла...»), капитан Грант слегка побледнел, затем отрывисто кивнул и, как ни в чем не бывало, продолжил потчевать и успокаивать напряженных чуть не состоявшейся схваткой гостей.

— Итак, я к вашим услугам, госпожа Вайра, господа, — сказал он сейчас, отодвинув от себя все, приближенное к нему условностью и законами трапезы, сняв полотняную салфетку и улыбнувшись.

Руки его, широкие и сильные, легли на колени ладонями вверх, там и замерли.

Ллейн посмотрел на Вайру. Во взгляде его не было ни малейшей эмоции — он вообще был как бы случаен, и коснулся ее мельком. Но Отверженная поняла заданный эльфом четкий вопрос.

Женщина глубоко вздохнула, опуская голову на спинку кресла и закрывая глаза. Она была сильно утомлена. Потратив практически все способности и резервы разума и тела, закаленных, испытанных в путешествиях, исследованиях и битвах, — на Черных Тварей Конклава, преодолев Волю, через бездны пространства направляющую их, в момент, когда Сила хлестала из нее, как из пробитой артерии, и лишь она одна смогла спасти троих из Прошедших Врата, — Отверженная так до сих пор не восстановила растраченное.

У нее не было на это ни времени, ни средств. Тем более что вместо многочасового ухода в Призрачные Пространства и покоя на несколько дней, она постоянно использовала свою внутреннюю энергию — то на лечение потерявшей сознание Элейни, то на телепатию и ограждение от оной, — барьер вокруг всех семерых, включая и коней, она держала уже около полутора часов. И полурослик, как ни пытался, не мог не только через него пробиться, но и почувствовать что-либо, кроме головной боли.

Камни колье, в которых дремала чистая, непробужденная, нерастраченная энергия, накапливаемая Вайрой и всем Орденом на протяжении нескольких лет, Отверженная пока не трогала. Они были огромны, и использование даже десятой доли из них примерно заменяло саму псионичку после продолжительного отдыха. Мерцающие бриллианты ожидали своего часа, предоставляя свои совершенные сотнегранные тела только для прокачки энергии и усиления воздействия, — то была способность любого драгоценного кристалла усиливать эффекты мысленного воздействия, — и Вайра сделала это, когда незаметно проникла в разум капитана.

Силы ее в общем-то все время после поединка с Тварями были на исходе. И главное, не столько возможности тела использовать почти безграничные дары Призрачной Бездны, сколько собранность усталого разума, перенесшего за последние несколько дней очень многое.

Но в то же время она могла бы сейчас, используя свое мастерство, просто парализовать капитана, как только тот уснет, и выбрать из него все нужные знания до последней крохи. Без особых усилий. Но что-то удерживало ее.

Что-то, бывшее в этом человеке.

Внезапно, именно сейчас, откинувшись в кресле и рассматривая его, решая, как ответить на заданный Идейном вопрос, Вайра поняла, что это: скрытое, никак пока не проявленное истинное благородство. Не гостеприимство и не спокойное, доброжелательное отношение, а качество, непонятно как воспитанное и, уж тем более, непонятно как сохранившееся в душе человека, служащего Гаральду капитаном отряда северных границ. Должного прежде всего проявлять к незнакомцам, схваченным при продвижении извне, холодную подозрительность, жесткость и жестокость. Любые меры по немедленному допросу и выяснению всех обстоятельств. Никакие истории про случайно полученные обрывки генеральских посланий не должны были стать причинами проявленного к ним снисхождения.

Любой другой, скорее всего выбрав подобную тактику, давил бы на «гостей» вполне цивилизованно, и в полном праве, спокойно и вежливо требуя их выложить все, с самого начала до самого конца, руководствуемый и ведомый вколоченными за годы службы принципами долга службы, — но здесь все было не так.

В Гранте Отверженная находила нечто совсем иное. Было, конечно, и резонное опасение влезть в столкновение с сильными мира сего, которое ему, без пяти минут старому капитану, было, разумеется, совершенно ни к чему, — но не оно вело его и не оно руководило его любезностью и гостеприимством.

Вайра чувствовала, что основная причина кроется в ней самой, и чувствовала не пресловутым «шестым женским», а фактически на уровне эмпатического взаимодействия, примененного к нему с самого начала, а сейчас латентного, не поддерживаемого, но закрепленного.

Теперь она внезапно поняла это, словно внутренний призрак, неосознанно запущенный в глубину ее мыслей, всплыл на волнующуюся, испещренную кочующими пенными шрамами поверхность, завершив поиск и соединив неосознанное с осознанным.

Априорное признание доброй воли, внутренней красоты и точно такого же благородства в каждом, кого он впервые встречал, — вот что было так глубоко в нем, чего Вайра поначалу не поняла. Но что с первого момента проникновения пленило ее и, будучи осознанным, по-настоящему восхитило.

Вот почему она не хотела делать того, что было в общем-то наиболее предпочтительно. Вот почему она предпочла сейчас отложить разговор до утра, и обычным, человеческим способом, в открытой беседе узнать все, что им с Ллейном покажется важным.

Она не могла знать, как сильно ей придется за это поплатиться. Как и всякий смертный, она не предсказывала будущего и не знала о настоящем.

Пока она всего лишь плыла в волнах подступающей сонливости, в кольцах смыкающегося, мягкого дурмана. И совсем не хотели открываться тяжелые веки, налитые свинцом...

* * *

— Я так устала, господа, — со вздохом, своим мягким и глубоким контральто сказала она, открывая глаза несколько долгих, тихих и спокойных мгновений спустя, и глядя Тагеру Гранту в лицо, — что не могу сейчас слушать даже столь интересного собеседника, как вы, капитан. Нам с моими спутниками, конечно, хотелось бы узнать последние новости Империи и Княжеств, — потому что мы не в курсе того, что происходило на материке в последние три месяца, — как следует из нашей истории, о которой мы поведаем вам завтра («Надеюсь», — кивнул капитан, всем своим видом выражая внимательность), и мы с радостью приступим к вашему и нашему рассказам после завтрака. Вы, капитан, милостиво предоставите нам такую возможность?

— Что ж, — ответил он, — эта комната к вашим услугам, госпожа Инэльда. Думаю, всем нам было очень приятно развеять тягостное ощущение нынешних важных изменений в столь устоявшемся и так давно неподвижном мире появлением в нашей крепости столь чарующей женщины. Благодарю вас за общение, которое сделало меня счастливым на полгода или год вперед. — Он встал, не спуская взгляда с ее лица, поклонился и, увидев, что Вайра не протягивает руки, обернулся к Ллейну и Герту: — Идемте, господа, я размещу вас. Позволим госпоже Инэльде отдохнуть.

— Спасибо вам, капитан, — улыбаясь, сказала Отверженная, открыто рассматривая его, не стесняясь выраженной на лице сложной гаммы чувств, в которой сплелись и удивление, и умиление, и симпатия. Она не чувствовала в его словах ни малейшего намека на хитрость или предательство, ни черточки от простого и эффективного плана, согласно которому в одиночку их всех похватать и повязать было бы гораздо легче, чем когда они вместе. Он думал совершенно не от том и уводил от нее мужчин совершенно из других побуждений.

— Мне так же давно не предоставлялось возможности поговорить с человеком, — продолжила она, спокойно улыбаясь, — достойным не только разговоров.

«Силы, что же я делаю? — не в силах смотреть на ситуацию серьезно, медленно погружаясь в разверзающийся омут темного сна, спросила она себя. — И он, и Ллейн, и, кажется, даже Герт понимают, что могут значить эти слова. Что же я делаю?.. Интересно, что они теперь подумают обо мне? Если бы не хотелось так спать...»

Мысли были совершенно девчоночьи, не свойственные Отверженной. Элейни, тут же подумала она, легко определяя причину, ты уже сидишь на моем сердце, как на троне, болтая своими стройными ногами, и все, что ты для этого сделала, это лишь немного столь искренней с виду веры, надежды и доброты... И слез, конечно, и слез...

— Итак, — кашлянув и отведя глаза, подытожил Та- гер Грант, — приятных снов вам, госпожа Инэльда. Все, что вам может понадобиться, спросите у Гора. Он будет охранять вас, как всегда охраняет меня... И документы в этой комнате. — Он снова кашлянул. — За дверью, если позволите.

Вайра заметила, что в глазах Ллейна что-то мелькнуло. Но никаких особенных знаков эльф не подал, он просто встал вместе со слегка удивленным Тертом и полуросликом, вперившим взгляд исключительно в потолок, и отрывисто кивнул Отверженной, соглашаясь, очевидно, с ситуацией и с высказанным мнением капитана.

— Благодарю вас, господа, — сказала женщина, преодолевая усталость и вставая. — Спокойной ночи.

— Дверь закрывается этим большим засовом и вон тем малым, наверху. Понимаю, обычно он незаметен с первого взгляда, — пояснил полурослик, улыбаясь Вайре в полный крупных, желтых зубов рот. — Приятных вам снов.

— И тебе, шалопай.

— О-о-о, госпожа обратила на меня благосклонное внимание? Благодарю, как всегда благодарю...

«Я хочу поговорить с тобой», — мощным мысленным импульсом передала Вайра. Тинталь едва не подпрыгнул, мгновенно бледнея, зыркнул глазами по сторонам и, остановившись дрогнувшим взором на спокойном, теряющем остатки очередной улыбки женском лице, подобрал ся и сосредоточенно кивнул, будто кланяясь на прощание. Глазки его бегали.

— Герт, пойдем проверим коней, — оглянувшись в дверях, сказал Ллейн и вышел в темноту.

Воин сконфуженно поклонился, испытывая, видимо, некоторую неловкость оттого, что до сих пор не совсем понимал, что здесь все-таки происходит, и вслед за ним вышел за дверь.

Капитан и слегка бледный полурослик, словно только что извергнувший из себя пару часов мучавшие его сомнения и теперь вытирающий мокрые губы, так же коротко поклонились и вышли вслед за ними. Спокойно-мрачный гном, минуя Вайру, поднял на нее свое вырезанное из камня некрасивое и жестокое, выпуклое лицо и чему-то кивнул. Быть может, хотел сказать, мол, все хорошо, я ваш охранник. Или что-нибудь другое, но о том же. Или это просто было знакомство. Он ведь впервые хоть как-то отреагировал на нее...

Когда дверь за ними закрылась, Вайра задвинула оба засова, поискав, нашла третий у самого пола. Очень массивный, с помощью рычага выдвигающийся из-под доски у порога примерно до уровня колен. Задвинула и его.

Широко зевнула, вздохнула своим уже почти привычным мыслям о неопределенности всего происходящего и устроилась рядом с укутанной в плащ-палатку девочкой Элейни, которая ровно сопела, досматривая, наверное, очередной полный расплывчатых картин или совсем пустой сон.

Но самой ей спать было пока еще нельзя: Отверженную ждал еще один важный разговор. Прямо сейчас.

Вайра устроилась поудобнее и, сосредотачиваясь, закрыла глаза.

 

9

Свет мешается с тенями, причудливые клочья тумана несутся вокруг в медленном хороводе. Из темноты выплывают, одно за другим, лица друзей, незнакомцев и врагов. Черные тени внезапно складываются в единый, четкий строй, клином идущий на нее, и стремительная атака порождает в сердце ошеломление и страх.

Страх жестокий, всесильный и непобедимый. Тот, что родился вместе с ней, и останется после ее смерти, потому что более велик, всеобъемлющ и жесток, чем ее слабая, маленькая душа.

Тени рвутся вперед, она может лишь мчаться изо всех сил, пытаясь убежать от них, но уже сейчас понимает, как это бесполезно: ее преследуют не тени, сами по себе страшные настолько, что на них смертельно трудно даже оглянуться, почти невозможно заставить себя посмотреть, а глубокая ночь, сама Королева Темноты, чей далекий смех приближается, с каждым шагом становясь все слышнее.

Свора алоглазых теней гонит ее просторными залами, переходами и галереями высокого, древнего, зловеще пустого дворца, — по комнатам, полным зыбкого звездного сияния и багрового подземного огня, жар от которого охватывает ее с одной стороны, а ночной холод — с другой.

Ужас разрастается в ней, подобно черной птице, бьющейся изо всех сил в стремлении выбраться наружу, на свет, вернее, в вечную Ночь, при этом разорвав ее плоть. Ужас ведет ее вперед, несет на подгибающихся ногах, только ужас заставляет биться парализованное сердце в пустой, полумертвой груди, где живы лишь оно да черная птица; кто-то кричит позади, издалека, призывая ее, пытаясь ее спасти, — но отовсюду несется шипение гончих с пылающими глазами, и призрачный смех Хозяйки, своей сворой ведущей девочку вперед и вперед — к смерти, которой не избежать.

«Время кончается, — бьется у нее в груди, — совсем, совсем кончается, и тебе не спастись. Беги не беги, все равно конец будет один, он наступит безжалостно и скоро. Чего ты ждешь — остановись, раскрой свое сердце, отдай свои душу и плоть. Хозяйка ждет».

«Нет, — шепчет девочка, — нет. Никогда. Нет, нет...»

«Тогда ты погибнешь без возврата. И никто не сумеет тебя спасти. Ни сильный Вельх, ни прекрасный Ллейн, ни Вайра, ни даже мудрый Иллам... который, кстати, уже...»

Она влетает в длинный, бесконечный коридор, ведущий, кажется, в далекий серый тупик. Бесслезные и бессильные рыдания, бесполезные, но очень трепетные и искренние, светлые и переполненные надежной мольбы душат и раздирают ее, она исполнена надежды и любви — даже к настигающей ее Той, что смеется со всех сторон... Но коридор поглощает ее надежды, стены смыкаются со всех сторон, и путь только вперед, да, только вперед...

«Ты не добежишь, — слышится отовсюду, и свора хохочет, рыдает вместе со звуками мощного, властного, нечеловеческого Голоса. — В тебе нет ни воли, ни сил, ты совершенно никчемна. Мне жаль тебя, и я дарую тебе существо, которое Ты; прими его, стань им, будь им, живи только им...»

Девочка видит зеркало, огромное, светлое зеркало впереди, в котором отражается странная, колеблющаяся, состоящая из рваного белесого тумана фигура, стремительно обретающая плоть.

Гончие щелкают клыками уже у ее слабеющих ног, пытаясь схватить ее за икры, но пока она еще может бежать, и ужас, сводящий ее с ума, в то же время придает ей сил.

«Вот мой дар. Вот он, вот Ты. Прими его — и живи. Бессмертные любят тебя».

Отовсюду раздается гигантский, адский хохот, стенания и плач, хруст разрываемых костей, звук лопающихся жил и крови, бьющей из тел, падающей на пол огромными алыми каплями, разбивающимися на сотни, тысячи, сотни тысяч жгучих, всепроникающих частиц.

— Нет, — шепчет забрызганная кровью девочка, неверяще глядя вперед и видя приближающуюся Себя, уродливую, скрюченную, жалкую и отвратительную, перекореженную, всклоченную, грязную, бородавчато-осклизлую, беззубо-ущербную...

— Нет, — произносит она, не в силах остановиться, но не в состоянии и бежать вперед; даже ужас оставляет ее, переставая подгонять бешено бьющееся сердце. Но возникший протест слишком силен. Девочка, оказывается, не так уж бессильна и слаба. Она горда, она ужасающе, слишком, непомерно горда; гордыня ее выплескивается из глубин, где была сокрыта все это время, и она раздирающе, с ненавистью кричит в ответ:

— Не-е-ет! — и с разбегу прыгает вперед, прямо в зеркальную саму себя.

Прошибает корявое, изнемогающее от страданий существо, не почувствовав боли и не услышав взрыва разлетающихся во все стороны осколков.

Длинный коридор обрывается.

Она оказывается в огромном, мрачном и очень высоком зале, где-то в выси которого сверкает яркий иссиня-белый свет, но здесь, в самом низу, очень темно, — и только двое, спиной к спине, бьются со сворой окружающих их постоянно меняющихся теней; со стороны одного из них неровно сверкает длинный клинок со стороны другого — что-то, пульсирующее мрачным, багрово-алым.

Она останавливается, отрешенно взирая на море Тварей, беснующихся впереди. Полукруг рявкающих, прыгающих, гикающих и рычащих теней с воем ненависти смыкается в кольцо и бросается прямо на нее. На сей раз ей некуда бежать.

И Хозяйка, подоспевшая как раз к расправе, уже не смеющаяся, а с нечеловеческим безразличием наблюдающая за ее распадом откуда-то сверху, из яркого белого сияния, лишь указывает на Элейнины рукой, словно демонстрируя ее другим.

Одновременно с этим один из сражающихся впереди, в самом центре беснующихся теней, громко восклицает, отвечая другому:

— Я Гленран! Я вернулся, чтобы помочь тебе!.. — Голос его, юношески-высокий, красивый, дрожит от напряжения. — Мы должны пройти ее вместе, чтобы потом...

Сверху падает непроницаемая, адская тьма, полная стенающих, проклинающих все на свете голосов, обрывающая краткий диалог, повергающая девочку в дикий, неконтролируемый страх, в безумную панику, а затем она слышит, как с той стороны, где двое бились с адской сворой, раздается краткий, полный муки стон.

Ужас исчезает, будто его и не было, сменяется полной апатией и бессилием.

«Все, — шепчет Госпожа, заглядывая на девочку с небес, а та даже не может встать, распластавшись после прыжка и безучастно наблюдая, как подползают к ней сотни черных, блестящих в темноте змей, — теперь все. Теперь тебя не спасти».

— Дьявол! — кричит Вельх, пытаясь обернуться, одновременно парируя рушащийся сверху удар.

И неожиданно чувствует, как стоящий у него за спиной... становится другим.

Они одновременно разворачиваются друг к другу, и Тени застывают, словно ожидая, как поступит каждый из людей.

Вельх смотрит и в медленно светлеющей тьме различает мрачное, застывшее, темное и отчаянное, словно вырезанное из мрамора лицо высокого, столь же мощного, как и он сам, мужчины, его высокие скулы, твердый подбородок и рот, мерцающие в темноте черные глаза... Затем, за долю секунды до того, как тот начинает атаковать его, Вельх успевает отскочить и парировать мастерский, неотвратимый по мощи и быстроте удар.

И они начинают кружиться в необыкновенно быстром, жестоком и неминуемо смертельном танце... а девочка, удивленная тем, что все еще жива, смотрит на них обоих, узнавая этот танец, потому что видела его начало уже один раз, когда-то совсем, незапамятно давно... но более того, Та, неприступная и безжалостная наверху так же смотрит на двоих смертных мужчин, и во взгляде ее рождается что-то, чего не было раньше.

Безвольные змеи застыли, словно изваяния, не двигаются с места, и огонь в их глазах угас.

Девочка видит это и понимает, что сейчас ей дан единственный и практически бесценный, невозможный шанс. Она разворачивается и начинает быстро, как только может, ползти вперед, при этом касаясь скользких и холодных тел, страдая от унижения и бессилия, от обрушившейся на нее злобы, от пронизывающего ее душу и тело страха, — от того, что в любой миг ее побег может быть обнаружен, — и тихо, беззвучно рыдая.

Но коридор, в который она выползает, кончается стеной мерно колышущейся Тьмы. Бежать больше некуда: в этой тьме она не прозревает, как во тьме, что упала сверху по воле Хозяйки своры. И, обессилев, девочка неподвижно лежит, взглядом следя за тем, как черная стена единой волной накатывается прямо на нее.

Элейни проснулась. Она лежала, вся в поту, мелко дрожа, не раскрывая глаз и пытаясь прийти в себя. На сердце было неспокойно, плохо. Что-то преследовало ее... Или нет? Был какой-то сон... Страшный сон. Кажется, она кричала во сне, кричала и... двигалась. Куда- то ползла. Бедный Игнасик, она его, наверное, всего заползала... Но спит маленький, даже не проснулся, — видно, наконец-то наелся досыта.

Элейни повернулась и посмотрела на сводного братика. Но рядом с ней лежал не он. Рядом спала, мерно и расслабленно дыша, Вайра. Вокруг была темнота, и свет не проникал ни через одну щель.

Элейни удивилась. Потому что при полном отсутствии света она все же ясно видела лицо спящей женщины, равно как и все вокруг.

А вокруг... бревенчатые стены и потолок. Она лежит у стенки, укрытая чем-то, вернее, завернутая во что-то. Перегородка напротив идет не до конца, то есть от кровати в другую часть комнаты ведет неширокий проход.

Там виднеется стол из нескольких бревен на ровно срезанном пне, и две длинные широкие скамьи через все помещение. Дверь, закрытая на засов и... кажется, снизу выдвинут тоже засов, шире и толще, размером примерно ей до середины бедра.

Больше вокруг ничего не было.

Девочке стало грустно. Рядом не было Игнасика, и вообще, ни поблизости, ни далеко не было дома. Пусть с отчимом, пусть с мальчишками и парнями деревни, но все-таки дома. С мамой. Пусть не всем сердцем, не сильно любящей и постоянно ругавшей ее, но родной мамой. Мамочкой, к которой можно было прижаться, которая могла защитить... даже когда боялась сама.

Элейни хотела обнять спящую Вайру, приникнуть к ней, но никак не могла осмелиться. Слишком велика была бездна, разделяющая их.

И от одиночества у девочки сжалось сердце.

Однако дрожь, вызванная тусклым, будоражащим видением, ушедшим, слава Етиму и Горту , куда-то далеко, медленно стихая, уже исчезла. И пот на висках начинал выветриваться, высыхать. Здесь, по самой стене, сползал к полу довольно холодный сквозняк.

Ну, теперь я проснулась, сказала она себе, все, хватит бояться. Сколько можно бояться? Сколько можно себя жалеть? Как будто трусливая курица. Чуть что, сразу задыхаться или реветь. У-у-у, как страшно. Так сердце у тебя и лопнет. Будешь лежать, как дурочка, в кровати с лопнувшим сердцем. Как дура. Вся в крови, о, бр-р- р-р!.. Рядом с Вайрой.

Элейни только сейчас подумала об этом и тут же удивилась: если она говорила, вертелась и даже кричала во сне, почему Вайра не проснулась?

Девочка приподнялась на локте и, наклонив голову набок, посмотрела на спящую женщину. Та была безмятежна, напитана покоем, который, казалось, стекал с нее во все стороны, — поднимался в воздух и складками, тихо шурша, падал на пол. Она даже улыбалась, едва заметно, уголками губ, и темное, мрачное, властное, хищное лицо хранило одновременно радость и печаль.

Элейни приподнялась, села на кровати и замерла, любуясь им, и не заметила, как улыбка украсила ее личико, как на душе стало спокойно и светло.

Черты Отверженной постепенно становились все светлее, как будто взгляд Элейни очищал ей и кожу, и душу; девочка смотрела, никак не желая отрываться от нее, и нежная улыбка то расцветала, то угасала на ее губах.

