Законъ, — это воля правителей, выраженная въ опредѣленной формѣ и опредѣленнымъ образомъ опубликованная, а совокупность законовъ опредѣляющихъ, въ і) кто властвуетъ, во 2) кто исполняетъ приказы правителей, въ 3) кто долженъ имъ подчиняться, въ 4) какова дѣятельность и предѣлы власти, — называется государственнымъ правомъ.

Сила и только одна она опредѣляетъ, кто будетъ властвовать, кто будетъ подчиняться и какъ велика будетъ власть.

Законы государственнаго права порождены силой, силой же и поддерживаются. Тяготѣющая надъ массами населенія власть держится насиліемъ и не мыслима безъ такой опоры.

Господство однихъ, подчиненіе другихъ, такой общественный строй глубоко унизителенъ, обиденъ и тяжелъ для подданныхъ.

Дѣло въ томъ, что на основаніи закона, то есть, своей воли, правители мучатъ и тѣхъ, кто не хочетъ имъ подчиняться, такъ какъ считаетъ ихъ безчестными и глупыми людьми.

Управленіе, правительство, господство, это — всегда ограниченіе свободы и исторія учитъ насъ, что нѣтъ такого положенія, при которомъ, хотя бы въ небольшой части подданныхъ, не пробуждалось чувство человѣческаго достоинства, замиралъ всякій протестъ противъ этого господства.

Государство, правители, власть, законъ все это управленіе одними людьми другихъ. Принципъ же власти "въ примѣненіи къ людямъ, достигшимъ совершеннолѣтія, становится, по словамъ М. А. Бакунина, — чѣмъ то чудовищнымъ, явнымъ отрицаніемъ человѣчности, источникомъ рабства и нравственной и умственной развращенности".

"Управленіе людьми посредствомъ людей есть рабство", говорилъ Прудонъ. Правленіе, это, — "подчиненіе нападающаго индивида чужой, не его собственной волѣ", "правленіе есть насиліе", "сущность правленія заключается въ нападеніи, въ захватѣ". (В. Тэкеръ).

Государственное право не только запрещаетъ людямъ дѣлать то, что они хотятъ, но принуждаютъ ихъ дѣлать то, чего они не хотятъ дѣлать.

Подъ угрозой тяжелаго наказанія — мученія, гражданинъ не можетъ отказаться отъ солдатской службы, хотя бы убійство на войнѣ ни чѣмъ не отличалось для него отъ простого убійства, хотя бы нахожденіе въ рядахъ солдатъ означало для него — быть палачемъ и готовиться къ палачеству". Подъ угрозой наказанія, онъ не можетъ отказаться быть присяжнымъ засѣдателемъ, хотя бы считалъ судъ безсмысленной комедіей, а налагаемыя судьями наказаніями — подлымъ варварствомъ. Подъ угрозой наказанія, гражданинъ обязанъ платить подати, хотя его дѣтямъ нечего ѣсть и т. д. и т. д..

Вообще же государство, это — "воплощеніе принципа нападенія въ одной личности или въ бандѣ людей, дерзающихъ дѣйствовать въ качествѣ представителей или господъ всего народа, живущаго на данной территоріи". (В. Тэкеръ).

Государственное право лишаетъ свободы всѣхъ, кромѣ немногихъ правителей, да и тѣ, оберегая свою власть, опутываютъ, себя своими же постановленіями. Но всѣ эти постановленія, всѣ законы, нарушаются правителями каждый разъ, когда имъ выгодно нарушить ихъ. Эти постановленія — законы въ значительной степени являются лицемѣрной маской правителей, дающей имъ возможность говорить о своемъ подчиненіи законамъ. Какъ будто законы — не ихъ законы, не ихъ измышленія, не ихъ приказъ. Правители имѣютъ столько правъ, сколько силы и они стараются увеличить свою силу. Власть можетъ быть ограничена силою подданныхъ или даже ошибочнымъ предположеніемъ правителей, что подданные — сильны.

Нѣтъ основаній считать серьезными доводы правовѣдовъ, восхищающихся правовыми государствами съ якобы ограниченной властью правителей. Въ сущности, правовыя государства лучше неправовыхъ только для богатыхъ и отчасти для образованныхъ группъ населенія, но не для трудящихся массъ. Для нихъ всѣ государства — хранители не права, а безправія.