Было тихо, спокойно и тепло. Ночь царила над холмами, над полями и лугами, над столь неровными равнинами северной земли. Над Хельтаваром. Но Элейни не думала о ней — она смотрела. Она не видела преследовавшей ее Ночи, мрачного Ока тянущейся в ее сторону Тьмы. Она любовалась.

...Постепенно до ее слуха начали доноситься какие- то невнятные голоса. Девочка моргнула, только сейчас осознавая, что задремала и не видит перед собой ничего; лицо Отверженной поплыло перед глазами, словно полупрозрачное, жидкое, будто отражение в темной взволнованной воде, а затем...

— Именно поэтому ты считаешь, что медлить нам нельзя? Что нужно уходить именно сейчас? — спросила Вайра, и в голосе ее тускло мерцало несогласие.

— Да, — ответил Ллейн, не меняя позы, все так же сидя, обхватив руками колени, в тени у широкого, переливающегося и журчащего ручья, — чего нам ждать здесь? Если опасность движется, она найдет нас, где бы мы ни прятались. Единственное наше спасение — в быстроте. Прямо сейчас найди капитана, узнай у него все, что сможешь, расскажи мне, — и вперед. Какие бы изменения ни творились с Империей, лучше будет, если мы точно будем знать какие.

— Ты считаешь, законодательные и экономические разборки правящих кругов могут повлиять на то, ради чего мы посланы сюда? Или на то, что должно произойти?

— Вайра, — сказал он, приподнимая голову и глядя на нее внимательным, в глубине глаз насмешливым взглядом, — либо ты знаешь о происходящем больше меня, либо за время, прошедшее с нашего последнего путешествия, ты стала непозволительно сентиментальна (Элейни показалось, что он хотел сказать: «глупа»). Ты зря упустила Гранта. Не знаю, чем ты руководствовалась, когда не стала направлять его мысли и читать их, но ты поступила неправильно. Пока мы потеряли немного — всего лишь час, — но что будет, если мы потеряем всю ночь?..

Вайра несколько мгновений молчала.

Элейни замерла, словно дикий, осторожный зверек, боясь пошевелиться и прервать их мысленный контакт, одновременно понимая, почему Отверженная не проснулась, когда она брыкалась во сне. Не так-то просто было разбудить ее, наверное, если она не спала, и вообще была не здесь. Разум Вайры по ее воле ушел в странствие — не слишком далекое, до чистого холодного ручья, рядом с которым ждал ее готовый к разговору Ллейн. Это было понятно.

Но как она, Элейни, смогла услышать то, что говорилось меж ними двоими, в пределах транса Отверженной?

Элейни, конечно, не была сильна в псионике, равно как и в магии, науке и сложностях, связанных с прослушиванием телепатической связи, но она понимала, что когда один человек говорит другому человеку на ухо, это совсем не то, что говорить с кем-то без слов, прямо из головы в голову, и справедливо считала, что услышать это нельзя. Вернее, можно, если ты сам обладаешь мастерством Призрачной Силы. Но девочка Элейни таким мастерством не обладала. И ни о каком таланте псионички в себе не подозревала, даже когда мечтала стать великой и счастливой (обычно в таких мечтах она становилась не псиоником, а магом, потому что это казалось благороднее, возвышеннее).

Однако разговор продолжался, девочка чувствовала себя легкой-легкой, практически бестелесной, словно висела в пустом пространстве над Ллейном, немного в стороне, и смотрела на то, как велась эта мысленная беседа.

— Не знаю, — ответила наконец Вайра, задумчиво и неуверенно. Недовольно. — Не знаю, что будет, если мы потеряем ночь. Я устала и действительно расслабилась. Эти чувства... Их не было очень давно. Извини.

— Что же произошло?

— Я странно изменилась за столь короткий срок. Непозволительно. Эта девочка...

— Элейни?

— Да, это дитя... Она очень странно действует на меня. Возможно, источник моей слабости именно в ней.

— Почему же?

— Она вызывает во мне стремление к миру и милосердию. Я не могу понять, ради чего она стала одной из тех, кто прошел Врата.

— Я тоже.

— Но у тебя есть догадки. Ты иногда так на нее смотришь...

— Ты?..

— Нет, нет. Чтобы ревновать, надо любить.

— Я всего лишь имел в виду, не пыталась ли ты читать меня. Теперь понимаю, что пыталась. Надеюсь, у тебя не слишком сильно болела голова... Так что же?

— Она очень странная. — Вайра не обратила внимания на его последние слова. — Ты не замечал в ней никаких странностей?

— Замечал. Во-первых, ты сама сказала, ваши Видящие не смогли проникнуть в ее мысли и сердце. Девочка была защищена покровом непроницаемой Тьмы... Может ли это быть врожденным талантом?

— Может. Но я не верю в это. — Вайра отчего-то взволновалась, дыхание ее участилось, она заговорила быстрее: — Ее талант или не существует, или он в другом.

— Почему ты так считаешь? — В голосе эльфа сплелись внимание, терпение, строгость.

— Не знаю. Просто... я чувствую. Я все время это чувствую.

— Но в чем суть, не знаешь.

— Да. Не знаю. Только...

— Что?

— В чем еще ее странность?.. Говори, я хочу проверить себя.

— Очень чувствительная, у нее или дар предвидения, или какое-то магическое зрение. Шестое чувство. Детектор опасности, — ответил Ллейн, отворачиваясь от Вайры и разглядывая ночное небо с россыпями неярких звезд и месяцем, немного более тонким, чем вчера. — Но это, по-моему, было заметно и так. Любому из нас.

— Да, было. Потом она увидела людей там, где не нашла их я.

— Возможно, потому, что ты не искала.

— Да, я не искала. Но мои чувства тоже обострены и работают практически постоянно, я не сосредотачиваюсь на них. Бывало, я чувствовала гораздо меньшее количество людей, не думая об этом, и на более далеком расстоянии. Ты сам знаешь.

— Может быть, ты слишком сильно отвлеклась или устала. Или то и другое вместе.

— Может быть... Нет, не может. Я могу не спать несколько суток, все время тратить силы на базовые операции и сохранить при этом большую часть резервов. Ты знаешь сам... А этот коротконогий задохлик не мог укрыть весь лагерь, потому что он ни разу не смог первым покровом защитить даже самого себя.

— Ладно. К чему ты все это говоришь?

— В ее способностях есть что-то ненормальное.

— В твоих все изучено и обычно?

— Что-то особенное, говорю я. Я словно постоянно чувствую чье-то присутствие. Но каждый раз, когда я ощущаю на себе ее внимание и пытаюсь проникнуть сквозь эту серую завесу, будь она проклята, я ничего не могу сделать, и мои силы уходят в никуда.

— Может быть, тот, кто создал эту завесу, не желает пропускать за нее тебя?

— Ты считаешь, это не она сама? — Вайра, кажется, нахмурилась, и снова короткая отчетливая складка пролегла меж ее темных густых бровей.

— За кого ты ее принимаешь? Или ты хочешь сказать, что она не контролирует своих способностей?

— Не знаю. Это самое слабое место во всем, что я построила.

— Ясно, так что же это?

— Она может контролировать завесу. По крайней мере при сильном желании. Один раз точно смогла.

Элейни встрепенулась, едва сдержав вздох удивления. Она и представить себе не могла, что...

— Когда? — резво спросил эльф, отрываясь от созерцания небес и поворачиваясь к Отверженной, вернее, в ту сторону, с которой для него доносился неслышимый остальным мысленный голос. Глаза его блестели. Он словно нашел сложный, вычурно-извилистый ответ на мучающий их всех вопрос — и жаждал тут же проверить его.

— Два с половиной часа назад. Там, у холмов, где мы встретились с десятником и его людьми.

— Когда Малыш чуть не сбросил тебя, и ты уронила на землю Гертов плащ?

— Да. Я смотрела на них, сканировала Тинталя. И вдруг почувствовала ее крик. Ей было очень страшно, она просто мчалась от смерти, словно та преследовала ее по пятам. От ее крика я сама едва не потеряла сознание, столько в нем было боли и силы. Малыш был всего лишь конем, на котором я сидела, но ему досталось так, что он на мгновение просто взбесился... Я говорю тебе, в этой девочке есть что-то страшное.

— Где здесь управление завесой? — спокойно и холодно осведомился эльф. Казалось, эмоции в этот момент обтекают его стороной. Или единственным его чувством является смертельный холод.

— После того как она закричала, ты успокоил Малыша, я повернулась к ней, попыталась снова увидеть ее... И у меня почти получилось! Сорванная ее криком о помощи, ее желанием быть рядом со мной, завеса спала, словно ее и не было!.. Но практически в тот же момент она восстановилась, и я... просто не успела.

— Чего она испугалась?

Элейни передернуло, когда она услышала, как звучит его голос, как зловеще и безжизненно он звучит.

— Мага. Того белобрысого сэра Витсона. С маслеными глазами. Крикнув, она передала мне картину и ощущение. Это от них я едва не упала.

Элейни вздрогнула, вспомнив, и едва удержалась от громкого, глубокого вздоха.

Картина была жуткая, хотя я не успела разглядеть ее как следует. Он стоял, весь изуродованный, словно кто-то выжимал его, как тряпку, весь мокрый, в какой-то слизи, взгляд у него был жуткий, глаза горели на белом лице, руки скрючило, — его вообще свело судорогой, наверное... Но ощущение было еще сильнее. Она дико, панически его испугалась. Я так и не поняла почему. Он не сделал в ее сторону ни одного движения. После этого я просканировала его — поверхностно, эмпатически. Как и все здесь, нервный и напряженный. Больше капитана, меньше Рябого, вообще поспокойнее, хотя также чего-то все время боится. Но все же он совершенно нормальный человек, безо всяких патологий. По крайней мере внешне. Значит, либо она сумела заглянуть глубже, либо я не смогла разглядеть того, что на самом деле... опять.

— Возможно. И то и другое. Плохо то, что мы ничего не можем утверждать наверняка.

— Да. Кстати, что ты имел в виду, когда говорил о том... «кто создал»?

Ллейн едва заметно вздохнул, что не укрылось ни от Вайры, ни от Элейни. Мгновение он размышлял, отвечать или нет, затем принял решение. И каждое его слово отпечаталось в памяти девочки, словно сияющее болезненно-ледяным синим огнем:

— Кто-то активировал и открыл Врата, — сказал он. — Сами они открыться не могли. Кто-то уничтожил стражей, с которыми может справиться скорее всего лишь Высший Мастер, кто-то из старших друидов или жрецов. А быть может, и никто из них, кроме Главы Конклава... даже Император. — Он замолчал в задумчивости.

— Ты считаешь, этот Кто-то и дал Элейни ее завесу? — тихо и почему-то очень осторожно спросила Вайра.

— Да. Не она сама создала ее. Или она не знает, что делает.

— С чего ты взял?

— Посмотри на нее. Поговори с ней.

— Нет, — тут же резко ответила Вайра и слегка двинулась даже здесь, в темной комнате из бревен, рядом с девочкой. — Я не хочу.

Она помолчала и исправилась:

— Я не могу.

Эльф смотрел на нее, и глаза его задавали вопрос: «Почему?»

— Я боюсь ее, — негромко ответила Вайра. — Я не знаю, кто она и что. И готова подозревать почти все что угодно. Слишком много странностей. Очень непростых странностей для девочки тринадцати или четырнадцати лет.

— Она врожденный псионик? Монстр? Богиня, сошедшая на земли смертных? Неупокоенная душа, вселенная в тело и ожидающая момента для леденящего пробуждения? Маг или жрец, использующий личину беззащитного дитя, чтобы освободиться от возможных подозрений с нашей стороны?..

— Нет, я не это имею в виду. Не смейся.

— Ты ошибаешься. Я не смеюсь. Я просто пытаюсь понять, что думаешь ты.

— Значит, ты тоже считаешь, что...

— Не совсем. Я считаю, что она обычный ребенок. Выделяющийся только своими духовными качествами: хрупкостью, светом, красотой, добротой. Но ребенок, которого используют в своих целях. Как и всех нас.

— Кто?

— Тот, кто открыл Врата.

— Ты считаешь, это Конклав? Темные жрецы? Интриги Империи?.. Или, — тут Вайра чуть-чуть встрепенулась, словно пришедшая мысль была для нее неожиданной и ценной, — Ушедшие Высокие?

— Нет. Я считаю по-другому.

— Тогда кто?

— Божество.

— Божество? — Вайра явно не ожидала такого ответа. У Элейни перехватило дыхание, она замерла, с трепетом ожидая ответа Ллейна.

— Черные Убийцы, которых ты узнала, были созданы Главой Конклава и практически неуязвимы. До момента начала взаимодействия с целью, образ которой заложен в Тени, каждая из них неуничтожима в принципе, потому что ее не существует. Не знаю, как этого добился Глава, но он сделал это. Тень возможно повредить только после того, как взаимодействие начато. Вступив в мир, начав уничтожать пятерых, Прошедших Врата, каждая из Теней стала существовать, и только потому ты смогла воздействовать на них вихрем своей Силы, оттесняя их, словно существ материальных, в одну точку, куда я отпускал солнечные стрелы... При этом магия не оказывает на них практически никакого воздействия, и боль им можно причинить только оружием, живущим и владеющим силой, прямо противоположной их сущности, — силой жизни и света. У Вельха и у меня оно было, и это счастливая предопределенность, потому что случайностью такое быть не могло... Но дело не в их неуязвимости, а в их силах.

— В их Черной Речи?

— Ты знаешь о ней? — Он не удивился, просто переспросил.

— Мы недаром собираем знания.

— Да, в их Черной Речи, — кивнул эльф. — Она не пробивает защит, даже самых слабеньких. Потому что она — иное. Потому что действует сквозь них. Нынешние посвященные давным-давно потеряли знания о сущностях древнего Искусства. Рунной магией в мире не владеет, по уверениям Конклава, никто, даже лучшие из Высоких Эльфов. Даже Император. А значит, Глава, единственный из всех, кто может сделать это. Кто сумел наделить Тварей Истинной Речью, каждое слово которой Имя — явления, вещи или существа. И когда Черная Тварь атакует свою жертву, произнося заклинание на Высшей Речи, никакой защиты от нее не существует. Только Истинная Магия способна защитить от Истинной Магии. Другие, нынешние виды магического и жреческого искусства могут лишь в редких случаях взаимодействовать с ней.

— Хорошо. Что же дальше?

— Есть ли смертный в мире, обладающий силой, превышающей искусство того, кто официально наделен наибольшей магической мощью, которую к тому же многократно усиливает Хранитель? Есть ли на свете такой человек?

— Быть может, Император? — взвешенно поинтересовалась Вайра, подумав совсем немного. — Конклав решил уничтожить Прошедших Врата, а Император сумел защитить их?

Ллейн мгновенно смягчился. Голос его зазвучал спокойнее, мелодичнее. Как журчащий рядом ручей.

— Быть может. Император — единственный смертный, пределы сил которого неизвестны, пожалуй, даже Главе Конклава. Хотя мы не можем быть уверены в этом. Потому что мы ничего доподлинно не знаем ни о том, ни о другом.

— И если это так?

— Тогда действительно все это игры смертных. Но может быть, открытые Врата — воля одного из Богов. Или даже Сил Судьбы.

— Боги не вмешиваются в дела смертных таким путем. Уже давным-давно. Лишь Брадалл Премудрый раздает силы и отнимает их, потому что он был создан ради этого, — возразила Вайра, лицо которой выражало глубокую задумчивость, а закрытые глаза были прижмурены крепче, чем несколько мгновений назад.

— Нет, — поправил Ллейн, лицо которого, застывшее, выражало сейчас крайнюю важность того, что он хотел сказать, — Боги прямо, собственной Волей не вмешивались в дела смертных уже давно. Но все же это случалось, и раньше, до прихода людей, Владыки правили миром, как Император правит Империей... Вспомни хотя бы Ардат, которая прокляла восставшие против нее и истребившие ее рыцарей дикие земли, ранее бывшие Линтаром. Вспомни Катаклизм Возмездия. Это было не так уж давно. А если поискать, мы отыщем факты вмешательства во многие времена. Не столь уж отдаленные от нынешних.

— Что же мешает им устроить очередную войну за обладание Элидой? — тихо спросила Вайра, непроизвольно сжимая руки в кулаки.

Эльф посмотрел на нее чистыми, широко открытыми глазами. Взгляд его выражал легкое, едва-едва приметное удивление.

— Ничего, — ответил он, — только Их воля. Только то, что, начни один из них первым, двое остальных объединятся против него, и все младшие причудливым, отчасти предсказуемым узором распределятся вокруг них. Только невозможность договориться, преодолеть бездны непонимания, разделяющие их с начала времен, мешает им объединиться... хотя Единомыслие Творцов уже случалось. Давным-давно.

— Это слишком многое, Ллейн, чтобы кто-то даже из Тройки мог переступить и пойти вперед, следуя своей Воле. Представь Ардат, вознамерившуюся покорить мир? Это невозможно, и ты знаешь.

— Но ничто не мешает ей попробовать. Быть может, она давно уже не получала то, что желает. Давно не видела крови и не чувствовала собственной власти над массами живых существ... — очень тихо, уперев взгляд в землю, затаив дыхание, ответил эльф. — Мы ведь не знаем, что может сдержать Ее, если она решит добиться своего.

— Что же нам делать? Искать помощи других Богов?

— Они сами найдут нас. Или уже нашли. Потому что Тот, кто открыл Врата, защищает прошедших сквозь них. По крайней мере наше дитя. Ты помнишь, что было в столкновении с Тенями Конклава?.. Тварь не атаковала ее. Черные Тени не атаковали ее и Шестого из прошедших. Она была укрыта Тьмой, а он абсолютно пуст... Позавчера ты сказала мне, что в момент поединка Вельха с Тенью воин стал оживать и словно вспоминать что-то, обретать самого себя.

— Да, Видящие тотчас заметили это, и Хромой тут же сообщил мне.

— Тогда Тень набросилась на него. Защита его, или проклятие, мгновенно спала. С ней ничего подобного не было, и она осталась защищена до самого конца. Ни разу не показавшись из-за непроницаемой пелены.

— Кажется, нет. Ни разу до этого момента. Хотя я не уверена наверняка. Я постоянно пыталась увидеть ее, особенно в первые два дня, но ни разу не смогла. Нет, все-таки, думаю, это было впервые... Но как это было...

— Вайра, нам стоит все же сделать, как я сказал. Узнать все, что ты в силах, как можно быстрее, и уйти отсюда рано утром. До начала объяснений с капитаном.

— Уйти куда?

— Исходя из ситуации. В Империю. Или в Братство.

— Они не отвечают.

— Значит, просто дойти до них пешком. Вернее, на наших конях. Они еще долго будут с нами, послушны мне... Почему ты молчишь? Считаешь, я не прав?

— Не знаю.

— Ты чего-то боишься.

— Не знаю.

— Они не могли просто так исчезнуть за три месяца; даже если случилось что-то совершенно непредсказуемое и безумное, даже если Империя, все государства севернее и южнее нее, даже если вместе с ними Конклав захотел бы уничтожить Братство, им бы не удалось сделать это столь непоправимо и быстро, поверь мне, это невозможно... Чего ты боишься?

— Ее.

— Не стоит. Это лишено смысла. Ее нужно не бояться, а любить.

— Почему ты в этом так уверен?

— Я не уверен. Просто... я это чувствую. Чувствую все это время.

Отверженная тяжело вздохнула. Потом раздумывала минуту или две, в то время как Элейни, взволнованно дыша и краем тяжелого, с мехом внутри, очень большого плаща, закрывала себе рот, чтобы никто не услышал ее.

— Дьявол, — наконец сказала она. — Не знаю. Я очень устала, Ллейн. Разреши мне отдохнуть. Утром мы встанем рано, и поговорим с капитаном. Он сам расскажет нам все, что нужно. Ты думаешь, он не понял, что вся наша история — сплошная ложь, считаешь он согласился ждать, чтобы ночью попытаться оглушить и связать каждого из нас?.. Нет, он совершенно иной человек; он пытается понять и использовать нас, одновременно движимый чувством миролюбия и благородства, он...

— Нет. Думать в отношении обычных людей я предоставляю тебе.

— Он не так уж обычен.

— Почему?

— Он незауряден. В нем множество качеств, присутствие которых есть преимущество перед теми, у кого отсутствие.

— Замысловато.

— Но по сути ясно... Он мне нравится.

— Мы переходим на светскую беседу о том, о сем, — не находишь?

— Да. Но на самом деле нет. Потому что мой ответ был важен для тебя.

— Я же непроницаем. — Он поднял на нее глаза и не улыбнулся.

— Разумеется, — кивнула Вайра. — Я сказала наугад. Так что насчет подождать до утра и хорошо отдохнуть?

— Нет. Я не могу дать тебе этого времени. Его у нас нет. У меня такое чувство, что не стоит рассчитывать на утро и предстоящий день. Боюсь, что и прошедшее время мы упустили безвозвратно. Я не хочу потерять те шесть или семь часов, что остались до восхода Солнца. Нужно действовать прямо сейчас.

— Хорошо, Ллейн, — после краткого молчания ответила женщина. — Я согласна. Поговорю с капитаном прямо сейчас. Буквально через несколько минут.

— Уверена, что готова?

— Да или нет, не важно. Слишком поздно уже готовиться. Н-да...

— Что такое?

— Он идет прямо сюда.

— Хм. Ясно.

— Я разрываю контакт. Жди меня примерно через час.

— Жду.

 

10

Элейни резко опустилась на кровать и закрыла глаза, наспех расслабившись, стараясь ровно и неторопливо дышать. Девочка надеялась, что невидимая защита, о существовании которой она даже не подозревала, но воздействие которой объясняло сразу и ее чудесное спасение от Черной Твари, и ее обостренную чувствие тельность, — как, например, видение в полной темноте, — выручит ее и на сей раз, что Отверженная почтет ее за спящую.

Девочку охватило возбуждение, одновременно опасливое и радостное. Кто-то, возможно, заботился о ней. Кто-то защищал ее. Неизвестно, правда, зачем, тут же осадила себя она. Кто знает, что все-таки здесь происходит?.. Здесь, в Элиде-разделенной?..

Вайра пошевелилась и, наверное, открыла глаза. Легко-легко вздохнула и начала тихонько приподниматься. В этот момент за дверью что-то зашуршало. Элейни ждавшая обычного капитанского стука, удивилась. Но потом все поняла и улыбнулась в темноте, словно довольная кошка.

«Это называется ухаживать, — подумала она, — у нас так тоже ходят на свидания. Иногда».

— Дьявол, — тем временем прошептала встающая с кровати женщина про себя, — какая дурь!.. — Она громко и насмешливо фыркнула. — Сентиментальная идиотка!.. Ну и темень! — Затем сосредоточилась и движением руки сотворила неяркий бледный свет, который разлился по всей комнате. Вайра, выйдя из-за перегородки, встала поудобнее и принялась ждать.

Верхний засов был, кстати сказать, уже открыт. А теперь, то ли из-за того, что пришедший с той стороны двери никак не ожидал, что она будет закрыта еще и на нижнюю большую задвижку, то ли потому, что сквозь щели разглядел зажегшийся неяркий свет и понял, что его услышали, наступила двухсекундная пауза. Затем в дверь негромко, но решительно постучали.

Вайра усмехнулась. Элейни у себя в кровати продолжала улыбаться, приходя в настроение еще более возбужденное и боясь слишком громко прыснуть, даже если себе в сжатый кулачок.

Однако тут же она подумала, зачем же он все-таки пришел: неужели серьезно надеялся на благосклонность Отверженной? Девочка внезапно увидела седовласого, крупного мужчину с широким светлым лицом, — словно кто-то показал ей картинку, под которой было написано: «Капитан», — тут же, не успевая еще осознать того, что делает, представила их вместе и удивленно выдохнула, так необычно они смотрелись... Словно мрачнолицая, спокойная дочь и подтянутый, стареющий седой отец.

— Сейчас, — негромко сказала женщина, — открываю.

Она быстро справилась с оставшимися двумя засовами и открыла дверь. Затем отодвинулась, пропуская того, кто пришел.

— Здравствуйте, капитан, — сказала Вайра, не улыбаясь, — что же вы не проходите?

— Спасибо за разрешение, госпожа, — отозвался тот и переступил порог. Элейни видела их обоих в довольно широкую щель между неровными бревнами внутренней стены. Это действительно был тот, кого она только что, пару мгновений назад увидела. Он действительно оказался крупным мужчиной, уже почти старым, но все еще, наверное, очень сильным. Было в его открытом, широком лице что-то такое, что сразу же расположило к нему Элейни.

«Вот капитан, — подумала она, — самый настоящий. Только не в форме».

Он действительно был в простой серой одежде: темных просторных штанах с широким кожаным поясом, в белой рубахе с высоким воротником, в черном бархатном жилете, в коротких сапогах с отворотами.

— Садитесь, — махнув рукой на скамью, Вайра так же расторопно заперла нижний засов, остальные оставив как были.

— Я вижу, вы уже разобрались в нашем хозяйстве, — чуть улыбнувшись, заметил мужчина.

— Да, разобралась... В чем причина столь неожиданного визита, капитан?

— Вам сказать правду, потому что вы и так все узнаете?.. Вы же псионик?..

Вайра не удивилась. Или удивилась, но внешне не показала этого. Не промедлив с ответом ни секунды, Отверженная спокойно кивнула.

— Вы правы, — сказала она, опускаясь в кресло. — Очень интересно выслушать теперь вашу правду.

— Я пришел в основном по двум причинам.

— Вторая ясна. Перейдем сразу к первой.

— Хорошо, — без улыбки кивнул он, упираясь локтями в столешницу, а подбородком о сложенные кисти рук и внимательно рассматривая ее. Она откинулась на спинку кресла и замерла, устремив на него оценивающий взгляд своих глубоких черных глаз. Расстояние между ними было около трех нешироких шагов.

— Прежде всего я хотел бы узнать, можно ли вам доверять.

— Как же вы намерены это проверить? — Вайра вопросительно изогнула бровь.

— Очень просто, — тут же усмехнулся он, — я уже довольно опытный человек. Знаком и с магией, и с псионикой не понаслышке. И примерно знаю, чего от вас можно ожидать... — Он прищурился, склонил голову набок, словно дородный, расчетливый пес, оценивающий обстановку перед тем, как подойти к хозяину с какой-то важной мыслью. Или прыгнуть, чтобы перегрызть врагу горло. Затем решительно сказал:

— Итак, все просто. Я обладаю информацией, которую вы так хотите узнать. Скорее всего вы можете довольно легко получить ее без моего согласия, и я даже не узнал бы об этом, если бы был моложе. Но я уже стар. И, как сказал ранее, в жизни имел дела и с псиониками из вашего отвергнутого всеми на свете клана. Мне кажется, я смогу заметить ваше вторжение в мой разум, если все время буду думать о нем. Таким образом, я предоставляю вам выбор: попробовать или нет. Как только вы совершите его, наш разговор пойдет дальше. Тем руслом, которое вы выберете сами. — Он замолчал и, держа голову на сплетении рук, смотрел Вайре в глаза.

— Не стоит ждать, — пожав плечами, не проявляя излишних эмоций, сказала та. — Свой выбор я уже совершила. В тот момент, когда не стала читать вас при первой встрече или за ужином. Ведь я и тогда знала, что вы обладаете нужным мне знанием, но не сделала ни одной попытки проникнуть в ваш разум... глубже, чем очень поверхностным чтением эмоций и мыслей. Я бы хотела, чтобы вы рассказали мне это сами. В обмен на мой рассказ, или просто так, в качестве свидетельства доброй воли.

— А вы в нее верите? — спросил он, то ли иронизируя, то ли всерьез, то ли наполовину. — Элейни точно не поняла, как в самом деле.

— Отчасти, — ответила Вайра, — и если вам хочется знать, есть ли в той части, в которую я верю, вы, как возможный даритель, то да, я верю в вас.

— Мне очень лестно, госпожа Инэльда. — Капитан поднял голову и облокотился на бревенчатую стену, скрестив руки на груди.

— Скажу вам откровенно, — продолжил он, — что испытание было не совсем честным. Я постоянно ношу с собой защитный амулет общего свойства, который помог бы мне обнаружить ваши действия, если бы они имели место. Благодарю вас за то, что вы не стали их совершать. Альтернатива была бы мне очень неприятна.

— Надо же, — сухо сказала Вайра, ответным жестом точно так же складывая руки на груди, — но вы, к сожалению, впервые с момента нашей встречи ошибаетесь. Я знала о вашем амулете и легко могла бы нейтрализовать его. Обойти. Для нас, мастеров своего дела, это совсем не сложно.

— Вот как...

— Да, так. Вы бы закашлялись в нужный момент, ощутили бы укол в сердце, случайно задели бы кружку, стоящую рядом, и во время, пока ваше внимание было бы отвлечено, я успела бы сделать все, что мне нужно, чтобы продолжать чтение после, без всяких трудностей.

— Понимаю, — кивнул капитан, по лицу которого Элейни прочла, что он немного растерян, напряжен, и вместе с тем как-то очень неприятно зажат, словно пружина, на которой висит пара гирь. — Вы обладаете магическим зрением и увидели мой талисман...

— Нет, я прочла о нем в мыслях Тинталя, который уже десять минут сидит под полом в подземном ходу и дожидается вашего сигнала. Готовый влезть сюда из-под вашего письменного стола, он нервничает и с очень большой опаской ждет, умоляя Элис о милосердии. Он не желает со мной связываться, и я весьма удивлена, что он вообще не сбежал. Наверное, он предан вам... Как и ждущий за дверью Гор.

Капитан побледнел. Вайра без всякого торжества в голосе продолжала:

— Тинталь тоже знает о вашем амулете, потому что сам в свое время был пойман вами за шкирку в момент, когда пытался воздействовать на ваш разум, подавив вашу волю, чтобы вы приказали десятнику патруля, поймавшего его с братом при переходе через границу, отпустить обоих на волю. Не так ли?.. Затем, прочтя это в ставшем вашим сподвижником и советником полурослике, я влегкую прошлась по гному, который точно так же дожидается у двери с топором в одной руке и металлической сетью в другой... Чем, кстати, продиктовано такое гостеприимство?

Капитан опустил голову. Затем обеими рукам прошелся по своей седой шевелюре, тяжело вздыхая.

Элейни поняла, что он очень устал, и пожалела его. Ей очень хотелось, чтобы этот человек не оказался врагом и чтобы Вайра говорила с ним поласковее. Еще она хотела с ним познакомиться. И, кажется, уже понимала его засадливую осторожность.

— Осторожностью, — подняв голову и снова посмотрев Вайре в лицо, наконец ответил капитан, — и подозрительностью. Горьким опытом в той же степени.

— Понимаю.

— Не совсем. Согласно уставу, я должен был задержать вас, лишить всего орудия и снаряжения, связать и отправить с малым звеном на нашу сторону границы. Я не сделал этого не из моральных побуждений и не из симпатии к вам. А только потому, что понял, что вы слишком непросты для подобных быстрых мер и что попытка вашего пленения будет небезопасна для всех нас. Я не ошибся?

— Нет, не ошиблись, — серьезно сказала Вайра, — если моя оценка верна, вы не просто не ошиблись. С такими, как мы, нельзя поступать строго по закону. К нам закон относится взвешенно и разумно. Почти так же осторожно и подозрительно, как вы.

— Не иронизируйте, госпожа, прошу вас, — он неожиданно криво улыбнулся, — мне это доставило не менее неприятных ощущений, чем вам, а быть может, и более. Я не склонен был бы арестовывать вас при любом исходе дела.

— Даже если бы я оказалась жрицей Тармаамрата?

— Это другое дело.

— Да, вы правы. — Вайра неожиданно умиротворенно улыбнулась ему в ответ. — Я не хотела вас обижать. Благодарю, что вы отнеслись к нам... с пониманием.

— Еще бы, — он усмехнулся, — я сразу вас испугался.

— Всех четверых?

— Нет, вас одну. Остальные совсем не внушают подобных чувств.

— Почему же их внушаю я? — Элейни, от нечего делать разглядывающая потолок (беседа их была для нее не совсем ясной с точки зрения смысла, а потому ей было немного скучновато), теперь встрепенулась и с удивлением посмотрела на Вайру. Каменная женщина, как девочка называла ее про себя, задала этот вопрос тоном невинным, как будто не понимала ответа на него и так; это могло значить, как считала Элейни, только одно: Вайра кокетничала!

Это было так невероятно, что Элейни даже нахмурилась, пытаясь сразу же понять цели Отверженной, не веря выводу, совершенному второпях, а капитан тем временем негромко ответил:

— В вас есть качества, делающие вам честь, но вместе с тем внушающие опасение сразу же при знакомстве с вами.

— Это какие же?

— Вы необычно умны и слишком хорошо держите себя в руках для женщины. Извините.

— Что вы, что вы. В большинстве своем женщины отличаются от меня. Например, они бывают изящны, хрупки и красивы, чем пленяют мужские сердца, — довольно пренебрежительно ответила Вайра. — Так что мои мужские качества действительно делают мне честь. С точки зрения мужчин достаточно сильных, чтобы эти качества принять.

— Я не могу позволить вам обижать себя и осквернять вашу красоту словами, исполненными столь жгучего самобичевания, — возразил капитан, и в голосе его послышалось некоторое удивление, — и тем более оскорблять себя и свои неординарные внешность и внут реннее содержание, сравнивая свои душевные силы с силой всякого мужчины. Вы, госпожа, гораздо сильнее многих из тех, кого я в своей жизни встречал, и сила ваша — это не сила грубости и безразличия, а сила мудрости и внутренней красоты. Которая, кстати, ничуть не уступает в вас красоте внешней... Не сочтите это за грубый комплимент, прошу вас, иначе мне придется...

Элейни понимала из произносимого далеко не все, потому что не успевала разобраться с большим количеством сложных оборотов. Но суть происходящего была ей ясна: Вайра ругала себя для того, чтобы капитан хвалил. В эту игру девочка частенько пыталась играть с некоторыми мальчишками и с мамой. Но получалось только с Игнасиком, потому что он был добрый, наивный и всегда ее любил. Как это удается Вайре, которая знает капитана меньше нескольких часов, девочка не знала, но в принципе догадывалась.

Не иначе он или положил на нее глаз, несмотря на свои седины, или просто пытается ее заговорить. И она, собственно, ведет этот разговор с одной из тех же двух целей. Не может же быть, чтобы оба они влюбились друг в друга за... сколько же они здесь?.. Ну, раз за стенами ночь (это она увидела, когда капитан входил), не больше, чем за несколько часов!..

Элейни внимательно присмотрелась к пожилому капитану, но ничего не екнуло у нее внутри и ничего не отозвалось на ее невысказанный вопрос.

Однако действие это увело ее от журчащего двумя голосами разговора в сторону собственных мыслей и тревог, дум о непознанном и манящем.

«Кто же ты? — думала Элейни, пытаясь увидеть лицо своего неизвестного благодетеля, который сначала синей молнией спас ее от жадных мужских рук и зияющего черного рта, затем перенес в место, где она сумела познакомиться с Илламом, которого полюбила всем сердцем, а потом позволил путешествовать вместе с Ллейном и Вайрой, которые были уже близки и дороги ей. Путешествовать, постоянно что-то теряя и приобретая взамен. — Чего же тебе надо от нас?..»

Элейни вдруг с внезапной тоской подумала, что она очень странный ребенок. Мучительные мысли и неотступно преследующий страх постоянно идут за ней по пятам, не упуская ни малейшей возможности помучить ее, довести до безумия или смерти, а она то горько страдает, желая покоя и определенности, свой дом и свою любящую семью, с трепетом совершая каждый шаг и переживая за всех, кто делит вместе с нею дорогу и жизнь, то, в краткие моменты слабости, вызванной глупейшей верой в будущее, которая всегда теплится в Элейниной душе, несмотря ни на что, девочка, всего лишь выспавшись несколько часов в нормальной кровати и узнав о том, что у нее, возможно, есть могущественный защитник и покровитель, готова путешествовать дальше, будто малыш с блестящими глазами, глупый до безобразия и бесстрашный, потому что наивный, то есть тупой...

Элейни вздохнула, потому что, несмотря на невольно подслушанное откровение Ллейна и Вайры, знаний о происходящем у нее по-прежнему было явно недостаточно. Внезапно решившись, девочка молитвенно сложила руки, зажмуривая глаза, и всем сердцем, всей страстной боязливо трепещущей, исполненной надежды душой обратилась в ночную темноту, шепча про себя разрозненные слова, которые в ее понимании были связаны с Ночью, Тайной и Темнотой.

Разговор Вайры и капитана по-прежнему тек, постепенно из разных истоков спускаясь в одно-единственное устье, а девочка все продолжала размышлять.

Постепенно она почувствовала, что все детско-шаловливо-дурашливое из нее улетучилось вместе с беспричинно-веселым. Остались только серьезность, тревога, надежда и скорбь. Веры у Элейни пока еще не было, ибо она не знала, во что ей сейчас верить. Но надежда ярко горела в ее сердце, переплетаясь с желанием воззвать и получить Ответ.

«Здравствуй, — закрыв глаза и погрузившись в темноту, сказала она, — я приветствую тебя. Не знаю, кто ты, но думаю, что ты был очень добр ко мне, а потому хочу сказать тебе спасибо... Не знаю, стоит ли тебя просить, но очень хочется сказать тебе... Мне страшно. Плохо то, что мне всегда страшно, с самого детства и вообще... Я все время чего-то боюсь, а уж если есть, чего бояться, так вообще все просто жуть. Мне очень хочется, чтобы все из наших, кто начинал это очень странное путешествие, кто сейчас здесь, и те, кто далеко, — все остались живы и здоровы. Мне хочется плакать, когда я думаю, где же сейчас Иллам, и что с ним. — Элейни тихонько прерывисто вздохнула. — Что-то я тревожусь за него, как будто с ним что-то случилось... Если ты можешь, помоги нам всем. Я очень хочу узнать, для чего мы здесь и что хорошего мы можем здесь сделать. Если мы не узнаем этого, наше путешествие так и останется бесцельным. Пожалуйста, ответь мне, — или Вайре и Ллейну, потому что они умнее, они взрослые...» — У девочки почему-то перехватило дыхание, и каждая из произнесенных ею фраз казалась ей слишком напыщенной, чрезмерно горделивой, очень наигранной, вконец наглой. Она пыталась просить о помощи того, кто и так уже дважды, если не трижды, спас от смерти из них всех одну только ее.

«Прости меня, — попросила она, опуская голову и сжимаясь в комочек. — Но я тебя все-таки прошу. Если ты слышишь меня, дай мне знак».

Так получилось, что к началу столь странной девочкиной молитвы разговор Вайры и капитана пошел на повторение примерно в третий-четвертый раз.

— О Боги, я снова устала, — сказала Вайра, помолчав около минуты, все это время разглядывая мужчину-старика, на лице которого была написана странная, отрешенная улыбка и который говорил комплименты почти бездумно, размышляя в то же самое время о чем-то внутри себя и не открываясь своими мыслями даже опытной и наблюдательной Вайре, видящей большинство людей насквозь. — О чем мы с вами говорим, капитан? — добавила она. — К чему все это? Вы пытаетесь тренировать полузабытое искусство ведения светских бесед?.. — Взгляд ее сделался печальным и трогательным, так, что мужчина, увидев и приняв его, немного растерялся и, оборвав свою речь, замолчал.

— Нет, что вы, — ответил он после паузы, — я вовсе не пытался красноречить сверх меры... Как-то оно само так получилось... А нам есть о чем с вами разговаривать, кроме болтовни и обсуждения серьезных дел, ради которого в основном я сюда и пришел?

— Н-да, — неопределенно ответила Вайра, рассматривая его волевое, осунувшееся лицо, в котором отражались смешанные чувства. Сама в общем-то испытывая примерно такие же. Печаль и неясная горечь посетили ее, и, хотя после своих нежданных воспоминаний о прошлом, коснувшихся ее сердца несколькими часами ранее, Вайра ждала появления чувств рано или поздно, сейчас она оказалась к ним не готова.

— Чего же вы ждете? — спросила она, пристально на него глядя. — Давайте говорить о важных делах. В конце концов я обещала своему эльфу дать отчет через час, а уже прошло почти двадцать минут.

— С чего начать? — спросил он, резко меняя позу, преображаясь и отдаляясь от нее сразу на несколько бесконечно длинных шагов. Становясь дипломатом, а не капитаном.

— Подождите, — тихо попросила она его, рассматривая это обветренное, закаленное, усталое и одновременно готовое выдержать еще большую усталость лицо, и неожиданно легко-легко улыбнулась, приняв решение. — Я придумала, как поменять программу нашего с вами общения, — сказала она, вставая и потягиваясь, чувствуя, как складки ткани натянулись, обрисовывая фигуру.

— Как же? — спросил он, также вставая, одергивая рубашку и делая крошечный шаг вперед.

— Очень просто. Одним махом решить оба вопроса, которые мучают нас уже примерно час...

Она опустила руки и, склонив голову набок, мгновение оглядывала его. Мыслей капитана не требовалось читать.

...Так получилось, что, когда Элейни закончила свою странную внутреннюю молитву, Вайра пошевелила свободной рукой, выбрасывая крошечную толику Силы, и свет в бревенчатой комнате погас, а кровать с перегородкой от остальной части сруба отделяла невидимая, непроницаемая для любых звуков стена.

Открыв глаза, девочка оказалась в полной темноте... и ночное зрение, недавно дарованное ей, сейчас почему-то исчезло. Элейни некоторое время неподвижно лежала на кровати, прислушиваясь к тишине и пытаясь понять: что это — знак-ответ или наказание за дерзость. Затем она вздохнула и медленно погрузилась в тревожный, вздрагивающий сон. Даже и не вспомнив о Вайре с капитаном.

Ей казалось, что время тревог кончилось, что начался покой, что существуют лишь его тело и мысли и близящееся краткое небытие; внутри нее разрасталось то, к чему она не стремилась, но что теперь так неожиданно счастлива была получить. Руки его были сильными, очень крепкими и легкими в то же время губы жаркими, гладкими и сладкими — внутри, в глубине распускалось нечто далекое, как прерывисто вспыхивающая звезда, и неотвратимое, как накатывающаяся приливная волна; пенная корона была все ближе и ближе, казалось, каждое движение подталкивает тебя туда, где беснуется невесомая, огненно-лучистая вода.

Мысли его, пульсирующие и собираемые в единый Образ, направляемые той частью ее сознания, что оставалась мыслящей даже сейчас — далекой, нечувствуемой и забытой, — уже постепенно осознавались ее разумом, но женщина содрогалась и двигалась вперед, подталкиваемая ритмичным напором его тела и чувств, охватывающих все его существо...

Как вдруг она ощутила нарастающее беспокойство — словно невидимый барьер рухнул, неощутимая граница была пересечена. Содержание его сознания, собранное и сплетенное никогда не забывающимся, вечно недремлющим мастерством в единый внутренний текст, внезапно дошло до нее — какими-то резкими, дергаными фрагментами, которые мгновенно сломали то, растущее у нее изнутри, и резко швырнули вперед, сюда, в реальность.

Рокочущий вал холодной пены вздыбился вокруг и мгновенно опал, крича на сто голосов, завывая и осыпаясь искрами от звона сталкивающихся мечей.

Капитан резко дернулся, сделав ей больно, и вышел из нее. Стена тишины лопнула, словно ее и не было.

Вайра слабо застонала, дрогнула всем телом, все еще удерживая его слабыми, сползающими, виснущими руками, и наконец-то придя в себя окончательно, услышала этот резкий, протяжный, всепроникающий и сильный крик:

— Изме-е-э-э-на-а-а!..

Элейни проснулась в полной темноте, когда откуда- то неподалеку — возможно, прямо из-за двери — кто-то громко, яростно и душераздирающе закричал; вскочив, словно ополоумевший от крика маленький зверек, она отпрыгнула от кровати, сильно ударившись пятками о пол, и вжалась в холодную бревенчатую стену.

— Изме-е-эна-а!.. — Крик повторился, тут же к нему добавились рычание, звуки ударов стали о сталь, топот ног, другие, множащиеся крики, и в этом гвалте, всего в нескольких шагах от себя, девочка услышала приглушенный крик боли, исторгнутый губами Вайры.

Нерешительность, опустошение и страх обрушились на Элейни, подминая ее под себя; за дверью кто-то громко, отвратительно и дико завизжал, словно животное, попавшее под нож и пытающееся вырваться из когтистых ледяных лап; тут же грубый голос — тот самый, что кричал, — хрипло, яростно и страшно рявкнул:

— Н-на-а! На, сука!..

— Иду! — хрипло зарычал капитан, словно ему в ответ, резко шурша одеждой и внезапно прыгнув в сторону стены, у края которой стояла Элейни.

Девочка отшатнулась, в ужасе пытаясь отскочить и в то же мгновение повинуясь краткому шипению Вайры сквозь стиснутые зубы, все пространство сруба залил мягкий, идущий из ниоткуда свет.

Элейни, ощутившая резкую боль в глазах, тут же в мгновение ока стала различать проход впереди и то, что за ним, как будто никакого перехода из тьмы на свет и не было, — и единственным выпавшим для нее кратким мгновением запечатлела все, происходящее в срубе, вернее, в куске пространства, видимом ей.

Перед ней замер в прыжке полуголый капитан, из одежды на котором были лишь темные холщовые штаны-шаровары; волосы его были встопорщены, на висках, на ключице и плечах тускло блестел пот.

Позади него, поднимаясь и прижимая левую руку к животу, а правую выставив вперед, к двери, словно пытаясь таким образом удержать прорывающихся сюда, разгибалась обнаженная Вайра, волосы которой, распущенные, стекали по плечам до лопаток.