Блестящій юристъ, знатокъ государственнаго права, оксфордскій профессоръ А. В. Дайси, намѣчая характерныя черты правового государства, говоритъ, что "господство права означаетъ: во 2) безусловно "верховенство или преобладаніе закона въ противоположность произвольной власти" и "во 2) господство права означаетъ равенство передъ закономъ или одинаковое подчиненіе всѣхъ классовъ общества обыкновенному закону, примѣняемому обыкновенными судами".

Все это не очень утѣшительно. Не говоря даже о томъ, что законъ, которому будто бы принадлежитъ верховенство въ правовомъ государствѣ, можетъ быть никуда негоденъ, несправедливъ, жестокъ, отражать не только интересы какого либо одного класса, но и всю низменность ума и морали своихъ творцевъ; не говоря уже о томъ, что само примѣненіе закона людьми не свободно отъ отпечатка нѣкотораго произвола, неизбѣжнаго при наличности классовыхъ симпатій и антипатій, не говоря о томъ, что законъ является окаменелымъ приказомъ, замѣтимъ, что для общежитія нѣтъ смысла противополагать одному злу — то есть, "произволу власти" — другое зло, то есть законъ, который является "отвердѣлымъ произволомъ власти". Нѣтъ смысла потому, что первому и второму злу можно противопоставить добро — отсутствіе власти.

Одинаковое подчиненіе закону, равенство передъ нимъ богатыхъ и бѣдныхъ, образованныхъ и не образованныхъ, правящихъ и подданныхъ — чистѣйшая фикція.

Богатый и бѣдный, властный и безвластный, образованный и не образованный человѣкъ вовсе не равны передъ закономъ и, оспаривая это положеніе, мы должны будемъ признать, что передъ нами находятся два равные противника и въ томъ случаѣ, если мы дадимъ по шпагѣ одинаковой длины тридцатилѣтнему силачу-фехтмейстеру и десятилѣтнему ребенку.

Законъ — одинъ, но онъ работаетъ для богатыхъ или властныхъ и спитъ, когда надо работать для бѣдныхъ или подвластныхъ.

Конечно, всякій, желающій выполнить нѣкоторыя "законныя" формальности, можетъ открыть фабричное производство: законъ разрѣшаетъ такое устройство, но богачъ можетъ устроить такую фабрику, а бѣднякъ — нѣтъ. Законъ всѣмъ разрѣшаетъ обучаться въ гимназіяхъ и въ университетахъ, но это обученіе доступно для богатыхъ и не доступно для дѣтей рабочихъ. Богатый можетъ нанять искустнаго адвоката для уголовнаго или гражданскаго процесса, бѣднякъ безнадежно путается въ судопроизводственныхъ формахъ, теряется и проигрываетъ даже правое дѣло.

Далѣе. Нѣтъ и не было такого правоваго государства, въ которомъ обыкновенные суды не замѣнялись бы судами чрезвычайными, гдѣ бы обыкновенные законы и суды не замѣнялись бы чрезвычайными законами и судами, при чемъ подъ словомъ чрезвычайный надо понимать въ данномъ случаѣ "санкціонирующій самый дикій произволъ". Эти суды и законы вводятся каждый разъ, когда правителямъ грозитъ серьезная опасность утратить власть, необходимую для богатыхъ и сильныхъ людей.

Правовое государство А. Дайси, это — утопія и, къ тому же утопія, по существу, не желательная.

Государствовѣды говорятъ намъ, что власть ограничивается законами о свободахъ. Но правильнѣе сказать, что эти законы издаются именно для того, чтобы упрочить власть.

Вовсе не нужны законы о свободѣ слова, коалицій и пр… Точно также не нужны и законы, Ограничивающіе свободу коалицій, свободу рѣчи и пр.

Вовсе не нужны законовъ для того, чтобы имѣлась свобода. Если бы не было власти, то есть, правителей, запрещающихъ говорить, собираться, устраивать союзы и пр., то не кому и не къ чему было бы писать законы о томъ, что люди имѣютъ право высказывать свои убѣжденія, устраивать коалиціи и пр., какъ не нужно писать для человѣка законъ о томъ, что люди имѣютъ право говорить, устраивать собранія и пр…

Нѣтъ такого правительства, которое вычеркнуло бы изъ своего свода законовъ (или изъ свода судебныхъ прецедентовъ, имѣющихъ силу закона) всѣ строки, въ которыхъ говорится о собраніяхъ, рѣчахъ, союзахъ, печати и т. д.

Нигдѣ нѣтъ поэтому и свободы. Нѣтъ ее и въ совѣтской республикѣ, нѣтъ и въ парламентскихъ странахъ.