Время дернулось и ринулось дальше.

Дверь треснула, когда что-то тяжелое и острое врезалось в нее снаружи; там слились очередное «Н-на, п- падла-а!», «Аа-а-а-хх!..», звон оружия, топот, звуки ударов, резких падений и криков в ответ.

Капитан, увидев замершую девочку, с расширенными глазами уставившуюся на него, бросился вперед, мимо нее, вжавшейся в стену, и, рухнув на колени, рванул из-под кровати сверток, ранее как-то прикрепленный к ней.

Материя треснула, сталь тускло блеснула в ровном и мягком свете, вырванная из тяжелых окованных ножен; длинный и широкий, тяжелый меч слился с его широкой рукой — и капитан ринулся назад.

Элейни, осознавшая, что если он предатель, то сейчас изо всех сил ударит Вайру в спину, вскинула руки, то ли для того, чтобы закрыть лицо и не увидеть кошмара, то ли для того, чтобы сложить их и метнуть ему в спину невидимый удар; паника билась в девочке подобно второму сердцу, ей хотелось громко, изо всех сил закричать... — но Вайра обернулась, словно почувствовав представленный ею удар, и метнула в Элейни жесткий, холодный взгляд яростно сверкающих черных глаз.

Отверженная была одновременно прекрасна и пугающа в этот момент, а в следующий она развернулась обратно, устремляя на дверь прищуренный взгляд бьющих пламенем глаз, правая рука ее разжалась, выходя вперед, словно выбрасывая невидимый камень прямо в трещавшую от ударов дверь.

Но это был далеко не камень. Это было гораздо хуже, потому что гораздо сильнее. Дерево, окованное металлом, грохнуло, низко и неестественно завизжало, треснуло по контуру, — и створка толщиной в ладонь, в полтора человеческих роста вышиной, сорванная с железных петель, вылетела вперед, сметая все на своем пути.

— А-а-а! — крикнул капитан, словно получивший этот титанический удар сам, отдергиваясь от двери назад; но тут же он совладал с собой и прыгнул в проем, описав клинком краткую дугу наискось, словно отражая невидимые для Элейни удары.

Справа от девочки и немного впереди внезапно появился, подбегая к Вайре, запрокинувшей голову и левой рукой стирающей текущую из носа кровь, полурослик, схвативший ее за пояс, словно испуганный ребенок мать.

— Черпай! — визгливо крикнул он. — Черпай!

— А-а-а... — послышалось снаружи, сразу из нескольких мучительно разверстых глоток, и Элейни поняла, что это стонуще кричат от боли те, кто не был убит и кто смог прийти в себя после обрушившейся на них двери.

Капитан уже скрылся, завернув налево, оттуда донеслись звон оружия, проклятия и мат.

Вайра, окинув взглядом комнату и остановив горящий взор на Элейни, шепнула ей изнутри: «Под кровать!», и девочка, не смея ослушаться, рванулась, упала на колени, полезла туда. Здесь было холодно.

— Жив! — крикнул капитан кому-то, и в голосе его слышалась безумная радость. — Жи-ив!

Тут же полурослик крякнул сквозь зубы от боли, Вайра задохнулась, словно кто-то всаживал в ее тело длинную острую иглу, полувзвыла сквозь сомкнутые зубы, и в конце этого взвыва, когда замычал, не в силах терпеть, и схвативший ее за пояс маленький человечек, женщина рявкнула что-то страшное, неразборчивое, очень жестокое, — и там, за стеной, сразу несколько человек зашлись захлебывающимся криком — жутким, пронзительным, быстро перешедшим в судорожный хрип-всхлип и смолкнувшим.

— М-мать... — прошепелявил полурослик, сползая на пол. — М-мамулешка-а-а...

— Тагер! — тяжело и надрывно крикнула Вайра. — Уходи! — Дальше она добавила что-то резкое, мгновенное, мысленное, чего Элейни не различила, хотя почувствовала присутствие краткой, как удар хлыста, связи. Она сжалась у себя под кроватью, пытаясь стать невидимой и неощутимой, и услышала лишь топот, с которым Отверженная подбежала к столу, что-то схватила с него или со скамьи и, рванувшись к искореженному проему, выбежала из сруба наружу.

— Ой, — заблеял полурослик, — ой, мама... Э-э-э- а... — затем он срывающимся голосом тихонько заругался матом, шепелявя и присвистывая заплетающимся языком, делая заполненные судорожным, срывающимся дыханием паузы, а Элейни, слушая и не слыша его, лишь безумно радовалась, что он пока еще здесь, что маленький человек с волосатыми руками, кажется, точно свой, не враг, и что он медленно ползет в ее сторону и, кажется, не собирается никуда уходить.

Снаружи крики усилились и расширились, словно кричали теперь не десяток людей, а много десятков, и девочка поняла, что там начинается сражение, в которое вступает практически весь средний отряд северных гаральдских границ.

С кем, какое, из-за чего, девочка не знала и даже не 'решила еще, хотела бы вообще узнать; в любом случае она с резкой тоской в душе не желала никакого боя — из- за того захлебывающегося визга, который повторился с разными оттенками, на разные тона и голоса уже несколько раз, из-за двери, вылетевшей с оглушающим треском, и крови, текущей у Вайры по лицу, из-за приглушенного вскрика боли, донесшегося до Элейни, как только она проснулась, из-за многого, очень многого другого.

Происходящее давило на нее, словно медленно опускающийся огромный молот, словно внезапно навалившиеся на плечи небеса, а у Элейни не было возможности покинуть наковальню, где шла кузнечная работа тех, кто выдумал, создал и направил все это, — неизвестно еще, людей или Богов...

Что значило слово «Измена», выкрикнутое тем мощногласым, что скорее всего был убит вышвырнутой наружу дверью вместе с остальными, Элейни понять не могла... Здесь было очень холодно.

Она уже хотела было спросить это у полурослика, который заполз за стену-перегородку и, усевшись ногами к кровати (подошвы его грязных расхлябанных бутс были совсем рядом с ее поджатыми ногами), когда вдруг у самого прохода в эту небольшую комнатку вспыхнуло на мгновение неяркое синее сияние, тотчас же погасшее, и взор замершей Элейни, волосы которой начали вставать дыбом от ужаса, ухватил ноги и плащ, стелящийся по полу позади них.

Одетые в черные штаны из плотной теплой ткани. Обутые в удобные сапоги до колен. Девочка сразу же узнала эту обувь, и сердце ее зашлось в приступе отчаяния.

— А-ах! — только и смог сказать полурослик, отнимая от лица перепачканный кровью платок, резко дернувшись, чтобы что-то сделать, — кажется, чтобы выбросить вперед обе свои короткие пухлые руки.

Но пришедший оказался быстрее. Он что-то резко и громко воскликнул (голос его наполовину потонул в общем шуме битвы) и скорее всего указал на маленького человечка рукой.

Элейни, лежащая под кроватью, увидела лишь, как тот дернулся, будто сверху его ударила невидимая тяжелая дубина, всхлипнул, сполз на пол и обмяк, отсутствующим взглядом уставившись на поджатые ноги Элейни. По лбу его текла кровь, он был рассечен, как от сильного удара чем-то неровным, с выступами, но без явного лезвия или острия.

Маг наклонился, схватил его за грудки, слегка приподнял и, резко отпустив, приказал:

— Давай! Очнись! — Девочка вздрогнула и еще сильнее сжалась, услышав его голос, узнав и его.

— Где она? Где девчонка?!. Ну?.. — Полурослик, наполовину придя в себя, что-то зашамкал разбитыми окровавленными губами, что-то ругательно-изумленное.

— Ты? — в череде неразборчивого явно вопросил он. — Ты-и?..

— Я, чертов дебил! Где девчонка?!.

— Аяй-яая... — бессмысленно пробормотал тот, бессильно закрывая глаза, сползая еще ниже и замирая, словно выжатая тряпица, лишенная всех сил.

— Угу, — машинально заметил маг и, потеряв краткую секунду на размышление, наклонился, чтобы поискать под кроватью.

Вайра тратила энергию камней, потому что ничего иного ей больше не оставалось; тело, сквозь которое уже две минуты лился нескончаемый поток бушующей силы, пылало, словно раздираемое на части; женщина знала, что скоро и ее тренированный, испытанный организм со всего размаху врежется в предопределенный Создателями предел, и тогда она свалится на стылую землю, чтобы быть зарубленной или затоптанной теми, кто вел эту жестокую бойню к ожидаемому, запланированному результату.

Отбросив троих, атакующих ее с длинными тонкими копьями в руках так, что каждый из них завопил от боли, Отверженная распрямилась и окинула взглядом поле боя.

Пологий склон трех сходящихся холмов не был, как она могла предположить, усеян сражающимися людьми, хотя их было не менее сотни, и все новые и новые десятки вступали в бой, появляясь из-за деревьев и кустов.

Мятежники не захватили весь лагерь, разбившись на малые группы и атакуя спящих, они действовали централизованно и уже были согнаны на полсотни метров вниз; люди капитана окружали их. Те же, кто нападал на нее, были скорее всего спешившим на помощь звеном, которое раньше либо сняло в своем секторе часовых, либо должно было присоединиться к основной группе позже по другой причине.

— Слева! — хрипло орал капитан откуда-то снизу. — Слева! Каган, заходи!.. Слепой, двигай патрульных!.. Это мятеж, раздолбай!.. Основные из группы Брага! Быстрее! Быстрее!..

Его окружали уже около четырех десятков воинов, половина — кто в чем и кто с чем, вторая — при пол ном обмундировании и вооружении, — очевидно, те, кто нес ночной дозор, — и отряд капитана продолжал оттеснять группу из двух десятков отчаянно рубящихся с ними людей.

Противников, теперь Вайре стало ясно, было гораздо меньше, и сама атака была принципиально самоубийственной. Значит, целью покушения был капитан или она, а потому в момент, когда дварф поднял тревогу, битва мятежников уже, по сути, была проиграна.

Правда, капитан сам вырвался наружу и вступил в бой, но шестеро телохранителей, которые ждали его в тени леса, в десятке шагов от дверей, и были замечены Вайрой, исследовавшей его разум, тут же поспешили капитану на помощь. До Вайры дошло, что предосторожность Тагера, готового повязать ее саму, обернулась на пользу всем, став тем самым решающим фактором, о которых впоследствии говорят: «Но при этом поблизости чудом оказались те, кто...»

Мятежники гибли, кроме того, их уже практически окружили со всех сторон. Возглавлявший их человек, незнакомый Отверженной, что-то кричал своим, но все тонуло в общем гвалте, а времени, чтобы услышать его слова отсюда, у Вайры не было; те трое с копьями и те четверо с мечами, которых она также отбросила несколькими ударами сердца ранее, уже вставали с сырой земли и, озираясь, пытались понять, что происходит.

— Браг, сдавайся! Бросайте оружие, суки! — заревел внизу, в полсотне метров дальше по склону, где кипело сейчас основное сражение, капитан.

— Эй вы! — повелительно крикнула Вайра, обращаясь к замершим, не решившим еще, что предпринять, семерым. — Бросайте!

Лица у них, как ей показалось, были серые, и совершенно не от того, что ночной сумрак по-своему расцвечивал мир.

— Ну? — воскликнула она, тяжело дыша, чувствуя, как овевает обнаженную кожу холодный ветер. И поднимая руку, в которой сверкало, отражая лунный свет, бросая на траву сотни бликов, бриллиантовое ожерелье. — Бросайте!

Они переглянулись. На их лицах и в их чувствах явственно отражались изумление, отчаяние, пришибленность и страх. Они понимали, что скорее всего умрут... Затем первый из них бросил-таки свое копье. Вайре в живот.

Сумрак и пустота встретили мага — под кроватью не было никого и ничего, кроме холодного сквозняка; он хотел было уже распрямиться, чтобы искать дальше, но неожиданно невидимая девочка громко, яростно чихнула.

Элейни, зажмурившаяся, истово шептавшая молитву Тому, умоляющая его сделать ее неслышной и незаметной, чихнула против воли и резко распахнула глаза. Маг, наклонившийся, смотрел прямо ей в лицо, и от взгляда его девочка на мгновение замерла, скованная судорогой страха.

— Надо же!.. — воскликнул маг, хватая ее за ногу и рывком выволакивая из-под кровати. — Все-таки здесь!

На улице кто-то отчаянно заголосил, одновременно раздались несколько мощных, явно нечеловечески сильных ударов, каждый из которых пришелся в опоры сруба и был направлен с разных сторон.

Вокруг все заскрежетало, загрохотало, маг наклонился, схватил ее за складки платья второй рукой, пытаясь рывком поднять и забросить себе на плечо, но Элейни, неожиданно придя в себя, изо всех сил пронзительно завизжала прямо ему в лицо.

Он дрогнул всем телом от ее оглушающего визга, но мгновением позже пришел в себя, отпустил ее, отчего девочка свалилась на пол, ободрав себе колени, сильно ударившись правым боком об пол, и с размаху ударил ее ладонью по голове.

— Молчи! — рявкнул он, лихорадочно начиная правой рукой чертить в воздухе сложный знак, одновременно что-то непонятное говоря; бревна справа и слева прогнулись, треща и поддаваясь, словно от яростного напора двух великанов, жмущих сруб, стремящихся взломать и обрушить его.

— К’ханн аэлл’ра! — завершил маг, нагибаясь и снова больно вцепляясь сжавшейся Элейни, укрывшей голову руками, в плечо, и тут же напряжение на его лице сменилось облегчением.

Сруб скрипяще, рычаще выдохнул, словно истязаемое животное, бревна пола вздыбились, потолка — обрушились вниз, и стены сомкнулись, накрывая их.

* * *

Ллейн жестом остановил Герта, а сам мягко двинулся вперед, осматривая лежащее перед ними пространство: заросли деревьев и кустов.

Сражение на склонах могло обойтись и без них. Он был в этом уверен. Вскочивший с земли сразу же после дикого крика дварфа, объявившего начало боя, лучник хотел было броситься к срубу, чтобы вытащить оттуда Элейни и Вайру, но тут же получил краткий мысленный отчет Отверженной, которая была уверена в том, что сама сможет их защитить.

«Это не все! Капитан знал о мятежниках! Он уверен, что заговор шире, есть еще одно звено! Найди его!» — мелькнуло у него в голове, и Ллейн бросился наверх по холму, рассчитывая с вершины увидеть передвижения иных групп, если сказанное Вайрой имело смысл.

Затем она кратко возникла посреди бешеного подъема, сообщив о численном превосходстве своих, и тут же Ллейн, осматривающий окрестности, заметил шевеление листвы где-то внизу. Они с Гертом, который все время был рядом и, следуя совету эльфа, не спал, оставаясь наготове, помчались туда, надеясь успеть и выяснить, что именно колышет листву, — теперь оба стояли перед густыми зарослями, глубоко дыша, пытаясь определить, куда делись те, кто двигался здесь меньше минуты назад.

Все существо Ллейна занимали вопросы, в которых следовало разобраться немедленно; одним из них было: если часть гаральдского отряда границ атаковала Вайру, зная, что капитан оставил ее в своей комнате, или самого капитана, узнав о том, что он пришел к ней, они, сознавая численное превосходство врага и понимая, что в случае тревоги будут уничтожены, обязаны были предусмотреть тайные пути отступления.

Эльф прекрасно знал, что такое передвижные крепости Гаральда, и понимал, что все здесь, начиная от обычной группы деревьев и заканчивая невысоким каменным колодцем, долгими годами постепенной фортификации, укреплено и объединено в единую систему. Скорее всего мятежники собирались уходить через сеть подземных ходов, которыми за долгие годы постоянного патрулирования были изрыты все три холма.

Он практически тут же отыскал цепочку следов. Свежих, немногочисленных, примявших траву, а не утоптанную землю тропы. Минуту назад здесь прошли пятеро вооруженных, из глубины леса вверх по все более крутому склону, забирая немного вправо.

— Наверх, — не поворачиваясь, бросил Ллейн и тут же быстро стал подниматься, немного пригнувшись. Герт следовал за ним на расстоянии примерно пяти шагов.

Минуту они молча поднимались. Снизу капитан что- то хрипло кричал своим людям и остальным — в данный момент, кажется, призывал мятежников сдаваться. Вершина холма была ярдах в тридцати, когда эльф остановился, и там, в расселине меж двух массивных, вросших в землю древних валунов, он сразу же заметил растерзанный, свежий, вывороченный дерн, за слоем которого раньше был скрыт массивный железоокованный люк.

Ллейн снял со спины лук, затянул петли, наложил стрелу, вторую зажав в зубах, и, повернувшись назад, к озирающемуся и прислушивающемуся Герту, на лице которого была написана пополам с недоумением тлеющая ярость на происходящее, кивнул ему на люк.

Эльф был уверен, что те, вошедшие в подземелье через тайный проход, не закрыли его за собой, чтобы не тратить времени, когда будут возвращаться назад. В том, что возвращаться они будут, он не сомневался, потому что уже начинал понимать, что же здесь все- таки происходит.

Воин ухватился за металлическое кольцо и без особого усилия рывком поднял люк, откинув его на траву.

Ллейн сделал ему знак не шуметь и, прошептав какое-то краткое слово, заглянул вниз.

— Никого, — сказал он мгновение тишины спустя, в котором звуки битвы ниже по склону неожиданно стихли, неизвестно с каким результатом, — давай за мной.

И спрыгнул вниз.

Элейни, трясущаяся, пытающаяся осмотреться, чтобы понять, что происходит, но уже не порывающаяся вырваться из его железной хватки, причиняющей боль, неожиданно ощутила себя совсем по-иному, не по-человечески. Тело ее куда-то исчезло, была лишь чистая сила, сжатая другой силой, воздушная легкость, колыхание облака, в которое она была превращена, и то, второе, бывшее магом, потащило ее сквозь темень, обломки и камни вперед.

Легкий ветер засквозил в щелях меж рухнувшими, переломанными, перекореженными бревнами и досками, несколько мгновений и Элейни, и маг испытывали сильную, бередящую боль, — неровные, прерывистые, тянущие трепыхания пронизывала их новые, полупрозрачно-колышащиеся тела, словно тонкие стилеты, раз за разом проходящие по коже; однако тремя порывами позже завал прервался, и они, по воле текущего вперед мага движущиеся все быстрее, влетели прямо в тело вздымающегося перед ними холма.

Изрытое маленькими норками насекомых, змей и грызунов, трещинками и подземными жилами, отчасти заполненными водой, оно в несколько мгновений пронеслось перед Элейни чередой быстрых, меняющихся картин.

Девочка не успевала осознавать изменения, которым подвергалось ее новое, призрачное тело, — она то становилась тонкой-тонкой и длинной-длинной, то снова возвращала форму облака, напоминающего человеческое тело, — в тех местах, где для этого было пространство, — то текущей сетью отдельных жилок пробивалось вперед и вперед; это было одновременно стремительно и жутко, восприятие менялось ежесекундно, и если бы у девочки было тело, оно давно бы уже потеряло сознание или билось в судороге рвоты.

Каждое мгновение Элейни видела то черно-коричневую землю вокруг, смыкающуюся, давящую отовсюду, то темные или серые пятна камней, то белесые корни; в любой миг она с ужасом ожидала, что метаморфоза неожиданно прервется, и она навсегда останется здесь, погребенная под неимоверной тяжестью земных пластов.

Удушье давило на нее, пульсировало во всем ее существе, но то был всего лишь образ, только страх — сейчас, превращенная в облачко сизого воздуха, она не могла задохнуться никак.

Однако Элейни осознала, что попала в руки врагу — к тому, кто несколькими часами назад ввел ее в состояние, близкое к помешательству, и что теперь он сможет сделать с ней все, что захочет, все, чего хотел, наверное, тогда, все, что было в его взгляде и стало причиной дикого ужаса, захлестнувшего ее.

Теперь, правда, она быстро приходила в себя, одновременно осознавая, что происходит, и пытаясь решить, что же ей делать. Обретала стремление бороться, вырваться и убежать. Отыскать Вайру, Ллейна и Терта, и...

Многогранная, меняющаяся толща глины, песчаника, живой и полумертвой земли неожиданно сменилась темной монолитной стеной из скрепленных друг с другом камней — стеной, в которой не было ни единой трещинки, ни единого прохода.

Однако маг рванул ее в сторону, словно точно знал дорогу, словно давно уже все рассчитал.

И все вышло бы именно так, как он хотел, но в ту же минуту откуда-то сзади пришла, минуя их и устремляясь далее, призрачная, странная, холодная, тягостная волна чего-то далекого, вызывающего содрогание и бессилие, — волна Ужаса, похожая на непрерывный, порождаемый адской мукой стон.

Элейни вздрогнула всем существом, маг ахнул, подергиваясь рябью страха и непонимания, и сила его, питающая заклинание превращения, мгновенно исчезла.

Вайра остановилась на секунду, получив этот страшный, взметающий все ее мастерство удар, пропустив сквозь себя опустошающую силы волну, почувствовав бессилие, мгновенно пришедшее вслед за ней.

А затем произошло то, чего она никогда не ожидала. То, что перевернуло все ее представления о мире. То, что спасло от смерти оставшихся двоих из напавших на нее четверых.

Призрачное Пространство дрогнуло, выворачиваясь внутрь самого себя, словно отторгая эту непрерывно стонущую на грани сознания волну, это поле, в котором все они теперь оказались, — и натянутая струна, связывающая Вайру с ним, дрогнула, застыв, едва не лопнув от напряжения.

Ноги и руки Отверженной мгновенно стали ватными, мутный взгляд ее видел, как пытались ползти в сторону двое, не в силах встать с колен, харкающие кровью, получившие лишь половинную силу направленного на них удара, — потому что невидимая, призрачная стена, пришедшая откуда-то с севера, опустошила и ее, и посланный удар, не тронув лишь запас, закрепленный в сверкающих камнях.

Незримая, жуткая сила, стенающая сотней, тысячью голосов, мягко обняла Вайру за плечи и мгновенно заполнила ее до основания.

Отверженная осознала, что сейчас она против своей воли была изменена Чем-то, — невиданно-сильным и совершенно невероятным, — а еще поняла, что Призрачное Пространство, Призрачная Сеть, раскинувшаяся по всему миру и за его пределы, беснуется, отвергая, отбрасывая, отрывая ее от себя.

Зная, что без связи с Бездной не только потеряет все свои силы, но и, возможно, погибнет, она попыталась бросить ускользающее сознание на попытку ухватиться за край вздымающегося вала привычности, рвущегося от нее прочь, — но руки ее соскользнули.

Небо у Отверженной над головой судорожно вздохнуло, пуповина закричала вместе с Вайрой, изгибаясь, содрогаясь от боли. И лопнула.

Ллейн не был друидом в обычном понимании этого слова; в общем и целом он не был даже посвященным Тейо существом, но чувствительность его была развита настолько, что, ощутив пробирающий холод прошедшей сквозь подземелье, сквозь холмы, сквозь небо и землю призрачной волны, эльф остановился, вздрогнув и побледнев.

Затем он издал нечто, похожее на судорожный вздох, но это касалось уже не далекого стенания, полного ужаса и боли, а того, что произошло с Тейо, соприкоснувшимся с ней.

Всепроникающее, мягкое, неощутимое в обычном состоянии поле живой энергии мира содрогнулось, словно океан, встретивший небо, полное огня, и в яростном стенании, в криках и вспышках, в кратком, мгновенном, но жутком противостоянии, которое потрясло эльфа до глубины души, вечная, всемогущая Живая Сила исчезла, словно канув в небытие.

Все чувства, потусторонние и обычные, привычно совершенные, на мгновение отказали Ллейну, он едва не упал от накатившейся слабости. Затем восстановились зрение и слух. Вслед за ними вернулись остальные, тренированные и врожденные.

Потрясение заполнило его; он обернулся и, увидев в меру напряженное лицо Герта, понял, что тот ничего особенного не ощутил.

— Что? — шепотом спросил он, ничего не видя в полной темноте, но услышав, как Ллейн резко пошевелился.

— Ничего, — тихо ответил тот, поднимая выпавшую стрелу, — ничего... Стой... Там, впереди, шаги... Пятеро... Идут дальше... Остановились...

— Свет! — шепотом воскликнул вдруг Герт, сразу после того, как издалека до них действительно дошла малая толика того, что осветило тоннель там, впереди.

Ллейн кивнул, успокоился, связывая все мысли и чувства в узел, и кивнул ему:

— Идем!

Что-то знакомое почудилось Элейни в этой всепроникающей, сметающей все на своем пути, призрачной волне, ушедшей далеко вперед, — что-то, дышащее холодной и темной пустотой, — но осознать, что же, девочка не успела.

Маг содрогнулся всем телом, словно пытаясь удержать что-то, что выдирали прямо из него, Элейни внезапно почувствовала пронзившие его напряжение и страх. А затем, в то же мгновение, осознала их причину: силы его почему-то были резко уменьшены волной этого холода. И теперь стремительно обрывались — гораздо раньше, чем были должны. Она мгновенно представила, что произойдет, если заклинание закончит свое действие прямо сейчас, и гулко вскрикнула, вернее, всколыхнулась всем телом.

В ту же секунду невесомость и легкость, составляющие суть призрачной формы, стали улетучиваться, сменяться нарастающей тяжестью и вязкостью; маг взвизгнул и рванулся, одновременно швыряя вперед и ее; сеть Элейниных щупалец внезапно отыскала ведущий откуда-то сверху и упирающийся в стену большой, широкий проход, огромное пустое пространство, за которым ее встретила решетка с широкими гнездами.

Поспешно стягиваемые тончайшие щупальца последнего шлейфа ощутили, как рвется, стремится вслед за нею удерживающий ее маг; Элейни услышала душащее, рвущее его отчаяние, беснующийся в нем ужас, гасящий его сознание полностью.

Девочка всей силой ринулась туда, к свободе, прочь из давящего, погребающего под неимоверной тяжестью пространства, ощущая, как сгущается, тяжелеет ее длинное, втягивающееся вслед за тоненьким щупом тело, — и, оказавшись в широкой железной коробке, решетчатой с одной из сторон, осознала внезапно, что пространство, казавшееся ей огромным, на самом деле в десятки раз меньше, чем ее овеществляющееся тело; она всколыхнулась, поверхность ее подернулась краткой рябью ужаса и отчаяния, но вязкость еще не стала смертельной, непоправимой, — толкнув себя к решетке, она перетекла сквозь прутья, подобно сгустку стремительно затвердевающей смолы, и, своей тяжестью рванув вперед тело мага, шлепнулась на каменный пол.

Удар отозвался слабой болью, тут же внутри нее забилось ставшее материальным сердце, глаза ее открылись навстречу ровному, яркому свету, она вскочила, дрожа от напряжения, начиная уже отчетливо различать то, что было вокруг... и увидела замерших пятерых воинов, — одним из которых был краснолицый Рябой, — с ужасом на лицах всматривающихся куда-то выше.

— А-а-а-а!.. — раздалось оттуда, и дрогнувшая Элейни, сердце которой рванулось, будто пытаясь вырваться из груди, вскинула голову наверх, начиная узнавать этот жуткий, переворачивающий душу непрерывный крик-вой, и снова увидела это.

Тело его, полупрозрачное, отчасти уже вышедшее из стены, но лишь на крошечный шажок, погруженное в каменный монолит, изогнулось в мучительной неодолимой судороге; клейкая, отвратительно белесая жидкость стекала по его лицу и рукам, глаза его лихорадочно блестели на бледном, белом овале искаженного ужасной болью, непереносимым страданием лица, склеившиеся, слипшиеся волосы торчали в разные стороны мокрыми темно-соломенными пучками, а длинные тонкие пальцы раскрытых ладоней были обращены к ней и судорожно подергивались.

— А-а-а-а! — нескончаемо дико визжал маг, медленно, вязко извиваясь, и густеющее тело его все глубже врезалось в непоколебимое тело темного камня, стремительно и неотвратимо приближаясь к материальности.

Элейни зашаталась, тихонько заскулив от ужаса, упала на каменный пол, пытаясь отползти, как можно дальше оказаться от его вытянутых к ней, наполовину вышедших из камня рук, от взгляда его безумных, полных невероятной боли глаз, — и в это мгновение тело его материализовалось окончательно.

Камень взломался изнутри, с грохотом брызнул во все стороны вместе с мельчайшими частицами разорванного в клочья тела; то, что было снаружи, — руки от локтей, колени, выступающие части лица, в целости разлетелось, размазанное силой взрыва, врезаясь в стену и летящих к ней людей.

Элейни, отброшенная, полуоглушенная, упавшая на одного из сваленных взрывной волной воинов и практически тут же пришедшая в себя, полностью лишенная каких бы то ни было чувств, словно выжженная изнутри, поняла, что вся она забрызгана этой серовато-бордовой смесью с ног до головы.

Мужчина, на котором она лежала, был мертв, голова неестественно вывернута в сторону; из остальных в живых остались только Рябой, успевший предугадать грядущий взрыв и отскочить в сторону, за угол сворачивающего коридора, и еще один, в панцире, высокий и бородатый, с черными усами, с коротким широким мечом на поясе, двумя сумками там же, малым арбалетом и небольшим шлемом, одетый дорого, хорошо, с пятью разными кольцами на сильных, холеных руках, собранный и властный, — все мелочи этого образа отпечатались у Элейни в памяти, словно она знала, что это может оказаться очень важным.

И только потом до нее дошло, что возвышающийся над ней мужчина был абсолютно с ног до головы чист. Равно как и абсолютно цел — он устоял перед силой взрыва, словно непоколебимая скала.

— Надо же, — мощным басом сказал он, точь-в- точь как до этого нашедший ее под кроватью маг, — девочка все-таки у нас в руках. Рябой, хватай ее, чего стоишь? Пора убираться отсюда. Союзники, дьявол бы их брал, пошли в атаку раньше обещанного, из-за этого мы потеряли господина Витсона и этих. — Он кивнул в сторону трупов, которых убил маг.

Рябой подскочил к ней, балансируя на скользкой жиже, устилавшей весь пол, сам забрызганный с левого бока, ухватил девочку за плечи, рывком поднял ее, поставил на ноги. Она не сопротивлялась. Она во все глаза наблюдала за действиями того, кто был здесь главным. Кто организовал и направлял все это.

— Ну, леди, — так же внимательно оглядев ее и неожиданно поклонившись, сказал чернобородый, обращаясь к Элейни, которая внимательно рассматривала его, — раз уж все это не убило вас и вы пока еще живы, значит, вы действительно та, за которой меня посылали. Вы бы сделали мне большое одолжение, если бы не пытались сопротивляться и бежать. Было бы легче и нам и вам, согласитесь; мне ведь совершенно не хочется прибегать к жестким мерам — этого очень не одобряет моя вера. Итак, вы готовы следовать за нами без всякого сопротивления?.. Это судорога или кивок? Да? Вот и отлично. На том и сойдемся. Лад.

«Сюда! — сосредоточенно мысленно призывала Элейни. — Я здесь! В подземелье! Госпожа Вайра! Ллейн!»

Она не надеялась, что они откликнутся, но расчетливо, осторожно и вместе с тем всей силой своей воли пыталась преодолеть окружающую, в очередной раз спасшую ее Завесу и докричаться до своих.

Чернобородый отвернулся к стене и, молитвенно сложив руки, стал что-то неразборчиво и тихо бормотать.

Рябой, одной рукой прижав девочку спиной к себе, подошел к своему господину и взялся за край его панциря грязной рукой.

Элейни передернуло. В ней родилась ненависть. Она поняла, что сейчас их, всех троих, по воле Божества, отвечавшего на молитвы чернобородого, перенесут совершенно в другое место, — туда, где Вайре и Ллейну будет гораздо труднее ее найти.

— Сюда! — громко и пронзительно закричала она, надеясь, что сквозь систему тоннелей пройдет хотя бы ее отдаленное эхо. — Спаси...

Рябой рывком развернул ее к себе и рукой зажал ей рот. Отпустив при этом латы своего господина.

Затем Элейни, голова которой была насильно запрокинута, увидела, как изменилось его лицо.

И услышала холодный, прямо-таки ледяной голос Ллейна:

— Стоять.

— Х-х-х... — выдохнул Рябой, не зная, видно, что предпринять; Элейни рванулась, дернулась, прижатая его рукой, поворачиваясь в сторону, и, как только у нее освободился рот, отчетливо и яростно выговорила:

— Они хотят телепортироваться!

Жрец в латах между тем с гневом взглянул на Ллей- на и, решительно сказав следующее слово молитвы, одной рукой схватил Элейни за плечо, продолжая стремительно выговаривать все новые и новые слова.

Ллейн, не раздумывая, спустил тетиву; стрела врезалась в невидимую стену и, сломавшись, отскочила; Герт рванулся вперед с кинжалом в руке, Рябой качнулся ему навстречу, выхватывая свой меч. Тут же вторая стрела воткнулась ему в глаз, войдя в череп примерно на ладонь, и он рухнул, словно подрубленное дерево.

Перескочив через него, Герт всей массой врезался в заканчивающего молитву, — очевидно, по опыту не надеясь на эффективность обычного кинжального удара, — и все трое, не устояв, рухнули на каменный пол.

Элейни, зажатая меж двух мужчин, выступающие части лат одного из которых вдавились в ее тело, вскрикнула от боли, жрец, видимо, не сумевший довершить молитвы, рыкнул от ярости; его кулак врезался Герту прямо в лицо, и телохранитель успел лишь немного отвести удар, прикрывшись локтем; сам он сообразил мгновенно отскочить, откатиться в сторону, чтобы открыть Ллейну пространство для стрел, — и лучник, уже выбравший подходящую, по его мнению, стрелу, замер, глядя бородатому прямо в глаза.

Прошло около пяти секунд. Элейни, которую бородатый и не думал отпускать, тихонько поправила положение своего избитого тела, продолжая лежать, наполовину на нем, и больше не двигаясь. Она переводила взгляд с одного на другого, ожидая какого-нибудь знака. Девочка отчетливо понимала, что от исхода этого столь малочисленного боя зависит весь дальнейший ход событий. Впервые они столкнулись с противником, который имел облик, столкнулись лицом к лицу. В любой момент он мог снова попытаться прочесть молитву о перемещении или даже, если у него была такая возможность, использовать почти мгновенное перемещение с помощью какой-нибудь из магических вещей.

Элейни знала, что, если он все же успеет, их дело будет проиграно, потому что она окажется у врагов в руках. Чувство собственной значимости захлестнуло ее, и в ужасе, который она пережила к этому моменту, родилось новое сознание — трезвое, расчетливое. Совершенно не детское.

— Ну? — спросил наконец эльф, замерший с натянутым луком, острие черной, испещренной рунами стрелы которой смотрело бородатому прямо в глаз. — Я не промахнусь.

— Знаю, — сглотнув, чуть двинув головой, чувствуя себя наверняка очень неуютно, ответил жрец.

— Отпусти ее, — одними губами приказал Ллейн.

— A-а, — отрицательно двинул бородой тот. — Я не дурак. Я...

Ллейн не ждал ни секунды. В первоначальный план бородатого входило, по всей видимости, начать разговор, в котором рано или поздно будет место краткой расслабленности, ослаблению напряженных чувств, и тогда, в этот улученный момент, все-таки суметь сбежать и унести Элейни с собой.

Но эльф оказался гораздо опытнее или хитрее его. Он едва заметно сдвинулся, еще сильнее натягивая тетиву, наконечник черной стрелы сместился на миллиметр или два, — и черная молния, рванув воздух, с кратким хлопком пробив невидимый барьер, вошла в запястье чернобородого, разрывая сухожилия и ткани, с хрустом раздробив кость и врезавшись в каменный пол; затем наступила полусекундная пауза, в момент которой Элейни пыталась осознать, что произошло, и ощутила, как судорожно сжалась и без того до боли стиснувшая ее ладонь. Тут же чернобородый завыл сквозь стиснутые зубы, и вторая рука его рванулась к лицу.

Ллейн, единственный из всех, уже накладывая на тетиву новую стрелу, четко увидел, что же произошло: Терт, пришедший в себя раньше Элейни, прыгнул вперед, падая вниз, и весь свой вес обрушил на запястье, в котором торчала черная стрела, всю свою силу вложил в ниспадающий, рушащийся удар лезвием кинжала, пытаясь перерубить руку, одновременно дергая Элейни в сторону.

Сухожилия лопнули, раздробленная кость треснула, перерубленные ткани разошлись, — орущий от боли бородатый сумел коснуться губами одного из трех колец на целой своей руке и, окутавшись синим сиянием, растворился.

Эхо его низкого, басовитого рева еще не стихло, сотней голосов метаясь по коридорам подземелья, когда Герт вырвал из судорогой сжатой окровавленной руки бородатого хрупкую руку Элейни и поднял девочку, поставив ее на ноги.

— Спасибо, — прошептала она, почти полностью лишенная сил, бесконечно благодарная им, испытывающая неземное облегчение от того, что снова свободна. — Спасибо.

Герт обнял ее, прижал к себе, во взгляде его смешались напряжение, усталость и радость. Эльф, замерший на миг, смотрел на них долгим, странным взглядом, о чем-то вечном думая в своей душе...

— Быстрее, — сказал он, — еще совсем не все.

— Да, — ахнула Элейни, пришедшая в себя, — господин Ллейн! Этот, бородатый, говорил о том, что у него есть союзники, которые сейчас уже... пошли в атаку, а еще я только что, минуту назад/ почувствовала какую-то сильную, холодную волну...

— Волну? — Глаза эльфа блеснули, красивое лицо его, на котором пролегли едва заметные тени, на мгновение исказилось, но тут же стало спокойным и бесстрастным.

— Да, волну!.. Вы тоже?.. — внезапно догадалась она.

— Что это была за волна? — спросил эльф, наклоняясь, подбирая меч Рябого и вручая его Герту, затем оборачиваясь и смотря Элейни прямо в глаза. — Ты можешь понять?

— Нет... Д-да... Н-не знаю! — выпалила она. — Но все равно, господин Ллейн, все это только начало! Отвлекающий маневр! Настоящая атака началась только-только!..

Лицо эльфа напряглось, посуровело, глаза стали отсутствующими, словно он прислушивался к чему-то далекому и неясному.

— Что? — спросила Элейни, следя за выражением его лица.

— Вайра, — ответил тот, приходя в себя и оглядываясь вокруг. — Она не отвечает на мой зов.

 

12

Она выплыла из глубокого забытья, из бездны боли, заполнявшей ее тело, и сейчас еще полное гуляющих в нем отголосков, — выплыла, потому что кто-то звал ее.

Вайра, будь она сама по себе, так и осталась бы лежать здесь — на часы, сутки, недели, — обнаженная на холодной земле, и рано или поздно пришла бы в себя, восстановив базовый уровень сил. Сильная и здоровая.

Но сейчас выбор зависел не от ее воли, а на быстрое восстановление сил не было нужной энергии. Камней своих она отчего-то не чувствовала. Ощущая непрерывный зов, женщина просто подчинилась своему долгу, как делала это постоянно.

Сосредоточилась, еще не приходя в сознание, отделила друг от друга все три ищущих ее голоса, один из которых был юным и очень жарким, второй — напряженным, как струна, и в то же время холодным, а третий — самый незнакомый, самый непривычный, звал ее не по имени, а просто: «Любимая!»

Затем женщина открыла глаза.

Небо над ней было зловещее, темное, месяц насмешливо скалился сквозь все столь же рваное покрывало облаков. От земли шел холод, который Отверженная нейтрализовывала на подсознательном уровне.

«Ага, — подумала она, еще не вполне придя в себя, — живу...»

Работа подсознательных систем означала, что силы, отнятые Волной, вернулись к ней, пока она была без сознания. Поэтому она и не чувствовала своих камней, хотя все так же сжимала ожерелье правой рукой: настройка на них сменилась смещением внимания на внутренние ресурсы, черпание из которых было, по внутренним установкам Вайры, более предпочтительно.

Мысли ее текли не так быстро, как хотелось бы, но, придя в себя, она поняла: все в порядке. Ее умение никуда не делось. Лопнувшая пуповина была или мгновенным самообманом атакованного извне разума, либо результатом явления, уже прошедшего. Сейчас Вайра чувствовала практически полное бессилие; очень мало осталось от всех ее резервов и возможностей.

Затем она поняла, что ее укутали в плащ и куда-то несут. Зов того, кого звали «капитан», смолк. Значит, это он нашел ее. Вздохнув, она кратко ответила Ллейну и Элейни, направляя их путь. Затем включила дополнительные системы регенерации. И уже через минуту открыла глаза снова.

Капитан положил ее, закутанную в плащ, на мягкую подстилку, у чьего-то костра. Вокруг толпились люди, которым он раздавал отрывистые приказания.

Паника, вызванная внезапным мятежом, практически улеглась, и весь отряд был на ногах, отчасти уже переформированный в связи с новым положением дел. Вайра прочла в капитане, что мятежниками оказались четыре десятка с десятниками, трое младших магов, лейтенант Браг и, кажется, все. Сэр Витсон и еще трое сейчас числились пропавшими без вести, что вполне могло бы значить что угодно, не сознайся кто-то из мятежников уже сейчас, что старший отрядный маг и Рябой возглавляли мятеж,

Капитан использовал все свои силы и все свое влияние, чтобы уничтожить слабость, рождаемую любым предательством, в зародыше; он, казалось, был полон решимости и сил, но в душе его гнездилась неуверенность. Тагер Грант до сих пор не мог понять ни основ ной причины, ни направляющей силы, вызвавших этот мятеж, — хотя по каким-то своим данным он ожидал его, — а у Вайры снова не было ни времени, ни сил, чтобы понять его, разобраться в том, кто же он такой в конце концов и почему он так необычен?!

Сейчас он стоял напротив собравшихся отрадных старшин, окруженный тремя из шести телохранителей и контуженным, но, казалось, вполне целым дварфом, уперевшим рукоять выщербленной секиры в землю, и раздавал краткие приказы, среди которых главным было — немедленно подготовить своих людей к отходу за полосу основных укреплений.

— Усиль патрули, — сказала Вайра, глядя на него, и мужчина, резко развернувшись, с изумлением увидел в ее глазах совершенно здоровый, спокойный блеск. — Усиль патрули. Правильно, сгоняй всех людей в одно место, в самое укрепленное место в этом лагере. Объяви всем, чтобы каждую секунду были готовы к атаке с севера или к обходной; это было только начало!.. — Она замолчала, раздумывая, все ли сказала.

Откуда-то справа раздался ропот и легкий изумленный шум столпившихся солдат; Вайра улыбнулась, поднимая голову и рассматривая тех, кто пришел.

— Вызовите отрядного друида, — продолжил за нее спокойный, собранный Ллейн. — Пусть бросит пост и вместе с учениками идет сюда. Нам нужно с ним поговорить. И если с вами свяжется, как вы предполагали, капитан, или если у вас самого есть средства связи, немедленно сообщите своему начальству о происходящем. И потребуйте, чтобы тот, кто будет говорить с вами, связался с внешними секретарями Императора.

— В чем дело? — удивленно спросил капитан, руки которого при последних словах заметно дрогнули.

Остальные, человек сорок — пятьдесят, собравшиеся вокруг костра, судорожно вдохнув, не выдыхали, ожидая ответа.

— Не знаю, с каким врагом мы имеем дело, — холодно ответил эльф, удерживая плечо очень грязной девочки, стоящей рядом с ним, — но ближайшее утро, которое наступит через несколько часов, мне кажется, историки назовут утром, когда началось Вторжение.

— Капитан, — добавила Вайра, как только общий, очень громкий, вздувшийся на пару секунд ропот стих, — и отведите отсюда людей. Нам с моими спутниками нужно поговорить... Да, и еще: пошлите кого-нибудь, чтобы вытащить из-под завала Тинталя. Он жив.

Капитан молча кивнул, затем поклонился и, махнув обеими руками, указывая своим людям, что приказу женщины у костра следует подчиниться, занялся отдачей новых и новых приказов. Голос его, удаляющийся, был подобен гулу разъяренного прибоя.

— Всех лекарей, магов и жрецов в форт! Всем, кто не патрулирует, собирать вещи и перемещаться туда! — рокотал он. — Основные группы...

Элейни решила, что у них есть примерно минут пятнадцать — двадцать покоя — до тех пор, пока капитан не вернется за ними, чтобы отвести за стены крепости, куда стягивались все его войска. И чтобы задать, наконец, все те вопросы, которые так мучают его.

А сейчас, на краткое время, они остались одни, вчетвером — просто стояли и смотрели друг на друга.

И только теперь Элейни ощутила те последствия, которыми наполнила мир пронесшаяся и ушедшая на юг холодная призрачная Волна.

Мир вокруг изменился. Тьма, разорванная светом месяца, казалась более зловещей, чем раньше; безжизненные просторы вверху, еще пару часов назад мерцающие десятками, сотнями едва различимых звезд, теперь были затянуты клочьями рваного полотна тонких, черно-серых облаков.

Девочка оглянулась на север, откуда на мир надвигалась беда и закрыла глаза, потому что хотела увидеть дальше, сквозь сошедшиеся гребнями холмы...

Там, за корой земли, пронизанной корнями растений, слоями песчаника, глины, камня, за телом зеленой гряды, над безлюдными и странно безжизненными просторами степей и полей, царила Ночь; темнота сгущалась, вязко клокотала, медленно изливаясь из темных, недоступных прямому взгляду лесных недр и черненых небес над Хельтаваром, — холод и темнота...