Возьмемъ, хотя бы Англію, эту классическую страну того, что государственное право называетъ свободой. Въ этой странѣ нѣтъ законовъ о свободѣ слова, въ континентальномъ пониманіи этихъ словъ. Въ этомъ отношеніи тамъ былъ сдѣланъ микроскопическій шагъ къ анархизму, но и въ этой странѣ свобода слова и печати исчезаетъ, разъ въ словахъ оратора или писателя заключается то, что можно назвать возваніемъ къ мятежу, къ возбужденію вражды между классами, или подрывъ авторитета государственной власти.

Правда, насъ утѣшаютъ тѣмъ, что судъ рѣшаетъ въ Англіи вопросъ о томъ, ведется ли въ этомъ случаѣ рѣчь о "законной" защитѣ научныхъ и философскихъ воззрѣній или о караемыхъ закономъ нападкахъ на современный строй властнаго общества. Но, если такъ, то при чемъ тутъ свобода? Но судьи — кто?.

Если я выскажу свои убѣжденія, ни на грошъ не интересуясь наукой или философіей, или даже, не признавая ихъ авторитета въ области обществовѣдѣнія, развѣ не будетъ попрана, свобода слова, когда 12 лавочниковъ и коронный судья посадятъ меня за мои слова въ каторжную тюрьму?

Но и условныя свободы существуютъ въ Англіи только до тѣхъ поръ, пока это не опасно для правителей и эксплуататоровъ, (при "чемъ въ другихъ странахъ, не исключая и варварскихъ С. А.С. Штатовъ, происходитъ нѣчто худшее, чѣмъ въ Англіи).

"Всѣ эти права, — пишетъ П. А. Кропоткинъ, прекрасно знающій Англію, — терпимы до тѣхъ поръ, пока народъ ими не пользуется противъ привилегированныхъ классовъ. Но въ тотъ день, когда народъ будетъ пользоваться ими для уничтоженія привилегій, они будутъ брошены за бортъ".

И дѣйствительно: правители Англіи пріостанавливаютъ дѣйствіе всѣхъ законовъ о свободѣ каждый разъ, когда считаютъ нужнымъ. Они арестовывали людей за рѣчи, бросали въ тюрьмы и ссылали за устройство невинныхъ союзовъ, вскрывали письма я поступали такимъ образомъ при полномъ одобреніи парламента.

А. В. Дайси напрасно протестовалъ противъ введенія въ Англіи военнаго положенія во время возстанія или войны. Въ такихъ случаяхъ правители не слушаютъ доводовъ ученыхъ. Правители знаютъ, что имъ выгодно бросить въ тюрьмы или убить энергичнѣйшихъ борцовъ за свободу и никогда не стѣснялись, отмѣняя всѣ свободы.

Во время послѣдней войны либеральное правительство Асквита, а потомъ реакціонное Лойда Джоржа, громило въ Англіи полицейскими силами редакціи и типографіи неугодныхъ ему газетъ, бросало въ тюрьму неугодныхъ ему писателей и даже наборщиковъ рабочихъ газетъ. Оно запретило собранія, бросали людей въ тюрьмы за рѣчи противъ воинской повинности и т. д…

Парламентъ покрывалъ грубѣйшія нарушенія свободы, но и до послѣдней большой войны его нельзя было считать хранителемъ свободъ: — "что касается парламента, — писалъ объ Англіи П. А. Кропоткинъ, — то онъ все время посягаетъ на политическія права народа и упраздняетъ ихъ однимъ росчеркомъ пера не хуже любого короля, когда ему грозитъ возстаніе массъ.

Съ немалымъ лицемѣріемъ англійскій законъ разрѣшаетъ гражданину, потерпѣвшему во время военнаго положенія отъ произвола какого либо чиновника, привлечь послѣдняго къ судебной отвѣтственности тотчасъ послѣ отмѣны военнаго положенія. Наряду съ этимъ, парламентъ законодательнымъ актомъ снимаетъ послѣ военнаго положенія всякую отвѣтственность съ такихъ чиновниковъ-преступниковъ. Странное, откровенное лицемѣріе!.

Свобода и государство, — все равно правовое, или деспотическое, или всякое другое, не совмѣстимы.

Пока есть власть, всегда будетъ или фикція свободы или отсутствіе даже этой фикціи. Свобода мыслима только въ безвластномъ обществѣ.

Государственное право можетъ говорить, не лицемѣря, не о свободахъ, а о томъ обманѣ, о тѣхъ иллюзіяхъ свободъ, которыми правители укрѣпляютъ свою власть-ненавистницу дѣйствительной свободы.