Элейни вздрогнула. Страх пробрался в нее, проснулся в ней, заворочался, как маленький, безглазый зверек, хрипловато, жутковато ворча, цепляясь лапками за быстро бьющееся сердце; не желая испытывать его, девочка тем не менее никак не могла преодолеть себя: ей казалось, что она должна посмотреть дальше, глубже — туда, где ворочается странная, навевающая дрожь одушевленная Тьма... Откуда, быть может, пришла стремительная, пронизывающая все ее существо, все пласты окружающего мира, ледяная Волна.

И она посмотрела.

...Там было холодно и темно. Никто и ничто не отвечало ей — застывшей, трепетно-внимательной, пугливой. Темные кроны деревьев, мертвых и полуживых, живых и начинающих гибнуть, мощных, тонких, молодых и старых, стены стволов, моря кустарников, шелестящий океан листьев и трав, — все они молчали. Ветер запутался в паутине темноты и опал, бессильный, схваченный в плен вместе с жизнью северного великана, погруженного во мрак.

Что-то осквернило Хельтавар. Элейни отчетливо понимала это; могущество Отца Лесов было подорвано. Не он сам теперь правил своими подданными. Он медленно, грузно и неотвратимо погружался во мрак, и жизнь, ранее ровным пламенем гудевшая в нем, наполнявшая его, теперь слабыми, разрозненными искрами, ночными огоньками бродила в потаенных, никогда не виданных человечеством недрах.

Он был словно усыплен, отравлен или уже почти мертв; Отец Лесов не видел человека, с ужасом и жалостью взирающего на него...

Но было что-то, живое и далекое, малозаметное, странное... уже знакомое.

Элейни дрогнула, почувствовав прикосновение вкрадчиво мягкое, почти незаметное. Призрачное. Слепая Тьма коснулась ее одной из своих лап, ощупывая и запоминая ее облик; затем, практически тут же, мгновенно — девочка не успела осознать, что происходит, — темнота встрепенулась и, дрогнув, ожила.

Тяжелый, исходящий сверху Взгляд приковал ее к месту, лишив последних смелости и сил. Девочке внезапно стало очень холодно, разум ее почувствовал неожиданную легкость, дыхание Бездны, открывающейся со всех сторон; что-то страшное, нечеловеческое и странное тянулось к ней отовсюду, стремясь коснуться ее, обвить ее руки и плечи, ее шею, оплести ее тонкими бесцветными нитями. Элейни застыла, боясь пошевелиться; сверху давило и тянуло — взгляд ее против воли начал подниматься к мертвым черненым небесам.

И там, в безлюдной, мертвой небесной пустоте, в покрове однозвучного, пронизанного свистящим ледяным ветром сумрака, под слабеющим, полным страха, затравленным взглядом Элейни прямо сейчас медленно, едва заметно, но неостановимо исходило из толщи звездных небес Нечто — живое, крылатое, бесформенное и огромное.

Привлеченное ее вниманием, Это медленно тянулось к ней, прямо сюда, — и теперь уже не было жалящих алых лучей восходящего жаркого сердца, не было мечей, готовых защитить Элейни, изгнать мрак, наползающий на нее.

Холод приник к ней, обосновался внутри, растворил и поглотил бьющееся в груди тепло, разлился по рукам и ногам, превращая их в лед, делая Элейни бесчувственной и абсолютно бессильной; мгновения тянулись вперед, волоча ее за собой, девочка дернулась, пытаясь вырваться из бледных нитей бесцветной Бездны, раскрытой со всех сторон, готовой поглотить ее, принять ее навсегда, — но она уже совсем не чувствовала рук и ног, мертвенный холод растекался по всему телу, сил ее не хватало, а завеса тьмы, спасавшая ее ранее, сейчас словно исчезла.

Спеленатая нитями безликого ничто, она поднималась все выше и выше, скользя в небеса, — замершая хрупкая фигурка, исполненная отчаяния и страха. Взгляд наверху ждал ее, темное нечто оформлялось во что-то знакомое и одновременно абсолютно чуждое для нее.

Время утекало в никуда, его оставалось все меньше, серость вокруг обнимала ее, заслоняя весь мир, и неожиданно Элейни поняла: еще немного, еще совсем чуть-чуть, и она уснет беспробудным, безжизненным сном, в котором будут только холод и тишина. Сердце стучало, как сумасшедшее, мрак наверху пристально вглядывался в нее и усмехался; ему страдания человеческой девочки были неожиданно близки; Элейни рванулась еще раз и почувствовала, как в раскинувшемся далеко под ногами черном, безжизненном ночном лесу зашевелился пойманный ветер, — и неожиданно вырвался на свободу.

С кричащим свистом взмывая вверх, он настиг Элей- ни, медленно плывущую к небесам, и, яростно воя, врезался в нее, обтекая со всех сторон. Он был неожиданно жарким, и свистящее пылание мгновенно растопило корку наросшего, закрывающего ее льда; серые нити отпрянули, спасаясь от живого огня, светящегося в ночи, с сухим, яростным шелестом переплетения бесцветности низринулись во все стороны. Бездна с неслышимым грохотом захлопнулась. Свет разгорелся, пеленая девочку в тепло.

Взгляд наверху напрягся, потяжелел... и тут же бесследно исчез.

«Элейни! — звали ее. — Элейни, девочка! Очнись! Просыпайся, милая!.. Скорее!»

— Герт, бери ее на руки! — раздался приказ Ллейна; что-то дернуло ее наверх, и тело Элейни прошло сквозь расползающийся чернильным пятном, исчезающий сгусток мрака, оказываясь здесь, в реальности, где звучал напряженный, внутренне сильный и яростный голос Ллейна:

— Отступайте наверх... нет, не туда! Не в форт! Мы уходим отсюда! Быстрее! Я позову лошадей!..

— Не надо... — прошептала Элейни, открывая глаза, пытаясь пошевелиться и встать, медленно приходя в себя и понимая, что Герт уже схватил ее на руки, и уже бежит с ней, тяжело перепрыгивая кочки и ямы, бежит куда-то наверх, — я уже... здесь... Я могу сама... — Она обвила руками шею воина, поднимая на него свое взволнованное лицо, и встретила его заполошенный взгляд, затянутый пеленой темных предчувствий, разглядела его лицо, искаженное смесью нетерпения и страха.

— Что?.. — хрипловато спросила она в испуге. — Что?!.

Тут сознание заполнило ее, она наконец-то пришла в себя, зрение ее обострилось, слух прояснился. Девочка услышала это. И мгновенно поняла, что же произошло.

Вернее, что происходит.

Земля под ногами бегущего Терта содрогалась. Не от того, что он мчался неровными широкими скачками, всякий раз рискуя упасть и со всего размаху ударить Элейни о землю, как было уже раз, а потому, что кто-то, невидимый, но неоспоримо сильный, тряс ее, точно так же, как в прошлый раз, в момент, когда Тени были повержены, и начался поединок между Вельхом и Шестым из Прошедших Врата.

Звук напоминал лавину мчащихся со скал рушащихся камней, грохот, исходящий из-под земли и с небес, стремительно нарастал.

Трещины искажали ее облик, взламывали ее зеленый покров; Терт оступился и упал, но сумел удержать торс ровно, и Элейни на руках, врезавшись коленями в траву. Гримаса боли исказила его сильное, потемневшее от прилившей крови лицо, он попытался поднять ся, удерживая девочку одной рукой, но новый резкий толчок бросил их наземь.

— Опусти меня! — крикнула Элейни, руками отталкиваясь от него. — Я сама!

Воин судорожно кивнул.

— Беги за мной! — крикнул он в ответ, отпуская ее, и грохот стоял уже такой, что Элейни с трудом разобрала его слова.

Деревья скрежетали и рушились, выворачиваемые из-под земли, и корни их вздымались над разломами.

— Быстрее! — донесся до Элейни тихий, холодный возглас Вайры; Отверженная использовала мысленную связь.

— Направо! — приказала она. — Огибайте разлом! Поднимайтесь на камни, здесь не так трясет!.. Всего сорок шагов! Я жду вас наверху!

Герт вскочил и, пригибаясь, помчался вперед, оглядываясь каждые несколько секунд. Элейни побежала за ним. Один раз она также оглянулась и, едва не вскрикнув от ужаса, поняла, почему в глазах воина отражался замеченный ею страх.

Снизу, с подступающей к холмам равнины, вздымаясь, мелькая и бурля меж кустистых островков, меж стоящих и поваленных стволов, вверх стремительно поднималась иная, новая волна — волна быстрых, юрких, невысоких теней, каждая из которых была нечеловеческим существом.

Они катились вперед, не обращая внимания на тряску, ловкие, стремительные, хищные, — и глаза их пылали в темноте сотнями жгучих алых огоньков.

Их было так много, что, казалось, склон холма расползся и ожил вылезшими на поверхность, кишащими, барахтающимися червями, лезущими наверх...

Элейни споткнулась и упала на землю; чернота ударила ей в лицо, она едва успела подставить локти, начала вставать, балансируя, пригнулась, переждала резкий, неожиданный толчок, вскочила и бросилась вперед; Герт запрыгнул на большой плоский валун, обернулся, схватил ее за протянутую руку, болезненным рывком поднимая вверх, — и новые пространства обзора открылись со всех сторон.

Они достигли возвышенности, плоской, как блин, хотя и разбитой на несколько десятков крупных покатых, практически ровных глыб. Вайра стояла шагах в пяти слева, застывшая, всматривающаяся вниз; окинув их пустым, ничего не выражающим взглядом, она коротко кивнула и кивком велела отойти назад, ей за спину.

Ллейна нигде не было видно.

— Где господин Ллейн?! — крикнула Элейни, испугавшись, что с ним что-то произошло; камень под ногами содрогнулся, из-под земли раздался яростный, стенающий скрежет, но платформа, на которую они взобрались, устояла, не расколовшись, хотя несколько извилистых трещин пробежали по ней, словно семейство тонких черных змеек.

Элейни метнула в Герта вопросительный взгляд, пригнувшись, держась обеими руками за выступающий обломок и едва сумев устоять на ногах после нового резкого толчка; огромное дерево, окруженное поваленными и все еще высящимися сыновьями и дочерьми, внезапно мучительно заскрипело, заскрежетало, затрещало.

— Не знаю! — крикнул Герт. — Он хотел позвать лошадей, но когда между нами обрушилось дерево, он исчез из виду.

Огромное старое дерево начало заваливаться набок, корни его вывернулись из-под земли, будто щупальца лезущего оттуда чудовища. С протяжным стоном оно легло на кроны двоих из своих детей, и те не сумели выдержать его веса. Мгновение — и раздавшийся треск возвестил резкое падение всех троих на развороченную землю, вздыбливающуюся новыми и новыми выворачивающимися корнями.

— Может, его придавило?! — пронзительно воскликнула Элейни, ощущая, как против воли в судороге боли исказилось лицо.

— Нет! — мотнул головой воин. — Она дала бы нам знать!

Девочка бросила взгляд на неподвижную Отверженную. Застывшая, словно изваяние, у самого края платформы, она казалась одинокой, нерушимой статуей, замершей над пропастью и вглядывающейся в бездну; отчасти это и было так — Призрачная Бездна пронизала женщину своими силами, отдавая ей все, чего та желала сейчас черпать.

— Осторожно! — внезапно закричала она, оборачиваясь, но еще быстрее, чем крик, в головах и Герта, и Элейни вспыхнуло властное, непререкаемое: «Падай!»

Девочка и воин рухнули на камни, цепляясь за них руками; Герт схватил Элейни за плечо, притянул к себе, сжал левой рукой, и от его присутствия, от его взволнованной, столь человечной силы, от его внимания и неожиданно остро почувствованной Элейни любви страх девочки практически исчез.

Небо содрогнулось, и незримые, жестокие молнии упали на землю в нескольких десятках мест. Земля застонала, холмы дрогнули; кора треснула в местах ударов; камни, куски почвы и ветви фонтанами брызнули вверх; лавины мусора, еще минуты назад бывшего живыми деревьями, кустами, укреплениями и небольшими камнями в теле земли, покатились вниз.

Элейни представила, как одна лавина встречает другую и как неживая застилает, погребает под собой живую, но алчущую их смерти алоглазую, жуткую...

Грохот внезапно оборвался.

Наступила странная, непривычная, кажущаяся невозможной тишина. Небо и земля дрогнули в последний раз и замолчали. Они словно исчерпали свои силы на эту ночь и более не подавали признаков жизни.

И в этой тишине постепенно, неотвратимо и быстро, стал нарастать странный, устрашающий звук:

— Ш-ш-ш-ш-ш-ш...

— Ш-ш-ш-ш-ш-ш...

— Ш-ш-ш-ш-ш-ш...

Идущий откуда-то снизу, многоголосый и вибрирующий, он был столь неожидан и пугающ, что даже неподвижная Вайра дрогнула, услышав его. Казалось, небо и земля застыли, слушая это потустороннее шипение, пропитываясь им сверху донизу. Тишина переливалась звенящим, заполняющим все пространство вокруг звуком, несущим в себя ужас и нарастающую, дикую алчность, жажду боя и смерти... Внезапно небо и холмы всколыхнул, ударил снизу резкий, пронзительный, яростный вой-вопль, рычание, крик, клокотание, рев.

— РРА-А-А-А-Р-Р-Р!..

И тут же те, что как-то затаились, спрятались от скатившейся сверху лавины, всей массой, всем количеством ринулись наверх.

Элейни зажала уши, чтобы не слышать этот ужасающий вопль, от которого начинали дрожать колени и раскалываться голова; ей показалось, что снова, как и двадцать минут назад, по всем окрестностям прошлась Волна бросающего в холод и дрожь ужаса, но теперь уже не призрачная, а всепроникающая, всеобъемлющая, звучащая, как тысячегласый гром.

— Алые схарры! — глядя вниз, с отсутствующим выражением лица сообщила Вайра, как будто холодящий вопль не произвел на нее никакого впечатление, только бледная сильнее, чем ранее. Элейни поняла, что она разговаривает с кем-то, скорее всего с Ллейном или с капитаном.

— Около двух тысяч. Отдельные группы кан-схарров. Вижу четыре отряда гноллей, примерно по пять десятков в каждом... Тагер, там есть шаманы! Возможно, это именно они... Все, больше никого... Людей нет.

Элейни, ведомая непонятной силой, которая толкнула ее изнутри, смогла преодолеть слабость и испуг, закрыв уши руками и пытаясь не слышать непрерывно звучащего алчущего клича нападающих, подскочила к краю каменной платформы, прежде чем кто-либо сумел ее удержать, и расширенными глазами глянула вниз.

Крик достиг ее, преодолев защиту хрупких ладоней, полуоглушил, испугал, ужаснул. В нем звучала ненависть, ярость, жажда уничтожения и крови, злобное, нескрываемое презрение и торжество.

Герт, подскочивший к пропасти вслед за ней, отскочил прежде, чем сумел овладеть собой; глаза его расширились, несколько мгновений там было лишь безумие и дикий, глубокий, всеобъемлющий Страх; обхватив себя руками, воин, содрогнувшись, отступил. В глазах его стояли слезы.

Даже сквозь соленый туман своих собственных слез Элейни сразу же увидела главное: темная, беснующаяся волна накатывалась не сюда — главной целью сотен тварей был скрытый на вершине крайнего восточного холма, в густой неширокой роще за неровной каменной грядой, основной форт этой области патрулирования.

Лавина маленьких алоглазых теней окружала восточный холм. Их было так много, что верхняя часть склона казалась ожившей, одушевленной — она кишела ими; среди маленьких, юрких, которых было большинство и оружия которых девочка не рассмотрела, выделялись частые группы существ повыше, почти человеческого роста, с короткими копьями или, быть может, чем-то вроде копий; но были так же еще и огромные, вставшие на ноги, облаченные в доспехи, мощные, неимоверно сильные и очень опасные существа. Собакоглавые. Псы.

Элейни вздрогнула, с трудом отрываясь от зрелища, вселившего в нее безнадежность и отчаяние. Им невозможно было победить: врагов оказалось слишком много. Их нельзя было сосчитать, и непонятно было, как это удалось Вайре; казалось, их много, много больше, чем определила она.

Но даже если Отверженная была права, у капитана Тагера и его людей не было никаких шансов. Элейни отчетливо поняла это, лишь увидев их.

Вайра, Герт и девочка замерли на вершине центрального холма и были скорее всего незаметны большинству тварей, единой волной несущихся на невидимый девочке гаральдский отряд границ. Вернее, на то, что от него осталось, — после тряски земли и мятежа.

— Что же это? — прошептала Элейни, бессильно кусая губы. — Что же это?.. Что же делать?..

Внезапно в общем нескончаемом крике наступающих, которых от рощи отделяло уже лишь несколько десятков прыжков, родился новый тон; первые ряды нападавших кричали от боли — на них ложились веера свистящих, смертоносных стрел, вырывающихся из-под покрова рощи едиными, согласованными роями.

Но стрелков было до смешного мало, и они не могли перекрыть даже пятую часть пространства, на котором велось наступление; неотвратимый, алчущий крови алоглазый прибой накатился на границу леса и стал вливаться внутрь. Сверху это выглядело, как будто приливная волна ударяет в скалу и, бурля, растекается по щелям, проникая в самые отдаленные уголки.

Деревья закачались, кроны затряслись, словно в роще появились великаны, бегущие, и на бегу на краткие мгновения хватающие руками стволы.

— А-а-а!.. — отголоском вскипающей битвы доносилось с вершины холма; в крике этом смешались многоголосые предупреждения, зов, приказы и вопли боли, звон оружия и крики, крики...

— Отступайте! — внезапно крикнула Вайра, обращаясь, видимо, к капитану. — Что же вы?!. — Вдруг голос Отверженной сорвался и смолк. Элейни показалось, что она уловила необычайно мощный, стремительный и точный удар, который был нанесен женщине из ниоткуда. Лицо Вайры вытянулось, побледнело, руки резко сжались, затем бессильно повисли; она по шатнулась и, наверное, упала бы без сил, если бы подскочивший Герт, заметивший все это, не успел ее подхватить.

Элейни, встав на цыпочки, заглядывала Отверженной в лицо; та была необыкновенно бледна, дышала часто и с трудом. Несколько секунд спустя, когда переглянувшиеся Элейни и Герт явственно различили отчаяние во взглядах друг друга и уже не знали, что делать, хотя чувствовали, что каждая секунда промедления смертельно опасна, Отверженная открыла глаза.

— Их окружили, — прошептала она, приподнимаясь, держась за Гертово плечо, поворачиваясь к Элейни; по щекам ее текли слезы, в глазах вместо взвешенно-решительного спокойствия пылали отчаяние и страх. — Там безумие... и страх... Их окружили...

Отверженная выглядела так, будто кто-то смешал ее мысли одним-единственным точным и сильным ударом; будто по ней прошелся невидимый ураган, сваливший ее с ног, оглушивший и ослепивший ее; слезы безостановочно текли по ее темному, сейчас очень бледному лицу.

— Нам надо уходить! — решительно сказал Герт, продолжая поддерживать ее, немного разворачиваясь и высматривая дорогу по северному склону вниз. — Нужно попробовать обойти холмы и бежать отсюда! Нас скоро заметят, если уже не заметили!..

Вайра рывком развернулась к нему; Элейни сжалась, увидев ее лицо, поразившись перемене, внезапно произошедшей с ней. В глазах Отверженной горели ярость, бешенство и безумие.

— Уходить?. — зашипела она. — Куда?!. Они везде! Подземелья обрушены, укрепления пусты, они... — Она захлебнулась в своих словах, запрокинула голову и стала бессильно оседать на камень.

— Госпожа Вайра! — воскликнула Элейни, хватая ее за плечи и пытаясь привлечь ее угасающее внимание. — Очнитесь! Нам нужно бежать!.. Прошу вас, пожалуйста!.. Вы же сильная, очень сильная, очнитесь!.. Я здесь, слышите? Слышите меня?!. — Она и не заметила, как слезы брызнули у нее из глаз, как рыдание сотрясло ее хрупкое юное тело, но внезапно глаза женщины распахнулись, тело напряглось, выгнулось, словно в судороге, и сквозь сжатые зубы проник низкий, вибрирующий стон, мгновенно перешедший в вой.

Элейни взвизгнула, отскакивая в сторону, неверяще глядя, как нечто, минуту назад бывшее Вайрой, дергает руками, содрогаясь всем телом, пытаясь нащупать что-то невидимое скрюченными пальцами, уставившись на медленно отступающую девочку, трясущуюся в непреодолимом ознобе, слепыми глазами, в которых пылают безумие и боль.

Отверженная билась в пароксизме страдания, пытаясь приподняться, но все время падая; она сорвала с себя плащ, отбросила свое драгоценное колье и, обнаженная, внезапно замычала, падая на камни, руками царапая себе грудь, словно пытаясь вырвать сердце, выжигающее ее изнутри.

Ужас заполнил Элейни с ног до головы.

«Беги! — крикнул кто-то изнутри. — Беги! Спасайся!»

— Бежим! — воскликнул Герт, в глазах которого отражался неуправляемый страх. Он попытался схватить девочку за руку и повлечь за собой, но та внезапно с отрезвляющей яростью прыгнула вперед и, упав на колени, вцепилась стенающей, согнувшейся в судороге страдания Вайре в плечо, пытаясь найти взглядом ее глаза.

Мгновение спустя их взгляды встретились, переплелись, соединились.

...Дальнейшее было столь неожиданно, неостановимо и страшно, что все, происходившее с Элейни раньше, сейчас показалось ей лишь бледной тенью кошмара, участницей которого она стала сейчас.

До смерти остается одно мгновение, и вот тогда-то ты чувствуешь весь ужас ее приближения; мохнатое, сверкающее глазами и белыми клыками это нависает над тобой, держа в своих лапах твою руку, отрубленную по локоть, и с хрустом вцепляется в нее, разбрызгивая во все стороны еще горячую кровь; сзади, к твоей голой, уже не защищенной доспехом шее подползает еще одна тварь, и короткая, сильная, шерстистая лапа нежно гладит место, которое удар сердца спустя вы рвет клыкастая пасть; другие уже вонзают зубы в тебя с боков, потешаясь над твоими бессилием, ужасом и болью, — ты дергаешься, вопишь, исходишь кровью, ненавистью, потом, ужасом и слюной, но не можешь поделать ничего.

Ты воешь и визжишь, одновременно от боли и ужаса, от осознания того, что ничего на свете уже не сможет тебя спасти, но так же и от того бешенства, от той ненависти и отвращения, которые пронзают, переполняют всего тебя. Ты дергаешься всем телом — всем, что от него осталось, но ослепляющая боль вонзается в тебя со всех сторон, тьма пульсирует, пожирая тебя вместе с визгливо хохочущими зверями, принимающими твое унижение, твои дьявольские, нечеловеческие чувства, и то, что ты желаешь им, тут же возвращается тебе.

Ты содрогаешься в последний раз, очень медленно, неторопливо превращаясь из калеки в кусок агонизирующего мяса, и булькающим ртом выдыхаешь:

«A-а... ы-ы-ы...»

Так заканчивается твоя жизнь.

«Где он?! Мать, только что был рядом, где же он?!. — Куст дернулся, прыжок, замах. — Н-на-а, тварь! На-а! Получи-и!.. Дьявол, никого нет! Нет, нет, нет!.. — сзади что-то дергается, шорох, шелест, свист. — Не-е-е-е...» — Вот этого «нет», наполненного смыслом отрицания, ты договорить уже не успеваешь, потому что острая, стальная боль вонзается тебе в спину, чуть пониже лопатки, между ребрами, пробивая и кольчугу и кожанку; вместе со стальной смертью на тебя валится мохнатая, голодная, урчащая от алчности и жажды, воющая от яростного нетерпения, своей тяжестью и силой удара сваливающая тебя наземь, в траву, вцепляющаяся лапами в плечи и всаживающая тебе в шею свои мокрые от горячей слюны клыки...

Тебе повезло, хитрый разведчик второго ранга Марат, рэйнжер северных границ. Ты умираешь быстро.

«Мама!.. Мама!.. Мамочка!.. — Они догоняют, они настигают тебя, ноги стали ватными, в груди все выжжено пылающим огнем, ты спотыкаешься и падаешь, падаешь, падаешь... — А-а-а! Не надо! Спасите! Не-ет!..» — Они и не думают слушаться тебя; и верно, это ведь не дружки твои, это ведь алоглазые схарры, людоеды древних времен, первая напасть человечества. Их всего лишь пятеро, и каждый из них норовит сожрать тебя первым. Им наплевать на то, что тебе всего восемнадцать лет... Вернее, им не наплевать. Свежесть и чистота твоего тела увеличивают их жажду, трое из них даже вступают в грызню друг с другом, которая заканчивается смертью одного из них, и в результате ты умираешь примерно на десять — двенадцать ударов сердца позже, вопя и призывая маму, как положено, а затем бессвязно и бессмысленно хрипя... как и должен человек, — здесь, в центре пиршества тех, кто ненавидит и презирает всю человеческую расу... кому есть, за что ненавидеть и желать уничтожить ее. Мечтать пожрать ее всю.

Их было четверо, и одной из них была женщина — опытная, пробивная, развратная, сильная, но все-таки женщина, бывшая подругой каждого из этих троих, а потому, когда твари настигли их, все трое, даже не раздумывая, быстрыми ударами прикончили ее, уже затем развернувшись к накатывающейся на них волне.

Они даже успели убить одного и ранить двоих-троих, прежде чем были сметены, а затем разорваны сами.

...Здесь их оставалось больше всего: почти тридцать человек, парализующее воздействие ужаса на которых уже практически закончилось. Стрел у них не осталось, равно как и горячего масла, малых каменных лавин, падающих бревен и остальных убийственных средств здешней обороны. Но и без того они все еще были сильны, потому что с ними были два младших мага, Гор и капитан. Все ямы с кольями были заполнены телами уничтоженных или умирающих схарров и кан-схарров.

Занимающие лучшую древесную башню, у подножия которой распростерлось более двух сотен изуродованных тел, в большинстве своем — схаррских, они были готовы умереть, продолжая уничтожать их...

Но все это было раньше, менее десяти минут назад.

Веренна Бранн, самый молодой из десятников отряда границ, отчетливо помнил, как колышущаяся, живая масса мохнатых схарров окружила зеленую башню. Как бледный, уже несколько раз раненный капитан, не обращаясь ни к кому конкретно, сказал: «Это значит все. Значит — мы последние». И как алоглазое море вокруг все прибывало и прибывало.

Как в их колыхании появился строго определенный ритм, и звучание их низких, негромких голосов породило непрерывную, тянущуюся, стелящуюся по земле песнь.

В ней не было ярости и ненависти, казалось, схарры уже вволю напились крови, хотя отведать человеческую плоть смогла лишь примерно половина из оставшихся в живых.

В этой песне было иное — угрюмое, извечное, тихое. Жадное, уверенное, страстное. Одновременно заунывное, безразличное, темное... И очень хорошо десятник Бранн помнил, как медленно, очень медленно из темноты выступило черное пятно — больше двух сотен огромных собакоглавых, лишь пяти десятков которых хватило бы, чтобы рассеять и уничтожить отряд капитана в открытом бою... Молодой воин отчетливо видел, как они остановились вне пределов пустого пространства перед башней и как под мерный, нескончаемый ропот раскачивающихся мохнатых от двух сотен собакоглавых отделилось лишь трое. Юный Бранн очень хорошо запомнил, как раздавалось в стороны единое море мохнатых тел, торопливо отступая, пропуская медленно, спокойно ступающих Псов вперед, как неохотно, пугливо затягивалась прореха после того, как они прошли, как схарры боялись ступить на землю, которой следовали владыки собакоглавых — гнолльские шаманы. Сыновья Ррарга.

Еще он запомнил, как ударились о невидимую стену восемь копий, брошенных по приказу капитана, как истаяли яркими вспышками врезавшиеся в эту же стену посланные магами стрелы огня, и как медленно, насмешливо и тысячегласо выдохнула, зафыркала после этого огромная многоглазая толпа. Зафыркала тихонько, осторожно, в экстазе услужения.

Еще он помнил, как подняли руки все трое, указывая на могучий, усиленный фортификациями и друидской магией ствол, и как заунывное пение мгновенно стихло. Он хорошо запомнил тишину, окутавшую лишь едва колышимый ветром лес. Затаивших дыхание и с той и с другой стороны. Капитана, опустошенное лицо которого в сумраке ночи казалось белым пятном. И то, как все трое гноллей рявкнули нечто гортанное, переливчатое, сплетенное в единый звук, выбрасывая мощные руки ладонями вперед.

Нет, не упало огромное дерево, низвергнутое черной силой, не рухнуло наземь, погребая под собой десятки мохнатых тел. Все было гораздо проще. Эффективнее. На башню опустилась черная, пронизанная молочно-белыми всполохами тьма. Что-то неслышно жужжащая невыносимо далеко. Очень тяжелая, застывающе вязкая. И люди увязли в ней. Застыли, не в силах пошевелиться. Были парализованы.

Десятник помнил, как мощные руки могучих гноллей, возникших из темноты, осторожно подхватили его. Он помнил и то, как его спустили на землю и как положили, неподвижного, все чувствующего и понимающего, на расстеленное грубое черное полотно, где уже лежали, устремив неподвижные взгляды каждый в свою точку, три десятка человек.

Далее он ясно, незыблемо-ясно помнил, как медленно, спокойно, мерная заунывная песня возобновилась. И как двое из троих старших в этом действе Псов стали, приближаясь друг к другу с разных сторон, перерезать горла каждому из лежащих, собирая их кровь в глубокие костяные чаши, кажущиеся бездонными.

Он осознал, что лежит неподалеку от центра, где на небольшом возвышении покоился капитан, а потому понял, что до него очередь дойдет немного позже, чем до всех людей его десятка... но это не облегчило его последних минут.

Он отчетливо помнил, как огромная собачья голова с ощеренной пастью и огнем в глубоких, небольших черных глазах, склонилась и над ним, блестя алеюще серебристым серпом.

Это было последнее, что он помнил.

Он не увидел лишь одного: когда оба собакоглавых приблизились к самому центру, где лежали наиболее сильные из жертвоприносимых, — оба мага, гном, сжимающий секиру, остекленело уставившийся на них, и капитан, — когда они наклонились над ними, чтобы отдать чашам и их кровь, — дварф неожиданно ожил.

Он с ревом вскочил, выбрасывая вперед свою зазубренную секиру, которая снизу вверх врезалась в морду одного из гноллей. Чаша опрокинулась, заливая землю бьющей из нее кровью, сам шаман издал клокочущий рык и рухнул, словно подрубленное дерево.

Стоя над телом капитана, не пытаясь вытащить из содрогающегося тела свою секиру, а выхватив из ножен два широких коротких тесака, он что-то заорал замершей на несколько мгновений неподвижной живой волне, — что-то насмешливое и унизительное, — кажется, это был древний гномский мат. И с размаху вонзил свой тесак капитану в грудь.

Элейни видела, как дрогнуло живое море, вспенивая ярость, шипением и рокочущим криком, а затем с неожиданной яркостью увидела, что Отверженная, плечо которой она до сих пор сжимала, едва заметно дрогнула. Пошевелилась, словно приходя в себя.

Ярость схарров перехлестнулась через край, собакоглавый со второй чашей бежал от дварфа прочь, укрытый стеной кан-схарров, прикрывающих своими телами драгоценную реликвию жертвоприношения, а старший из шаманов Пес лишь что-то коротко рыкнул, снова выбрасывая руку вперед.

Элейни на мгновение увидела его глаза — и отшатнулась, мелко дрожа; дварф взвился в воздух и, пролетев метров семь, тяжело рухнул наземь, словно камень, выпущенный из катапульты. И вот тогда-то схарры накрыли его воющей, алчущей крови волной.

Ужас вырвал девочку из сдавившего сердце ада, из останков изуродованной плоти, из пиршества клыкастых тварей, из бессилия и умерщвления слабых человеческих существ. Она распахнула невидящие глаза, в которые постепенно возвращалось зрение, и трясясь всем телом, отползла в сторону, пытаясь встать.

Сердце стучало, как сумасшедшее, в голове билась одна только мысль: «Спасти, спасти, спасти!» — это была мысль и ее, и Отверженной одновременно.

— Тагер... — глухо сказала вдруг Вайра, — Тагер!..

Элейни всхлипнула, пытаясь увидеть ее лицо, и, сквозь слезы взглянув на него, увидела, что женщина ожила. Она дрогнула, вцепилась слабыми руками в ворот плаща, словно неожиданно устыдившись своей наготы, и, осмысленно посмотрев на Элейни, хрипло сказала:

— Камни! Где камни?..

Из-за спины Элейни возник Герт, лицо которого было собранно и бледно; он без слов подал ей ожерелье. Женщина обеими руками ухватилась за него, резко изогнувшись, яростно замычав, — и девочка неожиданно увидела чудо. Впервые за последние часы это было чудом светлым, хотя рожденным величайшим напряжением воли и яростью.

Ожерелье вспыхнуло с ослепляющей яркостью, на краткий миг соединилось мерцанием с вспухающим на камне призрачным контуром человеческой фигуры. Затем сияние угасло, фигура стала отчетливой и вещественной; мгновенное перемещение было завершено.

— Тагер... — хрипло сказала Вайра, глядя на шевелящегося, медленно приходящего в себя.

В глазах ее сплелись растерянность, бессилие и боль.

На земле полулежал, в помятом, изрубленном доспехе, приподнимаясь с мучительным стоном, гном, сжимающий в руках два окровавленных тесака. Глаза его были налиты кровью, рот мучительно искривлен, окровавленное лицо искажено.

Мгновение спустя он увидел Элейни, глаза которой сияли одновременно надеждой и болью, и взгляд его мало-помалу прояснился. Он оглядел остальных.

Вайра молча сидела на стылом камне, завернувшись в плащ, замершая, уставившаяся в одну точку, опустошенная. Герт стоял, напряженный и готовый ко всему, решающий, как лучше начать отступление именно сейчас, чтобы не терять ни минуты. Он не знал, смогут ли девочка и женщина, минут на пять впавшие в непробудный транс и только что вышедшие из него, идти по крутому склону вниз.

Но перемена, произошедшая в Отверженной в результате всего, что случилось в последние несколько часов, жила недолго. Мгновение спустя, в краткий момент относительной тишины, когда один хоровой, многосотенный клич смолк, затихая, а второй еще только разгорался где-то в задних рядах завершающих жертвоприношение, глаза ее остекленели на краткий миг, лицо стало каменным, каким было, когда Элейни впервые увидела его и каким оставалось большую часть времени раньше, до того, как они переместились сюда и остались втроем, а затем женщина снова стала собой — незыблемой, расчетливой и спокойной.

— Дьявол, — сказала она, — это я во всем виновата... — Взгляд ее остановился на окровавленном гноме. — Гор, — с трудом вспомнив, тут же решила и приказала она, — ты идешь вместе с нами.

Дварф медленно кивнул, осмотрев компанию своих новых попутчиков. Вайра поднялась и, скривившись от боли, на мгновение застыла, прикрыв глаза.

— Ллейн, если ты меня слышишь, — промолвила она, — мы уходим. Спускайся с конями к северо-восточному краю холма, мы идем туда!

Крики схарров и кан-схарров стали стихать. Значит, жертвоприношение заканчивалось или уже закончилось.

Вайра дрогнула, но осталась безмолвной, и первой начала спускаться вниз по каменистому обрыву. В правой руке она по-прежнему судорожно сжимала свое ожерелье. Камни его отчетливо мерцали. Элейни почудилось, что в них пробудилась спящая до того огромная, непредставимая мощь.

Дварф шел вслед за ней, тяжело переваливаясь с ноги на ногу; два раза он упал, и всякий раз девочке казалось, что ему не подняться, но оба раза он, лязгая доспехом о камень, вставал сам.

Элейни неровно прыгала, каждый раз шипя сквозь сжатые зубы; все тело было разбитым, мало где не красовался вспухший синяк или ссадина, девочка смертельно устала. Но все время спуска не могла не думать об одном и том же: им понадобилось меньше десяти минут, чтобы проломить укрепления холмовой крепости, преодолеть сопротивление защитников и практически уничтожить их. Всего десять минут. Разум отказывался воспринимать это, но тем не менее это было так...

Элейни, в войнах и сражениях разбиравшаяся ничуть не лучше, чем фермер в политике, поняла внезапно, что все это думает не она. Удивление, изумление, недоверие — суть мыслей Герта, гадающего, как этим маленьким тварям удалось реализовать численное преимущество так быстро, как они смогли пройти сквозь оборону элитного пограничного отряда Гаральда, словно ее не было?.. Вопрос этот очень занимал его. И Элейни тоже поневоле о нем задумалась.

И вывод, к которому девочка практически тут же пришла, еще больше напугал ее: если услышанный ими дикий, полный ненависти крик использовался этими тварями как оружие, то какова же была его сила, — ведь даже они, стоявшие в трех с половиной или даже четырех сотнях метров от места столкновения, едва не помчались бегом по склону прочь, как можно дальше от кричащих, едва сумели выдержать этот вибрирующий вопль, — что же тогда он делал с теми, на кого был направлен?..

Склон уже заканчивался, они преодолели около пятисот шагов вниз, и впереди, между стволами пояса высоких кривых елей и вязов, виднелся просвет, — когда Вайра внезапно остановилась. Элейни видела, как дрогнула ее спина.

— Там, внизу, есть патрульный отряд алоглазых, — отчетливо вымолвила она. — Всего около сорока. — Отверженная замолчала на миг, прислушиваясь к чему- то, слышному лишь ей, и добавила: — Еще около десятка таких же отрядов по всей границе всхолмий. Медленно поднимаются.

— Ищут нас? — спросил Герт.

— Нет, — ответила она, отрицательно качнув головой, — они ничего о нас не знают. Просто прочесывают склоны, выискивая беглецов. В схватке они не участвовали.

— Что будем делать? — уточнил Герт, и девочка заметила, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих рукоять длинного меча.

— Я попытаюсь укрыть нас, — безразлично ответила Вайра, словно речь шла о прогулке под дождем, и она прикидывала, поможет ли плащ, — только после той призрачной волны...

— Что?.. — переспросил непонимающий воин.

— Не важно. Все, что я делаю, ослаблено воздействием враждебной силы. Каждое действие забирает больше энергии, сопровождается худшими последствиями. Удается примерно на две трети или даже наполовину.

— Но ведь Гора вы... сюда перенесли?.. — спросила все еще не отдышавшаяся Элейни.

— Потому что никто из них не ожидал этого. Из этих двоих... — Отверженная повернулась к дварфу и, посмотрев на него, сказала: — Ты, кажется, убил их шамана... как ты сумел спастись от паралича?

— Я — сын земли, — угрюмо ответил Гор, поднимая на нее свои выпуклые, налитые кровью глаза. И не добавляя к этому больше ничего.

— Теперь они ищут нас? — спросил Герт, кивая на Гора, имея в виду, что после переноса гнома на каменное плато их наверняка должны были искать.

— Может быть, — кивнула Вайра, — но я ничего такого не чувствую.

— Великий Пес скажет ему, где мы, — уверенно прохрипел гном, садясь на ближайший поваленный ствол. — Ты не почувствуешь его, женщина. Его чутье острее твоего.

Вайра мгновение смотрела на него, затем кивнула.

— Тем не менее сейчас я укрою всех нас защитной завесой, и мы начнем спускаться вниз. В крайнем случае я попытаюсь перебросить всех нас как можно дальше отсюда. Но, во-первых, это может не получиться, а во-вторых, тогда нам придется оставить здесь Идейна.

— Эльфа? — спросил гном, с неожиданным интересом поднимая глаза. — Где он?

— Никто не знает, — вздохнула Элейни, глядя, как Отверженная, не соизволив ответить на заданный Гором вопрос, медленно разводит руки в стороны и, спокойно, размеренно дыша, творит над их головами полупрозрачный, размытый купол, по границам которого медленно текут, изменяясь, молочно-белые и густые темные разводы, линии и пятна.

— Встаньте ближе, — прошелестела Отверженная едва слышно; было видно, что силы ее подорваны, что каждая манипуляция дается ей с болью и трудом.

Все трое послушно приблизились. И именно в тот момент, когда сфера, расплывчато замерцав, облекла их полностью, с ног до головы, и растворилась, став практически незаметной, прозрачной, лишь немного искажающей окружающий пейзаж, словно волны жара от пылающего костра, ветви деревьев и кустов зашевелились, и взорам всех четверых предстали темные мохнатые схарры, широкой цепью, медленно и бесшумно бредущие вперед.

— Если один из них войдет внутрь сферы, он исчезнет, и они сразу же заметят это, а он тут же увидит и услышит нас, — сказала Вайра, рассматривая каждого по очереди и останавливая взгляд на гноме, поправляющем перевязь и вынимающем из малых ножен широкий кинжал.

— Угу, — кивнул тот, — значит, нужно или прорваться, или прятаться и ждать, пока они пройдут.

— Прятаться негде, — шепотом заметил Герт.

— Значит, прорываться, — подытожил гном.

Элейни неотрывно смотрела сначала на весь строй, а потом на одного из них, идущего немного впереди остальных, самого кряжистого и высокого.

Она впервые могла разглядеть алоглазого схарра так близко.

Увиденное не ужаснуло ее, не бросило в дрожь. В невысоком, ниже гнома существе, худощавом, жилистом, очень мохнатом, с почти человеческими пропорциями, но более длинными руками и короткой шеей, горящими алыми глазами и выступающими клыками, с заостренными ушами зверя и морщинистой, темной кожей, не было ничего особенно безобразного. В зрачках его не горел тот убийственный огонь, в лице не было той смертельной ненависти и жажды крови, которая едва не свела Элейни с ума.

Предводитель малого отряда схарров казался внимательным, настороженным, спокойным.

Две перевязи пересекали его не защищенное доспехом тело, и двое ножен висело на каждой из них. Четыре одинаковых, не слишком длинных, не слишком широких кинжала-тесака, почти такие же, как и у Гора, лишь несколько менее массивных, покоились в каждых ножнах.

У схарра не было обуви и одежды, доспех не защищал его. Он неслышно ступал по траве, и шеренга молчаливых нелюдей двигалась вслед за ним. Не щелкали, не хрустели маленькие веточки, не шелестели листья у них под ногами. Они казались призраками в ночи.

Элейни было жутко, но она почему-то не могла их ненавидеть. Ей снова хотелось плакать от бессилия и опустошения, от всего, перенесенного за последние часы, но она смогла взять себя в руки.

— Элейни, встань у меня за спиной, — велела Вайра. — Вы по бокам, готовьтесь, если что. Попробую по- своему...

Все трое послушно исполнили приказ и замерли, с некоторым испугом наблюдая за тем, как приближается шеренга. Томительное молчание тянулось мучительно и было наполнено страхом ожидания.

Вайра застыла, всматриваясь вперед.

До вожака схарров оставалось всего десять шагов. Девять. Восемь. Семь. Шесть...

Внезапно мохнатый воин остановился. Шеренга тут же замерла.

Тишина, в которой был лишь шелест колышимой ветром листвы, заполнила рощу, окутанную мрачной теменью этой жестокой, кровавой ночи.

Схарр замер, словно прислушиваясь к чьему-то голосу. Призрачно-неслышному, неоспоримо-властному. Элейни, рассматривающая его, начала улыбаться сквозь слезы, с надеждой, что сейчас он отдаст своим мохнатым приказ, и шеренга разойдется, или сойдется в один узкий строй, а они четверо, заключенные в невидимую сферу, пройдут мимо и окажутся внизу, на просторе поднебесных северных степей. Где, быть может, уже ждет их Ллейн вместе с Громом, Вихрем и Малышом!..

Но мгновение спустя девочка заметила, как подрагивают от напряжения локти Отверженной, прижатые к бокам. И поняла, что на самом деле все совершенно не так.

— Ну-у? — шепотом протянул, не в силах терпеть ожидания, Герт.

— Н-нет... — обессиленно выдохнула Вайра, — не могу. Он защищен!..

В следующий миг схарр дрогнул всем телом, словно получив невидимый удар или ощутив яростный, повелительный крик, и, развернувшись к своим, что-то пронзительно закричал-заверещал.

— Н’шо-о-о-о! — понеслось по склонам, гуляя между деревьев и кустов. — Г’ханн пша-а-а-аш-ш-ш-ш!..

А секунду спустя ад снова рухнул на землю — и первым признаком его был тяжкий, едва ощутимый, едва слышимый стон, пришедший откуда-то издалека и обрушившийся на них.

Вайра дрогнула, пошатнулась, — потому что основная сила неведомого удара была направлена на нее одну, — и сфера, скрывающая их, внезапно лопнула, разлетелась на куски, истаивая в белесый опадающий туман.

Схарры, увидевшие людей лишь в восьми шагах от себя, ринулись вперед — и одновременно с ними вперед бросился Гор.

Тесак его, описав сверкнувший в лунном свете полукруг, врезался в одного из схарров, перерубая тому горло, второго гном свалил ударом тесака в грудь, третий налетел на него и оказался в траве, судорожно визжа и пытаясь понять, что же стало с его рукой и почему вместо нее он видит лишь пустоту; но всего их было сорок, — и только здесь, сейчас, — а каждый удар бешено колотящегося сердца приближал сюда еще сотни мохнатых алоглазых воинов.

Элейни вскрикнула, когда несколько схарров, прыгнув на Гора, погребли его под собой, когда Герт, раненный одновременно и в руку, и в плечо, и в бедро, и в живот, упал, обливаясь кровью, — хотя перед этим убил или искалечил длинным мечом троих, — и, как в медленном, нереальном сне, она увидела шестерых, летящих на Вайру, выставившую руки вперед и медленно говорящую какие-то непонятные слова.

Затем мир дрогнул, и время ускорилось снова, несясь вперед, как обычно, стремительно.

В бок одного из прыгнувших схарров ударила звонко пропевшая стрела, почти мгновенно вслед за ней в шею следующего вонзилась вторая, и третья повергла своего схарра, пока каждый из шестерых был еще в прыжке.

Вайра встретила оставшихся троих мгновенно вспухшим гудящим полем, разбрасывающим красные искры и источающим болезненный жар даже для Элейни, сжавшейся у женщины за спиной, обхватившей ее за пояс руками.

Врезавшись в огненное поле, схарры вспыхнули и, объятые пламенем, покатились по траве.

Вайра, силой удара и массой их тел не опрокинутая и даже не сдвинутая с места, выбросила руки вперед, и поле, расширившись, врезалось в тех, кто был еще впереди, обнимая, сжимая их.

Стрелы, появляясь из темноты размытыми, неописуемо-быстрыми молниями, со звоном вонзались в одного схарра за другим, — и неожиданно из груды мертвых, ощетинившихся тонкими древками тел сумел подняться сначала Гор, а затем, на четвереньках отползая в сторону, уйти от жадных лап и вымазанный кровью Герт.

Элейни неожиданно для себя самой отпустила Вайру и рванулась к нему, чтобы помочь ему встать, и, увидев ее, воин вскочил, разворачиваясь назад, лицо его стало белым от слабости и одновременно от ярости.

Вайра сжимала сияющее алое поле обеими руками, сдавливая им воющих схарров, содрогающихся в огне; камни ожерелья переливчато мерцали, бросая отблески и блики на нее, на тела пронзенных стрелами, на алеюще зеленую траву.

В считанные мгновения от сорока схарров осталось не более десяти; но поле, поглотившее и воспламенившее большую часть мертвых или еще умирающих, истощило свою силу, угасая, а слева и справа уже были видны стремительно приближающиеся все новые и новые десятки.

— Вниз! — рванул заполненное криками пространство повелительный голос Ллейна, идущий откуда-то из пустоты. — Быстрее! Вниз!

Вайра сорвалась с места, схватив Элейни за руку, и понеслась туда; Герт, зажав рукой живот, спотыкаясь, побежал вслед за ними. Гор хотел, кажется, остаться, но в последний момент передумал. Он выдернул правый тесак из тела последнего убитого и последовал за ними. Левая рука его висела, перебитая, словно плеть.

Сзади донеслись сначала краткие слова, бывшие полной околесицей, набором сложных неритмичных звуков, а затем одновременно вспыхнул яркий алый свет, в спину Элейни ударила волна жара, и девочка поняла, что Ллейн прикрывает их отступление с помощью доступной ему магии, скорее всего пользуясь силой своих магических вещей.

Беглецы скатились по склону, впервые с начала мятежа оказавшись на более или менее ровной земле, и увидели, как, спускаясь с холма в нескольких сотнях шагов слева, темнеет большой отряд схарров, возглавляемый, кажется, меньшей по численности группой кан-схарров.

Их было, кажется, около семисот.

Элейни подняла голову и увидела, что вслед за шаром огня, вызвавшим в роще занимающийся, начинающий расползаться пожар, с неба в толпу разбегающихся алоглазых ударило несколько бледно-голубых ледяных стрел, каждая из которых, расколовшись на тысячи осколков, образовала на несколько кратких мгновений пронизанный синим сиянием вихрь; каждый из вихрей скосил по меньшей мере по десятку схарров и вместе с шаром огня создал в их рядах огромную прореху.

Впрочем, это были всего лишь два малых отряда, успевших настигнуть беглецов, пытавшихся окружить их справа и слева, — основное войско, спускающееся так быстро, как могло, буквально катящееся по склону вниз, было пока еще в паре сотен шагов, — но девочка прекрасно понимала, что расстояние это, как только они достигнут ровной земли, начнет стремительно сокращаться.

Элейни так и не сумела разглядеть на фоне разгорающегося огня, мелькающих орущих теней, в призрачно-синих вспышках ледяных стрел силуэта Ллейна, но неожиданно, вместе с остальными, услышала громкое ржание.

Все трое жеребцов, огибая поворот подошвы холма, стремительно мчались к ним, словно подгоняемые мысленным приказом. Скорее всего так и было: Вайра смотрела в их сторону, руки ее нервно теребили мерцающие камни колье.

Со склона скатились несколько десятков обожженных, полуослепленных схарров, — все, что осталось от трех малых отрядов, — и замерли, пытаясь решить, что же теперь делать. Они видели основное войско, и приближаться к столь опасным противникам до того, как оно пойдет в атаку, им страстно не хотелось.

Все три коня подскочили к Вайре, взволнованно и отчасти гневно фырча. Элейни представила на мгновение, что же им пришлось сегодня испытать, какие ужасы перенести.

Вайра хотела было вскочить на тыкающегося мордой ей в плечо Малыша, но не успела.

В общем-то они просто не заметили, как раздвинулись ветви и кусты, как вниз по склону сквозь разгорающийся пожар спустилась одинокая мощная фигура, излучающая ощутимые волны сжатого, спрессованного зла. Это было неудивительно.

Но теперь все четверо вдруг напряглись, кони обеспокоенно заржали, и каждый из семерых почувствовал кисловатый, сильный и темный запах. Запах псины. Одновременно осознав, что крики схарров и топот войска, сбегающего со склона, неожиданно прервались.

Все семеро обернулись навстречу подступающему к ним, молчаливому и безоружному, облаченному в кожаную броню двуногому Псу.

Он оскалился, подходя на десять шагов и останавливаясь там, замирая. Ноздри его вытянутой морды трепетали, встопорщенные усы шевелились. На груди его только теперь и Элейни, и Вайра, и Гор разглядели костяную пластину с выгравированным знаком: оскаленной волчьей пастью.

Наступила тишина. Шаман смотрел на них, и руки его, опущенные вдоль боков, были неподвижны, а взгляд маленьких, глубоко посаженных глаз насмешлив и жесток.

— Дай нам уйти, — неожиданно громко и спокойно сказала Вайра, обращаясь к нему, — тогда больше ты не потеряешь никого.

Она замолчала, всматриваясь в него, ожидая ответа. Она примерно понимала, кто перед ней, и уже отчасти знала, на что он способен. Именно этот вел войска. Именно он раздавил бревенчатую комнату погибшего капитана, обрушил на зеленую башню паралич, разрушил призрачный купол, осуществил жертвоприношение... отыскал их. Пришел к ним сюда. Чтобы сразиться и убить?.. Или чтобы договориться?..

— Р-р-р-р... — тихонько заворчал Пес, оскаливая побеленную слюной пасть. — Р-р-р-р-р...

— Это значит: «Нет», — медленно и спокойно перевела Вайра. — Ллейн, убей его.

Стрела, черная, испещренная письменами, — та самая, — взвизгнула, вспарывая невидимую защиту, и вошла в спину гнолльского вождя. Он дрогнул, качнулся — и бросился вперед.

Одновременно заорали дварф, Вайра и Герт, каждый крича о своем; Элейни, осознавшая, что лучшая из стрел эльфа, торчащая у шамана в спине, не причинила ему почти никакого вреда, застыла, не зная, что же теперь делать, понимая, что если она двинется с места, ее либо растопчут вставшие на дыбы жеребцы, либо собьет с ног Вайра, рванувшаяся назад.

Она отскочила от нее, оглядываясь назад, и внезапно увидела десятки пар горящих изумрудно-зеленых глаз.

Волки, невидимые и незаметные, не почувствованные даже беснующимися конями, подкрались к ним со спины — и начинали каждый свой, нацеленный на свою жертву, прыжок.

Дварф прыгнул в сторону шамана, атакуя его одновременно и правым, и левым тесаком, но тот лишь выбросил руку вперед, и, согнувшегося пополам, гнома отбросило в сторону; Элейни отчетливо расслышала скрежет и хруст.

Герт метнул в него свой кинжал и не промахнулся, но тот отскочил от бронированной шкуры Пса, а затем точно такой же удар свалил с ног и его; Элейни показалось, что воин потерял сознание.

Вайра, отскочив один раз в сторону, теперь стояла неподвижно, пригнувшись, ожидая его, словно старый охотник, встречающий мчащегося на него кабана, медведя или быка; расставив ноги шире, наклонившись и выставив руки вперед, она была столь ужасающе хрупка перед мощью шамана, которого отделяли от нее лишь несколько шагов.

Элейни прыгнула в сторону, метнулась между Громом и Вихрем, которые уже бились с нападающими на них волками; свистящие стрелы сыпались на зверей из ниоткуда, и уже восемь или десять из них лежали неподвижно или конвульсивно подергивались.

Девочка, отпрыгнув от метнувшейся в ее сторону твари, неожиданно поняла две вещи. Первое: у него должны были уже кончиться стрелы. Второе: волки не атакуют ее.

Она не ощущала ничего необычного, но неожиданно поняла — Завеса. Они не видели, не слышали, не чувствовали ее. Один из волков, случайно задев девочку боком, не отреагировал никак, прыгнул вперед, рыча, и попал прямо под копыта Грому, который также рванулся на нападающих врагов, издав громкое ржание и воинственно захрапев.

А в следующий момент, развернувшись, в громком ржании, рычании, клацанье челюстей, звоне летящих стрел и глухих ударов копыт в волчьи тела, во вскриках раненых коней, Элейни услышала странный, низкий, растянутый во времени звук, который за краткое мгновение вырос и тут же стих; одновременно с этим она услышала яростный, сильный женский вскрик — но не боли, а воинственной ярости — и полный ненависти рык.

Шаман, возвышающийся над Вайрой по меньшей мере на две головы, гораздо более мощный, чем она, превосходящий ее силами так же, как Элейни превосходила бы годовалого ребенка, тем не менее, налетев на нее, оказался отброшен в сторону, словно воющий волк, которого отшвырнул от себя Малыш.

Вайра, пригнувшись, двинула по воздуху кулаком, и гнолль, словно огромная каменная статуя, с кратким рыком боли свалился на траву.

Ррарг давал своему сыну чистую, неизощренную Силу, которой тот и бил по врагам, оглушая или уничтожая их. Доселе огромный пес не встречал никого, кто мог бы противостоять этой силе, а потому сейчас он ошибся, этот шаман, ошибся второй раз, пытаясь использовать против Отверженной то, что было сутью так же и ее мастерства, — не вставая, попытался ударить Вайру, как до этого сваливал с ног Гора и Герта, на расстоянии.

Его выброшенная вперед рука наткнулась на неожиданно непоколебимую преграду, и вся сила удара вернулась в кулак, хрустнувший от возвращенной мощи.

Вайра, не промедлив ни мгновения, обрушила на гнолля несколько ударов кулаком сверху; она стояла от упавшего шамана шагах в пяти, но тем не менее каждый из ее ударов достиг цели.

И был пугающе разрушителен.

Шаман зарычал, заклокотал, все-таки умудрившись крутануться набок, вскочить, — но вид у него был очень странный, помятый и уже не такой жуткий; все из присутствующих поняли, что он может и не победить, что он может и погибнуть, — прямо сейчас, прямо здесь.

Элейни услышала, как далеко справа раздался дружный ропот ожидающего войска, и поняла, что сейчас, еще немного, еще чуть-чуть, и оно не выдержит ожидания, двинется вперед. А Пес, гордость которого борется с желанием выжить, не прикажет им остановиться и ждать окончания поединка.

Стрелы меж тем выкосили примерно две трети волков, еще какая-то их часть полегла, изранив коней, но не причинив им особого вреда, и остальные пятеро тварей рванулись прочь, не слыша приказа вернуться.

Ллейн, так и не появившись, крикнул из пустоты:

— Арр’тхарр, грраннгрх! — и Элейни с трудом узнала его сильный, чистый голос, сейчас бывший низким, рокочущим, гортанным.

Гнолль взревел в ответ на предложение сдаться и, пригнувшись, замерев, рассматривал Вайру, так же цепко взирающую на него.

Каждый из них ждал ошибки, первого движения друг друга, первого жеста, вслед за которым начнется обоюдная атака, — и Элейни неожиданно поняла, что это столкновение женщины и шамана будет последним.

Первым напал Ллейн. Стрелы его, теперь солнечно-желтые, стали бить шаману прямо в спину, и первая же из них заставила его зарычать от боли.

Элейни не успела рассмотреть, что же было дальше, — так быстро все произошло, — но разум ее осознал все от начала до конца: Пес рванулся в сторону, зачерпывая обеими лапами пустоту, и, уже двумя неоформившимися черными пятнами швыряя ее в сторону Вайры, бросился на землю.

Третья и четвертая стрелы Ллейна прошли мимо него, пятая вошла ему в бок, шестая пролетела над ним, когда он начал падать, а Вайра все это время не делала ничего — почему?!.

Элейни распахнутыми глазами смотрела на то, как черное облако клубится над Отверженной, полностью закрыв ее от окружающего мира, и ей казалось, что изнутри этого облака она слышит мучительный, полный дикой боли крик.

Гнолль, не теряя ни секунды, развернулся, перекатившись по траве и всадив торчащую черную рунную стрелу еще глубже в спину, отчего кратко яростно рыкнув, и бросился прямо на лучника, снова зачерпывая полными горстями ничто, в его могучих ладонях тут же начинающее чернеть.

Седьмая и восьмая стрелы ударили ему в грудь и в лицо, одна за другой, — но не остановили его.

Метнув оба черных сгустка туда, откуда появлялись лучи острого света, шаман прыгнул вслед за ними, чтобы сбить эльфа с ног и разорвать его; но Ллейн оказался хитрее — или гнолльский шаман просто недооценил его.

Черное сияние разбилось о внезапно вспыхнувший зеленый, живой щит. Трава, мгновенно растущая из- под земли, целыми пластами вонзалась в клубящееся облако тьмы, гибла, оползала уже трухой, но росла, росла и росла. Щит двинулся, за ним явственно проступили контуры фигуры Ллейна, — и Пес очень точно вошел в черно-зеленое клубящееся мерцание, обеими лапами ударив эльфа в грудь.

Он свалил бы его, проломив ему грудь, если бы это действительно был эльф, а не его призрачный двойник, которого Пес не смог отличить от настоящего из- за черного дыма и прикрывающего его щита; в момент удара он распался на части, мелькнул и исчез, собакоглавый пролетел еще несколько шагов и рухнул на землю; тут же он начал вскакивать, но сзади в него влетели еще две огненно-желтые стрелы, каждая из которых, исчезая, тлела в его густой шерсти, — а затем, совершенно из другого места, в собакоглавого полетело несколько камней из пращи.

Элейни ошеломленно уставилась на две маленькие фигурки, раскручивающие каждая свою пращу, — это был Ялт и Тинталь, живые и невредимые!

Гноллю, впрочем, их камни были совершенно безразличны, — он замер на мгновение, отмахнувшись от них и пытаясь понять, где сейчас Ллейн, — и именно в этот момент произошли сразу три вещи.

Во-первых, до всех участников поединка дошло, что впитавшая в себя скатившиеся со склонов ручейки, уже почти полуторатысячная армия схарров и кан-схарров вместе с отрядом гноллей находится от них всего лишь в сотне шагов и стремительно несется вперед так, что трясется земля.

Во-вторых, черное сияние, окутавшее Вайру, внезапно спало, улетучилось, как будто его и не было. Бледная, изможденная, женщина вскинула руки, в которых ярким, режущим черно-белым светом судорожно пульсировало поглотившее черноту ожерелье, и, мгновенно оценив обстановку, метнула свое единственное, драгоценное колье в сторону несущегося вперед войска.

В-третьих, пролетев по восходящей дуге примерно сто пятьдесят шагов, ожерелье снизошло прямо в центр густой, живой темной волны надвигающихся, яростно кричащих алоглазых убийц.

И там, в самом центре передних рядов наступающего войска, родился объединенный силой Призрачной Бездны и самого Ррарга Рыкающего, жестокого, пылающий, кромешный Ад. Камни Вайры наконец-то выпустили на волю всю вложенную в них энергию, усиленную поглощенной злобной силой Божества. И мощь удара оказалась ужасна.

Взрывная волна, пронесшаяся во все стороны от вспухающего черно-алого облака, свалила на землю и Вайру, и Элейни, и шамана, и всех трех коней; Ллейна по-прежнему не было видно.

На некоторое время все были оглушены, ослеплены, опустошены и бессильны, затем быстро стали приходить в себя.

Было тихо и практически безлюдно. Бессхаррно. Оставшиеся в живых, — жалкие несколько сотен в задних рядах, разворачивающиеся и убегающие прочь, — в них царили паника, кромешный ужас и дикая боль. Клацающее челюстями Божество уничтожило послушных своих рабов.

Шаман, увидевший это, издал рокочущий, яростный вой и, внезапно сорвав со своей груди символ собственного Божества, метнул костяной диск прямо встающей Вайре в лицо.

У Отверженной не было больше сил. Метнув пульсирующее ожерелье далеко, на сотню шагов вперед, она осталась полностью бессильна и беззащитна; костяной диск в воздухе озарился багровым светом и тонко завизжал, словно предвкушая, как вопьется в бледное, залитое кровью и покрытое грязью женское лицо...

Но совершенно обычная, материальная стрела, выпущенная из Ллейнова лука, сбила его в полете лишь в локте от отшатывающейся Отверженной.

Однако в этот момент и Ллейн допустил наконец первую ошибку. Он слишком близко подскочил к собакоглавому, и тот каким-то образом успел его обнаружить. Взревев, он резко развернулся и нанес в пустоту краткий мощный удар.

Элейни услышала вскрик эльфа, звук падения его тела, и в тот же момент, не дожидаясь дальнейшего, торжествующий гнолль метнулся вперед, к Вайре.

Он понял, что теперь главный враг обессилен, и второй по силе оглушен, и нужно только успеть разделаться с обоими, пока они не пришли в себя, а затем прикончить остальных, и тогда он — он один — будет победителем в этой жуткой бойне, уничтожившей две трети его войска!

Вайра не успела даже отползти в сторону, когда он прыгнул на нее, и глаза ее закрылись, а тело, обессиленное, распростерлось на траве.

Но в это мгновение на него обрушился... Малыш.

Конь, яростно крича, молотил по спине и голове собакоглавого копытами, всякий раз оставляя кровоточащий след; Гром и Вихрь, возбужденные, пляшущие каждый в пяти шагах, отчего-то не бросались вперед ему помочь; в глазах их был дикий животный страх.

Малыш же сражался, словно человек. Словно воин, защищающий свою любимую, — и именно благодаря его вмешательству Вайра осталась жива.

Шаман, получивший несколько мощных ударов по голове, покачнулся и упал, не долетев до Отверженной лишь пары шагов.

Он сумел с трудом вскочить и, улучив момент, ухватить Малыша за ногу, а затем вонзиться зубами ему в шею.

Брызнула кровь, яростное, стенающее ржание огласило поднебесный простор, и Малыш, судорожно дернувшись, свалился на землю, с выдранной глоткой, медленно и неловко шевеля целой и сломанной ногами.

— Вперед! — раздался четкий, звенящий, непререкаемый Ллейнов приказ. — Убейте его!

И Гром с Вихрем ринулись вперед.

Следующие несколько долгих, наполненных ржанием, рычанием и визгом десятков секунд лошади топтали все более содрогающееся, все менее подвижное тело Пса, а Ллейн посылал одну за другой точные стрелы из темноты, каждая из которых заставляла тело гнолля конвульсивно вздрагивать.

Наконец все было кончено. Оставшиеся на пустой равнине, усеянной трупами, два полурослика, гном и воин-человек без сознания, обессиленная Вайра, два измученных, яростных и медленно успокаивающихся коня, девочка, пережившая все это, и невидимый эльф, молчали.

Ллейн сказал командное слово и стал видимым. Он возник у истоптанного, обезображенного тела, и, выждав несколько мгновений, проверяя, мертв ли он, наклонился и перерезал ему горло.

Затем подошел к коням и принялся успокаивать их.

— В общем, так, — хрипло сказал он, разворачиваясь к Элейни через минуту, — нужно уходить отсюда, как можно скорее. Призвать еще кого-нибудь я не смогу. После той Волны все словно вымерло. Вайра, Герт и гном сейчас совершенно ни на что не годны. Их и тебя понесут кони. Мы с полуросликами пойдем пешком... — Он покачал головой, вытер испачканное грязью лицо и безнадежно добавил: — Не знаю, как мы сумеем спастись.

— Сумеем! — сквозь чистые, соленые слезы, ласково гладя Вайру по вспотевшему грязному лбу, ответила Элейни, кивая ему.

В глазах ее светилась надежда. Эльф улыбнулся, увидев ее. И снова стал самим собой.

— Давай помогу, — сказал он, подходя и поднимая женщину на руки.

«Само начало активных действий, та жуткая и до сих пор, по имеющимся у меня сведениям, неизученная Волна, захлестнувшая в едином порыве весь Север и приведшая к фактически моментальному захвату северных пограничных территорий Гаральда, началась ранним утром, еще до рассвета, двадцать первого октября 259 года. В день, который позже был назван днем Вторжения.

И первой на пути Орды Второго Нашествия была... небольшая передвижная крепость Гаральда, в тот момент находящаяся в введении одного из опытных командиров, носителя прославленного Гараладского Орла, Тагера Гранта. Мы уже знаем, что практически весь гарнизон крепости был вырезан в считанные минуты, мы даже знаем, как именно произошла сама атака и что необычного было в ней и после нее. Мы точно установили, как именно действовали отдельные части армады до и после этого штурма, одновременно с ним. Как начиналось продвижение на юг. Как был омрачен Хельтавар...

Однако нам до сих пор остается неясным, почему наступление на юг было начато Ордой именно с этой крепости. Малая по размерам и не имеющая практически никакого стратегического значения, она не должна была стать объектом того внимания, которое привлекла к себе.

Находясь несколько северо-западнее основного удара первой группы войск, крепость не должна была привлечь особое внимание направляющих армаду сил, — если только не было чего-либо, ценного настолько, чтобы оправдать отклонение некоторой, очень незначительной, правда, части войска в ту сторону, и собственно факт первенства взятия этой крепости во всем Втором Нашествии. Что стало решающим фактором в принятии такого решения? Чего искали в крепости Имлад жрецы Ррарга, возглавлявшие атаку? И нашли ли они это?..

В частности, именно этим вопросом занимается сейчас одна из групп вверенной мне комиссии. И, надеюсь, факты, которые нам удастся установить, помогут пролить свет на произошедшее там двадцать первого октября 259 года.

Пока же, благодаря уважаемым членам Совета и представителям Светлого Трона за внимательное прочтение, я имею честь завершить свое вступление с тем, чтобы приступить к дальнейшей работе над поставленными перед специальной комиссией задачами».

Выдержка из вступления к отчету Глена Кирдана, председателя специальной комиссии по исследованию причин распада ОСВ и последующего уничтожения Га- ральда в ходе Второго Нашествия Орды; датировано 24 октября 361 года; строго секретно, предназначено только для категорий доступа «В» и «А». Библиотека Дэртара, седьмой холл.